Ужин проходил в небольшой, относительно опрятной комнате рядом с кухней. Марья, видимо, решив блеснуть кулинарным мастерством перед знатным гостем, подала что-то отдалённо напоминающее рагу и принесла кувшин вина. Вино, как выяснилось, Стас прихватил с собой — густое, пряное, согревающее душу и развязывающее языки.
Сначала разговор был напряжённым и осторожным. Мы обсуждали границы владений, состояние дорог (или их отсутствие) и другие бессмысленные в моей ситуации формальности. Но под треск поленьев в камине и после второй чаши вина черты лица Стаса стали мягче, а взгляд — задумчивее.
Он отставил свою тарелку, откинулся на спинку стула и неожиданно сказал, глядя на пламя:
– Знаешь, Лен… ты мне в школе нравилась.
От этих слов я чуть не поперхнулась вином.
– Что? – не поверила я. – Ты меня вообще не замечал.
– Замечал, – покачал головой он, и в его голосе прозвучала какая-то непривычная усталость. – Ты всегда такая… собранная была. Умная. С книжкой. Ко мне и другим пацанам как будто и не снисходила. Неприступная недотрога. К тебе с дурацкими шуточками не подойдёшь – взглядом убьёшь. А я тогда… Я тогда только и умел, что дурачиться.
В его словах была неподдельная искренность, которая задела меня за живое.
– Так это я, выходит, виновата? – голос мой дрогнул от нахлынувшей обиды. – Надо было тебе конфетки в банке носить и хихикать на твои тупые шутки? Тогда бы, может, и заметил?
– Да не в конфетках дело! – он резко двинулся вперёд, уперев локти в стол. – Я просто не знал, как с тобой разговаривать! Ты была из другого теста слеплена, Ленка. Не как все.
– А ты предпочёл «как всех», – язвительно бросила я, вспомнив его тогдашних подружек – ярких, громких, таких же, как он. – Или просто я тебе была неинтересна. И сейчас-то я интересна только как «удобный вариант»!
Мы говорили всё громче, перебивая друг друга. Старая обида подростка, которого не заметили, смешалась с новой обидой женщины, которую видят лишь как пешку в игре.
– Да какой же ты «удобный вариант»?! – взорвался он, вставая. – Ты же гвоздь, а не вариант! Ты с первой минуты споришь, язвишь, смотришь так, будто я тут навоз принес на сапогах! Удобная не стала бы мне про сочинение десять лет спустя припоминать!
– А я должна быть удобной? – я тоже вскочила, чувствуя, как кровь приливает к лицу. – Должна радоваться, что великий герцогский сын почтил меня вниманием? После того как в школе сквозь меня смотрел?!
– Да я не смотрел сквозь тебя! Я боялся к тебе подойти! – выкрикнул он, и в его глазах, обычно таких самоуверенных, мелькнуло что-то похожее на растерянность и злость. – Потому что ты всегда была лучше! Умнее! И сейчас, в этом чёртовом замке, в лохмотьях, ты всё равно какая-то… королевская!
Он замолчал, тяжело дыша. Тишину нарушал только треск огня. Гнев, вино и эта нелепая, вырвавшаяся правда висели в воздухе между нами густым туманом.
– Какая же я королевская… – прошептала я, отводя взгляд, но он был уже рядом.
Он резко шагнул вперёд, его руки грубо обхватили мои плечи, и прежде чем я успела что-то понять или сказать, его губы нашли мои. Поцелуй был не нежным, а требовательным, почти злым, полным того же самого накала, что и наш ссора. В нём была ярость, досада, вино и что-то ещё… что-то знакомое и давно забытое.
И… мне понравилось. Чёрт возьми, как же понравилось. Всё внутри сжалось, а потом рассыпалось горячими искрами. Я не оттолкнула его. Напротив, мои пальцы впились в ткань его рубашки, удерживая, отвечая с той же силой.
Он оторвался первым, дыхание его было сбившимся, а в глазах читался неподдельный шок, будто он и сам не ожидал от себя такой выходки. Мы стояли, почти касаясь друг друга, в тишине, нарушаемой только нашим тяжёлым дыханием и бешеным стуком двух сердец – его и моего.
– Вот чёрт, – хрипло выдохнул он.
Я ничего не сказала. Я просто смотрела на него, чувствуя, как губы горят, а мир вокруг снова перевернулся с ног на голову.