Бывает, что день не задается с самого утра. К примеру, треснуло зеркало в ванной. Висело столько времени – и никаких забот, а тут вдруг раз – и трещина прямиком посередине. Я поспешно завесила треклятое стекло платком, стараясь не смотреть в него. Отражение, покореженное, злобно ухмылялось, грозя всеми возможными бедами. Нет ничего хуже треснувшего зеркала в доме. Пришлось лезть за набором отверток и убирать проклятый предмет из квартиры как можно быстрей. При моем ремесле нельзя тянуть с такими вещами. Обычный человек не так притягивает дурное с другой стороны, как ведьмы и колдуны. И чем больше можешь, тем охотней тебе вредят выходцы из иного мира.
Стоило только унести к мусорному баку зеркало, как позвонила мама. Я несколько секунд обреченно смотрела на экран, не зная, как быть. Говорить с ней мне совершенно не хотелось. К стыду своему, говорить с мамой мне не хотелось никогда лет этак с двадцати, когда она пришла к выводу, что я не соответствую ее представлениям об идеальной дочери. Наверное, это не было бы большой бедой ни для меня, ни для нее, да вот незадача, кроме меня мама не имела других детей, так что ее расстройство с каждым днем только росло и методично изничтожало и без того небольшой запас моих бедных нервов.
Поводов для недовольства у мамы действительно хватало. К примеру, несмотря на то, что юность давно миновала (насколько давно, даже не хотелось думать) я все еще не обзавелась тем самым кольцом на безымянном пальце, да и поклонники вокруг никогда не вились. Можно было решить дело парой шепотков, но даже если бы меня саму не воротило от навязанной любви, то Инспекция по надзору за применением магии и колдовства точно не преминула бы напомнить, что это серьезное правонарушение. Если на чьи-то нарушения в этом славном учреждении закрывали глаза, то вот со мной все складывалось совершенно иначе. Один раз попав в поле зрения чиновников, я стала их любимой подозреваемой во всех смертных грехах. Иногда мне даже думалось, что за мной постоянно кто-то приглядывает. Ну, так, на всякий случай.
Но даже если бы за приворот не последовало неизбежной кары, и тогда бы не стала я связывать себя с кем-то.
Телефон смолк, но мелодия почти сразу заиграла снова. Мама в принципе не представляла, что в моей жизни может быть что-то важней ее звонка, и упорно набирала мой номер до тех пор, пока я не брала, в конце концов, трубку.
Ноябрьский ветер нагло пробирался под незастегнутую куртку, вытягивая последнее тепло, и я поспешила к своему подъезду, одной рукой прижимая к уху телефон, а другой пытаясь придержать разлетающиеся полы одежды.
– Почему так долго не отвечала? – первым делом недовольно вопросила мама.
«Потому что не хотела с тобой разговаривать», – подумала я и сказала:
– Телефон не сразу услышала, мама.
Она лишь недоверчиво хмыкнула, прекрасно зная, что обычно я брала с собой мобильный даже в ванную, не желая пропустить важный звонок.
– Загляни-ка вечером ко мне. Я позвала подругу с сыном. Очень хороший мальчик. Не из наших, конечно, – тут же выложила причину своего звонка мама, – но сама понимаешь...
Я промолчала. Так было лучше. Не из наших – значит, что бедняга даже не подозревает о том, что и колдовство существует, от него придется прятать и связки трав, и гадальные доски. Но уже считалось, что у меня нет шансов привлечь кого-то нашего круга. Большинство приличных колдунов моего возраста или были безнадежно женаты, или уже стало ясно, что холостяцкая жизнь для них куда привлекательней брачных уз.
И вот несправедливость, мужчина в таком положении всего лишь свободен, а про женщину говорят, что у нее практически нет шанса на счастье. Где здесь справедливость? Да и вряд ли хоть какого-то мужчину настолько сильно мучают вопросом «Когда женишься?», а вот такой, как я, приходится выслушивать намеки на свадьбу и детей ото всех подряд. Родители, друзья, знакомые, да даже бдительные соседки – все до единого считают своим священным долгом напомнить мне, что первейший долг женщины так и не выполнен.
Ведь нельзя так просто взять и не сунуть свой нос в чужую жизнь.
– Мам, не думаю, что стоит… – тихо отозвалась я, надеясь на легкое избавление от очередного недосватовства, которое никому не принесет ни капли радости.
Но, конечно же, моя родительница не могла позволить так быстро сбежать своей жертве.
– Соня, люди будут ждать! Неудобно!
Эти слова всегда действовали на меня надежней любого заговора. С самого детства я была как проклята этой мерзкой необходимостью никого не утруждать, даже если это мне во вред, исполнять обещания, в том числе и те, которые и даны-то не мной. Словно девочка из сказки, которой от рождения вручили дар послушания.
Сразу стало понятно, к чему треснуло зеркало…
– Да зачем мне только этот «хороший мальчик»? – практически взмолилась я, не зная, как избавиться от очередного докучливого проявления заботы.
Как же опротивели за годы все эти мальчики, хорошие и не очень. Но как объяснить, что не те?
– Нужно же кого-то выбрать, – проворчала мама. – Приезжай. Приличный молодой человек. Своя фирма. Не пьет, не курит. Чего тебе еще нужно-то?
Если бы я еще сама знала, что мне нужно.
В жизни ведьмы есть несколько запретов, которые не имеют ничего общего с Кодексом о магических и колдовских правонарушениях. Наверное, по этой причине редко кто решится их нарушить.
К примеру, ведьмам и колдунам нельзя заглядывать в собственную судьбу ни под каким видом. Она должна течь, как течет. Но кто благоразумен в шестнадцать лет?
Однажды мама уехала в соседнюю область к тетке, а я, оставшись только под присмотром отца, достала свечи и два зеркала. Родителю, казалось, не было дело ни до чего, кроме футбольного матча. Самое время взглянуть на своего суженого.
Инспектор сидел в машине, увлеченно читая какие-то бумаги, и даже не сразу отреагировал на мой осторожный стук в стекло. Когда же мужчина поднял на меня взгляд, щелкнули замки, и я обошла автомобиль, чтобы устроиться рядом с водителем.
– Быстро вы, Софья Андреевна, – отметил спокойно и отстраненно Левин, сперва с педантичной аккуратностью убирая документы в папку, а потом перекладывая на заднее сидение.
Я бы не сочла почти часовое ожидание чем-то недолгим, но, верно, у нас с инспектором были разные представления о быстроте и медлительности.
– Только у меня неубрано, – обмолвилась я о главной причине своего смущения.
Мужчина только пожал плечами.
– Это все пустяки, не беспокойтесь, прошу вас.
Я кивнула молча. Говорить лишний раз с инспектором не хотелось. Именно о таких говорят: «отрицательный тип обаяния», рядом с ним становилось неспокойно, неуютно. Тот же Костик сиял как солнце в июле, к нему тянешься поневоле, инспектор же заставлял одним видом своим вжиматься в кресло и отодвигаться как можно дальше.
– Что же вы все так волнуетесь, любезная Софья Андреевна? – с подозрением осведомился Левин, на секунду отвлекаясь от дороги.
С ним я привыкла говорить честно, безо всякого лукавства. Инспектор обладал поистине дьявольским талантом цепляться к малейшей оговорке, к самой невинной лжи. А всем известно, солги хоть раз в малом, в большом веры тоже не будет. Поэтому я и говорила Левину одну только правду, даже если она ему могла оказаться неприятной.
– А кто рядом с вами не волнуется? – тихо спросила в свою очередь я. – Есть ли вообще те, у кого ваше общество не вызывает опасений?
Мужчина коротко хохотнул.
– Наверное, для вас это и удивительно, но существуют такие люди, для которых мое общество даже приятно. Однако мои должностные обязанности не позволяют мне проявлять излишнюю мягкость.
Разумеется, я не поверила словам Левина. Он не проявлял мягкости вовсе не из-за должности, которую занимал. Просто нельзя проявлять то, чего нет в твоей душе. Инспектор был справедливым человеком, возможно, даже и высокоморальным, вот только недобрым. Но этого я говорить вслух уже не стала.
Рабочий день уже закончился, и все парковочные места возле моего дома просто обязаны быть занятыми, но, конечно, одно дожидалось именно черного огромного автомобиля. Остальные водители проезжали мимо, даже не пытаясь поставить свою машину. Возможно, они даже не видели этого пустого места. Интересно, сам Левин задумывается над тем, как часто использует магию, убирая с пути все те незначительные препятствия, что задерживают обычных людей каждую секунду?
Выбравшись из машины, я не стала оборачиваться и ждать, просто сразу пошла к подъезду, не сомневаясь, что спутник успеет догнать меня до того, как я скроюсь в доме. Разумеется, так и вышло.
– Хороший дом, спокойный, – отметил Левин, когда мы ждали лифта.
Я пожала плечами.
– Пожалуй. Временами даже слишком.
На последнем собрании жильцов одна дама с пятого этажа рассказывала, как же ей мешает спать, когда кто-то принимает ванну ночью. Посмотрели на нее, конечно, ошарашенно, но ничего говорить не стали.
– Переезжать не планируете? – уже в кабине лифта спросил инспектор.
Я замерла, пытаясь сообразить, это все еще светская беседа или уже допрос? Нет, все равно понять не удастся…
– Нет. Зачем? – ответила я спустя некоторое время недолгого молчания.
Тихий спальный район на самой окраине города меня полностью устраивал. Я не любила выбираться в город, все, что бы ни потребовалось, можно было найти поблизости.
– Разве молодой женщине удобно жить в таком месте? – как будто удивился Левин.
Мерно гудел лифт.
– Вполне.
Квартира изнутри заставила закрыть глаза и тяжело вздохнуть. Я бы постыдилась принимать гостей вот так. Но выхода не было.
– А вы живете одна, – констатировал очевидное мужчина, оглядываясь по сторонам.
Я же поспешно стянула с ног ботинки и метнулась сперва в ванную за пустым тазом, а потом на кухню, чтобы побыстрей собрать это чертово постиранное белье. Как же некстати. Почему именно сегодня захотелось инспектору у меня побывать? И почему именно сегодня мне понадобилось заняться стиркой?!
Незваный гость милостиво отворачивался, позволяя мне прятать от него то, что ему бы не следовало видеть. Правда, в ванную заглянул, и взгляд его тут же напоролся на пустующее место, где еще с утра висело зеркало.
Секунду назад передо мной стоял живой человек – и вот словно каменное изваяние пронзает мертвым взглядом.
– И что за неприятность случилась здесь, Софья Андреевна?
Я замерла, пытаясь понять, в чем же дело.
– Зеркало треснуло, – ответила я, совершенно ничего не понимая.
Могут же они просто трескаться и биться, пусть даже и в доме у ведьмы. Не так уж часто приходится людям моего ремесла использовать зеркала, слишком уж капризные предметы, своевольные, так просто воле их не подчинить.
– И где теперь то зеркало? – никак не желал успокаиваться Левин, отчего я разволновалась еще больше.
Я махнула неопределенно в сторону кухни, чувствуя, как в груди поселился холод тревоги, заставлявший вздрагивать чуть ли не без причины.
– К мусорным бакам еще утром вынесла. Но что такое?
Левин только разулся и тут же вихрем пронесся по квартире, словно что-то выглядывая. Даже на лоджию не поленился выйти. Я только глаза прикрыла, прекрасно помня, какой там разгром. Все никак руки не доходили; успокаивала себя, что никому не понадобится туда заглядывать. И вот на тебе!
Моя однокомнатная квартира, которую я считала прежде достаточно просторной, тут же стала казаться совсем уж крохотной, и по ней сновало это чудовище в черном, норовя влезть в каждый угол. В точности как моя мать. Ей нравилось совать нос в любую щель, проверяя, насколько там чисто.
Я включила телевизор на первом попавшемся канале и бездумно уставилась на экран, пытаясь не думать, что будет дальше. Столько времени провелав круговерти рутины, день за днем, а теперь все рассыпалось как осколки разбитого зеркала.
Левин набирал номер еще два раза, и каждый раз я с удовольствием слушала величественную музыку Генделя, не собираясь поднимать трубку. А вот на сообщение Костика, все ли со мной в порядке, я ответила мгновенно. На душе стало немного светлей от мысли, что этот молодой человек продолжал обо мне беспокоиться.
Яна все также щебетала по телефону на кухне, параллельно умудряясь возиться по хозяйству. Кажется, разговор, затеянный для получения последних новостей, превратился в обычный обмен сплетен, вещь, совершенно необходимую для женской дружбы. Когда же все смолкло, Яна вышла ко мне мрачней осенних туч.
– Ты можешь уехать из страны прямо сейчас? Инспекция неохотно имеет дела с прочими властями, если купить билет прямо сейчас, можно унести ноги. В тот же Тайланд или Южную Корею не нужна виза.
Я смотрела на Яну, не имея сил вымолвить и одно слово.
– Что случилось? – тихо спросила я, внутренне холодея.
Яна резко отвернулась к окну и замерла, обхватив себя за плечи.
– Позавчера у твоего дома в машине нашли мертвого человека, Соня. Словом…
Меня скрутило в приступе рвоты. Едва успела добежать до ванной.
Господи… А я ведь вчера… Сама едва…
Позади появилась Яна с мокрым полотенцем и стаканом воды.
– Да уж, черная из тебя примерно никакая, – вздохнула подруга, буквально силой вливая в меня воду.
Едва удалось удержаться от истерического смеха. Если бы Яна только знала… И хорошо, что не знает, никому не нужно знать!
– Врачи констатировали сердечный приступ, но там колдун или ведьма поработала, – продолжала подруга, обнимая меня за плечи. – Инспекторы след нашли, слабенький, едва заметный, но нашли. А Левин в него как питбуль вцепился, не оторвать. Покойник не из наших, но вроде поговаривают, он с Анной Георгиевной что-то не поделил.
Стало совсем уж тоскливо. К маминым делам я не имела никакого отношения, но, попробуй, докажи это надзирающему инспектору. Считается, что мать и дочь всегда близки, по умолчанию, и все знают о делах друг друга.
– В черные я не рвусь, – тихо отозвалась я. – И мама бы никогда не стала черной. Душой, знаешь ли, мы обе дорожим.
Яна тяжело вздохнула.
– Я-то знаю, но вот только этому злобствующему церберу не докажешь. Так что заказывай-ка ты билеты в любую сторону и дуй в Толмачево, Соня. Так будет верней всего. А то ты ведь знаешь, костер не костер, но миловать нас маги не склонны – это точно.
А там, может, все само собой и решится.
– Уже два года не видела моря, – устало улыбнулась я. – И никогда бы не подумала, что придется снова уезжать к нему по такой жуткой причине.
Стоило принять решение, как заметалась по квартире Яна, собирая мне в дорогу травы.
– Главное, не забудь отвести глаза на таможне, Соня, – наставляла она меня, строго поджимая губы. – Вечно ты деликатничаешь.
Заказать билеты и забронировать отель оказалось делом пяти минут. Получив подтверждение по электронной почте, я с облегчением выдохнула, а после все же решила позвонить матери. Уж об отъезде моем ей точно следовало знать.
Матушка пребывала в плохом настроении после того, как утром я не ответила ей, а уж когда я сообщила о своем намерении отбыть сегодня же в теплые края, она разъярилась еще больше.
– Опять ты вляпалась в историю! – принялась мама выговаривать мне. – Сколько раз я тебя просила? Вот скажи мне?! Сколько раз я повторяла тебе быть осторожной!
С каждым произнесенным словом голос матери звучал все громче и громче, а мне хотелось нажать на отбой и сделать вид, будто этого разговора не было вовсе.
– Я и была осторожной! Более чем осторожной! – тихо возмутилась я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
В чем я провинилась, в самом деле? Все случившееся – просто череда нелепых случайностей, которые опутали меня цепью и потянули на дно!
– Тебе нельзя никуда уезжать, – твердо сказала мать. – Даже не думай об этом, Соня. Бегут только виновные. Так ты убедишь Инспекцию окончательно в том, что убила того человека. Ты сейчас же едешь прямиком ко мне. И мы все решим.
Господи, ну что она может решить? За пять лет я успела неплохо понять, что за человек Левин, ничего нельзя с ним решить! А прошлой ночью он уже ясно дал понять: моя судьба для него – дело решенное, и мне не стоит надеяться на благополучный исход.
– Мы ничего не решим, мама, – едва слышно отозвалась я и уже тверже добавила: – Я еду сегодня же.
Снова одеться и подхватить неразобранную сумку, в которую щедрая Яна засунула запас трав, было делом нескольких минут. Хотела вызвать такси, но подруга легла костьми и не позволила это сделать, все твердя, что тогда я просто не доеду. И я, поразмыслив, даже согласилась с ней. Наверняка помешать моему исчезновению захотят и Левин, и мама, а как легко вертит миром вокруг себя надзирающий инспектор, я уже поняла. Матушка же… Подчас мне казалось, она действительно могла перевернуть мир, стоит только ей заполучить ту самую злосчастную точку опоры. Машина может сломаться по дороге, такси попадет в пробку, что угодно может произойти. И вряд ли мне удастся с успехом противостоять хотя бы одному из таких противников. Но вот с помощью Яны крохотный шанс на побег оставался.
В машине я прикрыла глаза, и перед мысленным взором встал пляж с белым песком и волны, бьющиеся о берег. Практически рай по сравнению с поздней сибирской осенью, надежда на безопасность и покой. Только бы выбраться отсюда, сбежать хотя бы ненадолго.
Папа вернулся ближе к вечеру и первым делом обнял любимую дочурку, причитая, что я бледненькая. И, конечно же, худая как щепка. Вечно он с бабушкой меня откормить пытался, чтобы была как мама. Она у нас не толстая, но в нужных местах всегда было, за что подержаться. Настоящая русская женщина, что еще сказать. А я в нее только ростом пошла.
– Что там ковен? – первым делом спросила мама, накрывая на стол. – Инспекция еще жалобы никакой не прислала?
Папа флегматично пожал плечами и почесал подбородок.
– Да кто пришлет-то? Левин? Так ему веры все равно ни у кого нет после той истории. Пока доказательств неопровержимых не найдет, никакой жалобы не будет. Тут волноваться не о чем.
Отец у меня умудрялся сохранять спокойствие, что бы вокруг ни происходило, и всю жизнь мне казалось, что именно в этом его свойстве и заключался секрет их с мамой удачного брака.
– Единственную дочь едва Инспекция не загребла, а ему все равно! – возмутилась мама, хлопая перед на стол тарелку с котлетой и картошкой так, что подлива с нее брызнула во все стороны. И прямиком на любимую мамину скатерть.
Я на всякий случай тут же втянула голову в плечи, пытаясь стать как можно меньше. Вот за жирные пятна запросто могли все пострадать без разбора.
– Ну так не загребла же? – с видом совершенно философским пожал плечами папа. – Вот сидит, живая и здоровая, так чего переживать сейчас?
Мать закатила глаза и принялась бормотать под нос что-то гарантированно нелестное в папин адрес. Она всегда пыталась добиться от отца хоть какой-то бурной реакции и каждый раз терпела поражение, из-за чего ужасно злилась.
– Как только я могла выйти за такого бессердечного человека? – причитала мама, продолжая накрывать на стол. – Где глаза мои были?! Всю ведь породу испортил! Вот и дочь вся в тебя, такая же рыба снулая! Если бы Сонька в меня удалась, все бы иначе вышло!
Разговор этот заводился всю мою жизнь с завидной регулярностью, погружая всю семью разом в уныние.
– Я бы не пережил тебя в двойном объеме, родная, – вздохнул отец и принялся есть, чтобы хоть как-то прекратить неприятную беседу.
Сразу после окончания припозднившегося обеда я почувствовала себя плохо и решила лечь поспать. Обычно после пары часов отдыха всегда становилось легче. Мама принялась ворчать что-то про «нельзя ложиться на закате», но я чувствовала себя настолько разбитой, что и слушать ничего не стала. Казалось, даже сидя могу задремать.
Устроившись в своей старой комнате, я расстелила постель, надела домашнее платье и закрыла глаза, разом упав в сон как бездонную пропасть. Обычно ворочалась едва не вечность, но тут…
А во сне я снова сидела между двумя зеркалами и с жадной надеждой вглядывалась в приближающуюся фигуру моего суженого. И, кажется, вот-вот мне удастся увидеть его лицо, всего пара секунд…
Но нет, тьма словно бы еще больше сгустилась, и только голос раздался совсем рядом, тихий мужской голос, который ядом втекал в уши, заставлял быстрей биться сердце.
– Скоро. Жди.
Сон не дал ни привычного успокоения, да и от головной боли тоже не избавил. Утром я поднялась с отвратительным ощущением, будто кто-то невидимый изо всех сил сдавливает мой череп, который может треснуть в любой момент как перезрелый арбуз. Я умылась холодной водой, выпила чая покрепче, когда ни то, ни другое не помогло, смирилась с тем, что все-таки придется выпить обезболивающего.
Ведьмы обычно брезговали дарами фармакологии, она притупляла чувства, ослабляла наши связи с силами, которыми мы управляем… Но когда кажется, что вот-вот Богу душу отдашь из-за обычной мигрени, на что угодно пойдешь.
Шесть утра. Сумерки еще. В доме напротив горят редкие окна: жители Центрального района могут позволить себе поспать подольше, им не приходится так мучиться из-за пробок. Метро, пусть даже совсем маленькое, практически игрушечное, всего-то пара линий, все равно выручало. Мама тоже не думала подниматься, она обычно просыпается где-то в семь утра. Если поднять раньше – день не задастся у всех разом, возможно, даже в масштабах города.
Пока родители не проснутся, придется вести себя тихо как мышь.
Я с пятой попытки отыскала свой телефон, на котором обнаружилась и ободряющее сообщение от Костика, и пять пропущенных звонков от Яны. Последний раз подруга пыталась связаться со мной в три часа ночи, что больше походило на какой-то изощренный способ мести. Хорошо еще, из кармана пуховика сигнала толком было не слышно.
Надзирающий инспектор на этот раз не стал меня беспокоить. Почему-то из-за этого стало еще тревожней. Может, он прямо сейчас что-то замышляет и только ждет удобного момента, чтобы добраться до меня?
– Сонька, что ты там топаешь ни свет, ни заря?! – все-таки проснулась мама.
Ну вот, утро началось, и оно явно недоброе.
– Спи еще, – отозвалась я, не особо надеясь на то, что меня кто-то послушается.
Разумеется, мама встала, заодно и отца подняла. А то, чего это он выспится, когда ей не удалось?
– Завтрак приготовь, дармоедка, раз подорвалась! – бросили мне из спальни. – И кухню опять не спали!
Я даже не стала напоминать, что кухню спалила только один раз. В десятилетнем возрасте. И с того момента готовить все-таки научилась, пусть шеф-поваром так и не стала. Но омлет испортить очень сложно и не каждому под силу, тут нужен особенный талант.
Левин все-таки позвонил. В девять утра и почему-то матери. Хотя явиться – то ли все еще для беседы, то ли уже на допрос – должна была я. Матушка выдала то же, что и в вчера в аэропорту: Левину нужно, пусть Левин и едет, и нечего тут. А то у бедной девочки нервы, бессонница и все в таком духе. Я покосилась в зеркало и убедилась, что выглядела и правда неважно, до гроба далеко, но для прогулки среди могил подойдет прекрасно.