Великосветский прием

VIII МЭРИ-ЛИ, 1980-1982

Остров Мауи в начале лета представлял собой сказочное зрелище. Синева Тихого океана, зелень пальм, теплые красные тона буйно разросшейся бугенвиллеи раскрашивали остров палитрой ярких красок. Перед домом Мариетты цвели гибискусы и пассифлора, зрели бананы, авокадо и манго. С дерева папайи каждый день падало несколько спелых плодов.

Но Мэри-Ли умирала от скуки.

Деревня Хейна и в самом деле была деревней, в полном смысле слова. Она располагалась на восточной оконечности острова. Здесь было от силы две тысячи жителей. Многие виллы принадлежали удалившимся на покой кинозвездам и богатым японцам. Молодежи здесь просто нечего было делать.

Чтобы убить время, Мэри-Ли гуляла по океанскому берегу и часто обнаруживала крошечные незаметные бухточки, словно специально созданные природой для наблюдения за стайками рыб, которые резвились в коралловых зарослях среди вулканических скал. Она уже проглотила все книги из богатейшей коллекции бестселлеров, собранных Мариеттой, и получила от матери разрешение воспользоваться новым компьютером – превосходной современной моделью – чтобы напечатать свой рассказ.

Мариетта Уайлд, сорока шести лет от роду, была желчной и напористой особой. Урожденная Марикита Гуайярдо, появившаяся на свет в трущобном районе Мехико-Сити, она сумела выбиться из уготованной ей нищеты, для начала перебравшись в Штаты и пополнив собой число нелегалов-иностранцев. В возрасте двадцати семи лет она поступила в Калифорнийский университет и сменила имя и фамилию. Теперь можно было заняться поисками человека, который женился бы на ней и тем самым обеспечил ей возможность жить в США на законных основаниях. Незапланированная беременность – Мэри-Ли – вынудила ее на время приостановить эти поиски.

Через три недели после рождения ребенка Мариетта зашла в мясную лавку купить котлет. Сорокапятилетний мясник, увидев ее, лишился покоя, и через месяц они поженились. Получив документы о гражданстве, Мариетта немедленно подала на развод и попыталась передать Мэри-Ли на воспитание мяснику. Последнее ей не удалось.

С той поры Мариетта написала шесть романов, которые мгновенно становились бестселлерами. Она регулярно появлялась на телевидении. Бульварная пресса не уставала описывать ее экстравагантные выходки и громкие судебные процессы. Ее узнавали повсюду. Но только тогда, когда метрдотели самых дорогих ресторанов начали предлагать ей лучшие столики, она почувствовала себя настоящей знаменитостью.

– Что я слышу? Ты написала рассказ? – фыркнула Мариетта, разговаривая с дочерью.

– Ну и что? Я давно пишу. Меня выбрали в редколлегию журнала «Вассар».

– А-а, студенческий журнальчик. Это нельзя считать творчеством.

– Почему же?

– Прежде всего потому, что человек моложе двадцати пяти лет вообще не способен написать ничего путного. Твое косноязычное поколение двух слов связать не может. А к своему текстовому редактору я тебя на пушечный выстрел не подпущу. И так всю периферию для компьютера приходится выписывать из Гонолулу.

– Но я ничего не испорчу. Я умею пользоваться клавиатурой.

– Ты никак опять растолстела? – ядовито спросила Мариетта, меняя тему.

– Растолстела? – Мэри-Ли не поверила своим ушам.

– Да тебя просто разнесло, милая моя. Бедра раздались, ляжки дряблые. Ты что, мало двигаешься?

Мэри-Ли повесила голову. Ее убивали безжалостные придирки матери.

– Да, совсем забыла, – добавила Мариетта. – Мы с Томасом отправляемся на пароходе в Гонолулу. Хотим прошвырнуться по ночным клубам. Ты тут как-нибудь перебьешься, правда? Я бы и тебя с собой взяла, но сама понимаешь: третий – лишний.

– Конечно, – удрученно согласилась Мэри-Ли.

– Нас не будет дня три-четыре. Томас танцует как бог. Наверно, у всех боксеров легкие движения. – Мариетта мечтательно прищурилась. – Наш пароход отплывает в два часа.

– В два? Сегодня? – не поняла Мэри-Ли. Часы только что пробили половину второго.

«Бугатти» Томаса с ревом умчал его и Мариетту в гавань. Мэри-Ли понуро вернулась в опустевший дом на самом берегу океана, который ее мать приобрела на гонорар от романа «Пираты любви».

Мэри-Ли охватило беспокойство. Она бродила из комнаты в комнату. Спальня знаменитой писательницы, залитая тропическим солнцем, напоминала сцену после взрыва в женском магазине. Со всех стульев свисали платья, юбки и блузки. На полу валялось белье. Вокруг корзинки для бумаг громоздились кучи использованных салфеток. На ночном столике лежали две упаковки презервативов и наполовину пустой тюбик вазелина.

Мэри-Ли подняла с пола коралловый браслет, купленный здесь же, на Гаваях. Она надела его на запястье, но цвет показался ей неприятным, вульгарно-розовым. Поблизости обнаружилась пара таких же сережек, слишком миниатюрных и хрупких для ее лица. От нечего делать Мэри-Ли примерила и серьги, но тут же сняла. Бережно опуская украшения Мариетты на откинутую крышку секретера, она заметила маленький блестящий ключик. Наверно, мать забыла его спрятать.

Мэри-Ли охватило жгучее любопытство. Она продолжала метр за метром обследовать комнату, но уже не бесцельно. Не прошло и пяти минут, как она обнаружила картотечный шкафчик, закрепленный в дальнем углу необъятного, размером с целый чулан, стенного шкафа. Сдвинув в сторону вороха шелка, атласа и шифона, Мэри-Ли вставила ключик в скважину, и верхний ящик плавно выдвинулся вперед.

В нем лежали стопки больших плотных конвертов, помеченных рукой Мариетты. Некоторые из них выцвели и пообтрепались от долгого хранения. Мэри-Ли поднесла к глазам тот, что лежал сверху, и прочла надпись:

Дариус К.

Дариус Кеннилли, автор серии популярных брошюр «Диета Дариуса». Десять лет назад он был помолвлен с Мариеттой, но порвал с ней всякие отношения, когда она стала через суд требовать у него деньги – и небезуспешно.

Мэри-Ли открыла конверт и, к своему удивлению, увидела нотариально заверенные документы, повестки в суд, инструкции адвокатов, а также пачку личных писем, написанных убористым мужским почерком. Пробегая их глазами, Мэри-Ли натыкалась то на пылкие признания в любви, то на грязные площадные ругательства.

Она перебрала остальные конверты: совсем тонкие, с двумя-тремя листками, и лопающиеся от бумаг, стянутые резинками. На них знакомым почерком Мариетты были выведены имена забытых друзей, брошенных любовников, родной сестры, с которой она давно враждовала, адвоката по бракоразводным делам (с которым у Мариетты был недолгий роман), нынешних поклонников, собратьев по перу и даже редактора и издателя. Сравнительно тонкий и совсем еще новый конверт был отведен для Томаса Пуэнтеса.

В этом архиве умещалась вся жизнь Мариетты Уайлд. Мэри-Ли торопливо открыла нижний ящик и увидела разрозненные тетради, блокноты, а вперемешку с ними – любительские фотографии, многие из которых были сделаны еще в Латинской Америке. На нескольких цветных снимках Мариетта позировала обнаженной. Неудивительно, что она прятала эти ящички в платяном шкафу!

Это судьба, мелькнуло у Мэри-Ли. Она закрыла за собой дверцы стенного шкафа, пошатываясь, добралась до широкой двуспальной кровати и рухнула на нее, совершенно обессиленная.

На нее лавиной нахлынули воспоминания.

В тот день, когда ей исполнилось восемь лет, она надела нарядное платье и попала в нем под дождик. Мариетта затолкала ее в электросушилку и грозилась включить отжим.

Когда Мэри-Ли было десять лет, Мариетта взяла ее с собой в гости. Рядом с ними возник богатый араб, сын султана. Он принялся расточать похвалы прекрасным медно-золотистым волосам маленькой Мэри-Ли. Мариетта, которая безостановочно опрокидывала в себя рюмку за рюмкой, громко хохотала и предлагала арабу купить ее дочь за пятьдесят тысяч долларов.

Мэри-Ли заставила себя встать и вернуться к потайному шкафчику. Она по одному вынимала конверты и складывала их в аккуратную стопку.

За три дня вполне можно успеть снять копии с каждого листка.

Забежав к себе между лекциями, Александра достала из ячейки почту. Больше всего она обрадовалась письму от Джетты. Тут же распечатав конверт, она на ходу начала читать.

«Наконец-то испытала настоящий о., — писала Джетта. – Мне показалось, что я лечу в бездну. При встрече расскажу подробно. Кажется, я продала душу дьяволу... Но ничуть не жалею! Он, между прочим, помог мне сохранить роль в «Кэньон-Драйв»... Просто не верю своему счастью! Зовут его Нико Провенцо. Я от него без ума! Он такой...»

Дальше Джетта на все лады превозносила своего возлюбленного. Александра поняла, что это тот самый тип, который вышвырнул Джетту за дверь только за то, что она в постели не оправдала его ожиданий. Угораздило же ее с таким связаться, досадливо подумала Александра и не глядя сунула письмо в сумку.

Александра присела на краешек кровати. Она уже давно не находила себе места. «Ласковая женщина» завоевала золотой диск, но специалисты фирмы «Ариста рекордс», словно сговорившись, отвергли одну за другой три следующие песни. «Неплохо, – отвечали они, – но блеска нет».

Сумеет ли она подняться на прежнюю высоту – или первая песня была случайным озарением? Александре казалось, что чем больше она работает, тем дальше отодвигается заветная цель.

С Мэри-Ли тоже творилось неладное. Она, не разгибаясь, корпела над книгами или просиживала ночи напролет за пишущей машинкой, но никогда не показывала Александре своих заметок.

Вдруг из ванной донесся сдавленный стон. Александра вскочила и постучала в дверь:

– Мэри-Ли, это ты? Тебе плохо?

– Да нет, все нормально, – донесся слабый голос.

– Может, помочь?

– Говорю же тебе, все нормально!

Через несколько минут Мэри-Ли появилась из ванной, бледная как смерть и трясущаяся от озноба. На ней не было ничего, кроме лифчика и узких кружевных трусиков. Ее высокая фигура поражала невообразимой худобой.

– Наверно, желудочный вирус, – вяло объяснила она, встретившись взглядом с Александрой. – Пойду прилягу.

– Мэри-Ли, – с тревогой возразила Александра, – никакой это не вирус. Ты специально вызвала рвоту, я знаю. Скажи, зачем ты себя так истязаешь?

– Я слишком толстая.

Александра вытаращила глаза:

– Когда ты в последний раз смотрелась в зеркало? От тебя остались кожа да кости.

– У меня килограммов пять лишних, – упорствовала Мэри-Ли. – Посмотри, живот выпирает.

– Какой живот? О чем ты? Господи, да как тебе в голову могло прийти, что ты толстая? – Тут Александра осеклась. Все ясно, подумала она, ее матери опять неймется. – Послушай, Мэри-Ли, ты очень симпатичная. Просто слов нет. Но боюсь, что у тебя истощение организма. – Она направилась к телефону. – Надо вызвать врача.

– Нет! – в ужасе запротестовала Мэри-Ли. – Ни в коем случае! Я буду есть как следует, вот увидишь. Врача вызывать нельзя: он сразу сообщит ей.

Александра в отчаянии опустилась в кресло.

– Мы же с тобой не чужие, Мэри-Ли. Почему ты от меня таишься?

– Я пишу книгу, – вырвалось у Мэри-Ли.

– Роман?

– Нет, не роман. Биографию. Несанкционированную биографию.

– Чью?

Мэри-Ли собралась с духом:

– Мамину.

– Биографию твоей мамы?!

– Да, причем уже не первый месяц. Приходится беседовать со множеством людей – у нее тьма заклятых врагов. И вдобавок я сама раскопала массу сенсационных материалов. Книга будет называться «Леди Кобра».

Александра потеряла дар речи.

– Зачем ты это затеяла? – спросила она, придя в себя. – Мэри-Ли, опомнись, это безумие. Я понимаю, таким образом ты ей отомстишь, но навлечешь на себя новые беды.

– Ну и пусть! – закричала Мэри-Ли, но тут же взяла себя в руки. – Я, кстати, не собираюсь ей мстить. Это будет... Не знаю, как тебе объяснить... В общем, читателям будет интересно узнать о ней правду. А кто расскажет о Мариетте лучше, чем родная дочь?

– Вот именно: ты смотришь на нее как дочь, а не как биограф. Мэри-Ли, ты играешь с огнем, – убеждала Александра. – Ты же понимаешь: она тебя в порошок сотрет.

– Хуже уже не будет, Александра. Я напишу все как есть, черным по белому, и не вздумай меня отговаривать. Эта книга стала для меня делом всей жизни, пусть даже из-за нее я вылечу из Вассара.

– Остановись, пока не поздно.

– Ни за что не остановлюсь. Я пойду на все. Ты только мне не мешай и не задавай лишних вопросов.

Через час Александра снова ушла на лекции, а Мэри-Ли отперла верхний ящик своего письменного стола и достала рукопись «Леди Кобры». Она взвесила на руке внушительную папку и сама поразилась. Уже семьсот машинописных страниц, а будет еще целых четыре главы.

Она села за машинку, вставила чистый лист и, почти не задумываясь, застучала по клавишам.

«В 1972 году отношения Мариетты с Дариусом Кеннилли окончательно испортились...»

Лету, жаркому и влажному, казалось, не будет конца. Мэри-Ли никуда не уезжала на каникулы. Она замещала ушедшего в отпуск репортера городской газеты «Покипси джорнэл». За чисто символическую плату она писала все, что требовалось: и некрологи, и объявления о помолвках. Лучшим ее материалом стал репортаж о трагической гибели подростка в горах. Мэри-Ли нашла такие проникновенные слова, что даже редактор отдела новостей, прожженный, циничный газетчик, язвительно насмехавшийся над ее скачущими запятыми, на сей раз снизошел до похвалы.

– Недурно, – заметил он. – Можно было бы даже послать на конкурс Ассоциации журналистов. Но для этого ты должна работать у нас в штате. А поскольку ты возвращаешься в свой гнилой Вассар, тебе ничего не светит.

Мэри-Ли в ответ только улыбнулась. Откуда ему было знать, что через год ее имя безо всякого конкурса прогремит по всей стране. Об этом знали только двое: Александра и литературный агент, которому Мэри-Ли отправила рукопись.

Она долго ломала голову, пока не решила, на ком из агентов остановить свой выбор. В конце концов она вспомнила имя человека, которого Мариетта поносила на чем свет стоит и объявляла «отпетым негодяем» и «скользким типом». В глазах Мэри-Ли ругань матери была лучшей рекомендацией; она написала Роберту Ленарду, а тот в ответ попросил незамедлительно выслать рукопись для ознакомления.

Прошло уже больше месяца. От Ленарда не было ни слуху ни духу. Неужели бандероль затерялась? Воображение Мэри-Ли рисовало страшные опасности, подстерегавшие ее драгоценную рукопись – целых 850 страниц, – вплоть до взрыва в грузовом отсеке самолета. Приличной копии у нее не осталось, только черновой вариант, испещренный бесчисленными пометками. Если несчастья не произойдет и рукопись будет благополучно доставлена в Нью-Йорк, то впредь нужно быть более предусмотрительной.

В понедельник, вернувшись из редакции в маленькую квартирку, которую она сняла на лето в Покипси, Мэри-Ли достала из почтового ящика открытку с типографским текстом: «Настоящим подтверждается получение вашего почтового отправления. Рукопись будет рассмотрена в установленные сроки. Благодарим за сотрудничество». Внизу стояла подпись: Роберт Ленард.

Мэри-Ли пробежала глазами открытку прямо в подъезде, не отходя от длинного ряда жестяных почтовых ящиков. Облегчение сменилось разочарованием: это было всего-навсего стандартное уведомление. Значит, ее рукопись будут рассматривать в общем потоке, как любую другую. Неужели Ленард не понял, что у него в руках готовая сенсация – выдержки из личной переписки и дневников Мариетты Уайлд? Где он еще найдет такой материал?!

Поднимаясь по лестнице, Мэри-Ли услышала, что в квартире звонит телефон. Она побежала вверх по ступенькам, на ходу доставая ключ, ворвалась в квартиру и успела схватить трубку после седьмого гудка.

– Я слушаю.

– Это Мэри-Ли Уайлд? – спросил незнакомый голос. Она чуть не упала в обморок от волнения.

– Что?.. Да...

– С вами говорит Бобби Ленард. Я всю ночь не ложился спать – просматривал вашу рукопись. Должен сказать, она на меня произвела впечатление. Я уже созвонился с издательством «Краун»; там проявили большой интерес к вашей работе.

Мэри-Ли не могла в это поверить. Может быть, ее просто разыгрывают?

– Значит, есть какая-то надежда? – слабым голосом переспросила она.

– Да, конечно, – если вы и вправду родная дочь Мариетты Уайлд и если вы согласны на проведение рекламной кампании. Скажите, вы готовы отправиться в поездку по стране, выступать по телевидению и радио, давать интервью и так далее?

Мэри-Ли до боли сжала телефонную трубку. Этого следовало ожидать. Теперь надо принимать решение.

– Что вы на это скажете? – торопил агент.

– Я... согласна на проведение рекламной кампании. Да, – прошептала Мэри-Ли. – И я на самом деле родная дочь Мариетты. К рукописи приложены фотографии.

– Не могли бы вы приехать в Нью-Йорк в ближайший четверг? Я отложу все дела, и мы обсудим рукопись постранично. А потом подпишем договор.

Впереди вырисовывалась панорама Манхэттена. Над Ист-ривер в тумане маячили железобетонные громады, башни из стекла и стали, тонкие шпили. Мэри-Ли оробела.

Она съежилась на заднем сиденье нью-йоркского такси. Ее бросало из стороны в сторону, когда самоуверенный таксист маневрировал в плотном потоке уличного движения.

Неужели это не сон?

Такси остановилось на Пятой авеню, у здания агентства. Мэри-Ли поспешно расплатилась и выскочила из машины.

В тесном вестибюле она остановилась, чтобы перевести дыхание. Ее колотила нервная дрожь. Зачем только она устроила всю эту заваруху?! Александра была права: теперь не оберешься бед. Мать от нее мокрого места не оставит. Эта затея сейчас казалась ей чудовищной ошибкой.

С утра у Мэри-Ли во рту не было ничего, кроме нескольких долек грейпфрута, но ее тошнило, словно она объелась. Она уже была готова повернуться и уйти, чтобы никогда не видеть Ленарда и не вспоминать об этой злополучной книге.

– Что с вами, миленькая? – спросила какая-то полная женщина, останавливаясь рядом. У нее была горделивая осанка и кожа цвета крепкого кофе; в руках она держала бумажный пакет.

Мэри-Ли вздрогнула. Но в глазах женщины было столько неподдельного участия, что она нашла в себе силы выдавить:

– Я... Мне... У меня назначена встреча с мистером Ленардом.

– Зачем же так паниковать? – улыбнулась женщина. – Вы попробуйте себе представить, что он стоит перед вами в одних драных носках, а из прорех пальцы торчат.

Мэри-Ли невольно прыснула.

– Да-да, кого боишься, того надо вообразить нагишом. Действует безотказно, – добавила женщина. – Меня зовут Рэйчел, я референт мистера Ленарда. У нас как раз обед кончается. Пойдемте-ка наверх, я приготовлю кофе. И, кстати, бутерброд с сыром вам тоже не повредит. Куда это годится: все ребрышки можно пересчитать.

Минут через десять Мэри-Ли пришла в себя. Когда ее пригласили в кабинет литературного агента, она испытала не более чем легкое волнение.

– Рад познакомиться с вами, мисс Бестселлер. – «Отпетый негодяй» и «скользкий тип» поднялся ей навстречу. Вся поверхность его письменного стола была завалена письмами, рукописями, контрактами и прочими бумагами.

– Здравствуйте, – тихо сказала Мэри-Ли. Он внимательно смотрел на нее.

– Садитесь, прошу вас. Это только кажется, что здесь все вверх дном. На самом деле я ужасный педант. У меня каждой бумажке отведено свое место. Кстати, если пожелаете, могу продать вам Бруклинский мост. Уступлю за полсотни долларов – только для вас.

Мэри-Ли сразу почувствовала себя непринужденно. Бобби Ленард был совсем не похож на сурового литературного агента. Он скорее напоминал спортивного комментатора или тренера. Ему было лет пятьдесят с небольшим; в темных волосах блестела седина; высокая крепкая фигура выдавала бывшего атлета. В жестах и голосе сквозило жизнелюбие. На нем были джинсы и твидовый пиджак спортивного покроя.

– Садитесь, – повторил он. – Ох, прошу прощения, все стулья заняты. Сейчас что-нибудь переложим.

На папках с рукописями мелькали громкие имена: Роберт Ладлэм, Джон Д. Макдоналд и другие, не менее знаменитые. Мэри-Ли затаила дыхание, впервые ощутив свою причастность к настоящей беллетристике.

Она села и осмотрелась. Кабинет, вопреки ее ожиданиям, оказался невероятно тесным. Правда, на полу лежал дорогой ковер, а по стенам были развешаны фотографии литературных гениев и памятные сувениры.

– Итак, – начал Ленард, – вы и есть автор захватывающей и ядовитой книги «Леди Кобра»?

– Да...

– Вы написали ее самостоятельно?

– Ну конечно!

– Без всякой посторонней помощи?

– Естественно! – Мэри-Ли прикусила губу, но тут же взяла себя в руки. – Я понимаю, что моя молодость мешает в это поверить. Однако я уже два года пишу для студенческого журнала, а сейчас меня пригласили в «Покипси джорнэл». Так что эта книга – отнюдь не первая проба пера. Сколько себя помню, я всегда что-то писала. Это мое призвание. Если вы поможете мне с публикацией, я на этом не остановлюсь, вот увидите. Буду писать книгу за книгой.

– Книгу за книгой? Замечательно! Обожаю плодовитых авторов. – В улыбке Ленарда не было ни тени иронии. – Ну, хорошо, Мэри-Ли, теперь приступим к делу. Я хочу отметить ваши сильные и слабые стороны. Вы свободно владеете словом, почти как Леон Урис. У вас своеобразный стиль. Кроме того, вашей работе присуща... дерзость в сочетании с изяществом. Это динамит, девочка моя, и ваше счастье, что он попал в хорошие руки, то бишь ко мне.

– О-о, – только и смогла протянуть Мэри-Ли. Ее окрылила эта высокая оценка.

– С другой стороны, недостатков у вашей книги тоже хватает, – продолжал агент. – Собственно поэтому я и попросил вас прилететь в Нью-Йорк, Мэри-Ли. Организация материала оставляет желать лучшего. Текст рыхловат. Вы перескакиваете с одного на другое, постоянно дергаете читателя, тасуете города и даты. При чтении возникает неразбериха. Первая глава слишком затянута, да и некоторые другие части без всякого ущерба можно сократить. В общем и целом необходимо выкинуть по меньшей мере двадцать тысяч слов.

– Двадцать тысяч слов? – Мэри-Ли решила, что ослышалась. – Но ведь это больше ста страниц!

– Это как минимум. От балласта и «воды» надо безжалостно избавляться. В этом нет никакой трагедии. Где-то уйдет одно слово, где-то фраза, где-то целый абзац, а то и глава. Да вы не отчаивайтесь, – подбодрил он Мэри-Ли. – Все авторы вносят исправления в текст. Разве вы об этом не слышали? Когда мы вашу книгу как следует причешем, из нее получится просто конфетка.

Мэри-Ли не сводила с него затравленного взгляда. Как же так: сначала он рассыпался в похвалах, а потом камня на камне не оставил от книги, будто в ней только и есть, что балласт и «вода». Она оттачивала каждое слово, каждую фразу. Как же можно взять и выкинуть больше ста страниц? Так недолго выхолостить самую суть.

Едва сдерживая слезы, Мэри-Ли поднялась, чтобы немедленно уйти. Сейчас она возьмет такси и поедет прямиком в аэропорт...

Но Ленард, казалось, не замечал ни ее отчаяния, ни приготовлений к бегству.

– Что за чертовщина, – бормотал он, роясь в куче бумаг, – куда запропастился синий карандаш?

Мэри-Ли остановилась в нерешительности.

– Садитесь поближе, – деловито приказал агент, – я покажу, что от вас требуется.

– Но... я считала, что на это есть редактор...

– Юная леди, самый прекрасный алмаз не будет играть, если он не отшлифован и не огранен. Если наш с вами алмаз не заиграет, так в его сторону никто и не посмотрит.

Ленард не оставил ей выбора, отрезав все пути к отступлению. Это был профессионал высшей марки. Он так убедительно разъяснял ей свои критические замечания, что вскоре Мэри-Ли забыла все обиды и с головой погрузилась в работу. Теперь она и сама видела, что многие эпизоды предваряются слишком длинными вступлениями, а описания перегружены совершенно лишними эпитетами.

– Долой! Долой! Долой! – торжествующе восклицал Ленард, единым росчерком расправляясь с целой страницей. – Получается просто блеск: чисто, стройно, компактно. Критики будут от вас без ума, юная леди: ваши алмазы заиграют всеми гранями.

К половине седьмого оба были в полном изнеможении. Ленард повел Мэри-Ли в соседний бар и, не спрашивая, заказал ей двойную порцию «кровавой Мэри».

– Когда вернетесь домой, не старайтесь все исправить одним махом, – посоветовал агент. – Просмотрите, не торопясь, страницу за страницей и внесите все изменения, о которых мы договорились. Даю вам на это четыре недели. Я собираюсь выставить вашу рукопись на издательский аукцион. Люди из «Крауна» не будут мелочиться... им только нужно взглянуть на окончательный вариант, чтобы решить, сколько следует вам предложить.

Мэри-Ли отпила глоток острого прохладного коктейля. Она почти ничего не ела и теперь почувствовала, как у нее обмякли мышцы, и все поплыло перед глазами.

Пока Ленард объяснял ей, как проходит издательский аукцион, Мэри-Ли оглядывалась вокруг. За соседним столиком она заметила молодого человека, который не сводил с нее глаз. Светловолосый, плотного телосложения, в очках, он был похож на инженера-программиста. Их взгляды встретились, и, к ужасу Мэри-Ли, незнакомец ей подмигнул.

Она залилась краской, сжала свой бокал и уставилась в пол.

– ...так что страсти иногда накаляются, – продолжал Ленард, как ни в чем не бывало. – Если предложений окажется достаточно много, цена вполне может подскочить до шестизначной суммы. Кстати, на прошлой неделе я выставлял одну рукопись, за которую предложили даже семизначную цифру.

Мэри-Ли снова обратилась в слух:

– Вы хотите сказать... миллион долларов?

Ленард развел руками:

– За вашу книгу, разумеется, столько не дадут. Обещать ничего не могу. Скажу лишь одно: когда дело доходит до денег, я сражаюсь как тигр. Поэтому чуть ли не во всех издательствах я нажил себе врагов.

Через несколько минут агент извинился и сказал, что ему нужно возвращаться на работу. Мэри-Ли задержалась в баре и заказала еще одну «кровавую Мэри».

Она погрузилась в эйфорию. До начала занятий оставался еще месяц. Она решила уволиться из газеты и целиком сосредоточиться на доработке книги.

– У вас прелестная косичка, – прошептал чей-то голос над ее ухом. – Мне очень нравится.

Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял тот самый молодой человек. В его глазах она безошибочно прочла совершенно определенный интерес.

Случайное знакомство в баре. И она, и ее подруги всегда считали, что это банально и пошло. В других обстоятельствах она бы пробормотала что-нибудь невразумительное, а потом удалилась в женский туалет, чтобы избежать дальнейших разговоров.

Но сегодня Мэри-Ли была в ударе.

– О, благодарю вас! – откликнулась она тоном светской львицы и улыбнулась так, как это делала Мариетта, когда ей нужно было кого-то очаровать.

– Разрешите? – спросил он, присаживаясь рядом с ней. – Вы манекенщица? Это сразу видно.

Минут через двадцать у нее не осталось ни малейшего сомнения: он хотел с ней переспать. Впервые ею заинтересовался мужчина. Вот что значит написать книгу: это многократно прибавляет женского обаяния и уверенности в себе, решила Мэри-Ли. Она смело посмотрела ему в глаза и облизала губы кончиком языка.

Он взял ее за руку. У него были сильные теплые пальцы.

– Где ты живешь? – нетерпеливо спросил он.

– В другом городе. А здесь я сняла номер в гостинице...

– Едем туда. – Он потянул ее за руку и на ходу бросил на стойку деньги.

В такси он сжал ее в объятиях. Мэри-Ли на какое-то мгновение пришла в ужас. Новый знакомый начал жадно целовать ее, раздвигая ей губы языком. Мэри-Ли почувствовала запах пива. И запах мужского тела. Это было совершенно новое, неизведанное впечатление.

Они оторвались друг от друга и засмеялись. Мэри-Ли больше не хотела ни о чем думать.

Таксист бесстрастно гнал машину по улицам. Теперь объятия походили скорее на борьбу, чем на ласку. В промежутках между поцелуями каждый нетерпеливо обшаривал руками тело другого, насколько позволяла одежда. Оба стонали от желания, не в силах сдерживаться.

Такси остановилось. Они обняли друг друга за плечи и вбежали в вестибюль гостиницы, громко хохоча и не замечая неодобрительных взглядов. В лифте Мэри-Ли нажала кнопку тридцать шестого этажа. Ее спутник задрал ей юбку.

– Я хочу прямо здесь, – жарко прошептал он, стягивая с нее трусы. – Расставь ноги.

Мэри-Ли прижималась к нему, чувствуя, будто несется вниз с американских гор и не может остановиться.

– Согни коленки, – задыхался он, – присядь, вот так.

Мэри-Ли подалась вперед, чтобы ему было удобнее. Она не отдавала себе отчета в том, что происходит, и лишь импульсивно двигалась в такт его толчкам.

Не прошло и минуты, как Мэри-Ли почувствовала, что по ее голым ногам стекают густые струйки. У нее осталось смутное ощущение травмы. Она поймала себя на том, что не знает даже имени своего первого мужчины и больше никогда его не увидит. Кто угодно мог их застукать в этом лифте. Завтра она будет сама себе противна.

Но сейчас это не имело никакого значения. До завтра еще надо было дожить.

Он стоял перед ней на коленях и касался ее губами и языком, становясь все настойчивее. Мэри-Ли застонала и негромко вскрикнула. Его руки тянули ее вниз, на пол. Последним усилием воли она нажала на кнопку «стоп», и лифт остановился между этажами.

Когда он овладел ею во второй раз, из ее груди снова вырвался крик. Ей было хорошо, так хорошо! Она больше не беспокоилась о том, что их могут увидеть. Ощущение риска и опасности только усиливало любовный экстаз.

Через месяц Мэри-Ли узнала, что издательство «Краун» купило права на ее книгу. Аванс составил двести восемьдесят тысяч долларов. Бобби Ленард сказал, что на его памяти произведение начинающего автора ни разу не приносило таких астрономических гонораров.

Получив первую выплату – чек на одну треть от общей суммы аванса – Мэри-Ли вернулась в Покипси и открыла личный счет в банке. После этого она отправилась на распродажу подержанных автомобилей и купила себе «камаро» выпуска 1980 года, машину спортивного типа с пробегом всего в десять тысяч миль.

В тот же день Мэри-Ли зашла в бар неподалеку от редакции «Покипси джорнэл», где обычно собирались репортеры и рекламные агенты. Она заказала «кровавую Мэри» – с недавних пор водка с томатным соком стала ее любимым напитком.

– Эй, привет, путешественница! – К ней проталкивался Говард Бойкин, редактор отдела новостей.

В свои тридцать два года Бойкин был начисто лишен сантиментов и всем своим видом показывал, что устал от жизни. Репортеры побаивались его злого языка.

– Что новенького? – небрежно спросил он. – Свой опус пока не пристроила?

– Ну почему же...

– Что я слышу? Нет, кроме шуток: ты его кому-то сбагрила? Сдохнуть можно!

– Да, представь себе! – Мэри-Ли рассказала Бойкину, как издатели ухватились за ее рукопись.

Бойкин от удовольствия хлопал в ладоши и оглушительно хохотал.

– Просто не верится! Значит, книжка пошла в печать. Кстати, кто тебе дал боевое крещение? Я! Что ты теперь собираешься делать? Вассар, наверно, бросишь? Будешь печататься? С таким багажом за плечами ты вполне можешь претендовать на место в какой-нибудь солидной газете. У меня, между прочим, есть знакомая в «Нью-Йорк дейли ньюс». Позвони ей, сошлись на меня, договорись о встрече. Покажешь ей свои материалы, которые мы публиковали в «Покипси джорнэл», и в первую очередь тот репортаж о трагедии в горах. Захвати пару глав из книги. Вот увидишь, она заинтересуется. Черт возьми, – вдруг погрустнел он, перебивая сам себя, – молодежь прямо на пятки наступает.

Предложение Бойкина было столь неожиданным, что Мэри-Ли чуть не поперхнулась. Говард допивал уже пятую кружку пива и постепенно придвигался все ближе и ближе.

Когда он начал поглаживать ей руку, Мэри-Ли в ужасе сообразила, что он имеет на нее виды. Она стала нервно отодвигаться назад. Ей вспомнилась безумная ночь в Нью-Йорке – но то была случайность, да к тому же Говард Бойкин не вызывал у нее никаких эмоций.

– Извини, – пробормотала она и поднялась из-за стола.

– Постой, ты куда?

Но она уже быстро шагала к стоянке.

Мэри-Ли ехала, куда глаза глядят, наслаждаясь послушной машиной. Уже сгустились сумерки. Справа показалась придорожная гостиница. Мэри-Ли вспомнила, что надо бы, наконец, поесть и отдохнуть. Хорошо бы заказать салат. И, возможно, еще одну «кровавую Мэри».

В баре было всего несколько человек, по виду – бизнесменов. Они сидели в разных концах зала и потягивали коктейли.

– Добрый вечер, – один из них подсел к Мэри-Ли. – Вы тоже застряли на задворках цивилизованного мира? Или вы здесь живете? Не похоже.

– Нет, я живу не здесь, – прищурилась Мэри-Ли, делая первый глоток. Она вдруг почувствовала себя хозяйкой положения. На прошлой неделе ей вручили такую сумму за которую этому парню пришлось бы вкалывать лет пять, не разгибая спины.

Как и тот случайный знакомый в Нью-Йорке, этот чем-то привлек ее. Она уже чувствовала свою власть над ним.

– Вы очень красивы, – улыбался он. – У вас такие волосы... Если расплести косу, они, наверно, рассыплются по всей спине. Могу себе представить, какое это великолепное зрелище.

Да, ей достаточно было поманить его пальцем.

Время летело как стрела. Мэри-Ли никогда бы не подумала, что ее жизнь может сделать такой крутой поворот. Воодушевленная беседой с Говардом Бойкином, она, оказавшись в Нью-Йорке, первым делом позвонила Леоне Харди, редактору отдела искусства и досуга «Нью-Йорк дейли ньюс».

Харди дала согласие на встречу и попросила принести вырезки из «Покипси джорнэл», а также первые две главы «Леди Кобры».

– Очень выразительно, – изрекла она, ознакомившись с публикациями Мэри-Ли. – Я бы сказала, весьма неожиданный ракурс. Думаю, мы найдем для вас вакансию. Загвоздка только в одном: сможете ли вы продолжать работу, когда «Леди Кобра» выйдет из печати?

– Я возьму отпуск за свой счет, – пообещала Мэри-Ли. – Мне сказали, что рекламные разъезды займут примерно месяц. После этого буду целиком и полностью в распоряжении редакции. От очередного отпуска я откажусь. Отпуск мне вообще не нужен.

– М-м-м... А как же Вассар? Собираетесь отчисляться?

– Я переведусь в Нью-йоркский университет и здесь буду писать диплом, – мгновенно нашлась Мэри-Ли. – По ночам.

– Ну-ну. Чтобы только не во вред делу. Кстати, должна предупредить: для начала вам предложат самую низкую ставку и самую неблагодарную работу.

– Я согласна, – с готовностью выпалила Мэри-Ли. Леона Харди улыбнулась:

– Не радуйтесь раньше времени, голубушка. Мы вас так загрузим, что вы взвоете.

Она получила работу. Не где-нибудь, а в «Нью-Йорк дейли ньюс» – в газете с полуторамиллионным тиражом!

Выходя из здания редакции, Мэри-Ли все еще дрожала от волнения. Ноги сами собой понесли ее в бар. Злачные места приобрели для нее особый тайный смысл.

Покорение высот. Покорение мужчин. Теперь для нее одно неразрывно связывалось с другим.

И снова это был бар, где собирались газетчики. Невыспавшиеся, без пиджаков, они неизменно заказывали двойные порции спиртного и краем глаза следили за большим телевизионным экраном, на котором беспрерывно мелькали спортивные программы. Мэри-Ли устроилась за стойкой, как можно дальше от телевизора.

Молодой человек, сидевший на некотором расстоянии от нее, рассеянно обводил глазами зал. Он задержал взгляд на Мэри-Ли. Она одарила его лукавой улыбкой. Тогда он схватил свой стакан и быстро пересел на свободный высокий стул рядом с ней.

– Вы манекенщица? – спросил он.

Мариетта Уайлд ворвалась как ураган в тесную квартирку Мэри-Ли, размахивая новеньким экземпляром «Леди Кобры». На суперобложке поблескивала золотистая змеиная кожа, а на ее фоне красовалась фотография Мариетты.

– Я до последнего момента не верила! – визжала она. – Когда Эл Цукерман прислал мне эту книжонку, я не поверила своим глазам! Я до сих пор не могу поверить!

На Мариетте был дорогой костюм цвета спелой сливы и темно-бордовый шарф. Эти оттенки вполне соответствовали цвету ее лица, налившегося яростью.

Мэри-Ли давно знала, что этой встречи не миновать. Она умирала от страха. По ночам ее прошибал холодный пот. Но почему-то сейчас, когда настало, казалось бы, самое страшное, она почувствовала прилив непонятного куража.

– Но я это написала, мама!

– Конечно, ты, идиотка паршивая, кто же еще! Мерзавка, тупица, бездарь! – Мариетта выбросила вперед руку и сшибла две вазы. По комнате разлетелись осколки стекла.

Мэри-Ли отступила на шаг назад.

– Я даже рада, что написала эту книгу, – твердо сказала она.

– Ты рада? – прошипела Мариетта. – Да ты соображаешь, что ты наделала? Ты рылась в моем архиве, ты читала чужие письма. Ты даже не побрезговала сунуть нос в мои дневники!

– Допустим.

Кровь отхлынула от лица Мариетты.

– И это все, что ты можешь мне сказать? «Допустим»? Это неслыханно! Ты запустила свои грязные руки в мои документы, да еще сняла копии! А тебе известно, что на это есть закон?

– Я советовалась с...

– Ты у меня пойдешь под суд! Я с тебя шкуру спущу! Оставлю без гроша и тебя, и твоего жулика-издателя. Вас затаскают по судам! Вы у меня света белого не взвидите!

– Если материалы подлинные, никакой суд тебе не поможет, – ответила Мэри-Ли. – Поскольку ты развратничала и скандалила на глазах у всего света, тебе лучше не заикаться о вторжении в личную жизнь. Я знаю, что говорю, – меня консультировали юристы в издательстве.

– Что-о-о?

– Книга-то вывела тебя на чистую воду, не так ли, дорогая мамочка? Я проверила каждый факт, каждое словечко. Открою тебе маленький секрет. Я опубликовала далеко не все. Кое-что осталось в запасе. Например, тот случай, когда ты загнала меня в электросушилку – мне было тогда восемь лет – и продержала там три часа, захлопнув дверцу. Я чудом не задохнулась.

– Ах ты...

– Вот на это действительно есть закон: статья называется «жестокое обращение с детьми». Вот о чем тебе следует задуматься, мамочка. Если тебе взбредет в голову обратиться в суд, я тут же подам встречный иск – и, не сомневайся, выиграю. Тебе всю жизнь будет не расплатиться. Славы тебе это не прибавит, сама понимаешь.

У Мариетты вырвался сдавленный стон. Мэри-Ли продолжала:

– Помнишь горничную-мексиканку, которая тогда у тебя служила? Ее звали Мария Торрес. Она свидетельница. Ей все известно. Она готова дать против тебя показания.

– Ах ты негодяйка! – задохнулась Мариетта в бессильном гневе. – Уродина, свинья! Да-да, настоящая свинья... Я даже хотела сделать тебе пластическую операцию, но хирург сказал, что такую морду только могила исправит.

Мэри-Ли торжествующе смотрела на мать. В каком-то смысле эта безобразная сцена показала, что книга достигла своей цели. Мариетта за все получила сполна, а Мэри-Ли обрела свободу – свободу от этой страшной женщины, которая по необъяснимой прихоти судьбы произвела ее на свет.

Мариетта продолжала бушевать, поливая грязью свою дочь буквально за все: от внешности до скрытного характера, от вероломства до детских прегрешений, вроде ночного недержания в возрасте семи лет.

– Думаешь, ты докопалась до всего, да? Все гадости выставила напоказ?

– По мере своих способностей, мамочка.

– Да откуда у тебя способности?! Тебе, милашка, неведомо самое главное: то, что связано с твоим родным отцом.

– Ты сама не знаешь, кто мой отец. Им мог быть любой из преподавателей Калифорнийского университета, но кто именно – ты понятия не имеешь.

– Напрасно ты так думаешь. – В глазах Мариетты блеснул злобный огонек. – Я нарочно скрыла истину. Посмотрим, что ты теперь запоешь. Его звали Уолтер Юрген, он читал нам философию. А знаешь, от чего он умер? От болезни Хантингтона.

– Ну и что?

– Ты, видно, не понимаешь, дорогуша, что такое болезнь Хантингтона. Она делает из человека развалину, а передается исключительно наследственным путем. Ты, как пить дать, носишь ее в себе, и она ждет своего часа. Вот так-то. – Мариетта мстительно улыбалась, не скрывая своего торжества. – Поэтому ты мне всегда была противна, я тебя никогда не любила. Я знала, что в тебе сидит гадкая зараза, с которой ты протянешь от силы годков до тридцати. Так что ждать осталось – сколько там? – лет десять, не более.

Болезнь Хантингтона. Мэри-Ли застыла, словно пораженная громом, а Мариетта презрительно швырнула книгу на пол, гордо прошествовала к выходу и хлопнула дверью.

Силы покинули Мэри-Ли. Она рухнула на кушетку, сотрясаясь от рыданий. Можно было ожидать чего угодно, но когда мать призналась, что всю жизнь ее ненавидела, Мэри-Ли не выдержала.

Она совершила ошибку, чудовищную ошибку. Зачем было издавать «Леди Кобру»? Мэри-Ли не освободилась от пут. Наоборот, Мариетта получила над ней новую власть: ей как никому другому было известно, куда надо бить, чтобы сделать побольнее, и теперь она не остановится ни перед чем.

Мать ее не любит.

Не любила и никогда не будет любить.

Да еще эта болезнь, которая калечит и убивает.

От слабости держась за стену, Мэри-Ли с трудом поднялась и побрела в ванную. Ноги подогнулись, и она упала на колени, горько плача, как плачут заброшенные дети.

Мэри-Ли открыла глаза и огляделась. За окном уже было темно. В квартире горела одна-единственная тусклая лампа. Посреди комнаты поблескивали осколки стекла, а поверх них валялся экземпляр «Леди Кобры».

Протянув руку, Мэри-Ли подняла книгу и бережно разгладила порванную суперобложку, с которой смотрело эффектное, запоминающееся, хищное лицо Мариетты.

Она начала перелистывать страницы, выхватывая глазами отдельные фразы. Первые две главы были посвящены юности Мариетты. Мэри-Ли перечла их полностью. Она не включила в книгу имена соблазненных Мариеттой университетских преподавателей, чтобы грехи молодости не сломали их нынешнюю жизнь и карьеру. Но черновые записи хранили каждую мелочь.

Мэри-Ли поднялась на ноги, достала старую шкатулку, в которой держала черновики, и принялась лихорадочно перерывать бумаги. Наконец она нашла то, что искала: имена трех преподавателей Калифорнийского университета, с которыми Мариетта (тогда ее звали Марикита Гуайярдо) вступала в интимные отношения.

Мэри-Ли сняла трубку и набрала номер справочной службы.

Из динамиков неслась заводная и страстная песня Майкла Джексона.

Бар, прокуренный и тесный, был похож на сотни таких же недорогих баров в деловом квартале Нью-Йорка. Толпы посетителей, забегающих сюда поодиночке, с трудом умещались на небольшом пятачке.

Мэри-Ли протиснулась к стойке и заказала коктейль. Чтобы скрыть следы слез, она перед выходом из дому сделала себе холодный компресс с травяным экстрактом. Затем она заплела волосы в две косы и уложила их венком вокруг головы. На ней был модный комбинезон изумрудного цвета и подходящий по тону пиджак. Казалось, она сошла с обложки журнала «Вог».

Она чувствовала себя измочаленной, но последние новости придали ей сил. Телефонный разговор с Калифорнией принес неожиданные результаты. Уолтер Юрген вовсе не умер от болезни Хантингтона. Он в добром здравии работал в университете до самой пенсии, а с прошлого года целиком посвятил себя работе над учебником. Отцовство – не исключено. Но маловероятно, иначе его вряд ли оставили бы в неведении.

Мариетта солгала. Болезнь Хантингтона оказалась чистейшей выдумкой, но материнская ненависть удручала Мэри-Ли. Наверно, у Мариетты просто отсутствовал родительский инстинкт – так сказать, врожденный порок душевного развития.

Эта мысль не то чтобы успокоила Мэри-Ли, но как-то примирила ее с действительностью. Отныне надо считать Мариетту неизбежным злом, стихийным бедствием... как смерч или ураган, который обрушивается на всех сразу и не направлен против одного человека. Буря есть буря.

Сбоку от нее возник незнакомый молодой человек.

– Терпеть не могу толчею, а вы? Я сюда зашел только для того, чтобы передать приятелю документы, а его до сих пор нет.

Мэри-Ли взглянула на него с интересом. Ему на лоб спадала прядь темно-русых волос. Крепкое телосложение говорило о регулярных занятиях спортом. Костюм-тройка безукоризненного покроя сидел как влитой.

– Понимаю, – иронично заметила Мэри-Ли. – Бар – самое удобное место для передачи документов, особенно если в непосредственной близости находятся хорошенькие женщины.

– Должен признаться, здешняя обстановка начинает мне нравиться, и больше всего то, что находится в непосредственной близости.

Они перебросились несколькими шутливыми фразами, и Мэри-Ли почувствовала знакомое возбуждение. Но собеседник, похоже, зарабатывал больше, чем она, и это охлаждало ее пыл. Однако от него исходило редкостное обаяние. Когда он улыбался, на левой щеке появлялась трогательная ямочка, и Мэри-Ли поймала себя на том, что хочет до нее дотронуться.

– Меня зовут Джейк Скотт, – представился он. – Полностью – Джон Эллисон Скотт. Я работаю в рекламном агентстве «Уолтер Томпсон» – это здесь, за углом. А вы? Ваше лицо мне знакомо. Могу поклясться, где-то я вас видел. Причем совсем недавно.

Мэри-Ли вспыхнула. Обычно ее случайные знакомые предпочитали сохранять анонимность.

– Вряд ли вы меня раньше видели.

– Нет, я уверен. – Он внимательно изучал ее лицо. – Вас можно принять за манекенщицу, но это обманчивое впечатление: вы лишены самолюбования. Значит, что-то другое... Странно, что я не могу вспомнить: у меня хорошая память на лица... А, вот оно: телевизор! – воскликнул он, щелкнув пальцами. – Я вас видел на телеэкране.

– Нет.

– Точно! В программе «Доброе утро, Америка». Теперь я уверен. Вас зовут Мэри-Ли Уайлд, вы написали книгу о своей матери.

Мэри-Ли сникла. Она оттолкнула от себя стакан и извинилась, поднимаясь со стула, но не смогла протиснуться к выходу сквозь плотную толпу.

– Я проявил бестактность? – Джейк снова оказался рядом. – Послушайте, если вы хотите уйти, пропустите меня вперед, я буду прокладывать дорогу. Но это вас ни к чему не обяжет. Если не захотите со мной разговаривать, мы просто разойдемся в разные стороны.

– Прошу вас... разрешите... – забормотала она.

Он начал пробиваться сквозь толпу, и Мэри-Ли после некоторых колебаний последовала за ним. Через пару минут они уже стояли на тротуаре.

– Вот черт, – досадливо сказала Мэри-Ли. – Терпеть не могу, когда в Нью-Йорке дождь. Тем более в марте.

– Куда вы сейчас направляетесь? – поинтересовался Джейк.

– Слушайте... спасибо, что помогли мне выбраться на улицу. Я сейчас поймаю такси и поеду домой.

– Под дождем? Я этого не допущу. Сейчас я позвоню и вызову лимузин.

– Лимузин?

Он усмехнулся.

– А почему бы и нет? Для прекрасной дамы, да к тому же известной писательницы? Выслушайте меня, Мэри-Ли. – Джейк заговорил серьезно. – Мы познакомились в дешевой забегаловке, и вы, наверно, думаете, что я завсегдатай таких мест. Но это не так. Когда я вижу изысканность, я способен ее оценить. Поэтому я хочу встретиться с вами снова. Я очень хочу с вами встретиться.

– Мне... я не могу... прошу вас...

Дождь полил сильнее; холодные серые струи превратились в сплошную пелену.

– У вас кто-то есть? – не отступал Джейк. – Вы помолвлены? Или замужем?

– Вообще-то... нет...

– Клянусь вам, я буду выглядеть гораздо приличнее, когда обсохну и причешусь. Я домашний, как дети или кошки. После того как почищу зубы, не ем печенья в постели. Почти никогда. Не коплю в раковине грязную посуду.

Он был в высшей степени привлекателен. Но с каждым словом он все больше открывал ей душу. Мэри-Ли пришла в смятение.

– Убирайтесь! – закричала она. – Какое мне дело, едите вы печенье в постели или нет. В моей постели вы его есть не будете.

Он тряхнул головой и рассмеялся, не замечая ее отповеди.

– Хорошо, обещаю! Ни крошки.

– В конце концов...

– Но давайте не будем опережать события, ладно? Я пока не собираюсь прыгать к вам в постель. Такая девушка, как вы, конечно, не обделена мужским вниманием, однако я абсолютно добропорядочен. Ваша мама была бы довольна, если бы узнала, что вы встречаетесь с таким молодым человеком, как я.

Мэри-Ли бросила на него уничтожающий взгляд.

– Ну, допустим, ваша мама другого мнения.

– Сколько можно... – начала было Мэри-Ли, но почувствовала, что оттаивает. Она не могла противиться его обаянию.

Он продолжал, как ни в чем не бывало:

– Мэри-Ли, позвольте, я вызову лимузин и приглашу вас куда-нибудь поужинать, а потом провожу домой. Если вы не голодны, я просто отвезу вас домой. Вы можете на меня положиться.

Она согласилась, чтобы он вызвал лимузин, и пригласила зайти на чашку кофе.

Мэри-Ли нехотя разрешила ему заехать за ней на следующий день. Они поужинали в «Лютеции». На третий день он пригласил ее в крошечный китайский ресторанчик, где над стойкой висели копченые утки, а меню пестрело одними иероглифами. Все блюда оказались восхитительными на вкус. Потом они бродили по улицам Чайнатауна, разглядывали китайские лавки древностей и ели имбирное мороженое.

Джейк не позволял себе никаких вольностей, только временами брал ее за руку. Его отношение было теплым и естественным, без тени фамильярности. Он придумал для нее прозвище «Девушка-Косичка». Несколько раз Мэри-Ли получала от него цветы. Он помог ей выбрать настольный компьютер и обучал игре в рэкетбол.

Прошел месяц, прежде чем они вместе легли в постель. Джейк Скотт отнюдь не был случайным знакомым на одну ночь.

– Не могу поверить, что это Александра Уинтроп собственной персоной приобретает у меня в магазине кассеты, словно обыкновенная покупательница, – засуетилась владелица магазина грамзаписи в Покипси, увидев на чеке ее имя. – Я была в восторге, когда услышала «Ласковую женщину».

Александра застенчиво улыбнулась. Когда ее узнавали, ей становилось и приятно, и тревожно.

– Вы сейчас что-нибудь сочиняете? – без умолку тараторила женщина. – Не могу дождаться, когда прозвучит ваша следующая песня.

Покраснев, Александра забрала покупки и поспешила выйти на улицу, глотая слезы. Не далее как вчера тот же вопрос задал ей по телефону Дерек.

– Неужели ты всерьез думаешь чего-то добиться в музыкальном бизнесе? – говорил он. – Учти, что «Ласковая женщина» всего-навсего появилась в нужное время в нужном месте. Почему бы тебе после окончания колледжа не поступить ко мне в штат на постоянную работу? У тебя будут интересные, серьезные дела, четкие перспективы, а не какие-то призрачные грезы.

– Но я хочу писать песни. Меня привлекает именно это занятие. Оно...

– Одна пластинка карьеры не делает. Ты сама мне говорила, что не можешь угодить Оливии Ньютон-Джон. А если ты согласишься работать на меня, тебе не придется никому угождать. Кроме того, ты будешь жить полнокровной жизнью, познакомишься с интересными людьми.

– Я подумаю, – коротко ответила Александра. Сейчас она с тяжелым сердцем брела к студенческому городку. Наверно, это правда – «Ласковая женщина» появилась как ослепительная искра, но другой такой песни ей сочинить не суждено.

Боже, неужели она исчерпала все свои возможности? Неужели ее звезда закатилась, не успев взойти?

Александра вошла в здание музыкального факультета поднялась в свой любимый класс и с тяжелым вздохом села за рояль.

Она сосредоточенно работала над новой песней, которую собиралась назвать «Страстная женщина». Пока у песни было только название. Музыка и слова носились в воздухе, но в последний момент как назло ускользали.

После десятой попытки отшлифовать одну-единственную фразу Александра закрыла крышку рояля. Сегодня ей не работалось.

В тот же вечер Александра позвонила Джетте в Лос-Анджелес, надеясь, что жизнерадостность и энтузиазм подруги помогут ей развеять хандру. Издатель Мэри-Ли устраивал в ее честь банкет в нью-йоркском отеле «Фитцджеральд», и Александра с Джеттой собирались непременно там быть. Сама леди Кобра, конечно же, бойкотировала это мероприятие. Она сделала заявление для прессы: «Моя дочь поставила своей целью причинить мне боль и добилась своего. Я не буду подавать на нее в суд, хотя имею для этого все основания».

– Надо же, какая негодяйка, – бушевала Джетта. – Неудивительно, что Мэри-Ли ее терпеть не может. Ну ладно, Александра, скажи, как подвигаются твои музыкальные дела? Что-нибудь пишешь?

Александра чуть не расплакалась.

– Ничего не выходит, – призналась она. – Не понимаю, Джетта, что со мной случилось. Не могу поверить, что я больше ни на что не способна... Чем больше работаю, тем хуже получается.

– Это как оргазм, правда?

– В каком смысле?

– Ну, чем больше стараешься, тем труднее его достичь. Начинаешь стараться еще больше. Только об этом и думаешь... «Правильно ли я лежу?» и так далее. А все тело ломит, и любовь уже не в радость.

Александра смахнула слезинку. Она не знала, смеяться или плакать. Как ни странно, в этих словах была изрядная доля истины.

– Помнишь, что ты мне в свое время посоветовала? – коротко засмеялась Джетта. – Ты сказала, чтобы я перестала об этом думать и не изводила себя. А потом еще ты говорила, что кончить – то же самое, что чихнуть: сначала едва чувствуешь, потом сильнее и сильнее, потом уже не можешь сдерживаться и – апчхи! Взрыв!

– А ведь верно! – Александра расхохоталась. – Ох, Джетта, ты просто уникум! Не представляю, что бы я без тебя делала.

Ближе к ночи Александра снова села за рояль, но уже не в музыкальном классе, а на своем этаже жилого корпуса. Ее руки свободно летали над клавишами. Она больше не старалась во что бы то ни стало сосредоточиться на мелодии. Пальцы словно по наитию сами извлекали нужную ноту.

По коридору шла девушка, утопающая в безразмерной студенческой футболке и пушистых комнатных тапках. Она остановилась и прислушалась. Александра, ободренная ее вниманием, слегка ускорила темп. Почему-то у нее перед глазами возник Джанкарло, но не такой, какого она видела в день их последней встречи, а другой, каким он запомнился ей ярче всего: поднявшийся над ней, обнаженный, сгорающий от страсти.

Александра забыла, что рядом кто-то есть. Воспоминания захватили ее целиком. Через некоторое время, подняв глаза, она увидела, что вокруг рояля собрались студентки, которые слушают ее как зачарованные и раскачиваются в такт музыке. Она заиграла чувственный свинговый припев и повторила его в разных тональностях.

Да, песня будет называться «Страстная женщина». Александра ощущала в себе страсть.