Вишенка

01

Форт-Уорт 
1881 г.

- Коул, смени Диггери наверху! – крикнул Хэнк, засовывая револьвер обратно в кобуру.

- Может, он там сам справится? – протянул я.

- Его, скорее, вывернет на собственные ботинки.

- Зачем тогда его держишь, если он не может делать грязных дел?

- Для грязных дел у меня есть ты, мой мальчик, - Хэнк дотронулся кончиками пальцев до своей шляпы. – Подчисти тут всё, а мы будем ждать тебя у ручья.

- Ладно, - я отвернулся и поморщился.

Пока поднимался по лестнице на второй этаж, думал, что пора с этой компанией завязывать. Они боялись меня, но не уважали, а Хэнк иногда смотрел, как подстреленный койот, опасаясь, не перебью ли я их во время ночной стоянки.

Я был одиночкой, и глупо это отрицать.

Облегчение, написанное на лице Диггери, когда я зашёл в комнату было практически комичным. Я б даже улыбнулся, если б не дело, которое мне надо было заканчивать за этого никчёмного ублюдка.

Вы знаете, о чём думают люди, когда смотрят в стальную глубину безразличного к их мольбам ствола? Когда ждут свистящего звука последней пули, рассекающей воздух лишь для того, чтобы пролетев короткое расстояние вонзиться в их черепную коробку и разорваться внутри, разрушая мозг, по которому проходит последний импульс паники? Когда на их языке образуется металлический привкус смерти, обнимающей обеими руками, благодушно затаскивающей их в рай? Именно в рай, ведь они покинули этот мир не по своей воле. Знаю, в отличие от них, дорога туда мне заказана. Я помогаю им достигнуть рая, сам с каждым шагом, с каждой выпущенной из моего револьвера пулей, с каждой уничтоженной мною жертвой, – невинной или виновной – не важно, – приближаясь к аду. И знаете, когда придет мое время, я шагну в этот Ад с радостью. Я давно уже иду туда, настолько давно, что почти забыл, как именно началась это дорога.
Впрочем, не будем отвлекаться.

Я спрашивал, способны ли вы догадаться, о чём думают жертвы в последние минуты их никчемных и безрадостных жизней. Они могут упиваться собственной значимостью, считать, что они кому-то интересны как личности, хотя их мысли не представляют абсолютно никакой ценности. Так вот, я знаю, о чём они думают. Нет, я не читаю мыслей. Лишь просто смотрю в их расширенные чёрные зрачки, на поверхности которых отражается круглое дуло моего кольта, и понимаю: какие они все эгоисты: от первой минуты рождения до последней секунды жизни, от первого жадного вдоха и требовательного крика до последнего всхлипа и мольбы о себе… не о других... всегда только о себе и лишь о себе...

Покажите мне человека, - разве, что не святого или душевнобольного, - кому другой человек, находящийся рядом, просто проходящий мимо или живущий поблизости или в отдалении будет интереснее его самого.

Влюбленные, - скажете вы и... ошибетесь. Любовь - это унижение. Настоящая любовь безответна, она не может быть равной, чья-то чаша весов обязательно окажется переполненной. Так что ни о какой гармонии и речи быть не может. Любя, ты унижаешься, ты просишь, вымаливаешь, а в ответ получаешь подачку в виде искаженного, извращенного чувства и слов: я люблю тебя, - с наивной, глупой приставкой: очень...

Но есть и другой бескорыстный вид любви, к сожалению, не всем доступный... 

- Не трогайте её, - рыдала, стоя передо мной на коленях, растрепанная женщина. - Убейте меня, только не её, не надо, прошу вас, - голос её понизился, стал практически неразборчивым.

Она попыталась схватить мою руку, чтобы в умоляющем жесте припасть к ней губами, но я отшатнулся, и женщина рухнула на пол, ползая возле моих сапог, практически слизывая с них дорожную пыль и мозги собственного мужа, бесформенной грудой лежащего внизу в гостиной.

Надо отдать ему должное, он, вроде, был честным и справедливым, но не мог защитить семью. Что способен он противопоставить моему кольту, уже практически сросшемуся с ладонью? Казалось, за несколько лет кольт стал логичным продолжением моей руки. Не ощущая его веса, я чувствовал, будто меня лишили пальцев. 

Руку я вскидывал быстрее, чем мой разум успевал подумать об этом. Я - убийца, и за несколько лет моё тело научилось реагировать на опасность на уровне инстинкта. 

Всхлипы женщины перешли в завывания. Обхватив себя руками, она раскачивалась из стороны в сторону. 

Краем глаза я наблюдал за маленьким существом, жавшимся в углу. На вид девчонке было лет десять-одиннадцать, слишком маленькая и худая, чтобы определить точнее. Подол аккуратного голубого платья задрался, показывая тонкие ножки-палочки в добротно сделанных тёмно-коричневых ботинках, наиболее подходящих для здешнего климата. Период засухи перемежался с обильными дождями, после которых, пройти по улицам и не испачкаться в вязкой жиже, было практически невозможно. Деревянные мостки по обеим сторонам дороги не спасали от грязи. 

Девчонка дрожала, её широко распахнутые тёмные глаза смотрели в одну точку - на мать. 

- Пожалуйста, - всхлипнула женщина. - Ведь она ничего не сделала. Это ребёнок. Должно же в вас быть хоть что-то человечное? 

- Да что ты знаешь о человечности, - ухмыляясь, тихо произнёс я, взводя курок и вскидывая руку. 

- Нет, - взвизгнула женщина, снова бросаясь мне под ноги. - Умоляю вас... - продолжала она твердить словно заведённая. 

Не знаю, почему я послушал её, почему поддался уговорам, изменил своим принципам. Может, сегодня выдался слишком приятный вечер? Недельная жара, висевшая над Форт Уортом, спала. Я, наконец, смог выспаться и отдохнуть, и подумать над последним делом, что держало меня в этом маленьком городке. 

Крейг Джонсон - местный шериф, он слишком крепко подсел нашей банде на хвост, а нам не нужны были проблемы, которые он создавал. Поэтому мы решили убрать его и его семью. Устраним проблему, и другим назидание будет: что переходить дорогу и чинить нам препятствия не стоит. 

Дорога до дома шерифа не заняла много времени. Прежде чем навестить его, я попытался получить максимум информации. Жил Джонсон в незатейливом доме на окраине небольшого городка вместе с женой и дочерью. Этот дом сразу поднял во мне волну тошноты. Грубо сколоченная, но функциональная мебель, милые занавесочки на окнах и плетеные салфетки на комодах и столиках, детские рисунки на стенах - всё было настолько приторным и слащавым, настолько дышало счастьем и семейной идиллией, что я лишь сильнее укрепился в нашем решении. 

02

Мы двигались по грязному, загаженному переулку между домами. Я уже был здесь сегодня. 

Сука, узнав меня, радостно завиляла хвостом. Позади неё, в перевёрнутом ящике возились щенки. Маленькое десятилетнее существо, шедшее рядом со мной дрожало и с трудом сдерживало истерику. Крупные слёзы катились из её глаз, и она молча глотала их. И я не мог сердиться на неё, хотя любое хныканье и слабость, обычно сверх меры раздражали меня. И было странно, если бы она не испытывала никаких чувств, детским умом осознавая, что свою судьбу она контролировать не в силах. Хотя нет, она больше не ребёнок. Я заставил её сегодня повзрослеть, резко и стремительно. Жить ли ей или умереть - зависело от моего настроения. Пока что я пребывал в благодушном.

Я стал перебирать в уме, что мне известно о маленьких девочках, и внезапно понял, что ничего о них не знаю. Дети или бывшие дети, называйте, как хотите... я не контактировал с ними, вообще никак. Но она будущая женщина, а женщинам надо заботиться о ком-нибудь. 

Решение пришло внезапно. 

Подойдя к собаке, я проигнорировал её приветственный добродушный лай, аккуратно обходя её и наклоняясь над коробкой со щенками. С пару секунд я смотрел на них, потом потянулся к тому, чья морда мне показалась поумнее и, схватив его за шкирку, забрал от своры братьев и сестёр. Тот сразу почувствовал опасность и заскулил, беспомощно махая всеми четырьмя лапами в воздухе. 

Возле моих ног крутилась вмиг обезумевшая мать. Она больше не виляла и не тявкала: будто вытянувшись всем корпусом по земле, прижав уши к груди и оскалив зубы, она зарычала на меня, защищая своё дитя. 

Я пошёл прочь, не обращая на неё внимания, а когда она понеслась вслед, просто отпихнул ногой в сторону. Сука взвыла, но попыток догнать не бросила. Тогда пришлось пнуть сильнее. Щенок в моих руках взвизгнул и забился. 

На самом деле я испытывал желание вынуть свой кольт и разрядить в эту собаку оставшиеся пули, но, посмеиваясь про себя, подумал, что на сегодня выстрелов достаточно. 

Я уже почти подошёл к девчонке, когда её слова выдернули меня из кокона собственных мыслей. 

- Оставьте его. Вы не видите, он боится и хочет к маме, - тонкий девчачий голосок был на удивление строг и силён. 

В эту минуту она словно бы забылась, кто перед ней. 

Бледный лоб прорезала недовольная морщинка. Растрёпанные волосы, в которых запутались полуразвязавшиеся ленты, развевались за её худенькими плечами. У неё была тонкая кость. Не удивлюсь, что, даже достигнув брачного возраста, она останется такой же хрупкой и плоской. 

Я присел перед ней; теперь наши лица оказались на одном уровне. Её нижняя губа начала подрагивать. Похоже, девчонка растеряла всю свою, не пойми откуда взявшуюся браваду. 

- Как тебя зовут? – насколько мог ласково спросил я, протягивая руку и поправляя сбившейся в сторону воротничок её незатейливого платьишка. В другой моей руке вертелся и скулил испуганный щенок. 

- Алисия. Алисия Джонсон, - заплаканные карие глаза серьёзно смотрели на меня. Я мог видеть дорожки от слёз на её побледневших щеках. 

- Что ты говорила? 

Её ротик приоткрылся, и она храбро начала.

- Я говорила вам, чтобы вы отпустили его. Он напуган и хочет к маме. 

- Так вот, Алисия Джонсон, - я решил обратиться к ней полным именем. - Запомни, с этого момента, ты - его мать. 

С этими словами я сунул извивающегося щенка ей в руки. Она неловко дёрнула ладошками, удерживая, пытающееся сбежать животное, и крепко прижала к себе. 

- И тебе надо заботиться о нём, и следить, чтобы он всегда был сыт и... - на этом список её обязанностей вроде как кончался, в голову больше ничего не приходило, поэтому я просто протянул руку и потрепал щенка по гладкой макушке. 

Алисия так и стояла, застыв и бессмысленно уставившись на короткую бежевую шёрстку пса. Выражение её глаз медленно менялось, пока мои слова доходили до неё. 

- Надо дать ему имя, - наконец, сказала она. 

- Дай. 

Девочка нахмурилась, щенок заскулил, а она инстинктивно прижала его к себе чуть сильнее. 

- Непоседа? 

- Ну, если хочешь, чтобы все соседские псы смеялись и дразнили его «маменькиным сыночком», когда он вырастет, называй Непоседой. 

Тёмные глаза буравили меня. 

- А как бы вы его назвали? 

На секунду я задумался.

- Аттилой или Троем. 

- Мне нравится Трой, - выдавила из себя Алисия. 

- Ну, тогда пусть будет Троем, а теперь пойдём нам пора уезжать. 

Поднявшись, я указал, чтобы она следовала за мной. Я уже понимал, что к Хэнку и Диггери я не вернусь. Они могут ждать меня у ручья сколько угодно. Девчонка, навязанная мне, могла служить ещё одним поводом для принятия этого решения: уйти, не оглядываясь.

- А куда вы едите? 

- Алисия, мы едем, - поправил я. 

- Куда мы едем, - тут же переспросила она. 

Глубоко вздохнув, я улыбнулся краешком губ. 

- К истокам. 

Не знаю, уловила ли она мою иронию. Скорее всего, для неё это были простые, ничего не значащие слова. 

Мы уходили. 

Алисия последний раз оглянулась, чтобы посмотреть на замершую скорбную фигуру собаки, провожающей печальным взглядом чёрных блестящих глаз своё так и не отвоёванное чадо. 

Мы все не те, кем притворяемся. 

По улице разнёсся тоскливый, жалобный вой.

03

Ланкастер

Я смотрел на белый аккуратный домик. Ровные стены идеально покрашены, стёкла окон сверкают чистотой, небольшой, но пышный садик, начинающийся с правой стороны, слегка разросся с тех пор, как я последний раз лежал в нём под моим любимым вишнёвым деревом, предаваясь глупым юношеским мечтам. 

Очень захотелось сплюнуть, скопившаяся во рту горечь, жгла горло. 

Ничего не изменилось. Ничего, кроме меня. 

Я постучал в массивную входную дверь с железной окантовкой и перевёл взгляд на Алисию, стоявшую чуть поодаль и прижимающую к себе Троя. Девчонка почти всё время молчала, по-моему, до неё постепенно начало доходить, что ни мать, ни отца она больше никогда не увидит. И осознание того, что я был среди их палачей, постепенно обрушивалось на хрупкие детские плечи. За три недели пути от Форт-Уорта до Ланкастера она едва ли произнесла с десяток слов. 

Дверь внезапно распахнулась, на пороге застыла приятная моложавая женщина. Скромное бежевое платье, оттеняющее каштановые волосы, собранные в высокую причёску, подчёркивало идеальную фигуру, которую не затронуло рождение двоих детей. Глаза цвета промокшей листвы, не отрываясь, смотрели на меня. 

- Коул, - выдохнула она, и, было, сделала шаг вперёд, порываясь обнять, но заколебалась. 

И правильно. Я сам не уверен, чего ждать от этой встречи. Я не был дома с тех пор, как четыре года назад покинул его, выбрав свой путь - губительный и разрушающий. И я мог бы вспомнить ещё много слов, брошенных мне в спину отчимом, когда уходил, и ведь помнил каждое, как будто они были произнесены вчера. 

Женщина тем временем, посмотрела на дрожащее за моей спиной существо, её взгляд стал светел. 

- Эй, привет, - тихо, почти шёпотом, произнесла она. - Как тебя зовут? 

- Алисия, - раздался тонкий голосок, и я еле заметно не вздрогнул, настолько отвык от разговоров за недели её молчания. 

- А кто с тобой, Алисия? - продолжила женщина свои расспросы. 

- Это Трой, - девочка погладила лежащего на её руках щенка, уже заметно подросшего. - Он очень храбрый, - она протянула его вперёд. - Если хотите, можете погладить. Только не пугайте его. Он недавно потерял маму, - на последних словах её голос надломился, и она громко шмыгнула носом. 

- Ой, что же я вас держу на пороге, - всплеснула руками женщина и посторонилась. - Проходите в дом. 

Я положил руку Алисии на спину, чувствуя, как она напряглась от моего прикосновения, и подтолкнул её.

- Дамы вперёд. 

Девчонка покорно вошла в дом, а я шагнул следом. 

- Коул, - зелёные глаза с мольбой смотрели в мои, бывшие их зеркальным отражением. 
Только я знал, что в отличие от оригинала, в них не было ни мягкости, ни нежности. 

- Элизабет... мама, - я протянул руку, и она ухватилась за неё, как за спасательный круг. 
Объятие было долгим. Я с наслаждением вдохнул её родной запах. Наверное, только она могла пробудить во мне самого себя, давно забытого и почти умершего. 

Надо побыстрее убраться отсюда. 

Я деликатно отстранил её от себя. 

- Где Тайлер? 

Ответить она не успела, в холл вышел Артур. Сколько ему было лет, когда мы виделись последний раз? Он сильно изменился. Светлые медовые волосы слегка завивались, зелёные, точно такие же, как и мои, глаза, смотрели настороженно, но тепло. Оттенок радужки - это то общее, что досталось нам от матери. В остальном – мы были абсолютно разными, как внешне, так и по характеру. 

Взгляд Артура метался между мной, матерью и Алисией, увлечённо гладившей разволновавшегося Троя. Да, из худощавого подростка, Артур постепенно превращался в симпатичного юношу. Наверное, ещё пара лет, и все девчонки в округе будут хлопаться перед ним в обморок, чтобы он привел их в чувства, или Ланкестер внезапно охватит эпидемия какой-нибудь неизвестной, сугубо женской болезни. Это в том случае, если его желание стать врачом всё ещё в силе. Сейчас брату уже шестнадцать. 

Он замер в дверях, уставившись на меня. Теплота из его взгляда постепенно куда-то испарялась. Конечно, он не мог не знать, чем я занимаюсь. Да, я никогда и не делал тайны из этого. 

- Привет, Артур, - растягивая слова, я поприветствовал брата. - Давно не виделись. Всё ещё мечтаешь стать врачом? 

- Нет, - холодно отрезал он. - Я стану шерифом, чтобы иметь полное право вздернуть тебя на виселице или пристрелить. 

Элизабет всплеснула руками.

- Мальчики не ссорьтесь. 

Вот оно, возвращение в детство, которое я тут же отторг. Тряхнув головой, я подумал, что надо побыстрее уехать, пока это место не поглотило меня. Я уже давно не мальчик, и не сын этой женщины. По крайней мере, не тот Коул, которого она выносила и родила. Его попросту больше не существовало.

- Вижу, мне тут не рады, - не переставая ухмыляться, проговорил я. Мой взгляд не отрывался от Артура. Мало ли, что он мог учудить. Юность так идеалистична, наивна и глупа. Мне ли этого не знать? - У меня только одна просьба - позаботьтесь об Алисии, - я кивнул в сторону ушедшей в себя девчонки, на которую уже никто из нас троих не обращал внимания. - И я вас покину. 

Элизабет повернулась ко мне, беря за руку, грея мою ладонь в своей.

- Пожалуйста, останься хоть ненадолго. 

- Мне надо ехать, – я перевёл взгляд на Артура и добавил.

– У меня осталось ещё одно небольшое дельце в этом городе, и я его покину, - тот, ни секунды не доверяя, прищурившись, посмотрел на меня, но я смотрел на мать. 

Она на секунду прикрыла веки, борясь с выступившими слезами, а когда распахнула их, глаза были абсолютно сухи. 

- Хорошо, - мягко сказала она, - только пообедай, расскажи, как ты и отдохни немного. 

Я покачал головой, всё понимая без слов, но не мог ни уступить. 

- Хорошо... мама, - почему мне было так сложно называть её матерью? 

Подошла к Алисии, обвила её плечи своими тонкими руками и повела на кухню, попутно подтолкнув Артура. Каким бы брат не вымахал, для неё он оставался мальчишкой, впрочем, как и я.