– Таки отведать боевого гуся? – выдвинула предположение Марьяна.

– Нет, – многозначительно усмехнулся Стаховский. – Повторить все сначала.

– Серьезно? – подивилась женщина. – Вот прямо сейчас?

– Никогда никого так не хотел, как тебя, еще семь лет назад. – Он смотрел на нее смешливым взглядом. – И вдруг ты здесь, все так же прекрасна, великолепна, притягательна до потери разума, и теперь свободная. А я все так же тебя хочу. Так же и еще больше. Ну что я могу сказать, дорогая: не стоит дергать мужчину за либидо, оно таки может взыграть.

– О-о-о-о, – протянула Марьяна в тон ему и шевельнула бедрами, – я определенно чувствую, как оно взыграло.

– Да, – усмехнулся Стаховский, – оно у меня такое.

И, медленно опустив голову, накрыл ее губы новым поцелуем.

Из постели они умудрились выбраться где-то через час. «Боевой» гусь к тому времени дотомился до того состояния, когда мясо становится нежнейшим, само отваливаясь от костей. Салаты, правда, подувяли, особенно листовой, зато вино «надышалось» в самый раз до нужной кондиции.

Поминутно целуясь, прикасаясь друг к другу, словно не могли рук удержать, они все же сумели выставить блюда на стол, сесть за него и даже отдать должное гусю и салатам, и лишь немного, скорее символически обозначая званый обед, пригубить вина, настолько оба сейчас не нуждались ни в каком дополнительном допинге для и без того зашкаливающих эмоций, чувств, внутреннего трепета, все еще не отпустивших после двух потрясающих оргазмов ощущений.

– Помнится, ты обещал поведать о дедушке и своем имени, – предложила поговорить Марьяна, чтобы остудить немного накал, переполнявший их обоих, да и ей было на самом деле интересно узнать как можно больше о нем.

– Да, – улыбнулся понимающе и благодарно Ян, принимая «подачу» к разговору. Остыть им обоим точно не мешает хоть немного. Да и ему хотелось рассказать ей. – Про дедушку. Ян Борисович Стаховский. Его предки по отцу были выходцами из той части Белоруссии, которая когда-то принадлежала Речи Посполитой, и осели в Москве еще до всех революций, в конце девятнадцатого века. Понятное дело, что в нас польских кровей намешано, но уже в очень малой степени. Прапрадед мой, Якуб Янушевич Стаховский, перевез семью в Россию, подвергшись на родине притеснениям и вполне реальным угрозам сильно попортить жизнь и здоровье ему и его близким за свое православие, за ярую приверженность ко всему русскому и за то, что женился на русской. В общем, ничего не ново в мире этом, все те же политические мотивы движут народами.

Человеком он был образованным, окончил Варшавский университет и на новой родине пришелся в прямом смысле «ко двору»: был принят на должность одного из инженеров, сейчас бы назвали – жилконторы, а тогда это было управление инженерными коммуникациями и техническими службами дворцов, домов и имений императорской семьи, расположенных в Москве и Подмосковье. Его сын, мой прадед, Борис Яковлевич, на самом деле Бронислав Якубович Стаховский, пошел в папеньку тягой к точным наукам и, окончив Государственный аниверситет, быстро сделал карьеру, дослужившись до главного инженера одного из крупнейших заводов страны. Но, понятное дело, революция привнесла ярких событий и красок в биографию прадеда Бронислава. Сначала его сняли с должности, причислив к «господам», эксплуататорам рабочего народа, ну еще бы – жил он не бедно, имел собственную квартиру аж на десять комнат, не считая комнат для прислуги, с шикарной ванной комнатой и аж двумя клозетами, имел свой выезд и дачный домик в ближайшем Подмосковье. И быть бы прадеду расстрелянным рьяными революционерами, да заступился за него рабочий заводской люд. Пришли в комиссариат целой делегацией, поорали, поматерились, и Бориса Яковлевича не только выпустили из околотка, но и вернули на прежнюю должность на завод. В гражданских правах, правда, все же ущемили, переселив из роскошной квартиры в более скромную всего с пятью комнатами, разрешив сохранить и прислугу.

Его младший сын, мой дед, Ян Борисович, родился в двадцать шестом году. Паренек вымахал здоровенький, косая сажень в плечах, поэтому и приписал себе спокойно годков в свидетельстве о рождении и сбежал на фронт добровольцем, следом за двумя старшими братьями. Прошел всю войну, уцелел каким-то чудом. Как все фронтовики, не любил вспоминать про войну, но иногда, бывало, говорил. Однажды мы с братом придумали, что надо бы эти истории сохранить обязательно, записать на видео и диктофон, и уговорили его.

Ян крутнул головой, усмехнувшись воспоминаниям.

– Дед тогда выслушал наши доводы, подумал и поставил условие: мол, дело хорошее, действительно сохранить воспоминания о страшной той войне надо для будущего поколения, но записывать буду при полном параде. И каждый раз наводил красоту: обязательно бодрящий душ, тщательное бритье, расчесывался волосок к волоску, одеколоном душился, чистое белье, накрахмаленная рубаха и надевал парадный китель с «иконостасом» орденским. Ну и мы с братом, глядя, насколько для деда это важным делом оказалось, решили, что надо посерьезней к съемке отнестись: треногу купили, камеру помощней, чтобы картинка достойная получилась, сценарий беседы писали, вопросник. – Он помолчал, погрузившись в свои мысли и вспоминая деда, и вздохнул с легкой печалью: – М-да, молодцы мы, что придумали эти интервью, деда вон уж сколько лет нет, а его голос, его жизнь, его истории остались, сохранились. Каждый раз на День Победы садимся за стол, выводим на большой экран картинку и слушаем, и он вроде как с нами. Вот для тех интервью он вспоминал и рассказывал как уже известные нам истории, так и то, что никогда раньше не рассказывал. Мы диву давались: столько раз он был даже не на волосок от гибели, а, казалось, практически в зубах у смерти – все, конец! – и каким-то невероятным везением, чудом умудрялся выжить, выкрутиться. Конечно, вернулся домой израненный весь, битый, но живой. А оба его старших брата погибли. Ян Борисович пошел по стопам отца и деда с прадедом, стал инженером, окончил университет с красным дипломом, который по тем временам получить было большой редкостью и ой как непросто, а он вот получил. Поступил в заочную аспирантуру, а параллельно учебе был направлен на работу в экспериментальный цех засекреченного военного завода. Защитил кандидатскую. Сделал карьеру, но, понятное дело, тоже засекреченную. Даже после его смерти и до сих пор большая часть разработок и проектов, над которыми работал дед, осталась под грифом «секретно». Грандиозный был человек. Оптимист, юморист, бодрый такой, всегда позитивный, деятельный, невероятно живой. Любил, когда собиралась большая компания близких друзей, родных за столом, был такой заводила, рассказчик великолепный, душа компании. У них с бабушкой дома, да и на даче, что ни выходные, так куча родных и друзей собирается, стол ломится, песни под гитару, танцы. Хохочут, шутят, песни поют, радуются жизни. В отпуск ездили всей семьей, так дед умудрялся и на курорте устраивать такие вот застолья. Широкой души, мощный был человек. Так что еще до моего рождения все знали, что родится мальчик, по каким-то там семейным приметам, и звали меня Яном, еще когда я у мамы в животе был.

– Я так люблю такие вот семейные истории, саги, – тепло улыбнулась захваченная его рассказом Марианна. – А про предков по маминой линии ты что-нибудь знаешь?

– Знаю. Нам с сестрой и братом повезло, наши предки по отцовской и маминой линиям оказались людьми дальновидными, чтящими историю своих семей-родов, сохраняющими записи, документы и свидетельства о своих корнях. Так что нам и про польско-белорусские корни многое известно, и про мамину родню, наверное, до того самого седьмого колена тоже.

– Определенно повезло, – согласилась Марианна. – Сейчас это большая редкость, когда люди знают о своих предках хотя бы чуть дальше бабушек и дедушек. А это необычайно важно. А у нас в семье, увы, мало что сохранилось о корнях – революции, войны, эвакуации. Очень многие погибли, кое-что знаем до моих прабабушек и прадедушек, и то не обо всех.

– Можно попробовать восстановить историю семьи. Есть сайты и специалисты, занимающиеся работой с архивами и сбором информации о семьях, о предках. Если интересно, могу найти для тебя таких.

– Конечно, интересно – загорелась идеей Марьяна. – Буду очень благодарна за помощь. – И поделилась недоумением: – Как я сама не сообразила-то, что можно двигаться в этом направлении?

– Все мы забываем о вопросах и делах, которые кажутся нам не самыми насущными в жизненной суете, тем, что можно отложить на потом, когда будешь посвободней, когда решатся сиюминутные проблемы. И благополучно забываем о них. А потом оказывается, что они-то, те самые, отложенные, и были самыми важными. Я вот, например, – хитро улыбнулся Ян, – давно хотел тебя спросить: каково это в пять лет определиться с профессией? Вот так взять и понять, считай, во младенчестве, что хочешь стать балериной? И каково это – уйти потом от мечты, от того, к чему готовилась большую часть жизни, уйти из большого балета в танцы?

Загрузка...