Ведьмина зима

9 Путь в полуночи

Вася проснулась в такой глубокой тьме, что подумала, что ослепла. Она подняла голову. Ничего. Ее тело замерзло, окоченело, и от движений боль хлынула по ее шее и спине. Она смутно задумалась, почему не умерла, почему лежала на папоротнике, а не на снегу. Было тихо, лишь потрескивали ветки сверху. Она робко поднесла дрожащую руку к глазам. Один был опухшим, не открывался. Другой казался нормальным, но ресницы склеились. Она осторожно разлепила их.

Было еще темно, но теперь она могла видеть. Тонкий серп луны бросал трепещущий свет на странный лес. Снег лежал участками, туман окутывал деревья, озаренный луной. Вася ощущала запах холодной и влажной земли. Она поднялась на ноги, повернулась по кругу. Тьма вокруг. Она пыталась вспомнить последние часы, но были лишь смутные ужас и бег. Что она делала? Где была?

— Что же, — сказал голос, — ты все — таки не мертва.

Голос звучал сверху. Вася невольно отпрянула, пока искала взглядом говорящего, ее здоровый глаз слезился. Наконец, на ветке сверху она заметила бледные, как звезды, волосы и яркие глаза. Пока ее глаз привыкал, Вася смогла разглядеть силуэт Полуночницы, сидящей на ветке дуба, прислоняясь к стволу.

Под деревом трепетала тьма. Вася прищурилась, разглядела красивого черного коня, щипающего траву в свете луны. Он поднял голову и посмотрел на нее. Сердце Васи стукнуло раз, оглушая, и она вспомнила кровь на руках, лицо отца Константина, огонь…

Она замерла. Если пошевелится, издаст звук, то убежит, крича, сходя с ума от воспоминаний или невозможности этой тьмы без Москвы рядом. Это было настоящее? Это? Ее конь мертв, а ее жизнь спасла магия? Она поежилась, упала на колени, прижалась ладонями к влажной холодной земле. Пытаясь понять, она словно ловила дождь. Она могло лишь дышать, ощущать ладони на земле.

Она с усилием подняла голову. Слова прозвучали медленно:

— Где я?

Нечисть издала смешок.

— И в своем уме, — она звучала немного удивленной. — Это мое королевство. Оно зовется Полуночью, — изгиб ее губ был холодным. — Я тебя впустила.

Вася пыталась дышать медленнее.

— Где Москва?

— Кто знает? — сказала Полуночница. Она съехала с дерева, тихо упала на землю. — Не близко. Мое королевство не из дней или времен года, а из полуночей. Ты можешь пересечь мир мгновенно, пока там, куда ты идешь, полночь. Или ты можешь умереть, пытаясь, или сойти с ума. Такое вероятнее.

— Мне сказали, — вспомнила Вася, — что я должна найти озеро. С дубом на берегу.

Полуночница вскинула бледную бровь.

— Какое озеро? В моем королевстве столько озеро, что ты будешь искать тысячу жизней.

«Искать?» — Вася едва стояла.

— Ты мне поможешь?

Черный конь тряхнул ушами.

— Помочь тебе? — ответила Полуночница. — Я помогла тебе. Я сделала тебя свободной от своего королевства. Я даже держала тебя тут, пока ты была без чувств. Мне сделать больше? — волосы Полуночницы ниспадали холодным дождем по тьме ее кожи. — Ты была невежливой во время нашей последней встречи.

— Пожалуйста, — сказала Вася.

Полуночница слабо улыбнулась, приблизилась и прошептала ответ, будто тайну:

— Нет, — сказала она. — Ищи сама. Или умри тут и сейчас. Я скажу старухе. Она, может, даже расстроится, но я сомневаюсь.

— Старуха? — сказала Вася. Тьма ужасно давила на нее. — Пожалуйста, — повторила она.

— Я не забываю оскорбления, Василиса Петровна, — сказала Полуночница и отвернулась, прижала ладонь к черному коню. Она забралась на него, повернулась и пропала за деревьями, не оглянувшись.

Вася была одна во тьме.

Она могла лечь на листья и ждать рассвета. Но откуда рассвету быть в царстве полуночей? Она могла ходить, хоть ноги дрожали, пока она просто стояла. Но куда идти? Она была в плаще Варвары, окровавленных лохмотьях платья. Ее ноги были босыми и растерзанными. Было больно дышать, и она дрожала. Эта ночь была чуть теплее, чем ночь у Москвы, но не намного.

Она прошла огонь, отказала Медведю, сбежала из Москвы магией, чтобы умереть во тьме?

«Иди к озеру, — сказала Варвара. — Там ты будешь в безопасности. Озеро с дубом на берегу».

Если Варвара думала, что Вася могла его найти, тогда у нее был шанс. Может, Варвара думала, что Полуночница поможет ей, ведь Вася даже не знала, какую сторону выбрать. Но она хотя бы умрет в пути, в поисках убежища. Вася собралась с силами и пошла во тьму.

Она не знала, долго ли шла. Сил уже не было, но она шагала вперед. Свет не менялся, солнце не вставало. Вася отчаянно желала света. Ее ноги оставляли кровавые следы.

Полуночница не соврала. Это было место полуночи. Вася не могла понять их смену. В один миг она шла по холодной мертвой траве, сверху был полумесяц. Потом она попадала в тень дерева и обнаруживала, что луна пропала, а под ногами плюхала мокрая земля. Всегда была ранняя весна, но место менялось через каждый пару шагов: королевство было из лоскутов.

«Я еще тут, — говорила Вася себе снова и снова. — Я — все еще я. Я все еще жива», — держась за эту мысль, она шла дальше. Волки выли вдали, и она подняла голову, чтобы услышать их, а потом ветер ударил ледяно водой по ее лицу. Она видела новый свет — на холме вдали. Она поспешила туда, но огни пропали. И она оказалась под бледными березами, белыми, как пальцы мертвеца, под алой луной.

Она словно шла по кошмару, не могла понять, где север, а где юг. Она спотыкалась, стиснув зубы, но теперь грязь ловила ее за ноги, и она попала в болото. Грязь была всюду, она не могла отыскать силы вырваться. Слезы усталости текли из ее глаз.

«Хватит, — подумала она. — Тут хоть нет толпы, что смеялась бы, когда я уходила к Богу».

Черная грязь болота будто соглашалась, бурлила. Их под воды на нее смотрели жуткие глаза, как зеленые лампы. Они принадлежали болотнику, жителю болота, выдыхающему вонючий газ. Он мог быстро ее убить, если она позволит. Он мог утащить ее в холодную тьму, и она больше не будет идти на пострадавших ногах или дышать со сломанными ребрами. Или вспоминать последние два дня.

«Но, Марья, — подумала вяло Вася. — Марья в Москве, и мои брат с сестрой беззащитны против Медведя».

И? Что она могла? Саша и великий князь могли… Разве могли? Они не видели. Не понимали.

«Мой брат отдал свободу за твою жизнь», — сказал Медведь. Соловей из дерева был в рукаве ее платья. Ее грязная ладонь сжала фигурку, и, казалось, в ее замерзшее тело проникло немного тепла.

«Король зимы, зачем ты так ужасно поступил?».

У него был повод. Морозко не был дураком. Разве ей не стоило понять, почему, а не позволять его сделке быть напрасной? Но она так устала.

Соловей сказал бы, что она вела себя глупо, он бы заставил ее сесть на спину и понес бы ее туда, куда они собирались, бодро потряхивая ушами.

Горячие слезы лились из ее глаз. Она в порыве гнева выбралась из трясины на берег. В отчаянии она опустила руку в воду, выдавила голосом, хрипящим от дыма:

— Дедушка, — сказала она черту в болоте. — Я ищу озеро с дубом на берегу. Можете сказать, где оно?

Болотник приблизился, она могла различить чешуйчатые конечности под поверхностью. Он был почти удивлен.

— Еще жива? — прошептал он. Его голос был бульканьем болота, от него пахло разложением.

— Пожалуйста, — сказала Вася. Ее пальцы открыли один из порезов на ее руке, и ее кровь пролилась в воду.

Болотник высунул язык, пробуя, и его глаза ярко засияли.

— Ты вежливая девица, — сказал он, облизывая пальцы. — Смотри.

Она проследила за взглядом зеленых глаз. Красное мерцание появилось меж черных деревьев. Не свет дня. Может, огонь? Страх толкнул ее на ноги, плащ был тяжелым от грязи.

Но то был не огонь. Это было живое существо.

Высокая лошадь, сияющая светом, стояла в болоте. Искры, как светлячки, слетали с ее гривы и хвоста, белые на фоне ее серебряно — золотой шерстки. Она смотрела на Васю, двигался только ее хвост, дугой света хлестал по бокам.

Вася невольно шагнула к кобылице, в ней смешались удивление и гнев.

— Я помню тебя, — сказала она лошади. — Я освободила тебя в Москве.

Лошадь молчала, лишь потряхивала большими золотыми ушами.

— Ты могла просто убежать, — сказала Вася. Голос дрогнул, горло болело. — Но ты осыпала город из дерева искрами, и они… они… — она не могла говорить.

Золотая лошадь рыла копытом грязь, плюхая, и заговорила:

«Я бы убила их всех, если бы могла, — ответила она. — Убила бы всех людей мира. Они посмели обмануть меня, сковать меня, — шрамы от седла и уздечки портили идеальный вид лошади, и ее голова была в белых полосках от уздечки. — Я бы убила весь город».

Вася молчала. Горе застыло комом в ее рту. Она могла лишь с ненавистью смотреть на лошадь.

Кобылица повернулась и ускакала прочь.

— Иди за ней, глупая, — прошипел болотник. — Если останешься тут, я тебя съем.

Вася ненавидела лошадь. Но не хотела умирать. Она пошла среди деревьев, спотыкаясь. Она шла все дальше, следовала за точкой золотого света, пока не убедилась, что не сможет уже сделать ни шагу.

Но ей и не нужно было.

Деревья кончились, она оказалась на лугу, ведущему к большому замерзшему дереву. Ранняя весна. Звезды тускло сияли на длинной траве открытого поля. Вокруг она могла различить силуэты больших деревьев, черных на фоне серебряного неба. Снег лежал на поле участками. Она уловила шум воды подо льдом озера.

Лошади паслись на лугу. Три… шесть… дюжина. Ночь сделала их серыми, кроме золотой кобылицы. Она выделялась среди них, сияла, как упавшая звезда, с вызовом подняв голову.

Вася замерла с болью и удивлением. Часть ее была убеждена, что ее конь должен быть здесь, среди родни, что он подбежит к ней в любой миг, разбрасывая снег, и она больше не будет одна.

— Соловей, — прошептала она. — Соловей.

Поднялась темная голова, потом светлая. Вдруг все лошади побежали. Они убегали от ее голоса к озеру, но их копыта не успели ударить по воде, а стали крыльями. Они птицами взлетели в воздух и устремились вдаль над озаренной звездами водой.

Вася проводила их взглядом со слезами удивления на глазах. Они летели над озером, и все были разными. Сова, орел, утка и мелкие птицы. Чудесно, странно. Последней взлетела золотая кобылица. Ее крылья развернулись широко, дымились, ее хвост был всех оттенков огня: золотой, синеватый и белый. Она полетела за птицами, крича. Вскоре их поглотила тьма.

Вася смотрела на лошадей. Они словно приснились ей. Глаза слипались от усталости. Ее ноги и лицо онемели, и она дрожала, словно скованная льдом.

«Соловей, — бессильно подумала она. — Почему ты не улетел?».

На краю озера стоял большой дуб. Его ветви выделялись, словно почерневшие кости на белизне луны. Справа среди деревьев было что — то темное и квадратное.

Дом.

Точнее, развалины. Крыша дома была с резкими склонами, чтобы не задерживался снег, и она обвалилась, огонь не сиял за окном или дверью. Было тихо, слабо поскрипывали деревья, трещал тающий лед озера. Но это место, эта поляна у воды не казалась пустой. Она была насторожена.

Дом построили на крепкой платформе меж двух деревьев. От этого казалось, что он стоит на крепких ногах, а окна были черными глазами, смотрели свысока. На миг дом показался не мертвым. Он будто смотрел на Васю.

А потом иллюзия угрозы пропала. Это были развалины. Ступени прогнили, обвалились. Внутри точно были сухие листья, мыши и тьма.

Но там могла быть печь, даже немного зерна после прошлого жителя дома. Она могла там укрыться от ветра.

Едва осознавая, что делает, Вася пересекла поляну, спотыкаясь о камни, скользя по снегу. Стиснув зубы, она забралась по ступеням. Было слышно лишь скрип ветвей и ее хриплое дыхание.

На вершине лестницы стояли два столба, где были вырезаны чудесные фигуры: медведи, солнца, луна, маленькие странные лица, похожие на чертей. Над дверью были вырезаны две лошади, вставшие на дыбы.

Дверь висела на петлях среди гнилых листьев. Вася прислушалась.

Тихо. Конечно, тихо. Может, там жили теперь звери, но ей было все равно. Почти упавшая дверь заскрипела ржавыми петлями. Вася прошла внутрь.

Она увидела пыль, старые листья, ощутила запах разложения и холодную влагу. Было не теплее, чем снаружи, хоть тут не было холодного ветра с озера. Почти весь дом занимала разваливающаяся кирпичная печь с черной дырой. Напротив, где должен быть иконостас, не было икон, только что — то черное у стены.

Вася осторожно прошла в тот угол и нашла деревянный сундук, скованный надежно бронзой.

Она повернулась, дрожа, к печи. Она хотела опуститься на пол во тьме и потерять сознание, забыть о холоде.

Стиснув зубы, она забралась на скамью печи и коснулась грубого кирпича, где мог умереть прошлый житель. Но там ничего не было: ни одеяла, ни костей. Какая трагедия оставила этот дом заброшенным? Ночь снаружи тихо и грозно баюкала дом.

Ее пальцы нашли несколько пыльных прутьев у печи. Для костра хватит, хоть она не хотела огонь. Она помнила много огня, удушающий дым. Жар ранит ее пострадавшее лицо.

Но было достаточно холодно, чтобы раненая девушка в плаще и платье замерзла насмерть. Она хотела жить.

Ее двигала только воля. Вася принялась разводить огонь. Ее губы и пальцы онемели. Она ударялась обо все, чего не видела, пока собирала хворост и хвою.

Почти вслепую, дрожа, она сделала горку прутьев, которую едва видела в печи. Она ощупала дом в поисках огнива и обгоревшей тряпки, но ничего не было.

Она могла развести огонь с помощью дерева и терпения, силы руки, но силы и терпение заканчивались.

Или так, или замерзнуть. Она сжала ладонями прутик. В детстве в лесу это было игрой. Прутик, доска и быстрые сильные движения. Если повезет, дым станет огнем. Вася помнила, как радостно улыбался Алеша, когда она впервые сделала это сама.

Но в этот раз, хоть она трудилась и вспотела, от доски между ее колен не поднялся дым. Там не было ни уголька. Вася отпустила прутик, дрожала, сдавшись. Бесполезно. Она все равно умрет, вокруг нее будет только пыль.

Она не знала, как долго сидела в тишине, не плакала, ничего не ощущала, просто замерла на грани сознания и тьмы.

Она не знала, что заставило ее поднять голову еще раз, впиться зубами в губу. Ей нужен огонь. Нужен. В ее голове и сердце был ужасный огонь, воспоминание было сильнее всего в ее жизни, словно ее душа пылала. Смешно, что огонь горел так ярко в неприятном воспоминании, а тут, где он мог помочь, не было ни искры света.

Почему он был только в ее разуме? Она закрыла глаза, и на миг воспоминание было таким сильным, что она забыла, что это уже не реальность.

Вася учуяла дым, ее глаза открылись, а прутья вспыхнули.

Почти боясь успеха, Вася поспешила добавить хвороста. Комнату наполнил свет, тени отступили.

Изба выглядела хуже в свете огня: по лодыжки в листьях, в плесени и обломках, полная пыли. Но там были сухие поленья, которые она увидела теперь. И было теплее. Огонь прогонял ночь и холод. Она собиралась жить. Вася протянула дрожащие руки к огню.

Ладонь вылетела из печи и сжала ее запястье.

10 Черт в печи

Вася испуганно вдохнула, но она не отпрянула. Ладонь была маленькой, будто детской, с длинными пальцами, озаренная огнем. Она не отпускала. Вася вытащила человечка в комнату.

То была женщина, что доставала до колена Васи, ее глаза были цвета земли. Она голодно слизывала угли с конца прутика, но замерла, взглянула на Васю и сказала:

— Похоже, я проспала. Кто ты? — она заметила разруху вокруг них, и ее голос зазвенел тревогой. — Где моя хозяйка? Что ты тут делаешь?

Вася опустилась на разваливающуюся скамью у печи с утомленным удивлением. Домовые не жили в развалинах, они не жили в домах, где уже не было семей.

— Тут никого нет, — сказала Вася. — Только я. Это место мертво. Что ты тут делаешь?

Домовой — нет, женщина, домовая — смотрела на нее.

— Не понимаю. Дом не может быть мертв. Я — дом, и я жива. Ты врешь. Что ты с ними сделала? Что ты сделала с этим местом? Встань и ответь мне! — ее голос был пронзительным от страха.

— Я не могу встать, — прошептала Вася. Так и было. Огонь забрал остатки ее сил. — Я — лишь путница. Я думала развести огонь и переночевать тут.

— Но ты… — домовая осмотрела дом, поняла размах гнили. Ее глаза расширились от ужаса. — Сколько я спала! Посмотри на эту грязь. Я не могу впускать бродячих, пока хозяйка не позволит. Тебе нужно уйти. А мне нужно все подготовить к ее возвращению.

— Вряд ли твоя хозяйка вернется, — сказала Вася. — Дом заброшен. Я не знаю, как ты смогла выжить в той холодной печи, — ее голос оборвался. — Прошу, не прогоняй меня. Я больше не вынесу.

Пауза. Вася ощущала, как домовая разглядывает ее.

— Хорошо, — сказала она. — Ты останешься тут на ночь. Бедное дитя. Хозяйка этого хотела бы.

— Спасибо, — прошептала Вася.

Домовая, бормоча под нос, прошла к сундуку у стены. На ее шее висел ключ, она отперла сундук. Он заскрипел от ржавчины.

Вася потрясенно смотрела, как домовая вытащила ткань, глиняную миску, разложила их на печи. Она взяла котелок, прошла наружу и собрала снег, чтобы растопить его. Она добавила хвою в воду.

Вася смотрела, как в дыру в крыше поднимался пар, слабо осознавая ловкие движения домовой, пока та убирала платье, что почти приросло к Васе, смывала сажу, пот, кровь и грязь с Васи, протирала ее глаз, что болел, но Вася теперь могла видеть в щелку. Она не ослепла. Но она слишком устала, чтобы думать об этом.

Из сундука в углу домовая вытащила шерстяное платье. Вася едва ощущала, как домовая одела ее. Она оказалась на печи под одеялами из шкурок зайцев, не зная, как туда попала. Кирпич был теплым. Она успела услышать, проваливаясь в забытье, слова домовой:

— Немного отдыха тебе поможет, но на лице останется шрам.

Василиса Петровна не знала, как долго спала. Она смутно помнила кошмары, где она кричала Соловью бежать. Ей снился голос Полуночницы: «Это нужно сделать. Отправить ее ради всех нас», и голос домовой звенел в тревоге. Но Вася не успела заговорить, тьма утянула ее к себе.

Много часов спустя она открыла глаза на рассвете: свет почти потрясал после долгой тьмы. Запутанные дороги Полуночи ей будто приснились. Может, так и было. Она лежала в сером свете раннего утра и могла быть на любой печи.

— Дуня? — позвала она, помня детство. Ее няня всегда утешала ее после кошмаров.

Она все вспомнила и издала звук тревоги. Маленькая голова появилась возле печи, но Вася едва видела домовую. Воспоминание душило ее. Она дрожала.

Домовая смотрела и хмурилась.

— Прости, — сказала потом Вася. Она убрала спутанные волосы с лица. Ее зубы стучали. Печь была теплой, но в крыше осталась дыра, и воспоминание было холоднее воздуха. — Я… Василиса Петровна. Спасибо, что приютила.

Домовая была почти печальной.

— Не приютила, — сказала она. — Я спала в огне. Ты разбудила меня. Ты теперь моя хозяйка.

— Но это не мой дом.

Домовая молчала. Вася села, кривясь. Домовая постаралась, пока Вася спала. Пыль, мертвые мыши и гнилые листья пропали.

— Теперь это похоже на дом, — сказала осторожно Вася. В свете дня она увидела, что почти все дерево на крыше и столе было вырезано узорами, как на входе, но вытерлось от использования и заботы. Дом был с достоинством, сочетался со своим духом — старой и красивой домовой, которую не портило время.

Домовая обрадовалась.

— Не лежи. Вода горячая. Твои раны нужно промыть и перевязать, — она пропала, Вася услышала, как она добавила хвороста в огонь.

Вставая на ноги, Вася задыхалась, словно только пришла в себя после лихорадки. Она была ранена и голодна.

— Тут… — прохрипела Вася, сглотнула и попробовала снова. — Тут есть что — нибудь съедобное?

Домовая поджала губы и покачала головой.

Откуда? Вряд ли у давно пропавшей хозяйки тут остались буханка хлеба и сыр.

— Ты сожгла мое платье? — спросила Вася.

— Да, — сказала домовая, поежившись. — От него воняло страхом.

Немудрено. Вася напряглась.

— Там был предмет… из дерева… я его носила в рукаве. Ты…?

— Нет, — сказала домовая. — Он тут.

Вася взяла маленького вырезанного соловья, как талисман. Может, он таким и был. Он был грязным, но целым. Вася протерла его и спрятала в рукав.

На печи поднимался пар от миски талого снега. Домовая сказала:

— Раздевайся, я промою твои раны.

Вася не хотела думать о ранах, не хотела вообще обладать плотью. Под поверхностью сознания скрывалось горе: воспоминание о смерти, жестокости. Она не хотела видеть их следы на коже.

Домовая не жалела ее.

— Где твоя смелость? Ты не хочешь умереть от заражения в ране.

Это было правдой. Эта смерть была медленной и ужасной. Вася взяла себя в руки, без слов стянула платье через голову и встала, дрожа, в свете обваливающейся крыши. Она посмотрела на свое тело.

Синяки всех цветов: красного и черного, лилового и синего. Порезы покрывали ее тело, и она была рада, что не видела свое лицо. Два зуба шатались, губы были треснувшими, болели. Один глаз все еще не открывался. Она подняла ладонь к лицу и ощутила порез на щеке.

Домовая вытащила пыльно пахнущие травы, мед для перевязки, длинные полосы ткани из сундука в углу. Вася сказала, пялясь:

— Кто оставляет такие вещи в запертом сундуке в развалинах?

— Не знаю, — сказала домовая. — Но они тут были.

— Ты должна что — то помнить.

— Нет! — вдруг разозлилась домовая. — Зачем ты спрашиваешь? Разве мало того, что это было тут, что это спасло твою жизнь? Садись. Нет, туда.

Вася села.

— Прости, — сказала она. — Мне было любопытно.

— Больше будешь знать, быстрее состаришься, — рявкнула домовая. — Замри.

Вася пыталась, но было больно. Некоторые порезы сами закрылись, и домовая их не трогала. Но многие открылись во время тяжелой ночи, и они были в саже и занозах.

Но все вскоре было обработано и перевязано.

— Спасибо, — сказала Вася, услышала дрожь в своем голосе. Она поспешила надеть платье, чтобы не видеть себя, а потом потерла край обгоревших волос двумя пальцами. Грязные. Спутавшиеся. От них воняло огнем. Их уже не очистить. — Можешь обрезать мне волосы? Как можно короче, — сказала Вася. — Мне надоело быть Василисой Петровной.

У домовой был только нож, но она не стала возражать. Черные волосы падали охапками, беззвучные, как снег. Домовая вымела их из дома для птичьих гнезд. После этого воздух странно свистел мимо ушей Васи и возле ее шеи. Вася когда — то плакала бы, потеряв черные волосы. Теперь она была рада. Длинная блестящая коса принадлежала другой девушке из другой жизни.

Домовая, чуть успокоившись, вернулась к сундуку. В этот раз появилась одежда юноши: свободные штаны, пояс, кафтан и даже сапоги из хорошей кожи. Все было мятым, пожелтевшим от времени, но не ношеным. Вася нахмурилась. Одно дело трава, но это? Одежда из хорошей ткани и шерсти?

Они даже подошли ей.

— Это… — Вася едва могла подобрать слова. Она посмотрела на себя. Она была чистой, согретой, отдохнувшей, живой, одетой. — Кто — то знал, что я приду? — вопрос был глупым, одежда была старше нее. Но все же…

Домовая пожала плечами.

— Кем была твоя хозяйка? — спросила Вася. — Чьим этот дом был раньше?

Домовая посмотрела на нее.

— Уверена, что это не ты? Я почти тебя помню.

— Я не была тут раньше, — сказала Вася. — Так ты не помнишь?

— Я помню, что существовала, — ответила домовая, чуть обидевшись. — Я помню эти стены, свой ключ. Я помню имена и тени в огне. И все, — она встревожилась. Вася опустила тему. Стиснув зубы, она стала натягивать шерстяные носки и сапоги на обожженные ноги. Она робко опустила ноги на пол, встала и скривилась.

— Жаль, я не могу парить, как черти, не касаясь земли, — сказала она, сделав пару хромающих шагов.

Домовая сунула старую корзинку в руки Васи.

— Если хочешь ужин, поищи его, — сказала она со странной ноткой в голосе. Она указала на лес.

Вася не хотела думать, как будет что — то собирать в своем состоянии. Но она знала, что завтра будет только хуже, когда синяки начнут заживать.

— Хорошо, — сказала она.

Домовая вдруг встревожилась:

— Остерегайся леса, — добавила она, шагая с Васей к двери. — Он не любит чужаков. Возвращаться безопаснее до ночи.

— Что ночью? — спросила Вася.

— Смена времени, — сказала домовая, заламывая руки.

— Что это значит?

— Ты не можешь вернуться, если изменится время. Или можешь, но все будет другим.

— Другим?

— Другим! — закричала домовая и топнула ногой. — Иди!

— Хорошо, — мягко сказала Вася. — Я приду к ночи.

11 О грибах

Еды в лесу почти не было после зимы, и Вася едва могла касаться чего — то своими ладонями в волдырях. Но она должна попробовать, иначе умрет от голода, так что она пошла за дверь.

Холодное утро, бледное, как жемчуг, простерло туман над серо — голубым льдом. Древние деревья обрамляли замерзшую воду, их темные ветви словно поддерживали небо. Иней посеребрил землю, и все вокруг было пропитано шепотом воды, освобождающейся от оков зимы. Дрозд пел в лесу. Не было видно лошадей.

Вася застыла на прогнивших ступенях, забыла о печали при виде нетронутой красоты. Пока живот не напомнил ей. Она должна жить. Для этого ей нужно есть. Она решительно пошла в лес.

В другой жизни Вася ходила по лесам в Лесной Земле во все времена года. Весной она ходила по диким зарослям, солнце грело ее волосы, порой она приветствовала русалку, пробуждающуюся от долгого сна. Но Вася теперь шла не так легко. Она хромала. Каждый шаг открывал новую боль. Ее отец горевал бы, что его быстроногая и бодрая девочка пропала и не вернется.

Тут не было людей, от них не осталось следов. Она шла в тишине, хватка гнева, ужаса и горя на душе Васи ослабла. Она озиралась, пытаясь понять, что лежало вокруг, и где могла быть еда.

Теплый ветер трепал ее волосы. Она была уже далеко от избушки. Одуванчики цвели в бреши между деревьев, залитой солнцем. Вася удивленно склонилась и сорвала листья. Так рано? Она съела цветок по пути, осторожно жевала ноющей челюстью.

Еще одуванчики. Дикий лук. Солнце было уже над деревьями. А там — молодой щавель с упругими листьями. И… земляника? Вася замерла.

— Еще слишком рано, — пробормотала она.

Так и было. А там… грибы? Белые? Их бледные шляпки только показались из — под мертвых листьев. Она сглотнула. Она склонилась срезать их, но пригляделась. Один был с точками, что странно блестели на солнце.

Не точки. Глаза. Самый большой гриб смотрел на нее, глаза были красными. Не гриб, а черт размером с ее руку по локоть. Дух — гриб хмуро выбрался из — под листвы.

— Кто ты? — его голос был пронзительным. — Зачем пришла в мой лес?

Его лес?

— Нарушитель! — запищал он, и Вася поняла, что он напуган.

— Я не знала, что это твой лес, — она показала черту пустые руки, опустилась с трудом на колени, чтобы он лучше видел. Холодный мох пропитал колени ее штанов. — Я не хочу навредить. Я просто ищу еду.

Дух — гриб моргнул и сказал:

— Не именно мой лес… — он поспешил добавить. — Не важно. Ты не можешь тут быть.

— Даже если сделаю подношение? — спросила Вася. Она протянула существу идеальный одуванчик.

Черт коснулся цветка серым пальцем. Его силуэт стал четче, теперь он больше напоминал человечка, чем гриб. Он растерянно посмотрел на себя и на нее.

А потом отбросил цветок.

— Я тебе не верю! — завопил он. — Думаешь, ты меня подчинишь? Нет! Мне плевать, сколько подношений ты сделаешь. Медведь свободен. Он говорит, что мы должны теперь ударить. Если мы будем с ним, мы заставим людей снова в нас поверить. Нам будут снова поклоняться, и нам не придется заключать сделки с ведьмами.

Вася не ответила, а вскочила на ноги.

— Как именно вы хотите ударить? — она с опаской огляделась, но ничто не шевелилось. Лишь птицы и уверенный свет солнца.

Пауза.

— Мы совершим великие и ужасные поступки, — сказал дух — гриб.

Вася старалась скрыть нетерпение.

— Что это значит?

Дух — гриб гордо вскинул голову, но не ответил. Может, не знал.

«Великие и ужасные поступки?» — Вася следила за тихим лесом. Посреди потери, ран и ужаса она не размышляла насчет прошлой ночи в Москве. Что устроил Морозко, выпустив Медведя? Что это означало для нее, ее семьи и Руси?

Зачем он это сделал?

Часть ее шептала: «Он любит тебя, потому освободил его». Но это не могло быть единственной причиной. Она не могла думать, что король зимы рискнет всем, что так долго защищал, ради смертной девы.

Важнее было, что ей делать с этим?

«Нужно найти короля зимы, — подумала она. — Медведя нужно снова сковать», — но она не знала, как это сделать. Она все еще была ранена и голодна.

— Почему ты думаешь, что я хочу, чтобы ты подчинялся мне? — спросила Вася у духа — гриба. Он ушел под бревно, пока она думала, и она видела только блеск глаз. — Кто тебе такое сказал?

Дух — гриб выглянул, хмурясь.

— Никто. Я не дурак. Что еще может хотеть ведьма? Зачем еще было идти через Полночь?

— Потому что я спасала свою жизнь, — сказала Вася. — Я пришла в лес, потому что голодна, — она вытащила из корзинки немного листьев и стала решительно жевать.

Дух — гриб сказал, все еще звуча с подозрением:

— Я могу показать тебе, где еда получше. Если ты голодна, как и говоришь, — он пристально следил за ней.

— Да, — сказала Вася, встав на ноги. — Я была бы рада помощи.

— Что ж, — сказал черт, — тогда за мной, — он побежал в заросли.

Вася пошла за ним после мига размышлений, но держала озеро в поле зрения. Она не доверяла тишине леса и маленькому грибу.

Недоверие Васи вскоре смешалось с потрясением, ведь она оказалась среди чудес. Нежная зеленая хвоя, кивающие на ветру одуванчики. Она ела, собирала и ела, а потом поняла, что у ее ног растет голубика, под влажной травой скрылось еще больше земляники. Это уже была не весна, а лето.

— Что это за место? — спросила Вася у духа — гриба. Она начала звать его мысленно дед Гриб.

Он странно посмотрел на нее.

— Земля между полуднем и полночью. Между зимой и весной. Озеро в центре. Все земли соприкасаются у воды, и ты можешь переходить из одной в другую.

Царство магии, как ей когда — то снилось.

После мига потрясенной тишины Вася спросила:

— Если я зайду далеко, то доберусь до земли зимы?

— Да, — сказал черт, хоть и ошеломленно. — Но идти далеко.

— Король зимы там?

Дед Гриб снова странно посмотрел на нее.

— Откуда мне знать? Я не могу расти в снегу.

Вася думала, хмурясь, наполняя корзинку и живот. Она нашла зелень, голубику, крыжовник и землянику.

Она шла все глубже по летнему лесу.

«Как хорошо было бы Соловью, — подумала она, задевая нежную траву. — Может, вместе мы нашли бы его родню», — печаль лишила ее радости из — за света солнца и спелой земляники во рту. Но она собирала. Теплый зеленый мир успокаивал ее. Дед Гриб порой появлялся, порой пропадал. Ему нравилось прятаться под бревнами. Но она всегда ощущала его любопытный и недоверчивый взгляд.

Когда солнце оказалось высоко сверху, она вспомнила предупреждение и обещание домовой. Она еще не набралась сил, что нужны ей для того, что будет дальше.

— Я все собрала, — сказала она. — Мне нужно обратно.

Дед Гриб выглянул из — за пенька.

— Ты не добралась до лучшей части, — возразил он, указывая на листья в алом и золотом. Осень, как и лето, была землей, куда можно было пройти. — Чуть дальше.

Васе было любопытно. Она голодно подумала о каштанах и кедровых орешках. Но осторожность победила.

— Я знаю цену беспечности, — сказала она деду Грибу. — Мне хватит на сегодня.

Он не был рад, но промолчал. Вася с неохотой развернулась в сторону, откуда пришла. На землях лета было жарко. Она была одета для ранней весны — в шерстяную рубаху и носки, ее корзинка покачивалась на руке. Ее ноги болели, ребра ныли.

Слева лес шептался и следил. Справа лежало озеро, синее, как летом. Между деревьев она заметила небольшую песчаную бухточку. Вася опустилась на колени и выпила воды. Она была прозрачной и такой холодной, что ее зубы заболели. Раны чесались. Попытки отмыться тряпкой с утра не убрали ее ощущение грязи на себе.

Вася резко встала и стала раздеваться. Домовая не будет рада тому, что она сделала с ее стараниями, но Васе было все равно в тот миг. Ее руки дрожали от спешки. Казалось, чистая вода могла смыть грязь с ее кожи и воспоминания из головы.

— Что ты делаешь? — спросил дед Гриб, оставаясь подальше от песка и камней, прячась в тени.

— Хочу нырнуть, — сказала Вася.

Дед Гриб открыл рот и закрыл его.

Вася замерла.

— Мне не стоит этого делать?

Дух — гриб медленно покачал головой, но нервно взглянул на воду. Может, он не любил воду.

— Что ж, — сказала Вася. Она замешкалась, но ей хотелось даже кожу сорвать, стать кем — то другим. Вода озера хотя бы успокоит ее разум, — я не далеко. Может, присмотришь за моим лукошком?

Она прошла в воду, двигалась по камням, кривясь. А потом дно стало скользким илом. Она нырнула и всплыла с воплем. Ледяное озеро сдавило ее легкие, опалило нервы. Вася отвернулась от берега и поплыла. Вода радовала ее, а сверху все еще светило солнце. Но было очень холодно. Наконец, она остановилась, хотела вернуться, отмыться на мелководье, обсохнуть на солнце…

Но, когда она обернулась, увидела только воду.

Вася развернулась. Ничего. Казалось, мир вдруг утонул в озере. Она пару мгновений потрясенно шла в воде, а потом начала бояться.

Может, она была не одна.

— Я не хочу навредить, — сказала Вася, пытаясь игнорировать стучащие зубы.

Ничего не произошло. Вася снова прошла по кругу. Ничего. Паника в холодной воде, и ей конец. Она могла лишь угадывать и молиться.

С плеском, как криком, существо вырвалось из воды перед ней. Две ноздри — щелки между выпученными глазами. Его зубы были цвета камня, нависали над узкой челюстью. Когда оно выдохнуло, изо рта вырвался пар, маслянистая жидкость потекла по его лицу.

— Я тебя утоплю, — прошептало оно и бросилось.

Вася не ответила. Она опустила ладонь на воду с грохотом. Черт отпрянул, и Вася рявкнула:

— Бессмертный чародей не смог меня убить, как и священник со всей Москвой за его спиной. С чего ты взял, что ты сможешь?

— Ты пришла в мое озеро, — ответил черт, скаля черные зубы.

— Поплавать, а не умереть!

— Это мне решать.

Вася старалась не замечать боль в ребрах, пыталась говорить спокойно:

— Я виновата, что прошла сюда без спросу. Но я не должна отдавать жизнь.

Черт выдохнул горячим паром в лицо Васи.

— Я — багинник, — прорычал он. — И я говорю тебе, что твоя жизнь обречена.

— Попробуй забрать, — рявкнула Вася. — Но я тебя не боюсь.

Черт опустил голову, синяя вода закипела.

— Нет? И что означало то, что бессмертный чародей не смог тебя убить?

Ноги Васи почти сводило.

— Я убила Кощея Бессмертного в Москве в последнюю ночь Масленицы.

— Врешь! — рявкнул багинник, бросился, чуть не утопил ее.

Вася не дрогнула. Ее внимание уходило на то, чтобы оставаться над водой.

— Я врала, — сказала она, — и заплатила за это. Но тут я говорю правду. Я убила его.

Багинник резко закрыл рот.

Вася отвернулась, искала берег.

— Я тебя узнал, — прошептал багинник. — Ты похожа на свою семью. Ты прошла через Полночь.

Вася не собиралась его слушать.

— Да, — выдавила она. — Но моя семья далеко. И я не хочу навредить. Где берег?

— Далеко? Но и близко. Ты не понимаешь ни себя, ни природу этого места.

Она стала опускаться в воде.

— Дедушка, берег.

Багинник сверкнул черными зубами. Он приблизился, двигаясь как водная змея.

— Идем, будет быстро. Утонешь, а я буду жить тысячу лет с твоей кровью.

— Нет.

— Что от тебя толку? — осведомился багинник, все приближаясь. — Тони.

Вася из последних сил боролась с немеющими конечностями.

— Что толку от меня? Никакого. Я сделала больше ошибок, чем могу сосчитать, и в мире нет для меня места. Но я не собираюсь умирать, чтобы порадовать тебя.

Багинник щелкнул зубами перед ее лицом, и Вася, несмотря на раны, поймала его за шею. Он боролся, чуть не сбросил ее. Но не смог. В ее руках была сила, что сломала прутья ее клетки в Москве.

— Ты не будешь мне угрожать, — добавила Вася в ухо черта, вдохнула, и они погрузились. Когда они всплыли, девушка еще держалась. Она вдохнула и сказала. — Я могу умереть завтра. Или прожить до старости. Но ты — лишь дух в озере. Ты не будешь управлять мной.

Багинник замер, и Вася отпустила, откашляла воду, ощущая напряжение в мышцах и боку. Ее нос и рот были в воде. Несколько порезов открылись и кровоточили. Багинник понюхал ее кровоточащую кожу, Вася не двигалась.

Багинник сказал с удивительной мягкостью:

— Может, ты не бесполезна. Я не ощущал такой силы с тех пор… — он замолк. — Я отнесу тебя на берег, — решил он.

Вася прижалась к телу духа, обжигающе горячему. Она дрожала, конечности оживали. Она сказала с опаской:

— Что ты имел в виду, сказав, что я похожа на свою семью?

Багинник сказал, двигаясь по воде.

— Не знаешь? — его голос был подозрительно рьяным. — Когда — то старушка и ее близнецы жили в избе у дуба и ухаживали за лошадьми, что пасутся на берегу озера.

— Что за старушка? Я была в избе у дуба, там все разрушено.

— Потому что пришел чародей, — сказал багинник. — Юный и светлый мужчина. Он сказал, что хотел приручить коня, но завоевал Тамару, наследницу ее матери. Они плавали вместе в озере посреди лета, он шептал обещания в сумерках осени. И ради него Тамара надела золотую уздечку на золотую лошадь — Жар — птицу.

Вася прислушалась. Это была ее история, которую рассказывал дух озера из далекого царства. Ее бабушку звали Тамарой. Ее бабушка была из далекой земли, приехала на чудесной лошади.

— Чародей забрал золотую лошадь и покинул земли у озера, — продолжал багинник. — Тамара поехала за ним, рыдая, ругаясь. Она хотела забрать лошадь, злилась на себя за любовь к нему. Но она не вернулась, как и чародей. Он сделал себя великим на землях людей. Никто не знал, что стало с Тамарой. Старушка горевала, закрылась и защищала все дороги к этому месту, кроме дороги через Полночь.

Сотни вопросов крутились в ее голове. Вася ухватилась за первый:

— Что случилось с другими лошадьми? — спросила Вася. — Я видела несколько прошлой ночью, они были дикими.

Дух воды плыл какое — то время в тишине, и она сомневалась, что он ответит. А потом багинник сказал злым тоном:

— Ты видела тех, что остались. Чародей убил всех, что отошли от озера. Порой он ловил жеребят, но они не выживали долго — умирали или сбегали.

— Матерь Божья, — прошептала Вася. — Как? Зачем?

— Они — самые чудесные создания в мире. Чародей не мог кататься на них, не мог приручить или использовать. Потому убивал, — он едва слышно добавил. — Тех, что остались, старушка держала тут, в безопасности. Но она ушла, и их все меньше с каждым голом. Мир потерял чудо.

Вася молчала. Она помнила огонь и кровь Соловья.

— Откуда они? — прошептала она. — Лошади.

— Кто знает? Земля родила их, это создания магии. Конечно, люди и черти хотят приручить их. Некоторые лошади по своей воле принимают всадников, — добавил багинник. — Лебедь, голубь, сова и ворон. И соловей…

— Я знаю, что случилось с соловьем, — с трудом сказала Вася. — Он был моим другом и погиб.

— Лошади не выбирают глупо, — сказал багинник.

Вася молчала.

После долгой паузы она подняла голову и спросила:

— Ты можешь сказать, где Медведь заточил короля зимы?

— Давно, далеко и во тьме, что не меняется, — сказал дух воды. — Думаешь, Медведь оставил бы своему близнецу шанс вырваться?

— Нет, — сказала Вася, — не оставил бы, — она вдруг ощутила сильную усталость. Мир был большим, странным, сводил с ума. Все казалось ненастоящим. Она не знала, что делать и как делать. Она прижала голову к теплой спине черта и молчала.

Она не заметила, как изменился свет, пока не услышала шум воды на камешках бухты.

Пока они плыли, солнце склонилось к западу, холодное и желто — зеленое. Она была в летних сумерках на грани ночи. Золотой день пропал, будто само озеро проглотило его. Вася перевернулась с плеском на мелководье и вышла на берег. Тени деревьев тянулись, длинные и серые, к воде; ее одежда была мокрой грудой в тени.

Багинник был пятном тьмы, наполовину погруженным в озеро. Вася вдруг со страхом повернулась к нему.

— Что случилось с днем? — она видела глаза багинника под водой, сияющие зубы. — Ты специально принес меня в сумерки? Зачем?

— Потому что ты убила чародея. И не дала убить тебя. Потому что черти услышали слова, всем любопытно, — донесся из теней ответ багинника. — Советую развести огонь. Мы будем смотреть.

— Зачем? — осведомилась Вася, но багинник уже пропал под водой.

Девушка замерла, разозлившись, пытаясь подавить страх. День угасал вокруг нее, словно сам лес хотел поймать ее ночью. Привыкнув к своей выносливости, Вася теперь мирилась со слабостью избитой плоти. Она была в половине дня от избушки у дуба.

«Время изменится», — сказала домовая. Что это означало? Она могла рискнуть? Стоило ли? Она посмотрела на сгущающуюся тьму, поняла, что не успеет до ночи.

Она решила остаться. И она примет совет багинника, соберет хворост, пока еще был свет. Какой бы ни была опасность в этом месте, лучше встретить ее с огнем и полным желудком.

Она стала собирать хворост, злясь на свою доверчивость. Лес дома был добр к ней, и это доверие осталось, хоть это место не относилось к Васе с теплом. Закат сделал воду красной, ветер свистел среди сосен. Озеро было неподвижным, золотым.

Дед Гриб появился, пока она ломала ветки упавшего дерева.

— Ты не знаешь, что нельзя проводить ночь у озера в новом времени года? — спросил он. — Или не вернешься в старый. Если пойдешь к избе у дуба завтра, будет лишь лето без осени.

— Багинник задержал меня в озере, — мрачно сказала Вася. Она вспомнила белые сверкающие дни в доме Морозко в еловой роще.

«Ты вернешься в ту же ночь, откуда ушла», — сказал он ей. Так и было, хоть она провела недели в его доме. Да. А теперь…. Луна успеет стать полной и убывающей в широком мире, пока она проведет ночь на землях лета? Если день в озере пролетел за минуты, что еще было возможно? Мысль пугала ее, как не пугали угрозы багинника. Свет и тьма, лето и зима были ее частью, как ее дыхание. Был ли выход?

— Я не думал, что ты вообще выйдешь из озера, — признался дух. — Я знал, что великие что — то задумали для тебя. И багинник ненавидит людей.

Вася сжимала охапку хвороста и бросила ее от ярости.

— Ты мог и сказать мне!

— Зачем? — спросил дед Гриб. — Я не могу вмешиваться в планы великих. И ты дала одной из лошадей умереть, да? Может, твоим наказанием была бы гибель от рук багинника, ведь он любит их.

— Наказанием? — осведомилась она. Гнев и вина, подавленная беспомощность последних дней полились из нее. — Я не сказала, что мне хватило наказаний за эти дни? Я пришла сюда только за едой. Я ничего не сделала тебе или твоему лесу. Но ты… и все вы…

Слова подвели ее. Она в гневе схватила палку и бросила ею в голову грибочка.

Она не была готова к его реакции. Мягкая плоть его головы и плеча разломилась. Черт обмяк с криком боли, и Вася стояла в потрясении, пока дед Гриб из белого стал серым, а потом коричневым. Как гриб, отброшенный беспечным ребенком.

— Нет, — в ужасе сказала Вася. — Я не хотела, — не думая, она опустилась на колени и прижала ладонь к его голове. — Прости, — сказала она. — Я не хотела тебя ранить. Прости.

Он перестал сереть. Она поняла, что плакала. Она не понимала, как глубоко в нее пробралась жестокость последних дней, не понимала, что она все еще была в ней, готовая обрушиться в ужасе и гневе.

— Прости, — сказала она.

Черт моргнул красными глазами. Он вдохнул. Он не умирал. Он выглядел четче, чем до этого. Его разбитое тело стало целым.

— Зачем ты это сделала? — спросил гриб.

— Я не хотела тебя ранить, — сказала Вася. Она прижала ладони к глазам. — Я никогда не хотела никому вредить, — она дрожала всем телом. — Но ты прав. Я… я…

— Ты… — гриб разглядывал свою светло — серую руку в смятении. — Ты дала мне свои слезы.

Вася покачала головой, не могла говорить.

— Своей лошади, — выдавила она. — Сестре. Морозко, — она потерла глаза и попыталась улыбнуться. — Немного тебе.

Дед Гриб серьезно смотрел на нее. Молчал. Вася встала с трудом и стала готовиться к ночи.

Она собирала хворост на голом участке земли, когда дух — гриб снова заговорил, скрываясь в горке листьев:

— Морозко, ты сказала. Ищешь короля зимы?

— Да, — сказала Вася. — Да. Если не знаешь, где он, то кто знает? — она вспомнила слова Медведя о его свободе за ее жизнь. Зачем он сделал это? Зачем? А потом голос Морозко: «Как мог, я…».

Ее хворост лежал аккуратным квадратом, прутья между больших веток. Она рассыпала хвою, пока говорила.

— Полуночница знает, — сказал дел Гриб. — Ее царство задевает все полночи. Но вряд ли она тебе скажет. И кто еще знает… — дед Гриб задумался, притих.

— Ты помогаешь мне? — удивилась Вася. Она села на пятки.

Дед Гриб сказал:

— Ты дала мне слезы и цветок. Я пойду за тобой, а не за Медведем. Я первый, — он выпятил грудь.

— Первый в чем?

— Занял твою сторону.

— Мою сторону в чем? — спросила Вася.

— А ты как думаешь? — ответил дед Гриб. — Ты отказала королю зимы и его брату, да? Ты стала третьей силой в их войне, — он нахмурился. — Или ты хочешь найти короля зимы и примкнуть к его стороне?

— Я не знаю, какая разница, — сказала Вася. — Все эти разговоры о сторонах. Я хочу найти короля зимы, потому что мне нужна его помощь, — это было не все, но она не собиралась рассказывать об остальном духу — грибу.

Дед Гриб отмахнулся.

— Даже если он будет на твоей стороне, я всегда буду первым.

Вася хмуро смотрела на хворост.

— Если не знаешь, как найти короля зимы, как ты мне поможешь? — осторожно спросила она. Дед Гриб задумался.

— Я знаю все о грибах. И могу их выращивать.

Это обрадовало Васю.

— Я люблю грибы, — сказала она. — Ты можешь найти мне лисичек?

Ответ деда Гриба, если он был, слышно не было, ведь она резко вдохнула, и ее душу наполнило обжигающее воспоминание об огне. Ее хворост загорелся. Она радостно добавила прутья.

Дед Гриб раскрыл рот. Вокруг поднялся шепот, словно деревья переговаривались.

— Будь осторожна, — сказал дед Гриб, когда обрел дар речи.

— Почему? — сказала Вася, радуясь своей силе.

— Магия сводит людей с ума, — сказал гриб. — Ты меняешь реальность так сильно, что забываешь, что настоящее. Но, может, так за тобой пойдут больше чертей.

Словно в ответ ему, две рыбы вылетели из озера и упали, красно — серебряные в свете костра Васи.

— Пойдут куда? — утомленно спросила Вася, но забрала рыбу. — Спасибо, — сказала она после паузы в сторону воды. Багинник не ответил, но он вряд ли ушел. Он ждал.

Она не знала, что именно.

12 Переговоры

Вася разделала рыбу и укутала ее глиной, чтобы пожарить в углях. Дед Гриб не врал, принес ей грибы. К сожалению, он не знал, какие были лисичками, как и не знал, какие были съедобными. Васе пришлось убрать много поганок. Но хорошие она сунула в рыбу вместе с зеленью и диким луком. Когда рыба приготовилась, она обожгла пальцы, пока ела.

Сытость была приятной, а сама ночь — нет. Ветер резко дул с озера, и Васе все время казалось, что за ней следят, оценивают те, кого она не видит. Она ощущала себя девочкой, попавшей без ее ведома в сказку, которую она не понимала, и все вокруг ждали, что она сыграет роль, о которой не знала. Отсутствие Соловья было болью, что не утихала.

Вася задремала в холоде, но даже сон не помогал. Ей снились кулаки, гневные лица, и как она кричала ее лошади бежать. Но он стал соловьем, и мужчина с луком сбил его с неба. Вася проснулась с именем коня на губах, услышала где — то в темноте неровный стук копыт.

Она поднялась, стояла босиком среди прохладного папоротника, напряженная до боли. Ее огонь стал несколькими красноватыми угольками. Луна висела низко над горизонтом. Свет виднелся за деревьями. Она подумала о людях с факелами, захотелось бежать.

Но это были не факелы. Она щурилась. Это была золотая лошадь. Ее сияние потускнело, она хромала, на груди была пена. Васе показалось, что она слышала шепот в лесу вокруг лошади. Ветер приносил неприятный запах.

Вася быстро бросила хворост в костер.

— Сюда, — позвала она.

Кобылица пыталась бежать, спотыкаясь на ровном месте, шагала к Васе. Ее голова была опущена. В свете костра было видно порез на передней ноге.

Вася взяла пылающее бревно. Она не видела, что преследовало кобылицу, но гнилой запах сгущался, как мертвечина на жаре. Сжимая оружие, она пятилась к воде. Вася не любила живую искру, что подожгла Москву. Но она подвела своего коня. Эту лошадь она не подведет.

— Сюда, — сказала она.

Лошадь не ответила, от нее ощущался лишь ужас. Но она шла к Васе.

— Дед Гриб, — позвала Вася.

Грибы, сияющие зеленым в темноте, задрожали.

— Тебе лучше выжить. Иначе что толку быть первым? Все смотрят.

— Что…?

Но если он и ответил, она не услышала, ведь Медведь тихо вышел из — за деревьев под свет луны у воды.

В Москве он выглядел как человек. Он все еще напоминал его, но у него были острые зубы и дикость в глазе. Она видела, как зверь в нем растягивается, как тень за спиной. Он казался старше, этот невозможный лес будто был его домом.

— Видимо, потому багинник хотел, чтобы я провела ночь в лесу, — сказала она, напрягшись. Хриплое дыхание доносилось из зарослей. — Он все — таки хотел мне смерти.

Уголок рта Медведя на стороне лица без шрамов приподнялся.

— Может, так. Может, нет. Хватит фыркать, как кошка. Я пришел не убивать тебя.

Пылающее бревно обжигало ее руку. Она бросила его на землю между ними.

— Охотишься на жар — птицу?

— Даже не это. Но мои существа повеселятся, — он зашипел на кобылицу, улыбаясь, и она отпрянула, задние ноги попали в воду.

— Оставь ее! — рявкнула Вася.

— Хорошо, — неожиданно сказал Медведь. Он уселся на полено возле ее костра. — Не посидишь со мной?

Вася не шевелилась. Его собачьи зубы были острыми и белыми, когда он улыбнулся в полумраке.

— Я не желаю твоей жизни, Василиса Петровна, — он развел пустые руки. — Я хочу сделать предложение.

Это удивило ее.

— Ты уже предлагал мне мою жизнь. Я не приняла это, а спасла себя. Зачем мне соглашаться на что — то еще?

Медведь не ответил прямо. Он посмотрел на звезды за деревьями, глубоко вдохнул запах лета. Она видела, как звезды отражались в его глазе, он словно упивался небом после долгой темноты. Она не хотела понимать ту радость.

— Я много людских поколений провел, скованный на поляне на краю земель брата, — сказал Медведь. — Думаешь, он помогал миру, пока я спал?

— Морозко хотя бы не оставлял после себя разрушений, — сказала Вася. Лошадь рядом с ней истекала кровью, попадающей в воду. — Что ты делал в Москве?

— Развлекался, — спокойно сказал Медведь. — Мой брат тоже так делал когда — то, хоть теперь изображает святого. Когда — то мы были похожи. Мы же близнецы.

— Если хочешь получить мое доверие, это не сработает.

— Но… — Медведь продолжал. — Мой брат думает, что люди и черти могут делить этот мир. Те люди, что распространяются как болезнь, гремят в свои колокола и забывают нас. Мой брат — дурак. Если людей оставить так, то черти пропадут, как и дорога сквозь Полночь, а то и весь мир.

Вася не хотела понимать, почему Медведь так зачарованно смотрел на ночное небо, не хотела соглашаться с ним. Но так и было. Черти по всей Руси были слабыми, как дым. Они охраняли воды, леса и дома руками, что не хватали, разумами, что едва помнили. Она молчала.

— Люди боятся того, чего не понимают, — прошептал Медведь. — Они ранят тебя. Бьют тебя, плюют на тебя, поджигают тебя. Люди будут прогонять все дикое из мира, пока не останется места для ведьмы, чтобы спрятаться. Они сожгут тебя и твой род, — это был ее самый большой страх. Он явно знал об этом. — Но так не должно быть, — продолжил Медведь. — Мы можем спасти чертей, спасти землю между полуднем и полуночью.

— Можем? — голос Васи дрогнул. — Как?

— Идем со мной в Москву, — он снова был на ногах, здоровая сторона его лица была румяной в свете огня. — Помоги мне сбросить колокола с башен, разбить хватку князей. Будь моим союзником, и ты отомстишь врагам. Никто не посмеет насмехаться над тобой.

Медведь был духом, плоти в нем было не больше, чем в деде Грибе, но на поляне он словно пульсировал жизнью.

— Ты убил моего отца, — сказала Вася.

Он развел руками.

— Твой отец сам бросился на мои когти. Мой брат получил твою верность ложью, да? Шепотом, обрывками правды в темноте и голубыми глазами, что так манят девиц?

Она старалась убрать чувства с лица. Уголок его рта приподнялся, он продолжил:

— Но я тут, прошу твоей верности только правдой.

— Если ты говоришь правду, скажи, чего хочешь, — сказала Вася. — И честно.

— Я хочу союзника. Примкни ко мне и получи отмщение. Мы, старые, снова будем править этой землей. Этого хотят черти. Потому багинник принес тебя сюда. Потому они следят. Чтобы ты услышала меня и согласилась.

Он врал?

Она с ужасом задумалась, что может согласиться, выпустить гнев из себя вспышкой жестокости. Она ощущала эхо импульса в фигуре перед ней. Он понимал ее вину, ее печаль, ярость, что обрушилась на голову деда Гриба.

— Да, — прошептал он. — Мы понимаем друг друга. Мы не можем сделать новый мир, не сломав старый.

— Сломав? — сказала Вася. Она едва узнавала свой голос. — Что ты сломаешь, чтобы создать новый мир?

— Только то, что можно восстановить. Подумай. Подумай о девочках, что не попадут на костер.

Она хотела отправиться в Москву с силой и обрушить город. Его дикость звала ее, как и печаль его долгого заключения. Золотая кобылица замерла.

— Я отомщу? — прошептала она.

— Да, — сказал он. — В полной мере.

— Константин Никонович умрет, крича?

Она думала, что он замешкался перед ответом.

— Он умрет.

— Кто еще умрет, Медведь?

— Люди умирают каждый день.

— Они умирают по Божьей воле, а не из — за меня, — сказала Вася. Ногти свободной руки впились в ее ладонь. — Никто не погибнет из — за моего горя. Думаешь, я дура, которой можно капать слова сладким ядом в ухо? Я тебе не союзник, чудовище, и никогда не буду.

Она думала, что шепот поднялся в лесу вокруг, но не могла понять, радость там звучала или разочарование.

— Ах, — сказал Медведь. Сожаление в его голосе казалось настоящим. — Так мудра в мелочах, Василиса Петровна, но так глупа в остальном. Конечно, если ты не со мной, ты не можешь жить.

— Моя жизнь была ценой твоей свободы, — сказала Вася. Озеро было холодом за ее спиной, золотая лошадь была теплой и дрожащей рядом с ней. — Ты не можешь меня убить.

— Я предлагал тебе жизнь, — сказал Медведь. — Не по моей вине ты упрямая дура, которая отказалась. Мой долг оплачен. И я не собираюсь тебя убить. Ты можешь присоединиться ко мне живой. Или быть моей слугой, — он изогнул губы. — Не такой живой.

Вася услышала тихий шаг. Другой. Сердце гремело в ее ушах, и в разуме всплыло старое предупреждение: «Медведь на свободе. Остерегайся мертвых».

— Мне это понравится, — сказал Медведь. — Скажи, что ты решила, — он отошел на шаг. — Я в любом случае передам брату твои сожаления.

Слева от нее появился мертвец с красными глазами и в грязи. Справа улыбалась женщина с кровью на губах, несколько прядей спутанных волос еще держались за ее белый череп. Глаза нежити были ямами Ада, алыми и черными. Когда их рты открылись, их зубы были острыми, сверкали в свете костра. Вася и лошадь были окружены вонючей нечистью.

Золотая кобылица встала на дыбы. Казалось, большие огненные крылья раскрылись на ее спине. Но она опустилась на землю, еще лошадь, раненая. Она не могла улететь.

Вася бросила другую палку. Ее душа была полна воспоминаний об огне. Она сжала кулаки и забыла, что мертвые не горели.

Сработало лучше, чем она надеялась. Двое стали факелами. Упыри закричали, они горели и выли. Ей пришлось отбиваться веткой, ее босые ноги были в воде. Золотая кобылица пятилась, ударяла безумно копытами.

— О, нет, — сказал Медведь новым голосом. — Москва оставила в твоей душе огонь, да? Ты на самом деле наполовину дух хаоса, тебе понравится на моей стороне. Может, передумаешь?

— Ты замолкнешь? — осведомилась Вася. Ее тело покрыл холодный пот. Другой упырь вспыхнул, и реальность задрожала. Она поняла.

«Магия делает людей безумными. Они забывают, что настоящее, ведь столько всего возможно».

Но оставалось еще четыре, выбора не было. Мертвецы снова наступали.

Медведь смотрел на нее, словно видел зерно безумия там.

— Да, — выдохнул он. — Сойди с ума, дикая девица. И будешь моей.

Она глубоко вдохнула и…

— Хватит, — сказал новый голос.

Звук привел Васю в чувство. Старушка с большими ладонями и широкими плечами вышла из — за деревьев, посмотрела на жуткую сцену и сказала раздраженно, словно это было естественно:

— Медведь, не стоило пробовать это в полночь.

Тут же волна из озера чуть не смыла Васю, и багинник появился на мелководье, скаля зубы.

— Пожиратель, ты не говорил, что ранишь лошадей.

Старушка когда — то была высокой, но сгорбилась от возраста. Ее одежда была грубой, на ладонях были длинные ногти, ее ноги были согнутыми. На ее спине был короб.

Вася стояла в озере, реальность словно подернул туман. Медведь с опаской дрогнул.

— Ты мертва, — сказал он старушке.

Та фыркнула.

— В полночь? На моих землях? Ты должен знать лучше.

Вася, словно во сне, думала, что заметила блеск белых волос Полуночницы, ее глаз. Она смотрела из — за деревьев.

Медведь сказал, пытаясь успокоить:

— Я должен был понимать. Но зачем ты вмешиваешься? Что тебе дела до предательской семьи?

— Я переживаю за лошадь, голодное чудище, — парировала старуха. Она топнула ногой. — Иди и дальше терзай Москву.

Один из упырей подобрался к старушке сзади. Она не смотрела, даже не дрогнула, но нежить вспыхнула белым огнем и рухнула с визгом.

— Думаю, — сказал Медведь, — мне нужно подождать, пока ты сойдешь с ума, — в его голосе было уважение. Вася потрясенно слушала.

— Я была безумна годами, — сказала старуха. Она рассмеялась, и волоски на теле Васи стали дыбом. — Но в полночь это все еще мое царство.

— Девица не останется с тобой, — Медведь кивнул на Васю. — Она не останется, как бы ты ее ни уговаривала. Она бросит тебя, как и остальные. И тогда я буду ждать, — он добавил Васе. — Выбор остается. Ты все равно станешь моим союзником. Черти другого не потерпят.

— Уйди, — рявкнула женщина.

Медведь, что удивительно, поклонился им и ушел по тьму. Его слуги, спотыкаясь, пошли за ним, их глаза сияли адским светом.

13 Баба Яга

Звуки ночи вернулись. Ноги Васи онемели в воде. Золотая лошадь низко опустила голову. Старушка поджала губы, разглядывая девушку и кобылицу.

— Бабушка, — осторожно сказала Вася. — Спасибо за наши жизни.

— Если хочешь стоять в воде, пока не вырастут плавники, я мешать не буду, — ответила старушка. — Или можешь пройти к костру.

Она отошла, добавила прутьев в огонь. Вася выбралась из озера. Но лошадь не двигалась.

— У тебя кровь, — сказала Вася, стараясь осмотреть ее рану на передней ноге.

Уши лошади все еще были прижаты к голове. Наконец, она сказала:

«Я бежала, пока остальные летели. Я уводила от них упырей. Но они были слишком быстрыми, а потом моя нога оказалась разорвана, и я не могла улететь».

— Я могу тебе помочь, — вызвалась Вася.

Лошадь не ответила. И тут Вася поняла ее неподвижность, опущенную голову.

— Ты боишься быть снова скованной? Потому что ранена? Не бойся. Я убила чародея. Тамара тоже мертва, — она ощущала, как старушка за ее спиной слушала. — Тут нет ни веревки, ни золотой уздечки. Я не трону тебя без твоего позволения, так что иди к огню.

Вася сама пошла к костру. Лошадь стояла, неуверенно приподняла уши. Старушка встала с другой стороны от костра, ждала Васю. Ее волосы были белыми. Но ее лицо было искаженным отражением лица девушки.

Вася смотрела с потрясением, голодом, узнаванием.

Лес был полон глаз, что наблюдали. Повисла тишина. А потом женщина сказала:

— Как тебя зовут?

— Василиса Петровна, — сказала Вася.

— Как звали твою мать?

— Марина Ивановна, — сказала Вася. — А ее мать звали Тамарой, и она надела уздечку на жар — птицу.

Женщина скользнула взглядом по разбитому лицу Васи, обрезанным волосам и одежде, отметила взгляд девушки.

— Удивлена, что ты не отпугнула Медведя, — сказала сухо старушка. — С таким пугающим лицом. Или ему понравилось. С ним сложно понять, — ее ладони дрожали.

Вася молчала.

— Тамара и ее сестра были моими дочерями. Давно это было.

Вася это знала.

— Как вы до сих пор живы? — прошептала она.

— Я не жива, — сказала старушка. — Я умерла до твоего рождения. Но это Полночь.

Золотая лошадь нарушила тишину плеском, вышла из озера. Они вместе повернулись к лошади. Огонь сиял на храмах от хлыста и шпор.

— Вы — жалкая пара, — сказала старушка. Вася отозвалась:

— Бабушка, нам нужна помощь.

— Сначала Пожара, — сказала старушка. — Она все еще истекает кровью.

— Так ее зовут?

Она пожала плечами.

— Как еще описать такое существо, как она? Только так я ее зову.

Но помочь лошади было непросто. Пожара прижимала уши, когда они пытались коснуться ее. Она взмахивала хвостом, и искры сыпались на летнюю землю. Одна задымилась. Вася затоптала ее.

— Раненая или нет, но ты — угроза.

Старушка фыркнула. Лошадь нахмурилась, но тоже устала. Вася провела ладонью по ее ноге, и она лишь поежилась.

— Будет больно, — мрачно сказала Вася. — Не брыкайся.

«Ничего не обещаю», — сказала лошадь, прижав уши.

Они вдвоем уговорили лошадь постоять, пока Вася латала ее ногу, хоть у девушки появились новые синяки к концу. После этого испуганная Пожара убежала, хромая, чтобы щипать траву на безопасном расстоянии. Вася опустилась на землю у огня, провела потной ладонью по лицу. Ее одежда высохла от жара в теле лошади. Была все еще ночь, хоть казалось, что с появления Медведя прошли часы.

Женщина достала из короба котелок, соль и лук. Она сунула руку в озеро, вытащила рыбу, как будто хлеб из печи. Она стала варить суп, словно не была полночь.

Вася смотрела на нее.

— Это ваш дом? — спросила она. — Изба у дуба?

Женщина чистила рыбу и не подняла голову.

— Когда — то был.

— Вы оставили там сундук? Для меня?

— Да, — она все еще не подняла взгляд.

— Вы знали, что я… вы — ведьма из леса, — сказала Вася. — Что ухаживает за лошадьми, — она подумала о Марье и старом жутком имени из сказки, что появилось на ее губах. С дрожью она сказала. — Баба Яга. Вы — моя прабабушка.

Старушка издала смешок. Рыбьи кишки мрачно сияли между ее пальцев, когда она бросила их в озеро.

— Близко. Разные ведьмы были вплетены в одну сказку. Может, я одна из них.

— Как вы узнали, что я была тут?

— Полуночница сказала, конечно, — ответила старушка. Она рылась в лукошке Васи, добавляла в котелок зелень. Ее глаза сияли во тьме, большие, дикие, красные от огня. — Хоть она чуть не опоздала, ведь хотела, чтобы ты встретилась с Медведем.

— Зачем?

— Чтобы посмотреть, что ты сделаешь.

— Зачем? — повторила Вася. Она хотела жаловаться как ребенок. Ее ноги и ребра болели, как и порез на лице. Она еще сильнее ощущала, что попала в сказку, которую не понимала.

Старушка не ответила сразу. Она разглядывала лицо Васи, а потом сказала:

— Многие черти не хотят ударять по миру людей. Но и не хотят угасать. Они разрываются.

Вася нахмурилась.

— Да? При чем тут я?

— А почему, по — твоему, Морозко так старался спасти твою жизнь? Да, Полуночница поведала мне и это.

— Я не знаю, почему, — в этот раз голос Васи стал выше, хоть она и пыталась подавить его. — Думаете, я этого хотела? Это было безумием.

Глаза старушки вспыхнули.

— Да? Ты не знаешь.

— Узнаю, если вы мне расскажете.

— Нет. Это ты должна понять сама, если сможешь, — старушка улыбнулась, все еще опасно. Она бросила в суп немного соли. — Ты ищешь легкий путь, дитя?

— Если бы он был, я бы не оставила дом, — парировала Вася, было сложно оставаться вежливой. — Но я устала спотыкаться во тьме.

Старушка помешивала суп, огонь поймал странное выражение на ее лице.

— Тут всегда темно, — сказала она.

Вася была полна вопросов, но притихла, стыдясь. Она сказала другим голосом:

— Вы послали Полуночницу ко мне по дороге в Москву.

— Да, — сказала старушка. — Мне было любопытно, когда я услышала, что девица моей крови отправилась в путь с лошадью с озера.

Вася вздрогнула от напоминания о Соловье. Суп был готов, и ведьма налила себе большую миску, а Васе — маленькую. Вася не перечила, она уже поела до этого рыбы. Но бульон был хорошим, и она медленно пила его.

— Бабушка, — спросила она, — ты видела своих дочерей после того, как они покинули это место?

Старое лицо Бабы Яги застыло, как камень.

— Нет. Они бросили меня.

Вася подумала о призраке Тамары, не знала, могла ли женщина помешать тому ужасу.

— Моя дочь сговорилась с колдуном, чтобы забрать жар — птицу силой! — рявкнула старушка, словно прочла мысли Васи. — Я не смогла их поймать. Лошадь эта быстрее всего, что бежит. Но моя дочь хотя бы была наказана.

Вася сказала:

— Она была твоим ребенком. Ты знаешь, что чародей сделал с Тамарой?

— Она сделала это с собой?

— Мне рассказать, что с ней стало? — спросила Вася, злясь. — Про ее смелость и отчаяние? Как ее заперли в тереме в Москве, пока она не умерла? И даже после! Ты закрыла земли и даже не пыталась ей помочь!

— Она предала меня, — парировала ведьма. — Она выбрала мужчину вместо семьи, отдала золотую лошадь Кощею. Моя Варвара тоже меня оставила. Она пыталась занять место Тамары, но не могла. Конечно, ведь у нее не было такого зрения. И она ушла, трусиха.

Вася замерла, вдруг осознав кое — что.

— Они не нужны мне, — продолжала старушка. — Я закрыла пути. Все дороги, кроме Полночной, и это моя дорога, ведь Полуночница — моя слуга. Я оберегала земли до прибытия новой наследницы.

— Оберегала? — поразилась Вася. — Пока твои дети были заперты в мире людей? Пока твою дочь бросил ее любимый?

— Да, — сказала ведьма. — Она заслужила это.

Вася молчала.

— Но, — уже мягче продолжила старушка, — у меня теперь есть новая наследница. Я знала, что ты однажды придешь. Ты можешь говорить с лошадьми, ты пробудила домовую огнем, ты пережила багинника. Ты не предашь меня. Ты будешь жить в доме у дуба, а я буду приходить каждую полночь и учить тебя всему, что знаю. Как управлять чертями. Как оберегать своих. Ты не хочешь узнать такое, бедная девочка с обожженным лицом?

— Да, — сказала Вася, — я хочу это знать.

Женщина отклонилась с довольным видом.

— Еще будет время научиться, — продолжила Вася. — Не сейчас. Медведь свободен на Руси.

Старушка ощетинилась.

— Что для тебя Русь? Они ведь пытались тебя сжечь? Они убили твоего коня.

— Русь — это моя семья. Мои братья и сестра. Моя племянница, которая видит, как я. Твои внуки и правнуки.

Глаза женщины опасно заблестели.

— Еще одна со зрением? Девочка? Мы пройдем через Полночь и заберем ее.

— Украдем? Заберем у матери, которая ее любит? — Вася вдохнула. Сначала подумай, что случилось с твоими дочерями.

— Нет, — сказала женщина. — Они мне не нужны были, мелкие змеи, — ее глаза были дикими, и Вася не знала, одиночество или магия посеяло там семя безумия, вызвав такое отношение к детям. — У тебя будут мои силы и мои черти, правнучка.

Вася встала и опустилась на колени рядом со старушкой.

— Это честь для меня, — она старалась говорить спокойно. — В сумерках я была изгоем, а теперь я — чья — то правнучка.

Старушка растерянно напряглась, глядя на Васю с робкой надеждой.

— Но, — закончила она, — ради меня освободили Медведя. Я хочу, чтобы он был скован вновь.

— Развлечения Медведя к тебе не относятся. Он долго был в плену. Разве он не заслужил немного света?

— Он только что пытался убить меня, — едко сказала Вася. — Это относится ко мне.

— Ты не выстоишь против него. Ты слишком юна, и ты видела опасности от использования магии. Он — самый умный из чертей. Если бы я не пришла, ты бы умерла, — морщинистая рука поймала ладонь Васи. — Останься тут и учись, дитя.

— Научусь, — сказала Вася. — Если Медведь будет скован, я вернусь и буду твоей наследницей, научусь. Но я должна уберечь семью. Ты можешь мне помочь?

Старушка отдернула руку. Враждебность подавила надежду на ее лице.

— Я не помогу тебе. Я — хранитель этого озера, этого леса. Мне нет дела до мира дальше.

— Можешь хотя бы сказать, где заточен король зимы? — спросила Вася.

Женщина рассмеялась. По — настоящему, откинув голову.

— Думаешь, его брат оставил его просто лежать, как котенка, которого забыл утопить? — она прищурилась. — Или ты как Тамара? Выбрала мужчину вместо родни?

— Нет, — сказала Вася. — Но его помощь нужна мне, чтобы сковать Медведя. Ты знаешь, где он? — хоть она старалась быть спокойной, ее голос стал тверже.

— Не на моих землях.

Полуночница все еще стояла в тенях, внимательно слушалась.

В сказке у Бабы Яги было три слуги, три всадника: День, Сумерки и Ночь.

— Я все равно его найду, — сказала Вася.

— Ты не знаешь, откуда начать.

— Я начну в Полночи, — сказала Вася, взглянув еще раз на Полуночницу. — Если там все полночи, то в одной из них должен быть Морозко в его клетке.

— Та земля так огромна, что твой разум ее не поймет.

— Так ты поможешь мне? — спросила Вася, глядя в лицо, отражающее ее. — Прошу, бабушка. Уверена, выход есть.

Губы женщины шевелились. Она мешкала. Сердце Васи дрогнуло с надеждой.

Но ведьма резко отвернулась, стиснув зубы.

— Ты не лучше Тамары и Варвары. Я не помогу тебе, дурочка. Ты погубишь себя без толку, а твой драгоценный король зимы так старался тебя уберечь, — она поднялась на ноги, и Вася тоже.

— Погоди, — сказала она. — Прошу, — Полуночница не двигалась во тьме.

Старушка яростно сказала:

— Если одумаешься, вернись, и, может, я изменю решение. Если нет — я отпустила дочерей. С правнучкой будет еще проще.

Она шагнула во тьму и пропала.

14 Водяной

Вася хотела кричать. Часть ее души хотела к прабабушке, страдала без матери, которую она не знала, без няни и старшей сестры, ушедшей так рано. Но как она могла жить тихо в мире магии, пока Медведь был на свободе, ее семья в опасности, а король зимы — в плену?

— Вы так похожи, — сказал знакомый голос. Вася подняла голову. Полуночница вышла из теней. — Вспыльчивые. Упрямые, — луна превратила бледные волосы нечисти в белый огонь. — Так ты хочешь найти короля зимы?

— Почему ты спрашиваешь?

— Любопытно, — бодро сказала Полуночница.

Вася не верила ей.

— Расскажешь Медведю? — спросила она.

— Зачем? Он лишь рассмеется. Ты не вытащишь Морозко. Лишь умрешь, пытаясь.

— Что ж, — сказала Вася, — ты бы хотела моей смерти, судя по нашей последней встрече. Почему не сказать, где он, чтобы я умерла быстрее?

Полуночница была удивлена.

— В этом нет ничего хорошего. Пойти в Полуночи не так просто. Мало знать, куда тебе надо.

— Как тогда ходить там?

Полуночница тихо сказала:

— В Полуночи нет ни севера, ни юга. Ни востока, ни запада, нет тут и там. Ты должна думать о месте назначения и идти, не запнувшись во тьме, но никто не знает, как долго тебе идти к нужному месту.

— И все? Почему тогда Варвара сказала коснуться дуба?

Полуночница фыркнула.

— Она немного знает, но не понимает. Сходство помогает путешествовать. Это как зов. Кровь зовет кровь. К родным пройти проще всего. Ты не могла добраться только до дерева у озера, потому что эта связь слабая — дуб к дубу, — она ухмыльнулась. — Может, тебе будет не сложно найти короля зимы, девица. Тут точно есть связь. Он достаточно любил тебя, чтобы отдать свою свободу. Может, он даже теперь тоскует по тебе.

Вася не слышала еще ничего глупее. Но она сказала лишь:

— Как мне попасть в Полночь?

— Каждую ночь в нужный час мое царство открывается для тех, кто видит.

— Хорошо. Как мне выбраться из Полуночи?

— Проще всего? Уснуть, — Полуночница пристально смотрела на нее. — И твой спящий разум отправится к рассвету.

Дед Гриб выглянул из — под бревна.

— Где ты был во всем этом веселье? — спросила Вася.

— Прятался, — сказал дух — гриб. — Я рад, что ты не мертва, — он нервно взглянул на Полуночницу. — Но лучше не искать короля зимы. Тебя убьют, а я прошел столько сложностей, чтобы быть твоим союзником.

— Я должна, — сказала Вася. — Он пожертвовал собой ради меня.

Она увидела, как Полуночница прищурилась. Она была серьезна, но не говорила тоном девушки, страдающей от любви.

— Это был его выбор, а не твой, — сказал дед Гриб, переживая еще сильнее.

Вася без слов прошла к Пожаре, остановилась на расстоянии от лошади. Пожара любила кусаться.

— Скажи, вы все родня? Ты и другие лошади — птицы?

Пожара раздраженно тряхнула ушами.

«Конечно», — сказала она. Ее нога уже выглядела лучше.

Вася глубоко вдохнула.

— Тогда окажешь мне услугу?

Пожара тут же отпрянула.

«Ты не сядешь на мою спину», — сказала она.

Вася подумала, что услышала смех Полуночницы.

— Нет, — сказала Вася. — Я бы этого и не просила. Но… пойдешь со мной сквозь Полночь? Отведешь меня к белой лошади Морозко? Кровь зовет кровь, как я узнала.

Последнее было для Полуночницы. Она почти ощущала на себе недовольный взгляд.

Пожара замерла на миг. Ее большие золотые уши дрогнули с неуверенностью.

«Я могу попробовать, — раздраженно сказала Пожара и топнула. — Если это все. Но ты все равно не сядешь на мою спину».

— Конечно, — сказала Вася. — У меня сломано ребро.

Дед Гриб хмурился.

— Разве ты не сказала…?

— Никто не похвалит меня за догадливость? — осведомилась Вася, проходя к костру. — Сходство помогает пройти по Полуночи. Хорошо, но я так глупа, чтобы доверять связи между Морозко и мной. Связи из лжи, тоски и обрывков правды. Особенно с тех пор, как я подозреваю, что этого ждет Медведь. Я не хочу погибнуть в пути.

Судя по лицу Полуночницы, этого он и ждал.

— Даже если ты его найдешь, — она оправилась, — ты не сможешь его вытащить.

— По одной беде за раз, — сказала Вася. Она взяла горсть земляники из лукошка и протянула. — Скажешь мне кое — что еще, Полуночница?

— О, подкуп? — но Полуночница взяла ягоды и склонила к ним голову. — Что сказать?

— Медведь или его слуги пойдут за мной, если я пойду в Полночь за Морозко?

Полуночница помедлила.

— Нет, — сказала она. — Ему хватает дел в Москве. Если ты хочешь потратить время на темницу, которую не разбить, это твое дело, — она снова понюхала ягоды. — Но я предупрежу тебя в последний раз. Полуночи недалеко от тебя можно пересекать, когда хочешь. Но дальние требуют годы. Если уснешь там и собьешься с дороги, то пропадешь, как роса, или твоя плоть рассыплется прахом.

Вася поежилась.

— Как я пойму, где далеко, а где близко?

— Не важно. Если хочешь найти короля зимы, не спи, пока не сделаешь это.

Она глубоко вдохнула.

— Тогда я не усну.

Вася прошла к озеру, чтобы напиться воды. Багинник яростно извивался на мелководье.

— Жар — птица вернулась! — рычал багинник. — Чтобы жить у воды. Может, табун снова стал бы большим, летал бы над озером на рассвете. А ты забираешь ее для глупости.

— Я ее не заставляю, — мягко сказала Вася.

Багинник ударил хвостом по воде, недовольный, но молчаливый.

Вася сказала:

— Когда Пожара захочет вернуться, я не буду ее держать. И, если я выживу, то я приду и буду жить у озера и учиться, искать всех лошадей и ухаживать за ними. В память о своем коне, которого я так любила. Это тебя устроит?

Багинник молчал. Она отвернулась.

Багинник сказал сзади новым голосом:

— Ловлю на слове.

Вася взяла лукошко, забрала остатки рыбы. Дед Гриб сказал из травы:

— Ты оставишь меня? — он сидел на пне, сияя неприятным зеленым светом во тьме.

Вася ошеломленно сказала:

— Я могу уйти далеко от озера.

Дед Гриб был маленьким и решительным.

— Я все равно пойду, — сказал он. — Я на твоей стороне, помнишь? И я не могу стать прахом.

— Хорошо тебе, — холодно сказала Вася. — Зачем быть на моей стороне?

— Медведь может делать чертей сильнее от гнева. Но ты делаешь нас настоящими. Я теперь понимаю это. И багинник, — дед Гриб выглядел гордым. — Я на твоей стороне и иду с тобой. Ты потеряешься без меня.

— Возможно, — улыбнулась Вася. В ее голос прокрались сомнения. — Ты пойдешь? — он был очень маленьким.

— Да, — дед Гриб зашагал.

Пожара тряхнула гривой.

«Скорее», — сказала она Васе.

Золотая лошадь шла в ночь, срывая траву по пути. Порой она находила хорошие участки и задерживалась там. Вася не торопила ее, чтобы не беспокоить рану на ее ноге, но с тревогой думала, когда начнет засыпать, не зная, сколько часов на это уйдет…

Не было смысла думать об этом. Она приняла решение. Она преуспеет или нет.

— Я никогда не покидал озеро, — признался дед Гриб Васе, пока они шли. — Ни разу с тех пор, как тут были деревни людей, и дети представляли меня, когда ходили по грибы осенью.

— Деревни? — спросила Вася. — У озера? — они шли по лугу с грубой травой и грязью под ногами. Звезды были низкими и теплыми на небе. Летние звезды.

— Да, — сказал дед Гриб. — Деревни людей были на границе царства магии. Порой, если они были смелыми, люди приходили в поисках приключений.

— Может, людей удастся убедить снова так делать, — Вася загорелась идеей. — И они будут жить в мире с чертями, защищенные от зла этого мира.

Дед Гриб сомневался, и Вася вздохнула.

Они шли дальше, замирая. Ночь была то холоднее, то теплее. Они шли то по камню, и ветер свистел возле ушей Пожары, то вдоль пруда, и полная луна висела жемчужиной в центре. Все было тихим и неподвижным. Вася устала, но нервы и долгий сон в доме помогали ей идти.

Она была босой, сапоги привязала к лукошку. Хоть ее ноги устали, земля ощущалась приятно под кожей. Пожара была серебряно — золотым огоньком между деревьев, еще хромала. Дед Гриб ощущался слабо, но перебирался с пня на камень, а там — на дерево.

Вася надеялась, что Полуночница не соврала, что Медведь не пойдет за ней. Но она часто озиралась, пару раз подавила желание сказать лошади поспешить.

Она шла по роще высоких сосен и думала о том, как приятно было бы устроиться на таких ветках и поспать до первых лучей.

Вася поспешила отвлечься и поняла, что давно не видела зеленый огонек духа — гриба. Она огляделась во тьме.

— Дед Гриб! — она едва осмеливалась шептать, не зная, какие опасности ждали в этом месте. — Дед Гриб!

Дух — гриб появился у ее ног, и Пожара отпрянула. Даже Вася вздрогнула.

— Где ты был? — спросила она резко от страха.

— Помогаю! — сказал дед Гриб. Он сунул что — то в ее руки. Вася поняла, что это был мешок еды. Не дикой, как земляника или одуванчики. Там был хлеб, жареная рыба и медовуха.

— О! — сказала Вася. Она оторвала кусочек лепешки, дала ему, другой кусок дала обиженной Пожаре, а третий взяла себе. — Где ты это взял? — спросила она, жуя.

— Там есть люди, — сказал дед Гриб. Вася подняла голову и увидела сияние огней за деревьями. Пожара попятилась, нервно раздувая ноздри. — Но вам не стоит подходить, — добавил дух — гриб.

— Почему? — растерялась Вася.

— Они ночуют у реки, — сказал сухо дед Гриб. — И водяной хочет их убить.

— Убить? — сказала Вася. — Как? Зачем?

— Водой и страхом, полагаю, — сказал дед Гриб. — Как еще он убивает? Ему, наверное, сказал Медведь. Многие водные создания его, и он распространяет силу по Руси. Уйдем.

Вася мешкала. Ее беспокоила не жалость к людям, которые утонут во сне. Она не понимала, почему Медведь хотел убить именно этих людей. В полночь вела близость. Что за близость притянула ее сюда? Сейчас? Она посмотрела на деревья. Столько огней. Людей там было много.

Вася услышала знакомый гул, будто лошади бежали почти галопом по камням. Но это были не лошади.

Звук все решил для нее. Она отдала лукошко деду Грибу.

— Оставайтесь тут. Оба, — сказала она лошади и духу — грибу. Вася побежала к сиянию костров, стала кричать в темноте. — Эй! Народ! Просыпайтесь! Вставайте! Река разливается!

Она бежала и скользила по склону холма, у которого они разбили лагерь. Лошади дергали поводья, они знали, что происходило. Вася разрезала их поводья, и они убежали на возвышенность.

Тяжелая ладонь опустилась на плечо Васи.

— Воруем лошадей, малец? — спросил мужчина, его ладонь сжалась, от нее воняло чесноком и гнилыми зубами.

Вася отпрянула. Она испугалась бы его, прикосновение и запах вызывали болезненные воспоминания. Но сейчас у нее были тревоги важнее.

— Я похож на вора? Я спас ваших лошадей. Слушайте. Река разливается.

Мужчина посмотрел, волна черной воды поднялась по течению, двигалась мимо них. Впадину, где они устроились на ночлег, тут же затопило. Мужчины, просыпаясь, вскакивали, бежали и кричали во тьме. Вода прибывала ужасно быстро, будила людей и пугала их.

Один мужчина кричал приказы:

— Сначала серебро! — крикнул он. — Потом лошади!

Но вода приближалась все быстрее. Мужчину унесло потоком, потом другого. Многие добрались до возвышенности. Но тот, кто кричал приказы, остался в воде.

Вася смотрела, а водяной, король реки, вырвался из воды перед ним.

Мужчина не видел черта. Но он отпрянул из инстинкта, чуть не утонув.

— Князь? — сказал водяной. Его смех был грохотом камней. — Я был королем, когда царевичи возились в грязи моей реки и бросали своих дочерей, чтобы добиться моего расположения. Тони.

Черная вода сбила мужчину с ног.

Вася забралась на дерево, вода бушевала внизу. Она прыгнула с ветки в поток. Вода подхватила ее с поразительной силой, и она ощущала гнев водяного там.

В ее венах была та же сила, что сломала прутья ее клетки в Москве. Она уже не хотела спать.

Лидер лагеря вынырнул, вдохнул. Мужчины кричали ему сверху, ругали друг друга. Вася проплыла три взмаха руки, пересекая поток. Лидер был крупным, но мог немного плыть. Она подхватила его под руки, оттолкнулась и вытащила его на берег. Боль пронзила ее еще не зажившие ребра.

Мужчина лежал в грязи, глядел на нее. Она слышала людей со всех сторон, но молчала. Она повернулась и нырнула в воду, оставив мужчину на берегу смотреть ей вслед.

Ее унесло течением, пока она не впилась в камень посередине. Вася вдохнула.

— Речной король! — закричала она. — Я хочу поговорить.

Вода прибывала, несла обломки деревьев. Вася забралась выше на камень, чтобы ее не ударило большой веткой, что плыла с потоком.

Водяной выглянул из воды на расстоянии руки. Его улыбка была полна острых зубов, его кожа была в слизи и речном иле. Вода стекала бриллиантами по его коже, кипела вокруг него. Он открыл рот и заревел на нее.

«Тут я должна кричать, — подумала Вася. — И тогда он рассмеется, а я закричу в отчаянии, веря, что мне конец. И он вопьется в меня зубами и утянет на дно».

Так черти убивали людей. Заставляя их поверить, что они обречены.

Вася постаралась говорить спокойно, сжимая камень среди потока.

— Прости за вторжение.

Было непросто напугать речного короля. Он резко закрыл рот.

— Кто ты?

— Не важно, — сказала Вася. — Зачем ты пытаешься убить людей? — вода бушевала, била ее по лицу. Она отплевывалась, вытирала глаза. Вася забралась еще выше.

Она знала, где был речной король, по его темному силуэту на фоне неба и блеску его глаз.

— Я не убивал, — сказал он.

Ее руки начали дрожать. Она проклинала слабость.

— Нет? — осведомилась она, едва дыша.

— Серебро, — сказал он. — Я должен был утопить серебро.

— Серебро? Зачем?

— Медведь так пожелал.

— Что чертям до серебра людей? — выдохнула она.

— Не знаю. Я знаю лишь, что так велел Медведь.

— Хорошо, — сказала Вася. — Это сделано. Ты теперь усмиришь воду, речной король?

Водяной недовольно заворчал.

— Зачем? Те люди пылью, лошадьми и своей грязью портили мою реку. Они не оставили подношений. Лучше им утонуть с их серебром.

— Нет, — сказала она. — Люди и черти могут разделить этот мир.

— Мы не можем! — рявкнул водяной. — Они не прекратят. Колокола не умолкнут, они не перестанут рубить деревья и загрязнять воду, забывать нас, пока никого не останется.

— Мы можем, — возразила она. — Я тебя вижу. Ты не угаснешь.

— Тебя мало, — черные губы растянулись, открывая иглы зубов. — И Медведь сильнее тебя.

— Медведя тут нет, — сказала Вася. — А я тут, и ты не убьешь этих людей. Усмири воду!

Водяной зашипел, шире открыл рот. Вася не отпрянула, а протянула расцарапанную руку и коснулась его вязкого лица. Она сказала:

— Слушай меня и успокойся, речной король, — водяной ощущался как живая вода, холодная и нежная под ее ладонью. Она запомнила текстуру его кожи.

Он отпрянул. Закрыл рот.

— Так должно быть? — спросил он другим голосом. Он вдруг зазвучал испуганно. Но за этим была нотка надежды. Вася подумала о словах прабабушки, что черти не хотели биться.

Вася глубоко вдохнула.

— Да, — сказала она. — Должно.

— Тогда я запомню, — сказал водяной. Бушующая сила потока утихала. Вася вдохнула с облегчением. — И ты запомни, морская дева, — водяной погрузился под воду и пропал, а она не успела спросить, почему он так ее назвал.

Уровень реки опускался. Когда Вася выбралась на берег, там снова был ручей.

Мужчина, которого она спасла, стоял на берегу, когда она вышла. Она устала, задыхалась и дрожала, но не хотела спать. Она застыла, когда увидела, что он ждет, и подавила желание убежать.

Он поднял руки.

— Не бойся, мальчик. Ты спас мне жизнь.

Вася молчала. Она не доверяла ему. Но за ней была вода, ночь, лес, дорога Полуночи. Все обещало укрытие. Она боялась мужчины инстинктивно, но не как в Москве, где стены сковывали ее. Так что она встала и сказала:

— Если вы благодарны, господин, назовите свое имя и цель пребывания.

Он смотрел. Вася поздно поняла, что он считал ее деревенским мальчишкой, а она так не звучала.

— Думаю, это уже не важно, — сказала он после мрачной паузы. — Я — Виктор Андреевич, князь Серпухова. Я со своими людьми нес дань серебра в Сарай для хана — марионетки и его темника Мамая. Мамай собрал армию и не распустит ее, пока не получит дань. Но теперь серебра нет.

Муж ее сестры, отправленный Дмитрием на задание, чтобы остановить войну, не справился. Вася поняла, почему сходство привело ее сюда, и почему Медведь хотел утопить серебро. Зачем убивать Дмитрия лично, когда можно заставить татар сделать это?

Может, серебро можно было найти. Но не в темноте. Она могла заставить водяного достать его? Вася разрывалась между лесом и водой.

Владимир смотрел на нее, щурясь.

— Кто ты?

— Не поверите, если я скажу, — честно сказала она.

Он смотрел на порезы и синяки на ее лице.

— Я не хочу навредить, — сказал он. — Я не отправлю тебя туда, откуда ты убежал. Хочешь поесть?

Неожиданная доброта чуть не вызвала у нее слезы. Вася поняла, как одичала и была напугана. Но у нее не было времени на слезы.

— Нет, — сказала она. — Благодарю, — она решила. Чтобы покончить с разрушениями Медведя, ей нужен был зимний король.

И она побежала призраком во тьме.

15 Далекие и чужие земли

Луна висела у горизонта, все еще была бесконечная ночь. Вася была босой, замерзала.

Дед Гриб появился из — за пня, сжимал лукошко Васи. Он злился.

— Ты промокла, — сказал он. — И тебе повезло, что я следил за тобой. А если бы ты, я и лошадь ушли в разные полночи? Ты заблудилась бы.

Зубы Васи стучали.

— Я не подумала, — сказала она маленькому союзнику. — Ты такой мудрый.

Дед Гриб чуть оттаял.

— Мне нужно где — то высушить одежду, — выдавила Вася. — Где Пожара?

— Там, — дед Гриб указал на мерцание во тьме. — Я следил за обеими.

Вася благодарно и низко поклонилась ему, а потом сказала:

— Ты можешь найти место, где никто не увидит мой костер?

Ворча, он сделал это. Она собрала хворост, замешкалась, глядя на него, ощущая гнев и ужас — и огонь — в ее душе, ждущие свободы.

Прутья вспыхнули искрами раньше, чем она подумала. Реальность снова пошатнулась. Бесконечная тьма этого места уже давила на нее, а теперь стало в сто раз хуже.

Ее дрожащая ладонь нащупала комок в одежде, где домовая зашила деревянного соловья. Она сжала фигурку. Она ощущалась как якорь.

Свет сиял среди деревьев. Пожара вышла из тьмы, принялась за траву. Она тряхнула гривой.

«Хватит колдовать, дурочка. Ты сойдешь с ума, как старуха. Потерять себя в Полуночи проще, чем ты думаешь, — ее уши дрогнули. — Сойдешь с ума, я брошу тебя тут».

— Прошу, не надо. Я постараюсь не сойти с ума, — хрипло сказала Вася, и лошадь фыркнула. А потом продолжила пастись. Вася разделась и стала сушить одежду.

Она хотела уснуть и проснуться со светом. Но не могла. И она расхаживала нагишом, щипала руки, отходила от огня, чтобы холод разбудил ее.

Она стояла и думала, можно ли уже одеться, чтобы не замерзнуть, когда услышала вопль Пожары. Она обернулась и увидела черного коня Полуночницы, едва заметного в ночи, в стороне от костра.

— Принес всадницу, чтобы та дала еще советы? — спросила Вася у коня без тепла.

«Не глупи, — сказала Пожара Васе. — Я его позвала. Ворона, — она хмуро взглянула на коня, и он смиренно облизнул губы. — Лебедь дальше, чем я думала, а Ворон лучше знает, как добраться до нее — он знает больше об этом месте. Я устала брести, особенно, когда тебя сложно не упустить из виду. С такой скоростью мы не успеем, ты уснешь, — она направила уши на Васю. — Ты дважды спасла меня: в Москве и у воды. Теперь и я дважды спасла тебя. Между нами нет долга».

— Точно, — благодарно сказала Вася и поклонилась.

Полуночница вышла на свет из — за коня с кислым видом. Вася знала этот взгляд. Она сама так выглядела, когда Соловей вынуждал ее что — то делать. Она чуть не рассмеялась.

— Пожара, — сказала Полуночница. — У меня дела далеко отсюда, и я не могу…

— Задерживаться, потому что конь не слушается? — перебила Вася.

Полуночница ядовито посмотрела на нее.

— Тогда помоги мне, — сказала Вася, — и раньше займешься делами, — черный конь дернул тяжелыми ушами. Пожара не скрывала нетерпения.

«Идем, — сказала она. — Сначала было забавно, но тьма мне уже надоела».

Немного веселья проступило на лице Полуночницы.

— Что ты надеешься сделать, Василиса Петровна? Он скован в памяти, месте и времени.

Вася была ошеломлена.

— Неужели я должна думать, что зимний король позволил бы сковать себя навеки ради меня? Он не глупый принц из сказки, и я не Елена Прекрасная. Так что у него должен быть повод, как и способ спастись. Значит, я могу его освободить.

Полуночница склонила голову.

— Я думала, ты ослеплена, и потому рискуешь в глубинах моего царства ради него. Но это не так, да?

— Да, — сказала Вася.

Полуночница сдалась.

— Лучше обуйся, — она смотрела на отчасти высохшую одежду Васи. — Будет холодно.

Стало холодно. Сначала Вася ощутила, как лед хрустит под сапогами, когда она прошла в другую полночь. Запах лета сменился земляным, звезды казались острыми, как мечи, где их не скрывали проносящиеся облака. Тихо шуршали листья, а потом остались только голые деревья на фоне неба. А потом между одной полуночью и другой Вася ощутила мокрый снег под ногами. Дед Гриб остановился.

— Я не могу, я зачахну дальше, — его глаза с ужасом смотрели на белый снег.

Вася опустилась перед духом.

— Ты можешь вернуться на озеро один? Я должна идти дальше.

Он переживал. Его зеленое сияние трепетало.

— Я всегда могу вернуться на озеро. Но я обещал.

— Ты сдержал обещание. Ты нашел мне еду, нашел меня после потопа, — она коснулась его головы, дала ему еще кусочек хлеба из лукошка. Она сказала, вдохновившись. — Может, у тебя получится уговорить других чертей перейти на мою сторону. Расскажи им, что я… я…

Дед Гриб просиял.

— Я знаю, что расскажу им, — сказал он.

Это беспокоило. Вася открыла рот, но передумала.

— Хорошо, — сказала она. — Но…

— Точно не хочешь вернуться к озеру? — спросил дед Гриб, с презрением глядя на снег. — Тут темно, холодно, и земля твердая.

— Я не могу. Пока что, — сказала Вася. — Но однажды, когда все кончится, ты покажешь мне, где растут лисички.

— Хорошо, — печально сказал дед Гриб. — Не забудь говорить всем, что я был первым, — он пропал, пару раз оглянувшись.

Вася выпрямилась и посмотрела вперед. Зимние полночи простерлись перед ними — холодные рощи, замерзшие ручьи и опасности, которые она не видела, скрытые во тьме. Холодный ветер окружил их, и Пожара с летней шерсткой тряхнула хвостом и прижала уши.

— Мы в глубине твоего царства? — спросила Вася у Полуночницы.

— Да, — сказала она. — Тут зимние полуночи, а мы начали летом.

— Домовая сказала, что я не смогу вернуться, — сказала Вася, — если изменится время года.

— В землях у озера, — ответила Полуночница. — Но это Полночь. Тут ты можешь идти, куда хочешь. В любое место, в любое время года. Главное, не уснуть.

— Тогда идем, — Вася взглянула на замерзшее небо.

Они шли в тишине. Порой слышался стук, копыта Пожары ударяли по камню под снегом. И все. Они двигались как духи над тихой землей.

В один миг они шли во тьме с облаками, но в другой миг их озарила луна, чуть не ослепив Васю, привыкшую к ночи. А потом сильный порыв ветра впился в ее волосы. Становилось все холоднее, а земля — дикой. Снег жалил ее лицо.

Полуночница резко сказала:

— Если бы ты попыталась использовать связь с земным королем, то быстро умерла бы, заблудилась. Ты была права, связь смертной и бессмертного слишком хрупка, и между вами много недомолвок. Но я никогда… Медведь никогда… не подумал бы о лошадях.

Вася сказала:

— Между мной и зимним королем нет связи. Кулон был уничтожен.

— Совсем нет? — удивилась Полуночница.

— Это было просто перепутанное желание, — возразила Вася. — Я не люблю его.

Полуночница молчала.

Вася хотела, чтобы они задержались, ведь она стала замечать далекие места, праздники в городах, высокие холмы, радостные вопли людей в свете факелов.

— Там далекие и чужие земли, — сказала Полуночница. — Туда долго идти в темноте. Туда можно не добраться, ведь твоя душа не поймет те земли. Это не из твоей жизни, это из жизни твоих предшественников или далеких правнуков. Даже я не могу попасть во все. Я знаю, что однажды перестану существовать, и не все полночи в жизни мира будут знать мою руку.

Вася ощутила трепет в глубине себя.

— Я бы хотела увидеть дальние земли твоего царства, — сказала она. — Поесть в чужих городах, разломить каравай перед свадьбой или увидеть луну в море.

Полуночница бросила на нее взгляд.

— Ты странная, раз хочешь ту опасность. И тебе нужно много сделать до того, как думать о путешествиях по Полуночи или куда — то еще.

— Но я думаю о будущем, — парировала Вася. — Чтобы напомнить себе, что настоящее — не вечно. Однажды я смогу увидеть своего брата Алешу и сестру Ирину. У меня появится свой дом, место и цель, победа. Что за настоящее без будущего?

— Не знаю, — сказала Полуночница. — У бессмертных нет будущего, только настоящего. Это наше благословение и проклятие.

Становилось все холоднее. Вася дрожала. Большие ледяные звезды сияли сверху, небо было чистым за деревьями без листьев. Теперь она шагала по глубокому снегу. Вася спотыкалась, устала. Только страх не давал ей уснуть.

Ворон и Пожара остановились. Перед ними лежал узкий ручей во льду. За ним стояла небольшая деревня. Была ясная зимняя ночь. Звезд сверху было так много, словно вода брызнула из кадки.

В домах были дыры для дыма, а не трубы. Под крышами была резьба, а не краска, и заборы были низкими и простыми, чтобы удержать коров и детей, а не отогнать бандитов. Что странно, там не было церкви. Вася еще ни разу не видела общество без церкви. Это было как увидеть человека без головы.

— Где мы? — спросила она.

— В месте, что ты искала.

16 Цепи короля зимы

— Морозко здесь? — спросила Вася. — Это темница для демона холода?

— Да, — сказала Полуночница.

Вася смотрела на деревню. Что могло тут удержать короля зимы?

— Белая лошадь — лебедь — она близко? — спросила она у Пожары.

Та подняла золотую голову.

«Да, — сказала она. — Но она боится. Она долго ждала его во тьме. Я найду ее. Я нужна ей».

— Хорошо, — сказала Вася и прижала ладонь к шее Пожары. Лошадь даже не укусила. — Спасибо. Когда увидишь белую лошадь, передай ей, что я постараюсь спасти его.

Пожара топнула.

«Я скажу ей», — она повернулась и ускакала, снег таял под ней, порез на ее ноге почти зажил.

— Спасибо, — сказала Вася Полуночнице.

— Ты себя погубишь, Василиса Петровна, — сказала Полуночница. Но в ее голосе были сомнения. Ее черный конь выгнул шею и тихо выдохнул, она почесала его бок, хмурясь.

— Все равно, — сказала Вася, — спасибо, — она пошла с болью к деревне. Она ощущала взгляд Полуночницы. Она почти пропала из виду, но крикнула, словно не сдержалась:

— Иди к большому дому. Но не говори никому, кто ты.

Вася оглянулась, кивнула и пошла дальше.

Она думала, что темница Морозко будет напоминать поляну Медведя. Или запертую башню со стражей, и он был бы как принцесса наверху. И она думала, что это будет лето, где он слабый и бессильный. Но это была просто деревня. Зимой. Сады спали под снегом, звери дремали в теплых загонах. Дом в центре источал шум и свет. Дым лился из дыры в крыше. Она ощущала запах жарящегося мяса.

Как мог Морозко быть тут?

Вася перелезла через забор и прошла к большому дому.

Она была близко, когда свежий снег во дворе задрожал, и появился черт. Вася застыла. Это был дворовой, страж двора, и он был не крохотный, как другие дворовые, которых она знала. Он был с нее ростом, глаза были яростными.

Вася с опаской и уважением поклонилась ему.

— Чужая, что ты тут делаешь? — прорычал он.

Ее рот и горло пересохли, но Вася выдавила:

— Дедушка, я тут за едой, — не совсем ложь. Она была голодной. Припасы деда Гриба давно кончились.

Тишина. Дворовой сказал:

— Далеко ты прошла только ради еды.

— А еще я тут за зимним королем, — тихо призналась она. Было сложно обмануть духа дома, было глупо пытаться.

Дворовой разглядывал ее. Она задержала дыхание.

— Тогда иди через дверь, — просто сказал он и пропал в снегу.

Так просто? Невозможно. Но Вася прошла к двери. Когда — то она любила праздники. Теперь слышала слишком много шума и ощущала огонь. Со странной отстраненностью она посмотрела на свою ладонь и поняла, что рука дрожит.

Собравшись с силами, Вася поднялась на крыльцо между лучами света. Залаяла собака. Другая, третья, потом целым хором. Дверь открылась, скрипя от холода.

Но вышел не мужчина или, как боялась Вася, отряд с мечами. Это была женщина, одна. С ней был поток теплого дымного воздуха, насыщенного запахом еды.

Вася замерла, сжалась, чтобы не убежать в тени.

Волосы женщины были цвета бронзы. Ее глаза напоминали бусины янтаря, она была почти одного роста с Васей. Гривна на ее горле была золотой, золото было на ее запястьях и ушах, на поясе и вплетенное в волосы.

Вася знала, как выглядела для нее: с дикими глазами после тьмы, дрожащими губами от холода и страха, в замерзшей одежде. Она старалась звучать спокойно:

— Бог с вами, — но ее голос был хриплым и слабым.

— Дворовой сказал, у нас гость, — сказала женщина. — Кто ты, незнакомка?

«Дворовой. Она слышит…?».

— Я — путник, — сказала Вася. — Пришла попросить ужин и место для ночлега.

— Почему девица ходит одна посреди зимы? И так одетая?

Одежда мальчика не помогла. Вася осторожно сказала:

— Мир жесток с одинокими девицами. Безопаснее выглядеть как юноша.

Женщина нахмурилась сильнее.

— У тебя нет ни оружия, ни сумки, ни зверя. Ты в такой одежде и ночь вне дома не протянешь. Откуда ты, девица?

— Из леса, — придумала Вася. — Я упала в реку и все потеряла.

Это было почти правдой. Женщина сдвинула брови.

— Тогда почему… — она сделала паузу. — Ты видишь? — спросила она другим голосом. Она выглядела и испуганной, и заинтересованной.

Вася знала, о чем она. «Никому не говори, кто ты».

— Нет, — сразу сказала она.

Свет пропал из глаз женщины. Она вздохнула.

— Зря я надеялась. Идем, тут господа из разных земель и их слуги. Тебя не заметят. Поешь и поспишь в тепле.

— Благодарю, — сказала Вася.

Женщина открыла дверь.

— Я — Елена Томиславовна, — сказала она. — Господин — мой брат. Идем.

Сердце Васи колотилось, она прошла за ней. Вася ощущала дворового за спиной. Он смотрел.

Елена поймала служанку за плечо. Они немного поговорили, Вася уловила лишь «вернуться к гостю» от Елены. Странное сочувствие мелькнуло на лице старой служанки.

Служанка повела Васю в погреб с сундуками, свертками и бочками. Бормоча, она стала рыться там.

— Тебе тут не навредят, бедняжка, — сказала она. — Снимай эти вещи, я найду тебе что — нибудь приличное.

Вася хотела поспорить, но поняла, что за это ее выгонят.

— Как скажете, бабушка, — она стала раздеваться. — Но я бы хотела сохранить свои вещи.

— Конечно, — мягко сказала служанка. — Не выбрасывай бесцельно, — она посмотрела на синяки Васи, цокнула и сказала. — Работа мужа или отца — не знаю. Смелая девица, оделась мальчиком и убежала, — она повернула лицо Васи к свету, нахмурилась из — за пореза. — Может, если останешься тут и будешь трудиться, господин даст тебе небольшое приданое, и ты найдешь нового мужа.

Вася не знала, смеяться или злиться. Служанка надела льняное платье через голову Васи. Потом еще слой одежды, подвязала ткань поясом. Лапти на ноги. Служанка похлопала по коротким черным волосам Васи и достала платок.

— Чем ты думала, дитя, обрезая волосы?

— Я путешествовала как мальчик, — напомнила Вася. — Так безопаснее, — она спрятала деревянного соловья в рукав платья. От одежды пахло луком и прошлым владельцем, но она была теплой.

— Идем в зал, — сказала служанка после печальной паузы. — Я поищу тебе ужин.

Запах пира ударил по ней: пот, медовуха и мясо, что жарилось в большой горе углей в центре длинного зала. Комната была полна людей в богатой одежде, их украшения блестели медью и золотом в дымке. Стало жарче, воздух трепетал, летел к дыре в центре крыши. Одинокая звезда сияла во тьме, ее скрывал дым. Слуги носили в лукошках свежий хлеб, припорошенный снегом. Вася, пытаясь смотреть во все стороны сразу, чуть не споткнулась о собаку, что уходила, рыча, в угол со своим щенком и костью.

Служанка усадила Васю на скамейку.

— Оставайся тут, — сказала она, взяла буханку и кружку. — Ешь вдоволь, посмотри на великих людей. Праздник будет до рассвета, — она заметила волнение девушки и тепло добавила. — Тебе не навредят. Скоро ты примешься за работу, — она ушла, и Вася осталась с едой и головой, полной вопросов.

— Он хочет саму сестру господина, — сказал один мужчина другому, спеша мимо, перешагивая одного из щенков.

— Бред, — сказал его товарищ тяжелым голосом. — Она занята, и он не отдаст ее даже зимнему королю.

— У него не будет выбора, — возразил первый голос.

Вася подумала:

«Морозко тут», — хмурясь, она убрала хлеб в рукав и встала на ноги. Еда была маленьким, но приятным весом в желудке. Медовуха согревала ее и расслабляла.

Никто не заметил, как она встала, никто не взглянул на нее. С чего бы им?

Толпа расступилась, и она смогла увидеть людей вокруг костра.

Там был Морозко.

Вася не дышала. Она подумала:

«Это не пленник».

Он сидел на лучшем месте у костра. Огни сияли золотом на его лице, сверкали на его темных волосах. Он был одет как князь: кафтан и рубаха были сильно расшиты, на воротнике и манжетах был мех.

Их взгляды пересеклись.

Но его лицо не изменилось, он не показал, что узнал ее. Он отвернулся к кому — то, сидящему рядом с ним. Брешь в толпе закрылась. Вася была потрясена, тщетно вытягивала шею.

«Что его тогда тут держит?».

Он не знал ее?

Собака на полу зарычала. Вася, которую толпа отталкивала все сильнее к стене, старалась не наступить на нее.

— Ты не можешь кормить щенков в тихом месте? — спросила она собаку, и пьяный мужчина чуть не врезался в нее.

Вася отпрянула к стене, собака рявкнула. Мужчина прижал ее к дереву, пропитанному дымом. Он неуклюже от выпивки провел рукой по телу Васи.

— Твои глаза как зеленые пруды в сумерках, — сказал он невнятно. — Но твоя хозяйка тебя не кормит?

Он попытался ткнуть пальцем в ее грудь, словно хотел проверить. Его открытый рот опустился на ее.

Вася ощущала, как яростно колотится ее сердце о грудь мужчины. Без слов она бросилась на него, забыв о боли в ребрах, и выскользнула от мужчины и стены.

Он чуть не упал. Она попыталась пропасть в толпе, но мужчина оправился, схватил ее за руку и развернул. Его улыбка сменилась уязвленной гордостью. Головы повернулись к ним.

— Вот так ты? — сказал он. — Еще и в зимнее солнцестояние! Что от тебя хотеть мужчине, мышь со ртом лягушки? — он скалился. — Уходи. За столом хотят медовуху.

Вася молчала, но вспомнила огонь. Пламя в яме вспыхнуло, треща. Те, кто сидел рядом, отпрянули от жара, толпа вздрогнула. Мужчина потерял равновесие и упустил ее. Вася отпрянула от него, пропала в толпе. Жар и вонь людей вызывали у нее тошноту, и Вася вслепую шла к двери, выбралась в ночь.

Она долго стояла в снегу, тяжело дыша. Ночь была ясной и холодной, и Вася успокоилась.

Она не хотела возвращаться.

Но Морозко был тут, в плену. Она должна подобраться ближе, понять, что у него за цепь.

Может, мужчина был прав. Может, она подберется к зимнему королю, принеся медовуху?

Она вдохнула еще раз ледяной воздух. Запах зимы окутывал ее, как обещание.

Она вернулась в бурю внутри. Она была одета как служанка, было не сложно получить кувшин с вином. Она осторожно несла его, ощущая, как вес тянет на тело. Вася прошла в зал и добралась до костра в центре.

Король зимы сидел ближе всех к огню.

Вася не дышала.

Голова Морозко была непокрытой, огонь сверкал на его черных волосах. Его глаза были неглубокими, голубыми. Но, когда их взгляды пересеклись, он не узнал ее.

Его глаза были… молодыми?

Молодыми?

Вася видела его в последний раз хрупким, как снежинка, и его взгляд был невообразимо старым, пока вокруг пылала Москва.

«Зови снег, — молила она. — Зови снег», — он сделал так и пропал на рассвете.

Его последние слова были неохотным признанием:

«Как мог, я любил тебя», — она не забудет, как он тогда выглядел. Его лицо, его ладони были выжжены в ее памяти.

Но не в его памяти. Годы пропали из его взгляда. Она не знала, какими тяжелыми они были, пока не увидела, что они исчезли.

Его праздный взгляд ускользнул от Васи на женщину рядом с ним. Елена была испуганной… и не только. Она была красивой. Золото на ее запястьях и горле тускло сияло в свете огня. Вася смотрела, а Морозко склонил дикую голову к уху Елены, и она прильнула к нему.

«Что могло сковать демона холода?» — думала Вася, злясь. Любовь? Похоть? Потому он был тут, пока Русь была в опасности? Женщина с золотыми волосами? Он явно был здесь, потому что хотел этого.

Но Русь была в опасности, потому что Морозко отдал свою свободу, спасая ее от огня.

«Зачем он это сделал? Зачем? Как он мог забыть? — а потом она подумала. — Если бы я хотела кого — то заточить навеки, разве не лучше было использовать плен, откуда он не захочет сбегать? В этом месте, этой полночи его видят люди, они боятся и любят его в равной степени. Чего еще хотеть? Чего еще он хотел так сильно за годы своей жизни?».

Все мысли проносились в ее голове, и Вася взяла себя в руки и подошла к месту, где зимний король сидел рядом с сестрой господина. Она держала кувшин перед собой, как щит.

Демон холода снова склонился к женщине, выдохнул слова в ее ухо.

Вася заметила движение. Другой мужчина следил за парой по другую сторону от огня. Его вышивка и украшения указывали на статус, его глаза были большими и темными от боли. Резким движением была его рука, дернувшаяся к мечу. Вася смотрела, а он снова сделал это, коснулся рукояти пальцами.

Вася не знала, что думать.

Ноги понесли ее ближе к королю зимы и женщине рядом с ним. Она должна была опустить взгляд, наполнить кружки и убежать. Но вместо этого она шла, не спеша, глядя на демона холода.

Он поднял голову, изумленно смотрел, как она подходит.

В последний миг Вася опустила взгляд и наклонила кувшин, чтобы наполнить кружки.

Тонкая холодная и знакомая ладонь сжала ее запястье. Вася отпрянула, облив их медовухой.

Елена смогла увернуться от медовухи. Она узнала Васю.

— Уходи, — сказала она Васе. — Не тебе нас обслуживать, девочка, — Васе казалось, что в ее словах кроется предупреждение. Гордый и юный Морозко со смертью на руках был опасен.

Он не удерживал ее запястье, когда она отпрянула. Он явно не знал ее. Их связь — голод, нечаянная страсть — пропала.

— Простите, — сказала Вася женщине. — Я хотела просто отплатить за доброту.

Она смотрела на глаза демона холода. Он неспешно и без восхищения скользил взглядом по ее обрезанным волосам, худому лицу и телу. Вася ощущала, что краснеет.

— Я тебя не знаю, — сказал Морозко.

— Я знаю об этом, — сказала Вася. Елена напряглась то ли от слов Васи, то ли от их тона. Морозко взглянул на руку Васи. Она посмотрела, увидела белый след, где он коснулся ее. — Пришла попросить меня об услуге? — спросил он.

— А ты ее окажешь? — спросила Вася.

Елена резко сказала:

— Дурочка, уходи.

В глазах демона все еще не было узнавания, но он коснулся пальцем внутренней стороны ее запястья. Вася ощутила, как под его пальцами забилось чуть быстрее ее сердце. Ее сердце смотрело на жизнь, смерть и все между ними, не дрогнув.

Морозко холодно смотрел на нее.

— Проси, — сказал он.

— Идем со мной, — сказала Вася. — Ты нужен моему народу.

Ужас и потрясение были на лице Елены.

А он лишь рассмеялся.

— Мой народ здесь.

— Да, — сказала она. — И в другом месте. Ты забыл.

Холодные пальцы резко отпустили ее.

— Я ничего не забываю.

Вася сказала:

— Если я вру, зимний король, но зачем я рисковала жизнью, чтобы прийти к тебе в эту комнату в зимнее солнцестояние?

— Почему ты не боишься меня? — он больше не трогал ее, но ледяной ветер заполнил зал, и огонь стал синеть, а разговоры притихли.

Елена обвила себя руками, толпа замерла. Вася чуть не рассмеялась. Это должно было ее пугать? Синий огонь? После всего остального?

— Я не боюсь умереть, — сказала она. Так и было. Она прошла по той дороге. Там была лишь тишина, много звезд, ничего страшного. Страдания были для живых. — С чего мне тебя бояться?

Он прищурился. Вася заметила, что неподвижность вокруг костра была как у птиц, когда прилетал сокол.

— С чего бы? — Морозко выдерживал ее взгляд. — Дураки часто смелые, ведь не понимают. Оставь нас, девица, как и говорит твоя госпожа. Я отмечу твою храбрость и забуду о глупости, — он отвернулся.

Елена расслабилась, в ней смешались разочарование и облегчение.

Не зная, что делать, Вася вернулась в толпу, ее рука была липкой от медовухи, запястье покалывало, где он ее касался. Как заставить его вспомнить?

— Она вас расстроила, господин? — услышала Вася Елену, звучащую любопытно и сдержанно.

— Нет, — сказал Морозко. Она ощущала его взгляд на себе. — Но я еще не встречал ту, что не боится.

Люди отходили от Васи, пока она шла среди них, словно она была заражена. Старая служанка возникла за ней, сжала локоть, забрала ее кувшин и зарычала на ухо:

— Безумная, зачем ты так подошла к зимнему королю? Хозяйка наливает ему медовуху. Ее задание — отвлечь его взгляд. Ты не знаешь, что становится с девушкой, что привлекла его взгляд?

Вася вдруг похолодела и спросила:

— Что?

— Он мог тебя выбрать, — буркнула женщина, а Елена встала. Она была бледной, но сдержанной.

Стало ужасно тихо.

Кровь гремела в ушах Васи. В сказке отец отставлял дочерей в лесу, сначала одну, потом другую: невесту зимнего короля. Зимний король отправил одну домой с приданым.

Он убил другую.

«Когда — то они душили девиц в снегу, — сказал Морозко, — чтобы задобрить меня».

«Когда — то? Или сейчас? Что это за полночь?» — Вася слышала сказку, но не представляла ее: женщина отдельно от народа, демон холода в лесу.

Скрывшийся, но не один.

Когда — то ему делали жертвы.

«Морозко и Медведь были когда — то похожи», — подумала она, губы похолодели. На лице зимнего короля была радость, голод сокола, когда он терзал зайца. Он поднялся на ноги и взял женщину за руку.

Вокруг появилось новое напряжение.

В тишине раздался звон меча. Головы повернулись. Мужчина с темными глазами, который не мог убрать руку от меча, не скрывал боли.

— Нет, — сказал он. — Бери другую, но ее ты не получишь, — многие пытались удержать его, но он вырвался, бросился вперед и махнул мечом на зимнего короля быстрым слепым ударом.

У Морозко не было оружия. Но это не имело значения. Он голой рукой поймал меч, повернул его, и меч упал со звоном на пол, покрытый инеем. Елена закричала, а мужчина с темными глазами побелел.

Ладонь Морозко истекала водой, как кровью, но лишь миг. Порез закрыл лед, и рана пропала.

Зимний король тихо сказал:

— Ты посмел.

Елена упала на колени.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не вредите ему.

— Не забирай ее, — молил мужчина зимнего короля, его руки были пустыми. — Она нужна нам. Она нужна мне.

Убийственная тишина.

Морозко, хмурясь, замешкался.

И Вася вышла на открытое пространство. Платок упал с ее волос. Все поворачивались к ней. Она сказала:

— Отпусти их, зимний король.

Она вспомнила Москву, как шла по грязи к своей смерти. Это было больно, но это наполнило ее голос гневом, когда она сказала:

— Это твоя сила? Забирать женщин из домов их отцов в зимнее солнцестояние? Убивать их любимых, когда они пытаются помешать?

Ее голос звенел в комнате. Поднялись крики гнева. Но никто не осмелился пробраться в ритуальное пространство у костра.

Елена сжала ладонь мужчины. Их костяшки побелели.

— Господин, — выдохнула она. — Это просто глупая, безумная девчонка, которая пришла нищей посреди этой ночи. Не переживайте, я — жертва моего народа, — она не отпускала руку мужчины.

Морозко смотрел на Васю.

— Эта девушка так не думает, — сказал он.

— Верно, — рявкнула Вася. — Выбери меня. Попробуй получить жертву, если сможешь.

Все в комнате сжались. Но Морозко рассмеялся, свободно и дико, так похоже на Медведя, что она невольно вздрогнула. В его глазах пылала радость.

— Тогда иди сюда, — сказал он.

Она не двигалась.

Он смотрел в ее глаза.

— Хочешь бороться, девица?

— Да, — сказала Вася. — Если хочешь мою кровь, возьми.

— С чего мне, когда есть другая, краше тебя, ждущая меня?

Вася улыбнулась. Что — то в его бездумной радости, в вызове отражалось в ее душе.

— Разве это весело, зимний король?

— Хорошо, — он вытащил нож и бросился. Пока он двигался, клинок поймал свет, он словно был изо льда.

Вася отпрянула, следя за оружием. Морозко дал Васе ее первый нож и научил его использовать. То, как он двигался, напомнило ей те терпеливые уроки, хоть они были далеко от…

Она выхватила нож из — за пояса одного из зевак. Мужчина уставился на нее без слов. Нож был коротким, простое железо против льда зимнего короля.

Вася пригнулась под рукой Морозко, оказалась с другой стороны костра, проклинала твердые сапоги. Она сбросила их, пол леденил ноги.

Толпа затихла, смотрела.

— Зачем ты пришла ко мне? — спросил он. — Так хочешь умереть?

— Сам посуди, — прошептала Вася.

— Нет… — сказал он. — Тогда почему?

— Потому что я думала, что знала тебя.

Его лицо ожесточилось. Он бросился быстрее. Она отбила, но плохо: его клинок пробил ее защиту и задел плечо. Ее рукав порвался, кровь потекла по руке. Она не могла сравниться с ним. Но ей и не нужно было. Нужно лишь заставить его вспомнить. Как — то.

Толпа молчала вокруг, следила, как волки, окружившие оленя.

Горячий запах крови показал Васе, что эта игра для них была настоящей. Для нее это ощущалось как сказка, игра в далекой стране. Может, он и не вспомнит ее. Может, убьет ее. Полуночница знала, что это произойдет.

«Что ж, — мрачно подумала Вася. — Меня все же ждет жертва. Но не сейчас», — ярость заполнил ее, она вдруг нырнула под его руку и провела ножом по его ребрам. Холодная вода полилась из раны, толпа приглушенно выдохнула с удивлением.

Он отпрянул.

— Кто ты?

— Я — ведьма, — сказала Вася. Кровь текла по ее ладони, мешая хватке. — Я срывала подснежники в зимнее солнцестояние, умерла по своему выбору и плакала по соловью. Теперь я вне пророчества, — она поймала его нож своим, рукоять к рукояти. — Я пересекла тридевять царств, чтобы найти тебя. А ты играешь. Забыл.

Он замешкался. Что — то глубже памяти было в его глазах. Наверное, страх.

— Вспомни меня, — сказала Вася. — Когда — то ты просил меня помнить тебя.

— Я — король зимы, — резко сказал он. — Зачем мне, чтобы девушка меня помнила? — он уже не играл. Он давил на ее нож, ломал ее защиту. Его клинок задел ее запястье. — Я тебя не знаю, — он был неподвижен, как зима. В его словах она слышала эхо своего поражения.

Но он смотрел на ее лицо. Кровь текла по ее пальцам. Она забыла, что огонь не был синим, и он вспыхнул золотом. Все завопили.

— Ты можешь меня вспомнить, — сказала она. — Если попытаешься, — она коснулась его окровавленной рукой.

Он замешкался. Точно замешкался. И все. Ее рука опустилась. Медведь победил.

Черный туман подступал перед глазами. Ее запястье было сильно порезана, ладонь была бесполезной. Кровь капала на пол дома.

— Я пришла найти тебя, — сказала она. — Но, если ты не помнишь меня, то я не справилась, — в ушах был рев. — Если увидишь свою лошадь, расскажи ей, что случилось со мной, — она пошатнулась и упала, теряя сознание.

Он поймал ее, не дав упасть. В его холодной хватке она вспомнила дорогу, откуда не воротишься, дорогу в лесу, полном звезды. Она могла поклясться, что он тихо выругался. А потом его рука появилась под ее коленями, другая обхватила плечи, и Морозко поднял ее.

Он понес ее, покидая большой зал.

17 Память

Она не была без сознания, но мир стал серым и неподвижным. Она ощущала запах дыма и сосен. Вася отклонила голову и увидела звезды — целый мир звезд — словно она летела между небом и землей, как черт. Ноги демона холода не скрипели на снегу, он не выпускал дыханием пар изо рта. Она услышала скрип замерзших петель. Запахло березой, огнем и гнилью. Ее бесцеремонно бросили на что — то твердое, и она зашипела, боль отозвалась в ее костях и синяках. Вася подняла руку, ее ладонь была в крови, запястье — глубоко порезано.

А потом Вася вспомнила.

— Полночь, — выдохнула она. — Еще полночь?

— Еще полночь, — свечи вдруг вспыхнули, комки воска в нишах в стене. Она посмотрела выше, демон холода глядел на нее.

Воздух был горячим и спертым. К ее удивлению, они оказались в купальне. Вася попыталась сесть, но кровь вытекала быстро, было сложно оставаться в сознании. Стиснув зубы, она попыталась оторвать полоску от юбки, но не могла без одной руки.

Вася подняла голову и рявкнула на него:

— Ты принес меня сюда, чтобы смотреть, как я истекаю кровью? Ты будешь разочарован, я уже привыкла досаждать людям, выживая.

— Представляю, — ответил он. Он стоял над ней, с любопытством разглядывал ее лицо, посмотрел на окровавленное запястье. Она сжимала рану, пытаясь остановить кровь. Ее кровь была на его щеке, его одежде, его белых ладонях. Он носил силу как вторую кожу.

— Почему купальня? — спросила она, пытаясь управлять дыханием. — Только ведьмы или злые колдуны приходят в купальню в полночь.

— Подходит, — сказал он сухим голосом. — Ты все еще не боишься? С кровью, текущей из тебя? Откуда ты, странница?

— Мои тайны — только мои, — процедила Вася.

— Но ты попросила меня о помощи.

— Да, — сказала она. — И ты разрезал мое запястье.

— Ты знала, что такое будет, как только бросила мне вызов.

— Хорошо, — сказала она. — Хочешь знать, кто я? Помоги мне. Иначе не узнаешь.

Он молчал, беззвучно подвинулся, лишь холодный воздух появился в жаркой комнате. Он опустился перед ней на колени. Их взгляды пересеклись. Она увидела тревоги в нем, словно в ледяной стене в его разуме появилась мелкая трещина. Без слов он сжал ее руку, вода лилась на ладонь. Он полил водой и рану на ее запястье.

Где была вода, вспыхивала боль. Вася прикусила щеку изнутри, чтобы не кричать. Боль утихла быстро, и она дрожала. Порез на запястье пропал, осталась белая линия, поблескивала, словно в шраме остался лед.

— Ты исцелена, — сказал он. — Теперь скажи… — он притих. Вася проследила за его взглядом. На ее ладони был другой шрам, где он ранил и исцелил ее.

— Я не соврала, — сказала Вася. — Ты знаешь меня.

Он молчал.

— Как — то ты порвал мою ладонь, — продолжила она. — Испачкал свои пальцы моей кровью. А потом залечил рану. Не помнишь? Не помнишь мертвую тьму, когда я пошла ночью в лес за подснежниками?

Он встал на ноги.

— Скажи, кто ты.

Вася заставила себя встать, хоть голова кружилась. Он отпрянул на шаг.

— Я — Василиса Петровна. Теперь ты веришь, что я тебя знаю? Думаю, да. Ты боишься.

— Раненой девицы? — фыркнул он.

Пот стекал по ее спине. Огонь в самой комнате трещал, и даже в предбаннике было жарко.

— Если не хочешь меня убивать, — сказала Вася, — и не помнишь меня, то зачем мы тут? Что правитель зимы хочет сказать служанке?

— Ты никакая не служанка.

— Я хоть не в плену у этой деревни, — сказала Вася. Она поймала его взгляд и удерживала.

— Я — король, — сказал он. — Они делают праздник в мою честь, приносят жертвы.

— Плен не всегда из стен и цепей. Хочешь праздновать вечно?

Он похолодел.

— Только одну ночь.

— Вечность, — сказала она. — Ты и это забыл.

— Если я не помню, то для меня это не вечность, — он злился. — Что такого? Это мой народ. Ты — безумная, пришла пугать хороших людей в праздничную ночь.

— Я хоть не собиралась никого из них убивать!

Он не ответил, но холодный воздух хлынул в купальню, огоньки свечей трепетали. В предбаннике было мало места, они почти кричали в лица друг другу. Трещина в его защите стала шире. Вася не понимала, что за магия заставляла его забыть. Но эмоции притягивали его воспоминания к поверхности. Как и ее прикосновение. И ее кровь. Чувства остались между ними. Ему не нужно было вспоминать, он ощущал, как и она.

И он принес ее сюда. Несмотря на свои слова, он принес ее сюда.

Ее кожа казалась тонкой, словно дыхание могло ранить ее. Вася всегда была беспечной в бою, и эта беспечность охватила ее.

«Глубже памяти, — подумала она. — Матерь Божья, прости».

Она протянула руку, ладонь с белыми шрамами замерла у его щеки. Он вскинул руку, сомкнул пальцы на ее запястье. На миг они застыли. Его хватка ослабла, и она коснулась его лица, бессмертных костей. Он не двигался.

Вася тихо сказала:

— Если меня ждет смерть, зимний король, я хочу помыться. Раз ты принес меня в купальню.

Он не отреагировал, но его неподвижность была ответом.

Внутри было темно, лишь сияли горячие камни в печи. Вася оставила его за собой. Она была потрясена своим безрассудством. В жизни, полной спорных решений, она могла сейчас поступать ужасно глупо.

Она решительно разделась, опустила вещи в углу. Она полила камни водой, села, обвив руками колени. Но жар не мог успокоить ее. Она не знала, боялась того, что он будет в стороне, или что подойдет.

Он миновал дверь. Вася едва видела его в темноте, знала лишь о его присутствии по движению пара.

Она подняла голову, чтобы скрыть страх, и сказала:

— Ты не растаешь?

Он выглядел оскорбленно. А потом неожиданно рассмеялся.

— Постараюсь не растаять, — он опустил с грацией на скамейку напротив нее, оперся на колени, сцепив ладони. Ее взгляд задержался на его длинных пальцах.

Его кожа была бледнее, чем ее. Он не переживал из — за наготы. Его взгляд был холодным и честным.

— Путь твой был долгим, — сказал он. Она не видела его глаза в тенях, но ощущала его взгляд, как ладонь. Он видел теперь всю ее кожу.

— Это не конец, — сказала она. Она дрожащими пальцами коснулась пореза на щеке, посмотрела в его глаза, не зная, была ли она жуткой, было ли это важно. Он не двигался. Слабый свет озарял его частями — плечо, живот. Она поняла, что разглядывает его от горла до ног, и он видит, как она делает это. Вася покраснела.

— Ты расскажешь мне свой секрет? — спросил он.

— Какой секрет? — парировала Вася, стараясь сохранить голос ровным. Его ладони были без движения, но взгляд скользил по ее телу. — Я уже сказала. Ты нужен моему народу.

Он покачал головой и посмотрел на нее.

— Нет, есть что — то еще. Что — то на твоем лице каждый раз, когда ты смотришь на меня.

«Как мог, я любил тебя».

— Мои тайны — мои, государь, — резко сказала Вася. — Мы можем унести их в могилу.

Он вскинул бровь.

— Я еще не встречал девицу, настолько близкую своим видом к смерти.

— Нет, — сказала Вася и добавила с дрожью. — Я хотела помыться, и я здесь. Это уже что — то.

Он рассмеялся, поймал его взгляд.

«Он тоже, — подумала Вася. — Тоже боится. Он знает не больше меня, чем это кончится. Но он принес меня сюда, остался. Ранил и исцелил меня. Он помнит и нет».

Она не дала себе потерять смелость. Вася слезла со скамейки и опустилась между его колен. Его кожа не стала теплее от пара. Даже в пропахшей дымом купальне от него пахло сосной и холодной водой. Его лицо не изменилось, но дыхание стало быстрым. Вася поняла, что дрожит. Она снова коснулась его лица.

Он во второй раз поймал ее запястье. Но в этот раз его губы задели шрам на ее ладони.

Они смотрели друг на друга.

Ее мачеха любила пугать ее и Ирину историями о жуткой брачной ночи. Дуня говорила, что это не так.

Казалось, дикость выжигала ее изнутри.

Он провел по ее нижней губе большим пальцем. Она не могла разглядеть выражение его лица.

— Пожалуйста, — сказала она или подумала, и он приблизился и поцеловал ее.

Огонь был углями в печи, но им не нужен был свет. Его кожа была холодной под ее ладонями, ее пот покрыл их обоих. Она дрожала, не знала, что делать с руками. Это было слишком: кожа и дух, голод и ее отчаянное одиночество, а еще поднимающаяся волна чувств между ними.

Может, он ощутил неуверенность за желанием, потому что отпрянул и посмотрел на нее. Было слышно лишь их шумное дыхание.

— Теперь боишься? — прошептал он, усадив вместе с собой на скамью. Вася оказалась на его коленях, его рука обвивала ее талию. Свободная ладонь рисовала холодные узоры на ее коже от уха до плеча, оттуда — к ключице и между ее грудей. Она не могла управлять дыханием.

— Я должна бояться, — сказала Вася резче, чем хотелось, потому что она боялась, но и злилась, ведь едва могла думать, тем более — говорить, пока его ладонь поднималась, а потом направилась по ее спине, легонько обвела ребра, нашла ее грудь и задержалась там. — Я — дева, а ты… — она замолчала.

Ладонь замерла.

— Боишься, что я раню тебя?

— А ты хочешь? — спросила она. Они слышали дрожь в ее голосе. Обнаженная, в его руках, она была уязвимее, чем когда — либо.

Но он тоже боялся. Она ощущала сдержанное напряжение в его руке, видела это в его потемневших глазах.

Они снова смотрели друг на друга.

А потом он улыбнулся, и Вася поняла, что было между ними за страхом и желанием.

Безумная радость.

Его ладонь легла на ее талию. Он снова поцеловал ее. Его ответ был дыханием в ее ухо:

— Нет, я тебе не наврежу, — сказал он.

— Вася, — сказал он в темноте.

Они выбрались в предбанник в конце. Когда он притянул ее на пол, там были одеяла, что пахли зимним лесом. Они уже не могла говорить тогда, но это было не важно. Ей не нужны были слова, чтобы позвать его. Только движение пальцев, жар ее кожи в синяках. Его ладони помнили ее, хоть разум — нет. Это было в его прикосновении, он легонько задевал ее отчасти зажившие раны, это было в его хватке, в его взгляде, пока свечи не догорели.

Она засыпала в темноте, ощущала пульс его тела в себе, хвою на губах.

А потом она резко села.

— Еще…?

— Полночь, — утомленно сказал он. — Да, полночь. Я не дам тебе проиграть.

Его голос изменился. Он произнес ее имя.

Она приподнялась на локте, покраснела.

— Ты вспомнил.

Он молчал.

— Ты выпустил Медведя, чтобы спасти меня. Зачем?

Он все еще молчал.

— Я искала тебя, — сказала она. — Я научилась колдовать. Мне помогла жар — птица, ты не убил меня… хватит так на меня смотреть.

— Я не думал… — начал он, она злилась, чтобы скрыть боль.

Он сел, отодвинулся от нее, его спина была напряжена в полумраке.

— Я хотела этого, — сказала она его спине, пытаясь не думать о том, чему ее учили. Скромности, терпению, ложиться с мужчинами только ради детей, не наслаждаться этим. — Я думала… и ты хотел. А ты… — она не могла сказать это, потому выдавила. — Ты вспомнил. Небольшая цена за это, — но она не казалась маленькой.

Он повернулся, и она увидела его лицо: он будто не верил ей. Вася хотела бы не сидеть голой рядом с ним.

Он сказал:

— Спасибо.

«Спасибо? — слово звучало холодно после часов жара. — Может, ты хотел бы не вспоминать, — подумала она. — Часть тебя была рада тут, ощущала страх и любовь в этом плену», — она не сказала этого.

— Медведь свободен на Руси, — сказала Вася вместо этого. — Он поднял мертвых. Мы должны помочь моему двоюродному брату, моему брату. Я пришла за твоей помощью.

Морозко молчал. Он не отодвинулся, но его взгляд стал далеким, нечитаемым.

Вася добавила с внезапным гневом:

— Ты должен помочь нам. Из — за тебя Медведь на свободе. Не нужно было договариваться с ним. Я сама выбралась из огня.

Он чуть оживился.

— Я думал об этом. Но это того стоило. Когда ты притянула меня в Москву, я знал.

— Знал что?

— Что ты могла быть мостом между людьми и чертями. Не дать нам угаснуть, а людям — забыть. Что мы не обречены, если ты жива, если ты найдешь свою силу. И я не мог никак иначе спасти тебя. Я посчитал, что это стоило риска, что бы ни было потом.

— Ты мог и поверить, что я спасу себя.

— Ты собиралась умереть. Я это видел.

Она вздрогнула.

— Да, — тихо сказала она. — Я хотела умереть. Соловей погиб, умер у меня под руками, и… — она замолчала. — Но мой конь сказал бы, что глупо сдаваться. И я передумала.

Дикая простота ночи пропала из — за бесконечных сложностей. Она не думала, что он оставил свое царство и свободу из — за любви к ней. Часть ее догадывалась, но он был королем скрытого царства, и он не мог принимать такие решения. Он хотел силы ее крови.

Она устала, замерзла, ощущала боль.

Она ощущала себя более одинокой, чем раньше.

А потом разозлилась на себя. От холода можно было спастись, и к черту эту новую неловкость между ними. Она забралась под тяжелые одеяла, отвернулась от него. Он не двигался. Она сжалась в комок, пытаясь согреться одна.

Легкая, как снежинка, ладонь задела ее плечо. Слезы собрались в ее глазах. Вася пыталась сморгнуть их. Это было слишком: его присутствие, холодное и тихое, логичные объяснения. Это плохо вязалось с воспоминанием о страсти.

— Нет, — сказал он. — Не горюй этой ночью, Вася.

— Ты бы не сделал этого, — она не смотрела на него. — Это… — она махнула на купальню и на них. — Если бы ты смог вспомнить, кто я. Ты бы не спас мне жизнь, не будь я… не будь я…

Его ладонь пропала с ее плеча.

— Я пытался тебя отпустить, — сказал он. — Я пытался снова и снова. Потому что каждый раз, когда касался тебя, смотрел на тебя, становился ближе к смертности. Я боялся. Но не мог, — он замолчал, продолжил. — Может, если бы ты не была такой, я бы дал тебе умереть. Но… я слышал твой крик. Сквозь туманы слабости после пожара в Москве я услышал тебя. Я говорил себе, что вел себя логично, что ты — наша последняя надежда. Я так говорил себе. Но я думал о тебе в огне.

Вася повернулась к нему. Он сжал губы, словно сказал больше, чем хотел.

— А теперь? — спросила она.

— Мы здесь, — просто сказал он.

— Прости, — сказала она. — Я не знала, как еще вернуть тебя.

— Другого пути не было. Думаешь, почему мой брат так верил в эту темницу? Он знал, что нет такой сильной связи, что вернет меня к себе. Как и я не знал.

Морозко не звучал счастливо. Вася поняла, что он мог ощущать себя так же, как она: потрясенно. Она протянула руку. Он не смотрел на нее, но сжал ее пальцы.

— Я все еще боюсь, — сказал он. Это была правда, смелая правда. — Я рад, что ты жива. Я рад видеть тебя снова. Но я не знаю, что делать.

— Я тоже боюсь, — сказала она.

Его пальцы нашли ее запястье, кровь прилила к ее коже.

— Ты замерзла?

Да, но…

— Думаю, — отметил он, — мы сможем разделить одни одеяла еще несколько часов.

— Нам нужно идти, — сказала Вася. — У нас много дел, а времени нет.

— Час или три не делают разницы в Полуночи, — сказал Морозко. — Ты сама уже как тень, Вася.

— Будет разница, — сказала она. — Я не могу уснуть тут.

— Можешь, — сказал он. — Я сберегу тебя в Полуночи.

Поспать… Ох, как она устала. Она уже была под одеялами, через миг он лег рядом. Ее дыхание стало быстрым, она сжала кулаки, чтобы не коснуться его.

Они с опаской смотрели друг на друга. Морозко первым пошевелился. Он коснулся ее лица, обвел ее острую челюсть, задел толстый порез от камня. Вася закрыла глаза.

— Я могу исцелить это, — сказал он.

Она кивнула, радуясь, что будет белый шрам, а не алый. Он сжал ладонь чашей, вода потекла на ее щеку, пока она стиснула зубы от боли.

— Расскажи мне, — сказал он.

— Долгая история.

— Уверяю, — сказал он, — я не постарею, пока буду слушать.

Она рассказала. Она начала с мига, когда он оставил ее под снегом в Москве и закончила Пожарой, Владимиром и путем по Полуночи. Она устала к концу, но успокоилась. Она словно распутала немного душу.

Когда она замолчала, он вздохнул.

— Мне жаль, — сказал он. — Соловья. Я мог лишь смотреть.

— И отправил ко мне своего безумного брата, — отметила она. — И фигурку. Я могла справиться без твоего брата, но фигурка… успокоила меня.

— Ты сохранила ее?

— Да, — сказала она. — Это возвращает его, когда я… — она утихла, было еще больно.

Он убрал короткую прядь за ее ухо и молчал.

— Почему ты боишься? — спросила она.

Его ладонь опустилась. Она не думала, что он ответит. Когда он заговорил, это было так тихо, что Вася едва услышала слова:

— Любовь для тех, кто знает горе времени, ведь она идет рука об руку с потерей. Вечность — бремя и пытка. И все же… — он замолчал, вдохнул. — Но как еще назвать этот ужас и эту радость?

В этот раз было сложнее придвинуться к нему. До этого не было сложностей, было радостно. Но теперь эмоции были в воздухе между ними.

Его кожа согрелась рядом с ней, под одеялами. Он был бы человеком, кроме его глаз — древних и встревоженных. Теперь она убрала его волосы со лба — они были жесткими и холодными под ее пальцами. Вася коснулась теплого места за его челюстью, горла, растопырила пальцы на его груди.

Он накрыл ее ладонь своей, обвел ее пальцы, руку, плечо, скользнул ладонью по ее спине к талии, словно хотел изучить ее тело прикосновениями.

Она издала звук. Холодное дыхание задевало ее губы. Она не знала, кто из них двигался, но они оказались близко. Его ладонь нежно скользила по ней. Вася не могла дышать. Теперь они уже не говорили, и она ощущала напряжение в нем, он сжал ее плечо.

Одно дело — дикий чужак. Другое — смотреть в лицо советника — союзника — друга и…

Она запустила пальцы в его волосы.

— Иди сюда, — сказала она. — Нет… ближе.

Он улыбнулся медленно и незнакомо. В нем были искры смеха, которые она никогда не видела.

— Терпение, — прошептал он в ее губы.

Но она не могла терпеть ни мгновения. Она поймала его за плечи и перевернула. Она ощущала силу в теле, видела, как движутся их мышцы в тусклом свете свечей. Она склонилась и выдохнула в его ухо:

— Не приказывай мне.

— Тогда повелевай мной, — прошептал он. Слова наполнили ее, как медовуха.

Ее тело знало, что делать, даже если разум не совсем понимал, и она вобрала его в себя, снежного, холодного, сильного, древнего, но при этом хрупкого. Он произнес ее имя, но она едва слышала, затерявшись. А после этого она сжалась рядом с ним и прошептала:

— Ты больше не один.

— Знаю, — прошептал он. — Как и ты.

И она, наконец, уснула.

18 Верхом на волшебных лошадях

Он выбрался из кучи шкур цвета снега несколько часов спустя. Она не слышала, как он ушел, но ощутила его отсутствие. Еще была полночь. Вася открыла глаза, дрожа, и села. На миг она не поняла, где была. Она вспомнила и вскочила на ноги, испугавшись. Он ушел, пропал в ночи, ей все приснилось…

Она сжала себя. Он ушел бы без слова?

Она не знала. Безумие пропало, остался лишь холод, стыд сковал зубы. Голоса из детства звучали в голове, все обвиняли ее.

Она впилась зубами в нижнюю губу, пошла за одеждой. К черту стыд и тьму. Она повернула голову, и свет вспыхнул на свече в нише. Это никак не утомило ее, словно ее разум смирился с миром, где она могла вызывать огонь.

Она нащупала платье, натянула через голову. Она встала на пороге между комнатами, нерешительная и замерзшая, когда входная дверь открылась.

Свеча озарила его кости, наполнила лицо тенями. Он держал в руках сверток ее мужской одежды. Она уловила голоса и хруст шагов у купальни.

Страх невольно наполнил ее.

— Что происходит снаружи?

Он выглядел раскаянно.

— Думаю, что мы усилили жуткую репутацию купален.

Вася молчала. Она слышала в голове шум толпы в Москве.

Она увидела, как он понял.

— Тогда ты была одна, Вася, — сказал он. — Теперь это не так, — она сжимала дверь между предбанником и комнатой, словно люди могли прийти и утащить ее. — Даже тогда ты вышла из огня.

— Но какой ценой, — сказала она, но страх ослабил хватку на ее горле.

— Деревня не злится, — сказал Морозко. — Они рады. В этой ночи есть сила, — она покраснела. — Хочешь остаться? Мне теперь сложно медлить.

Она замерла. Это, наверное, было как вернуться в место, что когда — то было домом. Как пытаться надеть кожу, что уже была снята.

— Твои земли граничат с землями моей прабабушки? — вдруг спросила Вася.

— Да, — сказал Морозко. — А ты думаешь, откуда на моем столе была клубника, груши и подснежники для тебя?

— Так ты знал историю? — спросила она. — О ведьме и ее дочерях? Ты знал, что Тамара была моей бабушкой?

— Да, — сказал он с опаской. — И, опережу тебя, нет. Я не собирался тебе рассказывать. До ночи бури в Москве, но тогда было поздно. Ведьма была или мертва, или потеряна в Полуночи. Никто не знал, что стало с девочками, и я не помнил ничего о чародее, который магией отдалился от смерти. Я узнал все это позже.

— И ты думал, что я — просто ребенок, инструмент для твоих целей.

— Да, — сказал он. То, что он думал, ощущал или надеялся, было скрыто глубоко и заперто.

«Я уже не ребенок», — сказала бы она, но правда была написана в его взгляде.

— Больше не ври мне, — сказала она вместо этого.

— Не буду.

— Медведь поймет, что ты свободен?

— Нет, — сказал он. — Пока Полуночница не скажет ему.

— Она не будет медлить, — сказала Вася. — Она следит.

В его тишине она слышала невысказанную мысль.

— Расскажи мне, — сказала она.

— Тебе не нужно возвращаться в Москву, — сказал он. — Ты видела достаточно ужаса, причинила достаточно боли. Медведь теперь постарается тебя убить худшим образом, особенно, если узнает, что я вспомнил. Он знает, что я буду горевать.

— Не важно, — сказала она. — Он свободен из — за нас. Его нужно снова сковать.

— Чем? — спросил Морозко. Свеча вспыхнула лиловым огнем. Его глаза были цвета огня, его силуэт таял, пока он не стал ветром и ночью из плоти. Он стряхнул покров силы и сказал. — Я — зима. Думаешь, у меня будут силы летом в Москве?

— Для победы не обязателен холод, — сказала Вася. — Нужно что — то сделать, — она забрала из его рук свои вещи. — Спасибо за это, — добавила она и ушла в комнату переодеться. Она крикнула у порога. — Ты вообще можешь проходить в летний мир, зимний король?

Его голос за ней был неуверенным.

— Не знаю. Может. Ненадолго. Если мы вместе. Кулон разрушен, но…

— Он нам уже не нужен, — закончила она, понимая. Связь между ними — слои страсти, гнева, страха и хрупкой надежды — была сильнее волшебного кристалла.

Она оделась и вернулась к двери. Морозко стоял, где она его оставила.

— Мы можем попасть в Москву, но что дальше? — сказал он. — Если Медведь узнает, что мы идем, он будет рад устроить ловушку, чтобы я беспомощно смотрел, как тебя убивают. Или чтобы ты смотрела, как твоя семья страдает.

— Нам просто нужно быть умнее, — сказала Вася. — Мы навлекли это на Русь, нам ее и спасать.

— Нам нужно вернуться в мои земли, прийти к нему зимой, когда я сильнее. Тогда будет шанс победить.

— Он знает об этом, — ответила Вася. — Так что собирается сделать то, что задумал, летом.

— Это может тебя погубить.

Она покачала головой.

— Может. Но я не брошу семью. Ты пойдешь со мной?

— Я сказал, что ты не одна, Вася, и я был серьезен, — сказал он, но не звучал радостно.

Она выдавила улыбку.

— Ты тоже не один. Давай повторять это, пока кто — то из нас не поверит, — она смогла сказать без дрожи. — Если я выйду, деревня попробует меня убить?

— Нет, — сказал Морозко и улыбнулся. — Но может родиться легенда.

Она покраснела. Он протянул руку, и Вася обхватила ее.

Деревня собралась у купальни. Они отпрянули, когда дверь открылась. Они смотрели на Васю и Морозко, держащихся за руки, растрепанных.

Елена стояла перед толпой плечом к плечу и мужчиной, что пытался спасти ее. Она вздрогнула, когда Морозко повернулся к ней. Он заговорил с Еленой, хоть слышали все:

— Прости, — сказал он.

Она была потрясена, но взяла себя в руки и поклонилась.

— Это было твое право. Но… — она пригляделась. — Ты другой, — прошептала она.

Как Вася увидела, что годы пропали из его глаз, так женщина ощутила их вернувшийся вес.

— Да, — сказал Морозко. — Я был спасен от забвения, — он посмотрел на Васю и сказал так, чтобы слышала вся деревня. — Я любил ее, и проклятие заставило меня забыть. Но она пришла, разрушила проклятие, и теперь я должен идти. Благословляю вас этой зимой.

Шепот удивления, радости. Елена улыбнулась.

— Мы благословлены вдвойне, — сказала она Васе. — Сестра, — в ее руках был подарок: красивый длинный плащ, шкура волка снаружи, зайца — внутри. Она дала его Васе и обняла ее. — Спасибо, — прошептала она. — Благословишь моего первого ребенка?

— Здоровья и долгой жизни, — сказала Вася чуть неловко. — Радости в любви, смелой смерти после долгого времени твоему ребенку.

«Зимняя королева», — говорили они. Это пугало ее. Она пыталась скрывать эмоции.

Морозко стоял рядом с ней, обманчиво спокойный, но она ощущала притяжение между ним и его народом. Его глаза были глубокими и поразительно синими. Может, он даже сейчас хотел вернуться, занять место на празднике, вечно ощущать их веру.

Но, если он и сомневался, он не показывал этого на лице.

Вася была рада, когда все повернулись на звук копыт. Радость озарила десятки лиц. Две лошади перемахнули через ограду, белая и золотая. Они прошли сквозь толпу к ним. Морозко без слов прижался лбом к шее белой кобылицы. Лошадь повернула голову и поймала его за рукав. Боль пронзила Васю при виде этого.

— Я забыл и тебя, — тихо сказал он лошади. — Прости меня.

Белая лошадь толкнула его головой, прижав уши.

«Не знаю, почему мы вас ждали. Было очень темно».

Пожара согласно провела копытом по снегу.

— Ты тоже ждала, — удивилась Вася.

Пожара укусила Васю за руку и топнула.

«Больше ждать не буду».

Вася сказала, потирая новый синяк:

— И я рада тебя видеть.

Морозко удивленно сказал:

— Она никогда не принимала всадника добровольно за все годы жизни.

— И не приняла, — поспешила сказать Вася. — Но помогла мне прийти сюда. Я благодарна, — она почесала бок Пожары. Та невольно прижалась к руке.

«Ты задержалась», — сказала лошадь, чтобы показать, что ей не нравилась ласка. Она топнула снова.

Новый плащ Васи был тяжелым на плечах.

— Прощайте, — сказала она людям. Они смотрели большими от удивления глазами. — Они думают, что видят чудо, — сказала Вася тихо Морозко. — Но так не ощущается.

— И все же, — ответил он, — девушка сама спасла зимнего короля от забвения и увела его и волшебных лошадей. Это чудо зимнего солнцестояния, — Вася улыбалась, а он забрался на спину белой лошади.

Он не успел предложить — если собирался — ей сесть перед ним, она твердо сказала:

— Я пойду. Я пришла сюда на своих ногах, — было бы ужасно сложно идти по глубокому снегу без нужной обуви, но она этого не сказала.

Бледные глаза смотрели на нее. Вася хотела, чтобы он отвернулся. Он видел, что за ее гордостью — она не хотела, чтобы он унес ее на седле — видел ее эмоции. Потрясение от падения Соловья было еще свежим в памяти. И не хотелось уезжать, торжествуя.

— Хорошо, — сказал он, удивил ее, спешившись.

— Не нужно, — сказала она. Две лошади закрывали их из толпы. — Ты же не собираешься уходить из деревни как пастух? Это ниже твоего достоинства.

— Я видел много смертей, — холодно ответил он. — Касался мертвых и отправлял их. Но я никак не запоминал их. Я могу пойти с тобой, потому что ты не можешь ехать рядом со мной на Соловье. Потому что он был храбрым и погиб.

Она не плакала по Соловью. Не успевала. Он снился ей, она просыпалась, крича ему бежать, ощущала тупую боль от его отсутствия. Но не плакала, лишь пролила пару слез, когда чуть не убила духа — гриба. Теперь она ощущала жжение слез. Морозко легонько коснулся пальцем первой, скатившейся к ее челюсти. Слеза замерзла от его прикосновения и упала.

Как — то поход по полночной деревне, пока лошади шагали рядом с ними, напомнил о гибели Соловья так, как не могли потрясения прошлых дней. Когда они миновали забор и ушли в зимний лес, Вася уткнулась лицом в гриву белой лошади и выплеснула все слезы, что копились в ней с той ночи в Москве.

Лошадь терпеливо стояла, дышала теплом на ее ладони, и Морозко тихо ждал, лишь потом коснулся прохладными пальцами ее шеи.

Ее слезы утихли, она покачала головой, вытерла нос и попыталась думать ясно.

— Нам нужно вернуться в Москву, — ее голос был хриплым.

— Как скажешь, — сказал он, все еще не радуясь этому. Но он и не возражал.

«Если мы отправимся в Москву, — неожиданно сказала белая лошадь, — то Васе стоит сесть мне на спину. Я могу донести обоих. Так будет быстрее».

Вася хотела отказаться, но заметила лицо Морозка.

— Она не даст тебе отказаться, — сказал он. — И она права. Ты только утомишь себя ходьбой. Ты должна думать о Москве. Если я буду нас вести, мы прибудем к зиме.

Деревня пропала из виду. Вася забралась на спину лошади, Морозко сел за ней. Белая кобылица была изящнее Соловья, но то, как она двигалась, напоминало… Стараясь не думать о гнедом коне, Вася посмотрела на ладонь Морозко, расслабленно лежащую на его колене, вспомнила его руки на своей коже, его жесткие и холодные волосы на ее груди.

Она поежилась и отогнала воспоминание. Они провели вместе часы в Полночи. Теперь им нужно было перехитрить умного и заклятого врага.

Но… ради отвлечения она заставила себя задать вопрос, ответа на который боялась.

— Чтобы сковать Медведя… я должна принести себя в жертву, как сделал мой отец?

Морозко не сказал сразу нет. Васе стало не по себе. Лошадь мягко шла по снегу, снежинки сыпались с неба. Вася не знала, вызвал ли он этот снегопад от беспокойства, или это было невольно, как биение сердца.

— Ты обещал не врать мне, — сказала Вася.

— И не буду, — сказал Морозко. — Это не просто обмен жизни на его оковы. Твоя жизнь не связана со свободой Медведя. Ты не просто… трофей в нашей войне.

Она ждала.

— Но я дал ему власть над собой, — сказал Морозко, — когда отдал свою свободу. Мы с братом теперь не будет равными в бою, — сухо сообщил он. — Лето — его время. Я не знаю, как связать его, кроме силы свободно отданной жизни или уловки…

Пожара вдруг сказала:

«А как насчет золотой штуки?» — кобылица подобралась близко и слушала их разговор.

Вася моргнула.

— Ты о чем?

Лошадь качнула головой.

«Золотая штука, созданная чародеем! Когда я ее носила, не могла летать. Приходилось его слушаться. Та штука сильная».

Вася и Морозко переглянулись.

— Золотая уздечка Кощея, — медленно сказала Вася. — Если она сковала ее, сможет сковать твоего брата?

— Возможно, — зимний король нахмурился.

— Она была в Москве, — Вася говорила все быстрее от волнения. — В конюшне Дмитрия Ивановича. Я сняла ее с головы Пожары и бросила. В ночь, когда Москва горела. Она еще во дворце? Может, растаяла в огне.

— Она бы не растаяла, — сказал Морозко. — Есть шанс, — она не видела его лица, но его ладонь на его колене сжалась в кулак.

Вася, не думая, склонилась и почесала радостно шею Пожары.

— Спасибо, — сказала она. Лошадь мгновение терпела это, а потом ушла в сторону.