В плену королевских пристрастий

– Так Вы вчера ездили туда, пока я был в столице? Напрасно, дорогая… Вам нельзя сейчас ни так утомлять себя, ни нервничать… А про монастырь, я ведь уже говорил Вам, что это было желание короля, чтобы я отправил их туда.

– Милорд, Вы лжете! Теперь я знаю, что это Вы настояли на этом, и монастырь выбрали именно Вы, и запретили им видеться с кем бы то ни было, и в первую очередь со мной, тоже Вы.

– Да, миледи. Это действительно мое решение. Но мне хватило истории с Катариной. Повторения я не потерплю! К тому же это ближайший к столице монастырь.

– Ближайший есть в столице, причем с открытой школой для девочек. А Вы их отправили туда, куда уже долгие годы и короли, и вся знать отправляют тех женщин, которых хотят наказать и от которых хотят избавиться.

– Да, там суровые порядки… Но для девочек это благо. Их научат и повиноваться, и любить Бога. Вы, кстати, должны быть счастливы, что я хочу, чтобы девочки стали более набожными, и не приобщаю их к тем нравам, что царят здесь.

– Все, что происходит здесь, происходит непосредственно с Вашим участием и с Вашего одобрения!

– Вы считаете, я могу идти против воли короля? Если даже Вы неспособны остановить его, то что говорить обо мне… Я лишь покорный его слуга, который безропотно исполняет его волю. Я, кстати, восхищаюсь, как Вы спокойно и с достоинством воспринимаете все, что здесь происходит, и как умеете если не противостоять, то вести себя так, что Вы оказываетесь выше всего этого, и все это даже не касается Вас. Но девочки так не смогут… поэтому лучше, чтоб они были подальше отсюда. Подойдет время, и если я найду им подходящих женихов, то позволю им выйти оттуда, чтобы вступить в брак. А сейчас пока все останется так. Именно ради их блага и Вашего спокойствия.

– Милорд, это все звучит великолепно… если бы Вы рассказывали это кому-нибудь еще, только не мне… потому что я знаю, что стоит за всеми этими словами…

– Это лишь Ваши домыслы, дорогая. К тому же это вопрос уже решенный, Вы все равно ничего не измените. Поэтому оставьте, не надо.

– Я хочу иметь возможность хотя бы видеться с ними.

– Нет! Пока это будет в моей власти, я не допущу этого, – жестко ответил герцог, а потом, помолчав немного, с милой улыбкой совсем другим тоном добавил: – Давайте оставим эту тему. Пойдемте, поедим. Вы обещали. Не надо портить себе настроение перед едой. Это плохо влияет и на аппетит и на пищеварение. Вам сейчас надо набираться сил, а не нервничать по пустякам.

– Хорошо, – тяжело вздохнув, согласилась герцогиня. Потом, осторожно коснувшись плеча, стоящего перед ней на коленях юноши, проронила: – Вставай, пойдем… и не надо так буквально понимать слова герцога, что ты должен быть всегда у моих ног. Я не люблю, когда передо мной стоят на коленях.

– Да, госпожа, как прикажете…

– "Ваша Светлость", – поправила она его и направилась в сторону двери.

– Да, Ваша Светлость, – юноша быстро опередил ее и, распахнув дверь, пропустил ее и герцога.

– Сообразительный, – удовлетворенно хмыкнул герцог.

– Как его зовут? – обернулась к нему Алина.

– Зачем Вам знать? Зовите его, как хотите. Вряд ли мальчик будет рад слышать собственное родовое имя, после всего что произошло.

– Я хочу знать.

– Виконт Виктор Орестер. Вы удовлетворены?

– Милорд, да как Вы посмели? – в глазах герцогини полыхнула мрачная злоба.

– Алина, Вы великолепны, когда злитесь… – рассмеялся герцог. – Я обожаю Вас.

– Так это специально для меня? Это была Ваша идея?

– Алина, это – стечение обстоятельств. Все было именно так, как я Вам рассказывал…

– Вы знаете, ведь я чуть было не поверила… но оказывается у Вас нет ни только жалости или сострадания, Алекс… У Вас вообще нет сердца.

– Конечно, дорогая… Вы давным-давно разбили его.

– Я? Я разбила его? А может, Вы разбили его самостоятельно? А теперь злитесь на весь свет из-за этого… и на меня в первую очередь…

– Да, да я помню… Вы предупреждали… молили и просили… Только это не могло изменить ничего… а потому было не более чем Вашей попыткой переложить всю вину на меня. Но я и не отпираюсь. Считайте и дальше, что во всем виноват лишь я.

– Милорд, Вам не будет легче оттого, что Вы делаете очень больно всем окружающим…

– Алина, Вы не поверите, но я и не жду, что мне станет легче… мне уже все равно…

– Ели бы Вам было все равно, Вы не стремились бы к этому. Вы хотите заглушить чужой болью свою… но это не принесет Вам облегчения.

– Я стремлюсь только к одному, моя дорогая: чтобы было хорошо Вам.

– Да, я вижу это… – с сарказмом ответила герцогиня, – ладно, оставим… бесполезно все это. Бесполезно кричать, когда тебя не слышат и, самое главное, не хотят слышать.

– Когда это я не слышал Вас? Я всегда стараюсь выполнять любые Ваши желания… даже предвосхищать их, если они, конечно, не противоречат здравому смыслу. Вам грех жаловаться. Это Вы не слышите меня и не хотите принимать ни мою заботу, ни мою опеку. Возможно, хоть ему, – герцог кивнул на юношу, в нерешительности замершего позади них, – удастся окружить Вас тем вниманием, которое Вы отказываетесь принимать от меня.

Герцогиня ничего не ответила, она печально покачала головой и пошла вдоль по коридору, направляясь в обеденную залу. Герцог и юноша последовали за ней.

Закончив трапезу, герцогиня решительно встала и, устремив взгляд на герцога, тихо проронила:

– Вы еще что-то от меня хотите, или я могу пойти отдохнуть?

– Дорогая, – герцог тоже поднялся, – Вас столь утомляет мое присутствие, что Вам необходимо отдохнуть от него? Потерпите немного. Я ведь бываю в замке не особенно часто, и вечером вновь уеду, не лишайте меня радости лицезреть Вас…

– Милорд, я, конечно, буду счастлива порадовать Вас своим присутствием, но сомневаюсь, что Вас даже в моем обществе заинтересует слушание Евангелия.

– Не заинтересует, это точно. Но может, Вы согласитесь перенести чтение этой столь увлекательной книги, которую Вы, по-моему, уже должны были выучить наизусть, так часто Вы ее читаете, на более позднее время, например, когда я уже покину замок?

– И как Вы намерены провести то время пока Вы здесь?

– Я бы хотел прокатиться по лесу с Вами на лошадях.

– Вы шутите? У меня кружится голова, даже если я резко встаю, а Вы хотите, чтоб я скакала в седле.

– Я не предлагаю Вам скакать, герцогиня. Я предлагаю Вам шагом проехаться по лесу в сопровождении Вашего пажа и меня. Я выберу Вам самую спокойную лошадь. Вам необходим свежий воздух, а Вы целыми днями сидите в своих комнатах и либо молитесь, либо читаете, либо вышиваете что-то. Это не дело. Я хочу, чтоб Вы гуляли. До этого я боялся отпускать Вас на прогулки, но теперь, когда за Вами есть, кому присмотреть и помочь Вам… это совсем другое дело. Не упрямьтесь, дорогая, Вам должно понравиться. Вы раньше всегда с удовольствием составляли компанию королю и ездили в лес.

– Вы хотите, чтоб я так гуляла постоянно?

– Я сейчас посмотрю, как мальчик держится в седле и насколько он может Вам помочь, и если мне понравится, то я буду настаивать, чтобы эти прогулки были регулярными.

– Я поняла… Вы решили сегодняшний день посвятить его муштре… что ж не смею Вам мешать. Развлекайтесь. Можете идти с ним на конюшню. Я сейчас переоденусь и тоже подойду.

– Он пойдет с Вами. Я хочу, чтоб он не отходил от Вас ни на шаг…

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Вы хотите, чтобы он присутствовал, пока я буду переодеваться?

– Да.

– Вы отдаете себе отчет в своих словах? Этого не будет никогда! Возможно, мне и не помешает сопровождение на прогулках или иная его помощь, но позволить ему это я не могу.

– Почему?

– Хотя бы потому, что он мужчина.

– Вы же не отказывались от помощи врача по этой причине? Не так ли?

– Врач в первую очередь врач, а уже потом мужчина.

– Вот и он в первую очередь Ваш слуга. И если Вы сейчас откажетесь от его услуг по этой причине, я прикажу кастрировать его, чтоб Вам и в голову не приходило воспринимать его, как мужчину.

– Даже так, – герцогиня судорожно сглотнула. – Ну что ж, хотите меня унижать, унижайте. Я, конечно же, не посмею не согласиться… Пойдемте, Вы это тоже сами проконтролируете.

– Думаете, я откажусь? Нет, миледи, я отказываться не буду. По одной простой причине. Я не понимаю, чем Вас может унижать помощь такого слуги. Вам ведь достаточно будет сказать мне, что он посмел хотя бы взглянуть на Вас так, что Вам это не понравилось, и я заставлю его больше никогда не то что не позволять себе такого, а даже не сметь думать о таком.

Герцогиня, ничего не отвечая, вышла и прошла к себе в комнаты. И герцог, и Виктор последовали за ней.

Там она позвала Сьюзен и, приказав принести костюм для верховой езды, переоделась в присутствии обоих мужчин, после чего отослала камеристку.

– Вы удовлетворены, Алекс? – проронила она ледяным тоном, взглянув на супруга. В глазах ее застыло выражение холодного равнодушия.

– Вполне, – кивнул тот.

– Ваша изощренность потрясает меня до глубины души, герцог. Это как же меня надо ненавидеть, чтобы додуматься до такого?

– Ну не придумывайте, дорогая. Какая ненависть? О чем Вы? Я всячески стараюсь угодить Вам… а Вы говорите такое… Чем я обидел Вас? Тем, что хочу, чтобы Ваша камеристка всегда была под присмотром и, чтобы мальчик в случае необходимости мог заставить ее помогать Вам так, чтобы Вы были довольны? Кстати о Вашей камеристке… Это она Вам наговорила, что я заставляю ее докладывать мне о каждом Вашем шаге?

– Алекс, прекратите.

– Нет уж, дорогая, давайте выясним… Вы сегодня сказали, что все Ваши служанки докладывают мне о каждом Вашем шаге, так? С чего Вы это взяли?

– Да вижу я, вижу! Вы кстати наказываете Сьюзен больше всех, потому что она как раз меньше всех говорит Вам.

– Ах даже так… Значит, она считает, что я наказываю ее лишь за это. Что ж мне очень жаль, что она не поняла, что я от нее требую, да еще и Вам голову подобной ерундой забила, – с угрозой в голосе проговорил герцог.

– Алекс, Вы собираетесь наказывать ее еще и за это?!

– Наказывать не буду… я лишь прикажу отрезать ей язык, чтоб у Вас больше не было поводов думать, что я слежу за Вами и наказаниями выбиваю из Ваших служанок не лень и дурь, а сведения о Вас.

– Не смейте! Слышите, не смейте, милорд!

– И как же Вы, позвольте узнать, запретите мне это?

– Я не хочу иметь немую служанку!

– Не хотите? Замечательно! Ее вздернут сегодня же. А Вам найдут десяток других, из которых Вы выберете тех, кто Вам понравится… а я научу их повиноваться и раскрывать рот, лишь отвечая Вам.

– Алекс, не надо! Пожалуйста… Я прошу Вас… Сьюзен нравится мне. Я умоляю Вас. Ну что Вы хотите, чтоб я сделала? Я сделаю. Только не трогайте ее.

– Вы так привязаны к слугам? Герцогиня, мне это крайне не нравится… – раздраженно произнес герцог. – Это может, конечно, согласуется с Вашей христианской моралью, но абсолютно противоречит и здравому смыслу и элементарным нормам поведения. Такие взаимоотношения со слугами к добру не приводят. И я не намерен потакать подобным глупостям.

– Алекс, она хорошая камеристка, честная, преданная, умелая и расторопная. Я не хочу ее терять!

– Вы и не потеряете, у нее всего лишь на всего не будет языка. Но это и к лучшему. Вы будете уверены, что она ничего о Вас никому не рассказывает.

– Герцог, не надо… мне все равно что она будет говорить про меня, пусть говорит… я умоляю Вас: не надо!

– Хватит пререканий, миледи. Вы ведь знаете, на меня Ваши мольбы не действуют. Еще слово о ней услышу, и я вместо лишения языка, прикажу лишить ее всех остальных частей тела: начиная с ног и заканчивая головой.

– Вы – злобный изверг! – герцогиня закусила губы.

– Зато Вы у нас сплошная добродетель, это все уравновешивает. Вы потом поймете, что так будет лучше в первую очередь для Вас. Идите с мальчиком на конюшню, я догоню вас.

– Герцог, я пожалуюсь королю.

– На счет чего? – герцог мрачно усмехнулся. – Что я решил наказать служанку? Или что нашел того, кто будет постоянно находиться при Вас? Первое полностью в моей власти, а на счет второго он в курсе, миледи, и ничего не имеет против… Я не скрывал, для чего забираю мальчика. Он не считает, что его помощь хоть как-то может оскорбить или унизить Вас. К тому же Вы можете от нее отказаться в любой момент.

Герцогиня отошла к окну и, схватившись рукой за его переплет, чуть запрокинула голову. В глазах ее сверкали слезы, она тяжело, судорожно дышала.

– Приказать, чтобы Вам принесли успокоительные капли? – поинтересовался герцог, внимательно посмотрев на нее.

– Не надо, – тихо проговорила она.

– Что ж, как хотите, – герцог подошел к ней сзади и осторожно коснулся плеча, – когда успокоитесь, приходите на конюшню, только не задерживайтесь долго… А то я, чтобы скрасить ожидание, порядок еще и там наводить начну…

– Я… я не заставлю Вас… долго ждать, – с трудом ответила она. Ее рука, сжимавшая раму, подрагивала, а пальцы от напряжения побелели.

– Вот и хорошо, дорогая, – герцог нежно провел ладонью по ее спине, а потом развернулся и стремительно вышел из комнаты.

Виктор замер в нерешительности. Он видел, что супруге герцога очень плохо, но не знал чем помочь. Наконец он не выдержал и, подойдя к ней, тихо спросил:

– Я могу что-то сделать для Вас?

– Нет, – хрипло проговорила герцогиня, не оборачиваясь, плечи ее подрагивали, и она никак не могла восстановить дыхание.

– Вам совсем плохо? Может, позвать врача?

– Не стоит… – герцогиня судорожно сглотнула, а потом раздраженно повела плечами, – мне плохо лишь от собственного бессилия… И выхода никакого нет, и сделать ничего нельзя. Это действительно его право.

Она отошла от окна, подошла к распятию, висевшему на стене, опустилась перед ним на колени и стала тихо о чем-то молиться. Потом склонилась к полу, а затем резко поднялась и обернулась к Виктору:

– Пойдем, а то герцог ждет.

Идя следом за герцогиней, Виктор с интересом наблюдал за ней. От недавнего ее нервного приступа не осталось и следа. Герцогиня выглядела на удивление спокойной. Все ее движения были неторопливы и полны внутреннего достоинства. Войдя на конюшню, она смерила холодно-презрительным взглядом герцога и бесстрастно проронила:

– Ну как, Вы лично все проконтролировали или на палача понадеялись?

– Это сделал врач. Осторожно и не особенно болезненно. Я думаю, она уже сегодня вечером сможет вернуться к исполнению своих обязанностей. Если Вы, конечно, не передумаете ее оставить подле себя.

– Так Вы уже и Лерона заставили палачом поработать. Мило, – герцогиня, едва заметно скривив губы, усмехнулась.

– А Вы думаете, он может отказать мне хоть в чем-то? С тех пор как король обвинил именно его в том, что Вы потеряли ребенка, и велел неотлучно находиться при Вас, а Вы его услугами пренебрегаете, бедняга каждый день ждет если не казни, то наказания.

– А Вам нравится держать его в этом состоянии, и поэтому Вы не отпускаете его.

– И не отпущу. Удобно всегда под рукой иметь неплохого врача, обязанного тебе жизнью. Ладно, оставим Лерона. Вам оседлали Весту. Спокойная и вымуштрованная молодая кобылка, у Вас не должно быть с ней проблем. Скажите мальчику, чтобы помог Вам.

Герцогиня обернулась к Виктору. Он тут же без слов, взял повод у конюшего и подвел к ней серую лошадь с темной гривой, а потом помог сесть в седло. Герцогиня еле заметным кивком поблагодарила его и, тронув лошадь, выехала во двор.

Герцог положил руку на плечо Виктора и, склонившись к его уху, тихо, но с нескрываемой угрозой произнес:

– Старайся, мальчик, старайся. Потому что лишь от расположения Ее Светлости зависит, как твоя жизнь, так и самочувствие. Ей должно быть очень комфортно с тобой. В противном случае тебе останется лишь посочувствовать. Я не терплю нерадивости особенно по отношению к супруге. И еще постарайся поменьше трепать языком со всеми кроме нее, ей даже в голову не должно придти, что ты можешь обсуждать ее с кем бы то ни было, даже со мной… иначе тебя постигнет участь Сьюзен.

– Да, Ваша Светлость, – Виктор кивнул.

– Вон того черного жеребца для тебя оседлали – герцог разжал руку и кивком указал на стоявшего в углу коня. Потом он знаком подозвал слугу, державшего за повод еще одного скакуна, вскочил на коня и ласково похлопал его по шее: – Вперед, Гранит.

Виктор, не мешкая, тоже вскочил в седло и выехал вслед за герцогом.

Вся прогулка по лесу проходила в молчании. Герцогиня ехала впереди, за ней Виктор, а чуть поодаль герцог. Через два часа они вернулись в замок. Виктор помог спешиться герцогине и проводил ее в ее комнаты, а потом они обедали.

Все это происходило под бдительным, молчаливым контролем герцога. Виктор постоянно чувствовал на себе его тяжелый мрачный взгляд, от чего у него внутри все холодело. Он изо всех сил пытался не показывать страха, но вести себя так, чтоб герцог был доволен. После того, как он видел, что он творил в подвалах королевского замка с теми, кого подозревали в преступлениях, ему очень не хотелось разгневать этого безжалостного и очень жестокого человека. И он с нетерпением ждал его отъезда.

Наконец герцог поднялся с кресла и проговорил: – Мне пора, дорогая. Я обещал королю, что вернусь к вечернему заседанию совета. Так ты оставляешь мальчика, тебя все устраивает в его поведении?

– Да, – тихо и равнодушно проронила та.

– По-моему, мальчик старается… ты не находишь?

– Да, я заметила.

– Я рад, что ты тоже так считаешь. И надеюсь, он за время моего отсутствия не разочарует тебя, – герцог шагнул к Виктору и резким движением руки приподнял ему голову, заглядывая в глаза: – Ведь ты будешь стараться, даже если меня не будет рядом, не так ли, мальчик?

– Да, господин, – Виктор едва заметно кивнул.

– Что ж будем надеяться все так и будет, – герцог убрал руку от лица Виктора и обернулся к герцогине: – Вы не пожелаете мне счастливого пути, моя дорогая?

Герцогиня медленно встала, подошла к нему, осенила его крестным знамением и проговорила:

– Храни Вас Бог, милорд. Доброго Вам пути.

Герцог подхватил ее руку и с улыбкой поднес к губам, а затем спросил:

– Что передать королю?

– Пожелания благоденствия и здоровья.

– Он хочет приехать на днях.

– Ему разве требуется мое разрешение? Он волен приезжать в любое время, когда только захочет.

– Он не хочет обременять Вас. Он боится, что Вы еще недостаточно окрепли. После Вашего обморока на последнем пиру, он опасается, что это негативно отражается на Вашем здоровье.

– Передайте ему, что я ценю его заботу, и если он позволит, то воздержалась бы пока от присутствия на очередном пиршестве, но это абсолютно не мешает вам провести его здесь.

– Миледи, Вы прекрасно знаете, что лишь Вы истинная причина его появлений здесь.

– Я поговорю с ним, но не более того. Пока у меня нет сил, выносить ваше разгульное буйство с пьяными и развратными выходками. Это все без меня…

– Дорогая, Вы слишком строги… какое разгульное буйство? На последнем пиру никого не убили и почти никто не пострадал… Здесь король старается быть более сдержанным сам и требует того же от других. Не капризничайте, пообещайте, что примете его и хотя бы первую половину ужина проведете с гостями.

– Это его требование?

– Нет, моя просьба.

– А мою Вы сегодня выполнили?

– Миледи, это мелочно… – раздраженно поморщился герцог. – К тому же я ведь не казнил ее, хотя хотел… И вообще меня раздражает Ваше отношение к слугам и обращение с ними. Это недостойно Вашего положения.

– Не Вам учить меня блюсти достоинство… – герцогиня зло сверкнула глазами.

– Хорошо, хорошо, – герцог примирительно поднял руку. – Так Вы категорически отказываетесь присутствовать на пиру?

– Час, не больше, – герцогиня раздраженно повела плечами.

– Вы прелесть, дорогая. Я передам королю, – герцог с улыбкой вновь поднес ее руку к губам, затем склонил голову и вышел.

Герцогиня повернулась к Виктору:

– Пойдем в комнату, почитаешь мне Евангелие.

– Да, Ваша Светлость, как пожелаете, – склонился перед ней Виктор.

Часа два Виктор читал Евангелие, а герцогиня безучастно стояла у окна и то ли слушала, то ли о чем-то думала.

– Достаточно, – наконец проронила она, – Мне надо проведать Сьюзен.

– Мне можно сопровождать Вас? – осторожно осведомился Виктор.

– Тебе нельзя не сопровождать меня. Герцогу докладывают все и обо всем. А когда он узнает, что тебя не было со мной, он непременно накажет тебя, так что можешь больше и не спрашивать, – со вздохом произнесла герцогиня. Ее красивые большие глаза были грустны и печальны.

– Ваша Светлость, Вы очень добры… но если мое присутствие Вам в тягость, то зачем Вы согласились его терпеть? – Виктор впервые пристально взглянул в глаза супруге герцога. Она казалась нежной и хрупкой, и в то же время в ней угадывалось что-то непоколебимое, словно тонкий стальной клинок, спрятанный в дивный, драгоценный футляр из тонкого хрусталя.

– Мой супруг научился заставлять меня делать то, что хочет он… и я знаю, что если я не соглашусь сразу, будет лишь хуже… Поэтому у меня нет другого пути, как смириться.

– Ваша Светлость, но, по-моему, он очень любит Вас…

– Да, и настолько, что прилагает все силы, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. А заодно и свою… – мрачно усмехнулась она, – ладно, пойдем, нам надо поспешить.

Герцогиня быстро прошла по коридорам замка и остановилась перед одной из дверей. Неприметным движением достала откуда-то ключ с достаточно длинной золотой цепочкой, открыла дверь и, резко распахнув ее, вошла туда. Виктор последовал за ней и удивленно замер на пороге. Увиденная картина потрясла его до глубины души.

– Замечательно, Лерон, – совершенно невозмутимым тоном проговорила герцогиня, – я потрясена Вашей сообразительностью. Вы сами догадались воспользоваться ситуацией, что пожаловаться на Вас она не сможет, да если и попытается, я не пойму на что именно она жалуется или герцог присоветовал?

– Ваша Светлость, – лысый человечек в углу комнаты вздрогнул от неожиданности, судорожно всхлипнул и повалился на колени, – простите, Ваша Светлость.

– Лерон, я задала вопрос, но не слышу ответа, – все тем же тоном продолжила она.

– Я виноват, Ваша Светлость, – человечек на коленях пополз к ней и уткнулся в пол рядом с ее ногами, – я не знаю, что на меня нашло… Я люблю Сьюзен, и я не смог удержаться… Ваша Светлость, накажите, только не прогоняйте, молю… Я приму любое наказание.

– Любите? – герцогиня усмехнулась. – Лерон, я бы поверила Вам, если б Вы ее руки у меня просить пришли, а не юбку ей связанной у себя в комнатах задирали… Герцог ведь не раз предлагал Вам найти жену… что-то о ней Вы речи не вели.

– Я прошу ее руки, я ее прошу сейчас, Ваша Светлость, – человечек схватился за край платья герцогини и прижал его к губам.

– Даже так? Мило, очень мило… – герцогиня раздраженным движением отдернула край своего платья из его рук и, отойдя на шаг, повернулась к Виктору и, кивнув, на замершую на кровати Сьюзен, приказала: – Помоги ей.

Виктор шагнул к кровати, осторожно одернул юбку на привязанной служанке и принялся развязывать ремни на ее руках и ногах. Потом помог ей подняться и развязал платок, затыкающий ей рот.

Все еще всхлипывая, Сьюзен бросилась к герцогине, опустилась на колени и прижалась к ее ногам, крепко обхватив их руками.

– Ну не плачь, не плачь… успокойся… – герцогиня принялась нежно гладить ее по растрепавшимся волосам, – он ведь не успел ничего с тобой сделать и больше не обидит тебя. Вон он даже жениться на тебе предлагает… Хочешь его в мужья?

Девушка отчаянно замотала головой, из глаз ее с новой силой потекли слезы, потом схватила руку герцогини, прижала к губам и заглянула ей в глаза.

– Не хочешь, Сьюзен, и не надо, только не плачь. Ты останешься со мной, не волнуйся. Успокойся, моя хорошая… все прошло, все позади… никто больше не обидит тебя, – проговорила герцогиня, ласково поглаживая ее по голове и плечам.

Потом пристально посмотрела на скорчившегося на полу в шаге от нее маленького лысого человечка и презрительно скривила губы.

– Лерон, Вы хороший врач, я всегда с уважением относилась к Вам, и насколько Вы знаете, неизменно старалась защитить Вас как от гнева короля, так и моего супруга… И мне казалось, что Вы тоже неплохо относитесь ко мне, по крайней мере, с уважением. Поэтому то, чему я сейчас оказалась свидетельницей, повергло меня в полное замешательство. Я знаю, что и король, и герцог закрывают глаза на подобные происшествия… Будь Сьюзен не моей камеристкой, ей бы еще и попало за то, что она посмела Вам перечить. Но, Лерон, она моя, – герцогиня интонационно выделила последнее слово, – поэтому Ваши действия я воспринимаю, как оскорбляющие лично меня. Вы понимаете, о чем я?

– Да, Ваша Светлость, – хрипло проговорил врач, совсем вжимаясь в пол, – поэтому прошу, простите… я очень виноват и сейчас осознаю это, я приму любое Ваше наказание, только не лишайте меня Вашего расположения, молю. Если Сьюзен передумает или на то будет Ваша воля, я с удовольствием женюсь на ней.

При этих словах Сьюзен крепче сжала руку герцогини и вновь замотала головой.

– Да, я поняла, Сьюзен, никто тебя не будет заставлять выходить замуж, встань и успокойся… я с удовольствием оставлю тебя при себе, хотя партия для тебя явно выгодная, нечасто камеристке делает предложение известный придворный врач.

Та медленно поднялась и вновь замотала головой.

– Что ж, как хочешь, – продолжила герцогиня и повернулась к врачу. – Вставайте, Лерон, я не буду Вас наказывать. Однако надеюсь, что это не послужит поводом для того, чтобы Вы подумали, что Ваше поведение было допустимо.

Невысокий лысый человечек поднялся с пола, неловкими движениями поправил свой костюм, потом подошел к герцогине склонил голову и тихо произнес, – Ваша Светлость, когда я хотел так поступить со Сьюзен, я не знаю, что на меня нашло, но я даже не подумал, как это можете воспринять Вы… и не подумал, что этим могу оскорбить Вас. Я клянусь, подобное больше не повторится.

– Я верю Вам, Лерон, – герцогиня едва заметно кивнула, – и пока моя камеристка окончательно не поправится, оставляю ее на Вашем попечении. Постарайтесь максимально облегчить ее состояние.

– Я и так делаю все от меня зависящее, Ваша Светлость… Я думаю, через пару дней у нее пройдут все болезненные и неприятные ощущения.

– Хорошо. Пойдем, – герцогиня кивнула Виктору и вышла из комнат врача.

Виктор последовал за ней.

Войдя в свои комнаты, герцогиня подошла к распятию, перекрестилась, склонила голову и тихо прошептала:

– Благодарю, Господи. Да будет на все воля Твоя.

Потом обернулась к Виктору.

– Что сделали с Ирмой и Лидией?

– Мать умерла от разрыва сердца, как только узнала в чем обвиняют Ирму, а сестру должны были сжечь, но король ходатайствовал за нее, и ее, клеймив, в кандалах отправили в монастырь на северных островах. А Вы знали их, Ваша Светлость?

– Ты что, не знаешь, кто я? – удивленно глядя прямо на него, спросила герцогиня.

– Кроме того, что Вы супруга герцога ничего, Ваша Светлость.

– Имя Алина Тодд тебе ничего не говорит?

– Так Вы супруга милорда Дмитрия? – юноша даже попятился. – Простите, были его супругой, Ваша Светлость. Я не знал… мне не говорили ничего… а там, в подвалах, спрашивать ничего нельзя… я научился ничего не спрашивать. Так вот почему Вы так рассердились на Его Светлость, когда имя мое услышали…

Он побледнел, опустил глаза и тяжело дышал.

– Да, я была супругой твоего сводного брата. Я не помню, почему у вас разные фамилии… но он мне много рассказывал о тебе. Он любил тебя.

– Это милорд Дмитрий считал, что я его сводный брат, а официально это не так. Моя мать не успела стать законной супругой герцога Риттенберга – отца Дмитрия, он умер при странных обстоятельствах накануне свадьбы. Сестра герцога, ставшая опекуншей милорда Дмитрия до его совершеннолетия, отослала мою мать с ее дочерью Ирмой в родовое поместье ее первого мужа – виконта Орестера. Через восемь с половиной месяцев родился я. Несмотря на то, что я родился больше года после смерти виконта Орестера, матери удалось добиться для меня и его титула и фамилии. Милорд Дмитрий же после совершеннолетия, став герцогом, разыскал нас и всячески поддерживал и опекал. Он даже хотел, чтоб мы переехали в его замок, но его тетя, сейчас уже покойная, и ее сын были категорически против.

– Ирма действительно занималась колдовством?

– После казни милорда Дмитрия мы очень тяжело жили, Ваша Светлость… У Ирмы расстроился сговоренный им очень выгодный брак, и денег совсем не было… И тут в поместье появился горбун и попросил сдать ему заброшенное крыло дома с отдельным входом, где раньше жили слуги, и предложил очень хорошие деньги. Мать, конечно же, согласилась. Там никто не проживал, кроме садовника, которого она тут же переселила. Горбун нанял рабочих и привел там все в порядок. Жил он там поначалу очень тихо и почти не выходил никуда. Только Ирма почти сразу зачастила к нему. Затем она стала уезжать и возвращаться с какими-то странными людьми, которых водила в комнаты горбуна, и вслед за этим у нее появились деньги, очень большие деньги. Она стала покупать дорогие вещи, нанимать слуг, заказывать кареты, лошадей. На все вопросы она или отмалчивалась или говорила, чтоб мы не лезли в ее жизнь. Я не утерпел, скрытно пробрался в комнаты горбуна и тайно поприсутствовал во время одного из визитов гостей. Горбун вместе с сестрой вроде как вызывали духов и общались с ними, а потом собрали деньги с приехавших. Обследовав комнаты, я нашел массу штучек и приспособлений, чтоб казалось, что в комнате кто-то зажигает свечи, стучит, стонет и тому подобное… все это было обманом. Тогда я понял, что они морочат голову доверчивым простакам. Я попробовал поговорить с сестрой и пристыдить ее, но она лишь накричала на меня и пообещала наслать жуткие кары на мою голову, если я об этом хоть кому-то расскажу и в первую очередь матери. Обвиняла ее и меня в том, что мы живем в нищете, ну и еще много чего наговорила… В общем, я решил действительно не лезть в ее жизнь и не стал никому ничего рассказывать. Но все это все равно очень скоро вскрылось. Видно кто-то недовольный результатами их ворожбы пожаловался. Их захватили во время одного из сеансов. Вернее только сестру, горбун сумел как-то сбежать. У матери случился сердечный приступ, и ее не спасли, но это может и к лучшему… иначе она бы тоже очутилась в тюремных подвалах.

– Жалеешь, что не донес на сестру?

– Нет, доносить я бы в любом случае не стал, а вот остановить ее я был должен. Любым способом, но остановить. Оставив все, как есть, я стал соучастником.

– Король, значит, не поверил, что твоя сестра не колдовала, а мошенничала?

– Нет, не поверил… – Виктор сокрушенно покачал головой, – но он сказал, что верит, что в это поверил я. И еще сказал, что это уловка такая, расставлять такие штуки, чтобы если тех, кто этим занимается, поймают, то не предъявили бы обвинений в колдовстве.

– Вас сразу отправили к королю?

– Нет, вначале около трех дней держали в местной тюрьме, а потом уже перевезли в столицу.

– Вас допрашивали на месте?

– Сестру – не знаю, а меня – нет. Меня и в центральной тюрьме лишь через месяц на допрос привели.

– Ждали, чтоб ты понял, что тебе не хочется там навсегда остаться?

– Возможно, Ваша Светлость… но я это понял уже с первых дней… там ад на земле, Ваша Светлость. Если туда попадаешь, уже никого не интересует, кем ты был раньше, ты становишься преступником, у которого нет никаких прав и с которым можно делать все.

– Тебя подвергали наказаниям?

– Почти нет, Ваша Светлость. Меня лишь дважды сажали в карцер в колодках и пару раз выпороли плетью, но не очень сильно, однако при этом постоянно пытали и забивали насмерть тех, кто был рядом. За нерасторопный ответ, за разговоры в камере, за заданный охраннику вопрос, за непонравившийся охраннику взгляд. Поэтому, когда заставляли ответить или что-то сделать меня, то я старался изо всех сил не разделить участь тех, кто корчился в муках рядом и, в общем-то, мне это удавалось. Я научился не спрашивать ничего, не спорить и быстро выполнять любые приказы. А потом я попал на допрос к герцогу и королю. Все именно так и было, как он говорил Вам… И я очень благодарен герцогу, что он дал мне возможность не попасть на эшафот и выйти оттуда. Я с радостью согласился быть Вашим пажом, Ваша Светлость, и преданно Вам служить. Я действительно буду очень стараться, Ваша Светлость… Особенно теперь, когда узнал, кто Вы. Я очень любил милорда Дмитрия и помню, с каким восхищением он всегда говорил о Вас. Это счастье, что я попал к Вам, Ваша Светлость.

– Ты действительно совсем мальчишка… глупый и наивный, – герцогиня печально покачала головой.

– Что Вы имеете в виду, Ваша Светлость?

– Неважно… ты все равно не поверишь. Пока не поверишь, – она тяжело вздохнула и отвернулась к окну.

Виктор промолчал, не посмев ее ни о чем расспрашивать.

Несколько месяцев пролетели для Виктора абсолютно незаметно. Вся его жизнь теперь напоминала ему прекрасную сказку. Он был без ума от герцогини. Она была мила, добра и обходительна со всеми. Ему нравилось в ней все, и он с удовольствием делал все для нее.

Со временем его перестали пугать визиты герцога, а пышные празднества в замке даже начали нравиться. Герцогиня столь умело определила его роль при себе, что все стали абсолютно естественно воспринимать его присутствие рядом с ней как непременное условие. Шутки и косые взгляды придворных она сумела пресечь в первый же день.

Виктор немного робел лишь, когда герцогиня уединялась с королем в кабинете библиотеки, оставляя его и герцога дожидаться их возвращения в библиотечном зале. Ни слуги, ни гости не смели заходить в библиотеку, и Виктор часами находился один на один с герцогом. Герцог обычно садился в кресло и что-то читал, а Виктор не смея ни сесть, ни тем более чем-то заняться в присутствии герцога стоял у дверей, склонив голову и не смея поднять глаз. Он долго ломал голову, чем занимаются в уединении король и герцогиня.

В первый раз ему, в голову пришли достаточно пошлые предположения, и он поразился тому, что герцог столь спокойно что-то читает, вручив свою супругу королю. В душе его росло чувство брезгливости и негодования. Но когда герцогиня с королем вышли, и он не сумел заметить ни одного изменения в роскошных одеяниях ни одного, ни другого, а так же не заметил даже легкой взволнованности в их лицах и жестах, а, бросив мимолетный взгляд в кабинет, увидел там не кровать, а стол и кресла, ему стало стыдно, что он мог так подумать о герцоге и герцогине.

Потом, наблюдая за отношениями короля и герцогини, он, пришел к выводу, что король вероятнее всего обсуждает с герцогиней государственные дела и, боясь упреков, что в решении государственных проблем участвует женщина, тщательно скрывает это, заставляя герцога создавать видимость совместных бесед о чем-то.

В любом случае короля с герцогиней связывали какие-то очень странные отношения. Странным было то, что на людях король был намного нежнее и обходительнее с герцогиней, чем наедине. Наедине король позволял себе и критику герцогини, и колкие замечания, и достаточно жесткие требования чего-либо.

Так он достаточно сурово потребовал от нее, чтобы она передала герцогу право контроля над ее родовыми владениями и перешедшими к ней владениями герцога Риттенберга. Слабые попытки герцогини возразить, что она хотела, чтобы герцог хотя бы советовался с ней перед тем, как вершить закон в ее владениях, король резко прервал, сказав, что это не женское дело и раз у нее есть законный супруг, то это именно его обязанность следить за порядком и наводить его.

Тем не менее, иногда было достаточно одного взгляда герцогини, чтобы король отказался от уже принятого им решения, и на публике он это всячески подчеркивал, говоря, что не может отказать своей любимой кузине ни в чем.

Странным было также то, что герцогиня порой позволяла себе обращаться к королю по имени. Хотя подобное обращение король не позволял даже родным сестре и брату. Только она могла прервать и остановить короля, когда он в пьяном угаре решал кого-то казнить, наказать или же заставлял выполнить унизительный приказ. Но и у короля был способ воздействия на нее. Иногда, не желая отказываться от задуманного, он приказывал герцогу самому разобраться с провинившимся, что тот тут же делал, или же просил "угомонить супругу". Тогда герцог со словами: "Дорогая, Вы устали, Вам нельзя так нервничать", подхватывал герцогиню на руки и уносил в ее комнаты.

Герцогу герцогиня не перечила почти никогда. Она лишь замыкалась и начинала очень холодно и отстраненно с ним общаться. Герцог с неизменной улыбкой старательно демонстрировал, что покорно сносит такое несправедливое отношение супруги, и все равно всячески старается ей угодить.

Их взаимоотношения были для Виктора еще большей загадкой, чем отношения между герцогиней и королем. С одной стороны герцог действительно старался всячески ублажить супругу. Он привозил для нее лучших портних, сапожников и ювелиров, заказывая у них самые лучшие их изделия. Лучшие кони и кареты были всегда к ее услугам. Все слуги были готовы выполнить любую ее прихоть. А с другой стороны он неизменно шел наперекор любым ее просьбам, относительно изменения заведенных им порядков, даже незначительным. Любой, кто удостаивался расположения герцогини, тут же попадал в немилость у герцога и под его жесткий контроль. Но больше всего герцога раздражали поездки герцогини в церкви или монастыри, даже если она была там во время его отсутствия в замке, а также ее благотворительные пожертвования. Только узнав о чем-то подобном, он тут же устраивал грандиозные скандалы, обвиняя герцогиню в том, что она вместо того, чтобы молиться в небольшой церкви при замке уезжает, нарочно ухудшая свое и без того далеко не прекрасное самочувствие и бестолково сорит деньгами, поддерживая тунеядцев и бездельников.

Если герцогиня молча сносила обвинения и никак не реагировала на все упреки, герцог отыгрывался на слугах замках. Наказывались все, кто попадал ему под горячую руку, чаще всего абсолютно незаслуженно. Заступничество герцогини и ее попытки доказать невиновность кого бы то ни было, могли только усугубить наказание, поэтому она старалась не вмешиваться.

Если же герцогиня осторожно пыталась оправдаться и объяснить герцогу беспочвенность его упреков, герцог спорил, кричал, бил вазы и даже ломал мебель, настаивая на своих обвинениях в недопустимости подобного поведения герцогини.

Пояснения герцогини о том, что одно ее платье или украшение стоит больше, чем она истратила, и что она готова отказаться и продать любое из них, наталкивалось на такую бурю негодования, что Виктору иногда становилось страшно. Упреки, что герцогиня ведет себя недостойно ее статуса и положения, что она хочет перед королем выставить его в качестве скупца, экономящего на собственной супруге, сыпались, словно из рога изобилия. А потом следовали угрозы, что если она посмеет продать хотя бы одну свою вещь, он обвинит покупателя в воровстве.

Заканчивалось все обычно тем, что герцогиня тихо говорила что-то вроде:

– Замечательно, милорд, я все поняла… я недостойна статуса Вашей супруги. Я только не понимаю, почему Вы это терпите? Воспользуйтесь своим правом, лишите меня возможности распоряжаться деньгами и покидать замок. Будете держать меня взаперти, и выставлять, словно разряженную куклу, перед королем во время его приездов. Вы же знаете, я не посмею перечить. В чем проблема-то?

– Ладно, ладно, не преувеличивайте, миледи… – тут же смягчался герцог. – Кто Вас посмеет чего-то лишить или где-то запереть? Вы вольны распоряжаться чем угодно. Я лишь пытаюсь уже который раз объяснить Вам, что Вы ведете себя… как бы сказать-то поаккуратнее… нерационально, что ли… но Вы упрямо настаиваете на своем… Я забочусь в первую очередь о Вас, как Вы не поймете? Церкви я жертвую положенную десятину, однако все местные святые отцы просто обожают рассказывать Вам, что в их церкви облезла где-то позолота, умалчивая, что в их собственном доме непозолоченными остались лишь полы. А еще Вас обожают использовать проходимцы и мошенники, рассказывая о своих бедствиях, вместо того, чтобы работать и самим решать свои проблемы. Неужели Вы этого не видите? Вы что ощущаете себя святой, расшвыривая им наши деньги?

– Да, очень хочется ощутить, что ж тут поделаешь, милорд… у каждого свои недостатки. Но Вы не волнуйтесь, Ваши назидания и нотации быстро возвращают меня на грешную землю, заставляя чувствовать себя не то что, не святой, а даже напротив очень грешной растратчицей фамильного состояния… – с нескрываемым сарказмом, обычно отвечала на подобные вопросы герцогиня, и герцог сразу успокаивался.

– Алина, это всего лишь просьба. Постарайтесь в следующий раз перед тем поступить так же, хотя бы подумать… и реально оценить все обстоятельства. Вам необходимо научиться быть более осмотрительной, Вы слишком доверчивы.

– Постараюсь, – как правило, безучастно соглашалась герцогиня.

При этом Виктор отчетливо понимал, что ни герцог, ни герцогиня не воспринимают всерьез это ее обещание. И это не более чем способ временно прекратить конфликт.

Вначале Виктор ждал, что герцог будет наказывать его во время ссор с супругой, но этого не произошло. Тот лишь неизменно в начале любого разговора с герцогиней бросал раздраженно: "А ну к ней в ноги, мальчик", а потом казалось, переставал даже замечать его.

Поэтому через какое-то время Виктор уже без внутреннего содрогания, а даже с любопытством, словно сторонний наблюдатель, стал следить за поведением герцога и его отношением к герцогине, пытаясь разгадать загадку их столь непростых взаимоотношений. Ему очень нравилась его госпожа, и он никак не мог понять, почему несомненно любящий ее герцог так упорно делает все, чтобы герцогиня явно с трудом выносила даже его присутствие.

А потом произошел случай, окончательно рассоривший супругов.

Началось все с того, что у большой дворовой собаки родились щенки, но молоко не пришло. Двое из трех щенков умерли почти сразу, а третий, самый крепкий лежал на конюшне и тихо скулил. Конюх попытался напоить его молоком из блюдца, но щенок не пил, толи не умел лакать, толи сил у него на это уже не было.

Герцогиня услышала его писк, когда собиралась на верховую прогулку. Узнав об умирающем голодной смертью щенке, она тотчас отложила прогулку, подхватила щенка на руки и унесла к себе в комнаты. Там она велела принести козье молоко, свернула небольшую тряпицу в виде трубочки, смочила ее в молоке и сунула щенку в рот. Тот тут же начал сосать. Герцогиня была довольна. Виктор заворожено наблюдал за ней. Такой радостной и счастливой он не видел ее никогда. Она не отходила от щенка около двух дней, лично кормя его, грея, массируя ему животик и убирая за ним. Еще слепой щеночек доверчиво полз к ней, тыкался ей в руки, и рядом с ней сразу замирал и переставал скулить.

Как только приехал герцог, герцогиня выбежала к нему на встречу и, с лучезарной улыбкой и сияющими от счастья глазами, стала рассказывать, как ей удалось спасти щенка от неминуемой смерти, видимо, не ожидая того, как он на это прореагирует.

Проронив: "Вы что притащили эту тварь в свои апартаменты, миледи?", герцог стремительно прошел к комнатам герцогини. Там он схватил беспомощного щенка за задние лапы и под его громкий скулеж потащил к выходу.

– Милорд, куда Вы его понесли? Зачем? – герцогиня попыталась схватить супруга за руку, но тот грубо оттолкнул ее.

– Я не потерплю, чтобы наш замок Вы превращали в псарню.

– Милорд, дайте его мне, его нельзя так держать, я сама его отнесу, куда скажете, отнесу, дайте, пожалуйста…

– Вы решили примерить на себя роль псаря, миледи? Неужели Вы думаете, что я позволю это моей супруге? Не позорьтесь. Идите к себе, молитву лучше какую-нибудь прочтите.

– Милорд, Вы вывихнете ему так лапы… прошу Вас, ну возьмите его по-другому, – в голосе герцогини послышались слезы.

Ничего не отвечая ей, герцог вынес щенка из замка, прошел на конюшню и, размахнувшись, с силой бросил щенка в угол. Щенок взвизгнул в воздухе, ударился о стену, дернулся и замер. Герцогиня, шедшая следом за герцогом, хотела броситься к нему, но герцог жестко схватил ее за плечо, после чего обернулся к конюху:

– Разберись с ним.

Конюх тут же склонился над щенком, а потом поднялся.

– Он сдох, Ваша Светлость, – тихо проговорил он.

– Ну и к лучшему, – кивнул герцог, по-прежнему держа герцогиню за плечо.

– Изверг! Что он Вам сделал? За что Вы так с ним? – пытаясь высвободиться и всхлипывая, с трудом проговорила она, из глаз ее просто ручьем потекли слезы.

– Миледи, прекратите истерику! Нашли причину… щенок сдох – тоже мне горе вселенского масштаба… Вы так ведь даже по мужу своему первому не рыдали, да и по мне вряд ли будете, – с издевкой проговорил герцог, пристально глядя на нее.

– Да как Вы смеете… – в глазах герцогини тут же высохли слезы, и полыхнула мрачная ярость, – нашли кого сравнивать с милордом Дмитрием.

– Это Вы про щенка или про меня? – рассмеявшись, спросил герцог.

– Не смейте меня больше даже касаться! – не отвечая на его вопрос, герцогиня оттолкнула его руку со своего плеча, развернулась и ушла. Виктор, все это время простоявший у нее за спиной, последовал за ней.

6

Около недели герцогиня не разговаривала с герцогом. Она вообще перестала выходить из своих комнат. Герцог пытался объясниться, ругался, наказывал при ней слуг, но она даже не смотрела на него.

Когда приехал король со свитой, герцогиня к гостям не вышла, и король сам пришел к ней.

– Алина, что это с тобой? Герцог жалуется, что ты с ним теперь даже не разговариваешь, – произнес он, входя в ее покои.

– Рада Вас видеть, мой государь, – склонила голову герцогиня. – Но не вижу проблемы в том, о чем Вы говорите. Разрешите моему супругу избивать не только слуг и животных, но и меня, и у него не будет больше причин жаловаться. Ему же не разговаривать со мной нравится, а издеваться надо мной.

– Алина, ты несправедлива, не говори ерунды… герцог не то, что издеваться, он даже дышать на тебя боится. На что ты так осерчала? Убил он щенка? Так, во-первых, не специально, а во-вторых, это был дворовый пес, которого держать в замке – моветон. Не место ему в замке. Тебе нравятся собаки? Скажи, герцог заведет тебе псарню. Хочешь иметь собаку в своих покоях? Опять же скажи, я выпишу тебе любую декоративную собачку, какую только пожелаешь, тебе привезут любую. В чем проблема?

– Неужели Вы не видите, Артур? Проблема не в собаке, а в отношении герцога ко мне. Мне не нужна псарня и не нужна диванная собачка. Он растравит первых и ненароком прибьет вторую, как только я привяжусь к ним. Позвольте мне уйти в монастырь, я не могу больше выносить его ненависть ко мне. Не могу.

– Алина, ты забила себе голову полнейшим вздором. Какая ненависть? Он унизил или оскорбил тебя чем-то? Скажи чем, и я позволю тебе туда уйти.

– Он не настолько глуп, чтобы открыто оскорблять меня… однако жизнь с ним для меня невыносима, мой государь.

– Все, кузина, прекрати. Будет причина жаловаться, жалуйся. Но пока ее нет, он – твой супруг, и будь добра, веди себя с ним соответственно. А сейчас переоденься и выйди к гостям. Я хочу тебя видеть.

– И не подумаю. Можете отправить меня в тюрьму, можете казнить, мне все равно.

– Миледи, не надо меня провоцировать, – голос короля заледенел, – не вынуждайте меня искать способы давления на Вас. Ведь я их найду… Поэтому будьте благоразумны. Я буду очень Вам благодарен, если Вы перестанете сердиться и, как истинная христианка, простите своего супруга и доставите нам удовольствие лицезреть Вас. Я выполню любое Ваше желание… кроме того, чтоб в монастырь отпустить, конечно. А все остальное постараюсь выполнить…

– Вам отказать сложно, мой государь, – тяжело вздохнув, тихо проговорила герцогиня.

– Алина, я рад, что ты не отказала, – на лице короля вновь появилась улыбка. – Кстати, у меня новая фаворитка. Ты должна ее посмотреть. Сказочная красавица. Ножки, бедра – загляденье, и грудь не хуже… правда, тупа как пробка. Сейчас вот размышляю, не запретить ли ей вообще рот раскрывать, а то, что ни слово, то невпопад. Ты присмотрись к ней, а потом скажешь, что думаешь по ее поводу. Я постараюсь показать ее тебе во всей красе.

– Ну ноги, бедра и все остальное я не мастерица оценивать, Вы знаете. Я Вам только про ее отношение к Вам сказать смогу, а на большее не рассчитывайте.

– Да, я знаю… любую уродину ты считаешь прекрасной, если она независтлива и добросердечна. Ты лишь рассматривая картины, почему-то замечаешь, красивы ли изображенные на них люди или нет, а вот замечать это в жизни наотрез отказываешься.

– Артур, на картинах изображения… и они либо радуют глаз, либо нет, а в общении с людьми для меня первоочередное не радость глаз, а радость души. Вы же не будете есть красивое яблоко, мой государь, если оно червиво внутри?

– Но и неприглядное на вид я есть не стану… вряд ли оно окажется вкусным.

– Вы знаете, Ваше Величество, многие лекарственные растения неприглядны на вид и даже могут быть неприятны на вкус, но возвращают здоровье и даруют исцеление.

– Алина, подобное могут оценить исключительно больные, а я пока, слава Богу, не болен.

– Вы считаете больной меня?

– Нет, ты скорее похожа на лекаря, который любит такие растения за то, что они возвращают здоровье другим… Мне же этого не понять. Поэтому единственное, что я хочу, говоря твоими же словами, чтоб ты взглянула: нет ли в моем яблочке внутри червоточинки или гнильцы, дабы мне не отравиться невзначай.

– Взгляну, обязательно взгляну, – мелодично рассмеялась герцогиня.

– Вот и славно. Ты хоть улыбаться опять начала, а то прям ледяное изваяние, а не женщина, – король нежно коснулся ее плеча. – Кстати, ты своим пажом довольна? – он кивнул в сторону Виктора, который при его появлении тут же опустился на колени и замер в углу комнаты, где до этого стоял.

– Довольна, – герцогиня кивнула, – но была бы еще более довольна, если бы Вы, мой государь, объяснили герцогу, что постоянное присутствие даже самого лучшего пажа тяготит.

– Алина, в чем проблема? Чем он может тяготить тебя? Мальчик полностью в твоей власти. Или он не слушается тебя?

– Слушается, только герцог не позволяет ему отлучаться от меня ни на шаг. И я не понимаю причины. Зачем такие сложности? К чему?

– Какие сложности? В чем ты видишь сложности? Он должен делать все, что ты хочешь. Абсолютно все! Он должен не сложности тебе создавать, а избавлять тебя от них. И если это не так, я скажу герцогу, он объяснит ему это или избавит тебя от него.

– Вы такой же, как он, – герцогиня зло сверкнула глазами и отвернулась, – вам видимо обоим нравится мучить меня.

– Алина, я ничего не понимаю. Скажи, чем я тебя мучаю? Мальчик – преступник, осужденный на казнь, которого я позволил герцогу забрать для тебя, на условии жесткого контроля за всеми его поступками. Поэтому абсолютно логично, что герцог не хочет оставлять его без твоего присмотра. Это разумно. Хотя если совсем уж устала от него, посади его в камеру у охранников замка. Я распоряжусь, его будут держать под арестом столько, сколько пожелаешь. Такой вариант тебя устраивает?

– Мой государь, я, конечно, соглашусь… и буду дальше не отпускать своего пажа от себя не на шаг, только учтите… это бесполезно. Вы зря ждете, что это что-то Вам даст.

– Алина, – король взял герцогиню за руку, – я клянусь тебе, я ничего не жду от этого. Что я могу от этого ждать? О чем ты? Ты же чувствуешь ложь… Я разве лгу тебе?

– Действительно не лжете, – герцогиня удивленно повела плечом, – тогда я не понимаю ничего… неужели он играет без Вас?

– Во что, моя радость? Во что он играет?

– Вы не поверите… пока это лишь домыслы, как вы их называете, и пока он не сделает очередной шаг, домыслами и останутся. Но это хорошо, что Вы не участвуете в его игре, – герцогиня улыбнулась.

– Алина, ты говоришь загадками.

– Я не могу ничего объяснить, Вы посчитаете меня сумасшедшей. Поэтому забудьте. Лишь предупредите охрану, она ведь до сих пор подконтрольна Вам, и хоть подчиняется герцогу, Ваше слово выше его… Так вот предупредите, как хотели, что я могу отдать им моего пажа, и они будут охранять и стеречь его до тех пор, пока я или Вы не заберем его, но никак не герцог. Обещаете?

– Я уже пообещал. Только не понимаю к чему такие оговорки? Герцог без твоего разрешения ничего не сделает с ним.

– Вы не знаете герцога. Он очень умен, Артур… Ваше счастье, что он предан Вам и использует свой ум Вам не во вред.

– Алина, я всегда поражаюсь… Ты никогда не лукавишь, даже если информация явно не в твою пользу. Ну что тебе стоило сейчас лишь намекнуть, что герцог может играть и против меня… или хотя бы смолчать.

– Это действительно не в моих правилах. К тому же герцог, предан Вам настолько, что даже говорить что-то иное… – она не договорила, усмешка, тронувшая ее губы, вдруг резко исчезла, а лицо посерьезнело, рукой она схватилась за столик, рядом с которым стояла, взгляд ее при этом устремился куда-то вдаль.

Король сразу весь напрягся и тоже молча замер. В молчании прошло минут десять, потом герцогиня повела плечом и встряхнула головой, словно отгоняя что-то, и в упор посмотрела на короля.

– Было бы хорошо, мой государь, – медленно растягивая слова, тихо проговорила она, – если бы Вы сегодня же послали герцога с его сотней на юг, в замок Веренгер, наделив его полномочиями Вашего законного представителя там. И еще лучше было бы, если послезавтра, после пяти по полудню, но только не раньше, он бы был там и осмотрел с особым старанием правое крыло замка, скрытный переход во вторую башню и секретные комнаты там. Мне кажется, полученная им при этом информация должна заинтересовать Вас.

– Почему с его сотней, а не с моей? Что ты видела?

– Потому что, если герцог не сумеет там ничего найти, Вы всегда сможете сказать, что посылали его лишь проверить правильность уплаты налогов и выкупить для Вас пару-тройку симпатичных служанок, если таковые найдутся в южных вотчинах Ваших вассалов, а он немного превысил полномочия и не более того.

– Что ты хочешь, чтоб он там нашел?

– Артур, пусть он поедет. Не спрашивайте меня больше ни о чем. Я думаю, Вы все узнаете уже дня через три-четыре.

– Алина, я надеюсь, это не способ избежать общения с гостями и со мной… – король усмехнулся, – потому что я не уеду… я подожду возвращения герцога здесь.

– А вот это ни к чему. Весь двор только и ждет повод, чтобы объявить меня Вашей фавориткой. Зачем его давать?

– Ты же говорила, что тебя не трогают дворцовые пересуды и сплетни.

– Да, они не трогают меня, но они трогают королеву. Артур, я прошу Вас, не надо так ее нервировать.

– Про королеву забудь. С ней я разберусь сам. И до возвращения герцога я останусь именно здесь и придворных всех тоже здесь оставлю. Я не хочу, чтобы отсюда кроме герцога с его сотней даже птичка вылетела. Я хочу, чтоб о поездке герцога никто никого не смог предупредить.

– Излишне это… – герцогиня покачала головой, – не того следует опасаться.

– А чего? Ты же ничего не говоришь, – король раздраженно прошелся из угла в угол.

– Это чувства, Артур, их невозможно рассказать. Все что я могла сказать, я Вам уже сказала.

– Ты не сказала ничего конкретного.

– А я и не знаю ничего конкретного.

– Тогда все будет так, как я сказал. Жду тебя в пиршественной зале. А пока я переговорю с герцогом о его предстоящей поездке и еще сообщу ему, что ты его простила.

– Да, Ваше Величество, – склонила перед ним голову герцогиня.

Король удовлетворенно кивнул и вышел.

– Вставай, – герцогиня обернулась к Виктору, – и позови Сьюзен, чтобы она помогла мне переодеться.

Сьюзен уже заканчивала зашнуровывать корсет платья герцогини, когда в апартаменты вошел герцог. Сьюзен поспешно завязав последний узел, выскользнула за дверь, а герцог обернулся к стоявшему в глубине комнаты Виктору.

– Неужели тебе так антипатична моя супруга, мальчик, что ты за столь долгий срок так и не научился помогать ей так, чтобы это начало нравиться ей? – язвительно осведомился он.

– Моя госпожа прекрасна, господин, – Виктор поспешно опустился на колени, низко склонив голову, – и я очень стараюсь угодить ей…

– Плохо стараешься, – жестко прервал его герцог.

– Оставьте его, милорд. Я сама с ним разберусь. Мне нравится, как он помогает мне, – вмешалась герцогиня.

– Я поражаюсь Вам, дорогая, Вы вместо того, чтобы заставить своего пажа доставлять Вам лишь удовольствие или избавиться от него, жалуетесь королю. Со временем мальчик разочаровывает меня все больше и больше: я не вижу в нем ни восхищения, ни восторженно трепета перед Вами, ни желания угождать Вам во всем и радовать Вас… Получилось, что я взвалил на Вас дополнительную обузу. Вы терпите его рядом лишь из жалости, в память о своем первом супруге, а он это не ценит и не пытается исправить. Я начинаю раскаиваться, что решил подарить его Вам, да еще сказал кто он.

– Неужели Вы считаете, что мне не хватает восторженного обожания со стороны моего пажа? Вы не позабыли, о ком говорите, милорд? Его дело выполнять мои приказы, а не радовать чем-то меня! – в голосе герцогини зазвучала сталь.

Виктор почти никогда не слышал таких интонаций в ее голосе. Он привык, что к нему она всегда относилась доброжелательно. Хотя принимала его помощь сдержанно и даже чуть отстраненно, да и обращалась к нему всегда обезличенно и почти никогда не называла по имени, явственно обозначая между ними ту достаточно большую дистанцию, которую Виктор даже не помышлял сократить, всячески подчеркивая свое почтительное отношение к ней. Но, тем не менее, она старалась даже намеком никогда не обозначать его истинное положение при ней, несомненно, щадя его самолюбие. Поэтому прозвучавшая фраза удивила его.

– Жаль, что Вы так считаете, миледи. Так сложилось, что я слишком мало общаюсь с Вами и редко могу чем-то порадовать. Поэтому я надеялся, что мальчик, находясь всегда при Вас, научится Вас радовать и доставлять Вам удовольствие. По крайней мере, будет стремиться к этому. Но на деле все вышло иначе.

– Он мой слуга, Алекс… И только я буду решать, что от него требуется, – все тем же холодно-резким тоном продолжила герцогиня. – Поэтому и думать забудьте хоть что-то указывать ему. Попробуете вмешаться и начать его наказывать, и я перестану общаться не только с Вами, но и с королем. Меня все устраивает, а что не будет устраивать, я сама исправлю.

– Дорогая… – герцог сокрушенно покачал головой, – Вы снова начали злиться. Что я опять сделал не так? Вы хотите, чтоб я совсем не говорил Вам ничего? Почему любое проявление моей заботы Вы воспринимаете столь нелюбезно? Я не собираюсь наказывать Вашего слугу, разбирайтесь с ним сами… только будьте добры в этом случае, не срывайте на мне раздражение оттого, что Вам столь тяжело с ним.

– Я и не срываю ничего на Вас, я лишь предупредила, что хочу сама решать свои проблемы, – герцогиня раздраженно повела плечами.

– Вот видите, Вы сами признали, что они у Вас есть, – герцог обхватил ее руками за плечи, – и Вы не хотите принимать мою помощь… Разве это христианское поведение супруги? Разве Вы не должны полагаться на мужа, а я не должен заботиться о Вас? Да, я был виноват перед Вами, не спорю… но Вы упорно не даете мне ни малейшего шанса исправить ситуацию.

– Алекс, а Вы не можете заботиться как-то иначе? Разве наказание слуг это единственный доступный Вам способ ее проявления?

– Вас, моя дорогая, напрягает именно это, так почему бы мне не освободить Вас от этой неблагодарной, но необходимой обязанности?

– С чего Вы взяли, что это обязанность необходимая?

– Это аксиома, не требующая доказательств, милая. Лучше наказав, заранее объяснить правила поведения и закон, до того, как произойдет что-то непоправимое. Но если Вы хотите проверить это на собственном опыте – проверяйте, я устал спорить с Вами и объяснять Вам прописные истины. Только давайте ограничимся кругом Ваших личных слуг и еще договоримся: я не вмешиваюсь лишь до первого случая… а после него не вмешиваетесь уже Вы. Согласны?

Герцогиня долго молчала, а потом тихо спросила:

– А если это будет подстроено?

– Если будете сомневаться в этом, арбитром выступит король.

– Хорошо, если кто-то из моих личных слуг преступит закон, дальше их будете контролировать Вы.

– Что ж, тогда развлекайтесь. Я постараюсь ни во что не вмешиваться. Посмотрим, к чему это приведет. Ради Вас, моя дорогая, я даже соглашусь пройтись по лезвию над пропастью.

– Алекс, ну не преувеличивайте… Какая пропасть?

– Вас никогда не предавали слуги? Ну да… Вы же в монастыре жили. А здесь далеко не монастырь… здесь доброта считается слабостью, которой грех не воспользоваться, и выживает и процветает не тот, кто более свят, а тот, кто либо сильнее, либо хитрее и даже подлее. Я хлебнул этого с лихвой, поэтому изо всех сил старался оградить от этого Вас, но Вы упрямо противитесь этому. Вы верите в красивые сказки, добродетель и неизбежную победу добра. Что ж убедитесь во всем сами. Будем надеяться, что последствия будут некатастрофичными, хотя бы потому, что Вы способны предвидеть катастрофы. Кстати, что Вы увидели в Веренгере?

– Вас… я там увидела Вас, – впервые за весь разговор с герцогом Алина улыбнулась.

– Хотите спровадить от себя подальше? – усмехнулся герцог. – Что ж это у Вас получилось. Только пообещайте мне в мое отсутствие не особо разлагать дисциплину в замке, не превращать его в псарню и еще не сильно ограничивать короля, пока он здесь… ведь потом он на мне отыграется, за все Ваши выходки. Обещаете?

– Алекс, Вы умеете так замечательно обыгрывать факты, что чтобы я не делала в Ваше отсутствие, Вы всегда найдете повод, чтобы упрекнуть меня. Я заранее знаю, что не сумею Вам угодить, поэтому лучше запретите мне выходить из комнат и общаться с королем.

– Вы немилосердны, дорогая. Неужели Вы хотите, чтоб он казнил меня на площади за столь жестокое обращение с его кузиной?

– Не казнит. Вы стали ему необходимы и без меня. А если не впустую съездите в Веренгер, то еще больше упрочите свои позиции. Поэтому постарайтесь.

Лицо герцога посерьезнело.

– Я просто диву даюсь, – тихо произнес он, – ради его интересов, Вы готовы поступиться своими…

– Так Вы выходит, догадываетесь, что я знаю, что Вы уже надели петлю на мою шею… Только учтите, ошейником ей не стать, она лишь за удавку сойдет, – перейдя на латынь, еле слышно прошептала герцогиня, при этом пристально глядя прямо в глаза герцогу.

Тот судорожно сглотнул и срывающимся голосом хрипло спросил: – О чем Вы, Алина?

– Вы знаете о чем, – она отвела взгляд.

– Алина, я ничего не понимаю. Какая петля? Какая удавка? – герцог тоже перешел на латынь и его голос обрел прежнюю уверенность: – Я оберегаю и охраняю Вас… Я все делаю ради Вас… Неужели Вы думаете, что я хочу Вас убить? Вы до сих пор не можете простить мне то, что сделала Катарина, и думаете, что я нарочно склонил ее к этому, а теперь хочу завершить то, что ей не удалось тогда?

– Не говорите ерунды… – герцогиня усмехнулась и на латыни продолжила: – Я прекрасно знаю, что Вы не желаете моей смерти. Поэтому надеюсь, что, затягивая петлю, Вы задумаетесь именно об этом… Все, ладно, можете сделать вид, что ничего не поняли, и супруга у Вас сумасшедшая и говорит полнейший бред, но Вы, любя, прощаете ей ее странности.

– Да уж… – герцог покачал головой, – даже не знаю, что Вам ответить на это… Чтобы я не сказал сейчас, все равно выйдет, что я подлец, задумавший придушить собственную жену.

– Ничего не отвечайте, пойдемте к гостям. Вам скоро ехать.

– Алина, Вы действительно считаете, что я могу что-то предпринять Вам во вред? – герцог вдруг резко притянул к себе герцогиню и, крепко обняв, заглянул ей в глаза.

– У нас различаются с Вами понятия о вреде и пользе, добре и зле, Алекс.

– Алина, я люблю Вас.

– Это не любовь, Алекс… это другое чувство. Вы хотите, чтоб я принадлежала Вам как вещь, словно я Ваше имущество, Вы хотите обладать и владеть. А Вы будете заботиться, сдувать пылинки и переставлять с места на место. Вы могли бы заставить меня принять это, опираясь на свои права, но Вы сами от них отказались…

– Алина, как же Вы мучаете меня…

– Нет, Алекс, Вы сами мучаете и себя, и меня.

– Неужели Вы никогда не простите? – скорее простонал, чем проговорил герцог.

– Вы меня об этом спрашиваете? А Вы сами прощаете предательство?

– Вам, моя дорогая, я прощу все что угодно…

– Да неужели? – иронично рассмеялась герцогиня и осторожно высвободилась из объятий герцога. – Вы не смогли простить мне даже то, что я с любовью заботилась о щенке… Вам надо было обязательно убить его.

– Причем тут щенок? – герцог раздраженно прошелся по комнате. – Во-первых, убил я его случайно, а во-вторых, я разве Вас хоть в чем-то обвинил или чем-то именно Вас обидел? Да любите кого угодно! Я готов сотню щенков или собак Вам завести. Я прошу, чтоб Вы только допустимые границы не переходили. Должен щенок жить во дворе, вот пусть там и живет, и заботиться о нем должны те, кому это положено, а не Вы. А Вы любите его и делайте с ним все, что душе Вашей угодно, лишь на одну доску с обслугой не вставайте.

– Почему Вас столь раздражает, когда я что-то делаю сама?

– Вы столь проницательны, дорогая, но иногда не видите очевидное, – герцог остановился перед ней и заглянул ей в глаза. – Я пережил время, когда был вынужден отказаться практически от всего и все делать сам… Так вот теперь я приложу максимум усилий, но не допущу, чтоб моя супруга, хоть когда-нибудь была лишена того, чего достойна как по своему рождению, так и положению. Понимаете? Вы не должны унижать свое достоинство, опускаясь до уровня слуг.

– Алекс, не создавайте проблему на пустом месте… я пережила и лишения, и плен, и заточение, и я не вижу причин это скрывать, стыдиться или же бояться этого в будущем. И к тому же я не наследная принцесса, чтобы так печься о своем достоинстве.

– Именно принцесса. Ваш отец имел прав на престол больше, чем отец нашего короля, но ради замужества с Вашей матерью, он отдал престол ее брату.

– Алекс, это дела давно минувших дней. Что ворошить прошлое? На все воля Божья, и лишь он знает, что уготовано нам на нашем пути и кто чего достоин. Мы должны лишь постараться достойно нести по жизни каждый свой крест. Не надо кичиться тем, что есть, и роптать, что чего-то нет…

– Я не кичусь ничем, и ни на что не роптал никогда. Я привык добиваться всего сам, требуя лишь то, что положено мне по закону. И раз сейчас я могу, слава Богу, поддерживать на должном уровне, и Ваше положение, и Ваш статус, то я хочу, чтобы Вы вели себя соответствующе им.

– Алекс, но я не хочу быть показателем Вашей успешности и благосостояния. Я хочу жить, просто жить. Меня не манит ни власть, ни почет. Как Вы не можете это понять? Ваше самолюбие и Ваша гордыня в первую очередь Вам самому отравляют жизнь, а заодно и мне.

– Алина, я не понимаю, чем Вы недовольны. Я прошу Вас лишь соблюдать элементарные морально-этические нормы и правила поведения, соответствующие нашему положению. Все. Я больше ничего не прошу. Неужели это так сложно? Я закрою глаза на что угодно, если внешне все будет достойно и в этих границах.

– Что Вы имеете в виду?

– Только то, что сказал, – герцог тяжело вздохнул и отвел глаза.

– То есть, я могла бы развлекаться со щенком в замке, но так, чтоб об этом никто не знал. Или что?

– Дался Вам этот щенок… – он раздраженно передернул плечами, – со щенком Вы могли бы заставить кого угодно, любую кухарку или служанку сидеть безвылазно на конюшне, греть, кормить и обхаживать его, а сами бы изредка приходили, проверяли, умилялись и целовали в носик, если б захотели… Чем Вам такой вариант не приглянулся? Зачем Вам надо было самой обязанности псаря на себя брать? Вы что не знаете, как я к этому отношусь? Отлично знаете. Ведь Вы бы сами и переодевались, и за одеждой следили, и готовили себе, и посуду за собой убирали, и возможно многое другое делали, если не были бы уверены, что я за такие Ваши выходки всю шкуру со слуг и служанок спущу. Что, разве не так?

– Возможно… Только я не понимаю, почему Вы столь ревностно за всем этим следите.

– А потому, что именно из всего этого складывается имидж. Насколько может себе позволить быть требовательным владетель, настолько подобострастны и исполнительны будут слуги. Дай волю Вам, моя дорогая, и в нашем владении будете трудиться лишь Вы, опекая и ублажая всех. Возможно, такое поведение подходит для монахини, но неприемлемо для герцогини.

– Все, давайте прервемся. Вы, конечно, имеете право поучать и читать мне нравоучения, но я устала… у меня даже голова разболелась, – герцогиня поднесла руки к вискам, – поэтому я прошу, не надо больше…

– Сильно болит?– спросил озабоченно герцог и, осторожно взяв руки герцогини, отвел их от ее лица, прижал к своим губам, а потом тихо добавил: – Может, позвать Лерона?

– Ничего страшного. Не надо Лерона звать. Так пройдет, – покачала головой герцогиня.

– Вы вряд ли поверите, но я совсем не хотел ни огорчать, ни так утомлять Вас, Алина. Я не понимаю из-за чего, моя дорогая, но почему-то почти все наши разговоры заканчиваются размолвкой, причем совершенно без всяких видимых причин.

– Мы слишком по-разному воспринимаем и оцениваем окружающую нас действительность, – усмехнулась она и, чуть склонив набок голову, вновь попросила: – Пойдемте к гостям. Король не любит ждать.

– Это точно, – усмехнулся герцог и подхватил супругу под руку. – Пойдемте, дорогая, а то мне действительно придется извиняться перед королем.

Они вышли из покоев герцогини, и Виктор, на небольшом отдалении последовал за ними. То, что он увидел сегодня, поразило его, хоть он привычно не подал вида. Виктор, кроме того, что старался ни с кем не разговаривать, еще никогда и ни о чем сам не спрашивал герцогиню. Поэтому даже не догадывался о ее способностях, и лишь теперь понял, почему король так опекает свою кузину, и что это ему дает.

Когда они вошли в пиршественную залу, веселье там шло полным ходом.

– Ну, наконец-то моя кузина соизволила появиться, – поднялся им на встречу король. – Алина, я уж отчаялся тебя увидеть, подумал, что ты решила за что-то лишить меня счастья лицезреть тебя.

Он отодвинул высокий стул рядом с собой, жестом предлагая герцогине сесть. Она медленно и с достоинством опустилась. Герцог сел с ней рядом, а Виктор встал у нее за спиной.

– Мой государь, я, конечно, сомневаюсь, что счастье заключается именно в этом, но лишать Вас чего бы то, ни было не в моих правилах, – лукаво улыбнулась герцогиня, откидываясь на высокую спинку стула. – Вы можете припомнить, что я хоть раз отказала Вам хоть в чем-нибудь?

– Ты отказываешь мне постоянно, поэтому даже уточнять не буду. Это я не могу тебе отказать ни в чем, а ты пользуешься этим… Кстати, дорогая кузина, ты скажешь тост или мне для тебя что-нибудь сказать?

– Скажите Вы, я люблю Вас слушать. Перед Вашим красноречием устоять невозможно, если бы в наше время проводились бы соревнования по ораторскому искусству, Вы собрали бы все призы.

– Алина, я бы мог подумать, что ты льстишь мне, если бы ты не столь редко говорила мне комплименты, так что я пожалуй, приму его и буду надеяться, что ты искренна в своих суждениях.

– Государь, Вы ждете уверений, что я искренна всегда, и Ваш талант оратора признан всеми и неопровержим, а потом моих оправданий за то, что я редко говорю комплименты… Но Вы зря на это рассчитываете, особенно на последнее, – лукавая улыбка Алины стала еще шире. – Я вообще не люблю говорить комплименты, и больше всего Вам, даже если для них есть основания. Ведь Вы слышите их столь часто, что воспринимаете их уже не как искреннее восхищение чем-то, а действительно, как привычную лесть. Поэтому мои слова, скорее несдержанные эмоции по поводу предвкушаемого удовольствия от Вашего тоста, чем комплимент.

– Кузина, какое счастье, что сейчас ораторские дебаты не в моде, ты, бесспорно, превзошла бы меня.

– Если бы Вы и уступили мне, то только из своей врожденной галантности, как представительнице слабого пола. Женщины вообще не должны соревноваться с мужчинами. Это моветон. Результат же известен заранее, и если женщина сомневается в нем, она, по меньшей мере, глупа.

– Браво, Алина. Я обожаю твои такие фразы. Их можно понимать как угодно. Это подобно шутке о том, что мужчина должен быть главой, а женщине неплохо бы научиться быть шеей, поворачивающей эту главу в нужном направлении. И что обычно такое получается у очень умных женщин научившихся говорить о том, как они глупы.

– Артур, признать то, что женщина может быть не глупа, могут только очень умные мужчины, внутренне уверенные в том, что умнее их она быть все равно не может и что это очевидно.

Виктор тем временем наклонился к герцогине, и она небрежным быстрым жестом указала ему, что положить ей в тарелку.

– Как ты думаешь, они заблуждаются? – улыбнулся король.

– Нет, конечно. Мужчина по определению должен быть сильнее и умнее женщины. Мужчина, сомневающийся в этом, неуверенный в собственных силах и потому стремящийся доказать свое превосходство женщине, неполноценен.

– А женщина? Что должна думать по этому поводу женщина?

– Женщина, Артур, должна быть уверена в своем мужчине, и изо всех сил стараться эту же уверенность вселить в него, даже если у него ее нет. Сила женщины в ее слабости, мой государь. Это древнейшая истина, и женщина, забывшая ее, крайне бестолкова.

– А если ее мужчина полный кретин?

– Любой умной женщине гораздо приятнее, когда рядом с ней сильный и умный мужчина, не сомневающийся в своих способностях, и поэтому, прислушивающийся к ее советам и просьбам, а не тупой кретин, которому ей необходимо доказать, что он туп, для того, чтоб он, наконец, хотя бы выслушал ее. Хотя даже полного кретина действительно умная женщина постарается убедить в его собственных способностях и сделать более сильным и умным, чтоб он перестал бояться выглядеть глупее и слабее собственной жены, потому как именно из-за этого он вероятнее всего и не приемлет никаких ее советов.

– А если у женщины нет мужчины? Что тогда?

– Тогда конечно ей придется быть сильной и умной самой, но это от безысходности… Но остается еще вариант: его найти. Найти умного и сильного, уверенного в себе и потому позволяющего ей тоже чувствовать себя рядом с ним умной и сильной и ни в чем не нуждающейся.

– Алина, а что ты скажешь о собственном супруге? Он такой?

– А это разве не видно? Вы ведь знаете ответ, зачем задавать вопрос? Хотите, чтобы я говорила комплименты собственному супругу? Так он не нуждается в этом, у него уверенности в собственных силах на двоих хватит. Или хотите, чтоб я Вас поблагодарила, что Вы мне супруга такого нашли? – герцогиня рассмеялась, подняла бокал, в который Виктор, зная, что вино герцогиня почти никогда не пьет, уже налил сок, и повернулась к герцогу: – Алекс, может, хотя бы Вы, как глава нашего дома, вступитесь за меня и попросите государя, чтоб он перестал меня мучить дискуссионной беседой на тему бестолковости женщин и сказал обещанный тост?

– Государь, – герцог тоже поднял бокал и повернулся к королю, – даже рискуя навлечь на себя Ваш гнев, я не в силах отказать супруге, поэтому прошу: скажите тост.

– Какой может быть гнев, Алекс? – король поднялся с бокалом в руке. – Твоя супруга столь дорога мне, что я скорее разгневался, если б ты отказал ей. Она редкая женщина, герцог, я рад, что ты это ценишь. Кстати, заметь какая красивая трактовка: ты не боишься признавать то, что не в силах отказать ей именно из-за того, что действительно сильней и умней ее. По-моему очень красивая интерпретация, тешащая мужское самолюбие и при этом дающее умным женщинам почти абсолютную власть. Не выполнил просьбу или не принял совет женщины, значит сомневающийся в своих способностях, бестолковый кретин. Правда, выполнять просьбы таких женщин, как твоя супруга, это уже удовольствие, тут и дополнительного стимула в виде подчеркивания собственного превосходства не нужно. Однако не все женщины такие. Поэтому подобных женщин необходимо беречь, ценить и лелеять, словно редкое растение, цветущее лишь в руках выдающихся садоводов. Счастье такой женщины, и будет тем цветком, которым она способна одарить своего избранника, который должен оказаться действительно мудрым, сильным и очень опытным, чтобы суметь ублажить такую женщину. Я верю, что во второй раз уже не ошибся, и ты, Алекс, именно такой, и моя дражайшая кузина будет всегда счастлива рядом с тобой. Ведь, как и прекрасный цветок, счастье таких женщин способно радовать не только тех, кому повезло обладать ими, но и окружающих, допущенных лицезреть его. И я очень надеюсь, что я и мои ближайшие подданные и дальше будем принадлежать к кругу избранных, которым ты всегда будешь позволять разделять с тобой радость видеть твою супругу, а мою кузину счастливой. И она всегда будет радовать нас и счастливым блеском своих очаровательных глаз, и улыбкой, и смехом, и задушевными беседами и такими же дискуссиями, как сегодня. Поэтому за тебя, Алекс, чтоб ты и дальше был не только хорошим моим советником, но и прекрасным супругом, и радушным хозяином, не забывающим приглашать нас в гости. Благополучия тебе и дому сему, – король залпом осушил свой бокал.

Герцог тут же поднялся и, чуть склонив голову, произнес:

– Благодарю, Вас, Ваше Величество, я постараюсь оправдать все Ваши надежды, – и тоже одним махом выпил вино из бокала, а за ним и все гости, поднявшись, выпили.

Король сел на свое место и повернулся к герцогине:

– Алина, ты что-то даже свой сок не пьешь… про вино я и не говорю, я привык, что ты к нему притрагиваешься только в исключительных случаях. Недовольна моим тостом? Хотела, чтоб я пожелал что-то лично тебе?

– Ну что Вы, мой государь… Это одно из лучших Ваших пожеланий. Вы пожелали то, о чем многие женщины не смеют даже мечтать. Причем Вы не только пожелали, Вы делаете все, чтобы Ваши пожелания стали реальностью.

– Но что-то это не очень радует тебя…

– Меня вообще трудно обрадовать, я слишком капризна и привередлива. Вы посадили меня с герцогом в золотую клетку, украшенную всевозможными драгоценностями, а меня манит свежий ветер и горный простор.

– Ты точно как редкий горный цветок… – король рассмеялся, – Алекс, слышишь, твоей супруге не хватает горного пейзажа и свежего ветра. Подумай, может, сможешь все это организовать?

– Легко, – усмехнулся герцог.

Он хлопнул в ладоши и к нему тут же подошел Рон.

– Четырех девушек с большими веерами и еще двух юношей с гобеленом из правого крыла, с тем, на котором горный пейзаж, – приказал ему герцог. Рон кивнул и вышел.

Гости загомонили, предвкушая скорое развлечение. Послышались голоса:

– Ваша Светлость, Вы забыли предупредить, что девушек лучше обнаженных, они лучше гармонируют с первозданной природой.

– Или в полупрозрачных накидках, чтоб они имитировали ветер и горные водопады.

– Кому-то не хватает обнаженных женских тел? – герцог повернулся к говорившим, удивленно кивнув на целый строй служанок, на которых из одежды были лишь маленькие фартучки и бантики на шее, – Нужны еще?

– Так Вам же наверняка танцовщиц приведут, Алекс. А обнаженные танцовщицы, это изысканно, – рассмеялся брат короля, герцог Бенедикт Линд.

– Ваша Светлость, Вы необычайно проницательны – усмехнулся герцог Тревор, – однако, по-моему, еще более изысканно, когда танцовщиц заставляют раздеваться постепенно. И неужели Вы думаете, что кто-то помешает Вам приказать им сделать это, в чем бы одеты они не были?

– Тогда у меня больше нет никаких пожеланий на счет их нарядов, это действительно безразлично. Вы замечательно умеете развлечь, герцог, – согласно кивнул тот.

– Я рад, что Вы так считаете, герцог, – ответил Алекс Тревор и поднял бокал, – за это стоит выпить.

Гости дружно потянулись к бокалам.

Затем герцог Тревор повернулся к жене: – Где Вы хотите горный пейзаж, дорогая?

– Без разницы, это все равно лишь пейзаж, а не горы.

– С этим никто не спорит, но что Вам помешает, вспомнить настоящие горы, посмотрев на пейзаж. Порадуйте короля, не капризничайте, дорогая.

– Тогда пусть в центре. Герцогу Линду будет там удобнее раздевать танцовщиц, – презрительно скривила губы Алина, – развлекайтесь.

Уже через пару минут двое юношей, которых привел Рон, развернули в центре зала гобелен. Музыканты заиграли, и девушки начали танцевать возле гобелена, обмахиваясь веерами. А через какое-то время герцог Линд, подняв и осушив очередной бокал, потребовал, чтобы танцовщицы сняли полупрозрачные юбки. Его начинание тут же подхватили остальные гости, которые тоже начали, опрокидывая бокалы, пьяными голосами требовать, чтоб танцовщицы сняли то одну, то другую деталь своего туалета, пока на них не осталось ничего, кроме украшений на шеях и браслетов на руках и ногах. А потом гостям не понравилось, как одеты юноши, держащие гобелен, и они стали заставлять девушек раздевать уже их.

Герцогиня с бесстрастным видом наблюдала за происходящим, а король не сводил глаз с нее.

– Ты почти ничего не ешь. Почему? – наконец тихо спросил он.

– Не хочется, – она качнула головой.

– Плохо… – король грустно вздохнул. – Как я понимаю, ты совсем перестала гулять, вот и аппетита нет… Это никуда не годится, пока я буду здесь, каждый день буду тебя на прогулки заставлять ездить. А сейчас поешь хоть что-то, ну не насильно же тебя заставлять.

– Артур, я не голодна. Я ела пару часов назад.

– Это правда?

– Вы слышали, чтобы я когда-нибудь врала Вам? – изумленно спросила герцогиня.

– Извини… это по привычке. Кроме тебя кругом мне постоянно врут все. Тогда, раз не хочешь есть, пошли, пообщаемся с герцогом и моей новой фавориткой. Гостям герцог придумал замечательное развлечение, они не успокоятся пока всех его новых танцовщиц и статистов не подвергнут доскональному осмотру, – король с усмешкой кивнул на центр зала. Там, порядком выпивший, герцог Линд обнимал одну из танцовщиц, рядом с другой суетились сразу два молоденьких виконта, да и оставшиеся не были обделены ни мужским, ни женским вниманием.

– Если герцог не против, пойдем.

– Ты считаешь, твой супруг способен мне отказать? – удивленно осведомился король.

– Его можете не спрашивать Вы, но обязана спросить я. Вы так не считаете?

– Ничего ты не обязана… это он обязан спросить тебя, а никак не наоборот, – король поднялся, потом повернулся к сидевшей по другую сторону от него красивой блондинке, все это время не проронившей ни слова и явно чувствующей себя очень скованно: – Пойдем, Эльза.

Та кивнула и моментально поднялась. После чего король повернулся к герцогу:

– Алекс, распорядись, чтоб гостей развлекали, и пойдем, поговорим в библиотеку, – тоном нетерпящим возражений проговорил он и стремительно вышел из залы, за ним последовала Эльза, Алина, которую сопровождал Виктор, а потом герцог.

Войдя в библиотеку и дождавшись, чтобы плотные тяжелые двери за ними закрыли слуги, Алина спросила:

– Вы желаете в кабинете разговаривать или здесь?

– Здесь, я хочу, чтоб герцог поприсутствовал.

– Как пожелаете, – согласно склонила голову герцогиня, а затем кивнула в сторону Виктора: – Разрешите мне запереть моего пажа?

– Разрешу, меньше будет знать, дольше проживет, – усмехнулся король и повернулся к герцогу: – Запри его, Алекс, только на коленях и руки за спиной свяжи.

– Зачем это, мой государь? – герцогиня удивленно приподняла брови.

– Алина, мальчику может быть комфортно лишь подле тебя, а вдали от тебя я ему такое роскошное существование обеспечивать не собираюсь, – с усмешкой пояснил король.

На плечо Виктора тут же легла тяжелая рука герцога.

– Пойдем, – проговорил он.

Виктор кивнул и прошел вслед за герцогом в противоположный конец большого библиотечного зала. Там за одним из высоких стеллажей герцог открыл небольшую, но очень толстую дверь, потом быстрым движением снял с Виктора ремень, заломил ему руки за спину и связал их его ремнем, а затем подтолкнул к раскрытой двери.

– В угол, на колени.

Виктор шагнул в небольшую комнату без окон и опустился на колени в углу. Герцог вошел следом, приподнял связанные у него за спиной руки, вынуждая склониться, и за ремень притянул их ближе к стене, закрепив тот на крюке, вделанном в стену.

– Увижу, что пытался дергаться, пожалеешь, – очень тихо, но с угрозой в голосе проговорил герцог. После чего вышел, плотно закрыв дверь.

Виктор оказался в полной темноте и тишине, потому что через толстые стены и дверь в его узилище не долетало ни звука. Ему было интересно, о чем таком собрался беседовать король, что посчитал, что ему лучше не знать об этом, но мыслей на этот счет никаких в голову не приходило. Заломленные руки неприятно ныли, но Виктор понимал, что это не самое худшее положение в котором он мог бы оказаться. Сегодняшние разговоры дали ему понять, что герцогиня ждет чего-то неотвратимо приближающегося и не сулящего ни ей, ни ему ничего хорошего, однако он постарался отогнать тревожные мысли и, прижавшись ближе к стене, чтоб чуть облегчить напряжение мышц, приготовился терпеливо ждать окончания заточения.

Герцог, заперев Виктора, подошел к королю.

– Я должен сделать что-то еще, Ваше Величество? – спросил он.

– Пока нет, – ответил король и повернулся к фаворитке, – раздевайся.

– Совсем? – жалобно спросила она.

– Нет, – хмыкнул король, – туфли можешь оставить. В туфельках твои ножки выглядят гораздо симпатичнее.

Беспомощно оглянувшись, словно ища у кого можно просить защиты, белокурая красавица нерешительно взялась за шнуровку на лифе платья и, развязав узел начала медленно распускать ее.

– Поторопись, милочка, я не люблю ждать, – жестко произнес король.

Судорожно вздохнув, та более проворными движениями начала раздеваться. Наконец, сняв с себя все, она замерла посреди залы, стыдливо прикрывшись руками.

– Руки за голову заведи и распрямись, – приказал король все тем же резким тоном.

– Ваше Величество… я не могу так, мне очень стыдно, – еле слышно проговорила она, с мольбой глядя на короля.

В следующий момент он сильно шлепнул ее и зло произнес: – Если ты еще хоть раз за сегодняшний день не выполнишь мой приказ или откроешь рот, когда тебя не спрашивают, я выведу тебя в таком виде к гостям и разрешу развлечься с тобой сначала им, а потом всем желающим на рыночной площади.

Испуганно всхлипнув, Эльза выпрямилась и завела руки за голову. В глазах ее блестели слезы, но она, закусив губы, старательно сдерживала их.

Король удовлетворенно кивнул и, проведя рукой сначала по груди, а потом по бедрам своей избранницы, обернулся к Алине: – Правда, чудо, а не девочка?

– Действительно, чудо, – согласно кивнула Алина. – Кто она?

– Незаконнорожденная дочь графа Прована.

– И что ты намерен делать с ней?

– Это зависит от того, как она будет себя вести, и что ты мне скажешь про нее. Могу пожаловать ей титул виконтессы и оставить при себе, пока не надоест, могу служанкой в опочивальне сделать и заставить кровать мне стелить опять же до этого же времени, а могу, сама понимаешь что… В общем, выбор громадный…

– Ее что, били? – спросила Алина, внимательно оглядев ту.

– Я пока нет, а у графа, наверное… Супруга графа ее явно не жаловала, – усмехнулся король.

– Вы позволите мне с ней поговорить наедине?

Алина, тебе я позволю что угодно. Можешь забрать ее, а мы пока с герцогом насущные проблемы обсудим, – проговорил король.

Эльза безропотно прошла в распахнутую герцогиней дверь кабинета и замерла у порога.

Алина вошла следом и закрыла за собой дверь и тихо проговорила:

– Можешь опустить руки и в сесть в кресло.

Потом, грустно покачав головой, спросила:

– Король уже спал с тобой?

– Да, Ваша Светлость, – Эльза села и потупилась.

– До этого ты была девственна? – Алина испытующе посмотрела на нее.

– Да, – не поднимая глаз, кивнула та.

– Он остался доволен?

– Я не поняла… Когда мне очень больно стало, я вскрикнула, тогда Его Величество ударил меня и сказал: "Раз сама согласилась, должна все терпеть". Ну и я больше не кричала и все делать старалась, что он говорил… Больше он меня не бил… ну а был ли доволен не сказал.

– Ты сама согласилась?

– Да, Ваша Светлость. Его Величество сам увидел меня в замке Его милости, подозвал меня и спросил: "Ты девственница?". Я сказа: "да". Он тогда спросил: "Хочешь быть моей фавориткой?". Я тоже сказала: "да". Выходит – согласилась. Мне всегда очень хотелось вырваться из-под власти графа, графини и их дочерей, Ваша Светлость. И потом, кто же не мечтает быть подле короля… Юные графини даже рты раскрыли… а Его милость подумал, что Его Величество шутит… но, потом когда король сказал, что нет, то сказал, что, как только королю будет надо, он признает, что он мой отец.

– Да, девочка, – Алина печально вздохнула, – перспективы у тебя, к сожалению, не особо блестящие, но другие видимо были ничуть не лучше.

– Я что-то не так одела, Ваша Светлость? У меня что-то должно было быть более блестящим? – испуганно взглянув на нее, спросила Эльза и добавила: – Вы простите, я не поняла что.

– Во-первых, надела, а не одела… А во-вторых, перспективы, это возможная будущность, а не предмет туалета. Я имела в виду, что тебя ждет не слишком шикарное будущее, как могло бы показаться на первый взгляд.

– Почему? Я не понравилась королю?

– Нет, королю ты чрезвычайно понравилась. Только у короля очень непостоянные пристрастия.

– Как я понравилась королю? Через… что? И что у него непостоянные? – глаза Эдьзы изумленно распахнулись.

– Чрезвычайно, значит, очень сильно понравилась, – пояснила Алина, – а пристрастия, значит увлечения или любовные привязанности. Проходят они у него быстро.

– Вы все так непонятно говорите, – Эльза смущенно потупила голову, – я, наверное, очень глупая, что не понимаю… но я раньше никогда таких слов даже не слышала… я постараюсь их запомнить.

– Это хорошо, что ты это понимаешь и готова стараться исправить упущения в собственном образовании. Только короля не переспрашивай ни о чем… его подобное сильно раздражает.

– Хорошо, я постараюсь… только, если проходят они у него быстро, это значит, он не оставит меня при себе?

– Если научишься покорно выполнять любые его приказы, сносить все его развратные выходки, а так же постараешься как можно меньше говорить сама до тех пор, пока не почувствуешь, что понимаешь о чем говорит он, то, скорее всего, останешься при нем достаточно надолго.

– Ваша Светлость, "достаточно надолго" – это как?

– Это значит, что если будешь себя вести так, как я сказала, быстро ты ему не надоешь.

– А что будет, когда надоем? Меня казнят?

– Тебя могут казнить, если ты только очень сильно перед ним провинишься, да и то вряд ли. А так, надоевших ему фавориток он либо выдает замуж, либо отправляет в монастырь. В зависимости как они до этого себя вели, и насколько он был ими доволен.

– Ваша Светлость, – девушка всхлипнула, – кто же возьмет меня теперь замуж, если я… я… уже не девственна? А в монастырь я не хочу…

– Глупенькая, королю достаточно приказать, и на тебе женится любой.

– Чтобы он потом всю жизнь попрекал меня этим? Нет, если король теперь захочет отказаться от меня, то пусть лучше сразу казнит! – в глазах Эльзы сверкнула решимость.

– Смелое заявление… – хмыкнула Алина, – ты смотри, королю такое не скажи… а то он быстро тебе объяснит, что только он вправе решать, что ему лучше делать.

– Вы хотите сказать, что он сильно накажет меня, если я скажу такое? – девушка испуганно потупилась и нервно сцепила перед собой руки, которые начали заметно подрагивать.

– Да, моя дорогая. К сожалению, он не церемонится со своими фаворитками. Красиво все только внешне, да и то не всегда, и лишь пока ему очень покорны. Наедине он обычно достаточно жесток. Не будешь сразу делать то, что требует он, а требования у него часто не из приятных, он мало того, что заставит, так еще и сильно накажет. Вот если б он забрал тебя у родителей силой или даже выкупил без твоего согласия, я бы еще могла повлиять на него, чтобы хоть немного облегчить твою участь… но ты сама захотела и согласилась… поэтому все сложней…

– Я буду покорна, мне не привыкать сносить унижения… – Эльза потупила глаза, – графиня и ее дочери были очень суровы и жестоки со мной…

– Причем, как я понимаю, совершенно незаслуженно… – добавила Алина и усмехнулась. – Что ж теперь у тебя появится возможность отплатить им. Если только конечно, король тобой доволен будет.

– Я не хочу им мстить… я просто хотела хоть когда-нибудь вырваться оттуда. Если б король не забрал меня, то я через какое-то время, наверняка сбежала бы… И пусть дальше хоть на каторгу, только б подальше от них… – в ее глазах заблестели слезы.

– Тсс, девочка, не надо, – герцогиня ласково коснулась ее щеки, – все те обиды уже позади, не вспоминай.

– Вы очень добры, Ваша Светлость. Спасибо, – едва заметная улыбка тронула губы Эльзы.

– За что ты благодаришь? Я ничего не сделала для тебя, – удивилась Алина.

– Вы первая, кто так по-доброму разговаривает со мной, когда у него есть надо мной власть.

– Ты словам-то не особо верь, девочка. Теперь многие тебе и ласковые слова будут говорить, и пытаться дружбу с тобой завести. Но обычно за всем этим у каждого будет стоять свой собственный интерес. Кому-то надо будет у тебя информацию о короле узнать, а кому-то наоборот довести какую-то информацию до короля.

– У Вас тоже есть какой-то интерес?

– Ты бесподобна, – Алина рассмеялась, – я уж и забыла, что можно быть столь неискушенной… Вряд ли кто ответил бы тебе честно на подобный вопрос, но я отвечу. Да, у меня тоже есть интерес. Я оберегаю короля. Поэтому хочу, чтоб рядом с ним были те, кто никогда не предаст, даже ненароком, и не будет держать на него зла, даже если король будет к ним несправедлив. Король часто бывает жесток и, не задумываясь, обижает и оскорбляет тех, кто рядом. Поэтому многие его ненавидят и желают зла, причем, умело скрывая эти свои чувства, клянутся в вечной преданности и любви. Король достаточно хорошо умеет распознавать и знает, как защищаться от мужской злобы и ненависти, а вот против женской он иногда бывает бессилен. Я же по мере моих сил стараюсь предотвратить как проявления той, так и другой. А еще я пытаюсь сделать так, чтобы король был менее жесток, чтобы меньше было тех, у кого есть причины ненавидеть его, но у меня не всегда получается, он все-таки король, и его трудно сдерживать… Вот в нескольких словах весь мой интерес. Именно поэтому я пыталась предупредить тебя, чтоб ты постаралась ему не перечить и внутренне была готова к тому, что все не так замечательно, как ты могла бы предполагать, глядя на все со стороны. Его прежние фаворитки были очень искушенными особами, и знали, чего ждать от такой связи, а ты слишком искренняя и ранимая девочка. Иногда разбитые иллюзии озлобляют и калечат душу. Я бы не хотела, чтобы подобное произошло с тобой и мне пришлось бы противостоять тебе, чтобы защитить короля.

– Вы думаете, Ваша Светлость, что я могу что-то предпринять против короля?

– Если бы я так думала, девочка, я бы даже разговаривать с тобой не стала… – улыбнулась Алина. – Ты нравишься мне. Мне по душе, что ты не хочешь сводить счеты с семьей графа, не каждому дарована способность прощать. Это дорогого стоит. Ты лишь за счет своей неопытности можешь ненароком что-то лишнее сказать тому, кому не следует… а больше причин опасаться чего-либо я не вижу.

– Я буду стараться ни с кем не разговаривать, Ваша Светлость… обещаю.

– Ну вот и хорошо, Эльза. Ты умница. И с королем побольше молчи, ты многого не знаешь и поэтому не понимаешь о чем идет речь, а его это раздражает. И еще, если он тебя спрашивает о чем-то, а ты не понимаешь о чем, постарайся ответить то, что знаешь, а не уточнять вопрос.

– Это как?

– Вот ты не поняла про блестящие перспективы… но ответить бы могла: "возможно, блестящего ничего и нет, но я думаю это не беда". Я бы подумала, что ты своеобразно мыслишь, но не догадалась бы, что ты не понимаешь, о чем речь.

– Я постараюсь… А Вас мне можно будет спрашивать и честно говорить, что я не понимаю?

– Мне говорить можно и спрашивать меня тоже можно. Запоминай все непонятные слова, фразы. При случае я тебе все объясню, только постарайся выбрать момент, чтобы это поменьше, кто слышал.

– А что значит неискушенная?

– Значит, не имеющая опыта, несведущая и не знающая придворных интриг, происков, козней, сплетен, лжи и обмана и поэтому очень доверчивая.

– А интриги это что?

– Козни, происки или сговор против кого-то с какой-то целью, когда возможны как вскрытие какой-нибудь тайной информации, так и оговоры, и ложь.

– А информация это что?

– Это – сведения.

– Вы, наверное, думаете, что я совсем дура, что ничего не знаю такого… – тихо прошептала Эльза, потупив взгляд.

– Я так не думаю, – качнула головой Алина, после чего недовольно скривила губы, и достаточно жестко продолжила, – Но я очень бы хотела, что бы ты, постаралась убрать из своего лексикона подобные экспрессивные формулировки.

– Ваша Светлость, – растерянно проговорила та, вновь взглянув на нее – не сердитесь, но не поняла я, откуда и что я должна убрать.

– Лексикон – это запас слов, которым ты владеешь и пользуешься. Экспрессивные или негативные формулировки или выражения, это такие слова которыми можно оскорбить или унизить, и которые в приличном обществе стараются не употреблять, если только специально не хотят этим что-то подчеркнуть, – терпеливо пояснила герцогиня.

– Мне очень стыдно, Ваша Светлость… я выходит, совсем не знаю, как говорят в приличном обществе… но их милости тоже никогда так не говорили как Вы. Вы говорите совсем по-другому. Вы даже когда объясняете… я понимаю не все, что Вы говорите.

– Эльза, я не знаю, как было принято общаться в семье графа Прована. Но ты говоришь очень примитивно и абсолютно не владеешь распространенной речью, поэтому повторяю, если не хочешь, чтобы король был недоволен, постарайся побольше молчать, а перед тем как хоть что-нибудь сказать, очень хорошо продумать фразу, которую собираешься произнести. И постарайся запоминать и записывать все новые и непонятные для тебя слова.

– Я не умею писать.

– А читать?

– Читать тоже не умею, – покачала головой Эльза, – меня учили шить, гладить, стирать, убираться, готовить, а читать и писать не учили. Его милость говорил: "Ей это ни к чему".

– Это, конечно, плохо, но не особо катастрофично. Будешь запоминать, а потом при возможности я постараюсь тебя научить хотя бы элементарным навыкам чтения и письма. Ты только во дворце не рассказывай, что ни читать, ни писать не умеешь. Ни к чему это знать придворным.

– Ваша Светлость, а что такое катастрофично?

– Вообще-то, катастрофа – это крушение, бедствие, трагедия… например, только что все было великолепно и вдруг раз, и произошел какой-нибудь природный катаклизм, а после него кругом лишь горящие руины, горе и смерть и ничего нельзя исправить. А я использовала это выражение, чтобы иронично подчеркнуть, что катастрофы не произойдет оттого, что ты чего-то не умеешь.

– А катаклизм?

– Это синоним катастрофы.

– Что это? – непонимающе переспросила девушка.

– Синонимы, это разные слова имеющий один и тот же смысл, – тяжело вздохнув, пояснила герцогиня и, грустно улыбнувшись, попросила, – давай с вопросами прервемся на сегодня. Я все равно не смогу за один раз объяснить тебе все, что другие постигают годами.

– Простите меня, Ваша Светлость… – Эльза вдруг встав с кресла шагнула к ней и медленно опустилась на колени.

– Ты что это? Встань сейчас же. Фаворитке короля не пристало без его приказа ни перед кем на колени вставать.

– Вы столь терпеливы и добры, Ваша Светлость, – девушка поднялась, – я постараюсь все делать так, как Вы говорили… и буду слушаться и короля, и Вас, обещаю.

– Вот и умница, – вновь улыбнулась Алина и ласково провела рукой по щеке девушки, – Пойдем, вернемся к королю.

Алина вместе с Эльзой вышли в зал библиотеки, король тут же поднялся из кресла, где сидел, им на встречу.

– Ну и как она тебе?

– Я приятно поражена, Артур, – Алина перешла на латынь, – ты нашел превосходный алмаз в той куче блестящей мишуры и фальшивых стекляшек, что тебя обычно окружает. Он конечно необработан и непригляден на первый взгляд, но, Артур, если его огранить… ты получишь великолепный бриллиант.

– Это ты чтоб не конфузить ее, на латынь перешла? Неужели ты думаешь, что она из твоей фразы поняла бы хоть что-то? Тебя, кстати, не смущает, что она непроходимо глупа? – усмехнулся король, не поддержав изменения языка общения.

– Она не глупа, Артур, она необразованна и невежественна, но это дело поправимое. Приставь к ней пару учителей, и она через полгода затмит любую придворную даму.

– Ее дело не ученостью придворных дам превосходить, это от нее не требуется и требоваться не будет, так что с учителями, я думаю, идея не особо удачная, – король вновь усмехнулся и обратился к Эльзе: – Иди сюда, брильянт мой неограненный. Чем же ты, интересно знать, кузину мою так очаровала, что она такую характеристику тебе выдала? На моей памяти такой чести не удостаивался никто…

Эльза молча подошла к нему. Король пристально посмотрел на нее, а потом, схватив за плечо, повалил на пол, устланный пушистыми коврами, и принялся достаточно грубо ласкать. Потом неожиданно и резко прекратил, отстранился и поднялся с пола.

– Ей бы лучше какого-нибудь учителя найти, чтоб объяснил как себя вести в объятиях мужчины, а то она и здесь не соображает, что делать надо, – раздраженно проговорил он.

– Артур, – герцогиня отвернулась от окна, к которому отошла, как только король завалил свою фаворитку на пол, – на Вас не угодишь… Когда Ваши избранницы опытны и развратны, то это вызывает у Вас презрение, а когда неопытна, скромна и покорна, то это раздражает Вас. Объясните ей, что именно ожидаете от нее, и она постарается исполнить.

– Алина, такие действия должны идти от сердца, а не от ума.

– Ваши требования противоречат друг другу. Сначала Вы пугаете ее, а теперь ждете, чтоб она на ласки Ваши сама отвечать бы посмела. Хотите, чтобы девочка любовью отозвалась, сами к ней ласку и любовь проявите. Она отзовется, девочка действительно чудо, – герцогиня нежно улыбнулась.

– Что? Ты соображаешь, что говоришь?

Король рявкнул это так, что Эльза, не посмевшая вслед за королем подняться с ковра, испуганно вжалась в пол.

– Что именно Вам не по нраву в моих словах? – герцогиня шагнула ближе к королю и взглянула ему прямо в глаза.

– Ты что, совершенно серьезно полагаешь, что я могу с любовью относиться к этой швали?

– Артур, я понимала Вас, когда Вы презрительно и уничижительно отзывались о прежних Ваших любовницах, стремящихся лишь урвать куш посолиднее, пока они приближены к Вам. Но сейчас не понимаю. Чем заслужила такое отношение эта девочка?

– Ты считаешь эту бастардку достойной моей любви? – король шагнул к лежащей на полу Эльзе и, с силой несколько раз стукнув ее ногой, зло проговорил: – Ты хочешь, чтоб я любил эту невежественную, незаконнорожденную кретинку? Ты совсем свихнулась? Да ее единственное достоинство это фигура и внешность.

Эльза вся сжалась под ударами и, закрыв лицо руками, заплакала, даже не столько от боли, сколько от злых и презрительных слов короля.

– Замолчи! – еще более зло проговорил король и снова с силой стукнул ее ногой.

Но Эльза от этого лишь зарыдала с новой силой.

– Ты что, еще и слов не понимаешь? – король отступил к коллекции оружия на стене и сдернул висевшую там плеть.

– Артур, нет! – герцогиня метнулась к нему и перехватила его руку, после чего медленно опустилась перед ним на колени: – Я умоляю Вас: не надо!

Король замер, отбросил плеть, затем раздраженно проронив: "Алекс, твоя супруга не дает мне утихомирить мою фаворитку и объяснить ей как следует себя вести, так что видно, это придется делать тебе… только смотри, кожу ей сильно не испорть", развернулся и стремительно вышел.

Герцог, сидевший до этого в кресле, медленно поднялся.

– Алекс, – герцогиня встала с колен и шагнула к нему, – девочка сейчас успокоится, подождите хотя бы пять минут… я все объясню ей, она будет покорна. Дайте мне пять минут. Не надо ее наказывать!

– Сядьте, дорогая, и не вмешивайтесь. Иначе будет только хуже. Вы ведь знаете, – усмехнулся герцог, потом взял герцогиню за плечи и насильно усадил в кресло, откуда встал сам.

– Алекс, я не позволю Вам! – герцогиня схватила его за руки, – перед тем как начать бить ее, Вам сначала придется избить меня.

– Ну что Вы, дорогая, разве я посмею Вас бить? – герцог перехватил ее руки и, обняв, завел их ей за спину, после чего, потянув на себя, заставил подняться, а затем вместе с ней шагнул к стене. – Только раз Вы не хотите спокойно сидеть в кресле, Вам придется постоять у стены.

– Алекс, я не буду нигде стоять! – раздраженно проговорила она и постаралась вырваться из его объятий, но это ей не удалось.

– Ну куда же Вы денетесь, дорогая?

Прижав ее к стене, около висевшей портьеры, герцог удерживая ее одной рукой, другой развязал плотный витой шнур с кистями, подхватывающий портьеру, вынул его из кольца в стене и, плотно стянув им руки герцогини, вновь завязал за кольцо. После чего разжал руки и отступил в сторону.