Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Глава 11

Гожо не намеревался отпускать меня без ответа. Потянулся, чтобы схватить за грудки и вытрясти из меня правду, но в этот момент на его плечо легла рука. Сын барона зашипел, недовольный тем, что ему мешают, но, оглянувшись, увидел мужчину на коне. Перевел взгляд на кулаки крепкие, обтянутые дорогими рукавицами. Потом на кинжал на поясе, украшенный каменьями. А в заключение на глаза, что говорили: «Только дернись, парень, и тебе не жить».

– Отпусти девочку. Она моя, – спокойно произнес всадник. Такого ослушаться – все равно что перечить смерти.

Отпихнув рукой оторопевшего Гожо в сторону, мужчина наклонился ко мне, поднял и посадил перед собой. Тронув коленями коня, послал его вверх по улице, оставив за спиной скрежещущего зубами Гожо и его отводящих глаза товарищей.

– Насилу нашел тебя, – сказал мужчина и потерся щекой о мой платок.

Я застыла каменным идолом. Сразу узнала того, кому еще летом нагадала смерть от змеи. Как его звали? Ярослав?

– Зачем искали? – спросила с вызовом, хотя отметила, что голос дрогнул.

– Все, что ты мне напророчила, сбылось. Нашел я змею в кровати. Не ожидал я, что сестра способна на такую подлость.

– Как выяснили, что она виновата, а не вторая? – я боялась быть рукой, которая слепо указала на женщину. А вдруг я ошиблась, а змея сама заползла?

– Под пытками всякий заговорит.

Меня передернуло от равнодушного тона. Пытать родную сестру?

– За что она вас так?

– С пути сбили. Пообещали горы золотые и власть. В любви ей, старой вдове, клялись. Лишь бы подняла на трон. Теперь грустит на отшибе. Ест пустую похлебку да вспоминает, как сыто при мене жила.

– Трон? – я обернулась. – Какой трон?

– Что, не похож на князя? Подо мной три города и сотня деревень, – он приосанился, повертел головой, чтобы показать, с кем на одном коне еду. Красив. Я еще в прошлый раз заметила. И годов далеко за тридцать – серебро не только на висках, но и в бороде светится. Глаза ясные. Смеются.

– Град тоже ваш? – знала, что на крыльцо к народу другой выходил, но может тот наместником был, а хозяин за моей спиной сидит. Не зря же говорит, что под ним три города. Кто–то же ими управляет?

– Нет, Град старшего брата, – сказал и засмеялся. Так легко, радостно. – Как знал, что тебя здесь найду. Спасибо, Олежка подсказал, куда все перехожие люди на зиму стекаются.

Так хозяина Града, еще никто не называл. Олежка.

– Спасибо за помощь и приятный разговор, но мне пора, – я поерзала, показывая, что хочу слезть. Тут до площади, где наши выступают, рукой подать. Сама дойду.

– Никуда я тебя не отпущу. Хоть кричи, – его рука капканом сомкнулась вокруг груди. – Зря, что ли, больше полугода за тобой гонялся?

– Зачем я вам? – сердце кинулось вскачь. Лицо опалило жаром.

– Хочу знать будущее.

Эх, знать бы мне наперед то, что дядька Петр втолковывал в голову Мирелы, ни за что не открыла бы Ярославу глаза на змею под покрывалом. Не зря глава ватаги велел молчать, боясь, что князья, прознав обо мне, захотят рядом с собой ведунью иметь. Но как я могла пройти мимо, когда речь шла о человеческой жизни? Благодарной быть хотела. На свою голову.

– Видение по желанию не приходит. Дело случая.

– Поэтому и будешь жить в палатах белокаменных, чтобы я тот случай не упустил.

– Нельзя забирать людей себе только потому, что вам так хочется, – я пыталась воззвать к его разуму.

– А кто меня остановит? – он громко хмыкнул. – Наслышан я, что табор ваш основательно Горшковы потрепали. Самому взрослому мужчине рома, что остался жив, от силы семь лет. И прибились вы на исходе прошлой осени к перехожей ватаге скоморохов. И кто из них мне предъявит за тебя? Шут в колпаке или босой мальчишка?

– Дядька Петр. Главарь ватаги. Я ему вместо дочери, – я немного посомневалась, называть ли имя.

– А спорим, что он за кошель золота спасибо скажет? Лишний рот с рук долой. Была бы родная дочь, еще поторговался бы, а приемная…

– А гнева богов не боитесь?

– Богов все боятся. Но я же не собираюсь тебя бить или голодом морить. Будешь жить как барыня. Есть из золота, пить из серебра. Ничего для тебя не пожалею.

– Буду есть, пить, баклуши бить, а видение так и не придет. Не пожалеете тогда, что нянчились со мной?

– Издержки в любом деле бывают. Да и приживалки, считай, в каждом богатом доме живут, поскольку милость и сердоболие – богоугодное дело. А у меня будет такая красавица по палатам ходить, глаз радовать. Я волосы твои огненные до сих пор забыть не могу. И глаза зеленые. Околдовала.

Чем ближе мы подъезжали к княжеским палатам, тем веселее становился Ярослав. Как же! Везет брату птицу, о которой, наверняка все уши прожужжал. Не знает, что птичка та скоро яичко снесет. И будет дом «радовать» не рыжекудрая красавица, а беспокойная мать с орущим дитя. Знаю я, как мужчины не любят крики чужих детей. Все-то в них раздражает. Своей крови лишку не позволяют, а тут нагулянный от какого-то рома. Я же правду Ярославу и его брату ни за что не скажу. Да, мы были когда-то равными, а теперь я никто и звать меня никак.

На площади я шарила глазами по толпе, хотела хоть кого-то из своих увидеть и знак дать, но обозные давали представление на другом конце ярмарки, а женщины рома всегда держались рядом с ними. Где толпа, там и деньги водятся.

И по всему выходило, что обо мне может рассказать только кто–то из табора Зорькиного жениха. Но вряд ли они будут трепаться об унижении Гожо направо и налево. А значит, ни единым словом о моем похитителе не обмолвятся.

Плохо. Все складывалось очень плохо. Но еще теплилась надежда, что я выкручусь.

Въехали мы во владение князя Олега с обратной стороны. Не той, что была красна каменной лестницей и колоннами с резным орнаментом, а со дворов. Ярослав спрыгнул с коня первым, потом снял меня.

– Который раз поражаюсь, вроде невеличка, а такая тяжелая.

– Я еще и не так удивить могу, – произнесла я, направляясь к черному крыльцу. Видела, что не сбежать, охрана кругом. Да и не было во мне прежней прыти.

Ярослав шел сзади. Я беспрестанно оглядывалась, чтобы понять, куда идти. Видела, как он снял и сунул шапку слуге, а бархатный кафтан, подбитый мехом, бросил на пол. Его тут же кинулись подбирать. Вел себя так, будто в палатах князя Олега равноправный хозяин. Мне раздеться не предложил. Словно нес брату подарок, который тот развернет и оценит сам.

Олега мы застали в хоромах на втором этаже. Здесь, в отличие от каменных палат, по которым мы прошли – красивых, но холодных, стены были обшиты деревом. Из печи в углу слышалось потрескивание дров. Рядом на корточках сидела пацаненок – ему вменялось следить за огнем. Упрев в тепле, он сонно клевал носом.

Сразу было понятно, что мы попали в клеть, где велись хозяйские дела: писались бумаги, приходили люди для отчета. Вот и сейчас мы застали старшего брата Ярослава за диктовкой письма. Писец с тонкой торчащей бородкой только и успевал обмакивать в чернила перо.

Самого князя Олега я всегда видела издалека. Он гляделся высоким, статным. Сейчас же, в домашнем зипуне со скромной вышивкой по горловине и в мягких сапожках, он немного порастерял стать. Но увидев, что брат пришел не один, спину выпрямил, а плечи расправил. Привык держаться на людях строго, вот и не позволял себе, даже при такой захухре, какой сейчас была я, казаться расслабленным.

Поздоровался с братом крепкими объятиями.

– Это кто же к нам пожаловал? – спросил сочным голосом, оборачиваясь на меня, стоящей по центру клети, точно выставленный на ярмарке товар.

– Та сама рома, что жизнь мне спасла.

– Нашел–таки? – брови Олега взметнулись ввысь.

Я опустила глаза, перестав рассматривать князя. Хоть и был он старший, выглядел куда лучше Ярослава. Более поджарый, лицо гладкое, белое, без мешков под глазами, борода черная, без седины, аккуратно пострижена, взгляд острый, но не пугающий. Умный. Если сравнивать с младшим, сразу заметно, кто из братьев больший любитель хмельного кваса. Я еще на улице почувствовала крепкий запах.

– Нашел, – Ярослав подбоченился. Красовался успехом. – Сам знаешь, как я каждый день устраивал карусель по городу, чтобы найти. Вглядывался в лица. Все постоялые дворы объехал, а вот попалась в мои руки случайно. Ее хотел один чернявый рома за грудки оттаскать, а я не дал.

– За что тебя так, милая? – князь подошел ближе, поднял рукой мой подбородок. И тут нас обоих прошило огнем.

Я видела себя целующей Олега. Живота нет, волосы распущены. И так мне было сладко с ним целоваться, что я не сдержала стон.

– Что? Что ты увидела? – Ярослав понял, отчего мы отшатнулись друг от друга.

– Ничего, – произнесла я и, не удержавшись, облизала губы. Оба брата уставились на мой рот, чем смутили. – Натоплено у вас сильно, пить хочется.

Я стащила с головы пуховый платок. Прятавшиеся под ним пряди разлетелись по плечам.

– Золото, – пораженно произнес Олег, потянувшись к моим волосам. – Чистое золото.

Я, глядя в его темные, точно омуты, глаза, расстегивала одну за другой пуговицы душегрейки. Хотела увидеть, как изменится его взгляд, когда заметит пузо.

Изменился. В глазах засветилась растерянность.

– Ох ты ж! – Ярослав, уставившись на мой живот, что задрал вверх юбки, поскреб пальцами затылок. – Неужто волочайку в дом привел? Ведь точно знаю, нет у нее мужа. А я–то думаю, почему такая тяжелая…

Я вспыхнула. Никогда и никому не позволю называть себя распутницей.

– Вдова я, – я гордо вскинула подбородок.

– Если бы не знал, что из племени рома, решил бы, что вижу перед собой княжну. Столько достоинства в облике! – выдохнул Олег и пошел вокруг меня.

Я тоже выпрямила спину и расправила плечи. Потом, вспомнив, что при этом сильно выпячивается грудь, которая сделалась за полгода чуть ли в два раза больше, немного поумерила пыл. Запахнула душегрейку.

– Все? Нагляделись, что привезли в дом не одну, а сразу двоих? Не пора ли отпустить подобру-поздорову? За такими, как я, с дитем в нутре, строго следит Мокошь. Как бы не выпало вам тяжкое испытание.

– Ничего, мы стерпим, – успокоив меня, Ярослав глянул на брата.

Я заметила в том взгляде удивление и проснувшееся беспокойство. Но не из-за того, что я пригрозила гневом Великой Ткачихи, а из-за поведения старшего брата. Тот жадно рассматривал мое лицо.

– Отдай мне ее, – выдохнул, не отводя от меня глаз. – Отдай. Что хочешь взамен бери, а ее оставь.

– Но как же? – растерялся Ярослав.

Вроде и отдавать не хотелось, но в то же время и ссориться не мог. Старший. Более сильный. Неужели братской дружбе конец, если заерепенится?