Гера никогда не была дружелюбна мне. Застыв, я смотрел на нее, прокручивая в памяти все связанной с ней от времен Троянской войны и путешествия с Одиссеем. Попытался предположить, что нужно Величайшей от меня. Хотя зачем гадать — сейчас сама все скажет.
— Радуйся, Астерий! — приветствовала она по древнему обычаю. Приветствовала не сразу, наверное, ожидая, что я упаду перед ней на колени.
— И тебе Божественной Радости, — ответил я, разглядывая богиню. В этом полуоткрытом наряде, в разрезы которого при каждом шаге так соблазнительно появлялись ее голые бедра до самого верха, она явно дразнила меня. Зачем? Салатовая с золотом ткань придавала ее глазам зеленоватый оттенок, хотя обычно они были карими: в отличие от других богинь, Гера не баловалась сменой цвета глаз.
— Дошли слухи, Астерий. Забавные слухи, — Небесная взмахнула рукой и над нами образовался слабо мерцающий купол.
Я догадался, что сейчас никто не может нас подслушать, никто даже среди вечных.
— Какие же такие слухи? Не смел и думать, будто не только Земля, но и Небо полнится слухами, — от ее оголившихся бедер мой взгляд скользнул к полной груди.
— О твоей сделке с Артемидой. Смешно, право, Астерий. Ты же не маленький мальчик, чтобы верить ей и пытаться чем-то угодить. Уверяю, тебе от этого не будет никакой выгоды, — она подошла на расстояние вытянутой руки.
— Хочешь предложить мне нечто лучшее? Может к трем поцелуям приложишь что-то поинтереснее? — я знал, что последние слова опасны, но я давно перестал испытывать излишний трепет перед богами, тем более олимпийскими.
— Три поцелуя, Астерий, это смешно. Только Артемида может представлять их как величайшую ценность. Может поэтому у нее нет мужа и никогда не будет. Я могу тебе дать эти три поцелуя сегодня, если мы договоримся. Первый, можешь получить прямо сейчас, чтобы ты понял: я не вожу за нос даже смертных, и уж тем более не стану так поступать с тобой, — она сделала еще шаг и стала так близко, что ее полная грудь касалась моей.
От нее пахло редкими цветами, названия которых я не помнил. И еще свежестью, небесной прохладой и свежестью.
— Да, Царица богов, очень хочу это понять. Понять, каков вкус твоих губ, — я коснулся ее руки и протянулся к ее губам, глядя в прекрасные глаза богини.
Гера не отстранилась. И когда наши губы соединились, я обвил рукой ее талию. Мигом огромное возбуждение нахлынуло на меня. Я поцеловал ее жадно, чувствуя, как по телу горячей волной разливается необычная сладость.
— Астерий! Тише, это уже слишком! Достаточно того, что ты понял, что я могу дать тебе. Я не Афина и тем более не Артемида — я не вожу за нос тех, кто близок мне. И я играю по-честному, — она отстранилась, сделав шаг назад.
— Когда мы продолжим нашу честную игру? — мой вопрос конечно выглядел глупо, но почему бы не поиграть в наивность.
— Тебе даже неважно, что я желаю взамен? — она чуть прищурилась.
— Разумеется, мне это так же важно, — я сказал это намеренно небрежно, не выдавая волнения. Ведь ясно, что боги, тем более Гера, не раздает поцелую просто так. Пожалуй, она даже от Перуна попыталась бы получить пользу за сладость своих губ.
— Все просто, божественно просто. Ты должен перестать интересоваться быстроходными виманами. Бумаги отца следует сжечь. И еще мне важно: откажись от боя с графом Сухровым. Я покровительствую его семье и не хочу, чтобы кто-то их них пострадал. Ты и так слишком переусердствовал сегодня, — на ее красивом лице мелькнуло раздражение. — При этом я даже позволю тебе дружить с Артемидой. Наш договор может быть тайным от нее.
— Это все? — я почувствовал, что сейчас отчасти приоткрылась завеса тайны над многими вопросами, которые вертелись в моей голове совсем недавно.
— Тебе мало моих условий или ты хочешь еще что-то у меня попросить? — Гера изогнула бровь, изящно и сурово. — Астерий, ты прекрасно понимаешь, что мои возможности гораздо больше, чем у Артемиды. Никто из богинь не сравниться со мной. Могу сделать так, что Римский оракул изменит пророчество и твоя жизнь будет в безопасности. Могу добиться, чтобы Посейдон простил тебя и море снова стало для тебя безопасным. Я очень много чего могу сделать для тебя.
— Постой, Величайшая, ведь Полифему проткнул глаз Одиссей, чего Посейдону до сих пор злиться на меня? — я-то знал ответ. По правде меня вопрос с яростью Посейдона меня интересовал мало, но им я хотел оттенить другой вопрос, гораздо более важный, за которым скрывалось объяснение попыток убить меня.
— Не валяй дурака! Все прекрасно знают, что эту идею подсказал Одиссею ты, как и многое другое, что было очень не по нраву богам, — голос Геры стал сердитым.
— Хорошо. Пусть считается так. Наверное, я очень грешен перед некоторыми богами, но, видишь ли, мы просто хотели жить. Наверное, у богов нет претензий, лишь тогда, когда человек теряет свою волю и превращается в жертвенную овечку. Но закроем эту тему. Лучше, скажи, о каком пророчестве Римского оракула ты сказала? А то их было столько, что я чуть подзапутался, — соврал я, ведь на самом деле я не знал ни одного.
— Астерий! Не играй со мной! Я тебе подарила свой поцелуй! — ее глаза сверкнули вовсе не по-человечески. — Сейчас ты обязан ответить, принимаешь мои условия полностью⁈
— Если речь о том, чтобы отказаться от дела Петра Александровича Елецкого, в данном случае моего отца, то, разумеется, нет. Гера, ты же бесконечно умна, как ты могла на такое рассчитывать⁈ Оставить в покое графа Сухрова я вполне могу, если только он сам не станет искать неприятностей, — я видел как пылают ее глаза, но продолжал: — В общем, мы можем прийти к взаимовыгодному согласию: я не трогаю семью Сухровых, ты отдаешь мне два оставшихся поцелуя, и после этого мы с тобой можем остаться в самых теплых отношениях. Обещаю, Перун ни о чем не узнает!
— Ты с ума сошел! Что ты о себе возомнил⁈ Жалкий червяк! Я уничтожу тебя! — искры летели из ее глаз, и лицо потемнело.
Увы, олимпийские боги не могут держать себя в руках. В сдержанности они хуже, чем люди. А я, конечно, зря разозлил ее так. Хотя ее условия были неприемлемы и конфликт неизбежен, можно было попытаться выйти из него как-то мягче.
Гневно глядя на меня, Гера пятилась к своей статуе.
— И тебе всего хорошего, Величайшая. Жаль, что мы за столько тысяч лет так и не смогли найти общий язык. Не скрою, ты мне очень нравишься. Нравишься, как женщина. Спасибо за поцелуй — он был божественный, — я миролюбиво улыбнулся.
— Нет, я не уничтожу тебя сразу, но твоя жизнь будет полна потерь и страданий! Может быть ты когда-то образумишься и приползешь к моему алтарю, чтобы просить прощения! — она рассмеялась как-то неестественно, наиграно.
— Разве еще не поздно найти компромисс? Всего-то два поцелуя с тебя, с меня милость к семье Сухровых, и после всего безоблачные отношения между нами. Подумай, величайшая. Ведь встретимся еще тысячи раз при моих бесконечных жизнях. Зачем гневаться из-за пустяка? — я видел, как в ее глазах мелькнуло сомнение. Не могу сказать, что меня не пугали ее угрозы. Лично мне, как Астерию, Небесная Царица ничего не могла сделать — это она сама вполне осознавала. А вот близкие, дорогие мне люди в этом мире вполне могли стать жертвами ее козней. Увы, олимпийские боги мстительны и зачастую мелочны.
— Ты меня очень расстроил, Астерий! Даже боги не смеют поступать со мной так! — произнесла она, пронзая меня взглядом.
— Еще раз, Величайшая, дело Петра Елецкого я не предам. Потому что я никогда не предаю, тех кто доверился мне, тем более родных мне людей. Даже если бы я это сделал, твое бы уважение ко мне пошатнулось. Поэтому, закроем эту тему. Об остальном можно говорить. Если что-то пожелаешь от меня еще, буду рад тебя видеть, — сказал я.
— Я подумаю, как тебя наказать. Ты об этом очень пожалеешь! — она превратилась в яркий свет и исчезла.
Я облизнул губы. Поцелуй богини… Сколько я жизней прожил, а он первый. И в самом деле дорогого стоит. И велика цена этого поцелуя — нажил себе врага, пожалуй, самую могущественную богиню в этом мире. Интересно, отчего она так расположена к Сухровым? Я слышал, будто в их семье есть какой-то древний артефакт. Возможно дело в нем. Ведь Сухровы еще сто лет назад числились в баронах, а вот взлетели до графов вроде без всяких заслуг перед Империей. Ладно, их успехи — не мое дело. Я подошел к алтарю Артемиды, возложил на него руки, глядя на статую Небесной Охотницы и мысленно произнес:
— Божественной Радости тебе, Разящая в Сердце. Верность тебе я сохранил, — я намеренно ясно вспомнил основные моменты разговора с Герой, чтобы Артемида могла прочувствовать их. — Теперь рассчитываю на твою помощь и защиту. С делами земными я уж разберусь сам, а то, что у вас на Небесах, тут мне самому никак. Очень хотел бы тебя видеть.
Ответа не было, но сейчас я точно знал, что Артемида меня слышит. Мысленно потянулся к ней, к ее губам и почувствовал в ответ легкий толчок и ее холодную улыбку.
«Увидимся, Астерий. Увидимся», — прозвучал ее серебристый голос в моей голове.
Как-то скупо с ее стороны. Мне даже стало немного обидно.
Я пошел на обед. Даша снова прислуживала мне. Я ел, молча, погруженный в свои мысли, выглядел со стороны угрюмым. И когда почувствовал, что своим видом порчу настроение Даше, то поймал ее руку и извинился:
— Даш, прости за невнимание. Много тут всякого навалилось. Даже ем, не чувствуя вкуса.
— Что вы, ваше сиятельство! — вспыхнула она. — Разве я смею ожидать от вас внимания. Вы очень печальный и мне стало не по себе. И этот большой синяк на щеке. Снова вам очень не везет?
— Нет, это сущая мелочь, — коснувшись припухлости, я улыбнулся. — Зубы на месте и ладно. Придешь ко мне вечером?
— Принести чай? — она чуть порозовела.
— Нет, бутылочку вина из нашего погреба. И два бокала тебе и мне, — я решил, что после божественных потрясений можно и расслабиться.
— Но, Александр Петрович, а ваша маменька. Вы, я понимаю, ее не боитесь, но я… — госпожа Новоселова испуганно смотрела на меня.
— Приходи ближе к полуночи, маменька в это время спит. И уж если заглянет, то есть старый проверенный способ: спрячу тебя в шифоньере, — я задрал ей юбку и оттянул трусики. — Да?
— Да!.. — выдохнула она, закрыв глаза.
Поле обеда около двух часов я занимался магическими практиками, прокачивая энергетические возможности, улучшая резонанс с эрминговыми потоками. Под конец уделил внимание шаблону ментального воздействия «Гарад Тар Ом Хаур» или для простоты «Инквизитор». Когда я работал над ним, еще свежи были впечатления от общения с Герой, и у меня возникла шальная мысль: а что, если ментальную магию применить к богине? «Инквизитор», разумеется, не подойдет — слишком грубое воздействие. Все равно, что бога атаковать с помощью физической силы. Пользы от такого мало, а беду потом складывать будет некуда. Но что-то тонкое попробовать вполне можно и нужно. Для начала самое подходящее, что-то типа магии ментального успокоения. К примеру, Гера вспылила из-за моего отказа, а я бы на нее наслал этакий нежный покой, расслабление. Там глядишь, расстались бы вполне по-дружески. Поскитавшись по закоулкам своей немалой памяти, я вспомнил о подходящей заготовке. Называлась она «Капли Дождя», для активации требовалось касание любого открытого участка тела. Увы, с Небесными это навсегда возможно, но во всем остальном «Капли Дождя» как нельзя лучше подходили для проекции приятного покоя и расслабления. Помню, когда я использовал эту магию на одном из фараонов, он, благостно улыбаясь, говорил мне: «Мернес, с тобой так спокойно и приятно. Душа радуется и хочется тебя обнять». Мернес — таким было мое имя в той жизни, а подобные речи фараона настораживали тем, что его настроение могло перерасти в неестественное влечение ко мне, что во все времена для меня являлось глубоко противным. Я поработал немного над шаблоном «Капли Дождя», перестраивая его под особенности магии этого мира, достроил блок эрминговой подпитки.
Затем до прихода мамы я занимался тренировками тела, не слишком усердно, но приятную усталость успел почувствовать. Когда по подсказке дворецкого графиня спустилась в подвал, я отрабатывал удары, пока что впустую терзая воздух. Использовал я древнюю как мир лемурийскую систему рукопашного боя. Разумеется первое, на что обратила внимание Елена Викторовна, это вовсе не прогресс ее сына, а новый смачный синяк.
— Саша! Да что это такое! Что с тобой случилось в этот раз⁈ — она снова казалась сердитой, а мне отчего-то стало смешно.
— Ну-ка, подержи это, мам, — я вложил ей в руку книгу. — Вот так держи, чуть выше головы.
— Зачем еще? — недоумевала графиня.
— Сейчас покажу. Это очень помогает от лишних синяков на лице, — заверил я.
И когда мама подняла книгу чуть выше головы, по моей подсказке выставив руку вперед, я выбил ее хлестким ударом в высоком прыжке.
— Саша! — вскрикнула она. — Что это такое⁈
— Это называется «Карет раддэ флум», что в переводе означает «Чужие красные брызги», — пояснил я, подняв с пола книгу и положив ее на диван. — Правда красивое название? Хотя перевод не совсем точный. Смысл в том, что если этот удар отработать получше и использовать его при встрече с противником, то с его головы полетит много красных брызг. Хороший удар вполне способен проломить череп. Чужой, разумеется.
Мама смотрела на меня испуганно, приоткрыв рот и я пояснил:
— Именно это очень хорошо помогает от лишних синяков на лице. Потому, что страдают чужие лица, а мое остается неприкосновенным. Понимаешь?
— Я не хочу это понимать! Вместо того чтобы воспользоваться услугами очень хороших телохранителей из «Цитадели», делаешь все, чтобы снова влезть в какую-нибудь скверную историю. Так, ну-ка идем на ужин, — она повернулась к двери.
Забавно, она снова пытается мной командовать. В моих жизнях было много поначалу «неисправимых» мам.
— Сейчас быстро ополоснусь и приду, — я надел тапки, схватил с дивана халат, чтобы накинуть взамен тренировочной формы и тоже направился наверх.
— Забыла главное сказать, — поднявшись, графиня остановилась: — Послезавтра к шести едем к барону Евстафьеву. Тебя все будут очень ждать. Особенно Талия Евклидовна. Она расспрашивала о тебе.
— Слава богам! Свершилось! — воскликнул я, сворачивая к ванной.
— Что, Саш, свершилось⁈ — графиня насторожилась.
— Мои синяки перестали для тебя быть главным. Теперь главное — Талия! — я расхохотался. И примирительно добавил: — Мам, не имею ничего против. Поедем.
После ужина, как прилежный ученик, я уделил время урокам. Особо долго занимался общей механикой с твердым намерением на ближайших занятия переписать контрольную с хорошим результатом. И когда полностью закончил с учебой, включил терминал коммуникатора, надел на голову обруч управления и сформировал запрос: «самые важные предсказания Римского оракула за последние 5 лет». И вот здесь меня ждало разочарование: эта информация была закрыта, для ее использования требовался высокий доступ граждан либо Рима, либо Британской империи. Как известно, Рим хоть и не входил в Британскую империю, но занимал он положение к Лондону практически вассальное. Для граждан других стран и империй доступ к этой информации был закрыт вообще, независимо от степени доступа. И это стало для меня большим разочарованием. Я вспомнил слова Геры: «Могу сделать так, что Римский оракул изменит пророчество и твоя жизнь будет в безопасности». То есть получалось, что все нападения на меня и, возможно, убийство отца связаны с каким-то важным пророчеством. Увы, я поторопился отказать Гере в ее предложении. Следовало немного поиграть с ней, выведать о содержании пророчества и уже потом отказывать. Черт! Я был уверен, что сам найду ответ во Всеимперской Информационной сети. Мне пришлось наведаться в покои мамы и задать ей примерно тот же вопрос: не знает ли она о каких-либо предсказаниях Римского оракула касательно нашей семьи. Графиня пожала плечами, сказала, мол, ничего не знает. Разумеется, я не стал вводить ее в курс дела, говорить, что это предсказание связано с попытками убить меня. Поковырялся еще в сети, пытаясь найти информацию окольными путями, но не нашел ничего. Тогда я составил сообщение графу Голицыну — он был большим другом отца и остался другом нашей семьи. К тому же Жорж Павлович занимал довольно высокий пост — являлся заместителем главы Директории Перспективных Исследований. Он вполне мог помочь, и я рассчитывал на это. Как-то быстро пролетело время: я даже не успел скинуть сообщение Айлин, а в двери уже тихонько стучала Даша.
Боги свидетели, я совсем не выспался. После «винопития» с госпожой Новоселовой у меня болел член — мой бедный, несгибаемый воин. Такое жуткое ощущение словно кто-то сдавил его железной рукой и не отпускает, желает выжать, все, что там осталось. Да и сама Новоселова пострадала. Она выходила от меня в пять утра, не совсем естественно переставляя ноги и страдальчески поджав губки. Да, кстати, подушка… Даша очень боялась, что ее вскрики услышит графиня. Я посоветовал ей зажать зубами подушку — вот ее беспощадная служанка прогрызла в трех местах. Перья валялись на кровати. Проводив Дашу, я поспал еще час с небольшим и снова будильник — увы, пора в школу.
Вскочил, натянул валявшиеся на полу трусы, сделав это очень вовремя — незапертая дверь распахнулась, в комнату вошла мама. Ее взгляд тут же зацепился за бокалы с недопитым вином и перья, валявшиеся на постели и на полу.
— Даша у тебя спала? — строго спросила графиня.