Он пробыл в душе совсем недолго, не дал ей пережить случившееся, погрузившись в горькие слезы. Девушка умолкла едва имперец снова появился в комнате – высокий, крепкий, весь облаченный в черное с золотым. Не сказать, что в военной форме империи он выглядел более грозно, чем и вовсе без нее – этот мужчина устрашал благодаря своей внутренней силе и тяжелому взгляду человека, который видел много жестокости и не раз принимал суровые решения.
В его присутствии она сжалась, собрав вокруг себя испачканную простынь, чтобы как—то скрыть свой стыд – кровь и наготу. Он сделал вид что не заметил этого и подошел к столу, чтобы вновь открыть экраны и сделать несколько пассов над ними, даже не сев в кресло.
– Мне не нравится твое имя. – Бросил он не оборачиваясь. – Я хочу, чтобы ты придумала другое, пусть будет что—то значить для тебя. И не такое короткое. О тебе позаботятся, я уже распорядился, если тебе что—то нужно – они принесут. Разумеется, если это не будет противоречить правилам.
Покончив с делами, имперец свернул экраны и, опершись на стол, пристально посмотрел прямо на нее. Заплаканная девушка нервно отерла слезы с лица, в горле ее застрял ком рыданий из—за которого началась неконтролируемая икота. Вероятно, из—за всей жалкости ее вида мужчина поморщился и, не сказав больше не слова, направился к сплошной стене, в которой на миг оформилась дверь, которая сразу же слилась со стенными панелями, стоило ему за ней скрыться.
Оставшись одна, в полной тишине, девушка наконец смогла разрыдаться – выпустить из себя этот ком боли. Ей было страшно и больно… и вместе с тем стыдно. Все эти эмоции смешавшись в одно мешали сосредоточиться и просто подумать над тем, что же делать дальше. Охваченная жалостью к себе, она вскочила и на негнущихся ногах поплелась в душ. Там, включив воду, такую горячую, какую только можно было терпеть, принялась смывать с себя кровь… и его…
Такой грязной и униженной девушка не чувствовала себя никогда! Даже проведя несколько суток в отстойнике для отработанной воды в котором их, беженцев с Карезии, переправляли повстанцы из корпуса Кри.
Смыв с себя все, растерев кожу до красноты, до боли она выключила воду и просто опустилась на пол, прижавшись к теплой керамической стене душевой. Ее больше не душили слезы, на смену им пришла какая—то всепоглощающая тишина – буря эмоций, пережитых ей за последние полчаса или час… или более – она потеряла счет времени, выжгла в ней все до капли. Но вместе с этой тишиной пришли безразличие и принятие, а следом за ними спокойствие… и необычайная решимость.
Он сказал, что оставит ей жизнь – не это ли было ее последней ценностью?
Карезийцы верили в не случайность и предопределенность человеческой судьбы: все разумные существа в представлении ее народа были больше, чем то, чем являлись в этом мире.
Телесная оболочка и жизненный путь в их понимании, представляли собой испытание, которое должен был пройти каждый, преодолев предначертанное от начала и до конца. Какой бы она не была, нельзя отказываться от жизни, иначе можно было возвращаться сюда вновь и вновь, чтобы снова и снова испытывать на себе тяготы и лишения, переживать болезни и мучения, связанные с потребностями слабого бренного тела, так или иначе обреченного на смерть.
Умереть рано для карезийца, значить почти наверняка вернуться сюда вновь, причем оказавшись в еще более худшем положении, чем раньше. Правильная смерть, освобождающая, наступает в глубокой старости или от тяжелой болезни – в ситуации, в которой человек не может решить, жить ему дальше или умереть.
Даже карезийский воин не может позволить себе погибнуть безрассудно, только если иного просто не дано. Поэтому многие ошибочно почитают их трусами и слабаками… но ведь это совсем не так! Просто они знают истинный путь и следуют ему одни из всех.
Ее соотечественники всегда ценились в качестве пленников и рабочей силы. Ведь они не жертвовали собой понапрасну; среди людей их народа не распространен суицид, и карезийцы редко отваживались на убийство своих надзирателей или даже мучителей… ведь если плохо сейчас, то закончив все по своему желанию, пришлось бы обречь себя на еще более страшные муки…
Согласно их вере, все существа, наделенные разумом священны – имеют божественную природу, а потому любое убийство – это высшее зло. Все они, даже имперцы – дети Создателя, который ждет их возвращения в своем сияющем чертоге, чтобы разделить со своими чадами вечность, мудрость и блаженство от осознания и понимания всего сущего – знания ответов на все вопросы. Но для того, чтобы воссоединиться с отцом, каждый должен пройти свою дорогу судьбы, приобрести знания и опыт, которые позволят говорить с Создателем, созерцать Его, слышать и понимать все, что Он готов разделить.
И пройти путь нужно было до самого конца. В представлении карезийцев, после смерти их встречала солнцеликая Маат – первая из созданий. Она определяла честно ли была прожита отведенная жизнь и, если нет, отправляла вновь прибывшего обратно, решая к тому же, насколько тяжелую судьбу он должен принять теперь.
Эта вера была негасимым маяком на пути каждого карезийца. Она помогала справиться с любыми трудностями, наделяла представителей ее народа такими качествами, как упорство в труде, жажда жизни и умение довольствоваться малым, находить улыбку солнцеликой Маат в любой ситуации. Ведь, только пройдя путь до самого его конца, можно было воссоединиться с теми, кого любил за все свои жизни, узреть своего Создателя и наконец обрести покой.
– Значит таков мой путь? – прошептала девушка, не то вопрошая пустоту, не то утверждаясь в своей правоте.
Она может выжить, но даже если это случится, не сможет больше жить среди своих, ведь останется девушкой не только без семьи, но и без чести…
Никто не поверит, что она продолжила следовать пути, потому что рядом не будет ни одного карезийца, который смог бы это подтвердить, поставив на кон свою жизнь. Сироту, пожилую женщину или даже вдову могут вновь принять в семью, назвав своей сестрой, теткой, дочерью или женой… даже если она была изнасилована, изранена и покалечена. Но не ту, что была в плену.
Свобода – обязательное условие чистоты и доказать, что ты оставался свободным духом и не воспринял тлетворную веру других, тем более имперцев, не участвовал в их ритуалах и не возносил хвалу их богам, может только тот, кто, как и ты, следует пути и будет готов поручиться собственным воссоединением с Создателем.
Выжив, она станет отшельницей, только так можно будет пройти путь до конца. Ни одна карезийская семья уже не сможет ее принять… а значит придется научиться жить иначе, в одиночестве, без опоры, без племени и рода.
На Нарвиби вместе с ней работали и такие девушки, за их духовную чистоту некому было поручиться, и они жили с осознанием отсутствия своего будущего. Будь Карезия по—прежнему свободной, они могли бы присоединиться к общине серых плакальщиц и жить в сестринстве, продолжая свой путь. Но тогда им оставалось только молиться о том, чтобы Корпус Кри отстоял у имперцев звездную систему Нарвиби, где карезийцы со временем смогли бы отстроить свое поселение и восстановить хоть часть того, что имели на собственной планете.
Как знать, быть может война закончится, и сами имперцы выделят остаткам карезийской нации место в своем мире, среди бесконечного числа завоеванных планет. Позволят продолжить следовать пути… и тогда она сможет присоединиться к вновь созданной общине серых плакальщиц. Жить пусть и не в семье, но в сестринстве, имея опору и место, где сможет найти покой в ожидании суда Маат и встречи с Создателем.
А значит нужно жить.
Он… ее господин, сказал выбрать себе имя, чтобы что—то значило для нее. И пусть брать себе его самой запрещено, это необходимо для того, чтобы продолжить путь, а значит в том она будет чиста перед солнцеликой.
Азенет – принадлежащая Создателю… и только ему.
Да, это не просто имя. Это протест, ведь имперец думает, что она принадлежит ему, но в самом деле это вовсе не так, и она скажет ему это в лицо! А потом он сам всякий раз будет обращаться к ней так, признавая, что не имеет на нее никаких прав!
Девушка улыбнулась и внезапно почувствовала прилив бодрости и душевных сил. Встала и подошла к большому зеркалу у стены, запотевшему от пара, клубившегося в душевой. Провела по влажной глади рукой, открыв свое отражение – оттуда на нее смотрели все те же красивые зеленые глаза, но теперь в них не было страха. Это улыбка Маат озарила ее лицо, открыв истинный путь и подарив уверенность в будущем.
За стеной послышался шелест открывшейся двери и чьи—то быстрые шаги – от неожиданности Азанет словно пронзил электрический разряд. Она спешно схватила с полки полотенце и едва успела скрыть свою наготу, как дверь душевой отворилась, явив из клубов пара силуэт незнакомца…