В плену

Часть 4 Алиса. Сейчас

Я сижу на кровати, всматриваясь в резную белоснежную дверь, ожидая, как она откроется и впустит в покои хозяина. Озноб рассыпает по коже мурашки, раскатывает по мышцам ноющую боль. Но странно, что я совсем не чувствую страха. Нет, мне не все равно. Скорее даже любопытно, как Марк себя поведет. Не думаю, что он станет рисковать контрактом ради банальной мужской похоти. Я усмехаюсь, закутываясь плотнее в необъятное пуховое одеяло. С чего-то решила, что я интересую Марка. Наивная. У него таких, как я, – только пальцем помани. Видывала одну такую. Ноги от ушей, грудь пятого размера, и вся аж плавится сексуальной энергетикой. От воспоминаний стало неловко, но избавиться от них не получается.

Это было на вторую неделю нашего совместного проживания. С Марком я встречалась редко, разве что за обедом, ужином или на официальном мероприятии, вроде подписания меню (оказывается, такое тоже делают!) для свадебного фуршета, либо для примерки нарядов или при выборе зала для торжества. Перекидывались ничего не значащими фразами и расходились по своим углам. Как правило, он уезжал едва ли не на рассвете, приезжал вечером и после ужина сразу пропадал в запрещенном для меня западном крыле. А я, согласно канонам проживания в родовом поместье Ямпольских, проводила длинные вечера в своей спальне, пока не набрела на огромнейшую, занимающую почти все восточное крыло библиотеку. Тогда мои вечера окрашивались страстной любовью, отважными приключениями или необыкновенными мирами, расцветающими на страницах книг.

Он опаздывал. Марк Ямпольский, который был до тошноты пунктуален и не упускал ни единой возможности укорить меня за бесконечное «еще секундочку», опаздывал уже на десять минут. Сначала он не спустился к завтраку, хотя по вторникам мы обычно завтракали вдвоем, да еще и ночью куда-то уезжал, а вернулся далеко за полночь. Я промаялась весь вечер – строчки расплывались, смысл сюжета ускользал, и я, забросив чтение, слонялась по страшно пустому дому, не находя себе места от неясной тревоги. А к двум часам Марк вернулся, и не один. Цокот каблуков и звонкий смех звенел в ушах, а злость закипала внутри, не давая уснуть. В итоге утро я встретила, сидя на подоконнике и выводя пальцем узоры на запотевшем стекле.

А когда время стремительно ускользало, просто крича об опоздании, я не выдержала. Где находится спальня Ямпольского, я знала. Как-то в его отсутствие путешествовала по длинным коридорам родового замка (иначе эту серую громадину и не назовешь), изучала унылые виды из больших окон и расположение комнат. Покои сэра Ямпольского располагались на одном этаже с моими, только в запрещенном западном крыле. На весь коридор я обнаружила только две двери и обе запертые на замок.

В то утро спальня Марка была открыта. Не церемонясь, я буквально вломилась в комнату и замерла на пороге. На большой двуспальной кровати лежала обнаженная девушка. Я тихо окликнула ее, извиняясь, но та не отреагировала. Осмотрелась – Марка не было. Осторожно подошла ближе. Кудрявые русые волосы разметались по подушкам, руки были привязаны черной атласной лентой, такой же – завязаны глаза девушки. Ее белую кожу расчерчивали багровые полосы, кое-где наливающиеся синевой. На ступнях – снова следы веревки. И ни намека на дыхание. Стало вдруг страшно. Я склонилась над ней, прислушиваясь к дыханию, как услышала за спиной:

– Хочешь присоединиться?

Я отпрянула и спиной наткнулась на Марка. Взвизгнула и резко обернулась. Девушка позади тихо застонала, пробормотала нечто невнятное. А я застыла, не в силах ни пошевелиться, ни слова сказать.

Марк.

От него пахло иначе. Паром, ментолом и табаком. И ни намека на могильный запах можжевельника – и кто только посоветовал ему эту дрянь?! Темные волосы искрились каплями воды, несколько стекало по вискам на шею с пульсирующей веной. На лице застыла кривая ухмылка, теряющаяся под неживой маской в тон кожи. А в черных, как бездна, глазах, плясали чертики. Я могла голову дать на отсечение, что видела их в его прищуренном взгляде.

– Я… я… – заикаясь начала я, отступив на пару шагов. Взгляд невольно скользнул вниз по его обнаженному телу, да так и застыл. Не знаю, как мне удалось сдержать шок, когда я смогла его рассмотреть. Косые, короткие и длинные, побелевшие и кровоточащие шрамы покрывали его всего. От шеи до пояса брюк. Руки, грудь и наверняка спина были словно залатаны: неумело, криво, наспех. Кое-где латки потемнели, местами – белели неживой кожей.

Я смотрела, не в силах отвести взгляд, и чувствовала, как жгучая боль рвалась изнутри, готовая прорваться слезами. Он весь был похож на залатанную игрушку. Сломанную, никому не нужную тряпичную игрушку. Сглотнула комок и подняла глаза.

Марк молчал, изучал внимательно. Не кричал, не прятал свое изуродованное тело. Смотрел и ждал. Чего? Я так и не поняла.

– Мы опаздываем, – бросив скороговоркой, выскочила из спальни.

Следующие два дня я провела под замком и была лишена самого дорогого в этом доме и новой жизни – книг.

Я хорошо помню тот день, когда холодный и чужой Марк лично запер дверь в маленькую спаленку, больше походящую на чулан. Спрашивать – за что? – было глупо. Я понимала. Ослушалась приказа не входить в западное крыло. Да еще застала его беззащитным.

Вот только наказание казалось каким-то детским, что ли. Подумаешь, провела пару дней без солнечного света и горячей ванны.

Сущей пыткой оказалось, что я больше не могла и шагу ступить одна. Надзирателя ко мне приставил: здоровенного детинушку с бульдожьей рожей. Теперь даже в доме Марк знал о каждом моем шаге, вдохе, выдохе, вплоть до абсурдного – сколько раз и в какое время я посещаю туалет. Да только от этого абсурда выть хотелось на луну, которая, как назло, пряталась в ветвях разлапистых елей парка. А еще Марк потребовал, чтобы я уволилась с работы. Я сопротивлялась до последнего, но он оставался неумолим, вплоть до того, что вознамерился расторгнуть контракт. Мне пришлось уступить.

И было непонятно, как внимательному, одаривающему меня знаками внимания – от цветов до ничего не значащих безделушек – Марку удавалось так лихо менять обличья. Из злодея в добродушного хозяина, шутящего за завтраком, выспрашивающего о моей работе и моих талантливых детях, не отпускающего и поддерживающего на свадебном фуршете. Там, среди множества любопытствующих журналистов и богатых бизнесменов, он был нежен и внимателен, не выпускал моей руки. А танцуя, просто прижимал к себе, даря странное ощущение защищенности. За все время до того наказания он всячески пытался сгладить мое первое впечатление о нем. И мне он казался добрее и светлее, чем о нем писали. Но оказалось – я заблуждалась. И ночь в чулане раскрыла мне его сущность.

Тогда хотелось чуда. Как маленькой девочке вдруг отчаянно захотелось поверить, что меня, как ту сказочную принцессу, вызволит из башни принц на белом коне и увезет в тридевятое царство, и будем мы жить долго и счастливо. Наверное, поэтому, когда я встретила Антона на пороге школы, куда пришла забирать документы по требованию Марка, сердце возликовало в волнительном предчувствии, что все изменится.

«Изменилось», – думаю с горечью.

Антон.

Как же так вышло, что Марк нашел нас? Не должен был. Антон сказал, что об этом месте не знает никто. И я… я сделала все возможное, чтобы никто не выследил нас: выбросила телефон, кредитные карты, да и передвигались мы исключительно автостопом. Никто не знал, где мы. Никто не мог…

Я осекаю сама себя. Катька знала! Нет, не так… Я звонила ей из соседнего города, и говорили мы минуты две, не больше. Отследили? Со связями Марка возможно все. Пусть так. Ерошу пальцами волосы, невольно натыкаюсь на шрам за ухом. Отдергиваю руку, словно обжегшись. Что случилось – того не изменить. Марк нас нашел и вот я снова здесь.

Какое же наказание ждет меня теперь? Или он уже наказал, убив Антона?

Дверь открывается с громким стуком, и в спальню вваливается Марк. Я вжимаюсь в кровать, натягиваю одеяло и почти не дышу. Он стоит с трудом. В одной руке – пузатая бутылка, другой – упирается в стену. Интересно, сколько таких бутылок он уже приговорил? Голова опущена. Сильно шатаясь, он добирается до кровати, на ходу допивая алкоголь и отшвыривая бутылку. Та со звоном разбивается о стену. Комнату заполняет резкий коньячный запах. Марк ухмыляется, шепчет что-то и, не удерживаясь на ногах, падает на кровать. Бормочет что-то, стянув с меня одеяло, и затихает.

Осторожно ложусь едва не на самый край, выдыхаю и пытаюсь заснуть. Сумбурные мысли мешают, заставляют думать и впервые – об этом странном и непонятном мужчине рядом. Я засыпаю с последней, взявшейся ниоткуда, мыслью, что Марк не мог убить Антона.

Распахиваю глаза от жуткого грохота. В комнате темно: ночник погас, а солнце еще не намеревалось вставать. Нащупываю под подушкой мобильный телефон, который мне принес Регин после душа, подсвечиваю. Часы на дисплее показывают: «2:47».

– Елкин-корень, – цежу сквозь зубы и присматриваюсь к комнате. Все как было накануне, только из-под двери ванной виднеется полоска слабого света. Смотрю на вторую половину, где спал Марк, – пусто. Ну и что же он там делает среди ночи? Прислушиваюсь. Тихо. Успокаиваясь – все-таки Ямпольский не маленький мальчик, сам справится, – устраиваюсь поудобнее, пока не разыгралась мигрень, как тут же подскакиваю от звона и новой волны грохота. Сердце заходится в рваном ритме, чуя неладное. Подбегаю к двери, дергаю за ручку – заперто.

– Марк, – зову, а в ответ молчание. – Марк, ты в порядке?! Марк?! – не хватает только трупа богатого сэра у меня на руках. Черт бы тебя побрал, Ямпольский! Дергаю ручку, стучу – дверь не поддается. – Марк, открой. Слышишь? Марк! Ну не будь ребенком, в конце концов.

И замок щелкает, я распахиваю дверь и на мгновение зажмуриваюсь от ослепительного света. И боль прошибает затылок. Морщусь, с трудом разлепляю веки. Привыкаю и обнаруживаю Марка сидящим на полу у ванны. Вокруг разбитое стекло, склянки, бутылочки, полотенце. Сам он тяжело дышит. Лицо бледное, покрыто испариной, маска сдвинута как-то странно, свисая ниже лица, и левая нога вывернута судорогой.

– Там… – хрипит он, указывая на шкафчик справа, – лекарство… не могу… достать…

Отмерев, кидаюсь к шкафчику и ужасаюсь тому набору лекарств, что нахожу. Разве что наркотиков здесь не имелось. И при такой аптечке он алкоголем балуется? Ненормальный!

– Ампулы…

Доносится тихое из-за спины. Слышу, как Марк шумно втягивает воздух. Набираю в шприц лекарство, приседаю рядом.

– Я сам… – он пытается перехватить шприц, но куда ему: пальцы дрожат, лицо перекашивает гримаса боли. Не думаю, всаживаю иглу в сведенное судорогой бедро. Марк стискивает кулаки, зажмуривается и на короткий момент становится похожим на маленького испуганного мальчика. Вот так метаморфозы этим странным полнолунием. Досчитав до трех, затягиваю на плече жгут и делаю Марку второй укол, на этот раз в вену. Пусть он урод и убийца, но сейчас ему нужна помощь, и, кроме меня, вряд ли кто поможет. К тому же я – не он. Для меня человеческая жизнь, пусть и убийцы, – не пустой звук.

В его аптечке нахожу обезболивающее, выпиваю таблетку. В молчании проходит несколько минут. Марк постепенно расслабляется. Судороги схлынивают. Облегченно выдыхаю – даже не заметила, как сильно была напряжена. И мигрень поутихла. Заснуть не засну, но до утра доживу.

– Встать сможешь?

Марк смотрит вопросительно.

– Ну до кровати-то дойти надо, – пожимаю плечами, поднявшись.

Он боязливо смотрит на дверь и расстояние, что отделяет его от кровати. Я усмехаюсь – надо же, такой жестокий циник, а боится. Чего только? Но спустя пару ударов сердца выражение его лица становится жестким и непроницаемым. Да уж, метаморфозы.

Он встает с трудом, едва не падает – я подхватываю его.

– Обопрись на меня, давай, – приказываю, перекладывая поудобнее руку на его широкой спине, другой закидываю его руку на свои плечи. – Не бойся, это я с виду маленькая пташка, – хмыкаю, вспомнив, как он меня называет. – Доверься мне, ну же. Все равно больше некому, – добавляю веский аргумент.

И Марк сдается.

Он вырубился, едва голова легла на подушку. Укрываю его двумя одеялами и возвращаюсь в ванную навести порядок. Почему-то кажется, что Марк не захочет, чтобы его домочадцы прознали о его ночном позоре.

Поспать этой ночью мне так и не удается.