В одном шаге от любви

Глава 3

Катя его даже не слышала. Собрав, наверное, всю силу своего субтильного тела, она толкнула от себя шатающегося Стаса. Тот попятился и, дезориентировавшись, завалился на койку. Он громко чертыхнулся, но у Кати появилось время выскочить из палаты и бежать в сторону сестринской.

Вика в полудреме пялилась в телевизор на скомканных простынях на диване.

– Что случилось? – запаниковала она, когда Катя пулей влетела в комнату.

– Он… он очнулся… там…

Вика поднялась, вышла в коридор, пока Катя металась по сестринской, думая, что она просто дура.

– Пройдите в палату, – услышала она грозный приказ Вики.

– Моя жена… Катя…

– В палату пройдите…

– Руки убрала! Катя! Катя!

Лютный орал на весь коридор так, что другие пациенты начали просыпаться и выражать недовольство, требуя тишины.

Катя, застыв, стояла посреди комнаты. Это Стас к ней, что ли, обращается? Жена?

– Я сейчас бригаду психов вызову, и они быстро вас уложат.

– Катя! Катя!

Но она не могла сделать и шагу. В какой-то момент коридор наполнился другими голосами, мужчины из палат тоже попытались Стаса утихомирить, но он на всех огрызался. Рвался к жене. Потом Катя услышала голоса Валентины Григорьевны и реаниматолога Рамиля.

С глухой возней и громкими матами Лютного всё же успокоили. И Катя не знала, сколько прошло времени, в первобытном страхе кусая губы и ежась от внезапного холода.

Вика появилась значительно позже, хмурилась и вздыхала.

– Похоже, психотерапевта позовут, – сказал она. – А ещё Валентина Григорьевна просит зайти к ней.

Катя кивнула. Собственно, она уже предполагала, что придётся писать объяснительную, по какой причине не оказывала помощь пациенту.

Ноги были ватными, хотя она постоянно напоминала себе, что сейчас ничего плохого не случилось. Все это её страх, который Лютный выработал в ней, как условный рефлекс.

На часах было около четырёх утра. И все к этому времени устали. Проходя мимо палаты Стаса, Катя заметила несколько санитаров и врача. Лютному что-то вкололи, потому что было тихо.

В сложившейся ситуации разумнее всего было срочно писать заявление на отпуск или хотя бы взять пару дней за свой счет.

В ординаторской сидели Валентина Григорьевна с Рамилем.

– Что же ты, сестричка, ему укол не сделала? – устало вздохнул врач.

– Я как раз собиралась, когда…

– Неважно уже, – отмахнулась Валентина Григорьевна, – у нас тут патология нарисовалась. Ты знакома с Лютным?

Катя поежилась. Говорить о школьных годах не стоило, и она отрицательно качнула головой.

– Так ты видел её? – это дежурный врач обратилась уже к Рамилю.

– Ну, что от неё осталось, видел, такая же рыжая, вроде симпатичная, но точно не одно лицо.

О ком они говорили, Катя не понимала, да и в принципе знать не хотела, учитывая, что дальше в разговоре прозвучали такие слова, как «труп».

– Ты, Катя, у нас в отпуск оправляешься, – вздохнула Валентина Григорьевна.

– Я тоже думаю, что девчонке лучше дома посидеть или волосы перекрасить.

Катя и обрадовалась, и немного расстроилась. Но в принципе это то, чего она и хотела. Две недели – это максимальный срок, на который задержится Лютный в их отделении.

В этот момент в ординаторскую зашёл другой врач, Григорий Павлович, психотерапевт, которого среди ночи вызвали в больницу. Он с кем-то говорил по телефону и только кивнул всем. Катя подумала, что ей пора идти и, дождавшись разрешения, закрыла за собой дверь ординаторской.

Ну, отделалась малой кровью.

– Что там у тебя? – спросила Вика, собирая постельное белье.

– Ничего, – пожала плечами Катя, – приказали в отпуск уйти.

Вика удивленно распахнула глаза и цокнула.

– Я так поняла, ты на его жену погибшую похожа, и у него, как тебя увидел, в мозгах переклинило. Его двое мужиков сильных пытались уложить на кровать, а он всё орал, Катю звал, даже имя у вас одинаковое. – Вику передёрнуло.

Кате и самой стало не по себе. Всё же быть призраком покойной не к добру, а уж если это касается Стаса Лютного, так считай, что это черная кошка перебежала дорогу с пустым ведром и разбила зеркало.

– Да уж совпадение, – Катя сглотнула, – в любом случае в понедельник схожу в отдел кадров и напишу заявление.

Казалось, в шесть утра в воскресенье в отделении должно было быть спокойно, но обстановка не утихала. Врачи сменяли друг друга, приходили по очереди все заведующие отделений больницы. Вряд ли какой-нибудь пациент мог похвастаться таким вниманием. Умел Лютный даже тут проявлять свою значимость.

Катя немного успокоилась, и собственная реакция показалась ей до ужаса глупой. Стас же не бить её собирался и вдобавок на ногах едва стоял. Но Кате было его не жалко.

Нисколечко. Возможно, он жестоким был не только с ней, а жизнь, говорят, циклична, и то говно, что выпустил, может сделать круг и вернуться в троекратном размере.

Пока Катя выполняла утренние назначения, в отделении появился отец Лютного собственной персоной. Такой высокий, в костюме, молчаливый и суровый, что на вид, что по походке. Он не зашёл в палату сына, а сразу же направился в ординаторскую.

– О, – шепнула Вика, – ну и достанется же нашему отделению.

Катя тоже была в этом уверена. Там, где появляется Лютный, – наступает апокалипсис. Как хорошо, что она в этот раз его избежит.

Новая смена начала приходить, что означало – работа закончена. Только Кате не удалось ни с девчонками пообщаться, ни просто по-тихому свалить домой. Валентина Григорьевна снова позвала её, и от этого мороз пробежался по коже. Отец Лютного, конечно, прокурор, но она ничего не сделала.

И в то же время она шла к начальству, будто в чем-то провинилась.

В кабинете находились и Григорий Павлович, и главный врач больницы, и сам Лютный, который сидел почему-то в кресле завотделением. Взгляд у него был тяжёлый и уставший.

– Это вы Катерина Михайловна? – спросил он так, словно собрался устроить допрос.

Катя кивнула, а отец Лютного окинул её изучающим взглядом и отвернулся.

– Катенька, у вас был в медколледже курс психиатрии? – спросил первым Григорий Павлович.

– Один семестр, – призналась Катя осторожно.

– Давайте вы не будете устраивать экзамены, – в голосе Лютного звучало раздражение. – Вы, Катерина Михайловна, соврали, что не знакомы с моим сыном.

Похоже, он не умел по-другому. Сразу начал с обвинений.

– Наше знакомство я бы предпочла забыть и никогда не вспоминать, поэтому не хочу знаться с вашим сыном, – Катя тоже не собиралась молчать.

Все собравшиеся переглянулись.

– Знаете, у Стаса посттравматическое расстройство, вы ассоциируйтесь у него с погибшей женой и принимать правду он сейчас не в состоянии. Насколько все серьезно, мы пока не знаем…

– Я уже сказала, что не собираюсь маячить у него перед глазами и ухожу в отпуск.

Катя была с предложением начальства согласна. Лучшее решение.

– Но мы…

– Оставьте нас, – Лютный произнес приказ настолько безапелляционным тоном, что Кате самой хотелось уйти, но ей, как Штирлицу, пришлось остаться.

Она не понимала свою причастность ко всему этому. От Стаса она в прошлом достаточно натерпелась.

Когда ординаторская опустела, в компании с отцом Лютного было так же хреново, как и в компании его сына. Похоже, уметь создавать вокруг себя давящую атмосферу у них в крови.

– Стас у меня единственный сын, – начал вдруг прокурор очень тихо, – и, признаться, его брак мы с женой не одобряли, но вмешиваться не стали. Решили, раз он полюбил, так тому и быть. Я хотел ему всего самого лучшего, и мне он нужен здоровый и живой.

Катя молчала, она стояла, как перед расстрелом.

– А вам, Катя, нужна квартира и спокойная жизнь?

– Что вы имеете в виду?

Катя действительно не понимала, о чем речь. Происходящее напоминало дешёвый сериал по ТВ. Вот только к Стасу она никакого отношения не имела.

– Я хочу, чтобы вы мягко вывели Стаса из его состояния.

– Не понимаю…

– Он видит в вас ту Катю, с которой сочетался браком, поддержите его, но напоминайте, что есть реальность. Он должен вернуться.

– Вы в своём уме? Вы что такое говорите? – Катю затрясло. – Я не собираюсь притворяться покойной девушкой, тем более для Стаса.

– Я не прошу вас быть ему настоящей супругой, – проговорил Лютный по слогам, – на то время, пока он здесь, не отталкивайте его и постоянно напоминайте, где он и что произошло. Пускай ищет в вас различия.

– Вы сумасшедший, – выдохнула Катя. – Я в отпуск ухожу, и я…

– Я бы не хотел вам угрожать, – вновь повторил Лютный.

Его интонация была спокойной и в то же время к земле гнула.

– Чем угрожать? – Катя нервно хохотнула, чувствуя, как ее загоняют в угол. – У меня ничего нет.

– У каждого человека что-то есть, у вас – это репутация. Вы хорошая, исполнительная медсестра, уверен, вас ценят и приглашают делать уколы частным образом. К нам недавно поступило дело, в нем фигурируют такие же медработники. Они тоже на дом ходили, услуги оказывали, а потом у клиентов возникали проблемы со здоровьем. Четверых арестовали, но я думаю, и пятого можно найти. Как считаете?

Катя чуть не упала. В ногах была жуткая слабость.

– Вы что, хотите меня подставить?

– Нет, ни в коем случае. Я лишь рассказывал вам неприятную историю, которая может случиться с невиновным человеком. Это несправедливо, правда? От сумы и от тюрьмы не зарекайся, как у нас говорят.

Катя и не поняла, как слёзы капнули с ресниц. Она быстро смахнула их рукой, до конца не веря в то, что происходит.

– Послушайте, Катя, Стас ничего вам не сделает…

– А вы знаете своего сына? Знаете, на что он способен? – голос Кати дрожал.

Лютный поднялся. Его седая шевелюра напоминала парик, а на дорогом костюме даже после суматошной ночи не было видно ни одной складки.

– Мой сын… ничего не сделает женщине, которую любит.

Катя сглотнула. Определяющее тут действительно «которую любит». Потому что какая «не любовь» Лютного, она на себе познала.

– Я не хочу, – отказалась Катя, но эти слова для прокурора ничего не значили.

– Давайте не усложнять друг другу жизнь, – устало попросил он. – Как только откроется банк, ваша ипотека будет погашена, а вам взамен потребуется открыть глаза Стасу. Своими разговорами и присутствием вы всколыхнете воспоминания, он невольно начнет сравнивать вас с женой, а когда увидит различия, вернется в реальный мир. Мой сын поправится, я хочу всего лишь этого. Как только он покинет стены больницы, уверяю, Стас о вас и не вспомнит, и ни он, ни наша семья больше никогда не будут вторгаться в вашу жизнь.

Лютный то ли успокаивал, то ли принуждал в мягкой манере, если это можно было так назвать. Был ли у Кати выбор? У рядовой медсестры против влиятельной шишки? Определенно, нет.

Стас тоже никогда не оставлял ей выбора. Раньше это была роль игрушки, теперь роль погибшей жены. И как его угораздило полюбить женщину, которая не только волосами, но даже именем походила на неё?

Катя не знала, как до сестринской дошла. Там девчонки уже её ждали, тут же замучили расспросами, но Катя не могла выдать что-то внятное. Она будто и правда побывала на процессе, где обвиняемой была сама.

– Так что, ты теперь не работаешь? – спросила сменщица Надежда, глядя поверх очков.

– Работаю… – отозвалась Катя.

– Что они его в психушку не положат? Там после приема их таблеток он быстро поправится, – возмущалась Вика, – а мы тут должны дерьмо это разгребать, потому что, видите ли, сыну главного прокурора не пристало в психи записываться. А старушек на пешеходах сбивать и тачки крутые разбивать – это можно.

Катя всхлипнула. Вика участливо приобняла её за плечи.

– Ну ты не кисни, мы тебе поможем, – она посмотрела на других медсестёр, – если гад будет руки распускать, смело охрану вызывать будем.

Вика обладала таким жизнеутверждающим нравом и слова её всегда были такими простыми, что в это верилось. Катя снова улыбнулась. Ладно, Лютный-старший не в постель же её к сыну укладывал, да она и не ляжет. Никогда.

В этот момент в сестринскую забежала новенькая Даша. Она работала только неделю, не очень хорошо умела ставить уколы, часто что-то пропускала, порой была несобранной и к тому же всегда сонной.

– Я не могу капельницу поставить пациенту в платной палате, – пожаловалась она, – он агрессивный какой-то. К нему по очереди все главные заходят, а он…

Следом за ней в сестринскую зашёл Григорий Павлович.

– Катя, можно тебя?

Все на неё посмотрели. Катя застыла на мгновение, слыша в ушах пульс. Она медленно поднялась. Вика ободряюще сжала ей руку, мол, всё будет хорошо.

– Ты уже в курсе методики лечения? – спросил доктор вкрадчиво в коридоре.

Катя кивнула.

– Не уверен, что Лютный тебе всё правильно объяснил… – он замялся.

– Я должна заставить его сына перестать верить, что я его жена, – процедила Катя.

– Нет, не все так просто. Но ты не можешь говорить категорично нет и убегать от Станислава. Постарайся, чтобы он не нервничал, иначе это спровоцирует новый приступ. Для начала подержи его за руку, спроси, как его самочувствие, осторожно поинтересуйся, что он помнит о последних событиях.

– Я должна спрашивать его о… личном?

– Не уверен, но со мной он пока не хочет говорить. Думаю, что Стас не помнит дня аварии, поэтому мы должны постараться расшевелить его память.

– Но вы же можете сделать это медикаментами?

– У них много пробочек, его отец не желает давать согласие на подобного рода лечение, – Григорий Павлович умостил пухлые ладони на огромном животе. – Поэтому, Катя, зайди сейчас к Станиславу в палату, успокой. Скажи, что придёшь… когда там у тебя смена? Чтобы он не разнёс всю больницу.

Катя опустила взгляд.

Наверное, началось.

Она медленно побрела выполнять указания. Отец Стаса стоял возле стены рядом с палатой сына, сложа руки на груди. Он посмотрел на неё так, словно напоминал состоявшийся разговор и негласно оглашал ей приговор.

Катя заметила, как дрожат пальцы, когда коснулась ручки двери.

Стас резко поднял голову, и Катя вздрогнула. В его взгляде за секунду промелькнуло отчаяние, злость и радость.

– Катя… – выдохнул он.

Одна рука его была привязана к поручню кровати, и он сидел, спустив голые ноги на пол. Из положительного, ему наконец-то дали одежду. Казалось, синяков стало больше, или это они проявились после аварии?

Катя застыла на пороге, не закрывая дверь.

– Я… – слова застряли в горле, – я… через два дня заступлю на смену и…

– Подойди сюда, – попросил он хрипловатым голосом, – закрой дверь.

Катя сглотнула.

– Не стоит… я устала и хочу пойти домой.

Стас не спускал с неё глаз. Неужели на самом деле видит в ней другую?

– Закрой эту чертову дверь и подойди сюда.

Катя хотела бежать, но вместо этого легонько толкнула дверь, оставляя небольшой зазор, и подошла чуть ближе.

– Ты боишься меня?

«Конечно боюсь» – хотелось сказать Кате.

– Прошу, подойди, сядь сюда, – он указал на место рядом с собой.

– А-а… что ты… Во мне что-нибудь изменилось?

Катя не знала, правильно ли задала вопрос и, вообще, что конкретно нужно спросить и нужно ли делать это сейчас. Из головы всё вылетело.

Стас, не отрывая взгляда, усмехнулся.

– Ну, ты похорошела, в отличие от меня.

У Кати, по ощущениям, сердце в желудок рухнуло и клокотало там.

– Что…

– Подойди.

Катя снова сделала пару шагов, приближаясь вроде не так уж и близко. Но не успела сообразить, как свободной рукой Стас ухватил её, буквально заваливая на себя, и вот она уже сидела у него на коленях, а он крепко удерживал её за талию.

Катя напрягалась. Стас носом прижался к её шее.

– Что они тебе сказали?

– А… что?.. – Катя сама не знала, отчего теряется, почему ничего не может ему сказать, кроме этого несуразного блеяния.

– Не верь им, что бы они тебе ни сказали, не верь.

Катя попыталась подняться, но Стас ещё крепче сжал её талию и заставил поднять голову.

– Верь только мне, слышишь?

Катя, наверное, так близко со Стасом никогда и не была. Чтобы так: лицом к лицу и глаза в глаза. От давления и напряжения перед глазами чуть фейерверк не взорвался.

Что за этим последует, Катя знала, но никогда не думала, что это может случиться между ней и Стасом. Он так резко коснулся её губ своими, что она не успела отвернуться, оставшись в его плену.

Это не было невинным поцелуем, скорее что-то среднее между жестким и страстным, кусачим и мокрым. Стас буквально смял её губы, узнавая, проверяя, исследуя…

Катя опомнилась за пару секунд, охнула и без каких-либо препятствий оттолкнула его, спрыгивая с колен.

– Не смей… больше никогда… – она задыхалась, хватая ртом воздух, с трудом удерживая равновесие.

Стас вначале удивился, потом провел кончиком языка по кромке верхних зубов.

– Не дождусь твоей смены, приходи завтра, – прохрипел он.

Приказывал, как всегда.