В ожидании Айвенго

Глава 6

Проснулась она все с той же мыслью: ей больше повезло, чем героине песни Эрты Китт. Ну подумаешь, муж бросил! Ей не приходилось ночевать в трущобах, танцевать голышом или выступать в массовке. Опять Этери напомнила себе, что многие позавидовали бы ей. Она встала очень рано, выпустила собак, разбудила сыновей, покормила, отправила в школу. Каждому дала по записке, что уроки не сделаны по уважительной причине. «У нас тут типа как бы пожар был, – мысленно добавила от себя Этери. – У нас тут вроде как папа ушел, башню у него снесло, вот дети и переживают».

«Интересно, – подумала она, загружая сыновей в машину, – в школе уже все знают? Может, их расспрашивают? Может, дразнят?»

Но она не стала спрашивать. Захотят – сами расскажут. Да, а как же быть с машиной? Ей опять нужен водитель, а кто детей из школы заберет? Опять просить мать одноклассника? Не хочется…

Этери вызвала по телефону Аслана.

– Вы ведь водите машину, Аслан? Сможете забрать детей из школы?

– Да я-то смогу, – ответил Аслан, – а кто на воротах останется?

– А вы их заприте. Я позвоню в школу, предупрежу, что вы заедете, договорились?

– Как скажете, Этери Авессаломовна, мое дело служивое.

– Вот и хорошо. И… знаете что? Возьмите «Мазерати». Пусть ребята порадуются. Только пристегните их и не гоните слишком быстро, хорошо?

– Хорошо, Этери Авессаломовна.

У нее была спортивная модель «Мазерати», которой сама она почти не пользовалась, зато для сыновей это был предмет вожделения, вечный пряник, который Этери выставляла у них перед носом, чтоб бежали резвее и не сбивались с пути. Машина двухместная, но мальчишки пока еще умещались вдвоем на пассажирском сиденье.

Вернувшись в гостевой дом, Этери начала подбирать себе наряд. Вчера она так измучилась, что сил не хватило развесить одежду в шкафу. Надо было Мадину позвать на помощь или Валентину Петровну… Не сообразила.

Она перебрала захваченные из большого дома платья и костюмы в поисках чего-нибудь простенького и не мнущегося. В приюте для жертв домашнего насилия не стоит выпендриваться. Выбрала черный брючный костюм с белой блузкой. Маленькие жемчужные сережки, и больше никаких украшений. Где-то у нее была шляпа с вуалью… В большом доме осталась.

Этери отправилась туда, вошла в свою просторную гардеробную и отыскала шляпу. В этой шляпе с вуалью-сеткой ее сфотографировали для журнала «Вог». Еще в прошлой жизни. Ладно, сейчас не это важно, а шляпа ей очень пригодится. И чего она накануне не вспомнила? Мучилась с этим дурацким шарфом. А может, в приют не стоит? Но Этери устала изобретать. В шляпе будет удобно. Опустить вуаль и ни о чем не думать. Она взяла шляпу, захватила еще кое-какие вещи, забытые накануне, и вернулась в гостевой домик. Проверила сотовый. Ну да, есть входящее сообщение с адресом. Она включила компьютер и нашла его на карте. Ввела маршрут в наладонник. Адрес в центре города, надо ехать прямо с утра, не хочется опаздывать.

Бросив взгляд на часы, Этери убедилась, что звонить реставраторам и ремонтникам еще слишком рано, но взяла нужные телефоны с собой. Можно позвонить по дороге. Все равно в пробках стоять.

Что еще? Да, в школу же надо позвонить – предупредить, чтобы отдали детей Аслану. Этери позвонила, выпила уже вторую за утро чашку кофе и заставила себя поесть. Тут и Игорь вернулся. Она оделась, причесалась, взглянула на себя в зеркало. Синяк напоминал фиолетово-чернильную лужу, но в ней уже появились желтовато-зеленые просветы.

– Холера протекает нормально, – вслух сказала Этери.

На этот раз она надела не лайковое – слишком пышное! – а более скромное кашемировое пальто, которое про себя в шутку называла «шинелью Дзержинского» (фасон и вправду был похож), и велела подавать машину.

За воротами дежурили корреспонденты: все уже видели баннер в Интернете, всем хотелось взглянуть на «фонарь» у нее под глазом. Этери встревожилась. Как Аслан будет управляться один? Он же за рулем и ему же ворота закрывать? Она позвонила экономке, попросила встретить детей у ворот и сразу же их закрыть, чтобы никто внутрь не прорвался.

Хорошо, что у нее стекла тонированные. И хорошо, что она надела шляпу с вуалью. Этери сидела, забившись в угол, закрыв глаза, чтобы не видеть тычущиеся в стекло объективы фотокамер. Усилием воли вытеснила из сознания вопли: «Два слова для прессы!»

По дороге она поговорила с реставрационными мастерскими и разыскала ту самую бригаду ремонтников, что когда-то отделывала для нее этот дом. В обоих местах договорилась на завтра.

Водитель благополучно доставил ее по адресу. Этери бросила взгляд на часы: половина двенадцатого.

– Остановите здесь, – попросила она Игоря. – Поищите парковку, а я пешочком пройдусь. Я вам позвоню, когда надо будет подъехать. Можете сходить поесть, не торопитесь. Чувствую, я тут надолго.

Она двинулась вперед легкой, стремительной походкой, будто съедающей асфальт. Ноябрь выдался бесснежный, можно не бояться поскользнуться и упасть. Нужный ей дом стоял в глубине, со всех сторон окруженный другими домами. Этери залюбовалась странным асимметричным особняком. Множество ложных окон разных размеров, сам дом как будто состоит из трех отдельных выступающих частей – ризалитов, отделанных по скошенным углам гранитными фасетками.

Дом старинный, фундамент наверняка заложен еще в XVII веке, а может, и раньше… Видны следы многочисленных перестроек в разное время. Но, что знаменательно, нет ни одного кондиционера на фасаде и ни одного стеклопакета – все окна старые. Никакой вывески, глухая сейфовая дверь с переговорным устройством, рядом с дверью табличка: «Охраняется государством».

Этери позвонила в дверь. Представилась, сказала, что она к Софье Михайловне Ямпольской. Ее впустил охранник в форме, попросил предъявить паспорт. Этери показала паспорт.

– Она в одноколонном зале.

Этери решила, что ослышалась, но переспрашивать не стала. Охранник провел ее по коридору к одной из дверей.

– Там еще занятия идут, но вы ничего, входите, – напутствовал он ее.

Этери отворила дверь и…

Зал не зал… И впрямь одна колонна в дальнем конце, ближе к левому углу. А само помещение… Классная комната, вот на что это было похоже. Правда, без парт. По размерам – больше обычного класса, но меньше актового зала. На стенах развешаны детские рисунки, над головой протянуты веревки, и с них тоже свисают явно детские поделки – из бумаги, из пластилина…

Несмотря на эту радостную пестроту, первым ее впечатлением было море разливанное людского горя. Женские лица, как и у нее, обезображенные побоями. «Кроме мордобития – никаких чудес», – всплыла в уме у Этери песня Высоцкого. Ей показалось, что лиц очень много, хотя на самом деле было десятка полтора, не больше. Некоторые держали на руках или на коленях детей, и дети смотрели на незнакомую тетю с таким же испугом и недоверием, как и их матери.

«И почему мужики всегда бьют по лицу? – прозвучал у нее в голове вопрос героини фильма «Красотка». – Вас что, в школе этому учат?»

Но не было поблизости импозантного Ричарда Гира, а если бы он и забрел сюда случайно, ни одна из этих женщин ему бы не понравилась. Обычные русские бабы, толстые и неухоженные. Впрочем, нет, приглядевшись единственным зрячим глазом, Этери заметила знакомое лицо…

Но присматриваться было некогда, к ней подошла Софья Михайловна Ямпольская.

– Здравствуйте, Этери, раздевайтесь, пальто можно повесить вот здесь.

Этери покорно сняла «шинель Дзержинского» и шляпу с вуалью, повесила на крючок у двери. Ей стало невыносимо стыдно за эту шляпу, за «скромный» черный костюм, стоивший две тысячи евро, за изящные сапожки на каблучке… Окружавшие ее женщины были в дешевых домашних платьях или трикотажных шароварах и фуфайках, две или три – в халатах, и Этери понимала, почему. У двух руки были в гипсе, у третьей – более тяжелый перелом, видимо, ключица. Одежду сложнее халата им было бы трудно надеть.

Не далее как позавчера она уверяла Софью Михайловну, что ей не станет легче, если она увидит, как плохо живется другим, но в эту минуту собственные горести показались Этери сущим пустяком.

– Садитесь, – пригласила Софья Михайловна. – Может, расскажете нам о себе?

«Групповая терапия, – подумала Этери. – Надо смириться с тем, что ты ничем не лучше других, твои проблемы стары как мир и знакомы многим». Вся ее гордая душа восставала против этого, ей хотелось уйти. Одно дело – рассказывать о своих неприятностях врачу с глазу на глаз и совсем другое – при всех этих женщинах.

Но уйти значило бы дать понять этим женщинам в безвкусном турецком трикотаже, что они быдло, простонародье, не чета ей – богачке, светской даме, гордой грузинской княжне Этери Элиаве. А им так хотелось признать ее своей! Ее сверлили жадные взгляды, всем не терпелось послушать ее историю.

Она не ушла. «Смирись, гордый человек». Эти женщины ничем не хуже ее, а вот их ситуация – куда страшнее. У них нет богатого мужа, пусть и бывшего, решающего все проблемы деньгами. Им, похоже, некуда податься со своими детьми.

Этери отыскала лицо, показавшееся ей знакомым. Да, это она, Ульяна Адырханова. Этери припомнила ее историю.

В начале 2000-х Ульяна приехала покорять Москву из Керчи и выиграла, казалось, джек-пот. На нее обратил внимание Рустем Адырханов, один из самых богатых людей России.

Он женился на Ульяне, сыграли пышную свадьбу, а потом Ульяна начала периодически исчезать. Рустем часто выводил в свет других женщин, на Кавказе у него было еще несколько жен. Он ничуть не скрывал эти так называемые «этнические браки».

Ульяна появлялась время от времени, но все, в том числе и Этери, заметили, что в любой сезон она носит платья с длинным рукавом и воротником-стойкой до подбородка. Ее прозвали «леди-водолазка». Никто и никогда не видел ее на пляже, семья отдыхала только на собственных островах, куда никаким папарацци дороги не было. Так прошло несколько лет.

Однажды на какой-то вечеринке Этери случайно разговорилась с Ульяной. Они не то чтобы подружились, но… нашли общий язык. Ульяна занималась дизайном интерьеров. На чисто любительском уровне, как многие светские дамы балуются музыкой, моделированием одежды, разведением орхидей, спонсорством сугубо благотворительных мероприятий, коллекционированием чего-нибудь экзотического.

Этери, занимавшаяся дизайном профессионально, дала Ульяне пару полезных советов. Они встречались на приемах, разговаривали, общались… Как-то раз, прошедшей весной, Этери разглядела на шее у Ульяны зловещий кровоподтек, не вполне прикрытый высоким воротом платья. Она ни о чем не стала спрашивать, но Ульяна перехватила ее взгляд и улыбнулась вымученной улыбкой. А в начале лета вдруг исчезла.

Она и раньше иногда исчезала надолго, поэтому Этери не придала значения. Ей было жаль Ульяну – понятно же, что Рустем ее избивает! – но что в этом случае делать, Этери не представляла. Соваться с сочувствием, давать советы… У нее в голове не укладывалось, как такое вообще возможно – терпеть, когда тебя бьют. Ради денег? Да пропади они пропадом, эти деньги!

Но Ульяна с тех пор так и не появилась. «Синяки сводит», – решило общество. Этери пыталась ей звонить, но телефон был отключен. Рустем уехал куда-то, ходили слухи, что у него денежные неприятности. Этери в эти разговоры не вслушивалась. Потом Леван ушел, ей стало вообще не до того.

И вот она увидела свою приятельницу в приюте для жертв домашнего насилия. Выходит, Ульяна сбежала от мужа. Что ж, правильно сделала. Как оно называется? «Не верь, не бойся, не прощай»? Отличный лозунг.

Но, похоже, Ульяна вовсе не жаждет возобновить знакомство. Забилась в дальний угол, сидит, низко нагнув голову, волосы падают вперед и закрывают лицо, как занавес. Ладно, не будем навязываться.

– Да мне почти нечего рассказывать, – начала Этери. – От меня муж ушел…

– А на прощанье подарок оставил, – вставила молоденькая бойкая татарка, кстати, чуть ли не единственная здесь без следов побоев, и вкусно, рассыпчато расхохоталась.

Этери она не понравилась и смутно напомнила почему-то Богдану Нерадько, хотя была моложе и выглядела совсем по-другому. Глазки-бусинки, сообразила Этери. По-воровски стреляющие глазки. Интересно, что она тут делает. Ее же явно никто не бил.

– Заткнись, Гюльнара! – остановила ее другая – полная, уже не очень молодая женщина, державшая на коленях годовалого ребенка. – А дети есть? – обратилась она к Этери.

– Двое.

– Во кобелина! – сочувственно ахнула женщина. – Это он тебя так жахнул?

– Он не нарочно, – упрямо повторила свою версию Этери. – Он меня никогда раньше не бил…

Им не верилось. Им хотелось, чтобы эта шикарная дамочка в моднючей шляпке и черном костюме, не кричащем, но тихо шепчущем о больших деньгах, оказалась точно такой же, как они сами. У каждой была своя история, и все эти истории наверняка походили друг на друга. Они хотели услышать еще одну. А не нарочно… это как-то неправильно. Не по-нашенски.

– Все бывает в первый раз, – рассудительно произнесла женщина с ребенком. – Мой тоже не с тумаков начинал.

Синяки у нее на лице, заметила Этери, уже почти сошли на нет.

– Нет, мой муж не такой. Просто он нашел другую, он счастлив, дом ей строит, а тут я… Хотел, чтоб я детям сама сказала, что он уходит. А я ни в какую. У нас развод, ему жениться скоро, я и говорю: детям сам скажешь, а то развода не дам.

– Ну и правильно, – поддержала ее женщина с ребенком, и зал одобрительно загудел. – А то им одно веселье, а как отвечать – так их нету. И он…

– Это случайно вышло, – перебила ее Этери и повернулась к Софье Михайловне. – Ему пришлось приехать поговорить с детьми. Но разговор не получился. Он был зол, начал одеваться, а я рядом стояла. Мы ругались. Он дубленку накинул, а рукав соскользнул, он повернулся, рукой дернул и попал мне прямо по глазу.

Этери попыталась изобразить, как Леван надевал дубленку, а рукав соскользнул, он повернулся, рукой дернул и…

– Ты на себе-то не показывай! – раздался чей-то жалостливый голос.

– Да теперь-то уж чего бояться? – усмехнулась Этери.

– И что было дальше? – спросила Софья Михайловна.

– Испугался, заюлил, начал извиняться… Но ему больше всего хотелось знать, приду ли я на суд.

– Вот гад! – сказала женщина с ребенком, и все остальные с ней согласились.

– Вы были у врача? – задала следующий вопрос Софья Михайловна.

– Нет. Честно говоря, мне было не до того, вы же знаете.

Софья Михайловна, ничего больше не слушая, достала сотовый и набрала какой-то номер.

– Миша, – заговорила она в трубку, – можешь сегодня принять больную? Обычный случай. Глаз выглядит скверно. Но она заплатит. – Этери порывалась что-то сказать, но Софья Михайловна жестом ее остановила. – К четырем? Хорошо, будет к четырем. – Сегодня к четырем, – объявила она, отключив связь, – поедете в клинику Самохвалова. Это на Миусах, адрес я вам дам. И никаких разговоров! Вы же взрослый человек! Идемте ко мне в кабинет. Сеанс окончен, – добавила она, обращаясь ко всем остальным.

Все дружно встали, но в дверях пропустили вперед Софью Михайловну и Этери. Только Ульяна, заметила Этери, задержавшись, чтобы прихватить «шинель Дзержинского» и шляпу, так и осталась сидеть в дальнем углу, забившись за колонну и отгородившись от всего света занавесом длинных светло-каштановых волос.

– Сядьте, – распорядилась Софья Михайловна, когда они вошли в тесный кабинетик. – Не держите пальто, повесьте здесь. Вы обязательно должны показаться окулисту. Я вам просто удивляюсь! Тут много женщин малообразованных, они боятся врачей, но вы-то культурный человек! – Она порылась в столе, нашла буклет и протянула его Этери. – Тут и адрес, и телефон, и схема проезда – все есть. Михаил Николаевич Самохвалов – святой человек. У него частная клиника, но он наших бесплатно консультирует и лечит. Вообще приют держится на добровольцах. У нас многие работают на добровольных началах. Или деньги дают.

– Я тоже хочу дать, – тихо вставила Этери.

– Хорошо, нам любая помощь не помешает, но об этом после. Давайте сперва о вас, – предложила Софья Михайловна. – Итак, вы считаете происшествие случайным. Возможно, так оно и есть, – энергично продолжила она, не давая Этери возразить. – Будем надеяться, что на бис он не выступит. Но он зол на вас, вы сами это почувствовали. Вы напоминаете ему о детях, об ответственности, обо всем, что он хотел бы оставить в прошлом, забыть. Он мог ударить вас подсознательно. Ему хотелось отмахнуться от вас, не видеть, не слышать…

– Убить? – уточнила с кривой усмешкой Этери.

Софья Михайловна покачала головой.

– Если прямо так поставить вопрос, он будет яростно отрицать – и вполне искренне. Ему такое в голову не приходило. Это правда. Но ему хотелось бы, чтобы вас не было. Ему хотелось бы на законных основаниях о вас не думать. Если бы вас не стало, он бы горевал, возможно, даже пошел бы на похороны. Но в глубине души вздохнул бы с облегчением. Между прочим, я чувствую себя виноватой, – призналась Софья Михайловна. – Это же я вам посоветовала настоять на встрече с детьми.

– Вы ни в чем не виноваты, – решительно возразила Этери. – Да, а дети? Если бы меня не стало, ему пришлось бы с ними нянчиться. Его золотуське это не понравится.

– Золотуське? – с любопытством переспросила Софья Михайловна.

– Это шутка. Она его так называет – его новая женщина. Ну а я ее так зову. Я умирать не собираюсь, – грозно добавила Этери, – так что пусть не надеется. Но я больше не буду ни о чем напоминать и звать его домой. Вспомнит, что у него дети есть, сам придет. Я о другом хотела с вами посоветоваться. – И Этери рассказала о пожаре. Обо всем, включая сцену с Богданой Нерадько. – Думаете, надо показать вам Сандрика? Или еще кому-нибудь? Этот пожарный инспектор настаивал. Он мне понравился, мужик толковый, но мне бы не хотелось…

– Давайте на первый раз считать, что обошлось, – предложила Софья Михайловна. – Действительно было стечение обстоятельств. Это нелепое объяснение с детьми, синяк, фраза о том, что подожжет… А потом тоскующий по отцу мальчик идет на чердак за медведем и видит зажигалку… Одно могу сказать вам в утешение: вас он любит больше, чем отца.

– Думаете? – встрепенулась Этери.

– А вам о чем говорит ритуальное сожжение медведя маминой зажигалкой? Нет-нет, – поспешно добавила Софья Михайловна, – он не собирается убивать отца. Он лишь хотел привлечь к себе внимание. Он несчастен, обездолен, горюет. Мечтает, чтобы папа вернулся, чтобы все было как раньше. Но он хотел привлечь ваше внимание. Вы все сделали правильно. Не надо его ругать и наказывать. Старайтесь проводить с ним больше времени. Как-нибудь так незаметно. Проверяйте уроки, спрашивайте, что было в школе. Сыграйте с ним в какую-нибудь игру, а еще лучше – почитайте ему книжку.

– Хорошо, я попробую. Я о другом хочу спросить: чем я могу помочь вашему приюту?

– Приют не мой, я сама здесь на подхвате, – улыбнулась Софья Михайловна. – Идемте, я вас с хозяйкой познакомлю. До четырех время у нас есть. Пальто оставьте здесь, потом заберете.

Они вышли из кабинета и поднялись на второй этаж особняка. Софья Михайловна постучала в какую-то дверь и, получив приглашение войти, толкнула ее. Этери вошла за ней следом.

Кабинет хозяйки приюта был просторнее кабинета психиатра, и сама хозяйка оказалась крупной женщиной лет сорока. Представилась Евгенией Никоновной. Сильное, волевое и в то же время доброе лицо. Русая коса, свернутая кольцом на затылке, делала ее моложе. Одета строго и старомодно. Внимательный взгляд, как будто готовый ко всему.

Она не вздрогнула, увидев синяк под глазом Этери. Просто спросила:

– Вы к нам?

– Я не на постой, – заторопилась Этери. – У меня уже все позади. Я только хочу спросить: чем я могу помочь? Могу деньгами, но хотелось бы чем-то еще.

У Евгении Никоновны на столе стоял компьютер, лежали какие-то бумаги, весь кабинет был заставлен шкафами с картотекой и справочниками. Этери заметила потрепанные тома уголовного, уголовно-процессуального, трудового и семейного кодексов на полке прямо рядом со столом, чтобы рукой можно было достать. Но разговор хозяйка кабинета вела без спешки, спокойно, отчетливо произнося слова. Этери представила себе, как ей приходится выслушивать избитых, отчаявшихся женщин, заливающихся плачем детей…

– У нас здесь школа – для самых маленьких и для взрослых. Вы могли бы что-нибудь преподавать?

– Не знаю, – смутилась Этери, – разве что рисование… историю искусств… Вряд ли им это нужно.

– Ошибаетесь. Большинство наших женщин не приспособлены к самостоятельной жизни, у многих нет никакой профессии, образование – ниже среднего. Им любые знания не помешают. У нас тут много разных курсов – и компьютерные есть, и кулинарные, и бухгалтерские, и кройки и шитья. Рисование очень пригодилось бы. Никогда не знаешь, что и где вдруг может понадобиться. Наша главная трудность, – Евгения Никоновна грустно улыбнулась, – в том, что новые все время прибывают, а прежних не удается куда-нибудь пристроить. Большинству негде жить.

– Я понимаю. Мне нужна… – Этери постеснялась выговорить кокетливое слово «горничная», – женщина убирать в доме. Стол и квартира, – добавила она. – Зарплата.

– Отлично! – обрадовалась Евгения Никоновна. – Мы вам кого-нибудь найдем. Сами выберете.

– Я могу и в других местах поспрашивать, – пообещала Этери.

– Вот видите, как хорошо! А преподавать рисование? И историю искусств?

– Если вам это нужно, я буду преподавать.

– Скажем, два раза в неделю по два академических часа?

– Согласна. Мне Софья Михайловна, – Этери оглянулась на Софью Михайловну, – посоветовала заняться активной благотворительностью.

– Я вас в своем кабинете подожду. – Софья Михайловна поднялась с места. – У меня еще одна беседа. И не забывайте: к четырем вам к Самохвалову.

– Время есть, – успокоила коллегу Евгения Никоновна, кинув взгляд на часы. – Давайте соберем всех и посмотрим, кто пойдет к вам уборщицей.

Этери заикнулась было, что предпочла бы беседовать с претендентками наедине, но Евгения Никоновна уже отдала кому-то приказ в интерком собрать в зале всех, кто свободен: есть вакансия. Этери решила не спорить.

На этот раз в одноколонный зал, украшенный детскими поделками, набилось гораздо больше народа, чем было на сеансе групповой терапии. Теперь уже десятки глаз смотрели на нее с жадной надеждой.

Этери смутилась. Это напоминало невольничий рынок. И ей ужасно неловко было чувствовать себя благодетельницей, этакой дамой-патронессой. Но она преодолела смущение, представилась и повторила то, что уже говорила в кабинете хозяйки приюта:

– У меня большой дом. Мне нужна уборщица. Зарплата, стол и квартира.

И опять вперед всех выскочила молоденькая татарка Гюльнара:

– Меня! Меня возьми!

– Замолчи, Гюльнара, – остановила ее на этот раз Евгения Никоновна. – Ты и здесь-то от дежурства отлыниваешь, где тебе в частном доме управиться!

– Возьми меня, – попросила та женщина с ребенком, что раньше назвала Левана «кобелиной». – Я и стирать, и готовить, и полы мыть – все умею.

– Готовить не нужно, – улыбнулась ей Этери, но развить свою мысль не смогла. Объяснять этим несчастным женщинам, что у нее есть повариха?

Тут опять встряла Гюльнара:

– Да куда ей с ребенком? Меня возьми!

Ей очень хотелось пожить в богатом доме.

– А возьми нас вдвоем, – вновь обратилась к Этери женщина с ребенком. – Меня и Дашку. Можно на одну зарплату. Ничего, нам хватит.

Сидевшая рядом с ней высокая худая женщина с изможденным, исстрадавшимся лицом энергично закивала.

– Мы тут сдружились. Когда надо, я за ребенком присмотрю, работать будем по очереди, а когда надо, и вместе. Девочка у нас тихая, она не помешает.

– Нет, – сказала Этери, – если уж брать двоих, так и платить обеим. А как вы к собакам относитесь? Мне собак вычесывать надо, это работа для двоих.

– А не покусают? – опасливо спросила женщина с ребенком.

– Нет. Собаки у меня умные, добрые, но их вычесывать полагается как можно чаще, хоть каждый день, а у меня времени не хватает. И лучше вдвоем: пес одним боком любит чесаться, другим нет, приходится держать, уговаривать, сидеть с ним в обнимку…

– Во дожили! – раздался чей-то сварливый голос. – Тут людям есть нечего, а они собак держат.

Этери остановила гордый взгляд на подавшей голос ненавистнице собак.

– У меня двое детей, им полезно с собаками общаться. Они растут добрыми, ответственными, да и на воздухе бывают чаще. Кстати, грумер – специалист по уходу за собаками – прекрасная профессия. И денежная.

Робко подняла руку женщина со сломанной ключицей:

– Я ветеринарный техникум кончала…

– Вот и хорошо, – обрадовалась Этери. – Могу порекомендовать вас в клуб собаководства, у них там курсы грумеров есть.

– Так небось платные… – неуверенно предположила женщина.

– Платные, – подтвердила Этери, – но я заплачу, если будете учиться. Вы пока выздоравливайте, а я вам для начала литературу какую-нибудь привезу по собачьей морфологии.

– А нас? – спросила та, которую назвали Дашкой. – Нас с Машкой возьмешь?

– Считайте, мы уже договорились, – улыбнулась ей Этери. – Только придется немного подождать, мне ремонт нужно сделать.

– Мы с Дашкой и ремонт можем, – заговорила названная Машкой. – Правда, Дашунь?

– Нет, ремонт давайте я сама, – отказалась Этери. – Я завтра ремонтников найму. Не волнуйтесь, это быстро. А как вашу девочку зовут? Сколько ей лет?

– Полтора годика, а звать Анечкой.

– Хорошо. Я дам знать, когда можно будет переехать.

Этери бросила молящий взгляд на Евгению Никоновну. Ей хотелось поскорее уйти. Не видеть зависти, злобы, разочарования на многих лицах.

– Идемте. – Евгения Никоновна словно угадала ее мысли. – Вам придется привыкать к аудитории, если хотите здесь преподавать, – продолжала она, когда они вышли за дверь. – Люди не ангелы. Всякие попадаются. Но вы сделали прекрасный выбор. Марья Гурьянова и Дарья Веденеева вам отлично подойдут. Порядочные, работящие… Идемте ко мне, я должна вам кое-что объяснить.

– Простите, а кто такая эта Гюльнара? – невольно полюбопытствовала Этери. – Она не похожа на жертву домашнего насилия.

– Гюльнара Махмудова росла в набожной семье, ее растили, как принцессу. А когда срок подошел, решили отдать замуж за старика. Она удрала из дому. Избалованная, характер трудный…

Поднявшись на второй этаж, Евгения Никоновна пропустила Этери вперед в дверях кабинета и вошла сама, прикрыв за собой дверь.

– Садитесь. Я должна вам кое-что рассказать о Марье Гурьяновой и Дарье Веденеевой. У Гурьяновой ситуация классическая. Муж пьет, бьет, однажды ударил, когда она дочку на руках держала. Девочка пострадала. Этого Марья не снесла, пошла в травмпункт, а там увидела нашу листовку – и сюда. Самый распространенный случай: обычно они терпят, пока не коснется детей.

– А когда дети видят, как отец бьет мать, это ничего? – вырвалось у Этери.

– Чего, – невесело улыбнулась в ответ Евгения Никоновна, – но мы имеем дело уже с конечным продуктом. К нам приходят, когда уже край, дальше некуда. – Она нахмурилась. – Многие не приходят. В России девяносто пять процентов убийств – бытовуха. «Жена слишком долго открывала вторую бутылку водки. Хозяин осерчал, саданул, не рассчитал удара». Или обед не был готов, когда он домой вернулся. Или еще что-то в том же роде. Рубашка не постирана. Ну а дальше – осерчал, саданул, не рассчитал. Давайте вернемся к Марье Гурьяновой. Она прошла курс реабилитации, подала на развод. Жилплощадь муж ей не отдает, разменять – практически нереально: маленькая двухкомнатная квартира в панельном доме. Алименты с него требовать тоже бесполезно. Одна надежда, если можно так сказать, – добавила Евгения Никоновна, – что рано или поздно пьянство его погубит, и тогда она сможет вернуться в эту квартиру, где они с дочкой вместе прописаны. Ни продать, обменять квартиру без ее разрешения он не может. Но она работала сцепщицей в депо Москва-Сортировочная, а теперь дочку не с кем оставить. Да и не такая это профессия, чтоб заработать на няню да на съемную квартиру…

– А сколько ей лет? – спросила Этери.

– Думаете, за пятьдесят? – засмеялась Евгения Никоновна. – Ей тридцать четыре года. Замужем девять лет. Несколько раз не донашивала, наконец родила. Располнела после родов, такое бывает. Ну и жизнь состарила. Но она не спилась вместе с мужем, вот что хорошо! Она прилежная, работящая, вы не пожалеете, что ее взяли.

Этери кивнула.

– А вторая? Дарья?

– Тут случай потяжелее. Муж военный. Жена без работы. Тоже дочку родила. Муж пил – увы, это вечная у нас присказка. Спьяну начал ее ревновать. Его сослуживцы подзуживали. Веденеева – ее девичья фамилия, по мужу она Рогачева. Вот они и начали над ним подшучивать, что он, дескать, неспроста фамилию Рогачев носит: жена ему рога наставляет. Он взбеленился и однажды в пьяном угаре убил ребенка.

– Из-за такой чепухи? Этого не может быть, – в ужасе прошептала Этери.

– К сожалению, может. Вспомните того мерзавца, что сбросил двух девочек с восьмого этажа. Тоже из ревности. Это было здесь, в Москве. А Дарья с мужем жила во Владимире…

– Во Владимире? А как она оказалась здесь?

– После убийства сослуживцы мужа стали его выгораживать. На Дарью давили, чтобы она взяла вину на себя. Ей, мол, дадут по минимуму, они походатайствуют… Вас это удивляет?

– Удивляет? Да я ушам своим не верю! – призналась Этери. – Они же сами все это устроили!

– Такова маскулинная психология. – Горькая улыбка скривила губы Евгении Никоновны. – Мужчина не может быть жертвой. Женщина – расходный материал, ее всегда можно заменить. У нас в стране многие так думают.

– Давайте вернемся к Дарье, – предложила Этери.

– Дарья прыгнула в электричку и уехала в Москву. Тоже, между прочим, непростой фокус. Ее уже арестовать хотели, ей чудом удалось вырваться. Увидела нашу листовку в поезде. В Москве пришла к нам. Первое время жила на нелегальном положении: судить за убийство ребенка кого-то надо! Мы корреспондентов во Владимир посылали, об этом случае в газетах писали, в Интернете. Даже по телевизору было. Весь город знает, что муж убил дочку, но все твердят: она довела. Не сидеть же ему теперь! Но мы добились, чтобы с нее сняли обвинение.

Евгения Никоновна помолчала.

– Ее муж недаром боялся ареста. Его зарезали в тюрьме, еще до суда. Уголовники детоубийц не любят. Просто объясняю, что вам волноваться не о чем: она законная вдова, обвинения с нее сняты, новый паспорт получила на девичью фамилию. Но жилплощадь была служебная, и теперь ей негде жить. Да и не на что. Она родителям написала, у них свой дом в Слободском, под Кировом, но они ни в какую. Работы нет, есть нечего, а она ведь Марью с дочкой хотела с собой взять, привязалась очень к девочке. Вы не передумаете? Возьмете их?

Этери вспомнила измученное лицо Дарьи и уже почти зажившие, но все-таки еще заметные следы побоев на лице Марьи.

– Нет, не передумаю. И я вам еще рабочие места найду.

– Вот и договорились.

– Я хотела спросить еще об одной женщине – Ульяне Адырхановой.

Евгения Никоновна сурово нахмурилась.

– Здесь такой нет.

– Я ее видела, – возразила Этери, – мы с ней знакомы…

– Хотите, покажу списки всех, кто здесь живет? Здесь такой женщины нет, – с нажимом повторила Евгения Никоновна.

– Я понимаю, она скрывается… Ну хорошо, – сдалась Этери, – если она не хочет меня видеть, будем считать, что и я ее не видела. Но вы все-таки передайте женщине, которой здесь нет, что я ей не враг. Что я могу помочь. И ни за что ее не выдам. Простите, я пойду. Мне скоро к врачу ехать, к глазнику.

– Поезжайте. Оставьте мне ваш телефон, мы обо всем договоримся. И о занятиях, и когда Маша с Дашей смогут к вам переехать.

Этери оставила ей визитку со всеми своими координатами. Евгения Никоновна проводила ее до двери.