1

Сначала она показалось мне почти старухой, а ведь по сути была старше меня всего лет на десять. Быть может, в свои двадцать пять я просто не умел еще сразу видеть и понимать красоту женщин «бальзаковского возраста». А может, меня сбила с толку седина в ее волосах, которую незнакомка и не пыталась скрывать. И лишь заглянув ей в глаза, я понял, как сильно ошибся. Такие глаза не могли принадлежать старухе! В них отражались река и небо, и в тот момент я сделал для себя открытие, что иногда копия может быть прекрасней оригинала. Теперь, увидев эти глаза, я уже не мог понять, как пришло мне в голову назвать, пусть и мысленно, их обладательницу старой. Прядки темных волос, выбивающиеся из-под синей бейсболки, по-прежнему серебрились инеем, но обмануть меня они уже не могли.

Женщина стояла босиком у самой кромки воды. В одной руке она держала кукан из ивовой ветки, на котором висели, касаясь пятнистыми хвостами земли, две крупные щуки; в другой она сжимала некое подобие спиннинга, а точнее – полутораметровую палку с древней алюминиевой катушкой и загнутыми гвоздями вместо колец.

– Привет, – сказала она, и в небесно-речных глазах промелькнуло вдруг нечто, от чего сердце мое пропустило пару ударов, а потом бешеным галопом кинулось нагонять упущенное. – Сегодня я тебя обловила.

Я опустил глаза на свой садок, хотя и так прекрасно знал, что там лежит лишь одна щучка – почти щуренок, – и окушок в полторы ладони.

– По количеству нет, – ляпнул я. – Только по весу.

– Еще скажи, что ты поймал два разных вида, что у окуня больше колючек и полосатее чешуя, – улыбнулась незнакомка.

Я растерялся, потому что вообще тушуюсь, когда ко мне обращаются красивые женщины (а она была очень красивой, теперь я это увидел), и тем более, когда они говорят со мной вот так, словно знают меня тысячу лет. Впрочем, так со мной незнакомые женщины еще никогда не разговаривали.

– Да почему? – нескладно промычал я, чувствуя, как краска заливает щеки и шею.

– Да потому, да потому-у, что так положено ему-у! – пропела вдруг женщина и заливисто расхохоталась.

Я совсем потерялся и не знал, куда деть свой блестящий финский спиннинг с безынерционной катушкой. Незнакомка заметила мои дергания и резко оборвала смех. Прекрасные глаза ее подернула вдруг пелена боли.

– Прости, Саша, – шепнула она и потянулась было ко мне, словно хотела поцеловать, но вздрогнула и замерла, опустив глаза.

– Откуда вы меня знаете? – опешил я. Удивляться было чему: я приехал в эту деревеньку всего лишь час назад, выбрав ее совершенно случайно – понравилось красивое место возле соснового бора и близость к реке. Я успел познакомиться лишь с хозяйкой избы, куда попросился на ночлег, бабой Машей.

Женщина заметно смутилась, я бы даже сказал – испугалась чего-то.

– А ты… а вы… – сбивчиво заговорила она, не поднимая глаз, – разве не друг Ольги?

– Какой Ольги?

– Вы еще не знаете Ольгу? – виновато посмотрела на меня женщина.

– Что значит «еще»? – У меня возникло нехорошее подозрение насчет душевного здоровья незнакомки. – Я не знаю никакой Ольги.

– Простите, я обозналась. – Женщина резко повернулась и быстро зашагала прочь от реки.


На следующее утро я снова встретил ее на том же самом месте. Когда я пришел, она уже вовсю рыбачила, быстро наматывая леску на скрипящую первобытную катушку и без задержки кидая блесну снова. Несмотря на грубый самопальный спиннинг, делала она это очень ловко и изящно, я даже засмотрелся.

Женщина почувствовала мой взгляд и обернулась.

– Привет, – сказала она легко и просто, словно и не было вчера между нами никаких «непоняток».

– Здравствуйте, – кивнул я.

– Лучше на «ты», – поморщилась она. – Если не возражаешь.

– Хорошо, – сказал я. – Давай тогда познакомимся. Я и правда Саша, ты угадала вчера. А тебя как зовут?

– Ой, есть, кажется! – воскликнула женщина и закрутила быстрее катушку, приподняв кончик спиннинга. – Ах, сорвалось… – Она подмотала блесну, вынула ее из воды, посмотрела на меня и спросила: – А ты почему не ловишь?

– Сейчас начну, – сказал я, так и не дождавшись от незнакомки имени. Переспрашивать я почему-то не стал.

– Соревноваться будем? – подмигнула женщина. – Давай так: расходимся в разные стороны, а через пару часиков снова здесь встретимся.

– На количество или на вес? – усмехнулся я. Мне все интересней становилась эта загадочная красавица, хотя насчет «тараканов» в ее голове я уже почти не сомневался.

– А как бы ты хотел?

– Рыбу считают по хвостам.

– Ладно, – тряхнула женщина посеребренной челкой. – А как насчет приза победителю?

Я смутился. В невинном, казалось, вопросе мне послышался недвусмысленный намек. Но я снова ошибся. Она стала вдруг очень серьезной и сказала:

– Если я выиграю, ты мне кое-что пообещаешь.

– Так не честно, – попытался я свести все к шутке. – Мало ли что ты попросишь сделать!

– Я попрошу, чтобы ты кое-чего не делал, – не приняла шутку седовласка. – Чтобы ты пообещал не делать этого! – Ее серо-голубые глаза и впрямь стали почти безумными, подернулись хмурыми тучами и заблестели.

– Хорошо, – согласился я, опасаясь нервировать душевнобольную. – А если выиграю я?

– Сначала выиграй! – дурашливо фыркнула женщина. Тучи в глазах моментально рассеялись.

– И все-таки? – Я широко улыбнулся, стараясь удержать бедняжку в хорошем настроении подольше. Но получилось наоборот, та снова нахмурилась.

– Тогда я предскажу тебе будущее, – тихо, но отчетливо сказала она, и по спине моей вдруг пробежались мурашки.

– Хорошо, – поспешно сказал я снова. – Тогда я пошел?

– Давай, – подмигнула заиндевелая красавица.


Выиграла она, вновь поймав двух щук. Мне даже показалось, что это те самые, вчерашние рыбины. Разумеется, это было не так – одна из них еще была жива и вяло разевала жабры.

Мне же удалось вытянуть лишь одного окуня – правда, весьма упитанного.

– Два-один, – подвела итог женщина. – Проиграл ты, Саша.

– Вижу, – притворно вздохнул я. На самом деле я был даже рад этому. Кто знает, как отнеслась бы к проигрышу сумасшедшая? Нет, напрасно я так говорю; сумасшедшей она, конечно, не была. И все же, все же, все же…

– Пришла пора расплачиваться. – Женщина заглянула мне прямо в глаза, и я чуть не утонул в зовущей непонятно куда сероватой голубизне.

– Я готов, – сказал я охрипшим вдруг голосом.

– Обещай мне, – торжественно и строго заговорила победительница, – что ты никогда больше в своей жизни не будешь ни с кем соревноваться в рыбной ловле!

– По хвостам или по весу? – усмехнулся я.

– Не надо шутить! – повысила голос женщина, и от его неожиданно зловещего тона мне стало и впрямь не до шуток. – Ты проиграл и должен пообещать это мне.

– Хорошо, я обещаю, – поторопился выпалить я. А что я еще мог сказать?

– Пойми, Саша, – жалобно, словно извиняясь за резкость, заговорила прекрасная рыбачка, – от твоего обещания очень многое зависит. Очень-очень многое! Прошу тебя, не забудь про него.

– Я обещаю, – закивал я, сделав серьезное лицо. – Никогда и ни с кем я не буду больше рыбачить наперегонки.

– Посмотри на реку, – неожиданно сменила тему женщина. Взгляд ее стал мечтательно-чистым, в глазах прибыло небесной голубизны, вытеснив речную серость. – Посмотри, как неспешно, но уверенно несет она свои воды. Час за часом, год за годом, век за веком. Ей нет дела до нас, до наших страданий и радостей, ей наплевать, кого мы любим и ненавидим, о ком тоскуем и грустим. Она всегда одинаковая, эта текущая вода. Ты веришь, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды?

– Конечно, – осторожно сказал я. – Это народная мудрость.

– А всегда ли народ мудр? Разве он состоит не из людей, которые вечно совершают ошибки?

– На ошибках люди учатся, делают из них выводы и оставляют потомкам в виде народной мудрости.

– Нельзя ничему научиться на чужих ошибках, – печально покачала головой незнакомка. – Это тоже народная мудрость. А свои – не всегда удается исправить. – Она вскинула голову, обдала меня небесным светом глаз и отрывисто, со всхлипом, сказала: – Прощай, Саша! Будь счастлив, живи долго! – И побежала, не оглядываясь, по мокрому песку, оставляя за собой, словно капельки слез на щеке, цепочку быстро наполняющихся водой следов.


До вечера я ходил словно пришибленный, образ странной женщины никак не шел из головы. Я, словно наяву, видел, как убегает она вдоль надменной свинцовой реки, унося мой покой на ивовом кукане.

За ужином – рассыпчатой, с румяной корочкой поверх чугунка пшенной кашей – только что из русской печи; под парное молоко из глиняной кринки (я думал, что такие остались лишь в музеях), я не удержался и спросил бабу Машу о седой красавице.

Улыбчивая румяная старушка вздрогнула и даже побледнела.

– Ой! – поднесла она ко рту ладошку и тревожно закачала головой с забранными под гребешок белыми волосами. – Никак свезло тебе Рыбачку стренуть?

– Ну да, она рыбу ловила, – не понял я реакцию бабульки.

– Спросила тебя про топляка? – перекрестилась баба Маша.

– Про какого топляка? – удивился я. – Нет, мы с ней рыбу ловили.

– Ты чо?! Ты чо? – словно увидев привидение, замахала на меня руками старушка.

– А что тут такого-то? – обалдел я совершенно. – Ну не в себе малость женщина, но безобидная ведь.

– Чо и балакаешь-то? Безобидная… – зашипела на меня баба Маша и, будто вколачивая в себя гвозди, принялась истово креститься на икону в углу. Отвесив ей с десяток поклонов, она снова повернулась ко мне и горячо зашептала, оглядываясь зачем-то на окно: – Нельзя с ей балакать, утянет она в реку-то!

– Да с чего вы взяли? – Я начал сердиться. – Зачем ей меня в реку тянуть? Может, она и больная слегка, но не до такой же степени.

– Не больная она! – махнула на меня снова бабуля и, шустро подпрыгнув, засвистела мне прямо в ухо: – Нежить она, русалица! – Бабка оставила мое ухо в покое, отскочила назад и затараторила: – Кажинный год она тута бывает, что ни лето – то один, то другой ее стренет у реки-то! Тока увидит мужика, бегит к ему, в глаза заглядает и ну пытать: а не тонул ли сей год мужичина какой?

– Меня не спрашивала, – сказал я, чувствуя, как кожа покрывается пупырышками. – Ну а если и спрашивает, что с того? Много она сама-то мужиков утопила?

– Утопила-утопила! – часто закрестилась баба Маша, но в голосе ее я не почувствовал убедительности.

– Кого? Когда? – попросил уточнить я. – Сколько безвинных жертв на ее счету?

– Не щитала я, – вновь отмахнулась от меня бабушка. В ее голосе скрипнула обида.

– Да вы не сердитесь на меня, баба Маша, – приобнял я старушку за худенькие плечи. – Только не верю я в эти сказки. Живая она, точно вам говорю, только нездоровая. Вот и задает такие странные вопросы.

– Вы теперича ни в чо не верите, – тяжело вздохнула бабуля. – Тока кабы была та Рыбачка живой бабой, то признал бы ее кто. У нас ить не город – три деревни на сорок верст. О-хо-хо, Фома ты неверующий, ешь давай кашу, простыла ужо.

Загрузка...