Верь мне!

Глава 3

Лу разбудило теплое прикосновение луча яркого солнца. В первое мгновение, когда она поняла, где находится, и взглянула на часы, она от ужаса не могла даже пошевелиться. Потом ее взгляд привлек блеск термоса на столике у кровати и записка, лежавшая под ним. «Спите», — приказывала она несколько нелогично решительным почерком с резким наклоном, который мог принадлежать только Стивену Брайенту. «Мы все вернемся не раньше шести. Джим вам поможет».

Право, этот человек был настоящей загадкой. Лу налила чаю из термоса и с удовольствием начала его пить. Это не был «прекрасный крепкий чай», а более тонкий утренний напиток с добавлением молока и щедрой порции сахара. Очевидно было, что на его приготовление были затрачены время и воображение. Может, это искупительная жертва, с надеждой подумала Лу.

Она вскочила с кровати, поспешно оделась, причесалась и умылась. Утро действительно было необыкновенно хорошим: прохладным, солнечным, бодрящим — и она была полна новой решимости сражаться с обстоятельствами. Теперь все зависит от нее — от Луизы О'Доннел Стейси — и она покажет этому человеку, из какого она теста! Уж она ему покажет! Да уже через неделю она станет неотъемлемой частью дома — умной, умелой и совершенно необходимой. А когда она станет необходимой, она уедет. Это послужит ему хорошим уроком, предвкушала она, пробираясь на кухню.

Только все сложилось на совсем так, и понадобилось для этого намного больше времени, чем неделя. Понадобилось бы и еще больше, если бы не Джим. Это он помогал скрыть ее первые ужасающие промахи, и облегчал ее работу тысячью всяких мелких дельных мелочей. Каждое утро он растапливал для нее огромную плиту, так что она была уже достаточно горячей, чтобы приготовить еду, когда работники приходили завтракать. И он колол дрова и резал для нее мясо. С того первого вечера в холодном мясном чулане больше не ждали ее полутуши баранины на крюках: там лежали аккуратные горки мяса, нарезанного, как полагается, ряды ровно разрезанных почек, груды очищенных костей для супа. Каждое утро она выходила в огород, чтобы выбрать то, что ей понадобится из овощей для приготовления обеда, и Джим хитро подсказывал ей: «В такой холодный день прекрасно пошел бы пудинг с изюмом», или: «Почему бы вам не попробовать приготовить шарлотку, раз завтра с почтой привезут свежий хлеб» или: «Из сгущенки получается прекрасный рисовый пудинг, Лу, гораздо лучше, чем из свежего молока».

Теперь они все называли ее Лу, так же как называли своего нанимателя Стивом. Только они говорили «Стив» уважительным тоном, почти с обожанием, а ее имя звучало у них добродушно-снисходительно. Ох, как же они над ней посмеивались, сколько беззаботного веселья доставили им ее первые ошибки «иностранки». Одной из первых были приготовленные ею сандвичи. Пока они завтракали, она должна была приготовить им бутерброды, и каждый брал свой сверток и котелок, в крышке которого лежали заварка и сахар, прикрепляли их вместе с бурдюком воды к седлу, и целый день они проводили в разъездах. В первый же день Лу всю душу вложила в эту работу. И только когда все они гурьбой вошли ужинать, умытые, преодевшиеся и улыбающиеся, она поняла, что стала предметом какой-то уморительной шутки.

— Когда я сегодня развернул свой сверток, Лу, я уж было решил, что забрел в какой-то шикарный паб в туманном Лондоне, — сказал Расти с добродушной усмешкой.

— Так жаль, что я на перекус не приготовил чаши для омовения пальцев, Лу,

— вступил в разговор Блю, — как бывает в этих шикарных кинофильмах. Чувствуешь, что надо сделать что-то подобное, когда жратва такая изысканная…

Бант и Энди залились хохотом. Они раскачивались взад-вперед и ржали, пока лица их не раскраснелись, а по щекам не потекли слезы. В это время Джим обеспокоенно переводил взгляд с них на Лу, и взъерошивался, как курица, готовая броситься на защиту единственного цыпленка.

— О Боже, — выдохнул Энди. — Видели бы вы только, как Расти пытался разобрать свои сандвичи! Масло растаяло, и он, наверное, к тому же несколько раз на них уселся задом. И они все насквозь пропитались соусом, такие они были тоненькие — в конце концов он их все съел за один присест и остался голодный.

Он снова закатился хохотом, и разговор продолжал Бант:

— Они были бы в самый раз, Лу, для какого-нибудь дамского клуба. Я видел, как моя мать готовила такие фитюльки к чаю, когда собирались одни женщины. Но, честно, если бы вы видели лицо Блю, когда он нашел в своем бутерброде эти стружечки мяса… Мы поспорили, что это вообще не мясо, но мы проспорили, да, Энди?

Тут до Лу дошло, и она тоже расхохоталась — она ничего не могла с собой поделать — и с этой минуты стала им настоящим другом.

На следующее утро Джим умело показал ей, как готовить сандвич. Для начала нужны были толстые ломти хлеба, потом щедрый слой желтой маринованной цветной капусты или густой красной острой приправы «Чатни» (несомненно, произведения Марни), и, наконец, хорошо поперченные куски мяса, и сверху еще ломоть хлеба. Утонченному вкусу Лу они казались настоящими ступенями. Но этим вечером она получила похвалу, как это ни было для нее неожиданно, от самого Стива Брайента. Повернувшись к кубу с охапкой аккуратно сложенных поленьев в руках, Лу заметила, что за ней от двери наблюдает высокая молчаливая фигура. Она совершенно не представляла себе, сколько времени он там стоял.

— Вы быстро осваиваетесь, — одобрил он, прошел вперед и, принимая у нее из рук один за другим поленья, просунул их в отверстие топки и захлопнул дверцу умелым ударом ноги. Он стоял, задумчиво глядя на девушку, которая зарделась от удовольствия из-за этой скромной похвалы. — Было бы хорошо, если бы вы разжигали по вечерам огонь в гостиной. Марии всегда так делает, и вам будет веселее в компании Банта и Эндрю. Мне вы не помешаете — я все равно сижу у себя в кабинете.

С этого вечера Лу начала нравиться ее жизнь в Ридли Хиллз. Она проветривала комнаты, ставила на подоконники нарядные вазы с цветами, полировала старинную прекрасную мебель, пока та не отплачивала ей теплым мягким сиянием. Каждый вечер она разжигала приветливый огонь в огромном каменном очаге в гостиной, а после чая она, Бант и Энди играли — в шашки, в карты, в шахматы — весело смеясь и беззаботно подшучивая друг над другом. Иногда они просто сидели у радостного огня и разговаривали. Лу рассказывала им о своей прежней жизни в Англии, вспоминая забавные высказывания и проделки племянников-близнецов. И они тоже поведали ей историю своего детства. У обоих отцы имели собственные владения, и мальчиков отправили в пансионы в Сиднее, пока им не исполнилось семнадцать. Они играли в крикет и футбол, обожали плавать и, приезжая домой, играли в поло, когда была возможность. Их карьера шла по порядку, заведенному для юношей из их круга, и оба, кстати, считали, что им сильно повезло, что они стали джакеру у Стива Брайента. Под бдительный взгляд и умелое руководство этого человека надеялись поместить своих сыновей для подготовки к будущей работе многие отцы — и на сей раз этими счастливчиками оказались Бант и Эндрю. Конечно, их двухлетний срок обучения не был усеян розами: он строго следил за дисциплиной и не позволял им разъезжать на машинах, принадлежащих станции, или играть в поло и бегать на танцы каждый выходной, как это делали многие другие наниматели, но он был справедлив, честен, неутомим, не скупился на похвалы, когда они их заслуживали, и, не задумываясь, подвергал критике, когда это было необходимо. И требовал от себя не меньше, чем от своих работников.

Это действительно было так. Его отчужденность от окружающих втайне беспокоила Лу. Остальные ее подопечные не внушали ей такого беспокойства и она была ими по-матерински довольна, но ей не удавалось пробить брешь в стене одиночества и изоляции, которой окружил себя Стивен Брайент. Каждый вечер, когда они смеялись и болтали у огня, счастье, которое дарила ей веселая дружба юношей, блекло при мысли о полоске света под дверью кабинета и суровом сдержанном человеке за нею. Иногда свет горел и за полночь, и Лу, принося или забирая поднос, готова уже была поддаться огромному искушению отбросить осторожность и, признавшись, что владеет опытом канцелярской работы; предложить ему свою помощь. Но она этого не делала. Она знала, что он откажется от ее помощи, вежливо-равнодушно — как разочаровавшийся человек, который предпочитает, чтобы женщины знали свое место: как можно дальше от него!

— А тут ты не совсем права, Лу, — сообщил ей однажды вечером Эндрю, когда она поддалась соблазну поговорить об отрицательном отношении их работодателя к женщинам вообще. — Конечно, я не хочу сказать, что поведение жены Филиппа не вызвало у него отвращения. Когда она явилась, чтобы забрать детей, он сказал ей все, что о ней думает, не сомневайся. Но время от времени он позволяет себе расслабиться, а, Бант?

— Это уж точно, — отозвался Бант, горячо вступившись за своего любимого босса. — Да, Лу, если увидишь его на танцах — после скачек с пикником, ты его не узнаешь: это совсем другой человек. Он великолепно танцует и умеет веселиться от души, и девушки вокруг него так и вьются. Он всех хорошеньких уводит прямо у нас из-под носа. Но, конечно, у них никакой надежды нет. Говорят, его волнует только одна девушка — она живет в Сиднее.

— Да, так говорят, — согласился Энди. — Питерсон рассказывал мне, что она как-то здесь гостила. Блондинка, прекрасно сложена и вся такая прохладная, так сказал Билл, а уж он-то знаток в этих делах, да. Бант? Она предпочитает приезжать сюда, когда происходят какие-нибудь события или праздники. А так она говорит, что сельская жизнь ей скучна. Но очевидно, сам Стив ей далеко не скучен — да и она ему, судя по тому, что болтают о них.

Лу не могла понять, почему ее расстроила эта новость. Но это было именно так. Глупая девчонка, сказала она себе, это тебя совершенно не касается. Тебе следовало бы радоваться, что мистер Брайент так равнодушен и нелюбопытен, что он не стал докапываться до этой ужасной истории в конторе архитекторов. Он тебе доверяет, он принял тебя, так что будь за это благодарна. И Лу ободрилась.

Она чистила, готовила, мыла и полировала. По понедельникам она вставала раньше обычного, чтобы успеть справиться с ожидавшей ее гигантской стиркой. Разжигая огонь под котлом, полным простыней и наволочек, в прачечной с цементным полом, она счастливо насвистывала какую-нибудь мелодию. Оттирая грязные воротнички и манжеты бесчисленных мужских рубашек, она пела. Ощущение счастья не покидало ее, даже когда она переглаживала целые корзины высохшего белья, хотя лоб ее был покрыт капельками пота от жаркой плиты, на которой грелись тяжелые старинные утюги. Она тихонько напевала что-то себе под нос и когда штопала носки у окна, пока было светло, ставила заплаты и шила, греясь у огня по вечерам. Но все же где-то в глубине сознания занозой сидела мысль о том, что Стив Брайент в своем доме ведет себя как чужой. Если он и замечал благие перемены, какой теплой сделала она атмосферу в доме, то не показывал виду. Поэтому однажды она решительно не стала собирать обычный поднос, а накрыла одно место за кедровым обеденным столом, стоявшим в конце длинной гостиной. Обозрев результаты своих усилий, она вознесла молитву, чтобы приветливый огонь очага, играющий на полированном дереве, теплый интим задернутых занавесок, скрывших морозную ночь, простое очарование бронзовой листвы в вазе и грейпфруты, апельсины и лимоны, уложенные в открытое серебрянное блюдо в центре стола, — все это смогло бы хоть чуть-чуть растопить его ледяное сердце. Она робко постучала в дверь кабинета, затем просунула туда голову. Слова ее смешались от смущения и неуверенности:

— Мистер Брайент, я сегодня собрала вам чай на столе в гостиной. Там гораздо теплее и веселее, вдали от всех этих гроссбухов и тому подобного.

Там.., я думаю, вам будет удобнее, и.., и.., ну, пожалуйста, не торопитесь. Я хочу сказать, что Энди и Бант тоже хотели бы, чтобы вы пришли туда… В конце концов, ведь это ваша комната и.., ну, пожалуйста, ладно?

Стив Брайент медленно повернул свой стул и смерил ее долгим внимательным взглядом. О, Господи! В этот раз она зашла слишком далеко. Она обеспокоенно ждала, пытаясь умерить сердцебиение, разгадать непонятное выражение его лица.

— Благодарю вас, мисс Стейси, — ответил он наконец с серьезной вежливостью. — Я не против того, чтобы есть там. Как вы верно заметили, эта деловая обстановка отнюдь не способствует мирному пищеварению, и здесь, конечно, не очень тепло. — И он одарил ее неожиданно потрясающей улыбкой.

Ой, подумала Лу, да он же послушный, как ягненочек, если только найти к нему подход.

Он поднялся на ноги, и добродушная улыбка сменилась презрительной усмешкой. Она залилась яркой краской. Он прочел ее мысли так точно, как будто она высказала их вслух!

Тем не менее, когда она закончила свои вечерние дела, помогая остальным, и вернулась в гостиную, она увидела, что Эндрю и Бант довольные сидят у камина и разговаривают со своим боссом. Стопка пустых тарелок, аккуратно составленная на столе, сказала ей, что ее готовка имела успех, а когда она вернулась с книгой расходов и штопкой, он по-прежнему находился там, но на сей раз откинулся в кресле и лицо его было спрятано за газетой, чтением которой он был поглощен. Бант и Энди начали играть в домино, и Лу при виде этой мирной сценки почувствовала легкий трепет торжества. После ее прихода он довольно скоро вернулся к своему рабочему столу, но начало было положено

— по крайней мере так решила Лу, вытащив список покупок и начав его проверять.

Завтра суббота — день привоза почты. День этот почти всегда характеризовался оттенком возбуждения, которое заметно было во всех. Лу почувствовала его с самого начала и теперь тоже им заразилась, хотя и понимала, что ей нечего волноваться и нечего ожидать. Примерно половина второго дня почтовый грузовик, снаряжавшийся магазинчиком в Наидойе, где Лу когда-то позавтракала, появится на дороге, подпрыгивая на ухабах и гремя, взревет в последний раз мотором, сообщая о своем прибытии, и резко затормозит у ограды позади дома. Тогда все столпятся вокруг, покупая сигареты, папиросную бумагу и табак, отдавая потрепанные банкноты и мелочь, а тем временем сама почта — холщовый мешок с надежно запечатанным кожаным горлом — поспешно уносилась в дом и сортировалась. Как правило, эту церемонию исполнял сам Стивен Брайент. Иногда теперь, если он спешил дописать важное письмо, чтобы успеть его отправить, вместо него это делала Лу.

На этот раз он принял у нее мешок с почтой и направился в дом, а Лу осталась заказывать хлеб, муку, крахмал, сахар и чай. Джим услужливо взвалил себе на плечо картонный ящик с консервами и пошел с почтальоном в дом. Почтальоном был тот самый человек, которого Лу в день своего приезда видела в здании блокпоста. Только теперь они стали настоящими друзьями, и Лу звала его Фредом, как и все остальные. Она достала тарелку с угощением, которое всегда оставляла для него горячим, и налила обязательную чашку чая.

Пока она убирала припасы в кладовку, Фред, по обыкновению, развлекал ее рассказами о «делах» в округе, повышая голос, когда она уходила в кладовку, снова понижая его, когда она возвращалась за следующей порцией. Она знала все о малыше миссис Питере, который переболел свинкой, о том, как у пастора спустила шина, когда он ехал крестить младенца Бруксов, о том, как племянник жены Фреда опоздал на своей корабль после бурной ночи в Сингапуре, и, может быть, ему теперь придется уйти из торгового флота. Лу казалось, что она уже со всеми лично знакома: их тревоги были ее тревогами, их радости — ее радостями. Они стали ее невидимыми друзьями в этом уединенном месте и делили с нею трудности и маленькие радости здешней суровой жизни. Теперь, когда они слышали ее голос, звучащий в общем телефонном проводе, то спрашивали, как у нее дела, или не может ли она приготовить ириски для праздника поликлиники и прислать их на следующей неделе через Фреда, у нее теплело на сердце от их дружелюбия и готовности принять ее как свою.

— Ну, мне, пожалуй, пора. — Фред шумно отодвинулся от стола и надвинул на затылок шляпу. — Счастье, что миссис Питере была раньше медсестрой, правда? До прошлого года, пока не вышла за Рона. Я видел мальца только через сетку, но выглядел он ужасно — эта распухшая шея. С обеих сторон, знаешь ли… Он в своей постели сидел как лягушка на листе кувшинки. Я не стал близко подходить: было бы нечестно, сказал я, ведь мне еще заезжать к остальным. Ну, Лу, я возьму другой мешок и поеду. До следующей недели, а?

Он вышел, шаркая. Лу услышала, как снова взвыл мотор и грузовик укатил вдаль. В переходе зазвучали шаги: тяжелые решительные шаги. Она узнала бы эту поступь где угодно. Лу выжидающе повернулась к двери.

В руке у Стивена Брайента было письмо. Теперь он протянул его ей:

— Это вам, мисс Стейси.

— Мне?.. — откликнулась Лу, и в голосе ее появилась странная смесь удивления и тревоги. Она приняла протянутый конверт, вскрыла его и, вытащив сложенный листок, взглянула на подпись внизу.

— Ой, — сказала она, поворачивая к своему нанимателю радостное лицо, — это от Аллана Йетса! Она быстро просмотрела записку.

«Дорогая Луиза, — было в ней написано, — я много о вас думал со времени нашей встречи в поезде. Я очень надеюсь, что все сложилось удачно и вы счастливы в своей роли гувернантки в Рид ли Хиллз. Оставляет ли вам Стивен Брайент свободное время? Наверное, вы до этой минуты не знали, зачем вам оно. Не хотите ли на следующей неделе побывать на карнавале поло в Йолу? Я мог бы приехать и забрать вас в пятницу утром, и мы бы успели к самому началу матча днем. Этот праздник длится два дня, и оба вечера будут танцы, и Брауны говорят, что будут рады, если вы остановитесь у них. Я привезу вас обратно в воскресенье, если ваш господин и повелитель может отпустить вас так надолго. Надеюсь, что вы к нам выберетесь. Мне очень хочется снова вас увидеть. Ваш Аллан Йетс».

— Да, это от Аллана Йетса, — изумленно повторила она. — Он приглашает меня на карнавал поло в Йолу в конце следующей недели. Он приедет и заберет меня в пятницу, если можно. Он сегодня будет звонить, чтобы узнать мой ответ.

Стивен Брайент повернулся от окна.

— Где вы познакомились с Йетсом?

— В.., в поезде, — заикаясь, объяснила она, протягивая в качестве свидетельства листок с письмом. Он быстро его просмотрел, отошел к окну и снова устремил взгляд на ряд перечных деревьев, глубоко задумавшись. Наконец вновь повернулся к ней лицом.

— Можете сказать Йетсу, — проинструктировал он ее, и каждое его слово звучало весомо и подчеркнуто-решительно, — что я сам привезу вас туда.

— Вы? Вы привезете меня? — от удивления голос Лу превратился в настоящий писк.

— Я уже сказал, мисс Стейси, — невозмутимо произнес ее наниматель. — По правде говоря, мы все поедем на один день. Финалы будут в субботу. Мы с Эндрю и Бантом захватим с собой все необходимое для пикника и останемся на вечерние танцы. Нам до дома добираться не больше семидесяти миль… В последнее время мальчики прекрасно поработали…

Она не находила слов. Не то чтобы ей не хотелось снова увидеть Аллана, но перспектива ехать на карнавал поло со Стивеном Брайентом смущала ее — она казалась одновременно пугающей и манящей, Но мысли ее приняли более практичное направление. Она внезапно расстроилась.

— А что.., что туда надевают — я имею в виду девушек? Мистер Брайент, вы очень добры, что предложили взять меня.., нас.., но я поняла, что это невозможно. Дело в том, что я.., я вообще не смогу поехать. Видите ли, у меня нет подходящего платья: красивого, которое можно было бы надеть на вечер, — горестно призналась она.

У нее за всю жизнь не было ни одного вечернего платья, но она не видела необходимости настолько открывать свою душу. Ну, что же, подумала она смиренно, этому просто не суждено быть, и у Стивена Брайента, судя по всему, тоже не было на это ответа. Он продолжал стоять перед нею и казался — приходится признаться — несколько приунывшим. Идемтека, — вдруг проворчал он.

Она проследовала за ним по крытому переходу, вдоль веранд в его кабинет. В молчании он выбрал ключ среди многих, висевших на доске, и мотнул головой в сторону склада, примыкавшего к жилищу рабочих станции. Он повернул ключ в замке, включил свет, разогнав темноту, скрывавшую полки. Лу увидела, что здесь находились всяческие запчасти и инструменты, а также несколько рулонов ткани в одном из углов. Он указал на них:

— Посмотрите, что здесь найдется, мисс Стейси. Если вы владеете иголкой с ниткой, то сможете что-нибудь придумать. Если нет — не беспокойтесь. Вы все равно можете сегодня вечером сказать Йетсу, что я привезу вас в субботу — уверяю вас, вы не будете единственной девушкой без парадного платья до полу, с которой мне пришлось танцевать, и партнеров у вас от этого меньше не будет. Благодарение Богу, по крайней мере здешние мужчины относятся к таким вещам разумно!

С этими словами он оставил ее одну среди полок.

Лу пересмотрела все ткани. Тут был отрез тика цвета хаки, еще один отрез

— синего джинсового материала, рулон чегото, напоминавшего изолирующую прокладку для куба, и стопка разных материалов, очевидно предназначенных для занавесок. Может, что-то из этого подойдет? Она разложила ткани. Большинство, не считая кремового кружева, были разукрашены большими яркими цветами, но тут оказался один отрез льняного материала в простую бело-синюю клетку. Лу вздохнула. Придется взять этот. О Боже! Похоже, у нее никогда в жизни не будет выбора:» она не может выбрать ни работу, ни материал на платье, ни даже с кем она поедет на карнавал поло.

Лу почувствовала себя немного виноватой. Была ли она совершенно честной в этой последней мысли? Ей, конечно, очень хотелось повидать Аллана и провести с ним несколько беззаботных дней, но разве она не чувствовала почти болезненного желания казаться красивой, спокойной и модной — достойной спутницей Стива Брайента из Ридли Хиллз? Интересно, его спутница, предмет зависти остальных девушек — какая она, эта девушка из Сиднея, которая сюда приезжала? При мысли об этой блондинке, которой была скучна сельская жизнь, но не Стив — сердце у Лу сжалось. Конечно, если бы эта девушка была здесь, он не пригласил бы Лу, ведь правда? Он не смотрел бы ни на кого, кроме своей девушки из Сиднея, и Лу могла бы ехать на танцы с кем хотела, или не ехать вовсе — ему было бы все равно.

Но хотя она смиренно призналась себе в этом, она все же упрямо решила, что приложит все силы, чтобы не подвести его. Речь идет только о преданности уважаемому, хотя и немного строгому нанимателю, внушала себе Лу. И она по-прежнему внушала себе то же самое, когда закончила собирать корзинку для пикника, закрутила потуже крышки термосов и выключила свет на кухне в морозной тишине раннего субботнего утра.

Лу сидела на переднем сиденье большого джипа рядом со Стивеном, а Эндрю и Бант без умолку болтали позади них. Буквально обо всем: о девушках, с которыми они были знакомы, и о тех, с которыми им хотелось познакомиться, о пони для поло, и в какой стране разводят самых подходящих. Все это обсуждали эти любящие поспорить, самоуверенные, зачастую плохо информированные, но добродушные молодые люди. Лу слушала их пререкания с внутренней усмешкой. Ну и пара! Они, конечно, довольно милые ребята, но их ничуть не заботило, что, возможно, босс находит их беззастенчивое переругивание не таким занимательным, каким его считают они сами. Конечно, если он вообще их слушает. Но он не слушал. Его смуглое лицо оставалось непроницаемым, и мысли его явно были где-то далеко, пока он рассеянно, но умело вел машину. Лу вздохнула. Наверное, он не предвкушал этот выходной так, как она.

Наверное, он все же услышал ее глубокий вздох. На секунду он повернул к ней голову и спросил:

— Для нашей мисс Стейси время слишком раннее?

Вопрос прозвучал мягко, ласково, чуть снисходительно.

— О, нет! — запротестовал Лу. — Ничуточки. Я этой ночью почти не спала, так мне не терпелось ехать. Я проснулась задолго до того, как пора было вставать, — наивно призналась она.

Стив Брайент не отозвался. Она не догадывалась об этом, но ее искреннее наслаждение от такого незатейливого времяпрепровождения невероятно его тронуло. После этого разговора он, казалось, расслабился, большую часть пути насвистывая какую-то мелодию, и даже обращал ее внимание на фантастические нагромождения камней, ярко оперенного попугая на дереве или особо хорошие виды на урожай окрестных полей.

Они приехали в Йолу после десяти. Это был беспорядочно раскинувшийся городок на одном берегу извивающейся реки. С другой стороны городка был железнодорожный разъезд, чуть в стороне от основной части города, от которой его отделял ряд силосных башен для зерна и разбросанные повсюду загоны и сараи для скота. Последние клочки утреннего тумана рассеялись, и ярко светило зимнее солнце. Стоял чудесный-чудесный день, и Лу была вне себя от возбуждения. Площадкой для поло служило большое поросшее травой поле, со всех сторон окруженное забором, вокруг которого рядами стояли машины, и солнце блестело у них на капотах.

Игра только-только началась, когда они вышли из машины и присоединились к толпе, наблюдающей за матчем. Стив Брайент поставил Лу перед собой, чтобы ей было лучше видно, и, поддерживая ее под локоть, объяснил правила игры. После того, как Лу поняла суть дела, игра заинтересовала ее не меньше, чем остальных. Когда подошло время ленча, она уже аплодировала, как и все, забитому голу, хлопая в ладоши и хохоча, и сердце ее замирало, когда лошади с всадниками в шлемах с топотом проносились мимо нее и мужчины опасно свешивались с седла, чтобы расчетливо ударить по мячу.

— Ох, как бы мне хотелось научиться ездить вот так, — выдохнула она.

Стив Брайент перевел взгляд на раскрасневшееся лицо с белокурой занавесью шелковистых волос, горевших на солнце золотым огнем. Он поощрительно улыбнулся:

— Может, когда-то и сможете. Кто знает?.. Лу увлеченно разглядывала обе команды, которые уже выезжали с поля, по четыре наездника в ряд. Он прервал ее размышления:

— Теперь ленч, мисс Стейси. Вот идут Бант и Эндрю. Держу пари, что они умирают с голоду. Они всегда голодны!

Юноши расстелили возле машины коврики, как делали это все вокруг них. Лу открыла короб и достала свежевыпеченные рогалики из дрожжевого теста, фрукты, печенье и сыр, а Стив тем временем достал гигантский термос с горячим бульоном и ловко разлил его по кружкам, как будто занимался этим всю жизнь. Лу пила чай, а мужчины закончили трапезу пивом, и она уже начала упаковывать все обратно, когда ее стоящую на коленях фигурку накрыла тень, и жизнерадостный голос Аллана Йетса произнес:

— Привет, мисс Луиза Стейси, я разыскиваю вас повсюду!

Потом, вежливо-почтительно приглушив голос, он добавил:

— Здравствуйте, мистер Брайент, вы очень добры, что привезли Луизу.

Стив Брайент ответил неопределенным хмыканьем, но, укладывая оставшиеся вещи, Лу слышала, как он спрашивает смуглолицего юношу, как поживает его отец, какая погода стоит на Риверине, и пришли ли сюда сегодня Брауны. Казалось, что присутствие старшего мужчины преисполнило Аллана смущением. Да, он действительно внушает окружающим трепет, этот Стив Брайент из Ридли Хиллз — и в то же время не он ли сейчас старается разговорить Аллана, очень тактично помогая ему успокоиться. Эту сторону его характера она раньше не замечала. Но это действительно был человек, о котором не зря так восторженно говорили Бант и Эндрю, парень, который умеет здорово повеселиться и к которому липнут все девушки, но которого интересует только одна — девушка из Сиднея.

— Готовы, Луиза? Тогда идемте, найдем моих друзей; я рассказал им о вас и всем не терпится с вами познакомиться. Но имейте в виду, мы сегодня все полуживые, поэтому если они будут нести чушь, не удивляйтесь. Вчера вечером были танцы что надо, но кончились уже после четырех. Сегодняшние кончатся пораньше, но будет еще веселее из-за того, что вы здесь…

Аллан торопил ее уйти, и едва она успела махнуть остальным рукой, как ее восторженный кавалер потащил ее в толпу, вновь пришедшую в движение.

Остаток дня они провели с друзьями Аллана: тремя молодыми людьми чуть за двадцать, один из которых вместе с Алланом был джакеру у Браунов, а двое других были сыновьями владельцев соседних станций. Девушки были очень славные, и Лу, которая уже столько недель начисто была лишена общества других женщин, с наслаждением слушала болтовню о помаде и платьях, свиданиях и прическах, кто недавно заключил с кем помолвку, какие танцы вчера были самыми удачными и что они наденут сегодня. Дженни Браун была темноволосая, дружелюбная, склонная к полноте и очень веселая девица, которую остальные бесславно называли «ужасно милой», но не считая соперницей. Но она явно пользовалась успехом у молодых людей, наверное, даже большим, нежели ее кузина Пенелопа, которая тоже была брюнетка, но лицо у нее было высокомерно-красивое, а фигура тонкая и грациозная. Рядом с ними Лу чувствовала себя скромной английской фиалочкой. Казалось, они со всеми знакомы, и весь день смеялись и шутили, но по отношению к ней они были сама доброта и знакомили ее со всеми, кто им встречался. Луиза даже обнаружила, что уже обещает не одному молодому человеку «оставить сегодня вечером танец».

Было так весело, что день пролетел незаметно. К тому времени, как закончилась последняя игра и команды-победители получили кубки, снова стало холодно, и Лу чуть дрожала, кутаясь в пальто, когда шла обратно к машине. Она не видела мистера Брайента, Энди и Банта с самого ленча, но когда она пришла к машине, они ее уже ждали. Она помахала Аллану в ответ на его веселый окрик: «Увидимся позже, киска» и снова заняла свое место рядом с водителем.

Брайент казался чем-то на редкость недовольным, и Лу инстинктивно почувствовала, что это было прощальное слово «киска». Слова Аллана ее тоже немного покоробили, и она поняла, что они звучат слишком фамильярно для столь недолгого знакомства. Бедненький Аллан! Он и сделал-то это только для того, чтобы немножко утвердиться в глазах старшего мужчины, она была в этом уверена. Лу прекрасно понимала это юное ощущение собственной неполноценности перед лицом настоящего сельского жителя, землевладельца, уверенно стоящего на ногах. Ну, неважно, вечер должен быть чудесным!

Лу была по-прежнему полна этого дивного нетерпения, когда стояла перед зеркалом в маленькой гостиничной спальне несколько часов спустя. Стивен Брайент угостил всех роскошным обедом, а потом они поднялись наверх переодеться и, приняв горячую ванну, Лу почувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему.

Она изгибалась и поворачивалась, самокритично разглядывая свое отражение в зеркале. Впечатление было отнюдь не отталкивающим: да и вообще, это было лучшее, что она могла придумать. Она сшила платье самого простого фасона: пышная юбка, присборенная на талии, самый обыкновенный безрукавный лиф, квадратная горловина, отделанная белым кружевом-ришелье, сквозь которое была продернута узенькая бархотка (эту отделку она с благодарностью позаимствовала из коробки для рукоделья, принадлежавшей Марни). Для другой отделки бархатной ленточки не хватило, но Лу надела черный лакированный пояс от розового шерстяного платья, который подчеркнул ее узенькую талию. И как хорошо, что она купила эти дешевенькие босоножки в уличной лавочке в Коломбо, когда плыла в Австралию. Они только чуть выглядывали из-под пышной длинной юбки, и их высокие каблуки и узенькие ремешки казались довольно изящными и вполне подходящими к моменту. Лу в последний раз одернула юбку. Она готова!

Пенелопа и Дженни переодевались в комнате чуть дальше по коридору. Они предложили ей прийти и присоединиться к ним, чтобы вместе спуститься вниз. Вот Лу и пришла туда и, постучав, вошла. Ох, ну и великолепно же они выглядят, подумала она, не сдержав восхищенного вздоха при виде воздушного белого платья Пенелопы. И Дженни тоже была такой загорелой и живой в облегающем прямом длинном бледно-золотом платье. Лу знала, что ее собственный наряд выглядит слишком бедным и незамысловатым: свеженакрахмаленный хлопчатобумажный материал в клеточку, простая белая с черным отделка — такое платье могла бы надеть школьница на свои самые первые танцы. Ну и что! — с вызовом подбодрила она себя. Может, ты и не школьница, но это и правда твои первые танцы, а это платье — единственное, что можно было придумать на основе тех отвратительных материй в «сельском» складе Брайента! Чуть огорчившись, она последовала за остальными вниз.

То, что произошло потом, показалось Лу сном — дивным, чудным сном, память о котором она будет хранить всю жизнь. Какие бы удары ни предназначала ей в дальнейшем судьба, куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, у нее останутся эти незабываемые часы, незамутненную радость которых она сможет переживать вновь и вновь. Если она не уносилась в вихре вальса с Алланом и не танцевала квикстеп с одним из его бойких друзей, то пила сидр у бара, который занимал всю дальнюю стену бального зала, или кружилась среди толпы молодежи, вышедшей «проветриться» на веранду гостиницы. Банту удалось один раз заполучить ее, чтобы протанцевать «Поля Джонса», а с Энди она танцевала «Сейент Бернард» — народный танец, но большую часть вечера она провела с Алланом. Он был прекрасным кавалером: забавным, остроумным, внимательным — и оберегал ее почти по-братски. Так что Лу почувствовала, что боль и обиды последних месяцев уносит куда-то далеко в вихре этой радости, к которой она совсем не привыкла.

Наконец капельмейстер объявил последний танец, и когда рука Аллана снова потянулась, к ней, за его спиной прозвучал голос — голос, которому нельзя было возражать:

— Кажется, это танец мой, Йетс.

Ее взяли под локоть и повели к группе танцующих — и она оказалась в объятиях Стивена Брайента. Все это произошло так быстро и ловко, что она даже не успела ничего сказать. Сейчас, когда она подняла голову и увидела его подбородок прямо у себя над головой, он улыбнулся ей чуть насмешливо.

— Не разговаривайте, — скомандовал он немного грубовато и притянул ее поближе, нестерпимо красивый сейчас в своем белом смокинге. Лу полностью отдалась танцу. Это была вершина блаженства. Ничего из того, что происходило раньше, не могло сравниться с этим чувством. Теперь она поняла, что до сей минуты вечеру чего-то не хватало. Он танцевал прекрасно: умело, властно, как и все, что он делал. Вместе они составляли как бы единое целое; движения Лу прекрасно сочетались с его, и они кружились, покачивались, скользили. Когда музыка смолкла, она все еще была во власти очарования, все еще тихо напевала эту последнюю мелодию, все еще мечтательно думала о невыразимом блаженстве находиться в его объятиях… Неожиданно чей-то грубый низкий голос разбил вдребезги ее иллюзию.

— Эй, привет, Стив! — окликнул его неотесанный коренастый мужчина, шутливо пихая огромный кулак ему под ребро, — Танцуешь по-прежнему неплохо! Похоже, что не слишком-то и скучаешь по своей крале из Сиднея, а?

Стивен Брайент не отозвался. Вместо этого он ответил этому типу тщательно сдержанной улыбкой — скорее гримасой, чем улыбкой — и Лу увидела, что несмотря на загар, он побледнел. Его губы сжались в тонкую полоску, подбородок выдвинулся вперед.

— Найдем остальных и будем возвращаться, — сказал он яростно, поворачиваясь к двери.

Лу мало что запомнила на обратном пути в первый утренние часы воскресенья. Свернувшись под пледом на переднем сиденье, она пыталась вздремнуть, но жестокий холод и щемящая боль где-то в самом сердце не давали ей заснуть, хотя она даже не побеспокоилась открыть глаза, чтобы посмотреть, кто именно — Эндрю или Бант — открывал ворота.

Она должна бы чувствовать себя счастливой, укоряла она себя. Вечер был чудесным, и Аллан оказался добрым, веселым другом. Он хотел снова с ней встретиться, и, прощаясь, обещал, что они скоро увидятся. Дженни тоже была очень дружелюбна и приглашала ее приехать погостить. Когда Пенелопа вернется к себе домой, Дженни снова останется совершенно одна, и будет так приятно, если можно будет время от времени поболтать с ней о том, что обычно занимает девушек их возраста. Почему же Луиза чувствовала себя так, будто ее заледеневшее сердце медленно просыпается для какой-то сверлящей боли невыразимого томления?.. Ответ Лу узнала только на следующий день.