В поисках любви

Глава 3

Эмме не составило труда убедить Абигейл Ланди, что той не следует соглашаться на предложение Александра Кингстона. Тем более что эта немолодая, но весьма приятная женщина получила еще два предложения, не столь, правда, заманчивых в смысле оплаты, зато исходивших от респектабельных английских семей – одной в Дели, другой здесь же, в Калькутте.

– Очень вам благодарна, миледи, – сказала Абигейл. Они сидели в тенистой беседке в саду Брейтвейтов, залитом солнцем. – Спасибо, что предупредили меня об опасностях путешествия с мистером Кингстоном в Центральную Индию. Вот и мой хозяин тоже советовал мне отказаться от этого предложения.

– Вот как? – Эмма отпила немного превосходного зеленого чая и поставила чашку на отделявший ее от собеседницы изящный чайный столик. В это утро сэр Сэмюэль и его супруга отсутствовали, поэтому ей даже не пришлось придумывать причину своего визита. С Абигейл можно было говорить прямо: она оказалась весьма неглупой особой. Седовласая, голубоглазая, она являла истинно британский образец благоразумия и добропорядочности. Когда Абигейл наклонилась, чтобы подлить чаю в и без того полную чашку гостьи, Эмма подумала, что лучшей няни не видел свет. – Что же заставило сэра Сэмюэля дать вам такой совет?

– Видите ли, сэр Сэмюэль считает, что о семье господина Кингстона слишком мало известно. И, приняв его предложение, я иду в некотором смысле на риск. Кроме того, мне хочется остаться в Калькутте, где у меня образовался небольшой круг знакомых, которым не стоило бы жертвовать на склоне лет.

– Мудрое решение! Когда вы сообщите об этом мистеру Кингстону?

– Сегодня днем. Мы договорились о встрече в три часа.

– Прямо здесь? Или у него в Калькутте есть контора?

– О, сюда он не явится! Вряд ли мистер Кингстон был бы желанным гостем в этом доме – он не слишком дружен с сэром Сэмюэлем. Надеюсь, вы меня понимаете. У них есть общие дела, но в свете… Словом, я согласилась прийти к нему, в не очень-то респектабельную часть города. Правда, сэр Сэмюэль предложил мне ландо, так что за свою безопасность я не беспокоюсь.

– Почему бы мне не избавить вас от этих хлопот, мисс Ланди? Назовите мне адрес, и я все сделаю за вас.

– Вы, миледи? Нет, это невозможно! Благородной даме не пристало появляться в этой части города.

– О, я не собираюсь отправляться туда сама, – соврала Эмма. – Я пошлю гонца, который передаст ваши извинения и объяснит, что вы приняли другое предложение. Я обязана прийти вам на помощь, раз приехала сюда специально, чтобы отговорить вас от согласия служить у мистера Кингстона.

– Вы действительно сделали бы это для меня? – со слезами на глазах растроганно проговорила Абигейл. – Удивительно, что вы берете на себя ответственность за незнакомого человека! Я переживаю сейчас нелегкие времена и поэтому особенно ценю вашу доброту. Я думала, что так и состарюсь на службе у сэра Сэмюэля, но… – Она смолкла, промокнула платочком глаза и неожиданно улыбнулась. – Что ж, не всегда получается так, как надеешься. У меня в запасе есть еще несколько лет, прежде чем я превращусь в беспомощную старуху. Надеюсь, до этого момента мне удастся получить хорошее место.

«Подумать только, она уже в этом возрасте начинает тревожиться о старости!» – посочувствовала ей Эмма про себя. Хотя ее положение было не многим лучше, чем положение Абигейл Ланди. От нищеты ее отделяла разве что горсть драгоценных камней… и Уайлдвуд. Потому она и была готова на все, лишь бы заполучить наследство. Эмма достала из ридикюля несколько золотых монет и сунула их в пухлую руку Абигейл.

– Желаю вам удачи, мисс Ланди. Если я в состоянии чем-то еще вам помочь, можете смело ко мне обращаться. Вы знаете, где меня найти.

Мисс Ланди закивала, не стесняясь слез.

– О, мисс Уайтфилд, не знаю, как вас благодарить! Это так великодушно с вашей стороны!

– Сэр Сэмюэль обещает вам выходное пособие? Мисс Ланди печально покачала головой.

– Так я и думала. Такие, как он, редко обращают внимание на чужие трудности. Их отличает странная слепота.

– Да, пить чай с теми, кто ниже их по происхождению, они не станут… – вздохнула мисс Ланди. – Вы одна такая на целый миллион, миледи.

– Полно вам, мисс Ланди! Я так же, как и вы, путешествую по трудной, каменистой дороге жизни. Что ж, мне пора продолжить путь…

Мисс Ланди проводила гостью до дверей, продолжая рассыпаться в благодарностях, чем сильно смутила Эмму. Ведь она в действительности не заслужила подобной признательности – разговор с Абигейл входил в ее план, следующим пунктом которого была встреча с Александром Кингстоном в его конторе в три часа пополудни.

Поездка в экипаже к Кингстону вызвала у Эммы восторг – наконец-то она получила возможность познакомиться с кварталами, которые ранее ей были недоступны. То, что она увидела, поразило ее. В Калькутте чувствовали себя как дома не только британцы, но и представители самых разных национальных, этнических и религиозных групп: китайцы, мусульмане, парсы, индуисты и другие.

Архитектурных стилей здесь было такое множество, что в глазах Эммы запестрило. Перед ней проплывали пагоды, мечети, христианские церкви и синагоги. Высокие белые здания с мраморными ступенями и медными табличками на дверях соседствовали с постройками, походившими на средневековые замки – они переливались мозаикой и разноцветным стеклом. Как все это было не похоже на район Чоуринхи, где селились одни европейцы!

Эмма радовалась, что догадалась нанять экипаж; если бы она отправилась пешком, то обязательно заблудилась бы среди этих шумных, многолюдных улиц и вряд ли смогла самостоятельно добраться отсюда до дома Рози. Впрочем, в Лондоне ей доводилось бывать в кварталах и похуже этого, куда ее приводили самые благородные помыслы, но и тогда она не теряла выдержки и хладнокровия.

Наконец экипаж остановился в конце небольшой улицы, напротив высокого узкого дома с вылинявшим фасадом. Здесь находилась контора Александра Кингстона.

Велев растерявшемуся вознице подождать ее здесь, она вышла из кареты и исчезла в дверях дома. Внутри он оказался куда благопристойнее, чем снаружи: начищенные панели и перила, сияющая медь ручек и петель, Высокие беленые потолки с вентиляторами-пунках.

Ее встретил слуга в белом тюрбане. Поклонившись ей с насмешливой почтительностью, он обратился к ней на безупречном английском, предложив свою помощь.

– Мне нужно видеть мистера Кингстона, – сказала Эмма и заносчиво задрала подбородок, что в Англии обычно ставило на место нахальных слуг, однако устрашить человека в тюрбане ей не удалось. Рослый, стройный, в белоснежных одеждах, он держался с достоинством образцового английского дворецкого. Его живые глаза свидетельствовали о недюжинном уме, верхняя губа чуть заметно кривилась в легкой насмешке.

– Как прикажете представить посетительницу?

– Достопочтенная мисс Эмма Уайтфилд. – Эмма назвала свой полный титул дочери пэра, что, впрочем, делала крайне редко.

– Он вас ожидает, мэм-саиб?

– Он ожидает не меня, а мисс Абигейл Ланди. Я пришла вместо нее. Так ему и скажите.

– Будет исполнено, мэм-саиб. Соблаговолите подождать здесь. Я сообщу о вашем приходе.

Слуга исчез за резными дверями. Эмма стала с любопытством изучать содержимое изящного шкафчика – кинжалы и прочие примечательные вещицы. Потом ее внимание привлекла маленькая статуя в углу, изображавшая женщину с обнаженной грудью и длинными черными волосами. Подойдя ближе, Эмма разглядела красные ладони, красную отметину посередине лба и высунутый язык, тоже выкрашенный кроваво-красной краской. Фигурка поражала верностью мельчайших деталей, вплоть до крохотных золотых цепочек, браслетов и ожерелья из миниатюрных человеческих черепов.

– Вас заинтересовала богиня Кали?

Эмма вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. Она была смущена тем, что ее застали рассматривающей фигурку полуголой женщины, вульгарно высунувшей язык.

– Так это богиня Кали? Никогда не слышала о ней.

– Неудивительно: ведь это индийская богиня. – Кингстон, одетый в безупречно сшитый серый костюм и алый жилет, выглядел еще более красивым и опасным, чем при первой встрече. – Если вам захочется узнать о ней побольше, побывайте в калькуттском храме Кали. Его построили в 1809 году, на месте, где издавна поклонялись этой богине. Известно, что раньше там приносились человеческие жертвы, теперь же в ее честь обычно перерезают горло разве что козам да иногда буйволам.

– Обычно? – переспросила Эмма с замиранием сердца.

– Во всяком случае, так говорят. Сколько я там ни бывал, при мне в жертву приносилось только козье молоко, смешанное с водой из Ганга.

У Александра Кингстона были глаза цвета фазаньего крыла. Раньше Эмме казалось, что они у него цвета океанской волны, но их синева оказалась гораздо интенсивнее, к тому же, обрамленные длинными черными ресницами, они горели тревожной загадочностью… Что заставляло его посещать индийский храм? Простое любопытство или участие в обряде? И не говорит ли он ей все это только для того, чтобы напугать и обратить в бегство? Если так, то она докажет, что ее не так-то просто прогнать.

– Я обязательно побываю в этом храме! Если повезет, я буду свидетельницей человеческого жертвоприношения. Как бы мне хотелось, чтобы эта плоть была вашей!

Александр Кингстон улыбнулся, сверкнув белыми зубами:

– Вы не первая изъявляете желание увидеть мою смерть. Зачем вы пришли, мисс Уайтфилд? Где мисс Ланди?

Эмма огляделась, ожидая и надеясь, что ей будет предоставлена возможность изложить свое дело в более приватной обстановке. Но они были одни, и Кингстон не выражал желания приглашать ее в кабинет, поэтому она не стала медлить с ответом.

– Мисс Ланди не придет. Она просила меня уведомить вас, что уже приняла другое предложение. Боюсь, мистер Кингстон, вам больше никого не найти. Придется вам смириться с неизбежностью воспользоваться моими услугами.

Кингстон окинул ее таким оценивающим взглядом, что Эмма покраснела. Неожиданно он рассмеялся.

– Что тут смешного? – недоуменно подняла брови Эмма.

– Меня рассмешили вы, мисс Уайтфилд. Я вас недооценил. Ведь вы и есть причина того, что мисс Ланди отказалась прийти, не правда ли? Нисколько не сомневаюсь, что вы найдете способ отговорить любую другую кандидатку на это место. Как же вы этого добились? Предупредили, что на завтрак я предпочитаю малых детей и их нянек?

Эмма поежилась под его пристальным взглядом.

– Нет, я просто сказала ей правду: ни одна уважающая себя англичанка не станет рисковать своим добрым именем, следуя в мофуссил за таким мошенником, как вы.

– Зато на этот риск готовы вы? Разве вы меня не боитесь, мисс Уайтфилд? – Он подошел к ней совсем близко, заставив ее отступить назад, так что она наткнулась на шкафчик с диковинами.

Их взгляды встретились. Глаза Кингстона, казалось, обладали гипнотической силой. Эмма почувствовала в груди какое-то неприятное ощущение и, чтобы отвлечься, мысленно измерила его рост. Он был выше ее на добрую голову, а размахом плеч превосходил любого другого мужчину. Его волосы имели цвет воронова крыла, а его запах… Это был специфический мужской запах, смешанный с запахами кожи и сандалового дерева.

– Нисколько не боюсь, мистер Кингстон, – солгала она, несмотря на отчаянное сердцебиение и прилив крови к голове. – Советую вам оставить попытки меня запугать. Перейдем лучше к делу, которое меня к вам привело. Я прошу ту же самую оплату, которую принято назначать в Индии няням и гувернанткам, в английских деньгах, первого числа каждого месяца. Что касается условий труда, то мне понадобится отдельное помещение, необязательно роскошное, но по крайней мере с минимумом комфорта, место для моего гардероба и многочисленных книг. Моими выходными днями будут все субботы и каждое второе воскресенье. До отъезда из Калькутты мне необходимо встретиться с айей, которую вы наняли, чтобы определить, сможем ли мы с ней ужиться. Если она мне не понравится или я не подойду ей, мне придется самой подыскать себе компаньонку, хотя обязанность оплачивать ее труд ляжет, разумеется, на вас.

Глядя на нее с веселым любопытством, Кингстон немного отступил, хоть и не так далеко, как ей бы того хотелось.

– Вы действительно удивительная женщина, мисс Уайтфилд! Вам все нипочем! И даже нет дела до того, что я совершенно не намерен везти вас с собой в Парадайз-Вью.

– Я собираюсь тем или иным способом заставить вас передумать.

– А что скажут ваши друзья? Люди вашего круга объявят вам бойкот, если вы будете упорствовать в своем намерении.

– Во всей Индии у меня есть одна-единственная подруга, мистер Кингстон. Мне остается надеяться, что она поймет, почему я так поступаю, и не отвернется от меня.

– А я вам говорю, что ничто не спасет вашу дружбу.

– Значит, это не настоящая дружба, сэр, и не стоит о ней сокрушаться. А если вы откажете мне в разрешении вас сопровождать, я так крепко вцеплюсь в чиновников Калькуттского земельного управления, что моя подруга придет в ужас от такого недостойного леди поведения. Так что во всех отношениях будет лучше, если вы возьмете меня с собой. Моя подруга – единственный человек в Калькутте, кого я должна уведомить о предстоящем путешествии. Всех остальных можно попотчевать какой-нибудь безобидной сказочкой, которую я сумею сочинить в мгновение ока.

Кингстон смотрел на нее молча – казалось, он серьезно взвешивал ее предложение. Эмма не знала в точности, что из сказанного ею так повлияло на его настроение, но все равно решила рискнуть и спросила:

– Скажите, мистер Кингстон, правильно ли я понимаю, что вы хотите воспитывать своих детей, так сказать, в сугубо английском духе?

На его смуглых скулах появился румянец.

– Куда вы клоните, мисс Уайтфилд?

Не обращая внимания на ярость в его синих глазах, Эмма продолжила расспросы:

– На кого похожи ваши дети: на вас, мистер Кингстон, или на свою мать?

– На обоих поровну! – отрезал он. – Их мать была не менее смуглой, чем я. Тем не менее они красивые. К несчастью, сегодня в мире заправляют светлокожие и светловолосые англичане, поэтому вы правы: я действительно хочу, чтобы мои дети оказались под сильным английским влиянием. Я хочу, чтобы они выглядели, разговаривали и вели себя, как британцы. Для этого мне и требуется няня-англичанка: дети должны с детства впитать английский дух, иначе потом они его отвергнут.

Эмма испытала нечто вроде сочувствия к Александру Кингстону. Только сильная любовь к детям могла побудить такого гордеца обратиться к тому, что он в действительности презирал.

– Почему бы вам не растить их в Калькутте, среди английских детей? Ведь в глубине джунглей у них вряд ли есть сверстники-англичане.

– Как и где мне растить своих детей – не ваше дело. Если бы я хотел, чтобы они жили в Калькутте, то привез бы их сюда. Но в этом случае они стали бы таким же предметом жестоких сплетен, как и я. Нет, я не хочу подвергать их такому испытанию. Когда они подрастут, я отправлю их в Англию для завершения образования. Там они должны будут чувствовать себя как дома. Для этого и необходимы вы, то есть вообще няня.

– Именно я, мистер Кингстон! Пусть это буду я! Не могу себе представить другого человека, который лучше меня научил бы ваших детей тонкостям английских манер. Всю жизнь я только их и постигала. Все-таки я дочь баронета и лучше, чем мисс Ланди, знаю, как надо себя вести в высшем обществе.

– А сами вы в нем бывали, мисс Уайтфилд? Вы производите впечатление бунтарки, а я не хочу, чтобы мои дети бунтовали против высшего общества, наоборот, мне нужно, чтобы они в него влились.

– Я знаю, что для этого требуется. Я способна научить ваших детей всем тем бессмысленным играм, в которые надо уметь играть, чтобы ладить с леди и джентльменами. Разве вы не к этому стремитесь?

– К этому. Именно к этому. – Он еще немного понаблюдал за ней молча, а потом решился. – Что ж, если вам так хочется, место за вами. Будьте на вокзале завтра к четырем часам дня, мисс Уайтфилд. Это время нашего отъезда из Калькутты.

– Завтра днем?! А как же быть с остальными моими требованиями?

– Я их удовлетворю. Можете встретиться с Тулси и решить, подходите ли вы друг другу.

– Тулси?

– Так зовут айю, которой как будто предстоит защищать вашу добродетель.

– В каком смысле «как будто»?

Он усмехнулся. То была нехорошая усмешка, от которой у Эммы побежали мурашки по спине.

– Дело в том, мисс Уайтфилд, что даже десяток таких, как она, не спасет вашу репутацию, если британское общество в Калькутте узнает о вашем поступке. Все до одного английские дома будут для вас закрыты. Напрасно вам не объяснили этого раньше.

– Я уже сказала, что мне безразлично, что обо мне думают другие!

– Это потому, что вы еще не давали им повода для сплетен.

«Еще как давала!» – подумала про себя Эмма, но не решилась сказать это вслух, боясь, как бы это не испортило ее репутации в глазах Кингстона.

– Я буду на вокзале к четырем. А сейчас я спешу – мне надо успеть сделать еще очень много дел.

Стоило ей развернуться и шагнуть к двери, как перед ней вырос высокий стройный слуга-индус. Неужели он прятался и подслушивал?

– Желаю вам всего наилучшего, мэм-саиб. – Он еще раз поклонился с таким видом, словно делал это только ради собственного удовольствия.

– Всего хорошего, – отозвалась она и бросилась к поджидавшему ее экипажу.

– Что вы натворили, Сикандер?

– Я сделал то, ради чего приехал сюда: нанял няню. – Не будучи в настроении вступать в спор, Алекс направился в кабинет.

Сакарам, желая продолжить разговор, последовал за ним.

– Почему ваш выбор остановился на этой даме, Сикандер? От нее можно ждать только одних неприятностей. Достаточно только посмотреть на нее!

– Это дело уже решенное, Сакарам, и я не хочу его обсуждать. – Алекс уселся за полированный письменный стол и принялся просматривать почту. Если он действительно собирался покинуть Калькутту на следующий день, то перед отъездом ему предстояло закончить немало дел. – Мы уезжаем завтра днем. Собирайся.

Сакарам упрямо не отходил от стола Алекса.

– Вы совершаете ошибку, Сикандер. Не берите с собой эту англичанку.

Алекс раздраженно взъерошил себе волосы.

– Придется, черт возьми! Если я оставлю Эмму Уайтфилд в Калькутте, она не выйдет из земельного управления, пока не убедит их там всех до одного, что хозяйка моих земель – она!

– Ваших земель? Вы говорите о Парадайз-Вью? Алекс вздохнул и рассказал другу все.

– Конечно, ее документ нельзя признать действительным, но она все равно представляет для меня большую опасность.

– Почему бы для устранения этой опасности вам не пожертвовать некоторой суммой, саиб? Она не знает, сколько может стоить эта земля, ведь она даже ни разу ее не видела! Скажите ей, что это всего лишь никому не нужные джунгли, и предложите купить у нее землю. Пусть она назовет свою сумму.

– Не хочу, чтобы она вообще знала, кому какие земли принадлежат! Во-первых, она не кажется мне разумной особой, готовой продать свое наследство, сколько бы ей за него ни предложили. Во-вторых, у меня сейчас нет необходимых средств, чтобы от нее откупиться. Вся моя наличность уходит на еду и одежду для моих мало на что пригодных слуг, а также на добычу древесины. К тому же набобзада, клявшийся мне в дружбе, требует теперь двадцать пять процентов от дохода, который я получаю с каждого срубленного дерева, угрожая в противном случае поставить перед властями вопрос о подлинности моих документов на Парадайз-Вью. Ведь он знает, что после пожара в земельном управлении я не могу подтвердить право на свою собственность.

– Это мне известно, Сикандер.

– Но дело обстоит еще хуже, – мрачно продолжил Алекс. – Как среди британцев, так и среди моих соотечественников всегда были завистники, которым не давал покоя мой успех. Стоит им узнать о моем уязвимом месте, как они постараются меня уничтожить. А самый верный способ достичь этого – отнять у меня лучшую часть владений. Наверняка найдутся люди, готовые заплатить мисс Уайтфилд втрое-вчетверо больше, чем могу себе позволить я, чтобы завладеть ее проклятой бумагой.

– Вы имеете в виду вашего кузена, Хидерхана?

– Не только его. Мои сводные братья тоже хороши. Им всегда хотелось отнять у меня то, что я нажил упорным трудом и смекалкой.

– Псы из подворотни! Кто не работает, тот пускай и не ест. Валяются на своих шелковых диванах и мечтают, как бы сделать вам гадость за то, что в ваших жилах смеет течь их голубая кровь!

Сакарам намекал на то обстоятельство, что мать Алекса, умершая от лихорадки пятнадцать лет назад, принадлежала к привилегированной касте брахманов и имела родственные связи с семьей махараджи Гвалияра в штате Мадхья-Прадеш.

– Если бы был жив ваш отец, он бы, несомненно, помог вам, – продолжал Сакарам. – Он бы это сделал, я знаю. Тайком, разумеется.

– Сомневаюсь. В свое время он занимал высокий пост в британской Ост-Индской компании, но теперешняя Индия уже не та, что тридцать лет назад, когда он был всемогущ.

– Знаю; я хорошо помню те годы… – Сакарам вздохнул. – Тогда никто не видел ничего постыдного в союзе ваших родителей. Только когда из метрополии стали прибывать белые женщины, смешанные браки стали преследоваться. Ваш отец был в полном отчаянии, когда ему пришлось отказаться от вас обоих. Вам следовало бы это помнить, Сикандер.

– Тем не менее он так поступил, верно? Родители матери были готовы принять ее, но только ее одну, отказавшись от меня наотрез. – Воспоминания о старых обидах заставили Алекса задохнуться от гнева. Его мать вернулась в семью, словно никогда ее не покидала, и зажила одинокой затворницей. Он же был подвергнут остракизму: двери в высшее общество были для него закрыты, и он был вынужден сносить насмешки кузенов.

– Не вся родня вашей матери вас ненавидит, Сикандер, – тихо напомнил ему Сакарам.

– Не вся, – согласился Алекс. – Я помню о Сантамани… Сантамани была его теткой, матерью Хидерхана. Она была приветлива с Алексом и часто делала ему ценные подарки вроде столика со слоном. Правда, несколько лет назад Алекс поссорился с Сантамани и тяжело переживал, лишившись ее дружеского расположения. Ведь она была единственным человеком в семье, кто не отвернулся от Алекса. Для всех он был напоминанием о пережитом стыде, на нем лежало клеймо отверженного. Если бы отец не спас в свое время жизнь Сакараму и не вверил затем Алекса его заботам, мальчик был бы обречен на полное одиночество. Алексу было восемь лет, когда его бросил отец.

Да, он помнил, как тот плакал, прощаясь с сыном. Но Алекс так и не простил его и не пролил ни слезинки, когда спустя несколько лет узнал о смерти отца.

– Значит, мы берем эту английскую мэм-саиб с собой, чтобы она не поднимала шум в Калькуттском земельном управлении?

Алекс кивнул, возвращаясь мыслями в сегодняшний день:

– Да. Может быть, по дороге в Парадайз-Вью мы сумеем устроить так, что она потеряет свой драгоценный документ. Тогда ей нечем будет подтвердить законность своих требований. Ну как она докажет, что ее мать некогда владела земельным участком под названием Уайлдвуд, а потом завещала его ей? Без документа мне не важно, к кому она станет обращаться за помощью – к набобзаде, Хидерхану или в земельное управление. Да и сам ее документ – жалкий клочок бумаги, но мне будет спокойнее, если он исчезнет.

– Доверьте это мне, Сикандер. Я обо всем позабочусь. – Сакарам низко поклонился.

– Сегодня ты обходишься без «саиба»? А я грешным делом решил, что будет неплохо, если ты станешь обращаться ко мне более почтительно. Тебе не помешает потренироваться. И поклонись-ка пониже!

Сакарам выпрямился, сверкая темными глазами.

– Не желаете ли, чтобы я в поклоне вылизал вашу обувь, саиб?

– Почему бы и нет? Тебе не повредит научиться настоящему смирению.

– Смотрите, как бы я при этом не откусил вам большой палец, – предостерег его Сакарам.

Алекс засмеялся, снова придя в хорошее настроение.

– Ступай готовиться к отъезду, дружище. И не забудь купить еще один железнодорожный билет – для няни.