День 26

Вот рассвет и еще одного дня, а может быть и нет. Кто знает, может солнце прекратило светить и мир подошел к концу. Может быть мы с Итаном остались единственными, кто выжил. Не утешительная мысль. Но, если мы единственные, кто выжил, то в какой-то момент мне придется с ним поговорить. Может быть даже придется начать сегодня, если я не хочу умереть в одиночестве. Кроме того, может нам придется с ним вдвоем повторно заселить планету или что-то типа того.

Именно тогда, когда я одна, и начинаются сомнения. Пока вокруг меня люди, я могу притворяться, что всё в порядке. Но мне нужна аудитория, чтобы перед кем было бы притворяться, иначе это не работает. В одиночку себя не так-то просто одурачить.

Не то чтобы я против одиночества, нет, не особо Я могу себя отвлечь глупыми фантазиями и мечтами на пару часов, но, в конце концов, всё возвращается ко мне вновь. Это то с чем я остаюсь: наедине с собой. И вот что пугает меня больше всего. Я. Я стараюсь очистить свои мысли порезами, что наношу себе. Но воспоминания, кажется, становятся только яснее и ярче, чем сильнее я стараюсь их забыть. И все эти "почему", "зачем" и "что если". Они всегда таятся где-то в фоном режиме, появляясь неожиданно, чтобы сбить меня с ног, как только начинает казаться, что всё нормально и эта мысль — понимание — разрывает мне сердце: моему отцу было бы стыдно за человека, которым я стала.

Иногда я даже рада, что его нет в живых, так что мне не надо видеть выражение его лица, когда я вваливаюсь домой на нетвердых ногах, одежда моя выглядит как попало, а губы красные и распухшие от того, что целовалась с каким-нибудь первым встречным. Ей-то всегда было плевать. Она никогда не дожидалась моего возвращения. Папа бы непременно меня ждал, я была в этом уверена. Он бы переживал за меня, беспокоился, орал бы на меня, наказал бы, запер дома и говорил бы, что я больше не должна видится с теми парнями. А я бы психовала, орала бы в ответ и хлопала дверью в спальню, а потом бы умоляла выпустить меня. Но в душе чувствовала совершенно другое. В душе, я бы тайно радовалась, мне было бы уютно от того, что кто-то обо мне заботиться. Я бы просидела под домашнем арестом все выходные. Иногда я бы даже оставалась с ним дома и смотрела по телику те дрянные старые ситкомы, которые он так любил. Может быть и она бы там была, но мне было бы плевать. Всё было бы по-другому. Все было бы иначе. Я бы не пошла в парк, в тот день, прихватив с собой бутылку с сидром. Вот где все началось — это то, с чего я начала.

Мне было четырнадцать и я была бестолковой. Всё случилось из-за Тани. Она сидела рядом со мной на английском и мы стали почти-но-не-совсем подругами за последние пару месяцев. Она была симпатичная (хотя, накладывала на ресницы слишком много туши), умной (однако, никогда не заморачивалсь по поводу любой домашки) и стервозной, как никто другой (но со мной она была милой, так что всё было в норме). Однажды в майскую пятницу, она спросила меня, что я делаю на выходных.

— Да так, то-сё, ну знаешь… — был мой особенно красноречивый ответ, чтобы не сознаваться, что буду в основном зависать перед теликом.

Это было как раз примерно в то время, когда мать стала где-то пропадать, а я коротала время перед теликом, ставшим моим постоянным спутником — всё что угодно, лишь бы в доме не стояла тишина, душившая меня. Но Тане об этом знать не обязательно.

— Блять, "то-сё". Почему бы тебе не потусоваться с нами сегодня вечером?

Мысль тусоваться с Таней и её друзьями, до чертиков напугала меня, но я нашла в себе силы выдавить "ладно". Она рассказала мне о магазинчике рядом с парком, в котором продают спиртное не спрашивая сколько тебе лет, и сказала что все соберутся к восьми на детской площадке. Я понятия не имела кто были эти "все".

Я чуть было не струсила, когда собиралась. Было бы гораздо проще остаться дома. Я могла бы спуститься вниз с одеялом, свернуться на диване калачиком и заказать пиццу. Но я так не сделала. Я переоделась в очень коротенькую юбку и черный топ, которые прежде никогда бы не надела. Я натянула сапоги и убедилась, что макияж был в норме. Моё лицо выглядело по-другому, может быть от того, что я немного переборщила с подводкой для глаз. И чувствовала я себя иначе. Может быть это будет неким началом для меня. Эти люди по большей части меня не знали и я могла быть другой, я могла бы быть кем угодно.

Купить выпивку оказалось плевым дело, как Таня и говорила, и не трудно было понять почему. Даме за прилавком на вид было лет сто, да к тому же на носу у неё красовались очки с самыми толстыми линзами, которые мне когда либо доводилось видеть. Она спросила, есть ли мне восемнадцать, и я (сюрприз, сюрприз) сказала, что да, мне восемнадцать. Прежде я особо спиртным не баловалась, так сидр, который казался наименее безопасным выбором: яблочный сок и немного градуса.

Я осторожно приблизилась к детской площадке. Я слышала, как из верхней части лазалки, из кабинки раздавался смех. Внезапно из одного окна вниз вылетела бутылка. Она пролетела у меня над головой и разбилась за моей спиной. Я почти уже собралась бежать, но как раз в эту секунду Таня высунула свою голову.

— Грейс! Привет! Лезь сюда!

Итак я сделала, как мне сказали.

В кабинке было тесно, туда уже набилось семь человек: Таня и две её подруги из школы, и четыре парня, которых я прежде не видела. Я села возле выхода и Таня представила меня всем. Я узнал Зоуи и Кристи, но те, конечно, понятия не имели кто я такая. У тех парней были смешные прозвища, которые мне трудно вспомнить. Но того, что сидел рядом со мной был Кез и его-то я запомнила. В замкнутом пространстве его бедро крепко прижималось к моему.

Я пялилась на Зоуи и Кристи, но Таня из кожи вон лезла, чтобы я чувствовала себя в своей тарелке, болтая с бешеной скоростью, какая я клёвая, из тех немногих, что ходят с ней на английский, и если бы не я, она бы уже давно подохла со скуки. Она передала мне бутылку, из которой только что отхлебнула, и я последовав её примеру, сделала большой глоток, который обжег мне горло. Но от этого мне ставало хорошо, я как будто ощутила себя сильнее что ли.

Они все уже были слегка навеселе и я сделала всё возможное, чтобы наверстать упущенное. Я откупорила свой сидр и пустила ее по кругу. Пока остальные шутили и смеялись, а я в основном слушала. Один из парней был определенно самым рьяным шутником, и все (в частности Кристи) считали его юморным. Мне правда так не казалось. Через некоторое время стало ясно, что девушек ни в капельки не волновало, что я была там, они были на сто процентов сосредоточены на парнях. Что меня вполне устраивало.

Позже, до меня дошло, почему Таня пригласила меня: я была там, чтобы составить пару. Я почувствовала себя идиоткой, не поняв с самого начала. Кристи была с "юмористом", Зоуи уже мутила с невзрачным парнем в углу, а Таня испытывала явный интерес к самому симпатичному из всей четверки. Я же была здесь для Кеза. Он был моей целью. Но я была пьяна, и это меня ничуть не смутило. Я повернулась к Кезу и попытался посмотреть на него беспристрастно, но перед глазами уже всё слегка плыло. Его волосы были обесцвечены и уложены с большим количеством какой-то дряни. Были заметны отросшие корни. Лицо было вполне себе приятным, но всё портили следы от прыщей на подбородке. Зубы сияющие белизной выделялись в темноте кабинки. Он казался совсем худым, но трудно было сказать наверняка, когда нам всем приходилось сидеть вплотную друг к другу. Только теперь я вспомнила, как он смотрел на меня — как-то по-волчьи. Я была Агнецом на заклание, и я даже этого не поняла. Жертвенная Дева.

Один за одним, или, скорее, пара за парой, остальные постепенно исчезли. Не надо быть гением, чтобы понять, что они делают. А затем мы остались вдвоем.

Кез положил мне руку на бедро и сказал.

— Итак, почему это я не видел тебя здесь раньше?

Я повернулась к нему, а его рука скользнула выше. Вместо того, чтобы ответить на его вопрос, я поцеловала его, потому что это было то, чего он ожидал. Я целовалась и прежде несколькими парнями — с парнями, с которыми гуляла одни или пару выходных — но это было другое. Кез на вкус был как пиво и апельсины и что-то типа мускуса и взросления. Целовать его было так странно. У меня было такое чувство будто он пытается съесть меня, как будто ему все время было меня мало. Не то чтобы это было неприятно, просто к этому надо было привыкнуть.

Вскоре я уже лежала на полу, а Кез на мне. Как же это произошло? На самом деле мне было безразлично. Кез целовал меня и трогал везде и мне было…ну приятно. Он тяжело дышал и постанывал, когда начал тереться об меня. Я прекрасно знала, что произойдет, если я его не остановлю. Я его не остановила. Думаю, он ждал, что я остановлю его.

Помню, как я лежала там и думала…Что это всё? Это вправду всё. У меня был настоящий секс. Ха. Мда, было так странно иметь с кем-то близость, при этом едва перекинуться и парой слов. Но от этого было также странно комфортно — этот незнакомый, потный парень, который так сильно меня хотел. За те несколько минут, я почувствовала, как он нужен мне. И я нужна ему. Казалось он был мне также благодарен. Это не продлилось долго. В то время я всё думала, наверное, он был так скор на случай, если я всё-таки передумаю. Конечно, теперь я знаю лучше. И, конечно, это было немного больно, но это была хорошая боль — знак почета.

Потом, мы почти не разговаривали. Я привела в порядок свою одежду, а Кез полез в пакет за новой бутылкой пива. Он пил жадно, а потом, наотмашь вытер губы тыльной стороной ладони. Он молча наблюдал за мной. Я не знала, что сказать. О чем мы могла говорить? Мы друг друга совсем не знали. У нас не было ничего общего, и возможно никогда не будет. Неожиданно мне захотелось вернуться домой и улечься спать, одной, как и должно было быть.

Прежде чем я успела пошевелится, Кез придвинул меня ближе к себе. Он положил мне руку на талию и поцеловал меня, очень нежно. И снова все стало хорошо, пока он не прошептал мне на ухо,

— Таня, не думала, что ты согласишься на это. Но я знал, в ту минуту, как только увидел тебя.

Я отодвинулась от него и спросила, что он имел в виду.

— Я знал, что ты хотела этого. Я мог запросто это определить.

Я чувствовала, как мое лицо заливается краской.

— Откуда? Откуда ты знал?

— Не знаю. Просто ощущение, знаешь? По некоторым девушкам можно сразу сказать. Не смотри на меня так! Это же классно, знать чего хочешь. А не как те девчонки, которые уводят тебя всё дальше и дальше и вот, когда ты готов уже взорваться, они говорят, что передумали. Ты бы так не поступила, ведь так?

Он быстро наклонился, чтобы поцеловать меня еще раз, а я не стала его останавливать. Не думаю, что он хотел своими словами причинить мне боль. На самом деле, напротив, казалось, он хотел быть искренним и сказать по правде: у меня сложилось отчетливое впечатление, что он пытается сделать мне комплимент.

Итак я была одной из тех девушек. И если я не была прежде такой, то теперь я определенно именно такая. Для меня нет пути назад.


* * *


Я немного поболтала с Итаном. Спросила, болят ли у него губы. Он на какое-то мгновение смутился, а потом прикоснулся пальцами к порезу, словно напоминая себя, что он действительно там есть.

— Нет, совсем не болит.

— Вот и славно. Слушай, Итан, прости меня. Этого не должно было произойти. Не знаю о чем я думала. Ну, я хочу сказать, что в тот момент, я скорее всего, вообще, не о чем не думала. Знаешь, я не хожу по округе и не избиваю людей направо-налево. Мне просто…мне просто невыносимо быть здесь. Столько времени для размышлений…Короче, я прошу прощения.

— Грейс, это не важно.

— Ну, конечно же это важно! Я напала на тебя! Я точно растеряла здесь все мозги.

Итан покачал головой.

— Ты ошибаешься.

"Ну вот, опять понеслась," — подумала я. У меня не было уже ни сил, ни желания бегать с ним по замкнутому кругу.

— Мне уже чертовски надоело у думать о всяких разных вещах. И я устала всё это записывать. Зачем мне напрягаться? Разве это кто-то станет читать?

Итан прислонился к двери.

— Грейс, а ты сама-то это читала?

— Эээ…нет. Мне и не нужно — я знаю, что там написано.

Итан пожал плечами и приподнял свои брови, ясно давая понять: Так вот, что ты думаешь!



Я повернулся к груде страницы, с накарябанном на них текстом, рядом со мной. Бумага же не могла причинить мне никакого вреда, ведь так? Я начала читать, и вскоре забыла, что Итан был всё еще здесь. Не знаю как долго я читала, но, в конце концов, я дошла до последней страницы, о ночи в парке с Кезом. Я вздохнула и подняла глаза. Итан больше не стоял у двери, он сидел на кровати, скрестив ноги.

— Ну? — Выжидательно смотрел он.

— Что "ну"?

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю.

— Грейс…

Он говорил словно учитель, разочарованный в в своем звездном ученике, давшего неверный ответ.

— Грустной. Я чувствую себя паршиво, понятно? Моя жизнь хренова неразбериха и я облажалась по всем статьям и я ужасный человек. Теперь рад?

— Мне не радостно от того, что тебе больно. Почему мне должно быть радостно?

— С чего бы тогда тебе всё это делать со мной? Ты должно быть получаешь типа как удовольствие от этого.

Следующие слова, которые произнес Итан были несколько неожиданными.

— Ты скучаешь по своему отцу, ведь так?

— Папа? Как он с этим всем связан? — попыталась уклониться я от ответа на его вопрос.

— Каким он был?

Я решила подыграть.

— Он был…просто папой. Типичный такой папа, понимаешь?

— Расскажи мне.

Я решила подыграть, какой это этого может быть вред?

— Ну, он всё время пытался меня смутить, сбить с толку. Он делал это нарочно. Например, в супермаркете он начинал кривляться, просто так, без причины. И чем больше я смущалась, ощущая неловкость, тем сильнее он старался. Ему было плевать, смотрит ли кто на него или нет — а я вот всё время глядела по сторонам, вдруг меня кто из школы увидит. Когда я была маленькой, его поведение было нормальным. Я и сама присоединялась к нему, чтобы подурачиться. И нам было вместе так весело.

— Он был так добр с людьми. Все его любили и смеялись над его дурацкими шутками. Он был единственным человеком, умеющим рассмешить маму. Она никогда не смеялась шуткам из какой-нибудь комедии по ящику, даже, когда те были по-настоящему смешными. Но папа мог заставить её развеселиться, просто пошевеля бровями.

Я замолчала, внезапно осознав, что я годами столько не говорила о папе, сколько сегодня. Даже с Сэл, я уклонялась от разговоров на эту тему, утверждая, что не помню каким он был. Она никогда не наседала на меня по этому поводу и я была ей за это благодарной.

— Звучит так, будто ты его очень любила.

— Он был моим папой — конечно, я его любила.

— Это хорошо, Грейс. Всё правда очень хорошо.

Я пожала плечами, на самом деле не понимая, чего он добивается.

Я рассказала Итану о том, какой папа был ужасный кулинар и как он изобретал сумасшедшие блюда, просто сгребая всякую всячину в кастрюлю, приправляя всё это вустерширским соусом. Я рассказала ему, про наши походы в кино, где мы брали хотдоги с начос и здоровенное ведро попкорна, которое только можно себе представить (и кидались им всю дорогу из машины по дороге домой). Я рассказала ему вещи, которые, казалось бы, уже и забыла. Вещи, о которых я уже и думать забыла. Но оказалось здорово говорить о них вслух, произносить какие-то слова об этом, кому-то рассказывая, кто слушал, кивал и улыбался в нужных местах. У Итана никогда не было скучающего вида и он не пытался сменить тему разговора и начать говорить о себе. Он просто позволял мне говорить и говорить и говорить, Бог знает сколько времени.

А потом он одним-единственным вопросом оборвал мои душевные излияния. Голос его был тих и вкрадчив, а лицо само сочувствие, когда он произнес эти семь слов:

— Расскажи мне о том, как он умер.

Этого я совсем не ожидала. Никто никогда меня о этом не спрашивал. Нэт никогда не задавал мне подобного вопроса.

— Это был несчастный случай. Ужасный несчастный случай.

— Что произошло?

Голос Итана звучал приглушенно и мне казалось, что он опять в моей голове.

Глубокий вдох.

— Он возвращался из деловой поездки. Был мой день рождения…

— Продолжай, — настаивал он.

— Он…Это случилось на переезде. Он попал под поезд.

— Несчастный случай. — сказал он.

Я кивнула.

— Грейс, ты можешь рассказать мне всю правду. Ты должна рассказать правду. — Он встал на колени передо мной и держал меня за руку. Рука его была холодной. — Я знаю, что ты на это способна. Ты достаточно сильна.

Нет никакого смысла сейчас врать.

— Он въехал на железнодорожные пути и остановил машину. Он сделал это нарочно. Он убил себя.

Итан кивнул.

— Должно быть это очень тяжело для тебя и для твоей мамы.

— Ей тяжело?! Это её вина!

— Зачем ты так говоришь?

Я впала в ступор. "Зачем я это сказала? Почему я всегда так думала?"

— Потому…Она паршиво к нему относилась.

— Правда? — спросил он, и я задала себе тот же вопрос.

Я заколебалась.

— Да. она…

Слова словно расплавились у меня на языке.

Она любила его. Всецело. Она дела всё для него. Вот правда.

— Ты всегда винила её, не так ли? Почему ты так думаешь о ней?

Почемуаочемупочемупочему?

— Потому что её там не было.

Итан кивнул.

— Он был там, а её не было? — Голос его был хриплым.

Навернулись слёзы. Я удивилась, как это мне еще удалось продержаться так долго.

— Он оставил меня. В мой день рождения. В мой гребанный день рождения! Почему он так поступил? Как он мог так со мной?

Теперь я уже рыдала. Я встала и бросился на кровать. Слишком много мыслей и воспоминаний разом роились в моей голове.

Я почувствовала, как Итан сел рядом со мной, на край матраца.

— Я не знаю. Я не знаю, как кто-то может быть способен на такое.

Я говорила в подушку, и мой голос прозвучал глухо.

— Он никогда не думал о нас. Он оставил нас ни с чем. Как он мог быть таким эгоистичным?

— Ты права, Грейс. Это было эгоистично с его стороны.

И в тот момент, когда я только подумала об этом, Итан произнес эти слова вслух:

— Я ненавижу его.

Загрузка...