1


— И это невеста? Что за тряпки она на себя напялила? — пренебрежительно фыркнула Сьюзен. — Сказать по правде, Агнес, если бы граф Тимоти Рокуэлл узнал, во что ты превратила его родовое гнездо, он бы в могиле перевернулся от возмущения. Это ж надо, придумать такую… — Она поморщила свой тонкий с горбинкой носик, подбирая слова, — такую…

— Статью дохода? — сухо предложила свой вариант Агнес, не глядя на сводную сестру.

Девушки стояли у окна библиотеки, традиционно выполнявшей для владельцев имения Спрингхолл роль рабочего кабинета, и смотрели на приближающуюся свадебную процессию. Для проведения церемонии родители молодоженов арендовали старинный приусадебный парк, и именно в этот момент невеста, чье прелестное подвенечное платье только что охаивала Сьюзен, под руку с женихом проплыла по газону парка в огромный шатер, на разбивку и обустройство которого Агнес и работники поместья потратили весь прошлый день.

— Может быть, все это и приносит доход, но старик Тимоти, уверена, не одобрил бы этого. А если бы я знала, что у тебя в парке устраивается этот балаган, то ни за что не приехала бы сюда на уик-энд, — скривив губы, продолжала Сьюзен.

— А зачем, если не секрет, ты приехала? — сдержанно поинтересовалась Агнес.

Это был ее стиль общения — сдержанность и твердость. С первого взгляда многие не обращали на нее внимания, такой застенчивой и молчаливой она была. Но за потупленным взглядом и тихой речью таилась решительность, переходящая порой в упрямство, и Агнес не раз говорили, что она унаследовала немалую долю упрямства старика Тимоти.

— Я рассчитываю получить аванс в счет моего месячного содержания, — небрежно бросила Сьюзен и, увидев, как вытянулось лицо Агнес, резко добавила: — Только не надо этих гримас! Гордон — душечка, и он не имеет ничего против того, чтобы выделить мне…

— Он, может быть, и не против, но мне не по душе, что ты так запросто берешь у него деньги, — сухо заметила Агнес.

— А почему бы и нет? Он распоряжается тем, что принадлежит нам. Конечно, все могло быть гораздо проще, и я до сих пор не понимаю, зачем Тимоти Рокуэллу понадобилось обставлять передачу наследства всеми этими формальностями. Ежемесячные выплаты до замужества, фиксированная денежная сумма — после… Я бы предпочла получить свою долю разом. Кстати сказать, я собираюсь поговорить на эту тему с Гордоном.

— По-моему, не стоит делать этого. Во-первых, так сказано в завещании, во-вторых… — сказала Агнес резче, чем собиралась.

Из окна библиотеки было видно, как последние гости зашли в свадебный шатер. Агнес была приятно удивлена коммерческим успехом своей маленькой инициативы, хотя прибыль была не так уж и велика и ее едва хватало, чтобы выплатить жалование прислуге. Но ведь это было только начало, первый маленький шажок на пути к желанной финансовой независимости…

Агнес и ее сводная сестра отличались друг от друга не только внешне. Сьюзен унаследовала от родителей-итальянцев пламенный темперамент и неистовый нрав и, подобно своей матери, Луизе, тратила деньги с чисто южной беспечностью и изяществом.

Обладая броской внешностью и имея большой успех у мужчин, Сьюзен рано и успешно начала карьеру манекенщицы и с ранних лет хорошо зарабатывала. Она одна спускала денег больше, чем Агнес со всем ее штатом, а потому претензии сестры по поводу нерегулярности выплаты субсидий, предусмотренных завещанием деда, раздражали молодую хозяйку Спрингхолла.

Сьюзен, казалось, не могла, да и не желала понять, в каком сложном финансовом положении находится поместье. В определенных вопросах она могла дать сто очков вперед Агнес, которая была старше ее на три года. Но, при всей ее искушенности, Сьюзен, кажется, и в голову не приходило, что жалованье, за которым она, собственно, и приезжала, выплачивается не из доходов поместья, а из кармана душеприказчика деда, Гордона Стамфорда.

Самое печальное, что, если указать сестре на щекотливость ситуации, та без тени смущения заметит, что для Гордона это не деньги, он может запросто выплачивать суммы в десять раз большие, особенно если речь идет о такой шикарной женщине, как она, Сьюзен.

И это, увы, было совершенной правдой.

В последние месяцы жизни деда Агнес гадала, что означают постоянные визиты Гордона в Спрингхолл, и находила им одно единственно возможное объяснение: Гордон увлекся ее сестрой и собирается посвататься к ней.

А чем еще можно было объяснить ту странную, почти противоестественную связь, которая возникла между старым графом Рокуэллом и молодым разбогатевшим плебеем, объявившимся в Уорикшире всего три года назад?

Стэмфорд купил себе особняк в дальнем конце поселка. Разумеется, его появление само по себе вызвало массу толков среди местных жителей.

До Агнес доходили некоторые из этих слухов, не говоря уже о том, что каждый шаг Гордона освещался вездесущими репортерами центральных лондонских газет. Но представить себе, что он станет близким другом ее деда, она не могла. И даже не потому, что страдала снобизмом, — просто граф Тимоти Рокуэлл был слишком замкнутым человеком, чтобы на старости лет завязывать отношения с новыми людьми, а острый язык старика и раньше отбивал охоту у окружающих иметь с ним дело.

Впрочем, возможно, никакого знакомства не состоялось бы, если бы не та роковая прогулка, когда дед поскользнулся и сломал шейку бедра.

…Обещания, данные у постели умирающего, отдают романами Диккенса, подумала Агнес. И вот теперь она в тупике и совершенно не представляет себе, что предпринять, чтобы не нарушить клятву.

Господи, ведь она и так делала все, что могла!.. Эти свадьбы приносили в бюджет имения пусть маленький, но устойчивый доход, помогая содержать прислугу и давая молодым жителям поселка возможность подработать в выходные.

В ее планы входила организация пансиона для приезжих в стенах усадьбы, но для этого необходимо было отремонтировать и заново оборудовать весь дом. Вряд ли стоило рассчитывать на то, что люди станут платить свои кровные за холодные спальни, продуваемые насквозь ванные комнаты без горячей воды и прочих удобств, допотопную кухню и обшарпанную столовую.

Вспомнив про эти планы, Агнес быстро суммировала свои маленькие доходы, пытаясь понять, осилит ли она обустройство трех комфортабельных спален к Рождеству. Слава Богу, с рабочей силой не было никаких проблем, — Тимоти Рокуэлл завещал, чтобы старая прислуга осталась при имении и получала жалование от наследницы Спрингхолла, хотя, по большому счету, такому количеству людей нечего было делать в усадьбе и раньше, а тем более теперь.

К чести Агнес, она каждому смогла найти применение. Томас Барнет, плотник, собственноручно изготовил столы. Джон Коллинз, садовник, поставлял живые цветы и помогал с оформлением букетов и гирлянд для свадебных церемоний. Миссис Хокс, экономка и повар в одном лице, отвечала за меню. И все вместе они искренне радовались, если могли хоть чем-то помочь Агнес, денно и нощно хлопотавшей о том, чтобы сохранить усадьбу, которая давала им средства к существованию.

Лет двадцать назад этим людям, из поколения в поколение служившим в семье Рокуэлл, не так уже и трудно было бы найти хорошо оплачиваемую работу в соседних крупных городах, Бирмингеме или Ноттингеме, но времена экономического бума в Англии миновали, неквалифицированный труд стал привилегией приезжих эмигрантов из Африки или Индии, и молодым людям из деревни стало трудно найти себе применение. Редкую неделю к Агнес не обращались с просьбой найти хоть какую-нибудь работенку для «нашей Мэри» или «нашего Джона».

Служащие в усадьбе платили чисто символическую плату за проживание в коттеджах, разместившихся на территории поместья, но и эти домики отчаянно нуждались в ремонте. Но самое главное, Агнес безуспешно ломала голову над тем, как оплачивать содержание своего раздутого штата зимой, когда нельзя будет больше организовывать свадьбы на открытом воздухе.

Она было подумала о том, что можно сдавать большую гостиную и бальный зал для танцевальных вечеринок, но будет ли спрос на такое предложение? Тихая, дремотная окраина Уорикшира не пользовалась особым вниманием богатых английских семейств, и на этот проект вряд ли стоило особо рассчитывать, в особенности если учесть, что рядом находился куда более популярный среди любителей развлечений Ковентри с его суперсовременным отелем.

Свадьбы — это совсем другое дело. Трудно было придумать для торжественной церемонии бракосочетания лучшее место, чем древний роскошный спрингхоллский парк, и более живописные декорации, чем старинная георгианская усадьба, в решетчатых окнах которой сверкало, рассыпаясь на миллионы осколков, солнце.

Свой современный вид особняк обрел во времена наполеоновских войн, когда Эдвард Рокуэлл перестроил главное здание, придав фасаду импозантность и добавив к нему крылья-флигели. Один из них соединялся с конюшнями, от другого пролегала крытая дорожка к оранжерее. Теперь она стала ветхой, зияющей черными провалами на месте стекол, и оттого производящей особенно унылое впечатление на зрителя…

— Мне нужно спуститься и посмотреть, как там идут дела, — сказала Агнес сестре, наблюдая за тем, как ее подчиненные, разодевшиеся по случаю свадьбы в старинные ливреи с париками, торжественно задергивают вход в шатер.

Сьюзен сколько угодно могла глумиться над невестой, но родители новобрачной, не скупясь, заплатили за возможность отпраздновать свадьбу в старинной английской усадьбе. А чувство долга, унаследованное Агнес от деда, требовало, чтобы мероприятие, за которое она взялась, было проведено на самом высоком уровне.

— А что, они дополнительно платят за то, чтобы хозяйка имения лично прислуживала им за столом? — со смешком поинтересовалась Сьюзен. — На их месте я бы обязательно потребовала, чтобы эта услуга была в ассортименте.

Чаша терпения Агнес переполнилась. Она слишком долго пребывала в напряжении, волоча на себе воз обязанностей, и сносить насмешки по этому поводу не собиралась.

— Не стоит кусать руку дающего, Сьюзен, — холодно заметила она. — В конце концов, эти люди приносят нам то, за чем ты сюда и прикатила, — деньги. Если они, в отличие от тебя, богаты, это не их вина.

Впрочем, Агнес тут же ощутила угрызения совести, потому что глаза Сьюзен совершенно неожиданно наполнились слезами.

— Почему ты так жестока, Агнес? — дрожащим голосом сказала она. — Разве я виновата в том, что ненавижу бедность? Мама уверяла меня, что как только я вырасту…

Девушка осеклась, но Агнес и без того поняла все, что хотела сказать сестра: Луиза внушила дочери, что как только она станет взрослой, в ее распоряжение перейдут все богатства Рокуэллов. Жизнь, однако, распорядилась иначе…

— Ты же знаешь, — вздохнула Агнес, — что Тимоти по старой аристократической привычке любил пустить пыль в глаза и всегда делал вид, что дела идут — лучше некуда, хотя все обстояло с точностью до наоборот. А потом эти две смерти подряд, двойной налог на наследство, который мы до сих пор никак не можем выплатить… — Агнес остановилась. По непреклонному выражению на лице Сьюзен было видно, что ее не впечатляют доводы сестры. — О чем я рассказываю? — тихо сказала она. — Ты же видела все это своими глазами!..

— А по-моему, — сварливо оборвала ее сестра, — все дело в том, что Тимоти всегда был скрягой. Если дела идут так плохо, надо подумать о близких, поступиться своей чертовой гордостью и продать имение! Это решило бы все проблемы, обеспечив и мне, и тебе целое состояние. И вообще, это несправедливо, нечестно и гадко с его стороны — оставить все наследство тебе, — взорвалась она. — Я такая же наследница Рокуэллов, как и ты, и хочу иметь свою половину, а не жалкие подачки, которые к тому же приходится выпрашивать у Гордона.

Агнес, тяжело вздохнув, приготовилась к очередному скандальному объяснению. Она была хорошо знакома с этими вспышками гнева у Сьюзен и знала, что сестра быстро отходит. Истинная итальянка — и по характеру, и по внешности. Рядом с ней Агнес всегда ощущала себя бледной тенью и считала, что у сестры и без того была масса преимуществ — молодость, красота, ум, успех у мужчин, блестящая карьера в модельном бизнесе!.. И все равно, имея все это, Сьюзен была недовольна. Почему? Только потому, что Спрингхолл по завещанию перешел не к ней!

Главная трудность состояла в том, что Агнес, щадя самолюбие сестры, не могла напрямую указать ей причины, по которым дед принял именно такое решение, хотя объяснение было предельно просто.

Тимоти с самого начала не одобрял второй брак сына. А когда он узнал, что у новой невестки есть ребенок от первого мужа и других детей заводить она не собирается, то его гневу не было предела. «Где внук, которому я мог бы передать по наследству титул? Кто будет новым графом Рокуэллом?» — метался он по библиотеке, как зверь в клетке, вопрошая тетушку Джулию. Дед был потрясен, он не смог простить Луизе, что та не пожелала позаботиться о наследнике для Спрингхолла.

И, хотя Уильям удочерил Сьюзен, она и мать оставались для деда пришлыми нахлебниками, прожигательницами жизни, способными ради своих удовольствий пустить с молотка поместье, усадьбу и всю многовековую историю рода Рокуэллов. Не желая такой перспективы для Спрингхолла, он, в случае вероятной смерти сына, завещал имение и титул правнуку, который в будущем родится у Агнес, а саму ее до того времени назначил распорядительницей имения.

Иначе говоря, Тимоти Рокуэлл предполагал, что его родная внучка обязательно встретит мужчину, который женится на ней и возьмет на себя заботу об имении и сыне, будущем графе Рокуэлле.

К сожалению, в глубине души Агнес понимала всю весомость претензий, высказанных Сьюзен. Действительно, имение и усадьбу можно было без проблем продать богатому покупателю или местным властям, тем, кто мог бы отремонтировать и содержать его, а полученную сумму разделить с сестрой, обеспечив себя до конца жизни.

И все же Агнес скорее вырвала бы себе сердце, чем согласилась бы на это. По-видимому, она была похожа на деда куда больше, чем сама себе в этом признавалась. Кроме того, девушка с детства приучила себя ставить Спринг-холл и все, что с ним связано, выше себя и своих потребностей.

Агнес отдавала себе отчет в том, что дед завещал ей имение не из любви, — для него, представителя древнего рода, привязанности и симпатии не играли никакой роли, когда принималось подобное решение. Нет, он всего лишь видел в ней хранительницу традиций, человека, обязанного сохранить поместье и усадьбу для последующих графов Рокуэллов.

Только вот в состоянии ли она выполнить его завет? Сейчас она не представляла себе, как это сделать, но должна была попытаться.

Впрочем, Агнес действовала. Успех предприятия зависел от двух вещей: упорства и везения. И если с первым все было в порядке, то второго фатально не хватало.

По совету Рональда Ламберта, друга детства и семейного адвоката, она обратилась в государственный фонд национальной опеки, но ответ был отрицательный. Ей сообщили, что возможности фонда ограниченны, и он не в состоянии принять под опеку даже здания, имеющие куда большую архитектурную ценность и историческую значимость, чем ее усадьба.

Проблема состояла в том, что Спрингхолл был слишком велик, чтобы использовать его просто как жилье, но слишком мал для того, чтобы сделать из него историко-культурный заповедник и туристский центр.

Ситуация обострялась с каждым днем. По мере невыплаты налога на наследство накапливались проценты, а деньги на банковский счет имения притекали таким жалким ручейком, что в скором времени имущество могло быть арестовано и пущено с молотка в порядке взыскания долга.

Агнес делала все, что могла, но единственный источник доходов — свадьбы — прибыли давал немного, а сил отнимал сверх всякой меры. Временами она начинала мечтать, что накопит денег и на следующий год купит собственный шатер, вместо того чтобы всякий раз брать его напрокат, и таким образом хоть на чем-то сэкономит… Но стоило ей вспомнить о процентах и о том, что до следующего года она, возможно, просто не дотянет, как ею снова овладевало отчаяние.

— …Ты меня слышишь или нет? — вывел ее из забытья голос Сьюзен. — Я спросила тебя, где Гордон. Чувствую, мне снова придется брать деньги у него.

— Где, где, — раздраженно ответила Агнес. — Вероятно, у себя дома, в поселке.

Сьюзен рассмеялась. Снисходительно взглянув на Агнес, она самодовольно сказала:

— Признайся, сестра, что с детства его терпеть не можешь. Гордон — это алмаз, но для тебя, аристократки в двадцатом колене, слишком грубый, не обработанный ювелиром. Между тем от него веет такой волнующей сексуальностью, что дух захватывает! Интересно было бы проверить, каков он в постели.

— Сьюзен! — возмущенно воскликнула Агнес.

— Бедняжка! — снисходительно покачала головой та. — Ты такая праведная — только нимба не хватает. Запомни, милочка, секс — это вещь, которой никому в этой жизни не удается избежать. Конечно, тебе это неизвестно, но уж мне-то можешь поверить. У Гордона сексуальности — выше крыши. Сексуальности и денег!.. Божественное сочетание! — Сьюзен томно зажмурилась, покачала головой и тут же, снова открыв глаза, едко заметила: — Прости, если оскорбляю твои самые святые чувства. Ты ведь у нас такая правильная, такая… архаичная. Живое ископаемое, да и только. Тебя, наверное, коробит от того, что я первая лечу на свидание с Гордоном, ведь мне, по правилам хорошего тона, следовало бы подождать, пока он сам пригласит меня в гости. Да и вообще не стоит одной приходить в дом к мужчине, ведь мало ли что… Бедная, глупая сестричка, скольких радостей жизни ты лишилась из-за своего пуританства!..

Увы! Агнес очень хорошо представляла, о чем говорит Сьюзен. Она предпочла бы обойтись без тех пошлых выражений, которыми пользовалась сестра, но суть дела от этого не менялась. От Гордона веяло такой неистребимой, если не сказать звериной, жизненной силой и мужественностью, что вряд ли могла найтись женщина, не заметившая этого. При этом сам Гордон прекрасно осознавал впечатление, которое он производил на слабый пол, и не стеснялся его использовать.

Он обращался с женщинами, увивавшимися вокруг него, как охотник с добычей — по-хозяйски властно и небрежно. Он то и дело появлялся в поселке с очередной стройной красоткой, прижимавшейся к его плечу, а светские разделы лондонских газет время от времени печатали фотографии, на которых роскошно одетые, вернее, раздетые дамы цеплялись за своего кавалера, как утопающий — за последнюю соломинку.

Агнес, правда, казалось, что при всем внешнем правдоподобии в этих фотографиях просматривается некая режиссура: если женщина, — то обязательно хрупкая блондинка, если Гордон, — то всегда в темном официальном костюме и снят в таком ракурсе, чтобы выгодно смотрелся его хищный орлиный профиль. Впрочем, возможно, в таком однообразии были виноваты фоторепортеры, лишенные дара творческого воображения.

Глядя на эти фотографии, трудно было поверить, что когда-то Гордону приходилось ходить в лохмотьях и даже воровать, чтобы не умереть с голоду.

Сейчас лишь раскатистое «р-р-р» в произношении, свойственное жителям северных графств Англии, напоминало о его прошлом, но и эта привычка, на взгляд Агнес, отдавала лукавством. Гордон на лету схватывал все новое и, как ей казалось, без труда мог бы освоить местный беглый выговор, когда, например, разговаривал с ее дедом. Но из каких-то своих, непонятных ей, соображений он не делал этого. Скорее всего, его целью было ненавязчиво напомнить людям о том пути, который ему пришлось пройти.

На одном из званых вечеров, куда были приглашены и Рокуэллы, Гордон потряс женскую половину общества, когда в ответ на вежливо-безразличный вопрос Агнес о его детстве в подробностях расписал жизнь, которую пришлось вести детишкам из его семейства. Он яркими красками живописал, например, как они вынуждены были копаться в помойках одного из глухих английских городишек, расположенных рядом с Плимутом, чтобы найти что-нибудь съестное. Гордон не щадил дамского уха, и Агнес невольно содрогнулась — не из брезгливости, а, скорее, от сочувствия к несчастному ребенку, который рос без материнской любви, в голоде, холоде и нищете…

Гордон заметил ее реакцию, но, судя по всему, неправильно ее истолковал и на пути домой, подвозя Рокуэллов на своем «роллс-ройсе», подтрунивал над чрезмерной благовоспитанностью Агнес. Поскольку именно он был душеприказчиком деда, Агнес могла представить, что произойдет, если Сьюзен скажет ему, что завещание не выполняется и что она требует для себя более справедливой доли при разделе имущества…

Агнес на всю жизнь врезалось в память выражение лица Гордона в те минуты, когда адвокат зачитывал посмертную волю покойного графа Тимоти Рокуэлла: губы молодого человека сжались в тонкую белую линию, глаза стали жесткими и непроницаемыми. Агнес сразу уловила, что он гневается, но не могла понять, на что. Странно, ей удавалось моментально почувствовать малейшие перемены в его настроении, а вот объяснить их она не могла.

— Ну, — небрежно бросила Сьюзен, — мне пора идти, если я хочу застать Гордона… Надеюсь, сестренка, ты позволишь мне воспользоваться твоим автомобилем?

— Сьюзен, — хмуро сказала Агнес, — я бы предпочла, чтобы ты не делала этого… К тому же сегодня выходной, вполне возможно, что у него… гость и присутствие посторонних будет нежелательно.

— Гость? — Сьюзен недоуменно посмотрела на Агнес, а потом, все поняв, звонко расхохоталась. — Ты хотела сказать — гостья, не так ли?.. Думаю, он совсем не обидится, скорее наоборот. Ему наверняка до смерти надоели эти его дурочки и хочется пообщаться с девушкой не просто красивой, но и умной! Жаль, у меня всякий раз мало времени, а то бы я его раскрутила, чтобы проверить, чего стоит его хваленая сексуальность…

— Сьюзен, я запрещаю тебе говорить о частной жизни Гордона в таком тоне! — взорвалась Агнес.

Сьюзен остолбенела, изумленно уставившись на сестру. Вдруг лицо ее расплылось в торжествующей улыбке.

— Ушам своим не верю! — воскликнула она и радостно захлопала в ладоши. — Ты влюблена в него? Боже, какая же ты дурочка! Сестричка, на таких, как ты, он даже не оглянется! Гордон — малый не промах, и если выбирает себе дамочку, то это должен быть высший класс!

Сьюзен пренебрежительно окинула взглядом Агнес. Нет, старшая сестра была, разумеется, по своему привлекательна: ее фантастической гриве светлых волос можно было только позавидовать, а овальное лицо с огромными серыми глазами и твердо очерченным носом обладало той безмятежной красотой, которая могла бы притягивать к себе взгляды, если бы не…

Беда Агнес состояла в том, что она совершенно не способна была себя преподнести, не умела эффектно одеться, не знала, как держаться с мужчинами. А дело было за малым. Современная вызывающая прическа, туфли на шпильках, прибавляющие роста, какое-нибудь облегающее платье, чтобы подчеркнуть линии фигуры, — и Агнес Рокуэлл выглядела бы в миллион раз аппетитнее… но все равно недостаточно интригующе, чтобы заинтересовать такого сердцееда, как Гордон.

— Тебе бы подошел какой-нибудь добропорядочный молодой человек вроде этого вашего адвоката, Рональда… Как, кстати, его дела? — снисходительно поинтересовалась Сьюзен.

Сама она находила молодого адвоката, ведавшего делами Рокуэллов, ужасно скучным, но он, на ее взгляд, вполне подходил для Агнес. Кроме того, Сьюзен знала, что сестра одно время была будто бы увлечена Рональдом. Если бы они поженились, возможно, этому юноше хватило бы ума уговорить Агнес продать усадьбу, и тогда Сьюзен могла претендовать на свою долю, а может быть, и на пересмотр завещания с тем, чтобы поделить состояние поровну… О, тогда бы весь мир лежал у ног Сьюзен! Она могла бы бросить работу, путешествовать, сколько душе заблагорассудится, заводить самые блистательные романы, проще говоря, упиваться свободой и независимостью, вместо того чтобы, спустив все деньги за неделю, клянчить субсидию у старшей сестры или Гордона.

— Понимаешь, — проникновенно сказала Сьюзен, — мне нужно сделать все как можно быстрее, одна нога — здесь, другая — там. В четыре я должна быть в Лондоне. За мной заедет Бобби, и мы отпразднуем в «Ритце» день рождения одного из его друзей.

— Бобби? — свела брови Агнес. — В прошлый раз ты говорила об Алексе.

— Это было в прошлый раз, — не моргнув глазом ответила Сьюзен. — Бобби — телерепортер, мы познакомились с ним на презентации новой коллекции нижнего белья.

— Сьюзен, может быть, тебе не стоит ехать к Гордону? Мне с трудом удается удерживать Спрингхолл на плаву, и потому…

— С трудом удерживать! С трудом удерживать! — злобно бросила Сьюзен. — Кому он нужен, твой Спрингхолл, кроме тебя и деда, который давно уже в могиле! Зато я — живу, и мне нужны наличные деньги! Кстати, — насмешливо добавила она, — хочу тебе сообщить, что твоя затея возродить Спрингхолл не придает тебе блеска в глазах Гордона. Он — человек разумный и, насколько я поняла из общения с ним, всю эту твою возню со свадьбами и прочими игрищами не одобряет.

Агнес вспыхнула. Сьюзен, иронизируя, давала ей понять, что она куда более осведомлена о настроениях Гордона, чем сама Агнес. Это и понятно: с кем охотнее будет откровенничать мужчина — с бесцветной занудной девицей или с красавицей-манекенщицей, притягивающей каждый мужской взгляд?

Но терпеть и дальше уколы Сьюзен было выше ее сил. Агнес слишком много перенесла за последние восемь месяцев, прошедшие со времени смерти деда и отца. Она слишком ожесточенно боролась за то, чтобы выполнить обещание, которое дала Тимоти, и несла на своих плечах бремя двойной ответственности за судьбу имения и людей, которые в нем работали. Поэтому девушка не желала выслушивать попреки сестры, не имевшей ни малейшего представления о тяжести финансовой ситуации. Субсидии, о которых она говорила с такой легкостью, будто речь шла о само собой разумеющемся деле, выплачивались ей вовсе не из доходов имения, как она, вероятно, полагала, а из кармана Гордона. Самое унизительное, что Агнес не могла ни воспротивиться этому, ни сказать сестре всю правду, и вынуждена была хранить постыдное молчание, безмолвно принимая благодеяния со стороны постороннего человека.

Как душеприказчик деда, Гордон имел предельно четкое представление о финансовом положении имения; впрочем он наверняка представлял его задолго до того, как официально вошел в курс дела.

В последние месяцы жизни Тимоти, когда стало ясно, что он долго не протянет, именно Гордон придавал старику силы жить. Дед доверял ему так, как никогда не доверял ни сыну, ни даже самой Агнес. Впрочем, для Тимоти она была всего лишь женщиной, слабым созданием, которому нужна опека и руководство.

Гордон — иное дело. Он не просто мужчина, а мужчина в квадрате. Однажды — это было за неделю до смерти деда — тот, дребезжа старческим смехом, пересказал Агнес историю Гордона о том, как он, еще подростком, подделав свидетельство о рождении, в качестве матроса объехал вокруг света на гигантском нефтеналивном танкере.

Тимоти тогда объявил: «Этот малый скроен из той же материи, что и сэр Чарльз Рокуэлл. Он из тех, кто играет только по своим правилам. Он, конечно, немного прохиндей, зато гнет свою линию, не отступая. Иначе говоря, он мне нравится», — заключил дед и взглянул на Агнес так свирепо, будто ожидал, что она начнет спорить с ним.

Именно потому, что Агнес знала родословную Гордона, намеки Сьюзен на то, что он не одобряет ее усилий по спасению Спрингхолла, вывели ее из себя, и она запальчиво сказала:

— Он может считать, как ему угодно, но имение принадлежит мне, и я делаю с ним все, что хочу! И не Гордону Стэмфорду диктовать мне условий! — добавила девушка, злясь, что так болезненно реагирует на шуточки сестры.

— Все это верно, но только отчасти, — донесся сзади низкий мужской голос, и Агнес почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Инстинктивно прижав ладонь к губам, она обернулась.

— Гордон!.. Я даже не слышала, как ты вошел, — сказала она еле слышно, залившись румянцем. «Красная как рак девица с белесыми патлами — какой контраст со смуглой, цветущей брюнеткой Сьюзен», — критиковала себя девушка.

«Смуглая, цветущая брюнетка» как ни в чем не бывало просеменила через комнату и картинно бросилась в объятия Гордона. Точнее, собиралась броситься, потому что в последний момент тот отстранился, как бы делая легкий поклон, и протянул Сьюзен ладонь для рукопожатия. Та, чуть надувшись, потрясла его руку и игриво склонила голову.

«Ах, если бы можно было хоть на минутку стать такой, как она!» — с отчаянием подумала Агнес.

— Гордон, как замечательно, что ты пришел! — зазвенел серебристый голосок Сьюзен. — Мне как раз нужно поговорить с тобой! Кстати, если не секрет, как ты узнал, что я здесь? — кокетливо поинтересовалась она.

— Я и не подозревал о вашем приезде, Сьюзен, — сдержанно заметил Гордон. — Мне нужно было увидеться с вашей сестрой…

— Ну, если я украду тебя на время, она на нас не обидится. К тому же Агнес только что собиралась идти к шатру развлекать гостей. Не будем мешать ей в этом благородном деле. Кстати, ты видел невесту? Редкостное чучело, и платье, надо думать, сшито мамочкой на дому — ни стиля, ни вкуса. Ну, мы пойдем, пока, Агнес!

И Сьюзен, не переставая болтать, схватила Гордона под руку и увела из комнаты.

Агнес, разом помрачнев, посмотрела им вслед. Какая блистательная пара из них могла бы получиться, подумала она. Оба стройные, высокие, черноволосые. Гордон — гибкий и мужественный, в кожаной куртке, небрежно наброшенной на плечи, и Сьюзен, одетая по последнему крику моды в какое-то страшно дорогое платье. И рядом она, Агнес!..

Девушка грустно оглядела свои твидовую юбку и блузку. Это были практичные и удобные вещи, но она носит их добрых шесть лет, поскольку никак не подворачивается возможность купить что-то новое. Что заставило ее выбрать этот темно-бежевый тон? Не что, а кто! Разумеется, тетушка Джулия! Сестра деда имела твердо устоявшееся мнение о том, как должна одеваться и вести себя молодая девушка из благородного семейства.

Агнес исполнилось восемнадцать, когда были куплены эти вещи. Она тогда только что закончила колледж и получила место в маленьком книжном издательстве, владелец которого был старым другом деда. Готовясь выйти на работу, Агнес обратилась за советом к тетушке Джулии, и та постановила, что лучшего платья для девушки-клерка не найти.

В результате гардероб Агнес пополнился еще одним нарядом, таким же скучным и дорогим, как и вся ее прошлая жизнь…

Она вышла из дверей библиотеки и услышала хрипловато-возбужденный смех Сьюзен. Склонив голову на плечо Гордону, она удалялась прочь, и боль, которую Агнес научилась за эти годы держать в себе, с новой остротой сжала ее сердце.

Гордон Стэмфорд! Мужчина, в которого ей, бесцветной мышке, меньше всего на свете стоило влюбляться. И надо же было такому случиться, что Агнес выбрала именно его, хотя с самого начала отчетливо понимала, что шансов на успех у нее нет никаких!

Она впервые увидела Гордона три года назад, когда тот доставил домой сломавшего ногу Тимоти Рокуэлла. Незнакомец был одет в короткие спортивные шорты и трикотажную куртку, его темные, жесткие, вьющиеся волосы влажно поблескивали от пота, загорелая кожа отливала бронзой.

При виде его она забыла обо всем на свете. Просто стояла и смотрела, как идиотка, словно впервые в жизни видела живого мужчину. Вид у нее, вероятно, и в самом деле был на редкость глупый, потому что Гордон, холодно взглянув на нее, заметил вполголоса: «Прошу прощения, леди, за мой вид, но ваш дед то ли подвернул, то ли сломал ногу. Могу я пройти в дом?»

Густо покраснев, Агнес молча пропустила его внутрь и побежала за аптечкой, приказав Стентону вызвать по телефону врача. В ушах у нее звучало издевательское обращение «леди», а перед глазами стояло полное презрения лицо Гордона. Тогда Агнес впервые поняла, что она непривлекательна как женщина, и с благодарностью оценила школу тетушки Джулии, научившей ее сохранять выдержку в любой ситуации.

С этого дня ей суждено было влачить свой крест, разыгрывая предначертанную свыше роль серенькой, неинтересной, незамужней наследницы старинного рода, твердо знавшей свое место, а потому всеми силами скрывавшей от Гордона чувства, которые он в ней пробудил.

И до сих пор, кажется, ей это удавалось.

Загрузка...