Валлийская колдунья

Глава 12

— Сядь вон там.

Уинн послушалась Клива только потому, что не знала, что делать. Весь день ее бросало от одной крайности к другой. От одного буйного чувства к другому. И теперь, глубокой ночью, во время сильнейшей бури, она оказалась в конюшне наедине с человеком, к которому ее необъяснимо притягивало, но который упрямо желал только поговорить с ней.

Она услышала резкие щелчки кремня о сталь, пока он разжигал фонарь, висевший на колышке возле двери. Когда наконец это ему удалось, все помещение с низким потолком заполнилось тусклым желтым светом.

Уинн удрученно села и уставилась на мокрую ткань, ясно очертившую изгибы ее тела. Ни одна деревенская шлюха не выглядела так бесстыдно соблазнительно, как выглядела в эту минуту она. Любая приличная женщина безмерно обрадовалась бы, что мужчина, оказавшийся рядом с ней, не собирается тут же воспользоваться ее слабостью — тем более учитывая, какую прыть она проявила. Тем не менее она… она не могла отрицать, что была разочарована.

Божья матерь, что же в ней такого дурного? Хотя разумно было бы обрадоваться, что Клив отстранился, ее тело ныло от желания. Это было похоже на отчаянный голод, не обратить внимания на который Уинн не могла.

Она взглянула на Клива и увидела, как напряжено его лицо. Он тоже промок, рубаха облепила его широкие плечи и мускулистый торс. Он откинул длинные волосы со лба и стер с лица капли дождя. Но его глаза, обращенные к ней, горели, и она знала, что вовсе не дождь отвлек его, а она сама. Эта догадка принесла ей скупую радость.

Он прошелся по центральному узкому проходу конюшни и повернул назад. Рассеянно выругавшись, он наконец остановился прямо перед ней.

— Дело в том, Уинн, что, несмотря на все твои возражения, сэр Уильям имеет право знать, кто его сын… его ребенок, — исправился он. — Это право защищено законом…

— Каким законом? — решительно спросила она, скрывая пылкую страсть за более безопасным чувством злобы. — Английским или валлийским?

— И тем и другим, черт возьми. И помимо законов человеческих есть еще закон Божий. Или ты предпочитаешь и его отрицать?

— Когда Господь говорил, что насильник имеет права на свое дитя? Где?

— Проклятье, Уинн! Ты все усложняешь гораздо больше, чем есть на самом деле, — пробормотал Клив, проводя обеими руками по своим мокрым волосам. Потом он направил на нее пронзительный взгляд. — Что гласит четвертая заповедь? Почитай отца твоего и матерь твою. Но ты все равно готова лишить этого ребенка возможности почитать своего отца.

— А ты намеренно толкуешь заповеди в их самом узком смысле, — возразила она. — Я воспитала этих детей в почитании и уважении тех, кто заботится о них. Так, как этого требует Бог.

Клив нахмурился.

— Не в этом суть. Каждый ребенок должен знать, кто его родители, особенно если они не против. А лорд Сомервилл даже горит желанием.

Уинн вздохнула и на секунду прикрыла глаза, чтобы справиться с охватившей ее нестерпимой болью.

— Возможно, он и горит желанием, а вот я — нет, — наконец едва слышно ответила она.

Наступила тишина, нарушаемая только завыванием ветра и далекими раскатами грома. Уинн беспокойно наблюдала за ним, ожидая вспышки гнева. К ее удивлению, однако, он снял с перегородки треногую табуреточку и поставил на утоптанный земляной пол прямо против девушки. Она испуганно отпрянула, когда он опустился на табуретку и зажал ее руки в своих ладонях.

— Послушай меня, Уинн. Просто послушай. Ты уже не сможешь ничего изменить. Этот ребенок поедет со мной. Гуинедд знает, что так должно быть, и никуда от этого не деться. Дрюс тоже знает. А теперь, из-за собственного безрассудства, ты заставила детей сомневаться в твоих доводах. Расскажи-ка мне, как прошла ваша беседа?

Уинн с усилием проглотила комок в горле, глядя куда-то поверх его левого плеча. Пускай она не могла избежать этого неприятного разговора, но ей совсем не обязательно смотреть в эти слишком проницательные глаза.

— Я поговорила с ними.

— Ты рассказала детям об их родителях?

Уинн кивнула.

Он погладил ее руки.

— Значит, им известно, зачем я приехал в Раднорский лес?

Она снова посмотрела ему в глаза, нисколько не пытаясь спрятать злость и боль, которую он ей доставил.

— Им известно, что ты приехал украсть кого-то одного из того единственного дома, который у них есть.

Клив шумно вздохнул, но, когда она попыталась высвободить руки из его теплых ладоней, он только сжал их крепче.

— Итак, который же из них ребенок сэра Уильяма?

На этот раз ей все-таки удалось вырвать руки.

— Не знаю!

— Уинн, это бесполезно. Скажи мне правду.

— Это и есть правда, негодяй! Ворюга! — добавила она для весомости.

— Негодяй — возможно. Но вор? — Он мрачно оглядел ее. — Нет, я не вор, Уинн, и даже ты в глубине души вынуждена это признать.

Не в силах вынести мысль, что, возможно, он прав, Уинн вскочила. Но он поймал ее за руки и грубым рывком усадил на место. Наклонился к ней и пригвоздил грозным взглядом.

— Тебе не избежать этого, Уинн. Даже если мне придется вытягивать из тебя каждый факт, что ж, пусть так и будет. Но больше ты не скроешься от меня!

Уинн очень старалась казаться холодной, столкнувшись с такой яростью, но боялась, что он видит ее насквозь. Поначалу ей удалось загнать его в угол, но теперь он отражал ее удары.

— Итак, — он отпустил ее, но сидел по-прежнему наклонившись к ней и упершись руками в колени. — Изольда — твоя племянница, ты сама рассказывала. А ее отец… — Клив замолчал, внезапно запнувшись.

— Ее отец неизвестен, — сухо закончила за него Уинн. — Им мог быть любой из многих англичан, которые… которые насиловали мою сестру.

Клив откашлялся.

— Лорд Сомервилл говорил о женщине, которую… он держал у себя все три месяца, что пробыл в этих краях. Она была темноволосая…

— Как большинство валлийцев в южных горах.

— Да, но звалась она Ангелина.

— Вряд ли это валлийское имя.

— Думаю, он дал ей ласковое прозвище.

Она посмотрела на него уничтожающим взглядом.

— Как это характерно для англичан — давать своим жертвам ласковые прозвища.

— Черт побери, Уинн. Ты только все усложняешь для нас обоих. — Он злобно сверкнул глазами. — Итак, ты сказала, что мать Бронуэн была очень молода.

— Двенадцать, — гневно бросила девушка. — Ей было двенадцать, когда у нее родился ребенок. Но только одиннадцать, когда ее изнасиловали!

Клив заскрежетал зубами.

— Тогда Бронуэн исключается. Сэр Уильям описывал Ангелину как молодую женщину, так что она не была ребенком.

Уинн презрительно вздернула подбородок, хотя сердце еще сильнее сжалось от страха.

— Как здорово получилось. Ты приехал в поисках мальчика, и теперь обе девочки сами собой отпали. Боюсь, однако, что дальше сузить круг тебе не удастся. Обе матери мальчиков мертвы. Они были не из деревень, а из отдельных поселений в глухих лесах и горах. Я уверена, что ни одну из них никогда не звали Ангелиной.

С минуту Клив смотрел на нее, и ее вновь охватил страх.

— Как же их звали?

— Не знаю.

— Ты лжешь.

— Нет! Я сама в то время была еще ребенком. Спроси Гуинедд. Хотя готова поклясться, ты это уже сделал и не получил вразумительного ответа. — Она горестно улыбнулась. — Вот видишь. Никто не знает их имен. Следы теряются, сэр Клив. Твой расчудесный английский лорд никогда не узнает, который из этих мальчиков его истинный наследник — если вообще такой здесь есть.

Короткую минуту она упивалась своей победой, глядя, как он растроенно хмурится. Но затем он прищурился, и лицо его приняло решительное выражение.

— Возможно, сэр Уильям определит своего наследника, когда увидит мальчика. Возможно, какая-нибудь черточка позволит узнать, кто его сын.

— Никто его здесь не собирается принимать. Не вздумай привезти его в Раднор, иначе я…

— Угрозы бесполезны, Уинн, так что побереги дыхание. Кроме того, я и не думал привозить его сюда.

— Тогда как же… — она замолчала, словно ее оглушил истинный смысл его слов. — Не хочешь же ты сказать, что… Нет, даже ты не сможешь совершить такую жестокость — забрать их всех.

Но именно так он и собирался поступить. Она поняла это по тому, как он отвел глаза, чуть откинувшись назад. Он понимал, что поступает дурно, и даже испытывал легкое чувство стыда. Но что означает легкий укор совести по сравнению с наградой, которая ждала его в Англии? Уинн с трудом отдышалась, когда сильная боль сковала ее грудь. Как он мог решиться забрать всех трех ее мальчиков? Как он мог? И все же боль была вызвана не только страхом за своих детей, но и глубоким разочарованием в этом человеке. Несмотря на их непримиримые разногласия, Уинн все же отдавала ему должное — теперь она понимала, что это было глупо с ее стороны, — как человеку чести, обладающему благородством и порядочностью. Но теперь…

Она покачала головой, не веря ему, устремив неподвижный взгляд на затененное лицо. С одной стороны его освещал фонарь, а другая половина лица оказалась в темноте. Как добро и зло. Как красота и уродство, которое часто прячется под маской красоты. Таких привлекательных мужчин Уинн еще не встречала. Но его душа… его душа была черна, как смертный грех.

— Я ни за что не позволю, — предупредила она дрожащим голосом. — Ни за что, — повторила Уинн, мысленно приказывая ему не отводить трусливо глаз.

— Как только все выяснится, остальные дети вернутся в Уэльс, — сказал он, выдержав ее угрожающий взгляд.

Но до Уинн дошли не только эти слова. Лицо Клива оставалось абсолютно бесстрастным, оно не выражало ни торжества победы, ни вины. Все его эмоции, казалось, были подчинены строгому контролю и спрятаны в глубине холодных глаз. И все же Уинн неожиданно прочитала его мысли так ясно, словно он их выразил вслух.

Ей бы следовало возрадоваться, потому что Раднорское видение не посещало ее последние дни, с тех пор как он приехал. Только раз, после того как она почувствовала его присутствие в лесу, на Уинн снизошло смутное озарение, которое обычно помогало ей, — это когда она поняла, что он намерен жениться на одной из дочерей сэра Уильяма. А теперь она поняла, что он намеревается забрать с собой в Англию не только трех ее мальчиков, но и ее.

Она в панике отпрянула, охваченная внезапным ужасом. Англия — источник всех ее бед. Край, который она ненавидела всю жизнь. Одна мысль о том, чтобы поехать туда, заставила ее содрогнуться.

— Я не поеду, — категорично заявила она, хотя и еле слышно. — Не поеду, и, что бы ты ни говорил и ни делал, тебе не заставить меня.

Одна его бровь поползла вверх, и он с удивлением уставился на нее.

— Как ты догадалась… — Но тут он стиснул зубы. — Впрочем, неважно. Как неважно и то, что ты не согласна. Мальчики отправятся со мной. Неужели ты отпустишь их одних в такое путешествие? Неужели ты откажешься быть рядом с ними, когда их встретит отец, откажешься увидеть дом, который их ожидает? — Клив склонился пониже. — Откажешься удостовериться, что наследник огромного поместья выбран правильно?

Раздираемая волнением за детей и собственным страхом, Уинн отшатнулась назад и, запутавшись в мокрой одежде, упала на ворох соломы, спеша отдалиться от него на безопасное расстояние. Но каково же это безопасное расстояние? Хотя глаза его исчезли в глубокой тьме, его мысли по-прежнему достигали ее и мучили.

«Поедем со мной, Уинн, — дошел до нее молчаливый призыв. — Все равно ты так или иначе будешь моей. Мы оба знаем, что это неизбежно».

— Нет, нет, — пробормотала она, все еще неловко отступая в темноту конюшни.

Но он настиг ее, словно сам дьявол, легко скрутив по рукам и ногам, хотя она изо всех сил вырывалась. Только когда она исчерпала все силы и ее руки оказались крепко зажатыми, он схватил ее за длинные мокрые волосы и заставил взглянуть прямо в глаза.

— Черт бы тебя побрал, женщина! Да выслушай же ты меня наконец!

— Зачем? — почти прорыдала она. — Чтобы ты мог исказить правду и сделать из нее то, во что ты сам хочешь верить? Чтобы ты мог успокоить свою совесть?

Она ощутила его учащенное дыхание и поняла, что сама так же дышит, они были крепко прижаты друг к другу, и их разделял только древний кристалл ее амулета. Сейчас ей не нужно было никакого раднорского видения, чтобы понять, какие мысли проносились у него в голове. Ее тело само почувствовало их и с порочностью, которую она никак не могла постичь, потянулось навстречу ему.

Он тут же зло выругался. Затем отстранил ее на расстояние вытянутой руки.

— Нет, ты поедешь, Уинн. Хотя бы только для того, чтобы решить, что лучше всего для ребенка сэра Уильяма. Ты поедешь, чтобы убедиться, насколько легко Артур или Рис с Мэдоком привыкнут к новому дому. Ты поедешь потому, что так будет лучше для твоих детей.

С этими словами он оттолкнул ее еще дальше и прижал руки к бокам.

— А теперь ступай, иначе я за себя не отвечаю. Ни перед Дрюсом, ни перед тобой.

Кливу не пришлось повторять дважды. Позабыв о буре и не заботясь о том, что ее плащ брошен где-то на полу в конюшне, Уинн молниеносно повернулась и бросилась к двери. Она выбежала в дождь, ослепивший ее своей яростью, ветер рвал на ней промокшее платье. Она неслась к единственному крову, который знала, к единственному утешению, которое было у нее последние семь лет.

Бабушка Гуинедд была ее последней надеждой. Уинн успокаивала себя, с трудом перебирая босыми ногами по грязи и скользким камням. Бабушка Гуинедд должна помочь ей. Обязательно.

Уинн стояла неподвижно как каменное изваяние, устремив взгляд на Черную Гору, и, хотя низкие облака скрыли две неровные вершины, она все равно мысленно представляла их. На грязном дворе перед замком кипела жизнь. На лошадей навьючивали провизию. Воины проверяли седла и подпруги. Дети бегали с возбужденными криками и всем мешали, пытаясь помочь.

Кук плакала, прикладывая к лицу фартук, даже когда всучивала Дрюсу еще один круг твердого козьего сыра. Но она одна проливала слезы, с горечью отметила Уинн.

Хотя бурные хлопоты протекали у нее за спиной, Уинн не нужно было смотреть, чтобы знать, что происходит. Гуинедд наверняка восседает в своем любимом кресле, наслаждаясь скудным теплом прозрачных солнечных лучей, которые иногда прорывались сквозь утренние облака. Она уже успела подозвать к себе всех детей по очереди и с каждым тихо переговорила. Дрюс и его брат Баррис тоже уже получили наставления от Гуинедд.

Теперь она поджидала Уинн, но та не была уверена, что сумеет заставить себя проститься с бабушкой по-дружески. Неужели Гуинедд надеется на это?

И все же Уинн не могла больше злиться ни на бабушку, ни на Дрюса, хотя они того заслуживали. Она была слишком измождена и душевно, и физически, у нее остались силы только на то, чтобы стоять в стороне от всех, упиваясь своим одиночеством и несчастьем.

Те, кого она всегда считала самыми надежными людьми, предали ее. И Гуинедд, и Дрюс встали на сторону этого коварного англичанина. Всю ночь напролет, когда за окном бушевала буря, она спорила сначала с бабушкой, а затем с тем, кто считался когда-то ее другом. Уинн ругалась и кричала. Угрожала и запугивала, затем, когда это не помогло, умоляла и плакала.

Но, несмотря на все ее бурные сцены, эти двое остались тверды — хотя Дрюс пару раз, казалось, начинал сомневаться. Но Гуинедд сама стойко держалась своего и его заставила не отступать. Этот Сомервилл желал передать значительное наследство своему сыну, хотя ребенок был всего лишь бастардом да еще наполовину валлийцем. «Какие возможности для ребенка!» — снова и снова повторял Дрюс. «Какое благо для Уэльса!» — без конца твердила Гуинедд.

Уинн ни за что не соглашалась, но в конце концов ее уговорили. Что могла сделать одна женщина, когда противник объединил свои усилия с ее домашними?

Она тяжело вздохнула, усилием воли подавляя слезы и не выпуская из рук Раднорский амулет. Ей казалось, что она выплакала все слезы. Клив Фицуэрин, расположившийся в главном холле, наверняка слышал каждое злобное слово, произнесенное ею в спальне у бабушки, как и все ее слезные мольбы. Но он не слышал, как она рыдала на исходе прошлой ночи. Она плакала в тишине, завернувшись в простыни, пока слезы не иссякли.

Вчера она почти не видела Фицуэрина, потому что провела все время в лесу, где прятала свою боль и искала утешения в знакомых уголках. Но напрасно. День отъезда настал, а она и теперь не была готова ехать, как и раньше.

— Уинн!

Услышав робкий голосок Изольды, Уинн очнулась. Она безуспешно попыталась улыбнуться, а потом просто взяла племянницу за руку и крепко сжала.

— Я… Я думаю, тебя ждет бабушка Гуинедд.

Уинн, всхлипнув, кивнула.

— Да. Я знаю.

Затем, решив показаться такой же непреклонной, как прежде, Уинн гордо вздернула подбородок и направилась к бабушке.

Она увидела, что с десяток или более лошадей уже готовы отправиться в путь. Дети сбились в кучку. Воины, англичане и валлийцы, ждали только сигнала «по коням». Приказ, наверное, отдаст Клив, подумала она. А тот медлил, ожидая, пока она попрощается с Гуинедд.

Интересно, сколько он так сможет ждать, подумала Уинн. А что если она откажется подойти к бабушке? Что если она откажется сесть на лошадь? Но на это было глупо надеяться. Незачем дольше откладывать расставание. Собрав все высокомерие и гордость, она подобрала одной рукой простую дорожную юбку из грубой шерсти и осторожно ступила на грязный двор.

— До свидания, бабушка. Не болей, пока меня не будет.

Ответа не последовало, и решительность Уинн была слегка поколеблена. Взгляд Уинн, вперившийся куда-то повыше бабушкиного плеча, скользнул на ее невидящие глаза. Только тогда старая женщина заговорила.

— С нами все будет в порядке. Но мы будем ждать твоего возвращения каждый долгий день, пока тебя не будет.

— Даже несмотря на то, что я вернусь, лишившись одного, а то и двух своих сыновей?

Гуинедд не отреагировала на укор, прозвучавший в тихом голосе внучки.

— Может случиться так, что ты вернешься с большим достатком, чем увозишь, — загадочно произнесла старушка.

Уинн хотела было съязвить, но замолкла на полуслове, открыв рот. Она склонилась к седовласой женщине.

— У тебя было видение? — спросила она, отбросив враждебность.

Лицо Гуинедд приняло серьезное выражение, знакомое Уинн с детства.

— Я уже стара, внучка. И зрение и видения давно покинули меня. Но некоторые вещи лучше видит сердце, а не глаза. Этот путь, который ты начинаешь с такой болью, закончится радостно. Я чувствую это здесь, — проговорила она, прижав шишковатый кулачок к костлявой груди.

Уинн широко распахнула глаза, и в ее сердце зажглась крохотная искорка надежды. Она опустилась перед бабушкой на колени, не заботясь, что грязь пристанет к юбкам, и схватила руку Гуинедд.

— Значит ли это… возможно, ни один из наших мальчиков не приходится сыном английскому лорду? Возможно, как только он увидит их, то поймет…

Уинн замолчала, потому что старушка печально покачала головой.

— Дитя мое, да ты более слепа, чем я, раз видишь только то, что хочешь видеть. Разве я не учила тебя, что Богиня-мать, да и Бог-творец видят гораздо лучше нас? Так доверься им и позволь указать тебе путь.

Уинн села на пятки. Надежда, которая было затеплилась в ней, моментально угасла.

— Довериться им? — презрительно бросила она. — Они дважды присылали сюда англичан. Они лишили меня не только родителей, но и единственной сестры. Теперь они пытаются отнять у меня детей. И я еще должна им довериться? — Уинн покачала головой. — Нет, никогда.

Старушка вздохнула.

— Бог послал тебе детей взамен потерянной семьи, — расстроенно напомнила она внучке. — Если будешь здесь Вещуньей, ты должна чувствовать больше, чем обыкновенный человек. Ты должна научиться видеть не только глазами.

Но Уинн была не в настроении слушать. Она резко поднялась и отступила от бабушки.

— Прощай. Кажется, всем не терпится отправиться в путь. За исключением меня, разумеется.

На секунду их глаза встретились: одни — потухшие от возраста, но в то же время очень целеустремленные, другие — молодые и блестящие, тем не менее, наполненные страхом и неуверенностью. И болью.

— Подойди поцелуй меня, — сказала бабушка, протягивая руку.

Уинн неловко наклонилась и коснулась губами морщинистой щеки. Хоть она и злилась из-за бабушкиного упрямства, ее внезапно охватило чувство любви к старой женщине.

Гуинедд тоже, должно быть, это почувствовала, потому что улыбнулась, когда Уинн выпрямилась.

— Доверься будущему, дитя мое. Доверься Богине-матери и Богу-отцу. Судьбе, если хочешь.

Уинн попыталась найти в бабушкиных словах утешение, но не смогла. Она пересекла двор и, избегая взглядов Дрюса и Фицуэрина, подошла к спокойной кобыле, которую для нее подготовил Дрюс. Посмотрев на детей, которые наконец притихли, Уинн ободряюще улыбнулась им.

Потом все сели на коней. Изольда и Бронуэн ехали с Дрюсом и Баррисом, Рис и Мэдок устроились впереди двух англичан. Уинн предполагала, что Артур поедет с ней, но мальчик настаивал на том, чтобы ехать с Кливом. Прежде чем она смогла возразить, вмешался Дрюс и напомнил ей, что она не очень часто сидела в седле и что, возможно, так даже лучше, по крайней мере пока она не привыкнет к лошади.

Уинн почувствовала комок в горле. Никогда еще ей не было так одиноко. Выезжая со двора, она слышала дружелюбные выкрики тех, кто остался, и громкое завывание Кук. Но Уинн устремила взор вперед, изо всех сил моргая, чтобы не расплакаться.

Доверься судьбе. Все дело в том, что существовал всего один человек, к которому у нее было доверие, — она сама. Если ей суждено спасти своих детей из лап бездушного английского лорда, придется доверять только себе.

А разве ей самой не нужно спасаться от Клива Фицуэрина?

Странная дрожь пробежала у нее по спине, но Уинн стойко поборола ее. Рука скользнула к увесистому кисету на талии. В нем она везла небольшой запас монет. Но что было важнее, в кожаных складках разместилась настоящая кладовая. Пусть он только попробует смутить ее своими обжигающими прикосновениями и дурманящими поцелуями. На этот раз она не растеряется. Самые быстродействующие порошки. Самые коварные коренья и мази. Увезти удалось лишь крошечные порции, поэтому придется все время быть начеку, выжидая удобный случай. Из своих обширных запасов она выбрала самые сильные и действенные снадобья. Остальное можно будет найти в лесу.

Уинн вздернула подбородок и уставилась Кливу в затылок. В лучах восходящего солнца его темные волосы блестели, неожиданно напомнив ей, как она вплетала пальцы в эти длинные пряди.

Какая же она все-таки порочная!

Уинн отвела взгляд от проклятого англичанина и снова уставилась на Черную Гору, оставшуюся слева. Дрюс сказал, им предстоит провести в пути четыре или пять дней. За это время ей нужно придумать, как отделаться от сэра Уильяма.

Уинн напомнила себе, что отныне ей не придется воевать с англичанами. Дрюс и Гуинедд не позволят. Теперь ей предстояло убедить английского лорда, что ни один из ее мальчиков не приходится ему сыном.

А если ничего не выйдет?

Если ничего не выйдет, тогда опасные для здоровья снадобья, которые она везла в кисете, помогут ей только в одном — отомстить.

И если это все, чем они окажутся полезными для нее, значит, так тому и быть.