Я повернулась, но Мортон Амгерр уже отступил и пошёл к выходу, оставив меня одну.
Вдох. Ещё один. Тише, Грез, тише. Но напрасно я себя успокаивала, всё складывалось хуже и не представишь! На глаза набежали горячие слёзы, и сдерживать их я больше не могла. Ноги подогнулись. Опустилась на пол, уронив лицо в ладони, и застыла, чувствуя, как плечи стали мелко подрагивать. Сердце болезненно сжалось, стоило только представить, что Марсу окажется в приюте. В приюте! Всхлипнула громко. Я не смогла оберечь его, защитить. Что теперь с ним будет? Как он там останется без меня? Увижу ли я его ещё? От непрерывных слёз голова разболелось ещё сильнее. Я редко плакала, почти никогда. С того времени, как погибли родители, не позволяла волю слезам, я должна была быть сильной и стойкой, чтобы выжить, чтобы прокормить нас, много работать. А он так легко решил разлучить нас. Отнял у меня. Заставил плакать! Обида и боль душили, и слёзы вновь заполонили глаза, я начала всхлипывать навзрыд, не заботясь о том, что меня мог кто-то увидеть, войдя в это помещение. Нужно успокоиться, ведь не всё ещё потеряно. Я должна делать то, что он говорит, и понять, зачем нужна ему.
«Сира, чтоб ей в землю провалиться!» Если бы она не сболтнула лишнего, то всё могло бы обойтись. Наверное.
Вытерла ладонями слёзы со щёк и, собравшись с силами, поднялась с пола. Прошла к столу, где Амгерр оставил своё верхнее облачение. Он сказал, что мне придётся с ним ещё раз говорить, значит, нужно к этому подготовиться. Самое важное – мне нужно знать, зачем он привёз меня в замок, в один из замков Сарматских холмов, и намерен держать здесь, если не собирается отдавать под суд. Я нахмурилась. Пусть тогда власти разбираются в том, что случилось между мной и Дрио! Хотя, как ни верти, а сумку с монетами я у него украла. Никто не станет слушать, что мы с Марсу остались на улице и нам не на что снять новое жильё. Никому до этого нет дела!
Я протянула руку и всё же взяла плащ, сама не зная, что делаю, поднесла к лицу и, прикрыв веки, втянула запах. От него не пахло брагой и мужицким резким потом, как разило от Дрио. Наверное, у Мортона всегда чистое тело и он ест хорошую пищу. Подумав о еде, живот сжала пустота.
Громкий кашель раздался позади. Едва не подпрыгнула от неожиданности. Бросила плащ обратно на стол – не хватало ещё, чтобы кто-то подумал, что я роюсь в чужих вещах!
В дверях стояла молодая девушка в простом сером домотканом наряде, длинная юбка спадала мятыми складками к полу, рукава белой просторной рубахи засучены до локтей, за пояс заправлен край такого же белого, но совершено мокрого передника. Серо-жёлтые глаза на немного широком лице оглядели меня внимательно с головы до ног. Она сдула с лица выбившуюся из-под платка, что был замысловато повязан на её голове, пшеничную выгоревшую прядь, поморщила веснушчатый нос, прошла к столу. Встала так, что мне пришлось посторониться. Незнакомка по-хозяйски подобрала оставленный плащ, небрежно глянула на меня через плечо.
– Пойдём за мной, – двинулась с места, виляя крупными бёдрами, закидывая плащ себе на плечо, показывая всем своим видом, кто здесь главная.
Конечно, я могла бы выказать протест, но мне ли сейчас упрямиться? Светлая Мать, и за что же мне это всё? Мало мне было Сиры и Габоры? Я молча пошла за провожатой.
Выйдя из двухъярусного дома, пошли между рядами построек, повернули налево и оказались на шумном хозяйском дворе.
– Кши! – провожатая взмахнула тряпкой, которую сорвала с пояса, отогнала бросившихся шипеть на неё жирных гусей.
Под навесом стояли коровы, а дальше тянулись конюшни. Конечно, в замке должно быть большое хозяйство, и в этом я убедилась. Пройдя двор, мы вошли в такой же двухъярусный, но уже каменный дом с черепичной красной крышей, с множеством дверей, из-за которых доносились голоса и окрики, носились из одной в другую служанки, одетые так же, как та, что вела меня в неизвестном направлении. По запаху выпечки я поняла, что мы прошли поварню со сводчатой широкой дверью, в которую я успела заглянуть, заметив несколько полных кухарок.
– Шевелись! – поторопила провожатая.
Уже скоро мы оказались в просторном помещении с высоким, закрывающим все два яруса потолком. Здесь было влажно и мокро, повсюду лохани, корыта с вещами, плетёные корзины, лотки и бадьи с водой, топилась огромная печь, на которой кипели огромные чаны. В открытую дверь уходил пар, за ней ещё две девушки развешивали на верёвки бельё. Все они ходили босыми, с заткнутыми за пояс подолами просторных юбок, две, что были внутри, обернулись на меня.
Провожатая прошла вперёд, вышла за дверь в солнечный свет. А я в неловком молчании осталась стоять чуть в стороне, чувствуя, как промокает протёртая обувь. На улице ещё холодно и потому в помещение залетал холодный сквозняк, делая воздух ещё сырее, заставляя ёжиться. Собравшиеся девушки – их оказалось всего четверо – выпускали смешки и уже откровенно оглядывали меня. А я отводила взгляд, стараясь не обращать на них внимание.
– Значит, это ты новенькая? – раздался женский крикливый голос со стороны входной двери. Внутрь вошла вполне солидных габаритов зрелая женщина. В отличие от остальных, на ней тёмно-коричневое платье с белым квадратным до груди воротником, на поясе тяжёлая связка ключей, рыже-ржавые волосы зализаны ото лба и собраны в тугую сетку на затылке. Она приблизилась, надвигаясь глыбой. От неё дохнуло жаром и едким потом.
– Ну-ка, показывай руки, – одёрнула грубо на ходу.
Я сжала кулаки, но выставила кисти маленьким въедливым глазкам женщины. Она грубо схватила своими пухлыми крепкими пальцами мои и дёрнула, разворачивая ладони вверх.
– На кухню ты не пойдёшь, останешься здесь, с такими руками заразу занесёшь.
Я встрепенулась, отняв ладони, заливаясь стыдом и злостью одновременно.
– Это мозоли, – процедила я.
Мои пальцы от чистки рыбы были вечно поранены.
Женщина фыркнула, одарив надменным взглядом, вздёрнула круглый подбородок.
– Кора, – обратилась к той, что привела меня сюда, – выдай ей лоток и щётку, пусть идёт чистить сапоги, – глянула через покатое бесформенное плечо, – как раз пусть и сама отмоется, – вновь пригвоздила меня придирчивым взглядом, – и лохмы свои собери, а то отрежу.
Я вздрогнула и схватилась за косу, что доходила уже почти до поясницы. Я не стригла волосы с того времени, как погибла матушка, она любила их заплетать и расчёсывать, напевая мою любимую песню. Я не дам их отрезать! Пусть только попробует! Старшая хмыкнула, видя мой свирепый взгляд, но отступила, покинула стиральню, больше не сказав ни слова. Я же так и осталась стоять посередине прачечной, став мишенью для насмешек и косых взглядов. Кора, громыхнув лоханью, поставила её передо мной, бросив щётку и тряпки.
– Холодная вода вон там, горячая – там, – указала на чаны и бадьи у стены. – Вся обувь на улице, выйдешь – увидишь, – раздражённо откинула за спину короткую пшеничную косу, упёрла руки в бока.
Горло сдавила слепая досада, я никогда ещё не чувствовала себя такой уязвимой и раздавленной, и думала только о брате. Возможно, Кора ожидала, что я отвечу что-то грубое, но я молча взяла лохань и пошла к бадьям. Девушки смолкли, наблюдая за мной с довольными ухмылками. Налив воды, я отправилась на улицу.
Едва вышла, как прищурилась от ослепительного света. На широком дворе, ограждённом другими постройками – погребами и хозяйскими складами, протянуты верёвки, на них рядами висели стираные вещи, ветер чуть трепал мокрую ткань. Хорошо, что меня сразу нагрузили работой, мне нужно было чем-то заняться, иначе сойду с ума от неведения. Я нашла обувь под навесом у виноградного плетня. Сняла свою старенькую накидку, свернула, отложив в сторону, подвязала верёвкой волосы и, устроившись в тени, принялась за чистку.
Неизвестно, сколько времени я находилась за работой, гора пыльной обуви не заканчивалась, она явно принадлежала воинам – прочная и грубая. Работа немного меня отвлекла от мрачных, раздирающих на части мыслей, пока ласковое солнце не стало закатываться за покатую крышу.
– Эй, – предо мной встала Кора, – на сегодня хватит.
Я отложила щётку и, поставив очищенный сапог, подняла голову. Взгляд прачки одобрительный, но всё равно на дне залегло недоверие и неприязнь. Интересно, чем я им успела не угодить? Но, видимо, в замке просто не очень жалуют пришлых.
– Поднимайся и пошли за мной, – бросила Кора и развернулась.
Я поднялась, да едва не плюхнулась обратно – ноги затекли, а в спину отдалась ноющая боль – от положения, в котором просидела полдня. Вылив грязную воду под куст виноградника, сложив щётку, забрав накидку и сумку, я пошла за Корой. Та глянула искоса на меня, хмыкнула.
– Отхожее место вон там, если вдруг нужно сейчас. Ночью мы все ходим сюда.
Мне ничего не было нужно, кроме одного – добраться до лавки и лечь.
– Оставь всё здесь, – остановилась Кора.
В стиральне было уже пусто, девушки, закончив дневную работу, разбрелись. Я поставила лохань на высокую лавку.
– Пойдём, – поторопила.
Мы вышли в ту же кухню, где было так же тихо, только негромко переговаривались несколько служанок у длинного кухонного стола, видимо, оставшихся на ночь на случай, если хозяева замка потребуют принести что-нибудь, например, креплёного вина или поздний завтрак. К счастью, за болтовнёй они нас не заметили, зато я поймала обрывки слов одной из девушек:
– …Сегодня моя очередь нести господину ужин.
– Почему твоя? Ты ходила прошлый раз, так что в этот раз пойду я.
Они спорили? Я не могла удержаться от скабрезной ухмылки. Похоже, молодой бард был не безразличен этим двоим. И что они в нём такого нашли, со страшными изъянами и такой же уродливой душой? Я их откровенно не понимала. Вспомнила о Марсу, и меня кольнула тоска. Сейчас я бы приготовила ему поесть, искупала и уложила в постель, поцеловав пухлую щёчку и обняв крепко, легла бы рядом… А сегодня я останусь без него… Охваченная мыслями о брате, едва держась на ногах от усталости, поднялась за Корой по деревянной скрипучей лестнице на второй ярус, где тянулся широкий коридор с множеством дверей. Мы прошли почти в самый конец. Кора отворила низкую дверь и демонстративно велела мне пройти внутрь, махнув тряпкой.
Я вошла, оглядывая не такое уж и тесное помещение с двумя квадратными оконцами. Здесь было три лавки, застеленные постелью. Внутри никого не оказалось.
– Все сейчас моются и ужинают, а ты пока разбирай вещи, твоё место во-о-он там, – указала в самый дальний тёмный угол. – Тебе сильно повезло, что ты оказалась в Урелтоне, – добавила она.
Я задержала дыхание, сжимая сумку. Значит, мы всё же ближе к холмам. Урелтон, насколько я знала, дальше от окраины Ториона.
Кора перемялась с ноги на ногу. На её твёрдом лице появилось любопытство:
– Чем ты занималась раньше? – вдруг спросила.
– Торговала рыбой на рынке, – устало отозвалась.
Кора хмыкнула.
– Да, тебе точно повезло, дорогуша, что ты оказалась здесь. Хочешь есть? Сегодня повариха тебя не покормит – никто не ожидал прихода новенькой, придётся подождать до завтра. Но если сильно голодна, я могу принести тебе что-нибудь из погреба.
– Нет, не нужно, – растерянно мотнула головой. Как бы ни сжимался пустой желудок, кусок в горло не полезет. Я слишком разбита.
– Ну, как хочешь, – фыркнула она и вышла из комнаты, махнув кончиком короткой косы.
Постояв мгновение, я пошла к своей лавке. Здесь пахло, как ни странно, травами. Постель выдали мне не слишком мягкую, в отличие от соседских лавок, но я была и тому рада. Положив рядом свои вещи, сумку повесила на крючок, что вбит в стену у изголовья, стянула порядком запачканное платье и свалилась на лавку. Всё тело гудело и ломило, болела спина, и звенело в ушах. Так тяжело мне ещё не было, произошедшее навалилось на меня горой. Где сейчас Марсу? В пути? Всё дальше от меня? Наверное, ему страшно, и он просится ко мне. В какой приют они его отвезут? Как далеко? В груди засаднила боль, мешая дышать. Я ведь даже не попрощалась с ним. Я не выполнила обещание, данное матушке, позаботиться о нём и уберечь. Слёзы покатились по пылающим щекам. Я отвернулась к стене и глухо заплакала, вжимая пальцы в набитую гусиным пером подушку, уткнувшись в неё лицом. Гнев и отчаяние бушевали во мне, заставляли тело сжиматься. Проклятый день, проклятый Дрио и его потаскухи, проклятый Мортон Амгерр! Моё сердце воспылало от ярости и ненависти при мысли об это уроде, при воспоминании его серых ненастных глазах. Да, он урод! Как и его чёрствое сердце! И другого отношения он к себе не заслуживает! Он разлучил меня с Марсу и отправил чистить сапоги, унизив ещё больше. Гнев нещадно жёг изнутри, и я не могла уже с ним справиться. Сотрясаясь всем телом, рыдала. Ещё никогда и никого я так ни ненавидела, как сейчас его. До жара и жжения в ладонях. Горько усмехнулась, посмотрев замутнённым взглядом на истёртые в кровь пальцы, всхлипнула. Сжала кулак, с силой ударив по подушке, заскулила, закусив губу.
***
– Эй, ты, как тебя там? Вставай, хватит разлёживаться!
От резкого пробуждения по телу пронеслась болезненная дрожь, отдаваясь в голову болью. Я едва не застонала, но как бы ни не хотелось пробуждаться, веки разлепила. Сжала подушку, в сонном тумане оглядывая каменную стену, вспомнила, где я. Но когда за спиной послышались смешки и шаги, приподнялась на локоть, тяжело повернулась – тело никак не хотело слушаться и просыпаться.
Возле моей постели возвышалась громоздкая Кора, подсвеченная утренним светом, лившимся в окна. Она почти равнодушно, за исключением странного молчаливого внимания, смотрела на меня и плела свою жиденькую короткую косичку.
– Меня зовут, Грез, – хмурясь, процедила я сквозь зубы, скидывая с себя тонкое одеяло, села в постели, перекидывая через плечо порядком спутанные за ночь волосы.
Вчера я была настолько подавлена и разбита, что уснула быстро и не слышала, как вернулись остальные.
Ещё две девушки-прачки сидели на одной лавке и, о чём-то шушукаясь, бросали в мою сторону любопытные взгляды. Одна из них медленно поднялась. Вытянутая, худая, с длинными руками, с тусклыми серыми волосами.
– А нам хоть кто. Раз здесь, то вставай.
– Поосторожней, Тисса, её ведь сам господин привёз, ещё нажалуется, – напротив, стройная и миловидная с рыжеватыми косами девушка наморщила лоб, отвернувшись, схватилась за тряпьё.
– Ой, испугалась, гляди-ка, – ядовито выплюнула Тисса, – думает, ноги раздвинула – и всё дозволительно?! Не выйдет. Вставай!
Меня будто кипятком окатили, стыд и гнев взвихрились водоворотом. Сжала пальцы, вдавливая ногти в ладони, но в тот миг, когда я хотела ответить, Кора загородила меня собой.
– Хватить, – шикнула она и скомандовала: – собираемся!
– А я ведь правду говорю, – не унималась Тисса, – она ведь не одна приехала в замок, ребёнка в подоле привезла. Теперь будет тут по углам со всеми жаться, а потом нам слушай детский плачь по ночам, не спи.
Ну это было уже слишком. Я хотела подняться, но стоявшая рядом Кора пригвоздила меня строгим взглядом так, что я приросла к постели. Смяла в пальцах подол и сжала зубы, промолчала, проглатывая ком досады.
Кора, хмыкнув то ли мне, то ли язвительной болтовне своей подопечной, отошла в сторону. Взяла с полки корзину и с ней вернулась ко мне, поставив её рядом со мной.
– Что это? – заглянула я в неё.
– Твои вещи. Здесь рубашки, юбки, полотенца – всё новое, это теперь твоё, так что береги: порвёшь – больше не получишь. Обувь выдам после, нужно смерить твою стопу. Мы сейчас спустимся вниз, а ты отправляйся в купальню, она находиться рядом. Помоешься и оденешься в это, – ткнула в корзину, – а потом спустишься в кухню.
– Только поторопись, – вставила Тисса, ехидно усмехаясь, – у нас сегодня много стирки.
Девушки собрались быстро, и пока я перебрала содержимое в корзине, они покинули комнату. Взяв нужные вещи – полотняную светло-коричневую, как яичная скорлупа, юбку, белую рубаху с широкими рукавами и полотно – пошла в купальню. Здесь стояла небольшая круглая бадья, грелись на плите наполненные чаны. Вот бы наполнить бадью и понежиться! Но, набрав себе в ведро воды, запершись на засов, разделась. Нужно хоть немного привести себя в порядок, не знала, когда ещё будет такая возможность. Искупавшись и вымыв волосы, надев чистую рубаху, длиной до колен, поверх немного, но всё же просторную юбку, повязав ее передником, вернулась в комнату. Торопливо расчесала волосы, продирая больно, подсушив полотном, наскоро собрала и завязала жгутом из ткани. Когда спустилась в кухню, где гремели посудой и мелькали кухарки, заглянула робко внутрь. За столами прачек не обнаружила. Прикусила губу – неужели опоздала?
– Чего копалась так долго? – знакомый голос вынудил меня вздрогнуть и резко обернуться. Старшая женщина приблизилась, придирчиво оглядывая меня. – Остаёшься без завтрака. Бегом за работу! – строго рявкнула.
Да мне и не очень-то хотелось, но я ничего не стала отвечать и послушно пошла в стиральню, иначе здесь, судя по всему, моё существование станет невыносимым.
Мне снова выдали лохань и щётку и отправили чистить сапоги. Я была рада тому, ведь у виноградника меня никто не видел и не трогал.
День снова оказался ясный: чистое небо звенело лазурью, щебетали в кронах яблонь птицы, зазывая близившееся тепло. Только внутри меня билось ненастье. Я могла думать только о маленьком брате. Как узнать, где он сейчас? Увезли ли его из замка или он пока в Урелтоне? Когда же Мортон Амгерр снова позовёт меня на разговор, ведь ему что-то от меня нужно? Видит Светлая Мать, я была готова бежать к нему и делать всё, что скажет. Ну, почти всё. Лишь бы он ничего не сделал с Марсу. По плечам бегала зябь, стоило подумать, что мне предстоит с ним встретиться ещё. С одной стороны, мне нужно знать, что меня и моего брата ждёт, но с другой – боялась. Не хотелось снова сталкиваться с пристальным холодным взглядом серых глаз, быть их невольницей. И дело вовсе не в этих уродливых отметинах на его лице, хотя, конечно, и это тоже. Просто находиться вблизи Амгерра было не по себе, это походило на пытку, которой больше ни за что не хотелось подвергаться.
Стараясь об этом не думать, заставляла себя отвлекаться на работу, только пальцы слабли, а по телу разносились волнение и страх, перерастающий в жар от грядущего.
– Эй, Грез! – голос Коры выдрал меня из задумчивости. За раздумьями я почти перемыла всё. Подняла голову, сжимая щётку, встречая шедшую ко мне прачку, что потрудилась назвать меня по имени. – Оставляй всё, и идём за мной, – велела издали, подставляя к лицу пухлую ладонь, закрываясь от ослепительного солнца.
– Куда? – сорвалось с языка.
– Мортон Амгерр послал за тобой. —