«Если мы во что-то не верим, это не значит, что этого нет».
Николина
Я уверена, каждый в жизни хоть раз просыпался с ощущением, словно по тебе проехал трактор. Так вот это «прекрасное» состояние является моим постоянным началом дня. Лишь благодаря звону мобильного мне удаётся заставить себя потянуться до тумбочки, чтобы отключить назойливую мелодию.
– Николь, ты где?!
Мои глаза закрыты, а мозг до сих пор отказывается запускать необходимые мыслительные процессы. Мне не удаётся ни найти ответа на вопрос, ни сообразить, кому принадлежит женский голос на другом конце провода.
– Алло! Николь! Ты меня слышишь?
Даю себе ещё несколько секунд, чтобы собраться с силами, и наконец раскрываю свинцовые веки. С трудом приподнимаюсь на локтях и напрягаю зрение, чтобы осмотреться.
– Слышу. Я дома, – выдавливаю хриплым голосом.
Дома. В своей кровати. Нахожусь в том же положении, в какое рухнула от усталости с утра после возвращения с работы.
– Почему ты всё ещё дома? Ты что, спишь? – голос девушки от недовольства повышается на несколько тонов, и лишь тогда мне удаётся осознать, с кем я разговариваю.
– Да, Эмилия, ты меня разбудила. В чём дело?
– В чём дело, Николь?! Вечер на дворе, а ты спишь! Ты что, забыла про… бой? – последнее слово она проговаривает шёпотом. У меня еле получается расслышать. – Ты же обещала.
Бой? Обещала?
Чёрт! Точно.
– Ты не представляешь, каких трудов мне стоило убедить родителей отпустить меня на ночь глядя! Я давно готова и звоню тебе уже в сотый раз, а ты, оказывается, там мирно спишь! Ты серьёзно?!
Под звук её криков встаю на ноги, включаю свет и тут же натыкаюсь на зеркало напротив. В принципе, даже не удивляюсь. Отражение полностью соответствует моему самочувствию. Лохматые, запутанные волосы связаны в подобие высокого хвоста, лицо серое и припухшее, в глазах полопались капилляры, а штаны с помятой майкой неприятно прилипают к телу, источая едкий запах из смеси сигарет и пота.
Чувствую себя, мягко говоря, дерьмово, а тут ещё разозлённая подруга масло в огонь подливает нескончаемым потоком слов.
– Замолчи и успокойся, Эми! – останавливаю её панику, глядя на часы. Полдевятого вечера. Мы ещё спокойно успеваем к началу. – Так! Дай мне полчаса. Я буду готова.
– С тобой всё в порядке? – после недолгой паузы обеспокоенно спрашивает Эмилия.
– Да, всё хорошо. Мне просто нужно прийти в себя.
– Опять работала всю ночь?
– Да, Эми, – сухо отвечаю, не собираясь в сотый раз объяснять, почему мне приходится заниматься тем, что для благовоспитанной Эмилии Харрисон кажется развратным.
– Я не осуждаю, Ники, просто волнуюсь за тебя.
Вместо ответа тяжело вздыхаю. Я сама волнуюсь, насколько долго меня ещё хватит жить и работать в том темпе, в каком нахожусь последний год.
– Значит, полчаса? – неуверенно мямлит Эмилия.
– Да!
Слышу радостный, облегчённый визг в ответ:
– Спасибо, Николь! Я так рада! Буду ждать тебя у твоего дома!
– Адрес помнишь?
– Да, ты мне присылала.
– Не боишься? – задаю резонный вопрос. Эми не до конца понимает, что именно ей сегодня предстоит увидеть.
– Я приеду на такси и подожду тебя в машине. Выходить не буду.
– И оденься максимально просто. Нельзя, чтобы ты выделялась из толпы.
– Я закупилась в масс-маркете, так что проще некуда, – недовольно отвечает любительница брендовых вещей и дорогих аксессуаров.
– И ещё не бери ничего ценного, а деньги прячь во внутренние карманы.
– Да, я всё знаю. Ты уже говорила.
Я знаю, что надоела ей, но мне необходимо убедиться, что она не явится в один из самых неблагоприятных районов города в безукоризненном, дорогом наряде с внушительной суммой денег, тем самым став лакомой целью для местных карманников.
– Ладно, выезжай, а я быстро в душ.
Не дождавшись ответа, я сбрасываю звонок и выхожу из комнаты. Каждый шаг по дороге в ванную отдаётся болезненными ощущениями, но после горячего душа становится значительно легче. Ошпаривающий поток воды помогает не только смыть остатки сна и вчерашнюю грязь с тела, но и расслабляет мышцы, забитые после очередной танцевальной ночи.
Хотела бы сказать, что я балерина, артистка знаменитого мюзикла или профессиональная танцовщица, разъезжающая по миру с гастролями, но всё это лишь детские мечты, которым не суждено сбыться.
Я — стриптизёрша в элитном ночном клубе. Да, я зарабатываю на жизнь тем, что танцую, раздеваясь перед горсткой богатеньких мужчин, но тем не менее прошу не путать меня с представительницами другой, более древней профессии. Я чётко разметила допустимые границы, которые никогда ни за какие деньги не перейду.
Многие скажут — это не самая лучшая работа для молоденькой девушки, и, само собой, я соглашусь. Но уверяю, оголять тело и разводить мужчин на деньги менее постыдно, чем воровать в магазинах или обкрадывать случайных прохожих. А мне, девчонке из бедной неполноценной семьи, не раз приходилось прибегать к подобному способу добывания денег, чтобы суметь свести концы с концами, не остаться без крыши над головой и не упасть в голодный обморок.
Николина
Выбегаю их дома и вижу, что такси с брюнеткой на заднем сиденье уже ждёт меня возле подъезда.
– Привет! Я до последнего не верила, что ты успеешь так быстро собраться, – дрожащий голос Эми выдаёт степень её волнения. – Нам далеко ехать?
– Буквально пара кварталов.
Диктую водителю адрес и внимательно изучаю подругу. Она действительно одета непривычно просто для неё.
– Не могу не похвалить тебя, Эми, — ты услышала все мои указания.
– Ещё бы! Ты же мне все уши прожужжала, – недовольно фыркнув, она закатывает глаза.
– Не злись, я же не от нечего делать тебя предупреждаю. Просто хочу, чтобы сегодня всё обошлось без проблем. Люди в Энглвуде сильно отличаются от тех, к кому ты привыкла. Лучше лишний раз не провоцировать.
– Верю, – сдавленно произносит, оглядываясь по сторонам. – Я никогда не могла подумать, что в Рокфорде имеются такие районы, – Эми вздрагивает от неожиданных криков на перекрёстке.
– В каждом городе есть подобные районы. Не бойся и главное не отходи от меня ни на шаг. Тогда всё будет в порядке.
– Тебе не страшно здесь жить?
– Было страшно только в самом начале, а потом привыкла. Да и жить мне больше негде. Здесь мой дом. Но ты всё ещё можешь передумать, и мы развернём такси. Ты точно уверена?
– Ты ещё спрашиваешь? Я не могу дождаться, когда увижу своими глазами, как дерётся Марк! Скорее всего, у меня сердце в пятки уйдёт от страха.
Я невольно усмехаюсь.
Сегодняшний бой Марка Эндрюза — наименее страшное зрелище, которое ей предстоит увидеть.
Эмилия — порядочная девушка из образцовой, верующей семьи. И, разумеется, она была обязана запасть на самого разгульного, наглого и испорченного парня. Это же классика. Другого я от неё и не ожидала.
Сколько бы я ни убеждала глупышку, что её постигнет сильное разочарование в предмете своего воздыхания, она мне не верит. По всей видимости, Эми должна самостоятельно наступить на «грабли» под именем Эндрюз, чтобы понять — плохие мальчики меняются только в фильмах или любовных романах, которые она непрерывно любит читать. В жизни вряд ли что-то способно в одночасье выбить из них всё дерьмо и заставить думать о чём-то, кроме себя любимых.
Конечно, я не могу говорить за всех, но Марка я знаю достаточно хорошо, чтобы твёрдо заявить, что кроме смазливой внешности, спортивного тела и денег семьи, в нём нет ничего достойного внимания.
И честно, в моей голове до сих пор не укладывается, как Остина угораздило сплестись со столь пустым человеком. Причем они относят друг друга в категорию лучших друзей, что окончательно меня обескураживает.
Остин, конечно, тоже далеко не ангел, но, по крайней мере, он не считает девушек мусором или одноразовой вещью.
– Ты же познакомишь меня с ним, Ники? – с надеждой спрашивает Эми, на что в ответ я обречённо вздыхаю.
– А разве у меня есть выбор?
– Конечно нет! – страх в её голосе разбавляется восторженными нотами, а большие карие глаза заполняются блеском. – Ты думаешь, я ему понравлюсь?
– Тебе бы несказанно повезло, если бы ты ему не понравилось, но на это нет никаких шансов. Ты прекрасна, Эми.
И я не кривлю душой. У Эмилии очень интересная внешность. Она не относится к стандартным красавицам, да и фигура худовата для её высокого роста, однако своим прирождённым шармом она, как магнитом, притягивает к себе внимание людей любого пола и возраста. И я не стала исключением.
После моего неадекватного поведения с бандой отморозков я окончательно закрылась в себе из-за чувства вины за содеянные разрушения. Я не желала общаться ни с кем, кроме Остина. И так продолжалось до тех пор, пока он буквально за шкирку не притащил меня в один из детских домов Рокфорда. Остин прекрасно знал мою фобию к этому месту, но заверил — чтобы облегчить совесть, мне необходимо начать делать что-то полезное для других.
Там я и познакомилась с нежной, располагающей к себе добротой Эми. Она пару раз в неделю приходила в детдом, где обучала сирот игре на фортепиано или устраивала концерты, чтобы их повеселить. И взяв у неё пример, я начала проводить танцевальные уроки детям, которые посещали мои занятия с большим энтузиазмом.
Медленно, но верно я излечивала себя от гнетущего чувства вины, и, как приятный бонус, у меня появилась близкая и по сей день единственная подруга.
Стоит нам выйти из машины, как я чувствую волну напряжения, исходящую от Эми. Крепко удерживая мою руку, она непроизвольно прижимается ближе.
– Расслабься. Всё хорошо. Нам туда, – успокаиваю её, указывая в сторону внушительных размеров арки, ведущей во внутренний двор, окружённый заброшенными многоквартирными домами.
Оказавшись внутри, мы попадаем в толпу снующих туда-сюда людей, которые перекрикивают громкие биты музыки. Специально возведённые трибуны в несколько рядов вверх, стоящие по всему периметру двора, уже практически заполнены.
Про себя отмечаю, что сегодня желающих насладиться кровавыми боями и заработать или проиграть немного денег гораздо больше, чем обычно.
Николина
У меня часто бывают проблемы с контролем над эмоциями. В частности, резкие вспышки гнева, однако я научилась более-менее с ними справляться, перенаправляя агрессивную энергию в нужное русло. Но сегодня приобретённые и отработанные годами навыки дали тотальный сбой.
Сейчас в меня словно бес вселился. Влетая в один из местных баров Энглвуда, я готова рвать и метать, но не всё подряд, а исключительно одного безмозглого мажора, который никогда не думает ни о ком, кроме себя.
Тело сотрясается, словно в ознобе, руки одновременно холодеют и покрываются влагой с той самой секунды, когда я увидела Остина. Он уверенно продвигался сквозь скандирующую толпу в центр круга, в котором его уже не мог дождаться устрашающий соперник Марка.
Я не способна ясно мыслить и успокоить до максимума повышенный пульс. Перед глазами всё ещё мелькают кадры крови на любимых губах и быстро проявляющиеся синяки на рельефном теле. Даже громкой музыке бара не удаётся затмить в моей голове хлёсткие звуки борьбы, сдавленные стоны и гортанное, злостное рычание, которое мне пришлось слышать ещё пару часов назад в заброшенном квартале, где каждый новый удар по Остину мог оказаться для него последним.
Не успев остановить бой, я медленно крошилась на кусочки, наблюдая, как самый любимый и родной человек после мамы рискует жизнью и отдувается за «друга», который оказался не готов к назначенному им же бою из-за переизбытка алкоголя и наркоты в крови.
Я убью эгоистичного мудака, который всё ещё продолжает свой нескончаемый пир где-то среди такой же вечно обдолбанной публики этого притона. И когда на невысоком балконе дымного помещения я нахожу свою цель, уверенность в моих намерениях только усиливается.
– Николь, мне кажется, тебе нужно успокоиться, – стонет Эми, напуганная моим нестабильным состоянием больше, чем омерзительной и крайне небезопасной атмосферой ночного заведения.
– Молчи! Я предлагала тебе уехать домой, ты отказалась, поэтому теперь не мешай! – рявкаю я незаслуженно грубо, но сейчас мне безразличен как её осязаемый страх, так и неблагоприятное мнение, которое у неё сложится обо мне.
Тащу за собой Эмилию через обкуренный зал, бесцеремонно расталкивая преграждающих путь людей, которые в любой момент способны зарезать меня на том же месте.
Говорю же: полный отбой всем инстинктам самосохранения.
Мы быстро добираемся в другой конец бара, где за большим круглым столом, вальяжно развалившись на кожаном затёртом диване, как ни в чём не бывало расслабляется Марк в компании полуголой длинноногой блондинки.
Я подлетаю к уроду с лицом как с журнала обложки и до того, как он успевает хоть что-то осознать, вырываю коктейль из его рук и выплёскиваю содержимое прямо в самодовольную рожу.
– Что за дерьмо?! – шипит Марк, жмуря глаза. – Жжёт, блять, с-с-сука, какого хрена?! – он продолжает материться, пытаясь нащупать на столе салфетки.
Я тем временем пользуюсь его дезориентацией и наношу череду звонких пощёчин, пока его тупая блондинка даже не пытается остановить меня, лишь обескураженно хлопает наращёнными ресницами.
– Это ты редкостное дерьмо, Эндрюз! – яростно выплёвываю я, с остервенением сжимая свою руку.
И нет, далее следует не очередная девчачья оплеуха, а самый настоящий удар кулаком в челюсть.
– Николь! Что ты творишь?!
Слышу шокированный вскрик Эми, но даже не думаю оборачиваться. Всё моё внимание принадлежит парню, не менее потрясённому внезапной атакой.
Я повторно замахиваюсь, чтобы нанести ещё один смачный удар, но на сей раз Марк успевает среагировать. Резко вскочив с дивана, он хватает меня за плечи и отталкивает, словно пушинку, на несколько метров назад.
Врезавшись в стену, я чудом удерживаюсь на ногах.
– Ты совсем озверела?! Ты что творишь, идиотка?! – кричит и встряхивает головой, стирая с лица капли напитка.
Повреждённая губа покраснела, но крови нет. Так и знала, что нужно было бить сильнее.
– Это ты что творишь? Остин дерётся вместо тебя, пока ты тут девок клеишь и всякую гадость в себя заливаешь! – собравшись с силами, я вновь подлетаю к парню, но Марк с лёгкостью прибивает меня обратно к стене.
– Что за бред ты несёшь, дура?! – заметив мой новый порыв ударить, Марк одной рукой сцепляет оба моих запястья, а второй жёстко сжимает скулы.
– Всегда знала, что ты тряпка, но не думала, что пошлёшь друга драться за себя, – шиплю я, игнорируя его болезненную хватку.
– Ты что, мозги себе отморозила? Никого я никуда не посылал! Я очнулся полчаса назад! Сегодня даже не видел Остина. Так что не неси чушь, Никс!
Меня колотит от его слов. Не верю, не хочу слушать его жалкие оправдания и продолжаю тщетные попытки вырваться из его лап.
– Он рисковал и дрался вместо тебя, мудак! Каждый на улицах знает нерушимое правило: если вызвал кого-то на бой, обязан явиться, пусть даже ползком на четвереньках!
– Не забывайся, Никс, я не с ваших улиц и никому ничего не обязан!
– Тогда какого чёрта вызываешь на поединок такого громилу, а потом в последний момент сливаешься?!
Николина
Быстро преодолевая танцующую толпу людей, Остин тащит меня к выходу. Оказавшись сомкнутой в его сильных руках, я всё ещё злюсь, но больше не вырываюсь. Вдыхаю любимый запах его кожи, и красная пелена перед глазами постепенно растворяется, а тело становится покорным.
Как только мы выбираемся из бара, сильный порыв ветра немного проясняет разум и теперь заставляет дрожать от холода, а не от нестерпимого желания набить наглую морду Марка.
– Дыши, мать твою! Ты совсем с катушек слетела? Я думал, мы договорились, что ты завязала с драками! – негодует Остин, всё ещё удерживая меня.
– Ха! Могу упрекнуть тебе в том же!
– Это был единичный случай!
– Он мог быть последним!
– Но не стал! Успокоилась? – спрашивает он, ощущая, как я обмякаю в его руках. После вспышки агрессии обычно накрывает бессилие.
– Успокоилась, – недовольно бурчу.
– Точно?
– Точно.
Остин осторожно освобождает меня из своих объятий и, немного придерживая, разворачивает к себе лицом.
– Ты что там устроила?
– У Марка должен был быть сегодня бой, и я решила его ему организовать.
Мои слова вызывают у Остина усмешку.
– Значит, я правильно сделал, что вместо больницы приехал сюда, – спокойно сообщает он, заставляя меня оцепенеть.
Единственный источник света на улицы исходит от неоновой вывески бара и пары тусклых фонарей, находящихся в десятке метров от нас. Мне приходится напрячь зрение, чтобы лучше рассмотреть Остина.
Одна щека заметно отекла, слегка прикрывая глаз, правая бровь рассечена, а свежая рана на губе норовит начать кровоточить.
Вспоминаю покрытое багровыми синяками и ссадинами тело и боюсь даже представить, насколько серьёзные повреждения сейчас спрятаны под одеждой. От вновь вспыхнувших перед глазами картинок боя, я замираю, точно скованная льдом, и моё состояние не остаётся незамеченным.
– Никс, ну ты чего? Я же пошутил, не нужна мне никакая больница, – взяв моё лицо в свои ладони, Остин проводит большими пальцами по щекам, вмиг обдавая жаром онемевшие от боли скулы. – Всё хорошо, я выиграл и легко отделался. Без переломов и вывихов. Только синяки и незначительные раны.
– И это называется — легко отделался? Остин, как ты можешь такое говорить? – убрав его ладони с лица, я отстраняюсь и хватаюсь за голову. – Я чуть с ума не сошла, когда увидела тебя там. Ты о чём вообще думал? Ты же знал, что один неверный удар мог отправить тебя не просто в нокаут, а прямиком на тот свет!
– Но заметь, не отправил ни в одно из упомянутых тобой мест. Так что паника отменяется.
– Ты так просто это говоришь? Ты зачем так рисковал из-за этого недоумка?
– Никс, он не просил меня драться.
– Но Лара сказала, что…
– Лара сказала то, что надумала сама, – не дав договорить, поясняет Остин. – Она до последнего считала, что мы едем на бой Марка. Я сказал ей, что буду драться вместо него, лишь когда мы приехали в квартал. На подробности уже не было времени.
– Тогда тем более не понимаю, какой чёрт тебя надоумил пойти на это?
– Всё просто, Никс, мне нужны деньги, да и ты же знаешь правила: если бы боя не было, Марка потом всё равно нашли бы, только драться пришлось бы уже не с одним противником.
– И он получил бы по заслугам. Марк не раз участвовал в боях в нашем квартале и прекрасно знал, что ждёт каждого, кто решит струсить в последний момент.
– Ты же знаешь, что он не трус.
– Не трус, так алкоголик и наркоман! Причина не имеет значения! Он не пришёл, а ты, как всегда, решил погеройствовать, рискуя своей жизнью! – я вновь срываюсь на крик.
– Всё, хватит, успокойся! Не ищи виноватых. Сказал же: я сам всё решил, – Остин приближается и хватает меня за плечи. – Забудь ты уже о Марке! Он не знал, что я выйду в бой. Уверен, не будь он в коме, несомненно, попытался бы остановить меня. Я осознавал, на какой риск иду.
Заметив мой порыв вставить комментарий, Остин прикрывает мой рот рукой.
– Я хорошо знаком с тактикой Глена в драке, так же, как и был в курсе о его неповоротливости и других слабых местах. Я изначально знал, что мои шансы выиграть велики, иначе бы я не вышел на ринг, – договорив, он наконец освобождает мой рот.
– Ты только напрочь забыл про свои слабые места!
– Я никогда ничего не забываю, Никс, хватит выносить мне мозг. Тебе так тяжело остыть и порадоваться, что всё кончилось благоприятно?
– Я радуюсь, Остин, ещё как радуюсь! Просто знай, если бы ты сегодня там… я бы… я бы умерла с тобой на том же месте, идиот! Как же ты не понимаешь, что ты для меня… ты… ты — моя семья. Если с тобой что-нибудь случится, я не вынесу. Только не ты! Мне вообще больше незачем будет жить, – будучи на грани срыва, с трудом договариваю предложение.
Сердитость Остина мгновенно сменяется грустью и сожалением. Не успеваю и глазом моргнуть, как вновь оказываюсь сжата в его тёплых объятиях.
Николина
«Добро пожаловать в Атриум» — загорается надпись на сенсорном экране монитора, когда я прикладываю пропуск к входу для персонала. Дождавшись характерного сигнала разблокировки турникета, прохожу в здание, за последний год ставшее для меня вторым «домом».
Домом, который разительно отличается от Энглвуда — чистотой, комфортом, роскошной атмосферой, запахом денег, удовольствия и безудержного веселья, но назвать эту часть моей жизни более благоприятной язык не поворачивается.
«Атриум» — не простой, заурядный стриптиз-клуб, а место грандиозных развлекательных секс-шоу, где, помимо чувственных танцев и развратных сцен, воплощаются самые смелые эротические фантазии. Это элитное место порочных утех и соблазнов является гордостью близнецов Мэрроу. Внешне братья — как две капли воды, но на этом их сходство заканчивается.
Энтони, или, как он требует называть себя — Тони — некогда успешный танцор, из-за серьёзной травмы завершил профессиональную карьеру на пике славы и теперь является хореографом и постановщиком всех шоу-программ.
Ходят слухи, что вне рабочей деятельности Тони вполне приятный и лёгкий в общении человек, но лично мне ещё ни разу не посчастливилось встретить его светлую сторону. В клубе он надменный, заносчивый, категоричный и крайне импульсивный. Каждая репетиция проходит точно под надзором тирана-перфекциониста, требующего от танцовщиц полной самоотдачи и исполнения всех движений на высочайшем уровне, словно готовит нас не к выступлению перед пьяной публикой, а на сцену Бродвея. Не меньше.
Никогда не забуду кастинг на место стриптизёрши. Это было самое сложное испытание в моей жизни. Но тогда хороший доход был необходим мне даже больше, чем сейчас, поэтому я держалась до конца отбора и танцевала, как в последний раз в жизни, даже несмотря на абсолютную уверенность, что меня не выберут из десятков невероятно фигуристых самоуверенных девушек, которые не только обладали впечатляющими танцевальными навыками, но и умели эффектно преподнести себя.
Всё, что я имела, — страсть к танцам и непреодолимую тягу к сцене, которой, как мне казалось, будет недостаточно, чтобы составить конкуренцию настоящим богиням. Я до сих пор гадаю — сквозь какие волшебные очки смотрел на меня Тони, когда утвердил мою кандидатуру в танцевальный состав «Атриума»?
Не знаю — это звёзды так удачно сошлись, либо мне удалось зацепить его внимание танцевальными способностями? Но в тот день именно я получила работу, и задавать лишние вопросы в мои планы не входило.
Волна радости с ощутимой долей гордости, бесспорно, захлестнула меня, но приятное чувство развеялось, стоило лишь вспомнить, в каком виде и для кого мне предстоит танцевать.
Стриптизёрша, у которой за девятнадцать лет жизни не было ни единого сексуального опыта, должна была искусно соблазнять незнакомых мужиков. Теперь стала понятна моя отчаянная необходимость в деньгах, раз я согласилась на подобное безумие?
И каким же немыслимым образом «неотёсанная пацанка» умудрилась вписаться в мир похоти и разврата, где бал правят умелые соблазнительницы, знающие подход к любому мужчине?
Я и не вписалась, но прекрасная «Аннабель», в роль которой я научилась входить каждую ночь, вполне неплохо справляется со своими обязанностями, в которые входит всё, кроме самого главного.
Досконально изучив контракт несколько раз, в длинном перечне должностных обязанностей я не нашла и слова об интимных связях с клиентами. Но, как оказалось, отсутствие данного пункта не означает, что стриптизёрши не занимаются в клубе проституцией. Ещё как занимаются! Просто никто не афиширует это в официальных документах.
Я сразу заявила, что к подобным способам заработка не готова, и именно этот факт до сих пор является камнем преткновения в отношениях со вторым владельцем клуба.
Эрик Мэрроу от темпераментного брата отличается завидной сдержанностью и рассудительностью. Большую часть времени он спокойный как удав и в той же мере по-змеиному скользок.
Если Тони мало волнует всё, что выходит за пределы постановок шоу, то Эрик руководит всеми остальными процессами клуба и зациклен на постоянном увеличении прибыли бизнеса.
И само собой отказом от предоставления «эксклюзивных» услуг я заведомо сократила заработок как себе, так и алчному начальнику, который с первого дня недолюбливал меня.
Вначале это изрядно напрягало, но позже моя наставница в клубе успокоила, заверив, что для работы в «Атриуме» достаточно понравиться хотя бы одному из братьев. А раз Тони выбрал меня, значит, бояться увольнения не стоит. И вот уже больше года я являюсь единственной стриптизёршей, которая не спит с клиентами, а только мастерски обрабатывает их в зале, выступает в эротических стрип-шоу, танцует полуголой на сцене, пилоне или в клетке, развлекает публику на пару с другой танцовщицей, имитируя сексуальные сцены, и занимается консумацией.
Хотя всё вышеупомянутое, скорее, делаю не я, а моя вторая сторона, которую я вижу каждую ночь в отражении зеркала.
Незнакомка. Чужая. Астрономически далёкая от меня.
Единственное, что скрывает её тело, — чёрный кружевной комплект нижнего белья, инкрустированный множеством мелких кристаллов, кожаная юбка, позволяющая клиентам без труда увидеть тонкую полоску стрингов, и развратные чулки, которые большинство мужчин так и норовят оттянуть за резинку.
Николина
Свежесть вечернего воздуха и встречные порывы ветра наносят по мне удары, но не помогают испытать и доли облегчения.
Бегу в неизвестном направлении, на всей скорости пролетая квартал за кварталом, и даже не смотрю по сторонам. Бегу что есть силы, пытаясь потушить костёр в душе, но он не гаснет, а лишь раздувается шире, выше и ярче.
Тело сотрясает нервный озноб, кожа нестерпимо зудит, пылает. Я всё ещё чувствую мерзкие отпечатки пальцев Филиппа, едкий запах немытого тела и зловонное дыхание у своего лица. Как жаль, что грязь смогу стереть только с тела, а не из воспоминаний.
Бегу, не чувствуя ни боли, ни усталости. Лишь сердце в груди скачет на бешенной скорости, вот-вот норовя вырваться наружу. Но я не имею права останавливаться, мне нужно продолжать. Другого выхода нет. Я не хочу сбрасывать злость на кого-то другого, не хочу никому вредить, как делала это раньше. Слишком отчётливо помню, какие муки совести следуют потом. Они ещё хуже, чем ярость. Я больше не могу этого допустить. Поэтому бегу, не сбавляя темпа. Бегу и даже пытаюсь заплакать, надеясь, что выпущу злость вместе с потоком слёз, но ничего не выходит. Слёз больше нет. Их давно уже нет. В этом вся и проблема.
Бегу, совершенно не видя дороги, нескончаемую череду жилых домов и безликих, редких прохожих. Бегу до тех пор, пока один единственный звук не вырывает меня из внутреннего пекла.
Звук, который я никогда ни за что не забуду. Просто не смогу.
Этот звук — моя фобия. Мой самый страшный кошмар, который превратил меня в то, кем я сейчас являюсь.
Я слышу протяжный звук скрежета тормозящих колёс об асфальт, который много лет назад пронзил мне насквозь сердце. И лишь этот звук, словно холод самой суровой вьюги, вмиг гасит во мне жгучий огонь.
Я выплываю из глубин сознания в реальность за долю секунды до столкновения и чудесным образом успеваю увернуться от капота автомобиля. Свалившись навзничь на каменистую обочину, я до мяса раздираю ладони и ощущаю острую боль в правой ноге. Но какая к чёрту разница? Никакая физическая боль не сравнится с той, что я повторно проживаю в душе. Словно это было только вчера.
Этот звук... Это ужасающий звук. И тело папы…
Не ощущая холода земли, медленно переворачиваюсь на спину и смотрю в ночное, звёздное небо.
– Выше! Ещё выше! Хочу быть выше всех! Хочу быть выше всех звёзд, папа!
Он подбрасывал, а я, растягиваясь всем телом, словно струна, расправляла руки в стороны и представляла, что лечу. Я не боялась упасть и разбиться. Я точно знала, что папа всегда сможет поймать меня, уберечь, защитить. Он же самый сильный из всех, кого я знала.
– Не нужно быть выше всех звёзд, Николина, важнее быть ярче остальных.
Слышу отголоски его слов и задыхаюсь. Папы давно уже нет, и мне так его не хватает. Безысходность, тоска по нему и отчаяние собираются в болезненный ком. Он встаёт поперёк горла и лишает дыхания. Но сердце… оно продолжает бешено стучать, гоняя кровь по телу и напоминая, что я всё ещё жива.
Да, я жива!
Боже… Не могу поверить, что по собственной вине чуть было не закончила свою историю так же, как папа!
Дыхание сбилось от продолжительного бега, голова кружится, ладони с повреждённым коленом нестерпимо саднят, но я живая и не могу сдержать глупой, счастливой улыбки. Столь редкой и искренней.
Перед глазами пролетают цветные кадры длиною в целую жизнь, но щелчок автомобильной двери и мерные, широкие шаги в мою сторону дают понять, что я лежу на земле не дольше нескольких секунд.
Немного приподнявшись, возвращаю капюшон на голову и осматриваюсь по сторонам. В какую именно часть города меня занесло — понятия не имею, но по однотипным зданиям по обе стороны дороги предполагаю, что забежала на территорию одного из городских предприятий.
– Пацан, тебе что, жить надоело?
Сижу к водителю спиной и потому не вижу его, но до неприличия спокойный мужской голос вводит меня в ступор. Словно не он всего несколько секунд назад чуть не сбил насмерть человека.
Превозмогая дискомфорт в колене, я молча встаю на ноги, но сильное головокружение ослабляет тело. Сжимаю веки, ожидая нового падения, однако мужская рука грубо хватает меня за толстовку и удерживает на весу словно провинившегося котёнка.
– Ты что здесь делаешь, сопляк?
От стальных нот в равнодушном голосе кожа на миг будто вспыхивает огнём, а затем покрывается морозным инеем. И желание извиняться перед водителем за свою невнимательность напрочь отпадает.
Воротник толстовки неприятно сдавливает горло, всё же вынуждая меня повернуться к мужчине, чтобы попытаться его оттолкнуть, но легче было бы сдвинуть с места бетонную стену, чем массивное тело водителя. Когда понимаю, что мне не удастся его пошатнуть даже на сантиметр, я прищуриваюсь в желании рассмотреть эту тяжеленую глыбу, но и тут удача явно не на моей стороне — из-за яркого света прожектора прямо за его широкой спиной я не вижу лица обладателя бездушного голоса.
– Оглох, что ли? Ты что здесь делаешь?
Тень раздражения проскальзывает в его словах, когда я продолжаю хранить молчание, опускаю взгляд к своим разорванным штанам и замечаю на них бордовые пятна крови.
Остин
Вы хоть раз горели какой-нибудь идеей настолько, что отдавали всё своё время, силы, знания и мысли на воплощение её в реальность, напрочь забывая обо всей остальной жизни? Если нет, то вы меня не поймёте, точно так же, как и многие окружающие меня люди.
Преподаватели не перестают повторять, что на старте своего карьерного пути для получения стабильного места работы в крупнейших компаниях в первую очередь необходимо концентрироваться на приобретении профессиональных знаний и успешном окончании университета, а не тратить время на разработку своих собственных проектов, в успех которых никто никогда не поверит. Но я лишь тактично помалкиваю и делаю вид, что соглашаюсь с этим спорным суждением, когда очередной лектор со скрежетом зубов ставит мне зачёт за курсовую, которую сдаю с недопустимым опозданием.
Лара постоянно обижается и упрекает в том, что я не умею жить «моментом» и с фанатизмом зарываюсь в работу, напрочь забывая о ней. Хотя, честное слово, я стараюсь проводить с моей любимой девочкой каждую свободную минуту.
Марк день за днём не устаёт названивать и зазывать на очередную вечеринку, отказываясь понимать, что у меня нет ни желания, ни сил, ни времени на это.
Бабушка пусть и не говорит напрямик, но её разочарованный голос в трубке красноречиво даёт мне понять, как сильно она скучает и расстраивается, когда я в очередной раз не прихожу её навестить.
И только Никс не предъявляет никаких претензий, но лишь потому, что у неё самой нет времени на это.
Хотелось бы мне, чтобы в сутках было в два раза больше часов. Это как минимум. Возможно, тогда меня хватало бы и на все остальные аспекты моей жизни.
Хотя нет. Кого я обманываю?
Я бы просто проводил в два раза больше времени у экрана компьютера, тем самым ускоряя темп реализации своих идей, чтобы достигнуть поставленных целей и наконец улучшить свою жизнь.
Не могу сказать, что мне выпала самая тяжкая участь. Да, мать бросила меня сразу после родов, а отец — преступник, который уже много лет гниёт в тюрьме, но в мире, откуда я родом, это вполне обычная история.
Жизнь в Энглвуде никогда нельзя было назвать благополучной, но тем не менее у меня всегда была крыша над головой, еда, одежда и забота самой лучшей в мире бабушки, воспитавшей меня в одиночку.
Мэган Рид — великая женщина, силе духа которой может позавидовать каждый. Именно она научила меня верить в себя, испытывать свои возможности, падать, разбиваться, вновь вставать и не сдаваться, пока не достигну желаемого.
Она дала мне всё, что было в её силах, а остального я добьюсь сам.
И я добьюсь! В этом нет сомнений.
Я уже который час кряду сижу у компьютера в своей комнате в университетской общаге, всецело окунувшись в рабочий процесс. И, наверное, я бы так и продолжал работать до изнеможения, если бы барабанный стук по двери не вырывал меня из виртуального забвенья.
Вскакиваю со стула и тороплюсь открыть дверь до того, как её успеют выбить с петель.
– Лара?
Никак не ожидал, что не на шутку разгневанным гостем окажется моя обычно нежная и милая девочка.
– Что случилось? Всё в порядке?
Вместо ответа она толкает меня в плечо и, словно фурия, влетает в комнату, заполняя всё пространство фруктовым ароматом парфюма.
– Всё ли в порядке? Это ты мне скажи, Остин! Всё ли у тебя в порядке? С головой в первую очередь, – кричит моя любимая брюнетка, даже не догадываясь, как бесподобна в гневе.
Янтарные глаза сверкают хищным блеском, брови изящно сдвигаются, образуя милую складочку над слегка вздёрнутым носом. Нижняя губа дрожит, зазывая наброситься на неё с жарким поцелуем, а непокорные завитки чёрных волос не перестают метаться по худым плечам. Приталенное пальто распахнуто, открывая взору атласное платье, плотно обтягивающее её плавные изгибы. Их вид вмиг устремляет мощный прилив крови к моему паху.
– Мы же договорились, Остин! А ты опять в своём репертуаре. Не отлипаешь от компьютера, погряз в своих системах, кодах, алгоритмах, или что там у тебя… и даже на звонки не отвечаешь! – лицо Лары краснеет от криков, а лоб покрывается испариной.
В последнее время мы часто ругаемся, но в столь свирепом состоянии, кажется, я вижу её впервые.
– Так! Стоп! Я помню, что мы договорились обходиться без истерик. Просто выкладывай по порядку. Что я опять натворил?
– Правильно, ты запоминаешь только то, что важно для тебя! Ты даже не знаешь, что сделал. А точнее, чего не сделал! – в злостном голосе проскальзывает тень обиды. – Ты забыл о наших планах на сегодня! Заметь — о наших, а не только моих! Я тебя прождала целый час. Опять! Но плевать на это, мне не привыкать! Сегодня ты подвёл не только меня!
Делаю над собой усилие, чтобы не выдать удивления. Прокручиваю в голове все возможные варианты ответов на вопрос: почему она ждала меня сегодня? Последним, о чём мы договаривались с Ларой, было официальное знакомство с её родителями, которое должно будет пройти во вторник вечером.
Повторно оцениваю её внешний вид, но теперь трезвым взглядом, а не тем, что у меня так рьяно просит вырваться на волю из штанов.
Остин
– Остин?! Дорогой мой, что ты здесь делаешь?
Не успеваю закрыть за собой входную дверь, как в коридоре на меня набрасывается с объятиями Мэгги. На ней, как всегда, повязан любимый цветастый кухонный фартук, а не по годам свежее лицо и руки по локоть перепачканы мукой.
– Что за вопрос? Ты что, не рада видеть своего бессовестного внука, который наконец пришёл тебя навестить? – с улыбкой спрашиваю я, утыкаясь носом в пучок её седых волос, и вдыхаю пряный и столь родной запах ягод с корицей.
– Я не просто рада! Это же настоящий праздник для меня! Новый год, не меньше!
В пышном букете её счастья я до крови впиваюсь в острые шипы глубоко скрываемой грусти.
– Прости меня, Мэгги, – с горечью извиняюсь за то, что своими страстными желаниями добиться успеха причиняю боль ещё одной дорогой мне женщине.
Мэгги прекрасно понимает, что я имею в виду, но в ответ лишь расплывается в лучезарной улыбке.
– Маленький мой, мне нечего тебе прощать. Я так рада, что ты пришёл. Только почему не позвонил заранее?
– Я звонил. Неоднократно, но постоянно было занято.
– А-а-а! Так это я, наверное, с Кэрол полдня разговаривала. Ты же знаешь эту болтушку. Если она начинает говорить, то остановить её может только сон. Однажды слушала её до тех пор, пока вместо слов в трубке не начал доносится храп. Вот я знатно тогда похохотала.
– Помнится мне, я знаю ещё одну такую же болтушку.
– Ой, ладно тебе! Не зря, значит, мы с этой надоедливой сорокой дружим уже столько лет.
Я снимаю верхнюю одежду и стягиваю обувь, желая поскорее оказаться в своей прежней комнате, чтобы включить проигрыватель ещё со времен деда и растянуться на кровати, наслаждаясь неповторимым звучанием виниловых пластинок.
Сразу после ухода Лары в голове творилась полная неразбериха, что для меня является редкостью. И как бы я ни пытался, но так и не смог вновь сконцентрироваться на работе. Выкурил полпачки сигарет, отправился на тренировку, чтобы окончательно выбиться из сил, полчаса простоял под контрастным душем, но ничего не помогло снять с меня напряжение — ни эмоциональное, ни физическое.
Это будет звучать смешно, но, будучи человеком, который с необъяснимой лёгкостью справляется с эмоциями других людей, сейчас, беспокоясь о том, какой выбор сделает Лара, я совершенно растерян и полон вопросов: как мне унять в себе эту новую гамму весьма раздражительных эмоций, которых, как мне казалось, я никогда не смогу ощутить?
Я не бесчувственный истукан. Нет. Просто когда день за днём на протяжении всей твоей жизни тебя затягивает в водоворот чужих чувств и эмоций, ты перестаёшь понимать, какие из них твои, а чьи ты нагло воруешь у других.
С каждой пройденной минутой после ухода Лары я начинал всё больше ощущать, что ей удалось затронуть именно мои чувства, а не только вызвать обычное отражение её собственных эмоций. И чтобы справиться с новым нестабильным состоянием, мне было необходимо оказаться в единственном месте, где я всегда могу привести свои мысли в порядок и побыть с человеком, который знает, как меня подбодрить.
– Давай, проходи, милый, ты как раз вовремя. Мы уже поставили пироги в духовку. Я пойду умоюсь, а ты топай на кухню.
– Кто это вы? – недоумеваю я, но бабушка уже успевает скрыться за дверью ванной комнаты.
С неподдельным интересом иду в сторону кухни, откуда доносятся звуки готовки, громкий шум телевизора и ни малейшего эмоционального намёка на то, что там кто-то находится. Однако стоит мне оказаться внутри тесной комнаты, как моё и без того требующее разрядки тело пронзает острый приступ возбуждения. Совершенно сбитый с толку, я вновь не понимаю, ощущаю это сам или невольно перенимаю от девушки, стоящей ко мне спиной.
Она одета в мою белую майку, которая на миниатюрной фигурке больше похожа на платье, еле скрывающее впечатляющие задние формы. Влажные волосы длинными прядями спадают до самой поясницы, провоцируя меня спустить взгляд ниже к стройным ногам. А когда девушка тянется до верхней полки, пытаясь что-то достать, и так короткая майка задирается выше, оголяя невероятно аппетитную попку.
От этого шикарного вида кипучая кровь собирается со всех уголков тела и резво устремляется вниз к мужскому центру.
Что за полуголая горячая девчонка хозяйничает на моей кухне?
Ещё несколько секунд продолжаю пялиться на соблазнительную попку, фантазируя о крайне неприличных сценках с ней, а затем замечаю, что девушка всё ещё тщетно пытается достать нужную ей упаковку, которая вот-вот норовит свалиться с полки вниз.
Я мигом подлетаю к ней, успевая поймать пачку сахара за секунду до того, как она упадёт прямо на её светлую голову.
– А-а-а! Остин?! Мать твою! Я чуть инфаркт не получила! Ты зачем так подкрадываешься?!
От испуга она прикладывает ладонь к своей пышной груди, острые соски которой проступают сквозь тонкую ткань майки, а звонкий родной голос вмиг вводит меня в тотальный ступор.
Полный пиздец!
Я готов провалиться сквозь землю от стыда за то, что ещё минуту назад представлял развратные картинки с участием сексуальной незнакомки, которая оказалась моей неугомонной малышкой.
Остин
В детстве у нас троих была своя добрая традиция. Каждый субботний вечер мы проводили вместе у меня дома. Бабушка запекала своё фирменное мясное рагу, а на десерт — ягодный пирог, стойкий аромат которого потом ещё пару дней витал в квартире. Никс, без остановки танцуя под музыку, помогала ей с готовкой и накрывала на стол, а я занимался выбором настольных игр и брал в прокате фильмы ужасов, во время которых мы с бабушкой неудержимо смеялись с того, как истошно визжит Никс на каждом страшном моменте.
Ничего сверхоригинального: простой, но невероятно вкусный ужин, стандартные, всем известные игры, фильмы без особо захватывающего сюжета, но почему-то именно эти субботние вечера я до сих пор вспоминаю с тёплым трепетом в душе.
И на первый взгляд в эту самую минуту кажется, будто всё точно так же, как было тогда: мы снова вместе, за окном царит та же вечерняя тьма, мы в той же скромной квартире, в тесной кухне, на столе тот же ягодный пирог, и даже запах родного дома со смесью сладкой выпечки заставляет поверить, что время ничего не изменило.
Но это не так.
Оно изменило нас.
Сидя за столом и ожидая, пока Мэгги разложит по тарелкам горячий пирог и заварит чай, я украдкой наблюдаю за девушкой, чьи изменения произошли настолько тихо и незаметно, будто в тайне от других, что сейчас, чётко оценивая их масштаб, меня повергает в шок — как можно было раньше не заметить столь кардинальных перемен той, что всегда была прямо перед моим носом?
Быстрая мастурбация в душе помогла мне успокоиться и вернуть себе ясность мыслей. Пусть ненамного, но мне стало легче, и теперь я способен вести себя адекватно и спокойно вступать в диалог. По крайней мере, я был полностью уверен, что хотя бы сегодня без лишних проблем справлюсь с компанией Никс, в присутствии которой теперь моё тело решило отделиться от мозга и жить своей собственной жизнью.
– М-м-м… – откусывая первый смачный кусок пирога, Никс протяжно стонет и в наслаждении прикрывает глаза, а кремовая начинка тягучей каплей сползает с её губ на подбородок.
Мне кажется, от этой сцены я забываю даже своё собственное имя, а член всего за миг пробуждается до полной готовности, словно не он ещё несколько минут назад добирался до финиша.
– Вот это страсть!
Слышу слова Мэгги словно сквозь вату.
– Что? – с трудом отрываю взгляд от Никс, обращая всё внимание на бабушку.
– Говорю: девчонка наша ест с такой страстью, аж приятно смотреть! – поясняет Мегги, закидывая кусочек пирога в рот. – Никогда не понимала, как можно отказываться от сладкого? Это же такая радость жизни — просто пальчики оближешь!
Что в подтверждение бабушкиным словам и делает Никс, слизывая начинку с каждого пальца.
Да это просто издевательство какое-то! Она что, специально это делает, чтобы окончательно добить меня?
Я нервно сглатываю и чувствую, как кровью наливается не только член, но и моё лицо.
– А ты чего не ешь, дорогой? Хорошо себя чувствуешь? Ты сегодня какой-то странный, – бабушка взволнованно касается моего лица.
– Всё нормально, видимо, немного переработал.
– Ох, милый мой, мне кажется, тебе стоит немного умерить свой пыл. Боюсь, что такими темпами ты можешь скоро перегореть.
– Не переживай, мне просто нужно поспать, – сказав это, осознаю, что сон в самом деле может стать решением капитального бардака в голове. – Мэгги, я пробуду у тебя завтра до обеда, поэтому у нас ещё будет возможность провести время вместе, а сейчас я, пожалуй, и правда пойду отдохну.
– Но ты же совсем не поел, – огорчается бабушка, тут же получая от меня поцелуй в макушку.
– И об этом не волнуйся, я не голоден. Но завтра обязательно попробую твой пирог.
– Мой ещё в духовке, а этот Николина готовила, даже несмотря на свои израненные руки.
Слова Мэгги вынуждают виновато посмотреть на Никс, но по её лицу мне ничего не удаётся прочесть. Она смотрит на меня обычным взглядом, словно между нами и не было напряжённого неловкого момента. Или, может, только мне наш эпизод на кухне казался невыносимым?
Поняла ли она, что там со мной произошло? Ощущает ли сейчас, что со мной творится? Если да, то что чувствует и думает по этому поводу? Считает меня озабоченным отморозком, которому мало других девушек и теперь он решил залезть в трусы почти что к своей сестре?
Об ответах на все эти вопросы мне остаётся лишь гадать. Но не сегодня. Не сейчас.
– Всё в порядке, Мэгги, пусть идёт отдыхать. Он в самом деле неважно выглядит, а пирог мы ему оставим, – произносит Никс, словно меня уже нет в комнате, и жадно впивается в очередной кусок выпечки.
Будучи не в состоянии больше смотреть на её «невинное» поедание десерта, я скрываюсь в своей комнате и делаю именно то, о чём мечтал в самом начале, — включаю проигрыватель и раскидываюсь на кровати. Хотя теперь я не уверен, что это поможет мне достичь желаемого расслабления. Как, впрочем, и глубокого сна.
***
Тёплое ламповое звучание виниловой пластинки всё ещё продолжает ласкать мой слух, когда в кромешной темноте мне удаётся расслышать тихий звук открывающейся двери, мерное дыхание, осторожные неторопливые шаги, а вслед за ними сильный стук о деревянную ножку кровати и сдавленный болезненный стон.
Николина
Если бы, проснувшись сегодня, я знала, что вместо очередной ночи в окружении похотливой публики «Атриума» я буду сгорать от выразительного взгляда единственного мужчины, которому хочу всецело себя отдать, то сначала бы я просто не поверила, а затем однозначно потеряла бы от счастья рассудок.
Хотя я его и потеряла, только чуть позже, и вовсе не от счастья.
Сегодня я растворялась под завораживающим прицелом зелёных глаз, в которых впервые пробудилось нечто взаимное, что-то нереальное, но столь долгожданное, что прежде видела лишь во снах.
Этот незнакомый взгляд заставил меня поверить и горько обмануться в том, что Остин наконец-то меня увидел. Но увы, это был всего лишь мираж. Поистине сказочный и столь беспощадно жестокий.
Всю свою жизнь я была девочкой-проблемой. Настоящим человеком-косяком. Мне не вспомнить всех раз, когда я билась, царапалась, спотыкалась, падала и ввязывалась в драки, покрывая своё тело множественными ушибами, глубокими порезами и синяками.
Я в самом деле знакома с огромной палитрой всевозможной боли, и сейчас с уверенностью могу сказать, что ни одна из них не сравнится с той, что сломала меня пополам, когда Остин сказал мне это:
…Ты же знаешь, что я бы никогда ничего с тобой не сделал. Я просто был не в духе, немного крыша поехала, а ты попалась под руку и… в общем… можешь об этом просто забыть? Пожалуйста. Такого больше не повторится. Обещаю…
Его слова отдаются гулким эхом в голове и раз за разом разбиваются об углы сознания, разрушая остатки моей и так искалеченной души.
…Ты же знаешь, что я никогда ничего бы с тобой не сделал…
Я знаю… Конечно, знаю!
Но всё равно его слова, словно вогнали в моё сердце кол с шипами, а затем безжалостно прокрутили за рукоятку. Наверное, лишь с подобной болью я могу сравнить ту беззвучную агонию, что смиренно стерпела этим вечером.
Каждый раз, стоит мне увидеть Остина, во мне начинает происходить упорная борьба. Годами долгое сражение с моим безоговорочно любящим сердцем. И всё ради того, чтобы просто не выдать свой главный секрет — как сильно и бесповоротно я влюблена в того, кто меня по-настоящему не видит и не «чувствует».
Да, не знаю почему, но необъяснимая эмпатия Остина на меня не действует. Со всеми работает, а со мной — нет. Может, я какая-то бракованная, но этот странный факт лишь способствует чёткому исполнению роли, что отведена мне в его жизни.
И, знаете, долгие годы притворства отточили мой навык скрывать от него свои чувства до профессионального уровня, позволяя мне с завидным успехом подавлять и заталкивать любовь к Остину в самый дальний ящик на дне моей души, закованный железными цепями и множеством неприступных замков.
Я так долго молчу, потому что уверена — моя любовь ему не нужна. И сегодня Остин вновь дал мне это понять.
Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как мы легли в кровать. Пять минут? Десять? Час? А может, больше? Но даже умирая от усталости, я всё равно не могу уснуть. Слышу сонное сопение Остина за своей спиной и пытаюсь сдержать трепещущее сердце, что отчаянно рвётся к нему.
Мне никак не найти удобной позы: любое движение по мятой простыни и даже прикосновения к самой себе сейчас отдаются предательской дрожью в самой жаркой и влажной точке внизу живота.
Всеми силами приходится удерживать себя от жизненной потребности прикоснуться к Остину и ощутить, что значит быть любимой им. Вслушиваюсь в ночную тишину, в протяжные завывания ветра за окном, рассматриваю комнату в холодном лунном свете и непрерывно слежу за беспокойным колебанием танцующих теней на стенах, которые с улицы отбрасывают раскидистые ветки деревьев.
Чёрт! Пусть будет проклят этот злосчастный день, у которого нет ни конца ни края. На сколько ещё мне хватит сил терпеть подобное издевательство?
Как бы я себя не убеждала, но я не бездушный робот, а всего лишь живой человек! Обычная девушка, зверски уставшая день за днём натягивать на себя чужие лживые маски. Я просто хочу быть собой! Хочу быть настоящей! Хотя я даже не уверена, что всё ещё помню, что это значит.
Наплевав на здравый смысл, я медленно, так, чтобы не потревожить сон Остина, поворачиваюсь к нему. Его голова мирно покоится на ладони, а лицо выглядит расслабленным. Даже не помню, когда в последний раз видела его спящим, но это завораживающее зрелище.
Отросшие пряди тёмных волос свободно спадают на лоб, глаза плотно закрыты, лишь легонько подрагивают пушистыми ресницами, а манящие губы так загадочно, словно радуясь чарующим снам, почти незаметно расплываются в самой прекрасной на свете улыбке.
Что же тебе снится, Остин?
Задаюсь безмолвным вопросом и впиваюсь ногтями в порезы ладоней, чтобы удержать себя от прикосновений к его коже, а затем делаю самую большую ошибку из всех, что могла совершить — опускаю свой жадный взгляд с его спящего лица ниже.
Перед сном Остин снял с себя испачканную майку, поэтому мне хватает всего доли секунды, чтобы в красках представить, как провожу руками, а после языком и губами по его спортивной рельефной фигуре.
По широкой линии плеч я неспешно перехожу к крепким рукам, которые теперь даже не приходится напрягать, чтобы проявлять развитые мышцы и силу.