Вечный любовник

Глава 9 ИНТРИГА ФОССЕЗЫ

Марго возобновила встречи с Тюренном, которого Генрих в шутку называл «Великим неповесившимся». Сам он находил мадемуазель де Ребур очаровательной и пылкой. Однако Марго знала, что эта женщина шпионит за ней, и не хотела, чтобы она долго оставалась любовницей Генриха. Что касается ее, то она вернулась к Тюренну, только чтобы угодить мужу, потому что ее влечение потеряло прежнюю силу. Марго размышляла, с кем бы свести Генриха, дабы развести его с мадемуазель де Ребур, и ее внимание привлекла юная Франсуаза де Монморанси – дочь Пьера де Монморанси, маркиза де Тюри и барона Фоссе. Ей было только четырнадцать лет, и все ее звали Фоссезой. Девушка очаровательна и невинна, и если Генрих все еще тоскует по нежной Дайелле, то в Фоссезе найдет с ней сходство гораздо больше, чем в мадемуазель де Ребур. Марго решила как-то обратить на нее внимание мужа, но это надо было сделать тонко, потому что в противном случае он мог сразу заподозрить подвох. Ей нравилось, что мадемуазель де Ребур позволяет Генриху делить внимание к ней с другой фрейлиной – опытной и чувственной Ксантой. Она как могла поощряла Ксанту, а мадемуазель де Ребур все видела и ненавидела за это Марго, но та все больше и больше обретала решимость разлучить ее с королем.

Во время жизни в Беарне Марго не делала никаких уступок гугенотам и регулярно слушала мессу, а Генрих и его сестра Екатерина посещали гугенотские богослужения. Сам Генрих не отличался религиозным пылом, но считал своим долгом делать то, что от него ждут его подданные. Екатерина, которая оставалась ревностной гугеноткой, стала настоящей красавицей, что отчасти объяснялось ее вспыхнувшей любовью к Шарлю де Бурбону, графу Суассонскому, который отвечал ей взаимностью. Она собиралась, когда станет постарше, выйти за него замуж, и эта мысль наполняла ее радостью.

Двор перебрался в По – самый пуританский город в Наварре. Марго По не нравился, потому что здесь к ней относились хуже, чем где-либо еще, и это ее выводило из равновесия. С особенным неодобрением на нее смотрел секретарь короля Жак Лалье. У него вызывало неудовольствие, что король так много позволяет своей жене. Генрих и сам не отличался добродетельностью, но он был мужчиной и королем. А то, что и королева пользовалась такой же свободой, казалось Лалье предосудительным. Однако главным ее прегрешением было то, что она исповедовала католическую веру и, приехав в Беарн, регулярно вместе со своими друзьями слушала мессу.

На Троицын день Марго отправилась в часовню в замке, где должна была состояться месса. Часовня была небольшой, и месса всегда проходила в тайне, но Марго настояла на ней, а король по своей уступчивости не возражал.

В часовне собралось несколько крестьян, которые продолжали оставаться верными католической вере, и все было готово к мессе. Прибыли Марго и несколько ее друзей, но, так как часовня была слишком маленькой, всем в ней места не хватило.

Тогда Марго спросила, кто они такие и зачем сюда пришли, а предводитель католиков упал перед ней ниц и сказал:

– Ваше высочество, мы уже несколько лет не слушали мессы. Не прогоняйте нас сейчас.

– Бедняги! – воскликнула Марго. – Конечно, я не стану вас прогонять. Но не надо прятаться. Входите и слушайте мессу вместе со мной.

Они поблагодарили ее за доброту, и месса началась.

Мадемуазель де Ребур, которая всегда искала возможности досадить королеве, выследила их, побежала прочь и, к счастью для нее, встретила неподалеку от часовни Жака Лалье. Она собиралась рассказать королю, что его подданным разрешают слушать мессу, но знала, что Генрих не любит доносы и вряд ли что-то предпримет, но, увидев Лалье, решила, что сделает хуже для королевы, если все расскажет ему.

– Месье Лалье, – сказала она, – я только что была рядом с часовней. К моему удивлению, в По открыто слушают мессу.

Лицо Лалье налилось кровью от ярости.

– Не может быть! – воскликнул он.

– Но все именно так. Если вы пройдете к часовне, то сами все увидите.

Лалье позвал нескольких стражников, которые располагались неподалеку, и они отправились к часовне.

Королева воскликнула:

– Что все это значит, месье Лалье?

– Это значит, ваше высочество, что королевские подданные повинны в идолопоклонстве. – И крикнул стражникам: – Арестуйте этих людей!

Католики пытались протестовать, но ничего не могли поделать со стражниками, их арестовали и начали избивать, а Марго в ярости кричала на Лалье, что он не имеет права так действовать и будет за это жестоко наказан, если немедленно все не прекратит и не принесет извинений.

Лалье, не обращая на нее никакого внимания, приказал отвести несчастных католиков в тюрьму.

– Я не смирюсь с таким неуважением! – заявила Марго.

– Тебе не следует вмешиваться в дела этой земли, – ответил Генрих.

– Но я королева.

– Да, а я король.

– И ты можешь спокойно смотреть, как твоих подданных избивают и сажают в тюрьму только за то, что они другой веры?

– Мне это не нравится, но я не могу не видеть, что сейчас какая-то терпимость необходима.

– И позволяешь этому хаму избивать твоих подданных?

– Марго, будь благоразумной.

– Я в долгу перед этими людьми. Они просили у меня разрешения послушать мессу, и я пообещала им мое заступничество. Требую, чтобы их освободили и чтобы этого хама отрешили от должности.

– Он мой лучший секретарь.

– Он – самая большая скотина в твоем королевстве.

Генрих взял ее за плечи и встряхнул:

– Послушай, Марго. Различия в вере раздирают нашу страну на части. Половина Франции хочет молиться так, другая – иначе. Мне самому все равно, как люди молятся. По-моему, высшей религиозности можно достичь, если быть терпимым к тому или иному учению.

– Очень хорошо, так и прояви терпимость к этим католикам.

– Это гугенотская страна. Что я могу поделать? Совсем недавно я сам был вынужден принять католичество для собственного спасения. Если я проявлю терпимость к этим людям, гражданская война может начаться в моем собственном королевстве.

– Я требую, чтобы ты отстранил от должности Лалье и освободил пленников.

– Это бессмыслица.

Марго высвободилась:

– Нет, не бессмыслица, мой дорогой муженек. Я не позволяю так обращаться с моими слугами. Делай, как я тебе говорю, или я вернусь к моей семье. Именно так! Выбирай между твоей женой и секретарем.

– Проблема в том, Марго, что секретарь очень хороший.

– А я – не хорошая жена.

Он поднял плечи и рассмеялся, но она осталась серьезной. Марго была настроена решительно. Она, принцесса королевской крови Франции, не позволит так с собой обращаться. Между тем про себя думала: «Вернуться в Париж? А что меня там ждет?» А Генрих боялся позволить ей уехать, в частности потому, что они расстались бы врагами.

– Я подумаю, – пообещал он.

– Думай побыстрее, – ответила она, – или я начну готовиться к отъезду на север.

Генрих, который не любил неприятностей, освободил католиков и отправил в отставку Лалье. Потом двор вернулся в Нерак, где Марго чувствовала себя уютнее, да и Генрих тоже. Фанатики и ему не очень нравились.

Замок Нерака был очень красивым, его окружали сады. Марго решила все это использовать и стала устраивать гуляния в парке, по вечерам здесь чередой пошли пиры и балы – это был французский двор в миниатюре. Благодаря Марго эти увеселения имели большой успех, и, следуя примеру короля и королевы, придворные дамы и господа заводили романы.

Марго, которая не забывала обиды, была настроена отомстить двум людям: один из них был ее брат, Генрих III, который хотел нанести ей урон, рассказав о ее связи с Тюренном, другой – мадемуазель де Ребур.

Жизнь Марго всегда была полна интриг, поэтому она постаралась поссорить мужа с братом и убедить Генриха Наваррского, что мир, установившийся на переговорах с Екатериной Медичи во время ее визита в Беарн, будет держаться только до тех пор, пока выгодно королю Франции и его окружению. Убедить в этом Генриха стремилась не только она одна. Подобно матери, Марго окружила себя симпатичными женщинами, потому что поняла, что их можно использовать для разных целей, а в своей красоте она была уверена настолько, что не боялась соперничества. Теперь Марго велела им передавать все сплетни о французском дворе своим любовникам, которые входили в королевский совет, и скоро создалось впечатление, будто французский король готовится пойти войной против маленького королевства Наварра.

Все шло хорошо, но Марго не собиралась позволять и этой мерзавке мадемуазель де Ребур пользоваться благосклонностью короля. Она готовила Фоссезу к роли любовницы Генриха и, когда та для этого созрела, стала искать способа обратить на нее внимание короля на одном из роскошных балов, устроенном в Беарне.

Марго великолепно выглядела в алом бархатном платье, усыпанном драгоценностями, а рядом с ней находилась ее очаровательная фрейлина, юная Фоссеза, в атласном платье в греческом стиле с золоченым парчовым поясом на тонкой талии и парчовой лентой, не дающей ее длинным волосам упасть на прелестное юное лицо.

Марго добилась своего: Генрих танцевал с очаровательной Фоссезой и в тот же вечер в нее влюбился.

Скоро Фоссеза потеряла невинность, и началась война, подготовленная министрами королевского совета и их любовницами, названная Войной Любовников.

Убедить Генриха начать войну с королем Франции не составило большого труда. Он видел в ней возможность расширить свои владения и в то же время отомстить за годы лишения свободы. Все его советники были сторонниками войны, потому что их любовницы, в большинстве своем фрейлины королевы, своих возлюбленных на это настраивали.

Некоторые города, например Ажан и Каор, являлись частью приданого Марго, но никогда не входили во владения Генриха, потому что в них со времен Варфоломеевской резни стояли католические войска. Генрих полагал, что надо использовать эту возможность, чтобы забрать то, что ему принадлежит по праву.

Война началась, и взятие Ажана стало большой победой гугенотов, а сам Генрих отличился в бою.

Марго не собиралась совсем порывать со своим братом и матерью и втайне писала им, что делает все возможное, чтобы сохранить мир. Она просила их считать Нерак нейтральным городом, потому что сама жила там. Генрих нашел это хорошей идеей. Устав от боев, он приезжал в замок отдохнуть и поразвлечься с дамами, из которых предпочтение отдавал юной Фоссезе.

Так называемая Война Любовников велась без большого рвения с обеих сторон. Король Франции был в ярости, когда она началась, но согласился с матерью, что ее надо как можно скорее закончить. Что касается короля Наварры, то он все сильнее влюблялся в очаровательную юную Фоссезу – со времен Дайеллы у него не было лучшей любовницы – и вовсе не хотел тратить время на участие в боях, когда мог с гораздо большим удовольствием заняться любовными делами.

Вот-вот должны были начаться переговоры о мире, и король Франции выбрал в качестве посла фигуру, достойную для столь нелепого дела, – своего брата, которого ненавидел и к которому питал отвращение. Но он доверил ему войти в королевский совет как его единственному представителю, а его мать, Екатерина Медичи, которой король доверял, как никому другому, должна была сопровождать своего сына-посланника в Пери-горе, где в замке Фле был подписан мирный договор.

Анжу, состоящий в тайной переписке с Марго и все еще надеющийся стать правителем Фландрии, получил от сестры сообщение, что в Беарне он сможет набрать солдат для своей армии, и поэтому сестра посоветовала ему прибыть в Нерак и на некоторое время там остаться. Страстно желая увидеть сестру и своего старого соперника, ее мужа, Анжу попрощался с матерью, которая отправилась обратно в Париж, и поехал ко двору короля Наварры.

Марго, великолепно выглядящая в платье из голубого бархата, плюмажах и с бриллиантами в волосах, устроила грандиозное пиршество по случаю приезда ее брата. Сам он, тщедушный, с покрытым оспинами лицом и бегающими глазками, производил неважное впечатление. Как и его сестра, Анжу казался в Нераке чужим. Марго все же была здесь королевой и, как признавали даже самые откровенные ее недоброжелатели, отличалась редкой красотой. Анжу же был для беарнцев не кем другим, кроме как послом их старого врага, короля Франции, и человеком, который становился то католиком, то гугенотом, когда ему это было выгодно.

С Генрихом они обменялись саркастическими улыбками.

– Как давно мы вместе были пленниками, – сказал Анжу. – Теперь ты король с королевством, а это гораздо лучше, чем быть незначительным корольком, поигрывающим в жё-де-пом с месье де Гизом и улыбающимся в ответ на его насмешки.

– Я поздравляю себя с тем, что сохранил голову на плечах, это большая победа для короля, бывшего в плену, – рассмеялся Генрих.

Анжу его обнял:

– Неплохие были деньки. Ты помнишь Шарлотту?

– Всегда буду помнить.

– Жаль, что нам нравились одни и те же женщины.

– Это скрашивало наши дни.

– Ты прав, брат. А теперь, я думаю, дамы Наварры и Беарна, По и Нерака страстно желают поймать улыбку короля?

– Я счастлив с моими друзьями, – последовал ответ.

– Ну, старина, клянусь, здесь у тебя наверняка соперников поменьше. Кто захочет соперничать с королем?

К ним присоединилась Марго с несколькими фрейлинами. Выглядела она великолепно, и брат сказал ей, что по ней очень скучают при французском дворе. Поэты вздыхают, ждут ее возвращения и пишут в стихах, что свет померк, так как у них отобрали самую яркую звезду.

– Теперь мой долг – светить двору моего мужа, – откликнулась Марго.

– Я вижу, – заметил Анжу, – что у тебя неплохие помощницы.

Он изучающе смотрел на дам, среди которых были очень молодые и симпатичные. Но не замечал Фоссезы, пока не увидел, как ее подозвал Генрих и она с готовностью к нему подошла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какие между ними отношения.

– Скажи мне, – прошептал Анжу сестре, – что это за малышка стоит рядом с Генрихом?

– Франсуаза де Монморанси, дочь Фоссе. Мы здесь зовем ее Фоссезой.

– Кажется, ей дано угождать своему господину.

– О, ему угодить несложно, но, я думаю, у нее это получается лучше всех. Я не видела его более счастливым с тех пор, как от нас уехала гречанка Дайелла.

– Это неудивительно. Она очаровательна. Анжу решился. Эту возможность нельзя было упускать. Это будет что-то вроде возвращения к их юношеским годам, когда они увивались вокруг Шарлотты. Анжу решил оживить свою жизнь в Нераке, влюбившись в Фоссезу.

Было бы удивительно, если бы Марго не нашла среди сопровождавших Анжу господ нового любовника. Она уже устала от Тюренна и давно бы его бросила, если бы ей не приходилось по просьбе мужа спасать его от самоубийства.

Конюший Анжу был одним из самых симпатичных мужчин, какого когда-либо доводилось видеть Марго, за исключением Генриха де Гиза, с которым сравниться не мог никто. Но с ним она не виделась уже давно, и поэтому Жак де Арле, сеньор де Шанваллон, показался ей неотразимым. Марго улыбнулась ему, а он – ей.

Анжу стал ухаживать за Фоссезой, что вызвало ярость Генриха, который был увлечен ею гораздо сильнее, чем когда-то Шарлоттой де Сов. Теперь ему не было нужды прибегать к уловкам и не надо было бороться за свою жизнь. Он мог быть самим собой, и как король в своих владениях не собирался уступать сопернику, если только сама Фоссеза не предпочтет Анжу.

У д'Обинье все эти любовные приключения вызывали сожаление. Он был предан своему господину, но осуждал его увлечение женщинами. Любовница-другая были бы вполне позволительны, но казалось, что вся жизнь Генриха состоит из ухаживаний за женщинами, а все при дворе следовали его примеру.

Д'Обинье, который любил своего повелителя, стал искать виновника происходящего. Кто привез в Наварру нравы французского двора? Кто привил моду к роскоши, экстравагантности и распутству? Можно было возразить, что и сам король столь же склонен к амурным приключениям, как и его жена, но долг королевы – быть хорошим примером для своего мужа, а никак не стараться превзойти его в амурных делах. Кроме того, если родится ребенок, кто сможет сказать наверняка, что отцом его является король Наварры?

А теперь королева, после скандальной истории с Тюренном, стала близка с этим Шанваллоном.

Д'Обинье размышлял, как прекратить все эти безобразия. Если пойти к королю и рассказать ему, что он подозревает королеву в связи с Шанваллоном, Генрих пожмет плечами и скажет, чтобы д'Обинье не ходил к нему рассказывать о том, что ему и так давно известно.

«Что за нравы наверху! – стонал д'Обинье. – Но что будет дальше? Как отличается нынешний двор от тех времен, когда здесь правила добродетельная мать Генриха, неукротимая Жанна Наваррская!»

Однако д'Обинье был настроен решительно и однажды вечером направился в покои королевы. Ее фрейлины переполошились, когда он пришел. К королеве нельзя, сказали ему. Но он настаивал, что ему надо увидеть королеву. Дело неотложное. Он растолкал фрейлин и распахнул двери в спальню королевы.

Марго лежала на черных атласных простынях рядом с Шанваллоном.

Марго была в ярости. Ее злейшими врагами при дворе мужа были святоши, отравляющие ей жизнь. Как смел д'Обинье к ней врываться? Конечно, жаль, что он застал их с ее дорогим Шанваллоном вместе в самый неподходящий момент. Ее фрейлины должны были ее предупредить или хотя бы сделать так, чтобы она и ее любовник успели одеться.

Ей было все равно, рассказал ли д'Обинье обо всем Генриху, потому что тому и так было прекрасно известно, что она проводит время с Шанваллоном, в то время как он пользуется благосклонностью Фоссезы. Однако д'Обинье собирался поднять скандал, возможно, попытаться заставить ее оставить королевство, и она была твердо настроена преподать ему урок. Никто не имеет права учить ее морали и врываться в ее спальню, оставаясь безнаказанным.

Она пошла в покои мужа и не терпящим возражений голосом заявила, что им надо поговорить наедине, отослала его слуг.

– Этот д'Обинье, – безапелляционным тоном сказала Марго, – совсем обнаглел. Он ворвался в мою спальню и намеревается настроить против меня всех при дворе.

Генрих смотрел на нее, сузив глаза.

– Что? Уж не хочешь ли ты сказать, что д'Обинье хотел тебя соблазнить?

– Этот старый святоша? Тебе прекрасно известно, что он ворвался ко мне, чтобы застать меня врасплох. Ты думаешь, я буду это терпеть? Разве он имеет право обращаться… с дочерью Франции… таким образом? Отвечай, Генрих!

– Любопытно, сопутствовал ли его визиту успех?

– Какого рода?

– Обнаружил ли он то, за чем пришел.

– Ты не соображаешь, что несешь. Как ты смеешь!.. Ты сын какого-то мелкого принца. А я – дочь короля Франции…

– О, не надо, моя дорогая, у нас одни и те же предки.

– Тебя в этих горах воспитывали как язычника.

– А мне иногда кажется, что тебя в Лувре воспитывали как шлюху.

– Не тебе меня порицать, мой дорогой. Кто может поставить мне в вину, что я ищу способа немного поразвлечься, если мой муж так редко разделяет со мной ложе?

– О, ты достаточно поразвлекалась и до того, как обзавелась мужем.

– Не учи меня морали.

– Морали? Я? Она рассмеялась:

– По крайней мере, ты понимаешь неуместность нравоучений! Что ты собираешься делать с д'Обинье?

Он не ответил. Ее тирады его не очень волновали. С Марго всегда что-то случалось – казалось, ее притягивали разные скандалы. Он же чувствовал себя менее счастливым после того, как при дворе появился Анжу. Генриху хотелось, чтобы он уехал. Ухаживания Анжу за Фоссезой становились все более откровенными, и хотя он не мог похвастаться приятной внешностью, но зато, в отличие от грубоватого Генриха, обладал обычными для французского двора хорошими манерами. Фоссеза приехала с Марго из Парижа и хорошо помнила галантность тамошних придворных, учтивость обращения, по которой она так скучала при дворе Наварры. Генрих мог поклясться, что Анжу ей немного нравится.

Он был так увлечен Фоссезой – простодушной маленькой девушкой. «Моя девочка», – звал он ее. Но только ли ему она принадлежала? И если да, то долго ли это продлится?

Чтоб ему провалиться, этому Анжу! Чтоб провалиться всем Валуа! От них одни неприятности.

– Ну, – повторила Марго, – что ты собираешься делать с д'Обинье? Отвечай!

– А что я должен делать?

– Отправь его в отставку. Удали от двора. Ты что, позволишь оскорблять твою жену?

– Отправить в отставку д'Обинье? Ты сошла с ума. У меня не было лучшего слуги.

– Он оскорбил меня.

– Тебе не следовало вести себя так, чтобы стать мишенью для оскорблений.

– А как у тебя с этим твоим насекомым?

– Я не знаю никаких насекомых.

– Фоссеза… маленькая ползучая Фоссеза, которая, как всем известно, возможно, в этот самый момент поводит время с моим братом.

– Убирайся отсюда! – крикнул Генрих.

Он был в ярости. Марго редко видела его таким разозленным и поэтому поспешила ретироваться.

Но когда Марго за что-то бралась, она старалась во что бы то ни стало довести дело до конца и теперь решила добиться удаления д'Обинье. Это было непросто, потому что Генрих ценил его преданность. Может, он и раздражал короля своими нравоучениями, назидательными речами, но в целом вызывал уважение, и Генрих не собирался расставаться с тем, кого считал своим лучшим другом.

Однако у Марго возникла одна идея, и она пришла к Генриху обсудить ее.

Генрих не хотел выпроваживать своих слуг, но Марго настояла на этом, а когда они остались одни, сказал:

– Если ты опять насчет д'Обинье, то напрасно тратишь время, он останется при дворе.

– Я пришла поговорить о нем и… Фоссезе.

– О Фоссезе?

– Мой брат оказывает знаки внимания Фоссезе.

– Твой брат – дьявол. Он делает это назло мне.

– Тебе же ничто не мешало делить с ним Шарлотту?

– Шарлотту! Она была потаскухой – у нее было одновременно десять любовников. А Фоссеза – невинная юная девочка.

Марго кивнула:

– Была – до того как ты положил на нее глаз и заключил в объятия, ваше королевское величество.

– Я не хочу обсуждать ничего, касающегося д'Обинье. И не вижу никакой связи между ними.

– Тогда я тебе объясню. Анжу не обладает твоей красотой, но он истинный выходец из французского двора. Эти господа умеют очаровывать, Генрих, особенно молоденьких девушек. Он умеет говорить комплименты. Давай откровенно. Ты всегда был немного грубоват. Разве я тебе этого не говорила?

– Я не думаю, что у Фоссезы хватит глупости…

– О, думаешь, Генрих. Ты сам говорил, что она еще совсем ребенок. Человеку с опытом Анжу не составит труда ее соблазнить. Она уже готова упасть в его объятия. Тебе это прекрасно известно. Поэтому ты так и беспокоишься. Я хочу тебе помочь, Генрих. Что ты улыбаешься? Правда, хочу, уверяю тебя. Но я могу помочь тебе, только если ты поможешь мне. Анжу меня обожает. Более того, он во всем меня слушается. Всегда следует моим советам. Я могу сохранить Фоссезу для тебя.

Он смотрел на нее сузившимися глазами.

– Как? – спросил он требовательным голосом.

– Просто скажу Анжу, чтобы он оставил ее в покое. Он сделает это для меня. Он ни в чем мне не откажет. Так было всегда. Посоветую ему вообще отсюда уехать. Я сделаю это для тебя, если ты тоже окажешь мне одну маленькую услугу.

Генрих не отрываясь смотрел ей в лицо. Он знал, что она права. Анжу всегда полагался на ее помощь. И сюда он приехал именно потому, что она сказала, здесь он сможет набрать рекрутов для своей армии. Марго вполне может посоветовать ему отправиться домой и тем самым сохранит Фоссезу для Генриха.

– Ну, – спросил он, хотя заранее знал ответ, – чего ты хочешь?

– Отправь в отставку д'Обинье.

Генрих беспомощно смотрел на своего верного слугу.

– Королева в ярости и требует твоей отставки.

– И ваше величество готовы закрывать глаза на ее неверность? Ваше величество способны играть роль рогоносца?

– Мое величество не готово выслушивать такие слова от своего слуги.

– Прошу прощения у вашего величества, но я всегда говорил правду, собираюсь делать так и впредь.

– Тебе лучше быть благоразумным ради собственного спокойствия, д'Обинье.

– Я предпочитаю быть откровенным ради спокойствия вашего.

«Ну как можно удалить такого человека?» – спрашивал себя Генрих. Он доверял д'Обинье как никому другому. Старик и правда всегда был моралистом, но он раз за разом доказывал свою верность.

И Фоссеза… сладкая Фоссеза, пробудившаяся для любви, готовая отдаваться ей, даже если это не сулит ей никаких выгод! Надушенные письма, цветистые комплименты – разве она сможет против всего этого устоять?

Генрих принял решение.

– Послушай, д'Обинье, – сказал он, – ты оскорбил королеву, и она требует твоего удаления от двора.

– И вы жертвуете мною ради нее?

– Я не могу позволить, чтобы мою жену оскорбляли.

– Вы оскорбляете друг друга каждую ночь, сир. Вы – со своими любовницами, а она вас – со своими любовниками.

– Ты испытываешь мое терпение, д'Обинье. Какой другой король позволил бы своему слуге так с ним обращаться?

– Очень ценно, что король позволяет своему слуге говорить ему правду, потому что этот слуга будет ему верен до конца дней. Сир, вы развратник. Не будь так, вы бы, возможно, стали величайшим королем Наварры, а возможно, и Франции.

Если бы вы были серьезным, если бы пошли по стопам вашей матери…

– Если бы, – усмехнулся Генрих, – я был готов вести людей на бой, а не женщин в спальню, я стал бы великим королем? Нет, дружище, ни за что! Лучше заниматься любовью, чем войной, – от первого люди появляются на свет, а от второго умирают. Разве не так? Но – хватит. Я удаляю тебя от двора.

– Сир!

– На дневное время. Королева будет удовлетворена. С наступлением темноты тебя будут приводить в замок, и я буду принимать тебя в моих покоях.

– Это невозможное положение, сир.

– Вовсе нет. Так будет, только пока гнев королевы не утихнет. Через несколько недель она забудет свои обиды. И тогда все будет хорошо.

Марго ради спокойствия Генриха попросила Анжу прекратить преследования Фоссезы.

– Сделаю все, о чем ты меня просишь, – заверил он Марго, тепло ее обнимая.

– Знаю, что сделаешь, и, брат, ты знаешь, что можешь положиться на меня, и я тоже помогу тебе всем, чем могу.

После этого Анжу перестал оказывать знаки внимания Фоссезе, а д'Обинье никогда не появлялся в замке в дневное время. Всем во дворе стало известно, что он впал в немилость королевы.

Генрих был доволен: он не мог не восхищаться своей умной женой и в то же время был рад, что ему удалось так блестяще провести ее с д'Обинье.

Фоссеза, как он полагал, всецело принадлежала ему. Она была очаровательна, как никогда.

Фоссеза изменилась, однако внешне это было не очень заметно. Совсем недавно она была так рада, что на нее обратил внимание король, и безмерно благодарна за проявленную им доброту; но с тех пор, как герцог Анжуйский прибыл ко двору, стала думать, что она настоящая красавица, раз одновременно привлекла внимание двух столь важных господ.

Анжу больше не искал ее общества, но король по-прежнему был безмерно ею увлечен. Фоссеза боялась, что скоро и ему наскучит, когда узнала, что королева попросила своего брата, чтобы он прекратил за нею ухаживать. Что королева сказала о ней? Это ее интересовало. Почему Анжу делает все, о чем его ни попросит сестра? Тут была какая-то большая интрига, и кажется, что она оказалась в самом ее центре.

Генрих, довольный, что Фоссеза всецело принадлежит ему, был нежнее, чем когда-либо. Он постоянно говорил, что совсем не обвиняет ее в том, что она позволила себе немного пофлиртовать с Анжу.

Она также узнала, что Генрих удалил д'Обинье в обмен на услугу Марго с ее братом. Все это придало Фоссезе веса в собственных глазах.

Рядом с королем она всегда была стеснительной и, хотя ей нравились его ласки, в постель с ним ложилась не без колебаний.

Однажды Генрих спросил ее, в чем дело.

– Вначале это было вполне объяснимо, но сейчас ты меня узнала хорошо, – сказал он.

– Сир, – ответила Фоссеза, – боюсь, у меня будет ребенок.

Он взял ее лицо в руки и улыбнулся:

– Боишься родить ребенка от короля?

– Боюсь стать матерью незаконнорожденного, сир.

В отличие от дам из «летучего эскадрона» она была простой девушкой. И хотя родить сына от короля в глазах всего света было большой честью, не могла забыть, что такой ребенок все равно будет незаконнорожденным.

Поддавшийся минутному порыву, Генрих сказал:

– Ну, детка, королю же надо иметь сына. А у моей жены детей нет, да, наверное, и не будет. Роди мне сына и тогда…

Фоссеза затаила дыхание, не в силах произнести ни слова; она положила головку ему на грудь, чтобы он не мог видеть ее лица и волнения, которое она не могла скрыть.

– А тогда – кто знает… Мне может захотеться признать сына, а это значит, что его мать должна стать моей женой.

Головокружительная мечта! Маленькая Фоссеза – королева Наварры? Для этого ей нужно только родить сына. Ну, и еще мешает Марго. Первое было делом нетрудным, что касается второго, то тут необходим развод, а когда католичка замужем за гугенотом, папа будет готов – и даже рад – дать на него разрешение.

Фоссеза стала честолюбивой женщиной.

Последовавшие за этим месяцы были одними из самых счастливых для короля Наварры. Фоссеза оставалась пылкой и отзывчивой любовницей; Марго увлеклась Шанваллоном; д'Обинье вернулся ко двору, а Анжу готовился к отъезду.

Но лучше всех при дворе было настроение у Фоссезы, потому что она вынашивала ребенка и каждую ночь молилась, чтобы это оказался сын.

Мадемуазель де Ребур, полная ярости, наблюдала за Фоссезой и едва скрывала свою ненависть к ней. Ей казалось, что она видит происходящие с ней изменения, хотя фигура Фоссезы долгое время оставалась стройной. Мадемуазель де Ребур страдала от головных болей и плохого пищеварения, и эти недуги прибавляли ей злости, потому что она думала, что, будучи здоровой, никогда не позволила бы Фоссезе выжить ее из постели короля. Конечно, она помогала Фоссезе, но вынашивала планы отмщения – и не только Фоссезе, но и Марго.

Для этого она прикинулась подругой Фоссезы, которую считала глупенькой девочкой, и однажды, когда Фоссеза одевалась перед свиданием с королем, пришла к ней с голубой лентой, которая, по ее словам, должна была очень пойти к ее волнистым волосам.

Фоссеза взяла ленту и приложила к голове.

– Очаровательно, – согласилась она.

– Дай я ее тебе повяжу. Фоссеза послушно согласилась.

– Ты выглядишь великолепно, – сказала мадемуазель де Ребур. – Неудивительно, что король тебя обожает.

Фоссеза поглядела на нее с легким смятением, но Ребур рассмеялась:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Он увлекался мною, и теперь я ревную. Ты умеешь хранить секреты, Фоссеза?

– Конечно.

– Тогда знай, что я благодарна тебе за то, что ты забрала его от меня. О, Фоссеза, быть любовницей короля большая честь, уверяю тебя. Но иногда я чувствую себя так скверно… не могу и передать, как я больна. Тебе, здоровой, никогда этого не понять. И ему тоже, когда я была с ним. Я старалась сделать все так, как ему хотелось… но иногда мне было так плохо.

– О, бедняжка! А он так полон жизни, разве нет?

– Как и ты. Вы замечательно подходите друг другу. Гораздо больше… дай я тебе шепну на ухо… чем наша блистательная королева.

– Ты так думаешь?

Малышка Фоссеза с восторгом на нее посмотрела, и Ребур, воспользовавшись представившейся возможностью, слегка провела рукой по складкам облегающей полудетское тело юбки. «Да, так и есть, – подумала Ребур. – Она беременна! Это уже заметно».

– О да. А потом ты станешь выглядеть еще лучше. Вокруг тебя как будто разливается какое-то сияние. Мне даже почти кажется…

– Кажется – что?..

– Нет, этого я не скажу.

– Но ты должна. Ты должна.

– Мне кажется, что ему бы понравилось, если бы это было так.

– Что ты хочешь сказать, Ребур? Что ты поняла?

– Я, конечно, ошиблась.

– Нет, ты не ошиблась… не ошиблась…

Рот Ребур округлился, приняв форму буквы «О», а ее глаза поднялись к потолку.

– У тебя действительно будет ребенок? Фоссеза кивнула.

– А его величество?..

– Он счастлив. Он говорит…

– Ну, Фоссеза, что он говорит?

– Я не могу этого сказать.

– Я умею хранить секреты.

– Нет, не расскажу.

– Нельзя не предположить, что он обещал развестись с королевой и жениться на тебе, потому что ты вынашиваешь его ребенка.

– Но это именно…

Ребур пристально посмотрела на Фоссезу. О нет! Это уж слишком. Ярость и зависть буквально вызвали у нее оцепенение. Только не эта глупышка Фоссеза!

Она взяла ее изящную бледную ручку и поднесла к губам.

– Да здравствует королева, – пробормотала Ребур.

Фоссеза хихикнула.

Ну почему судьба так благоволит к таким простушкам?! Насколько мудрее была бы мадемуазель де Ребур, если бы оказалась в ее положении!

Бедная маленькая Фоссеза! Все окажется не так просто, как ей представляется!

Марго чувствовала себя покинутой. Брат уехал, и уже это было огорчительно, но вместе с ним уехал и его конюший – красавец Шанваллон, и это, как она говорила, разбило ее сердце.

Она сидела в своих покоях, писала ему письма, и только это могло немного развеять ее печаль.

Именно этим Марго была занята, когда мадемуазель де Ребур попросила ее принять. Однажды она уже просила аудиенции и получила отказ, потому что королева не любила ее и была рада, что Генрих дал ей отставку. Но сочинение писем ей несколько наскучило, и, чувствуя запах интриги, она разрешила фрейлине войти.

– Ну? – резко спросила Марго. – Что там у тебя?

– Фоссеза беременна, ваше величество.

– Это меня не удивляет.

– Она полнеет, и скоро это станет заметно всем.

– Скажи, чтобы носила платья посвободнее и надевала побольше нижних юбок. Я тоже начну носить широкие платья, и это станет новой модой. Не хочу, чтобы эта потаскушка расхаживала по двору, выставляя напоказ ребенка короля.

– Выставляя напоказ! Ваше величество очень точно передали ее настроения.

– Она становится хвастливой.

– Именно эта ее хвастливость заставила меня прийти к вам, ваше величество. Она кое-что сказала мне по секрету, и я сочла своей обязанностью передать это вашему величеству.

Глаза Марго сузились, она пристально посмотрела на фрейлину, подумав: «Двуличная потаскуха!» Но вслух сказала:

– Давай рассказывай, Ребур. Я не люблю оставаться в неведении.

– Ваше величество, Фоссеза говорит, что если подарит королю сына, то он оставит ваше величество и женится на ней.

– Оставит дочь короля Франции ради какой-то безродной шлюхи? – Марго расхохоталась. – Убирайся отсюда, Ребур, и больше не ходи ко мне с этой ерундой.

Обиженная Ребур ретировалась; но когда она ушла, Марго задумалась.

Вскоре она послала за Фоссезой.

Когда Фоссеза делала реверанс, Марго заметила, что на ней предусмотрительно надета более широкая, чем обычно, юбка.

– Ну, моя малышка, – произнесла Марго, – ты собралась родить королю ребенка?

Фоссеза от страха лишилась дара речи, потому что в этот момент Марго походила на свою мать. Марго взяла ее за плечо и усадила на стул:

– Не переживай так. Подумай о ребенке. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты расхаживала по двору, королевой которого я являюсь, и выставляла напоказ ребенка короля. Больше того, я этого не допущу. Скандал будет слишком большим. С другой стороны, я тебя не виню. Мне хорошо известно, каким настойчивым бывает король. То, что ты сделала, вполне естественно, но пойми одно: я не допущу скандала во дворе.

– Но, мадам, нет… Марго подняла руку:

– Я все легко улажу. Увезу тебя отсюда подальше. У меня есть для этого возможность. Я чувствую себя неважно, и мне надо отдохнуть. Поэтому я решила провести несколько месяцев в одном из домов моего мужа в Аженэ. Возьму с собой только нескольких приближенных, в том числе тебя. – Она пододвинулась поближе к Фоссезе и взяла ее за руку. – Там и родится ребенок. Не бойся, моя дорогая. Я о тебе позабочусь. Я прослежу, чтобы с тобой было все хорошо.

Глаза Фоссезы расширились от страха. Она представила себя одной, вдали от Генриха, оставленной на милость дочери Екатерины Медичи, и протестующе слегка вскрикнула.

– Нет, Фоссеза, не делай глупостей. Уверяю тебя, все будет хорошо. Я позабочусь о тебе и никакого скандала не допущу. Ребенок родится, о нем позаботятся. Как и о тебе, а со временем ты вернешься ко двору. Сюда. Ну, успокоилась?

– Нет! – воскликнула Фоссеза. – О нет!

– Отчего же нет?

– Я не поеду в Аженэ.

– И вместо этого будешь расхаживать со своим вздувшимся животом по двору? И выставлять своего ублюдка на обозрение, как будто ему предстоит взойти на трон?

У Фоссезы перехватило дыхание, она залилась румянцем.

«Ребур сказала правду», – решила Марго.

– Нет! Нет! – закричала Фоссеза. – Я не…

– Не собираешься родить ребенка от короля? Тогда от кого же? От моего брата?

– Нет! Нет! Это ошибка. Я вообще не собираюсь рожать ребенка… – Фоссеза вырвалась и выбежала из покоев Марго.

Она бежала по дворцу, не оглядываясь, мимо оторопевших стражников, не останавливаясь, пока не достигла покоев короля, где бросилась ему на грудь.

Он отослал слуг, начал ее успокаивать.

– Это королева… – рыдала она. – Ей все известно… Она собирается увезти меня и убить.

– Она так сказала?

– Она сказала, что я должна уехать вместе с ней. Она замышляет меня убить.

– Ты сказала ей, что ждешь ребенка?

– Нет. Я сказала «нет»!

– Успокойся, моя дорогая. Ты повредишь ребенку.

– Я боюсь, сир. Я боюсь, что королева что-то мне сделает… и моему ребенку.

Генрих задумался. Никто не мог предугадать, как поступит Марго.

Он уложил Фоссезу на кровать, а сам отправился к ней.

– Чем ты так напугала Фоссезу?

– Напугала? Я предложила ей мою помощь.

– Она в ней не нуждается.

– О, нуждается! Вы оба в ней нуждаетесь. Если я вам не помогу, когда появится на свет незаконнорожденный ребенок, будет хорошенький скандал.

– У тебя неверные сведения.

– Неверные? Я знаю, что она беременна, и беременна от тебя. Хорошенький у меня муженек! Входит в мою спальню весь пахнущий конюшней. Нечего удивляться, что ты связался с какой-то безродной шлюхой. Ты даже не находишь нужным вымыть ноги.

– Мои ноги тут вовсе ни при чем.

– Тут все при чем. Мне отказано в возможности родить ребенка, а мой пахнущий конюшней муженек балуется с потаскухами. Фоссеза беременна, и я собираюсь увезти ее отсюда во избежание скандала.

– Ты пальцем не прикоснешься к Фоссезе.

– Если она беременна…

– Она не беременна, – солгал он. – Не хочу больше ничего об этом слышать.

Когда он выходил из ее покоев, Марго цинично улыбнулась ему вслед.

Фоссеза носила широкие платья и продолжала отрицать, что беременна, а Генрих поддерживал ее в этом. А то, что от Марго утаивали правду, только усилило ее подозрения.

Она чувствовала себя одиноко. Шанваллон уехал, даже Тюренн уехал, и она оказалась в необычной для нее ситуации – без любовника.

– Мне здесь надоело, – говорила она своим служанкам и рассказывала им о французском дворе, где всегда царит веселье, какого двор в Наварре никогда не знал. Воспоминания о прошлом стали ее любимым занятием. Очевидный знак того, понимала она, что к настоящему ее интерес угас.

Что она здесь делает, рядом с этим неотесанным королем, который во всех случаях предпочитает ей других женщин, и что с того, что таких, как он, во Франции можно пересчитать по пальцам одной руки? Она не могла без отвращения думать о необходимости ехать в По, который называла маленькой Женевой, потому что он был таким же кальвинистским городом святош. Марго безумно устала от Наварры.

У нее появилось занятие: она стала обдумывать, как ей вернуться в Париж.

Марго проснулась оттого, что полог ее кровати был откинут в сторону и на нее смотрел ее муж. Он выглядел растерянным.

– В чем дело? – воскликнула она.

– Фоссеза!

– Что с ней?

– Ей плохо… очень плохо.

– С желудком? – лукаво спросила Марго.

– Она вот-вот родит ребенка.

– Несуществующего ребенка? Как интересно!

– Марго, помоги. Помоги ей. Вели позвать повивальную бабку. У нее начались схватки, и ей никто не помогает.

– Это все из-за вашего притворства, – напомнила Марго. – Похоже, вы оба решили, что я так же глупа, как и вы, раз хоть на минуту вообразили, что можете меня провести.

Она поднялась с кровати и накинула халат.

– Ты мой муж и король, – сказала она. – Поэтому я вам помогу. Не бойся. Сделаю все наилучшим образом.

Он взял ее за руку:

– Марго, я знал, что у тебя доброе сердце. Она высвободила руку, пробормотав, что нельзя терять времени.

Когда они бежали в покои Фоссезы, она думала: «А если родится мальчик? Я позволю, чтобы меня отвергли? Этот брак и правда мне не очень нравится, но как может дочь короля Франции допустить, чтобы ее отвергли ради какой-то маленькой потаскушки вроде Фоссезы? Но если она родит мальчика, Генрих может попытаться это сделать. Только я никогда этого не допущу!» – сказала она себе, твердой поступью входя в спальню Фоссезы.

Над кроватью, на которой корчилась от боли и страха любовница короля, склонилось несколько женщин.

– Посторонитесь, – велела им Марго. – Ну что здесь происходит?

Она увидела, что ребенок вот-вот появится на свет. Посылать за повивальной бабкой было уже поздно. Марго посмотрела сверху вниз на личико с рассыпавшимися вокруг него по подушке мокрыми волосами и сжала кулаки. «Если это мальчик…» – шептали ее губы. Она не была убийцей. Но все же… все же. Что сделала бы ее мать? Почему она в этот момент вспомнила о матери? Почему, если она и так знала, что сделает, почему думала, как поступила бы ее мать?

Если это будет мальчик! Эти слова ударяли ей в голову.

Вдруг в комнате наступила тишина. Марго поняла, что наступил решительный момент. Ждала крика ребенка и слов: «Это мальчик».

Она подошла к кровати, и одна из женщин начала говорить. По телу Марго разлилась волна облегчения. Ей больше не было необходимости предпринимать что-то решительное.

– Ребенок мертворожденный, ваше величество. И это девочка.

Марго захотелось броситься к себе в покои, упасть на колени и поблагодарить Господа за избавление.

Она приняла решение. Жизнь при дворе мужа ей вконец наскучила, а ее мать в письмах не уставала повторять, чтобы дочь возвращалась.

Когда Марго пришла к Генриху, чтобы сообщить ему о своем решении, он и сам был не прочь ее отпустить. Он не забыл ужаса в глазах Фоссезы, когда она прибежала к нему той ночью. Его жена была дочерью Екатерины Медичи, об этом не следовало забывать. Подумал он и о ее нападках на д'Обинье. Да, если бы Марго уехала, он испытал бы облегчение.

– Моя дорогая, – сказал Генрих, – я желаю тебе счастья. Поезжай навести свою семью, если тебе этого хочется.

– Благодарю тебя, Генрих. Я еду. Уже написала матери, что готовлюсь к отъезду.

Он не мог скрыть довольной улыбки. Что он надумал предпринять после ее отъезда? Снова сделать Фоссезу беременной? А если она на этот раз родит мальчика, развестись с женой и жениться на ней?

Ничего у него из этого не выйдет!

Марго насмешливо ему улыбнулась:

– Конечно, Фоссезу я заберу с собой. Она моя фрейлина, и я нуждаюсь в ее услугах.

– Я дам тебе фрейлину.

– О, но то, что мне нужно, может дать только Фоссеза.

– Ты делаешь это назло мне.

Марго расхохоталась:

– Ты не можешь помешать мне взять Фоссезу, Генрих. А я это твердо решила.

– Ты – дьявол.

– Я уже много раз тебе говорила, что мы друг друга стоим. Не сомневаюсь, через некоторое время ты будешь мне благодарен. Это ползучее насекомое! Ты что, правда решил, что сможешь сделать из нее королеву?

– Королеву? Кто это сказал?

– Сама Фоссеза – этой двуличной потаскухе Ребур. Фоссеза не отличается большим умом, но, заверяю тебя, и маленьких мозгов ей вполне хватает, чтобы представить себя с короной на голове. Я делаю это ради тебя, Генрих.

Он схватил ее за запястье:

– Ты не заберешь ее.

– Заберу. А грубые манеры оставь для своих любовниц.

Он дал ей пощечину. Она ответила тем же.

– Видно, в Лувре манеры не очень отличаются от беарнских, – заметил Генрих.

– В Беарне приходится вести себя по-беарнски. А как иначе здесь себя защитить?

– Ты не заберешь Фоссезу.

– Заберу.

– Нет, не заберешь.

– Это мое право, Генрих. Тебе это прекрасно известно, и я не собираюсь менять моего решения.

– Марго, я знаю, что она твоя фрейлина, но прошу тебя об этом, как о милости.

Она улыбнулась. Пусть просит о милости, пусть умоляет ее. От этого никакого вреда не будет. Она сделает вид, что подумает, но на самом деле ее решение твердое: Фоссеза отправится с ней в Париж.

Екатерина Медичи выехала из Парижа навстречу дочери, и эта встреча должна была состояться на двух третях пути от Нерака до Парижа. Генрих сопровождал жену. Да и как же могло быть иначе, если в ее свите была Фоссеза?

Каждую ночь Фоссеза проводила с ним, но он знал, что будет вынужден с ней расстаться, когда попрощается с Марго. В глубине души он чувствовал, что не так сильно переживает по этому поводу, как пытается изобразить, потому что Фоссеза после родов сильно изменилась. Так очаровывавшее его простодушие исчезло, хотя она и пыталась его изобразить. Более того, Фоссеза уцепилась за его слова, произнесенные под влиянием минуты, передала их Ребур, та – Марго… Фоссеза – королева! Никогда. Мысль об этом особенно выводила Генриха из себя, когда он представлял, какой будет скандал в связи с его разводом и новым браком.

Втайне он был благодарен Марго за то, что она забрала Фоссезу, и помнил, что она не раз его выручала.

Екатерина ждала их в Ла-Мот-Сент-Эрей и, когда они прибыли, тепло их приветствовала. Она жаждала увидеть Фоссезу, так как ей сообщили истинную подоплеку происходящего, и она похвалила дочь за то, что та забрала с собой эту фрейлину.

Они быстренько найдут для нее мужа, пообещала Екатерина Марго, и эта девочка вскорости будет забыта, как и другие подружки Генриха.

Проблема только с самим Генрихом, который без ума от Фоссезы и делает вид, что не в силах с ней расстаться.

Королева-мать решила сама его вразумить.

– Ты еще молод, – сказала она, – и очень умен. Ты плохо обращаешься со своей женой; хочу тебе напомнить, что она сестра короля и ее отец был королем Франции.

– Мне это прекрасно известно, мадам, – ответил Генрих.

– Приятно слышать, потому что кажется, что ты это забыл. Ты не имеешь права обращаться со своей женой, как будто она подданная, а ты король Франции. Дело обстоит не так, а совсем наоборот. Как раз она – сестра короля. А тебе еще следует сказать «спасибо» за то, что мы забираем у тебя эту любовницу, и радоваться, что мы нашли способ решить твои проблемы… потому что ты понимаешь…

Генрих кивнул:

– Я женат на вашей дочери и сестре короля Франции, и я его подданный. Да, я это понимаю.

Екатерина, как это было ей свойственно, вдруг рассмеялась:

– Помни об этом, сынок. Хорошо помни!

«Да ты и не дашь мне забыть, – подумал Генрих. – Но уезжай поскорее, молю тебя, потому что я устал от вас… от твоей дочери, сестры короля Франции. Ты и твоя дочка стоите друг друга. А что касается Фоссезы, я буду скучать по ней, но совсем не безмерно – наверное, так бывает во всех романах, когда легкая грусть не мешает с волнением думать о новой любовнице».

Так король и королева Наварры распрощались. Генрих вернулся домой, а Марго поехала с матерью в Париж, где через непродолжительное время выдала Фоссезу замуж за Франсуа де Брока, барона де Сенк-Мара, что было для молодой женщины очень хорошей партией.

Фоссеза, которая немного набралась придворного опыта и избавилась от слепой веры в свою счастливую звезду, безропотно вышла замуж и скоро уехала к мужу в поместье, где спокойно жила и никогда не принимала участия в придворных скандалах.