Вкус ранней клубники

Глава четвертая

Проснулась я оттого, что машина начала сбавлять ход. Неужели, как и мои товарищи-водители, я начинаю телом чувствовать изменение ритма движения? Даже во время сна.

И Артем, и Саша в дороге спали будто вполглаза – что бы ни случалось на шоссе, если машина начинала сбавлять ход или наоборот, набирать скорость, спящий тут же просыпался.

Для того, чтобы поменяться местами, товарищи даже не останавливали машину. Просто тот, кто был на спальном месте, соскальзывал прямо за руль, который предусмотрительно уступал ему отодвинувшийся на место пассажира товарищ.

Артём привстал на сиденье и, коснувшись моей щеки, проговорил:

– Стоянка. Возьми теплую кофту.

Чего это вдруг он заботу проявляет? Микроклимат в нашей семье вроде не потеплел, то есть, отношения между нами оставались на том же вежливо-прохладном уровне.

Может, оттого, что я в рейс отправилась, и он вспомнил, как я ездила с ним, когда наша любовь бурлила и фонтанировала? Как говорится, ностальгия по прошлому.

Сам Артём ни в какой кофте не нуждался. Другие мужчина ещё ходили в куртках – начало июня, прохладно! – а Артем в рубашке с коротким рукавом. Он вообще закалённый. Регулярно принимает холодный душ… Вернее, принимал. Сейчас у него и времени-то не хватает. Придёт под утро, час-другой поспит, а там и на работу пора…

Наша машина вслед за другими фурами автохозяйства съехала на асфальтированную площадку, которая и есть наша стоянка.

Никаких строений или там приспособлений, облегчающих быт водителей. Как было десять лет назад, так и осталось. Тут вам не Америка! Разве что, появился небольшой киоск с "марсами-сникерсами", которые съел и порядок!

Кроме меня в караване ещё одна женщина. Когда мы выезжали, я видела её мельком. "Чья-то жена, – подумалось мне, а услужливый внутренний голос подсказал. – Или Валька!" Та, которая в отличие от жены решила разделить с возлюбленным тяготы дальнего рейса. Или совместить приятное с полезным. Если дальнобойщик всё время в рейсах, где ж ему ещё с любовницей встречаться?

Особого удобства на таких вот необорудованных стоянках добиться трудно, но русский люд привык к тому, что может рассчитывать только на себя, потому всегда носит и возит с собой максимум из того, что можно нести или везти.

Из машин вытаскивается брезент, всевозможные подстилки, сиденья вкушать пишу или отдыхать мы будем лежа. Как древние греки. Помнится, они услаждали слух музыкой кифар? А у нас транзисторный магнитофон. У кого-то есть и телевизор, но общество единодушно отметает попытки "голубой ящик" подключить.

– А ну его!

Что там ещё полагалось отдыхающим древним грекам? Вакханки. Это, видимо, мы с Люсей. Накрывая импровизированный лежачий стол, мы с нею успели познакомиться.

Она сразу назвала себя и протянула холодную замерзшую ладошку. Пожала мою и улыбнулась:

– Какая вы теплая!

– Будем на "ты", – предложила я. – У меня есть свитер, могу одолжить.

– У меня тоже есть, – спохватилась она, – но я побоялась выглядеть в нем нелепо. Все-таки на дворе лето.

Она неловко огладила ладонями легкое белое платье.

– Всего лишь его начало, – поощрительно улыбнулась я, чувствуя себя куда уверенней, чем эта робкая дрожащая птичка. Может, оттого, что я все-таки жена одного из водителей; и, конечно, какие бы ни были между нами отношения, я уверена, что рядом с Артёмом мне бояться нечего. Он – то самое надёжное плечо, о котором мечтает каждая женщина. "И от которого ты жаждешь избавиться!" – добавила я мысленно.

– Я тебе сразу сказал: оденься! – услышала я недовольное ворчание и оглянулась – тот водитель, с кем в рейс поехала Люся.

Теперь она вернулась, одетая в джинсы и свитер, но после слов "своего" шофера как-то скукожилась. Чувствовалось, что он держит её в ежовых рукавицах. Отчего-то я решила, что дома он – тише воды, ниже травы, а здесь – ишь, гоголем ходит, млея от покорности своей любовницы. Что ж, как говорил поэт Юрий Левитанский, "каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу". Наверное, то же можно сказать и о женщинах. Чего это я взялась жалеть незнакомую мне прежде Люсю? Может, она – моральная мазохистка, и получает удовольствие, когда её унижают…

На площадке, кроме наших трех, расположились ещё две большегрузные машины. Эти приехали раньше, возле них полным ходом шло веселье и доносился визгливый женский смех.

– Видать, у парней удачный рейс, – кивнул в их сторону Артём.

Мы втроем – он, Люся и я – накрывали импровизированный стол. Люся резала овощи на салат, Артем вначале помогал мне разделывать мясо, а пока я его жарила, привычно шинковал лук. Когда-то мы частенько вместе готовили, и поскольку я из борьбы с луком всегда выходила побежденной, с красными, будто зареванными глазами, резку лука у нас брал на себя муж. Почему-то лук на него никак не действовал.

– Прав твой супруг, – шепнула мне на ухо Люся, – у корешей рейс такой удачный, что хватило и на плечевых.

"Проститутки дорожные!" – вспомнила я рассказ кого-то из дальнобойщиков; разумеется, рассказывал он не о себе, о ком-то из коллег-шоферов, но под яростным взглядом Артёма осёкся, так и не договорил до конца.

– У вас тоже бывают удачные рейсы, – сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.

Лицо Артёма омрачилось. Вряд ли он надеялся, что в рейсе я ничего подобного не увижу, но мой намек воспринял как оскорбление.

– Я себя не на помойке нашёл, – процедил он сквозь зубы и, резко поднявшись, отошёл, чтобы уже больше мне не помогать.

Правда, и без него у нас помощников хватало. Я было достала из дорожной сумки примус "Шмель". С ним прежде мы выезжали на природу, на пикники. Когда-то для этих выездов у нас было все необходимое, включая резиновую надувную лодку и четырехместную польскую палатку…

– Белла, ты бы ещё спиртовку достала! – раздался у меня над ухом голос Палыча, нашего старшого, то есть. Командира каравана. Водители признали его таковым единогласно: он решал теперь все вопросы как со службами движения, так и снабжения машин самым необходимым, включая масло, бензин и помощь "аварийки". – На твоей мошке мы будем готовить мясо до утра. Спрячь свой примус подальше и скажи мужу, что пока он спал, более передовые путешественники давно изобрели кое-что поинтереснее. Вот, обрати внимание, на достижение шоферской мысли!

Он принес обычную паяльную лампу и сваренный из металлических прутьев треножник.

– Достижение! – громко фыркнул тут же появившийся Артём. Подумать только, я считала, что он куда-то ушёл, а он слышал и видел всё, что делалось возле меня. – Да ему сто лет в обед.

– Сто – не сто, а ты такой взять не догадался!

Да, старшой попал не в бровь, а в глаз. Какое там, догадался! Если уж на то пошло, этот "критик" и в моих сборах-то не участвовал. Разве прежде допустил бы он, чтобы я укладывала вещи без него, не проверив, взяла ли я всё необходимое. Для нас обоих. Прежде он всегда заботился обо мне. Наверное, даже больше, чем я сама.

Теперь же, что он мог знать, придя домой под утро? Принимал на дорожку с друзьями? Или с подругами? От этих мыслей во мне опять стала закипать злость. Зачем вообще я поехала с ним? Разве в народе не говорят, что разбитого не склеишь!

– У Саньки есть такая, – пробормотал между тем мой супруг и опять отошёл, чувствуя себя не в своей тарелке.

Пламя, вырвавшееся из паяльной лампы, взревело зверем, и довольный Палыч скомандовал:

– Тащите сковородку! Пять минут, и мясо будет готово.

Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.

– Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины – плечевые? – спросила я у Люси.

Она взглянула на меня снисходительно.

– А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?

– Голые? Но зачем?

Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было всё равно: я хотела ЗНАТЬ. С чем сталкиваются в рейсах шофёры-дальнобойщики.

– Чтобы времени не терять на переодевание, – однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. – Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой. К женам торопятся. Рейс-то обратный!

– Наверное, ты не в первый раз едешь? – спросила я.

– Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать… А ты, конечно, в первый, – она посмотрела на меня в упор. – И ты – жена!

– Жена, – кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. – А ты – нет?

– А я – любовница, – сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. – Женщина для души и тела, но не для паспорта.

"Зато я – женщина для паспорта, но не для души! – подумалось мне, как раз со злостью. – Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже".

Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин – не жён всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что ещё больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательней, находчивей, заботливей и так далее.

Но любовницы не в силах справиться с главным – своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник всё медлит, не спешит расстаться с законной женой. Всё кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви…

– Знаешь, почему они называются "плечевые"? – вывела меня из задумчивости Люся.

– Знаю, – кивнула я.

Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги, на "плече". Отсюда и название. Только вот почему Люся всё возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?

Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Тёмке, то не от неё. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с нею стояли по разные стороны баррикад. Я, по крайней мере, пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шофёров-дальнобойщиков. И не им, тем что разок-другой съездили с своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!

Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, «мету пургу». Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?

Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.

Уютно скворчала сковорода с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми "кухонными" узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.

Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звёздный свет, а наших сердцах царила умиротворенность.

– Как хорошо, – мечтательно произнес один из наших водителей.

Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.

В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ТУ сторону.

Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул её за собой.

– Мы пойдём, пройдёмся, – пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.

– Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, – вдруг сказал Артём.

Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня "мамочкой", зная, что я терпеть не могу этого обращения.

Артём, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники, когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда "выделывается". Начинает "втулять", что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.

Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь – товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений, которые он перед своими знакомыми водителями пытался демонстрировать.

Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили ещё одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артём просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:

– Полезай!

– Я не хочу, – с нажимом произнесла я.

– А я хочу!

Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?

Когда-то, шесть-семь лет назад бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: "Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?" Или: "А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков!) станет тебя душить?" И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.

Наверное, он просто скучал по своему военному прошлому и пытался вспомнить о нём хотя бы со мной. Я пыталась от этих занятий как-нибудь отбиться. Во время показа всяческих приемов боевого самбо после железных пальцев Артема на моих руках, плечах и даже шее оставались прямо-таки черные синяки, но когда я их демонстрировала, муж не обращал на мои жалобы ни малейшего внимания. Мол, это обычные издержки обучения.

Я не верила, что его уроки мне когда-нибудь пригодятся, а Артём даже обижался на мою непонятливость: бережёного бог бережёт! Знания за плечами не носить! И так далее. Наконец мой сенсэй угомонился, и я думала, что забыла его уроки. Оказывается, тело помнило.

Теперь, когда он как клещами вцепился в мои руки и продолжал тянуть меня к машине, я слегка присела и, вывернув руки, ушла от захвата.

– Неплохо! – цокнул языком муж.

И схватил меня каким-то уже другим приемом, блок против которого не захотел или забыл мне показать. Ах, какой я была дурой, когда отказывалась от его уроков! С непередаваемым удовольствием я кинула бы его через бедро, заломила руку на болячку и… надавала бы по физиономии от всей души!

Но поскольку я больше ничего из его приемов не знала, остался последний, мой и многих других женщин, выработанный в схватках с сильным полом приём. Я расслабилась, как бы не в силах больше сопротивляться, и, изловчившись, ударила его коленом в пах. Не так сильно – всё же своё! – но достаточно больно, чтобы он сразу выпустил меня из своих настойчивых объятий.

– Ты что, с ума сошла?

– Народное самбо. Женское, – ядовито пояснила я. – Очень помогает против суперменов и прочих пьяных аморальных личностей.

– Какая ты стала грубая, – вдруг печально сказал он.

Я онемела: чья бы корова мычала! Но тут же оборвала свой мысленный хохот: в словах Артёма звучала неприкрытая тоска.

– Ты действительно считаешь, что я огрубела? – всё-таки уточнила я.

Может, не стоило бы выяснять отношения после принятия спиртного, но мы и в трезвом виде давно не говорили по душам, так, может, я узнаю от супруга что-нибудь, о чём прежде не догадывалась?

– Считаю, – кивнул он. – Ты перестала быть Белкой Решетняк, моей женой и любимой женщиной, а стала Беллой, моей однофамилицей.