Вернись до заката

7

Густав стоял перед камином и пристально смотрел в потрескивающее пламя. За окном угрожающе ревел ветер, холодные волны жадно лизали белый песок. Густав задвинул плотные шторы, чтобы не впускать внутрь ночь. Он слушал, как на кухне Патриция, напевая, готовит горячий шоколад, и впервые за долгое время чувствовал, что вот сейчас, в этот момент, в его жизни все хорошо.

Он, конечно, знал, что это чувство не протянет долго. Дорога к полному примирению с его бывшей женой была еще долгой, и на ней было множество препятствий. В этом Густав не сомневался, но он торопился насладиться именно этим прекрасным мгновением. А что такое жизнь, между прочим? Лишь ряд мгновений, следующих друг за другом. Ничто не вечно. На всем ее протяжении не существует никаких гарантий, как бы мы ни хотели этого.

— Ты сейчас такой задумчивый… Словно древнегреческий атлет, погруженный в раздумья…

Патриция подошла так тихо, что Густав даже не заметил этого. Она шла по комнате медленно и осторожно, стараясь не расплескать напитки, стоящие на подносе, и ее нежная, лишенная показного блеска красота в который раз поразила его. Их немудреный танец в кабачке только раздразнил Густава, и ему все труднее становилось подавлять свою любовную жажду, хотя он понимал, что следует соблюдать осторожность и не терять терпения.

Ее слова заставили его улыбнуться.

— У тебя всегда было очень живое воображение.

Патриция подала ему кружку и быстро отвернулась, пока он не заметил выражение ее лица. Своими словами, а, главное, интонацией, он напомнил ей о жарких ночах, о сбитых простынях и сладком любовном экстазе. Она все еще не могла позабыть все это, хотя и пообещала себе больше не поддаваться обаянию, источаемому ее бывшим мужем.

Под свитером ее груди заныли при воспоминании о его прикосновениях.

— Нужно же мне было чем-то заниматься, чтобы скрасить долгие одинокие вечера, когда тебя не было дома, — сказала она, ставя свою кружку на столик и с ногами изящно располагаясь на диванчике.

— Неужели ты и вправду думаешь, что мне доставляло большее удовольствие пропадать на работе, чем быть с тобой? — тяжело вздохнул Густав. — Но на первых порах было столько работы, столько важных вещей, за которыми я должен был проследить лично, что мне приходилось работать гораздо больше, чем моим служащим.

Это только говорится, что если ты начальник, то работать вовсе не обязательно, — продолжил он, помолчав. — Это самое распространенное заблуждение. Но сейчас все вошло в свое русло. У меня работают прекрасные специалисты, на которых я могу положиться. Так что мне даже не обязательно ходить на работу каждый день.

— Везет тебе…

Патриция все же не до конца поверила Густаву. Он, несомненно, по-прежнему был сильно увлечен своей работой. Так что, если она собирается вернуться к нему, ей стоит как следует подумать. Ей стало грустно от этой мысли.

— Патриция… Скажи, ты заранее решила выбрать такую тактику поведения — антагонизм?

— Нет, почему… — Патриция провела рукой по волосам. — Если ты серьезно настроен сохранить нашу семью, скажи мне честно, на какие компромиссы ты готов пойти? Долгие часы, которые ты проводил на работе, были основным яблоком раздора между нами. Зачем создавать семью, если мы друг друга почти не видим?

— Я могу работать меньше, — сразу же ответил Густав. — Сейчас это возможно, все уже отлажено. Я сделаю свой рабочий график более гибким. Мы сможем больше отдыхать вместе…

— У нас была только одна неделя отпуска за три года, Густав… — напомнила Патриция, — но через три дня после ее начала тебе пришлось возвращаться в Оттаву. Я была на Бали, одном из самых чудесных мест в мире, и совершенно одна при этом.

— Если бы ты знала, как я сожалел об этом! — Густав покачал головой и опять перевел взгляд на пламя.

Он взял кочергу и поворошил угли, наблюдая за тем, как все ярче разгорается пламя.

— Могу пообещать тебе, что так больше не случится. — Он вернул кочергу на место и повернулся к Патриции. — Я хочу быть тебе хорошим мужем и заботливым отцом нашим детям.

У Патриции перехватило горло от прилива эмоций, и она откашлялась.

— Об этом говорить рано.

— Почему?

— Мы пока еще никак не наладим отношения между нами, что уж тут говорить о детях.

— Ты боишься? — спросил он вполголоса.

— Чего?

От одной только мысли о том, что она опять будет носить ребенка Густава, сердце Патриции забилось так сильно, что у нее закружилась голова.

— Забеременеть.

То, что произошло с их первенцем, всегда будет стоять между ними, как незарастающая рана, как несмываемое пятно, как призрак из старого замка, который вновь и вновь будет преследовать их…

Патриция больше не могла сидеть, она встала и заходила по комнате.

— А ты как думаешь?

— На этот раз я всегда буду рядом с тобой, — торопливо пообещал Густав.

Он тоже встал и медленно, словно боясь вспугнуть, подошел к ней. Легкая улыбка играла на его лице, а синие глаза были словно море в бурю.

— Если ты забеременеешь, у тебя будут самые лучшие врачи, лучший уход, уж я об этом позабочусь.

Патриции очень хотелось, чтобы он обнял ее, но она не решалась сделать первый шаг. Ей так хотелось, чтобы он доказал ей, что он и вправду хочет, чтобы они были вместе… Хотелось поверить, что им движет не только желание загладить вину за смерть ребенка. Но пока она не услышала от него ни слова о любви.

— Я не могу переехать в Оттаву, ты понимаешь это? — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Его улыбка не угасла, как она опасалась. Он протянул руку и погладил ее волосы.

— Я могу переехать к тебе, если ты захочешь. До Оттавы всего сорок минут на машине. Мы сможем найти дом с большим садом, где могли бы играть наши дети.

Ах, Густав… Его слова падали в ее измученную одиночеством душу, словно долгожданный дождь на пересушенную почву.

— Можно, я обниму тебя? — неуверенно спросил он хрипловатым голосом. — Просто немного подержу тебя в своих объятиях?

Патриция ринулась к нему, не говоря ни слова. Крепко прижимая ее к груди, Густав осторожно положил ладонь на ее затылок, а другой рукой обвил ее талию. От нее пахло цветами, солнцем и дождем, всем, чем природа сегодня так щедро их одарила. Густав неожиданно вспомнил пряный навязчивый аромат духов Эстер. Женщина в его руках была лишена искусственности…

Он вспомнил их первую встречу. Она сидела в переполненном автобусе и, казалось, была поглощена своим журналом по искусству балета. Но он сразу понял, что это не совсем так, потому что время от времени она бросала на него взгляд украдкой. Густав вышел на той же остановке, что и она, и сразу же, без обиняков спросил: «Какую кухню вы любите больше всего?».

Она оторопела и испуганно ответила: «Итальянскую», после чего он пригласил ее в лучший итальянский ресторан в Оттаве. Она согласилась, и он дал ей свою визитку на тот случай, если она захочет проверить, тот ли Он человек, за кого себя выдает. Он шел по улице, и ему хотелось петь от счастья. Он точно знал, что эта девушка обязательно придет на свидание, потому что электричество, проскочившее между ними, было почти осязаемо. Потом он долго и красиво ухаживал за ней, проявляя удивительное терпение, боясь напугать ее своей страстью…

Но сейчас Густав понимал, что он вряд ли сможет демонстрировать терпение или осторожность, ведь его тело имело на этот счет свое собственное мнение. Он дотронулся губами до ее волос, погладил руками хрупкую спину, удивляясь тому, как удачно она вписывается в его объятия. Просто создана для них… Если бы он мог освободить ее от всей этой одежды и уложить на толстый арабский ковер…

Густав почувствовал, как Патриция легонечко вздохнула, а затем ее охватила мелкая дрожь. Он рукой приподнял ее подбородок и голодным взглядом впился в бездонные зеленые глаза.

— Я никогда не переставал желать тебя, — прошептал он, и Патриция почувствовала, что он говорит правду.

— Секс только усложнит все… — прошептала она, но не сделала попытку освободиться из его объятий. — Я еще ничего не решила. Мне все еще нужно время.

— Разве я предлагал заняться сексом? — возмутился Густав, и веселый огонек вспыхнул в его глазах. — Давай лучше займемся любовью. Ты ведь согласна с тем, что это разные вещи?

Как и сегодня утром на лужайке, Густав положил ладонь на ее грудь, прикрытую мягким шерстяным свитером. Он дразнил и мучил ее сосок, пока тот не превратился в тугую бусинку. Ее лоно сразу же заныло. Горячие ручейки желания побежали по всему телу. Его губы гипнотизировали ее, медленно приближаясь… И Патриция больше не смогла этому противостоять. Застонав, она обхватила рукой его голову и притянула его лицо ближе к себе. Прикосновение его губ обожгло ее, и она почти сразу же приоткрыла свои губы, впуская его язык.

Его вкус вызвал в ней лавину воспоминаний, и она поплыла по ее волнам. Ни один мужчина в мире не был таким вкусным, как Густав. Нельзя сказать, что она могла сравнивать, нет! Просто она была в этом абсолютно уверена. Густав был ее первым и единственным любовником. Когда она впервые увидела его, то подумала — мистер Ходячий Секс. И ее инстинкты оказались правы.

Его рука обхватила ее ягодицы. Он вспомнил, что без одежды эта часть ее тела была нежна как бархат. Он целовал ее губы все более пылко, их бедра все крепче прижимались друг к другу.

— А с Эстер ты занимался сексом или любовью?

Густаву показалось, что его раздели и бросили голым в бассейн с ледяной водой. Его сердце стучало как молот. Он резко выпустил Патрицию. Теперь его лицо представляло маску нескрываемой ярости.

— Умеешь же ты вовремя задать вопрос! Ты поступаешь так со всеми своими мужчинами, или эта пытка заготовлена исключительно для меня?

В испуге Патриция нервно провела рукой по волосам.

— В моей жизни не было других мужчин!

Вопрос о его бывшей подружке появился неизвестно откуда, он застал и ее саму врасплох. Должно быть, втайне от самой себя, она и вправду хотела его задеть, отомстить за причиненную боль, и ее подсознание сыграло с ней такую злую шутку. Она все не могла перестать думать об этой женщине. Как она выглядела? Была ли она расстроена, когда их отношения с Густавом разладились?

Хотя Густав и был безмерно зол на Патрицию, но ее ответ его обрадовал. Он не представлял, как бы он смог пережить, если бы узнал, что какой-то другой мужчина касался ее. Он понимал, что она имела равные с ним права на свою собственную личную жизнь, но это не избавляло его от ревности.

— Мы прожили с Эстер полгода. Иногда мы бывали с ней близки, но это случалось не слишком часто. Эстер очень любила порядок во всем и была привередлива. Она старалась заниматься сексом как можно реже, потому что это плохо отражалось на ее прическе, она могла не выспаться и плохо выглядеть на следующее утро, да и вообще…

— Прости, я сожалею, что… Но я должна была знать.

— Сожалеешь о том, что моя личная жизнь была не такова, какой могла бы быть, или о том, что Эстер не любила заниматься сексом?

Щеки Патриции стали пунцовыми. Неожиданно она почувствовала, будто сотни камер устремлены на нее и она оказалась голой перед миллионной аудиторией. Взгляд Густава пронизывал насквозь, но она не осмеливалась посмотреть в его глаза.

— Ты сердишься.

— Еще бы мне не сердиться! Ты, конечно, имеешь полное право обижаться на меня за то, как я вел себя по отношению к тебе, но не думаю, что было разумно демонстрировать это в такой момент. Огонь в камине почти догорел, я подожду, пока он совсем погаснет. — Он подошел к столику и взял кружку с остывшим шоколадом. — Сейчас мне нужно выпить что-нибудь покрепче.

Густав вышел в кухню, а Патриция осталась стоять посреди комнаты. Как бы она хотела перекрутить пленку их отношений назад, до того момента, когда она бездумно задала этот дурацкий вопрос…

Она так желала его! Эта потребность пронизывала ее тело, словно физическая боль, и она ворочалась и ерзала на большой кровати. Эротические видения, в которых фигурировал Густав, мучили ее, не переставая, когда ей удавалось заснуть хоть ненадолго.

Отбросив сбитое стеганое одеяло, она опустила ноги на пол, провела руками по растрепанным волосам и посмотрела, как серое туманное утро медленно просачивается в комнату сквозь наполовину задвинутые портьеры. Патриция набросила шелковый халат цвета морской волны и босиком прошлепала в коридор. Было тихо, только где-то тикали часы.

Глубоко вздохнув, Патриция попробовала вспомнить, в какой комнате остановился Густав. Она заметила четыре двери в коридоре на первом этаже — две справа и две слева. Собрав всю свою храбрость, она приоткрыла три из них… Только для того, чтобы обнаружить, что Густава там нет.

Неужели он так рассердился, что улетел в Оттаву без нее? Он ведь не мог так поступить? Или мог? Охваченная страхом и сомнением, Патриция, дрожа, побрела в гостиную. Она остановилась как вкопанная, когда увидела длинное мужское тело, неудобно пристроившееся на диване. Он, наверное, прихватил покрывало из своей комнаты, но оно согревало его только какое-то время, а потом просто сползло на пол и теперь лежало там яркой кучкой.

Густав заснул одетым. На нем были те же джинсы и свитер, в которых она видела его вечером. Патриция смотрела на его спящее лицо, изучая каждую черточку, тонкие морщинки, появившиеся между бровями и около рта. В который раз она пожалела о том, что он был так требователен к себе, что он столько сил отдает работе, совсем не отдыхая при этом, не делая себе никаких поблажек. У него процветающее рекламное агентство. Стоит ли доказывать что-то всему миру, а тем более ей?

Ее руки немного дрожали непонятно отчего, и она, чтобы как-то их занять, обеими руками запахнула халат. Как будто стараясь избежать искушения притронуться к Густаву. Но как же ей хотелось сделать это! Она дрожала от холода, но внутри нее все сильнее разгоралось жаркое пламя.

Наконец, победив свою неуверенность, она протянула руку и коснулась его. Густав открыл глаза. Его пальцы тут же обвили ее запястье и потянули ее на себя. Потеряв равновесие, Патриция шлепнулась на него сверху. Не успела она опомниться, как поняла, что он уже целует ее, а его руки гуляют по ее телу, гладят, ласкают, поглаживают, пока она не потеряла всякое желание сопротивляться и отдалась на волю жажды, которая пульсировала внутри нее.

Она на секунду отстранилась, чтобы лучше рассмотреть его. Темные волосы Густава были взъерошены, яркие синие глаза сверкали страстью. Когда Густав запротестовал и хотел опять привлечь ее к себе, она лишь прикоснулась пальцем к его губам, как будто умоляя не говорить ничего.

Густав отбросил голову на мягкую диванную подушку. У него перехватило дыхание, когда ее руки, гладящие и дразнящие его, начали спускаться все ниже и ниже, пока не коснулись твердого, болезненно напряженного холмика, а затем расстегнули молнию на брюках.

Густав застонал и опять потянулся к ней, но Патриция остановила его. Она сама спустила его брюки до колен, затем сделала то же самое с шелковыми трусами. Во рту у Густава пересохло, когда Патриция оседлала его и медленно опустилась на так истосковавшийся по ней орган. А потом она начала раскачиваться вперед и назад, и Густаву показалась, что сейчас их двоих охватит пламя. Патриция наклонилась и поцеловала Густава. Его руки гладили, пощипывали ее затвердевшие груди сквозь тонкую ночную рубашку. Когда она опять откинулась назад, Густав обхватил губами каждую вишенку по очереди, и Патриция прошептала его имя, дрожа и всхлипывая.

И тут на нее нахлынули сладкие воспоминания, которые еще больше волновали и возбуждали ее. В их квартире в Оттаве, наверное, не было ни одного места, где бы они не занимались любовью. Их всегда так тянуло друг к другу, и они никак не могли насытиться.

Сейчас же ее тело пронизывало наслаждение, словно электрический ток. С каждым ее движением Густав все глубже погружался в нее, и вскоре она была уже не в силах сдерживаться и закричала, ощутив внутри сладостный взрыв. Но ее тело по-прежнему двигалось в первобытном ритме, пока она не почувствовала и его мощный взрыв. Когда Густав открыл глаза, его лицо осветилось улыбкой. Патриция улыбнулась ему в ответ, стараясь унять сумасшедшее сердцебиение.

— Именно так ты любила начинать день, — напомнил ей Густав. — Доброе утро, миссис Батергейм!

Называя ее так, он еще раз напоминал себе и ей, что она принадлежит ему и только ему. К его радости, она вспыхнула как школьница, и кровь в его жилах опять вскипела. Патриция встала было, чтобы пойти принять душ, но он уже опять ее желал и вновь притянул к себе.

Патриция послушно осталась с ним, позволив Густаву сбросить с нее халат и медленно, очень медленно расстегнуть каждую пуговичку на ее ночной рубашке, пока она не оказалась перед ним обнаженной.

— Как ты хороша, моя радость! — Его голос был хриплым от восхищения, а руки нежно изучали каждый сантиметр ее тела. — Не торопись убегать от меня, дорогая, у меня есть некоторые планы на твой счет.

— Какие планы?

— Довольно обширные. Я думаю, что они займут все наше утро.

Сняв свитер, Густав показал во всем великолепии свои широкие плечи, впалый живот и длинные мускулистые ноги. Не успела Патриция опомниться, как уже оказалась прижатой к дивану его мощным телом.

— Теперь ты находишься именно там, где тебе и надлежит быть, — самодовольно изрек он. — И если не случится ничего экстраординарного, вроде землетрясения, наводнения или пожара, ты останешься тут до тех пор, пока я не докажу тебе, что мы занимаемся любовью, а не сексом. Понятно?

Патриция пробежала пальцами по его сильной спине с бугорками мышц и задорно улыбнулась ему в ответ.

— Разве похоже на то, что я собираюсь сбежать?

Поздним утром Патриция отправилась на пляж, оставив Густава читать кулинарную книгу. Он не на шутку удивил ее, когда заявил, что сегодня сам приготовит обед. Завернув рукава свободного свитера, который она взяла у Густава, она с удовольствием вдыхала его пряный мужской запах, который впитался в материал. На ее теле не было ни единого местечка, которое не было бы зацеловано Густавом. Он был прав — пожар, который воспламенил их обоих, не имел никакого отношения к сексу. То, что они пережили, было любовью, хотя Густав так и не сказал ни слова о ней.

Патриция обернулась и внимательно посмотрела на дом на холме. Может, и вправду стоит опять зажить одной семьей? Насколько был серьезен Густав, когда говорил о том, что он мог бы купить дом где-нибудь за городом? Будет ли устраивать ее до мозга костей городского мужа жизнь в маленьком провинциальном городке? Не устанет ли он от однообразия сельской жизни? А еще важнее — не наскучит ли ему она, Патриция? И сможет ли она пережить новое расставание, если дела пойдут не так хорошо, как хотелось бы?

Неожиданно ей вспомнилась фраза — если ты любишь кого-то, отпусти его, дай ему свободу. Одержимость Густава работой сыграла значительную роль в их разрыве, но имеет ли Патриция право диктовать Густаву, что ему делать, и обуздывать его честолюбие? Если она его любит, она должна понимать желание мужа способствовать процветанию своей компании.

Да, конечно, он не всегда был рядом с ней, когда ей этого хотелось, но она ведь тоже занималась балетом, а не сидела рядом с ним. Ее приглашали на многочисленные обеды и корпоративные вечеринки, на которых она должна была сопровождать мужа, но Патриция часто отказывалась идти с Густавом, предпочитая скучать в одиночестве дома. А Густав никогда ей ни слова не сказал по этому поводу.

Патриция посмотрела себе под ноги и ступней подняла в воздух немного песка. Свежий ветер сразу же подхватил песчинки и разнес их по всему пляжу. Патриция рассеянно поправила растрепанные ветром волосы. Она находилась в полной растерянности. Что же ей делать? Единственное, что она могла пообещать себе, — это то, что она не будет торопиться с выводами. Ну хоть что-то!

Она была совершенно не уверена в том, приведет ли этот отпуск к постоянным отношениям с Густавом, но теперь она знала точно, что ее любовь к нему нисколько не уменьшилась.