Ваниль

Вступление

Меня зовут Зобида. Это не имя, шепчет Али, покусывая мои груди, это прелюдия любви! Зобида, оно пахнет хорошим маслом и теплой спермой. Оно тает, как сахар на губах. Чего стоят одни его слоги. Назови себя по буквам, моя дорогая! ЗО-БИ-ДА! В твоем имени есть, чем привести в ад любого правоверного: пенис, половой акт, чрево — на языке неверующих, а на хорошем арабском — zad, хранилище хороших вещей, bida', восхитительное святотатство, zid, продолжай дальше! Пусть Бог простит тех, кто так тебя назвал!

Я забавляюсь, когда Али говорит. А он говорит так же, как занимается любовью, картинно и со сдерживаемым смехом. Он не знает, что комбинации можно составлять не только из моего имени. Из моей жизни тоже. И я мечтаю описать мою жизнь. По крайней мере, то, что я из нее сделала в Зебибе. Увы! Я только Зобида! Искушенная в сексе, ничего не знающая о духе. Певица желания, которая хотела бы повелевать словами!

Вот почему я решила взять себе образованного любовника, после стольких невежественных пенисов. Его, учителя Али, с лукавым взглядом и чувствительными ягодицами, характером твердым, как отвертка, щегольством и стойкостью! Два раза в неделю он входит между моими бедрами, так, чтобы никто не догадался, и в головы его глупых учеников не пришло, что если днем его речь льется свободно, то только потому, что ночью его рот утолил жажду из моего источника.

В этот раз, оседлав его, я обронила:

— Это из-за меня пришло зло. Я принесла хаос в селенье, да простит меня Бог!

— Ты бредишь, моя кошечка, — только и произнес он, тесно сжимая руками мои бедра.

— Слишком поздно, зло уже в плоде.

— Говорят, что «червь» уже в плоде.

— Если ты хочешь…

— Что ты, собственно, сделала? — неохотно

пробормотал он, не отвлекаясь.

— То, что развращает девственниц.

— Какая ты дрянь, однако! Ты заслуживаешь, чтобы я тебя проткнул!

Али обнял мою талию, чтобы лучше приподнять, а затем снова взять меня, его раскаленный меч вошел в мои ножны, мое влагалище жадно втягивало его и неохотно отпускало, его дубина поднималась как можно выше, прежде чем войти во всю длину моего гостеприимного пристанища. Мне казалось, что я двигаюсь между небом и землей, жизнь выходила и входила в меня, моя душа рвалась выскользнуть через мое отверстие.

Я еще не хотела кончать, и мне нужно было продолжать разговор:

— Я тебе сейчас расскажу.

— Не сейчас!

— Потом, но я тебе расскажу!

— Ладно.

— С двумя условиями. Во-первых, ты ничего не выдашь, иначе жители Зебиба побьют меня камнями, как собаку.

— А второе?

— Ты запишешь то, что я говорю.

— У меня есть другие дела вместо того, чтобы записывать твои признания…

— Спать со мной, я знаю.

— Это приятнее.

— Точно.

Я поднялась.

— Нет, вернись! Возьми меня еще раз!

Он надавил на мои плечи, вводя свой кол в мои недра.

— Почему ты хочешь записать свою историю? Ты стала ученой, ни одного дня ни проведя в школе?

— Когда их записывают, воспоминания обретают вторую жизнь.

— Бабский бред.

— И еще я рассчитываю, что ты запишешь все, как писатель.

— То есть?

— Аккуратно и не тем языком, что вульгарные бездельники. Так, чтобы я поняла и порадовалась.

— Теперь ты хочешь получать наслаждение еще и от духа?

— Ты стал учителем не просто так!

— Какое вознаграждение я получу?

— Мое влагалище в конце каждой главы.

— Ты не боишься, что я раскрою твою историю?

— Нет, я держу тебя за член. Ты не посмеешь нарушить закон Аллаха и публично признаться, что спал с женщиной без благословения имама. Ты мой наставник, больше, чем кто-либо до тебя, и ты знаешь божественную силу слов.

Я почувствовала, что его член обмякает, и услышала, как он вдруг произнес ту же самую фразу, что повторял мой покойный муж:«Нет другой такой причины для раздора мужчин, как женщины».

— Ах да! Вот и он тоже!

Он рассмеялся. И я рассказала.