Венчальная свеча

9

В эту ночь Майлз даже не пытался заснуть. Сначала он спустился в гостиную, где плеснул себе хорошую порцию неразбавленного виски, но это не помогло.

Как неприкаянный, бродил он по дому, то и дело останавливаясь у любимых картин и пытаясь сосредоточиться на их созерцании, но так и не обрел утешения. Вспомнив об угрозах Патриции сделать их скандал достоянием бульварной прессы, он крепко выругался и стал прикидывать, можно ли избавиться от нее без лишнего шума и огласки..

Конечно, он мог бы сам заявиться на Флит-стрит к газетчикам и представить свою бывшую невесту мелкой мошенницей и аферисткой. Но эту мысль пришлось отвергнуть сразу. Один раз ей уже удалось одурачить его, и он станет посмешищем для всего Лондона, если это произойдет вторично.

Кусая губы от ярости, Майлз сам не заметил, как спустился в цокольный этаж. Сауна все еще работала. Выставив на термостате комнатную температуру, он медленно отворил дверь.

Недавнее прошлое безмолвно обступило его со всех сторон. Деревянные стены, казалось, вместе с паром впитали в себя всю их страсть и желание, все адское напряжение и неудержимую радость чудесных минут слияния. В ушах Майлза зазвучали сладострастные стоны и вскрики, а сердце вновь встрепенулось от беспредельного триумфа обладания. Ожидание этой минуты было таким долгим, что, когда она наступила, он был по-настоящему счастлив.

Но зловредный рок только и ждал случая, чтобы добить свою жертву. Это было непереносимо. Майлз издал мучительный стон и ожесточенно грохнул кулаками в стену. Казалось, неведомая жестокая сила раскроила его сердце на два кровоточащих куска, которые больше никогда не станут одним целым. Следом пришла боль, жестокая и неотвязная. Жить с этим дальше было выше его сил. Инстинкт самосохранения подсказал выход.

Отчаяние можно победить, превратив боль в неиссякаемую подпитку своей ненависти. И тогда, черт побери, он заставит ее заплатить за все сполна!

Затем ему пришло на ум, что выставлять Патрицию за дверь сейчас неразумно. Почему бы не позволить ей остаться? По крайней мере, в этом случае она будет рядом, и он сможет использовать для мести каждую представившуюся возможность. Но нельзя забывать и об оборотной стороне медали – необходимости постоянно видеть Патрицию, обонять запах ее духов, заглядывать в эти дивной красоты глаза, невольно любоваться телом, еще вчера таким доступным. Возможно, она не оставит попыток соблазнить его, будет всячески рисоваться, вертеть перед ним задом, надеясь, что он вновь не устоит перед искушением затащить ее в постель...

Лоб его покрыла испарина, а сердце учащенно забилось. В его ушах вновь зазвучали ритмы и звуки их любовного ристалища. Несколько минут он беспомощно дрейфовал в бурном океане фантазий, вызванных этим воспоминанием, и только усилием воли вернулся к мысли о мести. Оказалось, что и в ее вкусе таится неожиданная сладость, и теперь дело только за тем, как выбрать самое страшное оружие.

Майлз рано отправился в офис и не возвращался до позднего вечера. Он втайне надеялся, что Патриция отбыла восвояси, убедившись, что между ними не осталось ничего, кроме ненависти.

Тем не менее, когда он подъехал к дому, из ярко освещенного окна кухни доносилась негромкая музыка. Майлз медленно двинулся навстречу звуку.

Патриция стояла у плиты, самозабвенно колдуя над кастрюлей. На ней была короткая джинсовая юбка и длинный свитер, поверх которого она повязала один из его синих в полоску фартуков. Он был намного длиннее коротенькой юбки, и это делало девушку похожей на маленькую шалунью, примеряющую бабушкины наряды.

Волна внезапной нежности окатила Майлза и тут же умерла, оставив горький осадок в душе.

Итак, необходимо добиться того, чтобы Патриция осталась. Вместе с тем он не мог не понимать, что она достаточно умна, чтобы раскусить его. Что ж, придется действовать «от противного».

– Я же велел тебе убираться из моего дома! – резко сказал он, входя на кухню.

Патриция испуганно обернулась, словно ожидая нападения. Однако угрожающая поза Майлза, его мечущие молнии глаза отнюдь не произвели на девушку должного впечатления. Она с достоинством выпрямилась.

– Я тебе, по-моему, уже ответила.

– Разве до тебя еще не дошло? Я не собираюсь... – Напрасно стараешься, – перебила она. – Я не стану слушать.

– Черт побери, я тебя заставлю. Я не желаю видеть тебя здесь.

Но Патриция зажала уши ладонями и дерзко уставилась на него. От Майлза не ускользнуло, что она особенно тщательно наложила макияж. Сначала у него мелькнула гневная мысль, что она таким образом пытается привлечь его внимание, но потом он сообразил, что всему виной пролитые накануне слезы. Эта храбрая попытка скрыть их следы заставила его сердце предательски дрогнуть. Но сантименты были тут же с презрением отброшены прочь. Сложив руки на груди, он язвительно спросил:

– Чего ты, собственно, добиваешься своим ослиным упрямством? И этой, – он пренебрежительно указал на плиту, – демонстрацией домовитости?

– Ты знаешь, почему я остаюсь, – сказала она дрогнувшим голосом. – А сейчас просто готовлю для нас ужин.

– В самом деле? – криво усмехнулся Майлз. – Не можешь удовлетворить мой сексуальный аппетит, так теперь решила накормить повкуснее?

– Ты урчал вчера от наслаждения, как объевшийся кот! – гневно воскликнула она. – Зачем поливать грязью то, что было между нами?

– Трудно очернить то, что с самого начала было основано на лжи! – рассмеялся он ей в лицо.

– Я объяснила тебе причину своего поведения и не собираюсь снова обсуждать это, а тем более ползать перед тобой на коленях, если ты добиваешься именно этого, – гордо сказала она.

– Зачем мне это? Все, чего я хочу, – это чтобы ты ушла из моей жизни. Вот так. – И, резко повернувшись, Майлз вышел из кухни.

Когда он вернулся, дверь в столовую была открыта. Патриция накрыла стол белоснежной скатертью, расставила на нем лучший сервиз и поставила в центр композиции приземистую вазу с цветами. Неужели она и впрямь рассчитывает подкупить его с помощью таких дешевых ухищрений?

Тем временем девушка выглянула из кухни, нервно теребя передник.

– Ужин готов.

– О'кей. – И он уселся за стол.

Она поторопилась подать первое блюдо. Это были устрицы по-нормандски. Едва взглянув на них, Майлз оттолкнул тарелку.

– Терпеть не могу моллюсков, – фыркнул он.

Она подняла на него глаза, уже готовая возмутиться, но сдержалась. Майлз отодвинул стул подальше от стола и, заложив ногу за ногу, утомленно зевнул, едва потрудившись прикрыть рот.

Патриция ела, украдкой поглядывая на него. Она проглотила всего несколько кусочков и унесла тарелки на кухню. Вскоре девушка появилась вновь с дымящейся суповой миской.

– Уж от этого ты не станешь отказываться, – с вызовом сказала она. – Как насчет цыпленка по-мэрилендски?

Она сняла тяжелую крышку и уже потянулась за ложкой, но Майлз опередил ее.

– Нет уж, позволь мне, – саркастически усмехнулся он. – В конце концов, это ты у меня в гостях. – Погрузив ложку в густую аппетитную массу, он шлепнул на ее тарелку изрядную порцию, разбрызгивая соус. – А собственно, – злорадно произнес он, – почему бы тебе не съесть все целиком? – И, отбросив ложку, обеими руками поднял суповую миску и опрокинул ее вверх дном.

Жирный соус с кусками мяса, переполнив тарелку, в одно мгновение безнадежно испортил тонкую льняную скатерть. Часть содержимого угодила на пол, но Патриция даже не заметила этого. Ее глаза были устремлены на Майлза, а рот презрительно скривился.

– До чего же дешевая и глупая выходка, сказала она с холодной яростью.

– Ну как, объяснить еще раз? – Опершись руками о стол, он как можно ближе наклонился к ней. – Не нужна мне твоя стряпня. И все остальные услуги. Всё, что от тебя требуется, – это забыть сюда дорогу! – Он резко выпрямился и вышел из дома, хлопнув дверью.

Майлз пошел в ресторан и пробыл там до закрытия, усидев за ужином бутылку вина. Странным образом голова его осталась совершенно ясной. Видимо, гнев был слишком силен, чтобы мысли потеряли свою остроту.

Вопреки его ожиданию, Патриция не заперла дверь. Нисколько не заботясь о том, что сейчас творится в столовой, он отправился прямиком в свою комнату.

Вчерашняя безумная ночь пробудила в нем воспоминание об эпизоде четырнадцатилетней давности. Патриции тогда было лет семь. Родители ее еще не успели развестись, а дед был жив. Старик привел девочку в контору, где ей быстро наскучило, и она улизнула в зал заседаний. Там малышка чинно уселась в председательское кресло и вскоре основательно изрисовала большую торговую книгу. Заслышав приближающиеся шаги, она поспешно спряталась в буфете.

Майлз вошел в зал, и хотя и не заметил никаких признаков беспорядка, инстинктивно почувствовал, где прячется девочка.

– За ушко, да на солнышко, – усмехнулся он со снисходительной интонацией взрослого, который обращается к маленькому ребенку. – Идем со мной, проказница ты эдакая, дедушка тебя ищет.

В ее глазах уже тогда чувствовалось это дьявольское очарование...

Отогнав непрошеный образ, Майлз сорвал с себя одежду и бросился на свеженакрахмаленные простыни. Холод одинокой постели пронзил его до самого сердца. Казалось, тепло уже никогда не вернется в это открытое всем ветрам гнездо. Отчаянно пытаясь вытеснить из памяти все, связанное с последней ночью, с бурной радостью, которую он познал в этой постели неполных двадцать четыре часа назад, Майлз постепенно сосредоточился на последующих событиях и в конце концов кое-как забылся неровным, мерцающим, как пламя свечи, сном.

Рассвет еще чуть брезжил, когда Майлз внезапно проснулся. Он лежал очень тихо, напряженно вслушиваясь в темноту, но слышал лишь оглушительные толчки собственного сердца.

Кто-то явно был в комнате, но плотные шторы не пропускали снаружи даже слабый свет луны, мешая разглядеть ночного гостя. Медленно, стараясь дышать ровнее, он повернул голову и всмотрелся.

Это была Патриция. Майлз решительным движением потянулся к выключателю бра.

Она даже не вздрогнула, не издала ни звука. Ничего не понимая, он смотрел на плавно движущийся силуэт, пока не сообразил, что она не видит его. Как и положено всем лунатикам во время их ночных странствий.

На ней была только шелковая кремовая ночная сорочка. Она нежно обрисовывала округлость девичьей груди, узкую талию и стройные бедра. У Майлза пересохло во рту.

Что же делать? Разбудить ее прямо сейчас или осторожно отвести обратно в спальню? Но, пока перебирал в памяти все, что когда-либо читал о лунатизме, Патриция издала звук, напоминающий приглушенное рыдание, и вытянула вперед руку, словно нащупывая в темноте постель.

С губ Майлза уже был готов сорваться негодующий крик, но она вдруг выпрямилась и с тяжелым вздохом побрела к выходу.

Он долго смотрел ей вслед. Принять все за чистую монету? Или это очередной трюк? Он вновь лег в постель и долго раздумывал, нельзя ли обратить это неожиданное открытие в свою пользу.

На следующее утро он вновь рано отправился в офис и провел все утро у телефона, реализуя несколько идей, которые не имели ничего общего с работой.

Его ждали в Нью-Йорке на деловом совещании, но Майлз направил туда вместо себя одного из сотрудников, предварительно проинструктировав его. В эти минуты ему хотелось только одного – быть дома вместе с Патрицией. Горькая усмешка скривила его губы при этой мысли. Еще позавчера это желание было вызвано самыми прекрасными чувствами, какие только дано испытывать человеку. А теперь...

К концу дня раздался звонок от человека, через которого директор «Кейн и Шандо» обычно приобретал произведения искусства. Тот сообщал, что поручение выполнено.

– Его не просто оказалось убедить, – признался маклер. – Но в конце концов он сдался.

Майлз тихо присвистнул, узнав, в какую сумму обошелся успех.

– Я хорошо помню вашу инструкцию не стоять за ценой, – вежливо напомнил маклер.

– Да, разумеется. Спасибо. Я очень доволен, что вы справились. Деньги будут переведены вам немедленно, и мне хотелось бы, чтобы вы послали за картиной сегодня вечером.

– Сегодня вечером? – изумленно раздалось в трубке. – Но к чему такая...

– Так нужно, – уклончиво ответил Майлз и удовлетворенно прищурился.

В этот вечер он явился домой с изысканной орхидеей и, оставив коробочку с цветком на столе в холле, где ее невозможно было не заметить, отправился переодеться в вечерний костюм. Покончив с туалетом и сбежав по лестнице в холл, он наткнулся на Патрицию, поджидавшую его с воинственным видом.

– Как, ты все еще здесь? – грубо спросил Майлз. – Если пытаешься пробудить во мне ревность, то это заведомо безнадежное предприятие.

– Ничего подобного у меня и в мыслях не было, – рассмеялся он. – Я просто начинаю новую жизнь. 3аполняю вакуум, который остался после тебя.

– Но это ты оттолкнул меня, – напомнила Патриция.

– Сам не понимаю, – небрежно бросил он, заставив ее озадаченно нахмуриться, – зачем я разыскивал тебя с таким упорством? Не лучше ли было оставить тайну твоего исчезновения неразгаданной? Да, я сам во всем виноват, – пробормотал он. – Как можно было забыть старую мудрую пословицу: «Обжегшись на молоке, дуют на воду»? – Он посмотрел на нее в упор. – Ты же не станешь возражать?

Патриция долго обдумывала ответ. Что-то в ее лице насторожило его.

– Мы могли бы обсудить это, – осторожно сказала она.

– Нам нечего обсуждать, за исключением даты твоего отъезда, – холодно улыбнувшись, отрезал он и, поглядев в зеркало, вдруг понял, почему выражение лица Патриции показалось ему таким знакомым. Точно такое же было у него самого долгие месяцы после потери любимой. В ее глазах была невыносимая беспомощность, мучительная боль, гневный протест против несправедливости судьбы наконец. И все это надо было как-то подавлять в себе, скрывать от других... Майлз резко отвернулся. Что ж, так ей и надо, подумал он с ожесточением.

Заслышав шорох шин под окнами, он отворил дверь и вышел на крыльцо.

– Дорогой! – Из машины появилась стройная элегантная брюнетка. – Как чудесно видеть тебя снова! – Она одарила его томным взглядом.

– Заходи. – Чмокнув гостью в щеку, он провел ее в дом. – Выпьешь что-нибудь?

При виде Патриции женщина замедлила шаги и вопросительно посмотрела на Майлза.

– А, это Патриция Шандо, – небрежно махнул рукой тот. – О ней недавно писали в скандальной хронике. – А это Элисон Рейнолдс. – Он повернулся к Патриции. – Думаю, ты ее уже видела однажды – в ресторане. – Он с удовлетворением отметил, как вспыхнули щеки его бывшей невесты, обнял Элисон за талию и удалился с ней в гостиную.

Когда они спустя некоторое время отправились вместе на балет, Патриции не было в доме, и Майлз решил, что ему удалось основательно насолить ей. Однако во время спектакля от этого маленького триумфа не осталось и следа. Это ведь по просьбе Патриции он приобрел дорогие билеты в ложу, и это она должна была сейчас сидеть рядом.

Элисон почувствовала на себе его взгляд и с улыбкой повернулась к нему, прижавшись ногой к его ноге. Эта вкрадчивая агрессия вкупе с самоуверенной искушенностью в глазах вызвали у Майлза мгновенное отвращение. Невозможно было не сравнивать ее с Патрицией – такой чистой и свежей, невинной – и невероятно упрямой.

Он злился на себя самого. Она жестоко отомстила ему за ошибки, существовавшие только в ее воображении, и отняла у него возможность объясниться, спасти их любовь. Будь он проклят, если позволит себе великодушие!

После балета они с Элисон отужинали в ночном клубе. Его спутница без конца щебетала что-то о добрых старых временах, когда им было так хорошо вместе. С тем же успехом она могла бы пересказывать сюжет какого-нибудь второсортного любовного романа или фильма...

Майлз лишний раз убедился, что полноценная жизнь началась для него только с появлением Патриции. Он полюбил ее всем сердцем, но его останавливала юность девушки и почти монашеское воспитание, которое она получила. Подыгрывая миссис Шандо, так старательно оберегавшей невинность внучки, он проглядел в своей избраннице зрелую женщину, жаждущую любви.

Разумеется, обретя ее во второй раз, он не повторил прежней ошибки. Но было уже слишком поздно. Патриция прошла через его жизнь в трех разных ипостасях. Сначала как дитя, потом как наивная доверчивая девушка, в которую он влюбился без памяти, и наконец как великолепная, неотразимая парижанка, преуспевшая в искусстве лжи и обольщения. Это походило на перелистывание книги, где на каждой странице рождался какой-то новый образ.

– Э-эй! О чем призадумался? – раздался рядом мелодичный голос Элисон.

– Прости. Никак не могу забыть о балете, – солгал он. – Как тебе понравилась новая прима?

Она начала что-то говорить, но Майлз слушал вполуха. Он поднес к губам свой бокал и внезапно осознал, что тщательно спланированный вечер обернулся пустой и нелепой выходкой.

Они долго танцевали, почти касаясь друг друга бедрами, и лишь далеко за полночь Майлз наконец вызвал такси и дал водителю адрес Элисон.

В салоне машины она взяла его за руку. Их пальцы переплелись, и женщина еще теснее прильнула к нему, но Майлз не поцеловал ее. Впрочем, ему всегда претили нежности в такси.

Элисон жила все в том же доме, куда он когда-то приходил к ней. Не выпуская его руку, она произнесла нараспев:

– Ты останешься выпить со мной кофе! – это был не вопрос, а скорее утверждение.

Квартира изменилась мало. Та же гостиная, обставленная современной мебелью, где Элисон когда-то кокетливо подставила ему сползающий с плеча жакет и, оказавшись в тонкой блузке, стремительно обвила руками его шею; спальня с необъятной кроватью, куда она вскоре завлекла его...

– Да провались оно все пропадом! – прохрипел Майлз.

Еще через полчаса он вышел из дома бывшей любовницы. Ворот его рубашки был расстегнут, смятый галстук торчал из кармана.

Шел дождь. Улицы были пустынны. Но Майлз и не стремился домой. Он поднял воротник куртки и зашагал по улице, все еще держа в карманах яростно сжатые кулаки. Видит Бог, он пытался выбросить образ Патриции из своего сердца, но тот возвращался снова и снова, неожиданно вставая между ним и Элисон. В конце концов Майлз понял, что не может заниматься любовью ни с одной другой женщиной.

О возвращении домой не было и речи, и он направился прямиком в Сити. Когда Майлз появился у здания своей компании, молодой охранник впустил его, тщательно скрывая изумление при виде угрюмого, промокшего до нитки директора в мятом вечернем костюме.

– Вам доставили посылку, сэр, – сообщил парень.

– Спасибо. Вы мне поможете?

Вдвоем они отнесли тяжелый плоский ящик в кабинет Майлза, и тот бережно распаковал картину, доставки которой ждал с таким нетерпением.

Это был портрет Патриции кисти Жана-Луи, который, по ее глубокому убеждению, художник не продал бы никогда. Вряд ли эта сделка состоялась бы, знай он, кто покупатель. Но Майлз действовал через посредника, и его имя, разумеется, не называлось.

Установив картину на столике у стены, он долго молча разглядывал ее. Которая из Патриций послужила художнику моделью? Невинная девушка или мстительная искушенная интриганка? Скорее всего ни та ни другая. Женщина на портрете выглядела отстраненной, хотя композиционно находилась в центре. Она, казалось, со смутной тоской и надеждой ожидала неизвестно чего. На что же она надеялась? Что Жан-Луи потеряет от нее голову и предложит свою руку и сердце? Или где-то глубоко в ее подсознании таилась безумная мысль, что он, Майлз Кейн, найдет и вернет ее?

Эта мысль, словно бич, ожгла его мозг и была с возмущением отвергнута, но глаза девушки неотступно следовали за ним весь день, пока картина стояла в кабинете, словно магнитом притягивая взгляд. Судьба портрета была решена его новым владельцем окончательно и бесповоротно, но сейчас он впервые заколебался. В конце концов Майлз отыскал в книге какой-то телефонный номер, и полотно унесли.

Когда к вечеру он наконец появился дома, Патриция ни о чем не спросила.

Ужин был готов, но Майлз принес с собой еду из китайского ресторанчика и не спеша съел ее в маленькой гостиной перед телевизором.

Бессонная ночь и сытная еда доконали его, и он задремал прямо в кресле. Очнувшись от неясного шороха, он обнаружил рядом Патрицию, которая собиралась забрать остатки ужина. Мaйлз моментально перехватил ее запястье и стиснул с такой силой, что она со вскриком выронила поднос.

Закусив губу, девушка отступила назад. Майлз не произнес ни слова, свирепо пожирая ее глазами, пока она не повернулась и стремительно выбежала из комнаты.

Он отравился к себе в кабинет, чувствуя, что выиграл этот раунд поединка. Сделав несколько деловых звонков, он пошел в спальню. Проходя мимо двери Патриции, Майлз отметил, что там горит свет, но дойдя до своей комнаты, повалился на кровать и почти мгновенно уснул.

Приблизительно в три часа утра он снова проснулся, как от толчка. На этот раз шторы не были задернуты, и в комнату проникало достаточно света, чтобы он мог отчетливо разглядеть стоящую в дверях Патрицию. С большой осторожностью, чтобы не разбудить ее, Мaйлз повернулся на бок и стал наблюдать.

Как и в прошлый раз, девушка подошла к его кровати и замерла, словно выжидая.

– Патриция? – прошептал он.

Она живо обернулась на этот звук и неуверенно протянула руку. Мaйлз взял ее и притянул ближе.

– Ложись сюда, – осторожно произнес он.

Вместо ответа она откинула покрывало и забралась в постель рядом с ним.

Спала ли она в действительности, или это был очередной акт представления? Последнее казалось Майлзу все менее вероятным, и от одной мысли о том, что она лежит под боком, податливая и безропотная, не понимая смысла происходящего, его ноздри сладострастно раздулись, а по коже пробежал возбуждающий холодок. Она никогда ничего не узнает... если только не проснется раньше времени. Но затем он сообразил, что, возможно, именно этого, пусть неосознанно, она и добивается. Майлз угрюмо уставился на ее головку, безмятежно покоившуюся на подушке. После того как его так ловко обвели вокруг пальца, он уже ни во что не верил.

Он положил ей руку на грудь, и Патриция слабо вздохнула, поворачиваясь к нему. Глаза ее были открыты, но смотрели сквозь него, и зрачки не двигались, как у слепого. Майлз стал ласкать ее, и девушка пробормотала что-то невнятное, а затем глухо застонала и приоткрыла сочные губы, как будто в ожидании поцелуя. Он склонился над ней. В серебристом лунном свете, с волосами, живописно разметавшимися по подушке, она выглядела необычайно соблазнительно. Желание пронзило его, поднимаясь жаркой волной. Ему хотелось взять ее прямо сейчас. Его рука неспешно двинулась вверх по ее руке, и Патриция издала довольное мурлыканье, сладострастно выгнувшись всем телом. Майлз уже едва сдерживался.

Но делать этого было нельзя. У него были все основания презирать Патрицию, но он не имел права воспользоваться ее беспомощностью. Он откинулся на подушку, а затем, не оставляя мысли взять с паршивой овцы хоть шерсти клок, дотянулся рукой до ночного столика и нашарил фломастер, который всегда держал рядом с телефоном.

Откинув покрывало, он нежно прошептал ей на ухо:

– Пат, перевернись на животик.

Она послушно подчинилась.

Трясущимися руками Майлз задрал шелковую ночную сорочку и залюбовался маленькой круглой попкой. Он вновь едва устоял перед искушением. Подавив отчаянный стон, более напоминавший рычание, он сорвал колпачок фломастера и размашисто расписался на упругой атласной коже, потом встал и сказал с повелительной интонацией:

– Пойдем, Патриция. Я отведу тебя.

Она невнятно запротестовала, но тем не менее позволила отвести себя в комнату и послушно, словно покладистый ребенок, улеглась в постель. Майлз застыл на месте, созерцая ее умиротворенное лицо, затем резко повернулся и прошел к себе, где сразу же подставил стул под дверную ручку, чтобы Патриция не могла проникнуть к нему снова, и ринулся под ледяной душ. Остаток ночи он спал урывками и вскочил на ноги чуть свет, чтобы размяться в гимнастическом зале и поплавать в бассейне.

Похоже было, что и Патриция поднялась рано. Он застал ее на кухне за приготовлением завтрака – на сей раз только для себя. Под ее глазами легли темные круги.

– Так, так, – вместо приветствия пробурчал Майлз. – Вид у тебя неважный. Не иначе как совесть проснулась! – Патриция метнула на него выразительный взгляд, но предпочла не обострять обстановку, и он с воодушевлением продолжал: – А, может, тебе просто не удается выспаться?

– Я прекрасно спала, – сухо ответила она, усаживаясь за стол.

Майлз налил себе стакан апельсинового сока и расположился напротив. Перехватив ее недоверчивый взгляд, он улыбнулся и покачал головой:

– Сомневаюсь.

– В чем?

– В том, что ты спала крепким сном.

Патриция подозрительно уставилась на него, начиная слегка нервничать.

– Что ты хочешь сказать?

– Дело в том, что ты не всю ночь провела в своей постели, – злорадно ухмыльнулся он.

– Что?! – возмущенно ахнула девушка.

– Ты вышла прогуляться ночью – И оказалась в моей постели.

На мгновение Патриция онемела, затем со звоном швырнула ложку на стол и вскочила на ноги.

– Ах ты жалкий лгунишка! Что за дурацкий розыгрыш?!

– Никакого розыгрыша, – хладнокровно ответствовал Майлз. – Ты, словно сомнамбула, появилась в дверях моей комнаты, забралась ко мне в постель, и мы э-ээ... хорошенько развлеклись.

На щеках Патриции зажглись пунцовые пятна. – Я не верю тебе, – прокричала она. – Я бы узнала, если… Ты все это нарочно выдумал. До чего все это гадко, недостой...

– У меня есть доказательства. – В бархатном голосе Майлза было что-то, заставившее ее прервать фразу на полуслове. – Ты смотрелась сегодня утром в зеркало?

– Конечно. – Она подалась вперед, ухватившись за край стола так, что побелели костяшки пальцев.

– Я имею в виду – во весь рост и, естественно, без одежды.

– Что… что ты сделал? – Глаза девушки расширились от ужаса.

– Так почему бы тебе не пойти и не посмотреть?

Испуг в ее глазах все еще соседствовал с недоверием, но, видимо, написанное на лице Майлза удовольствие убедило ее, потому что Патриция вдруг выскочила из-за стола и понеслась вверх по лестнице.

– Не забудь посмотреть сзади, – крикнул он ей вслед.

Звук ее шагов затих, и Майлзу оставалось только вызвать в воображении сцену, как она влетает в комнату, задирает платье в поисках синяков и, не найдя таковых, поворачивается к зеркалу спиной. Он попытался также представить себе ее реакцию. Не станет ли эта шутка последней каплей? Очень хотелось надеяться, что нет, ибо главный номер программы был еще впереди.

Пять минут спустя Патриция буквально скатилась по лестнице и с отчаянным воплем ворвалась на кухню. Майлз едва успел вскочить, чтобы защититься от града посыпавшихся на него ударов. В конце концов ему удалось схватить ее и развернуть спиной к себе. Затем, прижав руки девушки к туловищу, он оторвал ее от пола и перебросил через плечо.

Патриция продолжала неистово брыкаться, делая отчаянные попытки освободиться, и Майлзу пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержать ее.

Через несколько минут сопротивление девушки заметно ослабело, и вскоре она перепуганным зверьком замерла в его руках. Майлз медленно опустил ее на пол.

– Что ты сделал со мной? – спросила она чужим, срывающимся от напряжения голосом.

Развлечения ради он уже собирался сказать, что они занимались любовью. Почему только он должен страдать от ее лжи? Но вместо этого Майлз резко сказал:

– Можешь быть спокойна, я тебя не тронул. Ты меня больше не интересуешь. – Заметив, как она побледнела, он добавил с мстительной жестокостью: – Хотя такая возможность у меня была. Это уже не первый твой ночной визит.

– Отпусти меня. – Высвободившись, она повернулась к нему лицом. В ее взгляде читалось потрясение. – Это... это правда?

– Ну, зачем мне выдумывать. Хватит с меня и твоего вранья.

Если бы ее взгляд мог жечь, то Майлз мгновенно превратился бы в маленькую кучку пепла. Не говоря ни слова, Патриция медленно пошла прочь, с достоинством расправив плечи и высоко подняв голову. Он провожал ее взглядом, стараясь не замечать, как тяжело стало у него на сердце.

Она долго пропадала в своей комнате, и Майлз уже почти не сомневался, что увидит ее на лестнице с вещами, но, когда девушка наконец спустилась вниз, при ней была только сумочка.

Не говоря ни слова, она направилась прямиком к стоянке такси. Была суббота, и Майлз обычно посвящал это время художественным галереям. Можно было сходить на матч по регби ведь сезон еще не кончился. Но сегодня у него не было ни малейшего желания следовать старым привычкам.

Он решил просмотреть бумаги, захваченные из офиса, но никак не мог сосредоточиться и в конце концов бросил это бесполезное занятие. Потом перекусил и вспомнил о Патриции, прикидывая, отправилась ли она искать другое пристанище в Лондоне или подалась назад во Францию к Жану-Луи.

Девушка вернулась домой уже после обеда. Она открыла дверь своим ключом. Майлз в это время находился в гостиной, и, чтобы увидеть ее, ему пришлось бы подняться со стула. Но в последний момент решил остаться на месте.

Патриция не стала заходить в гостиную, а сразу прошла наверх и не попадалась ему на глаза до вечера, когда он пошел переодеться, чтобы ехать в оперу. Билетов было два, но он собирался слушать спектакль в одиночестве, хотя, конечно, втайне от Патриции. Когда он спустился в холл, она стояла у телефона, вызывая такси.

При виде ее беззаботно сбегавший по ступенькам Майлз был вынужден замедлить шаги. Патриция выглядела потрясающе. Видимо, сегодня она совершила поход по магазинам. На ней было черное длинное платье без рукавов с широким белым воротником, окаймляющим глубокое декольте. Девушка была тщательно причесана. Она неуловимо напоминала ту, с которой он был помолвлен, но сейчас наивное очарование юности отлилось в изысканные формы шикарной молодой женщины. Теперь уже окончательно и бесповоротно, мысленно усмехнулся он, вспомнив о своей скромной роли в этом превращении.

Она держала трубку левой рукой, и Майлз только сейчас заметил, что на ее среднем пальце больше нет обручального кольца от Жана-Луи. Его мозг взорвался вихрем предположений. Она расторгла помолвку? Или это сделал сам художник?

Дождавшись, пока она повесит трубку, Майлз спросил:

– Тебе в Вест-Энд? Подвезти?

– Нет, спасибо, – сухо сказала она и вышла. Интересно, куда она отправилась?

В этот вечер давали «Тоску», одну из любимых опер Майлза, но ему так и не удалось не только по-настоящему насладиться музыкой, но и просто сосредоточиться. Слишком много вопросов вертелось сейчас у него в голове. После спектакля он пошел в клуб.

Когда он вернулся домой, Патриции не было. Она появилась около трех часов утра, когда Майлз был уже в постели.

С этого момента она сторонилась его, избегая даже встречаться взглядом. Но он заметил, насколько усталой и измученной выглядит девушка. Не исключено, что она боится крепко заснуть, чтобы снова не оказаться в его комнате, подумал Майлз. Он часто просыпался среди ночи и вслушивался, но Патриция не появлялась, хотя стул, по-прежнему пододвинутый под дверную ручку, немедленно просигнализировал бы о любой попытке попасть в комнату.

По его сведениям, на дом в Челси уже нашелся покупатель, готовый заплатить наличными, и сделка должна была вот-вот состояться. Не этого ли ждала Патриция? Получит деньги и преспокойно вернется к своему Жану-Луи... Но как быть тогда с исчезнувшим обручальным кольцом, ведь это что-нибудь да должно означать? Если она его просто не потеряла, конечно. Майлз пытался выбросить ее из головы и сосредоточиться на работе, но выходило, что он думает о девушке едва ли не больше, чем после ее исчезновения. В некотором смысле это было даже мучительнее, потому что их отношения успели зайти гораздо дальше. Теперь он познал ее тело и не мог забыть наслаждения, которое они испытали вместе.

Еще через неполные две недели весна уверенно заявила о своих правах. В один из теплых благодатных вечеров Майлз привез портрет девушки из офиса домой. Он повесил его в холле вместо зеркала, чтобы тот сразу бросался в глаза.

Вскоре после полуночи раздался шорох шин подъехавшего к парадному входу такси, потом ключ повернулся в замке, и Майлз поспешил в холл, чтобы увидеть реакцию Патриции.

Она застыла перед полотном, сжимая в руке черный плащ. Потом медленно повернула побледневшее лицо к Майлзу, который стоял, небрежно прислонившись к косяку двери. В огромных глазах девушки застыл немой вопрос.

Сунув руки в карманы, он подошел к ней со снисходительной улыбкой.

– Ты ошиблась, Жан-Луи не смог устоять. для твоего жениха деньги все же значат больше, чем какая-то там любовь. – Он сделал ироническое ударение на последнем слове. – Скорее всего он не знал, кто покупатель, но предложение продать работу принял без долгих раздумий.

Патриция слегка вздрогнула, но тут же гордо выпрямилась и саркастически заметила:

– Не слишком ли дорогой способ заработать такое дешевое очко?/

– Ты думаешь, что я приобрел ее только для того, чтобы показать, какое ничтожество твой Жан-Луи? О, у меня была иная цель.

В ее глазах, подернутых пеплом усталости, немедленно зажегся тревожный огонек. Не дождавшись продолжения; она сердито воскликнула:

– Прекрасно, ну и что из этого? Валяй дальше! Тебе ведь не терпится очередной раз уязвить меня!

– Эта картина, – нахмурившись, резко сказал Майлз. – чистейшая фикция. Из тебя тут сделали святую невинность, тщательно маскируя тот факт, что притворство и обман стали смыслом твоей жизни. Ты и Жана-Луи провела – он увидел в тебе то, чего и в помине не было.

На ее смертельно побледневшем лице резко выступили нежные мазки румян, отчего оно приобрело какое-то неестественное выражение.

– Боже мой, о чем ты? – пролепетала она дрожащим от ужаса голосом.

– О том, что если не существует оригинала, то нечего делать и копии.

– Нет! – Ее глаза полыхнули бешенством и отчаянием. – Я не позволю тебе уничтожить портрет!

Она раскинула руки в стороны и загородила собой картину, повернувшись лицом к Майлзу. Но тот только рассмеялся и, схватив ее за руку, отшвырнул прочь, одновременно выхватив из кармана небольшую бутылочку с какой-то жидкостью. В одно мгновение он сковырнул пробку большим пальцем и выплеснул содержимое на портрет, стараясь попасть прямо в лицо.

– Не-е-ет!!!

С отчаянным криком Патриция вырвалась из рук Майлза. Рванувшись к картине, девушка протянула к ней руки, и он испугался, что она собирается вытереть кислоту. Он схватил ее в охапку и оттащил назад, принуждая смотреть, как жгучая жидкость с шипением и бульканьем въедается в холст. Цвета смешивались и блекли, тяжело оплывая на неповрежденную часть полотна и ложась на нее длинными липкими струпьями.

За несколько минут шедевр Жана-Луи превратился в землистую мешанину масляных красок. То, что совсем недавно было лицом ангела, превратилось в уродливую карикатуру.

– Ублюдок! – Патриции наконец удалось высвободиться. – Это была его лучшая работа! Самая великая вещь, какую ему когда-либо удавалось создать. А ты уничтожил ее из какой-то мелочной и злобной гордыни! Как ты мог?! А еще называешь себя ценителем искусства! – Ее трясло. Она закрыла лицо руками, не в силах сдерживать рыданий. – Боже, и я еще верила, что люблю тебя! Ну, хватит. Я была совершенно слепа. Ты же лицемер, жалкое самовлюбленное ничтожество. Надругаться над произведением искусства только для того, чтобы поквитаться со мной!

Ее горе было столь искренне и безгранично, что на сердце у Майлза защемило, и он протянул к ней руку.

– Пат, погоди. Я...

Она презрительно оттолкнула его.

– Итак, ты своего добился. Поздравляю! Я больше не собираюсь мозолить тебе глаза и ждать очередной пакости с твоей стороны. Потому что мне наплевать на тебя. Я сыта по горло. Проваливай к чертовой матери со всеми своими комплексами! – Подхватив свою сумку и плащ, она направилась к двери и стала нетерпеливо возиться с замком.

– Патриция! Выслушай меня.

Майлз попытался помешать ей, но успел только ухватиться за край плаща. Дверь открылась, и несколько секунд они молча тянули ткань каждый в свою сторону, но затем Патриция сердито вскрикнула и выбежала из дома, а Майлз повалился на пол с плащом в руках. Рядом шлепнулась ее сумка.

Он поспешно последовал за ней, но она уже бежала к воротам. Майлзу пришлось задержаться, чтобы запереть дверь, прежде чем он смог продолжить преследование. Когда он достиг ворот, девушка уже неслась по улице. Майлз пустился в погоню и скоро настиг беглянку.

И тут случилось непредвиденное. Услышав его топот, она вдруг свернула с тротуара и опрометью бросилась в хмурую и враждебную тьму пустоши.