Вечера на озере близ Рябиновки

Анфискино болото

Автобус лениво выплюнул последних пассажиров, фыркнул вонючими выхлопными газами, развернулся и потащился в небольшой проулок, заменявший депо, на конечной станции маршрута. Рано утром ему предстояло отправиться в обратный путь до города через попутные деревеньки, собирая тех, кому зачем-то понадобилось покинуть родные пенаты.

Людочка огляделась вокруг. Здесь мало что изменилось с тех пор, как она отправилась грызть гранит науки в институт в город. За эти пять лет она приезжала сюда лишь дважды – на самые первые каникулы, да потом на похороны бабушки – единственной родной души.

Теперь у нее никого тут не было, но и остаться в городе она не смогла. Надо было отработать положенное время в деревенской школе – таковы были условия.

Сердце кольнула острая боль – без бабули было тоскливо. Все здесь напоминало о ней и о детстве. Но долго предаваться воспоминаниям не стоило – уже смеркалось, и надо было спешить домой.

Автобусная станция располагалась нелепо – на самой окраине деревни, где была всего одна улица, а остальные дома раскинулись гораздо дальше – за лесом.

Попасть в деревню, где ее ожидал бабушкин опустевший дом, девушка могла либо по длинной дороге – около пяти километров, либо напрямик через лес – всего пара километров по узким тропкам.

Взвесив все за и против, Людмила решительно шагнула на дорогу.

Какой дурак пойдет в сумерках через лес, где комары и мошка, неизвестно в каком состоянии тропинки и… болото.

Анфискино болото.

В детстве Людочку пугали этим местом.

Взрослые рассказывали ребятне жуткую историю о том, как в давние времена там разыгралась настоящая трагедия.

Как-то жарким летним вечером, когда уже зазеленела листва, а воздух наполнился теплом и ароматом полевых цветов, выиграл помещик девку в карты. Служаночку Анфиску.

Да, в те времена это было обыденным делом – ставить на кон своих слуг.

Выигрыш был хорош! Совсем юная сирота, тонкая, как тростиночка, с длинными русыми волосами, заплетенными в тугую косу, с ясными небесно-голубыми глазами и кожей, нежной, словно лепесток. В свои семнадцать девушка была чиста и невинна, как ангел.

А барин был толст, жесток и похотлив. Да и кто тогда этих девок спрашивал? Барин велел явиться в покои – значит, надо явиться.

Иногда от этих утех появлялись дети. По настроению, барин мог приказать извести младенца, а мог и одарить мать новым сарафаном или освобождением от работ. Ненадолго, конечно.

Федор Иванович не считал себя тираном, а просто наслаждался жизнью. Мог себе это позволить.

Утро барина начиналось прекрасно.

Он сидел на постели и жадно рассматривал красавицу, стыдливо опустившую глаза. Девушка все еще надеялась, что хозяин даст ей какое-нибудь обычное поручение – натаскать воды, умыть, покормить, но тот приказал:

– Снимай. Все снимай. И исподнее!

Слова хлестанули по сердцу Анфиски. Она догадывалась, что новый барин не просто так радовался удачному карточному дню, но даже сама мысль о нем была ей противна.

– Снимай и не ерепенься! А то накажу – мало не покажется.

Девка знала, как могут ее наказать, и что наказание не отменяет утех барина. У прошлого хозяина ее не трогали, но другие девки плакали порой, жалуясь друг другу. Анфиска его не привлекала, только поэтому он легко проиграл ее и отдал в эту деревню.

И вот теперь, это должно было случиться и с ней. Руки и ноги словно онемели, она не могла даже пошевелиться. Федор Иванович тяжело поднялся с кровати и подошел к Анфисе.

– Глухая чтоль? Снимай все, говорю, да поживей!

Он протянул руку, и она легонько отшатнулась. Это простое движение разозлило помещика, и он наотмашь ударил ее ладонью по щеке.

– Хуже будет!

Хуже. Что могло быть хуже, чем отдать свою девичью честь на растерзание толстому похотливому негодяю, озверевшему от безнаказанности?

Анфиса словно ожила от пощечины и выскочила из покоев.

– Держи ее! – закричал барин, бросаясь вслед.

Стоял полдень, и вся прислуга была занята в поле, поэтому никто не откликнулся на его зов. Девушка, подхватив юбку, побежала в сторону леса.

Она была тут впервые и не знала, что лес таил в себе огромную опасность, из-за которой погибла не одна крестьянка, отправленная за ягодами.

Топи, непроходимые топи пряталась за деревьями. Даже зная путь, там можно было сгинуть, а Анфиса бежала, не разбирая дороги.

Ее преследователь, тяжело дыша, догонял, пока она металась между разлапистыми елями и тонкими березками. Под ногами что-то чавкнуло, потом еще и еще, но девушка бежала вперед, подгоняемая страхом.

– Стой, мерзавка, стой!

Ветки больно хлестали по лицу, но Анфиса продолжала бежать, по щиколотку проваливаясь в болото.

– Сгинешь же, глупая девка! – совсем близко кричал барин.

“Лучше сгинуть!” – пронеслось в голове у девушки.

Нечеловеческий крик разрезал теплый летний воздух, заставив птиц испуганно взметнуться с ветвей. И все стихло.

Лишь кузнечики стрекотали в траве, да негромко переквакивались лягушки.

Тело Федора Ивановича крестьяне нашли на следующее утро. Он не успел убежать далеко, там и утонуть было негде – по колено, да кочки кругом. Но он, все же, был мертв. На его лице застыло выражение ужаса, а рука плотно сжимала нательный крест. Пальцы не получилось разжать, похоронили так.

Анфису не нашли. Порешили, что она сгинула дальше в лесу, где топи были гораздо глубже, а чаща становилась непроходимой. Даже если она и не утонула, выжить ей бы не удалось. Звери не приближались к деревне, но люди часто слышали отдаленный вой волков, да кто-то встречал, порой, медведя.

Поместье отошло другому барину, который до девок не был охоч. Его считали странноватым – он предпочитал бродить по лесу, собирать растения, разглядывать, что-то о них записывать. Блаженный, словом, хоть и барин. Крестьян не обижал – и то хорошо.

А раз пошел он на прогулку, да и пропал. Два дня искали всей деревней, а на третий сам вышел. Бледный, отощавший, в разорванной рубахе. И до этого-то разговоров не любил, а тут совсем замолчал.

– Анфиску встретил, – шептались крестьяне.

Анфиску с тех пор часто стали видеть. Печальная, в длинной белой рубахе, с толстой русой косой, она бродила меж деревьев и, по слухам, заманивала людей в топи. Крестьяне и раньше в тот лес ходили неохотно, а теперь и вовсе перестали.

Шло время, а легенда передавалась из уст в уста.

Людочка была комсомолкой и теперь в призраков не верила, но в детстве эта история пугала до мурашек. Отучившись в пединституте, она поняла, для чего взрослые рассказывали эту жутковатую сказку – ради безопасности детей. Цель оправдывала средства. И правда, ребятня не совалась в “Анфискины болота”.

За всю жизнь Людмила слышала лишь об одном несчастном случае – пьяный местный дебошир утонул, пробираясь через топи, но все рассудили, что сам виноват. Ребятишки же держались от гиблого места подальше.

Девушка шла по дороге, постепенно ускоряя темп. Сумерки сгущались, а идти предстояло еще не меньше получаса. Дома ее никто не ждал – неизвестно, что там, в этом доме, сейчас и осталось. Не обветшал ли? Целы ли окна? Сильно ли зарос бурьяном двор?

К счастью, на улице было тепло. Хотя бы, не надо в темноте топить печь.

Вдалеке послышался шум мотоцикла, а вскоре Люду догнал и он сам.

– Какая встреча! – притормозив, поприветствовал ее мотоциклист.

– Добрый вечер, – осторожно ответила Людмила.

Она узнала парня, и эта встреча не вызвала у нее добрых чувств. Мишка был ей хорошо известен – хулиган, гулялка и, что греха таить, любитель выпить горячительного и посмолить папироской. Он давно делал в сторону Людочки сальные намеки, но, пока она была школьницей, трогать не решался. Да и бабушка всегда могла пойти к его матери и попросить приструнить.

Мишка был негодяем – в детстве кидался камнями и ругался матом, отбирал у малышей еду и гонял гусей. Повзрослев, стал подворовывать с чужих огородов, учился в школе из рук вон плохо. Мать лупила его смертным боем, но это не помогало.

– Весь в папашу, – горевала она, но тайны его появления на свет никому не открывала. Родила неизвестно от кого, вот и выросло, непонятно что.

Сейчас это недоразумение обзавелось мотоциклом и встретилось Людмиле на пути домой.

– Какая цаца стала! Вы поглядите – городская, ни дать, ни взять! Надолго к нам, деревенским, пожаловала?

Люда продолжала идти, а Мишка медленно катился рядом, отталкиваясь от земли ногой.

– Пока на пять лет, буду в школе детей учить русскому и литературе. А потом посмотрим, – скромно улыбнулась Люда.

– Ну, садись, подвезу, – скомандовал Мишка. – Видишь, пробился в люди! Транспортом обзавелся!

– Спасибо, Миш, я прогуляюсь, – отказалась Людмила. – Воздухом подышу.

– По пути подышишь, – дыхнул перегаром Михаил. – Садись давай, пока я добрый.

Тон Миши не предвещал ничего хорошего. Люда ускорила шаг, но и парень не отставал.

– Совсем ты, Люська, загордилась. Не ровня мы тебе? Я тебе – не ровня, да?

Голос Михаила звучал угрожающе. На пустой дороге не было никого, кроме них двоих. Здесь редко ездили, а ходили – еще реже. Помощи ждать было неоткуда. Люда старалась сохранять спокойствие, но внутри у нее все сжималось.

О Мишке ходили нехорошие слухи.

Тяжелая сумка оттягивала руки.

– Миш, ты извини, но я сейчас устала с дороги.

– Так давай сюда свой “чумодан” и поехали, – приказал парень. – Пока я по-хорошему прошу.

Что-то подсказывало Людмиле, что это было вовсе не “по-хорошему”. Она снова ускорила шаг. Если бы она умела молиться, то молилась бы, чтоб Михаил оставил ее в покое, но Людочка была комсомолкой и атеисткой. Поэтому она просто сжала губы в тугую ниточку и продолжала идти.

Миша спешился и повел мотоцикл рядом.

Только сейчас Людмила увидела, насколько он был пьян. Он пошатывался из стороны в сторону, едва не падая, но упрямо тащился за ней по дороге.

– Городские парни не чета деревенским, да? У, зазналась ты, спесивая стала!

Людмила молча ускоряла шаг, надеясь, что парню надоест, и он уберется восвояси.

– Да ты всегда такой была. По школе королевой ходила, морду задирала. Отличница, пионер-всем-пример! На танцы не ходила, вечерами дома за книжками сидела.

Люда ничего не отвечала, но Миша продолжал идти за ней, распаляясь от собственных слов.

– А выросла-то какая! Красавица холеная, не то что эти клуши! Ух, на сеновал бы тебя сейчас!

Людмила передернула плечами.

– Люська! Ты носом-то не верти! Сказал, моей будешь, значит – будешь! Ну-ка, иди сюда!

– Миша, пожалуйста, езжай домой, – взмолилась Людочка. – Давай потом поговорим, хорошо?

– Ты глухая что ли? – он резко схватил Людмилу за руку чуть выше локтя и дернул на себя. – Сюда иди!

Девушка стала вырываться, но он держал ее крепко, больно сжимая тонкое плечо. Она бросила сумку и стала толкать его в грудь другой рукой. Мишка только рассмеялся на эту неловкую и безуспешную попытку освободиться, привлек ее к себе и мокро поцеловал прямо в губы, обдав сивушным амбре. Стало мерзко и противно. Людмила отчаянно забилась.

– Отпусти!

– А то – что?

– Кричать буду!

Михаил громко заржал.

– Кричи! Громко кричи!

– Помогите! – закричала Людмила.

– Помогите! – передразнил ее Мишка. – Ну? Бегут помогать? Смотри-ка, вон медведь из лесу спешит на помощь!

– Пусти меня! Не смей!

Парень, не отпуская ее руку, другой рукой задрал ей подол и схватил за аппетитную ягодицу.

– Ух, хороша, городская!

– Не тронь меня!

Слезы покатились по щекам Людочки. Не хотелось ей, чтобы первым ее мужчиной стал пьяный хулиган на дороге. Не так она себе представляла этот момент.

– По-хорошему прошу, иначе – хуже будет!

Хуже. Что могло быть хуже, чем отдать свою девичью честь на растерзание мерзкому пьяному негодяю, озверевшему от безнаказанности?

Он еще сильнее сжал ее руку, и Людочке даже показалось, что хрустнули кости, затем стал жадно лапать ее тело – упругую грудь, точеную талию. Затем он спустился ниже и стал пробиваться прямо через трусики туда, где до него еще никто не бывал. Людочка сжала бедра изо всех сил, но она уже понимала, что насильник не остановится ни перед чем.

Потеря невинности стала лишь вопросом времени. Оставалась слабая надежда на то, что кто-то проедет по дороге, но становилось все темнее, а шума машин совсем не было слышно.

– Ты расслабься, – прохрипел он, не сдерживая пьяных инстинктов. – Так приятнее будет, тебе даже понравится…

– Я в милицию пойду! – пригрозила Люда, уже ни на что не надеясь.

– Не пойдешь! – снова засмеялся Мишка. – Тебя ж на всю деревню ославят потом! Кому ты будешь нужна, подранка? Моей станешь!

Он рванул кофточку. Тонкая ткань затрещала, пуговицы полетели в разные стороны, воротничок больно резанул по шее. Люда вскрикнула, и Мишка ударил ее наотмашь по лицу так, что рту появился соленый привкус крови.

– Какую красоты ты прятала от меня, Люсенька, – жадно облизнулся Мишка, стягивая бюстгальтер вниз. Небольшая аккуратная грудь оголилась, давая парню возможность потешить свою похоть. Он провел по ней языком, и Людмила содрогнулась от отвращения.

– А сосочки-то как стоят, а! Хочешь меня, Люська, вижу – хочешь, – сделал неожиданный вывод парень и укусил ее за сосок.

Девушка вскрикнула и с силой рванулась прочь, воспользовавшись тем, что Мишка увлекся ее прелестями и слегка ослабил хватку. Она не успела сделать и трех шагов, как он нагнал ее и повалил на землю.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – рычал он, срывая с нее трусики и коленом раздвигая бедра. – Любишь погрубее?

Людмила изо всех сил билась, стремясь скинуть его огромную пьяную тушу, пока он стаскивал с себя брюки. Кричать она уже не могла, ей не хватало воздуха даже сделать вдох. В ушах шумело, а в глазах стали плыть разноцветные пятна. Она чувствовала, как его холодные руки снуют по ее телу, а тот самый орган, который она стыдилась называть даже про себя, уже в полной готовности упирается ей между ног.

Спину обдирал острый гравий, и девушка почти потеряла сознание от страха, боли и унижения.

– Отпусти, – выдохнула она.

– Поздно, Люська, поздно, моя ты, моя!

Он совсем потерял человеческий облик. Все его животные инстинкты вырвались наружу. Ничто не имело для него значения, кроме этого беспомощного девичьего тела под ним.

Людмила бестолково елозила руками по дороге, почти смирившись с тем, что тот сокровенный процесс, который должен был произойти между ней и самым близким и любимым человеком, произойдет сейчас. Здесь. На дороге.

Под руку попался крупный камень, и девушка, ни секунды не раздумывая, ухватилась за него, как утопающий за соломинку, и с размаху ударила Мишку по голове. Удар, еще удар.

– Вот же тварь! – заорал Михаил, отшатываясь и хватаясь за затылок.

Людочка, освободившись от захвата, перевернулась на живот и вскочила, ободрав коленки.

Бежать!

Бежать было некуда.

Мишка на мотоцикле догнал бы ее в два счета.

Оставался только лес. И Анфискино болото.

Людочка скатилась с насыпи и, не обращая внимания на саднящую боль во всем теле, бросилась к лесу.

Ее насильник кинулся следом, матерясь и сыпя угрозами.

– Стой, мерзавка, а ну стой! Я ж тебе за этот камень все кишки выпущу!

Выпустит. Людочка знала, что выпустит. Изнасилует, убьет и спрячет тело в лесу, подальше от тропинок. Никто и никогда не найдет ее там.

Она бежала, не разбирая дороги. Еловые ветки стегали по лицу, ноги проваливались между кочек, а сзади гнался обезумевший Мишка.

“Лучше сгинуть!” – пронеслось у нее в голове.

Девушке совсем не хотелось умирать. У нее было столько планов, столько целей! Но терять было уже нечего. Выбор был между смертью в болоте и смертью в болоте после надругательства.

Людмила бросилась прямо в топи.

Легкие босоножки не были предназначены для бега по болоту, поэтому каблучки моментально увязли в чавкающей грязи. Туфельки не были новыми, но достать хорошую обувь в те времена было не так-то просто, и Люде стало жаль их даже больше, чем себя, почему-то. Она слышала, как догоняет ее Мишка, пыхтя и матерясь, но без сил опустилась на кочку и уткнулась лицом в ободранные ладони.

Будь что будет.

Прохладная рука легла ей на плечо.

Вот и все.

Людочка подняла заплаканное лицо, готовясь дорого продать свою жизнь. Перегрызть гаду горло, если понадобится! Но перед ней стояла девушка.

Совсем юная, бледная, с толстой русой косой до пояса. Ее белое платье спускалось до самой земли и слегка мерцало в темноте. На голове был венок из белоснежных лилий. Девушка приложила палец к губам и поманила Людмилу за собой.

Людмила встала и, сама не понимая зачем, последовала за ней. Кто она? Почему она здесь?

Незнакомка, по всей видимости, хорошо знала дорогу, потому что под ногами уже не чавкало – Людмила быстро ступала по твердой земле, стараясь не отставать, а сзади все ближе и ближе раздавалась ругань Мишки. В темноте он не видел ее, но интуитивно выбирал тот же путь.

Люда споткнулась о какую-то корягу и кубарем скатилась под корни огромного дерева, сквозь сжатые зубы застонав от боли в лодыжке. Девушка снова оказалась рядом и, наклонившись совсем близко к лицу, еще раз приложила палец к губам. Людмила послушно замолчала, а незнакомка подмигнула и улыбнулась.

И вышла. Туда, где Мишка уже перебрал все возможные ругательства и угрозы и пошел по второму, а то и третьему кругу.

Куда она? Совсем сумасшедшая?

Он же и ее убьет!

Людмила испугалась не на шутку! Или это его сообщница, которая сейчас покажет ему жертву, заботливо приведенную в укромное местечко? Или это местная дурочка, о которой Люда ничего не знала?

Нечеловеческий крик разрезал теплый летний воздух, заставив птиц испуганно взметнуться с ветвей. И все стихло.

Людочка сидела, боясь пошевелиться. Страх полностью парализовал ее. Мишка больше не шумел и не кричал, стояла тишина. Лишь вечерние птицы тихонько чирикали, да кузнечики стрекотали в траве.

Через пару минут девушка в белом вернулась и протянула руку Людмиле. Та вновь покорилась, поднялась с земли и молча пошла за ней, как бычок на веревочке. Она ничего не чувствовала и ни о чем не думала. И лишь когда вдалеке она увидела огни деревни, слезы мощным потоком хлынули из ее глаз. Она упала на колени и позволила пережитому ужасу выходить из ее тела с рыданиями и всхлипами. Людочка плакала так, как не плакала никогда. Плакала за себя, за этот страх, за то, что у нее никого на этом свете не осталось, и некому ее защитить…

Наконец, ее перестало колотить, последняя слезинка выкатилась из глаз, и Люда вытерла лицо грязной рукой и высморкалась прямо в остатки изорванной блузки. Незнакомки нигде не было видно. Наверное, она решила дать Людочке возможность побыть наедине с собой. Лишь ее красивый венок из белоснежных лилий лежал на пне. Людмила надела его на голову и поплелась в пустой бабушкин дом.

Утро принесло хорошие новости.

– Нашли твою сумку, – порадовал участковый. – Ты проверь, не пропало ли чего. Но, вроде, не тронули ее. Если бы хотели украсть, то утащили бы всю.

Людочка обрадованно прижала к себе пропажу. В сумке были ее единственные вещи и все документы, в том числе и диплом, с которым она собиралась устроиться в школу на работу.

Пережитый накануне кошмар уже не казался таким страшным при свете дня и в присутствии дяди Володи. Он был участковым столько, сколько Людочка себя помнила. Только постарел немного.

– И тело Мишкино нашли. Да и искать не пришлось, как раз аккурат, где мотоцикл свой бросил, там с десяток метров пробежал, да утоп.

– Совсем утоп? – недоверчиво уточнила Людочка.

Дядя Володя хотел пошутить, что, мол, утоп наполовину, но махнул рукой.

– Совсем! Никому теперь не навредит. Нехорошо так говорить, но сколько же он крови мне попил. Ты ж не первая ему попалась! Хвалился вот шпане, что девчонку какую-то прижал.

– И ему за это – ничего? – нахмурила брови Людмила.

– А что я сделаю, – развел руками участковый. – Это же слухи. Заявления ни от кого не поступало. Да и не поступит – позор-то какой на всю деревню!

– Но ведь она ни в чем не виновата!

– А ты этим темным людям объясни, что милиция для того и нужна, чтоб такие случаи решать. Но они ж молчат, как рыбы, девкину поруганную честь прикрывают. Ты вот только и не побоялась. Так как, говоришь, дело-то было?

Людочка в десятый раз изложила свою историю, умолчав лишь о незнакомке с веночком.

Веночек лежал на столе и выглядел так, словно ему уже много лет – засохший, местами истлевший. А ведь вчера он источал такой сладкий лилейный аромат, что кружилась голова.

“Показалось”, – решила Людочка. Не было никакой девушки. Игра воображения. Веночек, наверное, кто-то из детей давно сплел да бросил, а Люда и подобрала.

– Странно, конечно, странно. Бежал, бежал, закричал и – все?

– И все, – кивнула Люда. – Может, ногой за корягу зацепился, упал, головой ударился.

– Может, может, – согласился дядя Володя. – А может, еще кто-то там был? Помог тебе кто-то?

Люда посмотрела на него своими честными глазами и твердо ответила:

– Никого. Одна я была. Кто ж в такое время по лесу бродить станет, да и еще по болоту!

– Анфиска, например, – предположил участковый.

– Детские страшилки, – засмеялась Людочка. – Одна я там была, дядь Володь, совсем одна. Повезло просто!

Директор школы Людмила Александровна Конькова устало сидела в своем кабинете, когда завуч робко постучалась в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла.

– Людмилсанна, сил моих больше нет!

– Что еще?

– Гришка, негодяй этакий, все нервы вымотал! Умоляю, дайте вы ему эту справку! Пусть идет в ПТУ, пусть уезжает отсюда! Или уеду я!

Гришка был легендой школы. В самом плохом смысле этого слова. С первого класса он не давал никому покоя. Одни неприятности сыпались от этого ребенка, которого ненавидела даже его собственная мать.

– Весь в папашу! – сокрушалась она. – Охламон!

Папаши у Гришки не было. Официального – не было. Биологический родитель, естественно, имелся, да только никто не знал этого “героя”. Мать поднимала Гришку одна, так и не выйдя замуж.

Пацан был бедой всей деревни. Подворовывал в чужих огородах, душил кошек и пинал мелких собак, не давал проходу девчонкам. Учился он из рук вон плохо! Даже оставался пару раз на второй год, но за ум не брался. Зато сначала тайком покуривал за школой, а потом распоясался от безнаказанности и стал курить прямо у крыльца на переменках.

Со временем становилось все хуже и хуже, потому что к концу девятого класса он был на два года старше, гораздо крупнее и не в пример злее своих одноклассников. Ума не набирался, а гормоны бушевали вовсю, поэтому девочки не ходили поодиночке, предпочитая передвигаться стайками.

Пока никто не пострадал, но это был вопрос лишь времени. Людмила Александровна с ужасом ожидала того дня, когда наглый подросток перейдет все границы разумного.

С этим ничего не могли поделать. Ни старенький участковый дядя Володя, ни строгие завучи, ни сама директор. Не было у Гришки авторитетов. И тормозов уже почти не было.

– Ладно, – вздохнула Людмила Александровна. – Получит он свою справку. Только пусть убирается вон и никогда не возвращается! Так ему и передайте.

– Я его к вам отправлю, – быстро закивала завуч. – Вот ему сами и скажете! Вы молодая, сильная, здоровая женщина, а я его боюсь. Кабану семнадцать лет, а он на две головы меня выше, да в два раза шире.

– Хорошо, – согласилась Людмила Александровна и посмотрела на часы. Автобус до города уходил меньше, чем через час, а попасть туда сегодня надо было непременно. Еще и успеть вернуться обратно.

Каждый год в этот день она ездила в город, покупала там самый красивый большой букет из семнадцати белоснежных лилий и бережно везла, пряча в толстой оберточной бумаге. Когда на деревню опускались сумерки, она проскальзывала в лес, туда, где были Анфискины болота, и оставляла цветы на пне, на котором когда-то нашла веночек.

Людмила Александровна все еще была атеисткой, но разве не может атеистка просто принести цветы туда, где она чудом избежала смерти? Отметить свой второй день рождения.

Спустя несколько лет после того происшествия она залезла в архивы, но ничего интересного про болото так и не нашла. Молва ходила, что люди пропадали в топях, но достоверно зарегистрированных случаев, кроме Мишкиного, было всего три. Первый – это тот бедолага, который спьяну заплутал и утонул, когда Людочка была совсем маленькой.

За семнадцать лет до него пропал мужик, даже тело не нашли. Только сапоги торчали в болоте, да куски окровавленной рубахи висели на кусте. Тогда решили, что он сбежал от мобилизации, обставив все, как нападение животных, но искать не стали – не до того было.

Да еще один молодой парень пропал, но непонятно в каком году. Лет за пятнадцать-двадцать до предыдущего, точнее данных не было.

Ужас постепенно отступил, Людочка пережила этот период, благополучно познакомилась с хорошим парнем, родила двоих девочек одну за другой, стала директором школы и забыла тот вечер, как страшный сон.

Лишь белые лилии покупала каждый год, но что в этом такого?

Людмила Александровна быстрым шагом пошла к автобусной станции. За эти семнадцать лет ничего не изменилось – станция была все там же, в пяти километрах от основной части деревни, поэтому женщина спешила. Это расстояние она могла пройти минут за сорок налегке, времени было в обрез.

Крепкие ноги не подвели – Людмила успела.

Обратно она ехала, нежно прижимая укутанный в коричневато-серую бумагу букет из неизменных семнадцати лилий. Какое-то странное предчувствие тревожило женщину. Ожидание чего-то.

Она пока не могла понять, хорошее это чувство или плохое, но, на всякий случай, с вокзала позвонила домой и убедилась, что девочки дома.

– Встретить тебя? – заботливо уточнил муж.

– Нет, останься с девочками. Сама дойду, не маленькая.

Не то чтобы она скрывала от мужа свои ежегодные походы в лес, но с собой никогда не звала. Это было ее время.

Людмила дождалась, пока все разойдутся и тихо побрела знакомым маршрутом по дороге. Она всегда сворачивала в лес там, где Мишка когда-то бросил свой мотоцикл, погнавшись за ней, углублялась в чащу, проходила мимо места, где лежало его безжизненное тело, когда она с участковым явилась туда наутро.

Она недолго смотрела на эту топь, удивляясь, как там можно утонуть – глубина была едва ли по колено, затем удалялась в лес и выходила к деревне. Людмила сидела на пне, вытирала слезинки, оставляла цветы и уходила, не оборачиваясь.

Этот вечер ничем не отличался от всех предыдущих. Дневная жара сменилась вечерним теплом. Стало немного легче дышать.

Людмила Александровна тихо шагала среди деревьев. Здесь она не чувствовала никакого страха. Ноги сами знали, куда идти, чтобы не провалиться в болото. Она медленно дошла за места гибели Мишки, посмотрела на топь.

– Туда тебе и дорога, мразь.

В памяти черно-белым фильмом всплывали кадры того утра, когда она с ужасом в глазах смотрела на его труп, показывала дяде Володе, куда она бежала, и понимала, что лишь чудом спаслась. Пара слезинок скатилась из ее глаз, и она быстро смахнула их тыльной стороной руки.

Со стороны дороги послышался какой-то шум, и она пошла дальше вглубь леса. Ей не нужна была компания.

– Помогите! – раздался девичий крик.

Людмила насторожилась.

Кто-то бежал в лес.

– Стой! Стой, сучка, а то хуже будет!

Этот голос был ей хорошо знаком. Гришка! Тот самый Гришка, который выпил не один литр ее крови, вымотал не один километр ее нервов. Сейчас этот Гришка гнался за девчонкой, которую Людмила Александровна тоже узнала, когда та в панике заскочила в лес и бросилась в чащу, не разбирая дороги.

Иришка – бывшая одноклассница Гришки, которую он донимал с первого класса. Умница, отличница, гордость школы, победительница районных олимпиад! Ее всегда аккуратное платье было разорвано от самого верха до подола.

Гришка, слегка прихрамывая, догонял ее, а девочка металась из стороны в сторону, не зная, где искать спасения.

Людмила Александровна решительно шагнула вперед. Она понимала, что силы даже их двоих не были равны против одного отвязного хулигана, но и оставить девочку на произвол судьбы не могла. Как же директор школы может трусливо сбежать, когда ученице требуется помощь?

В глубине души она надеялась на свой авторитет. Все же, Гришка иногда прислушивался к ней, хоть и смотрел исподлобья волчонком. Что-то в его лице было смутно знакомым – от его взгляда ей становилось не по себе, но она держала себя в руках и не показывала эмоций никогда.

– Помогите! – снова крикнула Иришка. Она не видела Людмилу Александровну, а кричала, скорей, от страха.

– Стой, падла! – ревел Гришка, догоняя.

Боль, которую Людмила старательно загоняла внутрь себя все эти годы, пронзила все ее тело. Казалось, это она сейчас металась среди веток, сходя с ума от ужаса и теряя надежду. Ее ладони снова защипало, как в тот день, когда она в кровь содрала их на дороге, а во рту появился солоноватый привкус крови.

Никогда с тех пор никто не смел поднимать на нее руку.

Людмила сделала еще один шаг вперед и открыла рот, намереваясь вмешаться, но внезапно на ее пути возникла та девушка, что спасла ее семнадцать лет назад.

За это время она ничуть не изменилась – те же густые длинные волосы, заплетенные в тугую толстую косу, тот же венок из белоснежных лилий на голове, то же мерцающее длинное одеяние до пола.

Она посмотрела на Людмилу Александровну своими голубыми, чистыми, как горное озеро, глазами и покачала головой.

– Но я должна! – крикнула ей женщина. – Я должна помочь!

Девушка еще раз покачала головой, вытянула руку вперед и толкнула Людмилу в грудь.

– Почему?

Людмила уже не боялась ни этой девушки, ни Гришки, который должен был вот-вот догнать бедняжку. В ее голове была только одна мысль – спасти Иришку любой ценой.

– Он – мой! – твердо ответила девушка. – Семнадцать лет. Он – мой.

Она еще раз толкнула Людмилу Александровну, заставив ее отступить, развернулась и пошла туда, где насильник уже стаскивал платье со своей жертвы. Людмила хотела броситься за ней, но какая-то сила пригвоздила ее к земле. Ноги не слушались, а из горла вместо яростного крика вырывался лишь тихий хриплый свист.

Что-то происходило там, за деревьями, но Людмила не могла ничего разглядеть. Она лишь застыла, как вкопанная и неожиданно стала молиться, как умела, обращаясь не к богу, а к лесу, к звездам, к кому-то неведомому.

Нечеловеческий крик разрезал теплый летний воздух, заставив птиц испуганно взметнуться с ветвей. И все стихло.

Лишь тонкие всхлипы Иришки раздавались где-то за деревьями.

Людмила Александровна почувствовала, как сила, которая держала ее на месте, ослабла. Девушка появилась перед ней так же внезапно, как и до этого, но теперь она улыбалась.

– Федькино поганое семя.

– Федькино? – удивилась Людмила.

Неожиданная догадка вспыхнула у нее в голове.

– Это – Мишкин сын? А Мишка… Мишка – пра-пра-правнук того… Федора Ивановича?

Девушка не отвечала, она смотрела на Людмилу Ивановну и продолжала улыбаться.

– Ты не просто так помогла мне? Ты мстила за себя!

– Федькино поганое семя, – повторила она. – Нет ему места на земле. Всех изничтожу!

Людмила Александровна вспомнила про букет в руке – она так и не выпустила его, даже когда собиралась броситься на Гришку. Женщина быстро сорвала обертку, и по лесу поплыл сладкий аромат лилий.

Людмила протянула букет Анфисе, несомненно – Анфисе.

Та взяла дар, уткнулась лицом в цветы и вдохнула их пьянящий запах. Через несколько секунд ни от нее, ни от букета ничего не осталось. Лишь венок из таких же белых лилий лежал на кочке, как тогда – семнадцать лет назад.

Людмила Александровна наклонилась, чтобы поднять его, и поняла, что у нее дрожат ноги. Она устало присела на кочку, слушая, как всхлипывает и голосит Иришка где-то за деревьями. Сейчас ей нужно было побыть одной. Сейчас ей не угрожала опасность. Сейчас ей требовалось излить ту боль, которую она пережила несколько минут назад. Но не хватит и целой жизни, чтобы ее забыть.

Дядя Володя закурил папироску и посмотрел Людмиле Александровне прямо в глаза.

– Ты мне ничего не хочешь наедине прошептать?

– Ничего, – помотала головой Людмила. – Дядь Володь, клянусь Советским Союзом, одни мы там были с Иришкой. Вот все, как она рассказала – так и было!

– Ох, Людочка, развалится Союз, буду знать, кто виноват!

– Не шутите так, – обиделась Людмила. – Чего ж вы мне, директору школы, уважаемому человеку, не верите?

– Верю, верю, – успокоил участковый, выпуская колечки дыма.

Они стояли на крыльце дома Иришки, где родители вовсю суетились вокруг дочери. Та ненадолго успокаивалась, а потом вновь начинала плакать. Свою часть истории она сумела рассказать, но когда оказалась на месте гибели Гришки и увидела его тело, снова впала в истерику и потеряла сознание.

Ее принесли домой, привели в чувство и стали отпаивать какими-то лекарствами и чаем с мятой. Людмиле было не по себе, и она вышла на улицу, где ее и донал дядя Володя. Он несколько раз выслушал историю и от Иришки, и от Людочки, но продолжал недоверчиво жмурить старческие глаза.

– Загадочное совпадение. Уже второй мужик на моей памяти тут тонет, и все время ты где-то рядом.

– Вы на что намекаете? – оскорбилась Людмила. – Я, по-вашему, их топлю? Меня, если вы забыли, Мишка избил и пытался изнасиловать. Каким-то чудом мне удалось вырваться и затеряться в лесу! А в этот раз я услышала крик о помощи, бросилась в лес, спугнула его. Он в чащу помчался, да там и сгинул! Туда ему и дорога!

– Туда и дорога, – эхом повторил участковый. – А что ты в лесу делала?

– Так не в лесу же, – поправила Людмила. – По дороге я шла, домой из города возвращалась.

– В город за какой надобностью ездила?

– Дядь Володь, это допрос что ли? Меня в чем-то подозревают? По женским делам своим в больницу ездила, возраст уже такой, что надо диспансеризацию каждый год проходить.

– Ну извини, извини, – примирительно поднял руки участковый. – Это повезло Ирке, что ты там оказалась. Сейчас бы ее тело из болота доставали, если бы не ты.

“Если бы не Анфиса”, – подумала Людочка, но промолчала.

– Дядь Володь, а отец-то Гришкин не Мишка, случайно? Помните, вы мне говорили, хвалился он перед шпаной? Не Гришкину ли мать тогда он подловил?

Старик покрутил новую папироску в пожелтевших от табака пальцах и вздохнул.

– Похож, щенок, похож. Она не говорила, но по времени все сходится, да характер поганый, как и у того охламона. И взгляд у него был такой – ну точно Мишкин выродок! Ох, нехорошо так говорить, нехорошо.

– А еще ведь третий случай при вас был. Мне тогда лет пять было, тоже мужик утонул. Не знаете о нем ничего?

– У, чего вспомнила! Был такой, пьяница и дебошир. Тоже крови мне попортил! К Мишкиной мамке, кстати, частенько захаживал. Тайком, огородами да потемну. Малец, видать, у него и набрался окаянства. Но там другой случай – по пьяной лавочке утонул.

– А Мишке он не отец был?

– Да кто ж знает, свечку не держал. Может – отец, да только в документах никакого отца у него не было.

Участковый еще немного постоял на крыльце, докурил папироску, надел фуражку и вышел за ворота.

Иришка вышла из дома. Она уже не плакала.

– Ну как ты, солнышко?

Людмила Александровна положила руку ей на плечо и заглянула в лицо. Она на собственном опыте знала, как долго девочку будут мучить кошмарные сны, как она будет вздрагивать от воспоминаний и ненавидеть мужчин. Пройдет немало времени, прежде чем она оттает и сможет снова доверять.

– Я ее видела.

– Кого, милая? – замерла Людмила.

– Анфису, – спокойно пояснила Ирина. – Это она Гришку в болото утащила. Как он кричал! Вовек не забуду!

– Тебе померещилось, лапочка. Было темно, в лесу стоял туман, Григорий запнулся ногой о корягу и упал в топи, а выбраться не смог.

– Я не сошла с ума, – мрачно буркнула девочка. – Я видела девушку.

– Ты сильно напугалась, в голове все перемешалось. Я не говорю, что ты сумасшедшая, просто очень впечатлительная и ранимая. Ты увидела меня, туман, бегущего Гришу, игру света и тени в лесу. Все это наложилось на старую деревенскую страшилку про Анфису и барина, вот и…

– Я видела Анфису, – четко проговорила Иришка. – Но успокойтесь, я никому не скажу, что вы тоже ее видели. А вы видели. Вы разговаривали с ней.

Людмила Александровна опустила глаза.

Дома ее ждал муж. Он уже уложил девочек спать, и выслушал нехитрый рассказ Людочки, играя желваками.

– Вот ведь негодяй! Как таких земля только носит!

– Уже нет ему места на земле, – почти точно повторила она слова Анфисы.

– Хорошо, что ты рядом оказалась! Плохо, что меня там не было! Говорил я тебе – давай, встречу! Сейчас бы гаденыша этого под суд, да на зону, сетку-рабицу плести!

– Несовершеннолетний же, – вяло махнула рукой Людочка.

– Ничего, до суда как раз бы повзрослел! Ух, я его бы потрепал!

Супруг знал о том, что когда-то на Людмилу тоже напал хулиган. О том случае знала вся деревня – у слухов быстрые ноги. Сплетницы даже шептались, что успел Мишка осуществить задуманное, но муж точно знал, что это неправда. Людочка досталась ему невинной.

Даже если бы это было не так, то ничего бы не изменилось. Он любил свою жену и сделал бы все, чтобы ее защитить. В насилии был виноват только насильник. Только он. А уж никак не жертва, что бы там ни болтали злые языки.

Они немного помолчали.

– Знаешь, а я тут в архивах копался, – вдруг улыбнулся муж. – Помнишь, пару недель назад Пашка притащил свое “гинекологическое древо”?

– Генеалогическое, – поправила по своей учительской привычке Людмила Александровна.

– Да, да, его, родимое. Так вот, у него же там обнаружились графья да князья. Аристократом он оказался, прямо голубых кровей!

– Помню, – поморщилась Людочка. – Вранье сплошное! За деньги тебе и не такую бумажку нарисуют. Хоть внебрачным правнуком персидского падиша запишут, только кому это в Советском Союзе показывать будешь?

– Я тоже подумал, что брешет Пашка. Какой из него граф? Сопли рукавом вытирает, князь – ни дать, ни взять! А сам думаю, ну, надо и мне выяснить, вдруг, и мы благородных кровей, а не дворняжки какие.

– Выяснил? – усмехнулась Людочка. – Корону нести?

– Лучше! – широко улыбнулся муж. – Вся деревня – моя! Мой прапрапра… какой-то дед, я так и не понял – Федор Иванович! Помещик, которому раньше деревня принадлежала.

Людочка замерла.

– Он же… легенда? Деревенская байка?

– А вот и нет, – торжествующе произнес муж! – И вовсе не байка никакая. Ему и правда принадлежала вся деревня с крепостными. Потом их освободили, но сама деревня никуда не делась – вот она. Потом революция, документы сжигали, людям давали другие имена, творилась какая-то неразбериха.

– И как ты все это откопал? – онемевшими губами выдавила из себя Людмила. – Это же не точно? Ты мог ошибиться.

– Ошибки быть не может, я все перепроверил. Никому не расскажу, но буду знать, что все местные – мои крестьяне. А ты – барыня! Смешно же, правда?

Людочке было не смешно.

– Так ты – прямой потомок Федора Ивановича, который сгинул в Анфискином болоте?

– Да, так себе родство, конечно. Но предков не выбирают. К тому же, там могли приврать. Может, не было никакой Анфисы, а сочинили для красного словца. А вот Федор Иванович – реально существовавшая личность. Так что, мы тоже дворяне!

– Федькино семя… – медленно произнесла Людочка. – Федькино семя. И девочки мои, крошки мои – Федькино семя.

– Люд, ты чего?

За окном мелькнул силуэт девушки в белом мерцающем одеянии.

– Людочка, положи нож.

Девушка заглянула в окно и с болью посмотрела Людмиле Александровне в глаза.

– Людочка, что с тобой? Людочка, ты меня пугаешь. Положи нож, Людочка!

Дверь распахнулась, впуская Анфису в дом, где ни о чем не подозревали потомки Федора Ивановича. Людмила Александровна громко захохотала, даваясь слезами, и взмахнула ножом.