Вдоль белой полосы

Глава четвёртая Неожиданный друг. Он

С того мая в жизни Никиты появился новый, неожиданный друг. Именно так. Подругой он Агату даже в мыслях никогда не называл. Но и просто одной из соседок не считал. С Митей-то всё было очевидно: добрый искренний мальчик стал для него скорее младшим братом, о котором он всегда мечтал. А вот Агата… С ней всё было иначе.

Маленькая ещё эта девочка оказалась не по годам умной и умеющей слушать. Несмотря на разницу в возрасте, которая хотя и не была огромной, но очень ощущалась, потому что Агата оставалась ещё ребёнком, а Никита уже становился юношей, ему с ней было легко и при этом интересно. Она много читала, была очень наблюдательной и неожиданно ироничной. А в её глазах Никите иногда мерещилось такое, чему он и названия-то никак не мог подобрать. Ну, не мудрость же, в самом деле, в девочке, только-только начинающей взрослеть?

Вообще Никита всегда одинаково легко находил общий язык и с мальчишками, и с девчонками. Не было у него с этим никаких проблем. Его считали одним из лидеров класса и двора, с ним советовались, его уважали и ценили. Так было всегда. Ничего не изменилось и сейчас, когда они стали уже почти совсем взрослыми. Одноклассницы Никите, конечно, нравились. Возраст у него был такой, когда детские симпатии переходили в другую, не известную ещё плоскость. Он, как и все его ровесники, уже довольно давно стал замечать явственно обозначившиеся под мешковатыми синими пиджаками округлившиеся формы вчерашних подружек по играм в школьных коридорах и изменения в их поведении.

Всё это его волновало. Не могло не волновать. Но вечно кокетничающие и строящие глазки одноклассницы почему-то перестали понимать дружеское отношение, всё сводя к флирту. И теперь поговорить с ними о чём-то серьёзном было невозможно. Да и с друзьями тоже. Всех словно охватило какое-то весёлое, пьянящее, но при этом напрочь лишающее умения и – главное – желания думать состояние. А Никиту почему-то не охватило. Ему тоже было весело, тоже казалось, что впереди только счастье и целый мир лежит у самых ног, покорно ожидая, когда он решится шагнуть вперёд. Но при этом головы Никита не терял и иногда чувствовал себя на фоне окружающего повального легкомыслия слишком уж серьёзным.

А тут вдруг оказалось, что он такой не один, что рядом живёт маленькая соседка, с которой можно обсуждать всё, что придёт на ум. Ну, почти всё, конечно. И, когда влюблённый первой нежной и хрупкой влюблённостью Митя звал Агату с ними на озеро или велосипедную прогулку, Никита, сам не отдавая себе отчёт в этом, радовался, а то и напоминал:

– Дмитрий Ильич, а ты Агату позвал с нами?

Однажды мама, увидевшая, что на улице сына снова поджидает Митя Якушев, спросила:

– Не устал ты от них?

– От кого?

– Да от своих пажей?

– Ты про Митю с Агатой? – Никите вдруг стало неприятно от этих маминых слов.

– Про них. Митя же от тебя не отходит. Да и Агата частенько с вами… а ты у меня добрый, не можешь им сказать, что они тебе мешают.

– Нет, мам, – мотнул головой Никита. – Не устал. И они мне не мешают.

Он мог бы сказать, что дружит с ними, а не снисходит, но почему-то ему вдруг подумалось, что мама и не поймёт, и обеспокоится. Ей казалась неправильной и немного странной эта его дружба с теми, кто намного младше. И Никита почти не соврал:

– Ты же знаешь, я всегда хотел младшего брата или сестру. Вот они у меня и появились. Причём комплектом.

– А, ну тогда ладно, – явно успокоилась мама.

А Никита, который как раз уже доделал всё, что запланировал на этот день, вывел свою «Каму» на улицу и спросил у просиявшего счастливой улыбкой, открывшей дырку от очередного выпавшего зуба, Мити:

– Агату позвал?

Тот лишь радостно кивнул.

По тропинке, ведущей вдоль Клязьмы, они втроём поехали в сторону Павловского Посада. Уже вечерело, Никита смотрел, как впереди него быстро летят в сиреневой тени деревьев на своих велосипедах Митя и Агата, и улыбался. Его немного удивляло то, что и застенчивый, не умеющий дать отпор сверстникам младший приятель, и скромная спокойная соседка, едва сев на велосипеды, превращались в смелых и даже немного рисковых наездников. Но это было так, и ему нравилось видеть их счастливые раскрасневшиеся лица и слышать, как позвякивают на кочках звонки их великов.

С Митей они то и дело усовершенствовали своих «коней»: ставили фары, крепили трещотки и дополнительные катафоты, подкрашивали и усиливали багажники. У Агаты велосипед был совершенно девичий в том смысле, что никаких дополнительных «красивостей» на нём не имелось, только то, что было установлено на заводе. Но это не мешало ей гонять на нём так лихо, что иногда Никите становилось страшно: девочка всё же, а велосипед большой, совсем взрослый.

Агата со своего верного коня регулярно «летала», как со смехом называла это сама, то и дело появлялась на улице с зелёными коленками и локтями, но снова и снова садилась на велик, и снова гнала вперёд. Однажды Митя и вовсе Никиту страшно напугал. Заявился как-то к нему под вечер бледный и расстроенный и ляпнул:

– Агата в аварию попала.

Никите сразу представилась изуродованная, смятая, словно кусок фольги, в которой его мама запекала на праздники мясо, «копейка» соседей. И Агата в ней. Но оказалось, что она в очередной раз упала с велосипеда, а Митя был свидетелем этого падения.

Дороги в их дачном посёлке зачем-то выложили большими бетонными плитами. Они были разных размеров и толщины, лежали вкривь и вкось, образуя ступеньки и неожиданные провалы, заросшие травой. И если машины всё это, хотя и с возмущённым кряхтением, но всё же терпели, то на велосипедах ездить было неудобно: трясёт, да и риск соскользнуть колесом с внезапно закончившейся плиты или напороться на выскочившую из бетона арматуру велик.

Дети посёлка, конечно, все эти опасные места хорошо знали. Но то и дело появлялись новые, а в сумерках их было плохо видно. В тот вечер Митя с Агатой решили прокатиться после дождя. Они мчались под горку, когда Агата в последний момент увидела новую рытвину, резко вильнула в сторону, но на мокрой дороге велосипед повело, девочка перелетела через руль и упала. На неё рухнули младшая сестра, которую она везла на багажнике, и велосипед.

Ничего особенно страшного не случилось. Только едва поджившие колени и локти снова оказались содранными до крови да велосипед пострадал. Да ещё практически невредимая Кира рыдала от испуга так громко, что переполошила жителей окрестных домов. Подскочивший к ним Митя вместе с трудом вставшей с плит Агатой подняли Киру и покорёженный велосипед и пешком поплелись домой. Проводив подругу, взбудораженный Митя прибежал к старшему другу и напугал его неожиданным сообщением.

– Дмитрий Ильич, ты в следующий раз свои мысли чётче формулируй, – попенял ему Никита, – а то меня удар хватит.

Митя улыбнулся и откровенно сказал:

– А я знаешь, как испугался!

К счастью, «аварии» эти всё же были редкими и случайными, Агата ездила и правда хорошо, смело и при этом уверенно. Так же здорово, совсем по-мальчишечьи, она плавала, хотя научилась недавно. Но на этом сходство Агаты с мальчишками и заканчивалось. Во всём остальном она оставалась совершеннейшей девочкой. У неё были длинные волосы, которые она заплетала то в одну, то в две косы, застенчивая нежная улыбка, а ещё она почти всегда носила не брюки или шорты, а яркие разноцветные платья и сарафаны, которые ей шила одна из бабушек. И всё это в ней нравилось Никите. Всё это молча обожал в ней и влюблённый Митя, вскоре переставший скрывать своё чувство от старшего друга.

Соседская семья казалась Никите очень интересной. Их было несовременно много, целых восемь человек. Нет, детей имелось всего двое: Агата и Кира. Но зато одним домом жили мама и папа девочек, три бабушки (две родных и одна двоюродная) и дед.

Девочек воспитывали строго. Никита очень удивился, когда услышал, что Агата к бабушкам и деду обращается на «вы». Среди его знакомых он такого не встречал ни разу.

Все в этой семье были очень работящими и от мала до велика целыми днями обихаживали свои шесть соток и то достраивали дом, то возводили хозблок. Разве что маленькая Кира пока больше играла, чем помогала взрослым. Но и её иногда можно было увидеть рядом с сестрой на грядке, сосредоточенно выдирающей сорняки. А уж Агата и вовсе почти всё время была при деле.

По вечерам она выходила гулять. И тогда освободившиеся Никита с Митей, которые тоже много помогали родителям, звали её поиграть вместе с ними в вышибалы или, как в этот день, покататься на велосипедах. Вскоре их троица стала почти неразлучной.

Глядя на летящих впереди Агату и Митю, Никита и не заметил, как они отъехали уже далеко от дач. Митя с Агатой нашли на берегу поваленное дерево и уселись на него, глядя, как внизу, в тёмной торфяной воде Клязьмы, крутятся маленькие водовороты. Никита прислонил велосипед к дубу и присоединился к ним.

Река у них была быстрая, неспокойная, норовистая, и все трое любили наблюдать за ней и танцем упавших в воду веток.

– Никит, – спросил Митя, прервав молчание, – вот ты учишься хорошо…

– Ну да.

– А как с поведением?

– Да обычно, – усмехнулся Никита, – и замечания в дневнике есть, и родителей пару раз вызывали в школу.

– Да ты что? – удивился Митя, а Агата широко распахнула глаза и даже чёрные бровки её взлетели вверх, на загорелый лоб.

– А вы как думали? Разумеется, – едва не рассмеялся от такой их реакции Никита.

– А за что?

– Ну… За что… Например, есть у меня в дневнике за пятый класс такое замечание: «Завязал девочке шарф и затянул его изо всей силы».

– Ты что, задушить её собирался?!

– Ну нет, конечно. Просто хотел, чтобы она от меня отстала.

– И как? Сработало?

– Ага. – Никита палочкой на вытоптанной у бревна земле рисовал какие-то узоры и со скрываемым смехом поглядывал на Митю.

– А как всё было-то?

– Она ко мне в раздевалке подошла и потребовала: «Поцелуй меня!»

– И что? – Голубые глаза Мити стали огромными, а Агата деликатно отвернулась и стала смотреть на реку.

– А я не хотел её целовать и предложил: «Давай я тебе сначала шарф завяжу». Она согласилась. Наверное, решила, что это я ей так свою симпатию выказываю. Я и завязал. Но получилось слишком сильно…

– Это ты специально?

– Да нет. Просто так вышло. А девочка обиделась и пожаловалась учителю. А может, обиделась она на то, что я шарф завязал, схватил портфель и убежал. И целовать её не стал.

Митя пару раз моргнул и вдруг рассмеялся.

– Что? Правда?

– Угу.

– А почему не стал?

– Почему-почему? Ну и вопросы вас интересуют, Дмитрий Ильич! Не нравилась она мне. Неужели не ясно?

– Поня-а-а-атно, – кивнул всё ещё смеющийся Митя. – То есть ты не хотел целоваться с кем попало?

Никита не выдержал, фыркнул и кивнул:

– С кем попало не хотел. А ты считаешь, что нужно было?

– Да нет, – смутился Митя. – Целоваться нужно по любви. Но получается, что она, когда побежала жаловаться, отомстить тебе хотела?

– Ну, это слишком громко сказано. Но обиделась – это факт.

– Почему обиделась? Она же сама виновата. Девочки не должны себя так вести. Это же неправильно, самой приставать…

Никите стало интересно, и он не удержался, спросил:

– А как они должны себя вести?

Митя задумался на секунду и неожиданно сказал:

– Как наша Агата.

Заминка, последовавшая за этим, была секундной. Вслед за этим Агата неловко дёрнула ногой, с неё соскочил шлёпанец и покатился вниз по крутому склону к воде.

– Ой! – вскрикнула Агата, а Никита с Митей кинулись догонять утрату.

Разговор был тут же забыт. И только перед сном Никита вспомнил о нём и подумал, что, пожалуй, неловкость Агаты не была случайной. И в очередной раз он удивился невероятной душевной тонкости и чуткости этой совсем ещё девочки. И её потрясающей реакции. Надо же было в один миг придумать, как отвлечь их внимание от зашедшего не туда разговора…

Когда дачный сезон закрылся, Никита почувствовал какую-то неопределённую не то чтобы тоску, но пустоту. Рыться в себе в поисках причины не стал: списал всё на невозможность уезжать из города на дачу, которую очень полюбил, и принялся ждать весну.

Этот год был последним в школе. Курсы в институте и репетиторы практически не оставляли свободного времени. И даже открывать дачный сезон Никита приехал с целым рюкзаком учебников и тетрадей – готовился. Май выдался очень тёплым, и сидеть в не прогревшемся ещё после зимы доме было обидно. Никита подумал и перебрался на крыльцо.

На соседнем участке что-то делали взрослые, то и дело пробегала мимо Агата. Когда Никите совсем уж становилось невмоготу от вынужденной привязанности к учебникам и физических формул, он поднимал глаза и пару минут позволял себе понаблюдать за её весёлой весенней суетой. Агата убирала лапник, которым закрывали на зиму нежные растения, готовила какие-то грядки под посев, собирала что-то с ещё не покрывшихся листьями кустов смородины. Разговаривала она непривычно тихо, как, впрочем, и остальные члены её семьи. Никита улыбнулся: вся улица знала, что он в этом году заканчивает школу и поступает в институт, вот соседи и старались не мешать.

Эта забота забавляла и трогала его. Замечательная у них всё-таки дача. Участки давали сотрудникам огромного оборонного завода, того самого, на котором работали его родители и дедушка с бабушкой, и дед Агаты, и родители Мити. Поэтому чуть ли не все владельцы стандартных шести соток были знакомы друг с другом, а атмосфера царила удивительная, такая, как бывает, пожалуй, только в академгородках: полное доверие и взаимопонимание. Заборы ставили в последнюю очередь, да и то только для того, чтобы не убегали на улицу маленькие дети или куры, которых многие завели, чтобы прокормиться в непростые их времена. Дверей же не запирали. И даже машины у многих стояли за пределами участков с ключами в замках зажигания.

А их улица и вовсе была особенная. Отношения между соседями были почти семейными. Никита часто видел, как одна из соседок, бездетная Таисия Дмитриевна, то и дело зазывала всех малышей с их улицы в гости и давала каждому по аккуратному кулёчку с сухариками. Ребятня рядком сидела на длинной, крашенной зелёной краской лавочке в её уютном дворе, болтала ногами и с весёлым хрустом грызла сухари. А Таисия Дмитриевна, ласково поглядывая на них, за столом под навесом уже резала и раскладывала на противне следующую партию. Другая соседка, Наталия Андреевна, выйдя на пенсию, осуществила свою мечту – научилась вязать. И теперь, немного стесняясь неровных пока петель и вольно извивающихся в разные стороны рядов, одаривала всю улицу смешными пёстрыми вязаными тапочками. Были такие и у родителей, и Никите в холода нравилось ходить по дому именно в них. Сам же Никита тоже не отставал: с готовностью помогал всем соседям чинить их то и дело капризничавшие «Запорожцы» и «Жигули». Так у них было принято. И все жили именно так, хотя привычный большой мир уже начал шататься. Но в их маленьком мире по-прежнему было тихо, спокойно и уютно.

Вот и сейчас Никиту опекали буквально все и волновались за него тоже все. Когда одна из бабушек Агаты пришла к ним с миской, полной некрупных белых яиц от молодых кур, его мама поначалу растерялась:

– Что вы, Анастасия Васильевна, не нужно…

– Как это не нужно, Клара Петровна? Мальчик сейчас должен хорошо питаться. Ему силы просто необходимы. А в каком магазине вы найдёте такие свежие яйца? Я всю неделю копила, чтобы вы с собой в город побольше взяли.

Это не демонстративное, искреннее желание добра или всё же то, что Никита к выпускным и вступительным экзаменам начал готовиться загодя, помогло ему, и школу он закончил без проблем, и из абитуриентов в студенты перешёл как-то удивительно легко.

Когда они с родителями приехали на дачу в первые после поступления выходные, поздравлять его сбежались почти все. Первым, конечно, примчался Митя, у которого в разгаре были каникулы. Узнав радостную новость, он вприпрыжку поскакал по улице, громко крича:

– Ура! Ура! Поступил! Никита в Бауманку поступил!

И тут же изо всех дворов стали выходить и даже выбегать соседи. Они улыбались, шли к их участку и поздравляли родителей Никиты, его самого и почему-то даже друг друга. Словно это была общая радость и их общий ребёнок, которым они все гордились. А Агатины родители даже сделали подарок, сборник политических детективов. Никита принёс его к себе в комнату и положил на письменный стол так, чтобы видеть книгу отовсюду. Почему-то ему доставляло удовольствие смотреть на её чёрную обложку с жёлтыми буквами.

Это было очень счастливое лето, наполненное свободой, ощущением света и радости. И только позже Никита понял, что так с ним прощалось детство. Он пошёл дальше, а Митя с Агатой всё ещё были там, в той удивительной поре, куда ему вход уже был заказан. И только на даче ему иногда казалось, что дверь в детство не закрылась окончательно и что он может хотя бы ненадолго возвращаться туда, если пожелает.

Но институтская жизнь закрутила так, что дома он оказывался лишь поздними вечерами. А ведь ещё нужно было готовиться к занятиям. Даже в субботу у них было по четыре пары. Поэтому следующей весной Никита уже не приезжал на дачу вместе с родителями в пятницу, а добирался на электричке лишь ближе к вечеру субботы. На безмятежное детское счастье у него оставалось совсем мало времени: дела-то никто не отменял.

Ему уже исполнилось восемнадцать, и теперь, если вдруг родители решали дождаться его и поехать на дачу вместе, за руль садился он, а не отец. И тогда Никите доставляло особенное удовольствие не мчаться по Горьковскому шоссе, хотя скорость он любил, а въезжать в их дачный посёлок и сворачивать с главной улицы на их тихую и зелёную. По ней бегали малыши, среди которых были и Кира, сестрёнка Агаты, и Снежана, племянница Мити. Иногда ребята постарше играли с ними в какие-то шумные весёлые игры, и тогда Никите невыносимо хотелось к ним, в их счастливую кучу малу.

Митя за те два года, что они были знакомы, заметно подрос, вытянулся. Круглое лицо его вдруг стало тоньше и красивее. Никите он напоминал Маленького принца. Агата тоже менялась. И Никита, приехавший на дачу после трёхнедельной институтской практики, вдруг заметил, что яркий детский купальник с розовым зайцем на животе сменил изящный синий. Агата непривычного раздельного купальника поначалу явно стеснялась. Но вскоре освоилась и стала бегать в нём, как и все их дачные девчонки, целыми днями. Смуглая от природы, она хорошо и быстро загорала и на фоне светлокожих Никиты и Мити к концу лета выглядела этакой индианкой. Митя смотрел на неё влюблёнными глазами и иногда за её спиной тихо спрашивал Никиту:

– Правда она красивая?

Никита кивал и улыбался. Агата и ему тоже казалась на удивление симпатичной девочкой. Но он изо всех сил старался не любоваться ею: первое чувство Мити было так прекрасно, что омрачать его хотя бы мимолётной ревностью Никита не хотел. Хотя, пожалуй, обожавший его мальчишка вряд ли вздумал бы ревновать к старшему другу. Но всё равно Никита влюблённость Мити берёг и всячески защищал.

А защищать было от кого. Напротив дома Агаты жили ещё два мальчика. Двоюродные братья Серёжка и Гошка были хотя и ненамного, но постарше Мити и в свои шумные игры брать тихого соседа, за которым ещё и постоянно ходила хвостиком его маленькая племянница Снежана, не хотели. Зато Агату то и дело приглашали присоединиться к ним. Она поначалу не отказывалась, и сама звала их, когда затевалась игра в вышибалы. Но вскоре Никита заметил, что всё изменилось. Агата общества Серёжки и Гошки стала явно избегать. Да и Митя сторонился их.

Самого Никиту братья уважали и при нём никогда Агату с Митей не задирали. Поэтому, чтобы разобраться в ситуации, пришлось ненадолго влезть в шкуру разведчика, что Никита и поторопился сделать, опасаясь за своих друзей.

Долго скрытно приглядывать за соседями не пришлось. Всё стало ясно в первый же субботний вечер. Уже было почти темно, когда Никита услышал, как по улице продребезжал велосипед. Это ехал откуда-то Митя. Вдруг раздался звук трения резины о бетонные плиты: мальчик резко затормозил. Никита незаметно подошёл к дому, откуда было хорошо видно, что происходит на улице. А там Серёжка и Гошка, преградив своими велосипедами дорогу Мите, негромко и глумливо допрашивали растерявшегося мальчишку:

– Ну, и откуда же едет наш женишок? Тебе что было сказано?

– Здесь не ездить, – буркнул Митя.

– А ты что? – Гошка сунул руль своего велика в руку брату, обошёл его и начал наступать на Митю, толкая того плечом.

– А я буду ездить. Это и моя улица тоже.

– Нет, ты посмотри на него, Серый! – демонстративно возмутился Гошка. – Твоя часть улицы там. – Он махнул рукой в сторону дома Якушевых, едва не задев Митю по носу. И было непонятно, специально или намеренно. – А здесь – наша. И ты здесь не ходи и не езди. Понял?! – Гошка выпятил грудь и сделал ещё один шаг в сторону оппонента.

– Но мне нужно к сторожке, – не согласился с таким разделением улицы Митя. – И я никак не смогу попасть туда по-другому. Только мимо вас.

– А придётся научиться, да, Серый? – снова обратился к брату Гошка. – Хочешь летай, хочешь круг делай и с другой стороны проходи или проезжай. Но здесь появляться не смей. А то…

Чем собирались угрожать Мите разошедшиеся братья, Никита слушать не стал. Он уже шагнул к мальчишкам, когда вдруг с соседнего участка на улицу выбежала Агата:

– А ну отойдите от него! – звонко крикнула она и подскочила к Мите, сильно толкнув подошедшего почти впритык к нему Гошку. Судя по распущенным волосам, она уже собиралась спать, но в окно их с сестрой мансардной комнаты увидела, что её друга обижают, и кинулась на помощь.

– Агата! – громким испуганным шёпотом позвала её в распахнутую створку Кира. – Иди скорее домой! Бабушка сейчас придёт и будет сердиться.

– Я сейчас! – пообещала её сестра и гневно уставилась на Гошку. Тот нехорошо улыбнулся:

– А вот и невеста явилась… – и издевательски поинтересовался: – Не запылилась?

– Тили-тили-тесто! – поддержал брата, молчавший до этого Серёжка.

Больше Никита, который, не желая смущать Митю и Агату, при появлении девочки замер в тени калины, ждать не стал и шагнул на дорогу.

– О, ребят, привет!

Серёжка с Гошкой тут же растеряли весь свой пыл, а Агата с Митей вопреки обыкновению встретили его появление не обычными радостными улыбками, а серьёзными и какими-то повзрослевшими лицами.

Никита окинул всех четверых коротким внимательным взглядом и решил сделать вид, что ничего не видел.

– Мить, ты собрался прокатиться?

– Я в сторожку, мама там костей для Багиры собрала, просила Петровичу передать.

Огромная немецкая овчарка Багира жила при сторожке, и её любили и подкармливали все дачники.

– Слушай, я с тобой. Возьмёшь меня? Хочу перед сном развеяться.

– Ага, – обрадовался Митя.

– Агата, ты с нами? Может, прокатимся все втроём? Или вы, ребят, – Никита вопросительно посмотрел на братьев, – присоединитесь к нам с друзьями?

– Мы… – замялся сдувшийся Гошка. – Нет… Нам домой пора…

– Да, пора… – поддержал его Серёжка.

А Агата каким-то незнакомым Никите отчаянно-весёлым голосом сказала:

– А я, пожалуй, составлю вам компанию! Только бабушек предупрежу.

– Мы тебя здесь подождём, – пообещал Никита и поднял глаза к окну второго этажа, в котором бледнело взволнованное личико Киры.

Увидев, что всё обошлось, она распахнула шире створку окна и помахала им рукой. Никита помахал в ответ. Настроение у него отчего-то было замечательным.