Влечения

Пролог

Марисса протянула к Эдварду изящные руки, на ногтях сверкнул алый лак, и стала медленно расстегивать на его шее черную бабочку.

— Милый, я сегодня рано, конечно… — шепотом проговорила она, вглядываясь в него.

Улыбка испещрила его загорелые черты множеством глубоких изогнутых морщинок. Взгляд светло-голубых глаз заскользил по контурам ее тела.

— Да, любовь моя, рановато… — отозвался он.

— Но я подумала… может быть, до того как придут гости… — Она не договорила, но ее намек был как никогда прозрачен.

— О, Марисса, Марисса… — глухо пробормотал он, обняв ее и притянув к себе. — Ты знаешь, что я от тебя без ума… Знаешь?

Она кивнула, расстегивая его белоснежную сорочку и приблизив к нему свое лицо так, что ее алые губы почти коснулись его рта.

— Я тоже тебя люблю. И всегда буду любить.

— Правда, малыш? Нет, правда? — недоверчиво переспросил он, и в глазах его мелькнула тревога. Он не смог заставить себя прибавить: «Даже несмотря на то, что я такой старик?» Это только все испортило бы, грубо вернув их на землю, раскрыв обоим глаза на истину, в которой он боялся признаться даже самому себе.

— Конечно, милый, — негромко обронила Марисса, прижимаясь к нему всем телом.

Судорожно схватив ее за руку, Эдвард увел девушку в спальню и запер дверь изнутри. Весь день в квартире на Парк-авеню наблюдалось поистине вавилонское столпотворение. Люди из «Де Вере» — компании по обслуживанию званых приемов, — набившиеся в огромном количестве, расставляли столы, накрывали их белоснежными камчатными скатертями, расставляли блюда с экзотическими закусками, вносили вазы с цветами и коробки с запасными бокалами и посудой. Уединиться в этой суматохе было почти невозможно, а всего через полчаса здесь уже должна была собраться сотня гостей, приглашенных на встречу и празднование Нового года.

Эдвард быстро разделся, не сводя жадных глаз с Мариссы. Та грациозно выскользнула из короткого черного платья с блестками, показав Эдварду свою шелковистую кремовую кожу, полные груди и длинные, соблазнительные ноги. Не сдержав глухого стона, он уложил ее на гигантскую кровать и опустился рядом. В голове отчаянно билась мысль: «Только не торопись! Продержись как можно дольше! Ради нее!» Но это мало помогало. Желание затмевало разум.

— Любовь моя… — шепнула Марисса ему на ухо. Почувствовав его возбуждение, она быстро возлегла на него сверху, выгнув спину и приняв его в себя сразу очень глубоко. Ее изящные ноготки пробежали по его седой груди.

Зажмурившись и пытаясь держать себя в руках, чтобы все не закончилось раньше времени, Эдвард принялся умело ласкать женскую грудь легкими, как перышко, прикосновениями, прислушиваясь к шумному, прерывистому дыханию и тихим стонам Мариссы.

Но вот она наклонилась вперед и, сведя бедра, зажала его в себе сильнее. В то же мгновение судорога тысячей искр прокатилась по всему его телу. Задыхаясь, он резко взвинтил темп движений, будучи не в силах сдерживаться. Уже много лет женщина не доставляла ему в постели столь острого наслаждения, давно он не чувствовал себя таким полным жизни и…

Неожиданно в мозгу вспыхнуло пламя, и… все закончилось. Он беспомощно замер, жадно ловя широко раскрытым ртом воздух.

— О черт! Марисса! — почти всхлипнул он. — Прости, если можешь, малыш! Прости! Я… я не мог ждать!

Наклонившись, она коснулась его губ нежным поцелуем и обняла голову своими ласковыми руками.

— Все хорошо, — тихо проговорила она. — Я люблю, когда ты так неистов. Мы сегодня сделаем это еще разок, да? После приема. И тогда уже не будем никуда торопиться.

Эдвард прижал ее к себе, наслаждаясь этим сказочным ощущением близости дорогого человека. Все эти три месяца, что прошли со дня знакомства с очаровательной Мариссой, он чувствовал себя другим человеком, словно стряхнувшим с плеч груз прожитых лет и возродившимся для новой жизни. Многим ли мужчинам его возраста удается познать это счастье, пережить взлет угасших было чувств? Марисса — милая и все понимающая Марисса! — подарила ему эту сказку. Благодаря ей он вновь ощутил себя молодым и сильным, и в нем как будто снова забурлила кровь.

Может, жениться на ней?

Эта бесшабашная мысль ударила ему в голову неожиданно и взволновала, как подростка. Господи, и куда только подевались вся рассудительность и опыт, приобретенные с годами? Но с другой стороны… почему бы и нет? Эдвард на мгновение отдался во власть приятных мечтаний. Конечно, это спровоцирует небольшой скандальчик. Сплетники будут довольно потирать руки, когда узнают о том, что президент треста «Толлемах» — самой мощной британской компании со штаб-квартирой в Нью-Йорке — женился на женщине, которая на целых сорок лет его моложе. Люди скажут, что сэр Эдвард Венлейк, предпринимательский гений и светоч своего поколения, ни с того ни с сего вдруг спятил. Буря поднимется и дома, в Англии. Бывшая жена — царственная леди Венлейк обвинит его в том, что он подвел свою семью: сына и дочь… Ну так что с того? Игра стоит свеч!

Марисса наконец прервала течение его мыслей.

— Давай выпьем, — предложила она, взяв бокалы с шампанским со столика у кровати, куда он их поставил раньше. — С Новым годом, милый! Мне кажется, он будет самым лучшим!

— Я выпью за это, любовь моя.

Глава 1

Вспышка!

Ребекка поднесла фотоаппарат к лицу, поймала в кадре хозяина дома — сэра Эдварда Венлейка в ту самую минуту, когда он приветствовал очередного гостя, и нажала на кнопку, запечатлев его улыбку для вечности. Высокий и подтянутый, он смотрелся очень элегантно в вечернем костюме, сшитом на заказ в одном из ателье на Сэвил-роу. Ребекке импонировало его обаяние и дружелюбная улыбка, вооружившись которыми он переходил из комнаты в комнату, знакомя между собой гостей, предлагая им напитки, разговаривая с ними о том о сем. Учтивый и обходительный, он удивительно подходил на роль гостеприимного хозяина вечера. Густые и хорошо уложенные, хотя и седые волосы поблескивали в свете мерцающих люстр, в светло-голубых глазах отражалось веселое дружелюбие. Для человека своих лет он был очень привлекателен, а статус одинокого мужчины делал его самым желанным гостем во всех нью-йоркских гостиных.

Ребекка перевела объектив своей «лейки» на высокую девушку с длинными серебристыми волосами, в черном с блестками мини-платье. Согласно газетной светской хронике, она являлась последней любовницей сэра Эдварда, хотя по возрасту вполне годилась ему в дочери и даже… с некоторой натяжкой… во внучки.

Вспышка!

Ребекка щелкнула фотоаппаратом, одновременно пытаясь вспомнить, что ей было известно о Мариссе. Пожалуй, лишь то, что она живет в Трамп-тауэр.

Вспышка!

Марисса позировала Ребекке, широко улыбаясь в объектив. Но все же в глубине ее глаз затаилась тревога, которая сквозила даже на фоне этой ослепительной улыбки… С чего бы это? Ведь у Мариссы Монтклер было все, о чем только могла мечтать молодая женщина: красота, богатство, жилище, больше похожее на дворец, и, наконец, такой любовник… Ребекка сделала еще один снимок и перешла к другим гостям.

Вспышка!

Брайан Норрис, сорокавосьмилетний вице-президент треста «Толлемах», позировал вместе со своей женой на фоне одного из мраморных каминов, над которым висел портрет какого-то предка Венлейков кисти Рейнолдса. Брайан был среднего роста и телосложения и все время стремился занять боевую стойку. Глядя на него, казалось, что он в любой миг готов броситься в драку.

В отличие от сэра Эдварда, типичного представителя английского привилегированного класса, чей жизненный путь был предопределен от рождения, — начальная школа, Итон, Кембридж, потом деловая карьера (посвятив себя которой, он основал тридцать шесть лет назад трест «Толлемах»), — Брайан вырос в простой семье и вынужден был бороться за место под солнцем. Окончив государственную бесплатную школу, он устроился на работу в супермаркет на севере Англии. Затем посещал вечернюю школу и заочные курсы, что дало ему возможность получить место младшего клерка в одной финансовой компании. Уже женившись к тому времени на честолюбивой девушке, тоже из простой семьи, он переехал к новому месту службы, на юг, и набросился на работу, как изголодавшийся волк набрасывается на добычу. Спустя некоторое время его опыт «уличного бизнесмена» привлек к себе внимание сэра Эдварда.

Теперь, по прошествии еще пятнадцати лет, он поднялся на свою вершину и не собирался ее никому уступать. Порой сознание собственной власти и богатства кружило ему голову. В такие минуты он любил представлять себя идеальным последователем тэтчеровской философии, которая зиждилась на библейском принципе: «Ищите и обрящете, трудитесь и воздастся вам по трудам вашим».

Ребекка заметила, что его жена Кристина, ни на шаг не отходившая от мужа, явно стремилась не отставать от него в жизни. Лицо ее было размалевано, как у модели, а кожа даже пожелтела от бесконечных искусственных солнечных ванн. Едва супруги Норрисы переступили порог дома, Кристина окинула Мариссу Монтклер долгим, внимательным взглядом и объявила о том, что она «ходячая банальность». Впрочем, в ее голосе звучала нескрываемая зависть.

Ребекка методично продолжала свою работу, переходя из одной комнаты в другую. Ее высокую стройную фигуру в темных шелковых брюках и пиджаке а-ля френч видели то здесь, то там. Длинные темные волосы были перехвачены сзади черным бархатным бантом. Ребекка делала снимков явно больше, чем требовалось для британского журнала «Хэлло». Ведь новогодний вечер в доме у сэра Эдварда стал одним из самых ярких событий светской жизни Манхэттена. Фамилии его гостей гремели на всю страну. Здесь были и сливки аристократического общества, и супербогачи, и просто самые знаменитые личности.

Входя в очередную комнату, Ребекка для начала окидывала ее беглым взглядом. Да, решительно все именитые люди собрались тут сегодня для того, чтобы проводить год уходящий и как следует встретить наступающий.

Гости разбились на несколько групп, разошедшихся по разным комнатам, из которых ни одна не пустовала. Много народу набилось в библиотеку, где вдоль стен от пола до потолка тянулись полки, плотно заставленные томами в кожаных переплетах, а в центре тускло поблескивала мебель красного дерева. Гости собрались и в гостиной с ее изящными французскими стульями и золочеными зеркалами. И в столовой, где длинный буфет ломился от деликатесов, а большая хрустальная люстра отбрасывала на красные парчовые стены таинственные блики. Ребекка неспешно расхаживала по комнатам. Камера болталась у нее на шелковом шнурке, а черная дамская сумочка была набита запасными линзами и кассетами с пленкой.

В свои двадцать пять лет Ребекка Кендал стала одним из ведущих фотокорреспондентов-внештатников с мировым именем. Ее восхождение на профессиональный Олимп было поистине стремительным. Единственная дочь в семье педиатра и школьной учительницы из Нью-Хэмпшира, она увлеклась фотографией в десять лет, когда родители подарили ей на день рождения ее первую камеру. Ребекка всюду таскала ее с собой и снимала все подряд: домашнего пса, кошку с котятами и двух своих младших братьев. Домашние праздники, выезды семьи на природу и пикники скрупулезно запечатлевались ею на пленку. Позже, скопив карманные деньги, она купила себе новый профессиональный фотоаппарат, начала посылать снимки на различные конкурсы и… выигрывать их, один за другим. У Ребекки был редкий дар: она обладала художественным видением мира в сочетании с чисто техническими навыками. Она нажимала кнопку аппарата именно в ту долю секунды, когда это было нужно для того, чтобы получился по-настоящему незаурядный снимок. Самые банальные события жизни смотрелись на фотографиях Ребекки в совершенно ином свете.

По достижении девятнадцати лет она уговорила родителей отпустить ее в Нью-Йорк, где тут же получила работу ассистентки у одного фотографа, обслуживавшего показы мод. Самой Ребекке тогда еще не давали много снимать, но она прошла великолепную школу практического мастерства и через два года рискнула работать самостоятельно. И не прогадала. Сейчас ее услугами стремились воспользоваться ведущие газеты и журналы всего мира. Однажды ей даже заказали ответственный фоторепортаж о супруге президента в домашней обстановке.

…К Ребекке подошел сэр Эдвард и обнял за талию.

— Все в порядке, дорогая? — поинтересовался он, одарив ее своей фирменной дружелюбной улыбкой.

— Да, спасибо, — тоже с улыбкой ответила она. — Я почти закончила. Теперь пощелкаю немного скрытой камерой, и на этом все.

— Превосходно! Только и о себе не забывайте, договорились? Как можно работать в такой вечер? Глотните-ка лучше шампанского или подкрепитесь, хорошо?

Улыбнувшись еще раз, он вновь отошел к гостям. Сэр Эдвард излучал такое обаяние, за которое ему можно было простить все. И вообще такие люди, как он, только украшают собой мир.

Усмехнувшись, Ребекка открутила вспышку и зарядила в «лейку» тридцатипятимиллиметровую пленку для моментальной съемки.

Используя теперь лишь освещение шелковых абажуров и хрустальных люстр, она получила возможность работать незаметно, продолжая запечатлевать на пленку (но уже совсем под другим ракурсом и не по заданию журнала) сливки нью-йоркского общества. Эти снимки она не могла предложить «Вэнити фэр» или «Таун энд кантри». По ее губам скользнула легкая усмешка. В таких журналах не печатают фотографий, на которых у дам видны зубные протезы, а у пожилых бизнесменов на минутку расслабляются мышцы живота. Со временем Ребекка думала составить из всех этих снимков домашнюю коллекцию под названием «Частные вечеринки».

Переходя из комнаты в комнату, она украдкой снимала людей в те мгновения, когда они и не подозревали, что за ними зорко наблюдает глазок фотокамеры. От своего учителя, фотографа с мировым именем — Генри Картье-Брессона она научилась всяким маленьким хитростям работы скрытой камерой, которые сейчас с успехом применяла. Все блестящие части своего фотоаппарата она заблаговременно покрыла черной эмалью, чтобы они не привлекали к себе лишнего внимания, и теперь ее «лейка» издали очень смахивала на маленькую дамскую сумочку.

Вдруг в комнату, где находилась Ребекка, вошла Марисса. Она не заметила фотографа, и на сей раз тревога в ее глазах, подмеченная Ребеккой раньше, усилилась. Марисса стала оглядываться вокруг, словно искала кого-то. Ребекка щелкнула ее пару-тройку раз. Эта девушка была ей интересна. Впрочем, с недавних пор она интриговала весь светский Манхэттен. Еще три месяца назад ее никто не знал. Теперь, когда она стала любовницей сэра Эдварда, ее знали все, но до сих пор люди спрашивали друг у друга: кто такая, откуда взялась? Вся округа полнилась самыми невероятными слухами, светские хроникеры газет и журналов буквально повсюду охотились за «сладкой парочкой», куда бы они ни пошли. Сплетники на коктейлях и званых обедах взахлеб обсуждали между собой персону Мариссы Монтклер. Поговаривали, что это не настоящее имя, а псевдоним. Поговаривали, что сэр Эдвард совсем спятил, раз связался «в свои-то годы» с двадцатилетней очаровательной куколкой. Но больше всего людей занимал тот факт, что Марисса была миллионершей и без сэра Эдварда. Кое-кто даже утверждал, что ее личное состояние не меньше, если не больше, чем у него. И все не переставали удивляться: а откуда, собственно, у нее это?

Ребекка удалилась в хозяйскую спальню, чтобы привести в порядок прическу, и застала там компанию оживленно болтавших матрон, рассевшихся прямо на кровати хозяина дома, богато украшенной бархатными фестонами и тяжелыми драпировками. Это зрелище покоробило Ребекку. Оно лишний раз напомнило ей, что все эти светские приемы и вечеринки — не ее стиль. И ее не было бы здесь, если бы не заказ от журнала «Хэлло».

Пожав плечами, она подошла к туалетному столику, на котором были разбросаны расчески с рукоятками из слоновой кости и с серебряным гербом Венлейков. В центре, у самого зеркала, стояла антикварная подставка, уставленная многочисленными флакончиками с серебристыми крышками и колпачками. Здесь же поблескивали маникюрные ножницы, крючки для застегивания перчаток, пилка для ногтей.

Подняв глаза, Ребекка взглянула на себя в зеркало. Чистая бледная кожа лица, казалось, чуть светилась изнутри. У нее были правильные, тонкие черты, доставшиеся ей в наследство от красавца отца. Большие карие глаза обрамляли длинные ресницы. Впрочем, Ребекка никогда не кичилась своей красотой. В гораздо большей степени ее интересовало то, что происходило вокруг нее. Вот и сейчас она почти небрежно откинула волосы назад и быстро вышла из комнаты.

Уже близилась полночь. И на Таймс-сквер готовились опустить гигантский стальной шар, что должно было символизировать окончание ушедшего года. Как только это произойдет, люди, собравшиеся там, начнут петь новогодние гимны, обниматься, целоваться. Одним словом, веселиться. На какую-то долю секунды Ребекка пожалела о том, что она сейчас не там, как в прошлые годы, не фотографирует счастливые лица простых людей, не куролесит сама…

Сделав еще несколько снимков в столовой и библиотеке, она вернулась в гостиную, где сэр Эдвард призывал всех наполнить бокалы и готовился произнести тост. В комнате царила неестественная, преувеличенно веселая атмосфера, словно куча плохих актеров собралась участвовать в массовке для итальянского фильма с большим бюджетом.

— Подходите, подходите! — восклицал сэр Эдвард. Он воздавал должное выпивке на протяжении всего вечера и уже нетвердо держался на ногах. — Осталось две минуты! Все наполняем бокалы! Скорее!

В этот момент в комнату торопливо вбежала Марисса. Красивое лицо ее было смертельно бледным, в широко раскрытых глазах застыл страх. Она бросилась к сэру Эдварду и, дернув его за рукав, стала что-то быстро говорить ему, но он не обращал внимания. Сэр Эдвард был весел и беззаботен. Он высоко поднял свой бокал с шампанским, в глазах горело безудержное веселье. Сэр Эдвард отвернулся от девушки, чтобы обняться с одним из гостей. Громко смеясь, они по-дружески хлопали друг друга по спинам. Увидев это, Марисса, закрывая рукой рот, словно пытаясь сдержать рыдания, выбежала из комнаты.

Едва она скрылась в смежной с гостиной библиотеке, как старинные часы в холле пробили полночь и по дому раскатилось эхо звонких курантов. Сэр Эдвард вновь поднял бокал и громогласно, перекрывая общий шум, воскликнул:

— С Новым годом, друзья, с наступившим Новым годом всех вас!

А в следующее мгновение Ребекка услышала дикий, душераздирающий женский крик. Этот крик был исполнен такой муки и такого ужаса, что Ребекку будто парализовало. Ноги вросли в толстый ковер, дыхание перехватило. Руки, державшие фотоаппарат, бессильно опустились, и камера сиротливо повисла на шее.

Гости стали встревоженно переглядываться, лица многих исказил безотчетный страх. В комнате воцарилась гробовая тишина. Мимо затуманенного взора Ребекки проплыл неясный силуэт сэра Эдварда. По его лицу разлилась бледность. А затем тишину взорвал его крик:

— Что случилось?!

Гости словно очнулись, и в комнатах зазвучал разноголосый хор:

— О Боже!

— Марисса выпала из окна!

— Господи, как это могло произойти?!

— Поскользнулась!

— Упала!

— Ее столкнули!

— Это был несчастный случай!

— Звоните в «скорую»!

— Звоните в полицию!

Ребекка стала проталкиваться сквозь плотную толпу тотчас протрезвевших гостей в библиотеку, и вскоре ей это удалось. По комнате гулял морозный ночной воздух. Окно было распахнуто, и возле него, потрясенно глядя вниз, уже стояли несколько человек, точно в ожидании того, что ужасное зрелище вот-вот пропадет, исчезнет с глаз долой.

За окном мерцали праздничные ночные огни Манхэттена, а четырнадцатью этажами ниже, на тротуаре, раскинув руки, недвижно лежала Марисса Монтклер.

По ликующему Нью-Йорку прокатилась волна новой надежды, над крышами домов пролетел праздник, похмелья еще не начались, и торжественные обещания, сделанные по случаю Нового года, еще не были нарушены. И посреди этого веселья на одном из самых ярких званых приемов вдруг оборвалась жизнь загадочной юной красавицы…

Ребекка машинально нащупала висевший на шее фотоаппарат и принялась быстро щелкать кнопкой.

— Ну, здесь? Вы в порядке? — спросил Джерри Рибис, молодой человек, с которым Ребекка познакомилась на вечере. Он прижал свою машину к тротуару перед бывшим складом, переделанным в жилой дом. У Ребекки тут располагалась квартира.

На дворе было около четырех часов утра.

— Конечно. Спасибо, что подбросили до дома, — отозвалась она. Губы ее тронула благодарная улыбка. — В такую ночь такси в Нью-Йорке не поймаешь. Я собиралась ехать на метро.

— На метро?! — пораженно воскликнул он. — Побойтесь Бога! В метро слишком опасно! — Он взглянул на старые дома, тянувшиеся вдоль улицы, на которой она попросила его остановиться. — Незнакомые места. Это так называемая «Треуголка», насколько я понимаю, не так ли?

Ребекка улыбнулась через силу, преодолевая накатившую на нее смертельную усталость. Этот приятный молодой человек, представившийся ей на вечере адвокатом, наверняка обретался где-нибудь в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена, обслуживал клиентов с Саттон-плейс и Бикмэн-плейс и привык вращаться в «приличном обществе».

— Да, — кивнула она. — «Треуголка». То есть треугольник ниже Канал-стрит. Кстати, популярное теперь местечко, даже модное. Бутики, рестораны, картинные галереи и так далее…

— И вы живете на этом складе? — с искренним любопытством в голосе поинтересовался Джерри.

— Ага. Два года уже. Мне очень нравится то, что здесь нет высоток. Шестиэтажка тут — уже небоскреб. — Придерживая рукой болтавшуюся на груди фотокамеру, она отперла дверцу машины и вышла на тротуар. — Спасибо еще раз, что подвезли.

— Странная и жуткая ночь выдалась, не правда ли? — пробормотал Джерри, также выходя из машины и провожая ее до подъезда. — У меня такое ощущение, что со вчерашнего дня минуло лет десять, не меньше.

Ребекка кивнула:

— Точно. Я эту ночь, наверное, никогда не забуду.

— Да, такое не забывается… — Он задумчиво нахмурился. — Так была молода…

— Слишком молода, — лаконично проговорила Ребекка и попрощалась с адвокатом.

Она поднялась по скрипучей лестнице на третий этаж и осторожно, стараясь не поднимать шума, отперла дверь. Оставалось надеяться, что ее соседка Карен Россини не проснулась. Сама же Ребекка спать уже сегодня не могла. Ужасные события, свидетельницей которых она только что стала, прочно засели в голове, не давая расслабиться, и то и дело невольно всплывали в сознании, прокручиваясь перед глазами снова и снова, словно по видео: истошный вопль Мариссы, мертвая тишина в гостиной, а затем хаос, суматоха — ад кромешный…

Пробравшись на цыпочках в кухню, Ребекка поставила себе кофе. Раз уж нынче ей не спать, она решила проявить пленки, отснятые на вечере. Правда, прибывшей полиции она сказала, что вряд ли ее снимки что-то прояснят по поводу случившегося несчастья. Да, именно так это все называли в доме — несчастьем. Когда приехали полицейские, никто уже не кричал, что «Марисса выпала» и «Марисса погибла».

Пока кофейник тихо гудел над ухом, Ребекка сидела, задумавшись, и невидящим взором смотрела в одну точку. Ей вдруг вспомнился Брайан Норрис и то, как он повел себя там, в доме. Стал всем распоряжаться… «Сэр Эдвард удалился в спальню… Шок, сами понимаете, — почти заговорщическим тоном бубнил он. — Ужасное несчастье, просто ужасное!..» Он переходил от одной группы гостей к другой, успокаивая людей, ободряюще похлопывая их по плечам и спинам, обмениваясь рукопожатиями. «Насколько я понимаю, никто из нас ничего толком не видел, не правда ли? Думаю, что не стоит превращать все это в затяжное расследование: все мы занятые люди, у всех забот полон рот, вы согласны? И чем меньше мы будем болтать… Разве я не прав? Зачем нам лишние проблемы на свою голову?..»

Пока все ждали полицию, кое-кто из гостей потихоньку выбрался из дома. Через черный ход. Некоторые даже оставили в прихожей верхнюю одежду. «Крысы, бегущие с тонущего корабля… — подумала Ребекка. — Близится момент истины, и сэр Эдвард вскоре узнает, сколько у него настоящих друзей».

…Ожидая, когда сварится кофе, Ребекка перешла во вторую спальню, в которой она оборудовала себе проявочную. Обычно Ребекка посылала отснятые цветные пленки на проявку и печать в фотолабораторию, но с черно-белыми любила работать сама. На сегодняшний вечер у сэра Эдварда она захватила восемь кассет тридцатипятимиллиметровой пленки по тридцать шесть кадров каждая. Таким образом, в общей сложности у нее должно было получиться около двухсот девяноста снимков. И у Ребекки теплилась надежда на то, что среди этого количества окажется два-три кадра, которые прольют свет на случившееся в доме сэра Эдварда.

— Это ты, Ребекка? — вдруг раздался за спиной тоненький голос.

Ребекка вздрогнула и круто обернулась.

— Боже, Карен! Ты меня до смерти напугала! Нельзя же так подкрадываться к людям!

В дверном проеме застыла фигурка соседки, подслеповато щурившейся на свету. На Карен была длинная, до колен, синяя футболка с мордочкой Микки Мауса на груди. Ее мелированные темные волосы с несколькими светлыми прядями спутанным облаком спадали на плечи.

— Прости, я тебя разбудила! — с извиняющейся улыбкой добавила Ребекка.

Карен по-детски зевнула и оперлась плечиком о дверной косяк.

— Да ладно, чего там… Я, собственно, недавно легла. А ты-то почему до сих пор на ногах?

Ребекка аккуратно разложила на полочке кассеты с отснятыми пленками.

— Буду проявлять, но сначала должна проглотить чашку кофе. Составишь компанию?

Карен склонила голову набок и, сонно нахмурившись, задумалась. Наконец ответила:

— Ага, почему бы и нет? Все равно мне уже не заснуть, наверное.

Они перешли в залитую ярким светом маленькую кухоньку и взобрались на высокие круглые табуретки перед узкой барной стойкой, на которой всегда готовили себе и ели. Крепкий аромат кофе быстро распространился по комнате. Ребекка разлила напиток по двум большим чашкам с узорами из красных маков.

Карен осторожно сделала глоток и довольно выдохнула:

— Хорошо… Как раз то, что доктор прописал. Понимаешь, мы нынче повздорили с Тони на одной вечеринке. Я сказала, что больше не желаю его видеть, ну и… взвинчена до сих пор. А у тебя как вечер сложился? Где провела его, что делала? Было что-нибудь интересное?

— М-м… можно и так сказать, — ответила Ребекка, и глаза ее вновь стали серьезными. — Некая Марисса Монтклер…

— Кто?

— Это последняя любовница сэра Эдварда Венлейка, — пояснила Ребекка и продолжила: — Так вот, она выпала из окна его квартиры, которая находится на четырнадцатом этаже. И по-моему, не без чьей-то помощи. — Сказав это вслух, Ребекка окончательно утвердилась в своем подозрении. Марисса не поскользнулась и не просто выпала. Это не был несчастный случай, на чем так настаивал Брайан Норрис. Да-да-да… Мариссу убили. И за несколько минут до этого несчастная девушка уже знала, что ей грозит! Об этом она как раз и пыталась сказать сэру Эдварду! И когда он отмахнулся от нее, выбежала из комнаты, охваченная ужасом.

— Да ты что?! — воскликнула Карен, потрясенно уставившись на Ребекку. — Кто-то помог ей выпасть? Ты хочешь сказать, ее нарочно вытолкнули из окна?.. Но кто?

— Не знаю. У меня просто ощущение, что это было убийство. Прибывшая полиция представила все как несчастный случай, но я думаю, что их в этом убедил вице-президент компании сэра Эдварда. Как только все поняли, что произошло несчастье, он сразу стал там командовать, инструктировал всех, что и как нужно говорить полиции. Я думаю, он не на шутку боится скандала, который может повредить сэру Эдварду, или их компании, или ему самому, если уж на то пошло.

Карен по-прежнему смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

— Боже, какой кошмар! Ну а полиция тебя допрашивала?

— Да, но мне, собственно, нечем им было помочь. Надеюсь, что-нибудь станет ясно после того, как я проявлю пленки.

— Я, конечно, понимаю, Бекки, что скажу сейчас ужасную вещь, но это ведь такая сенсация! Тебе крупно повезло, подружка! Нет, честное слово, стоит тебе где-нибудь появиться со своей «лейкой», как сразу же что-то такое происходит! У тебя прямо нюх какой-то на подобные дела! Ты успела сфотографировать ту бедняжку?

— Ага.

— Ну вот, пожалуйста! Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что сделала ее последние прижизненные снимки, а?.. Газеты у тебя их с руками оторвут!

Ребекка признавала, что Карен, пожалуй, права, но ей было неприятно сознавать, что ее репортерская удача связана с гибелью человека. Да, ей действительно подфартило, но судьба помогает тем, кто этого достоин. Ей не везло бы так, если бы она сидела дома и ждала у моря погоды. Ведь в конце концов это она настояла на своем и переехала жить в Нью-Йорк. Это она решила посвятить себя фотожурналистике. Ребекка улыбнулась. Но самое большое ее везение — это, конечно же, знакомство со Стирлингом Хартфелдером, который стал ее агентом, другом и любовником. Стирлинг помог ей пройти весь путь до вершины успеха, а со временем он поможет Ребекке и разбогатеть. Являясь владельцем собственного агентства, он представлял интересы двух десятков топ-фотографов, некоторые из них работали в рекламе, некоторые в мире моды, а двое-трое, как и она, занимались фотожурналистикой.

— Вот у тебя, Бекки, все как у людей! — продолжала Карен. — И семья приличная, и парень что надо, и успешная карьера… Чего тебе еще желать?

Ребекка рассмеялась:

— Было бы неплохо чуть-чуть поспать.

— Да ну тебя! Ты сама не понимаешь, как тебе повезло в жизни! У твоего Стирлинга внешность, как у Тома Круза, а мозги, как у Дастина Хоффмана. Таких, как он, поискать… А у меня кто? Настоящий придурок. Эх, Бекки, нет правды на земле, нет…

Карен запустила руку в спутанную копну волос и тяжело вздохнула.

— Ты права, — проговорила Ребекка. — Ну ладно, пойду поработаю. А тебе, может, все-таки поспать?

— А что еще остается? — Карен слезла с высокой табуретки и вновь зевнула. — Пойду… Дай мне знать, если обнаружится что-нибудь интересное.

— Само собой. Увидимся за завтраком.

Ребекка заперлась в проявочной и первым делом повернула выключатель, зажигавший снаружи желтую лампу с подсвеченной надписью: «НЕ ВХОДИТЬ! ПРОЯВКА!» Развела в специальной ванночке гремучую смесь, в которой проявляла пленки. Ее нужно было довести до температуры 68 градусов по Фаренгейту. Устроившись на табуретке, похожей на те, что стояли в кухне, она разложила все по местам. Потом выключила красный свет, и комната погрузилась в полнейший мрак.

Начиная с этой минуты и вплоть до того, как пленки не скроются в проявителе, от нее требовалось демонстрировать все навыки урожденного слепого. Каждую пленку нужно было аккуратнейшим образом извлечь из кассеты и перенести на металлическую катушку, да так, чтобы не повредить сверхчувствительный эмульсионный слой. Действуя споро и уверенно, Ребекка загрузила все восемь пленок в катушки, укрепленные на железной вешалке, и опустила вешалку в ванночку с химикатами. Самая ответственная часть работы осталась позади. Облегченно вздохнув, она поставила таймер со светящимся циферблатом на семь с половиной минут и закрыла ванночку крышкой из бакелита.

Ребекка знала проявочную как свои пять пальцев и могла ориентироваться в ней на ощупь. Слева от нее была мокрая полка с ванночками для проявочных химикатов и раковина, справа — сухая полка с увеличителем и фотобумагой. Она точно знала, где что лежит у нее. Карен строжайше запрещалось трогать здесь хоть пылинку.

Когда таймер подал звуковой сигнал, Ребекка вынула вешалку из проявителя, погрузила ее в соседнюю стоп-ванну, а потом окунула пленки в фиксаж. Все это выполнялось автоматически. Ребекке столько раз приходилось проделывать эту процедуру, что, казалось, она могла все повторить даже во сне.

Теперь надо было оставить вешалку под струей воды на полчаса, а затем развесить мокрые пленки на веревке в сушилке, совсем как выстиранное белье. После этого она разрежет их по кадрам.

Спустя два часа, когда Ребекка разглядывала полученные негативы через увеличительное стекло, ей показалось, что она поняла, как погибла Марисса Монтклер…

Глава 2

Леди Венлейк проснулась в первый день нового года в своем загородном доме в Уилтшире поздно. Ее разбудил гневный разноголосый хор, звучавший под окнами ее спальни.

— Это позор, так вашу мать!

— Убийцы!.. Убийцы!.. Грязные убийцы!..

— Мы вам не позволим!

— А ну-ка вон отсюда!

Последний возглас, однако, принадлежал ее сыну Саймону. Обеспокоенная не на шутку, она быстро поднялась с постели и, чуть отодвинув вышитую розами ситцевую занавеску, осторожно выглянула в окно. В следующее мгновение глаза ее широко раскрылись, дыхание перехватило, и ее захлестнула волна гневного возмущения. Даже руки стали подрагивать. Как они посмели?! Как посмели эти люди пробраться сюда?! Кто им позволил лезть на территорию ее имения и орать прямо под дверью ее дома?!

Вооружившись огромными плакатами на крепких древках, на которых было выведено большими буквами «АКТИВИСТЫ ОБЩЕСТВА ЗАЩИТЫ ЖИВОТНЫХ», под окном толпилась пестрая компания молодых людей — мужчин и женщин. Они собрались перед фасадом Пинкни-Хауса, в котором предки леди Венлейк проживали начиная с тысяча семьсот сорок пятого года. Весь этот сброд переругивался с двадцатишестилетним Саймоном, вышедшим на крыльцо в охотничьем костюме Пинка.

— Прочь с нашей земли! — вновь крикнул он.

Но Анжеле Венлейк было хорошо видно, что никто не обратил на это внимания. Участники праздничной лисьей охоты традиционно устраивали сбор в Пинкни-Хаусе в первый день нового года, и леди Венлейк не могла допустить, чтобы эти городские проходимцы испортили праздник! Им, видите ли, лису жалко! Как будто никто не знает, что этот зверь просто обожает, когда на него идет гон. Это законная составляющая естественного отбора.

Леди Венлейк презрительно и зло фыркнула, возмущенная до глубины души наглостью этих тупых мерзавцев, которых она считала фанатиками, угрожавшими самим устоям английской жизни. Сельская местность и даже пригороды в последнее время прямо-таки кишели лисами, а скоро будут кишеть еще и норками, потому что ей была прекрасно известна дурная привычка этих ненормальных пробираться на пушные фермы и отпускать содержавшихся там зверьков. Дошло до того, что они стали даже врываться в научные лаборатории и выпускать на волю подопытных кроликов, крыс и мышей, которые, вполне возможно, являлись разносчиками целого букета ужасных болезней!

Торопливо облачившись в привычный твидовый костюм, Анжела Венлейк провела гребнем по своим седеющим волосам, уложенным, как у ее величества королевы и многих других светских дам, наскоро подкрасила губы и была готова. Едва она закончила, как в дверь спальни постучали.

— Да? Кто там? — спросила она.

— Это я, мамочка.

— Входи, дитя мое. Ты видела, что там творится?

В комнату вошла Дженни, удивительно похожая на свою мать, но только более пухленькая, с более мягкими чертами и с отцовскими голубыми глазами с поволокой. Распущенные светлые волосы спадали на плечи. На девушке была длинная юбка и болотного оттенка свитер.

— Что нам делать? — неуверенно произнесла она.

— Что делать? О, позволь мне сказать тебе, что нам делать! — гневно ответила Анжела. — Я лично собираюсь преподать этим самым активистам маленький урок! Участники новогодней охоты собираются здесь вот уже на протяжении полувека, и никто не смеет ломать нашу традицию! Я не позволю этим оголтелым молодчикам портить нам праздник! — С этими словами она решительным шагом вернулась к окну, распахнула его и, выглянув наружу, крикнула: — Эй вы там!

Застигнутая врасплох, толпа пикетчиков на минуту притихла, удивленно подняв глаза на царственную леди Венлейк. Лицо дамы было искажено яростью, а тонкие губы сурово поджаты.

— Территория имения является частной собственностью! Будьте любезны покинуть ее незамедлительно, или в противном случае я вызову полицию! Вам нельзя здесь находиться!

Легкое замешательство сменилось сонмом злых и издевательских выкриков. Один из пикетчиков, решив покривляться и пародируя голос аристократки, воскликнул:

— Нам нельзя здесь находиться! Нет, вы слышали? Ай-яй-яй! Простите великодушно, ваша светлость! Вы уж не прогневайтесь на нас!

С этими словами он еще ближе подступил к дому, и некоторые из участников пикета, нагло ухмыляясь, последовали его примеру. А какой-то бледный юноша с буйной шевелюрой, потрясая кулаком, вновь заорал:

— Убийцы!.. Убийцы!..

— Так, все! Вызывай полицию! — приказала Анжела дочери, обернувшись на нее через плечо. Она сказала это нарочно громко, чтобы слышали демонстранты. — Клянусь, им это не сойдет с рук!

Саймон, едва ли не меньше пикетчиков удивленный появлением в окне своей матери, чувствовал, что он должен сделать сейчас что-нибудь подобное, равнозначное по драматичности. Эти неприятные городские тупицы, открыто и издевательски наплевавшие на его приказ убираться, словно сами напрашивались на грубое к себе отношение. И Саймон решил сменить тактику. Скрывшись ненадолго в доме, он тут же вернулся на крыльцо с зажатым в побелевшем кулаке хлыстом.

— Повторяю, — сурово гаркнул он. Его светлые волосы разметались от легкого ветерка. — Вон отсюда! Имейте в виду, что вот-вот сюда прибудет полиция!

Однако и это не подействовало на хамоватых пикетчиков. Напротив, Саймон, казалось, только подлил масла в огонь. Увидев хлыст, оскорбленные демонстранты рассвирепели еще больше. Саймону даже почудилось, что сейчас они забросают его своими тяжелыми плакатами.

— Назад! — почти истерично крикнул он. От волнения голос изменил ему. — Вы не смеете!

В следующую минуту на подъездной аллее показалось около двадцати всадников, рысью приближавшихся к дому. Впереди гарцевали главный егерь и выжлятник. Последний сдерживал целую свору разгоряченных псов, хищно нюхавших землю. Вслед за всадниками шло еще много народу. Участники охоты, без малого двадцать лет регулярно собиравшиеся в это утро у крыльца Пинкни-Хауса, захватили с собой членов своих семей, жен, детей. Новогодний охотничий сбор являл собой целый ритуал. Появившиеся из дома стюарды стали разносить на серебряных подносах рюмки «на посошок».

Пинкни-Хаус был заложен еще в эпоху Елизаветы I, а в годы правления Вильгельма и Марии существенно достроен. На фоне элегантного фасада особняка, сложенного из розового и бежевого кирпича, кони и всадники смотрелись удивительно живописно, как на фреске. Глядя на это зрелище, можно было подумать, что время повернуло вспять и вновь на дворе аристократическая эпоха, когда Англией правили привилегированные классы. Пурпурные куртки всадников (эти одеяния были названы в честь портного — мистера Пинка, шившего давным-давно охотничьи наряды для аристократов) великолепно контрастировали с белыми бриджами и сверкающими кожаными сапогами участников охоты. Пожилые дамы сидели бочком в женских седлах. Черные длинные юбки закрывали им ноги, а лица были полуприкрыты короткими ажурными вуалями, закрепленными на черных шелковых дамских шляпках.

Всадники гарцевали на подъездной аллее. Джентльмены приветствовали леди. Дамы в белых длинных перчатках придерживали за поводья своих лошадей, топтавших траву. Все с нетерпением ждали сигнала главного егеря к началу охоты. Горн должен был прозвучать уже с минуты на минуту.

— Ничего себе картинка, точно? — заметила одна из местных жительниц, выйдя на крыльцо своего коттеджа.

— Ага, как на гобелене, — ответил мужчина, вышедший вместе с ней и восхищенно наблюдавший за охотниками.

Праздничное настроение портили пикетчики. Всадники были чуть поодаль и не обращали на них внимания, но их пешие родственники зло косились на чужаков. Как они посмели показываться здесь сегодня?! Кто им позволил?! Кое-кто воинственно выставил в сторону демонстрантов трости и острые зонты.

На площадке перед домом вскоре образовалось настоящее столпотворение. Пешие участники сбора перемешались с всадниками. Выжлятник с трудом сдерживал свору псов, сновавших повсюду, натягивая поводки. Он всерьез опасался, что демонстранты начнут кормить их отравленными кусками.

Активисты Общества защиты животных меж тем перегруппировались, пытаясь взять в кольцо участников охоты. Они по-прежнему потрясали своими плакатами и кричали во все горло, пугая лошадей. После одного особенно истошного вопля серая кобыла дернулась назад и едва не сбросила молодую девушку. Это спровоцировало словесную перепалку между пикетчиками и пешими участниками охотничьего сбора. Кто-то из последних выхватил у одного демонстранта плакат и разбил его об камень. Обстановка быстро накалялась. Наблюдавшую за всем этим из окна леди Венлейк переполняли дурные предчувствия. А вдруг эти мерзавцы примутся калечить лошадей?

— Полиция сейчас будет, — сообщила Дженни, вновь входя в спальню матери.

— Почему меня никто не разбудил раньше? — не оборачиваясь, раздраженно бросила Анжела. — Ты же знала, что сегодня у нас сбор! Если бы кто-нибудь удосужился поднять меня рано утром, я не допустила бы этого идиотского представления!

Дженни выразительно покосилась на антикварный столик, стоявший возле огромной кровати ее матери, украшенной желтыми парчовыми драпировками.

— Вот стоит твой чай. Ты даже не притронулась к нему. Разве не слышала, когда его приносили?

— Если бы слышала, то, наверное, встала бы! — так же недовольно ответила Анжела Венлейк.

Она прекрасно понимала, почему проспала сегодня. Накануне в доме закатили шикарный прием по случаю Нового года, на котором она позволила себе немало шампанского, а потом еще и бренди.

Она вновь выглянула в окно. Главный егерь, пожилой титулованный землевладелец, подъехал к активистам и в резкой форме предложил им убраться. Они, в свою очередь, продолжали вопить, выкрикивать свои лозунги. В сторону участников охоты даже полетело несколько мелких камешков. Казалось, еще чуть-чуть, и на крыльце разгорится настоящая драка.

— Так, я спускаюсь, — решила Анжела. — Ситуация становится неуправляемой.

— Нет, мамочка, ты что?! — обеспокоенно воскликнула Дженни. Девушка разрывалась на части. Если бы не преданность семье и родным, она, пожалуй, присоединилась бы к активистам. Дженни была убеждена, что охота и рыбалка — жестокие и бесполезные занятия.

В это мгновение на подъездной аллее раздались звуки полицейских сирен. К дому стремительно приближалась кавалькада белых машин с синими сверкающими мигалками. И активистов наконец-то проняло. Некоторые храбро остались стоять на месте, судорожно вцепившись в свои плакаты, но большинство сигануло прочь, перемахивая через изгороди.

Когда величественная леди Венлейк, высоко подняв голову, показалась на крыльце, враг уже был повержен. Полиция быстро обыскала и арестовала не успевших ретироваться пикетчиков, а остальных и след простыл.

— Прекрасно, моя дорогая! — проговорил главный егерь, топорща седые усы. Он знал Анжелу Венлейк еще юной девушкой и всегда восхищался этой сильной, волевой и бесстрашной женщиной. — Так им и надо, этим прохвостам! Впредь пусть не лезут без спросу, куда не следует!

Анжела согласно кивнула:

— Несчастные бездельники! Они, конечно, прозябают на пособие по безработице! Нечем заняться, вот и шляются днем повсюду!

Охотники уже собрались в путь, и она с тоской провожала их. Если бы не несчастный случай, произошедший много лет назад, когда Анжела упала с лошади и повредила себе позвоночник, она сама сейчас была бы с ними.

Анжела помахала рукой Саймону, уезжавшему на Клевер, чалой кобыле, которую она подарила сыну на Рождество. Ее сердце преисполнилось материнской гордости. Она была очень близка с любимым сыном. Они жили вместе в этом доме на тридцать комнат, который перешел к ней по наследству от отца. Для себя Анжела уже решила, что Саймон не съедет отсюда, даже если женится. У них были общие интересы и увлечения. Они оба любили загородную жизнь. В глазах Анжелы Саймон по всем статьям выгодно отличался от ее бывшего мужа. Но с другой стороны, у нее была возможность вылепить сына именно таким, каким он стал теперь, а муж достался уже сформировавшимся, со всеми своими недостатками.

Из задумчивости ее вывел голос Дженни:

— Будешь завтракать, мама?

Анжела оглянулась на дочь. У девушки был чисто английский — «кровь с молоком» — цвет лица. Но Анжелу сейчас покоробило то, что на нее взглянули голубые глаза Эдварда.

— Я выпью кофе, — хмуро проговорила она, поворачиваясь, чтобы вернуться в дом. — Как жалко, что ты не поехала со всеми на охоту! Между прочим, тебе это не повредило бы, моя милая.

Дженни тихо вздохнула:

— Но, мамочка, сколько можно возвращаться к этой теме? Ты же знаешь, что я не люблю охоту. Мне не по душе болтаться в седле по лесным ухабам несколько часов подряд. Да и времени нет. Скоро в Лондон, а я еще столько всего не прочитала. Рождественские праздники и без того слишком короткие, чтобы еще тратить их на такие бестолковые занятия, как охота.

Дженни была воспитательницей в детском садике при частной женской гимназии в Лондоне, где жила на квартире с двумя подругами. Она редко гостила в Пинкни-Хаусе и предпочитала проводить школьные каникулы у отца в Нью-Йорке. Леди Венлейк это, понятное дело, очень не нравилось.

— Ну что ж, тебе жить в конце концов… — сурово проговорила Анжела Венлейк. — И все же я считаю, что ты сделала ошибку, не поехав со всеми. Во время охоты можно познакомиться с приятными молодыми людьми.

На этом разговор между матерью и дочерью закончился, и они молча вошли в дом, оказавшись в просторном, квадратном холле. Стены были украшены бесценной лепниной Гринлинга Гиббонса, пол из каменной плитки устелен персидскими коврами. Посредине холла стоял большой круглый дубовый стол, на котором красовался великолепный букет оранжерейных цветов. Взяв со стола пришедшую корреспонденцию и свежие номера «Таймс», «Дейли мейл» и «Телеграф», Анжела быстрым шагом прошла в столовую. Дженни последовала за матерью. Достав еду из буфета, они сели за длинный стол, сервированный дворецким Питерсом для завтрака сразу по окончании вчерашнего банкета.

Все в той же гробовой тишине Дженни и Анжела начали знакомиться с газетами. В «Таймс» упоминалось об Эдварде в связи с тем, что его компания приобрела процветающий пивоваренный завод. Дженни пробежала заметку жадными глазами.

— Ты видела? — спросила она, передавая газету матери. — Похоже, папа заключил очень удачную сделку.

Анжела равнодушно скосила глаза на корреспонденцию. Со времени их развода с Эдвардом, который случился одиннадцать лет назад (муж изменил ей с няней Саймона и Дженни), она почти не интересовалась ни его жизнью, ни делами. Очень возможно, что он и впрямь гений в своей области, однако это не мешает ему оставаться растленным типом, который опозорил славное имя ее рода, заставив ее (чему в семье раньше не было прецедентов) требовать развода. Кто он такой вообще? Сын всего лишь баронета! А ее семья Понсонби-Хэдли-Эдмунд вела свою родословную от тысяча пятьсот восьмидесятого года, когда ее первый известный представитель находился в ближайшем окружении королевы Елизаветы I.

— М-да… — проговорила она бесстрастно, отворачиваясь от газеты и наливая себе вторую чашку кофе.

После завтрака Анжела неизменно отправлялась в кабинет, где за бюро решала различные домашние дела. Владельцу имения необходимо обладать известной сноровкой и организаторскими способностями. В их большом доме всегда что-то требовалось сделать: то дверную петлю смазать, то оконную раму заменить. А ведь есть еще сад и тридцать акров земли, засаженной дубом, березой, липой и буком. Гордостью Анжелы был могучий ливанский кедр, возвышавшийся над всей округой. Анжела выглянула в окно и пожалела, что сейчас не лето. Сад выглядел серо и уныло, как всегда с ноября по апрель. Но зато в летний сезон он распускался, как дивный волшебный цветок, источая яркие краски и ароматы. Лилии, лаванда, бегонии… А кусты кремовой розы у низкой каменной стены, окружавшей сад! А двухсотлетняя глициния, тянувшаяся по стене дома и усыпанная аметистовыми цветками? К счастью, у Анжелы была толковая прислуга и расторопный конюх Фред, присматривавший за лошадьми.

В четыре часа пополудни Саймон вернулся с охоты, весь забрызганный грязью и покрытый пылью. Но лицо его светилось восторгом.

— Мы пригнали здоровенную лису прямо к ее норе! — довольно воскликнул он, снимая тесные кожаные сапоги в прихожей. — Ну и побегали же мы за ней, доложу я вам! Через всю луговину Хайклер, мимо фермы Дичлинга, вдоль опушки Саттонского леса… И вот, когда мы уж было решили, что потеряли ее из виду, собаки отыскали ее на поле Числхерстов, ну ты знаешь, мам! Она бросилась обратно в лес, но мы нагнали ее буквально у самой норы!

Анжела просияла от радости за сына:

— Прекрасно, мой дорогой! Я очень рада, что ты хорошо поохотился!

Саймон задержался перед зеркалом, явно любуясь собой.

— Почему бы тебе не принять ванну и не присоединиться к нам за чаем? — предложила Анжела.

— Прекрасная мысль! — отозвался Саймон и быстро вышел из комнаты, легко постукивая себя по ляжке хлыстом.

Дженни взглянула на часы.

— Позвоню папе, пожелаю ему счастливого Нового года. Он сейчас как раз завтракает, так что самое время.

Анжела Венлейк посмотрела на дочь с явным неодобрением. Она не запрещала детям общаться с Эдвардом, но и не поощряла эти контакты. В последнее время ее все больше беспокоило, что Дженни может насовсем уехать в Нью-Йорк к отцу, и тогда, как Анжела не уставала говорить своим друзьям, «она никогда не найдет себе приличного мужа».

— Мне передать ему от тебя пару ласковых словечек, мама? — невинным голосом спросила девушка.

Анжела бросила на нее многозначительный взгляд.

— Передай пожелание удачного года, — сухо заметила она. — А что касается ласковых словечек… Думаю, ему их и без меня теперь хватает. Он ведь такой любвеобильный!

Дженни пропустила эти колкие слова мимо ушей. Отец так и не женился до сих пор вторично, но в любом случае он имел право жить так, как ему нравилось.

После нескольких гудков на том конце провода отозвался кто-то незнакомый.

— Могу я поговорить с сэром Эдвардом Венлейком? — вежливо произнесла Дженни.

— Кто его спрашивает?

Голос был резковатый и явно принадлежал англичанину. Дженни решила, что папа взял себе нового дворецкого. И притом не слишком учтивого. Отвечать вопросом на вопрос — дурной тон.

— Вы случайно не новый дворецкий? Говорит мисс Венлейк.

В трубке воцарилось молчание, затем незнакомец издал презрительно-возмущенное восклицание.

— Нет, я совершенно случайно — вице-президент треста «Толлемах» Брайан Норрис! А это Дженни, насколько я понимаю?

— Да… — Она выдержала паузу, ожидая от него каких-нибудь пояснений, но тот упорно хранил молчание, и девушка повторила свою просьбу: — Могу я поговорить с папой?

— Его нет сейчас на месте.

— О… — Дженни все больше раздражал его неприветливый тон. Она не могла понять, что этот человек, которого она всегда недолюбливала, делает в папиной квартире на Парк-авеню, когда самого папы там нет. — Вас не затруднит передать ему, чтобы он перезвонил мне позже? Когда он вернется?

— Он… э-э… дело в том, что… — Брайан явно пытался уйти от ответа.

— Он не заболел?! — встревоженно воскликнула Дженни.

— Не-е-ет… — протянул Брайан, выигрывая время и пытаясь что-то придумать. — Абсолютно здоров… — добавил он и наконец сдался: — Ладно, вы все равно об этом рано или поздно узнаете, так лучше я вам сейчас скажу…

— Что? — Дженни похолодела.

— На вечере, который проходил здесь накануне, произошел несчастный случай… Не волнуйтесь, не волнуйтесь, с вашим отцом все в полном порядке! Речь идет об одном его госте… Одним словом, он умер, и ваш отец в настоящий момент в местном полицейском участке дает свидетельские показания.

— Боже… Бедный папа! Какой ужас! Что случилось?..

Брайан раздраженно хмыкнул:

— Повторяю, лично вам не о чем беспокоиться! Такое бывает. Несчастье. Оно всегда застает врасплох. Если честно, мы пытаемся замять это дело, которое может отрицательно сказаться на репутации нашей фирмы. Между прочим, я был бы вам очень признателен, если бы и вы помалкивали об этом!

Рассерженной Дженни захотелось напомнить ему, что она находится на противоположном берегу Атлантики и в любом случае не знает, кого здесь могла бы заинтересовать эта информация. Но она удержалась от резкого тона и повторила:

— Попросите, пожалуйста, папу перезвонить мне, когда он вернется. Я весь вечер буду дома в Пинкни.

— О'кей.

На том конце с грохотом бросили трубку, и в ней зазвучали частые гудки.

— И вам большое спасибо! — возмущенно пробормотала Дженни, кладя свою трубку на аппарат.

Это просто поразительно! Где его воспитывали? Как папа может работать бок о бок с такими людьми, как этот Брайан Норрис?

Из гостиной показалась Анжела Венлейк и, проходя мимо дочери, все еще сидевшей перед телефоном, заметила хмурое выражение ее лица и удивленно подняла бровь:

— Что там такое?

Дженни махнула рукой.

— А ничего… Папы нет дома. — Помолчав, она добавила: — Он перезвонит мне позже.

Анжела равнодушно пожала плечами. Все, что касалось Эдварда, ее давно уже не занимало.

Сэр Эдвард Венлейк тяжело выбрался из своего «линкольн-континенталя», который привез его из местного управления полиции, и был тут же атакован шумливой толпой телевизионщиков. В лицо ему уткнулось сразу несколько микрофонов. На тех, в свою очередь, напирали репортеры газет и фотокорреспонденты. Около десятка ярких вспышек мгновенно ослепили и сбили с толку и без того плохо сейчас соображающего Эдварда. До парадного крыльца его дома было всего каких-нибудь десять ярдов, но преодолеть это расстояние почти не представлялось возможным.

— Как долго вы были знакомы с Мариссой Монтклер?

— Что вы думаете по поводу ее смерти?

— Как, по вашему мнению, все произошло?

— Прошу вас… — Сэр Эдвард выставил перед собой руку. На утреннем солнце блеснула печатка, украшенная серебряным фамильным гербом. — Мне нечего сказать!

Ничего не видя перед собой, сэр Эдвард стал отчаянно протискиваться к спасительной двери. Слева ему помогал швейцар, справа — выбежавший из лимузина шофер.

— Прекратите немедленно это издевательство! — взревел англичанин. — Как вы смеете?! Вы же мне проходу не даете! Что вы себе позволяете, черт возьми?! Отстаньте… Я говорю, отстаньте от меня, мерзавцы!

Лицо сэра Эдварда побагровело, от ярости он скрежетал зубами. Голова раскалывалась и, казалось, вот-вот взорвется. Наконец ему удалось пробиться к двери. Он грубо оттолкнул от себя очередного наседавшего корреспондента.

— Вам нездоровится, сэр? — участливо поинтересовался швейцар.

— Нет, все в порядке, — хмуро заверил его сэр Эдвард.

— Я вам нужен, сэр? — спросил шофер.

— Нет, Харвей, спасибо. Отправляйся домой, у тебя выходной…

«Выходной… — горько усмехнулся в глубине души сэр Эдвард. — Для всего Нью-Йорка нынче праздник. Кроме меня и этих ненормальных, столпившихся здесь. — Нетвердо ступая, он скрылся в кабине лифта и нажал на кнопку с цифрой «четырнадцать». — Волки… Стая озверевших волков!..»

— Брайан! — позвал он, оказавшись в своей квартире, среди роскошной лепнины, богатых драпировок, цветов и фамильных портретов на стенах. Сэр Эдвард попросил вице-президента побыть у него, пока он будет давать показания в полиции.

— Я в холле, — раздался голос Брайана.

Эдвард настолько обрадовался сейчас этому голосу, что даже не поморщился, несмотря на то, что Норрис в очередной раз назвал его гостиную «холлом».

— Ну? Как все прошло? — спросил Брайан. Он сидел у окна возле телефонного аппарата. Перед ним на столе были рассыпаны листки с личной гербовой бумагой Венлейка. — Что-то ты рановато… Я, признаться, боялся, что тебя там до вечера продержат.

Эдвард тяжелым шагом подошел к мраморному камину и вдавил в стену кнопку вызова прислуги.

— Как прошло? Невесело. Впрочем, это не идет ни в какое сравнение с тем, что мне только что устроили эти ненормальные репортеры перед входной дверью, — отозвался он.

В комнату неслышно вошел слуга Скотт, которого он привез с собой в Нью-Йорк из Англии.

— Вызывали, сэр?

— Да, Скотт, принеси-ка мне большую порцию виски с содовой. Будешь что-нибудь, Брайан?

Вице-президент медлил с ответом. При других обстоятельствах… а особенно когда он еще работал в супермаркете на севере Англии, он заказал бы себе пива, портвейна с лимоном или рома с кока-колой. Но теперь положение обязывало его вести себя во всем соответственно.

— На твое усмотрение, — крякнув, ответил он.

Сэр Эдвард вновь повернулся к Скотту:

— Два виски. Какие новости?

— Я сидел на телефоне, Эдвард, — торопливо встрял Брайан. — Дочь твоя звонила. Просила связаться с ней.

Сэр Эдвард метнул на него почти испуганный взгляд.

— Дженни? Боже, она уже знает? — В глазах его мелькнула тревога. — Поэтому и звонила?

Брайан отрицательно покачал головой:

— Она просто хотела пожелать тебе счастливого Нового года.

— Что? М-да…

Эдвард без сил опустился на один из обтянутых парчой диванчиков, вдавив голубые шелковые подушки. Да уж, хорошо год начинается, ничего не скажешь! Он закрыл ладонями лицо и стал осторожно массировать кончиками пальцев набрякшие веки, словно пытаясь снять с себя усталость и боль утраты. Кто он такой? Шестидесятидвухлетний старик, который находится сейчас в пяти тысячах миль от родины. Только что был допрошен в полиции, а потом атакован репортерами. Вчера у всех людей был праздник, а у него погибла очаровательная молодая подружка, которую он любил… Выпала из окна его же собственной квартиры и разбилась насмерть. Да, он крупный бизнесмен, достигший высот в своем деле. Многие завидуют его блестящей карьере, но это в данную минуту как-то не утешает… Сколотил огромное состояние, окружил себя красивыми вещицами. Ну и что? Может называть друзьями самых известных деятелей по обеим сторонам Атлантики, включая членов королевской семьи. А толку? Сейчас он ничем не отличался от рядового обывателя, у которого нет ни своей компании, ни денег, ни влиятельных знакомых — никаких привилегий в жизни. Не зря говорят, что горе всех уравнивает.

На какую-то долю секунды он потерял над собой контроль и едва не разрыдался. Слезы уже жгли глаза, а в горле встал ком. Однако Эдвард быстро взял себя в руки. Нет смысла лить слезы. И уж во всяком случае, не при Брайане. Их взаимоотношения ограничивались деловой сферой и должны оставаться таковыми. Брайан был полезен компании со своим почти звериным деловым чутьем. Он готов был делать грязную работу, на которую сам Эдвард не мог согласиться, считая ее ниже своего достоинства. Но рыдать при нем, показывать свою слабость… это ни к чему. Он еще, чего доброго, не преминет этим воспользоваться.

— Какого черта, где его носит там с виски? — вдруг прорычал сэр Эдвард раздраженно. — Не иначе Скотт решил провернуть весь производственный процесс, начиная со сбора урожая ячменя?!

Брайан и бровью не повел на эту вспышку. Он не удивился. Эдвард огорчен и расстроен, он плохо владеет собой, и это понятно. Случившееся могло очень нехорошо отразиться на имидже и репутации треста «Толлемах». Акционерам это не понравится. Выход один — попытаться как можно быстрее и надежнее замять дело. Кристина и другие частенько выражали свое недовольство любовными похождениями Эдварда. У них не укладывалось в голове, с какой стати отпрыски английских аристократических семейств ведут себя подобным образом? По какому праву они считают, что им все дозволено в этой жизни? Кристина предвзято относилась к Мариссе, а Эдварда называла «развратным старикашкой». Она предсказывала, что эта связь с девчонкой, которая на сорок лет его моложе, добром не кончится. Если уж на то пошло, Кристина всегда считала, что президентом компании следует быть Брайану. «Эдвард только тем и хорош, что у него есть титул, — сказала она однажды мужу. — Со всеми его обязанностями ты, Брайан, легко справишься, стоя на голове и с кипящим чайником на заднице!» Вспомнив об этом сейчас, Брайан усмехнулся. Тогда он посоветовал жене: «Попридержи язык, дура!» Его беспокоило то, что Кристина злоупотребляет подобными нелитературными выражениями. Он боялся, что однажды она забудется и брякнет что-нибудь в этом роде на людях. Женщинам вообще не пристало сквернословить, а Кристина это очень любила.

Ну, ладно. Все это сейчас неактуально. Сейчас надо думать, как выбираться из щекотливой ситуации, в которой они все оказались. И Брайан уже знал, что всю черную работу, как всегда, придется сделать ему.

— Похоже, мне удалось немного загасить страсти и предотвратить крупный скандал, — заметил он. — Теперь главное — не дать делу ход.

Скотт наконец вернулся в комнату, держа на серебряном подносе два высоких стакана с «Джонни Уокер блэк лэйбл» и содовой.

Сэр Эдвард тут же схватил один из них и стал жадно пить. Затем он скосил глаза на Скотта и дал ему понять, что одного стакана явно не хватит.

— А по мне, так скандал и без того уже немалый… — заметил он, когда они вновь остались одни. — Тебе надо было разогнать весь этот сброд, который подкарауливал меня у подъезда. Я просто не представляю себе, как нам удастся замять дело… Я не знаю, не знаю!.. Ты-то что думаешь?

Брайан опустил глаза на свои маленькие ноги, обутые в лакированные туфли, чтобы не показывать боссу охватившего его раздражения. «Как это типично все! — подумалось ему. — Как типично для аристократов заваривать кашу, а потом предоставлять другим ее расхлебывать!» Вместе с тем Брайан не отказывался от неблагодарной работы. Он просчитал все на несколько ходов вперед и понял, что скандал необходимо задушить в зародыше. И сделать это нужно не только ради Эдварда, но ради компании, а может быть — в перспективе, — и ради него самого, Брайана. Он не мог допустить, чтобы его имя ассоциировалось с подобной некрасивой историей.

Поднявшись из-за стола, за которым сидел, он подошел к Эдварду, развалившемуся на диванчике.

— Вчера я сказал полиции, что Марисса поскользнулась на полированном полу и совершенно случайно выпала из окна, которое было открыто для того, чтобы комната проветрилась. Я подчеркнул, что это был трагический несчастный случай.

Эдвард нахмурил брови:

— Ну, ты и мне это говорил. Я думаю, все так и было на самом деле… Хотя, сказать по правде, с трудом верится.

Брайан опустился на изящный маленький стульчик эпохи Людовика XIV и подался всем телом вперед, уперев локти в колени и поигрывая в ладонях стаканом с виски.

— Надеюсь, ты не высказывал своих сомнений в полиции? — поинтересовался он.

Эдвард покачал головой.

— Они не спрашивали об этом. Спросили только, что я видел и слышал. Но я ничего не видел, я был здесь, в гостиной, когда… когда… — Голос у него вдруг сел, а подбородок дрогнул. Он словно наяву вновь услышал тот ужасный, душераздирающий женский крик.

Брайан облегченно вздохнул и расслабился.

— Вот! Ты ничего не видел, и точка! А я разговаривал с ними, как очевидец, так как в ту минуту случайно оказался в библиотеке и был занят разговором с президентом «Топик ойл» и его супругой. Они могут все подтвердить. Марисса выпала из окна, поскользнувшись на полу. Потеряла равновесие — и все, прощай, Вена!

Эдвард обратил на одутловатое лицо Брайана хмурый взгляд. Элегантность выражений вице-президента треста, что и говорить, оставляла желать лучшего.

— Ты что, своими глазами видел, как она вывалилась? — медленно спросил он.

Брайан сделал удивленное и даже оскорбленное лицо.

— Нет, с чего ты взял? Я стоял спиной к окну.

— Тогда как же…

— Черт подери, Эдвард! — взорвался Брайан. — Я не пойму, чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы все решили, что девчонка, с которой ты спал последние месяцы, была убита в твоей квартире? Так, что ли? Или что она покончила с собой? Ты хочешь, чтобы по этому делу в полиции затеяли длинное следствие, да? Чтобы они составили список подозреваемых, без конца таскали всех нас на допросы, да? Ты хочешь, чтобы началось судебное разбирательство? Чтобы его освещали по телевидению прямо из зала заседаний? Чтобы рассказывали об этом всему миру каждое утро в выпусках новостей? Черт подери, башкой надо думать, а не задницей! Ты прикинь, как это может отразиться на компании! Повторяю, Эдвард, это был несчастный случай! Скользкие персидские ковры, от которых ты без ума. Душная комната. Распахнутое настежь окно. Вот и все, понимаешь? Все! И не надо терять голову. Возьми себя в руки.

В комнате воцарилось долгое молчание. Президент и вице-президент хмуро смотрели друг на друга. А потом Брайан добавил:

— Позволь полюбопытствовать, почему ты не допускаешь, что Марисса выпала случайно? Мы не видели, как именно это произошло, но несчастный случай — самое логичное объяснение, согласись. Убийство? Ну кому оно было нужно, сам подумай? Наложила на себя руки? Это вообще смешно. С чего вдруг?

Эдвард залпом осушил стакан и проследил за тем, как Скотт налил и поставил перед ним второй. Сделав из него небольшой глоток, он задумчиво нахмурился:

— У меня такое чувство, что она чего-то испугалась за несколько минут до того…

Брайан обеспокоенно взглянул на него.

— Чего она такого испугалась, скажи на милость? — буркнул он.

— Не знаю… Дорого бы я дал за то, чтобы вспомнить… — Эдвард обреченно покачал головой. — Она что-то пыталась сказать мне, я… я не помню!

«Вот черт, так нализался вчера».

Он вообще с трудом помнил вчерашний вечер, особенно его заключительную часть. Вплоть до той минуты, когда до него донесся дикий предсмертный крик Мариссы, все было как в тумане. Веселые лица друзей, смех, объятия, поздравления, шампанское… Если уж начистоту, то Эдвард помнил, как развивались события лишь до девяти часов вечера, а все, что было после… Эх!

Брайан тяжело вздохнул:

— Ты говорил об этом в полиции?

— Что? Что Марисса была чем-то напугана? — Он покачал головой. — Меня не спрашивали, да я и не помню. — Он отхлебнул еще виски. — Может, позже вспомню.

— Сделай нам всем небольшое одолжение! Когда это произойдет, помалкивай, хорошо? — проговорил Брайан почти издевательски. — Пока мы договорились о том, что произошел несчастный случай. Вот пусть все так и остается. А иначе мы все окажемся по уши в дерьме!

Эдвард тяжело поднялся и отошел к окну, из которого открывался вид на Парк-авеню. Стресс, пережитый им за последние двенадцать часов, и недостаток сна сыграли с ним злую шутку. Он сделал еще глоток виски.

Марисса… Красавица блондинка с атласной, нежной кожей. Но он знал, что больше всего ему будет недоставать вовсе не ее чувственности и сексуальности. Она была доверчивая, как маленький котенок, добрая, великодушная и всепонимающая. Говорила с американским произношением, которое выглядело слишком нарочитым, чтобы быть природным. Конечно, брала уроки дикции. Улыбка тронула губы Эдварда. Он вспомнил, как просто она однажды рассказывала ему о себе: «Мой отец — Джек Монтклер сколотил состояние на выпуске железнодорожных вагонов, товарных и спальных пассажирских. Он умер в прошлом году, оставив мне все свои деньги». Мать, по словам Мариссы, скончалась, когда ей было только семь лет. В ней подкупало то, что она не зарилась на деньги Эдварда. У Мариссы их было столько, что она могла купаться в роскоши всю свою жизнь.

Словно прочитав его мысли, Брайан вдруг хмуро бросил ему в спину:

— У нее родные-то остались? Есть кого поставить в известность о случившемся?

Эдвард оглянулся на своего вице-президента. В его глазах была грусть.

— Нет, никого. Мать ее умерла, когда она была еще ребенком, а отец — в прошлом году. — Он помолчал и глухим голосом добавил: — У нее не было никого… кроме меня.

— Ну, слава Богу! — облегченно вздохнул Брайан. — Одной заботой меньше. А то понаехала бы родня, стала бы вынюхивать тут, что и как. Нам только этого не хватало, правда?

Семья расположилась в гостиной Пинкни-Хауса в ожидании сигнала на ужин, который Питерс должен был подать с минуты на минуту. В холле на черной лакированной подставке покачивался небольшой гонг.

Анжела сидела у камина, потягивая свой любимый аперитив: коктейль «Манхэттен», приготовленный из виски и вермута. Это время суток она любила больше всего, особенно зимой. Персикового цвета бархатные шторы были плотно задернуты на окнах, и комнату освещал лишь свет ламп. Гостиная была обставлена мебелью орехового дерева. На стенах висели пейзажи Констебла. И конечно, повсюду стояли свежие цветы. Они украшали дом в течение всего года. Когда в оранжерее не хватало своих, Анжела неизменно звонила в «Гарродс», откуда ей присылали несколько коробок.

С другой стороны камина разместилась с романом в руке Дженни. Саймон в темном костюме (Венлейки всегда надевали вечерние костюмы и платья в праздники) стоял у самого огня. Вот он подбросил в камин новое полено и задвинул медную заглушку.

В следующее мгновение в холле раздался звук гонга, достаточно громкий, чтобы его можно было услышать отсюда, но не раздражающий. Питерс умел с ним обращаться, как надо.

— Ну вот! — произнес Саймон. Он говорил эти слова каждый вечер. Саймон вообще, несмотря на свою молодость, был человеком устоявшихся привычек, и когда что-то нарушалось, начинал беспокоиться. Его румяное лицо уже омрачила тень тревоги, но сигнал гонга прозвучал вовремя, и он вздохнул с облегчением. — Ну вот! — повторил он и, с улыбкой взглянув на мать, добавил: — Умираю с голоду! — Эту фразу он также произносил каждый вечер.

Направившись к выходу, они вдруг услышали телефонный звонок и как Питерс снял трубку.

— Это вас, мисс Дженни, — объявил он и, не обращая внимания на присутствие Анжелы, добавил: — Сэр Эдвард из Нью-Йорка.

— Спасибо! — вся просияв, ответила Дженни.

Анжела недовольно прицокнула языком:

— Эдвард в своем репертуаре! Ведь прекрасно знает, что мы ужинаем в восемь, а звонит!

Саймон кивнул в знак того, что разделяет недовольство матери.

— Ужинать, ужинать! — проговорил он весело. — У нас сегодня фазан. Один из тех, которых я завалил вчера. — Последовав за матерью в столовую, он уже в дверях обернулся и сказал сестре: — Передай старику, что он никогда в жизни не снимет двух птиц одним выстрелом!

Дженни возмущенно фыркнула, уставившись в широкую спину брата.

— Да он и не станет заниматься подобными глупостями! — холодно произнесла она.

Подойдя к аппарату, она взяла трубку и услышала голос отца:

— Дженни? Дженни, это ты? Как поживаешь, дорогая?

Его голос показался ей очень усталым, даже измученным.

— Нормально, папа, а ты как? Я звонила тебе сегодня, чтобы поздравить с Новым годом, но мне рассказали, что у вас вчера случилось несчастье. Что это было? Кто умер?

На том конце провода повисла пауза. Она чувствовала, что отец пытается совладать с собой. Наконец он произнес не своим голосом:

— Один хороший человек, друг. Он… она выпала из окна. Это были самые ужасные сутки в моей жизни, малыш. Я и не ложился еще со вчерашнего дня.

— О Боже! — воскликнула Дженни. — Какой ужас!

Она замерла, судорожно прижав трубку к уху и уставившись на пейзаж, который висел на стенке за столом. На картине восемнадцатого века крестьяне убирали урожай кукурузы, складывая ее в большие стога, под ясным синим небом. Идиллическая сценка… Дженни отвернулась.

— Папа, как это случилось?

— Я… Ну, словом, мы думаем, что она поскользнулась.

— А кто это? Я ее знаю?

— Молодая женщина. Девушка. Моложе тебя. Но вы не виделись.

— Ах, папа, как это все дико и ужасно! Кошмар! — У Дженни задрожал голосок.

Отцовская квартира находится так высоко. У бедняжки не было ни единого шанса выжить. Но… как же она могла поскользнуться? Дженни прекрасно помнила, что у папы дома довольно высокие подоконники. Тут трудно выпасть. Даже если перегнуться…

— Представляю, каково ее родителям!

— У нее не осталось родни. Отец и мать умерли, — отозвался Эдвард. — Так или иначе, теперь все в руках полиции.

— Пап, может, мне прилететь к тебе и побыть с тобой? У тебя сейчас нелегко на сердце, а мне возвращаться в школу еще только через две недели.

— Да нет, не нужно, дорогая.

— Но я хочу, пап! Я сумею взбодрить тебя, правда! А то застряла тут… — Она хотела добавить: «С мамой», однако сдержалась. — Делать нечего, тоска. И потом мне очень хочется повидаться.

Дженни любила ездить в Нью-Йорк. Отец всюду брал ее с собой и обращался с ней не как со своим ребенком, а как со старой милой подругой. Рядом с ним она словно чувствовала себя старше своих двадцати трех лет. Порой она даже исполняла роль хозяйки на тех званых вечерах, которые он устраивал на своей квартире.

— Ну что ж… — Он явно колебался с положительным ответом, но потом сказал: — Хорошо. В самом деле, почему бы и нет? Я тоже по тебе соскучился. Когда ты сможешь прилететь?

— Завтра! Я вылечу первым же самолетом!

Увлекательная поездка… Это было как раз то, в чем Дженни сейчас особенно нуждалась. А то здесь после Рождества все становилось сразу таким скучным, унылым.

…Дженни порывисто вбежала в столовую и сразу же натолкнулась на неодобрительный взгляд матери.

— Твой суп уже остыл, моя дорогая.

Дженни опустилась на свое место за длинным столом красного дерева. Мать и брат сидели напротив друг друга, и между ними был целый лес серебряных подсвечников. Дженни откинула со лба белокурые волосы и радостно улыбнулась.

— Папа пригласил меня к себе в Штаты — погостить, и завтра я улетаю! — сообщила она весело, решив не портить родным настроение упоминанием о случившемся в Нью-Йорке несчастье.

— А как же Охотничий бал? — буркнул Саймон.

— Да и вечер, который я устраиваю в эти выходные? — поддакнула Анжела. — У нас будут Ланкастеры и Фредди, между прочим! Ты же знала об этом, Дженни. Как ты можешь ни с того ни с сего вдруг срываться в Нью-Йорк?

Девушка попыталась скрыть улыбку, разгадав прозрачный намек матери. Граф и графиня Ланкастеры были старыми друзьями Венлейков. Лорд Ланкастер учился вместе с сэром Эдвардом в Итоне. А их сын и наследник Фредерик Уорхэм, веселый, но довольно пустой молодой человек, рассматривался Анжелой как весьма удачная партия для дочери.

Дженни пожала плечами:

— Ну что ж, извинитесь за меня.

— Я лично не собираюсь извиняться! — промолвила Анжела, холодно взглянув на дочь. Даже жемчужная нитка на ее груди, казалось, гневно сверкнула при свете свечей.

«Вылитая императрица! Только короны не хватает», — хмуро подумала Дженни.

— Мне очень жаль, но я еду в Нью-Йорк, — проявив несвойственную ей твердость, сказала она. — Я не приглашала Ланкастеров, не приглашала Фредди, так что не чувствую за собой никакой вины. А что до Охотничьего бала, то Саймон, конечно, найдет какую-нибудь другую девушку. В округе полно молодых женщин, которые почтут за честь составить компанию Фредди.

— Но что он о тебе подумает? — возмущенно воскликнул Саймон. — Он ждет, что это будешь ты, а не какая-то другая девушка, которую он никогда и в глаза-то не видел!

— Саймон прав, — терпеливо проговорила Анжела. — Это будет выглядеть не совсем красиво, моя милая. Фредди может подумать, что тебе все равно.

— И потом кого это, интересно, я возьму вместо тебя? — спросил Саймон.

— О, найдешь кого-нибудь, я в этом нисколько не сомневаюсь! — Дженни злорадно усмехнулась. — Как насчет Шарлотты Коуэн?

Анжела вся порозовела от возмущения. Шарлотта Коуэн была очень красива и жила по соседству. Увидев ее однажды, Фредди проникся к ней симпатией, а Анжела после того случая поклялась больше никогда не приглашать эту «нахальную девицу».

— Не говори глупости, Дженни! — резко сказала она. — Нельзя быть такой эгоисткой! Я считаю, что тебе нужно перезвонить Эдварду и отказаться от поездки.

— Какого черта твой отец вдруг решил пригласить тебя сейчас? Ведь ты обычно навещаешь его в летнее время! — воскликнул Саймон. Он никогда не называл Эдварда «наш отец».

— Какая тебе разница? Он, может, и тебя пригласил бы, если бы ты был с ним полюбезнее.

— Да я лучше умру! — рявкнул Саймон, покраснев от ярости. — Я не желаю иметь ничего общего с этим старым мерзавцем!

— Ты прав, дорогой братик, как всегда, — холодно заметила Дженни. — Отец умен, обаятелен, обладает деловой хваткой… Да, Саймон, между вами действительно нет ничего общего.

Саймон презрительно фыркнул:

— Лучше жить честно и заниматься своей фермой, чем просиживать штаны в офисе! Сколачивать себе огромное состояние, практически не прикладывая к этому реального труда, — аморально!

— Мне кажется, ты кое-что запамятовал. А именно то, что благодаря этому «аморальному» состоянию ты получил хорошее образование, имеешь неплохую конюшню и вообще все, что ни пожелаешь. Если это аморальные деньги, что ж ты их тратишь, а? Где же твоя хваленая совесть?

— Перестань, Дженни! — строго одернула ее мать. — Еще не хватало, чтобы вы тут поссорились во время ужина.

— Однако ведь я права, мама! — горячо возразила Дженни. — Отец заплатил за мое образование, за мою одежду, за лондонскую квартиру! Он щедр с нами обоими, но почему-то я одна это ценю!

Анжела взглянула на сына.

— Саймон, ты и впрямь немного погорячился, — сказала она с легким укором, но и одновременно с пониманием. — Да, когда-то он сделал мне очень больно, но из этого еще не следует, что ты должен так к нему относиться.

— Вот именно! — поддакнула Дженни. — Мы его дети!

— После того, как он обошелся с матерью, якшаясь тут черт знает с кем, он и не заслуживает к себе иного отношения! — выкрикнул Саймон. — По мне, так пусть он хоть в аду сгорит!

— Ну, хватит, Саймон, в самом деле, — сказала Анжела, но при этом улыбнулась.

Дженни уставилась на брата горящими глазами:

— Я благодарю Бога за то, что папа не приглашает в Штаты тебя! Мне было бы стыдно перед красивыми уроженками Нью-Йорка, которые, общаясь с тобой, решили бы, что ты являешься типичным англичанином. И тогда американо-английские отношения были бы непоправимо испорчены!

— Ай-яй-яй, подумаешь! — презрительно фыркнул Саймон. — Проваливай в свою Америку и можешь оттуда не возвращаться!

Анжела наконец-то обратила на сына встревоженный взгляд:

— Дорогой мой, что ты говоришь?! Может быть, мы все-таки закончим ужин нормально? С меня достаточно этой пикировки!

За столом воцарилась мертвая тишина, а сразу же после ужина Дженни поспешила в свою комнату и стала собирать вещи. Хорошо еще, что она удержалась от рассказа о том трагическом несчастье, которое стряслось на новогоднем вечере у папы! В противном случае мать и брат, конечно же, не преминули бы вволю позлословить.

Глава 3

Ребекка аккуратно вложила негатив между двумя стеклянными пластинками на металлической подставке фотоувеличителя, напоминающего микроскоп, включила мощную лампочку и стала наводить на резкость изображение, выступившее на белой поверхности фотобумаги.

Карен с любопытством заглянула ей через плечо. На ней все еще была футболка с Микки Маусом.

— Что ты там делаешь? Куда мне смотреть-то, что-то никак не пойму?

— Ну вот же! — почти шепотом проговорила Ребекка. Она позвала Карен в проявочную сразу же, как только услышала, что соседка проснулась. Ей хотелось узнать объективное мнение постороннего человека насчет получившихся негативов, которые, на ее собственный взгляд, весьма недвусмысленно указывали на причину таинственной и трагической гибели Мариссы Монтклер. — Видишь, спина мужчины? Он наклонился вперед и протянул руки, словно пытается что-то поднять.

Карен сосредоточенно наморщила носик и подалась к ней. Она едва ли не первый раз в жизни находилась в проявочной и в искусстве фотографии являлась полным профаном.

— Сама не знаю, если честно… — с сомнением в голосе пробормотала она. — Мне так странно смотреть на это… Белое выглядит черным, а черное белым.

— Правильно, потому что это негатив. Цвета перевернуты. Когда я напечатаю снимки, все встанет на свои места, не беспокойся.

— А нельзя ли увеличить изображение, Бекки? Пока я вижу только двух людей, и такое впечатление, что они друг с другом разговаривают.

Ребекка кивнула:

— Это сенатор Рональд Уэбстер и его жена. Ладно, погоди, сейчас я попытаюсь увеличить ту часть снимка, которая нас интересует. — Отвернув гайку, она подняла головку фотоувеличителя на штативе вверх до упора. — Так, теперь я заменю линзу… — Девушка повернулась к полке, которая тянулась вдоль стены сбоку от нее. А еще через минуту изображение было максимально увеличено. — Ну вот! — торжествующе воскликнула Ребекка. — Это первый из пяти снимков, на которых изображен этот мужчина на заднем плане. Причем на каждом из них он успевает несколько поменять позу. Я уверена, что он имеет какое-то отношение к смерти Мариссы.

Быстрыми, уверенными движениями она выключила мощную лампочку, достала из пачки фотобумаги один лист и поместила его эмульсионным слоем вверх на пюпитр. Затем, установив таймер на семь секунд, включила его.

Заинтригованная не на шутку, Карен цокнула языком.

— А знаешь, что мне кажется? — задумчиво проговорила она. — Если бы он делал что-то нехорошее, то вряд ли позволил тебе снимать его за этим занятием.

Таймер щелкнул. Ребекка взяла обработанный лист фотобумаги и, повернувшись на этот раз к другой полке, аккуратно поместила его в эмалированный судок с проявителем.

— А он и не догадывался, что я его снимаю, — объяснила она. — Весь вечер я работала со вспышкой и просила людей позировать перед объективом, а тут решила сделать несколько снимков скрытой камерой при естественном освещении, не привлекая к себе внимания. Никто не знал, что я продолжаю съемку, вот в чем дело.

Ребекка повозила немного белый лист фотобумаги в судке, осторожно держа его за самый уголок. В комнате горел красный свет, казавшийся Карен таинственным. Подруги жадно наклонились вперед, ожидая, когда на бумаге проступит изображение. Немного погодя Карен воскликнула:

— Вот! Мужчина в белом пиджаке. Теперь я его вижу совершенно отчетливо! Интересно, что он там делает? Я извиняюсь, конечно, но кажется, что ему снесли голову…

Ребекка внимательно вгляделась в снимок.

— Пожалуй, я тебе сейчас скажу, что он делает. Он намеревается открыть окно… то самое, из которого позже выпала Марисса.

— Откуда ты знаешь, что это то же самое окно?

— Я узнала его по книжному шкафу, стоящему рядом. Видишь его уголок? Это библиотека, потому что только в ней бархатные шторы, а в остальных комнатах — из парчи. Он просунул голову между шторами и смотрит в окно, потому-то ее и не видно на снимке… Понимаешь теперь? Так-так-так… Сию секунду я напечатаю остальные четыре снимка, но мне и без них ясно, что именно произошло…

Охваченная волнением, она поменяла негатив в подставке фотоувеличителя, велев Карен обмакнуть уже сделанный снимок в стоп-ванну, затем в фиксаж и, наконец, в ванночку с обычной водой, стоявшую в дальнем конце полки.

— Ума не приложу, как ты проделываешь все это в одиночку? Столько разных манипуляций! — заметила Карен, вытирая руки о полотенце. — Сколько времени снимкам нужно пролежать в последней воде?

— Столько же, сколько и негативам до них пришлось. Около получаса. Затем мы высушим их в сушилке — вон, в углу комнаты. Я сейчас как раз включу, чтобы она разогрелась.

Ребекка ловко крутилась на своей низенькой табуретке из стороны в сторону, мгновенно находя в тесной комнатенке именно то, что было нужно в каждый конкретный момент. Проявочная была ее личным маленьким царством. Здесь она провела немало счастливых часов, работая в тишине при свете специальной красной лампы.

Наконец все пять интересующих ее снимков были отпечатаны, ополоснуты водой и высушены. Часы показывали одиннадцать утра первого дня нового года. Ребекка находилась на ногах уже около двадцати семи часов подряд.

— Теперь последние сомнения отпали, — медленно произнесла она, разглядывая получившиеся фотографии. — Как по-твоему?

Взволнованная Карен тут же проговорила:

— По-моему, тебе следует незамедлительно отнести их в полицию.

Ребекка пораженно уставилась на детектива Тома О'Хара. Между ними на его рабочем столе были аккуратно разложены все пять фотографий.

— Но ведь на них все ясно видно! — продолжала горячо возражать она. — Вся последовательность событий. Как на ладони! Я вспомнила, что сделала эти снимки в библиотеке перед самой полуночью! А потом перешла в гостиную.

Явившись в участок, она узнала, что делом Монтклер занимается детектив О'Хара, и сразу прошла к нему. Но едва она закончила свое вступление и взглянула на него, ее охватило неприятное чувство. Она поняла, что ей попросту не верят. Ни единому слову!

— Я не слепой, мисс, — проговорил он. — Но вот убейте меня, я пока не наблюдаю никакого криминала! Какой-то парень открывает какое-то окно. И что? Что это нам дает?

Несмотря на свою ирландскую фамилию, говорил он как уроженец Бронкса.

— Не какое-то, а то самое! — поправила его Ребекка. — Смотрите! На первом снимке он стоит перед этим окном в библиотеке. Шторы задернуты. Я могу доказать, что это именно то окно, из которого позже выпала Марисса Монтклер. Вот он повернул голову! Он явно проверяет, не наблюдают ли за ним. А здесь, на второй фотографии, мы видим его повернутым к нам спиной. Он отпирает щеколду окна. На третьем снимке… — Ребекка ткнула пальцем в глянцевое фото восемь на десять дюймов, — он уже выпрямился, и рука его вытянута вперед. Он поднял раму до высоты своего плеча. Ну, видите? Теперь четвертая фотография. Он поправляет шторы, чтобы они снова закрылись. И последний снимок. На нем он, как и на первом, проверяет, не следят ли за ним, и готовится отойти. Это ясно видно по всей его позе.

О'Хара взглянул на нее почти с жалостью:

— В квартире было душно, что неудивительно — народу набилось как сельдей в бочке. Какая-то добрая душа открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Ну и что в этом противозаконного? — Он тряхнул головой, и с его темных волос на шею скатилась капелька пота. — Убийством тут пока и не пахнет, дорогая. Напротив, ваши снимки лишний раз доказывают, что произошел несчастный случай. Ну разве не так?

Своими словами он напрочь отметал теорию Ребекки, и она сама уже было засомневалась на минуту. А О'Харе между тем этого показалось мало, и он продолжил:

— Кстати, почему бы нам не допустить, что это один из тех официантов, которые обслуживали вечер? Эти ребята всегда ходят в таких вот белых пиджачках. Парнишка просто выполнял свою работу, если уж на то пошло. Вполне возможно, что его попросили открыть то злосчастное окно! Неужели же за это мы теперь станем вешать на него убийство?

Ребекка выпрямила спину, сложив руки на груди, и обратила на детектива суровый, упрямый взгляд:

— В квартире сэра Эдварда работали кондиционеры. Я своими ушами слышала, как он просил слугу включить их. Зачем официанту понадобилось открывать окно? — Помолчав, она добавила: — И потом я хорошо помню, что в комнатах не было так уж душно.

Детектив О'Хара шумно вздохнул.

— Послушайте, с чего вы вдруг решили, что это было убийство, когда и ежу понятно, что произошел несчастный случай. Не знаю… Но если вам от этого станет легче, знайте, что я отнесу эти снимки — а заодно и все остальные, которые вы пожелаете нам предоставить, — своему начальству. И если они заслуживают внимания, будьте спокойны, от них так просто не отмахнутся.

С этими словами он порывисто вскочил из-за стола и скосил глаза на дверь. Ребекка поняла намек и, неохотно поднявшись со своего места, перекинула фотосумку через плечо.

— Спасибо, — спокойно поблагодарила она. — Делайте, что хотите, но я вам еще раз говорю: та девушка, Марисса Монтклер… она не выпала из окна. И не сама прыгнула вниз. Я просто уверена: ее столкнули. Повторяю, буквально за несколько минут до того, как это случилось, она о чем-то умоляла сэра Эдварда. Но тот не придал никакого значения ее словам. Тогда убийце каким-то образом удалось затащить ее в библиотеку, и там он вытолкнул бедняжку из окна.

О'Хара нахмурил кустистые брови и столь же упрямо произнес:

— А я вам говорю, что вы ошибаетесь. Мы точно знаем, что она не удержала равновесие на скользком полу и выпала. Один из гостей все видел.

— Кто?! — потрясенно воскликнула Ребекка. — Вы хотите сказать, что кто-то своими глазами видел, как она падала? Но я же помню, как все начали кричать, когда это только случилось. Это для всех гостей явилось полной неожиданностью!

— И тем не менее у нас есть свидетель, — невозмутимо сказал О'Хара и быстро добавил: — Всего хорошего, мисс.

Ребекка вышла из полицейского участка и, пребывая в глубокой задумчивости, быстро пошла по улице. Кто-то очень хочет, чтобы версия о несчастном случае в деле Мариссы Монтклер стала окончательной. Ребекка почему-то была уверена, что за этим стоял Брайан Норрис, и ей сейчас не давал покоя уже другой вопрос: зачем он это делал? Чтобы избежать скандала, способного повредить деловой репутации треста «Толлемах»? Или чтобы отвести угрозу лично от себя?

До агентства Стирлинга Хартфелдера было рукой подать. Ребекка ускорила шаг, желая как можно быстрее оказаться там. Город был тих и пустынен в этот первый день наступившего нового года. Магазины не работали. Но она точно знала, что Стирлинг сейчас на месте и у него полно дел. Ей хотелось поскорее увидеться с ним. Новогоднюю ночь он провел у родителей в Коннектикуте, но сегодня должен был вернуться с самого утра в агентство, где ждала работа. Завтрашним выпускам газет понадобятся фотоснимки, как и в любой другой день, а Стирлинг не упускал возможности подзаработать. Эту черту характера она подметила в нем сразу же после их знакомства.

Четыре года назад шеф фотоотдела «Нью-Йорк таймс» посоветовал Ребекке нанять личного агента.

— Тебе нужен человек, который станет представлять твои интересы на рынке, — сказал он. — Твое дело — щелкать кнопкой фотоаппарата, а не бегать по городу в поисках мест размещения своих снимков. А хороший агент будет еще и выбивать для тебя заказы.

— Сколько они берут обычно? — спросила Ребекка. Она заинтересовалась предложением. Нетворческая часть ее работы нравилась ей не меньше творческой, но в последние месяцы стала отнимать неоправданно много времени, и Ребекка была не прочь переложить ее на чужие плечи.

— Десять процентов плюс стоимость проявки и печати пленок. Я сведу тебя с лучшим агентом во всем Нью-Йорке. Его зовут Стирлинг Хартфелдер, а его агентство является одним из ведущих и одним из самых процветающих.

— Стирлинг? Какое странное имя!

— Его так назвали в честь матери-шотландки. Это была ее девичья фамилия.

— Вы думаете, он станет сотрудничать со мной?

Ребекку заверили, что тут двух мнений быть не может, ибо агентство Хартфелдера повсюду разыскивает именно таких молодых фотохудожников, как она. Одаренных, энергичных и честолюбивых.

Стирлинг понравился ей сразу. Тридцатилетний житель Нью-Йорка, с умными и веселыми карими глазами, красиво очерченными губами с чуть приподнятыми уголками, что придавало лицу Хартфелдера жизнерадостное выражение. Пока он просматривал ее работы, которые она принесла с собой на встречу, Ребекка сидела напротив него на стуле вся ни жива ни мертва, с бешено колотившимся сердцем и отчаянной надеждой на то, что они друг друга устроят.

— Какая у вас аппаратура? — спросил он, явно залюбовавшись очень удачным фотопортретом двух мальчишек, зачарованно, во все глаза наблюдавших за бейсбольным матчем.

— Две «лейки», два «Роллейфлекса», чтобы и тем и другим я могла делать цветные и черно-белые снимки, и еще «Хассельблад».

Стирлинг удивленно поднял брови:

— Однако все это изрядно стоит! Вы явно предпочитаете малолитражкам роскошные лимузины.

Ребекка улыбнулась:

— Просто все деньги до сих пор уходили на покупку фотоаппаратуры, а мои родители, начиная с моего десятилетнего юбилея, дарили мне на день рождения и Рождество исключительно камеры. Собственно, поэтому-то я так и выгляжу: не хватает денег на приличную одежду, — шутливо добавила она.

Ребекка хорошо запомнила внимательно-оценивающий взгляд, которым Стирлинг скользнул по ее широким хлопковым брюкам и такой же рубашке. В те дни, когда Ребекка еще не могла себе позволить дорогих нарядов от знаменитых кутюрье, она всегда так одевалась на работу.

— В таком случае мне остается лишь пожалеть о том, что вокруг так мало девушек, которым не хватает денег на приличную одежду, — заметил Стирлинг, мягко и чувственно улыбнувшись.

Этот намек на легкий флирт долгое время так и оставался единственным. Только спустя почти год после их первой встречи он пригласил ее на свидание. А в тот самый первый день он лишь дал согласие стать ее агентом. Вскоре ему удалось продать несколько ее фоторепортажей в ведущие журналы, и в продолжение следующих шести месяцев дня не проходило без того, чтобы ее снимки не появлялись на страницах самых разных газет и журналов. В первый год их знакомства Стирлинг показал себя настоящим профессионалом, хвалившим Ребекку за удачи, но и не жалевшим критичных слов в дни творческого спада.

Ребекка влюбилась в него почти сразу, но она так же, как и он, долгое время скрывала свои чувства. Ей казалось, что они оба знают: любовная связь может поставить под угрозу профессиональное сотрудничество, которое складывалось столь успешно. Но в конце концов терпению их пришел конец, и они буквально набросились друг на друга. Это было похоже на соприкосновение двух оголенных проводов — с яркой вспышкой и треском. В те самые счастливые дни своей жизни Ребекка познала всю глубину своей сексуальности в объятиях Стирлинга.

Хотя их любовь и сейчас, спустя три года, еще была очень сильна, со временем в их отношениях произошли некоторые перемены. Стирлинг, не собиравшийся жениться на момент их первого свидания, теперь был явно заинтересован в том, чтобы они стали мужем и женой или по крайней мере жили вместе. С Ребеккой же случилась обратная метаморфоза. Если вначале она мечтала о белоснежном подвенечном платье и медовом месяце где-нибудь на Карибах, то в последнее время все больше и больше ценила свою независимость. Творческий успех раздвинул границы ее свободы до немыслимых ранее пределов. Она полностью распоряжалась собой и своей жизнью, ей это нравилось, и она боялась это потерять.

…Выйдя из состояния задумчивости и подняв глаза, Ребекка увидела, что приближается к агентству. Оказавшись в здании, она поднялась на лифте на второй этаж.

Стирлинг сидел за своим рабочим столом, который, как всегда, был завален кипами фотографий, негативов, газет и журналов. Сбоку стоял целый ряд телефонных аппаратов. Из соседних помещений до слуха Ребекки доносилось беспрестанное стрекотание пишущих машинок, шум факсовых аппаратов и телефонные звонки. Если почти весь Нью-Йорк еще отсыпался после праздника, то в агентстве Хартфелдера царила будничная, рабочая атмосфера.

Едва увидев входившую Ребекку, Стирлинг вскочил из-за стола и быстро пошел ей навстречу.

— Здравствуй, радость моя! — воскликнул он, заключая ее в объятия и тесно прижимая к груди.

Ребекка не жаловалась на маленький рост, но Стирлинг был выше. Худой и подтянутый, с узкими бедрами, он передвигался медлительной и несколько неуклюжей походкой долговязого человека, которую Ребекка всегда находила очень сексуальной. Непокорные темные пряди спадали на загорелое лицо, а в улыбке угадывалось что-то очень хитрое и одновременно веселое.

— Хотел позвонить тебе, — сказал он, нежно уткнувшись лицом в ее шею, — но потом решил, что не стоит тебя будить. Ты ведь поздно вернулась вчера? Точнее, уже сегодня. Как все прошло у Венлейка?

Ребекка вдруг ослабела в его сильных руках.

— Ах, Стирлинг… как я рада вновь увидеться!

— Что с тобой? — Чуть отстранившись, он встревоженно заглянул в ее глаза. — У тебя измученный вид. Что-то не в порядке?

— Я присяду, хорошо? Что до моего сна, то я еще даже не ложилась. — Она пошарила в своей объемистой сумочке. — Вот, вчерашнее. Восемь пленок и несколько снимков.

— Ты уже все проявила? — удивился он.

Ребекка устало кивнула:

— Долго рассказывать. Если не возражаешь, я бы сначала что-нибудь поела. Со вчерашнего утра во рту маковой росинки не было. Вечером на приеме пару раз что-то схватила по мелочи… это не считается. С тех пор фактически только кофе влила в себя.

У Ребекки вдруг дрогнул голос, и она поняла, что вот-вот разрыдается. Напряжение, которое она ощущала со вчерашнего вечера, было слишком велико.

— Боже, Ребекка! Да что с тобой?! — Он быстро скинул с офисного диванчика какие-то бумаги, газеты и бережно усадил ее. — Посиди пока, сейчас я что-нибудь придумаю насчет еды.

Он стремительно вышел из кабинета и велел секретарше позвонить в ближайший магазин и сделать необходимый заказ. Тут же вернулся, подошел к Ребекке, взял ее руку в свои и участливо взглянул на нее:

— Теперь рассказывай, малыш. Что стряслось?

Ребекка рассказала все, начиная со своего появления на новогоднем вечере у сэра Эдварда и заканчивая визитом в полицейский участок час назад, включая свою версию происшедшего.

Стирлинг внимательно выслушал ее. Лицо его хранило серьезное выражение, но в темных глазах мелькнула тень сомнения.

— Значит, ты убеждена в том, что Мариссу Монтклер убили? — наконец проговорил он.

Марисса находилась в центре общественного внимания. Он как раз собирался поручить Ребекке сделать фоторепортаж с Мариссой в домашней обстановке в Трамп-тауэр. Он пошел бы сразу после отчета о новогоднем вечере у сэра Эдварда Венлейка. Словно в продолжение темы, поскольку всем хорошо известно, как они были близки между собой в последнее время.

— Да, я убеждена в этом, — твердо проговорила Ребекка. — Я видела ее за несколько минут до гибели. Она была чем-то или кем-то очень напугана. Я помню ее глаза. Ошибки быть не может. Я также уверена, что человек, который на моих снимках открывает окно, и есть убийца.

Стирлинг негромко присвистнул:

— Но полиция считает, что она выпала из окна случайно?

— Да. Детектив даже сообщил, что у них имеется свидетель, который видел это своими глазами.

— Тебе не кажется, что на этом вопрос можно считать исчерпанным? Откуда твоя уверенность в обратном? Пойми, эти твои фотографии ничего не доказывают. Ну да, на них изображен человек, скорее всего слуга, который открывает окно в душной комнате, чтобы ее проветрить. Это его работа… — Стирлинг осторожно подбирал слова и выдерживал мягкий тон. Он видел, что Ребекка находится на грани срыва, но в то же время считал, что она заблуждается в своей оценке случившегося.

Она медленно покачала головой.

— Ты очень логичен… Но дело в том, что я уверена — понимаешь, уверена! — в своей правоте. Это наитие. Я не могу объяснить его природу. Может быть, это естественная ответная реакция на суетливые потуги вице-президента треста «Толлемах» Брайана Норриса представить происшедшее в виде банального несчастного случая. До приезда полиции он развил поистине бурную деятельность, призывая всех поддержать его версию. Честное слово, все это здорово смахивало на фабрикацию алиби.

— Хорошо, но что ты теперь собираешься делать?

— Так а что я могу, собственно? С полицией все ясно.

Стирлинг поскреб ногтем переносицу.

— Как насчет сэра Эдварда?

— Мне бы не хотелось его беспокоить, Стирлинг. Вчера ночью он был так потрясен случившимся, что заперся в спальне и не показывался оттуда. И потом я ведь свое дело сделала, восемь пленок отщелкала. Под каким предлогом я могу теперь у него появиться?

Ребекка встала с дивана и, подойдя к окну, выглянула на улицу. Когда она через минуту обернулась, ее лицо было белым как полотно, а на лбу выступила испарина.

— Как ты считаешь, она что-то предполагала заранее? То есть… знала ли, чувствовала ли, что с ней должно произойти? Мне так показалось. Интересно, какие мысли пронеслись у нее, прежде чем… прежде чем она ударилась о землю?

Он выпрямился, подошел к ней и вновь крепко обнял.

— Прекрати, милая.

Глаза Ребекки мгновенно наполнились слезами и заблестели.

— Но я не могу… не могу! Тот ее крик, такой дикий… от него у меня всю душу вывернуло наизнанку! А когда она вбежала в гостиную к сэру Эдварду и что-то пыталась сказать? У нее были такие глаза… Она знала, что через несколько минут ее не станет! Знала!

Ребекка спрятала лицо в ладонях, мысленно ставя себя на место несчастной Мариссы и переживая весь ее ужас. Особенно последние мгновения. Очнувшись, Ребекка поняла, что Стирлинг гладит ее по волосам и прижался щекой к ее влажной от слез щеке.

— Куда ты сорвалась, девочка? Присядь. Ты измучена, у тебя шок.

Он вновь усадил ее на диванчик, но Ребекка перестала плакать и совладала с собой не сразу, а лишь спустя еще несколько минут. Наконец она вытерла лицо большим носовым платком, который он подал ей, и даже попыталась улыбнуться.

— Прости… Последний раз это было со мной в детстве.

Стирлинг мягко улыбнулся:

— Тебе нужно было выпустить пар. Воображаю, какую душевную травму нанесла тебе эта ночь! Отправляйся домой и как следует выспись. Сейчас принесут еду, и я посажу тебя в такси. Отдых — вот что тебе в данный момент необходимо.

— Да, ты прав… Знаешь, меня больше всего бесит то, что никто, понимаешь, никто, кроме сэра Эдварда, не пожалел бедную Мариссу! Гости думали только о том, как бы поскорее покинуть дом, не замараться… И еще этот Брайан Норрис! Ты бы видел, как он старался! Из кожи вон лез, лишь бы замять ту историю в зародыше. Такое чувство, будто это несчастье было воспринято всеми как какая-то досадная неприятность, пятно на сорочке!..

— Люди по-разному реагируют на такие трагедии. Но это не значит, что им наплевать. В любом случае мы пустим в печать твои снимки, на которых изображена Марисса. Они пойдут на первые полосы. Ведь ты запечатлела ее в последние минуты жизни. Это многое значит. Можешь быть спокойна, завтра поднимется такая шумиха, что у Брайана Норриса и иже с ним не будет шансов.

Пару лет назад Ребекка вся испереживалась бы, сознавая, что зарабатывает деньги на чужой трагедии, но став профессионалом, она изменилась. Она понимала, что ее работа заключается в том, чтобы фиксировать на пленку разные события, в том числе и печальные, и никакой ее вины в этом нет.

— Сегодня вечерком заеду к тебе, — пообещал Стирлинг, сажая ее в такси. — И принесу ужин. Сейчас ты почти ни к чему не притронулась, но я понимаю… шок и все такое.

Ребекка благодарно улыбнулась:

— Ты очень милый, Стирлинг. Балуешь меня. Берегись — мне это начинает нравиться!

На его лице тоже сверкнула улыбка.

— Дай мне немножко тебя побаловать, малыш. Девочки не должны зацикливаться на своей личной независимости.

Последнюю фразу он произнес полушутя-полусерьезно.

Газеты поступали в Пинкни-Хаус каждое утро в восемь тридцать. Мальчишка-почтальон, разъезжавший по округе на велосипеде, довольно бесцеремонно швырял их у главного входа и ехал дальше. Питерс забирал их оттуда, традиционно провожая почтальона недовольным ворчанием. Он относил пачку газет в кладовку, где уже заранее на гладильной доске стоял горячий утюг. Питерс тщательно проглаживал все полосы — сначала «Таймс», потом «Телеграф» и «Дейли мейл». Когда же газеты принимали первозданный вид, в котором они сходили с типографского станка, он относил их в холл, где клал рядом со свежей корреспонденцией для леди Венлейк.

Второго января Анжела первой спустилась в холл, все еще не простив себе того, что проспала накануне. И первое, на что натолкнулся ее взгляд, был крупный черный заголовок на первой полосе «Дейли мейл». Устроившись на мягком стуле с резными ножками, она развернула газету и пробежала глазами заметку под заголовком. Глаза ее широко раскрылись от ужаса. Тем временем вниз по лестнице со второго этажа сбежал Саймон. Он всегда просыпался рано, ведя жизнь трудолюбивого землевладельца, и считал своим долгом лично распорядиться о том, чтобы в пять тридцать утра на ферме подоили коров. Взглянув на газету, которую читала мать, он взял со стола «Телеграф» и плюхнулся на соседний стул.

Дженни появилась последней, держа в руках уложенную дорожную сумку, и подошла к столу.

— О Боже!.. — охнула мать.

— Черт возьми! Какого… дьявола?! — возопил Саймон.

— Ужасно, ужасно!.. — продолжала причитать Анжела.

Дженни удивленно оглянулась на них:

— Что там?

— Прочти вот это! — Мать передала ей дрожащими руками номер «Дейли мейл».

— Доигрался! Доигрался! — не своим голосом произнес Саймон.

Дженни, уже волнуясь, быстро взяла газету:

— Что? Где? Кто доигрался? О чем вы?

Но в следующее мгновение в глаза ей бросился крупный заголовок: «ПОДРУГА БАРОНЕТА РАЗБИВАЕТСЯ НАСМЕРТЬ!». Ниже бойкий щелкопер описывал случившееся бульварным языком. Двадцатилетняя девушка выпала из окна небоскреба… Сэр Эдвард Венлейк убит горем… И наконец самое главное: они жили вместе…

Дженни тяжело опустилась на свободный стул, мысли ее спутались. Вчера по телефону папа ничем не выдал, что это была его подруга… Дженни стало нехорошо, в горле застрял противный ком. Она взяла со стола «Таймс», где содержался более сдержанный в выражениях отчет о случившемся, но тоже утверждалось: «Марисса Монтклер, постоянная спутница сэра Эдварда Венлейка, президента треста «Толлемах», нашла свою смерть, выпав из окна его квартиры, расположенной на 14-м этаже…»

— Теперь тебе заказана дорога в Нью-Йорк, — сказала Анжела. — Я не хочу позора на нашу голову. Венлейк — знаменитая фамилия. Все сразу вспомнят о том, что он мой бывший муж и твой отец.

Дженни возмущенно взглянула на мать:

— Именно поэтому я немедленно должна лететь туда! Папа нуждается во мне вдвойне!

Анжела и Саймон посмотрели на нее так, словно она предала их.

— Ты знала вчера? Когда поговорила с ним по телефону? Ты знала, что случилось? Ну, знала? — сурово спросила Анжела.

Дженни на мгновение опустила глаза, но тут же вновь смело взглянула на мать.

— Папа сказал мне, что в его доме умер его близкий друг. Вполне возможно, что газеты лгут! Они всегда лгут! А к папе привязались только потому, что у него такая громкая фамилия.

Анжела уронила голову на руки и простонала:

— Боже, боже, как ты можешь быть такой наивной?

— Да, как ты можешь быть такой наивной? — эхом вторил ей Саймон. — Это все в его стиле, неужели ты не знаешь? Но двадцатилетняя… пожалуй, слишком даже для него! Нельзя допустить, чтобы это каким-нибудь образом перекинулось на нас!

— Что ты несешь?! — воскликнула Дженни. — Мне лично все равно, что там случилось на самом деле. Я отправляюсь в Штаты! Была ли та Марисса Монтклер близкой подругой папы или нет — не важно. Меня это абсолютно не волнует. У него вчера был такой измученный, несчастный голос…

Саймон презрительно фыркнул:

— Неудивительно! Если бы моя подружка сиганула из окна моей квартиры, я тоже не очень бы веселился! Но это еще не значит, что нам нужно впутываться в эту историю. Раскинь мозгами, вот тебе мой совет.

Дженни смерила его уничтожающим взглядом.

— Я это уже сделала! — резко ответила она и убежала обратно в свою комнату.

Спустя четверть часа она уже сидела в машине, держа путь в аэропорт Хитроу, до которого было семьдесят пять миль.

Глава 4

— Я рад тебя видеть, девочка. Как ты быстро добралась!

Сэр Эдвард обнял Дженни. Она подняла на него глаза и с болью в сердце мысленно отметила, какой у него усталый вид. Он послал за ней в аэропорт машину, но предупредил, что сам встретить ее не сможет — опасается нарваться на журналистов. И лишь теперь, сняв в его квартире мешковатое зимнее пальто, Дженни почувствовала, что длинная дорога позади.

— Как ты себя чувствуешь, папа? — спросила она, присаживаясь на краешек дивана рядом с ним.

— Нормально. Хочешь выпить?

Накануне сэр Эдвард попросил Скотта сразу принести ему в комнату поднос со спиртным, чтобы не посылать его за каждым стаканом. Тем самым он думал не только избавить своего дворецкого от лишних хлопот, но и добиться того, чтобы его злоупотребление выпивкой не слишком бросалось в глаза.

— Перье, пожалуй.

— И все? — изумился сэр Эдвард. — Может быть, все-таки что-нибудь покрепче?

Дженни улыбнулась. Отец неизменно пытался приучить ее к спиртному, но она не поддавалась.

— Нет, папа, с меня вполне достаточно минеральной воды.

Сэр Эдвард отошел к столику, на котором стоял поднос с бутылками. Плеснул дочери минералки, себе практически чистого виски и, вернувшись к диванчику, поставил стаканы на кофейный столик.

— Ты, конечно, уже видела газеты?

В первый день нового года, когда вышло всего несколько бульварных листков, большого шума не поднялось, так как газетчики просто не успели со своей сенсацией, но сегодня гибель Мариссы в его доме стала новостью для первой полосы всех нью-йоркских газет. В большинстве изданий прошли фотографии Ребекки, где была запечатлена улыбающаяся Марисса. Сэру Эдварду было больно на них смотреть.

— Я видела английские газеты утром, еще перед тем как покинула Пинкни, — тихим голосом ответила Дженни и при этом подумала: «Господи, неужели это было сегодня?» Ей казалось, что с той минуты, когда она убежала из дома, оставив разъяренную мать и брата, прошла целая вечность.

— Значит, в английских тоже уже все есть? — Сэр Эдвард погрузился на минуту в задумчивое молчание, а потом хмыкнул: — Воображаю, что по этому поводу сказала твоя мать.

— Да, папа, тут ты прав — она не молчала. Как и Саймон, впрочем.

— Боже мой!.. — глухо простонал сэр Эдвард.

Дженни внимательно посмотрела на него.

— Это правда? — спросила она едва слышно.

— Да, малыш, это правда. Марисса выпала из окна моей квартиры.

Он быстро отхлебнул виски и поморщился.

— Нет-нет, папа! Я знаю, что она погибла, но сейчас имела в виду другое. Это правда, что она была твоей… любовницей? Так пишут газеты.

Сэр Эдвард никогда не лгал своим детям. Вот и теперь он взглянул на Дженни и без тени колебания ответил:

— Да. Была. Я очень любил ее, хотя тебе, наверное, трудно меня понять… Все-таки такая разница в возрасте. — Голос его дрожал от боли, и у Дженни сжалось сердце. — Но самое удивительное, малыш, — продолжал он, — заключается в том, что ее интересовал именно я. Не мои деньги. Не положение в обществе и бизнесе. Ей был нужен только я. У нее и без меня было все, о чем может мечтать молодая женщина. Тем тяжелее мне теперь смириться с этой ужасной, бессмысленной потерей!

— Папочка… — тоненько проговорила Дженни, разделяя отцовскую боль. — Как это произошло?

Отец пожал плечами, потом беспомощно развел руками.

— Бог его ведает. Мне сказали, что она потеряла равновесие на скользком полу… Какая теперь разница? Факт остается фактом: ее больше нет со мной и ничто, ничто на свете не вернет ее. Разумеется, будет и вскрытие, и следствие, но лично мне это кажется пустой тратой времени.

Он залпом осушил стакан и пошел наливать себе новый. Дженни провожала его озабоченным взглядом. Отец очень переменился. Обычно он был весел, полон жизни и выглядел намного моложе своих шестидесяти двух лет. Но трагедия подкосила его. Он мгновенно состарился.

— Может быть, тебе все-таки чего-нибудь плеснуть? — сказал он, оглянувшись на дочь. В руке у него был тяжелый хрустальный графин.

— Нет, спасибо. Правда, я не хочу.

— Ну а я выпью, — не стесняясь объявил он. — Пока что только это меня и спасает. Я ведь две ночи уже не сплю.

— Я приехала поддержать тебя, — проговорила Дженни.

— Ты, должно быть, думаешь: «Дурит старый болван!»?

Глаза Дженни вспыхнули возмущенным огнем.

— Вовсе я так не думаю! И вообще я тебе не судья. Ты вправе сам решать, какими людьми окружать себя.

В комнате воцарилось молчание. Между отцом и дочерью словно повисла полупрозрачная газовая завеса, которая позволяла им прятать друг от друга самые сокровенные мысли.

— У тебя есть сейчас кто-нибудь, Дженни? — наконец спросил сэр Эдвард.

Дочь минуту колебалась с ответом.

— Скорее, был. Но это уже в прошлом. Сейчас никого.

Это было правдой.

— Ничего, найдешь себе, — попытался утешить ее отец. — Женщине необходимо, чтобы ее любили.

Дженни на мгновение представилась мать. Суровая и строгая, холодная и никем не любимая, которая каждый вечер ложится одна в свою огромную постель в Пинкни. Нет, такой судьбе не позавидуешь.

— Я тоже надеюсь, что меня кто-нибудь подберет, — невесело пошутила она.

Они ужинали в тот вечер вдвоем. За столом им прислуживал Скотт.

— Прости, малыш, но я не рискую сейчас посещать рестораны. Сама понимаешь, эти репортеры, фотографы…

— А мне нравится есть дома, папа. Я приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы участвовать в жизни местного света. Я приехала к тебе. Даже если мы ни разу за две недели не высунем носа на улицу, меня это вполне устроит, честно.

— Ты у меня золото, Дженни!

— Просто мне нравится быть с тобой, — искренне призналась она.

Спать они легли в тот день рано. Дженни заснула почти сразу, но ночью вдруг проснулась и поначалу даже не поняла, где она находится и что ее разбудило. Включив ночник, она взглянула на часы. Они показывали два часа ночи. В чем же дело? Она поднялась и, недоумевая, подошла к двери. В следующую минуту какие-то глухие, надрывные звуки заставили ее, вздрогнув, замереть.

Немного выждав, Дженни накинула на себя пеньюар и, неслышно отворив дверь своей комнаты, осторожно, на цыпочках стала красться по коридору. В этот миг странные, пугающие звуки возобновились, и она снова вздрогнула. Не на шутку встревожившись и запахнув пеньюар, девушка подошла к двери библиотеки, которая оказалась приоткрытой. Она заглянула внутрь, но тут же отшатнулась назад, словно устыдившись своего любопытства. Отец стоял у окна и рыдал, как ребенок. Скотт что-то ласково и негромко говорил ему, пытаясь утешить. Смотреть на это зрелище было невыносимо. У Дженни защемило сердце. Она поняла, что, если отец заметит ее, им потом будет очень трудно смотреть друг другу в глаза.

В маленьком бунгало, стоявшем на юго-восточном побережье Англии, где жила пожилая пара, стояла неловкая тишина, прерываемая только редкими женскими всхлипами. Муж и жена сидели у электрического камина. Свет оранжевой лампочки, ловко укрытой под искусственными угольями, вспыхивал с равными промежутками. В дальнем углу комнаты работал телевизор с выключенным звуком. На экране разгорались страсти очередной австралийской мыльной оперы.

Мужчина неподвижно сидел в стареньком кресле, на коленях его лежала газета. Время от времени он принимался водить по ней пальцем, словно слепой, читающий книгу, набранную шрифтом Брайля. Взгляд его то и дело устремлялся на опубликованную фотографию, на которой была изображена длинноногая, стройная девушка. На лице ее играла замечательная, широкая улыбка. Снимок занимал почти всю первую полосу. Крупный заголовок, помещенный над ним, был похож на заголовки остальных газет, отличаясь от них лишь уровнем скандальности. Сообщали, что танцовщица из кабаре и проститутка Марисса Монтклер погибла во время «наркотической оргии», состоявшейся в роскошном манхэттенском пентхаусе, который принадлежал шестидесятидвухлетнему миллионеру сэру Эдварду Венлейку.

Для Мэйвис и Берта Хэндфорд это стало не просто ужасной, но едва ли не первой новостью о дочери за несколько лет. С того самого дня, когда их семнадцатилетняя Трейси покинула отчий дом и отправилась вместе с танцевальной труппой в Америку за славой и богатством, они практически ничего не слышали о ней. Надо же, Марисса Монтклер!.. Имя-то какое!.. Поначалу оно подействовало на них едва ли не сильнее самого сообщения о ее гибели. Значит, Трейси так стыдилась своего прошлого и своих родителей, так хотела порвать с ними, что даже сменила имя. При мысли о том, что от нее отрекся ее единственный и любимый ребенок, с Мэйвис чуть не случился удар.

Почему дочь почти не писала? В газете говорилось, что ее тело поместили в морг в ожидании вскрытия… Читать об этом было так странно, так жутко… Они толком-то не знали, как она жила все эти годы, а вот теперь получают сообщение о ее смерти.

Мэйвис еще раз тихонько всхлипнула и подняла глаза на мужа.

— Может быть, стоит позвонить в газеты и рассказать им, кто она на самом деле? — спросила она.

Берт задумался на минуту, а затем сказал:

— Ты права. Пожалуй, нам следует это сделать. Иначе они напишут то дурацкое имя и… на могильном камне.

Голос у него дрогнул, и он быстро отвернулся к окну, глядя на их убогий, маленький огород. В детстве Трейси очень любила танцевать там, на лужайке, и уже тогда она предавалась сказочным мечтаниям. Берту даже показалось, что он увидел ее сейчас, свою маленькую принцессу с серебристыми волосами и ангельским, смеющимся личиком.

— Да, необходимо раскрыть им глаза на нее, — приняв окончательное решение, твердо повторил он.

Мэйвис согласно кивнула. Сколько она работала уборщицей, чтобы оплатить танцевальные уроки Трейси и ее бальные наряды… А что ей за это? Марисса Монтклер? Ну уж нет! И чем только дочери не понравилось имя Трейси Хэндфорд, скажите на милость?

— Ты позвони, — полушепотом проговорила она. — Всю эту шумиху они раздули из-за нашей Трейси. И это не Марисса Монтклер погибла, а наша… наша девочка… — Она долго молчала, пытаясь овладеть собой, а потом спросила у мужа: — Интересно, какой он, этот сэр Эдвард?

— Не все ли равно? Вряд ли он захочет знакомиться с нами, — ответил Берт. — Но наверное, этот человек решил, что наша Трейси действительно леди, иначе он не пригласил бы ее в свой дом.

На следующее утро Ребекка проснулась рано и, подкрепившись, почувствовала прилив новых сил. Стирлинг принес ей накануне готовый ужин. Ветчину, сыр, фрукты, салат и ее любимый кунжутный хлеб. Поев, она сразу легла спать и заснула почти мгновенно. Стирлинг неслышно убрался на кухне и ушел.

В самом начале, когда она только въехала в эту квартиру, Ребекка договорилась с Карен о том, что они не станут оставлять у себя своих друзей ночевать.

— Представь, какие неудобства будут возникать по утрам, — аргументировала свою просьбу Ребекка. — Мы будем натыкаться друг на друга, выстраиваться в очередь перед ванной и туалетом.

Позже, узнав, что Карен меняет дружков и партнеров как перчатки, она похвалила себя за предусмотрительность. Но с другой стороны, эта договоренность распространялась и на Стирлинга. Впрочем, Ребекка не особенно переживала. Она любила просыпаться по утрам одна и планировать новый день в тишине за чашкой кофе.

Вскочив с постели, она натянула джинсы, теплый свитер и, схватив сумочку, бросилась за утренними газетами. Она уже не первый год работала в фотожурналистике, но и по сей день испытывала почти детский восторг каждый раз, когда видела в газетах свои опубликованные снимки, снабженные подписью: «Фото Ребекки Кендал».

Вернувшись домой, она разложила перед собой «Нью-Йорк таймс», «Дейли ньюс» и «Ю-Эс-Эй тудэй». Во всех трех газетах были напечатаны ее снимки Мариссы. Стирлинг хорошо поработал. Ребекка наперед знала, что средства массовой информации будут муссировать темы больших денег, секса, красоты, мощной корпорации и английского титула по крайней мере в течение нескольких дней, а поскольку никто, кроме нее, Мариссу в тот вечер не снимал, она автоматически становилась полной хозяйкой эксклюзивных фотографий. И конечно, заработает на них несколько тысяч долларов. Очередной успех Ребекки Кендал.

Наскоро выпив кофе и доев вчерашний кунжутный хлеб, она зарядила в камеру новую пленку и отправилась на задание. Недавно Стирлинг выбил для нее заказ от журнала «Вог» на домашние фоторепортажи о шести светских леди. Причем каждая должна была позировать в одежде от известных кутюрье. Ребекка уже закончила с миссис Самнер, миссис Долли Войтас и миссис Циммерман. Впереди у нее была встреча с женой президента «Пи-Пи-Ти кемикалс» Ларри Гринфельда. Дом Нэнси и Ларри на Бикмэн-плейс оценивался в шестьдесят миллионов долларов. Супруги заседали во множестве благотворительных комитетов, видя в этом прежде всего способ получить доступ к «нужным» людям.

Дверь Ребекке открыл слуга. Он сразу же провел ее в огромную, богато декорированную гостиную. Голубая муаровая мебельная обивка и шторы, высокие зеркала в противоположных концах, зрительно раздвигавшие границы комнаты практически до бесконечности. Вместительные белые керамические горшки с вечнозелеными растениями и орхидеями, со вкусом расставленные вдоль стен и красиво подсвеченные снизу. Над мраморным камином висел портрет Нэнси. К сожалению, его яркие и крикливые краски резко контрастировали с мягкими оттенками убранства комнаты.

Нэнси Гринфельд появилась почти мгновенно в платье из шифона с развевающимися полами, на котором сверкали рубины и бриллианты. По информации Ребекки, хозяйка примерила сегодня наряд от Адольфо и Гарри Уинстонов. Гийом с утра уложил ей волосы, а по пятам за Нэнси следовала гримерша, присланная Элизабет Арден. Ребекке предстояло провести шикарную рекламную фотосессию.

— Как это, право, неудобно — наряжаться с самого утра! — заметила Нэнси неискренним тоном. — Мне присесть куда-нибудь или так остаться? И где же ваша вспышка?

— Это будут черно-белые снимки с использованием естественного освещения, — объяснила Ребекка. — Вы видели фотографии лорда Сноудана? Вот, очень похоже выйдет, — добавила она, надеясь, что это смягчит Нэнси.

Однако на лице хозяйки дома все же отразилось разочарование.

— А я-то думала, что это будут фотографии, как в «Таун энд кантри»… — уныло протянула она.

— Не сегодня. Как-нибудь в другой раз, если не возражаете, — ответила Ребекка, нимало не сочувствуя этой капризной матроне. — А теперь начнем, с вашего позволения. Подойдите к тому столу у окна. Горшок с орхидеями придется отодвинуть немного влево. Вы мне не поможете?

— Дворецкий все сделает! — резковато перебила ее Нэнси.

Ребекка установила штатив-треногу, а сверху аккуратно взгромоздила свой шведский «Хассельблад». Эта камера обошлась ей очень недешево. В сущности, это было ее самое ценное приобретение за всю жизнь. Ручная работа. Ребекка никому не позволяла притрагиваться к аппарату.

— Повернитесь чуть вправо и оглянитесь через плечо, хорошо? — предложила она, наблюдая за хозяйкой дома в видоискатель и наводя резкость.

Нэнси выполнила указание, однако не преминула выразить свое неудовольствие:

— Но ведь так не видно моих рубинов и бриллиантового ожерелья… И перстня на правой руке, между прочим, тоже!

Ребекка вздохнула и, сделав несколько снимков, усадила Нэнси на стул с высокой прямой спинкой. Последнее хозяйка одобрила. Она расправила на себе юбку, обняла руками коленку и стала смотреть прямо в объектив камеры. В этом положении в кадр попали все ее кольца, оба браслета, ожерелье и сережки. Ребекка зло щелкала фотоаппаратом, пряча за ним свое раздраженное лицо. Нэнси выставила себя на посмешище, но это и был ее фирменный стиль. Она с удовольствием нацепила бы на себя сразу шесть ювелирных наборов, если бы на ней хватило для них места. Ребекка очень сомневалась, что «Вог» понравится серия этих снимков на стуле.

Закончив с этим, Ребекка собрала аппаратуру и ушла. Перед очередной фотосессией для «Вог» у нее еще оставалось немного времени, и она планировала заскочить в магазин, а потом домой.

Такси подвезло ее к самому подъезду. Ребекка бегом поднялась по трем лестничным пролетам. Каблучки ее черных кожаных туфель звонко отстучали дробь по голым ступенькам. Днем бывший склад пустовал. Карен уходила на работу с раннего утра, как, впрочем, и остальные жильцы: хореограф с первого этажа, дизайнер со второго и супружеская пара с последнего, четвертого. Поднявшись на свой этаж, Ребекка на ходу вынула ключ, переложив сумки с продуктами в другую руку. Но не дойдя нескольких шагов до двери в свою квартиру, она вдруг остановилась. У нее отчего-то екнуло сердце и стало очень не по себе. А в следующее мгновение она обратила внимание на то, что дверь в квартиру не заперта и даже немного приоткрыта.

— Карен? — позвала она негромко.

Ответом ей была тишина. Глухая, недружелюбная тишина. От охватившего Ребекку страха голос чуть изменил ей.

Только теперь она заметила, что оба замка были выворочены. Подойдя на цыпочках к взломанной двери, она легонько толкнула ее плечом внутрь. Та бесшумно отворилась, и за ней открылся темный провал прихожей.

Она сделала шаг вперед и вновь замерла. Глаза у нее полезли на лоб. Двери всех комнат были распахнуты настежь, а сами комнаты подверглись настоящему разгрому. Одежда и обувь кучами валялись в обеих спальнях. В гостиной на пол были сброшены книги, настенные украшения и бра. Лежала разбитая ваза. Цветы вывалились из нее, а ковер был мокрым от воды. В кухне глазам Ребекки открылась такая же чудовищная картина. Ящики буфета были вынуты и сброшены на пол вместе со всем содержимым. Крупы, сахар и кофе перемешались на полу с медом, пролитым оливковым маслом и кетчупом. По «полной программе» досталось и холодильнику.

Безуспешно пытаясь сглотнуть подступивший к горлу противный ком, Ребекка медленно повернулась и сразу же заметила, что дверь в проявочную была плотно прикрыта. Она сделала в ту сторону несмелый шажок и снова остановилась. Ей вдруг пришло в голову, что во всем здании она может оказаться одна. И некому будет прийти на помощь, если что… Не лучше ли сбежать? Вырваться на улицу и оттуда позвонить в полицию? С минуту она раздумывала, что ей предпринять. Но затем ее охватила ярость. Кто посмел влезть в ее дом и устроить здесь такое?! На этот наглый вызов Ребекка готова была ответить адекватно. Господи, какой бардак!.. Словно тут граната взорвалась…

Чувствуя, как по позвоночнику скатилась капелька пота и как пересохло в горле, она продолжала дико озираться вокруг. Ребекка интуитивно поискала глазами какое-нибудь орудие, которым в случае чего можно было бы защититься. За неимением лучшего она взяла острый полосатый зонтик, забытый в квартире кем-то из дружков Карен. Крепко ухватив его, она подкралась к двери в проявочную, резким движением распахнула ее и, тут же лихорадочно нащупав в темноте выключатель на стене, включила свет.

Глазам ее открылось поистине жуткое зрелище. Ванночки с химикатами были опрокинуты с полок. Все вокруг пропиталось растворами и реактивами. В воздухе стояла тошнотворная вонь, выедавшая глаза и ноздри. Растерянно моргая, Ребекка потерянно оглядывалась. Тысячи, тысячи долларов коту под хвост!.. Объективы, увеличитель, фотобумага, термометры, фильтры, лайтметры… Все, что она приобретала годами, отдавая за это последние деньги… Все было уничтожено и разбито… Под ногами на полу хрустело стекло, повсюду валялись разрозненные сломанные детали из нержавейки. Тот, кто натворил это, постарался на совесть. Но ради чего?.. Телевизор с видеомагнитофоном и стереосистема, стоявшие в гостиной, были не тронуты. Как и жемчужная нитка, доставшаяся ей в наследство от бабушки. Ребекка видела ее в своей спальне несколько минут назад.

И тут ее озарило… Взломщику нужна была в этом доме конкретная вещь, и Ребекка поняла, что именно.

Берт Хэндфорд раскрыл ветхий фотоальбомчик и ткнул пальцем в снимок, на котором была изображена маленькая девочка, позировавшая в бальной пачке, стоя на низенькой кирпичной стенке. Головка ее была застенчиво склонена набок.

— Это наша Трейси! — с гордостью произнес Берт.

Репортер из «Маргейт эхо» внимательно всмотрелся в фотографию. Снимок был очень плохого качества, как, впрочем, и многие другие в альбоме. Старик сказал, что в основном сам снимал. Тьфу ты! Лучше бы он жене своей дал попробовать. Во всяком случае, хуже бы не было… Репортер не знал, что и подумать. Уловить сходство между маленькой девочкой, робко улыбающейся в объектив, и красавицей танцовщицей, чьи снимки мелькали на первых полосах всех ведущих газет мира, было очень сложно.

— Постоянно танцевала… Такая неугомонная была… — проговорила Мэйвис. Голос ее дрогнул, а на глаза вновь навернулись слезы.

— Понимаете, — сказал Берт, пытаясь скрыть боль, — мы подумали, что будет правильнее, если мы расскажем, что та Марисса Монтклер — это на самом деле наша дочка Трейси. Чтобы люди знали. Вы могли бы помочь нам в этом? Написать в своей газете, кто она была в действительности?

Берт позвонил в «Маргейт эхо», так как у него не было телефонов других газет. А этой имелся. Пару лет назад они с Мэйвис решили поместить там объявление о продаже буфета, который мать Берта оставила ему в наследство. Газета тогда очень помогла.

Берт с надеждой взглянул на сидевшего перед ним репортера и подумал о том, что мир в последнее время и вправду сильно изменился, раз такую ответственную работу стали доверять совсем молоденьким юношам — мальчишкам, в сущности говоря.

— Вы смогли бы рассказать об этом в вашей газете? — повторил он свою просьбу. — Ведь нам никто ничего не сообщил. Мы сами узнали случайно. Нельзя же так… Мы, конечно, свяжемся с тем господином…

— Сэр Эдвард Венлейк, — буркнул журналист.

— Вот-вот! Но я даже не знаю, где он живет в Америке…

— В Нью-Йорке. Найти будет нетрудно.

— Ага… У Трейси, наверное, были и другие друзья. Мы только одно никак не можем понять. Вот тут написано, что она была богата. Но откуда богатство? Разве она зарабатывала такие деньги в своем клубе?.. Ну, где она танцевала…

— В Лас-Вегасе.

— Точно! — Берт поднял вверх палец.

Журналист стал что-то быстро записывать в своем блокноте, но на лице его отражалось сильное сомнение. Лично ему не удалось подметить ни малейшего сходства между маленькой и худенькой Трейси Хэндфорд, изображенной на старой фотографии в бальной пачке, и Мариссой Монтклер, с ее знаменитыми длинными ногами и глубоким вырезом на роскошной груди… Не иначе как старики решили на этой истории хорошенько подзаработать. В газетах сообщалось, что личное состояние Мариссы превышало два миллиона долларов. Цифра, возможно, была завышена, но не намного… И откуда взялась эта миллионерша? Неужели из этой конуры? Да ну, не смешите людей! Он еще раз оглядел убогую комнатенку, в которой сидел, двух стариков и пришел к окончательному выводу, что явно ошибся дверью. Но профессиональный долг заставлял его отрабатывать каждую версию до конца, невзирая ни на какие сомнения.

— Могу я позаимствовать у вас снимок? — спросил он.

Берт и Мэйвис обеспокоенно переглянулись. Альбом был единственной вещью, которая осталась у них напоминанием о дочери.

— Но вы его вернете, конечно? — пробормотал Берт.

— Разумеется. Мы снимем копию, а в конце недели я лично прослежу за тем, чтобы вам вернули оригинал.

…Уже через полчаса он возвратился в маленькую редакцию «Маргейт эхо».

— Пара выживших из ума стариков, вот мое мнение, — сказал он своему боссу.

— Все равно надо проверить, — заметил тот. — Чем черт не шутит…

— Идиот! Несчастный идиот! — вскричала Анжела Венлейк, с раздражением отшвырнув от себя очередную газету с материалом о Мариссе Монтклер и ее бывшем муже.

Разгоревшийся в Америке скандал с каждым днем затрагивал ее все сильнее, что она считала вопиющей несправедливостью. В конце концов они с Эдвардом расстались одиннадцать лет назад! Так с какой стати, спрашивается, его проблемы должны до сих пор автоматически становиться ее проблемами?!

Но она могла негодовать сколько угодно, а суть дела от этого не менялась. Все газеты, и в особенности бульварные, взахлеб рассказывали своим читателям «семейную историю» Венлейка. Вся его биография была разобрана по косточкам. Его называли «потомком» короля Георга II и родственником первого герцога Саксмундхемского. В Пинкни это, положим, никого особенно не волновало. Половина жителей являлась сторонниками лейбористов, а другая половина состояла из молодых яппи, которые плевать хотели на все титулы, озабоченные лишь зарабатыванием денег. Но Анжела имела в виду другое. Ее задевало за живое, когда она читала про себя в газетах, как про «бывшую леди Венлейк, с которой сэр Эдвард в свое время пожелал развестись», или даже как про «женщину, которую сэр Эдвард бросил»! Просто возмутительно!

— Интересно, о чем он вообще думал… — соглашался с ней Саймон. — Девчонке двадцать лет! С ума сойти! Тут и ежу должно было быть понятно, что это добром не кончится!

— Я не знаю, как буду смотреть в глаза людям на Охотничьем балу. Просто не знаю! А что я теперь скажу Ланкастерам? И Фредди? Ну вот что? Они приезжают уже в конце этой недели… — Анжела пребывала в крайне расстроенных чувствах и рассеянно трепала шерстку своего спаниеля Боффина, который не отходил от нее ни на шаг.

— Ты тут совершенно ни при чем, мама! — горячо возразил Саймон. — Он живет в своей Америке — и прекрасно, а мы здесь! Я советую тебе умыть руки и полностью откреститься от всего. Мы с ним не встречаемся и не общаемся уже много лет. Дженни, конечно… Однако это ее личное дело. Нас с тобой это все не касается.

— И все же… Такой позор… — качая головой, сказала Анжела. — Наше имя постоянно полощут в прессе. Ясно, что ничего этого не было бы, будь мы простыми обывателями. Но титул, титул… Это решает все.

У нее был такой вид, будто она искренне жалеет о том, что они имеют титул.

— Ничего, скоро все забудется и рассосется само собой, вот увидишь, — с надеждой в голосе произнес Саймон. — Такие скандалы недолговечны. Того и гляди, произойдет что-нибудь новое, и об этом быстро забудут. Таковы законы жанра.

Анжела вздохнула:

— Да, ты, безусловно, прав. Все могло обернуться гораздо хуже, если уж на то пошло. Если бы она, скажем, сама выбросилась из окна… Только представь, какой шум поднялся бы! Я лично просто сгорела бы со стыда! А так… поскользнулась… С кем не бывает, правда? Скорее всего выпила лишнего… И все же, какая неприятная история! Ох, какая неприятная!

Саймон кивнул. Он чувствовал себя трезвым, рассудительным и взрослым мужчиной. Двадцать пять лет жизни как-никак позади, нешуточный опыт. В один прекрасный день он унаследует от отца титул и станет сэром Саймоном Венлейком. И уж, конечно, не будет выкидывать таких безумных фортелей.

Граф и графиня Ланкастеры приехали в четверг утром на своем стареньком «даймлере». За рулем сидел их сын Фредерик Уорхэм. Анжела вышла встречать дорогих гостей на крыльцо, едва заслышав скрип покрышек на гравийной подъездной дорожке. После традиционных приветствий и поцелуев, после привычного обмена любезностями и комплиментами, разговора о погоде Анжела провела гостей в дом. На заднем плане уже маячила фигура Питерса, которому было поручено взять багаж Ланкастеров и разнести его по комнатам.

— А где Дженни, моя дорогая? — спросила леди Ланкастер спустя пару часов, когда они все сидели в гостиной и пили чай.

Анжела Венлейк кашлянула в кулачок и метнула обеспокоенный взгляд в сторону Фредди. Слава Богу, тот был увлечен разговором об охоте с Саймоном.

— Ее нет дома, — тихо проговорила Анжела. — Вся эта ужасная история… вы, разумеется, уже слышали… — Она пододвинулась к подруге ближе и доверительным голосом продолжила: — У девочки доброе сердце. Она настояла на том, чтобы съездить к отцу, поддержать его в эту нелегкую минуту. Но это ненадолго, уверяю вас. Она вот-вот должна вернуться. А Эдвард… я просто не знаю, что и сказать. Та девушка была так молода, так молода! Мужская менопауза, не иначе, моя милая. И не верьте тем, кто утверждает, что этого у мужчин не бывает.

Леди Ланкастер взглянула на своего пожилого супруга, задремавшего в кресле.

— Ну, нам это явно не грозит, — с улыбкой промолвила она и добавила: — Очень мило со стороны Дженни проведать отца в такое время. Она его всегда любила, не так ли? Папина дочка?

Улыбка застыла на лице Анжелы. Поднос с огуречными сандвичами, которые она подавала, словно повис в воздухе. Графиня была абсолютно права насчет Дженни и Эдварда. Но Анжеле всегда было обидно это сознавать.

Охотничий бал должен был состояться на следующий вечер в Хавершэм-холл. Саймон пригласил Шарлотту Коуэн, чтобы она составила компанию Фредди. Анжела была вне себя от ярости. Сам Саймон планировал быть на балу вместе с симпатичной дебютанткой[1] Розмари Берджес, с которой познакомился в прошлом году.

— Почему бы тебе не уступить Розмари на этот раз Фредди, а себе взять Шарлотту? — приказным тоном посоветовала мать Саймону.

Тот обратил на нее невинный взгляд и спросил:

— Но зачем? Мне нравится Розмари, а Фредди симпатизирует Шарлотте.

— Боже, какой же ты глупый! — вскричала Анжела. — В том-то все и дело, что Шарлотта ему тогда понравилась! А как же Дженни? Пусть ее сейчас здесь нет, но нельзя же столь откровенно подсовывать Фредди эту нахальную девицу! Подумай о сестре!

Саймон пожал плечами:

— Мне кажется, Дженни никогда ему особенно не нравилась. Он относится к ней по-дружески, но и только. Фредди давно бы уже сделал ей предложение, если бы все обстояло иначе.

Однако Анжела Венлейк не хотела признать свое поражение:

— Чепуха! Просто у него сейчас все мысли о военной службе. Сейчас он в Германии и не может себе позволить жениться. Но дай срок, он вернется, и тогда посмотрим.

В любом случае она решила посадить гостей за ужином так, чтобы Фредди и Шарлотта оказались в противоположных концах стола.

На следующее утро у Анжелы было очень много забот, и она не успела просмотреть газеты, которые Питерс разгладил и оставил на столе в холле как обычно. На ужин перед балом Анжела ждала восемнадцать гостей и должна была лично проследить, чтобы все было на высшем уровне, как и всегда. Повариха Хезер и горничная Рода уже трудились засучив рукава. Им помогало несколько женщин из деревни, которые были рады немного подзаработать. На большом кухонном столе лежал бок оленя, которого брат Анжелы недавно подстрелил в Шотландии на королевской охоте. Тут же лежали фрукты и овощи, привезенные накануне из «Гарродса» по специальному заказу. Яйца для меренги, кувшины со взбитыми сливками, сыр стильтон с глубокой выемкой в середине, куда был налит портвейн, и целая копченая семга.

Анжела отдала распоряжения на кухне, а оттуда направилась в цветник. Там на каменном полу стояли корзины с желтыми лилиями, также привезенные из Лондона. Маленькая женщина из деревни, ухаживавшая за цветами в церкви, должна была прийти позже и расставить лилии по местам.

Питерс был в кладовке и начищал серебряные подсвечники с таким остервенением, словно от этого зависела вся его будущая жизнь. Анжела навестила его там, убедилась, что все в порядке и идет по плану, и ушла в другой конец дома. Она распорядилась, чтобы из подвала принесли вино, шампанское положили в лед, и после этого пошла искать садовника Джонса, которому поручила принести дров для каминов.

Лишь спустя час с небольшим она смогла присоединиться к Ланкастерам и Фредди, которые пили в библиотеке утренний кофе. Лорд Ланкастер читал газету.

— Стало быть, ее настоящее имя Трейси Хэндфорд, — объявил он.

— Кого? — спросила Анжела, но тут у нее екнуло сердце, и она поняла, о ком идет речь.

— Да той девушки! Ну, которая вывалилась из окна Эдди, — пояснил лорд Ланкастер. Его седые усы смешно топорщились с утра.

— Трейси Хэндфорд… вот оно что… — эхом отозвалась Анжела.

— Я с самого начала знала, что она никакая не Марисса Монтклер, — с усмешкой заметила леди Ланкастер. — Искусственное какое-то имя, не правда ли?

— Она, оказывается, работала в одном из казино Лас-Вегаса, — продолжал ее супруг. — В «Золотой пальме», если быть совсем точным. Танцовщица. А приехав в Нью-Йорк, первым делом сменила себе имя и потом еще говорила всем, что сама из Хьюстона и унаследовала деньги от отца, железнодорожного воротилы.

Анжела тяжело опустилась на стул и сложила руки на коленях.

— Танцовщица?!

Лорд Ланкастер кивнул. У него было приподнятое настроение. И газетная заметка его явно развеселила. Сам он в глубине души по-хорошему завидовал своему приятелю Эдди, с которым когда-то вместе учился. Это же надо, как повезло — в его-то годы заполучить себе в любовницы такой персик!

— А на самом деле она англичанка. Из самой обычной семьи. Ее родители живут… э-э… в Маргейте.

— В Маргейте… — совсем тихо проговорила Анжела.

— …в Америку приехала в возрасте семнадцати лет. Заключила контракт с танцевальной труппой, с которой выступала в казино Лас-Вегаса. Забавно все это, не правда ли? — Довольно хмыкнув, он стал с интересом дочитывать последний абзац.

— Ну? — не своим голосом произнесла Анжела. — Что там?

Лорд Ланкастер поднял на нее выцветшие голубые глаза. Лицо его на сей раз выражало удивление.

— Тут написано, что она была очень богата. Личное состояние порядка двух миллионов.

— Откуда?! — воскликнула леди Ланкастер. — Вот уж не знала, что танцовщицы в Америке так много зарабатывают!

Анжела опустила глаза.

— А они и не зарабатывают. Или Эдвард давал ей деньги, или она была… дорогой проституткой.

Старик Ланкастер тут же поднял свои кустистые брови.

— Нет-нет, тут что-то не так. Не похоже на Эдварда. Сожительствовать с ночной бабочкой? Исключено!

Они вместе были в Итоне, и Ланкастер знал, что говорит. Есть вещи, до которых джентльмен никогда не опустится. В частности, связываться с проститутками сэр Эдвард не стал бы.

— Ты уже говорила с Дженни? — спросила леди Ланкастер. — Она должна знать, в чем там дело.

— Нет, я не разговаривала с ней с тех пор, как она уехала, — холодно ответила Анжела. — Да и не думаю, что Эдвард осмелился посвятить ее во все свои дела. Боже мой, Боже мой!.. Как я буду смотреть сегодня на балу людям в глаза? Они, конечно, уже все прочтут про это в газетах! Господи, как Эдвард посмел так поступить с нами?! За что?! — в сердцах вскричала она.

— Он же не виноват в том, что девчонка выпала из его окна, — возразил лорд Ланкастер. — Это был несчастный случай. Они всегда как снег на голову. Кто же мог предполагать заранее, что так случится?

— Боже, я ведь совсем не про это говорю! — с горечью в голосе воскликнула Анжела. — Но почему, почему из его окна вывалилась именно казиношная танцовщица? Вот что меня убивает!

Сержант, явившийся на звонок Ребекки в полицию, оказался довольно расторопным и толковым. Оценив на глазок ущерб, нанесенный квартире, и задав потерпевшей хозяйке несколько конкретных вопросов, он вызвал эксперта-криминалиста, который должен был отыскать в доме чужие отпечатки пальцев. Затем, оформив по всем правилам ее заявление, он продолжил задавать свои вопросы:

— Как вы считаете, зачем неизвестному потребовалась ваша пленка?

— Я уверена, что у меня запечатлен на ней человек, убивший Мариссу Монтклер, — ответила Ребекка и рассказала все, что она думает по этому поводу. — У детектива О'Хары свое мнение, но я убеждена, что это было убийство. Негативы я передала своему агенту, однако взломщик не мог этого знать и рассчитывал найти их здесь, когда влез в дом.

— Ну что ж, я не вправе комментировать точку зрения детектива О'Хары, тем более что он работает в другом участке. Но в свете происшедшего я его, конечно, обо всем проинформирую. В том числе о ваших подозрениях. Я сделаю все, что в моих силах.

Ребекка кивнула, внимательно присматриваясь к вежливому молодому полицейскому. Она уже жалела о том, что делом Мариссы Монтклер занимается не он, а какой-то О'Хара. Сержант производил впечатление серьезного и дотошного профессионала.

— Спасибо. Для меня все это ясно как Божий день. Зачем кому-то лезть в чужую квартиру, громить здесь все и особенно проявочную, но при этом не заинтересоваться ценными вещами? Безусловно, им была нужна моя пленка. Воображаю, какие у них были лица, когда они поняли, что остались с носом.

— Кому вы говорили о том, что собираетесь показать снимки детективу О'Харе? — спросил сержант.

Ребекка покачала головой:

— О своем визите в полицейский участок я рассказала только моему другу, который одновременно является моим агентом, и все. Ну и соседке Карен, разумеется.

— Итак, по вашим словам получается, что убийца знал о том, что вы могли запечатлеть его личность на пленку. Он не хотел рисковать и решил проверить. Так?

— Именно! — Ребекка вздохнула с облегчением. По крайней мере этот сержант верит ей.

Карен вернулась домой около шести и застала Ребекку за уборкой. Эксперт-криминалист оставил повсюду следы серебристой пудры, снять которую оказалось не так просто.

— Какого черта?! — пораженно воскликнула Карен, замерев посреди гостиной и растерянно запустив руки в свои вьющиеся белокурые волосы. — Что тут произошло?!

Ребекка объяснила все в двух словах:

— Мне очень жаль, Карен. Правда. Проверь у себя в комнате. Надеюсь, ничего не пропало?

Карен бросилась к себе в спальню и запричитала оттуда:

— Черт, черт, черт, теперь все это еще убирать надо! Господи, какой бардак, какой бардак!.. Я просто содрогаюсь при мысли, что кто-то чужой копался в моих вещах! — Она подняла с пола свои узенькие атласные трусики. — Он даже в этот ящик не постеснялся залезть, мерзавец! Слушай, как же мы теперь избавимся от этой вони? Дышать ведь нечем!

— Я открою в проявочной окно и несколько дней буду проветривать, — со вздохом отозвалась Ребекка. — Заодно и подсохнет все.

С этими словами она скрылась в темной клетушке и отодрала от стены выкрашенный в черное лист фанеры, которым в свое время заколотила окно, чтобы обеспечить светонепроницаемость.

— Убила бы того, кто все это сделал! — прошипела она сквозь зубы.

— У тебя хоть страховка есть?

— Есть, но что толку? Кому нужны деньги? Ты знаешь, сколько времени я все это собирала? Теперь заново начинать? Еще хорошо, что Стирлинг забрал негативы, иначе я лишилась бы всего, что наработала за эти годы!

— Слушай, подружка, мне страшновато как-то… — вдруг тоненьким голоском сказала Карен. — А если они вернутся?

Ребекка повела плечиком.

— Вряд ли. Какой смысл? Я точно знаю, что именно им здесь было нужно. Стирлинг сейчас принимает дополнительные меры предосторожности в своем агентстве. Он решил хранить негативы в банковском депозитном сейфе.

Но Карен это явно не убедило.

— И все же мне не по себе. Черт! И зачем я только поссорилась с Тони? Могла бы к нему поехать! Но я здесь ни за какие коврижки не останусь в эти дни!

— Можешь навестить свою сестру.

— Хорошая мысль! А ты? Надеюсь, ты не собираешься ночевать тут сегодня?

— Почему бы и нет? Они не вернутся. На всякий случай я поставила новые замки на дверь. Бояться нечего.

— Боже мой, Бекки, до чего же ты смелая, поражаюсь! — Карен взглянула на свою соседку с изумлением и восхищением одновременно. Но в этот момент неожиданно раздался телефонный звонок, и она вздрогнула. — Господи, испугал как!

— Не волнуйся, — улыбнулась Ребекка. — Это, наверное, Стирлинг. Мы договорились идти сегодня ужинать вместе. Может быть, он хочет предупредить, что немного опоздает. — Она отошла к телефонному аппарату и сняла трубку. — Да?

— Ребекка?

Голос был знакомый, но она не сразу вспомнила, кто это.

— Да, я… — осторожно сказала она.

— Привет, это Джерри. Джерри Рибис. Помните, я подбросил вас до дома после Нового года…

— А, ну конечно! Прекрасно помню! Как вы?

— Неплохо. — У него был очень приятный и вежливый голос. — Я видел во всех газетах ваши снимки с Мариссой Монтклер. Вы очень сильный фотограф.

Ребекка улыбнулась, тронутая этой похвалой.

— Ну не знаю, право… Не мне судить, — скромно ответила она.

— Я тут подумал… Может, у вас выпадет свободный вечерок, и тогда мы могли бы поужинать вместе?

Он так быстро это выпалил, что ей вдруг живо представилось, как он весь покраснел и смутился.

— Кто там? — шепотом спросила Карен, дернув ее за рукав.

Ребекка на минутку закрыла ладонью трубку и сказала:

— Один милый молодой адвокат, с которым я познакомилась.

— Зови его к нам! — прошипела Карен.

Ребекка махнула рукой и, повернувшись спиной к подруге, проговорила в трубку:

— М-м… боюсь, не получится, Джерри.

— Хорошо. Ну пока! Надеюсь все же увидеться с вами когда-нибудь. — У него был очень смущенный голос. Словно он не привык, чтобы ему отказывали.

— Счастливо, Джерри. — Ребекка положила трубку и обернулась к соседке, которая жадно следила за разговором до самого конца. — Ну, что ты об этом думаешь? — весело подмигнув, спросила она.

— Тебе так трудно было пригласить его на огонек? — воскликнула расстроенная Карен. — Ты его не хочешь и не надо! Но по крайней мере могла сделать приятное своей лучшей подруге! Кто знает, может быть, он меня пригласил бы поужинать! Какой он? Где ты с ним познакомилась?

К тому времени как Ребекка закончила рассказывать, пришел Стирлинг. Пройдя сразу в проявочную, он окинул ее внимательным взглядом и тихо присвистнул.

— М-да… Постарались ребята, ничего не скажешь. Отвели душу. — Он обернулся к девушкам. — Тебе нельзя здесь сегодня оставаться, Ребекка.

— А я что ей говорю? — хмыкнула Карен. — Я отправляюсь к сестре. Ничто меня здесь не удержит! — Она зябко повела плечами. — Меня колотун бьет при виде всего этого.

Ребекка шумно вздохнула и всплеснула руками:

— Но это мой дом! Я остаюсь! Бежать отсюда было бы верхом глупости. Они больше не вернутся, так как им стало ясно, что тут нет того, что они искали.

— Бекки, дорогая… — Стирлинг подошел к ней и, протянув руку, ласково коснулся длинных темных волос, спадавших на плечи. — Не знаю, как ты, но я не смогу нынче заснуть, зная, что ты здесь, одна. Поедем ко мне.

— Тут и думать нечего! — встряла Карен.

— Какой смысл…

Стирлинг перебил ее, и в его голосе появились жесткие нотки:

— Послушай, если твои предположения насчет всей этой истории верны — а я думаю, что так и есть, — то ты имеешь дело с убийцами. По какой-то причине они избавились от Мариссы Монтклер. Неужели они не избавятся и от тебя, если решат, что ты слишком много знаешь? А они уже так решили, раз полезли сюда искать твои снимки. Подумай, Ребекка. Все это очень серьезно. Ты отправляешься со мной, и я не отпущу тебя до тех пор, пока в деле не будет поставлена точка.

В глазах Ребекки сверкнули упрямые огоньки.

— Это моя жизнь, Стирлинг, и я вольна распоряжаться ею по своему усмотрению. Ты не можешь мне приказывать, что делать. — Она отвела от себя его руку. — Я не собираюсь никуда бежать. А если эти ребята вознамерились убить меня, они все равно это сделают. Не здесь, так на улице. В метро. Где угодно!

Карен потрясенно покачала головой:

— Господи, Бекки, как ты можешь говорить о таких вещах спокойно?

— Она ненормальная и упряма, как мул! — рассерженно бросил Стирлинг.

— Я остаюсь. И хватит об этом, — холодно произнесла Ребекка. — Ну так мы идем ужинать или нет? Я умираю с голоду!

Стирлинг рубанул ладонью воздух.

— Черт возьми, в кого ты такая упрямая?!

Ребекка взяла свою сумочку.

— Итак, мы идем? — беззаботно проговорила она и направилась к двери.

Стирлинг, чуть помедлив, двинулся следом.

— Когда вы вернетесь, меня здесь уже не будет, так и знайте! — крикнула Карен. — Об одном жалею! Что у меня нет такого любовника, к которому я поехала бы без лишних разговоров!

— Не забудь запереть дверь на ключ, — весело отозвалась уже с лестничной площадки Ребекка.

Гости начали собираться в восемь. Дамы, будто стайка красивых птичек, в светлых платьях, все увешанные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Мужчины — словно хорошо ухоженные пингвины в смокингах. Питерс разносил в гостиной шампанское и коктейли. Анжела распорядилась убрать новогоднюю елку. Женщина из церкви, как и обещала, красиво расставила повсюду большие вазы с желтыми лилиями. Слуги обносили гостей перепелиными яйцами со специями. Серебряные подносы украшал фамильный герб. В центре комнаты стоял небольшой круглый столик, на котором красовалось блюдо со свежими фруктами и овощами.

К вящему удовольствию Анжелы, никто из гостей даже словом не обмолвился об Эдварде и танцовщице. По крайней мере она этого не слышала. Анжела ловко справлялась с ролью гостеприимной хозяйки. Знакомила между собой гостей, заводила непринужденные разговоры, делала комплименты женщинам, интересовалась у мужчин, как складывается охотничий сезон. На ней было изящное платье из черного атласа, на котором красиво смотрелись изумруды и жемчуг. Анжела умело вела вечер, строго следя за тем, чтобы никто из гостей не скучал и чтобы их бокалы регулярно наполнялись.

— Неплохой вечер, моя дорогая, — заметил лорд Ланкастер, когда она подошла к нему. — Прекрасная прелюдия к балу. Ничто так не поднимает настроения, как отменный ужин!

Анжела благодарно улыбнулась в ответ на эти похвалы. Остренькие черты ее лица на мгновение разгладились.

— Спасибо, Джон. Я тоже думаю, что все идет хорошо. К ужину позовут минут через пять. И знаешь, — тут она наклонилась к самому его уху, — слава Богу, что никто не поминает про… Ну ты догадываешься, что я имею в виду.

Ланкастер понимающе закивал:

— Действительно слава Богу. И вообще я уверен, что вся эта история скоро забудется. У людей короткая память.

— Да, ты прав, конечно… — Анжела совсем успокоилась. Скоро пресса обрушит на обывателей какой-нибудь новый скандал, и эта неприятная история с Эдвардом и той девушкой отойдет на второй план, а потом и вовсе быльем порастет.

В следующую минуту до нее донесся какой-то неясный шум из холла. Ей показалось, будто Питерс спорит с кем-то. Что такое? Голоса приближались и становились все громче. Гости уже начали оборачиваться, перестали разговаривать между собой и недоуменно переглядывались.

— Что это? Пойду разберусь, — прошипела Анжела и сделала было шаг к выходу из гостиной, но в этот миг дверь широко распахнулась и в комнату влетел маленький щуплый человечек.

Они едва не столкнулись с Анжелой. У него был болезненный вид, набрякшие мешки под глазами. Плащ, застегнутый на все пуговицы до самого горла, висел будто на вешалке. Жиденькие пряди темных волос неряшливо покрывали блестящую лысину на макушке. Маленькие глазки настороженно шныряли по гостиной.

Вслед за незваным гостем в комнату торопливо вошел весь красный от стыда Питерс. Он схватил было человека за руку и попытался вытолкнуть его из комнаты, но тот вырвался и рявкнул на дворецкого, словно бешеный терьер:

— Не прикасайся ко мне!

Заинтригованные и слегка обеспокоенные гости сгрудились вокруг.

— Что… что все это значит? — ледяным голосом проговорила Анжела.

— Прошу прощения, миледи… — стал было оправдываться Питерс, но маленький человечек перебил его и, выйдя вперед, пропищал удивительно тонким голоском:

— Это вы леди Венлейк? Мне нужна леди Венлейк!

Питерс жалко мямлил у него за спиной:

— Честное слово, миледи, я пытался… делал все, что было в моих силах!

— Мое имя Майк Уилсон! Я из нотариальной конторы «Лоусон, Мартин и Грант»! — звонко представился незнакомец.

У Анжелы сжалось сердце. Она поняла, что этот вульгарный тип явился сюда в связи с делом Эдварда и той злосчастной девчонки!

— Я представляю интересы мистера и миссис Хэндфорд, родителей мисс Трейси Хэндфорд, больше известной под именем Мариссы Монтклер из Нью-Йорка! — напыщенно объявил Майк Уилсон.

В комнате повисла зловещая тишина. Анжеле хотелось провалиться сквозь землю: «Такой позор! Господи, такой позор!»

— Мистер и миссис Хэндфорд, — продолжал тем временем незнакомец, словно не замечая того эффекта, который произвело его появление, — уполномочили нашу фирму найти и передать в их распоряжение состояние, оставшееся у их дочери Трейси Хэндфорд в Америке после ее кончины! Принимая во внимание малодоступность в настоящий момент сэра Эдварда, они поручили мне разыскать сначала вас, леди Венлейк. Мы искренне надеемся, что вы согласитесь помочь нам в этом деле!

Мэйвис и Берт Хэндфорд не собирались поднимать никакой шумихи, им просто не хотелось, чтобы их единственного ребенка похоронили под чужим именем. Но после того как во всех газетах промелькнуло сообщение о том, что это именно их Трейси погибла тогда на новогодней вечеринке у сэра Эдварда, их стала преследовать фирма «Лоусон, Мартин и Грант», представители которой вдруг объявили, что родители Мариссы подверглись «ущемлению своих законных прав» со стороны высших классов, но они, мол, не допустят, чтобы от родителей погибшей сокрыли то, что по закону принадлежало теперь им.

Берт и Мэйвис поначалу ничего не понимали в том, что им говорил Майк Уилсон, впервые нанеся им визит. Они не могли взять в толк, каких таких «прав» их собрались лишить, кто именно и за что.

— Ваша дочь сколотила приличные денежки, — заверял их Майк. — И они по праву принадлежат вам. Уверяю вас, этим людям, с которыми она общалась в последнее время, вроде сэра Эдварда и остальных, наплевать на то, что с ней случилось. Они хотят замять, замолчать это дело. Для них смерть вашей дочери — всего лишь неприятный инцидент. И одному только Богу известно, что может случиться с вашими деньгами, если вы не заявите на них свои права, и в самом скором времени.

Его маленькие глазки-бусины шныряли из стороны в сторону так быстро, что у Мэйвис едва не закружилась голова. Они с мужем были слишком придавлены горем, чтобы еще думать о каких-то деньгах.

— Будьте спокойны! — продолжил Майк, драматически всплеснув руками, хотя с ним никто пока не спорил. — Это еще тот аквариум! Столько акул развелось в нем, вы себе представить не можете! Я же хочу защитить вас и ваши интересы.

На его возбужденно подрагивавших коленях качалась дешевая картонная папка, на которой крупными буквами было выведено:

МАРИССА МОНТКЛЕР — ТРЕЙСИ ХЭНДФОРД.

— Что вы от нас хотите? — наконец спросил его Берт.

Майк вновь поднял руки, и на этот раз старикам бросились в глаза его обгрызенные до кожи ногти.

— Положитесь на меня. Я помогу вам в вашей беде. Не могу смотреть на такие вещи равнодушно, ничего не поделаешь. Я не допущу, чтобы двух честных и работящих родителей лишили их законных средств!

Мэйвис нервно теребила на пухлом пальце золотое обручальное кольцо. С каждой минутой ей все труднее было справляться со слезами. Никакие богатства в мире не могли компенсировать ей утрату единственной дочери. Деньги, какими бы большими они ни были, не волновали ее в данную минуту.

Берт опять сунул ноги в тапочки. Он понимал, что ему нечего и пробовать тягаться в разговоре с этим болтливым маленьким человечком, который тараторил без умолку с той самой минуты, как ворвался в их дом.

А Майк Уилсон все не утихал:

— Я позабочусь о том, чтобы к вам вернулись деньги Мариссы… то есть Трейси, в целости и сохранности. Я избавлю вас от кучи хлопот и переживаний. — Явно рисуясь, он выхватил из внутреннего кармана пиджака ручку с фальшивым золотым пером и раскрыл на коленях папку. — Но сначала вы должны рассказать мне…

— Постойте, вам-то что за выгода заниматься нами? — наконец смог ввернуть словечко Берт. Он, конечно, университетов не кончал, но жизненный опыт подсказывал ему, что просто так на этом свете ничего не делается.

Майк ничуть не смутился.

— Да это не важно… — махнул он рукой. — Я беру скромные комиссионные, вот и все. Итак, продолжим. Я отправлюсь в Америку, на месте выясню, оставила ли она завещание, и узнаю, где она держала деньги — в банке или в акциях. Затем я представлю ваше заявление и буду отстаивать его на том основании, что вы являетесь ее ближайшими родственниками. Нам предстоит много работы, но я заверяю вас, вам это не будет стоить ни одного пенни! — Тут он ханжески покачал головой и добавил: — Вы столько работали, столько копили, чтобы вырастить и воспитать… — он замялся, явно забыв имя погибшей, — вашу единственную дочь! Вы ведь платили за то, чтобы она брала уроки хореографии? А все эти бальные наряды, пуанты и так далее? Все это денег стоит. Поэтому я совершенно уверен, что она была бы только счастлива, если бы узнала, что ее деньги достались вам. Вот так!

По его возбужденно раскрасневшейся физиономии было видно, что эти деньги, хотя и чужие, не дают ему покоя. Компания «Лоусон, Мартин и Грант» была основана в тысяча девятьсот тридцатом году и поначалу имела весьма солидную репутацию, занимаясь поиском лиц, указанных в завещаниях, установлением личности наследников и юридическом оформлении всех необходимых документов. Однако после второй мировой войны фирма была перекуплена и быстро захирела. И ни Лоусон, ни Мартин, ни Грант больше не имели к ней никакого отношения. Майк Уилсон учился на адвоката, но не получил лицензию и пришел в контору в семидесятых годах. С тех пор он посвятил себя розыску наследников по завещаниям, гоняясь за ними по всему миру или внимательно просматривая газеты в поисках потенциальных клиентов. За свою работу он брал процент и, надо отдать ему должное, успеха добивался гораздо чаще, чем терпел неудачи.

Берт и Мэйвис внимательно слушали этого человека, который говорил и говорил, не давая ни себе, ни им вздохнуть свободно. Старикам все это не очень нравилось. Они любили свою дочь всем сердцем и гордились ею. Да, они часто подрабатывали и постоянно экономили, чтобы девочка ни в чем не нуждалась, но им это было не в тягость. Улыбка Трейси была залогом их счастья.

Тем временем Майк Уилсон продолжал их уговаривать:

— Я верну вам ваши деньги, но мне потребуется ваше содействие. Расскажите, что вам известно о том, как она жила последние два-три года? Кто ее окружал? Кто были ее друзья? Вы знаете, как можно связаться с сэром Эдвардом Венлейком или на первых порах хотя бы с леди Венлейк? Может, нам удастся взять с них какую-то сумму авансом… учитывая, что ваша дочь была так близка с сэром Эдвардом…

Сэр Эдвард лежал в своей просторной спальне, декорированной коричневым бархатом и атласом, будучи не в силах заснуть. У него в голове не укладывалось, что его Марисса… оказалась совсем не тем человеком, за которого себя выдавала. Что в действительности она была какой-то Трейси Хэндфорд из английского прибрежного Маргейта, где отдыхающие лондонцы грызут на пирсе карамель и щеголяют в смешных шляпах с шутливыми надписями вроде «ЦЕЛУЙ СЮДА!». Из Маргейта, все население которого составляют обыкновенные трудяги, изредка позволявшие себе провести денек у моря вместе со своими замарашками-детьми… Где от всех пахнет рыбой и дешевыми чипсами… Все это настолько резко контрастировало с тем образом детства Мариссы, который сложился в сознании Эдварда (не без ее помощи, кстати), что он, как ни старался, просто не мог примириться с этим вопиющим противоречием. Вплоть до вчерашнего дня, когда ему попалась на глаза та злосчастная заметка в газете, он был уверен, что его Марисса выросла в обстановке роскоши и комфорта, в родительском доме в Хьюстоне, где ее отец сколотил гигантское состояние на железнодорожном машиностроении. Но та газетная заметка разрушила все.

Сэр Эдвард чувствовал себя обманутым, ограбленным. Его лишили прекрасной сказки, которой он жил все последние месяцы, представляя Мариссу благородной юной хозяйкой Трамп-тауэр, а себя убеленным сединами рыцарем в сверкающих доспехах, который окружил девушку любовью и защищал от всех напастей внешнего мира… И ведь, подумать только, все это время она была совсем другим человеком!

Он с трудом поднялся с постели, запахнул на себе синий шелковый халат, на грудном кармане которого были вышиты инициалы «Э.В.», и босоногий отправился в гостиную, где налил себе большой стакан виски. Он стал излишне злоупотреблять выпивкой, но не имел сил отказаться от нее, ибо она дарила ему краткие мгновения утешения.

Так же тяжело он вернулся в спальню. Может быть, скоро удастся все-таки уснуть.

Но прошел час, а он все неподвижно смотрел в потолок, время от времени качая головой и тщетно пытаясь примирить в своем сознании два противоречивых образа — Мариссы и Трейси.

Ее акцент, несомненно, выдавал в ней жительницу Америки. А каков же был ее природный говор? Кокни[2]? Это ужасно, ужасно!.. Значит, все, абсолютно все, что ему было известно о ней, являлось нагромождением лжи? А деньги? Ведь если верить газетам, ее родители, Берт и Мэйвис Хэндфорд, не имели за душой ни гроша. Но ведь он был у Мариссы дома в Трамп-тауэр! И своими глазами видел роскошную обстановку, дорогие картины, шкафы, полные одежды от Шанель, Билла Бласса и Джорджио Армани! Открывал ее шкатулку с драгоценностями, в которой красовались вещицы от Картье, Тиффани и Ван Клифа! Как ей удалось собрать все это?.. Немыслимо! Немыслимо… если только она не была очень дорогой проституткой…

Сэру Эдварду на миг стало плохо. Сердце сжало будто тисками. Он зажмурился. Это была страшная догадка… Не исключено, что среди ее любовников попадались и какие-нибудь арабские нефтяные магнаты…

И все же он сомневался, ибо хорошо помнил: для проститутки ей явно не хватало опыта. И потом, почему она не требовала с него денег, если в действительности являлась всего лишь «девочкой по вызову»? Он вернулся мыслями к благотворительной вечеринке, на которой познакомился с Мариссой Монтклер. Их свела жена одного брокера с Уолл-стрит, которого знал сэр Эдвард. Уже через три дня они легли в постель. Потому что он влюбился в нее с первого взгляда! Влюбился! И считал, что она отвечает ему взаимностью… Их желание было обоюдным, и он знал, что это надолго, потому что Мариссе не нужны были его деньги. Именно осознание этого наполняло его сердце счастьем. Она интересовалась его делами, сочувствовала, если у него что-то не получалось, и, напротив, радовалась вместе с ним, когда ему удавалось заключить выгодную сделку. Он даже жениться на ней думал… Вот черт!

Но то была Марисса Монтклер. А кто такая Трейси Хэндфорд и что ей было от него нужно?

Что она пыталась сказать ему за несколько минут до своей гибели? Теперь он каждый день ломал над этим голову, стараясь вспомнить хоть что-нибудь. Иной раз казалось, что разгадка близка, но в следующее мгновение он отвлекался, мысль ускользала, и затем приходилось начинать заново. Что же она сказала тогда?

Вдруг его будто ударило током. Шпион! Точно! Вот почему она погибла! Это слово пронеслось у него в мозгу, словно молния. Она ему сказала что-то про шпиона… Но что?

Почему он не слушал? Почему отмахнулся от нее? Почему не обратил внимания на ее слова? Зачем он столько пил в тот вечер, кто его просил? Угрызения совести и боль утраты слились воедино. Он содрогался, когда думал о том, что если бы он тогда не напился, она, может быть, была все еще жива… Марисса Монтклер, о которой он знал так мало… И Трейси Хэндфорд, о которой он не знал ничего.

Анжела Венлейк почти силком вытолкнула Майка Уилсона из гостиной, подальше от любопытствующих гостей. Велев Питерсу подать еще шампанского и тем самым отодвинуть начало ужина еще минут на десять, она торопливо увлекла незнакомца в библиотеку.

Майк шел, однако при этом не переставал тараторить. Он был словно механическая игрушка, которая не могла остановиться, пока у нее не кончится завод.

— Я не побеспокоил бы вас, леди Венлейк, если бы сэр Эдвард находился сейчас в Англии. Ведь он близко знал Трейси Хэндфорд и, конечно, был в курсе ее финансовых дел. Убитые горем родители просили меня во что бы то ни стало…

Анжела всплеснула руками:

— Ах, прошу вас, замолчите хотя бы на минуту! — В глазах ее сверкал гнев. — Вы наконец дадите мне сказать или нет?! Во-первых, вы не имели никакого права врываться в этом дом, когда…

— Помилуйте, леди Венлейк, но что же мне оставалось делать? Я должен был с чего-то начинать свои поиски, вы согласны? А поскольку ваш муж находится за границей, поскольку дело это срочное и ее родители…

— Мой бывший муж, не забывайте! — нетерпеливо перебила его Анжела.

— Хорошо, пусть будет бывший, я не спорю. Но вы поймите, что родители несчастной девушки очень нуждаются в настоящий момент… Разве им недостаточно тех страданий, что обрушились на них с известием о гибели единственного ребенка? Уверяю вас, они вовсе не жадные люди. И тем не менее я обязан отстоять их законные — подчеркиваю: законные! — права!

— Я не имею к этому никакого отношения, — горячо возразила Анжела. — Я не знаю и знать не желаю всего этого!

Майк Уилсон как будто очень обиделся на эти слова и понизил голос до шепота.

— По-моему, это не совсем красиво, леди Венлейк. Поставьте себя на их место.

— Прежде всего я не нанимала бы вас в помощники! — сказала она, как отрезала.

— То есть? — протянул он еще более обиженно. — Что вы хотите этим сказать? Ведь я всего лишь делаю свою работу. Родители погибшей хотят вернуть ее деньги, и это их право. Они растили ее, воспитывали, заботились о ней! Они вложили в нее свой труд, когда она была маленькая! — Майк Уилсон перевел дух и, быстро, но внимательно оглядев заставленную книжными стеллажами библиотеку, проговорил: — А неплохая комнатенка!..

Щеки Анжелы Венлейк вспыхнули от возмущения. Она решительным шагом подошла к резному камину и нажала на кнопку звонка, расположенную над ним на стене.

— Вы покинете этот дом, и немедленно! — жестко приказала она. — Вы не имели никакого права переступать его порог. Далее. Я развелась с сэром Эдвардом одиннадцать лет назад и поэтому давно уже не несу ответственности за его поступки!

Майк ожесточенно потер руки.

— Но вы по крайней мере могли бы ввести сэра Эдварда в курс дела? Мне придется связаться с ним непосредственно, для чего я вылетаю в Нью-Йорк, однако вас не затруднит предупредить его о моем визите? И еще… В Америке такая сложная юридическая процедура, с которой предстоит немало повозиться, что займет время… Пока мы оценим состояние Трейси Хэндфорд, пока то да се… Словом, не согласились бы вы или сэр Эдвард выдать родителям несчастной девушки определенную сумму… э-э… авансом?

— Мне больше нечего сказать вам, — сухо заявила Анжела Венлейк и направилась к выходу из комнаты. В эту минуту дверь открылась и на пороге возник дворецкий, вызванный ее звонком. — Проводите этого господина, Питерс. И объявляйте ужин.

Майк Уилсон хотел было что-то возразить, но Анжела и слушать его не стала. Еле сдерживая ярость, она вышла из библиотеки.

«Эдвард мне за это ответит! — мстительно думала она, кусая губы. — Как он посмел навлечь на нашу семью такой позор? А Дженни… Она прилетит домой завтра же! И вообще, чем раньше нам удастся окончательно отмежеваться от этого скандала, тем лучше…»

Ребекка была в ванной, когда услышала трель дверного звонка, громкую и настойчивую. Чертыхнувшись, она завернулась в огромное махровое полотенце, выбежала в прихожую и для начала заглянула в дверной глазок, чтобы посмотреть, кто пришел. Через полминуты она уже впустила на порог молодого сержанта полиции, того самого, который откликнулся на ее вызов, когда их с Карен квартиру взломали.

— Виноват, что побеспокоил так некстати… — извинился он, глядя на то, как с хозяйки стекает на коврик вода.

— Ничего, ничего… — Ребекка запахнулась в полотенце плотнее и проводила сержанта в гостиную. — Неужели поймали взломщика?

— Нет, и, боюсь, теперь это уже трудно будет сделать. Он не оставил четких отпечатков пальцев, на которые мы могли бы ориентироваться. Если бы он взял у вас драгоценности или какие-нибудь ценные вещицы, тогда другое дело. Мы смогли бы, пожалуй, проследить за ними и в конце концов выйти на него. Но увы!..

— Понимаю… Хорошие новости. Это все?

— Нет, мэм. Мы связались с детективом О'Харой и передали ему ваши соображения относительного того, что взломщик охотился за теми фотографиями, которые вы делали в тот печальный вечер на квартире сэра Эдварда. — Он вынул из кармана миниатюрный блокнот и быстро пролистал несколько страниц. — Ага, вот. — Нахмурившись, он стал быстро читать.

— Так, и какова же была его реакция? — уже предчувствуя недоброе, спросила Ребекка.

Сержант ознакомился со своими записями, спрятал блокнот и поднял глаза на ее голые плечи и руки.

— Детектив О'Хара сказал, что у него нет оснований связывать между собой взлом вашей квартиры и то, что произошло тогда у сэра Эдварда на новогодней вечеринке, так как у них есть свидетели — очевидцы, которые официально заявили, что гибель Мариссы Монтклер стала результатом несчастного случая. Так что, боюсь, вы ошиблись, мисс Кендал. Эти два события действительно никак не связаны.

Ребекка покачала головой.

— Не верю, — проговорила она спокойно. — Почему грабитель ничего у меня не взял?

Сержант пожал плечами:

— Не знаю.

— Бессмыслица какая-то! Повторяю, гибель Мариссы не являлась следствием несчастного случая. Точно так же, как взлом моей квартиры нельзя назвать случайностью.

Он сделал шаг к двери.

— К сожалению, мне больше нечего добавить, мисс. Простите. Со своей стороны могу лишь обещать, что если мы поймаем молодчика, то, разумеется, дадим вам знать.

— И на том спасибо.

— Мне очень жаль, — сказал он и виновато улыбнулся. — Но без новых улик мы не можем продолжать расследование.

— Я не сомневаюсь, что мне удастся разыскать эти улики, только на это уйдет драгоценное время.

Она открыла перед ним дверь.

Поблагодарив ее, он ушел, застучав каблуками по бетонным ступенькам лестницы. Заперев за ним дверь, Ребекка вернулась в ванную и включила воду погорячее. В ту минуту она преисполнилась решимости до конца разобраться в этой запутанной истории.

Глава 5

Название компании было выбито на медной плашке перед входом: «ДЕ ВЕРЕ». А ниже, более мелкими буквами, значилось: «Обслуживание приемов, свадеб, банкетов».

Ребекка толкнула выкрашенную глянцевой темно-синей и белой краской дверь и оказалась в элегантном офисе, обставленном как вестибюль роскошного отеля. Серые стены и ковры, тумбы с розовыми и белыми цветами… В оформлении чувствовались тонкий вкус и женская рука. Выставочные, ярко подсвеченные изнутри буфеты ломились от образцов столового серебра и фарфора. Здесь был большой выбор подсвечников и огромный ассортимент искрящихся хрустальных бокалов различных форм и размеров.

«Так вот, значит, куда обращается сэр Эдвард всякий раз, когда хочет устроить у себя званый вечер!» — подумала Ребекка и зябко повела плечами, представив на минутку, во сколько все это ему обходится.

Надменного вида молодой человек, сидевший за антикварным, отделанным позолотой столом, на секунду поднял глаза, скользнул по новой посетительнице мимолетным взглядом и тут же вернулся к своему телефонному разговору. Губы Ребекки тронула легкая улыбка. Она понимала, что в своих темных брюках и теплой кожаной куртке, с фотокамерой на плече весьма мало походила на будущую хозяйку богатого званого приема.

Присев на маленький золоченый серый стульчик возле такого же золоченого журнального столика, она подвинула к себе две красиво оформленные кожаные папки, на одной из которых было вытеснено слово «МЕНЮ», а на другой — «ВИНА». Глаза ее широко раскрылись, когда она пробежала взглядом «Предлагаемое меню для неформального обеда на восемь персон»: фаршированный перепел, омар, приготовленный в шампанском и подающийся с жирной печенкой и артишоками во фруктовом желе, мороженое с корицей и горьким шоколадом и, наконец, вишневый компот. Ребекка сглотнула слюнки, искренне пожалев о том, что сегодня ее завтрак состоял из одного кофе.

Наконец молодой человек закончил говорить по телефону и обратил на нее вопросительный взгляд.

— Чем могу служить, мадам? — спросил он вежливо, но вместе с тем тоном, дающим понять, что скорее всего он ничем ей не сможет помочь.

Ребекка решила обойтись без предисловий:

— Насколько мне известно, ваша фирма обслуживала новогодний прием в доме у сэра Эдварда Венлейка.

Молодой человек откинулся на спинку стула, и взгляд его мгновенно стал почти враждебным.

— Это вам сэр Эдвард сказал?

— Нет, просто я видела около его дома ваши фургоны, когда входила, — объяснила Ребекка. — Я была на вечере. Фотографировала.

— Понимаю, — ответил молодой человек, хотя было видно, что пока он еще ничего не понимал.

— Не беспокойтесь, никто из гостей не отравился, — весело проговорила Ребекка, доставая из сумки большой коричневый конверт с красной надписью «НЕ СГИБАТЬ». — Я просто хотела узнать, не является ли человек, изображенный здесь, одним из ваших официантов?

С этими словами она положила на стол снимок.

— Все наши люди, обслуживавшие тот вечер, уже давали показания в полиции, — сурово ответил молодой человек, даже не взглянув на фотографию.

— Нисколько не сомневаюсь, но меня интересует другое: состоит этот человек в штате вашей фирмы или нет? Вот сравните, он одет не совсем так, как другие ваши официанты. — Ребекка вынула из конверта еще один снимок, на этот раз цветной, на котором был запечатлен официант, подающий сэру Эдварду бокал с шампанским. Ребекка положила фотографию рядом с первой. — Видите, у ваших людей на нагрудном кармане темно-синим вышита монограмма фирмы «ДВ». — Она ткнула пальцем в официанта на втором снимке. — А у этого, — она вернулась к первой фотографии, — весь перед куртки белый. И воротничок немного другой.

Молодой человек наконец соизволил опустить глаза на фотографии и, внимательным взглядом сравнил их.

— Этот официант явно не из числа нашего персонала. И таких пиджаков у нас нет, — проговорил он. — Кто это?

— Вот это-то я как раз и хочу выяснить. Послушайте, вы абсолютно уверены в том, что это не ваш официант? Ведь когда у вас много заказов и своих людей не хватает, вы наверняка обращаетесь за помощью в агентства по предоставлению персонала, не так ли? Может быть, этого человека вам прислали из агентства, а раньше вы просто никогда не пользовались его услугами?

Молодой человек отрицательно покачал головой:

— Мы никогда не прибегаем к услугам подобных агентств. Все официанты и официантки являются штатными сотрудниками нашей фирмы, и каждого мы знаем лично. Иначе и быть не может. Чтобы мы — да вдруг направили в частный дом совершенно чужого, незнакомого нам человека? Нет, мадам, мы слишком дорожим нашей репутацией.

Ребекка понимающе кивнула:

— Ясно.

— Зачем вам понадобилось выяснять личность этого человека?

— Кто-то позволил ему беспрепятственно проникнуть на тот вечер в дом сэра Эдварда. Я убеждена в том, что именно этот человек вытолкнул Мариссу Монтклер из окна.

Молодой человек был шокирован этими словами.

— Увы, ничем не могу быть вам полезен. Мы не знаем этого человека.

Скотт, дворецкий, строго и серьезно взглянул на Ребекку. Он вспомнил ее по тому вечеру.

— Сэра Эдварда нет дома, мадам.

— Он на работе?

Штаб-квартира треста «Толлемах» также располагалась на Парк-авеню, но несколько дальше по Сорок девятой улице, в новом небоскребе из стекла и хрома, рядом со зданием «Юнион карбид». Ребекка однажды была там и снимала сэра Эдварда. Он позировал за своим рабочим столом розового дерева в просторном, салатового цвета кабинете, окна которого, тянувшиеся от пола до потолка, выходили на здание компании «Пан-Американ». Всем своим видом он буквально излучал энергию большой власти. «Вот человек, — думала тогда Ребекка, устанавливая штатив для фотокамеры, — который располагает пятнадцатью миллиардами «живых» долларов. Он вправе принимать решения о покупке фабрики по производству шоколада или авиакомпании, сети отелей или химического завода». Про него ходило много разных слухов. Рассказывали, например, что он способен просмотреть лист из счетной ведомости за то время, которое потребуется большинству людей только для того, чтобы просто перевернуть страницу. Говорили, что он гений бизнеса. Что он почти всегда полагается на свой инстинкт, чутье, которое не только никогда его не подводило, но и обеспечило стабильный рост и возвышение компании и завоевало ему мировую репутацию финансового мага и кудесника. Тридцать шесть лет назад он основал свой трест, и уже вскоре чистая ежегодная прибыль его составляла тридцать семь миллионов долларов. А ныне порядка ста сорока шести миллионов.

— Совершенно верно, мадам, — ответил Скотт. — Он будет дома позже.

В эту минуту в холл вышла молодая женщина с мягкими белокурыми волосами и голубыми глазами с поволокой. Она была одета, как типичная англичанка. Синяя юбка со складками, кашемировая шерстяная кофта на пуговицах и простая белая блузка. «Похожа на взрослую школьницу», — решила Ребекка.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — приветливо улыбнувшись, сказала она. — Я Дженни Венлейк.

Ребекка тоже улыбнулась. Только сейчас ей бросилось в глаза явное сходство между этой девушкой и сэром Эдвардом.

— Я так и подумала. У вас отцовские глаза. Меня зовут Ребекка Кендал. — Они обменялись рукопожатием. У Дженни оно было вялым, что, по мнению Ребекки, говорило о бесхарактерности. — Я хотела показать вашему отцу кое-какие фотографии.

— Может быть, вы подождете в доме? Он скоро должен вернуться.

Дженни проводила Ребекку в гостиную. «Немного краски на мордашку, и она превратилась бы в настоящую красавицу», — подумала Ребекка.

— Не хотите ли чаю?

— Кофе, если можно.

Ребекка оказалась в залитой солнцем гостиной. Сегодня она выглядела гораздо приветливее, чем в тот вечер. Дженни рассмеялась:

— Ах да, конечно! Все время забываю, что американцы предпочитают кофе. Два кофе, Скотт, и бисквиты.

— Хорошо, мисс Дженни.

Ребекка отметила про себя ту непринужденную легкость, с которой Дженни отдала распоряжение. Девушка явно привыкла обходиться с помощью прислуги.

Они сели около камина, в котором горели яблоневые дрова. Дженни заговорила первая:

— А что это за фотографии, которые вы хотели показать папе?

Ребекка колебалась с ответом. Знает ли Дженни Венлейк о том, что случилось здесь в новогодний вечер? Слышала ли она, как погибла Марисса Монтклер? У нее такой юный голос и такая невинная улыбка… Трудно было поверить, что она дочь своего отца. Хотя с другой стороны… Ребекка вспомнила, что Дженни и ее брат воспитывались матерью в Англии.

«То-то она какая-то неземная…»

— Все в порядке, — сказала Дженни, словно угадав мысли Ребекки. — Я в курсе всего. Папа рассказал мне. Я специально прилетела из Англии, чтобы побыть с ним в это трудное для него время.

Удовлетворившись этим объяснением, Ребекка вынула из своей вместительной сумки фирменный конверт «Кодак».

— Вот кое-какие снимки, которые я сделала здесь в тот вечер, — пояснила она. — Я хотела спросить вашего отца, знает ли он одного человека, изображенного на них.

С этими словами она выложила на низенький раздвижной столик, заваленный книгами и журналами, интересовавшую ее фотографию. Дженни взяла ее и внимательно рассмотрела.

— Насколько я понимаю, это кто-то из обслуживающего персонала. Официант? Нет? — Она вопросительно посмотрела на гостью.

— Верно, но представители фирмы, услугами которой воспользовался ваш отец в тот вечер, утверждают, что не знают этого человека.

Дженни задумчиво пожевала нижнюю губу, совсем как ребенок.

— Вы думаете, — осторожно спросила она, — что он имеет какое-то отношение к тому несчастному случаю?

— Я думаю, что никакого несчастного случая не было, — сдержанно проговорила Ребекка. — Тут речь идет об убийстве. И что-то подсказывает мне: этот человек, выдававший себя за безобидного официанта, как раз и является убийцей Мариссы.

Дженни побледнела как полотно. Глаза ее широко раскрылись. В комнате воцарилось напряженное молчание, нарушаемое лишь легким потрескиванием дров в камине.

— Нет-нет, что вы?! Этого не может быть! Папа сказал, это был несчастный случай! — проговорила наконец потрясенная девушка.

«Ну чистый ребенок! — мысленно подивилась Ребекка. — Мама сказала… Папа сказал…»

— Это — расхожее мнение, — согласилась она. — Но я тоже была на приеме, не забывайте. За несколько минут до того, как Марисса выпала из окна, она была чем-то очень напугана, пыталась поделиться этим, но на нее никто не обратил внимания. — Ребекка сделала короткую паузу и затем добавила: — А спустя минуту она уже была мертва.

Дженни поднесла руку к губам. На пальце сверкнуло кольцо с такой же печаткой, как и у сэра Эдварда, только меньше. В глазах девушки отразился ужас.

— Боже!.. А папа знает об этом?

В эту минуту в комнате появился Скотт. Он принес серебряный поднос с кофейным набором и маленькими вазочками со сливками и сахаром.

— Скотт, — подняла на него глаза Дженни, — вы знаете этого человека? Он был здесь на новогоднем вечере, но представители фирмы, обслуживавшей праздник, сказали, что никогда его не видели. Может быть, папа воспользовался дополнительно услугами еще кого-то в ту ночь?

Скотт внимательно изучил снимок.

— Нет, мисс Дженни. Сэр Эдвард никуда не обращался. Весь персонал был из фирмы «Де Вере».

— Хорошо, Скотт, спасибо, — мягко проговорила Дженни. — Мы спросим папу.

Когда они вновь остались в комнате одни, Дженни выразила желание посмотреть все фотографии, которые были в конверте «Кодак». Ребекке бросилось в глаза, что девушка с пристрастием рассматривала те снимки, на которых была изображена Марисса. Погибшая явно вызвала у нее повышенный интерес.

«Наверное, она пытается понять, что именно подтолкнуло к ней ее отца. Природу его страсти».

— Значит, по-вашему, это был не несчастный случай? — наконец сказала Дженни. — Судя по фотографиям, тут царила самая обычная, праздничная атмосфера. Веселые, улыбающиеся лица… И еще. Простите за нескромный вопрос, но как вышло, что вы все это снимали? Насколько мне известно, папа неохотно приглашает представителей прессы.

Ребекка быстро объяснила ей, в чем дело, а затем перешла к рассказу о взломе своей квартиры.

— Теперь, когда я также оказалась вовлеченной в эту историю против моей воли, мой долг докопаться до истины, — подытожила она. — Самое удивительное, что с каждым днем это дело становится все более загадочным. Только вчера мы узнали из газет, что настоящее имя Мариссы, оказывается, Трейси Хэндфорд и что она была англичанкой, хотя все здесь принимали ее за американку. Воображаю, какое потрясение испытал при этом известии ваш отец. А сегодня фирма, обслуживавшая вечер, отмежевалась от этого субъекта. Все эти факты еще больше укрепили меня во мнении, что он убийца.

Дженни нервно теребила на пальце печатку. Она надолго погрузилась в задумчивое молчание. И Ребекка, допивая кофе, решила сменить тему разговора до прихода сэра Эдварда. Дочь явно была безраздельно предана отцу и вряд ли согласилась бы обсуждать сэра Эдварда в его отсутствие.

— Надолго прилетели сюда? — приветливо улыбнувшись, спросила Ребекка. — Часто вообще бываете в Нью-Йорке?

Дженни облегченно вздохнула и начала увлеченно рассказывать о своих поездках в Америку.

— Я бы хотела пожить здесь какое-то время, — призналась она в конце. — Но мама и слышать об этом не желает. Она боится, что я тут совсем не встречу женихов.

Ребекка рассмеялась:

— А когда я уезжала в Нью-Йорк, моя мама, напротив, боялась, что у меня здесь от женихов отбоя не будет. Она не хотела, чтобы я сразу же выскочила замуж, не подумав о карьере и не узнав толком жизни.

— Правда? — На лице Дженни отразилось неподдельное удивление. — А моя мама ждет не дождется, когда же я наконец выйду замуж… при условии, конечно, что кандидатура жениха получит ее одобрение.

— Чем вы занимаетесь?

— Я работаю воспитательницей в детском саду при частной женской гимназии в Лондоне, — ответила Дженни. — Я люблю детей, и мне эта работа не в тягость. Но если честно, хотелось бы попробовать что-нибудь другое. Для разнообразия. Возможно, папе удастся пристроить меня в свой трест на какую-нибудь должность. Как вы считаете?

Ребекка всегда с неодобрением относилась к «блату», но от ответа на неудобный вопрос Дженни ее спас вернувшийся с работы сэр Эдвард, который быстрым шагом вошел в комнату. Ребекка тут же отметила про себя, как сильно он сдал за последние дни. Под глазами набрякли мешки, усталое лицо приобрело желтовато-серый оттенок. Он учтиво поприветствовал Ребекку, но от нее не укрылось, как дрожал его голос. Она поняла, что этому человеку сейчас очень и очень нелегко.

— Папа, как славно, что ты пришел так рано! — воскликнула Дженни и словно маленькая бросилась целовать отца.

Он потрепал ее по плечу, но тут же скользнул острым взглядом по комнате и чуть расслабился, лишь наткнувшись глазами на столик в углу, заставленный бутылками.

— Выпьете чего-нибудь, дорогая? — обратился он к Ребекке.

— Нет, благодарю.

— Ты, конечно, не будешь, Дженни? — заметил он, наполняя себе стакан.

Дженни с сомнением покосилась на виски.

— Нет, папа. Мне еще рано для этого.

Сэр Эдвард вернулся со стаканом к камину и тяжело опустился на стул.

— Простите… — начала Ребекка, — мне очень неловко беспокоить вас, но дело, на мой взгляд, важное.

Она потянулась к конверту «Кодак».

— А что такое? — спросил сэр Эдвард.

— Папа… — встревоженным голосом проговорила Дженни. — Вот Ребекка считает, что твою подругу Мариссу… ой, то есть Трейси… убили.

Выражение лица сэра Эдварда изменилось, и после небольшой паузы он сказал:

— Я так не считаю.

Однако Ребекка не заметила в его голосе искренней убежденности. И Дженни тоже.

— Но ты… ты не уверен, папа? — пораженно прошептала она.

— Меня не было в комнате, когда это произошло… Вы что-то собираетесь показать мне, дорогая? — почти раздраженно обратился он к Ребекке.

Та передала ему интересовавший ее снимок:

— Хотела спросить, знаете ли вы этого человека? Вы приглашали его на свой вечер в каком-нибудь качестве? В качестве официанта, например? И вообще вы его когда-нибудь прежде видели?

Сэр Эдвард качнул головой:

— Представления не имею, кто это такой. А что?

Ребекка вновь, в который уже раз, объяснила причину своих сомнений, закончив рассказом о том, как взломали ее квартиру.

— Убийца Мариссы знал, что я могла сфотографировать его. Поэтому-то он и влез ко мне домой в мое отсутствие, рассчитывая изъять пленку.

— Понимаю, — медленно проговорил сэр Эдвард, задумчиво барабаня пальцем по ноге.

Ребекка посмотрела ему прямо в глаза:

— Что говорила вам Марисса за минуту до своей гибели?

Он обратил на нее несчастный, исполненный боли взгляд:

— Не помню. Ничего не помню, только… только…

— Что?

— Я в последние дни много думал над этим и вот что решил… А не была ли она шпионкой?

Ребекка и Дженни потрясенно уставились на него.

— Шпионкой? — вскричала Дженни.

— Что вас навело на эту мысль? — гораздо спокойнее поинтересовалась Ребекка.

— Она мне говорила что-то про шпиона. То ли «здесь шпион», то ли… Ах, черт! Вылетело из головы! Да… дорого бы я дал за то, чтобы вспомнить, что она мне тогда сказала… — Сэр Эдвард залпом осушил стакан и вновь отправился к столику с бутылками.

— Шпионка, которая слишком много знала? Так, что ли? — сказала ему в спину Ребекка.

Дженни пораженно качала головой:

— Тогда почему все говорят, что это был несчастный случай? Даже в газетах написали, что она сама потеряла равновесие на скользком полу и выпала. И, по словам Ребекки, такого же мнения придерживаются и в полиции!

Ребекка утвердительно кивнула:

— Верно. Но тут явно что-то не сходится.

Сэр Эдвард вернулся к ним с новым стаканом. На лице его появилось неловкое смущение.

— Ну… в ту ночь всем распоряжался здесь Брайан Норрис. Я не мог. Я был в таком состоянии после того, как это стряслось… И вот Брайан решил, что для компании — ну вы понимаете, — будет лучше, если мы замнем скандал и представим все как трагическую гибель.

У Ребекки глаза полезли на лоб. Она с самого начала знала, какую игру поведет Брайан Норрис, но известие о том, что и сэр Эдвард принял в ней какое-то участие, просто ужаснуло ее.

— Но скандал уже есть! — проговорила она.

— Я знаю. Но подумайте, как все могло бы обернуться, если бы выяснилось, что ее убили или что она покончила с собой!

— А как же быть с убийцей? Позволить ему разгуливать на свободе только потому, что нам удобнее не замечать его? — с сарказмом спросила Ребекка.

— Что я могу? Без неопровержимых улик и доказательств того, что это было именно убийство, нет смысла строить догадки. Главное, что полицию удовлетворила версия о несчастном случае. По-моему, пусть все так и остается. — Допив виски, он тупо уставился в пустой стакан. — Мариссу уже не вернешь, не так ли?

Когда спустя несколько минут Ребекка покидала эту злосчастную квартиру, ее вдруг осенило. Почему полиция не отнеслась к ней серьезно? Почему они отказались принять ее гипотезу в качестве версии? А потому, что кто-то подкупил полицейских, чтобы они свернули расследование. И этим «кто-то» был либо Брайан Норрис, либо сэр Эдвард собственной персоной.

Стирлинг хитровато взглянул на Ребекку поверх бокала с красным вином.

— Ну, и как продвигается ваше расследование, мистер Шерлок Холмс? — поинтересовался он с улыбкой.

Ребекка фыркнула, с удовольствием вытянувшись на обтянутой бежевой замшей софе, стоявшей посреди комнаты. Свет, затененный охровыми абажурами, отбрасывал на ее волосы и зеленый свитер чудесные блики. Не удержавшись, Стирлинг наклонился и нежно поцеловал ее в полураскрытые губы. Никогда еще Ребекка не казалась ему такой желанной.

— Я должна докопаться до истины, — сказала она. — Сэр Эдвард ищет легких путей и потому вцепился в версию о несчастном случае. Но я не из таких.

— Ты, конечно, права, — согласился Стирлинг. — Однако я все-таки очень хотел бы, чтобы ты пожила у меня. По крайней мере какое-то время.

Она приложила к его губам свой тонкий наманикюренный пальчик с розовым красивым ноготком.

— Ты прекрасно знаешь, что я не поддамся на твои уговоры, — тихо проговорила Ребекка. — С какой стати я должна спасаться бегством из собственной квартиры? Прятаться где-то? Я свободная, независимая женщина, которая вполне может о себе позаботиться.

Стирлинг улыбнулся:

— Тем хуже для меня. — Он вновь поцеловал ее и ласково коснулся рукой ее мягких длинных волос.

Чувственно прикрыв глаза, Ребекка развела ноги, устроилась на софе поудобнее и обвила руками шею Стирлинга.

— Но ты можешь убедить меня кое в чем другом, милый, — с улыбкой прошептала она.

— В чем же?

— Я, пожалуй, могла бы задержаться у тебя сегодня.

Вместо ответа он крепко обнял ее и вновь поцеловал. Она перекатилась и оказалась на нем. Их ноги тесно переплелись.

— Теперь не убежишь, — с улыбкой заметил он. — Ты моя пленница и будешь делать все, что я тебе прикажу.

Ребекка перестала опираться руками о софу и легла на него всем телом.

— Ну и превосходно, — промурлыкала она. — Мне это как раз подходит. Только ты сам все сделай, а я устала…

Тихо рассмеявшись, он перекатился на софе, не отпуская ее и увлекая за собой.

— А что мне сегодня разрешается?

— Все, что хочешь… — мечтательно отозвалась Ребекка.

Стирлинг стал неспешно раздевать ее, открыв сначала кремовые плечи, затем красивые груди с розовыми сосками… Снимая с нее одежду предмет за предметом, он медленно покрывал постепенно обнажавшееся тело поцелуями. Мало-помалу Ребекка и сама завелась. Отвечая на его легкие ласки, она запустела руки в его густые вьющиеся волосы.

— Я хочу тебя, — прошептала она томно.

Наконец он раздел ее до конца и быстро разоблачился сам. Абажуры отбрасывали на их нагие тела мягкие, теплые блики янтарного цвета. Они неторопливо ласкали друг друга, продлевая прелюдию, но уже чувствуя разгоравшийся между ними огонь страсти. Затем Стирлинг возлег на нее сверху.

— Боже, как я тебя люблю!.. — хрипло сказал он.

— Стирлинг, — отозвалась она, окатив его исполненным нежности взглядом своих темных глаз. — О, Стирлинг, я тебя тоже люблю…

Она притянула его к себе за шею в ту минуту, когда он вошел в нее. Они прижались друг к другу так тесно, что, казалось, умерли бы, если бы кто-нибудь их сейчас разлучил. Движения их, поначалу неторопливые и размеренные, все ускорялись, становясь все более резкими и настойчивыми. И наконец он ворвался огненным вихрем в самую ее душу и остался там, когда вместе с его последним толчком она кончила, бессвязно выкрикивая его имя снова и снова…

Над Манхэттеном еще не рассвело, когда сэр Эдвард отправился на работу. С тех самых пор, как «это» случилось (он старался не думать, что именно, чтобы не мучить свое и без того истерзанное сердце), он каждое утро уходил на работу ни свет ни заря, стремясь найти в этом свое единственное спасение от помешательства. На протяжении всей жизни любимая работа была той отдушиной, которая помогала ему преодолеть различные невзгоды и трудности, перенести психологические потрясения, каковых у него хватало. На работе он пережил и развод, и разлуку с детьми, и даже ностальгию, которая мучила его в первые годы после того, как десять лет назад, во время печально известной «черной зимы» (лейбористское правительство тогда ввергло страну в пучину тяжелого экономического кризиса), он вынужден был перевести дела своего треста «Толлемах» из Англии в Нью-Йорк. Но он до сих пор скучал по зеленой английской весне, когда деревья покрываются нежными почками, когда звенят мокрые от росы колокольчики и появляются желтые огоньки первоцвета.

Харвей ждал его на тротуаре перед «линкольном». Быстро и настороженно оглянувшись по сторонам и не заметив в серой тени раннего утра ни злосчастных репортеров, ни вездесущих фотокорреспондентов, сэр Эдвард торопливо сел в машину. Через несколько секунд покрышки взвизгнули на асфальте, и «линкольн» влился в уже оживленное дорожное движение на Парк-авеню.

Впереди был целый день, наполненный совещаниями и деловыми встречами. Глядя в окно на унылые улицы, которые начинали постепенно заполняться спешащими на работу прохожими, сэр Эдвард пытался сосредоточиться на работе. Сегодня или в ближайшее время ему предстояло принять несколько важных решений. Во-первых, «Фалькон машин тулс», одна из семнадцати промышленных компаний, которыми трест владел в Соединенных Штатах, несла крупные убытки. Во-вторых, необходимо было расширить производство на «Форевер Бэттериз инк.». В-третьих, «Коронет семент» страдала от недостаточных капиталовложений, что также требовало компетентного вмешательства… А Марисса лежала мертвая под окнами его квартиры.

Здание треста еще пустовало, когда сэр Эдвард появился в нем. Лишь охранники поприветствовали его, как только он быстро зашел в кабину служебного лифта и нажал кнопку с цифрой «10». Поднявшись наверх и выйдя в коридор, сэр Эдвард так же торопливо двинулся к себе в кабинет. Элсбет, его секретарь, еще не пришла, поэтому он сам захватил по дороге с ее стола кипу бумаг, намереваясь в спокойной обстановке без помех ознакомиться с ними.

Сев за свой рабочий стол, он принялся за документы. Сначала шел отчет строительного филиала треста, потом аудиторская оценка одного химического завода из Огайо, затем план возведения нового автозавода около Филадельфии, наконец, финансовые прогнозы и выкладки, предполагаемый уровень роста и продаж… И милое, милое, милое лицо Мариссы в те минуты, когда они занимались любовью.

Глухо застонав, он порывисто вышел из-за стола и направился к бару, находившемуся в углу кабинета. Вынув бутылку виски, которую держал для посетителей, сэр Эдвард плеснул себе немного в высокий стакан и залпом осушил его, не сводя глаз с двери. Затем сверился со своими часами. Восемь ноль-ноль. Он понял, что превращается в алкоголика. И ничего не может с этим поделать. Выпивка помогала ему в эти дни выжить. Марисса… Беззвучно повторяя ее имя снова и снова, он вернулся к столу и тяжело опустился в свое кресло.

Сэр Эдвард молча уставился в одну точку невидящим взглядом. Наконец виски согрело кровь, чуть затуманило сознание, и ему стало немного легче.

Когда на работу пришла Элсбет, она первым делом заглянула к сэру Эдварду и увидела, что он строгим голосом наговаривает деловые письма на диктофон. К этой минуте он уже немало сделал, и Элсбет заметила своей помощнице, что сегодня их босс выглядит, пожалуй, получше и держится молодцом. А ровно в десять часов он вошел в зал заседаний и, как всегда, учтиво поприветствовал собравшийся там совет директоров в составе девяти человек, а также всех их заместителей и восемь других высокопоставленных сотрудников треста. Ему отвечали столь же тепло и вежливо. Он всегда был «популярным боссом», но теперь к их искреннему дружескому расположению примешивалось еще и любопытство. Им было интересно знать, что чувствует человек, оказавшийся вдруг в самом эпицентре грандиозного скандала.

— Итак, начнем? — предложил сэр Эдвард, заняв свое привычное место во главе длинного полированного конференц-стола.

Брайан Норрис, всегда сидевший от него по правую руку, излучал сегодня редкое довольство собой и самоуверенность. Ему казалось, что он окончательно разобрался с очень неприятным инцидентом, грозившим обернуться для компании большими проблемами, со свойственным ему хладнокровием. Уберег от позора деловую и человеческую репутацию своего босса. Да, как ни крути, а сэр Эдвард благодаря ему вышел из этой щекотливой ситуации с достоинством. Версия о трагической гибели — вот где крылась причина успеха. Особенно приятно Норрису было сознавать, что вся эта история не отразилась на курсе акций треста «Толлемах». На следующий день после происшедшего, когда газеты вышли с первыми крикливыми заголовками, он упал на несколько пунктов, но затем вновь поднялся и стабилизировался. Брайан считал, что худшее позади.

Теперь же все внимание Брайана было отдано работе, и он буравил взглядом лежавшую перед ним повестку дня. Он прошел в бизнесе слишком долгий путь и не собирался сдавать своих позиций. В конце концов он еще не достиг своей заветной цели: стать очень богатым и очень влиятельным и, возможно, преемником Эдварда на посту босса.

— Мистер президент, — проговорил он, когда совещание подошло к концу и сэр Эдвард попросил задавать вопросы, — директора поручили мне узнать у вас, какие очередные активы в виде новых компаний мы с вами намерены приобрести?

— Пока никаких.

Брайан удивленно вздернул брови:

— То есть как это никаких?

— Очень просто, никаких, — ровным голосом ответил сэр Эдвард. — Наш бизнес зиждется на скупке чужих компаний, но сейчас у нас неблагоприятный момент. После «черного понедельника» в прошлом месяце ситуация, на мой взгляд, изменилась кардинальным образом. Цены взлетели до поднебесных высот. Компании банкротятся одна за другой повсюду, и на сегодняшний день мы имеем жуткий, разрушительный эффект домино. Наша задача заключается в том, чтобы сохранить то, что есть, и по возможности добиваться прибыли как здесь, так и в Соединенном Королевстве.

— Не могу согласиться, — упорствовал Брайан, и сэр Эдвард заметил, что несколько директоров в знак одобрения закивали. — Мы сделали себе имя на стабильном росте курса наших акций за счет скупки новых компаний. Я не спорю, нам не всегда улыбалась удача, но все-таки большинство членов треста расцветают под нашим крылом и начинают приносить хорошую прибыль.

— Верно, но скупка ради скупки — это не выход! — раздраженно бросил ему сэр Эдвард.

Совещание было закончено, однако его участники постановили собраться сегодня еще раз. Сэр Эдвард, мрачный как туча, быстро вернулся к себе в кабинет. Какого черта Брайану нужно? Он же знал главный принцип треста: «Не уверен — не обгоняй!» И тем не менее бросил президенту вызов открыто — при всех. Мало того: кое-кто с ним, похоже, был согласен. Неужели Брайан заметил трещину в доспехах своего босса и решил попытаться втиснуть туда копье? Да уж… Честолюбие этого коротышки не стоит недооценивать.

Сэр Эдвард поднял глаза на вошедшую в кабинет Элсбет. Вид у нее был взволнованный.

— Прошу прощения, но в приемной человек, который категорически настаивает на встрече с вами по личному вопросу. Я сказала ему, что вы сейчас заняты, но он слышать ничего не желает. Говорит, что дело его чрезвычайной важности. Я хотела записать его на прием к вам по всем правилам, а он твердит, что должен увидеться немедленно. Я уж не знаю, что с ним делать! — Она расстроенно вздохнула и обернулась, словно боясь, что незваный гость ворвется в кабинет без приглашения.

— Кто такой?

Она опустила глаза на визитку, которую держала в руке.

— Некий мистер Майк Уилсон из нотариальной конторы «Лоусон, Мартин и Грант». Что мне передать ему, сэр? Он специально ради встречи с вами прилетел из самой Англии.

У сэра Эдварда мгновенно возникло нехорошее предчувствие, что этот визит как-то связан с гибелью Мариссы. Однако он ничем не выдал себя перед своей секретаршей и спокойно проговорил:

— Пропустите его ко мне, Элсбет.

Спустя полминуты в кабинет влетел маленький, сухой человечек, на нездоровом лице которого застыла льстивая, заискивающая улыбочка. Прядь жидких волос не могла скрыть блестящей лысины. Какой-то странной, подпрыгивающей походкой он быстро пробежал по зеленому ковру к столу президента треста и всплеснул руками. Сэр Эдвард сразу же заметил его желтые от никотина пальцы.

— Как я рад вас видеть! — елейно воскликнул Майк Уилсон.

Сэр Эдвард скользнул взглядом по дешевому костюму и полиэстровой рубашке посетителя и опустил глаза на визитку, которую передала ему Элсбет. Он давно уже не жил в Англии, но не забыл еще распространенного на берегах туманного Альбиона правила, которое гласило, что адрес человека, будь то рабочий или домашний — все равно, может сказать о самом человеке гораздо больше, чем многое другое. Контора «Лоусон, Мартин и Грант» размещалась в восточном Лондоне. Сэр Эдвард слегка поморщился. Он уделил бы этому Майку Уилсону заметно больше внимания, если бы его компания имела офис где-нибудь в Мэйфере или Белгравии.

— Доброе утро, — вежливо проговорил он. — Чем я могу помочь вам?

Майк Уилсон без приглашения плюхнулся в одно из кожаных кресел и расстегнул свой помятый портфель.

— Я представляю интересы мистера и миссис Хэндфорд, родителей несчастной Трейси Хэндфорд, которую вы, конечно, хорошо знали…

При этом он хамски подмигнул сэру Эдварду, словно давая понять, что знает какую-то его сокровенную тайну. Президент треста «Толлемах» ответил на эту оскорбительную выходку холодным взглядом.

— В настоящий момент они пребывают в сильнейшем расстройстве… Она была их единственным ребенком… Это стало для стариков ужасным потрясением… О ее гибели они узнали только из газет… Их никто ни о чем не поставил в известность раньше… — Майк тараторил без умолку, будто готовил почву для какого-то важного заявления. — Это пожилые люди, вы понимаете, которые трудились всю свою жизнь, ничего не жалея для…

Сэр Эдвард сидел неподвижно, глядя на Майка Уилсона ледяными глазами. Это явно нервировало посетителя, который привык к тому, что слушатели реагируют на его слова.

— …и я пришел выяснить, знаете ли вы, где находятся теперь деньги Трейси? — подытожил он наконец.

— Не имею ни малейшего представления. Да и почему вы меня об этом спрашиваете? — ровным голосом произнес сэр Эдвард. — Я не имел к ее деньгам никакого отношения. Она не нанимала меня в казначеи.

Майк растерянно замолчал. Он вдруг подумал, что может лишиться своих комиссионных, и это заставило его вновь броситься в бой:

— Я понимаю… я все прекрасно понимаю… Но вы же должны знать, где она держала деньги! Составляла ли она завещание? Имелись ли у нее акции или другие ценные бумаги?

— Какая наглость! — возмущенно проговорил сэр Эдвард. — Так, ну-ка вон отсюда, милейший! Как вы вообще посмели прийти ко мне с этим?!

Майк нервно потер руки и обеспокоенно огляделся по сторонам.

— Но, сэр Эдвард, по крайней мере дайте мне высказаться. Я ведь не по собственной прихоти лезу во все эти дела. Меня направили, точнее сказать, уполномочили! Я представляю интересы семьи несчастной девушки. Неужели вы откажете безутешным родителям в том, что по праву принадлежит теперь им, и только им? А к вам я пришел, потому что вы были близки с Трейси! Родни у нее в Штатах не было. У нее никого не было, кроме вас! Вполне возможно, что ее счета сейчас заморожены. С этим мы, конечно, разберемся… но важно выяснить, где они, эти счета, находятся, понимаете?

— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. — С этими словами сэр Эдвард поднялся из-за стола, давая понять, что беседа окончена. — Я никогда не интересовался финансами Мариссы, то есть я хотел сказать Трейси… Это все были ее дела. А теперь будьте так любезны, покиньте этот кабинет.

— Минуточку! — вскричал Майк обиженно и раздраженно. — Не для того я перелетел через весь океан, чтобы меня вот так просто отбрили! Что мне передать ее родителям? Послушайте… послушайте, может быть, вы по крайней мере согласитесь частично компенсировать им их потерю, а? Ну, дадите авансом энную сумму, пока мы будем оценивать ее имущество и состояние…

Голубые глаза сэра Эдварда сверкнули яростью, но он произнес, по-прежнему не повышая голоса:

— Я сказал: вон отсюда! И больше носа сюда не показывайте. Я не ответствен за Мариссу. Уходите, иначе я буду вынужден вызвать полицию, и вас арестуют!

Майк отшатнулся, окончательно осознав, что потерпел временное поражение. Отчаяние заставило его прибегнуть к другой тактике.

— Послушайте, сэр Эдвард, я всего лишь выполняю свою работу. Чем скорее я решу вопрос с ее деньгами, тем раньше я вернусь в Лондон. Ну подумайте, наверняка она вам что-нибудь рассказывала…

Сэр Эдвард, больше не обращая на него внимания, вышел из кабинета в приемную.

— Элсбет, — позвал он. — Вызовите охрану, я прошу вас.

— Хорошо, хорошо, я ухожу! — Майк вскочил с кресла, на ходу пытаясь застегнуть свой портфель. Прядь жиденьких волос съехала с лысины и почти закрыла ему один глаз. Пробегая мимо сэра Эдварда к двери, он ядовито выкрикнул: — Но учтите, родители Трейси подадут на вас в суд за преступную небрежность и потребуют возмещения ущерба! Открывать окно на четырнадцатом этаже, из которого тут же вываливается человек, — хорошенькая новость! Это подсудное дело, так и знайте! Будьте покойны, вы еще о нас услышите!

Стирлинг проснулся чуть свет и осторожно поднялся с кровати, чтобы не потревожить Ребекку. Он принял душ, приготовил тосты и кофе и внес все это на подносе в спальню. Ребекка как раз шевельнулась и, зевнув, открыла глаза.

— Привет, дорогая, — мягко проговорил Стирлинг. — Как насчет того, чтобы позавтракать?

Ребекка перекатилась на спину и улыбнулась, увидев перед собой поднос.

— Ого! Ты всех своих гостей обслуживаешь по высшему разряду, милый?

Он поставил поднос на постель и сел рядом с ней.

— Только самых дорогих.

Стирлинг поцеловал ее в плечо и шею.

— Что у тебя сегодня?

Она вновь откинулась на подушки, жуя хрустящий тост.

— В одиннадцать должна снимать президента японской «Ямамото» для «Ньюсуика».

Стирлинг легонько хлопнул себя ладонью по лбу.

— Точно! Совсем вылетело из головы! Наделай побольше снимков и черно-белых, и в цвете, потому что после того как «Ньюсуик» выберет, что ему больше понравится, остальные тоже пригодятся. Охотники найдутся.

— Само собой, сделаю.

— Мне сегодня рано в офис. Проживешь без меня денек?

Ребекка бросила на него возмущенный взгляд.

— То есть?! Что ты имеешь в виду?! Нет, загнусь! — Она потянулась. — Заброшу в середине дня к тебе пленки, а потом схожу в магазин и прикуплю что-нибудь, чем мы сегодня с тобой будем ужинать. Но уже у меня в квартире!

— Ты хочешь сказать, что сама приготовишь? — изумленно воскликнул Стирлинг. Обычно они ужинали в маленьких бистро или ресторанчиках. В готовке Ребекка была явно не сильна. — И что же ты собираешься купить?

Она пожала плечами:

— Цыпленка или кусок мяса. Ну овощи само собой. Не знаю, что ты пристал ко мне?! Куплю все, что смогу сварить или пожарить.

— А фрукты? — капризно воскликнул Стирлинг.

— Будут тебе фрукты. И сыр, кстати.

Он заулыбался:

— Великолепно! Ты, конечно, не шеф-повар, но, может, что-нибудь путное и выйдет.

— Смейся, смейся, дурачок! Я мастерица на все руки! — Тут она сделала паузу и, наморщив носик, предложила: — А может, действительно закажем из ресторана, а?

— Так и быть, мы будем ужинать в «Костелло», — сказал Стирлинг. — Ладно, побегу. Нельзя опаздывать. — Он поцеловал ее в губы, но не смог сразу уйти и поцеловал вторично, уже смакуя поцелуй подольше. — А черт, никуда не хочу уходить! Хочу…

Она приложила пальчик к его губам.

— Только не утром! Может, к вечеру.

Он снова ее поцеловал.

— Буду ждать с нетерпением.

Когда Стирлинг ушел, Ребекка, никуда не торопясь, сходила в душ, проверила, хватает ли у нее сегодня пленки, и уже собиралась уходить, как вдруг зазвонил телефон. Хмыкнув, она пересекла залитую ярким зимним солнцем гостиную и сняла трубку.

— Привет! Только не говори, что ты передумал и все-таки решил взвалить ужин на меня! — сказала она сразу.

Ответ, раздавшийся на том конце провода, заставил ее смертельно побледнеть и судорожно вцепиться в телефонную трубку.

— Мне нужны негативы. — Голос был какой-то металлический, как у роботов в детских мультиках. — Делай, что тебе говорят, если не хочешь кончить, как Марисса Монтклер, ясно?

— Кто это?! — вскричала Ребекка.

— Захвати негативы тех снимков, которые ты делала на Новый год, и я скажу, куда их отослать.

В трубке раздался щелчок, после чего зазвучали частые гудки. Потрясенная, Ребекка еще несколько минут молча простояла перед телефоном с трубкой в руке. Больше всего ее испугало осознание того, что звонивший, несомненно, следил за каждым ее шагом. Иначе как бы он узнал, что сегодня утром она проснулась не у себя дома, а у Стирлинга? Звонок также показал, что кто-то действительно охотился за ее негативами и убийство Мариссы было напрямую связано с разнесенной вдребезги проявочной у нее на квартире.

Ребекка судорожно перевела дыхание и посмотрела на часы. Она решила, что как только закончит работать с мистером Ватанабе, тут же отправится в полицейский участок и расскажет там об этом звонке. И на сей раз она должна сделать все, чтобы ей поверили, поскольку теперь уже непосредственная угроза нависла над ее жизнью, черт возьми!

Юки Ватанабе оказался маленьким и щуплым японцем, а его зубы цвета слоновой кости напоминали клавиши пианино. Когда один из многочисленных помощников провел Ребекку в его апартаменты в «Уолдорф-Астории», он сначала оценивающе прищурился, разглядывая гостью, а затем вышел из-за стола и низко поклонился ей. Ребекка ответила тем же, памятуя, что поклоны у японцев заменяют рукопожатия.

Ему это понравилось.

— Очень рад вас видеть, — сказал он.

Ребекка установила штатив около окна и, попросив мистера Ватанабе сесть на стул с прямой спинкой, начала быстро и споро работать, одновременно пытаясь выбросить все неприятные мысли из головы. Солнечный свет, разрежаемый и смягченный плотными занавесками из белой миткали, давал идеальное и выгодное освещение. Ребекка увеличила выдержку в своем «Хассельбладе» и стала быстро снимать первые кадры, пока мистер Ватанабе «разогревался». По опыту Ребекка знала, что первые снимки, как правило, всегда бесполезны, так как у клиента уходило время на то, чтобы привыкнуть к камере.

— Посмотрите вон туда, пожалуйста, — попросила она, внимательно наблюдая за японцем.

У каждого человека одна сторона лица всегда лучше другой, более фотогенична. И задача фотографа сделать на ней акцент, выбрать нужные светотени и нужный ракурс съемки. Наконец Ребекке удалось всего этого добиться, и она приступила к работе.

Обычно она вела с клиентами непринужденный разговор, который помогал им расслабиться перед камерой, но сегодня ей было не до пустой болтовни. Жуткий телефонный звонок выбил ее из колеи. Она содрогалась при мысли о том, что звонивший ей преступник совершенно свободно разгуливает по городу и следит за каждым ее шагом. Стирлинг поместил все негативы в банковский сейф, и всем в его агентстве это было известно. Возможно, и убийце тоже. Может быть, он из агентства? Может быть, он видит Стирлинга каждый день? Видит ее, когда она к нему приходит?

Но больше всего Ребекку смущало то, что она не знала, как с ним разговаривать, когда он позвонит в следующий раз. В том, что он позвонит, Ребекка нисколько не сомневалась.

— Ну как все прошло у Ватанабе? — поинтересовался Стирлинг, когда она пришла к нему на работу спустя пару-тройку часов. — Все нормально, надеюсь?

— Нормально, нормально… — сухо ответила Ребекка, швырнув отснятые пленки на его рабочий стол.

— Что случилось?

Она рассказала ему сначала про звонок, а потом стала рассказывать про свой визит в полицию после Ватанабе. Стирлинг нахмурился.

— Ну и что они тебе сказали? — спросил он.

— Им всем плевать. Они считают, что это был чей-то глупый розыгрыш или обыкновенное телефонное хулиганство, — мрачно буркнула Ребекка. — Я беседовала с помощником О'Хары, которого явно проинструктировали насчет меня.

— Так, ну хорошо. Теперь если этот человек тебе вновь позвонит…

— Когда позвонит! Не «если», а «когда»!

— Допустим. Когда этот человек тебе вновь позвонит, скажи ему, что негативы спрятаны там, где он их никогда в жизни не найдет. Ври! Ври без зазрения совести! Скажи, что полиция им всерьез заинтересовалась.

Ребекка машинально кивнула, но слова Стирлинга ее явно не успокоили.

— Хотела бы я, чтобы это было правдой! Однако оба раза — и когда я сообщила им о взломе, и теперь о звонке — мои слова в полиции пропустили мимо ушей. Ты думаешь, их подкупили? И если да, то кто?

Стирлинг внимательно посмотрел на нее. С одной стороны, ему не хотелось пугать ее еще больше, но и отделываться ободряющими отговорками он не собирался.

— Если О'Харе дали на лапу, — задумчиво пробормотал он, взвешивая каждое слово, — то это сделал либо убийца Мариссы… либо сэр Эдвард был прав, когда предположил, что она могла являться шпионкой, и тогда это работа спецслужб. Наконец…

— Что? — не спуская с него напряженного взгляда, торопливо проговорила Ребекка.

— Наконец его мог подкупить сам сэр Эдвард, когда его вызывали в полицию для дачи показаний. По-моему, этот вариант также вполне логичен. Ведь если бы трест «Толлемах» оказался замешанным в грандиозном скандале, его акции резко упали бы в цене.

Глава 6

Дженни уже начала жалеть о том, что приехала в Нью-Йорк. Отец почти не замечал ее присутствия. Дни напролет она бесцельно бродила из угла в угол по его роскошной квартире, не зная, чем себя занять. Каждое утро она совершала краткую прогулку по магазинам, затем читала или смотрела телевизор, а с наступлением вечера принималась ждать возвращения отца. Причем расчет на то, что вечер будет интереснее дня, каждый раз не оправдывался. Отец приходил с работы, но с его приходом ничего не менялось. Она давно заметила, что он стал злоупотреблять выпивкой. Нельзя сказать, что отец напивался пьян. Нет. Но виски явно отдаляло их друг от друга. После пары стаканчиков он становился какой-то чужой, в глазах появлялся странный блеск и отсутствующее выражение. Затем наступало время ужина. Отец и дочь ели, как правило, в тягостном молчании, после чего Дженни сразу же уходила к себе в комнату, чувствуя горечь обиды и, главное, разочарования.

Раньше сэр Эдвард встречал дочь у себя в Нью-Йорке совершенно иначе. Он словно каждый раз хотел оправдаться перед ней за то, что вынужден был бросить ее и брата после развода с их матерью. Он неизменно брал Дженни в свои поездки по Штатам, придирчиво следил за тем, чтобы она ни минуты не скучала и не мучилась одиночеством. Даже в свои самые напряженные рабочие дни он всегда находил для нее время. Харвей был в полном ее распоряжении и возил ее повсюду, куда она только не просила! И разумеется, на всех званых вечерах в доме отца Дженни исполняла роль хозяйки.

Теперь же все изменилось до неузнаваемости. Дженни понимала, конечно, что это связано с нелепой гибелью Мариссы. Отец замкнулся в себе, не впуская в свой мир больше никого, даже дочь. Дженни вдруг оказалась смещенной с отцовского пьедестала. И от осознания этого ей было тем горше, что у матери она никогда не ходила в любимицах. Анжела открыто предпочитала дочери Саймона.

Не было у Дженни и любовника, который мог бы скрасить сейчас ее одиночество. Все молодые люди, на ее взгляд, не шли ни по уму, ни по чувству юмора ни в какое сравнение с отцом. Дженни считала своих сверстников неуклюжими и глупенькими балбесами, на которых не стоит тратить время. Все свои каникулы она проводила у отца, и это служило ей компенсацией за то, что она до сих пор не обзавелась женихом или любовником. И сейчас в приступе ревности она неожиданно поняла, что не может смириться с любовью отца к Мариссе. Эта мысль угнетала ее, но Дженни ничего не могла с собой поделать. Так сложилось, что ее счастье целиком зависело от отца. Из-за него она даже и не искала себе любовника.

Однако когда позвонила Анжела и потребовала ее немедленного возвращения в Англию, Дженни сразу же встала на сторону отца.

— Папа во мне нуждается, — твердо сказала она. — Мы живем тихо, никуда не ходим, но несмотря ни на что, мне очень нравится. Я вернусь в конце следующей недели — к началу нового семестра в гимназии.

Анжела Венлейк зло фыркнула.

— Если к тому времени тебя еще кто-то будет ждать там, — ядовито проговорила она. — Сейчас во всей Великобритании уже нет человека, который не читал или не слышал бы о скандале. Я не могу спокойно выйти на люди. М-да… Я никогда не прощу твоему отцу, что он выставил всех нас на такое посмешище…

— Но он же не виноват, что так вышло! — возразила Дженни.

— Нет, милая моя, ошибаешься! Я всегда говорила, что его увлечение женщинами рано или поздно обернется для всех нас большими неприятностями. Я знала, что в один прекрасный день он подведет под монастырь всю семью! Не понимаю… Просто не понимаю, что ты там забыла, в этом Нью-Йорке? Кого ты там можешь встретить из приличных людей?

Дженни не колебалась с ответом:

— Я же говорю, мы никуда не ходим. Живем тихо. Стараемся не привлекать к себе внимания.

Анжела хмыкнула.

— Что-то не похоже на Эдварда, — проговорила она. — Ну, будь по-твоему. Тебе жить. Только не опоздай к началу семестра и, ради всего святого, скажи отцу, чтобы он следил за своими публичными поступками и публичными словами, коль скоро это все отражается на нас… Кстати, должна тебе сообщить, что мой ужин перед Охотничьим балом был непоправимо испорчен одним ужасным субъектом, которому в связи с этим скандалом нужны были деньги.

— Да?..

— Да! Он, между прочим, заявил, что погибшая была несказанно богата!

Анжела произнесла это таким тоном, словно факт наличия крупного состояния у девушки подобного происхождения казался ей вопиющим.

— Насколько я поняла, ее семья теперь хочет завладеть этими деньгами, — продолжала Анжела. — Хороши нравы, что скажешь? А потом… а потом этот несносный человек имел наглость попросить у меня, — у меня! — выдать им энную сумму авансом! Нет, ты можешь себе это представить?!

Дженни неохотно поддакнула ей.

— Не подпускайте его к себе на пушечный выстрел, если он объявится в Нью-Йорке! — приказала мать. — Этот скользкий коротышка утверждает, что представляет нотариальную контору. Мошенник, конечно! Жулик! Он играючи обведет твоего отца вокруг пальца. Предупреди Эдварда, хотя я, честно говоря, сомневаюсь, что это ему поможет.

— Я предупрежу.

Через минуту мать и дочь закончили разговор. Дженни вернулась к оставленной книге, гадая о том, почему отец сегодня опаздывает.

Он подкрался сзади совершенно неслышно и сумел-таки застать Ребекку врасплох. Его большие и сильные руки обхватили ее талию, горячее дыхание обдало шею. Она изо всех сил вцепилась в его мизинцы, пытаясь вывернуть их, но ей это не удалось. Он сжал ее своими ручищами, как тисками, и не давал развернуться к нему лицом. Тогда Ребекка пнула его в голень, стараясь не промахнуться. Затем резко упала на одно колено и, заведя руки за спину, ухватила его за рукав куртки. Нагнувшись всем телом вперед, она потянула его за собой. От напряжения у Ребекки на шее вздулись вены. Каким-то чудом ей вроде стало удаваться задуманное. Мужчина потерял равновесие и наклонился вперед. Собравшись с силами, Ребекка рванула его на себя. В какой-то момент ей показалось, что позвоночник вот-вот хрустнет или упертое в пол колено уйдет из-под нее. Но этого не случилось. Мужчина, охнув, перевалился через ее плечо и растянулся на спине перед ней. Не мешкая ни секунды, она заломила ему руку так, что он уже не смог пошевелиться. Нечеловеческое усилие, которое ей пришлось совершить, не прошло даром. У Ребекки на мгновение помутилось в голове, и она подумала, что сейчас рухнет на него в изнеможении.

— Стоп! Хорошо! Просто превосходно, Ребекка!

Она отпустила руку Джона, ее инструктора по самообороне, и устало улыбнулась.

— Вы такой тяжелый… — пожаловалась она. — Надеюсь, что если на меня нападут, то это будет кто-нибудь полегче. Не больше ста пятидесяти фунтов. А в вас сколько? Все сто девяносто, да?

— Примерно, — улыбнулся инструктор.

Джон Голден вел занятия по самообороне для женщин два вечера в неделю в спортивном зале «Гидра», что на углу Тридцать девятой улицы и Мэдисон-авеню. Ребекка записалась на курсы на прошлой неделе после того зловещего телефонного звонка. И теперь уже чувствовала себя намного увереннее.

— Еще разок, — сказал Джон.

Они повторили сцену нападения и его отражения, а затем Ребекка и еще двенадцать женщин, присутствовавших на занятии, изучили приемы противодействия «стальному зажиму» на горле, нападению спереди, когда злоумышленник хватает вас за руки или за волосы.

— Используйте для защиты не только руки, но вообще любую часть тела, — говорил Джон. — И не бойтесь причинить физическую боль преступнику.

У Ребекки за спиной раздался приглушенный смешок.

— Я не шучу, — с укоризной произнес Джон. — У некоторых женщин просто рука не поднимается на человека. Так вот забудьте об этом. Если на вас напали, нужно защищаться, а не стоять столбом. Так, теперь садитесь вокруг меня, прогоним еще разок теорию.

Ребекка села напротив Джона, жадно ловя каждое его слово. На курсы ее позвал отнюдь не абстрактный женский страх перед насильником и грабителем, но вполне конкретная угроза ее жизни.

— Итак… — проговорил Джон, обводя всех взглядом. Это был мускулистый и симпатичный молодой человек. — Каковы основные правила нашей игры?

— Держаться подальше от всяческих неприятностей, — быстро ответила Ребекка. — Ходить по хорошо освещенным улицам, не приближаться к подворотням, незнакомым дверям и воротам. Идти уверенной походкой и навстречу уличному движению.

— Прекрасно. Почему навстречу?

— Потому что иногда нападают прямо на тротуарах, — сказала одна из женщин.

— Правильно. Еще? — Джон обвел всех испытующим взглядом.

— Избегать пустынных мест? — предложил кто-то.

— Вот! Избегать пустынных перронов и переходов метро, темных гаражей и автостоянок, парков, пустырей, удаленных улиц и переулков. Что нужно сделать в первую очередь при нападении?

— Закричать! — воскликнула Ребекка. — Завизжать! Поднять на ноги всю округу!

— Так, верно, — кивнул Джон и сложил свои мускулистые руки на груди. — Но допустим, это не помогло. Дальше?

— Вцепиться в его физиономию или схватить за яйца! — подал голос кто-то сзади.

— Правильно. Во-первых, взять за яйца и сжать их или рвануть на себя. Во-вторых, два пальца в нос или в глаза. Можно щипаться, кусаться, бить и бодаться. Пожалуйста, перед вами его уши, нос, щеки — короче, лицо. Помогает еще тычок вот сюда. — Он показал на две симметричные точки чуть выше талии по бокам.

Кто-то из присутствующих поморщился, но Ребекка напряженно внимала словам инструктора.

— Знаете… если он схватит меня за запястья, я вряд ли смогу освободить их. Как тогда? — спросила она.

— Есть один хороший прием, который пригодится на этот случай. Выверните свои руки так, чтобы вывернулись и его. В неудобную для него сторону. Ему станет больно, и он инстинктивно отпустит вас. Дальше — дело техники. Теперь вспомним еще несколько общих положений. Ну, кто скажет?

— Ходить в обуви без каблуков, в которой легко спасаться бегством.

— Носить сумочку на плече, прижимая ее к телу рукой.

— Не носить много драгоценностей, привлекающих к себе внимание.

— Не носить узких юбок.

Каждая из присутствовавших женщин говорила по очереди. Затем Ребекка вновь подняла руку, чтобы задать вопрос.

— Что можно иметь при себе в качестве средства самозащиты?

Джон состроил гримасу и развел руками.

— Это самый тонкий момент. Обычно нельзя иметь при себе нож, пистолет, вообще все то, что может быть квалифицировано как оружие нападения. Так что сразу забудьте про это, а также про ножницы и аэрозоли, которые способны ослепить человека. С другой стороны, вас может выручить оказавшийся под рукой крепкий зонт, связка ключей от машины и дома, трость. Ну что ж, на сегодня, пожалуй, закончим. Идите по своим делам, но помните обо всем, о чем мы тут с вами говорили, и, разумеется, держите себя в форме.

Женщины стали расходиться, благодаря инструктора. Ребекка накинула поверх спортивного костюма, в котором она приходила на занятия, толстое красное пальто.

— Спасибо, Джон, — сказала она, когда пришла ее очередь. — До следующего вторника.

Ha дворе было темно, но удивительно тепло для января. Ребекка поймала такси и назвала шоферу свой адрес. Часы показывали девять. Она знала, что Стирлинг сегодня играет в сквош и им не удастся свидеться. Впереди ее ждал скучный вечер. Вот придет домой, уберется в квартире, помоет волосы, что еще? Да ничего… спать ляжет пораньше. Завтра ей предстояло работать на митинге за запрет абортов, который должен был пройти в Женском оздоровительном центре.

Выходя из машины у своего дома, она услышала громкую музыку, доносившуюся из окна хореографа, жившего на первом этаже. Увертюра к балету Чайковского «Ромео и Джульетта». Ребекка задержалась на минутку, очарованная волшебными по красоте звуками. Затем, очнувшись, быстро поднялась к себе, памятуя о фильме, который хотела посмотреть сегодня по телевизору.

Еще с порога она заметила, что огонек автоответчика горит, значит, в ее отсутствие звонили ей или Карен. Включив запись, она разделась и зашторила окна, отчего квартира сразу стала выглядеть намного уютнее.

— Здравствуй, дорогая… — Стирлинг всегда так обращался к ней по телефону. — Ты не забыла, что я сегодня играю в сквош? Позвоню, когда вернусь домой. Кстати, твои снимки Элизабет Тэйлор распродались, и весьма неплохо. Целую.

Раздался щелчок, звонок, и затем зазвучал знакомый голос Карен:

— Привет, это я. Заходила сюда днем кое за чем, так что не пугайся, если застанешь в моей комнате бардак. Надоело мне у сестры, честно говоря. К выходным, возможно, вернусь. Ну, ладно, еще звякну. Пока.

Ребекка повесила пальто на вешалку. Как жаль, что Карен нет сейчас рядом! Потрепались бы о чем-нибудь. Да и вообще с ней как-то веселее.

Следующий звонок был снова от Стирлинга:

— Это опять я, дорогая. Держись за стул и не падай — у меня для тебя новость! Слушай, не хочешь ли слетать в Лондон и поприсутствовать на гала-балу, гостями на котором будут принц Чарльз и леди Ди? Ха! Ладно, детали позднее.

Раздался щелчок, и Стирлинг отключился.

Ребекка же радостно захлопала в ладоши. Она и раньше бывала в Лондоне, но никогда до сих пор не снимала членов королевской семьи. Если у нее выйдет хоть один приличный снимок принцессы Дианы, он попадет на обложки всех журналов в мире. Она знала, что Стирлингу нелегко было организовать ей это задание, — ведь, помимо нее, на свете есть много классных фотографов, которые полжизни отдали бы за такую работенку!

Из мечтательной задумчивости ее вывел новый щелчок автоответчика. Магнитофон опять ожил.

— Как тебе понравилось сегодняшнее занятие? — послышался металлический голос, и Ребекку будто парализовало. Она тут же вспомнила про первый жуткий звонок. — Надеюсь, ты уже приготовила для меня негативы. — Голос был каким-то абсолютно безличным, холодным и безжалостным. — Завтра в полдень сложи их в коричневый пакет и оставь его на почте, что на углу Тридцать первой улицы и Восьмой авеню. Положи пакет на конторку справа от входа и тут же выходи на улицу. Только без шуток. Скажешь кому хоть слово — и ты труп.

В аппарате раздался щелчок, и магнитофон смолк.

Ребекка тяжело опустилась на стул, внезапно почувствовав в ногах сильную слабость. В эту минуту она как никогда остро ощущала свою беспомощность и беззащитность. У нее создалось такое впечатление, что повсюду, где бы она ни появлялась, у стен были глаза и уши. За каждым ее шагом постоянно следят… Какой ужас! Этот человек знает, что она сегодня ходила в «Гидру». И позвонил ей, когда она ехала домой. Возможно, ему также было известно, что негативы хранятся в банковском депозитном сейфе. Это означало, что завтра с утра она должна сходить в банк…

Впрочем, Ребекка не собиралась отдавать этому мерзавцу то, что он так хотел заполучить. Для начала сгодятся любые тридцатипятимиллиметровые кадры с любой вечеринки, которые все между собой похожи.

— Мне это не нравится… — проговорил Стирлинг со вздохом, когда она позвонила ему и обо всем рассказала. — Давай я поеду с этими снимками.

— Нет, я сама, — отказалась Ребекка. — Но ты дай мне какие-нибудь похожие негативы, которые я подброшу вместо настоящих. Я заскочу к тебе перед банком, хорошо?

— В банк я поеду вместе с тобой, — тоном, не допускающим возражений, сказал Стирлинг. — И на почту тоже. Нас никто не просит идти туда под ручку. Я буду держаться в тени. Погляжу, кто возьмет пакет.

— Ты с ума сошел?! Ведь если он знает о каждом моем шаге, ему прекрасно известно, как выглядит мой любовник! Если я и попрошу кого-нибудь пойти туда со мной, то это должен быть человек, которому я доверяю и которого преступник не знает в лицо… О, я знаю, к кому мне обратиться! Прямо сейчас позвоню. С тобой свяжусь позже, хорошо?

— Подожди, Ребекка! Кто этот счастливчик, можно у тебя уз…

— Предоставь все мне, милый, — перебила она нетерпеливо. — Не волнуйся, я скажу тебе, если этот человек согласится.

Карен пришлось уговаривать.

— Тебе нечего бояться, — убеждала ее Ребекка.

— Как сказать… Это психи какие-то! — возразила соседка. — По-твоему, я из глупой прихоти съехала с нашей квартиры? Просто я знаю, что эти люди опасны. А этот, который звонит тебе по телефону, и вовсе какой-то патологический тип! Я не удивлюсь, если выяснится, что именно он убийца!

— Я же прошу тебя только посмотреть со стороны, — настаивала Ребекка. — Никто даже не узнает, что ты там была.

— Ну не знаю… — все еще колебалась Карен. — Слушай, я тут познакомилась с одним мальчиком. Его зовут Дик. Можно, я возьму его туда с собой, а? Мне так будет спокойнее.

Ребекка нетерпеливо вздохнула:

— Я бы не хотела никого посвящать в это, Карен. Честное слово, не понимаю, чего ты так перепугалась? Купишь себе пару почтовых марок и взглянешь, кто заберет мой пакет, и все дела! Можно подумать, я уговариваю тебя совершить акт шпионажа или выкрасть из Пентагона ядерный чемоданчик!

— Ну хорошо, хорошо! Я только не понимаю, чем тебя не устраивает Дик? Он просто проводит меня. В полдень, ты сказала? Прекрасно, я скажу ему, что нужно будет заскочить в обеденный перерыв на почту и подкупить марок. А? Ну, Бекки, пожалуйста! — взмолилась Карен.

Ребекка сдалась. Ей ли не знать, что оторвать Карен от нового дружка хоть на минутку нет никакой возможности.

— Ладно, только умоляю, веди себя там естественно. Не надо играть в шпионов.

— Ой, Бекки, кого ты учишь? — возразила Карен. — Ты лучше скажи, где мы потом встретимся, чтобы я тебе рассказала, кто забрал твой пакет?

— У входа на станцию «Пенн», как? Там, где продают газеты. Это прямо напротив почты.

— Договорились. Ну, мы ему покажем, этому гаду, правда? — Теперь Карен чувствовала почти детский восторг. Она часто жаловалась, что ее жизнь далеко не такая интересная, как у Ребекки. Вот завтра как раз и представится прекрасная возможность украсить ее небольшим приключением.

На следующий день зарядил сильный дождь. Выйдя со своей работы, которая располагалась по соседству с Рокфеллеровским центром, Карен сразу же поняла, что поймать тачку ей будет непросто. Машин на дороге скопилось — яблоку негде упасть. Шум стоял невообразимый: нескончаемые гудки, ругань шоферов, визг резины на мокром асфальте… Тяжелая и неповоротливая металлическая армада медленно ползла перед глазами несчастной Карен, стоявшей под зонтиком на краю тротуара. Она очень переживала за свои туфли. В такую погоду только в болотных сапогах ходить! Ее взгляд жадно рыскал от машины к машине в надежде отыскать в этом море хоть одну свободную тачку, но безуспешно. У нее разболелась голова. Черт возьми, что скажет Ребекка, если она не успеет на почту к двенадцати? Карен проклинала Дика за то, что тот не смог вырваться в обеденный перерыв с работы. Уж он-то точно поймал бы машину. Дик на такие штуки был большой мастер. А теперь что ей одной делать?.. Карен взглянула на часы. Без двадцати уже… Черт, черт, черт!.. Пешком ей туда ни в жизнь не поспеть.

Ребекка встретилась со Стирлингом в «Сити-банке» на Лексингтон вскоре после десяти, и они вместе опорожнили депозитный сейф. Десять минут спустя они вышли на улицу. Ребекка несла в руках коричневый пакет, набитый фальшивыми негативами, которыми ее снабдил Стирлинг. А настоящие он рассовал себе по карманам. Фальшивые были с другого званого вечера, и на первый взгляд их действительно можно было спутать с теми, что Ребекка наснимала в новогодний вечер у сэра Эдварда. На негативе, который сам едва ли больше почтовой марки, трудно что-либо разобрать без специального оборудования.

— А когда он поймет, что мы его обманули, тогда что? — спросила Ребекка, когда они со Стирлингом, попав под дождь, быстро возвращались из банка в его агентство. — Воображаю, как он взбесится!

— Вот поэтому-то я и хочу, чтобы ты улетела в Англию как можно скорее. До бала с принцессой Дианой еще десять дней, а как бы было хорошо, если б он проходил, скажем, завтра! Я вздохну с облегчением, когда ты сядешь в самолет и перелетишь через Атлантику. А из Англии ты, возможно, отправишься в Париж. Я сейчас как раз выбиваю для тебя задание. Заодно и развеешься.

Ребекка задумчиво хмыкнула:

— Интересно, каков будет его следующий шаг?

Стирлинг пожал плечами:

— Бог его знает… Но лучше уж тебе не проверять это на своей шкуре. Хочу, чтобы ты сегодня же переехала ко мне. Нет, Ребекка! — быстро добавил он, увидев, что она хочет возразить. — Я не позволю тебе вернуться в твою квартиру! Как только они поймут, что с негативами их надули, они могут такое устроить!.. — Темные глаза Стирлинга сердито сверкали. — Ты понимаешь, что по улицам Нью-Йорка свободно разгуливает убийца?! Убийца, который только и ждет возможности, чтобы тебя прикончить!

Ребекка зябко повела плечами.

— Зачем ты так? Не преувеличивай, Стирлинг, — тихо проговорила она, боясь, что голос может выдать ее.

— Я ничего не преувеличиваю, дорогая. У тебя есть фотография человека, который убил Мариссу Монтклер. Фотография к тому же прямо с места преступления. И если бы полиция поверила тебе, его со временем поймали бы по этой фотографии. Поэтому неудивительно, что он так хочет изъять ее у тебя. И ради этого ни перед чем не остановится. Он захочет избавиться и от фотографии, и от человека, который может его опознать. То есть от тебя.

Ребекка надолго погрузилась в тяжелое молчание. Стирлинг уверяет, что ей небезопасно оставаться в квартире, но он не понимает одной простой вещи: если все так, как он говорит, то ей небезопасно оставаться вообще на планете Земля.

Когда желтое такси свернуло к обочине дороги, плеснув в ноги Карен грязью, она этого даже не заметила. Тот факт, что она-таки нашла машину и что до назначенного часа было еще пятнадцать минут в запасе, означал, что у нее есть надежда добраться до почты вовремя.

— Угол и Тридцать первой и Восьмой, — сказала она шоферу, садясь на заднее сиденье. С нее текло так, как будто ее обдали ведром воды. Под ногами сразу же образовалась лужица. — Только побыстрее, я очень спешу!

Шофер-латиноамериканец гневно всплеснул руками.

— Опять двадцать пять! Как я могу ехать быстро в этой чертовой пробке, интересно знать?! Сегодня на дороге просто ужас какой-то творится! Вы что, не видите? Не движение, а… — Он выругался. — Спасибо, если еще хоть с места сдвинемся!

— Мне нужно попасть на почту к двенадцати! — взмолилась Карен. — Может, как-нибудь срежем, а? Объедем?

Шофер нетерпеливо и зло переключил передачу, и машина резко дернулась вперед.

— Я с самого утра торчу под этим уродским дождем, на этих уродских улицах! — вскричал он. — А что мне за это? Всем плевать! Все только и требуют, чтобы я пошевеливался! Ничего себе!

Карен решила промолчать, от греха подальше. Она стала смотреть в окно на прохожих, которые торопливо шли по своим делам, подняв воротники. Под дождем, под резкими порывами холодного ветра… Мокрые полы плащей и пальто хлестали их по ногам, ботинки месили грязь, лица были мрачны.

Однако шофер расценил это молчание как несогласие с ним. Он нервно втопил педаль газа, и машина, резко дернувшись, влилась в общий поток на дороге. Карен, не ожидавшая этого, сильно ударилась спиной о пластиковое сиденье, обтянутое тканью с узором в виде шкуры леопарда.

— Ну что мне теперь делать? — опять заворчал шофер.

«Господи, да что же ему неймется-то все?» — подумала несчастная Карен.

— Нет, я вас спрашиваю! Куда ни плюнь — повсюду машины. Весь этот вонючий город набит ими под самую завязку! Вы поймите: их слишком много! Слишком! Надо запретить им всем лезть в центр Нью-Йорка! Ха! Ну и куда прикажете сворачивать, а? Где объезжать? Вы хотели, чтобы я как-нибудь срезал угол? Ну так предлагайте, предлагайте! А, не знаете! Тогда какого черта торопите?!

Он резко вывернул баранку вправо, и они выехали на Сорок восьмую улицу. Карен нервно сверилась с часами. До двенадцати оставалось еще десять минут. До мало-мальски свободного места в самом центре города им еще предстояло пересечь Шестую авеню. Уложатся ли они в десять минут?

Проклиная себя в душе за то, что не догадалась заказать машину заранее, Карен сидела хмурая и молчаливая, рассеянно прислушиваясь к истеричной шоферской брехне. А тот все-таки пытался ехать. Бросал машину то вправо, то влево, обгонял, тормозил, останавливался и снова срывался с места.

«Ребекка меня убьет, если я не успею вовремя. И будет права, — думала Карен. — Ведь это наш единственный шанс узнать, кто расправился с Мариссой».

Ребекка заказала себе машину заблаговременно. В одиннадцать пятнадцать та забрала ее от крыльца агентства Стирлинга. И только тут Ребекка начала беспокоиться за Карен. Доберется ли подруга до почты в такой паршивый день? Хорошо зная Карен, Ребекка не тешила себя напрасной надеждой, что соседка тоже догадалась заказать машину заранее. Несмотря на то что дождь лил с раннего утра и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, что на дорогах неизбежно возникнут проблемы. Метро? Да чтобы Карен — и вдруг полезла в метро? Ну нет. Ребекка сразу выбросила эту мысль из головы. Метро для самостоятельных людей, а Карен таковой не являлась. Она всегда целиком зависела от своих приятелей, которые заботились о ней и всегда сами отвозили ее, куда ей было надо.

Ребекка покачала головой. Может быть, вообще не стоило подключать к этому делу Карен? Но она сделала это, во-первых, потому, что соседка и так уже была в курсе всего, а во-вторых, потому, что убийца вряд ли мог узнать ее. Но Карен была уж больно ненадежна. Сейчас все ее мысли о новом дружке. Не исключено, что она напрочь забыла о почте.

Машина ползла, как черепаха, по Седьмой авеню. Ребекка тихо сидела на заднем сиденье, судорожно сжимая в руках коричневый бумажный пакет. Ей становилось не по себе от осознания того, что вскоре этот пакет перейдет в руки человека с безжалостным, металлическим голосом… А немного погодя он поймет, что его обманули и всучили ему не ту пленку.

Подавшись всем телом вперед, она обратилась к шоферу:

— Вы не подождете меня у крыльца почты? Я туда буквально на минуту.

Он покачал головой:

— Ждать мне никто не позволит. Около «Пенн» все время ошивается много полицейских. Там вообще нельзя останавливаться.

— Может быть, вы тогда завернете за угол, а потом вернетесь? Обещаю, я недолго.

Шофер пожал плечами. На почте всегда очереди. Эта леди — большая оптимистка, если думает, что быстро выйдет оттуда.

— Хорошо, — наконец неохотно буркнул он. — Я сверну в переулок. А где вас потом захватить? И когда?

Ребекка задумалась.

— Черт! — воскликнула она.

Они же с Карен договорились встретиться затем у газетного киоска перед станцией «Пенн»! Но кто мог предвидеть этот дождь и эти пробки? После почты ей придется перебежать на противоположную сторону улицы к станции и ждать Карен. Когда она явится, неизвестно…

— Простите, — виноватым тоном сказала она. — Я тут вспомнила… Мне бы очень хотелось, чтобы вы отвезли меня туда же, где и взяли, но на обратном пути я хотела еще заскочить в Рокфеллеровский центр. Так что…

Наконец впереди показалось широкое и внушительное здание почты. «Человек, убивший Мариссу, может войти сюда в любую минуту, — подумала Ребекка, чувствуя, как внутри у нее все сжалось. — Или он уже там».

Карен, споткнувшись, ступила на первую скользкую ступеньку крыльца. Она шла, втянув голову в плечи. Плащ облепил ее, как мокрая тряпка. С нее текло так, словно она только что искупалась во всей одежде. Каждый шаг сопровождался противными хлюпающими звуками. С хорошими туфлями можно было уже распрощаться. Раскрывать зонтик не имело смысла. По улице гулял жуткий ветер, который сломал бы его в первую же секунду. И потом она и так уже была вся мокрая. Волосы липкими прядями падали на лицо. Подняв на мгновение глаза, она обрадовалась. Ребекка шла впереди нее на несколько ступенек. Вот она добралась доверху и скрылась в дверях огромного здания. Карен нервно оглянулась по сторонам. За ними как будто не следили. Она почти успокоилась. Действительно, надо было быть воистину гением сыска, чтобы как-то связать ее в тот момент с Ребеккой.

Карен вошла в мрачный зал с серыми стенами и высоким потолком. Действовали только два окошка, к которым тянулись две длинные очереди промокших людей, нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу в ожидании, когда их обслужат. Справа и слева были две стойки, на которых можно было составить текст телеграммы. Карен вновь увидела Ребекку. Соседка сразу же направилась к правой стойке. Карен пристроилась в «хвост» одной из очередей и вновь оглянулась. Ребекка уже быстро шла обратно, не глядя по сторонам. На конторке, справа от входа в зал, лежал коричневый бумажный пакет, в каких носят пончики и гамбургеры.

Очередь двинулась на пару Шагов вперед. Карен насторожилась. К стойке подошла какая-то женщина, что-то написала на листке бумаги и ушла. Коричневый пакет лежал на прежнем месте. Затем к конторке подпрыгивающей походкой подошли два подростка и, облокотившись на нее (у самого пакета), повели оживленный разговор. Один достал из кармана листок бумаги и сверился с ним. Второй же извлек несколько монет и стал их пересчитывать. Потом оба вдруг по-идиотски рассмеялись и ушли в конец той очереди, откуда за ними наблюдала Карен. Коричневый пакет по-прежнему лежал на месте.

Быстро продвигаясь вперед вместе с очередью, Карен не спускала с него глаз. Напряжение в ней все возрастало. В тепле от ее мокрого плаща пошел пар, окутав ее неприятным запахом. Перед ней стояли теперь только два человека. Она молила Бога, чтобы он задержал их. Будет обидно, если очередь пройдет, а убийца так и не появится. Что ей тогда делать? Просто шляться по залу? Ха! Ничего глупее и придумать нельзя…

В двери втиснулся пожилой мужчина в потертом, жалком пальтишке. С него обильно капала вода. Какой-то неуверенной походкой — пьяный, что ли? — он прошел вперед, оставляя после себя маленькие лужицы на полу. Приблизился к конторке справа и на несколько томительных мгновений замер почти у самого пакета. У Карен отвисла челюсть. Забыв об осторожности, она удивленно пялилась на этого старика. «Не может быть! — думала она. — Неужели этот доходяга имеет какое-то отношение к гибели Мариссы Монтклер!» Впрочем, не исключался вариант, что настоящий убийца просто подослал его на почту вместо себя, решив подстраховаться на случай полицейской облавы. Старик выступил из лужи, образовавшейся у него под ногами, вновь покачнулся, а затем вдруг… круто развернулся и медленно пошлепал обратно к выходу. Коричневый пакет так и остался лежать на конторке.

— Ну? — раздался голос из окошка.

Карен очнулась и увидела, что перед ней никого нет и она первая стоит в очереди. Растерявшись, она машинально опустила мокрую руку в карман плаща, нашаривая грязные монеты.

— Мне… э-э… Сейчас, дайте сообразить! — скороговоркой выпалила она. — Так… э-э… десять марок по двадцать пять центов. — Она буквально на несколько секунд отвела глаза от пакета. Вынула из сумочки пятидолларовую банкноту и сунула ее на блюдечко, стоявшее в окошке. Получив марки и сдачу, она первым делом вновь оглянулась на конторку.

Пакет исчез.

— Я не знаю, как так вышло, — несчастным голосом причитала Карен. — Отвлеклась от него на пару секунд, не больше, и на тебе! Этот чертов пакет как сквозь землю провалился! Я сначала глазам своим не поверила. Осмотрелась по сторонам, думала заметить его у кого-нибудь в руках… Ничего подобного! Он просто испарился, понимаешь? Мне даже некого было заподозрить, все произошло так быстро… Прости меня ради Бога, Ребекка. Знала бы ты, чего мне стоило добраться до этой злосчастной почты! Я уже надеялась поймать негодяя за руку с поличным, а тут… Ну прямо наказание какое-то! И главное, смотрела на него минут десять не отрываясь, а потом… Вся слежка коту под хвост! Ну убей меня теперь!

Они сидели в машине, которую Ребекка поймала после того, как вышла с почты. Все время до прихода Карен они с шофером колесили по кварталу кругами. Наконец расстроенная Карен показалась возле входа на станцию «Пенн», и они подхватили ее. Теперь такси влилось в самую гущу движения по Восьмой авеню, и они по-черепашьи продвигались в направлении работы Карен.

— Я думаю, все это не случайное совпадение, — задумчиво заметила Ребекка. — Человек, забравший пакет, знал, что за ним следят.

— Боже!.. — испуганно прошептала Карен. Если это так на самом деле, то, с одной стороны, с нее снимается часть вины за то, что она проворонила преступника, но с другой… это означало, что он знал ее в лицо. Какой ужас!

— Шустрый паренек, судя по всему, — пробормотала Ребекка, пытаясь скрыть разочарование, чтобы не огорчать Карен.

Проклятие, они так близко подобрались к нему — и вот теперь упустили! Ах, если бы только в полиции прислушались к ее мольбам о помощи! Тогда можно было бы окружить здание почты и установить в зале телекамеру, которая не пропустила бы того, кто забрал пакет. Преступник был бы задержан уже спустя минуту. А так…

Ребекка, не удержавшись, чертыхнулась вслух.

— Прости меня… — тоненьким голоском пролепетала Карен.

— Ладно, ты не виновата. Просто я очень расстроилась. Надеялась, что нам удастся получить что-то конкретное, перед тем как я отправлюсь в Европу.

Карен удивленно вскинула на нее глаза:

— Ты отправляешься в Европу? Когда? Почему молчала до сих пор? А что тебе там? По работе? Подожди, а как же быть с квартирой? Я ни за что не вернусь туда одна!

Ребекка улыбнулась:

— Держись за сиденье, Карен.

Она рассказала о задании, которое устроил ей Стирлинг. Глаза у соседки полезли на лоб.

— Ты будешь снимать леди Ди?! — пораженно выдохнула она. — Бекки, ты станешь миллионершей!

— Там будут работать и другие ребята, — мягко возразила Ребекка. — Мои снимки не получат ранг эксклюзивных.

— Все равно! Вот это да! Подумать только… Ты мне потом расскажешь, как она выглядела? Во всех подробностях! Ничего себе работенка! А можно я поделюсь с Диком? Он со стула рухнет!

— Лучше не говори пока, — предупредила Ребекка строго. — Я не хочу, чтобы конкуренты узнали о моем задании раньше времени. А после того как Стирлинг продаст мои снимки, можешь кричать об этом хоть на каждом перекрестке.

На следующее утро Ребекка проснулась, почувствовав, что ее кто-то целует в шею у самого ушка. От удовольствия по спине побежали мурашки. Она томно потянулась, выгнувшись, и заложила руки за голову. Губы Стирлинга опустились к ее грудям… Ребекка полностью расслабилась, отдавшись ласке его сильных и влажных губ. Вот он взял в рот ее возбужденный сосок. В Ребекке будто что-то мгновенно перевернулось. Сон как рукой сняло. Ее захлестнуло сильное желание. Пульс участился. Она сильнее выгнула спину, придвигая грудь к лицу Стирлинга еще ближе. Ребекка уже почувствовала приближение оргазма, как вдруг его рука скользнула ей между ног.

— О, Стирлинг! — с придыханием в голосе прошептала она, зажав его руку бедрами.

В следующее мгновение она достигла пика и зажмурилась, всем своим существом ловя сладостные, острые ощущения. У нее перехватило дыхание, настолько сильными были волны наслаждения, накатывавшие на нее одна за другой. Стирлинг вошел в нее пальцами и умело стимулировал ее, продлевая и усиливая оргазм. Наконец Ребекка в последний раз вскрикнула и, прижавшись к нему всем телом, замерла.

— Ну как? — шепнул он, выждав время.

— Фантастика! — не своим голосом проговорила Ребекка, вновь расслабившись и пытаясь отдышаться. — Прости, я не подождала тебя. Это так стремительно произошло… — Она благодарно поцеловала его в щеку, в висок и в уголок рта. — Ты потрясающий любовник!

— Ты тоже.

Он вновь принялся ее гладить, и она почувствовала бедром его эрекцию. Крепко обняв Стирлинга за шею, она стала целовать его прямо в раскрытый рот. Ее язычок быстро бегал туда-сюда, даря ему приятные ощущения. Затем Ребекка заставила его перевернуться на спину, чтобы она могла сесть на него верхом.

— Теперь твоя очередь получать удовольствие, — промурлыкала она чувственно.

— Я хочу тебя… — негромко и хрипло произнес он.

Им редко доводилось заниматься любовью по утрам, так как Карен по большей части ночевала у себя, но когда они это делали, Стирлинг бывал особенно неистовым и ненасытным.

Ребекка стала медленно опускаться на него сверху, принимая его в себя. Застонав от наслаждения, он обхватил ее за бедра и резко погрузился в ее влажные жаркие глубины. С уст Ребекки также сорвался легкий стон. Крепко прижимаясь к нему бедрами, она начала двигаться вверх-вниз, порой поднимаясь очень высоко, так, что он едва не выходил из нее…

— Нет, нет, черт, не смей! Я хочу быть в тебе!.. — задыхаясь, страстно шептал Стирлинг.

Ребекка безоглядно отдавалась в его власть, и Стирлинг лихорадочно задвигался под ней, желая поскорее закончить эту сладкую муку. Но когда его оргазм был уже близок, Ребекка вновь поднялась. Она стремилась оттянуть кульминационный момент, зная, что потом он доставит им обоим больше удовольствия.

— Ребекка…

Она вновь опустилась на него, подстроившись под его ритм, и не останавливалась до тех пор, пока он не закричал от наслаждения. Приближая и усиливая пик его ощущений, она двигала бедрами из стороны в сторону, уперевшись руками ему в грудь. Наконец он достиг своей высшей точки и, глухо застонав, излился в нее.

— Я люблю тебя… — прошептал Стирлинг спустя минуту, переводя дух.

— Я тоже тебя люблю, — мягко ответила Ребекка.

Она не солгала, но чувствовала, что способна любить сильнее. С одной стороны, она любила Стирлинга всем сердцем… но все же не настолько сильно, чтобы поступиться своей самостоятельностью. Не настолько, чтобы стать его женой.

Они долгое время лежали молча. Потом Стирлинг вновь открыл глаза и улыбнулся:

— Хорошо у нас день начинается, верно?

Ребекка кивнула:

— Просто прекрасно, милый.

— А ведь так всегда могло бы быть, — поддразнил, ее Стирлинг.

Она фыркнула, понимая, что попалась в его нехитрую ловушку.

— И ты уверен, что при этом мы переживали бы столь же острые ощущения? — возразила она.

— Почему бы и нет? Что нам помешает? Послушай, Бекки, милая, любимая моя девочка, почему ты не хочешь попробовать? Почему бы тебе не переехать ко мне, хотя бы на время для начала, вместо того чтобы проводить здесь одни вечера? И потом я не потерплю, чтобы ты жила там, когда твоей жизни угрожает опасность! Я серьезно! И раз уж на то шло… почему бы нам не воспользоваться ситуацией и не попытаться зажить вместе? А?

Ребекка заглянула Стирлингу в глаза. Ей очень не хотелось обижать его.

— Сейчас нам хорошо, очень хорошо… — тщательно подбирая слова, проговорила она. — Но только оттого, что мы оба знаем — это случай. А если мы будем знать, что это правило, боюсь, нам будет не так просто ловить столь острые ощущения. По крайней мере половиной того удовольствия, которое мы дарим друг другу, мы на самом деле обязаны тому факту, что как раз не живем вместе.

Стирлинг помрачнел:

— Значит, ты счастлива лишь потому, что не веришь в долговременность наших отношений? По-твоему, мы вообще не можем связать свои судьбы?

Ребекка минуту колебалась с ответом.

— Нет, ты меня неправильно понял, — наконец проговорила она. — Научно доказано, что многим людям хорошо друг с другом именно потому, что им не мешают взаимные обязательства… которые автоматически встанут перед нами, как только мы начнем жить под одной крышей друг с другом.

— Чепуха! Мои родители вместе вот уже более сорока лет и души друг в друге не чают! Твои тоже, насколько мне известно.

— Да, но наши родители — люди другого поколения. Тогда были одни запросы, сейчас совсем иные. Им было нужно немного. Мы же хотим все — и сразу, Стирлинг. И карьеру, и детей, и счастье. Но так не бывает. Приходится выбирать.

Он задумчиво пожевал губами.

— Рано или поздно это все равно случится, Бекки. Я имею в виду семью, детей и так далее… Зачем откладывать? Почему не начать прямо сейчас?

Ребекка всплеснула руками.

— О Боже, ты что?! — Она поднялась с постели и потянулась к синему домашнему халату Стирлинга. — Я даже не знаю, нужно ли мне все это именно сейчас. Пока меня хватает лишь на карьеру и на любовь, которую ты даришь мне… И еще на любовь, которую я дарю тебе, милый.

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Она обернулась.

— Ты это к чему?

— Подумай, малыш. Ничто на свете не дается просто так. Ты не можешь брать от жизни только удовольствия, проходя мимо ответственности.

Ребекка поморщилась:

— Прости, но я лишь хотела сказать, что совместный быт убивает любовь. В нашем случае, я думаю, именно это и произойдет. — Она присела на краешек постели и, запахнув на себе халат, закинула ногу на ногу. — Что тебе не нравится? Давай пока все оставим как есть, а?

Стирлинг шутливо поднял руки.

— Сдаюсь, сдаюсь! Мое дело было предложить, твое — отказаться. Будь по-твоему… если мысль о совместной жизни повергает тебя в такой ужас. — Сегодня он был на редкость добродушен. — Ладно, кто нам приготовит кофе? Ты или я?

Ребекка, наклонившись, чмокнула его в щеку.

— Я. И яичницу тебе сделаю.

Стирлинг резко откинулся на подушки, умело разыграв потрясение:

— Боже всемогущий! Она сделает мне еще и яичницу! Как можно не обожать женщину, которая готовит по утрам своему мужчине яичницу!

Краткая размолвка была позади, но осадок от нее остался, и он не давал Ребекке покоя весь день.

Глава 7

— Боюсь, в этот приезд тебе в Нью-Йорке не очень понравилось, дорогая…

Сэр Эдвард сидел напротив Дженни, перекатывая в ладонях стакан виски с содовой. Был ранний вечер, и следующим утром она должна была возвращаться в Англию. Скотт задернул на окнах парчовые шторы, за которыми мерцал огнями Манхэттен, и комната погрузилась в мягкий персиковый свет абажуров.

— Я так и не сводил тебя никуда в этот раз, — продолжал отец. В его светло-голубых глазах затаилась печаль. — Надеюсь, ты все же не очень тут скучала со мной? Хотя что я говорю? Конечно, это была для тебя скука смертная… Я представляю.

— Нет, папа, ты ошибаешься, — солгала Дженни с мягкой улыбкой. Ей на самом деле не хотелось уезжать, возвращаться в свою тесную лондонскую квартиру и в детский сад. Обычно в последний вечер отец устраивал ей настоящие праздничные проводы в каком-нибудь ресторане, но сегодня, как и все последние дни, они должны были ужинать здесь. — И потом я все понимаю. Тебе трудно сейчас…

Он тупо уставился в свой стакан. Затем, сделав над собой явное усилие, вежливо проговорил:

— Может, приедешь на Пасху?

— С удовольствием! — с почти детским восторгом воскликнула Дженни. Теперь по крайней мере она будет пережидать унылую лондонскую зиму в предвкушении этой новой поездки. — У меня будет целых четыре недели.

Он устало повел бровью:

— Целых четыре?

— Да, школьные каникулы. Но я, конечно, не помчусь к тебе сразу же. Я не хочу тебя стеснять, папа.

— Чепуха, Дженни. Приезжай на все четыре. Я буду только рад.

— Правда? — Она вся зарделась от удовольствия. — Извини, от меня сейчас тоже было мало пользы. Я понимаю. Я так и не смогла взбодрить, развеселить тебя…

Сэр Эдвард отвел глаза, и Дженни показалось, что у него дрогнул подбородок.

— На это нужно время, — не своим голосом отозвался он наконец.

Дженни стало стыдно. Ей вспомнилось, как он напился и разрыдался в библиотеке в тот вечер, вскоре после ее приезда. «Господи, какая я дура! О каком веселье я тут болтаю?!»

— Да, разумеется, — торопливо проговорила она.

В комнате повисло тяжелое молчание. Из столовой доносилось позвякивание серебра и хрусталя. Скотт накрывал на стол. Дженни жалела о том, что отец не пригласил на ужин каких-нибудь своих друзей. Возможно, это подняло бы ему настроение.

— Ты уже собрала вещи? — глухо спросил он.

— Да, папа.

— Харвей отвезет тебя утром… Извини, я сам не смогу проводить. У меня деловая встреча.

— Ничего, не беспокойся, папа.

— Тебя будут там встречать? Мать или Саймон?

— Я оставила в аэропорту свою машину.

— Ага… понимаю.

Они вновь надолго замолчали. Потом сэр Эдвард залпом выпил свое виски. Решив вновь наполнить стакан, он забрал пустой бокал и у дочери.

— Тебе, конечно, еще минералки?

— Томатный сок с вустерширским бальзамом, папа.

— Ах да, верно! — Сэр Эдвард подошел к столику с бутылками. Вернувшись спустя некоторое время с наполненными стаканами, он вдруг сердито проговорил: — Тебе нужно хоть немного пожить по-настоящему, Дженни!

Она даже вздрогнула от неожиданности, не донеся томатный сок до рта.

— То есть?

— Вздохнуть полной грудью! Получить от жизни удовольствие! Перестань оглядываться на свою мать! Она тебя всего лишила, неужели ты не понимаешь?

Дженни изумилась еще больше:

— Но почему?.. Почему ты так говоришь, папа? Я неплохо живу… в целом, — пролепетала она.

Сэр Эдвард насмешливо хмыкнул:

— Милая моя Дженни! Да ты и представления не имеешь о том, что такое настоящая жизнь!

— Нет, имею. Я люблю проводить время в Нью-Йорке, да и в Лондоне порой бывает… весело.

Отец как-то кисло взглянул на нее.

— Ты пробовала когда-нибудь пить шампанское всю ночь напролет и танцевать в объятиях любимого мужчины? А потом встречать на реке рассвет, кататься на катере по тихой водной глади? Когда солнце только-только всходит? А потом завтракать на траве и добирать шампанского? А потом весь день не вылезать с любимым из постели? А потом бежать купаться? Обнаженными? Ты хоть раз совершала в своей жизни какие-нибудь милые, восхитительные безумства? Ну ответь мне!

Дженни расстроенно потупилась:

— Нет… Ты, конечно, все это делал, но девушки по-другому относятся к таким вещам.

— Ерунда! Это отговорка.

— Нет, папа, ты не прав. — Теперь подбородок зажал уже у Дженни. Она изо всех сил пыталась изгнать обиду из своего голоса, но безуспешно. Слова отца больно ранили ее в самое сердце.

— А я утверждаю: это все отговорки! Почему бы тебе наконец не завести себе любовника?

— Потому что… Я не знаю… Я еще не встретила того, кто мне понравился бы.

— Да ты просто никому и шанса не давала себя проявить! В следующий раз, когда ты приедешь в Нью-Йорк, я тебе устрою знакомство с несколькими молодыми людьми. Я позабочусь о том, чтобы они не показались тебе занудами. Они сводят тебя в разные веселые места, в клубы, в рестораны. Тебе будет весело, вот увидишь. Ужин в морском кабачке, купание при луне и все такое. Сколько можно сидеть взаперти? Сколько можно уделять свое время старику вроде меня?

Дженни подняла на него умоляющие глаза:

— Но мне нравится быть с тобой, папа. Большинство молодых людей, которых я знала, глупы и неинтересны.

— Отлично, тогда выбери себе кого-нибудь постарше! Останови свой взгляд хоть на ком-нибудь, черт возьми! Тебе нужен жизненный опыт. Ты еще не жила совсем, Дженни. А жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее в твоем возрасте на книги и на сидение в четырех стенах!

— Нью-Йорк — такой город… — пыталась оправдаться Дженни. — Здесь небезопасно…

— Мариссе так не казалось! — воскликнул сэр Эдвард. Голос его вновь дрогнул. — Она приехала сюда одна и заткнула весь этот город за пояс!

— Да, но я не Марисса, — тихо проговорила Дженни, внезапно осознав, что спровоцировало в нем эту вспышку.

— Дело не в этом, дорогая, — неожиданно спохватился отец. — Я вовсе и не думал вас сравнивать. Марисса погибла в таком юном возрасте, а при этом она успела пожить по-человечески! Ей удалось взять от жизни все ее самые лучшие дары. Она никого и ничего не боялась. Она не боялась бросать жизни вызов… И слава Богу! Марисса дышала полной грудью, и я хочу, чтобы и ты вкусила этого, Дженни. И пусть тебя не волнует, что о тебе подумают люди! Но главное, пусть тебя не волнует, что о тебе подумает твоя мать! Я понимаю, что она жаждет подыскать тебе подходящего жениха с титулом, но ради всего святого, повеселись хоть немного до того, как выйдешь за него замуж! Устрой себе праздник, как здесь говорят.

Он сделал большой глоток, и глаза его подернулись пеленой.

— У меня не получится, наверное, — несчастным голосом прошептала Дженни.

— У любого получится, если как следует захотеть, — возразил отец. — Тебе стоит лишь раз поднять голову и взглянуть жизни в глаза.

— Да, папа.

— Что — да? Хоть бы напилась хорошенько разок, что ли! Ты женщина, у тебя возраст такой… тебе нужен секс, много секса! И где он? Где это все в твоей жизни? А ведь тебе двадцать два уже!

— Двадцать три, — тихо поправила она его.

— Да, двадцать три… — эхом отозвался он.

А Мариссе было только двадцать. Дженни, конечно, совершенно верно заметила, что она не Марисса. У Дженни не было такого желания жить и бороться, достигать высоких целей. В Дженни никто не взрастил здорового честолюбия. Ей не пришлось, как Мариссе, родиться в рабочем городке и вылезать потом самой из грязи в князи. Дженни выросла в тепличной обстановке. Закрытая женская гимназия, много денег и, разумеется, аристократическое общество. Да еще мать… Опасаясь за репутацию дочери, она ее всего лишила в жизни.

«И еще неизвестно, кого стоит больше пожалеть, — грустно подумал сэр Эдвард, потупясь. — Мариссу, которая всего добилась в жизни сама, прошла весь путь от танцовщицы в кабаре до звезды нью-йоркского света, но погибла так рано, на самом взлете своей судьбы… Или Дженни, которая никогда ни в чем не нуждалась и никогда по большому счету ничего не хотела. И если она не совершит над собой какого-нибудь усилия, все так и останется. Она вовек не вкусит жизни так, как ее вкусила Марисса».

— Один миг безумного счастья стоит целой жизни, лишенной красок и острого вкуса, — проговорил он вслух, словно забыв о том, что Дженни сидит перед ним и слышит его.

Она опустила глаза на свои руки. На ногтях не было яркого лака. А Марисса… Ей вспомнились сейчас те фотографии, которые она видела. Длинные красные ноготки Мариссы, пальцы, украшенные сверкающими перстнями. Волосы — словно начищенное серебро… Длинные стройные ножки. Наконец то, что у людей называется обаянием… Дженни знала, что ничего этого у нее нет. Средний рост, среднее телосложение, самые обычные и даже довольно блеклые белокурые волосы, самое заурядное лицо. До сих пор она была довольна своей жизнью. По крайней мере отец ни разу не попрекал ее ничем, но теперь все изменилось. Сразу, в одночасье… И девушку охватили мучительные сомнения в правильности своего бытия.

— Что же мне делать, папа? — несчастным тоненьким голоском спросила она.

— Влюбиться, наверное! — воскликнул сэр Эдвард. — Завести роман! Окружи себя новыми подругами, которые умеют веселиться. Почему бы тебе, кстати, не сойтись поближе с тем очаровательным фотографом, которая была у нас тут, как бишь ее?.. — Он почесал в затылке.

— Ребекка Кендал.

— Вот, точно! Ребекка! Очень толковая девушка. Ничего в этой жизни не боится. В следующий свой приезд я советую тебе пригласить ее как-нибудь на ленч.

Дженни наморщила носик.

— Не могу сказать, что она мне не понравилась, — проговорила она торопливо, словно заранее оправдываясь. — Но она, на мой взгляд, какая-то уж слишком… энергичная.

Сэр Эдвард пожал плечами.

— У нее работа такая. Между прочим, очень хорошая работа, — отозвался он.

Ужин прошел в полном молчании. Дженни чувствовала себя обиженной и уже боялась начинать разговор, чтобы не нарваться на новый всплеск критических замечаний со стороны отца. А сэр Эдвард много пил, и вскоре его глаза привычно заблестели, а взгляд вновь стал отсутствующим. Быстро поев, Дженни извинилась и удалилась к себе в комнату.

Поездка в Нью-Йорк на этот раз совершенно не удалась. Девушка почти с нетерпением ждала своего возвращения в Лондон, зная, что там ей по крайней мере не придется прикладывать никаких усилий к тому, чтобы казаться интересным человеком и увлекательной самкой. Детишки из детского сада и без того ее любили такой, какая она есть.

Стирлинг настоял на том, чтобы Ребекка провела у него еще одну ночь. Он не на шутку опасался возмездия со стороны неизвестных преступников за обман с негативами. А уже на следующее утро Ребекка должна была лететь в Англию.

— Я тебе серьезно говорю: торчать у себя в квартире сейчас просто глупо. И очень опасно! — убеждал он ее в тот вечер, когда они ужинали в одном из ее любимых ресторанчиков — «Эль Чарро» в Гринич-Виллидж.

Они сидели за угловым столиком из темного дуба в ожидании официанта. Ребекка потягивала коктейль из текилы, а Стирлинг — фирменное пиво «Текате», подававшееся по традиции с солью и долькой лимона.

— А если это никогда не выяснится? — предположила она. — Что тогда? Если О'Хара и иже с ним будут отстаивать свою версию о несчастном случае и сэр Эдвард станет до конца подыгрывать им, заботясь о своих деловых интересах? Значит, кроме тебя, меня и Карен, это никого не будет волновать. А что мы можем? Эх-х, хотела бы я знать, что мне делать дальше…

— А ничего не делай, дорогая. Завтра ты улетаешь в Лондон, где проведешь две недели. Работай, снимай и ни о чем не думай, — отозвался Стирлинг, подав знак проходившему мимо официанту. — Давай сделаем заказ, а потом поговорим спокойно. Что ты будешь?

Ребекка сверилась с меню.

— Я бы хотела начать с супа из сладкого перца и кукурузы. Затем… э-э… ребрышки, но не с чили и не со сметаной, а с соусом jalapeno.

— Пойдет. А мне сегодня больше по душе морепродукты, так что… — Он скользнул взглядом по соответствующей страничке. — Я возьму рыбку с каперсами, оливками и апельсинами и вот эту штуку… э-э… «Quesadillas de chorizo у papa».

В глазах Ребекки отразился живейший интерес:

— А что это такое? Впервые слышу.

— Лепешка, но не из маиса, а пшеничная и с начинкой из сочной свиной сосиски, картошки, сыра, лука…

— Стоп! Все, не продолжай! Я просто умираю с голоду! Готова съесть сейчас целого быка! У меня за весь день маковой росинки во рту не было, можешь себе представить? На обед не пошла, так как нужно было подкупить кое-что из одежды для поездки, а потом целый день расписывала себе график работы в Европе.

По глазам Ребекки было видно, что ей явно не терпится отправиться в эту поездку. Она очень хотела поработать с принцессой Дианой. Стирлинг снисходительно улыбнулся:

— Понимаю. Ни о чем не волнуйся, у тебя все уже на мази. Пропуск на гала-бал с принцессой имеется. Я еще хотел протолкнуть тебя на Даунинг-стрит, 10, чтобы ты поработала с миссис Тэтчер, но пока не удалось. Не все сразу. После Лондона ты отправляешься в Париж, в объятия принцессы Стефании и к двум-трем известным модельерам. Сейчас, конечно, не сезон, но постарайся отыскать там американок, выбирающих себе наряды. Журналам это понравится.

— Знаю. — Ребекка тоже улыбнулась. Она планировала, помимо всего вышеперечисленного, сделать еще кое-что, но пока не собиралась посвящать в это Стирлинга. Пусть это станет для него сюрпризом.

— А когда вернешься… — продолжал он уже другим тоном, перегнувшись через столик и взяв ее за руку, — я хочу, чтобы ты переехала ко мне, дорогая. Вот уж не думал, что над твоей жизнью когда-нибудь нависнет угроза, но раз так случилось, грех не воспользоваться столь удобным предлогом для достижения моих корыстных целей!

Он буравил ее взглядом. Ребекка не хотела его огорчать.

— Я останусь у тебя до тех пор, пока все не рассосется, — мягко ответила она.

Стирлинг очень расстроился бы, узнав, как сильно она скучает по своей квартирке, по пустой болтовне с Карен на кухне, по тому тихому счастью и покою, которые она обретала в те благословенные часы, когда работала в своей маленькой уютной проявочной… Кстати, ее еще нужно было привести в порядок и заново оборудовать.

Он стиснул ее руку сильнее.

— Я буду скучать по тебе, но вместе с тем считаю, что эта поездка станет очередным шагом наверх в твоей карьере.

— Спасибо тебе, милый, что ты мне ее устроил, — с искренней благодарностью в голосе отозвалась она.

— До свидания, дорогая. Удачного полета, и не забудь, что на Пасху я тебя вновь жду ко мне.

Сэр Эдвард расцеловал Дженни в обе щеки. Он должен был уезжать на работу. Несмотря на обильное возлияние накануне вечером, с утра он выглядел заметно посвежевшим и гораздо более веселым, а лицо его — вот странное дело! — просто дышало здоровьем.

— До свидания, папа. Береги себя… — Дженни прижалась к нему на несколько мгновений. В минуты очередного расставания с отцом она всегда испытывала сильный прилив эмоций.

Он легонько похлопал дочь по плечу.

— Ты тоже, милая. В следующий твой приезд все будет по-другому. Мы обязательно куда-нибудь сходим. Что ты скажешь насчет бродвейских постановок, а? Или ужинов в хороших ресторанчиках?

Сэр Эдвард снова превратился в любящего отца, который больше всего на свете любит побаловать своего любимого ребенка.

— Я с удовольствием, папа…

Дженни вновь поцеловала его.

После этого отец сразу заторопился на работу. Скотт помог ему надеть пальто из викуньи, подал портфель. По дороге к лифту сэр Эдвард наскоро отдавал ему обычные поручения по дому. Через минуту он на прощание помахал Дженни рукой, и за ним закрылись дверцы лифта. Дженни осталась стоять на месте, чувствуя себя — как и всегда при расставании с отцом — одинокой и покинутой. Точно такие же чувства охватывали ее и в детстве, когда папа уезжал из Пинкни в Лондон на работу, а она провожала его до ворот и потом оставалась стоять одна на гравийной дорожке. Мир без отца словно терял изрядную долю всех своих красок и тепла, становился сразу каким-то неуютным и унылым.

Постояв еще какое-то время, Дженни медленно повернулась и ушла в столовую, где еще несколько минут назад раздавались бодрые шаги отца, слышался его приятный голос. Теперь же комната погрузилась в тишину.

Затем вернулся Харвей с машиной, чтобы отвезти ее в аэропорт. Рейс был на десять часов. Вздохнув едва ли не с облегчением, Дженни надела твидовое пальто, вязаные шерстяные варежки и быстро направилась к лифту. Скотт нес ее чемоданы. Девушке хотелось поскорее стряхнуть с себя меланхолию, в которую она погрузилась, попрощавшись с отцом. И по собственному опыту она знала, что в таких ситуациях ничто так не помогает развеяться, как суматоха, связанная с путешествием.

Ей также хотелось побыстрее забыть обидные слова, произнесенные вчера отцом. «Я не виновата в том, что такая скучная и неинтересная, — думала она, — и не обладаю такой жаждой жизни, какая была у Мариссы. И нет ничего удивительного в том, что папа так переживает ее гибель. Она наполняла и его жизнь светом и радостью. У меня так никогда не получится, как бы я ни старалась. И тут нет моей вины. Просто одним людям что-то дано, а другим нет».

Дженни и не собиралась стараться. Она уже решила про себя, что вернется в Англию и заживет там тихо и мирно, как прежде. Все равно поменять что-то не удастся, а значит, и думать об этом нечего.

Ребекка быстрым шагом прошла в зал VIP[3] аэропорта Кеннеди, взяла себе в буфете стакан свежего апельсинового сока, круассан и в ожидании объявления своего самолета устроилась в кресле с номером «Нью-Йорк таймс». Поездки первым или бизнес-классом были той роскошью, которую она стала позволять себе после того, как ее дела пошли в гору. И дороговизна, на ее взгляд, с лихвой окупалась. Во-первых, в зале VIP всегда стояла благословенная тишина, не было обычной для аэропортов и вокзалов толчеи и гама. А во-вторых, пассажиров первого класса всегда выпускали из самолета первыми и выдавали им багаж без задержек, также в первую очередь.

На ней сегодня были черные брюки и темно-бордовая кожаная куртка. В этой одежде Ребекка всегда чувствовала себя удобно и комфортно. Потягивая сок, она перелистывала газету в поисках каких-нибудь своих снимков. В средствах массовой информации решения принимались настолько быстро, что Стирлинг не всегда успевал ставить ее в известность о том, что тот или иной редактор решил поместить у себя в газете ее очередной снимок.

Но нынче их не было. Убедившись в этом, Ребекка перешла к чтению колонки новостей. Порой это помогало ей ориентироваться и намечать перспективные будущие задания. Через несколько минут она погрузилась в чтение заметки об одной интересной археологической находке: в Лондоне раскопали фундамент театра, в котором Шекспир ставил свои пьесы. Ребекка настолько увлеклась чтением, что не сразу заметила человека, приближавшегося к ней по полупустому залу. Но вдруг она увидела тень, которая наползла на лист газеты, и вздрогнула. Замерев и затаив дыхание, она стала лихорадочно припоминать, кто был в зале, когда она сюда входила. Четверо японских бизнесменов в углу были заняты негромким разговором. Они стояли в сторонке, склонившись друг к другу головами, и едва ли не перешептывались. Потом, кажется, англичанин в дорогом костюме, явно сшитом на Сэвил-роу, и с портфелем. Затем еще пара молодых американок вроде нее, деловых и энергичных. И все. Тогда кто же…

Человек долго молчал, а Ребекка не могла поднять головы. Ее понемногу стала охватывать паника. Но наконец он заговорил:

— Ребекка, если не ошибаюсь? — В его голосе слышался сдерживаемый смех.

Она резко вскинула на него глаза, и у нее тут же отлегло от сердца:

— Боже мой! Вот так встреча!

Это был Джерри Рибис.

— Как дела?

Они обменялись рукопожатием, и он присел рядом с ней.

— Да вроде неплохо, — с улыбкой ответила она. У нее все еще учащенно колотилось сердце, но ей уже стало стыдно за свой панический мимолетный страх. Переведя дух и окончательно успокоившись, она спросила: — Куда собрались?

— В Рим. На недельку. Мне задолжали на работе небольшой отпуск, и вот решил проведать сестру, — отозвался Джерри.

— Хороший выбор. Бывали уже в Италии?

Он покачал головой и вновь улыбнулся.

— Впервые посмотрю. А вы куда путь держите, если не секрет?

— В Лондон, а затем в Париж. Увы, все по работе. Впрочем, думаю, мне тоже скучать не придется. Интересная командировка.

— Надолго?

— На несколько недель.

Джерри придвинулся к ней ближе.

— Может быть, мы все-таки встретимся как-нибудь, а? После вашего возвращения? Я тешу себя надеждой, что мне удастся поужинать с вами.

Ребекка улыбнулась, вспомнив просьбу неугомонной Карен.

— Не знаю, право слово… — неопределенно проговорила она. — А что, если вам заглянуть как-нибудь ко мне? На стаканчик чего-нибудь? Я приглашу своих друзей.

— С удовольствием. — Улыбка все не сходила с его лица. Она бросила на него внимательный взгляд. Карие глаза, вьющиеся темные волосы. Симпатичный молодой человек. — Я позвоню вам, когда вы вернетесь, — пообещал он, поднимаясь. — Пойду, вроде мой рейс объявили. Желаю хорошо провести время. Берегите себя.

— Само собой. Спасибо.

Ловко лавируя между столиками с газетами, журналами и цветами, между синими креслами и диванами, он вышел из зала. Ребекка проводила его взглядом и сверилась с часами. Ее вылет должны были уже объявить с минуты на минуту. Она нагнулась к ручной клади за билетом и вдруг увидела, как что-то блеснуло на синем ковре прямо у нее под ногами. Приглядевшись, Ребекка поняла, что это маленькая связка ключей, какими обычно отпирают чемоданы, портфели или шкатулки с драгоценностями. Она бросила взгляд на двери из зала. Джерри Рибиса не было, а ключи явно принадлежали ему. Разговаривая с ней, он держал на руке плащ, и краешек его стелился по полу. Видимо, ключи выскользнули из кармана, а он и не заметил этого.

Вскочив с кресла и отшвырнув газету, Ребекка торопливо подошла к стюардессе.

— Прошу прощения, — сказала она. — Я только что нашла на полу вот эти ключи. Они принадлежат мистеру Джерри Рибису. Он отправился на свой самолет, вылетающий в Рим. Вы не могли бы передать ему ключи, пока он не улетел?

Хорошо вышколенная молодая стюардесса вежливо улыбнулась и взяла ключи у Ребекки, но на лице ее при этом отразилось легкое недоумение.

— Вы сказали, в Рим, мадам?

Ребекка кивнула:

— Да, он вышел из зала… минуту назад.

Стюардесса быстро кому-то позвонила и что-то уточнила. Ребекка слышала, как она несколько раз повторила имя Джерри Рибиса и по крайней мере дважды сказала: «Да, на римском».

Ребекка подняла на нее удивленный взгляд.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

— Да, мадам, — чуть растерянно отозвалась стюардесса, кладя трубку. Она непонимающе уставилась на связку ключей, которую держала в руке. — Вы абсолютно уверены в том, что этот господин улетает в Рим?

— Да. Он сказал, что пару минут назад объявили его рейс, и ушел. А что случилось?

— Сегодня утром у нас не запланировано ни одного рейса на Рим, мадам. И еще мне передали, что пассажир по имени Джерри Рибис в аэропорту не регистрировался.

Дженни задержалась у небольшого парфюмерного бутика в холле аэропорта, решив купить себе что-нибудь. Оставалось лишь выбрать аромат. У флакончика с духами «Клод Монтана» была такая красивая форма, но аромат Эсти Лаудер («Бьютифул») казался лучше. Рядом были выставлены также «Диориссимо», «Шанель» и «Ив Сен-Лоран». Пребывая в нерешительности, она взяла пробники, чтобы познакомиться с запахами поближе, но это не помогло. Она по-прежнему не знала, на чем остановить свой выбор, и уже начинала понемногу нервничать, боясь опоздать на самолет. Наконец она решила купить себе большой флакон очень дорогих духов от Живанши. Расплатившись и положив его к себе в сумочку, она почувствовала, как у нее сразу же повысилось настроение. Плотнее запахнув твидовое пальто, она решительно направилась туда, где пассажиры ее рейса проходили на посадку. Дженни любила делать себе иногда маленькие подарки, и это всегда действовало на нее благотворно.

— Доброе утро, — с вежливой улыбкой поприветствовала Дженни стюардесса. Девушка пришла едва ли не последней из пассажиров первого класса. На первом классе настоял отец.

— Доброе утро, — ответила Дженни, предвкушая комфортное путешествие.

Ей нравилось обслуживание в первом классе. Охлажденное шампанское еще до вылета самолета, роскошный завтрак. Утром она выпила только чашку кофе и уже проголодалась. Войдя в салон с мягкими, удобными креслами и широким проходом между ними, она обнаружила, что он был почти пуст. Там оказалось всего несколько женщин и несколько бизнесменов, которые уже раскрыли портфели и выложили какие-то деловые бумаги. Стюардесса провела ее к иллюминатору, предложила мягкие подушки и теплое кашемировое одеяло. Дженни расслабленно откинулась на спинку своего кресла и тут вдруг увидела молодую женщину, сидевшую от нее через проход и смотревшую в иллюминатор. Дженни сразу узнала ее и очень удивилась.

— Здравствуйте, — застенчиво проговорила она, чуть подавшись вперед.

Ребекка резко обернулась, но настороженный взгляд тут же сменился теплой улыбкой:

— О, Дженни! Какой сюрприз! Как славно, что вы здесь оказались, а я уж думала, что умру от скуки. Как поживаете?

— Спасибо, хорошо. Я возвращаюсь домой. В понедельник в гимназии уже начинаются занятия, и у меня садик открывается.

Дженни держала в руке бокал шампанского, искренне жалея о том, что у нее такая неинтересная работа. Опустив глаза на свою серую со складками юбку и синий свитер, Дженни поняла, что и выглядит, как школьница. Она нервно откинула волосы со лба, поняв, что именно это имел в виду отец вчера, когда произносил свои обидные слова. Она не живет по-настоящему, и это бросается в глаза окружающим. На фоне же таких людей, как Ребекка Кендал, она вообще смотрится жалко.

— А зачем вы летите в Англию? — торопливо спросила Дженни, стараясь отвлечься от этих грустных мыслей.

— По работе, — лаконично ответила Ребекка. Она как будто была погружена в какие-то свои мысли. А затем перегнувшись через проход, сказала: — Скажите, место рядом с вами свободно? Если да, то я могла бы, пожалуй, пересесть. Так легче общаться.

Дженни увидела, как за пилотами закрывается дверца их кабины, и поняла, что больше пассажиров не будет.

— Думаю, да.

— Превосходно! — Ребекка захватила свою сумочку и пересела к Дженни. — Так-то лучше, правда? Чем кричать друг другу через весь проход вплоть до самой Англии.

Она улыбнулась, и Дженни ответила ей вежливой улыбкой. Шампанское у нее почти закончилось, но едва она успела об этом подумать, как вдруг откуда ни возьмись рядом появился стюард с бутылкой и проворно наполнил ей его снова.

— Шампанского, мадам? — спросил он у Ребекки, прежде чем уйти.

— Нет, спасибо. Лучше минеральной воды. Без газа, если можно.

— Конечно, мадам. — Он быстро принес ей минералки.

— Вы не любите шампанское? — спросила Дженни.

— Обожаю! — Ребекка вновь улыбнулась. — Но не так рано и уж точно не в самолете. Хотите узнать, как избежать дискомфорта, который неизбежно возникает в организме после такого длительного перелета?

Дженни заинтригованно кивнула.

— Нужно выпить восемь пинт жидкости в воздухе. Лучше простой воды, какую носят летчикам. Это избавит ваш организм от обезвоживания.

— Правда? Вот не знала! — Дженни была удивлена. Она уже по-другому взглянула на желтые пузырьки, поднимавшиеся к поверхности ее бокала с шампанским. Но вдруг рассмеялась и махнула рукой. — А, не беда! Папа заплатил за мой билет, и я хочу получить удовольствие от этого полета, а не превращать его в добровольную пытку.

— Кстати, как отец? — спросила Ребекка.

— Так себе, — задумчиво отозвалась Дженни. — Он все еще не оправился после гибели Мариссы. Честно признаться, я не ожидала, что он примет это так близко к сердцу.

Ребекка понимающе кивнула:

— Горечь утраты. Возможно, он только сейчас понял, что по-настоящему в ней нуждался. Помните, я приходила тогда к вам? Я его просто не узнала. Он сильно изменился. Да, для него это тяжелый удар. Вы слышали что-нибудь новое от полиции? Как там их расследование?

— Закончилось как будто.

— И что?

— Они пришли к выводу, что это был несчастный случай.

— В самом деле? Ну и ну!

— Неужели вы совершенно не допускаете этой мысли, Ребекка? Я думаю, что если бы у них были серьезные сомнения, они не прекратили бы следствие так быстро.

Ребекка оценивающе взглянула на Дженни, гадая, можно ли ей довериться. Теперь после истории с Джерри Рибисом, который, как выяснилось, путешествовал под чужим именем — если вообще путешествовал, — она уже и не знала, кому верить. Ребекка всерьез пожалела о том, что Стирлинга нет рядом. Вообще ее нелегко было испугать, но инцидент с Джерри Рибисом потряс ее до глубины души.

— Что? — спросила Дженни, заметив на себе странный взгляд американки.

Наконец Ребекка решила все же открыться этой девушке. Честность и порядочность были написаны у Дженни Венлейк на лице.

— Хорошо, я расскажу вам, почему считаю, что Мариссу убили, и почему вся эта история не дает мне покоя, — проговорила она.

Ребекка выложила Дженни все без утайки, подождав, пока стюард уйдет. Он подал ароматный кофе, яичницу, тосты, круассаны и мармелад. Воздавая должное обильному завтраку, Дженни одновременно со все большим интересом внимала рассказу Ребекки. Когда же американка поведала ей о том, что с ней случилось уже в аэропорту всего полчаса назад, Дженни даже негромко охнула.

— Вы думаете, что он за вами следил? — тихо спросила девушка, боязливо оглянувшись по сторонам, хотя их никто не мог подслушивать. — И что вы собираетесь теперь делать?

— Как только доберусь до Лондона, первым делом позвоню Стирлингу. Может, ему удастся что-то выяснить об этом человеке. Вы сами когда-нибудь о нем слышали? Когда мы с ним только познакомились, я поняла, что он друг вашего отца. Сейчас я просто убеждена, что он как-то замешан в ту историю с Мариссой.

— Я спрошу у папы, — пообещала Дженни, аккуратно вытирая уголком синей (под цвет кресел в салоне) салфетки губы. — Интересно все-таки…

— Что? — спросила Ребекка.

— Кто на самом деле этот Джерри Рибис, или как там его по-настоящему зовут? Может, он бывший любовник Мариссы? Может, он отомстил ей из-за ревности?

— А кто тогда тот человек, похожий на официанта, который открывал окно на моей фотографии? — Ребекка покачала головой. — Я думаю, именно он толкнул Мариссу. Джерри очень приятный молодой человек, но, прямо скажем, не злой гений. Кроме того, я не думаю, что он мог быть любовником Мариссы. Нет, я не могу поверить в то, что он убийца. Но что ему от меня надо? Вот это любопытно.

— Должно быть, он думает, что вы знаете больше, чем на самом деле?

Ребекка посмотрела на Дженни с уважением:

— Это логично. Не исключено, что вы правы. Наверное, он просто хочет со мной сблизиться, чтобы понять, как много мне в действительности известно. Так, теперь. В Рим он сегодня не полетел, это точно. Но тогда возникает вопрос: а куда он полетел?

— Надо будет осмотреться хорошенько, когда мы приземлимся, — посоветовала Дженни. — Я буду рядом, и если вы его заметите, покажите мне украдкой.

— На этот счет можете не волноваться, я покажу, — пообещала Ребекка.

— Где вы собираетесь остановиться в Лондоне?

— В «Белгравии-Шератон». Это в центре, что меня как раз устраивает. Придется много побегать. А вы в Кенсингтоне живете?

— Да, делю квартиру с подругами. Приходите к нам как-нибудь ужинать, хорошо?

— С удовольствием.

Перелет прошел спокойно. Ребекка и Дженни подружились и очень понравились друг другу. За разговорами время летело незаметно. На Дженни американка произвела сильное впечатление. Ребекка была всего на два года ее старше, но уже многого добилась в жизни, карьера ее сложилась удачно, как женщина она была уверена в себе… На ее фоне Дженни, конечно, не смотрелась, и от осознания этого ей становилось не по себе. И правильно, что папа вчера поставил ей Ребекку в пример. Даже по ее одежде можно было сказать, что она самостоятельная и сильная женщина.

Самолет приземлился в Хитроу в девять пятнадцать вечера по лондонскому времени. Дженни и Ребекка вышли вместе с другими пассажирами первого класса и прошли на таможню. Затем Дженни вызвалась забрать за них двоих багаж, пока Ребекка внимательно наблюдала за остальными пассажирами, выходившими из самолета, в поисках Джерри Рибиса. Его нигде не было видно.

— Слава Богу, что он не увязался за вами в Англию, — сказала показавшаяся спустя несколько минут Дженни.

— Возможно, возможно… Может, он просто хотел убедиться в том, что я покидаю Штаты. Но знаете, — Ребекка поежилась, окинув еще раз пристальным взглядом толпу пассажиров, — меня уже не оставляет ощущение, что они следят за каждым моим шагом. Повсюду. Мне кажется, что все мои поступки и слова кем-то тщательно подмечаются и фиксируются.

Дженни сочувственно посмотрела на нее:

— Знаете, если у вас здесь возникнут какие-нибудь неприятности, обратитесь в нашу полицию. Там работают очень толковые специалисты. Они вам помогут.

— То же самое я думала о нашей полиции, пока не обратилась туда, — с невеселым смешком отозвалась Ребекка. — Теперь, однако, я знаю, что они такие нечистоплотные, как и… Ну уж О'Хара точно!

— Хотите, я подвезу вас до Лондона? Моя машина на одной из стоянок в аэропорту.

— Буду вам очень признательна.

Спустя час Дженни высадила Ребекку у гостиницы, которая находилась в самом сердце Белгравии и была со всех сторон окружена красивыми домами с белыми портиками — постройками прошлого века, говорившими о могуществе и большом богатстве их владельцев.

— Я позвоню вам завтра, и мы определимся с датой, когда вы к нам придете в гости, хорошо? — сказала Дженни.

Ребекка согласно кивнула, помахала ей рукой на прощание и скрылась за дверью-вертушкой отеля. Дженни же поехала в менее фешенебельный Кенсингтон, продолжая восторгаться американкой и силясь представить себя на ее месте. Она очень устала и жаждала поскорее оказаться в своей квартире и лечь спать в теплую постель.

В прихожей на столе лежала записка от одной из ее соседок — Салли. Дженни отнесла ее к себе в комнату, думая, что подруга просто хочет поздравить ее с возвращением. Но как оказалось, в записке речь шла совсем о другом:

«Дорогая Джен. Как приедешь, немедленно свяжись со своей матерью. Там какое-то срочное дело. С приветом, Сал».

Дженни недоуменно уставилась на записку, уже подозревая, что ее ждут плохие новости. Мать редко обращалась к ней, когда она была в Лондоне.

В первую минуту Дженни даже не узнала голос Анжелы, настолько он изменился.

— …Саймон серьезно пострадал. Клевер сильно помяла его.

Дженни зажмурилась, представив себе ужасную картину: брат падает с коня, и тот всей тушей валится на него, вдавливая в землю…

— Боже!.. — прошептала она, почувствовав страшную слабость в коленях и без сил опустившись на стул у телефонного аппарата.

Они с Саймоном никогда не были близки, но такого и врагу ведь не пожелаешь. Дженни стало жалко брата и очень страшно.

— Когда это случилось, мама? — спросила она еле слышно.

— Сегодня утром. Я связалась с твоим отцом, он вылетает. Завтра будет здесь. Думала и тебя там застать, но ты уже улетела.

Анжела говорила внешне спокойно, однако Дженни угадала затаенную муку в ее тоне.

— Боже мой… — повторила она.

— Ты приедешь?

— Прямо сейчас?

Дженни валилась с ног от усталости.

— Я здесь совсем одна, Дженни. Из больницы пришлось уехать, так как я все равно там только мешалась, к тому же Саймон до сих пор без сознания. Мне посоветовали вернуться домой и отдохнуть, но я не могу… Я сама не своя! — На противоположном конце провода возникла короткая пауза, словно мать собиралась с силами, прежде чем сказать что-то еще. Потом она добавила: — Ты очень нужна мне, дочь.

Дженни никогда в жизни не слышала от матери ничего подобного!

— Хорошо, я выезжаю.

Несмотря на страшную усталость, Дженни, не перекладывая никаких вещей, вновь отнесла к машине свои чемоданы. Затем она вернулась и в двух словах написала Салли, что случилось и почему она уезжает.

На дворе было холоднее, чем обычно в это время года. Лужи замерзли и искрились потрескавшимся льдом. Морозным воздухом было почти больно дышать. Выехав из Лондона, Дженни взяла курс на юго-восток. Судорожно вцепившись в руль и неподвижно глядя перед собой, она изо всех сил боролась с одолевавшей ее дремотой и старалась ни о чем не думать. Фонари, горевшие на дороге, отбрасывали желтые блики на ее лицо, и, взглянув мимолетно на себя в зеркальце, она ужаснулась тому, что там увидела.

Дженни боялась даже думать о том, что ее могло ожидать в Пинкни. С матерью она находилась в таких же прохладных отношениях, как и с Саймоном, и плохо представляла себе ту роль утешителя, которую ей, судя по всему, предстояло сыграть.

Но тут Дженни вспомнила, что утром в Пинкни приедет отец, и вздохнула с облегчением. Вся семья в полном составе соберется впервые за одиннадцать лет — это не шутка… С отцом все будет гораздо легче и приятнее. Дженни знала, что рядом с ним ей по плечу любые испытания.

Глава 8

Ребекка проснулась на следующее утро рано. Сон помог ей по-иному взглянуть на происшедшее в нью-йоркском аэропорту. «Тому, что случилось, — убеждала она себя, — можно найти сколько угодно разумных объяснений. Возможно, Джерри летел в Рим не прямым рейсом, а транзитом. Служащие аэропорта могли ошибиться, не найдя его имени в списках пассажиров, прошедших регистрацию». Ребекке не хотелось ни в чем подозревать этого милого молодого человека, и она уже жалела о том, что подняла из-за него вчера такой шум перед Дженни. Джерри Рибис был одним из приглашенных на новогодний прием к сэру Эдварду, ну и что с того? Потом он подбросил ее на своей машине до дома. Судя по всему, слегка увлекся ею. Так что? Неужели же в благодарность за это она навесит на него Бог знает какие ярлыки?

Браня себя за истеричность и расшатанные нервы, Ребекка быстро зарядила два своих «Роллейфлекса»: один — цветной пленкой, другой — черно-белой, — и отправилась на свое первое европейское задание.

Стирлинг устроил ей съемку американского посла в Великобритании и его супруги для журнала «Таун энд кантри».

Резиденция посла, Винфилд-Хаус, была отстроена Барбарой Хаттон как частный дом. Это был элегантный белый особняк, стоявший в Риджент-парке. Ребекку встретил личный секретарь посла.

— Мы подумали, что, может быть, вам было бы удобнее снимать в гостиной? — предложил он, показывая ей величественного вида залу, уставленную антикварной мебелью и зеркалами. Окна выходили в парк, что создавало иллюзию нахождения в живописной сельской глубинке.

— Прекрасно, — согласилась Ребекка, споро устанавливая штатив и камеры. Она принесла с собой вспышку с тремя лампами, адаптер напряжения и свой преобразователь тока. Установив все это и подсоединив необходимые провода, она стала ждать клиентов.

Спустя несколько минут дверь в дальнем конце гостиной открылась и в залу вошли посол и его жена.

— Доброе утро. Надеюсь, мы не заставили себя ждать? — проговорил посол, подходя к ней и протягивая руку.

Ребекка смотрела на него почти с восхищением. Посол был красивый мужчина царственного вида, и его супруга в изящном платье была тоже очень хорошенькая. Прислушавшись к себе, Ребекка решила, что, наверное, точно такие же ощущения у нее будут, когда она явится на бал и увидит там особ королевской крови.

— Доброе утро, — отозвалась она, благодаря Бога за то, что догадалась надеть сегодня элегантный красный костюм вместо своих обычных рабочих штанов и кожаной куртки.

Волнение, охватившее ее, вмиг испарилось, едва она приступила к работе. Теперь Ребекка стала хозяйкой положения. Выбирая освещение, наиболее выгодные ракурсы съемки и указывая послу и его супруге, как и где стоять или сидеть, куда и как смотреть, она одновременно завела с ними непринужденный разговор, как делала всегда, чтобы клиент расслабился перед камерой. На все про все у нее ушло не более двадцати минут. И за это время ей удалось сделать несколько поистине высококлассных снимков.

— Спасибо, — сказала Ребекка на прощание, когда они вновь обменялись рукопожатиями.

— Вам спасибо, — ответил посол, тепло улыбнувшись.

По дороге в гостиницу Ребекка размышляла о том, как все-таки сложно быть дипломатом. Необходимо быть неизменно любезным и учтивым со всеми. И при этом нужно все время улыбаться, иначе собеседник может подумать, что наскучил тебе своей болтовней… Кошмар!

Когда Ребекка вернулась в «Белгравию-Шератон», ей первым делом сказали, что звонила Дженни и просила передать, что она вынуждена уехать к матери за город, так как с ее братом произошел несчастный случай, и будет отсутствовать несколько дней.

— Позже вам был еще один звонок, — сказала консьержка. — То есть буквально за минуту до того, как вы вошли.

Она передала Ребекке вторую бумажку, на которую записала сообщение звонившего. Ребекка прочитала записку, и сердце ее как будто зажали в тиски — стало трудно дышать, а в ногах появилась ужасная слабость. Она вся похолодела и побледнела, кровь отхлынула от лица. Пожалуй, впервые она пережила приступ настоящей паники.

— Что-нибудь не так? — участливо поинтересовалась у нее консьержка. — Звонивший не назвал своего имени. Он сказал, что вам и так все будет ясно.

— О да, благодарю вас… — не своим голосом отозвалась Ребекка.

Она нетвердой походкой направилась к лифтам, желая поскорее добраться до своей комнаты. Да, она поняла, от кого был звонок… Ей показалось даже, что у нее в ушах звучит этот ледяной, металлический голос… Сообщение, которое оставил звонивший, было лаконичным и на первый взгляд абсолютно невинным. Лишь одной Ребекке было дано постичь его зловещий смысл.

Поднявшись к себе, она тяжело опустилась на краешек кровати и перечитала записку:

«Мне очень жаль, что пленки оказались не настоящие. Счастливого путешествия. Оно станет для тебя последним. Я не могу потерять тебя. С нетерпением жду твоего возвращения».

Ребекка долго еще сидела на кровати, неподвижно глядя перед собой и размышляя о том, что ей теперь делать. Он вскрыл ее обман с пленками и решил убить ее после того, как она вернется в Штаты. Но зачем же ждать? Почему бы не расправиться с ней прямо здесь, в Лондоне? Ребекка потянулась к телефонному аппарату и попросила соединить себя с регистрационным столом.

— Вот это второе сообщение, которое вы передали мне… — сказала она консьержке, представившись и назвав номер своей комнаты. — Вы не запомнили случаем, это был местный или международный звонок?

На том конце провода повисла недолгая пауза, а затем консьержка ответила:

— Точно не скажу, мадам, но мне показалось, что международный.

Ребекка глубоко вздохнула:

— Спасибо.

Она повесила трубку и вновь задумалась, пытаясь призвать на помощь логику. Убийца, кто бы он ни был, остался в Штатах и — это очень важно, — судя по его сообщению, собирается ожидать ее возвращения туда из европейской командировки и лишь потом нанесет смертельный удар. Но почему он решил ждать? Ведь чем раньше он уберет с дороги человека, который что-то знает про него и может его опознать, тем ему же будет спокойнее.

Дверь почти неслышно открылась, и на пороге больничной палаты — Саймона поместили в госпиталь «Маунт-Ройал» в Эндовере, Хэмпшир, — возник сэр Эдвард. Анжела подняла на него бесстрастный, равнодушный взгляд и тут же вернула все внимание сыну. Дженни же вскочила со своего стула и бросилась к отцу на шею.

— Привет, малыш! — проговорил он, обняв дочь.

Невозможно было передать всю радость и облегчение, которые испытала Дженни, увидев приехавшего наконец отца. На дворе было уже десять утра. Они с Анжелой сидели здесь с семи, охраняя покой Саймона, который так до сих пор и не очнулся. Все эти три часа мать и дочь практически не обменялись ни словечком. Каждая была погружена в тягостное молчание, самостоятельно справляясь с сомнениями и страхами. Саймон лежал перед ними бледный и неподвижный. И если бы не чувствительные медицинские приборы, регистрировавшие жизнедеятельность его организма, можно было подумать, что он уже умер. Мать и дочь испытывали разные чувства. Если Анжела терзалась страхом, что ее любимый сын может так и не прийти в себя, то Дженни было немного стыдно в глубине души за то, что она все никак не могла заставить себя по-настоящему испугаться за жизнь брата.

— Ну как он? — шепотом спросил сэр Эдвард, взглянув на юношу, которому однажды предстояло унаследовать его титул и половину его состояния.

— Без изменений, — сухо ответила Анжела.

Дженни заметила, что родители даже не поздоровались друг с другом. «Впрочем, сейчас это уже не имеет значения», — решила она про себя.

— Что врачи?

Анжела как-то неопределенно повела плечами. Впервые в жизни она выглядела абсолютно беспомощной.

— У него разрыв селезенки, повреждены почки, очень серьезная травма позвоночника и сильнейшее сотрясение мозга. Со вчерашнего дня он ни разу не приходил в сознание.

Сэр Эдвард поцокал языком:

— Да, неважно…

— Неважно, — эхом отозвалась Анжела, судорожно сцепив в замок свои тонкие пальцы, на которых сегодня не было ни одного перстня.

Дженни с затаенным любопытством наблюдала за матерью. Интересно, она хоть раз за все эти годы давала волю своим чувствам? Проронила ли хоть слезинку, когда узнала, что ее муж завел роман с их воспитательницей? Плакала ли после того, как выгнала его из Пинкни-Хаус и потребовала развода? И вообще рыдала ли она хотя бы однажды в течение всех этих лет, что она являлась единоличной хозяйкой красивого дома, имея возле себя лишь сына и время от времени дочь? Прекрасно зная при этом, что сэр Эдвард живет на другом конце земного шара полноценной жизнью, принимая ласки своих часто менявшихся любовниц?

— Ты-то как, Дженни Рен? — услышала она отцовский вопрос, выведший ее из состояния задумчивости. Дженни Рен… В последний раз он так назвал ее, когда она была еще ребенком. Дженни стало неловко. Она перехватила холодный взгляд матери. Та явно не могла понять, как сэр Эдвард посмел справляться о самочувствии у здоровой Дженни, когда его сын лежит при смерти прямо перед ними.

— У меня все хорошо, папа, — вымученно улыбнувшись, отозвалась Дженни.

— Почему бы тебе не поехать домой и не отдохнуть? Мы с твоей матерью останемся здесь. У тебя очень усталый вид, дорогая.

Дженни опасливо оглянулась на мать, пытаясь догадаться, что она думает по этому поводу.

— Иди, иди, ты тут все равно не нужна сейчас. — Сэр Эдвард обнял ее за плечи и проводил к двери. — Езжай домой и поспи пару часиков. Вечером увидимся.

— Но ты ведь тоже устал после перелета… — пролепетала Дженни.

— В отличие от тебя я в самолете спал.

Дженни все еще мялась у двери.

— Ты остановишься в Пинкни?

Даже не взглянув на бывшую жену, сэр Эдвард твердо сказал:

— Разумеется.

Дженни улыбнулась и скрылась за дверью. Приближаясь к стоянке, на которой она оставила свою синюю малолитражку, она увидела роскошный лимузин, припаркованный у самого входа в больницу. Шофер сидел на своем месте и читал газету. «Так вот на чем папа добрался сюда из аэропорта», — подумала Дженни. Она точно знала, что это папина машина. Эдвард все в жизни делал красиво. Даже сейчас, когда он приехал к сыну в больницу, было сразу видно, что приехал миллионер.

Вернувшись в Пинкни, Дженни передала Питерсу, что отец прилетел и остановится у них.

— Конечно, мисс Дженни, — отозвался дворецкий. — Я скажу Роде, чтобы она приготовила ему комнату, и распоряжусь, чтобы к ужину подали лишние приборы.

— Спасибо, Питерс, — сказала Дженни и ушла к себе, предоставив дворецкому самому решать, какую комнату отвести для сэра Эдварда.

Майк Уилсон торчал в плохонькой кофейне на Второй авеню, прихлебывал теплый чай из стакана и мрачно размышлял над тем, что ему теперь делать. Пока что удача так и не улыбнулась ему ни разу, и он не отыскал ни одного подхода к состоянию Мариссы-Трейси. Майк был на грани отчаяния. Несмотря на то что он остановился в одной из самых занюханных гостиниц Нью-Йорка, денег на его командировку в Америку ушло немало, и терпение хозяев «Лоусона, Мартина и Гранта» уже стало помаленьку истощаться.

Фирма надеялась, что ей довольно быстро удастся «срубить» немалые деньги на этом деле, которое казалось таким простым и выгодным поначалу: скончалась состоятельная молодая женщина и ее родители заявили законные права на огромное наследство. Босс Майка опасался лишь одного: что их опередят другие фирмы, которые вцепятся в мистера и миссис Хэндфорд мертвой хваткой. Майк оказался проворнее других. Обогнав всех потенциальных конкурентов, он первым добрался до стариков и, воспользовавшись их растерянностью и горем, быстренько заключил с ними договор. Это был успех, которым Майк по праву гордился.

Он помешал ложечкой чай в стакане и взглянул в замызганное окно на вереницу грузовиков, проезжавших по дороге мимо кафе. Машины натужно подрагивали от своего груза…

Планируя свою поездку в Нью-Йорк, он опирался на те вполне конкретные сведения, которые ему удалось почерпнуть о личности Трейси Хэндфорд. Да, у этого бездыханного тела, спрятанного в одном из моргов по ту сторону Атлантики, имелись мать и отец, родительский дом, люди, знавшие ее девочкой, посещавшие вместе с ней в свое время уроки хореографии… Майку многое удалось выяснить о ее жизни вплоть до того момента, когда она в семнадцатилетнем возрасте вдруг решила отправиться за счастьем и удачей в американский Лас-Вегас. Он располагал копией ее свидетельства о рождении и даже брачным свидетельством ее родителей. Другими словами, за именем Трейси Хэндфорд скрывался вполне реальный человек, оставивший после себя на этой земле вполне реальные следы.

Иное дело — Марисса Монтклер… У Майка создавалось впечатление, что она была бесплотным духом, фантомом, миражем. Уже в скором времени после своего появления в Нью-Йорке у него появилось подозрение, что Марисса Монтклер, возможно, являлась не более чем плодом воображения какого-нибудь ретивого репортера. Красивой сказкой, призванной украсить собой светские хроники газет и разжечь интерес читателей.

Вот уже несколько дней он находился в непрерывных поисках, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Он обратился к документам налоговой службы и официальным записям службы социального страхования, но все тщетно. Визит в полицию также ничего не дал. Какой-то придурок, назвавшийся детективом Томом О'Харой, огорчил Майка с порога, сказав, что версия о несчастном случае признана окончательной и поэтому дело закрыто. Майк вскоре вновь оказался на улице, так ничего и не почерпнув для себя полезного. Затем он обратился в две-три газеты, которые посвятили гибели Монтклер несколько смачных материалов. Но их редакторы наотрез отказались сообщить Майку что-либо, помимо того, что было напечатано, сказав, что не могут раскрывать своих источников информации.

В какой-то момент Майку показалось, что весь Нью-Йорк сомкнул ряды и участвует в тайном заговоре по сокрытию всех следов пребывания в Америке молодой и красивой женщины, погибшей в квартире у сэра Эдварда в новогоднюю ночь. У него складывалось впечатление, что кто-то намеренно преграждает ему путь к деньгам Мариссы, воздвигая между ним и богатством высокую глухую стену. И Майк не знал, как обойти ее.

Он не очень удивился, когда получил от ворот поворот от этой снобствующей дуры леди Венлейк. И даже отказ помочь старого мерзавца сэра Эдварда Майк воспринял с внутренним пониманием. Аристократы всегда замалчивают свои темные делишки. У них в таких ситуациях безотказно действует круговая порука. Но Майк не мог понять, почему дворецкий в Трамп-тауэр сказал ему, что никогда не слышал ни о какой Мариссе Монтклер?! Вот после этого он уже почти пришел в отчаяние. Выйдя от дворецкого и прошагав в тупой задумчивости несколько кварталов по мокрому Манхэттену, он завернул в эту кафешку.

«Ну хорошо, ладно… Что же теперь делать?» — упрямо спросил он себя, доставая из портфеля кипу газетных вырезок с материалами о Трейси — Мариссе. Он вновь принялся тщательно изучать их, хотя каждую заметку и так уже мог рассказать наизусть, как стихи в школе, а каждую фотографию знал так, словно сам снимал.

Однако на сей раз ему все же удалось подметить в бумагах кое-что новенькое. Он сосредоточенно сощурил глаза. Ему показалось, что он нашел человека, который мог ему поведать о погибшей немало любопытных деталей. Надпись «Фото Ребекки Кендал» сопровождала все газетные снимки. Он узнает, кто такая эта Ребекка Кендал, где она обретается, и навестит ее.

Заметно повеселев, Майк поднялся, расплатился за чай и вышел на улицу. Только сейчас ему пришло в голову, что дворецкие в Трамп-тауэр наверняка работают посменно и он просто нарвался не на того. Надо будет заглянуть туда еще разок. Не может быть, чтобы там никто не знал Мариссы.

— Как дела, дорогая? — поинтересовался Стирлинг, позвонив вечером Ребекке.

— Прекрасно, — солгала она, решив не волновать его понапрасну. Все равно он ничем не мог помочь ей из Нью-Йорка, где у него к тому же было по горло разных дел. И потом, находясь в Европе, она чувствовала себя в относительной безопасности. Ее недоброжелатель не посмеет напасть на нее здесь, так как в Англии ему будет значительно труднее обеспечить себе алиби. А в Нью-Йорке — и в этом Ребекка тоже почти не сомневалась — его готова была «прикрыть» подкупленная полиция. Чем чаще ей вспоминался детектив О'Хара с его бегающими глазками и потными ладонями, тем тверже становилась ее убежденность в том, что убийца Мариссы заплатил ему деньги за свое спокойствие. И Ребекка понимала, что в этой ситуации она также не застрахована от подобного «несчастного случая» в Нью-Йорке. Если, конечно, не вернет нужные убийце негативы…

— В посольстве поработала? — спросил Стирлинг. — Как думаешь, там будет на что посмотреть?

— Можешь быть спокоен, — ответила Ребекка с напускной бодростью. — Посол и его жена — очаровательная, удивительно гармоничная пара. Я уже отправила пленку по каналам «Федерал экспресс». В течение сорока восьми часов ты ее получишь.

— Превосходно.

— А у тебя как? Все в порядке, надеюсь?

— В полном, дорогая. Но соскучился по тебе — сил нет!

— Я тоже, — скрыв вздох, отозвалась она. — Не устаю жалеть о том, что тебя нет рядом.

Стирлинг все же почувствовал ее настроение.

— Что с тобой? Ничего там не случилось? — спросил он.

Ему показалось, что он уловил в голосе Ребекки нотки безысходности, что было ей совершенно несвойственно.

— Ничего, ничего, не беспокойся, — заверила она его. — Или мне уже нельзя соскучиться по тебе?

— Можно! — хмыкнул он весело. — Береги там себя. Наш общий друг пока не подает о себе вестей. Видимо, он затаился ненадолго, смирившись с тем, что ты исчезла. Интересно, он уже понял, что мы ему подсунули туфту вместо настоящих негативов? Ну, в любом случае не забивай себе этим голову. В Европе ты можешь расслабиться на время, а дальше будем думать. Договорились?

— Договорились.

Ребекка не знала, правильно ли она поступает, что не рассказывает Стирлингу всего. Но с другой стороны, что он может? Только изведется весь, тревожась за нее.

— Вам что-нибудь говорит имя Слай Капра? — вдруг спросил Майк Уилсон.

Стирлинг, прищурив глаза, бросил внимательный взгляд на маленького потрепанного человечка, прежде чем ответить. Майк пришел к нему без приглашения, заявив, что разыскивает Ребекку, с которой, мол, хотел поговорить по одному делу. И за то короткое время, что Майк находился в его офисе, он уже успел вызвать в Стирлинге неприязнь и недоверие к себе.

— Почему вы спрашиваете?

Майк подался вперед, тонкая прядь волос съехала на лоб, в серых глазах сверкнула жадность, как у человека, который чувствует, что приближается к заветной цели.

— Так зовут человека, с которым Трейси — или Марисса, как вам больше понравится, — жила в Трамп-тауэр.

На лице Стирлинга отразилось удивление, и довольный этим Майк вновь торжествующе откинулся на спинку стула.

— Но я думал, что она там жила одна. Откуда у вас эти сведения?

— Я пытался отыскать ее квартиру, — объяснил Майк. — Первый дворецкий ничем мне не смог помочь, сказав, что никогда не слышал ни про какую Мариссу Монтклер. Но его сменщик, которого мне также удалось разговорить, знал ее и сообщил, что она проживала в квартире Слая Капры. А вчера мне, между прочим, удалось повидаться с самим Слаем Капрой.

— Вот как?.. — стараясь не выдать своего интереса, промолвил Стирлинг.

— Именно так. На него указал тот второй дворецкий. Слай Капра отказался от квартиры, где жила Марисса, после ее гибели, но, судя по всему, в Трамп-тауэр у него живет еще подружка, в гости к которой он и приходил вчера. Что там говорить, мне просто повезло, что я наткнулся на него там и спросил у дворецкого про Мариссу именно в тот момент.

— И вам удалось побеседовать с этим… э-э… Слаем Капрой?

Майк усмехнулся:

— Еще бы! Правда, накоротке для начала. Он сказал, что спешит куда-то, но я надеюсь еще раз с ним встретиться и поболтать уже обстоятельнее. Я назвал ему адрес моей гостиницы, и мы договорились, что он со мной свяжется.

Стирлинг вновь окинул возбужденного Майка Уилсона внимательным строгим взглядом.

— Скажите, — произнес он внешне небрежно. — Какое вы лично имеете отношение к Мариссе Монтклер?

Майк глубоко вздохнул, словно готовясь к длинной речи.

— Сейчас все объясню. Дело в том, что я представляю интересы ее родителей. Девчонка погибла, а всему Нью-Йорку на это решительно наплевать. Она оставила после себя большие деньги, однако никто не хочет сказать мне, где они сейчас. Несчастные родители раздавлены горем, но горе горем, а дело делом, не правда ли? И вот они уполномочили меня разыскать наследство Трейси и передать его им, так как они имеют на него полное право как ближайшие родственники покойной. Разве это не справедливо? Нельзя винить мать и отца несчастной девушки в том, что им хочется знать, где… то есть как это все стряслось с их дочерью! Вы согласны со мной? Но беда в том, что никто мне ничего не говорит, все как воды в рот набрали! И вот, увидев многочисленные снимки, промелькнувшие в прессе, и натолкнувшись на фамилию фотографа, я подумал: «Этому человеку, бесспорно, что-то известно о Мариссе! Возможно, эта Ребекка Кендал раскроет мне глаза и на то, где спрятано наследство погибшей».

— Во-первых, Ребекки сейчас нет в Нью-Йорке. И я уже говорил вам об этом, — холодно произнес Стирлинг. — Но в любом случае она ничем не смогла бы вам помочь. Ребекка знала Мариссу не ближе, чем других светских знаменитостей, с которыми ей доводилось сталкиваться по роду своего ремесла.

Ему хотелось поскорее покончить с этим. Поначалу он просто удивился, увидев этого маленького человечка, утверждавшего, что он представляет уважаемую нотариальную контору. Стирлинг быстро понял, что Майка интересуют во всей этой истории лишь проценты от состояния Мариссы, которые он получит за свои труды по его поиску. И он почувствовал острую неприязнь к этому человеку. В Майке Уилсоне было что-то такое, что вызывало гримасу отвращения у людей, которым приходилось сталкиваться с ним. Стирлинг вовсе не был удивлен, узнав о тех проблемах, с которыми этот прощелыга встретился в Нью-Йорке, пытаясь собрать информацию о Мариссе.

Но Майк вновь подался вперед, поставив локоть на край стола Стирлинга и всем своим видом давая понять, что не собирается уходить.

— Этот Слай Капра, похоже, очень богат. Второй дворецкий, с которым мне удалось поговорить по душам, сказал, что Капра поселил Мариссу в одну из самых просторных квартир дома. Дворецкий утверждал, что девчонка жила у него как у Христа за пазухой.

— А вам не приходила в голову мысль о том, что… — с затаенным злорадством, уже предвкушая реакцию Майка, вкрадчиво проговорил Стирлинг, — все эти деньги на самом деле принадлежали Слаю Капре, а у самой Мариссы не было за душой ни гроша?

На лице Майка отразилось секундное замешательство.

— Это невозможно! Все хорошо знали, что она богата, как Крез! — произнес он затем. — Нет, невозможно! Все говорили…

— Кто говорил? — с невинным видом поинтересовался Стирлинг.

— Я не могу раскрывать свои источники… — процитировал Майк одного из редакторов газет, который отшил его именно этой фразой. Однако уверенности в его голосе заметно поубавилось.

— Вам известно, как она погибла? — спросил Стирлинг.

— Выпала из окна.

— Так вы думаете, что она выпала?

Майк вновь растерялся. Он уже жалел о том, что пришел к этому самоуверенному долговязому типу так рано, не владея всей информацией.

— М-м… разумеется, выпала! Никак не пойму, к чему вы клоните? — Он говорил таким тоном, словно обвинял в чем-то Стирлинга. — Я приехал в Нью-Йорк для того, чтобы разыскать деньги покойной. Честно говоря, не думал, что столкнусь с такими проблемами! До всего приходится докапываться самому. Сначала все болтали, что она жила с этим стариком… как его, черт! С сэром Эдвардом, вот! И лишь по чистой случайности я вдруг узнаю, что на самом деле она жила с совсем другим человеком! Слава Богу, что теперь, встретившись со Слаем Капрой, я наконец получил хоть одну зацепку. Уверен, что он мне поможет.

— Желаю удачи, — сухо произнес Стирлинг, поднимаясь из-за стола и давая понять, что разговор окончен.

Но в самую последнюю минуту ему вдруг пришла в голову одна мысль. Майк Уилсон не понравился ему с первого взгляда и своими разглагольствованиями не только не развеял, но лишь усилил это впечатление. Однако Стирлинг считал, что все равно обязан предупредить этого ничтожного человечишку об опасности. Если он не расскажет ему сейчас про беспощадного убийцу, который стоял за всей историей со смертью Мариссы, то поступит нечестно.

— Будьте осторожны, когда встретитесь с этим Слаем Капрой в следующий раз, — сказал он и тут же отметил настороженность и живейшее недоверие, какими встретил Майк эти его слова. — Со смертью Мариссы все обстоит не так просто, как пишут в газетах. На вашем месте я не терял бы бдительности, так как очень сомневаюсь в том, что это был несчастный случай.

— То есть как? Вы что… хотите сказать, что ее выпихнули из окна, что ли? Из-за ее денег? — требовательно спросил Майк.

Стирлинг ответил не сразу. Ему вообще не нравилось болтать на эту тему, тем более с такими людьми.

— Не скажу, не знаю…..

— Ага! — воскликнул Майк и хвастливо добавил: — В любом случае это ничего не меняет. Родители все равно остаются ее ближайшими родственниками, если она только не выскочила замуж за Слая Капру.

— Я и не спорю с этим. Просто считал своим долгом предупредить вас.

— О, не беспокойтесь! Со мной все будет в полном порядке, уверяю вас! Всего хорошего. Буду держать вас в курсе своих поисков, если хотите.

Его бравада выглядела довольно глупой и напускной. Как и эта его подпрыгивающая походка. Стирлинг почти с жалостью провожал его взглядом. Он знал, что не испугал Майка Уилсона. Этот человек видел перед собой заманчивую цель и не собирался отказываться от нее.

— Он непременно поправится, дорогая, — мягко проговорил сэр Эдвард, скользнув взглядом по неподвижному Саймону и подняв глаза на свою бывшую жену. — Он молод, полон сил, а медицина в наше время творит просто чудеса.

Анжела сидела у изголовья сына. Под глазами ее залегли темные круги. Она не спала уже двое суток и едва расслышала сейчас слова Эдварда. Анжела не спускала полного надежды взгляда с лица Саймона, всем сердцем желая поймать на нем хоть проблеск жизни. И все ждала, ждала, ждала… когда же сознание вернется к нему. Присутствие же бывшего мужа ничем не помогало ни ей, ни Саймону. Она уже жалела о том, что попросила его приехать. Да ей самой это и в голову бы не пришло, но так посоветовал врач.

— Я думаю, вам стоит поставить в известность его отца, леди Венлейк, — сказал он, когда Саймона только привезли в больницу.

И Эдвард приехал, привезя с собой атмосферу богатства и роскоши, аромат дорогих сигар и лосьона после бритья от известного производителя парфюмерной продукции с мировым именем. Всем своим видом он олицетворял тот образ жизни, о котором Анжеле доводилось лишь читать, а также чувственность, которую она подмечала в нем даже сейчас, спустя почти тридцать лет после их очередной встречи.

— Саймон встанет на ноги, вот увидишь, — заметил Эдвард, пытаясь взбодрить ее.

Они оба взглянули на сына, чьи глаза были по-прежнему закрыты, а губы будто сердито поджаты, словно и он не одобрял отцовского присутствия. В глазах Анжелы Саймон был единственным мужчиной, который ее ни разу не подвел и не разочаровал, Он был ей своего рода компенсацией за ее пьяницу отца и неверного мужа. Она посвятила Саймону всю себя, воспитала его по своему образу и подобию. Мысль, что она может лишиться его, была ужасна и невыносима… И сейчас, когда она в очередной раз пришла ей в голову, Анжела судорожно сжала кулачки и сглотнула ком в горле. Ее охватил новый приступ паники… Не сразу она почувствовала на своем подрагивающем плече руку Эдварда.

— Возьми себя в руки, старушка, — сочувственно сказал он. — Врачи делают все, что в их силах.

Отчаяние овладело ею, когда она услышала эту стандартную фразу. За последние сорок восемь часов кто только не говорил ей похожих слов! «Его состояние отвечает тому, что мы ожидали на данный момент», «Он находится в хороших руках», «Состояние остается критическим, но стабилизировалось». Неужели это все?.. И вселяют ли эти слова надежду на выздоровление?

В эту минуту в комнату неслышно вошла Дженни. Взгляд ее скользнул по датчикам и мониторам медицинской аппаратуры, которой была заставлена вся палата.

— Ну, как он? — прошептала она.

— Тебя никто не просит шептаться, мы не в церкви! — укоризненно заметила Анжела. — Он должен постоянно слышать нормальную человеческую речь!

Дженни расстроенно вздохнула.

— Ему лучше? — спросила она тихо.

— Состояние примерно такое же, — ответил сэр Эдвард.

Анжела поморщилась, услышав эту очередную банальность. «Никаких изменений», «Организм борется», «Еще рано что-либо утверждать»… Она закрыла глаза. Одно и то же, одно и то же вторые сутки подряд! Она вдруг поймала себя на некрасивой мысли, от которой ей стало страшно: она предпочла бы, чтобы на больничной койке сейчас лежала Дженни, а не Саймон.

— Ты отдохнула, Дженни? — устыдившись своих мыслей, спросила она.

— Да, спасибо… — удивленно ответила та, не ждавшая от матери такого вопроса.

— Врач сказал, что организм Саймона в принципе реагирует на лечение, — проговорил сэр Эдвард. — Остается только эта чертова травма позвоночника и сотрясение мозга. — Он поднялся со стула и стал нервно расхаживать по маленькой белой палате. — Меня больше всего убивает то, что никто не знает, когда к нему может вернуться сознание.

— Ага, понятно… — неопределенно отозвалась Дженни.

— Могла бы этого и не говорить.

Они оба обернулись и посмотрели на Анжелу. Слова ее были исполнены упрека, если не обвинения. Она усмотрела в выражении их лиц желание поскорее вернуться к нормальной жизни и не простила им этого. Отец и дочь стали торопливо оправдываться:

— Я, разумеется, останусь здесь…

— Я и не думала уходить…

Анжела устремила на них взгляд, который заставил их замолчать.

— Вы все равно ничем не можете ему помочь, — спокойно проговорила она. — Надо ждать. Нам больше ничего не остается… — Анжела помолчала и глухо добавила: — И нечего тут всем толпиться.

— Чепуха, я остаюсь! — твердо сказал Эдвард. — Я не брошу тебя здесь одну!

— Папа прав. Мы не оставим тебя… — поддакнула Дженни.

— Но в этом нет необходимости, — вяло возразила Анжела.

— Не спорь, дорогая, — еще тверже добавил сэр Эдвард.

И они все втроем остались у постели Саймона. Дженни и отец возвращались в Пинкни только за тем, чтобы позвонить и передохнуть, Анжела же не покидала палаты, лишь изредка соглашаясь выпить кофе с сандвичем.

На четвертый день Дженни первой услышала скрип автомобильных покрышек на подъездной аллее к Пинкни. Они с отцом сидели в кабинете и пили чай. Дженни как раз собиралась обратно в больницу к матери и брату.

— Интересно, кто это? — спросил сэр Эдвард, складывая номер «Файнэншл таймс». — Может, это к твоей матери?

Без Анжелы, которая заезжала сюда каждое утро лишь для того, чтобы принять душ и переодеться, Пинкни-Хаус превратился в настоящее уютное гнездышко, каким никогда не был. Сэр Эдвард не жалел, что остановился здесь. Он получил возможность вновь вспомнить и оценить все преимущества тихой и мирной жизни в английской сельской глубинке по сравнению с вечно нервным и суетливым Манхэттеном… а особенно сейчас, когда рядом уже не было Мариссы.

— Пойду взгляну, — сказала Дженни, вспомнив, что у Питерса был сегодня выходной. Поднявшись со своего места и выйдя в холл, она приблизилась к одному из высоких окон, которые располагались сбоку от входной двери, и выглянула наружу. Она сразу узнала машину. — О Боже! — крикнула она отцу. — Это мама… и вид у нее ужасный!

Отец и дочь взглянули друг на друга. Сэр Эдвард как будто постарел и осунулся еще больше.

Приготовив аккредитационное удостоверение, Ребекка подъехала к Гросвенор-Хаусу, где должен был пройти гала-бал. Принца и принцессу Уэльских ожидали к восьми часам, а гостей планировали рассадить в семь сорок пять, но Ребекка заметила, что многие прибыли раньше. Охваченная предвкушением и волнением, она вышла из такси, которое остановилось около знаменитого и огромного отеля «Парк-лейн». Полиция уже оцепила все вокруг. Несколько полицейских стояли у входа в зал и проверяли всех входивших. Парковаться у входа было строжайше запрещено. Специально обученные полицейские собаки уже проверили зал и прилегающие помещения на предмет обнаружения заложенной взрывчатки.

Оставив в гардеробе свою красную шерстяную накидку, Ребекка критично оглядела себя в зеркале. Для «рабочей лошадки» и, возможно, единственной женщины-фотографа, аккредитованной на балу, она выглядела одновременно и по-деловому, и элегантно. На ней было длинное и узкое черное платье с разрезом сзади, чтобы легче передвигаться. А черные атласные туфельки были не только красивы, но и практичны. Платье строгое: воротник под горло, рукава короткие. На плече висела тяжелая сумка с фотопринадлежностями. Собираясь на бал, Ребекка стянула волосы красивым узлом на затылке, чтобы они не мешали при работе, а из украшений надела только небольшое жемчужное ожерелье и такие же сережки.

Перед началом вечера Ребекка решила ознакомиться с обстановкой. По своему опыту она знала, что запросто может проворонить самый удобный момент для съемки, если не будет знать, куда идти. Рядом с главным входом в зал была комната VIP, где, как ей сообщили, членам королевской семьи будут представлены устроители этого благотворительного бала. У Ребекки имелся пропуск в эту комнату, и она первым делом прошла туда.

Комната поражала взор своей роскошью. Аквамариновая, с цветочным розовым узором мебельная обивка, хрустальные люстры, сверкающие зеркала. В углу причудливая цветочная композиция — светло-розовые пионы, мирт и белоснежные лилии, — от которой исходил тонкий аромат. На невысоком столике букет белых роз. Согласно сценарию, шестилетняя дочь председателя оргкомитета бала должна была подарить цветы принцессе Диане. Именно в этом помещении Ребекке и другим фотографам будет позволено сделать их первые снимки на вечере.

Ребекка внимательно осмотрелась, заранее выбирая для себя позицию. Потом замерила уровень освещения и поняла, что без вспышки не обойтись. Это открытие ее огорчило: вспышка давала слишком яркий свет в центре кадра и слишком глубокие тени по краям, поэтому Ребекка старалась не пользоваться ею. Но тут ей пришла в голову блестящая мысль. Она подняла глаза к потолку и решила, что он не выше девяти-десяти футов. Как раз то, что требуется для создания нужного светового эффекта. Она направит вспышку не на принцессу, а на потолок. Свет отразится на Диану сверху, и это будет смотреться скорее всего неплохо.

Покончив с размышлениями на эту тему, Ребекка ушла в банкетный зал. Зал был широким, просторным и с трех сторон окружен открытой галереей, тянувшейся на уровне второго этажа. Ребекка решила, что с галереи будет очень удобно снимать принца и принцессу во время танца. Хорошо, что она догадалась захватить с собой специальный телефотообъектив. Он как нельзя лучше сгодится для этой цели. С четвертой стороны в зал сбегали две парадные лестницы. Сам зал уже был уставлен сотнями круглых столиков, накрытых красивыми розовыми скатертями. На каждом стояли серебряный подсвечник с розовыми свечами и цветы. Ребекка хорошо запомнила инструктаж, проведенный для аккредитованных фотографов пресс-службой Букингемского дворца, и знала, что им разрешат снимать принца и принцессу, когда те будут входить в зал, но во время еды вся съемка будет категорически запрещена.

Как красиво принцесса Диана смотрелась бы на фоне парадной лестницы! Но по какой именно она будет спускаться в зал — по правой или левой? Ребекке нужно было выяснить это заранее, чтобы успеть занять удобную позицию.

Она отыскала глазами официанта, протиравшего салфеткой бокалы.

— Прошу прощения, — осторожно начала она, — вы не подскажете, какой лестницей воспользуются принц и принцесса, когда будут спускаться в зал сегодня?

На всякий случай она показала официанту свое аккредитационное удостоверение.

— Вы имеете в виду парадные лестницы? — спросил он.

— Да, именно.

— Они здесь вообще ни при чем.

— То есть… как это? — Ребекка удивленно огляделась вокруг. Другого способа спуститься в зал с галереи она не видела.

— Они выйдут со стороны эстрады, — доверительно сообщил ей официант. — Вон там. Им придется пройти только через танцплощадку, которая на тот момент будет пустовать, и они сразу подойдут к своему головному столику. — Он указал на длинный стол, украшенный розовыми цветами и стоявший в противоположном конце зала.

Ребекка недоуменно наморщила нос:

— Но как же? Мне кажется, что если бы они спустились по парадной лестнице, это выглядело бы внушительнее.

Он покачал головой в знак несогласия:

— Только поначалу. Но потом им пришлось бы долго лавировать между столиками гостей, чтобы добраться до своего головного. Занимает много времени и довольно неудобно. В прошлый раз принцесса Анна спустилась по парадной лестнице, однако затем долго проталкивалась сквозь толпу гостей. Смотрелось это, доложу я вам, не по-королевски. Поэтому устроители сегодняшнего бала решили внести в процедуру кое-какие коррективы.

— А как, — загоревшись любопытством, спросила Ребекка, — они попадут туда из ложи VIP?

Официант хмыкнул, довольный тем, что знает все секреты этого зала. Он уже не в первый раз обслуживал торжественные вечера с особами королевской крови.

— Идите за мной, мэм.

Он провел Ребекку через весь зал до высокой эстрады. Затем отодвинул рукой край тяжелой портьеры из красного бархата, которая свисала с балкона галереи и тянулась вдоль всего зала. Ребекка оказалась в широком коридоре под галереей, образованном внешними стенами зала и портьерой. Официант тронул ее за плечо и кивнул в сторону маленькой лесенки.

— Эта тоже ведет из галереи, — пояснил он. — Они спустятся в зал здесь.

— Понимаю. И это всем известно?

Он пожал плечами:

— Только устроителям и службе безопасности. Если бы все знали, сюда набилось бы столько народу…

Ребекка кивнула:

— Ясно. Ну что ж… — Она тепло улыбнулась официанту. — Вы мне очень помогли. Спасибо.

С этими словами она вернулась на галерею, обдумывая план своей эксклюзивной съемки принцессы, которая являлась ее главной и, по сути, единственной целью на этом балу. Если другие фотокорреспонденты ничего не знают о потайной лестнице, которой устроители бала решили воспользоваться сегодня…

Гости уже наполняли галерею большими группами. Женщины в ярких нарядах, увешанные сверкающими драгоценностями, с взволнованными лицами. На таких благотворительных балах собирались большие деньги. Состоятельные люди не жалели средств на то, чтобы лишний раз увидеть и провести вечер в обществе членов королевской семьи, а потом вспоминать об этом всю жизнь, рассказывать друзьям и родным.

Без десяти минут восемь Ребекка прошла в ложу VIP, столкнувшись на входе с двумя суровыми охранниками и представителем пресс-службы Букингемского дворца.

— Встаньте, пожалуйста, вот здесь, — сказал Ребекке последний, проводив ее к группе телевизионщиков с Би-би-си и четырем другим фотографам.

Вежливо улыбнувшись коллегам, Ребекка представилась. Ей улыбнулись в ответ. Она чувствовала себя в своей тарелке рядом с этими людьми, которые пришли сюда за тем же, за чем и она. Правда, это не мешало Ребекке надеяться на то, что ей удастся их всех опередить.

Ровно в восемь часов около входа в ложу поднялся небольшой шум. У взволнованной Ребекки по спине побежали мурашки. Подняв к лицу камеру, она изготовилась в первый раз в жизни сфотографировать не только одну из самых красивых женщин столетия, но и будущую королеву Англии.

— Камера, свет… — кто-то негромко и деловито сказал сбоку от нее, и в следующее мгновение вся ложа озарилась ярким светом телевизионных прожекторов.

Это было на руку Ребекке. Она получила возможность обойтись без ненадежной вспышки. А еще через пару секунд в дверях показалась самая популярная в мире супружеская пара. Принц Чарльз в безупречном вечернем костюме и принцесса Диана в узком, облегающем тело белом платье, усыпанном тысячами мелких жемчужин и хрустальных бусин.

Следующие несколько минут прошли для Ребекки будто в тумане. Она делала снимок за снимком. Когда кончилась пленка, она мгновенно задействовала запасную камеру, болтавшуюся на шее. В сумке на плече была и третья пленка — так, на всякий случай.

— Отлично… — сказал тот же уверенный голос сбоку. В следующее мгновение прожекторы погасли, и это стало сигналом к окончанию протокольной съемки.

Представитель пресс-службы Букингемского дворца попросил журналистов покинуть ложу, дабы не мешать представлению устроителей бала членам королевской семьи. Ребекка очнулась лишь за дверьми, поразившись тому, как быстро пролетели эти минуты.

— Ну что, у нас есть время пропустить по маленькой, — сказал один из фотографов, сверившись со своими часами. — До того, как они спустятся в зал.

— Идет, — согласился кто-то из его коллег. Остальные двое также выразили свое согласие, и все вместе они ушли в бар.

Что до телевизионщиков, то для них работа на балу закончилась. В девятичасовом выпуске новостей на Би-би-си должен был пройти их маленький сюжет, и они уехали в студию монтировать материал.

Ребекка же решила не терять времени и прямиком отправилась в сторону галереи, где толпились гости, потягивая шампанское и беседуя друг с другом. Тут и там слышались веселые восклицания, смех. Никто не торопился спускаться в банкетный зал. Лишь через несколько минут ведущий вечера в малиновом пиджаке, говоря в микрофон, пригласил всех занять свои места. И столики стали постепенно заполняться. Ребекка же, никем не замеченная, проскользнула к потайной лестнице и сбежала вниз. Широкий коридор за портьерой был пуст, и только вдали, у кухонных дверей, ожидали официанты. Едва принц и принцесса займут свои места за столом, они выйдут в зал с первой переменой блюд, обслуживая сотни гостей. Но пока что было тихо.

Стараясь унять дрожь в руках, Ребекка зарядила в камеры новые пленки и тоже принялась ждать. Только бы никто не пришел и не попросил ее уйти! Другие фотографы, конечно же, решили, что выход в зал состоится по парадной лестнице. «Воображаю, что с ними будет, когда они поймут, что на сей раз ошиблись!»

Время шло, и с каждой минутой ее волнение все усиливалось. А вдруг в самый последний момент устроители бала решили все переиграть обратно? Осторожно выглянув в щель между портьерами, она посмотрела в зал. Там стоял шум. Все ждали появления принца и принцессы. Парадная лестница пустовала. Возле нее крутились только фотокорреспонденты. Ребекка еще раз проверила готовность камер и вспышки. Она понимала, что сейчас ей предстоит сделать, возможно, самые важные снимки в жизни.

Они появились так неожиданно, что чуть не застали Ребекку врасплох. Почти десять минут она стояла здесь совершенно одна, томимая мучительным ожиданием, спрятавшись за портьерами от всего зала. И вдруг откуда ни возьмись возникли они… Принц Чарльз под руку с главной устроительницей бала и принцесса Диана под руку с мужем устроительницы. Негромко переговариваясь и улыбаясь друг другу, они стали быстро спускаться по лестнице. В самом низу задержались.

В зале раздалась длинная барабанная дробь. Ведущий вечера объявил выход главных гостей, и в следующую секунду тяжелые портьеры раздвинулись. В зале вспыхнул яркий свет дуговых ламп, направленный на особ королевской крови.

Первым в зал вышел принц Чарльз. Ребекка начала работать, основное внимание уделив шедшей чуть сзади принцессе. Но вот она остановилась буквально на пару секунд на фоне красивых малиновых портьер, оттенявших ее светлые волосы и мерцающее блестками белое платье, и улыбнулась Ребекке. Затаив дыхание, американка стала быстро снимать. Эти несколько мгновений растянулись для нее в целую вечность. Она работала так, словно на карту была поставлена не только ее репутация классного фотографа, но и сама жизнь.

Затем принцесса Уэльская вновь присоединилась к принцу Чарльзу, портьеры сомкнулись, и Ребекка вновь осталась одна. Она словно оцепенела, будучи не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Но оркестр в зале грянул государственный гимн, и это привело ее в чувство. Взлетев по лестнице, по которой только что спустились принц и принцесса, наверх, она бросилась к первому же платному телефону.

— Получилось! — крикнула она, когда услышала, как на том конце провода трубку снял Стирлинг. — Самые лучшие снимки за всю карьеру! Что скажешь? Можешь не сомневаться, это настоящий эксклюзив! Мне удалось укрыться в одном потайном местечке и снять принцессу Диану без помех. Мы были одни, я и принцесса Диана, черт возьми, как на свидании! А какой фон, ты бы видел! Малиновые бархатные портьеры, это как тебе? Неслабо? Да я и в студии не могла бы снять лучше, клянусь! Боже, жду не дождусь минуты, когда можно будет взглянуть на то, что у меня получилось!

Ребекка задыхалась от возбуждения и счастья.

— Прекрасно, малыш! Я знал, что ты меня не подведешь, — тепло отозвался Стирлинг. — Как думаешь, я смогу получить пленки уже завтра?

Ребекка взглянула на часы. У нее было такое ощущение, что сегодня для нее нет абсолютно ничего невозможного. Стирлинг получит эти снимки, и получит их даже раньше, чем ему доставила бы их специальная курьерская служба!

— Завтра к обеду пошли своего человека в аэропорт. Я отправлю их с первым же утренним самолетом, — сказала она. — Вот тебе номер рейса. Если возникнут какие-то проблемы, немедленно свяжись со мной, хорошо? — Она назвала ему номер рейса, который ей сообщили днем в департаменте грузовых перевозок аэропорта Хитроу.

Не мешкая ни минуты, Ребекка забрала из гардероба свою шерстяную накидку, выскочила из Гросвенор-Хауса на Парк-лейн и поймала первое же такси. Шофер тут же согласился отвезти ее до аэропорта и обратно, как только услышал размер обещанных чаевых.

— Мне нужно попасть сразу в департамент грузовых перевозок, договориться о завтрашнем рейсе на Нью-Йорк, — пояснила она, пока они ехали по шоссе М4.

Ребекка спрятала пленки в специальный конверт, на котором были написаны имя и адрес Стирлинга. Она знала, что за это удовольствие ей придется заплатить восемьдесят-девяносто фунтов, но зато на самих снимках она сможет заработать тысячи долларов.

Машина подъехала к зданию, где размещался департамент грузовых перевозок. Показав сотруднику регистрационной службы департамента пленки, она у него на глазах запечатала конверт.

— Хорошо, я прослежу за тем, чтобы конверт попал по месту назначения, — пообещал молодой человек. Он был с Ребеккой очень любезен.

— Прекрасно, спасибо.

Ребекка побежала обратно к дожидавшейся ее машине. Часы показывали только девять пятнадцать. Если ей повезет, она вернется в Гросвенор-Хаус к десяти часам и еще успеет поснимать там. Правда, она знала, что главная работа уже позади.

Во второй раз Майк Уилсон пришел в агентство Хартфелдера также без приглашения, когда его никто там не ждал. Он ворвался в кабинет Стирлинга так, словно по его следу пустили собак, и с ходу плюхнулся в кресло. Стирлинг, как раз изучавший снимки Ребекки, доставленные из Лондона, поднял на непрошеного гостя недовольный взгляд.

— Вам нужно что-нибудь еще? — спросил он, вновь сосредоточив внимание на снимках. Ребекке действительно улыбнулась большая удача. Фотографии были хороши, с технической точки зрения просто безупречны. Принцесса Диана была запечатлена во весь рост на фоне красивых портьер, оттенявших ее фигуру. Теперь перед Стирлингом стояла задача как можно дороже и выгоднее продать их, и он не имел совершенно никакого желания тратить свое время на Майка Уилсона.

— Вчера вечером я встречался с деловым партнером Слая Капры, — без предисловий объявил Майк. — Сам Слай не смог вырваться, у него было много работы, поэтому прислал вместо себя своего делового партнера.

Стирлинг вновь поднял на него глаза:

— Ну и какой он, этот деловой партнер?

Майк закинул ногу на ногу и, сложив руки на груди, явно настроился на долгую беседу.

— Очень дружелюбный, между прочим.

— Где вы встречались?

— Он позвонил мне в гостиницу.

Стирлинг удивленно поднял бровь:

— Позвонил?

— Я же говорил, что оставил Слаю Капре свой телефон и мы с ним договорились поддерживать связь. Ну, мы спустились с его партнером в бар, пропустили по стаканчику, и между делом он рассказал мне очень много любопытного о мисс Мариссе Монтклер! Весьма любопытного! Конечно, мне пришлось блефануть и сделать вид, что я и сам все знаю. Иначе он не разговорился бы так. Однако стратегической цели я пока не добился. Он сказал, что не знает, где она хранила свои деньги, но пообещал спросить у Слая. На самом деле ему, разумеется, это известно, но он не проговорился. Мне придется поработать над ним еще немного, прежде чем он расколется. Но я уже не особенно волнуюсь за исход дела. Главное, появилась реальная ниточка. А остальное — дело техники, — хвастливо закончил он.

Стирлингу вдруг пришло в голову, что Майк рассказывает ему все это лишь из любви к рисовке.

— Он сказал вам, откуда у нее взялось состояние? — спросил он.

— Сказал, представьте себе, и это воистину прелюбопытная история! — отозвался Майк и тут же понизил голос, словно опасаясь, что их могут подслушать.

Стирлинг слушал англичанина со всевозрастающим интересом. Глаза его широко раскрылись, когда он понял, что подтверждаются его худшие подозрения. Только теперь, узнав, кто стоял за смертью Мариссы, Стирлинг до конца постиг всю степень опасности, которая угрожает Ребекке. Он не сомневался в том, что рассказ Майка — это правда. У этого проходимца не хватило бы воображения сочинить подобное самому. Но какого черта… Какого черта человек Слая Капры поведал все это какому-то Майку Уилсону?

Внезапно Стирлинг вскочил из-за стола и, приблизившись к сейфу, достал из него большой коричневый конверт, а из конверта пачку фотоснимков на глянцевой бумаге. Быстро выбрав один из них, он показал его Майку.

— Вы знаете этого человека? Может быть, это Слай Капра или его деловой партнер? — спросил он, понимая, что если Майк наведет их на убийцу Мариссы, это, возможно, раскроет и инкогнито того человека, который угрожает Ребекке.

Майк внимательно присмотрелся к снимку, на котором был запечатлен подозрительный субъект, поправлявший шторы перед окном, которое он незадолго до этого распахнул.

— При чем здесь он?! — почти раздраженно воскликнул Майк. — Это же официант! Как вы могли подумать, что это Слай или его деловой партнер? Нет-нет… и речи быть не может!

— Вы уверены?

Майк сделал оскорбленное лицо, словно Стирлинг только что зло посмеялся над ним.

— По-вашему, я не могу отличить джентльмена от простого официанта? Говорю вам, это не Слай и не его партнер! Это вообще какой-то… сорокалетний испанец! — Он швырнул снимок обратно на стол. — А что?

— Да просто интересно… — уклончиво ответил Стирлинг. — Мне нужно сделать подписи ко всем снимкам. Боюсь ошибиться.

— Подписи? И под снимком с официантом тоже? А где это вообще происходило… Хотя постойте! Можете не отвечать, я знаю! Ребекка фотографировала это в ту ночь, когда погибла Марисса, не так ли? — Майк ткнул в снимок крючковатым пальцем. — Неужели этот официант тоже приятельствовал с Мариссой?

Майк давно перестал называть покойную ее настоящим именем. Не было смысла. Если в Нью-Йорке и о Мариссе-то мало что знали, то про Трейси и вовсе никто не слышал.

— Не думаю, — протянул Стирлинг. — Скажите-ка лучше, этот человек, с которым вы говорили накануне… Как он относится к смерти Мариссы? Как к несчастному случаю или убийству?

— Первое, разумеется, — тут же выпалил Майк. — На убийство ничто не указывает. Она поскользнулась и выпала из окна, вот и все. Об этом писали во всех газетах. Да и в полиции так рассудили.

— Понятно.

— Так почему кому-то надо представить это убийством?

— Слухи ходили разные, — ответил Стирлинг. Он уже жалел, что заговорил об этом с Майком. Тот цеплялся за слова мертвой хваткой, как волк своими клыками в бок оленя.

— А другие снимки? Они тоже были сделаны на той вечеринке? — Майк кивнул на конверт, который Стирлинг держал в руках.

— Да.

— Можно взглянуть?

Стирлинг не сумел быстро найти предлог, чтобы отказать.

— Конечно, смотрите.

Майк долго вертел в руках фотографии, задерживаясь взглядом на тех, где была изображена Марисса. Эти снимки он уже видел на первых полосах газет.

— А она ничего, клевая девочка…

В шестидесятые он был молодым человеком, и в его речи до сих пор то и дело проскальзывал вульгарный сленг тех времен. Стирлинг усмехнулся. В эту минуту он готов был поспорить, что Майк носит под рубахой золотой медальон на цепочке.

— Да, она была красивая девушка, — проговорил он. — Во всем ее облике чувствуется трогательная незащищенность. Как у Мэрилин Монро.

— А вот и старый хрыч Венлейк… — заметил Майк, рассматривая снимок, на котором сэр Эдвард приветствовал своих гостей. Майк продолжал рассматривать фотографий и вдруг торжествующе хлопнул в ладоши и воскликнул: — А вот и Слай Капра, видите? Ну, похож он на официанта? Что я вам говорил! Джентльмена сразу узнаешь!

Глава 9

Анжела тяжело опустилась в одно из кресел в холле. Глаза у нее покраснели от недосыпания. Голос срывался и дрожал:

— У меня хорошие новости… и плохие тоже.

Сэр Эдвард помрачнел:

— Плохие? Насколько плохие?

— Он пришел в себя вскоре после того, как вы ушли…

— И?..

— Но врачи теперь не знают, поднимется ли он когда-нибудь на ноги.

— Черт! — буркнул себе под нос сэр Эдвард и сел на стул.

Дженни стояла молча, переводя встревоженный взгляд с матери на отца и обратно.

— А когда они будут знать? — глухо спросил сэр Эдвард.

— У него очень сильный ушиб позвоночника. Пока опухоль не спадет, он будет точно парализован, а потом… Врачи не исключают вероятность того, что так все и останется. Время покажет.

Сэр Эдвард хлопнул себя ладонью по лбу и пробормотал:

— Проклятие, проклятие, проклятие! Будь проклята та кляча!

— Это… был мой подарок Саймону, — всхлипнув, дрожащим голосом проговорила Анжела и неожиданно зарыдала.

Дженни смотрела на нее так, словно видела впервые. Мать никогда не плакала. Во всяком случае, при ней. И вот теперь она сидела в кресле, раскачиваясь взад-вперед, и все не могла остановиться. Слезы бежали и бежали по ее щекам, а из груди рвались глухие стоны, от которых у Дженни сжималось сердце. Не выдержав, она отвернулась. А отец подошел к Анжеле и положил ей руки на плечи.

— Ну будет, будет, старушка. Он поправится, вот увидишь. Все доктора — паникеры, я-то знаю…

Отойдя к окну, Дженни взглянула на схваченную морозцем, поседевшую лужайку, на темно-серое, унылое небо. По мерзлой лужайке бегала ворона, яростно клюя землю. От ее карканья Дженни стало очень тоскливо и одиноко.

— Я останусь здесь. Не уеду до тех пор, пока не станет окончательно ясно, что Саймон пошел на поправку, — услышала она за спиной голос отца. — Можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо тебе, Эдвард, — тихо ответила Анжела.

К удивлению Дженни, мать поблагодарила отца совершенно искренне. Не оглянувшись на родителей, девушка ушла к себе в комнату. В гимназии начался новый семестр. Ей пора было возвращаться к работе… и начинать новую, самостоятельную жизнь, если уж на то пошло.

Когда на следующее утро Дженни вошла в класс, ее появление было встречено радостным хором детских голосов. Младшая воспитательница, которая подменяла Дженни первые дни, пока та находилась в Пинкни, тоже улыбнулась, увидев ее.

— Господи, как я рада, что вы приехали! — воскликнула она. — Еще пара дней, и меня уже можно было бы отсылать в сумасшедший дом!

Дженни улыбнулась, порадовавшись тому, как тепло ее встретили.

— Так, что это за шум? — громко и строго проговорила она, перекрывая детский смех и изобразив на лице удивление. — Никогда в жизни не слышала ничего подобного!

Шестилетние воспитанницы заулыбались. Напускная строгость Дженни их не смутила. Они знали, что учительница на самом деле вовсе не сердится.

— Попробуем еще раз, но уже как положено, хорошо? — предложила Дженни. — Итак, доброе утро, дети!

Девочки дружно отозвались:

— Доброе утро, мисс Дженни!

— А теперь садитесь, и начнем читать.

Дженни заняла свое место за столом, который стоял по диагонали в углу просторной и ярко освещенной классной комнаты, и обвела своих учениц взглядом, исполненным искренней привязанности. Детишки смотрелись в своей зимней форме — красная юбочка, шерстяная кофта на пуговицах и накрахмаленная белая рубашечка — как маленькие ангелочки. У каждой девочки были ухоженные, блестящие волосы, а мордашки излучали здоровье.

— Откройте свои книги на странице номер один, — попросила Дженни. — Вы должны были прочитать это на каникулах, и теперь я хочу проверить, как вы справились с заданием. Начнет Люси. Читай громко и с выражением, чтобы мы все могли разобрать.

Маленькая девочка, сидевшая на передней парте, поднялась со своего места и порозовела от смущения, почувствовав себя в центре внимания.

— «Кролик Роджер и черепашка Томми», — тоненьким, приятным голоском прочитала она.

Дженни старалась прислушиваться к чтению, но мысли помимо ее воли обратились к вчерашнему дню. Накануне вечером родители пришли к окончательному выводу, что задерживаться в Пинкни ей больше нет смысла, так как она все равно ничем не могла помочь брату. И Дженни вернулась в Лондон. Почти всю ночь она не сомкнула глаз, напряженно размышляя о своем будущем. Папа был абсолютно прав в одном: она представления не имела о том, что значит жить интересно и весело. Непонятно каким образом, но она добровольно затворилась от всего мира и стала жить жизнью старой девы. «Если так пойдет и дальше, — подумала она печально, разглядывая себя в высокое зеркало, стоявшее в ее спальне, — то скоро я и внешне стану на нее похожа». Она чувствовала, что ей нужно сбросить лишний вес, сделать что-то с волосами, купить себе вещи, которые носят девушки двадцати трех лет. У Дженни были красивые ноги. Значит, не будет ничего страшного, если она станет носить более короткие юбки. Новый образ… вот в чем она остро нуждалась! Полностью новый имидж и новая жизнь. Она уйдет из садика и устроится на работу, где будет постоянно находиться в кругу своих сверстников — честолюбивых девушек и молодых людей. Вроде Ребекки Кендал. Они научат ее жить. Они вдохновят ее на какие-нибудь свершения.

Утром, поднявшись с постели, невыспавшаяся Дженни первым делом почувствовала усталость. Но вместе с тем она была довольна. Долгая ночь, проведенная в раздумьях, заставила забыть об обиде, которую она испытала вчера, когда почувствовала, что отец и мать просто избавились от нее, отослав из Пинкни. Все их мысли были о Саймоне. Они считали, что только ему сейчас нужна была помощь, но не Дженни. Так вот ночь помогла ей избыть обиду. Позавтракав и преисполнившись решимости кардинально изменить свою жизнь, она бодро отправилась на работу.

Класс затих. Дженни не сразу поняла, что Люси закончила читать и что все взгляды теперь обращены на нее, воспитательницу. Она заставила себя выйти из задумчивости:

— Прекрасно, Люси. Ты читаешь гораздо лучше, чем до каникул. Садись.

«Мне будет их очень недоставать, если я уйду из садика», — вдруг пришло в голову Дженни. Она любила детей. Ей нравилась профессия воспитательницы. Нравилось открывать перед этими маленькими человечками дорогу в мир. Она любила вместе с ними читать, считать, мастерить всякие милые поделки. Но вместе с тем Дженни понимала, что пришло время и ей самой узнать кое-что новое о жизни.

Телефонный звонок раздался, когда Ребекка как раз собиралась ложиться спать в своем номере в «Белгравии-Шератон». Это была Дженни.

— Вы можете прийти ко мне поужинать завтра вечером? — спросила она. — Простите, что не связалась с вами раньше, но из-за несчастья, случившегося с братом, я вернулась в Лондон только вчера утром и сразу ушла на работу.

— Как ваш брат?

— Пока ничего утешительного. Я расскажу вам все в подробностях, когда вы придете, хорошо? У вас завтра свободный вечер? Мои соседки уехали на выходные, так что нам никто не помешает.

— Да, свободна. Спасибо за приглашение. С удовольствием приду. Нам нужно о многом поговорить, — отозвалась Ребекка.

— Тогда в семь тридцать? Записывайте адрес.

Черное такси, громыхая на дороге, подкатило к дому Дженни. Выйдя из машины, Ребекка осмотрелась по сторонам. Кенсингтон. Улица Брансвик-гарденс. Засаженная с обеих сторон деревьями, элегантная, респектабельная. Внешний вид белых викторианских особняков, которые тянулись вдоль улицы, лучше всяких слов говорил о материальном благополучии их обитателей. Дженни жила в доме № 12. К внушительного вида парадной двери вели ступени из белого мрамора. По сторонам красовались каменные урны с карликовыми лавровыми деревьями. Дженни жила в этом доме с двумя подругами. Честно говоря, Ребекка не ожидала увидеть такую роскошь. «Не то что моя нью-йоркская «Треуголка», — криво усмехнувшись, подумала она. Но справедливости ради надо заметить, что ее доходы также не шли ни в какое сравнение с доходами отца Дженни.

Нажав кнопку медного звонка, под которым была прибита табличка «Дж. Венлейк», она почти сразу же услышала в переговорном устройстве голос Дженни:

— Проходите. — В двери что-то щелкнуло, и Ребекка толкнула ее от себя. — Я живу на втором этаже… то есть на третьем по американским меркам.

— Отлично, я поднимаюсь.

Ребекка вошла в теплый, мягко освещенный холл. Воздух в нем был пропитан приятным ароматом цветочной смеси, большая китайская ваза с которой стояла на позолоченном столике под высоким зеркалом. В углу располагалась шахта лифта с кабиной, походившей на позолоченную птичью клетку. Дженни поджидала гостью на площадке у двери в свою квартиру. Она очень радушно поприветствовала Ребекку.

— Вы просто замечательно выглядите, Дженни! — воскликнула Ребекка, будучи не в силах скрыть свое удивление. — Что вы с собой сделали? Мне так нравится ваша новая прическа!..

Дженни зарделась от удовольствия.

— Я постригла волосы и покрасила их сегодня днем в «Анни Рассел». Считается, что там работают лучшие мастера во всем Лондоне. Вам правда нравится?

— Нравится — это не то слово!

В волосах Дженни угадывалось несколько золотистых прядей, и они приятно обрамляли ее лицо мягкими короткими волнами, струившимися вниз. Она также покрасилась, не очень умело, но все же красиво. На ней было вишнево-красное платье с довольно короткой юбкой.

— Вы потрясающе выглядите! Господи, что случилось? Завели нового друга?

— Нет пока, но я уже работаю над этим! — рассмеялась Дженни. — Проходите, садитесь. Что-нибудь выпьете?

— У вас есть кола?

— Диетическая. Видите ли… хочу сбросить по крайней мере четырнадцать фунтов, поэтому обычную колу сейчас не покупаю.

Ребекка восторженно всплеснула руками:

— Вы изменились до неузнаваемости! Чем же это все-таки вызвано?

Она опустилась на обитый ситцем диван, по которому было разбросано множество маленьких гобеленовых подушек. Дженни отошла к столику с напитками. Комната, хотя и не очень просторная, являлась настоящей светской гостиной в миниатюре. Красивая антикварная мебель, акварели в позолоченных рамках на стенах и несколько бесценных дрезденских статуэток на камине. Дополняли ассоциацию с типично английской загородной обстановкой книги, журналы, целая коллекция семейных фотографий в серебряных рамках и множество красиво оформленных пригласительных карточек на каминной полке, некоторые из них были адресованы Дженни, а другие ее соседкам.

Дженни передала Ребекке колу и села, поджав под себя ноги, прямо на ковер, расшитый какой-то ее прабабкой и лежавший перед камином.

— Я хочу все в себе изменить, — честно призналась она и улыбнулась. — Внешность, работу, жизнь…

— Ого! Так что же стряслось?

Дженни поделилась с ней тем, что ей наговорил отец накануне ее отъезда из Нью-Йорка. И все события последних недель, добавила она, лишь утвердили ее в мысли о том, что пришло самое время начать жить самостоятельно.

— Сейчас это особенно важно и необходимо, — сказала она. — Ведь Саймон может и не поправиться окончательно, и тогда ему потребуется все внимание и поддержка со стороны мамы и папы.

Она говорила без горечи и обиды в голосе, но Ребекка чувствовала, что Дженни нелегко далось это понимание.

— Когда папа сказал, что я скучная и бесцветная… я внутренне была согласна с ним. — Она невесело улыбнулась. — Ирония судьбы заключается в том, что я сама терпеть не могу скучных людей. А папа еще добавил, что я многому могу научиться у вас. Знаете… я и тут с ним согласилась.

— Боже мой, Дженни! — смущенно проговорила Ребекка. — Вы себя недооцениваете. Я совершенно уверена, что дело не в вас лично, а в системе.

— Как это?

— Жизнь представителей высших классов протекает в Англии по давно заученному сценарию, не так ли? Закрытые частные гимназии и пансионы, надежно отрезанные от внешнего мира. Промывка мозгов с самого детства. Внедрение в сознание мысли о собственной исключительности и так далее. Запрет на контакты с «чернью». Простите, конечно, я не хочу вас обидеть, но…

— Нет-нет, вы абсолютно правы! Меня именно так и воспитывали. Плюс к этому мне еще внушали всегда, что я должна заниматься в жизни лишь строго определенным делом и выйти замуж за человека, отвечающего строго определенным требованиям.

— Вот видите… — Ребекка взглянула на нее с неподдельным сочувствием. — Создается такое впечатление, будто вся ваша жизнь и судьба расписаны еще до того, как вы начали жить, верно? Вас лишили выбора, и это ужасно. Хотя, что там греха таить, многие завидуют вашим сословным привилегиям, материальному благополучию и положению в обществе. Вы быстро ухватили суть вашей проблемы, и это, на мой взгляд, просто замечательно. Я знаю людей, которые, испытывая недовольство собой и своей жизнью, годами находятся в поиске причин этого, но воз и ныне там.

Дженни рассмеялась. Ей стало легче оттого, что она поделилась с посторонним человеком своими переживаниями.

— Теперь мне нужно задуматься о новой профессии. Я должна вырваться из этой среды, в которой увязла, как в болоте. И еще я хочу построить свою личную жизнь, средоточием которой до сих пор являлся мой папа. Я хочу стать независимой от него в этом смысле. И это, боюсь, будет самым трудным элементом моего преображения.

Ребекка подалась вперед и горячо заговорила:

— Нет, самый трудный шаг у вас уже позади. У вас достало смелости заглянуть в себя и честно признаться себе, в чем ваша проблема. Это уже полдела, Дженни. Внешность тоже важна, конечно. Она суть отражение внутреннего состояния человека.

Дженни улыбнулась.

— Знаете, мне так понравился мой визит в «Анни Рассел»! Даже не думала, что такая мелочь вроде бы способна настолько поднять настроение! Правда, с макияжем у меня пока проблемы, но ведь этому недолго научиться, да? — Она вновь прыснула, совсем как девочка. — Воображаю, что случится с мамой, когда она меня увидит!

— Мне пришла в голову великолепная идея! — воскликнула Ребекка. — В конце недели я вернусь из Парижа… Давайте сходим тогда в Гайд-парк? Я поснимаю вас там. Я хочу, чтобы вы взглянули на себя как бы со стороны и до конца осознали, какая вы хорошенькая!

— Ой! С удовольствием! Но мне неловко отнимать у вас время. Вам же нужно работать.

— Чепуха, мне самой хочется, — искренне ответила Ребекка.

Ужин был простой: готовый пирог с рыбой из «Маркса и Спенсера». Дженни планировала приготовить что-нибудь сама, но задержалась у парикмахера, и времени не осталось. К пирогу она купила фруктов и бутылку вина. Они ужинали за маленьким круглым столиком в углу комнаты, которая служила столовой, и непринужденно болтали, так, словно знали друг друга целую вечность.

— Да, я ведь еще не рассказала вам о зловещем сообщении, которое мне было оставлено по телефону в тот день, когда я приехала сюда! — заметила Ребекка, кладя на тарелку еще кусочек сыра.

Дженни по-детски приложила ладошку ко рту и широко раскрыла глаза.

— Я настолько увлеклась сегодня собственной персоной, что начисто забыла о ваших проблемах! Простите великодушно! Что за сообщение?

Ребекка, помнившая его наизусть, пересказала ей все слово в слово. Дженни, пораженная, покачала головой:

— Вы думаете, это от того Джерри Рибиса?

— Не знаю, не знаю…

— А что говорит ваш друг?

— Стирлинг? Ничего. Я решила не ставить его в известность.

— Но почему?

— А что это дало бы, Дженни, подумайте? Он в тысячах миль отсюда, и потом я почти уверена, что со мной ничего не случится в Европе.

Дженни задумалась:

— А почему бы вам не отдать вашему недоброжелателю те злосчастные негативы, которые он требует?

— Тогда мы никогда не узнаем, кто убил Мариссу Монтклер и почему. Знаете, я вообще сначала не хотела ввязываться в эту темную историю, но теперь все изменилось, и я намерена докопаться до истины. В моей квартире все перевернули вверх дном, разгромили проявочную, на которую я чуть ли не молилась. За мной следят, мне угрожают. Как это называется? Нет, я ни за что не успокоюсь, пока не выясню, в чем тут дело. Он меня разозлил всерьез!

— Да, конечно… Я понимаю вас. Еще вина? — Она вновь наполнила бокал Ребекки. — Может быть, вам стоит обратиться сразу к полицейскому начальству Нью-Йорка, а? Через голову того детектива… Как его зовут?

— О'Хара.

— Вот-вот! Наверняка кто-то из вышестоящих чинов также захочет узнать всю правду об этой истории и поможет вам. А если вы этого не сделаете, дело не сдвинется с мертвой точки. Ведь вы говорили, что О'Хара подкуплен…

Ребекка кивнула:

— Вы правы, но беда в том, что у меня нет прямых улик, а без них меня никто не станет слушать.

— А разве телефонных звонков с угрозами недостаточно? И потом еще та фотография с официантом, который открывает окно. Наконец ваш визит на почту, а?

— Нет, это не то. Мне могут опять сказать, что кто-то просто зло подшутил надо мной или поиздевался. До тех пор, пока мы не узнаем, почему погибла Марисса, мы не сможем найти ее убийцу.

Стирлинг нетерпеливо ткнул вилкой в большой кусок бифштекса и увеличил температуру в жаровне. Затем он достал из пластиковой коробки, купленной в местной кулинарии, готовый салат и переложил его на тарелку. Наконец извлек из холодильника бутылку пива «Корона». Он терпеть не мог ужинать в одиночестве, даже в уютной обстановке своей квартиры, когда можно одновременно посмотреть по телевизору новости и узнать, что творится в мире, когда не надо бежать к телефону, когда в конце недели накапливается усталость… Дело в том, что он очень соскучился по Ребекке, и сейчас, когда он понял, что в очередной раз будет есть один, эта тоска стала еще сильнее. Жизнь без Ребекки была пуста. Хуже было то, что перед своим вылетом в Европу она несколько дней пожила у него и он уже привык просыпаться с ней в одной постели…

Он сделал большой глоток пива прямо из бутылки, отметив отсутствие дольки лайма, всегда придававшего напитку особенный, приятный привкус.

Интересно, сумеет ли он убедить Ребекку переехать к нему, когда она вернется в Штаты? «Конечно, — принялся рассуждать он, — если все то, что мне рассказал Майк Уилсон, правда, Ребекка, возможно, перестанет упрямиться. Но вдруг все это басни, не имеющие ничего общего с действительностью? Может быть, Майк все здорово приукрасил, не желая показывать, что на самом деле мало что знает наверняка?»

В первую минуту Стирлинг поверил Майку, но теперь его охватили сомнения. История Мариссы была настолько невероятна, что это с трудом укладывалось в голове.

Он вынул мясо, положил на тарелку рядом с салатом и принялся за еду. Сверился с часами. Сегодня Ребекка должна приехать в Париж. Он позвонит ей сразу же после ужина и расскажет все, что услышал от Майка. Он также скажет ей, что смерть Мариссы отнюдь не являлась актом единичным и случайным, но была лишь звеном в цепи сложных зловещих событий. И Стирлингу стало не по себе, когда он понял, что ни он, ни она не знают всей картины.

Дженни уехала в Лондон, и Эдвард остался с Анжелой наедине впервые за одиннадцать лет. Они по очереди навещали Саймона в больнице. А по утрам Эдвард завтракал в гордом одиночестве в красивой столовой Пинкни-Хауса, так как Анжела — что было совсем не в ее стиле — просила приносить поднос к себе в спальню. Но обедать и ужинать бывшим супругам приходилось вместе. Сидя за длинным столом, они обменивались вежливыми, ничего не значащими репликами, делая скидку на присутствие Питерса и другой прислуги.

Саймон был все еще парализован от самой шеи. Врачи пожимали плечами и не могли пока сказать наверняка, временное ли это состояние или окончательный диагноз.

Эдварду и Анжеле было неуютно друг с другом, разговор часто не клеился, так как они предпочитали обсуждать все что угодно, но только не то, что беспокоило их больше всего, — Саймон. Анжела даже в мыслях не допускала возможности того, что их сын до конца дней может остаться прикованным к постели и инвалидной коляске. Эдвард не исключал такую возможность, но не смел обсуждать ее вслух. «Если худшее станет реальностью, — рассуждал он про себя, — мальчишку нужно будет переправить на частном самолете в Америку, где созданы лучшие в мире условия для ухода за такими больными». Как-то он предложил это Анжеле, но та пришла в неописуемую ярость и заявила, что Эдвард хочет убить их сына.

— «Строк-Мандевиль» — лучшая в мире больница этого профиля! — вскричала она. — Если ему и придется куда-то ехать, он поедет туда. Но я не позволю тебе забрать его в Штаты!

На этой теме, таким образом, был поставлен крест, и она больше не всплывала в разговорах. Но напряжение в отношениях между бывшими супругами все возрастало. Эдвард пытался управлять делами в своем тресте «Толлемах» по телефону, регулярно связываясь с Брайаном. А Анжела почти все время проводила у постели Саймона, жадно ловя малейшие изменения в его состоянии. Он уже окончательно пришел в себя, хотя остаточные явления перенесенного шока еще наблюдались, и теперь хотел лишь одного — поскорее отправиться домой.

— Я не могу здесь больше оставаться, — пожаловался он однажды, когда родители пришли к нему оба. — Неужели нельзя нанять медсестру, которая бы ухаживала за мной в домашних условиях?

Анжела, откровенно говоря, боялась брать на себя такую ответственность.

— Мы должны слушать врачей, Саймон.

Эдвард согласно кивнул:

— Твоя мать права, мой мальчик. Нельзя рисковать сейчас. Тебе здорово досталось… Но худшее позади, теперь надо запастись терпением.

— Мне достаточно матери! — буркнул Саймон, не глядя на отца. — Тебе вовсе не обязательно здесь находиться.

— Мы отвезем тебя домой сразу же, как только позволят врачи, — торопливо вставила Анжела, стремясь не допустить накала страстей. — А пока я буду навещать тебя каждый день и приносить все, что ни попросишь.

— Правильно, — одобрил Эдвард. — Хочешь, я куплю тебе новую машину на день рождения? Да, точно! Завтра же соберу всю необходимую информацию. Говорят, недавно запущена в производство новая модель «БМВ». И вообще на колесах безопаснее, чем на этих чертовых клячах! Когда тебе станет лучше, Фред или Джонс будут возить тебя повсюду.

Анжела попросила его не молоть чепухи. Она все никак не могла отказаться от своей навязчивой идеи, что ее Саймон однажды станет главным егерем светской охоты. Анжела мечтала об этом и не готова была смириться с крушением надежд. Но вечером того же дня, когда они с Эдвардом вновь ужинали в Пинкни в неловком молчании, изредка перебрасываясь пустыми фразами, бывший муж, дождавшись ухода Питерса, вдруг горячо заговорил:

— Я хочу подбодрить парня, Анжела! Но было бы жестоко вселять в его сердце ложные надежды на то, что он опять когда-нибудь сможет охотиться!

— Не говори глупостей! — резко отозвалась Анжела. — Охота — это вся его жизнь. Он будет уничтожен, если поймет, что никогда больше не сможет ездить верхом.

— Именно поэтому я и начал разговор про машину, — терпеливо продолжал Эдвард. — Ты можешь хоть сто раз подряд сказать ему, что он скоро вновь сядет в седло, но разве это будет справедливо по отношению к Саймону? Нам стоит исподволь, осторожно подготовить его к самому худшему.

Анжела вскочила из-за стола, раздраженно отшвырнув от себя камчатную салфетку.

— Нет, ни за что! — вскричала она. — Ты… ты же лишаешь его надежды! Ты не смеешь этого делать, не смеешь! Он поправится!

— Я и не предлагаю обрушивать на него все вот так прямо и грубо, — возразил Эдвард, уже начиная терять терпение. — Меня нельзя назвать бесчувственным чурбаном! Я просто считаю, что наш долг — раскрыть парню глаза. Мягко и деликатно.

— А я так не считаю! И вообще… теперь, когда его жизнь вне опасности, тебе больше нечего делать в Англии. — Она направилась к двери, но на пороге обернулась. Эдвард все еще сидел за столом. Его седые волосы поблескивали при свете свечей. Красивое лицо было бесстрастно. — Мы больше не нуждаемся в твоем присутствии, — раздельно и сурово проговорила Анжела. — Прошу тебя, уезжай завтра же.

Ребекка остановилась в отеле «Эйфель Дюкесн» на тенистой авеню Дюкесн, что на левом берегу Сены. Ее номер располагался на пятом этаже; из окон и с балкона открывался прекрасный вид на длинную и прямую ветку авеню Ла-Бурдонне. Вдали виднелась сказочная Эйфелева башня, возвышаясь над разноцветными крышами домов, многие из которых представляли собой настоящие жемчужины архитектуры. В Париже Ребекка была впервые. Два года назад они ездили со Стирлингом в Европу, но тогда на французскую столицу у них не хватило времени. Теперь же она буквально горела желанием поскорее познакомиться с этим замечательным городом. Она вернулась с балкона в комнату и, присев на краешек постели, еще раз прогнала в голове план предстоящей работы, составленный для нее Стирлингом. Да уж… график был довольно плотный и почти не оставлял ей свободного времени на осмотр парижских достопримечательностей.

На следующее утро, когда солнце проникло в окна ее комнаты и залило ее молочно-белым светом, она поднялась, позавтракала прямо в постели кофе с круассанами, набрасывая в уме распорядок дня. Сейчас в Лувр, а затем на первое задание к Иву Сен-Лорану — в его мастерскую.

В обед она планировала доехать на метро до Монмартра, взглянуть на Сакре-Кёр, который многие называли самым красивым собором в мире. Затем к половине третьего ее ждали в американском посольстве, где она должна была снимать посла. Если ей удастся управиться с этим без задержек, она еще успеет посетить Вандомскую площадь и прогуляться по бутикам на улице Риволи. На конец дня была запланирована съемка Роже Вадима, который давал пресс-конференцию, где думал рассказать о своем новом фильме.

Ребекка приняла душ, оделась, проверила свои фотопринадлежности и вышла на улицу ловить такси. День выдался суматошный, работы было много, и ей почти не удалось толком познакомиться с Парижем. В голове остались лишь какие-то отрывочные впечатления от прямых и широких, мощеных улиц, засаженных деревьями. Памятников знаменитых людей прошлого в натуральную величину, залитых ярким солнечным светом, какого не увидишь в Лондоне. Садов и парков с фонтанами, верхушки которых танцевали под порывами ветра, далеко разбрасывая холодные брызги. Кафе и пивных, где всем посетителям оказывается радушный прием, где в воздухе плавает дым ароматных сигарет «Житан», а из кухни пахнет чесноком. Машин и лавирующих между ними велосипедистов. Жандармов, регулирующих движение на дорогах и очень часто прибегающих к помощи своих пронзительных свистков.

Париж был в глазах Ребекки удивительным, сказочным городом. От одного только осознания, что она здесь, у нее кружилась голова. И она благодарила Бога за то, что в детстве прилежно учила французский. Впрочем, была критична к себе и понимала, что ее знаний явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя в этом городе свободно.

Вернувшись к вечеру в гостиницу, она плюхнулась на постель, отдыхая и радуясь тому, что удалось сделать по работе все, что было запланировано. Лишь сейчас она поняла, что умирает с голода. За весь день она не перехватила почти ни крошки. То работа, то прогулки по городу. Десятки отснятых пленок горкой высились перед ней на постели, как доказательство того, что сегодня у нее был сумасшедший день. Эти снимки расскажут Стирлингу лучше всяких слов, что такое Париж…

— Ну а сейчас поесть бы! — проговорила Ребекка вслух, подходя к зеркалу и проводя расческой по волосам.

Спустившись в вестибюль, она попросила консьержа посоветовать ей какой-нибудь хороший ресторан.

— «L'Escargot», madame, — тут же ответил тот и принялся объяснять ей, как туда проехать. Объяснял консьерж быстро и по-французски, так что Ребекка вздохнула с облегчением, когда он протянул ей ресторанную визитку, на оборотной стороне которой было написано, как туда добраться.

— Merci, — поблагодарила она учтивого консьержа и, прикинув маршрут по карточке, поняла, что лучше будет пройти до ресторана пешком. Десять минут, не больше, легкая прогулка.

— Bon appetit[4]! — пожелал он ей на прощание.

«L'Escargot» оказался типичным маленьким ресторанчиком, каких полно в Париже. Красный навес над крыльцом, выскобленный деревянный пол и несколько крошечных столиков, покрытых скатертями в красно-белую клетку. Рестораном владели три пожилые сестры, то и дело бегавшие на кухню с пустыми подносами. Смешно переговариваясь и добродушно пересмеиваясь, они рассказали Ребекке про свое меню. Американка решила начать с традиционного лукового супа, а продолжить пир телятиной с сельдереем и под соусом из базилика. Ко всему этому она заказала полбутылки «Шатонёф дю Пап». Обычно она не пила в одиночестве, но сегодня ей захотелось отпраздновать хороший день.

Ресторанчик, который почти пустовал, когда она переступила его порог полчаса назад, вскоре стал быстро заполняться посетителями. Ребекка пожалела о том, что не захватила с собой аппарат для скрытой съемки. Она получала удовольствие от вечера и сочувствовала Стирлингу, который не видел всего этого. Ей очень хотелось, чтобы он оказался сейчас рядом.

Часы показывали половину одиннадцатого. Впереди ее ждал еще один занятой день. Одна только съемка принцессы Стефании из Монако, которая должна была обедать завтра в гостинице по соседству, чего стоила!

Уплатив по счету, Ребекка пожелала сестрам хорошего вечера, и они ответили ей тем же.

— Пока, — сказала она, помахала им на прощание рукой и вышла на улицу.

Ближе к ночи заметно похолодало. Ребекке стало зябко на ветру. Застегнув кожаную куртку на «молнию» до самого горла, она быстрым шагом пошла в сторону гостиницы. На тротуары падали длинные и широкие тени от деревьев, тянувшихся вдоль улицы. На авеню Сент-Доминик не было ни прохожих, ни машин. Ничто не нарушало сумерек и тишины. Торопясь поскорее попасть в свой номер, Ребекка повернула направо, на улицу Бабилон, и… вдруг услышала сзади какой-то неясный шаркающий звук.

Почувствовав, как учащенно забилось сердце, она остановилась и оглянулась назад. Улица была исполосована тенями деревьев и походила на гигантскую решетку на тюремном окне. Впереди же все было погружено во тьму. Вокруг стояла мертвая тишина. Пожав плечами, Ребекка пошла дальше, успокаивая себя рассуждениями о том, что это Париж в конце концов, а не Манхэттен. Днем, когда город был залит ярким солнцем, она чувствовала себя в полной безопасности, радовалась жизни и гуляла по улицам беззаботно, как девочка. Два фотоаппарата болтались на груди, а сумка с фотопринадлежностями даже не была застегнута. Такое Ребекка могла себе позволить лишь здесь. Ей бы и в голову никогда не пришло быть такой легкомысленной дома.

И все же она упрекнула себя сейчас в том, что позабыла про первое правило, о котором ей рассказывал ее инструктор по самообороне: избегать темных, пустынных улиц в вечернее время суток.

Странные звуки возобновились. Шарканье сменилось шагом, словно ее преследователь прихрамывал на одну ногу. Впереди показалась залитая светом неоновых вывесок и фонарей авеню Дюкесн. Ребекка поняла, что ее спасение в том, чтобы как можно быстрее добраться до авеню, где светло и много народу.

Тяжело дыша, она побежала, стуча по мощеной мостовой каблучками туфель. Но она не слышала сейчас ничего, кроме биения собственного сердца, оглушительно отдававшегося в ушах. Преследователь не отставал. Ребекке показалось, что неизвестный даже приближается. Едва не вскрикнув от страха, Ребекка вновь резко остановилась и обернулась. Две длинные и тонкие тени на мостовой — ноги! — мгновенно слились в одну, и вновь наступила тишина.

Кричать было бесполезно. На таком расстоянии до авеню ее все равно никто бы не услышал. Повернувшись и уже не стесняясь своего страха, Ребекка сломя голову бросилась бежать на свет.

— Сегодня мы с вами научимся делать папье-маше, — объявила Дженни своим ученицам, накрыв клеенкой длинный рабочий стол, стоявший у одного из окон в классе. Затем она поставила на него несколько пузырьков с клеем, выложила широкие кисточки и заранее изрезанную на мелкие кусочки газету.

— А что такое папье-маше, мисс Дженни? — спросила Амелия. Глазки ее возбужденно горели. Она уже предвкушала удовольствие от знакомства с чем-то новым.

Дженни пригласила детей за стол и поставила перед каждым ребенком по блюдечку из алюминиевой фольги.

— Папье-маше — это красивая поделка, изготовленная из нескольких слоев склеенной бумаги. Сегодня мы с вами сделаем из папье-маше маленькие тарелочки, и вот эти блюдца послужат вам формами. Когда клей высохнет, вы сможете красиво раскрасить свои тарелки, а напоследок покроете лаком и отнесете домой показать родителям. Ну как, хотите? — Дженни села во главе стола.

Девочки согласно закивали.

— А можно я раскрашу свою в розовый цвет? — спросила Люси. — Моя мамочка больше всего на свете любит все розовое!

Дженни улыбнулась. Ей нравилось мастерить с детьми разные нехитрые поделки, будь то рисунок, горшочек или какое-нибудь украшение. Она знала, что в конце недели они относят их домой, где ими шумно восторгаются, тискают в объятиях, награждают поцелуями.

— Ну конечно, Люси. Раскрась свою тарелку в розовый цвет, — отозвалась Дженни. — А теперь давайте приниматься за работу.

Она объяснила девочкам, как нужно правильно делать папье-маше, и те сосредоточенно склонились над своими блюдечками. В классе воцарилась полная тишина. Только изредка кто-то из детей огорченно вздыхал, когда очередной кусочек бумаги прилипал не туда, куда ему было нужно. Ученицы настолько погрузились в работу, что совершенно не замечали Дженни. А та время от времени брала из шкафа очередную старую газету, чтобы разрезать ее на кусочки. Вдруг в какой-то миг ножницы замерли в ее руке, а взгляд выхватил с газетного листа — номер вышел года полтора назад — совсем маленькую заметку в одну колонку. Эта коротенькая корреспонденция произвела на Дженни такое сильное впечатление, что она вспоминала о ней и перечитывала потом весь день.

Ах, какая жалость, что Ребекка уже улетела в Париж!

Если бы во внутреннем кармане его пиджака не обнаружились документы, полиции было бы очень трудно установить его личность. Лицо было обезображено до неузнаваемости. Голова представляла собой страшное кровавое месиво из раздробленных костей, зубов, разбитой плоти и спутанных, слипшихся от засохшей крови волос. Сам труп издали походил на бесформенную кучку старого тряпья, завязанного в узел и выброшенного на свалку. В глаза бросались лишь руки с растопыренными, окоченевшими пальцами, замершими в предсмертной агонии.

На дворе было уже темно, когда молодой негр-официант из кафе «Аркос», что на Шестьдесят второй улице, выглянул на свежий воздух для короткого перекура. Заинтересовавшись поначалу тем, что валялось в сточной канаве, он решил подойти и взглянуть поближе. В следующую минуту он охнул и, закрывая рукой рот, в ужасе убежал оттуда. Даже полицейские, много повидавшие на своем веку, приехав на место происшествия, то и дело отворачивались, чувствуя подступавшую к горлу тошноту. Казалось невероятным, что человек способен был так изувечить своего ближнего.

Позже, уже в участке, дежурный сержант, ездивший по вызову из кафе «Аркос», принялся изучать личные вещи покойного, найденные на месте происшествия. Паспорт, несколько чеков, билет на самолет, какая-то мелочь, дешевые наручные часы и немногочисленные визитки, включая его собственную, еще что-то.

— Англичанин, — заметил вслух сержант. — Мать живет в Лондоне, а брат в Портсмуте. Интересно, какого черта ему понадобилось ехать в Нью-Йорк? Судя по визиткам, он здесь находился не на увеселительной прогулке.

— Вот письмо, — сказал его помощник, первым оказавшийся на месте происшествия.

— Проверь его. Проверь также этих людей. Тут главный редактор газеты, еще один главный редактор… Так… фотоагентство… Ну и остальное. Забирай карточки и проверь все. Пока, по всем прикидкам, это смахивает на немотивированное убийство. Ничего вроде не украли, а напали сзади.

— Врач считает, его зарубили топором.

— Что ж, я не удивлен, — буркнул сержант и поморщился.

Количество преступлений, в том числе на редкость бессмысленных и жестоких, возросло за последний год. На улицах пострадало очень много невинных людей. Сержанту казалось, что город медленно погружается в омут безумного насилия. Он не мог дождаться того дня, когда наконец выйдет на пенсию и стряхнет с себя всю эту мерзость.

Он поднял глаза на помощника:

— Этим делом займется детектив О'Хара. Он любит такие дела. Скажи ему, пусть разузнает об этом бедняге все, что только можно… Как его звали? — Он опустил глаза на документы погибшего. — Ага, вот! Майк Уилсон. Да, и незамедлительно.

На следующее утро Стирлинг впервые столкнулся лицом к лицу с детективом О'Харой. Полицейский пришел в агентство без предупреждения и приглашения, но Стирлинг согласился с ним встретиться, памятуя о том, что именно он имел дело с Ребеккой и высмеял ее страхи и подозрения.

— Чем могу служить? — спросил Стирлинг, не поднимаясь из-за своего стола навстречу детективу, который стремительно ворвался в кабинет и плюхнулся на стул напротив него.

— Насколько мне известно, вам на неделе нанес визит некий Майк Уилсон, не так ли? — О'Хара вперил в Стирлинга тяжелый, немигающий взгляд.

Отпираться не было смысла.

— Да, был такой. И что же?

— Вчера вечером его убили. Неподалеку отсюда.

У Стирлинга кровь отлила от лица. Он похолодел. Меньше сорока восьми часов назад Майк, пересказывая откровения «делового партнера» Слая Капры, сидел на этом самом стуле, где теперь устроился детектив О'Хара. Кому еще он хвастался, интересно? Но одно было ясно уже теперь: он слишком много знал, и за это его убрали.

— Как это случилось? — ровным голосом спросил Стирлинг.

О'Хара неопределенно качнул головой.

— Людей грабят и убивают на улицах каждый Божий день. Можно сказать, обыкновенная история. Ничего примечательного. Мы просто проводим дежурное расследование. Работа такая.

«Как же… — усмехнулся в глубине души Стирлинг. — Хочешь поиграть со мной в кошки-мышки? Ну что ж, давай поиграем».

— Понимаю, — вслух произнес он.

— Что ему от вас было нужно? — не отставал О'Хара.

Стирлинг принялся лихорадочно соображать. Что бы ни случилось, он не собирался рассказывать о том, что Майк Уилсон приходил к нему в поисках Ребекки. Ее нельзя впутывать в это дело. Тогда что ответить этому громиле?

Стирлинг решил избрать тактику полуправды, поскольку не знал, что детективу уже было известно, а что нет.

— Он что, был вашим приятелем? — спросил вдруг О'Хара.

— С чего вы взяли? Ничего подобного! Он приходил сюда за фотографиями той танцовщицы… э-э… Мариссы Монтклер. Родители покойной, которые живут в Англии, направили его сюда, чтобы он нашел и забрал ее личные вещи. Во всяком случае, я его так понял. Что же касается приятельских отношений, то можете мне поверить: три дня назад я увидел этого человека впервые.

О'Хара скептически прищурился:

— Фотографии были сделаны Ребеккой Кендал, не так ли? Зачем они ему понадобились?

Стирлинг спокойно выдержал его взгляд.

— Так вышло, что они оказались последними прижизненными снимками мисс Монтклер. Ничего удивительного, что матери и отцу погибшей захотелось получить их.

— И вы ему продали фотографии?

— Нет. Снимки не мои и не Ребекки. Они принадлежат агентству, а агентство имеет дело с журналами и газетами, но не с частными лицами.

О'Хара все не спускал с него прищуренного взгляда:

— Ну хорошо. А о чем еще говорил с вами Майк Уилсон? Удалось ли ему разыскать личные вещи Мариссы Монтклер, а?

— Нет, не говорил.

— Что… абсолютно ничего? То есть вы хотите сказать, что он попросил у вас те фотографии, вы отказали, и на этом он откланялся, так, что ли? Он рассказывал о том, как долго он гостит в Нью-Йорке?

— Нет, но насколько я понял, не очень долго.

— Он говорил, удалось ли ему связаться с кем-нибудь из друзей Мариссы?

— Нет, не говорил, — солгал Стирлинг. — Но вы попали в самое яблочко. Он пришел за фотографиями погибшей, я сказал, что ничем не смогу ему помочь, и мы раскланялись.

Но О'Хару не так просто было выгнать из кабинета.

— Как он узнал, что эти фотографии находятся в вашем агентстве?

Стирлинг снисходительно улыбнулся. Тут ему и врать ничего не нужно было.

— Он увидел в газетах подпись, что снимки сделаны Ребеккой Кендал, а потом спросил у редакторов, на какое агентство она работает.

— Это он вам так сказал?

— Да. А впрочем, я и сам бы догадался. Невелика загадка.

Детектив О'Хара вдруг обмяк всем телом, словно в одночасье утратил интерес к беседе.

— Ну что ж, похоже, на этом все, — пробормотал он, поднимаясь и направляясь к двери.

— А вам известно, за что его убили? — вдруг спросил Стирлинг, решив тоже поиграть с полицейским в кошки-мышки. Он отлично помнил утверждение Ребекки о том, что О'Хара подкуплен.

Детектив вновь пожал плечами:

— А за что убивают нынче у нас на улицах, как правило? Какому-нибудь полоумному наркоману нужны были деньги на очередную дозу. Если честно, я не знаю, за что убили Майка Уилсона. Наверное, просто ему не повезло.

«Как же, как же…» — подумал Стирлинг и презрительно усмехнулся, провожая глазами полицейского.

Когда тот ушел, Стирлинг припомнил свою последнюю встречу с Майком. Он сидел в этом самом кабинете, на этом самом стуле и болтал без умолку.

За окном на город опускались сумерки… Загорались тысячи огней в квартирах, магазинах и увеселительных заведениях, а окна в деловых кварталах одно за другим гасли… У Стирлинга стало тоскливо на душе при мысли о том, что теперь он знал то, чего не хотел знать. Знал то, что знал и Майк Уилсон. Знал то, за что того убили. Стирлинг встревожился не на шутку, но вовсе не из-за того, что его офис и дом также находились на территории участка детектива О'Хары, где за последнее время столько всего случилось…

Глава 10

— Стирлинг, за мной следят!..

Все утро Ребекка была занята, снимая принцессу Стефанию, позировавшую на фоне двух больших флаконов с новыми духами. Ужас, в котором американка пребывала вчера ночью, отступил вместе с рассветом. Покончив с заданием, она успокоилась и вновь обрела способность трезво рассуждать. Вернувшись в гостиницу, она тут же позвонила Стирлингу и рассказала без излишнего драматизма о том, что случилось с ней накануне вечером.

— Дьявол! — воскликнул он. — Сколько ты еще планируешь пробыть в Париже?

— Завтра возвращаюсь в Лондон, а потом…

— Оставайся там. Умоляю! Ради всего святого, оставайся там!

— Где? В Париже?..

— Да нет, в Лондоне. Только на сей раз остановись где-нибудь в другом месте. Выбери отель поскромнее. В «Белгравии-Шератон» толком не спрячешься, там все на виду. Попробуй отыскать такое место, где тебя никто не смог бы найти. Таксист, который повезет тебя из Хитроу, наверняка сумеет посоветовать что-нибудь приличное. Пусть вообще не отель. Пусть частную квартиру наконец!

Ребекка откинула волосы со лба, немало удивляясь голосу Стирлинга, который заметно дрожал от волнения.

— Однако вчера все обошлось, — попыталась возразить она. — За мной следили, верно, но в конце концов преследователь отстал. Возможно, это был просто уличный грабитель или хулиган. Возможно, это вообще никак не связано с гибелью Мариссы.

— Твоими бы устами да мед пить, — сухо отозвался Стирлинг. Казалось, он взвешивает теперь каждое свое слово. — У тебя все обошлось, зато здесь кое-что произошло в твое отсутствие. Я, например, узнал очень много нового о Мариссе и именно поэтому не хочу, чтобы ты рвалась сейчас в Нью-Йорк. Пойми, это очень, очень опасно! Верь мне на слово. Тут такие дела вскрылись… голова кругом идет!

— Что? Ну что там такое, рассказывай! — нетерпеливо проговорила Ребекка и тут же добавила: — Ты-то в порядке, надеюсь?

— Я-то в порядке, дорогая, не волнуйся. Извини, не могу сейчас сказать всего. Подозреваю, что мои телефоны прослушиваются.

— Что?! Ты шутишь, что ли? Кому нужно прослушивать твои телефоны?

— Повторяю, Ребекка, я сейчас говорить не могу. Позвони, когда прилетишь в Лондон.

— Но…

— Позвони в агентство, но не говори, где именно ты остановилась в Лондоне. Просто дашь мне телефонный номер, и я перезвоню тебе от друга. Это на тот случай, если в агентстве телефоны тоже прослушиваются. Ты, конечно, думаешь, что я параноик, но можешь мне поверить: я не шучу. Возвращайся в Лондон и оттуда свяжись со мной. Только заклинаю тебя, Бекки, будь осторожна. Я тебя просто умоляю!

— Да, хорошо, — проговорила она чуть растерянно. — Неужели все так серьезно?

— Серьезно — это еще мягко сказано.

Вечером Ребекка поужинала в гостинице, где на первом этаже работало хорошее кафе. Она нарочно выбрала себе столик, откуда могла беспрепятственно наблюдать за всем залом и особенно за входной дверью. Время от времени обводя глазами присутствующих, она задавалась вопросом: есть ли среди них тот, кто прихрамывает? Но подозрений у нее никто так и не вызвал. И вообще на нее не обращали внимания.

После ужина она вернулась в свой номер и, выйдя на балкон, осторожно взглянула вниз на улицу. Воздух был холодный, тротуары покрылись поземкой и замерзли. Прохожие как обычно спешили по своим делам. Никто не останавливался и не пялился на ее окна. Ребекка прошла в комнату, вновь задумавшись о том, что произошло с ней вчера вечером. Она нисколько не сомневалась, что за ней кто-то пытался проследить. Человек, убивший Мариссу, не задумываясь пойдет на преступление еще раз. И следующей жертвой выберет ее, потому что она сфотографировала его на том злосчастном вечере и могла опознать. Ну хорошо, а почему Стирлинг-то так разволновался? Может, ему удалось что-то выяснить? Может, он теперь точно знал, за что убили Мариссу? Ребекке стало не по себе при мысли о том, что их жизни угрожает смертельная опасность.

А в следующую минуту ей пришло в голову напроситься по возвращении в Лондон домой к Дженни. В конце концов вся эта каша заварилась на новогоднем вечере у ее отца, сэра Эдварда. Возможно, что и разгадка вскроется не без участия кого-либо из Венлейков.

Ребекка вышла из здания аэровокзала в Хитроу и встала в конец длинной вереницы людей, ожидавших такси. Очередь двигалась медленно. Ребекка поминутно оглядывалась назад и по сторонам, пытаясь понять, не следит ли кто за ней. Но всем, похоже, было на нее наплевать. Все думали только о том, как бы побыстрее сесть в машину и уехать от этого шума и гама подальше. Ребекке стало стыдно. «Психованная дурочка, чего ты трясешься?» — упрекала она себя. И все же, садясь в такси, она сначала захлопнула за собой дверцу и только потом назвала шоферу адрес, уже будучи уверенной в том, что их никто не подслушает снаружи.

Была суббота, и Дженни скорее всего дома.

— Приезжайте в любое время, — сказала она накануне, когда Ребекка позвонила ей из Парижа. — С утра я отлучусь ненадолго в магазин, куплю еды на выходные, но потом весь день буду дома.

Машина притормозила напротив большого белого дома на Брансвик-Гарденс, и Ребекка лишний раз похвалила себя за то, что решила остановиться именно здесь. Двери открывались двумя ключами или по домофону. Кроме того, у входа была установлена видеокамера слежения. «Если уж я и здесь не буду в безопасности, это значит, что я нигде не буду в безопасности», — рассудила Ребекка.

Дженни встречала ее в прихожей, и едва американка показалась из лифта, как попала в ее объятия.

— Господи, я так рада вновь видеть вас! — совершенно искренне воскликнула Дженни. — Умираю от любопытства! Жду не дождусь, когда вы мне расскажете, что приключилось и почему вы решили искать у меня убежища!

Ребекка рассмеялась:

— Вы так драматично об этом говорите, впрочем, пожалуй, вы правы. Вы мне сейчас напомнили Стирлинга. Когда я разговаривала с ним, он был сам не свой от волнения.

— Так что произошло? — спросила Дженни, проводив ее в гостиную, наполненную ароматом гиацинтов, стоявших в горшках.

— Мне самой надо все выяснить. Я позвоню ему отсюда, можно? Он отказался говорить со мной по существу, когда я была в Париже.

Едва они переступили порог комнаты, Ребекка сразу же увидела миниатюрную филиппинку с веселым лицом, которая энергично полировала медную цветочную решетку. Она широко улыбнулась вошедшим и тоненьким, совсем детским голоском спросила:

— Хотите кофе?

— Это Марина, — сказала Дженни. — Да, с удовольствием согреемся, Марина! — Когда филиппинка ушла, Дженни шепнула американке на ухо: — Она просто находка для нас! После нее в квартире все начинает блестеть и искриться. Она даже посуду не отказывается мыть, представляете?

— Да, вам здорово повезло! — весело усмехнулась Ребекка, опустившись на диван. — А вот у меня прислуги отродясь не было. Все самой приходится делать. А уборщица нам с Карен не помешала бы, если честно. Вы не видели мою подружку. Она настоящее золото, спору нет, но чистоту блюсти не умеет.

Дженни рассмеялась, покачав головой. Новая прическа и мини-юбка изменили ее почти до неузнаваемости. Ребекка с трудом узнала в ней ту скромную, даже закомплексованную молодую англичанку, с которой повстречалась впервые в Нью-Йорке.

— Я — другое дело, но ведь у нас и квартирка небольшая. На выходных мы даже сменяемся по очереди, чтобы не натыкаться постоянно друг на друга. Вот сегодня, например, Диана и Сара уехали за город.

Ребекка виновато улыбнулась:

— А я вас не стесню?

— О нет, что вы! Я очень рада, что вы ко мне приехали, — возразила Дженни, и в голосе ее прозвучала искренность. — Вы сейчас сидите на раскладном диване. Он очень удобный. Оставайтесь здесь, сколько хотите. Тем более что я чувствую себя в какой-то степени ответственной за все то, что произошло с вами в последнее время. Ведь все началось на вечере у моего папы…

— Спасибо за гостеприимство. Вы меня, откровенно говоря, просто выручили. Что же до всей этой истории, то я пока плохо представляю себе, что происходит. Но Стирлинг убежден, что дело нешуточное.

Улыбка Дженни погасла.

— Папа все еще здесь. Я пригласила его поужинать с нами завтра вечером. Расскажите ему все. Он должен помочь.

— Было бы неплохо.

В эту минуту в комнату вернулась Марина с кофе. Она поставила поднос на низенький столик около дивана. Приветливо улыбнувшись, она вновь вышла. Дженни тут же вскочила со стула и, подбежав к письменному столу, стоявшему у окна, вынула из ящика газетную вырезку.

— Знаете, я так хотела показать вам это! — воскликнула она, передав ее Ребекке. — Надо будет справиться у папы, известен ли ему этот факт.

В глаза Ребекке бросился заголовок: «ТАНЦОВЩИЦА СРЫВАЕТ ДЖЕКПОТ В 1,3 МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ!»

— Читайте, читайте! — взволнованно проговорила Дженни.

«Девятнадцатилетняя актриса кордебалета выиграла в казино Лас-Вегаса 1 300 ООО долларов (1 950 000 фунтов стерлингов), затратив на это всего 3 доллара. Исполнительница экзотических танцев (стриптиза) Марисса Монтклер сорвала джекпот менее чем за пять минут, после того как скормила первую монетку «однорукому бандиту» в казино «Золотая пальма». «Автомат вдруг зазвенел, — поделилась она своими впечатлениями. — Лампочки замигали. Я чуть сознание не потеряла, когда увидела, что у меня на среднем ряду сошлись четыре золотых яблока!» На вопрос о том, продолжит ли она свою танцевальную карьеру в «Золотой пальме», виновница торжества ответила: «Ни за что! Зачем? Ведь я теперь миллионерша!»

Потрясенная, Ребекка отложила газетную вырезку.

— Вот это да! Поразительно! Фантастика! Никогда о таком не слышала! Так вот откуда у нее деньги! Впрочем… — тут она сосредоточенно нахмурилась, — говорили, что у нее было гораздо больше. Уж я-то знаю, сколько стоят квартиры в Трамп-тауэр, сколько стоили те ее наряды, меха и драгоценные безделушки. Нет, Дженни, у нее был не один, а по меньшей мере несколько миллионов долларов. Поговаривали даже, что ее состояние было сравнимо с состоянием вашего отца. Отсюда, собственно, и весь шум вокруг нее. Всем хотелось знать, откуда у нее взялось так много денег?

— Может быть, она была проституткой? — предположила простодушная Дженни.

— В таком случае ее клиентами должны были быть арабские нефтяные шейхи, никак не меньше, — задумчиво отозвалась Ребекка. — Можно мне воспользоваться вашим телефоном, Дженни? Я обещала позвонить Стирлингу.

— Конечно, конечно! — Дженни передала ей радиотелефон, потом спохватилась и, пробормотав что-то, направилась к двери.

— Не убегайте, — со смехом сказала ей вдогонку Ребекка. — Сейчас я назову Стирлингу лишь ваш телефонный номер, а потом он будет перезванивать мне из другого места. Я не скажу ему сейчас, что остановилась у вас.

Дженни, пораженная обернулась:

— Но почему? Зачем скрывать? Разве вы не сказали ему раньше, что планируете побыть у меня?

— Нет, не сказала. Видите ли… он считает, что у него прослушивают телефон.

— Боже! — Дженни прикрыла рукой рот.

— Именно поэтому… — Ребекка не договорила, потому что на том конце провода сняли трубку. — Стирлинг? Привет, это я.

— Здравствуй, дорогая! — Она набрала его личный номер в агентстве, и он отозвался после первого же звонка. — Ты в порядке?

— В полном. Записывай мой новый номер…

— Только не говори, где ты! — быстро напомнил Стирлинг.

— Не скажу, не скажу, успокойся. — Ребекка назвала ему номер Дженни без международного лондонского кода. — Когда тебя ждать?

— Через часок, устроит? Ты там побудешь пока?

— Побуду.

— Отлично! Я постараюсь побыстрее.

Он отключился. Ребекка вновь подняла глаза на Дженни:

— Скоро будет перезванивать. Умираю от желания узнать, что происходит!

— Интересно, ему известно что-нибудь о том выигрыше Мариссы?

Ребекка встала с дивана и отошла к окну. Улица была пустынна, если не считать промелькнувшей черной кошки, которая взобралась на стену сада и почти тут же скрылась в кустарнике.

— Надеюсь, что он действительно узнал что-то важное. В противном случае ему от меня здорово достанется. Я не люблю залегать на дно без всяких на то причин, и он это знает, — негромко проговорила она, глядя в окно.

Стирлинг надел зимнее пальто и теплые перчатки.

— Пойду прогуляюсь, Мина, — сказал он помощнице. — Если будут звонки, запиши их и передай, что я вернусь через несколько часов.

— О'кей, — отозвалась Мина, подняв на него глаза от компьютера и улыбнувшись.

Он доехал на метро до Бруклинского моста, а затем прошелся немного пешком от станции до квартиры своего друга Билла Бейтмэна, что была на Спрюс-стрит. Биллу он также мог доверять, но и его он не хотел посвящать в свои дела, дабы не подвергать опасности.

— Позвонить от тебя можно? — спросил он, когда Билл открыл ему дверь.

Тот внимательно взглянул на Стирлинга.

— Конечно, — ответил он просто, не задавая никаких вопросов.

— Спасибо.

— Пивка?

Билл провел его в просторную, не заставленную мебелью комнату, служившую ему также и офисом. Он возглавлял небольшое рекламное агентство, имея дело в основном с ресторанами. На письменном столе его было разбросано множество пресс-релизов, папок с меню и большая заготовка для рекламного объявления ресторана «Леоне», озаглавленная весьма громко: «ЛУЧШАЯ ИТАЛЬЯНСКАЯ КУХНЯ».

Стирлинг нигде не записывал лондонский номер Ребекки. Он предпочел запомнить его. Когда он присел к аппарату и снял трубку, тактичный Билл тихо удалился из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.

Ребекка отозвалась сразу же.

— Стирлинг, давай выкладывай, ради Бога, что там у вас происходит? — потребовала она после того, как сказала наконец, что остановилась в Лондоне у Дженни. — Кстати, тебе известно, что Марисса Монтклер выиграла в Лас-Вегасе у «однорукого бандита» больше миллиона долларов?

— Да. Мне также известна теперь подоплека ее убийства.

— Слушаю. Откуда узнал?

— Один человек рассказал все Майку Уилсону, который прилетал сюда из Англии по поручению родителей погибшей. Он и у меня был. Между прочим, тебя разыскивал. — Стирлинг выложил Ребекке все, что знал про Майка, начав с его первого визита к нему и закончив зверским убийством на темной улице. — О'Хара решил все представить как немотивированное ночное нападение. Но я ему не верю. Думаю, он просто хочет замять и это убийство.

— Ты хочешь сказать, что Майка Уилсона тоже убили на территории его участка?

— Именно. Занятное совпадение, а? Уилсон также опознал человека, который убил Мариссу, когда увидел твои фотографии, сделанные на том чертовом новогоднем банкете. Его зовут Слай Капра, и Марисса работала на него.

Ребекка шумно выдохнула:

— Так, значит, он опознал того официанта… Почему ты сразу не обратился в полицию? Не к О'Харе, а к кому-нибудь повыше? Ведь…

— Официант тут ни при чем, — нетерпеливо перебил ее Стирлинг. — Слай Капра — это хорошо одетый, приятной наружности молодой человек, которому едва за тридцать. Ты сфотографировала его, когда он разговаривал со светловолосой женщиной. Рядом с ними находились еще несколько человек. — Он рассказал ей, какие отношения связывали Мариссу и Слая, а затем добавил: — Вне всякого сомнения, Уилсон был убит за то, что слишком много знал. Теперь мы с тобой тоже слишком много знаем. Понимаешь, к чему я клоню?

— Понимаю… — Ребекка тяжело вздохнула. — Но ты будешь в большей опасности, чем я, если полиция узнает, что Уилсон навещал тебя.

— Полиция уже знает. Вчера ко мне приходил О'Хара. Надеюсь, мне удалось от него избавиться. Впрочем, не уверен.

— Стирлинг, пошли мне копию той фотографии, на которой изображен Слай Капра. Мне хочется взглянуть на него.

— Считай, что уже послал. — Стирлинг взял ручку и подвинул к себе чистый листок бумаги, который с трудом отыскал на заваленном документами и постерами письменном столе Билла. — Давай адрес, записываю.

Ребекка назвала ему адрес Дженни и сказала:

— Что-то подсказывает мне, что этот Слай Капра может пользоваться также именем Джерри Рибиса.

— Это еще кто такой?

Ребекка рассказала ему о том, как Джерри подвез ее до дома после новогоднего вечера у сэра Эдварда, затем звонил ей, приглашал в ресторан. Стирлингу стало не по себе. Его охватили одновременно тревога и раздражение.

— Почему я услышал о нем только сегодня?! — воскликнул он. — Надеюсь, с тех пор он больше не давал о себе знать?

Она поведала ему об их странной встрече в аэропорту Кеннеди.

— А потом на мое имя в гостиницу поступил один неприятный телефонный звонок. Я считаю, что это звонил он. — Она слово в слово повторила то зловещее сообщение. Оно словно навечно застряло у нее в памяти. — И потом за мной следили в Париже. Впрочем, я уже рассказывала тебе об этом.

Стирлинг едва не обезумел от страха за Ребекку, обиды и негодования на нее же.

— Черт возьми, почему ты до сих пор молчала?!

— Я сама о себе могу позаботиться, — отозвалась она. — И потом… ну чем ты мог мне помочь?

— Отговорки! — рявкнул Стирлинг. Он уже чувствовал, что не прав, но ее чертова независимость действовала ему на нервы сегодня как никогда, а мысль о том, что он может потерять Ребекку, наполняла сердце ужасом. — Ты сообщала в английскую полицию о звонке с угрозами?

— Нет, не сообщала. Мне ничто не угрожает, пока я в Европе. Хотя рано или поздно вернуться домой все-таки придется. Не вечно же мне прятаться, Стирлинг!

— Боже, Боже… Ты что, ничего не понимаешь?! На свободе разгуливает убийца — умный, расчетливый и беспощадный! Майка Уилсона прикончили топором, его изрубили в фарш! Неужели ты хочешь, чтобы то же самое произошло с тобой? — Перед мысленным взором Стирлинга вдруг возникло ее красивое лицо с правильными, точеными чертами, длинные шелковистые волосы. — Оставайся в Лондоне и не лезь сюда до тех пор, пока я не скажу, что можно! — крикнул он.

— Не командуй мной, пожалуйста. Я сама себе хозяйка! — резко отозвалась Ребекка. — Сегодня вечером я увижусь с сэром Эдвардом и передам ему все то, о чем ты мне только что рассказал. Хватит сидеть сложа руки! Нужно составить план действий. Я думаю, что он сможет помочь нам. В конце концов у него есть связи и деньги. Он лично знал Мариссу и, возможно, сейчас сам является мишенью для убийцы, не подозревая о том. Спасаться бегством я не собираюсь, Стирлинг. Я хочу дождаться той минуты, когда на убийцу наденут наручники.

— И готова рискнуть своей жизнью? Ты ненормальная…

— Я абсолютно нормальная, — возразила Ребекка. — Просто мне надоело ощущать себя загнанным зверем, с которого ни на минуту не спускает глаз охотник. И еще мне надоело биться головой о глухую стену. В полиции никто мне не верит. Не поверили, даже когда в моей квартире все перевернули вверх дном…

— Детектив О'Хара — это еще не вся нью-йоркская полиция, — осторожно возразил Стирлинг. Он и не представлял раньше, что Ребекка может быть такой разгневанной.

— Прекрасно! Я очень рада это слышать! Но беда в том, что именно он ведет дело Мариссы! Точнее, вел. Теперь он умыл руки, и пришла наша очередь действовать. Мы покажем этому О'Харе!

— Верно, покажем. Но лишь тогда, когда у нас появятся дополнительные улики. Ты понимаешь это или не понимаешь, черт возьми?!

Стирлинг также разозлился не на шутку, и на этой ноте их разговор закончился. «Упрямая ослица!» — в сердцах подумал Стирлинг, швырнув трубку на аппарат. Когда спустя минуту Билл вернулся в комнату, Стирлинг все еще сидел на стуле у телефона, устало вытянув перед собой длинные ноги и запустив руку в темные волосы.

— Держи, — сказал Билл, протягивая ему бутылку «Миллер лайт».

— Спасибо. — Стирлинг с сосредоточенным видом открутил крышечку, но затем прерывисто-раздраженно вздохнул.

— Похоже, у тебя какие-то проблемы, — весело заметил Билл.

— Проблемы? — эхом отозвался Стирлинг и поморщился. — О, у меня столько проблем, что голова идет кругом! Не знаю, с какой начать.

— Если дело касается женщины, купи ей подарок, — посоветовал Билл.

Стирлинг хмыкнул:

— Эта женщина слишком далеко от меня сейчас. И в любом случае подарками ее не купишь.

Сэр Эдвард появился вскоре после семи. Он был, как и всегда, элегантен. Дорогой светло-серый костюм, ухоженные серебристые волосы и тонкий аромат дорогого одеколона, наполнивший комнату вместе с его появлением.

— Рад снова встретиться с вами, дорогая! — воскликнул он, обменявшись с поднявшейся ему навстречу Ребеккой рукопожатием. — Как поживаете? Какими судьбами в Англии?

Однако прежде чем она успела что-либо сказать, ее опередила Дженни:

— Ребекка переживает сейчас не лучшие времена, папа. Она вынуждена — понимаешь, вынуждена! — прятаться у меня и спать на диване, а не в нормальной постели. Здесь, конечно, тесновато, но зато она в безопасности.

Дженни высказала все это твердым голосом, глядя отцу прямо в глаза. Ни Ребекка, ни сэр Эдвард не ожидали от нее этого. Казалось, Дженни впервые почувствовала в себе какую-то уверенность и теперь демонстрировала ее при каждом удобном случае.

— Нет, я ничего не понимаю… — растерянно проговорил сэр Эдвард, переводя глаза с дочери на Ребекку и обратно. — Почему вынуждена? И что значит прятаться? От кого?

— Присядь, — все так же властно сказала Дженни. — Я дам тебе виски, и ты все узнаешь. Пока скажу лишь, что жизни Ребекки угрожает серьезная опасность, и это все из-за той истории с Мариссой Монтклер.

Сэр Эдвард почти испуганно заморгал, а Ребекка уже пожалела о том, что Дженни захватила инициативу в разговоре. В конце концов она и сама могла бы все рассказать. И гораздо более тактично, если уж на то пошло. Ибо она видела, что сэру Эдварду все еще больно слышать имя Мариссы.

— С тех пор как мы с вами встречались на вашей нью-йоркской квартире в последний раз, кое-что существенно прояснилось, сэр Эдвард, — проговорила она спокойно. — Это долгая история, но если в двух словах, то… похоже, я случайно сфотографировала на том новогоднем вечере человека, который… который…

Она не договорила, не зная, по-прежнему ли сэр Эдвард предпочитает думать о гибели Мариссы как о несчастном случае или уже смирился с печальной истиной.

— Это вы о том официанте? — тут же спросил он.

— Нет, — ответила Ребекка. — Я говорю о его соучастнике, молодом человеке чуть старше тридцати лет, который может скрываться под именем Слая Капры или Джерри Рибиса.

Сэр Эдвард покачал головой:

— Никогда не слышал ни о том, ни о другом. Вы все-таки полагаете, что Марисса была убита? — Аристократическое спокойствие на минуту изменило ему, и он вновь как будто постарел прямо на глазах и сгорбился. — Если вы сфотографировали убийцу, то на вечер его пригласил кто-то другой, а не я. Ох уж мне этот дурацкий современный обычай — тащить на вечеринку своих друзей, которых никто не приглашал! — Он поморщился. — А что говорит полиция?

— Ничего на данный момент, — с горечью в голосе ответила Ребекка. — Скажите, вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Майк Уилсон?

— А… — Он сделал большой глоток из своего стакана, который минутой раньше передала ему Дженни. — По этому поводу я могу вам сказать кое-что. — Он рассказал о том, как Майк вломился в его офис и потребовал разъяснений относительно денег Мариссы. — Хамоватый тип, доложу я вам! А почему вы спрашиваете?

Ребекка уже хотела ответить, но тут ей в голову неожиданно пришла одна мысль… Глаза ее широко раскрылись, и она прикрыла рот.

— Боже, кажется, я что-то вспомнила! — тихо воскликнула она.

Сэр Эдвард и Дженни обратили на нее недоуменные взгляды.

— Что же? — осторожно спросила Дженни.

— Помните… — Ребекка подалась всем телом вперед и вперила в сэра Эдварда пристальный взгляд. — Помните, вы говорили, что Марисса сказала вам что-то про «шпиона»? Перед самой своей смертью? Помните?

Сэр Эдвард задумчиво пожевал губами.

— Да, мне так показалось… А что?

— Я думаю, вы расслышали ее неправильно. Она хотела сказать не «шпион», а «Слай»[5]! Слай Капра! А шпион тут совершенно ни при чем. Наверное, он неожиданно объявился на том вечере, она испугалась и бросилась за помощью к вам.

Сэр Эдвард, зажав в руках стакан, устремил неподвижный взгляд в пустоту.

— Возможно… Возможно, вы правы, — наконец проговорил он. — Господи… — Он с силой поставил стакан на стол и спрятал лицо в ладонях. — Ну почему я не слушал ее, почему?! Ведь в противном случае, может быть, ничего и не произошло бы!

Дженни сорвалась со своего места, быстро подошла к отцу и положила руки ему на плечи.

— Не казни себя, папа. Откуда ты мог знать, что ей угрожает какая-то опасность?

Сэр Эдвард покачал головой.

— Нет, это отчасти моя вина… — прошептал он. — Моя…

Тут Ребекка и Дженни одновременно вспомнили про то, о чем Стирлинг рассказывал сегодня по телефону.

— А тебе известно, — начала Дженни, — что полтора года назад она сорвала джекпот в одном из казино Лас-Вегаса?

— Или что она работала на Слая Капру и благодаря ему разбогатела? Выигрыш в казино дал ей лишь стартовый капитал, который она затем значительно приумножила. Но в какой-то момент деловое соглашение между нею и Слаем было, видимо, нарушено, и, мне кажется, именно поэтому ее убили, — сказала Ребекка.

Сэр Эдвард передал Дженни пустой стакан, чтобы она его вновь наполнила.

— Деловое соглашение? О чем это вы?

Ребекка переглянулась с Дженни, боясь рассказать ее отцу то, что поселит страх в его душе. Боясь произнести те слова, которые могут иметь для него роковые последствия, начиная от крушения треста «Толлемах» и заканчивая возможным тюремным заключением.

Офис нотариальной конторы «Лоусон, Мартин и Грант» размещался в стареньком здании на Белшам-стрит в восточном Лондоне. Казалось, с начала столетия здесь ничего не изменилось, и внешне все выглядело столь же мрачно и уныло, как и в конце правления королевы Виктории. Днем улицы заполнялись шумом: с колесных лотков продавали овощи, фрукты, рыбу и дешевую одежду. А к вечеру они становились пустынными. Народ набивался в пивные и пабы. На мостовых и в сточных канавах оставался лежать никем не убранный мусор. Тут и там сновали прожорливые крысы, которые при появлении человека забивались в подворотни, выглядывая оттуда своими красными, заплывшими жиром глазками.

В один из таких вечеров Стив Раг, являвшийся ныне владельцем нотариальной конторы, решил обсудить со своим компаньоном Гэри Томасом весть о внезапной кончине их коллеги Майка Уилсона. Они планировали также решить, стоит ли теперь посылать в Нью-Йорк нового человека за деньгами Трейси Хэндфорд или плюнуть на все.

— Я думаю, мы вряд ли добьемся результата, — заметил Томас.

— Как жалко, что Майка грохнули до того, как он успел сообщить нам о результатах своего расследования, — покачал головой Раг. — Потому что если мы сейчас пошлем туда Дэвида, ему придется начинать поиски с самого начала.

Дэвид Макни работал у них всего полгода и пришел к ним сразу после окончания университета, где он учился бесплатно, будучи государственным стипендиатом. Он родился в бедной рабочей семье, и еще в детстве ему передался от матери интерес к истории знатных английских фамилий. Со временем он планировал работать на такие издания, как «Бурк», или «Пэры и баронеты» Дебретта, или даже «Кто есть кто», отслеживая генеалогию аристократических родов. Но пока за неимением лучшего он трудился в конторе «Лоусон, Мартин и Грант».

— На кону стоят большие деньги, — неохотно проговорил Томас. — Боюсь, мы не можем себе позволить бросить это дело, как бы нам того ни хотелось. Но Дэвиду в Нью-Йорке придется экономить буквально на всем. У нас мало денег.

В эту минуту в кабинете появился Джон Масси, который был ветераном фирмы и помнил еще те времена, когда конторой заправляли ее отцы-основатели: мистер Лоусон, мистер Мартин и мистер Грант.

— Вы все толкуете про деньги той танцовщицы? — буркнул он, плюхаясь в одно из старых, продавленных кресел.

Раг и Томас утвердительно кивнули.

— Если бы мы точно знали, о какой сумме идет речь, нам было бы гораздо проще планировать наши действия, — произнес Раг.

— Несколько миллионов фунтов стерлингов, — тут же сказал Джон Масси.

Раг фыркнул:

— Мы не знаем точно. Согласились на это дело на свой страх и риск, рассчитывая получить в итоге неплохие комиссионные. Но истинные размеры состояния — это до сих пор тайна за семью печатями.

— Тем более обидно, что Майку Уилсону не повезло именно в тот момент, когда он был близок к разгадке, — пробормотал Масси.

— Он сам виноват. Его никто не просил разгуливать по темным ночным улицам, — буркнул Раг и со вздохом добавил: — Жаль, что ни сэр Эдвард, ни его бывшая жена не согласились нам помочь.

— Когда я разговаривал с Майком по телефону в последний раз, он говорил, что и без них уже вплотную приблизился к разгадке, — вставил Томас.

— Интересно, что ему стало известно?

— Этого мы уже никогда не узнаем.

— Узнаем, если отправим в Нью-Йорк Дэвида.

— Боюсь, у нас нет выбора, — сказал Томас. Он был далеко не уверен в успехе, но вместе с тем и мысли не допускал о том, что они упустят солидные комиссионные.

— Так что? Мы ему прямо сейчас об этом скажем?

— А чего тянуть?

— Джон, — произнес Раг. — Передашь ему задание?

Старик Масси сделал удивленное лицо, но безропотно поднялся, кивнул и, случайно клацнув вставными зубами, молча вышел из комнаты. Он привык подчиняться приказам своих более молодых и энергичных компаньонов.

— Я считаю, мы поступаем правильно и разумно, — сказал Раг, подводя итог разговору. — К тому же мистеру и миссис Хэндфорд понравится, что мы не бросили дела из-за гибели Майка, а упорно продолжаем действовать в их интересах.

Томас почувствовал ханжеские нотки в голосе компаньона, но это его нисколько не покоробило. Он подумал сейчас о молодом Дэвиде Макни и презрительно усмехнулся. То-то этот молокосос обрадуется, когда ему сообщат, что он едет в Нью-Йорк. Он, бесспорно, воспримет это задание как праздник, именины сердца… Дуралей!

Когда Мэйвис и Берт Хэндфорд получили из нотариальной конторы письмо, в котором говорилось о смерти Майка Уилсона и о том, что его дело теперь передано Дэвиду Макни, они отнеслись к этому равнодушно. В глубине души старики с самого начала не верили в успех затеянного предприятия. У Трейси не могло быть больших денег. Время от времени она посылала им какие-то скудные средства на хозяйство, но если бы она действительно была миллионершей, она, конечно, помогала бы своим родителям больше. Они не сомневались в этом. Трейси никогда не отличалась скупостью и даже в детстве делилась с отцом и матерью сладостями.

— Нам не нужно никаких денег, правда, старуха? — прерывающимся голосом проговорил Берт. — Этим Трейси все равно не вернешь к жизни.

— Ты прав, — согласилась Мэйвис. — Теперь уже ничто не вернет ее нам.

Она обратила тоскливый взгляд на их старенький, облицованный желтым кафелем камин тридцатых годов. На полке рядом с вазой с искусственными цветами стояла в рамке фотография Трейси, которую им вернула газета «Маргейт эхо». Белая пачка, стройные детские ножки и застенчивая улыбка… Девочка балансировала на краю невысокой садовой стенки, словно воробушек на ветке… Такими дочь запомнилась им. Милая, ласковая и открытая. Впрочем, уже тогда она подавала надежды и была полна честолюбия. «Однажды я стану знаменитой, мама», — часто говаривала она Мэйвис. Их Трейси была невинной, милой девушкой и любящей дочерью.

А Марисса Монтклер являлась абсолютно чужим человеком, о котором они не знали ничего. Во всяком случае, эта полутанцовщица-полупроститутка с яркой внешностью и длиннющими ногами нисколько не походила на их Трейси. Трейси вовек не стала бы позорить своих стариков родителей, а Марисса вытворяла неизвестно что и кончила так плохо… Марисса Монтклер совершенно не занимала мыслей Мэйвис и Берта, поэтому-то они не проявили никакого интереса к письму из нотариальной конторы. Им было все равно, кто поедет теперь в Нью-Йорк и поедет ли кто-нибудь вообще. Мифические деньги, якобы принадлежавшие Мариссе, их не волновали. Они даже надеялись на то, что эти деньги никогда не будут найдены. В противном случае им придется поверить в то, что Марисса Монтклер реально существовала.

Ребекка выдержала паузу и потом лаконично сказала:

— Промышленный шпионаж, черная теневая коммерция, сэр Эдвард. Вот чем занимались Марисса и Слай Капра.

На лице пожилого англичанина отразились испуг и растерянность.

— Теневая коммерция… — растерянно пробормотал он.

Она кивнула.

— Боюсь, вам очень не понравятся эти новости, сэр Эдвард, но делать нечего. Это жизнь. Мариссу Монтклер поселил в Трамп-тауэр Слай Капра. Он использовал ее в качестве своего рода «подсадной утки». Она должна была сходиться с влиятельными бизнесменами и исподволь выведывать у них их деловые секреты и намерения, подробности биржевых и прочих сделок.

Говоря все это, Ребекка не переставала удивляться тому, как такой умный и проницательный человек, как сэр Эдвард, мог попасться на эту удочку, дешевый трюк, старый как мир.

— О Боже… — проговорил он не своим голосом и еще больше сгорбился на стуле. — А я доверял ей. Ну да, правильно… Это многое объясняет…

— Например, ту историю с покупкой станкостроительного завода Маккензи? — осторожно спросила Дженни.

Сэр Эдвард глухо простонал:

— А мы-то все ломали голову, кто же скупал акции перед самой сделкой?

— Если верить Стирлингу, Слай входит в наркокартель и озабочен проблемой отмывания денег с выгодой для себя. Он действовал по наводке Мариссы. Она передавала ему подробности всех сделок, о которых слышала хоть краем уха, и он выгодно вкладывал свои и ее выигранные в казино деньги с целью их приращения. Разумеется, он покупал и продавал акции через подставных лиц, чтобы никто не подумал ни на него, ни на Мариссу, но не подлежит никакому сомнению тот факт, что именно они двое заработали на этих делах крупные состояния.

Сэр Эдвард устало покачал головой, словно человек, вконец измучившийся от зубной боли, и сделал еще глоток виски.

— Но что же они в конце концов не поделили, вот в чем вопрос? Почему он ее убил? — упавшим голосом пробормотал он. — Ведь она была так молода…

Дженни вновь мягко коснулась его руки.

— Ну не переживай ты так, папочка! Я уверена, что Марисса была хорошим человеком.

Он вдруг резко обернулся, в глазах его вспыхнула ярость.

— О, конечно! Она была хорошим человеком! Лучше не бывает! — вскричал он. — Правда, она лгала мне на каждом шагу! Выуживала у меня информацию о сделках нашего треста и с корыстной целью продавала ее какому-то там наркобарону! Не надо! Умоляю, не надо мне говорить, каким она была человеком!

Он зажмурился, и ему тотчас явилась Марисса со своей хрупкой красотой, невинным личиком и всепонимающими глазами. Природное предназначение Мариссы заключалось в том, чтобы служить утешением для мужчин. Именно о такой женщине мечтает всякий. Именно к такой жене хочется возвращаться вечером домой с работы после тяжелого трудового дня. Рядом с ней сэр Эдвард чувствовал себя легко и свободно. Он делился с ней всеми своими проблемами. После секса она сворачивалась около него калачиком и начинала расспрашивать о том, как прошел день в офисе, и он с радостью рассказывал ей о деталях самых разных сделок, посвящал в планы треста. Боже! И главное, ее заинтересованность еще льстила ему! Какой кретин! Вместо того чтобы сразу признаться ему во всем, она с выгодой для себя продавала его откровения своему сообщнику! Сэр Эдвард побагровел. Образ Мариссы, который сложился у него уже давно, растворился в воздухе, и на его месте возник совершенно другой. Но это были только цветочки. Он стал невольным участником «черной коммерции», а это чревато серьезными последствиями. Он понимал, что ему, возможно, придется дорого заплатить за свои глупость и близорукость.

— Откуда вам все это стало известно? — пробормотал он, пытливо глядя на Ребекку.

Вместо ответа она спросила:

— Так, значит, Майк Уилсон приходил к вам?

Сэр Эдвард кивнул. Ребекка сказала:

— Он также приходил к моему агенту и другу Стирлингу Хартфелдеру. Увидев мою подпись под газетными снимками Мариссы, Майк Уилсон решил, что я сумею помочь ему. Он думал, что мы были подругами. — Ребекка сделала паузу, припоминая во всех подробностях то, что ей рассказал по телефону Стирлинг, и выстраивая в голове хронологическую последовательность событий. — Судя по всему, — продолжила она, — Майк приходил к Мариссе в Трамп-тауэр и выяснил, что ее квартира в действительности принадлежала Слаю Капре. Затем Майк сообщил Стирлингу, что у него состоялась встреча с деловым партнером Слая и тот поведал ему, что Слай и Марисса сошлись после того, как последняя сорвала джекпот в казино Лас-Вегаса. Должно быть, Слай предложил. Мариссе увеличить ее выигрыш в несколько раз, если она заключит с ним своего рода деловое соглашение. Что именно это было за соглашение, нам всем уже известно.

Сэр Эдвард осушил свой стакан и передал его Дженни.

— Продолжайте, — попросил он Ребекку.

— По всей видимости, в распоряжении Слая Капры имелся не один миллион свободных долларов, которые он намеревался куда-нибудь вложить. И вот он стал подыскивать девушку, которая согласилась бы помочь ему в этом. Она должна была обладать рядом важных качеств: красотой, молодостью, доступом в нью-йоркское высшее общество, собственным стартовым капиталом и так далее. Марисса удовлетворяла всем этим требованиям. По словам Майка Уилсона, какое-то время между нею и Слаем все было прекрасно. Слай очень ценил ее, свою «находку»…

— А что случилось потом?

Ребекка покачала головой.

— Вот этого мы как раз и не знаем. Ясно, что они что-то не поделили между собой. Скажите, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Мариссой?

— На благотворительном ужине. Она была с известными мне людьми.

— Понятно. Именно так она и входила в нью-йоркский свет. Через участие в благотворительных акциях.

— Теперь нам все понятно, я полагаю? — Голосом, в котором сквозила смертельная усталость, пробормотал сэр Эдвард.

— Отнюдь, — возразила Ребекка.

— Почему? Разве мы не все с вами выяснили? Может быть, пришло время оставить в покое эту тему раз и навсегда?

— Сэр Эдвард, дело в том, что Майк Уилсон был убит… точнее, зарублен топором… в темном манхэттенском переулке вскоре после свидания с деловым партнером Слая Капры. Стирлинг уверен, что его телефоны прослушиваются. Мне без конца угрожают, за мной следят, в моей квартире учинили форменный разгром. Убийство Мариссы и убийство Майка случились на территории одного полицейского участка, и оба дела были переданы в ведение детектива Тома О'Хары, который, как я совершенно уверена, кем-то подкуплен. Иначе он не стал бы с таким маниакальным упорством утверждать, что это были несчастные случаи. — Ребекка говорила, постепенно повышая голос. В глазах ее пылал темный огонь. — Так что мы далеко еще не все выяснили. И нам нужно срочно предпринять какие-то меры, пока один из нас не оказался, как Майк, в сточной канаве с разбитой головой.

Глава 11

Брайан Норрис буквально физически чувствовал, как у него повышается артериальное давление, пока он неподвижно глядел на молодого англичанина, сидевшего по другую сторону стола и задававшего разные неприятные вопросы о Мариссе Монтклер. Вся эта история давно уже стала походить на кошмар, от которого Брайан никак не мог отвязаться. Он временно отступал, но затем снова возвращался. Казалось бы, Брайану только-только удалось избавиться от газетчиков, подавить слухи и убедить всех в том, что ничего примечательного на самом деле не случилось… Но эта девчонка не хотела, похоже, успокаиваться даже на том свете. Эдвард сбежал в Англию, и Брайан остался с этим кошмаром один на один. Боже, какая несправедливость! Марисса не была его любовницей, он не нес за нее никакой ответственности, и никто был не вправе требовать от него ответов на вопросы о ней! Злясь на сэра Эдварда и страшась новой волны скандала, который может привести к падению акций треста «Толлемах», Брайан Норрис устремил на Дэвида Макни из нотариальной конторы «Лоусон, Мартин и Грант» горящий от ярости взгляд.

— Ни я, ни сэр Эдвард не имеем ни малейшего представления о том, что она делала со своими деньгами! — вскричал он. — С какой стати? Вы разве спрашиваете на улице у каждого встречного-поперечного, в каком банке он хранит свои сбережения? Услугами какого брокера он пользуется? Какой номер его счета и так далее? Откуда нам знать, как распоряжалась своим состоянием эта несчастная Марисса Монтклер? Она была одной из многочисленных гостей на новогоднем вечере, ну и что из этого следует? Я не позволю вам отнимать мое время попусту! Честь имею! Уходите сейчас же! Повторяю, мы не имеем к этому никакого отношения!

С этими словами Брайан поднялся из-за стола и указал на дверь своей пухлой рукой. Щеки его подрагивали то ли от охватившего его страха, то ли от раздражения.

А Дэвид Макни тем временем пребывал в глубокой растерянности. Он был совершенно не готов к тому, что упоминание имени Мариссы Монтклер будет встречено в этом кабинете в штыки. Юноша был подавлен эмоциональной тирадой этого крепенького невысокого человека, спрятавшегося от него за огромным письменным столом.

— Хорошо, хорошо, я ухожу, — пробормотал он, вскакивая.

Дэвид Макни не знал, что ему делать. Он был близок к отчаянию. Этот реальный Манхэттен совсем не походил на тот, который он столько раз видел в телесериалах. Когда ему только-только объявили о том, что он направляется в командировку в Нью-Йорк, он пришел в неописуемый восторг.

— Дело верное, — безапелляционно говорил он Рагу и Томасу, когда те инструктировали его перед отъездом. — Нью-Йорк, а вернее, Манхэттен, гораздо более компактное местечко, чем Лондон. Там легче сориентироваться. Не сомневаюсь, что с помощью банковских служащих мне удастся довольно быстро нащупать след денежек той молодой леди. На худой конец, всегда можно обратиться в магазины, где у нее наверняка действовал кредит, узнать номера ее карточек.

Он говорил снисходительным тоном, давая понять этим скучным старикашкам, насколько они отстали от жизни со своими вечными сомнениями. Сам Дэвид был уверен на все сто процентов, что дело не будет стоить выеденного яйца и он покончит с ним в самые кратчайшие сроки.

— Вы знаете Манхэттен? — вежливо, на всякий случай поинтересовался Раг, хотя в глубине души и подозревал, что тот ни черта не знает. Откуда? Макни был молод, полон сил и только что окончил университет, в котором неплохо учился, но он происходил из бедной семьи, для которой поездки в Штаты были непозволительной роскошью. Да и в студенческие годы, перебиваясь на государственную стипендию, не особенно-то разъездишься по свету.

Макни махнул рукой, самодовольно усмехнувшись:

— Разумеется, я знаю Манхэттен. Будьте спокойны, я там не потеряюсь.

Он не сказал, что один его знакомый из журнала «Эйр Индия» одолжил ему справочник «Нью-Йорк в картах», где было отмечено все, начиная от станций нью-йоркской подземки и заканчивая ресторанчиками в Гринич-Виллидж. Книжка изобиловала разной полезной информацией.

— Не беспокойтесь, — продолжал Макни, — я разберусь со всей этой историей без особого труда. Поймите, деньги никуда не исчезают после того, как их хозяин умирает. Деньги — это такая осязаемая вещь… На них мир держится! Скажем, кто заплатил за похороны? На это наверняка пошли средства покойной. А следовательно, эти люди знали, где у нее открыт счет. Честно говоря, ума не приложу, почему у Майка возникли с этим такие проблемы!

В его последней фразе угадывалось легкое пренебрежение к своему предшественнику. Кисло поглядывая на этого университетского выпускника, Раг думал, что, возможно, Дэвид в чем-то прав. Образование всегда имеет свои преимущества. Как только пришло известие о гибели Майка и Раг задумал отправить в Нью-Йорк Дэвида, ему в первую минуту стало совестно. У него мелькнула мысль, что он пошлет того на верную смерть, как барашка на бойню. Однако Дэвид оказался совсем не похожим на жертву, скорее напротив — на хищника.

Ровно через двадцать четыре часа Дэвид Макни прошел на посадку в самолет авиакомпании «Бритиш эйруэйз», преисполненный уверенности в том, что он покорит Манхэттен и его жителей и заставит их рассказать ему все о деньгах Мариссы Монтклер… Ее родители не будут в претензии, хотя Раг и ему лично обещал солидные комиссионные. Наконец Дэвид решил просто устроить себе небольшой праздник. Как-никак такие командировки не каждый день сваливаются на голову.

Но теперь, когда прошло три дня его пребывания в Манхэттене, от былой уверенности не осталось и следа. В глубине души Дэвид уже начал паниковать и задумываться над тем, что будет, если ему так и не удастся установить, где лежат деньги Мариссы… Бегая туда-сюда по запруженным людьми и машинами улицам Манхэттена и опасливо поднимая глаза на окружавшие его со всех сторон небоскребы, он чувствовал себя жалким насекомым, оказавшимся на дне Большого Каньона. В самом деле, на этой стадии уже волей-неволей приходилось допускать вариант неудачного исхода командировки. Ужас, ужас, ужас!.. Первое же задание от «Лоусон, Мартин и Грант» грозило обернуться для него фиаско!

Куда бы он ни обращался, перед ним неизменно захлопывались двери. И буквально, и фигурально выражаясь. Юношеское обаяние не срабатывало впервые в жизни. Теперь он все чаще вспоминал о печальной участи, постигшей Майка Уилсона, и старался держаться людных, хорошо освещенных улиц. Эх, вот бы Майку воскреснуть хоть на минутку и подсказать ему, что делать! Перед самой своей гибелью Майк позвонил в Лондон и сообщил, что он на грани разгадки, уже многое знает о Мариссе и о том, с кем она жила.

Но Дэвиду-то что от этого? Ему пришлось все начинать сызнова.

На следующий день после ужина в обществе сэра Эдварда Ребекка проснулась с дикой головной болью и одуряющей тошнотой.

— Бедняжка! — посочувствовала ей Дженни, собираясь бежать на работу. — Может, не стоит оставлять вас одну? Может, мне не ходить на работу? Если я пойду, то вернусь не позже четырех. Я оставила около телефона номер врача. Позвоните ему, если почувствуете себя хуже. Это очень хороший доктор, поверьте мне на слово.

Ребекка присела на краешек дивана, на котором она провела беспокойную ночь, и запахнулась одеялом.

— Не тревожьтесь, Дженни, со мной все будет нормально. Просто я очень редко болею, и это для меня непривычное состояние. Думаю, все не так серьезно, как кажется. Расстройство, только и всего.

— По Лондону ходит грипп. Сидите в тепле и пейте много жидкости.

— Хорошо. — Ребекка с трудом поднялась на ноги и вымученно улыбнулась. — Бегите. Я тут не пропаду одна, правда. Я сумею о себе позаботиться.

— Ну, если вы уверены… — Дженни медленно и неохотно повернулась к двери. — Не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома.

— Спасибо.

Когда девушка ушла, Ребекка отправилась на кухню за стаканом воды, жмурясь каждый раз, когда на нее накатывала очередная волна тошноты. Схлынув, она вызывала в теле страшную слабость и головокружение.

— Черт, черт, черт! — пробормотала Ребекка, искренне жалея о том, что она не дома в своей «Треуголке», где все знакомо и все под рукой.

С кухни она ушла в ванную и стала шарить рукой в аптечке, пытаясь найти что-нибудь от боли в животе. Но вдруг мерзкий комок желчи подкатил к самому горлу…

— Дьявол! — прошептала Ребекка, склонившись над умывальником.

Кровь отлила от лица, коленки мелко задрожали, а с головой стало твориться поистине что-то ужасное. Как будто кто-то колотил в ней в барабаны. У Карен порой бывало такое. Она называла подобное состояние «моими мигренями». Похоже, сейчас с Ребеккой произошло то же самое. «Ну, как бы там ни было… — думала она, морщась, — мигрень это или просто расстройство, не так уж важно. Только бы поскорее отпустило!» У нее была куча работы, куча планов. Она просто не имела права болеть.

Вернувшись через несколько минут в постель, она почти сразу заснула.

Яркое солнце, отражавшееся в старинном зеркале над камином, разбудило ее двумя часами позже. Она осторожно потянулась и подняла голову. Затем медленно села. К ее большому удивлению, недомогание почти прошло. Она даже почувствовала, что хочет есть. Головная боль прекратилась. Облегченно вздохнув, Ребекка встала с постели и первым делом приняла душ. Потом она выпила чашку травяного чая и отправилась на прогулку, справедливо полагая, что на свежем воздухе ей станет еще лучше.

Спустя час она бодро шагала вниз по Кенсингтон-Черч-стрит, направляясь в сторону Кенсингтон-гарденс. Утро стояло просто превосходное, солнечное и яркое. Свернув на узкую аллею, которая вела к парку, Ребекка обратила внимание на возвышавшийся чуть вдали тюдоровский особняк из розового кирпича и кремового камня. В глаза бросался величественный фасад с портиком. Медные куранты на башне горели от падавших на них солнечных лучей. Высокие изящные окна были задернуты белой миткалью.

Ребекка сразу узнала Кенсингтонский дворец, в котором в разных квартирах проживало несколько членов королевского семейства. Она вспомнила, что дворец был частично отстроен в семнадцатом столетии сэром Кристофером Реном, который также был архитектором собора Св. Павла. Кенсингтонский дворец являлся одной из исторических достопримечательностей Лондона и памятником архитектуры.

Зачарованная волшебным зрелищем, открывшимся ей на фоне зеленых лужаек Кенсингтонского сада и чистого неба, Ребекка пересекла частную дорогу, пролегавшую перед дворцом и прозванную местными жителями «улицей миллионеров», и с удивлением отметила про себя, что у входа во дворец дежурили всего два полисмена. Кенсингтонский дворец был отделен от сада невысокой кирпичной стеной. Невдалеке, около памятника королеве Виктории, совершенно свободно гуляли лондонцы. Одни спешили по делам, другие прогуливали своих собак, третьи везли детские коляски. Казалось, их абсолютно не волновало то обстоятельство, что всего в нескольких шагах от них стоял дом, в котором жили отпрыски королевской крови. Они привыкли к этому как к чему-то само собой разумеющемуся.

Вдруг у Ребекки перехватило дыхание, а рука машинально потянулась к фотоаппарату, болтавшемуся, как и всегда, на шее. В первую минуту она отказывалась верить своим глазам. Вдоль дома, энергично крутя педали, проехали на велосипедах два светловолосых мальчика, за которыми приглядывали только няня и высокий, крепкий мужчина. Это были принцы Уильям и Гарри, сыновья принца Чарльза и принцессы Дианы, которые явно решили опробовать в деле свои рождественские подарки.

Вставив в «лейку» телефотообъектив и проверив, на месте ли пленка, Ребекка мгновенно установила экспозицию и выдержку и неслышно приблизилась к самой кирпичной стене. Она боялась спугнуть везение, зная, что любой папарацци без колебаний отдал бы свою правую руку за то, чтобы оказаться сейчас на ее месте. Сфотографировать принцессу Диану на балу было престижно, но снять скрытой камерой двух ее сыновей в неформальной обстановке считалось едва ли не большей удачей! Стирлинг продаст эти снимки по всему миру, и они принесут тысячи и тысячи долларов! Ребекка споро щелкала фотокамерой, делая кадр за кадром, а дети, не замечая ее, катались перед фасадом дворца кругами, улыбаясь, хохоча и разговаривая друг с другом. Фон был лучше не придумаешь: величественный фасад в барочном стиле. «Фотографии будут отменными, — думала взволнованная Ребекка, — тут двух мнений быть не может».

В следующее мгновение, словно почувствовав недоброе, переодетый в штатское полисмен резко обернулся и увидел американку. Подойдя к няне, он что-то негромко сказал ей, и та позвала детей. Однако Ребекке все-таки удалось сделать еще один снимок принца Уильяма, который с сосредоточенным видом выполнял сложный поворот на своем велосипеде. Дети, няня и полисмен скрылись во дворце, но Ребекка уже сделала свое дело.

«Держись, Стирлинг! Воображаю, какое у тебя будет лицо, когда ты узнаешь об этом!» — возбужденно думала Ребекка, быстро возвращаясь на квартиру к Дженни. Она решила позвонить ему как можно скорее и переправить пленки с первым же самолетом в Штаты, вылетающим из Хитроу.

У самого дома она заметила посыльного из офиса курьерской почты «Федерал-экспресс». Тот мялся у двери и явно поджидал, когда вернется кто-то из хозяев. Заметив Ребекку, он тут же повернулся к ней.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила она.

Он взглянул на конверт, который держал в руке, и сказал:

— Мне нужна Ребекка Кендал.

— Это я.

— Прекрасно. Вам бандероль. Распишитесь вот здесь. — Он передал ей свой блокнот.

— Спасибо.

Посылка пришла из агентства Хартфелдера. Это, конечно, была фотография Слая Капры, которую она попросила прислать ей в Лондон. Поднимаясь в квартиру к Дженни, она нетерпеливыми движениями распечатывала конверт, ожидая увидеть на снимке лицо человека, известного ей под именем Джерри Рибиса.

После возвращения Эдварда в Лондон в Пинкни-Хаусе воцарились оглушающая пустота и уныние. Анжела осталась один на один со своими страхами, связанными со здоровьем Саймона. И хотя жизни его действительно уже ничто не угрожало, каких-то особенных улучшений в самочувствии также не наблюдалось. Каждый Божий день она ездила в больницу, как на службу, чтобы с горечью снова убедиться в том, что никаких изменений не произошло. Он все еще был парализован.

— Сейчас трудно сказать, как долго это продлится, — объяснил ей врач. — Но на всякий случай я советую вам, леди Венлейк, заранее приготовиться к тому, что, возможно, ваш сын так никогда и не встанет на ноги.

Вечером того дня Анжела возвращалась домой сама не своя от отчаяния. Ах, если бы не это одиночество! Если бы рядом находился хоть один человек, которому она могла бы излить свою душу! Который согласился бы взять на себя часть ее боли! Но рядом с ней был только ее пес Боффин, и больше никого… Питерса и другую прислугу она не считала. Перед ними она не могла позволить себе раскрыть свои чувства. Порой ей казалось даже, что они нарочно пристально наблюдают за ней, надеясь заметить ее слабинку и воспользоваться этим.

Оставив машину около конюшни, она вошла в дом и сказала Питерсу, что поднимется к себе, чтобы переодеться к ужину. Оказавшись на втором этаже, она, сама не зная зачем, вдруг заглянула в комнату, где жил Эдвард. В ней до сих пор еще витал запах его лосьона после бритья. Невольно вдохнув его, Анжела перевела взгляд на постель, на которой он ночевал, на подушку, которую он сминал головой… И на нее вновь нахлынуло унылое ощущение пустоты. Жизнь проходит. Годы бегут, а она даже не замечает этого. Она еще не старуха, но все лучшее уже осталось позади. Дженни выросла и покинула родительский дом так, словно она никогда и не жила здесь. Саймон, возможно, до гробовой доски останется инвалидом, прикованным к креслу-коляске. А ведь он еще толком и не начал жить! Он будет с ней до конца, как она и хотела всегда… Но не так же!

— Не так, не так, не так… — горько прошептала Анжела, качая головой.

Господи… Неужели Бог откликнулся на ее мольбы таким образом? Как это страшно, как страшно! Да, она всегда мечтала о том, что Саймон останется жить в Пинкни и не уедет к отцу в Америку… Неужели то была воля Провидения? Но почему так жестоко?!

Обхватив себя руками, ибо душевные страдания отдавались в ней физической болью, она медленно повернулась и вышла из комнаты. В груди ее клокотали стоны и рыдания.

Войдя к себе в спальню, она обнаружила, что огонь в камине горит, а на кровати разложено ее домашнее платье из бордового бархата. Опустившись на корточки перед камином, она протянула руки к огню. Однако боль не прошла.

Как же так могло случиться? Разве об этом она мечтала? Она думала прожить счастливо оставшиеся ей годы вместе с любимым сыном в Пинкни — в окружении зеленых лужаек, собак и лошадей, принимая гостей, устраивая охоты, участвуя в жизни английского света. А со временем — если бы не этот несчастный случай! — Саймон женился бы. У него родились бы дети, и Анжела нянчила бы внуков, наследников титула Венлейк, в своем родовом гнезде, где жило несколько поколений ее предков. Вот будущее, о котором она грезила!

Теперь же, как она ни напрягала воображение, ей виделась только одна жуткая картина: Саймон, прикованный к инвалидной коляске, на «прогулке» с Питерсом вокруг дома…

Она поднялась и, подойдя к кровати, надела домашнее платье и принялась расчесывать волосы короткими, резкими движениями гребня. Вдруг ее рука дрогнула и замерла. Анжела поймала себя на страшной мысли: может, было бы лучше для Саймона, если бы он не выжил?.. Она не могла смотреть на его страдания равнодушно. Его ноги, такие холодные и безжизненные, угадывались под больничным одеялом, но их точно и не было вовсе. А его глаза! Эта смертная тоска в его глазах!.. Вот только сегодня он взглянул на мать почти с ненавистью, после того как она неосторожно упомянула о своей прогулке в деревню. Он словно обвинял ее в том, что она может передвигаться самостоятельно, а он нет.

Анжела едва не всхлипнула. «Уж лучше бы на его месте оказалась я», — подумала она. Анжела всем сердцем желала принять на себя его боль, но это было невозможно. Она здесь, стоит на своих ногах, ходит по комнате, а Саймон лежит неподвижно на больничной койке, как и вчера, и позавчера…

Душевная боль и депрессия так повлияли на нее, что ей даже стало казаться, что это она во всем виновата.

Она взглянула на себя в зеркало, вдевая в уши жемчужные сережки, кляня обстоятельства, которые привели к тому, что случилось с ее сыном. И самое страшное заключалось в том, что она не знала, как изменить ситуацию. Она утратила сейчас способность трезво рассуждать. Ей хотелось бросить обвинение в лицо Эдварду. Сказать ему о том, что он оказался никуда не годным мужем и отцом. Ей хотелось излить желчь на Дженни за то, что она смеет быть здоровой, когда Саймон болен! Еле сдерживаясь и тяжело дыша, она молча сидела перед зеркалом, гадая, как ей жить дальше.

И в какую-то минуту она поняла, что ей нужно сделать. Вынув шаль из ящика комода и накинув ее на плечи, она вышла из спальни и, придерживая рукой юбку своего домашнего платья, направилась в библиотеку. Войдя в комнату и вытащив из кармана связку ключей, она выбрала нужный и отперла им один из ящиков большого бюро, стоявшего у окна. Выдвинув его, она достала старый полуавтоматический револьвер, который ее отец подобрал около трупа немецкого солдата во время сражения на реке Сомме в первую мировую войну. Это был пистолет тысяча девятьсот восьмого года выпуска с четырехдюймовым дулом, германским орлом и серийным номером, выбитыми на резной рукоятке. Знаки полустерлись, но были еще различимы. Анжела думала подарить пистолет Военному музею Британской империи, но теперь не жалела о том, что так и не сделала этого.

Она неторопливо заправила в обойму восемь патронов, затем сунула пистолет в сумочку и тихо вышла из комнаты.

Этого лица Ребекка никогда не видела прежде. Симпатичный молодой человек лет тридцати или чуть больше, с темными блестящими волосами, ровным загаром и ослепительно белыми зубами. Ребекка внимательно разглядывала фотографию. Слай Капра был изображен на ней разговаривающим с худой блондинкой в платье, украшенном бисером из горного хрусталя. Слай был одет гораздо лучше Джерри: строгий смокинг с белой гвоздикой в петлице.

Снимок выскользнул из руки Ребекки и упал на диван рядом с ней. Она погрузилась в тягостное молчание. Затем сверилась с часами. Почти два часа. К четырем должна была подойти Дженни, а у нее еще было столько дел!

— Утром я возвращаюсь в Нью-Йорк, — объявила она Дженни, как только та вернулась из школы. — Я очень благодарна вам за то, что приютили меня, но мне пора домой. В нашем деле появилась еще одна загадка, и мне нужно ее разгадать.

Дженни пристально взглянула на нее:

— Вы в состоянии лететь сейчас? Утром вы так неважно себя чувствовали…

— Мне уже гораздо лучше. Пара часов сна сотворили со мной чудо. Я прогулялась и, между прочим, сделала несколько отличных снимков юных принцев у Кенсингтонского дворца. Так что самочувствие и особенно настроение просто превосходные. Кстати, вот взгляните. Стирлинг прислал сегодня.

Она передала Дженни фотографию.

— Так вот, значит, как выглядит этот Джерри Рибис… — проговорила Дженни.

— В том-то все и дело, что тут изображен не Джерри! Этот снимок я сделала при естественном освещении и, честно говоря, даже не помню, при каких обстоятельствах. Но Майк Уилсон опознал в этом человеке Слая Капру. Я думаю, что он один из тех людей, кто повинен в гибели Мариссы.

— Боже мой! — выдохнула Дженни и принялась разглядывать фотографию с напряженным вниманием. — Но вы знаете… он совсем не похож на преступника. Впрочем, простите, я, собственно, и не представляю себе, как выглядят преступники. — Она виновато улыбнулась. — Кстати… я встречалась с женщиной, с которой он разговаривает. Два года назад на одном благотворительном вечере мы с папой сидели с ней за одним столиком.

— Кто она?

Дженни пожала плечами:

— Увы, я не помню ее имени. Папа должен сказать. Но тогда, пару лет назад, она была вместе со своим мужем.

— Вот с этим? — быстро спросила Ребекка, ткнув пальцем в Слая Капру.

— Нет, тот был другой…

Ребекка поставила локти на колени.

— Занятно! — проговорила она. — Интересно, это она привела Слая Капру на вечер к вашему отцу или кто-то другой? Может, у него было свое приглашение? Впрочем, главное другое…

— Что именно?

— А то, что к убийству Мариссы было причастно несколько человек. Что мы имеем? Официант, который распахнул окно… — Ребекка стала загибать пальцы. — Джерри Рибис, а теперь еще и Слай Капра, который ввел Мариссу в нью-йоркское общество, преследуя корыстные цели. Наконец, не исключено, что тут каким-то образом замешана и эта блондинка.

— Боже мой, — пробормотала Дженни, — какие вы страшные вещи говорите! Скажите, что вы собираетесь сейчас предпринять?

— Я поспрашиваю вашего отца насчет этой женщины, а по возвращении в Нью-Йорк найду способ проведать ее.

— Почему бы вам не вылететь завтра утром вместе с папой? Во-первых, вдвоем в полете как-то веселее, а во-вторых, у вас будет возможность спокойно поговорить с ним обо всем.

— Прекрасная мысль!

Будучи не в силах справиться с охватившим ее возбуждением, Ребекка поднялась и стала беспокойно расхаживать взад-вперед по уютной комнате. На ней были черные брюки и черно-белый свитер, которые только подчеркивали бледность ее лица.

— Вам действительно лучше? — участливо спросила Дженни.

— Действительно, спасибо.

— Стирлинг будет рад вас видеть…

— Ничего подобного. Но я и не поставлю его в известность о своем приезде. Сделай я это, и он пришел бы в неописуемую ярость. Зачем его расстраивать понапрасну? Я не исключаю, что за ним там тоже установлена слежка. Поэтому я вернусь тихо и первым делом проведу собственное расследование.

— Где вы планируете остановиться?

— Я живу в Нью-Йорке, — с улыбкой ответила Ребекка.

— Но мне кажется, вам сейчас не стоит возвращаться к себе домой, Ребекка. Я серьезно говорю. Лучше поживите пока у папы. У него есть гостевая комната, которую я занимаю каждый раз, когда оказываюсь в Нью-Йорке. Я знаю, папа с радостью примет вас у себя. Здание хорошо охраняется. Там постоянно живут Скотт и Мария, так что рядом с вами все время кто-то будет.

— О, Дженни, это так любезно с вашей стороны! Но мне не хочется навязываться вашему отцу…

— Чепуха! — тут же возразила девушка. — Я сейчас же ему позвоню и попрошу его взять на вас билет на завтрашний рейс. И еще я скажу ему, что вы погостите какое-то время у него. Он будет только рад, поверьте!

— Вы уверены? — спросила Ребекка.

— Уверена, — ответила девушка. — Вам слишком опасно возвращаться к себе.

— Да уж… Убийство Майка Уилсона несколько изменило диспозицию. Теперь я точно знаю, что эти люди довольно легко переходят от угроз к делу.

— Я жалею лишь о том, что не могу сейчас поехать в Нью-Йорк вместе с вами.

— Но вы же прилетите на Пасху?

Лицо Дженни тут же осветилось улыбкой.

— Да, конечно! Знаете, я вообще решила уйти из школы после этого семестра. Я много размышляла над этим, но теперь жду не дождусь, когда это произойдет! Даже не представляю, чем буду заниматься, но это все равно будет интереснее моей нынешней работы.

— Я все же проведу с вами сеанс фотосъемки, когда вы приедете в Нью-Йорк. Прошу простить, что у меня не нашлось для этого времени здесь. Но я сдержу свое слово. Мы с вами сходим в Центральный парк и поснимаем там, согласны?

— Это было бы неплохо. Так даже лучше. К тому времени я сброшу несколько фунтов веса.

— Между прочим, у вас хороший макияж.

Дженни вспыхнула от удовольствия и робко взглянула на себя в зеркало над камином.

— Одна из моих подруг сказала, что я кладу слишком много «штукатурки», поэтому сегодня я решила исправиться.

Ребекка склонила голову чуть набок и окинула Дженни оценивающим взглядом, словно фотомодель.

— М-м, знаете… У вас хороший цвет лица, так что вам действительно не требуется много пудры. И еще у вас очень правильные черты, если уж на то пошло.

Дженни простодушно взглянула на нее:

— Правда? Мама часто говаривала мне, что я банальна, а папа… он… — Девушка не договорила, опустив глаза.

— Родители бывают очень пристрастны к своим отпрыскам, — весело проговорила Ребекка. — Когда вы приедете в следующий раз в Нью-Йорк, мы с вами прогуляемся по «Блуминдейлу»[6] и «Бергдорф Гудману»[7]. И тогда весь мир будет у наших ног!

Сэр Эдвард и Ребекка заняли свои места в первом ряду салона первого класса на «Боинге-747» авиакомпании «Пан-Американ». Самолет вылетал рано, так что в аэропорт пришлось приехать чуть ли не с рассветом. Вышколенные стюарды и стюардессы были сама предупредительность. На них явно произвело впечатление, что в самолете летит столь известный финансист. В считанные минуты им принесли шампанское, завтрак, газеты, журналы, одеяла, подушки и мягкие тапочки. Сэр Эдвард всему этому обрадовался, а Ребекка, как всегда, ограничилась одной минеральной водой. Как только они поднялись в воздух и набрали высоту, она вынула из своей сумочки фотографию Слая Капры и показала ее своему попутчику.

— Вы знаете этого человека? — спросила Ребекка. Он отрицательно покачал головой:

— Никогда его не видел. Но я знаю женщину, которая стоит с ним рядом.

— Да, Дженни мне вчера уже говорила. Как ее зовут?

— М-м… Вы знаете, милая, у меня такая дырявая память на фамилии… — На лице его отразилась легкая растерянность, но потом он вдруг сосредоточенно нахмурился, сунул руку во внутренний карман пальто, достал небольшую записную книжку и принялся листать ее. Через полминуты он весело воскликнул: — Ага, вот она! Тереза Бендотто!

— Эта фотография была сделана на том вечере. Вы лично приглашали ее?

Он не сразу ответил, вспоминая.

— М-м… да, приглашал. Видите ли, Тереза и Мануэль Бендотто жертвуют крупные средства на благотворительность, и я подумал, что они могут помочь мне в некоторых моих начинаниях в этой области. Впрочем, вы знаете, если бы не ваша фотография, я ни за что не вспомнил бы, приходили они тогда ко мне или нет. Я вообще о том вечере мало что помню… — расстроенно пробормотал он.

— Значит, этого человека вы не знаете?

— В первый раз вижу. — Сэр Эдвард еще раз скользнул глазами по снимку. — А что?

— Это Слай Капра.

Он приглушенно вскрикнул, тут же выхватил фотографию из рук Ребекки и впился в нее пристальным взглядом. Он изучал изображенного на снимке мужчину молча на протяжении нескольких минут. Все переживания сэра Эдварда были написаны у него на лице. Она чувствовала, что ему одновременно и интересно, и тяжело смотреть на человека, имевшего отношение к убийству Мариссы. Наконец не выдержав, Ребекка спросила:

— А где живут Бендотто?

— У них квартира в Ист-Сайде, около штаб-квартиры ООН. Я дам вам адрес.

— Спасибо. Я думаю сходить туда и повидаться с хозяйкой. Сделаю вид, что мне нужно сфотографировать ее для чего-нибудь. Скажем, как известную представительницу манхэттенского света. А? Как вы считаете?

— Будет лучше, если вы как-нибудь увяжете это с благотворительностью, — посоветовал сэр Эдвард. — Как я уже сказал, они буквально помешаны на этом деле. Это дает им возможность сойтись поближе с некоторыми влиятельными, «полезными» людьми… ну вы понимаете, что я имею в виду. Во имя священного дела благотворительности они сделают абсолютно все.

Ребекка улыбнулась:

— В таком случае я к ним на этой козе и подъеду.

Сэр Эдвард взглянул на нее.

— Вас примут, как самого дорогого гостя, я нисколько не сомневаюсь в этом, — хмыкнул он. — И что? Вы прямо так сразу и спросите ее о Слае Капре?

— Буду действовать по обстановке. Интуиция подсказывает мне, что это именно она провела его на ваш вечер, а не ее муж. Как вы думаете, она замешана в гибели Мариссы?

Сэр Эдвард, пораженный, уставился на нее:

— Да нет, что вы?! Это вряд ли… Впрочем, я теперь уже ни в чем не уверен. Они вроде принадлежат свету, но сейчас чтобы войти в свет, нужно только заплатить как следует… Откровенно признаюсь вам: я не знаю, что они за люди.

— Какого черта?! Где Ребекка?! — вскричал Стирлинг, швырнув трубку на телефонный аппарат. В голосе его сквозила тревога, в глазах пылало негодование.

Мина, сортировавшая фотографии на столе, вздрогнула и подняла глаза на босса.

— Я могу чем-нибудь помочь, Стирлинг? — спросила она. На ее красивом черном лице отразилось сочувствие.

Стирлинг крепко выругался, а затем покачал головой и пробормотал:

— Я уже двое суток не могу с ней связаться. Там, где она остановилась в Лондоне, никто не подходит к телефону. А мне хорошо известно, что, помимо нее, там еще живут три девушки. Спрашивается, где их всех носит?

— А вы оставляли свои сообщения на автоответчике?

— А то нет!

— Может быть, она там редко бывает? Она ведь уже прислала нам из Лондона поистине потрясающие снимки, — мягко проговорила Мина. — Возможно, теперь она напала на след очередной фотосенсации, а?

— Не знаю, не знаю… — проворчал Стирлинг, не объясняя причину своей тревоги.

В последний раз он говорил с Ребеккой по телефону два дня назад, когда она позвонила и сообщила, что сняла на пленку сыновей принцессы Дианы. С тех пор ни слуху ни духу. Это было не похоже на Ребекку.

Следующий звонок Стирлинга был Карен на работу. Он надеялся, что та знает о своей соседке и подруге больше, чем он. Но его ждало разочарование.

— Откуда я знаю, где она может быть? — удивилась Карен. — Это хотелось бы услышать от тебя!

— Мне известен ее лондонский адрес и телефон, но там никогда никого не бывает, — отозвался он со вздохом. — Как у тебя дела? Все нормально, надеюсь?

— Как нельзя лучше! Я познакомилась с Джеффри! Он просто прелесть! Работает в рекламном агентстве и вообще такой лапочка, ты себе не представляешь!

— Рад за тебя.

— Спасибо. Вам с Ребеккой нужно обязательно с ним познакомиться. Вот она вернется из Европы, и мы вместе куда-нибудь сходим, а, как ты на это смотришь? Кстати, есть подвижки в вашем деле? Что случилось с тех пор, как мы оставили те фальшивые фотки на почте? Он уже подавал о себе весточку в связи с этим? Знаешь, я хотела бы узнать новые подробности истории с Мариссой Монтклер.

Стирлинг решил ей довериться:

— Я не могу связаться с Ребеккой на протяжении последних двух суток. Меня это очень беспокоит. Обычно она звонит мне каждое утро. Между прочим, Ребекка в Лондоне получила записку с угрозами, а в Париже, по ее словам, за ней следили. Я велел ей куда-нибудь спрятаться по возвращении в Англию, но никак не предполагал, что она будет прятаться от меня, черт возьми!

Он невесело усмехнулся.

— А тебе не кажется, что ты немного все драматизируешь, дорогой? Ты же прекрасно знаешь, какая Ребекка у нас вся из себя независимая и самостоятельная! Уникум в этом смысле! Я лично считаю, что тот мерзавец, который убил Мариссу, ни за что не посмеет напасть еще и на Ребекку.

Стирлинг рассказал ей про Майка Уилсона.

— Боже!.. — вскричала Карен и надолго замолчала. А потом дрожащим голоском пролепетала: — Почему ты до сих пор не сходил в полицию? Это уже не шутки, Стирлинг! А если они решат поохотиться и на меня? Откуда им знать, что я на самом деле не в курсе?

Стирлинг попытался ее успокоить:

— На твоем месте я не очень переживал бы, Карен. Честное слово, уж тебе-то нечего бояться. Но если заметишь что-нибудь подозрительное, дай мне знать, хорошо?

Карен вновь надолго замолчала, оценивая сложившуюся ситуацию. А затем вдруг проговорила:

— Джеффри не поверит в свое счастье.

— Что? А при чем тут Джеффри?

— При том, что сегодня же вечером я переезжаю к нему! Сестра меня уже «достала»! Послушай, Стирлинг… мне страшно, я боюсь!

«А чего от тебя еще-то ждать? Ты всегда была помешана на себе и на своих мужиках», — подумал он, но вслух сказал:

— И совершенно напрасно. Впрочем, к Джеффри действительно переезжай. Порадуй парня. Вообще он везунчик.

— Еще какой везунчик!

«Удивляюсь я Ребекке, — подумал Стирлинг. — И как это ее угораздило сойтись с Карен?.. Более разных людей трудно представить».

После того разговора он уже не нашел в себе сил сосредоточить внимание на работе и отправился к Биллу домой, захватив по дороге шестибаночную упаковку «Короны» и большую круглую пиццу. Когда тот увидел ее, на его лице отразились одновременно притворный ужас и искреннее сочувствие.

— Боже праведный, пицца! Стирлинг, ради всего святого, прости меня, но если ты хочешь перекусить, мы могли бы сходить в «Леоне» или в «Тио Пепе», Или к Фу Тоню, на худой конец. Я продвигаю на рынок рестораны, если ты еще не забыл, и имею право бесплатно питаться в них вместе с друзьями. Такой вот у меня полезный бонус имеется.

Он взял из рук Стирлинга пиццу и аккуратно, словно мину с часовым механизмом, положил на стол в кухне. Не обращая внимания на это поддразнивание со стороны своего друга, Стирлинг нервно провел рукой по волосам и буркнул:

— Есть один разговор.

— Само собой, но почему бы нам не поболтать в ресторанчике? — весело отозвался Билл.

— Нет, Билл, я серьезен как никогда. И между прочим, хочу спросить у тебя совета. Извини, что я перекладываю на тебя свои проблемы, но у меня сейчас такое состояние… Если я не поделюсь с кем-нибудь своей тревогой, у меня поедет крыша.

— Ясненько… И все-таки давай не будем трогать твою пиццу и ограничимся пивом. А поедим позже, согласен? — Захватив упаковку, он провел его в гостиную, в которой царил еще больший беспорядок, чем тогда, когда Стирлинг был здесь в последний раз. Со времени своего развода Билл заботился о себе сам, и это бросалось в глаза. Смахнув со стола несколько бумажек, на которых стоял логотип «РЕСТОРАН ТИО ПЕПЕ», Билл уселся прямо на него, а Стирлингу кивнул на диван рядом. — Ну, выкладывай.

Стирлинг сел и, вытянув перед собой длинные ноги, которые тут же заняли половину комнаты, рассказал Биллу все, в том числе и о последнем визите Майка Уилсона к нему в агентство, после которого англичанин был убит.

— А теперь я нигде не могу найти Ребекку. Вот уже больше двух дней. При мысли о том, что с ней могло что-то случиться, мне становится худо.

— Без паники, старик. Спокойно, спокойно, — проговорил Билл так, словно пытался урезонить разгоряченную лошадь. — Во-первых, на твоем месте я не особенно бы переживал за Ребекку. Эта женщина умеет за себя постоять.

Стирлинг нахмурился:

— И все же…

— Погоди. Вот ты говоришь, что Майк Уилсон встречался с деловым партнером Слая Капры и тот раскрыл ему глаза на тайные делишки своего патрона с Мариссой. А потом Майка грохнули в темном переулке, потому что он слишком много знал. Так?

— Ну так.

— Все это очень увлекательно, конечно, но небезупречно с точки зрения логики, — заметил Билл и поскреб ногтем переносицу. Умное лицо его выражало сосредоточенность. — Смотри. Зачем деловой партнер Слая разболтал все Майку Уилсону? С какой целью? Только для того, чтобы потом за это же самое его и убить? Бессмыслица какая-то!

Стирлинг кивнул:

— Согласен. И тем не менее я убежден, что Майк сказал мне правду. Я думаю, ему удалось обмануть человека Капры. Майк блефовал, и у того создалось впечатление, что он и так все знает. Поэтому между ними не было секретов. И поэтому же Майка затем убрали с дороги.

— А ты на самом деле думаешь, что Марисса и этот Слай Капра вели игру против сэра Эдварда Венлейка?

— По крайней мере мне эта версия не кажется неправдоподобной. Ведь если принять ее в качестве основной, то вся картинка сходится и на все вопросы появляются ответы. Откуда у Мариссы были такие большие деньги и положение в обществе? А вот оттуда. И потом, не подлежит сомнению тот факт, что она действительно выиграла джекпот в казино Лас-Вегаса.

— А может, кто-то так специально подстроил ее выигрыш? — задумчиво проговорил Билл. — Чтобы потом использовать ее в своих целях, а?

Стирлинг недоверчиво покачал головой:

— Не забывай, что она играла в «однорукого бандита». Тут подстроить ничего нельзя. Не то что в рулетке и в блэкджеке… — Он поднял на друга печальный взгляд. — Что мне делать теперь, Билл? Куда идти?

Билл рассеянно начал играть с кисточкой и тесемкой прейскуранта ресторана «Куо Вадис».

— Отправляйся в Лас-Вегас и выясни все, что можно, о жизни Мариссы до той минуты, как на нее свалилось денежное счастье. У нее наверняка остались там друзья. Среди тех же танцовщиц. Разузнай о ней всю подноготную. Возможно, тогда у тебя в руках появится ниточка.

Задумчиво пожевав губами, Стирлинг вскочил с дивана и стал нервно расхаживать по комнате, засунув руки глубоко в карманы брюк.

— А что, неплохая мысль, пожалуй… Но в любом случае я сначала должен дождаться вестей от Ребекки.

— Да ничего с ней не случилось, успокойся! Она устроила себе небольшие каникулы в Лондоне, ходит на вечеринки, веселится, отдыхает душой.

— Хорошо, если так…

— Именно так! Не забивай себе этим голову. И вообще пошли есть! — Билл весело подмигнул Стирлингу. — Давай аккуратненько переместим эту пиццу в мусоропровод и воздадим должное человеческой пище. Честно говоря, я не удивляюсь твоему состоянию. Разве можно оставаться нормальным человеком, если питаешься таким дерьмом?

Стирлинг, не выдержав, улыбнулся.

— Ну черт с тобой, пошли есть. Только вот куда? Туда, где «лучшая итальянская кухня», а? Или где «натуральные блюда Востока»?

Глава 12

Лед искрился между камнями мощеного дворика, словно хрусталь. Анжела плотнее запахнулась в свою шаль и ускорила шаг. Она ступала осторожно, чтобы не поскользнуться, и старалась не поднимать шума. Ясная луна тускло освещала местность вокруг. Где-то вдалеке зашлась в истеричном лае собака, словно она почуяла, что сейчас что-то произойдет, и хотела предупредить об этом весь мир. Прижимая к себе сумочку, Анжела ступила на узкую мощеную дорожку, которая огибала обнесенный невысокой каменной стеной огород и вела к пристройкам. Слева высилась просторная застекленная оранжерея, где в тепле и свете росли тысячи красивых цветов. По сторонам дорожки тянулась живая изгородь из лавра, шелестевшего под резкими порывами ветра, который также гудел в кронах деревьев.

«Теперь меня ничто не остановит, — думала Анжела. Она далеко отошла от дома и оказалась практически в кромешной тьме. В небе нависли тяжелые тучи. Чувствовалось, что вот-вот грянет гроза. — Я должна это сделать! Иначе моя душа не успокоится никогда!»

Наконец она приблизилась к постройке, сложенной из кирпича, которая заканчивалась башенкой с курантами. На шпиле трепетал флюгер. Анжела остановилась, прислушиваясь. Но поблизости никого не было. Никто не видел, как она вышла из дома. Она не могла допустить, чтобы ей сейчас помешали.

Анжела сунула руку в сумочку и вынула револьвер, тускло блеснувший под луной. Он был холодный и тяжелый. И должен был помочь ей избавиться от чувства вины, которым она мучилась все последнее время.

Она сняла оружие с предохранителя и, швырнув опустевшую сумочку на мерзлую темную траву, вошла внутрь.

Спустя минуту тишину взорвал треск револьверного выстрела, пробудив грачей, дремавших на окрестных деревьях. Те с шумом сорвались с ветвей и стали встревоженно перекликаться. А в следующее мгновение небеса разверзлись, и на землю обрушилась жуткая гроза. Словно этот выстрел послужил сигналом к ее началу.

— Ребекка! — вскричал Стирлинг обрадованно. — Черт возьми, где ты пропадала?! Я тут чуть с ума не сошел, волнуясь за тебя!

— Я на квартире у сэра Эдварда.

— Да? Не знал, что у него в Лондоне есть своя квартира. А как же Дженни? Ты съехала от нее?

— Я не в Лондоне, Стирлинг. Я здесь… в Нью-Йорке.

— Проклятие! — взревел Стирлинг. — Почему ты не предупредила? Какого дьявола ты тут делаешь? Кто тебя просил возвращаться? Ты что, не понимаешь, куда вернулась? Прямо в объятия к мерзавцу О'Харе! Ребекка, Ребекка… что ты натворила?

Ребекка знала, что Стирлинг называл ее полным именем только тогда, когда злился. Но другого она сейчас от него и не ждала.

— Ничего себе приветствие! — пытаясь разрядить обстановку, поддразнила она его.

— А мне сейчас не до экивоков, моя милая! Ты меня напугала до смерти этой своей выходкой! Какой черт тебя принес в Нью-Йорк, позволь узнать?! Какую игру ты ведешь?

— Да никакую игру я не веду! А не предупредила тебя о прилете, потому что знала, что ты огорчишься и станешь меня отговаривать. Но ты пойми, Стирлинг, я должна докопаться до истины, я обязана! И еще мне надоело прятаться. Да, надоело! И я вернулась бы к себе домой, но сэр Эдвард и Дженни настояли на том, чтобы я погостила у него, потому что здесь безопаснее.

— Ты сама не ведаешь, что творишь. Неужели не видишь, как опасны эти люди?.. Они ни перед чем не остановятся! Ты ненормальная, если думаешь, что можешь взять их голыми руками. Даже без помощи полиции, какой бы продажной она ни была.

— Я хочу провести собственное расследование. У меня появилась ниточка, и я решила ухватиться за нее.

— Какая еще, к чертовой матери, ниточка?!

— Помнишь ту мою фотографию, на которой был изображен Слай Капра? Так вот сегодня я встречаюсь с блондинкой, которая тогда стояла с ним рядом. Если тебе интересно быть в курсе, почему бы нам не встретиться в час дня и не пообедать, скажем, в «Сандолино»?

Ее нарочитое спокойствие взбесило его.

— Ребекка, черт возьми! Где она живет, эта блондинка? Ты не думаешь, что это может быть ловушка? Не ходи туда! Не ходи!

— Я уже собралась.

— Тогда пойдем вместе.

— Нет, Стирлинг. Это мои проблемы, и я сама хочу с ними разобраться. Не волнуйся, милый, — уже мягче прибавила она, понимая, в каком он находится состоянии. — Со мной ничего не случится. Эта женщина и ее муж — друзья сэра Эдварда. И потом вряд ли на меня кто-нибудь нападет в их доме. Это их скомпрометирует в глазах всего нью-йоркского света.

— И все же мне это не нравится… — буркнул Стирлинг.

— Ну так мы идем сегодня обедать? — как ни в чем не бывало повторила Ребекка, словно ей предстоял сейчас банальный поход по магазинам.

— Само собой… Бекки, умоляю, будь осторожна!

— Буду. Ну, увидимся.

На том конце провода раздались частые гудки, и Стирлинг с силой швырнул трубку на аппарат, уже зная, что до часу дня он не сможет работать.

Ребекка не понаслышке знала, как живут нью-йоркские нувориши, и все же роскошь, представшая ее взору, застала ее врасплох. Супруги Бендотто жили на Митчел-плейс. Одетый по всей форме швейцар поднялся вместе с ней на двенадцатый этаж на лифте и буквально сдал с рук на руки любезному англичанину-дворецкому, который проводил ее в гостиную и с ходу предложил что-нибудь выпить.

— Кофе, пожалуйста, — ответила она, ставя тяжелую сумку с фотопринадлежностями на пол и с любопытством осматриваясь вокруг. Несмотря на серое морозное утро за окном, комната была вся наполнена теплым золотистым светом и украшена искрящимся хрусталем и огромными вазами роз. Розовые же шелковые портьеры закрывали стены. На французскую позолоченную мебель падали красивые блики. Полированный пол был устлан бесценным ковром ручной работы, а в белом мраморном камине эпохи Людовика XV трещали яблоневые дрова. Сквозь тонкие прозрачные занавески на высоких окнах Ребекка видела Ист-Ривер.

Спустя несколько минут в этом царстве розовой роскоши появилась и сама хозяйка — Тереза Бендотто. Ее худую фигуру обтягивало шерстяное платье с длинными рукавами и очень короткой юбкой. Светлые волосы были собраны сзади в небрежный пучок, однако Ребекка подозревала, что у парикмахера ушло на эту прическу не меньше часа кропотливого труда. Макияж Терезы смотрелся безупречно. На ее шее поблескивало жемчужное ожерелье, а на тонком пальце сверкал перстень с огромным бриллиантом.

— Здравствуйте, — сказала она. — Прошу прощения за то, что заставила себя ждать. Так много звонков, знаете ли, и всяких разных забот. Надеюсь, дворецкий предложил вам что-нибудь? — Ребекка кивнула. Тереза фальшиво улыбнулась. — Итак, начнем? Куда вы поместите эти фотографии? Они вам нужны для журнала? Где мы с вами будем работать?

Тереза тараторила без умолку, обнажая в улыбке безупречные белые зубы, над которыми также, наверное, изрядно потрудился стоматолог.

— Я думаю, эта комната подойдет, — наконец вставила словечко Ребекка. Убранство гостиной говорило о миссис Бендотто больше, чем могли бы сказать любые слова. О ее любви к роскоши, ко всему розовому и ко всяким мишурным украшениям. Ребекка решила снять Терезу сидящей на одном из обтянутых парчой диванчиков в окружении белых атласных подушек и ваз с цветами. Так, чтобы на заднем плане были мерцающие зеркала и канделябры.

В комнате вновь появился дворецкий в белых перчатках. Он внес на красивом серебряном подносе кофейник и чашки из тонкого фарфора. Ребекка поблагодарила его и стала устанавливать треногу. Одновременно она по привычке непринужденно разговаривала с Терезой, чтобы та расслабилась перед камерой.

— У вас красивый дом. Вы сами планировали обстановку? — невинным голосом спросила она.

— Разумеется, — быстро ответила Тереза, и Ребекка сразу поняла, что та ей врет. — Я также спроектировала кабинет мужа, который журнальные критики назвали образчиком современного дизайна…

— Вам эта похвала, должно быть, очень приятна, — сказала Ребекка. Тереза нервно заерзала на диване и снова одарила гостью фальшивой улыбочкой. И тогда Ребекка решила перевести разговор в другое русло. — Мне говорили, что вы много сил отдаете благотворительным проектам?

— О да, просто надрываюсь! — тут же воскликнула Тереза. Эта тема была ей явно ближе. — Со стороны может показаться, что это все невинные забавы, но в действительности серьезная, кропотливая работа! Я являюсь председателем оргкомитета по устройству бала «Цветы фантазии». Средства от его проведения идут на медицинские исследования в области онкологии.

— Это очень достойное занятие, — искренне похвалила ее Ребекка. — А теперь, миссис Бендотто, будьте любезны, взгляните вон в ту сторону… Так… Так, так, здорово! Замрите на минутку!

Ребекка начала работать и вскоре расположила Терезу Бендотто к себе. Оставалось лишь выбрать удобный момент для того, чтобы заговорить о самом главном. Наконец она решила: либо сейчас, либо никогда.

— А вы знаете, я ведь уже фотографировала вас раньше. Вы помните?

Тереза озадаченно свела брови и наморщила носик.

— М-м… Нет, боюсь…

— У меня даже, наверное, есть снимок… — продолжала Ребекка, копаясь в своей сумочке. — Ага, вот он! Дело было на одной вечеринке.

Она нарочно не стала уточнять пока, на какой.

Тереза взглянула на фотографию.

— Ничего себе! Вы знаете, я даже сейчас не могу вспомнить, где это было. Господи, что у меня на голове? Вы отдавали этот снимок в какой-нибудь журнал? — обеспокоенно спросила она, и Ребекка поняла, что это волнует ее больше всего.

— Нет, он нигде не публиковался.

— А когда вы меня снимали?

После небольшой паузы Ребекка спокойно сказала:

— На новогоднем вечере как будто.

Тереза на несколько секунд погрузилась в молчание, вспоминая, а потом вдруг воскликнула:

— Точно! У сэра Эдварда Венлейка, вы имеете в виду? Ну все, вспомнила! Хотя запамятовала, честно говоря, что меня там снимали… Вам нужно было хотя бы предупредить меня. Я что-нибудь сделала бы со своими волосами.

Она по-прежнему рассматривала свое изображение и недовольно морщилась.

— А вы еще находились там, когда стряслось несчастье?

— Вы хотите сказать, когда та танцовщица выпала из окна? — Она сделала вид, что задумалась. — Не могу сказать точно. Я могла уже уйти к тому времени.

Ребекка украдкой наблюдала за лицом Терезы в видоискатель своей камеры.

— А это ваш муж вместе с вами на фотографии?

— Нет, это не Мануэль. — Тереза поднесла снимок к самому лицу, и Ребекка поняла, что хозяйка дома очень близорука. — Я не знаю имени этого молодого человека, но он симпатичный, не правда ли? А Мануэль не смог пойти к сэру Эдварду на Новый год, он лежал дома с гриппом. Мы пошли туда с сестрой. — Она вдруг подняла взгляд на Ребекку, и в ее глазах сверкнуло подозрение. — А почему вы спросили? Надеюсь, вы не собираетесь публиковать этот снимок? Моему мужу очень не понравится, если он увидит меня в обществе другого мужчины.

— Нет, этот снимок не для печати, поверьте мне, — попыталась успокоить ее Ребекка. — Он у меня просто завалялся.

Тереза вернула ей фотографию и довольно сухо проговорила:

— Я не хочу, чтобы Мануэль видел это. Ребекка спрятала снимок обратно в сумку.

— Нет проблем. А теперь поднимите, пожалуйста, голову и повернитесь чуть влево… Вот так, ага, превосходно. Плечо вперед… Прекрасно, снимаю!

Ребекка с трудом скрывала разочарование от встречи, которая ничего ровным счетом ей не дала. Все же она ничем себя не выдала, продолжая непринужденно болтать с Терезой о том о сем. После обмена мнениями о лучших модельерах женской одежды Ребекка осторожно снова забросила удочку:

— Все-таки это ужасно! Я имею в виду то, что случилось на вечере у сэра Эдварда. Друзья, наверное, очень переживают из-за гибели Мариссы Монтклер?

Сильно накрашенные глаза хозяйки дома не выдали ее потаенных мыслей, если таковые и были. Она безразлично пожала плечами и сказала:

— Даже не знаю… Мы с Мариссой почти не общались.

Ребекка изобразила на лице удивление.

— Вот как? А я думала, что она ваша подруга. Ведь все, кто близок к сэру Эдварду, должен был хорошо знать и Мариссу.

— Мы встречались с ней, конечно, и довольно часто. Но все время через сэра Эдварда, — отозвалась Тереза. — Нет, не могу сказать, что мы были с ней дружны. Во-первых, возраст… Она была слишком молода, слишком! Если честно, мы с Мануэлем до сих пор недоумеваем, как английский аристократ, джентльмен, мог связаться с… почти ребенком!

Ребекка больше ни о чем не спрашивала Терезу, а спустя десять минут уже вышла из дома, в котором жили супруги Бендотто. Она искренне жалела о бездарно потраченном времени. Судя по всему, Тереза Бендотто чисто случайно оказалась рядом со Слаем Капрой на том снимке.

До обеда было еще немного времени, и Ребекка решила заглянуть к себе на квартиру. Она поймала такси и назвала шоферу адрес.

За время отсутствия Ребекки в ее квартире ничего не изменилось. Оглядевшись, она на минутку испытала сильное желание вернуться сюда и вновь зажить той жизнью, какую они вели здесь с Карен до того, как все это началось… Гостиная выглядела сиротливо, в ней было прохладно и неуютно, словно сюда не заходил никто на протяжении многих лет. Обе спальни также выглядели пустынными и покинутыми. А маленькая кухонька с круглыми барными табуретками была погружена в тишину и полумрак.

Ребекка прогулялась по квартире и в самую последнюю очередь заглянула в свою проявочную. Она до сих пор не получила страховку за учиненный там погром и поэтому пока не имела возможности вновь привести ее в рабочее состояние, накупив нового фотооборудования. В проявочной по-прежнему витал неприятный запах химикатов, который, казалось, прочно въелся в стены и пол. Ребекке было физически больно смотреть на это. Ведь в этой комнате она провела так много самых счастливых часов своей жизни!

С печальным вздохом она вернулась в гостиную. Желтая лампочка на автоответчике горела, и Ребекка с затаенной тревогой включила магнитофон.

Первое сообщение было от главного редактора одного известного журнала. Ребекку приглашали на деловой ленч. Несколько сообщений предназначались для Карен. Все они были от молодых людей — Тедди, Макса, Дэви и Джонни, — которые оставили свои номера телефонов и убедительно просили Карен перезвонить им. Затем в аппарате раздался щелчок, и на пленке зазвучал приятный и мягкий голос Джерри Рибиса, от которого Ребекке, однако, стало не по себе:

— Привет, Ребекка. Это Джерри. Надеюсь, вам понравилось в Европе. Как насчет того, чтобы отобедать как-нибудь вместе? Я перезвоню позже. Хочется встретиться поскорее. Пока.

Они выбежали из дома, встревоженно перекликаясь в темноте и не обращая внимания на ливень. Питерс первым добежал до конюшни. Вслед за ним туда поспел садовник Джонс. А в хвосте плелись горничная Рода и кухарка Хезер.

— Дверца дальнего стойла распахнута! — крикнул им Питерс, обернувшись. — Давайте сюда свет, быстро!

Джонс сунул ему в руки ручной фонарь:

— Вот, держите. Вы что-нибудь видите?

Питерс подбежал к дальнему стойлу и направил луч яркого света внутрь.

— Может, позвонить в полицию? — возбужденно крикнула с улицы Рода. Она вся вымокла, и мокрые пряди волос прилипли к лицу.

— Нет, успокойся. Полиция тут совершенно ни при чем, — заметила ей Хезер. — Только если ее светлость попросят.

Питерс закрыл собой проход в стойло. В нос ему ударил запах сена.

— Что там, мистер Питерс? — окликнул его Джонс. — Что случилось-то?

По лицу Питерса было видно, что стряслось что-то очень серьезное.

— Возвращайтесь в дом, — каким-то не своим, глухим голосом велел он. — Вы здесь не нужны. Ступайте, я сказал.

Хезер и Рода недоуменно переглянулись. Они были заинтригованы, а точнее просто сгорали от любопытства. Женщины посмотрели на Джонса, но тот только пожал плечами и поднял воротник своей куртки.

— Идите. Возвращайтесь в дом, — повторил свое приказание Питерс.

Рода, Хезер и Джонс поплелись обратно. Теперь они ступали уже гораздо осторожнее, боясь поскользнуться на обледенелых камнях двора.

Выглянув наружу и убедившись в том, что они ушли, Питерс вернулся по проходу к дальнему стойлу. Лошади в других стойлах волновались, обеспокоенно фыркали, негромко всхрапывали. У Питерса участилось сердцебиение, когда он вновь очутился у входа в дальнее стойло. Его захлестнула жалость при виде открывшейся ему картины.

…Анжела Венлейк сидела на корточках, прислонившись спиной к стенке стойла, перед Клевер. Это была та самая чалая кобыла, которую она подарила на Рождество Саймону и которая сбросила и подмяла под себя своего нового хозяина.

— Ну, успокойся, девочка, успокойся… — бормотала Анжела, ласково гладя лежавшую лошадь, по шее. — Не больно, не больно…

Она все повторяла эти слова и продолжала гладить кобылу. В темноте тускло поблескивали бриллианты на ее пальцах. Питерс направил луч света на голову лошади, и ему стало не по себе. Во лбу, между печально застывших глаз Клевер, темнело входное пулевое отверстие. Кобыла была мертва.

— Боже, как я рад тебя видеть! — воскликнул Стирлинг, заключая Ребекку в объятия. Весь его гнев тут же улетучился, едва они встретились лицом к лицу у входа в «Сандолино». Он прижался своей щекой к ее щеке и крепко притиснул к себе. — До чего же славно, что ты вернулась, черт возьми, Бекки! Как я по тебе соскучился, ты не представляешь!

Ребекка подняла на него глаза и улыбнулась.

— Так-то лучше! А я уж боялась, что ты мне теперь объявишь бойкот. — Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в губы. — Я, между прочим, тоже по тебе скучала. Честно.

— Я заказал для нас столик, — сказал, он и они вошли в ресторан. — Ну, рассказывай о своей встрече, рассказывай! Я все утро хожу сам не свой, переживаю.

— А как же работа?

— Какая, к чертовой матери, работа, ты что?!

Ребекка весело хмыкнула, но тут же пожала плечами и вздохнула:

— Боюсь, я напрасно потратила время. Она оказалась рядом со Слаем Капрой по чистой случайности. Даже не смогла мне сказать, как его зовут.

— Она подруга Мариссы?

— Если бы!

— Ну ладно, хорошо хоть, что тебе там ничто не угрожало.

— Перестань, Стирлинг! Жизнь продолжается. Я осторожна, можешь мне поверить. А занятия с инструктором придали мне уверенности в себе. Между прочим, Джерри Рибис знает, что я вернулась.

— Джерри Рибис? То есть Слай Капра? — тут же насторожился Стирлинг.

— Нет, это два разных человека. Я никогда не видела того человека, чей снимок ты мне прислал в Лондон. Джерри выглядит совсем иначе.

— Но он также следит за тобой. Может быть, он тот самый деловой партнер Слая, с которым встречался Майк Уилсон? А с чего ты взяла, кстати, что ему известно о твоем возвращении из Европы?

— Он поздравил меня с этим по телефону. Я заскочила сейчас к себе и прокрутила запись на автоответчике.

Стирлинг мгновенно побелел как полотно.

— Что?! Что ты сделала?! Проклятие, ты ненормальная! А кто мне говорил, что остановился у сэра Эдварда?

— Правильно, но я заехала к себе буквально на пару минут. Я сегодня освободилась раньше, чем предполагала. Джерри Рибис пригласил меня как-нибудь отобедать с ним.

— Ага, ясненько! Превосходно! И ты, конечно же, согласилась?

— Разумеется, нет! Стирлинг, за кого ты меня принимаешь? Я еще не совсем свихнулась. Мне совершенно ясно, что он по уши в этом деле и заодно со Слаем Капрой и тем официантом. Может, это именно он в тот вечер вытолкнул Мариссу из окна! Жаль, что не сфотографировала его тогда ни разу. — Она вновь вздохнула. — Что нам делать, Стирлинг? Я устала от этой вечной слежки и угроз. И от состояния жуткой неопределенности, когда не знаешь, чего ждать в следующую минуту.

Он взял ее за руку.

— Переезжай ко мне, милая, прошу тебя. Сегодня же вечером. Не понимаю, и чего тебя понесло к этому сэру Эдварду? С какой стати вообще?

У него был очень обиженный голос. Ребекка мягко улыбнулась.

— Прости. Ты же знаешь, какая я своенравная. А остановиться у сэра Эдварда мне посоветовала Дженни. Мне ее предложение понравилось, ведь я еще не потеряла надежды на то, что сэр Эдвард поможет мне распутать эту историю и выследить мерзавцев.

— Это вряд ли, Бекки. Он не даст в обиду ни себя, ни свой трест и будет оберегать его любой ценой. Лучше скажи, ты переедешь сегодня ко мне?

В его глазах отразилась такая мольба, что Ребекка тут же сдалась.

— Да, я перееду к тебе.

— Спасибо, Бекки. Я люблю тебя.

— Еще бы меня не любить! — весело воскликнула она. — Где ты найдешь другую такую же одаренную, трудолюбивую, удачливую и, наконец, просто прелестную девочку? Которая к тому же запросто может разогреть в микроволновке ужин на двоих!

— Позвольте мне проводить вас до дома, миледи, — взволнованным, надтреснутым голосом, выдававшим его потрясение, проговорил Питерс.

Никогда за всю свою жизнь он не видел зрелища более дикого. Его хозяйка, утонченная аристократка, сидела на корточках в вонючем конском стойле перед застреленной ею же кобылой и разговаривала с ней, как с живым человеком. Револьвер лежал на ее бархатной юбке. Питерс быстро наклонился и взял его, чтобы ей, чего доброго, не взбрело в голову воспользоваться им снова.

— Пойдемте в дом, миледи, — повторил он. — Здесь очень холодно, вы можете простудиться.

Анжела Венлейк не ответила. Питерс даже не мог поручиться, что она его расслышала. Лицо ее с тонкими чертами было мертвенно-бледным. Белая и тонкая рука с ухоженными ногтями и бриллиантами на пальцах продолжала гладить шею лошади, а глаза были пустые и безжизненные, как у лунатика, который ночью встал с постели. Вздохнув, Питерс сделал еще одну попытку:

— Миледи, пора возвращаться в дом. Пойдемте. Я провожу вас.

На этот раз Анжела подняла голову и посмотрела на него так, словно видела впервые в жизни. На лице ее отразилась смесь легкого удивления и раздражения. Наконец, спустя пару минут, она пришла в себя.

— Утром вызовешь кого-нибудь из живодерни, чтобы они забрали Клевер, — совершенно спокойным голосом сказала она.

Анжела поднялась с корточек и стала отряхивать налипшие на платье ошметки сена. Затем она молча обогнула Питерса и сама направилась к выходу из конюшни. Питерс побрел следом.

Вернувшись в дом, Анжела обернулась и сказала:

— Я буду тебе очень признательна, если ты и прочая прислуга будете держать язык за зубами и не станете сплетничать.

— Разумеется, миледи.

Анжела повернулась и молча стала взбираться по лестнице к себе в комнату. Когда она скрылась в спальне, Питерс перевел дух и быстро ушел на кухню, где у печки пытались согреться и обсушиться Джон, Хезер и Рода.

— Что случилось? — испуганно спросила Хезер.

Питерс строго посмотрел на всех троих и проговорил в свойственной для себя манере с вопросительной интонацией:

— Отвела душу, только и всего, а что?

— Как это?

— Пошла на конюшню и пристрелила новую кобылу мистера Саймона, а что?

— Да? Ушам своим не верю! — пролепетала потрясенная Хезер.

Джонс и Рода также издали приглушенные восклицания.

— Можете мне поверить, — мрачно проговорил Питерс. — Завтра утром я позвоню на живодерню, чтобы ее забрали из стойла. Так-то.

Вернувшись после обеда к себе в агентство, Стирлинг снарядил Мину по магазинам, велев купить свежих креветок, сыру, фруктов, хлеб и бутылку вина. Он хотел, чтобы первый вечер Ребекки в его квартире был особенным. Подумав, он также попросил Мину купить цветы, шоколад, пачку свечей и засахаренные груши, которые, как он знал, Ребекка очень любила.

— Да, и еще, — проговорил он, подытоживая. — Купи флакончик «Бьютифул» от Эсти Лаудер. Он такой розово-золотистый, ну ты увидишь. Это ее любимые духи.

Мина усмехнулась, обнажив в улыбке два ряда ровных белоснежных зубов.

— Будет исполнено, босс. Что-нибудь еще? — Она весело подмигнула ему: — Может, обручальные кольца?

Стирлинг улыбнулся в ответ:

— Нет. Это чуть позже.

Ровно в половине шестого он заехал к сэру Эдварду. Покупки, сделанные Миной, были свалены на заднем сиденье машины. Ребекка к тому времени уже собрала свои вещи и писала прощальную благодарственную записку сэру Эдварду. Когда она закончила, Стирлинг и швейцар помогли ей отнести к машине ее чемодан и сумки.

— Итак, милая? — сказал он. — Все?

Она улыбнулась ему, радуясь тому, что они наконец вместе.

— Вроде все, Стирлинг.

Они вышли к машине.

— А это что? — воскликнула она, увидев через стекло многочисленные пакеты, сваленные на заднем сиденье.

— Твой сегодняшний ужин.

Она изумленно подняла на него глаза:

— У тебя сегодня будут гости?

— Нет. Только я и ты. Я купил все то, что ты любишь.

Тронутая его словами, она потянулась к нему для поцелуя, и он сграбастал ее в медвежьи объятия. Но вдруг она увидела поверх его плеча медленно проезжавшую мимо них машину и встретилась глазами с тем, кто сидел за рулем и пристально наблюдал за ними.

— Что там? — спросил Стирлинг, почувствовав напряжение во всем ее теле. Он обернулся, но машина уже уехала. — Кто это был?

Бледная Ребекка пробормотала:

— Джерри Рибис.

Они прекрасно поужинали и запили еду бутылочкой восхитительного «Шатонёф дю Пап». И только после этого Ребекка вдруг поняла, как сильно она все-таки соскучилась по Стирлингу. Все ее тело ныло в ожидании его ласк. Она украдкой наблюдала за тем, как он медленно раздевается, и не могла дождаться, когда он закончит. Вид его небольших крепких ягодиц и мускулистых ног вызвал в ней приступ дикого желания. Она сама быстро разделась, чувствуя, как томление охватывает ее истосковавшиеся по его губам и рукам груди, как влажно и горячо у нее внутри. Она хотела заполучить его в свои объятия немедленно! О душе и любовной прелюдии нечего было и думать! Ребекка не могла ждать. В последний раз они занимались любовью более трех недель назад, и сейчас она жаждала его так же сильно, как в тот день, когда это произошло у них впервые. Если не сильнее. Едва он коснулся ее, как она почувствовала сладкую истому и слабость во всем теле. Они даже не добрались до постели. Стирлинг подхватил ее на руки и прижал к стене спальни.

— Милый, милый… — шептала она, зажмурившись и полностью отдавшись нахлынувшему на нее возбуждению.

Он вошел в нее быстро, одним мощным рывком, и она повисла на нем, обвив руками его шею и склонив голову ему на плечо. Ее ноги даже не касались пола. В первые несколько секунд ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание от сладостных волн наслаждения, прокатывавшихся по всему ее телу. Но затем она стала помогать ему, насколько это было возможно в такой позе, отдаваясь своему мужчине со всей силой своей женской страсти.

Они делали это молча и быстро. Нетерпение подстегивало обоих, и вскоре и он, и она добрались до пика наслаждения. Наконец они замерли, пытаясь отдышаться, а потом Стирлинг подхватил ее на руки и отнес на постель.

— Теперь ты моя навечно, — шептал он, не размыкая своих объятий. — Я не отпущу тебя.

Ребекка удобно устроилась рядом с ним, будучи не в силах спорить. Ей было хорошо. Стирлинг будил в ней страсть и дарил ей сладкие мгновения телесной любви. Ребекка знала, что ей очень повезло со Стирлингом, но она не могла отказаться от своей независимости и свободы. Ей хотелось в жизни еще слишком многого, помимо Стирлинга. И она знала, что как только смертельная опасность минует, она вернется жить в свою квартиру. Но сейчас ей не хотелось говорить об этом. Ребекка поцеловала его в шею и сказала в очередной раз, как сильно она его любит. Вскоре она заснула крепко, как ребенок.

— Поездка в Англию явно пошла тебе на пользу, — заметил он уже утром, когда они были в душе.

Ребекка оглядела себя в зеркале, и ей понравилось то, что она увидела. Шелковистая, нежная кожа словно светилась изнутри, блестящие волосы мягкими волнами струились по плечам.

— Сама этому удивляюсь, — проговорила она. — Казалось бы, холодная, дождливая погода… Что может быть хуже?

— Я не о том, — сказал Стирлинг, легонько шлепнув ее по розовым ягодицам. — Ты поправилась.

Стирлинг быстро собрался и уехал в агентство, а Ребекка, подлив себе еще кофе, принялась за газеты. Она быстро пробежала колонку новостей. Общее повышение уровня заработной платы. Укрепление доллара. Последние высказывания президента Буша по экономическим вопросам. Очередная политическая размолвка между миссис Тэтчер и президентом Франции Миттераном. Рост популярности Михаила Горбачева. Крушение коммунистической системы в странах Восточной Европы.

Ребекка перевернула страницу и стала читать местные новости. Один умелец из Кентукки изготовил «геофизический» глобус шести футов в диаметре и оценил его в тридцать шесть тысяч долларов. Ребекка взяла это на заметку, чувствуя, что может получиться хороший снимок. Другая колонка цитировала высказывания одного баскетболиста, которого отчислили из команды «Финикс санс». В кратком интервью он сказал: «Я еще слишком молод и не слишком богат, чтобы завязывать с профессиональной карьерой». Ребекка и это отметила про себя. Почему бы не сделать с ним фоторепортаж?

Она обратилась к последней странице «Таймс», где публиковались рекламные и частные объявления. Ребекка уже хотела было закрыть газету, как вдруг натолкнулась взглядом на маленькое объявление, озаглавленное лаконично: «Разыскиваются». Лицам, знавшим лично Мариссу Монтклер, предлагалось написать авторам объявления по указанному абонентскому ящику.

Глава 13

Сэр Эдвард также увидел это объявление в «Таймс», и оно его заинтриговало. Он тут же вызвал к себе секретаршу и попросил связаться с авторами объявления.

— Только не от моего имени, Элсбет. Мне нужна абсолютная конфиденциальность, — предупредил он. — Придумайте что-нибудь, но ради всего святого, не упоминайте название нашего треста ни под каким видом!

— Я понимаю, сэр Эдвард. Я представлюсь им именем своей кузины из Бруклина. Можно мне сказать, что я была подругой мисс Монтклер?

Сэр Эдвард смерил оценивающим взглядом эту простоватую, безвкусно одетую женщину и едва не сказал: «Можно, только не показывайся им на глаза!» Прозаичная во всем, Элсбет, конечно, не могла быть подругой Мариссы.

— Лучше другом ее семьи, — тактично проговорил он. — Скажите, что потеряли Мариссу из виду пару лет назад.

— Как вы думаете, кто мог поместить в «Таймс» это объявление?

— Полагаю, Марисса оставила завещание, и они разыскивают наследников. Это обычная практика. — Тут он вспомнил про Майка Уилсона, которого зарубили топором лишь потому, что он вышел на этих людей. Ему стало совестно подставлять под удар Элсбет, поэтому он торопливо добавил: — На встречу не соглашайтесь. Как только вам пришлют ответ, принесите его мне. Это все. Больше от вас ничего не потребуется.

— Хорошо, сэр Эдвард.

Когда она ушла, он связался по внутренней связи с Брайаном Норрисом.

— Загляни ко мне на минутку, — сказал он.

Тот тут же явился и плюхнулся в кожаное кресло, стоявшее напротив рабочего стола сэра Эдварда.

— Ну что?

За последние несколько недель он оставил всякую надежду вытеснить босса из председательского кресла в ближайшее время. Это было слишком рискованно и могло ударить бумерангом по нему самому. Брайан не сомневался, что потянет президентские обязанности не хуже Эдварда, но старику сказочно везло, и он казался непотопляемым.

Сэр Эдвард передал ему свежий номер «Таймс».

— Взгляни-ка на объявление, которое я пометил красным маркером.

Брайан пробежал его глазами, побагровел и от души выругался:

— Черт возьми, когда это кончится?!

Сэр Эдвард удивленно вздернул бровь.

— Ты-то что разволновался? Мне казалось, что с той самой ночи тебя эта история не занимала, — заметил он.

— Ага, как же! — буркнул Брайан и рассказал боссу о недавнем визите Дэвида Макни из нотариальной конторы «Лоусон, Мартин и Грант». — Он пытался выудить у меня информацию о деньгах Мариссы. Я его, разумеется, послал подальше.

Сэр Эдвард нахмурился.

— Видимо, его прислали на замену тому первому из той же конторы, как бишь его… — Он вздохнул, сетуя на свою память. — Так, и что? Как ты думаешь, может, нам стоит связаться с этим… ну который приходил к тебе, черт!

— С Дэвидом Макни?

— Да. Предупредить его о том, что ему угрожает опасность.

— Опасность? Какая опасность?

Сэр Эдвард решил, что Брайан, наверное, ничего не слышал о диком убийстве Майка Уилсона. Он пожал плечами.

— Ну вообще… Такая неприятная история…

— Я думаю, что нас не должны волновать проблемы этого Дэвида Макни, — обронил Брайан. — И вообще пора забыть об этой истории. Ты понимаешь, как этот скандал мог отразиться на нас?

Сэр Эдвард на мгновение прикрыл глаза рукой. Он понимал. Он понимал это даже лучше, чем Брайан. Но он знал также и то, что опасность не миновала и трест «Толлемах» еще может пошатнуться, если в прессе всплывет информация о том, что он так или иначе был замешан в теневую коммерцию. Даже теперь, когда Марисса погибла и вероятность утечки сведений была очень мала, сэр Эдвард временами просыпался по ночам в холодном поту. Казалось, этот кошмар никогда не кончится. Но он не собирался посвящать в это Брайана. Стоимость акций треста поползла было вниз, но когда газетная шумиха улеглась, все вернулось на круги своя, и пусть Брайан будет доволен этим.

— В любом случае самое неприятное уже позади, — ровным голосом проговорил сэр Эдвард. — У людей короткая память. А приобретение нами пивоваренного завода «Басби» два дня назад укрепило нашу репутацию, и мы теперь снова на белом коне.

Но Брайана эти слова не успокоили, и он покидал кабинет шефа в мрачном расположении духа. Оставшись один, сэр Эдвард погрузился в долгие и мучительные раздумья. Он теперь жалел, что попросил Элсбет связаться с авторами опубликованного в «Таймс» объявления. Чем больше он размышлял над этим, тем отчетливее ему казалось, что он подставил своего верного секретаря, возможно, навлек на нее смертельную угрозу. И всего лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Но потом на него навалились дела. Поступил важный звонок из Токио. За ним последовала встреча. Позже деловой ленч в ресторане, и лишь к вечеру он вспомнил, что хотел отменить задание, которое дал утром секретарю.

Однако Элсбет к тому времени уже составила небольшое письмо, написанное от руки на листке простой писчей бумаги. В нем она указала, что является старой знакомой родителей Мариссы, и подписалась именем Рут Уорнер. В обеденный перерыв она отправила письмо не через корреспондентский зал треста «Толлемах», а обычной почтой.

Снимки Ребекки, на которых была изображена принцесса Диана и двое ее сыновей, стали появляться на обложках самых популярных изданий. Ребекке приятно было видеть это, когда она проходила мимо газетных киосков. Снимки получились отменные. Особенно тот, с принцессой Дианой. Воистину даже в студии она не смогла бы сделать лучше.

Когда она пришла к Стирлингу, он разговаривал с другим фотографом по телефону. Увидев ее, он кивком показал ей на кресло, стоявшее рядом с его столом, и послал воздушный поцелуй. Закончив разговор, он тут же вскочил из-за стола и подошел к Ребекке. Она передала ему несколько купленных по дороге журналов.

— Неплохо, правда?

— Просто волшебно, черт возьми! Ты у меня умница! — с неподдельным восхищением в голосе проговорил он и, наклонившись, нежно поцеловал ее в волосы. — Мне очень понравились маленькие принцы со своими новыми велосипедами.

Проглядев еще раз обложки журналов, он подумал о том, что в самом скором времени фотографии эти облетят весь мир, принеся Ребекке тысячи и тысячи долларов гонораров.

— Да, удачно я съездила в Европу, что там говорить.

— Иначе и быть не могло, — согласился он. — Но самое интересное, что я тут абсолютно ни при чем. Я устроил твою поездку, но таких фотографий я устроить никак не смог бы. Они — целиком и полностью твоя заслуга.

— Спасибо королевской семье. Воображаю, сколько фотографов по всему миру благодаря ей стали богачами! Можно мне будет съездить в Европу еще разок, Стирлинг? Если не считать Джерри Рибиса, тот звонок с угрозами и попытку проследить за мной в Париже, я здорово провела там время! Только в следующий раз ты тоже должен будешь поехать со мной.

— Я и так уже запланировал для нас одну поездку.

В глазах Ребекки зажегся интерес.

— Куда?

— В Лас-Вегас.

— Ничего себе!.. — воскликнула она, но тут же взглянула на него с подозрением. — Это как-то связано с Мариссой?

— Ага. Идея поездки принадлежит моему другу Биллу. Я рассказал ему обо всех перипетиях дела, и он посоветовал нам вернуться к самому началу. Отправиться в Лас-Вегас и попытаться выяснить там все, что удастся, о жизни Мариссы до ее переезда в Нью-Йорк, даже до ее фантастического выигрыша. А я уже придумал для тебя убедительный предлог. Ты будешь фотографировать танцовщиц из кабаре. Причем не только на сцене, но также за кулисами, в гримерных… Ну ты понимаешь — настоящий фоторепортаж.

— И работать я буду в казино «Золотая пальма», где танцевала в свое время Марисса?

— Именно. — Стирлинг прямо при ней связался по телефону со своим человеком из туристического агентства. — Для тебя это будет рядовая деловая командировка.

— Ха! В Лас-Вегас! — рассмеялась Ребекка.

Ей понравилась затея Стирлинга, и она уже предвкушала, как здорово они могут там провести время… особенно если за ними не увяжется Джерри Рибис.

Анжела Венлейк появилась в больнице после двух и обнаружила, что Саймон спит. Поднос с обедом стоял рядом с постелью нетронутый. Озабоченно оглядев сына, Анжела обратила внимание на то, как сильно тот похудел. Даже медсестры, пытавшиеся кормить его с ложечки, ничего не могли поделать с его упрямством. Казалось, он ничего уже не хотел в этой жизни, кроме как спать. Вчера Анжела даже не сумела ему рассказать про Клевер, потому что не смогла его добудиться. «Он не хочет смотреть в глаза правде, — подумала она. — Поэтому пытается больше спать. Лишь бы не думать ни о чем». Но сегодня она твердо решила поговорить с ним. Она расскажет ему про кобылу, и у него станет легче на душе. Она была совершенно уверена в этом, так как ей самой после того, что случилось позапрошлым вечером на конюшне, стало легче, а Саймон был во всем похож на нее.

Конюх Фред уже прибрался в стойле Клевер, и оно теперь пустовало. Анжела решила продать остальных лошадей и договориться с охотниками, чтобы отныне они встречались не перед их домом, а где-нибудь в другом месте, дабы не травмировать Саймона. Тема лошадей и охоты больше никогда не будет подниматься. Это — безвозвратное прошлое.

В этот момент Саймон с трудом разлепил веки и сонно взглянул на мать:

— Привет…

— Здравствуй, дорогой. — Анжела прикоснулась к его безжизненно лежавшей на постели руке. — Как ты себя чувствуешь?

— Так же.

— Ты ничего не ел.

— Меня тошнит от пищи. Когда я вернусь домой? Ты же знаешь, что я не могу здесь больше! Это нечестно, несправедливо — держать меня тут насильно! — Голос его дрогнул, а глаза наполнились слезами.

— Скоро, милый. Я надеюсь, очень скоро, — проговорила Анжела. — А пока я хочу сообщить тебе весть, которая должна тебя подбодрить. Злосчастной Клевер больше нет.

Саймон недоуменно взглянул на нее:

— Как это — нет?

— Она мертва.

Глаза его широко раскрылись, и он попытался оторвать от подушки голову.

— Мертва?!

Анжела поправила на нем одеяло.

— Да, дорогой, я ее застрелила. Мне пришлось это сделать. Ведь ты именно из-за нее оказался на больничной койке. Я не могла допустить, чтобы она жила.

— Ты… ты… — Саймон задохнулся от нахлынувших на него чувств. На его лице отразился ужас. Затем глаза заблестели от слез, и уже через минуту он разрыдался, как ребенок.

— Саймон!

Анжела вскочила со стула, удивившись реакции сына на принесенную ею хорошую весть. Она-то думала, что он поблагодарит ее за это. Она никак не ждала от него этой истерики и растерялась. Не на шутку испугавшись, Анжела подбежала к двери палаты, распахнула ее и, выглянув в коридор, громко позвала медсестру.

— Ты… Как ты могла?! — вскричал Саймон, захлебываясь слезами. — Я любил ее! Я хотел вновь ездить на ней, когда… когда…

Он не договорил. Убийство лошади как будто выбило почву из-под его и без того безжизненных ног. Своей выходкой мать словно лишила его надежды на выздоровление.

— Дорогой, ты что?! — почти испуганно воскликнула Анжела.

Тем временем в палату вбежала медсестра.

— Что тут у нас происходит? — строго спросила она, переводя недоуменный взгляд с Саймона на его мать и обратно.

— Он огорчился из-за… — начала было Анжела, но Саймон не дал ей договорить:

— Ты дура! Дура! Как ты посмела это сделать?! Вон отсюда! Вон! Я больше не желаю тебя видеть!

У него началась самая настоящая истерика. Голова его металась по подушке, он страшно мычал и стонал, рыдания по-прежнему душили его.

Анжела отшатнулась в ужасе.

— Но я только хотела… — пробормотала она, однако на сей раз ее перебила медсестра. Она взяла Анжелу под локоть и быстро увела в коридор.

— Сейчас его лучше оставить одного, — сказала она. — Почему бы вам пока не сделать небольшой перерыв? Я распоряжусь, чтобы вам принесли стакан чаю. Он скоро успокоится.

Анжела осталась в коридоре одна. Она словно приросла к месту, будучи не в силах пошевелиться. Со всех сторон ее огибали доктора и медсестры, спешившие по своим делам. На нее никто не обращал ни малейшего внимания.

Никогда в жизни Анжела еще не чувствовала себя такой одинокой и отверженной всеми.

За окном наступил рассвет. Впрочем, в этом городе время не имело никакого значения. Здесь ночь была днем, а день не существовал вовсе. И нигде не было видно часов, по которым могли бы ориентироваться посетители многочисленных казино и прочих увеселительных заведений.

Ребекка уже бывала в Лас-Вегасе однажды. Делала фоторепортаж о свадьбе одной знаменитой на весь мир кинозвезды. Город напоминал ей причудливый мираж, зависший над недоброй пустыней. Мираж, завлекающий к себе слабых духом, безвольных и беспечных простаков. Неоновый кошмар, где шанс разбогатеть зачастую оборачивается не более чем иллюзией, а надежда кажется столь же эфемерной и ненадежной, как песок, на котором был возведен этот странный город.

Стирлинг заказал им номер в знаменитом «Эль Кортезе», самом старом отеле Лас-Вегаса. Поднявшись с постели ни свет ни заря, Ребекка неслышно подошла к окну и выглянула наружу. Огней горело так же много, как и ночью, только теперь с каждой минутой их свет становился все бледнее на фоне восходящего солнца.

— Возвращайся в постель, дорогая, — сонным голосом позвал ее Стирлинг. Он перевернулся на спину. Ноги его не умещались на кровати и чуть свешивались с нее. Руки он заложил под голову и, пытаясь проморгаться, разглядывал голую Ребекку, стоявшую у окна на фоне тусклого утреннего света. Длинные волосы ее мягким водопадом струились по плечам. — Чего ты вскочила так рано?

— Не спится. — Она вновь задернула шторы на окне, отчего комната погрузилась в полумрак, вернулась к постели, легла и подвинулась ближе к Стирлингу.

Он обнял ее и прижал к себе.

— Ты в порядке, малыш?

— Да.

— Я люблю тебя. — Он легонько куснул ее за мочку уха, поцеловал в шею и ласково провел рукой по спине.

— Я тоже, — отозвалась Ребекка, но при этом осторожно отодвинулась от него.

— Что с тобой? — обеспокоенно произнес Стирлинг.

— Ничего.

— Я хочу тебя.

Дважды минувшей ночью он брал ее, а она отдавалась ему. Сейчас он вновь почувствовал возбуждение. Нежная шелковистость ее кожи и аромат, исходивший от ее тела, всегда сводили его с ума. Он хотел ее в эту минуту едва ли не сильнее, чем ночью.

— Нет, не сейчас, — прошептала она, закрывая глаза. — Я хочу спать.

— Ты же не хотела минуту назад.

— А теперь хочу. Я устала.

С этими словами она устроила свою голову у него на плече, словно маленький ребенок.

Стирлинг замолчал. Он смирился с ее настроением, хотя ему трудно было поверить в то, что Ребекка не хочет секса. Она же сама приучила его к совершенно другому. Вот и еще несколько часов назад она вся пылала страстью. Теперь же… Она вложила ему в руки свою загорелую ладошку, и он принялся рассматривать ее. Ребекка никогда не носила на руках никаких украшений, и сейчас он вдруг подумал, как хорошо смотрелось бы на ее безымянном пальце обручальное кольцо…

Во время завтрака Стирлинг предложил не откладывая дела в долгий ящик сразу же отправиться в «Золотую пальму». Ребекка — проснувшись во второй раз, она объявила, что умирает с голоду, — отломила кусочек от круассана и принялась густо намазывать его маслом, одновременно обдумывая предложение Стирлинга.

— Можно, но я не думаю, что так рано нам удастся наткнуться там хоть на кого-нибудь, кто имеет отношение к ночной программе казино. А за игрой наблюдать мне будет, наверное, не очень интересно.

Стирлинг качнул головой:

— Согласен насчет игры. А вдруг мы застанем девушек за репетицией? Ведь нам нужны именно они, а не администрация заведения, верно?

— Ага. Когда сегодня начинается шоу?

Стирлинг сверился с программкой, которую взял у гостиничного консьержа. В ней были помечены казино и ночные клубы города и перечислялись все устраиваемые в них представления.

— Слушай, — сказал он и начал читать вслух: — «Кабаре и развлекательные номера. Казино «Золотая пальма»: ужин и представление кабаре каждую ночь. Входная плата — тридцать долларов. Сюда входит свежая форель или жареные ребрышки. Ужин подается в шесть тридцать вечера. Двухчасовое музыкально-эстрадное представление начинается в восемь вечера. Спешите увидеть самых очаровательных девушек в городе!» — Стирлинг прищурился на помещенный в программке снимок брюнетки с красивыми формами, всю в страусовых перьях и блестках, и воскликнул: — Ого! Ты гляди, какие у нее сиськи!

Ребекка воздела глаза к потолку.

— Ох уж эти мне мужики! И чего вы только сходите с ума от большой груди, не понимаю!

— Ну, мне, положим, и ножки нравятся, — возразил с улыбкой Стирлинг. — У тебя прелестные ножки.

— Спасибо, — рассмеялась Ребекка. — Жаль, у меня почти нет груди. Это мой главный недостаток, я знаю. Но за ноги все равно спасибо!

— У тебя очень соблазнительная грудь. Небольшая, но сексуальная, — заверил ее Стирлинг, хищно сверкнув глазами. — Я ее обожаю! — Он перегнулся через столик и крепко взял ее за руку. — И я доказал бы это на деле сегодня утром, но ты, видите ли, вдруг захотела спать.

— Не обижайся, — мягко улыбнулась Ребекка. — Сначала я проснулась было, но затем меня вновь стало клонить ко сну. Глаза сами закрывались. Усталость накопилась, что ты хочешь?

— Надеюсь, ты компенсируешь мне это вечером? — И Стирлинг так взглянул на нее, что в ней стало просыпаться возбуждение. Однако его лицо тут же приняло выражение сосредоточенности, и он проговорил: — Итак, мы идем прямиком в «Золотую пальму» и ищем там человека, который отвечает за ночное шоу. Ты ему представляешься, и мы официально просим разрешения поснимать там их девочек.

— А дальше? — спросила Ребекка.

— А дальше будем действовать по обстановке.

— Я так надеюсь, что нам удастся найти тех, кто лично знал Мариссу! — воскликнула она. — Потому что в противном случае я просто не представляю, что мы станем делать!

Стирлинг сурово свел брови:

— Ну, как бы там ни было, мы не полезем искать ее квартиру в Трамп-тауэр, если не хотим окончить свою жизнь так, как Майк Уилсон.

Ребекка на это ничего не сказала. Она также умолчала о том, что перед отъездом из Нью-Йорка она ответила на рекламное объявление в «Таймс».

— Мамочка, у тебя такой странный голос… Что-нибудь случилось?

Дженни разговаривала с матерью, прижав телефонную трубку к уху плечом и одновременно аккуратно раскладывая на постели новое вечернее платье из черного бархата с зелено-черной кружевной отделкой внизу, которое она только что купила. Оно недешево стоило, но Дженни, раз решив сменить имидж, уже не сворачивала с избранного курса и поэтому не жалела о потраченных деньгах. Вместе с платьем она также купила черные замшевые туфли с застежками из фальшивых бриллиантов.

— Я хочу, чтобы ты приехала ко мне на выходные, — услышала она в трубке голос матери.

— Саймону хуже? — тут же насторожилась Дженни.

— Не совсем. — Анжела замолчала, словно подыскивала удобные слова, избегая называть вещи своими именами. — Но… Словом, ты нужна мне. Приезжай в пятницу, хорошо? К ужину.

— Договорились, — отозвалась Дженни, старательно скрывая свое разочарование.

Она любила проводить выходные в Лондоне, в тишине и уединении, когда можно целый день расхаживать по квартире, читать газеты и смотреть по телевизору любимые программы.

Закончив разговор с матерью, она аккуратно повесила платье на вешалку на дверцу своего бельевого шкафа. До Пасхи оставалось всего четыре недели. Дженни хотелось до своего отлета в Нью-Йорк накупить побольше новых нарядов и аксессуаров, чтобы произвести сильное впечатление на отца. Она даже побывала в институте красоты в Челси, где проконсультировалась на предмет того, какая косметика ей больше всего подходит и как ею правильно пользоваться.

Взглянув в зеркало, она с удовольствием констатировала произошедшие в ее внешности разительные перемены. Новая прическа и умело наложенный макияж преобразили ее до неузнаваемости. Она увидела в зеркале юную и весьма привлекательную особу. Правда, пока был сделан лишь первый шаг в нужном направлении. У нее имелось уже порядочно новых нарядов, но ей некому было их показать. Дженни давно уже не назначали свидания. Она с подругами устраивали у себя небольшие вечеринки по крайней мере раз в неделю, однако на них появлялись скорее добрые друзья, чем кандидаты в поклонники.

Переодевшись к ужину, Анжела спустилась в гостиную и сидела у камина, потягивая свой традиционный «Манхэттен». Именно там ее и застала приехавшая Дженни. В дороге Она очень устала и замерзла. Ей хотелось поскорее принять горячую ванну и лечь в постель, но она знала, что мать не позволит ей это сделать. Дженни придется ужинать вместе с нею, да вдобавок еще поддерживать за столом вежливый светский разговор.

— Ты постриглась, — сказала Анжела вместо приветствия.

— Да, длинные волосы мешались, — лаконично отозвалась Дженни. — Как Саймон?

— Плохо, как и прежде. Из-за этого, собственно, я и вызвала тебя сюда. Ты должна с ним поговорить.

— Я? — изумилась Дженни.

Саймон никогда не прислушивался к ее мнению, и она сильно сомневалась в том, что он будет слушать ее теперь.

— Да, ты.

— Ему хуже? — осторожно спросила Дженни.

— Нет. Но у него сейчас нервно-психический срыв. Будешь что-нибудь? — Анжела отошла к столику с напитками и налила себе из серебристого шейкера еще «Манхэттена».

— Нет, спасибо. А что насчет этого срыва? Я имею в виду, что это вовсе не удивительно, принимая во внимание его физическое состояние… — проговорила Дженни.

— Дело не только в этом, — возразила Анжела. — Я избавилась от Клевер, и он очень неадекватно прореагировал на это. Сильно расстроился… А я-то думала, что наоборот — вздохнет с облегчением.

Мать вернулась на свое место, не глядя на дочь.

— Ну так верни Клевер назад, чего проще?

— Я не могу вернуть. Клевер больше нет, — еле слышно пробормотала Анжела.

Дженни изумленно взглянула на мать и недоуменно проговорила:

— Ты что, отдала ее на бойню?..

— Нет, — спокойно ответила Анжела. — Я ее застрелила. Сама.

— Ты?! — вскричала Дженни, в ужасе отшатнувшись от матери.

Анжела отметила в глазах дочери тот же почти суеверный страх, который она увидела в глазах сына, когда принесла ему в больницу эту новость.

— Послушай, не устраивай тут истерики! — зло прошипела Анжела. — Мне и раньше приходилось это делать! Однажды я застрелила своего любимого коня, который сломал себе лодыжку. Мне тогда было всего двадцать, но ничего другого не оставалось. Боже мой, можно подумать, ты воспитывалась в городе, а не здесь! Не уподобляйся этим оголтелым активистам из Общества охраны животных! Скажите на милость, какая сентиментальность! Какая брезгливость!

— Как ты могла?! — не слушая ее, воскликнула Дженни. Ей стало дурно, когда она представила себе, как мать это сделала. — Теперь мне понятно, откуда у Саймона этот нервный срыв! Еще бы! Мама, Боже мой, что ты натворила?!

Анжела сверкнула на нее глазами.

— Я так и знала, что ты меня не поймешь. Не было случая, чтобы ты меня понимала. Не было случая, чтобы вставала на мою сторону! — Она покачала головой. — И зачем я только просила тебя приехать?.. Послушай, я хочу, чтобы ты пошла к нему и постаралась убедить его в том, что смерть Клевер к лучшему. Одним своим видом она служила бы ему постоянным напоминанием о том, что произошло…

— Я думаю, он и без того уже никогда не забудет о том, что с ним случилось, — сухо проговорила Дженни. — Тебе не нужно было избавляться от Клевер. Тем более таким способом. Кстати, а что с остальными лошадьми?

— Я их продам, — сказала Анжела таким тоном, словно делала этим кому-то одолжение. — Клевер Саймону подарила я, и я была вправе решить судьбу этой злосчастной кобылы!

— Но не так, повторяю! — Дженни даже спрятала на мгновение лицо в ладонях. Она никогда не была большой любительницей лошадей, но ей тяжело было думать о том, что молодую и здоровую кобылу застрелили, и это сделала родная мать. — Саймон никогда не простит тебе этого.

В эту минуту в гостиной появился Питерс и объявил ужин.

— Спасибо, но я пойду в свою комнату, — заявила вдруг Дженни. — Я не буду ужинать.

— Дженни! — Анжела обратила на нее суровый взгляд. — Ты должна!

Дженни захватила со стула куртку и сумочку и повернулась к двери.

— Нет, спасибо, — вежливо, но твердо отказалась она.

Не глядя больше на мать, она ушла в холл. Поднимаясь по застеленной красной ковровой дорожкой лестнице, она удивлялась своей твердости. Впервые в жизни она не уступила матери и гордилась этим. Господи, как хорошо, что преображение коснулось не только ее внешности, но и духовного мира!

Наутро, когда Анжела еще спала, Дженни вышла из дома, села в свою машину и поехала в больницу. В холле она поинтересовалась у дежурной медсестры, можно ли ей сейчас к брату.

— Конечно. А ваша мама разве не приехала? — широко улыбаясь, спросила та.

— Нет, я одна.

— Слава Богу! — Медсестра с облегчением вздохнула и понизила голос: — Саймон просил меня не допускать к нему мать, когда у него другой посетитель.

— А у него бывают другие посетители? И часто? — спросила Дженни.

Но медсестра ничего на это не ответила и только хитровато подмигнула девушке, словно им обеим был известен какой-то важный секрет.

Дженни быстро прошла по коридору до палаты с номером «12 В» и постучалась в дверь. Изнутри до нее донесся веселый голос брата:

— Входите!

Дженни вошла в палату. Рядом с братом сидела очень хорошенькая девушка. Она обнимала его за плечи, и было такое впечатление, что они только что целовались.

— Дженни! Ты что здесь делаешь? — удивленно воскликнул Саймон.

Девушка улыбнулась Дженни. Они тут же узнали друг друга. Это была Шарлотта Коуэн, которая жила по соседству с Пинкни-Хаусом и которую Дженни предложила вместо себя в партнерши Фредди Уорхэму на Охотничьем балу.

— Привет, Саймон. Привет, Шарлотта, — сказала Дженни, улыбнувшись. Так вот почему брат наказывал не пускать к нему мать, когда у него был другой посетитель! Дженни взяла свободный стул и придвинула его к постели брата. — Рада тебя снова видеть, Шарлотта. Это хорошо, что ты ходишь сюда, поддерживаешь Саймона.

— Спасибо, Дженни. Ты потрясающе выглядишь! Что ты с собой сделала?

— Да ничего особенного, — рассмеялась Дженни. Ей пришлась по душе похвала Шарлотты. — Ну как ты, Саймон? Извини, что я ничего не привезла с собой. Пришлось улизнуть из дома пораньше, пока мама еще не поднялась с постели. Не было времени.

Саймон, прищурясь, взглянул на сестру:

— Так она не знает, что ты поехала ко мне? Ты все разболтаешь ей, конечно?..

Дженни поняла, что он имеет в виду, и отрицательно покачала головой.

— У меня чемодан в машине, Отсюда я прямиком возвращаюсь в Лондон. Потом позвоню и скажу, что проведала тебя, но о твоем «посетителе» не проболтаюсь, не беспокойся.

— Зачем ты приехала? — спросил Саймон с недоумением.

— За тем, что хотела тебя видеть, — искренне ответила Дженни. — И еще я хочу, чтобы ты знал мое мнение насчет Клевер. Меня возмутила выходка мамы. Она непростительна! Мне очень жаль. Правда.

Глаза Саймона тут же подернулись пеленой. Дженни поняла, что эта тема для него болезненна.

— Так, ясно… — пробормотал он и, помолчав, добавил: — Но зато у меня есть Шарлотта.

— Я очень рада, — мягко улыбнувшись, сказала Дженни. Она всегда симпатизировала Шарлотте. Та была умна, красива, обладала сильным характером и не давала спуску никому, будь то Саймон или кто-нибудь другой. Дженни особенно нравилось это последнее качество. Ей хотелось стать такой же. И она знала, что если Саймон завоюет сердце Шарлотты, ему очень повезет в жизни. — Как давно это у вас, а? — спросила она, взяв из вазочки несколько виноградин. Дженни убежала из дому, даже не позавтракав.

Саймон вдруг застенчиво покраснел.

— С Охотничьего бала, наверное. У Фредди не было ни единого шанса. Едва я увидел там Шарлотту, как понял: она станет моей девушкой. И я жалею лишь о том, что был так долго слеп!

Шарлотта очаровательно улыбнулась.

— Я влюблена в Саймона с одиннадцатилетнего возраста, — призналась она, глядя на него с нежностью. — И теперь мы будем вместе. Что бы ни случилось.

— Ага… Только умоляю тебя, Дженни, ничего не рассказывай матери! — проговорил Саймон. — Шарлотта согласилась выйти за меня замуж, даже с учетом того, что я навсегда останусь калекой. Но мы хотим все устроить без участия матери. Она все испортит.

— Ну что ж, вы можете на меня рассчитывать, — сказала Дженни. — Я думаю, это замечательные новости. И я счастлива за вас обоих.

Про себя она отметила явные перемены, произошедшие в Саймоне. Мрачная угрюмость исчезла, лицо утратило капризное выражение. Несмотря на свое физическое состояние, он выглядел веселым и бодрым.

Она не стала им мешать, видя, что им не терпится побыть наедине. В обед должна была приехать Анжела, и у них оставалось не так много времени. Возвращаясь в Лондон, Дженни размышляла о будущем. Она будет жить в Нью-Йорке. Саймон заберет Шарлотту жить в Пинкни. Интересно, как ко всему этому отнесется мама?..

Позавтракав, Ребекка и Стирлинг вышли на главную улицу Лас-Вегаса, вдоль которой тянулись знаменитые игорные заведения. За стеклянными стенами оглушительно звенели бесконечные ряды «одноруких бандитов», которым сотни и тысячи игроков ежесекундно скармливали свои монетки и дергали за хромированные рычаги до ломоты в руках. Ребекке внезапно представилось, как Марисса вот точно так же опустила в щель автомата мелкую монету, дернула вниз рычаг, и четыре яблочка вдруг сошлись в среднем ряду вместе. Автомат весь зазвенел, зашумел, лампы на нем вспыхнули, и в серебристый поддон внизу с грохотом хлынул нескончаемый поток выигранных с джекпота денег. Любопытно, какое было в тот миг лицо у Мариссы? О чем она думала тогда? Готова была упасть в обморок от счастья? Кричала ли она от радости? Хлопала ли в ладоши? Или, напротив, застыла на круглом стульчике, как статуя, не веря в свое счастье? В жизни ее настала звездная минута. Она в одночасье стала богатой. Должно быть, она подумала тогда, что заново родилась на свет.

— Ты что задумалась? — спросил ее Стирлинг.

— Да вот гадаю, что стало с Мариссой, когда она сорвала джекпот? — пробормотала Ребекка.

— Как раз это мы и должны узнать с тобой, — отозвался Стирлинг. Он взял Ребекку под руку и притянул к себе. — Переходим на ту сторону, малыш. Вон «Золотая пальма», видишь?

Ребекка подняла глаза и увидела большое вульгарно-розовое здание невероятных пропорций и очертаний. Главный вход украшали массивные фальшивые пальмы. Золотая краска на них искрилась под лучами яркого утреннего солнца. Дворик перед входом был выложен розовыми бетонными плитами, между которыми тянулись ввысь другие фальшивые деревья. Ребекка и Стирлинг молча пересекли улицу, взявшись за руки, и вошли в казино через дверь-вертушку.

Внутри также повсюду были золотистые пальмы, обтянутые мягкой обивкой бирюзовые стены, золоченые потолки. Начищенные до блеска лампы заливали вестибюль ярким светом.

Пройдя еще через одну вертушку, которая была слева, Ребекка и Стирлинг оказались в главном игорном зале, забитом до отказа играющими, хотя на дворе было всего половина одиннадцатого утра. Кто-то делал ставки в покере, другие в рулетке, но больше всего игроков столпилось у столов баккара, где ставки были высокие и один-единственный ход мог разорить человека или принести ему сказочный выигрыш. Вдоль стен стояли вездесущие «однорукие бандиты», трещавшие и звеневшие, словно рой металлической саранчи. У Ребекки вскоре голова пошла кругом от разноголосого шума и какофонии звуков, образованной из звяканья бросаемых в щели автоматов монет, грохотанья опускаемых рычагов и кручения барабанов.

— Ты погляди на их лица, — шепнула она Стирлингу. — Зомби, настоящие зомби! Лунатики! Поснимать бы здесь сейчас!

— Тоже мне, отдых… — презрительно фыркнул Стирлинг, качая головой. — Как будто на свете нет ничего более занятного. Ты знаешь, говорят, игорный бизнес Лас-Вегаса приносит в год порядка двух миллиардов долларов прибыли. И эти дурочки не понимают, что прибыль складывается за их счет.

— Точно. Давай-ка выбираться отсюда. Интересно, где тут можно найти кого-нибудь из начальства?

Они вернулись из игорного зала в вестибюль и на этот раз пошли направо, где тоже находилась обитая бирюзовым бархатом, под цвет стен, дверь-вертушка. Пройдя через нее, они оказались в широком коридоре. Стены были выкрашены позолотой, ковер отливал бирюзой, и на нем был вышит узор в виде золотых пальм. Вдоль стен тянулись ряды цветных фотографий, сделанных в натуральную величину. На них были запечатлены танцовщицы кабаре. Обилие застывших белозубых улыбок, женского тела и длинных вьющихся волос… Снимки были настолько однотипны, что казалось, на всех позировала одна и та же полногрудая и длинноногая красавица.

Вдруг Ребекка вздрогнула, схватила Стирлинга и подвела его к одной из фотографий, на которой была изображена девушка в страусовых перьях и платье-мини, усыпанном искрящимся бисером из горного хрусталя. Светлые роскошные волосы спадали на плечи, на лице играла очаровательная белозубая улыбка, затмевавшая улыбки остальных в этом коридоре. Под снимком была прибита маленькая табличка, которая гласила: «Марисса Монтклер».

— Ну, что скажешь? — медленно проговорил Стирлинг.

— Это по крайней мере доказывает, что мы не ошиблись дверью, — отозвалась Ребекка. — Честно говоря, я удивлена, что ее фото до сих пор висит здесь.

— А зачем снимать такую красотку, даже если она больше не танцует на местной сцене?

Ребекка хмыкнула:

— Ну, наверно…

В конце коридора была еще одна обитая бархатом дверь. Стирлинг открыл ее, и они оказались в погруженном в полумрак просторном ресторане, заставленном пустыми столиками и стульями. В дальнем конце располагалась тускло подсвеченная эстрада. Вокруг стояла мертвая тишина.

— Пойдем.

Стирлинг потянул Ребекку вперед. Огибая многочисленные столики, они направились в сторону эстрады. И лишь вблизи до них донеслись какие-то приглушенные голоса.

— Третий номер никуда не годится! Это бред сивой кобылы, черт возьми! Декорации паршивые, костюмы отвратительные, а что до Джуно и Мейбелин, то таких дилетанток свет белый еще не видел! Ты хочешь нас опозорить, что ли, я не пойму никак?! — говорил сердитым голосом какой-то мужчина.

— Ага, ясненько, ясненько… — устало оправдываясь, отвечал ему кто-то другой.

Стирлинг и Ребекка приблизились к эстраде.

— Эй! — позвал Стирлинг.

Спор за кулисами тут же прекратился, и из-за них показались два человека, один из которых был в тренировочном костюме.

— Что вам здесь нужно? — спросили они у Стирлинга и Ребекки. — Ресторан открывается в шесть. А до тех пор вход сюда категорически воспрещен!

Стирлинг улыбнулся:

— Мы хотели обратиться к вам за помощью. Рядом со мной известнейший фотограф Ребекка Кендал, а я ее агент. Мы приехали с ней из Нью-Йорка специально для того, чтобы сфотографировать ваших девушек. Ребекка делает подобные фоторепортажи по всему миру в самых престижных заведениях.

— Точно, — поддакнула Ребекка, поднимаясь на эстраду и для приветствия протягивая мужчинам руку. — Я снимала девушек в парижском «Мулен Руж», римской «Ла дольче вита» и хочу дополнить эту галерею вашими исполнительницами из «Золотой пальмы» Лас-Вегаса. Вы мне позволите? — Она мягко улыбнулась незнакомцам.

Один из них, пожав плечами, молча кивнул ей и тут же вновь скрылся за кулисами, а второй подскочил к Ребекке и от души пожал ей руку. Светлая шевелюра, сильно смахивавшая в полумраке на нимб святого, при этом закачалась у него на голове.

— Здравствуйте! Меня зовут Габриэль Латимер, я хореограф! Рад познакомиться, весьма рад! — Затем он обменялся рукопожатием и со Стирлингом. — Я уверен, мы с вами что-нибудь придумаем. Надо будет взять у администрации спецпропуска, но это я устрою, не волнуйтесь. Не проблема.

— Спасибо. Знаете, я и вас хотела бы снять. На фоне ваших танцовщиц, — польстила ему Ребекка.

— О! — воскликнул он простодушно. — Конечно, конечно! Буду рад! Вы придете вечером на представление?

Ребекка неуверенно обернулась на Стирлинга.

— Решено! — вскричал Габриэль. — Я вас приглашаю, как своих гостей! Мы начинаем в восемь. Потом я проведу вас за кулисы, где вы сможете познакомиться с моими девочками и поработать с ними!

— Превосходно! — кивнул ему Стирлинг с улыбкой. — А можно, Ребекка поснимает немного во время самого представления?

— Только не из зала. Это строжайше запрещено! Я все понимаю, но и вы поймите — строжайше! Разве что из-за кулис.

Ребекка улыбнулась:

— Хорошо, мне это подходит.

— Отлично! Стало быть, до вечера? Я закажу на вас столик. Ребекка… э-э… Кендал, вы сказали?

— Кендал.

Габриэль раскланялся и повернулся, чтобы уйти, как вдруг Ребекка сказала ему в спину:

— А ведь я знала одну из девушек, которая когда-то танцевала здесь.

Он тут же обернулся:

— В самом деле? Кого же?

Ребекка внимательно вгляделась в черты Габриэля. Светлые брови были почти не видны на его лице при таком освещении, а шевелюра стала еще больше похожа на небесный ореол, плававший вокруг головы. Что ни говори, а этот хореограф здорово смахивал сейчас на старинную икону.

— Трейси Хэндфорд, больше известную под именем Мариссы Монтклер, — ровным голосом произнесла она.

Выражение его лица мгновенно переменилось, и он перестал походить на святого. Глаза его зажглись, и он вновь подскочил к Ребекке.

— О да! Ее гибель наделала много шуму, правда!

Из ангела он прямо на глазах превратился в заядлого сплетника.

— Ну ты идешь или нет? — недовольно спросил из-за кулис второй мужчина. — У нас работы еще до черта!

Габриэль наклонился к Ребекке и Стирлингу и понизил голос:

— Между нами, я всегда знал, что она плохо кончит. Я даже предупреждал девчонку, но вы же ее знаете… разве такая послушает доброго совета? — Он поднял взгляд к потолку. — Она сама шла навстречу беде! Ну ладно, мне надо бежать, увидимся вечером, хорошо? Я подойду к вашему столику перед представлением.

С этими словами он умчался за кулисы. Шевелюра вновь закачалась у него на голове. Ребекка глубоко вздохнула.

— Знаешь, милый, — сказала она Стирлингу, — сдается мне, мы попали по адресу.

Глава 14

Дэвид Макни поздравлял себя с остроумным и неожиданным ходом, который он сделал в тот момент, когда уже готов был опустить руки. И как только Майк Уилсон до этого не додумался? Вместо того чтобы гоняться по всему городу за нужными людьми, сделать так, чтобы они сами к тебе пришли. Если гора не идет к Магомету… А приди ему в голову эта простая в своей гениальности мысль, и он наверняка был бы и сейчас еще жив. Мозгов не хватило, а на нет и суда нет… Дэвид снисходительно осклабился, вспомнив о своем предшественнике.

Последние десять дней едва не пошатнули в нем уверенность в собственных силах, но сейчас он ликовал в душе! Теперь у него все дело выгорит, это как пить дать! Он уже на полпути к заветной цели — вытащить на свет Божий денежки Мариссы. Дэвид уже представлял, как его будут встречать в Лондоне. Как героя! Все коллеги и начальство в «Лоусон, Мартин и Грант» выйдут к нему навстречу, поздравят с блестящим успехом и удивятся той ловкости, с которой он провернул дело. Возможно, он даже получит повышение и прибавку. Разумеется, Дэвид не будет рассказывать своим боссам о том, что поначалу у него не все заладилось. Нет, он войдет в офис конторы «Лоусон, Мартин и Грант» с высоко поднятой головой и торжествующим выражением лица! И скажет им небрежно, что задание-то на поверку оказалось плевым. А если его спросят, почему так задержался, он многозначительно улыбнется и ответит, что такие дела сразу не делаются и что он точно все рассчитал. Ведь речь в конце концов идет о погибшей девушке и ее убитых горем родителях. Тут ни к чему спешка. Тут нужно было проявить деликатность. С этими словами он передаст своим боссам всю добытую информацию о деньгах Мариссы. И даже попросит у них разрешения навестить ее стариков и обрадовать их. О, как они будут его благодарить!..

От умиления Дэвид едва не прослезился. Настроение было приподнятое, и по такому случаю он даже решил сходить в бар и отпраздновать свою удачу. Водка с тоником — это то, что надо! Конечно, он пока не знал еще, где спрятано искомое наследство, но теперь Дэвид уже не сомневался в своей победе. Теперь конечный результат был лишь вопросом времени.

Заняв один из столиков в баре и поджидая официанта, он не смог отказать себе в удовольствии еще раз взглянуть на письма от людей, откликнувшихся на его объявление в «Таймс». Они утверждали, что лично знали Мариссу Монтклер, и согласились поделиться с ним имевшейся у них информацией насчет нее. Дэвид вновь перечитал три письма. Одно из них было написано некоей Рут Уорнер. В нем содержалось мало информации, но оно показалось Дэвиду многообещающим. Другое, более любопытное послание, составленное на голубой писчей бумаге, принадлежало перу Ребекки Кендал. А третье, без адреса, содержало лишь телефонный номер, по которому Дэвиду предлагалось позвонить и договориться о встрече с его автором Слаем Капрой.

Ребекка прошла за кулисы, стараясь не задевать висевших над головой канатов, декораций и штор. На сцене в это время представление было в самом разгаре. Девушки из «Золотой пальмы», в плюмажах из страусовых перьев и искрящихся фальшивых бриллиантах, отплясывали зажигательный канкан. «Бум-бум-бум», — гремели барабаны, задавая ритм и темп. Оркестр надрывался. Оглушительно звенели тарелки, пел саксофон… С эстрады в зал распространялись флюиды такой чувственности, что это ощущала на себе даже Ребекка.

Танцовщицы вдруг напомнили ей гарцующих породистых лошадей, которых она видела в школе испанской верховой езды в Вене. Контуры их тел, обрамленных искрящимся бисером, подсвечивала рампа. Они синхронно и, казалось, без малейших усилий вскидывали ноги выше головы и безукоризненно выполняли движения танца. Потом девушки взялись за руки и встали в ряд, тут же вызвав у Ребекки ассоциации с белым гребнем мощной приливной волны, набегающей на песчаный берег пляжа.

Это был финал двухчасового представления. Ребекка специально ждала этого момента, чтобы запечатлеть его на пленку. Она уже уважала этих девушек за их высокий профессионализм, а Габриэля за тот труд, который он вложил в постановку, вымуштровав своих танцовщиц, точно образцовых солдат для парада.

Наконец представление закончилось, и занавес из малинового бархата медленно опустился. Ребекка вышла из-за кулис на сцену. Из зала доносились оглушительные аплодисменты. Танцовщицы же, напротив, убежали за кулисы и дальше — в свои гримерные.

— Ну как? Понравилось? — вдруг услышала Ребекка голос у себя за спиной.

Круто обернувшись, она увидела Габриэля.

— Фантастика! Просто фантастика! — совершенно искренне воскликнула она. — Честно признаться, я не ожидала ничего подобного! Думаю, мне удалось сделать несколько замечательных снимков.

— Прекрасно! А теперь кликните своего друга, и мы нанесем визит девочкам в их раздевалке. Я уже предупредил их, что к ним после представления пожалует знаменитый фотограф, чтобы запечатлеть их для вечности!

— Ваши девушки показали себя с самой лучшей стороны. Это был профессионализм высочайшего класса, — заметила Ребекка, пока они пробирались в гримерную по длинному коридору, заставленному самыми разными декорациями. — Они давно с вами работают?

— Некоторые со мной уже по три-четыре года, остальные меньше. Кстати, вам известно, что большинство их из Европы? В основном из Англии?

— Нет, не знала. А почему так сложилось?

— Бог ведает. Но вы можете меня проверить. Бывали в «Фоли Бержер»? — Габриэль улыбнулся.

— Точно, точно… Как странно! Там тоже одни англичанки, я только теперь вспомнила!

Стирлинг присоединился к ним на каменной крутой лестнице. Габриэль повел их по ней наверх, откуда до них доносились звонкий женский смех, громкие, веселые разговоры и даже хлопнула пробка, вылетевшая из бутылки шампанского. В довершение всего кто-то запел. Ребекка поняла, что танцовщицы очень дружны между собой и их объединяет отнюдь не только ремесло. Наверное, Марисса была здесь очень счастлива. Ребекка украдкой взглянула на Габриэля. Она чувствовала, что он может рассказать ей много любопытного, поэтому произнесла, обращаясь к нему:

— Как насчет того, чтобы пообедать завтра с нами? — Она украдкой подмигнула Стирлингу. — Я бы хотела поговорить с вами о вашей работе, так сказать, в неформальной обстановке.

— Отчего ж? С удовольствием, — ответил он и тут же добавил: — Ну вот мы и дома! — С этими словами он постучался в дверь гримерной и тут же бесцеремонно распахнул ее. — Привет, девочки! Сегодня вы были великолепны! И казино осталось в выигрыше! А теперь познакомьтесь со знаменитым фотографом, о котором я вам говорил. Ребекка Кендал, прошу любить и жаловать! — Танцовщицы и сама Ребекка весело рассмеялись. — Если будете себя хорошо вести, она сделает тут несколько снимочков, которые прославят вас еще больше!

Габриэль взял Стирлинга за руку, и они отошли в дальний угол комнаты, где стали неторопливо переговариваться. А Ребекка приступила к работе, отщелкивая кадр за кадром. Одновременно она внимательно приглядывалась к девушкам, пытаясь проникнуть в их души сквозь густой слой макияжа и накладные ресницы. Ребекке передали пластиковый стаканчик шампанского. А другой такой же — ослепительно улыбаясь и кокетливо строя глазки — дали Стирлингу.

— Вы везучая… — заметила рыжая красавица, сидевшая на краешке длинного гримерного стола, заваленного всевозможной косметикой и кисточками.

— С чего вы взяли? — спросила она рыжую танцовщицу, которую, как выяснилось, звали Самантой.

— А у вас есть постоянный парень, — ответила она просто и подмигнула.

— Но неужели поклонники не встречают вас на улице по вечерам после каждого представления? Не поверю! — возразила Ребекка. — Вы же тут все поголовно настоящие красавицы! Я думаю, вы прибедняетесь и у вас у самих богатый выбор мужчин.

Рыжая взглянула на нее с искренним недоумением:

— Вы смеетесь, что ли? Я приехала сюда полтора года назад, и за все это время у меня не было ни одного приличного свидания.

Теперь пришла очередь Ребекки изумляться:

— Но почему?..

— Здесь большинство мужчин, как Габриэль, геи. А натуралы все сплошь женаты и такие мерзавцы, каких свет не видел! Я не питала иллюзий в этом смысле, когда ехала сюда. Нужны были деньги, вот и все.

К разговору присоединилась хрупкая и миниатюрная блондинка:

— Она права. Мой парень остался в Манчестере. Как только мы скопим денег на покупку дома, я отсюда уеду. Тут не за кого выходить замуж.

— А вот, скажем, Марисса Монтклер?.. Она тоже приехала сюда за деньгами?

В комнате раздались удивленные голоса девушек, и вокруг Ребекки тут же образовалось кольцо.

— Марисса? Вы ее знали?

— Да, — ответила Ребекка. — Не очень хорошо, впрочем. Я фотографировала ее несколько раз. В основном на разных нью-йоркских вечеринках. Расскажите мне о ней. Что она здесь делала?

— Это был очень хороший и добрый человек, — сказала светловолосая англичанка, у которой был жених в Манчестере.

— Да, — согласилась Саманта. — Ее все любили. Она прекрасно танцевала и пользовалась тут большой популярностью.

— А что произошло после того, как она сорвала в казино джекпот?

Саманта пригубила вина из своего стаканчика и устроилась поудобнее на гримерном столе, скрестив свои красивые длинные ноги.

— Ну, она, понятное дело, чуть не умерла от счастья в первую минуту. Все рассказывала нам, что она будет делать с этой кучей денег. Но потом вдруг все пошло не по плану… К ней подошел Слай Капра и сказал, что в его силах удвоить и даже утроить ее выигрыш. Он уговаривал ее ехать с ним в Нью-Йорк, обещал поселить ее в роскошной квартире. Это было чисто деловое соглашение, у них не было романа. — Взгляд Саманты затуманился, она задумчиво пожевала губами. — Ну вот… Она собрала вещи, уехала, и больше мы о ней ничего не слышали. И только прочитали в газетах о ее дурацкой гибели… Какой кошмар! — Она грустно вздохнула и, понизив голос, добавила: — Это Габриэль рассказал репортерам, что ее настоящее имя было Трейси Хэндфорд и что она приехала из Англии. Правда, он не проговорился, откуда у нее взялись большие деньги. Ума не приложу, как можно было поскользнуться так, чтобы выпасть из окна!..

Ребекка вкратце рассказала девушкам о том, что произошло с Мариссой в действительности. Глаза Саманты широко раскрылись.

— Я бы хотела узнать о том, как она жила до своего приезда в Нью-Йорк, — пояснила Ребекка. — Хотела бы поговорить с людьми, которые ее хорошо знали…

— Боже… — потрясенно пробормотала Саманта. — Она была такая милая! Мухи бы не обидела! Мы с ней приехали сюда примерно в одно время. Она снимала квартиру в центре Лас-Вегаса и делила ее с другими девчонками из кабаре. Я жила в другом месте, но мы с Мариссой очень много общались. Она рассказывала мне о своей семье. Вы знаете, ее родители почти во всем отказывали себе, оплачивая ее уроки танцев. Она была им очень благодарна.

— Она поддерживала с ними связь?

— Нерегулярно. Время от времени отправляла им открытки, а когда выиграла деньги, то хотела послать им часть, но Слай запретил ей даже думать об этом. Он вообще не хотел, чтобы об их сделке стало кому-нибудь известно. Он сказал ей, чтобы она какое-то время помалкивала о своем выигрыше.

Ребекка удивилась:

— Но почему она согласилась на эти условия?

— Она говорила мне, что в итоге все должно окупиться. Слай обещал ей большие доходы с ее денег, и со временем она надеялась вернуться с ними в Англию. Хотела купить своим родителям огромный, красивый дом, ну и все такое…

— Значит, она не думала связываться со Слаем надолго?

— В том-то и дело! Марисса уверяла меня, что как только заработает достаточно денег, сразу же вернется домой. — Саманта вновь стала вздыхать: — Бедняжка… У меня в голове не укладывается то, что случилось. Неужели ее убили? Воображаю, каково ее старикам сейчас!..

Ребекка выдержала приличную паузу, но затем продолжила свой допрос:

— Как она познакомилась со Слаем Капрой?

— Однажды он заглянул после представления за кулисы. Марисса как раз договаривалась об увольнении из кабаре, а тут он появился, спросил ее.

— Что было дальше?

— Он пригласил ее в тот вечер на ужин и потом еще несколько раз приходил за ней по вечерам. Она не рассказывала нам в подробностях о той сделке, которую они между собой заключили. Поначалу я видела, что Мариссе все это очень не по душе. Она колебалась. Но он таки ее уговорил, и к концу недели она взбодрилась и не могла дождаться той минуты, когда уедет с ним в Нью-Йорк.

— Он ей нравился? Как мужчина, я имею в виду? — спросила Ребекка.

— Нет, что вы! Она сказала, что он не в ее вкусе. Это была чистая сделка, и ничего больше.

Ребекка достала из сумочки фотографию Слая Капры, на которой тот был изображен вместе с Терезой Бендотто.

— Это он?

Глаза Саманты зажглись.

— Точно! Он самый! Симпатяшка, правда?

Ребекка спрятала снимок обратно в сумочку.

— А к ней еще кто-нибудь приходил в те дни? Помимо Слая? Ну, скажем, кто-нибудь из его людей?

Саманта наморщила носик, задумавшись, и уже хотела было отрицательно качнуть головой, как вдруг вспомнила:

— Да! Приходил как-то один человек. Но я не думаю, что он работал на Слая. Похоже, это был его конкурент, потому что он попросил ее, чтобы она не говорила Слаю о его визите.

— Это был молодой человек где-то под тридцать, с лицом, как у мальчишки, и короткими вьющимися темными волосами? — спросила Ребекка.

— Ага! Откуда вы знаете?

— Это Джерри Рибис, один из подельников Слая Капры. Мне кажется, они просто водили Мариссу за нос. Во всяком случае, у меня пока что такая версия.

Ребекка и Саманта поговорили еще несколько минут, а потом американка поднялась и сказала:

— Спасибо, вы мне здорово помогли.

Саманта соскочила со своего насеста.

— Всегда пожалуйста.

Ребекка вежливо улыбнулась. Она не стала признаваться в том, что на самом деле этот разговор мало на что пролил свет. Саманта не сказала ей почти ничего из того, чего она и так не знала.

Уже через пять минут они со Стирлингом вышли из казино и пошли в сторону своей гостиницы.

— Ну, пока мне нечем похвастаться, — взяв его за руку, проговорила Ребекка. — Впрочем, я начинаю лучше узнавать Мариссу. Она стала ближе мне, что ли… Думаю, она действительно была очень милой и добросердечной девушкой.

— И притом наивной, — добавил Стирлинг.

— Возможно, — согласилась Ребекка. — Но нам пока неизвестно, чем именно ее приманили Слай и Джерри. Я еще не выяснила, что заставило ее изменить свои первоначальные планы и связаться с ними.

— Может быть, ангел Габриэль внесет в это дело ясность?

Ребекка прыснула:

— А ты тоже заметил, да? С такой шевелюрой с него иконы писать можно!

На следующий день они встретились с Габриэлем за ленчем, но и он не смог помочь им. Правда, в отличие от Саманты он высказывался о Мариссе заметно критичнее.

— Поймите меня правильно, я вовсе не хочу сказать, что она была неразборчивой в своих связях, — заверял он Ребекку и Стирлинга. — Но женщина с такой внешностью неизбежно навлекает на себя разного рода неприятности и проблемы. Это аксиома. Знаете, я не удивился, когда вы мне сказали, что ее убили. Она была слишком красива, слишком мила и слишком наивна. Такие люди нынче долго не живут. — Он поднял на Ребекку свои детские голубые глаза. — Однако она не теряла времени даром в Нью-Йорке, правда? Я слышал, что она там процветала. Сблизилась с тем родовитым англичанином, как его… а, ладно, забыл. Жаль, конечно, что у нее все это закончилось так рано.

Дэвид Макни решил назначить встречи с тремя людьми, откликнувшимися на его объявление в «Таймс», в вестибюле отеля «Интер-Континенталь» на Восточной Сорок восьмой улице. Он не мог их пригласить в свою гостиницу. Там была не та обстановка. Она не произвела бы на его гостей впечатления. Сидя в занюханном номере заштатного постоялого двора, трудно играть роль серьезного представителя крупной английской нотариальной конторы с мировым именем. Дэвиду Макни нужен был совсем иной фон. Обстановка роскоши, безукоризненного стиля и процветания. Он решил строить беседу со своими гостями так, чтобы они ни за что не догадались о его истинных мотивах. А информацию о денежках Мариссы он планировал выудить у них аккуратно и незаметно, как бы между делом.

Разрабатывая тактику и стратегию поведения, он как-то утром обошел несколько отелей и остановил свой выбор на «Интер-Континентале», который приглянулся ему больше других. Огромный золоченый птичник в центре просторного холла, наполненный экзотическими птицами, время от времени заливавшимися пением на разные голоса. Это была изюминка, признак высокого ранга отеля и тонкого вкуса. Обстановка византийской роскоши также пришлась Дэвиду по сердцу. Кожаные кресла и диваны, огромные вазы с цветами и галерея, где подавали напитки и легкие закуски. Словом, идеальное место для деловых встреч.

Перво-наперво Дэвид отписал Рут Уорнер, предложив встретиться через три дня в одиннадцать часов утра. Он встретился бы и раньше, но не был уверен, что его записка успеет дойти по ее бруклинскому адресу. Затем он позвонил Ребекке Кендал и оставил ей сообщение на автоответчике, предложив встретиться на следующий день после свидания с Рут Уорнер. Только уже в четыре часа дня. И наконец, он позвонил Слаю Капре. Трубку взяла, судя по голосу, молодая женщина, которая, очевидно, была его секретарем. Она сказала, что Слай Капра согласен увидеться с ним в вестибюле «Интер-Континенталя» в одиннадцать тридцать утра. Завтра после запланированного свидания с Ребеккой Кендал.

Договорившись таким образом о встречах, довольный собой Дэвид спрятал все три письма обратно в папочку, в которую он заносил различные свои впечатления от нью-йоркской жизни, вышел из платного таксофона и направился в сторону своей гостиницы. Он должен был составить отчет о проделанной работе, и ему не терпелось это сделать, ибо он чувствовал, что окончательный успех уже близок. Шаркая ногами по тротуару и закрываясь от холодного, пронизывающего ветра, он думал: «Придет день, когда я смогу спокойно заказывать себе номер в «Интер-Континентале», а не только пить кофе в вестибюле, как бедный родственник…»

Ребекка и Стирлинг вернулись из Лас-Вегаса поздно вечером и сразу отправились к Стирлингу на квартиру. Ребекка чувствовала усталость и разочарование, так как поездка, в сущности, не принесла им большой пользы. Она была не в настроении отвечать на веселые поддразнивания Стирлинга.

— Будет тебе, малыш! — не унимался тот, улыбаясь. — Держи хвост пистолетом! Спокойно продолжай свое расследование, и, вот увидишь, свет забрезжит в конце тоннеля.

— Как я могу продолжать?! — возмущенно воскликнула Ребекка, оборачиваясь. — Ты же не даешь мне и шагу свободно ступить! Домой не пускаешь! Все ноешь: не ходи туда, не ходи сюда!.. Постоянно! И потом с чего это мне вдруг держать хвост пистолетом? Мне угрожают! За мной следят! А с другой стороны, ты связал меня по рукам и ногам!

Ребекка уже и сама почувствовала, что излишне увлеклась, но ей было трудно сдерживаться в таком состоянии. Она была вся на нервах. Лицо Стирлинга между тем посуровело.

— Не говори глупостей, — сказал он серьезно. — Если хочешь, чтобы тебя треснули по голове чем-нибудь тяжелым, возвращайся к себе домой, пожалуйста… — Он сердито вздохнул. — Ребекка, не будь такой феминисткой! Это же глупо! Смешно слушать! Я тебя связал по рукам и ногам? Хочешь, чтобы меня не оказалось рядом, когда ты повстречаешься со Слаем Капрой или Джерри Рибисом? Ты думаешь, без меня тебе будет легче договориться с ними?

Ребекка надолго замолчала, напряженно размышляя, а затем проговорила уже тихо:

— Но ситуация зашла в тупик, Стирлинг. Мы застряли на месте и не можем с него сдвинуться. Ходим вокруг да около одних и тех же уже выясненных вещей, и ни шагу вперед. Нам даже полиция не верит… Однако я чувствую, есть люди на этой земле, которые знают про Слая Капру, Джерри Рибиса и того зловещего официанта что-то такое, что поможет нам засадить их за решетку!

— Правильно, только тебе нужно набраться терпения и спокойствия, чтобы отыскать этих людей. Ты очень импульсивная, Бекки.

— Нет, я не импульсивная, — возразила она. — Я просто не могу сидеть сложа руки, видя, что дело стопорится.

— Тебя никто не просит сидеть сложа руки, малыш. Сегодня, когда мы ляжем в постель, у тебя появится хороший шанс проявить инициативу! — весело проговорил Стирлинг.

До него долетел тонкий аромат ее духов, и он вдруг понял, как сильно возбужден. Протянув руку, он обнял Ребекку за талию.

— Не надо обращаться со мной, как с ребенком!

— С чего ты взяла, что я обращаюсь с тобой, как с ребенком? Я хочу заняться любовью. Это что, уже преступление?

Он улыбнулся и поцеловал ее. Но Ребекка не ответила на поцелуй. На лице ее застыла холодная маска.

— Не сегодня, Стирлинг. Я устала, и у меня живот побаливает. — Она тяжело поднялась с дивана. — Сейчас я схожу в ванну, и потом спать.

С этими словами она, не оборачиваясь, вышла из комнаты, оставив не на шутку озадаченного и расстроенного Стирлинга. Поступок Ребекки вызвал в нем раздражение, но еще в большей степени удивил его. Это было так не похоже на нее. Однако тут он подумал о том, что причина стресса во всей этой злосчастной истории с гибелью Мариссы. У Ребекки после той трагедии действительно вся жизнь покатилась кувырком. Ничего удивительного, что она теперь ведет себя так странно… Может быть, им стоит провести выходные у ее родителей в Нью-Хэмпшире?

Он со вздохом поднялся с дивана и выключил в комнате свет, думая про себя: «Если так все и дальше будет продолжаться, у нее случится нервный срыв. Это как пить дать!»

Наутро Ребекка открыла глаза первой. Она хорошо выспалась, как в детстве, и вновь возродилась к жизни. Стараясь двигаться тихо, чтобы не беспокоить спящего Стирлинга, она повернулась на бок и принялась с интересом наблюдать за ним. Прошлым вечером она вела себя ужасно, и теперь ей было стыдно за свое поведение. Серый рассвет тускло пробивался в окно, а Ребекка лежала молча и пыталась разобраться в себе. Отчего это она вдруг вчера устроила тот спектакль? Что случилось? Усталость и нервы, наверное… Но как бы то ни было, а с утра она чувствовала себя превосходно. Повинуясь внезапно возникшему желанию, Ребекка придвинулась к Стирлингу и прижалась к нему. Ей захотелось сказать ему, как сильно она любит его и как ей неловко за вчерашнее.

Стирлинг что-то пробормотал в полусне, повернул голову и открыл глаза. Ребекка улыбнулась ему и принялась покрывать легкими поцелуями все его лицо.

— Милый, милый… прости меня, — шептала она. — Прости за вчерашнее дурацкое представление! Я люблю тебя!

Вместо ответа Стирлинг сгреб ее в объятия, увлекая за собой пуховое одеяло.

— Малыш… — пробормотал он хриплым со сна голосом, целуя ее и прижимая к себе. — А уж как я тебя люблю!..

Ребекка обхватила его лицо руками и целовала теперь медленно, со страстью, входя в его рот язычком. Стирлинг мгновенно пришел в возбуждение и начал ласкать ее груди. Обоих захлестнуло желание. Стирлинг лег на Ребекку сверху и стремительно вошел в нее. Они слились воедино, чувствуя желания и переживая ощущения друг друга как свои собственные. Каждый раз, когда они занимались любовью, они находили в себе все новые и новые источники наслаждения. Стирлинг двигался в ней быстро и настойчиво, крепко придавив к постели. Наконец он излил в нее свою любовь, и Ребекка, испытав оргазм, не сдержала сладкого громкого стона.

Затем комната погрузилась в тишину. И только с улицы еле-еле доносился шум проезжавших машин. Первым заговорил Стирлинг:

— Я так рад, что ты снова со мной.

— Я тоже, — искренне ответила Ребекка.

Накануне ей очень хотелось вернуться к себе домой. Ей было хорошо со Стирлингом, но она привыкла жить сама по себе и сильно соскучилась по своей прошлой холостяцкой жизни. Правда, сегодня утром она обрадовалась тому, что проснулась в его постели. Рядом с мужчиной, которого она хотела и которому отдалась тут же, спустя всего несколько минут после того, как открыла глаза.

— Может быть, нам все-таки стоит попробовать пожить вместе? — предложил в очередной раз Стирлинг.

— Если мы станем жить вместе, то больше потеряем, чем выиграем от этого, — сказала она с внутренней убежденностью в голосе. Ей очень не хотелось огорчать его своими словами, но он должен был знать, что она не передумала.

— Понятно… Независимость, свобода… Ну, конечно, — пробормотал он. — Но Жизнь состоит из компромиссов, Бекки. И потом я лично не считаю, что мы больше потеряем, чем приобретем. Подумай, милая, ведь какое это счастье — жить с любимым человеком! Когда тебя нет рядом, мне становится очень не по себе. Я скучаю по тебе каждый день…

— Да будет тебе! — воскликнула Ребекка. Она повернулась на бок, оперлась о локоть и взглянула на него. — Мы видимся три-четыре раза на неделе и часто вместе проводим выходные. Неужели тебе этого мало? — шутливо добавила она.

Стирлинг внимательно взглянул на нее и, подумав, ответил:

— Я хочу, чтобы мы не встречались, а были вместе. Всегда. И однажды это случится, вот увидишь! Я от тебя не отстану, не надейся! И придет день, когда ты станешь моей женой.

Едва Дэвид Макни увидел темноволосого мужчину под тридцать, хорошо одетого, среднего телосложения, который вошел через дверь-вертушку в вестибюль отеля «Интер-Континенталь», как сразу понял: это именно тот человек, с которым у него было назначено свидание на одиннадцать тридцать. Во-первых, он был один, а во-вторых, оказавшись в вестибюле, сразу принялся оглядываться по сторонам. Дэвид поднялся из-за столика, за которым сидел, и устремился к нему навстречу.

— Мистер Капра! — воскликнул он, протягивая для приветствия руку. — Очень рад, что нашли для меня время! — Он проводил его к своему столику и кивнул на стул рядом со своим. — Кофе?

— Пожалуй.

— Надеюсь, вы понимаете, зачем я вас пригласил, — торопливо заговорил Дэвид. Ему стало немного не по себе от взгляда этого человека. Он излучал холод и железную волю. Дэвид интуитивно понял, что от Слая Капры нигде не спрячешься, если в чем-нибудь перед ним провинишься. Он судорожно раскрыл свою папку, и из нее на пол вылетели те три письма, которые он получил в ответ на свое газетное объявление.

— Позвольте мне, — проговорил Слай Капра и поднял письма с пола. Он вернул их Дэвиду, но не раньше, чем взглянул на адреса, указанные на конвертах.

— Благодарю, — смущенно пробормотал Дэвид. Он подозвал официанта и заказал кофе. — Итак, я очень рад, что вы согласились встретиться со мной, мистер Капра. Думаю, вы сможете помочь мне в моих изысканиях.

Тот прищурился:

— В каких изысканиях?

Дэвид внутренне поежился под этим взглядом.

— Понимаете, дело в том, что я пытаюсь отыскать следы денег покойной Мариссы Монтклер. По поручению ее родителей. Вы не согласитесь…

— Нет! — жестко прервал его Слай Капра. — Я пришел только за тем, чтобы узнать, что вам нужно. Никакой информации о Мариссе Монтклер и тем более о ее деньгах вы от меня не получите. Это все, что я могу вам сказать.

Дэвид опешил и не смог скрыть детского разочарования на своем лице.

— Так вы не скажете мне, что случилось с ее состоянием?

— Очень сожалею.

— Понимаю… — оторопело произнес Дэвид. — Но… что же мне теперь делать?

— Уезжайте домой, вот вам мой совет. Возвращайтесь в Англию и скажите своему боссу, что деньги Мариссы ушли на оплату ее долгов.

— Да, но… — Дэвид пребывал в расстроенных чувствах и мало что соображал в эту минуту.

— Послушай, приятель, катись-ка отсюда, ты меня понял? Я лично знал Мариссу, а ты ее даже в глаза ни разу не видел. Я знаю законы этих мест, потому что родился здесь, и говорю тебе: у тебя нет ни единого шанса отыскать ее деньги. — Он вновь устремил на несчастного Дэвида жесткий, колючий взгляд. — Повторяю, сматывай удочки.

— Но ведь…

Слай Капра поднялся из-за стола. Он не был высоким, однако рядом с ним Дэвид чувствовал себя жалким лилипутом. Слай говорил тихо, но его слова били Дэвида по голове, будто удары пудового молота.

— Исчезни! Ты меня понял? Ты меня хорошо понял? Проваливай отсюда, и побыстрее! Здесь мои владения, англичанин.

С этими словами он повернулся и направился к выходу из вестибюля. Через несколько секунд дверь-вертушка крутанулась, и Слай Капра исчез из виду.

Спустя час в небольшом офисе дома, стоявшего на углу Пятьдесят девятой улицы и Шестой авеню, состоялась короткая, но важная встреча между несколькими людьми. Один из них отвечал на вопросы, которые задавали ему другие.

— Оказалось, не я один откликнулся на объявление. Там было еще письмо от Ребекки Кендал.

— Проклятие! Как нам избавиться от этой идиотки? Она постоянно сует свой нос куда не надо!

— Надо с ней встретиться и покончить с помехами раз и навсегда.

— Возьми с собой О'Хару. Он сумеет уговорить ее не лезть в чужие дела.

— Хорошо, так и сделаю.

Ребекка с интересом разглядывала пригласительную карточку, которая пришла в агентство Хартфелдера и была адресована ей и Стирлингу.

— Нас приглашают на показ мод и прием по этому случаю в музей города, — наконец проговорила она, сев на краешек его рабочего стола. — В следующую среду. Сборы пойдут на медицинские исследования в области онкологии. Ты пойдешь, Стирлинг?

Он отрицательно покачал головой:

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу этих вещей. Пустая болтовня, пустые тосты и пустые людишки, с которыми даже заговаривать не хочется. И потом у меня в среду все равно сквош.

— Ну мы ненадолго, милый, пожалуйста!.. — принялась уламывать его Ребекка.

— Неужели ты хочешь идти туда, Бекки? Мне казалось, что все эти благотворительные приемы — тоже не твой стиль.

— Зато я могу сделать там парочку хороших снимков, — возразила она. — Ты смотри, кто там будет выставляться: Оскар де ла Рента, Билл Бласс, Каролин Рэм, Адольфо, Джорджио Армани! Это будет прекрасный вечер, Стирлинг, ну правда! — Она помолчала и добавила: — А впрочем, тебя никто не заставляет идти. Я одна схожу. Не могу упускать такую возможность подработать.

— Никуда ты одна не пойдешь!

— То есть как это? Пойду, и еще как пойду! Это же не ночная дискотека в конце концов! Смотри, что тут написано: коктейль с шампанским в семь тридцать, показ мод в восемь пятнадцать, ужин в буфете в девять часов. Схожу на час-другой, поснимаю, что в этом такого?

— Я не пущу тебя туда одну вечером, Бекки. Это небезопасно. Если тебе так не терпится, я отменю сквош, и мы пойдем вместе. Одна ты не пойдешь.

Ребекка перегнулась через стол и звонко чмокнула его в щеку.

— Вот спасибо! Мы неплохо проведем там время, дорогой, попомни мои слова! Много шампанского, экзотические блюда — настоящий праздник! Тут написано, что обслуживать вечер будет «Парти планнерс инк.», а это самая лучшая фирма в Нью-Йорке!

Стирлинг рассмеялся:

— Ну, хорошо, хорошо, договорились. Я разоденусь, как манекен, и мы сходим туда. По крайней мере поедим вкусно и задаром.

— А что мне надеть, как ты думаешь? — Она вновь пробежала глазами пригласительную карточку. — Знаешь, поскольку мне там придется работать, я, наверное, остановлю выбор на коротком черном платье, в котором я была на лондонском балу.

— Тебя никакая одежда не испортит, малыш, — заверил ее Стирлинг.

На следующий день Ребекка вернулась к себе в «Треуголку», чтобы забрать кое-какие вещи и прослушать сообщения на автоответчике. Ей вовсе не улыбалась перспектива вновь выслушивать угрозы в свой адрес, но она не была у себя несколько дней и боялась, что могла пропустить какой-нибудь важный звонок.

Едва войдя в квартиру, она тут же подошла к телефонному аппарату и включила магнитофон. Это был простенький автоответчик, который она купила еще в те дни, когда не могла себе позволить дорогих вещей. Однако менять его не было смысла, поскольку с некоторых пор почти все деловые звонки поступали в агентство Стирлинга.

Как обычно, за эти дни Карен позвонили около десятка молодых людей. Ребекка нетерпеливо выслушивала их излияния, ожидая, когда это закончится. Наконец после очередного щелчка на пленке зазвучал незнакомый голос. Когда мужчина представился, Ребекка вспомнила, что уже слышала это имя.

— Здравствуйте… э-э… Дэвид Макни беспокоит… Я бы хотел поблагодарить Ребекку Кендал за ее отклик на объявление… э-э… которое я поместил в «Нью-Йорк таймс». И я предлагаю нам встретиться в отеле «Интер-Континенталь», что на Восточной Сорок восьмой улице… э-э… завтра, то есть это у нас будет уже вторник, двадцать седьмое число… э-э… в четыре часа дня. Надеюсь, это будет удобно. Заранее благодарен… э-э… Всего хорошего.

По произношению Ребекка догадалась, что звонивший был англичанином. Он говорил как-то смущенно и неуверенно, с неловкими расстановками, словно впервые в жизни оставлял сообщение на автоответчике.

Ребекка взглянула на часы и чертыхнулась. На дворе стояло уже двадцать восьмое… Она прозевала важнейшую встречу, которая могла существенно пролить свет на загадочное убийство Мариссы Монтклер. Господи, зачем она давала в своем письме этот телефон, если ее все равно не было здесь несколько дней? Как можно быть такой дурой?.. Но с другой стороны, она не могла дать телефон агентства или домашний Стирлинга втайне от самого Стирлинга. Ребекка не могла ему рассказать о том, что откликнулась на объявление в газете, поскольку знала: это выведет его из себя. Она отыскала в телефонной книге справочный номер «Интер-Континенталя» и сразу же позвонила туда.

— К сожалению, мистер Дэвид Макни не живет в нашей гостинице, — сказали в ответ на ее вопрос.

— Спасибо… — отозвалась разочарованно Ребекка.

— Не за что, мадам. Счастливо.

«Какое тут, к чертям собачьим, счастье? — думала она, выходя из квартиры с сумкой, набитой взятой из шкафа одеждой. — Кто такой этот Дэвид Макни, интересно? И что ему нужно?» Она понимала, что теперь ей остается только вновь связаться с ним, отправив ему записку на тот абонентский ящик, который он указал в газетном объявлении. И Ребекка решила не откладывать дела в долгий ящик — и так уже сутки упущены — и написать ему тотчас же, как вернется к Стирлингу. Она извинится и попросит назначить встречу на другой день.

Дэвид Макни тоже не терял времени даром. Американец, с которым он встречался в половине двенадцатого в отеле, так запугал его, что он заказал себе обратный билет из Нью-Йорка на первый же самолет, вылет которого был назначен на восемь тридцать. Дэвид Макни был возмущен до глубины души. Вот он вернется в Лондон, придет в «Лоусон, Мартин и Грант» и скажет своим боссам, куда они могут засунуть себе денежки Мариссы Монтклер! Как они посмели отправить его сюда, где уже лишились одного из самых толковых своих людей?

И дело не только в том, что Нью-Йорк — это вообще клоака, рассадник зла и порока, думал разгоряченный Дэвид, утешаясь пивом в баре при зале ожидания аэропорта Кеннеди, а еще и в том, что несчастье, случившееся с Мариссой, вовсе не так банально, как кажется на первый взгляд. Его трясло от негодования и страха. Сейчас он был абсолютно уверен в том, что Марисса якшалась с преступниками. Они убили ее и Майка Уилсона, а теперь могут поступить так же и с ним. Нет, он не доставит никому такого удовольствия и не задержится здесь ни минутой дольше!

Лишь отыскав свое место в салоне самолета авиакомпании «Пан-Американ», он немного расслабился и перевел дух. Остановив в проходе стюардессу, толкавшую перед собой тележку с напитками, он заказал себе стаканчик бренди и задумался над тем, что ему сказать по возвращении в Лондон. Вдруг еще удастся обернуть все дело в свою пользу? Он может сказать, например, что Слай пригрозил убить его, если он будет продолжать свое расследование. «Да кому ты нужен?» — усмехнется кто-то из боссов. А он скажет в ответ как ни в чем не бывало: «Я прищемил им хвост. Эти ребята поняли, что я слишком много знаю. Мне удалось вскрыть целый крупный заговор, частью которого и являлась гибель Мариссы».

Дэвид заказал еще стаканчик и искренне поблагодарил Провидение за то, что ему удалось-таки выбраться из Нью-Йорка живым, несмотря на угрожавшую ему опасность. Он еще раз прокрутил в голове план разговора с боссами в Лондоне и решил, что проваленное задание только повысит его ставки в конторе «Лоусон, Мартин и Грант». Боссам понравится то, с какой сноровкой и хладнокровием он разобрался в столь щекотливом и запутанном деле.

Стирлинг заказал машину, которая должна была отвезти их в Музей города на вечер и потом забрать обратно домой. «Если уж собрались туда, так приедем с шиком!» — сказал он Ребекке. «Да ну тебя! Ты так говоришь только потому, что знаешь: там запрещена стоянка», — рассмеялась она. Однако когда они подъехали к музею, то увидели перед входом целую вереницу лимузинов, из которых показывались избранные представители нью-йоркского бомонда. Несмотря на мороз, женщины позировали на фоне парадного входа фотографам, распахивая шубки, чтобы были видны их наряды и драгоценности от знаменитых на весь мир модельеров.

— Я думаю, показ мод уже начался. Можно было и внутрь не заходить, — усмехнулась Ребекка, когда они со Стирлингом оказались в вестибюле. Она являлась одним из немногих фотографов, которым было разрешено работать на самом вечере. — Ладно, я начинаю…

— У тебя откуда уже есть заказы?

— «Уименс дэйли уэр» и «Таун энд кантри».

— Тут много знаменитостей. Звездный вечерок. Думаю, мы сможем продать снимки и в Европе.

— Вот-вот, продай, будь любезен!

Ребекка проверила камеру и начала работать. Здесь действительно было на кого посмотреть. Джеки Онассис в простом черном платье. Элизабет Тэйлор, вся усыпанная бриллиантами. Элегантная и роскошная Глория Вандербильт. В углу утопавшего в цветах вестибюля играл струнный квартет. Официанты разносили на подносах шампанское. А приглашенные на вечер все шли и шли. Старые знакомые весело и громко приветствовали друг друга, а новички расточали во все стороны вежливые улыбки.

В восемь пятнадцать гостей пригласили пройти в зал, где был воздвигнут невысокий подиум, вокруг которого возвышались в несколько рядов кресла для зрителей. Ребекке и Стирлингу отвели места в первом ряду, отсюда было очень удобно снимать. Зарядив в камеру новую пленку и приготовившись к намечавшемуся действу, Ребекка с любопытством огляделась по сторонам.

— Действительно звездный вечерок… Нечасто встретишь столько знаменитостей под одной крышей, — шепнула она.

— Пожалуй, — согласился он.

В этот момент свет в зале погас, погрузив все на несколько мгновений в кромешную темноту, но затем вспыхнули яркие огни рампы, тянувшейся вдоль подиума, и из динамиков грянула энергичная рок-музыка. Именитые гости подались вперед на своих креслах, вытягивая шеи в ожидании начала действа. Синий шелковый занавес раздвинулся, и из-за него вышли две девушки-модели. Обе в белом. На одной было усыпанное искрящимся бисером бальное платье, буквально горевшее в ярком свете прожекторов, а другая была укутана в ткань из шелка, как древнегреческая статуя. В зале грянули аплодисменты. Музыка заиграла еще живее, и по полу подиума поплыло облачко белого дыма. Девушки, постояв какое-то время на месте, вдруг разом двинулись вперед, чувственно и медленно покачивая бедрами. Волосы их были идеально уложены, макияж безупречен, на лицах застыли улыбки. Двигаясь с грацией молодых газелей, они неторопливо прошли мимо Ребекки, и та успела сделать несколько снимков.

— Нет, все-таки хорошо, что мы пришли! Что я тебе говорила? — шептала она то и дело.

На подиуме появилась новая пара моделей, на сей раз в голубом. На одной было платье из атласа, на другой из шифона. Следующие пары выходили с равными временными интервалами. Цветовая палитра постоянно менялась. Наконец все десять девушек сошлись вместе, образовав нечто вроде радуги. Это красочное зрелище сопровождалось громом аплодисментов. А когда на подиум вышли постановщик шоу и модельеры, люди стали вскакивать со своих мест. Отовсюду слышались крики «Браво!», а овация была просто оглушительная.

— Боже, какое зрелище! — возбужденно повторяла Ребекка. Все лицо ее разрумянилось. — Какой спектакль! Клянусь, ничего подобного я еще не видела!

— М-да, неплохо, — усмехнулся Стирлинг. — Девочки красивые, ничего не скажешь.

— Да ну тебя! — рассмеялась Ребекка. — Я не про это тебе говорю!

— А про что? Ты думаешь, я сюда на тряпки пришел смотреть? Тоже мне удовольствие! Ладно, пойдем перекусим, пока саранча не налетела.

Он кивнул на выход из зала. Увешанные драгоценностями гости тем временем уже устремились в буфет так, словно у них несколько дней маковой росинки во рту не было.

— Ты иди, — Ребекка вернула свою «лейку» в чехол, болтавшийся у нее на плече под рукой. — А мне нужно заглянуть в дамскую комнату попудрить носик. Возьми мне что-нибудь пока. Я быстро.

— А что взять-то?

Еще до показа они, проходя мимо буфета, видели там огромные блюда с семгой, раками, нежными крабами и королевскими креветками, холодные мясные ассорти и всевозможные экзотические салаты.

— Ну возьми что-нибудь! — нетерпеливо сказала Ребекка. — Ты знаешь мои вкусы.

— Договорились, только потом не обижайся, если что не так, — усмехнулся он, взял ее за руку и повел сквозь толпу к выходу из зала. — И ты смотри, недолго там.

— Недолго, недолго…

Длинный широкий коридор, ведший к уборным, был пуст. По обеим его сторонам тянулись каменные изваяния в человеческий рост. Под потолком горели маленькие лампочки, подсвечивавшие плечи и торсы статуй, но не разгонявшие полумрака. Каблучки туфель Ребекки звонко стучали по каменному полу. Шум вечеринки остался позади и еле доносился сюда. Ребекка шла быстро и уже увидела впереди дверь дамской комнаты, как вдруг краем глаза уловила какое-то движение. Ледяной ужас мгновенно сковал ее, и она замерла на месте как вкопанная. К горлу подкатил ком, мешавший кричать. Она увидела приближающуюся к ней темную фигуру.

— Н-нет!.. — еле слышно не своим голосом пробормотала она, но затем, набрав в легкие побольше воздуху, изо всех сил крикнула: — Нет!

В руке мужчины что-то сверкнуло. Ребекка похолодела. Пытаясь отогнать страх, она отчаянно вспоминала все, чему ее учили на занятиях по самообороне. В глаза! Но справится ли она с таким громилой?.. Теперь она четко видела приближавшегося к ней мужчину. Это был тот официант, которого она сфотографировала на новогоднем вечере в доме у сэра Эдварда Венлейка. Если ему ничего не стоило вытолкнуть из окна Мариссу, которая наверняка сопротивлялась, то чем она лучше Мариссы?..

Ребекка подняла крик, но она понимала, что это бесполезно. Ее никто не услышит. Ни одна живая душа! Там, в противоположном конце коридора, брезжил яркий свет. Там веселились гости. Там с салатами и креветками ее ждал Стирлинг. А она… сейчас она будет убита, и никто, никто не успеет прийти к ней на помощь!

«Ну нет! Я ему не позволю!» — вдруг мелькнула в голове отчаянная мысль. В следующее мгновение, решительно отбросив от себя сумку с «лейкой», она атаковала первая…

Глава 15

Дженни приехала в Пинкни, чтобы провести там свои последние выходные в Англии. Заканчивавшаяся неделя выдалась одной из самых суетливых в ее жизни. Дженни съехала из Тревор-Хауса, как следует побегала по магазинам, снаряжая себя в дальнюю дорогу, и была поглощена сборами. Свою часть квартиры она передала учительнице, которая пришла на ее место в детском садике и не имела в Лондоне своего жилья.

И вот только сейчас, свернув с шоссе на тихую загородную дорогу, она осознала, как физически и эмоционально вымоталась за эти дни. Тяжелее всего ей далось расставание с ее воспитанницами. В последний день девочки принесли ей маленькие подарки и открытки. Дженни каждую из них обняла и поцеловала.

В какой-то момент она даже засомневалась было, правильно ли поступает. Какое будущее ожидает ее, тем более в Нью-Йорке, где жизнь течет так быстро и суетливо?.. Но теперь Дженни была твердо уверена, что все сделала как надо. В ее жизни наступил перелом, который давно назрел.

«Меня ничто не держит в этой стране, — с легкой грустью подумала она. — Здесь нет человека, к которому я была бы настолько сильно привязана, что осталась бы…»

Наконец вдали показался Пинкни-Хаус, величественный и красивый, как всегда. Из труб вился дымок. Припарковав машину перед домом — она планировала оставить ее здесь, не желая везти с собой в Штаты, — Дженни поднялась по каменным ступенькам и, толкнув массивную входную дверь, оказалась внутри. Холл пустовал.

— Эй? Мама? Мамочка, ты дома? — позвала она громко.

Со стороны кухни немедленно показался Питерс.

— О, здравствуйте, мисс Дженни! — воскликнул он, улыбнувшись. — Ее светлости сейчас нет дома. Она ушла в деревню, но думаю, уже скоро вернется. А пока я могу для вас что-нибудь сделать?

Дженни подула на свои замерзшие пальцы.

— Я бы выпила чашку горячего какао. И еще, Питерс…

— Да, мисс Дженни?

— Мой багаж можно оставить здесь, внизу. А ко мне в комнату отнесите только ридикюль.

— Слушаюсь, мисс. Что-нибудь еще?

— Это все пока, Питерс, благодарю вас. Я пойду в библиотеку. Принесите какао туда.

— Хорошо, мисс. Вы там найдете мистера Саймона.

Дженни удивленно вздернула брови:

— Он дома? Как он?

Не дожидаясь ответа, она быстро пересекла холл и распахнула дверь библиотеки. Неужели у Саймона прошел паралич конечностей? Врачи с самого начала не исключали полного выздоровления, но… Неужели так трудно было поставить ее в известность об этом радостном событии?

Однако уже в следующую минуту сердце ее упало. Ей оставалось только надеяться на то, что Саймон, поднявший на нее глаза, не увидел отразившегося на ее лице разочарования. Он сидел в инвалидном кресле у камина и смотрел телевизор.

— Привет! Не знала, что ты выписался из больницы! — справившись с собой, весело проговорила Дженни. — Когда ты вернулся?

Саймон словно возмужал после того, что с ним случилось. На лице его при виде сестры появилась дружелюбная улыбка… Неслыханное дело! И куда только делся привычный надменный взгляд?..

— Пару дней назад, — отозвался он. — Я снова чувствую свои руки…

— Саймон! Прекрасные новости! Боже, я так рада за тебя! — воскликнула Дженни и после неловкой паузы добавила тихо: — А ноги?

Он отрицательно покачал головой:

— С ногами все по-прежнему. Как будто их нет… — Он опустил голову, но тут же вновь посмотрел на сестру. — Ничего, по крайней мере меня уже не нужно кормить с ложечки. Я могу также писать и перелистывать страницы книги… Правда, книголюб из меня никакой, но ничего… теперь приобщусь.

Дженни подивилась про себя его мужеству. Она подошла к нему и опустилась на краешек обитого ситцем стула рядом.

— Как Шарлотта? — понизив голос, спросила она.

Саймон вновь улыбнулся.

— Самая лучшая девушка на всем белом свете… Теперь, когда я вернулся домой, она навещает меня здесь. Мать неизменно присутствует, боясь оставить нас одних хоть на минуту. Но она еще не знает ни о чем. Иногда, когда никто не стоит над душой, я звоню Шарлотте. Это пока все, чем мы можем похвастаться.

— Когда ты собираешься все рассказать маме? Ты же не можешь держать это в секрете от нее вечно.

Саймон оглянулся на дверь, чтобы удостовериться в том, что их никто не подслушивает.

— Скоро, я думаю. Может, на Пасху. Я уже сказал ей, что хотел бы взглянуть на наши семейные драгоценности… Так, ради забавы. На самом деле хочу выбрать для Шарлотты кольцо. — Он рассмеялся. — Мать мне теперь ни в чем не отказывает. Все исполняет, как джинн из бутылки!

— Да, у мамы полным-полно украшений. Там будет из чего выбирать.

— Ты поможешь? — с надеждой в голосе попросил он. — Я не очень в этом деле разбираюсь. Но мне кажется, что Шарлотте понравилось бы кольцо с изумрудом. Мать сказала, что завтра утром достанет все из сейфа и принесет показать.

— Хорошо. Если мне понравится кольцо, я дам тебе знать, — с улыбкой отозвалась Дженни.

В эту минуту в библиотеку вошел Питерс с серебряным подносом, на котором дымилась чашка горячего какао.

— Что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался он, ставя поднос на журнальный столик возле Дженни. — Может быть, вам, мистер Саймон?

— Нет, Питерс, благодарю. Ступайте.

Как только они вновь остались одни, Саймон спросил у сестры:

— Скажи, с чего ты вдруг решила уехать жить в Нью-Йорк?

— Я еще не знаю, останусь ли там надолго. — Она пожала плечами. — На годик пока настроилась. А там видно будет.

— Ты стала лучше выглядеть, — мягко проговорил Саймон. — Гораздо лучше. Шарлотта чуть не упала в больнице со стула, когда увидела тебя.

— Меня вдохновила на эти перемены одна знакомая американка — Ребекка Кендал. Она раскрыла мне глаза на многие вещи и показала новую дорогу в жизни, ни много ни мало.

— Это что, одна из подружек твоего папаши?

На минуту брат вновь превратился в того злого и насмешливого Саймона, каким он был до больницы. Дженни поняла, что до примирения между ним и отцом еще далеко.

— Нет, — спокойно ответила она. — Она фотограф и живет со своим агентом, который помог ей добиться большого профессионального успеха. Это удивительная женщина, Саймон! И именно Ребекка дала мне толчок, помогла сдвинуться с мертвой точки.

— Ты смотри. Как бы твой папаша не связал тебя там, в Нью-Йорке, по рукам и ногам.

— Не мой, а наш, Саймон, — тактично поправила она брата. — Не думаю, что это произойдет. Рядом с ним я всегда имела больше свободы, чем любая девушка моих лет.

Брат вздохнул и покачал головой:

— Ты заблуждаешься, Джен. Он смотрел на тебя, как на ребенка, и отказывал тебе в независимости. Я не спорю, бывая в Нью-Йорке, ты весело проводила время. Занималась вроде бы взрослыми делами. Играла роль хозяйки на приемах и так далее. Но это была все игра. Если бы, скажем, ты попросила у него денег на кругосветный круиз в компании молодого человека, он отказал бы тебе, это как пить дать.

Дженни задумчиво нахмурилась:

— Наверное, ты прав, Саймон. Признаться, мне кажется, отец сам понял это теперь. В наш последний вечер в Нью-Йорке перед моим отъездом он был очень эмоционален и рассказал мне о том, как неправильно я живу. Это был нелегкий разговор. Я готова была провалиться сквозь землю, Саймон, лишь бы не слышать всех тех вещей. Он говорил, что я инфантильная, не умею жить, не умею даже веселиться…

Саймон усмехнулся:

— Мы с тобой друзья по несчастью, сестричка! — воскликнул он. — Когда мне исполнилось шестнадцать, он провел со мной подобную же беседу. Сказал, что я ни на что не годный разгильдяй и что он вконец разочарован во мне. Неудивительно поэтому, что я к нему отношусь так, как отношусь.

— Да? Ты никогда не рассказывал мне раньше об этом.

— Когда у него что-то выходит не так, как ему надо, он слов не выбирает. И умеет быть симпатягой — в зависимости от обстоятельств. До сих пор ты жила с ним в полном согласии, потому что он хотел иметь возле себя свою любимую игрушку, маленькую дочурку. Он развратил тебя этим отношением.

— Почему? — удивилась Дженни.

— У тебя развился комплекс, сестричка, а это невесело, можешь мне поверить. У меня с матерью примерно такая же ситуация, — подумав, грустно добавил он.

После этих слов они надолго погрузились в молчание, размышляя над своим положением в семье. Первой заговорила Дженни:

— Но ты вышел из-под ее влияния, не так ли? Ты собираешься жениться на Шарлотте… Как к этому отнесется мама? У тебя уже есть какие-то мысли на этот счет?

— Тс-с! — Саймон приложил палец к губам. — Слышишь? — Снаружи донесся скрип автомобильных покрышек о гравий подъездной аллеи. — Это она. Давай сменим тему. Она сейчас войдет сюда.

В следующее мгновение дверь в библиотеку распахнулась и на пороге появилась Анжела, стройная и элегантная в своем твидовом костюме цвета вереска, с ярким шелковым шарфиком, свободно повязанным вокруг шеи.

— Ты оставила свою машину прямо на дороге, Дженни, — сурово проговорила мать. — Будь любезна, отгони ее в гараж.

Дженни поднялась со своего места и приветливо улыбнулась Анжеле:

— Здравствуй, мамочка. Как твои дела? Я так рада тебя снова видеть!

Почувствовав насмешку в голосе дочери, Анжела покраснела, и глаза ее сверкнули негодованием.

— Не кричи, во-первых! Саймону нужен покой!

— Саймон сам решит, что ему нужно, — спокойно ответила Дженни. — Я отгоню машину, как только Питерс перетащит мои вещи в холл.

— В холл? Почему в холл? Почему не в твою комнату?

— А зачем? В понедельник рано утром я уеду.

Анжела нервно пожевала губами, но не нашлась что сказать на это. Она подошла к Саймону, положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Черты ее лица при этом мгновенно разгладились.

— Как ты, мой мальчик? — совсем другим тоном спросила она.

Саймон перехватил насмешливый взгляд Дженни и едва удержался от того, чтобы не расхохотаться. Именно об этом они говорили с сестрой пять минут назад. Вот, пожалуйста, — классическая иллюстрация к теме!

— Хорошо, — сдержавшись, отозвался он. — Когда мы будем есть? Я умираю с голоду!

Выходя из комнаты, Дженни на мгновение обернулась и взглянула на мать, склонившуюся над Саймоном. В эту минуту она как-то особенно остро пожалела о том, что родители не смогли ужиться вместе, разбили семью, а это пагубным образом сказалось на их детях. Но ничего, птички уже вот-вот улетят из родительской клетки. Саймон женится, и между ним и матерью появится спасительный буфер — Шарлотта. Она, Дженни, также начнет новую жизнь, оставив отца и свои комплексы в прошлом. Поднимаясь к себе в комнату, девушка размышляла о нелегкой родительской доле. И наверное, самое тяжелое в этой «профессии» — это уметь отпускать от себя выросших детей.

На следующее утро Анжела внесла в библиотеку несколько вместительных шкатулок и разложила их на низком журнальном столике перед Саймоном.

— Ума не приложу, с чего ты вдруг решил на них посмотреть, — весело проговорила она, ласково похлопав его по плечу. — Ты же видел все это на мне, и неоднократно.

— Да, но я никогда не видел всю коллекцию разом. Что здесь?

К рукам Саймона с каждым новым днем возвращались силы. Он самостоятельно открыл большую плоскую шкатулку, обтянутую темно-синей кожей. Внутри, на подушечке из бархата, лежало бриллиантовое ожерелье.

— Я надевала его на Охотничий бал. К нему еще есть тиара, но ее я не трогала вот уже несколько лет. А это тоже красиво, правда? — сказала Анжела, показав сыну браслет с бриллиантами и рубинами. — Он принадлежал моей матери. Конечно, милый, когда-нибудь это все станет твоим.

Саймон поднял на нее строгие глаза:

— Ты должна отдать половину Джен.

Анжела упрямо поджала губы.

— У Дженни есть отец, который ей ни в чем не отказывает. А это наши фамильные драгоценности. Некоторые вещи, как вот эти бриллиантовые сережки с сапфирами, например, переходили в нашем роду от одного человека к другому в течение многих поколений.

— Дженни не чужой человек, — столь же упрямо отозвался Саймон. — Она такой же член нашей семьи, как ты или я. Ты должна будешь оставить и ей тоже.

— Она не заслуживает…

Саймон пропустил эту реплику мимо ушей и вдруг весело проговорил:

— Впрочем, не мне эти сережки носить, а моей будущей жене.

— Твоей будущей жене? Но кто… — тихо переспросила Анжела, однако осеклась и отвернулась.

— Ну? Что ты замолчала? Договаривай.

— Что договаривать? — не своим голосом пробормотала Анжела.

— Ты хотела сказать: кто же пойдет за тебя, когда ты в таком положении. Не так ли?

Анжела покраснела, только губы побелели.

— Что ты выдумываешь, милый? Я вовсе и не думала говорить такие вещи.

— Думала, думала, я знаю!

— Мальчик мой! — воскликнула вдруг Анжела, обняв его руками за шею. — Не стоит так переживать из-за случившегося! Я всегда буду рядом. На меня ты можешь рассчитывать. Я не оставлю тебя одного. Зачем тебе понадобилось смотреть на все это? Зачем мучиться?

Саймон надолго замолчал и отвернулся. В комнате наступило неловкое молчание. Когда оно уже стало излишне затягиваться, положение спасло появление Дженни. Она вбежала в комнату в джинсах и темно-синем свитере, удивительно гармонировавшем по цвету с ее глазами. Стройная, выспавшаяся, веселая…

— Ого! — воскликнула она. — Все-таки не дождались меня! Ай-яй-яй!

Анжела даже не оглянулась на дочь. Она по-прежнему смотрела на сына, и в глазах ее сквозила тревога.

— Ну, что у нас тут? — весело промолвила Дженни и, подскочив к столу, стала открывать все шкатулки подряд. В комнате засверкали и заискрились бриллианты, изумруды, сапфиры, рубины, аметисты, кораллы, жемчуг и аквамарины, и она тут же стала похожа на сказочную пещеру разбойников, в которую проник отважный Аладдин.

— Осторожнее, Дженни! — проговорила Анжела, морщась.

Саймон же, напротив, повеселел и с интересом принялся разглядывать драгоценные вещицы.

— Все это застраховано? — спросил он у матери.

— Не только застраховано, но и хранится в сейфе в подвале. Все очень надежно. Для того чтобы добраться до них, злоумышленнику придется взорвать весь наш дом, не меньше!

Дженни продолжала доставать из шкатулок драгоценности. В глазах ее светился почти детский восторг. Никогда прежде она еще не видела сразу такое богатство. Доставая из коробок безделушки, она то и дело приговаривала:

— М-м-м… Какая милая вещичка! Не помню, мама, чтобы ты ее хоть раз надевала… И это просто прелесть!.. Смотри, какая тяжелая брошь. А это что у нас такое? Ого! Ничего себе!.. Необычный браслет…

Мать и брат наблюдали за ней, но у них при этом были совсем разные выражения на лицах.

— Ну в самом деле, Дженни! — наконец не выдержала Анжела. — Сейчас же верни все на место! Никому не интересны твои наблюдения, между прочим!

— Мать, а почему бы тебе не подарить что-нибудь Дженни? Она все-таки уезжает… — вдруг проговорил Саймон. — Хотя бы это жемчужное ожерелье! Или бриллиантовые серьги. Тем более что ты и сама признала: мне все это будет ни к чему, а никакая девушка не пойдет замуж за такого калеку, как я.

Он усмехался почти злорадно.

— Нет-нет, не нужно! — тут же смущенно воскликнула Дженни. — Я просто хотела посмотреть, только и всего! Я ничего не хочу брать!

— Эдвард купит все, что ей заблагорассудится, — холодно сказала Анжела. — Так, а теперь будь любезна, Дженни, положи все на место!

— Ага, я мигом!

Дженни стала хватать драгоценные украшения со стола и возвращать их в шкатулки. Ожерелья, серьги, броши и браслеты, нитки жемчуга и прелестную бриллиантовую тиару. Она делала все быстро, нарочито суетливо и как бы невзначай оттеснила мать от стола, дав возможность Саймону незаметно утянуть со стола маленькую коробочку с кольцом, которое ему так нравилось.

— Ну вот, а ты боялась, мама! Все в порядке! Можешь проверить! — весело вскричала Дженни, закончив.

— Ты все убрала? — обеспокоенно спросила Анжела. — Ничего не перепутала? Это же не картофель в конце концов, чтобы можно было вот так кидать и швырять все!

Дженни невинно взглянула на мать, потом наморщила носик и весело воскликнула:

— Не может быть, чтобы я что-то упустила из виду! Эй, Саймон, взгляни-ка под стол. Может, там завалялось бриллиантовое ожерелье? Нет? А тиара? Она, наверное, закатилась под твое кресло! Нет? Ну вот видишь, мамочка, все на месте!

— Перестань дурачиться, Дженни! Лучше помоги мне отнести это все обратно в подвал.

— С удовольствием! — вскричала дочь и захлопала в ладоши. Схватив со стола в охапку несколько шкатулок и прижав их к груди, она торжественно проговорила: — Веди, Макдуф, в свое подземелье!

Подмигнув на прощание Саймону, она последовала за матерью к выходу из комнаты.

— Спасибо, Джен… — прошептал брат еле слышно.

Утром в понедельник на все окрестные сады, поля и рощи легла плотная пелена молочно-серого тумана. Пинкни-Хаус как будто взлетел высоко в небо и безмятежно поплыл в облаках. Дженни поднялась рано и, убедившись в том, что мать еще не проснулась, юркнула в кабинет к Саймону. Питерс принес им по чашке крепкого кофе и, вернувшись на кухню, сказал там с ухмылкой:

— Заперлись в комнате, как два заговорщика, которые что-то затевают!

Дженни опустилась на краешек постели брата.

— Мама ни в жизнь не отыщет кольцо за книгами, — шепнула она ему.

— Спасибо, что помогла его спрятать. Ко мне приходит медсестра, и я боялся, что либо она, либо мать наткнутся на кольцо в кармане.

— Когда ты сделаешь Шарлотте предложение?

— Как только уедет Фред.

— Фред? Конюх? А он-то тут при чем?

Саймон откинулся головой на взбитые подушки и задумчиво взглянул на сестру.

— Так ты не знала, что Фред подал на увольнение, когда узнал, что мать застрелила Клевер? Он сказал, что не станет работать на человека, который оказался способен на такое варварство.

Глаза Дженни широко раскрылись.

— Да?! Фред такой мягкий, тихий человек. Вот уж никогда бы не подумала, что он может показать себя с такой стороны! Мама продала других лошадей?

— Нет, и я ей не позволю. Фред заглянул ко мне пару дней назад, когда матери не было дома. Он нашел девушку из деревни, которая согласилась приходить к нам каждый день и ухаживать за лошадьми.

— Ясно, но при чем тут ты и Шарлотта? Объясни.

— Фред съедет из своего флигелька, — тут же сказал Саймон.

— Да? — Дженни нахмурилась. — Это из сторожки, ты имеешь в виду? О Боже, Саймон! Ты что, хочешь переселить маму в сторожку?

Брат сухо усмехнулся:

— А почему бы и нет? Впрочем, вначале мы там с Шарлоттой поживем. Я наперед знаю, что в одном доме мои жена и мать не уживутся.

Дженни, пораженная, смотрела на брата, а тот продолжал:

— Мы обживем с Шарлоттой флигель, а когда у нас пойдут дети, переедем в дом.

— Дети? То есть когда ты поправишься? — смущенно переспросила Дженни.

Саймон покачал головой:

— Да нет, врачи сказали, что я могу иметь детей уже сейчас. Паралич ног этому не помеха. Теперь это, конечно, будет не так просто сделать, но можно. Если постараться…

— Я так рада за тебя! А мама знает?

— Нет. Она много чего не знает. — Он устремил задумчивый взгляд в камин, где горели дрова, которые Питерс принес с рассветом. — Знаешь… мне будет недоставать тебя, Джен, — вдруг проговорил он. — Мы с тобой не очень ладили. Меня всегда бесило, что ты предпочитаешь отцовское общество нашему. Но думаю, ты в этом не виновата. — Он нахмурился и стал совсем серьезным. — Короче, что бы ни случилось, знай, что ты всегда будешь самым дорогим гостем в моем доме. Шарлотта симпатизирует тебе, и я хочу, чтобы вы подружились.

— Конечно, — сказала Дженни. — Мы с тобой в одинаковом положении. Жертвы разрушенного брака. Несчастные дети эгоистичных родителей. И должны держаться друг друга. — Она улыбнулась и, пытаясь разрядить обстановку, спросила: — Надеюсь, ты дашь мне знать, когда обручишься с Шарлоттой?

— Еще бы! — рассмеялся Саймон. — Я помещу объявление об этом на полполосы в «Таймс» и «Телеграф»!

Дженни тоже рассмеялась. Как хорошо было примириться с братом и уезжать из Пинкни в таком замечательном настроении!..

Спустя два часа Дженни уже сидела в машине и махала на прощание рукой матери и Саймону, который потребовал, чтобы его выкатили в коляске на крыльцо. Туман к тому времени почти рассеялся, и сквозь густую пелену облаков стало пробиваться бледное солнышко.

— Береги себя! — крикнул Саймон.

— Ты тоже! — отозвалась Дженни с улыбкой. — Передавай привет Шарлотте!

— Передам.

— И помни, что ты обещал известить меня…

Саймон улыбнулся:

— Ты первая узнаешь!

В эту минуту такси тронулось с места, но Дженни заметила, что мать обратила на Саймона вопросительный взгляд:

— О чем это она узнает?

Дженни видела через заднее стекло машины, как мать и брат о чем-то заспорили, но затем такси свернуло налево, выехало за ворота, и Пинкни-Хаус исчез из виду.

«Как бы я хотела присутствовать в тот момент, — усмехнувшись, подумала Дженни, — когда Саймон расскажет маме о своих планах в отношении Шарлотты!»

Ребекка медленно приходила в себя. Первое, что она почувствовала, была страшная головная боль, вызывавшая приступы тошноты. Голова просто раскалывалась на части. Кровь оглушительно стучала в висках. Она понимала: ей необходимо как можно быстрее подняться на ноги и занять защитную стойку, даже опередить официанта и не дать ему нанести последний, смертельный удар. Ребекка с величайшим трудом разлепила веки и шевельнулась. Но все силы куда-то подевались. Глаза застилала черная пелена, и ей стоило больших усилий оставаться в сознании. Злясь на себя, она не прекращала попыток встать, понимая, что если не сделает этого, официант в любой момент пырнет ее ножом, блеск которого она успела разглядеть в темном коридоре чуть раньше.

Она удивлялась лишь тому, что он мешкает до сих пор. Ей-то самой медлить было смерти подобно. Каждая секунда могла оказаться для нее последней. Собравшись с силами, она выставила перед собой кулаки, намереваясь сопротивляться до самого конца.

В этот момент на нее вновь накатила темная пелена, и она услышала рядом чей-то настойчивый голос:

— Ребекка, Ребекка…

Кто-то коснулся ее плеча, и она оттолкнула чужую руку. Ребекка понимала, что если не справится с официантом в ближайшие минуты, то потом вновь потеряет сознание, и ему уже ничто не помешает добить ее. Набрав в легкие побольше воздуха, она попыталась крикнуть, продолжая одновременно лягаться и бить в пустоту кулачками. Но "затем кто-то крепко обхватил ее сильными руками и прижал к полу.

— Ребекка!.. Милая!.. Ребекка!..

Только теперь она узнала этот голос и на мгновение расслабилась.

— Стирлинг?.. — прошептала она, вновь с трудом открывая глаза.

— Все в порядке, дорогая. Все в полном порядке. Тебе ничто не угрожает. Перестань драться со мной.

Странное дело, но она вмиг вернулась к действительности. Спала и черная пелена с глаз. Она увидела себя лежащей на полу в том самом темном коридоре. Вокруг столпилось несколько официантов в белых жилетах, а прямо перед ней стоял на коленях Стирлинг.

— Где он?.. — срывающимся голосом спросила Ребекка. — Где тот официант?

— Все нормально, — словно не слыша ее, отозвался Стирлинг. — Только не волнуйся! Тебе сейчас нужен врач!

Преодолевая жуткую головную боль, от которой становилось дурно, и крепко вцепившись руками в плечо Стирлинга, Ребекка села на полу. Голова была разбита, и рана кровоточила. Тонкий ручеек крови медленно сбежал по виску на щеку и дальше к подбородку.

— Он появился из тени, — проговорила она. — У него был нож.

Один из официантов, смерив ее озабоченным взглядом, подал ей чистую столовую салфетку, предварительно смочив ее в холодной воде. Благодарно приняв салфетку, она прижала ее ко лбу, и боль стала понемногу отступать. Она с надеждой во взгляде посмотрела на Стирлинга:

— Скажи, ему не дадут просто так уйти?

— Не беспокойся, малыш, ситуация полностью контролируется, — заверил ее Стирлинг.

Несколько минут назад его срочно вызвал в коридор кто-то из обслуживающего персонала, сказав, что Ребекка ни с того ни с сего вдруг напала там на одного из официантов. Все случилось в дальнем конце коридора, рядом с женской уборной. Провожая Стирлинга до места, этот человек тараторил:

— Я думаю, она приняла его за кого-то другого. Набросилась на беднягу Сэма Келли, как разъяренная тигрица. Я шел прямо за ним и всю сцену наблюдал своими глазами. Мы направлялись в буфет, куда нас попросили принести дополнительные приборы. А молодая леди шла нам навстречу с противоположной стороны. Когда мы почти поравнялись, в нее внезапно вселился дьявол, и она атаковала Сэма. Вы бы слышали, какой крик она подняла! Как царапалась и лягалась! Сэм никак не ожидал нападения, и ему было трудно защищаться. Но потом молодая леди не удержалась на ногах и рухнула на пол, ударившись головой о ногу статуи…

Стирлинг ускорил шаг и почти побежал. К тому времени, как он добрался до места, травмированный официант стоял там, закрыв лицо руками, и дрожащим голосом повторял, что ничего не видит. Трое других суетились вокруг него, пытаясь выяснить, ранен ли он где еще. На полу неподвижно лежала Ребекка. Из головы ее сочилась кровь.

— Звоните в больницу, живо! — скомандовал Стирлинг.

Опустившись возле Ребекки на одно колено, он на мгновение еще раз оглянулся на пораненного официанта. Тот как раз убрал руки от лица, и в следующий миг Стирлингу стало не по себе. Он только сейчас осознал, какая страшная опасность угрожала Ребекке.

Ребекка полусидела на постели в палате Синайского госпиталя, глядя на врача со страхом. Она отказывалась верить своим ушам. За истекшие тридцать шесть часов ее пребывания в больнице Ребекку обследовали в связи с полученной ею травмой головы, но то, что сказал сейчас врач, не имело к этому никакого отношения. Мало того, привело ее в такой ужас, что она на краткий миг даже позабыла о головной боли.

— Вы шутите? — не своим голосом пробормотала она.

— Отнюдь. — Доктор Флеминг смерил ее добрым, отеческим взглядом, затем улыбнулся и хитро подмигнул: — Молодая красивая женщина забеременела, что же тут странного, позвольте полюбопытствовать?

— Но дело в том, что… понимаете, я… — запинаясь, говорила Ребекка. — Я не планировала… я использовала контрацептивы… Боже, я не думала, что это возможно!

— Понимаю, понимаю, — весело проговорил он, засунув руки в карманы своего белого халата. — Порой такие вещи происходят помимо наших желаний. Вам нужно успокоиться и примириться со своей беременностью. Уверяю вас, чуть позже вы измените свое мнение и отношение к ней.

Ребекка вздохнула:

— Какой у меня срок?

— Около девяти недель.

— Девять недель! Боже, я и мысли не допускала!.. У меня сейчас столько разных забот и проблем, что я ничего не заметила… Впрочем, в последнее время у меня пару раз сильно болела голова и меня тошнило. Это имеет к беременности какое-нибудь отношение?

Доктор Флеминг утвердительно кивнул:

— Тут двух мнений быть не может. Имеет, и самое прямое. Сейчас на вас чаще, чем обычно, будет наваливаться ощущение сильной усталости. Вам нужно больше отдыхать. Особенно принимая во внимание эту травму. — Он легонько постучал себя согнутым пальцем по виску. — Не делайте ничего пару недель, расслабьтесь. — Тут он вновь улыбнулся. — Как вы думаете, вашему другу понравится это известие?

Ребекка поморщилась:

— Он будет вне себя от счастья, можете не сомневаться! Он очень хочет, чтобы мы поженились, и поскорее. Боже! А я ведь как раз собралась было возвращаться на свою квартиру! — Она нервно провела по одеялу руками. — Как я могла допустить? Как я могла?!

— Очень просто, — сказал врач и по-доброму рассмеялся. — Как все женщины. А теперь отдыхайте, ешьте больше и принимайте витамины. — Он помолчал и, хмыкнув, добавил: — Ну и не деритесь, по возможности.

Врач ободряюще кивнул ей и вышел из палаты. Оставшись одна, Ребекка стала прикидывать в уме, как рождение ребенка отразится на ее жизни. Как профессионал, она уже достигла славы одного из ведущих фотографов в стране. Она могла смело торговаться, выгодно продавая свои снимки. Редакторы нескольких изданий уже привыкли рассчитывать на нее, зная, что с любого задания она обязательно принесет несколько превосходных снимков. А подпись «Ребекка Кендал» являлась в глазах читателей синонимом качества. Ребекку ценили, и она пользовалась уважением. Ей было страшно подумать о том, что все это может быть потеряно. Она так хотела оставить все, как прежде. Но теперь… Чертовы контрацептивы! Голову надо открутить тому, кто их придумал! Какого черта? Почему они не действуют?

Ребекка стала гадать, что ей сказать Стирлингу, когда тот придет. Лучше сразу выложить ему всю правду. Пусть радуется, да и ей легче станет после того, как она с ним поделится этой новостью. Что ж… возможно, из него выйдет хороший отец. Даже наверняка…

Она дремала в постели, когда он заглянул к ней в палату спустя несколько часов. Инстинктивно почувствовав его присутствие, она раскрыла глаза и сонно улыбнулась, не сразу вспомнив о своей беременности.

— Привет… — еле слышно прошептала она.

— Привет, привет! А у меня есть для тебя новость! — отозвался Стирлинг, целуя ее.

Ребекка согнала с себя сон.

— Новость? Что еще случилось? Официанту уже предъявили обвинение?

— Ты не поверишь, но тот официант… — Стирлинг пододвинул к койке один из стульев и опустился на него. — Сэм Келли его зовут. Так вот, он не виновен. И не имел никакого отношения к гибели Мариссы Монтклер.

— Не может быть! Этого просто не может быть! — твердо проговорила Ребекка.

— Я сам поначалу так думал, но затем напрямую связался с полицейским начальством, через голову таких мерзавцев, как детектив О'Хара. Они все проверили. Да что там они! Я лично обошел две конторы по обслуживанию торжественных приемов и вечеринок — «Де Вере» и «Парти планнерс». Человек, на которого ты напала в том коридоре, абсолютно невиновен.

Ребекка потрясенно уставилась на него, прикрыв рот ладошкой.

— Но он же приблизился ко мне с ножом в руке!

Стирлинг мягко улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Знаешь, окажись я на твоем месте, я поступил бы точно так же, как ты. Ты увидела человека, которого с самого начала подозревала в убийстве Мариссы Монтклер. Больше того, ты натолкнулась на него в темном коридоре, в стороне от людей. И тебе показалось, что он вооружен. Все верно. Но на самом деле он действительно официант и в руках у него были столовые приборы, которые он с коллегами спешил доставить в буфет. Он не собирался нападать на тебя. Тому есть несколько свидетелей, которые все видели своими глазами. Это ты атаковала его.

— Да, но я думала… О, Стирлинг! У меня что, уже паранойя начинается? — расстроенно вздохнув, пробормотала Ребекка.

— Нет, милая. Тебя смутило то обстоятельство, что это именно он на том новогоднем вечере у Венлейка открыл окно, из которого спустя несколько минут выпала Марисса.

— Ну правильно! Хорошо, на меня он, допустим, не нападал. Но почему ты снимаешь с него подозрения насчет того убийства? — упрямо проговорила Ребекка.

— А я тебе отвечу. До недавнего времени Сэм Келли подрабатывал официантом и дворецким внештатно. У него хорошая репутация, и его часто нанимали для обслуживания торжественных и важных вечеров. Полтора месяца назад он поступил на службу в «Парти планнерс». У него отличный послужной список, высокая репутация профессионала. Иначе его просто не взяли бы в такую известную фирму. А в конце осени, когда он еще сидел без постоянной работы, к нему обратился его друг из «Де Вере». Жена друга только-только родила, и он обещал ей провести Новый год дома. Поэтому и попросил Сэма Келли подменить его на вечере у сэра Эдварда Венлейка. Но попросил тихо, так, чтобы об этом не узнало начальство из «Де Вере». Железное правило фирмы — не брать никого со стороны — выполняется неукоснительно. И другу Сэма отвернули бы голову, если бы прознали про все. Вот поэтому-то представитель «Де Вере» и не узнал Сэма на твоей фотографии. Все правильно: он у них никогда не работал.

Ребекка вздохнула и откинулась на подушки.

— Отсюда и его белый жилет без вышитой эмблемы «Де Вере», — пробормотала она.

Стирлинг кивнул:

— Точно. Это был его собственный жилет.

— Но ведь это он открыл то злосчастное окно?

— Он. Кто-то из гостей пожаловался на духоту. Сэм распахнул окно, чтобы проветрить комнату, а сам тут же вернулся на кухню. — Стирлинг с улыбкой развел руками. — Именно там он и находился вместе с еще дюжиной коллег из «Де Вере», которые могут это подтвердить, в тот самый момент, когда Марисса выпала из окна.

— Боже… а я-то все это время была уверена, что убийца — он!

— Я тоже, — заметил Стирлинг. — Он смылся из квартиры сэра Эдварда по-тихому и еще до приезда полиции. Боялся, что в ходе разбирательств попутно всплывет тот факт, что он подменял на вечере своего друга, и тому здорово достанется от начальства. Разумеется, он ни сном ни духом не ведал о том, что ты сфотографировала его распахивающим то окно. Равно как и о том, что мы подозреваем его в убийстве Мариссы.

— Ты это все точно установил, Стирлинг?

— Абсолютно точно. Есть свидетели, которые подтверждают, что Сэм находился на кухне в ту трагическую минуту. Кстати, Сэм описал внешность того человека, который попросил его открыть окно. Это был молодой человек лет тридцати, хорошо одетый, темноволосый и вежливый.

— Джерри Рибис?

— Или Слай Капра.

Ребекка шлепнула ладошкой по одеялу.

— Я должна принести свои извинения Сэму Келли. Господи, что я натворила?! Я его сильно поранила, да? Стирлинг, скажи! Я так переживаю теперь!

— С ним все в порядке, дорогая. У него едва не вытек глаз, но, к счастью, все обошлось. Я поговорил с ним, и мы пришли к выводу, что негласная денежная компенсация нанесенного ущерба будет смотреться лучше искового заявления в суд на тебя.

— Боже, в суд! Так он собирался подавать в суд?! Какой кошмар! Что я наделала, что я наделала?! — Ребекка нервно провела руками по одеялу. — Избила невинного человека ни за что ни про что, а убийца гуляет на свободе и в ус не дует! И мы ни на шаг не приблизились к разгадке!

Она нахмурилась и надолго замолчала. Стирлинг внимательно вгляделся в ее черты. Он хорошо знал Ребекку и понимал, что принесенная им новость — отнюдь не единственная причина ее подавленного состояния.

— Что? — мягко спросил он. — Выкладывай.

Она подняла на него несчастные глаза.

— Я беременна, — проговорила Ребекка еле слышно и тут же расплакалась.

— Бекки! Любовь моя! Это же здорово! Не плачь, малыш, ты что? Почему ты не сказала мне раньше? Это самый счастливый день в моей жизни!

— Теперь ты захочешь, чтобы мы сразу поженились… — всхлипывая, проговорила Ребекка.

— Успокойся, милая. Не расстраивайся так уж! Все будет хорошо, клянусь. Тебя никто не будет заставлять делать то, чего ты не хочешь.

Он обнял Ребекку и дождался, пока она перестанет рыдать. Затем она, совсем как ребенок, утерла кулачками слезы и виновато проговорила:

— Прости.

— Не извиняйся, малыш, я люблю тебя… И все понимаю! Но сейчас, конечно, мы не сможем мешкать с женитьбой. У нас же будет ребенок!.. — Он снова обнял ее и принялся осыпать поцелуями ее заплаканное лицо.

— Но этого не должно было случиться! В самом начале нашего знакомства я все ждала, когда ты сделаешь мне предложение. Только и мечтала об этом, правда. Но теперь наши отношения меня вполне устраивают. Мы не ограничиваем свободу друг друга, мы счастливы тем, что у нас есть, и я не хотела ничего менять. А теперь… Что мы будем делать теперь? С ребенком на руках?

— А нянька? Слышала когда-нибудь про них? — весело подмигнув ей, спросил он. — Мы купим новую квартиру, которая будет настолько просторна, что нам всем хватит воздуха и места. Ты станешь работающей мамашей. У тебя будет и карьера, и ребенок. Разве это не заманчиво?

Ребекка вымученно улыбнулась:

— Но обещай, что мы наймем няню и экономку!

— С теми деньгами, которые мы зарабатываем, почему бы нам не нанять в придачу еще и дворецкого с личным шофером? — усмехнулся он.

Ребекка выписалась из больницы на следующее утро. Она вышла на улицу с охапкой брошюр, посвященных беременности и уходу за новорожденным, и с коробкой прописанных ей витаминов.

— Боже, до чего я дошла! — шутливо пожаловалась она Стирлингу, поджидавшему ее в машине. — Теперь вместо спортивного зала и уроков самообороны мне, боюсь, придется посещать курсы молодых мамаш! Господи, что со мной стало?

Стирлинг нежно поцеловал ее, невероятно возбудившись от ее близости.

— Ничего особенного, — заверил он. — Я договорился о новом задании для тебя. На конец этой недели. Согласна?

— Ты еще спрашиваешь! А что там нужно будет делать?

— Джесс Джексон приедет в город. Пощелкаешь его.

— Нет вопросов, — тут же отозвалась Ребекка, устраиваясь поудобнее на сиденье.

Машина тронулась с места и медленно покатила по Восточной Восемьдесят шестой улице. Час пик уже заканчивался, и они почти не застревали по дороге в пробках. Стирлинг вез ее к себе на квартиру. Сам он не успевал даже подняться вместе с ней — спешил в агентство. Но Ребекка не возражала. Она настроилась на спокойное утро в комфортной обстановке. Будет есть, отдыхать, звонить друзьям, смотреть газеты…

У парадного они попрощались, и Стирлинг поехал к себе на работу, а Ребекка быстро скрылась за дверьми, пересекла вестибюль и поднялась на лифте на восемнадцатый этаж. Войдя в квартиру, она первым делом распаковала те немногие вещи, которые Стирлинг принес ей в больницу, а затем удобно устроилась в гостиной около телефона с чашкой ароматного кофе и записной книжкой в руках. Ребекка была несказанно рада, что покинула больницу и вновь оказалась в знакомой обстановке.

Когда зазвонил телефон, она тут же сняла трубку, решив, что это Стирлинг хочет сообщить ей, что благополучно добрался до агентства.

— Привет, милый… — весело проговорила Ребекка.

На том конце провода повисло молчание, и ей стало ясно, что это не Стирлинг.

— Кто там? — требовательно спросила она.

— Я представляю себе, что ты подумала, когда увидела того официанта… — раздался сухой, металлический голос, словно из другого мира.

Ребекка вдруг поняла, что это не человеческий голос, а лишь его имитация. Недавно по телевизору рассказывали о специальной компьютерной программе, разработанной для немых. Человек впечатывает фразы в компьютер, а тот проговаривает их вслух. Она вспомнила теперь, что компьютер при желании запросто подключается к телефону. И сейчас, когда они со Стирлингом исключили из списка подозреваемых того официанта, оставалось предположить, что в настоящий момент за клавиатурой сидит Джерри Рибис или Слай Капра. И Ребекка с горечью поняла, что кто бы это ни был, ему нечего бояться. Он, наверное, упивается своей безнаказанностью…

— Какого черта вам нужно? — вскричала она изменившимся от страха и ярости голосом.

Она ощутила предательскую слабость в коленях и зябкий холод, сковавший все ее тело. Джерри — а она была уверена, что это звонил он, — должно быть, проследил за ней от самой больницы до квартиры Стирлинга. Подумав об этом, Ребекка резко обернулась к окну. На нем не было занавесок, так как Стирлинг любил естественное освещение. На противоположной стороне улицы возвышалось другое здание, и Ребекка видела его окна. Может, злоумышленник наблюдает за ней через одно из них?..

Ребекка присела на пол около дивана, чтобы исчезнуть из поля зрения того, кто мог следить за ее передвижениями по квартире, и стала осторожно пробираться на корточках к двери.

А тем временем металлический голос продолжал говорить, наполняя ее сердце паническим ужасом:

— Я собираюсь преподать тебе урок… последний. Не стоило тебе соваться не в свое дело, не стоило. Расплата настигнет тебя скоро и неожиданно, так что не думай, что тебя может что-то спасти. Никакие меры предосторожности не помогут, уверяю тебя.

Металлический, неживой и в то же время такой пугающе реальный голос звучал у нее в ушах. Ребекка сидела на корточках в небольшой прихожей Стирлинга, прислонившись спиной к входной двери. Сидеть было неудобно, но зато она не боялась, что кто-то за ней может подсматривать в эту минуту из дома напротив.

— Ты сгоришь в аду первый! — крикнула она в трубку. Вернее, попыталась крикнуть. Голос изменил ей, и слова были еле слышны.

В трубке раздался щелчок, и послышались гудки. Звонивший отключился.

Сэр Эдвард задумчиво разглядывал дочь. Она прилетела в Нью-Йорк только сегодня, и по такому случаю они решили отужинать в ресторане «Ле Сирк».

Дженни никогда еще не чувствовала себя так уверенно. И дело было не только в том, что она наконец ощутила себя по-настоящему взрослой. До недавнего времени она лишь играла роль гостеприимной хозяйки званых вечеров и светской женщины, а в глубине души видела в себе ребенка. Теперь на ней было красное платье с медными пуговицами, волосы были хорошо уложены, на лицо аккуратно и умело наложен макияж… И Дженни уже не казалась себе маленькой девочкой, школьницей.

— А я не знал, что ты не ладишь с матерью. И только недавняя поездка к Саймону раскрыла мне на это глаза, — заметил сэр Эдвард.

Дженни отвечала неторопливо, тщательно подбирая слова.

— Да нет, нельзя уж так прямо сказать, что мы не ладим. Просто мы с мамой совсем разные. Я постоянно раздражаю ее уже только тем, что я не Саймон. Он ее фаворит и любимец. И таковым являлся с самой колыбели.

— Это неудивительно. Мать зачастую сильнее привязана к сыну, чем к дочери, — заметил сэр Эдвард. — То же самое можно сказать об отношениях отца с дочерью, кстати.

— Вот-вот, к нам это подходит, — с улыбкой проговорила Дженни, радуясь тому, что теперь не боится вслух сказать об этом.

— Совершенно верно, малыш, — мягко сказал он.

— У меня для тебя новости, папа.

Дженни сделала глоток перье и взглянула отцу прямо в глаза, которые были так похожи на ее собственные.

— Хорошие, надеюсь?

— Мне так кажется, Я съехала со своей лондонской квартиры, папа, бросила школу и вообще решила начать новую жизнь в новом мире. Отсюда и все эти внешние изменения, которые ты наблюдаешь во мне. Прическа, одежда, макияж и так далее… Уж не говоря о том, что я похудела почти на восемнадцать фунтов.

— Да, я заметил. Ты преобразилась, — задумчиво проговорил он, внимательно разглядывая дочь. — М-м… ты очень хорошенькая у меня, малыш. Но скажи, ты уверена, что поступила правильно, бросив школу? Что еще ты умеешь делать?

Дженни задели эти слова… Как будто она действительно только и годилась на то, чтобы лепить вместе с детьми тарелки из папье-маше!

— Я ходила на курсы стенографии и машинописи, когда мне было восемнадцать. Я умею вести бухгалтерские книги, — сказала она тоном легкого упрека отцу. — Я решила пока осмотреться. Может, мне удастся найти что-нибудь для себя?

Он с сомнением покачал головой:

— Меня тут же обвинят в фаворитизме, как только я попытаюсь устроить тебя в трест. Но с другой стороны, если ты всерьез надумала остаться в Нью-Йорке, тут надо будет что-нибудь придумать. Я поспрашиваю…

Дженни улыбнулась:

— Нет, папа, умоляю тебя — не делай ничего. Я сама себе найду работу, которая мне понравится и будет по силам. — Она отметила про себя, что отец после этих слов вздохнул с облегчением. — Но у меня есть одна проблема… Можно я погощу у тебя до тех пор, пока не смогу позволить себе снимать квартиру?

— Боже, ну разумеется! Я и не отпущу тебя никуда от себя. Нью-Йорк — опасный город. Молодой женщине в нем нельзя оставаться одной.

— Но Ребекка Кендал, кажется, справляется, — возразила Дженни. — Я позвоню ей. Она обещала пофотографировать меня немного.

— Неплохая мысль! Слушай, почему бы тебе не пригласить ее на ужин? Ребекка — замечательная девушка. Полна кипучей энергии. Бери с нее пример, малыш.

— Мы пригласим и ее друга, — заметила Дженни. Она искренне надеялась, что ее отец не питал слабости к Ребекке, ибо это могло в одночасье разрушить ее дружбу с американкой. — Я, признаться, соскучилась по ней. Мне будет очень приятно повидаться просто так, и без обещанных фотографий. Я была рада, когда она решила в Лондоне погостить немного у меня. Кстати, у тебя есть какие-нибудь новости по делу Мариссы? Как там Слай Капра поживает?

Сэр Эдвард вздрогнул так, словно по его телу пропустили электроток.

— Тише, черт возьми! — сквозь зубы прошипел он и быстро осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться в том, что за ними никто не следит.

Дженни покраснела от смущения. Отцовский гнев застал ее врасплох.

— Прости, я не хотела…

— Мы продолжим этот разговор дома, — сухо и холодно сказал отец.

Глава 16

— Я уверена, что это Джерри звонит, — сказала Ребекка Стирлингу, который лежал с ней рядом. — И вообще мне кажется, что это именно он преследует меня и следит за мной с самого начала.

— А зачем ему это надо, интересно? — задумчиво спросил Стирлинг. Он навил на палец локон ее волос и поцеловал его. — В конце концов, на той злосчастной вечеринке ты сфотографировала не его, а Слая Капру.

— Кто знает? Может, он работает на Слая и действует по его указаниям. Эх, Стирлинг… хотела бы я знать, что мне делать дальше…

— Я считаю, что тебе нужно поехать навестить своих родителей. Пойми, ситуация здесь выходит из-под контроля. А Слай Капра и те люди, которые выполняют его приказы, явно не собираются отступать. Оставаться в Нью-Йорке слишком опасно.

Ребекка повернулась на бок и взглянула на Стирлинга:

— Когда ты наконец уразумеешь, что Слай Капра и Джерри Рибис, если уж на то пошло, при желании достанут меня где угодно, хоть здесь, хоть у родителей. От них нигде не скроешься. Помнишь, как за мной следили в Париже? Как мне угрожали в Лондоне? Бежать куда-то бесполезно, поэтому я предпочитаю оставаться в Нью-Йорке. А вот что мне действительно не помешает, так это защита полиции.

— Верно, но ты ее не получишь по крайней мере до тех пор, пока с дела не снимут О'Хару. И еще. У нас нет никаких улик, с которыми было бы можно обратиться в суд.

— И что мне теперь прикажешь делать? Дожидаться момента, когда на меня нападут, чтобы мне наконец поверили? Так ведь я могу и не уйти живой…

— Во-первых, не надо больше совершать глупостей.

— О чем ты?

— О твоем отклике на газетное объявление о Мариссе! — рявкнул Стирлинг. Пару дней назад Ребекка рассказала ему о том, что хотела, но не смогла встретиться с автором объявления, который мог пролить свет на все случившееся с Мариссой. — Тебе пора всерьез задуматься о своей безопасности. Нет, действительно… поезжай к родителям. Они не дадут тебя в обиду.

— Я им еще не сказала, что беременна, — еле слышно обронила Ребекка.

Стирлинг внимательно взглянул на нее.

— Как ты думаешь, они обрадуются? Или расстроятся из-за того, что мы до сих пор не муж и жена? — осторожно спросил он.

— Весть о ребенке они примут как дар Божий. Во-первых, ты им нравишься. А во-вторых, они посчитают, что ребенок поможет мне наконец угомониться… — отозвалась она, и ее губы тронула легкая улыбка. — На самом деле они ждут не дождутся той минуты, когда мы поженимся.

— И когда же мы, интересно, поженимся?

Ребекка неопределенно повела плечами:

— Не дави на меня, Стирлинг, пожалуйста. Мне угрожает серьезная опасность, и в настоящий момент я способна думать только об этом. Я хочу как-нибудь нейтрализовать Слая Капру и Джерри Рибиса. Доказать их вину. Пока они не сядут на скамью подсудимых, я не успокоюсь.

Стирлинг не стал спорить дальше. Он уже отметил, что в последнее время она стала легко раздражительной и переменчивой в своих настроениях. Виной этому было дьявольское напряжение, в котором она вынуждена существовать. Ну и беременность, конечно… Ребекка могла весело смеяться, а уже в следующую минуту рассердиться на что-то. То она буквально излучала жизненную энергию, то чувствовала смертельную усталость.

Она заснула…

Стирлинг взял ее за руку и решил смириться. Стать всепонимающим другом, на которого можно всецело положиться. В настоящий момент это самое лучшее, что ему оставалось. Ничего, даст Бог, вскоре вся эта неприятная история с Мариссой и Слаем Капрой закончится.

На следующее утро позвонила Дженни.

— О, как я рада вновь слышать вас! — воскликнула Ребекка. — Как поживаете? Давно в Нью-Йорке?

— Вчера днем прилетела. Знаете, я ведь бросила школу.

— Это важный шаг, Дженни. Вы умница. Хорошо бы встретиться. Когда вы будете свободны?

— Да у меня нет пока никаких планов, — честно призналась Дженни. — Может быть, пообедаем сегодня?

— Прекрасно. Помните, я обещала немного поснимать вас? Я не забыла.

— Вас не затруднит зайти сюда? Я покажу вам свой новый гардероб, а? Он мне недешево обошелся… Я бы хотела, чтобы вы сами определили, в чем мне лучше фотографироваться.

Ребекка рассмеялась:

— Жду нашей встречи с нетерпением. Бьюсь об заклад, вы потрясающе выглядите!

— Могу лишь сказать, что за последнее время я сбросила еще шесть фунтов, — смущенно засмеявшись, проговорила в трубку Дженни и добавила: — Думаю, это заметно…

К обеду, как и было договорено, Ребекка появилась на квартире у сэра Эдварда Венлейка. Они с Дженни сердечно обнялись, как старые подружки, и Ребекка не сумела сдержать восторга при виде преобразившейся фигуры девушки.

— Вы изменились до неузнаваемости, моя милая! — воскликнула она.

И она не покривила душой. Избавившись от лишнего веса, Дженни вернула себе хорошую форму, которая была дана ей от природы. У нее подтянулось лицо, на котором обозначились высокие скулы и мягкая линия девичьего подбородка. Легкий макияж и прическа также смотрелись очень хорошо. Но главное было в том, что глаза молодой англичанки светились радостью и уверенностью в себе.

Дженни покраснела от удовольствия и рассмеялась:

— Знаете, мне кажется, я как-то сразу помолодела…

— Правильно, потому что вы начали наконец одеваться сообразно своему возрасту, а не как пожилая женщина. А теперь покажите мне свой гардероб, как обещали. Если вы свободны, мы можем устроить съемку прямо сегодня, — предложила Ребекка.

Дженни горячо закивала. Увидев, что девушка очень дорожит своим новым имиджем, Ребекка решила провести настоящий сеанс фотосъемки, а не просто щелкнуть несколько портретных снимков.

Вскоре Скотт подал обед. За столом Ребекка рассказала Дженни последние новости о Слае Капре и Джерри Рибисе. Затем Дженни показала свои новые наряды.

— Я думаю, в этой квартире неплохой фон для съемки, — заметила Ребекка, заряжая камеру пленкой и устанавливая треногу. — Для начала наденьте вот это вечернее платье из черного бархата и встаньте в дверном проеме. Так, цветы на стол… ага, сюда. Свет включите…

Ребекка быстро помогла Дженни выстроить эффектный задний план, а потом стала учить девушку, как нужно позировать. Поначалу Дженни смущалась, но вскоре раскрепостилась и поразила американку естественностью и изящной грацией своих поз. У Дженни был явно дар фотомодели, и все советы она схватывала на лету.

Ребекка снимала кадр за кадром. Дженни только успевала переодеваться. Костюмы, вечерние и утренние платья, красивый праздничный наряд из тонкой розовой ткани с широким поясом из розового бархата.

Спустя два часа они закончили, и обе устало плюхнулись в кресла.

— Не могу выразить, как я вам благодарна… — проговорила Дженни. — Мне так понравилось позировать! Как вы думаете, у вас получились сколько-нибудь удачные снимки?

Ребекка не хотела хвалить ее раньше времени. А вдруг ей потом что-то не понравится?

— Все будет нормально, — осторожно произнесла она. — Знаете, я бы хотела еще поработать с вами. Скажем, через пару дней, а? В Центральном парке, как? Без макияжа и нарядов. Джинсы, свитер — и все. Что скажете?

Дженни даже захлопала в ладоши.

— С удовольствием! Давайте пить чай, а? Или вам больше подойдет кофе?

— Мне кофеин вреден. Лучше чай. Травяной у вас есть?

— Конечно. — Дженни поднялась и потянула за шнур звонка, висевший над камином. — У вас аллергия на кофеин?

— Раньше не было. Но теперь мне от него становится дурно, и кровь начинает стучать в висках.

Дженни удивленно обернулась:

— Почему?

— Ну… я пока еще никому не распространялась об этом… даже своим родителям не сказала… Словом, у меня будет ребенок, — проговорила Ребекка и невесело усмехнулась.

— Ребенок?! Как это прекрасно! Господи, я так рада за вас! Вот почему вам тогда стало плохо в Лондоне, помните? У меня на квартире.

— Должно быть. И потом это напряжение, которое не оставляет меня ни на минуту. Тревога… Она мне уже осточертела, а я ничего не могу поделать! С момента того глупого инцидента на показе мод я стала бояться самой себя. Одно время даже думала, что мной овладел параноидальный синдром, представляете? Конечно, это был именно тот официант, которого я сфотографировала здесь на новогоднем вечере, и я столкнулась с ним в темном коридоре в стороне от людей. Но я должна была заметить, что в руках у него было столовое серебро, а не орудие убийства! Я должна была увидеть чуть позади него его коллег! Наконец это ведь не он напал на меня, а я на него… — Она невесело усмехнулась и покачала головой. Ей до сих пор было стыдно вспоминать. — И один Бог ведает, как я изуродовала бы его, если бы не поскользнулась и не упала… — Она опустила глаза на свои ухоженные руки. — Ведь едва глаза ему не выцарапала…

— Ну хорошо, а звонки по телефону с угрозами вам тоже почудились? — горячо возразила Дженни. — Любой на вашем месте поступил бы точно так же. Послушайте, а может, вам куда-нибудь уехать на время? Развеяться?

Ребекка вновь покачала головой:

— Не хочется. И потом у меня есть предчувствие, что стоит мне только куда-нибудь отправиться, и Стирлинг уже не пустит меня обратно до тех пор, пока все не закончится… если, конечно, это вообще когда-нибудь закончится. Мне уже кажется, что Марисса погибла много лет назад. А ведь прошло всего три месяца. Но эта три месяца я прожила в обстановке постоянного напряжения и страхов… Неудивительно, что на людей стала набрасываться…

— Как бы я хотела помочь вам чем-нибудь! Вы знаете, я думала, что папа может употребить свое влияние, однако едва я заикнулась вчера в ресторане о Слае Капре, как он сделал страшные глаза и резко оборвал меня. Он боится выпускать джинна из бутылки. Это темная история, и она может сильно повредить репутации треста.

— Не только повредить, но и уничтожить ее, — согласилась Ребекка. — Я понимаю желание сэра Эдварда замять это дело. Однако у меня немного другая ситуация… Я закрыть глаза на все это не могу.

От Дженни Ребекка отправилась к Стирлингу в агентство и передала ему отснятые пленки.

— Сделай это для меня, — попросила она. — Я подарю Дженни. Пусть ребята из лаборатории побыстрее управятся. А я просмотрю потом негативы и отберу лучшие.

— Без вопросов, дорогая, — кивнул он, с любовью заглядывая в ее лицо. — Хочешь куда-нибудь сходить сегодня вечером? Поужинаем нормально, не будем больше экспериментировать с микроволновкой, а?

Ребекка подошла к нему и прижалась щекой к его щеке.

— Скажи, тебе действительно нужна такая нервная и сварливая бабенка, как я?

Стирлинг повернулся и обнял ее.

— Нужна, — сказал он. — Ты хоть и сварливая, но у тебя лучшие в мире ножки! Разве я могу пройти мимо них?

Их губы слились в поцелуе.

— Хочу тебя… — прошептала Ребекка, оторвавшись от него. — Прямо сейчас! Стирлинг, я хочу!

Ему удалось скрыть свое удивление. Внезапные перемены настроения у Ребекки в последнее время неизменно заставали его врасплох. На работе они любовью еще никогда не занимались.

— Почему бы и нет? — шепнул он в ответ, чувствуя стремительно растущее в нем возбуждение. — Я скажу Мине, чтобы нас не беспокоили.

Вскочив и отойдя к двери, он отдал секретарше распоряжение, затем запер дверь изнутри и повернулся к Ребекке. Она быстро подошла к нему. В глазах ее был блеск.

— Возьми меня… немедленно! — выдохнула она.

Он заключил ее в объятия, прильнул к губам и почувствовал, как сладкая судорога прошла по всему ее телу. Она придвинулась к нему вплотную, глаза ее закрылись, ласковые руки ее бродили по его голове, лицу, шее…

— Я люблю тебя… — прошептал Стирлинг.

С этими словами он поднял на ней юбку, и рука его скользнула ей между ног, где были тонкие трусики. У нее перехватило дыхание, когда он коснулся ее там. Ребекка непроизвольно задвигала бедрами, прижимаясь к его руке. И он понял, что она уже на грани оргазма…

— А тебе можно? — тихо спросил он, укладывая ее прямо на своем рабочем столе поверх кипы бумаг и фотографий и расстегивая на себе брюки.

— Можно, можно… — тяжело дыша, отозвалась она. — Боже, скорее же! Войди в меня, милый, я умру сейчас, если ты этого не сделаешь!

Наклонившись вперед, он вошел в нее сильно и глубоко. Ребекка открыла глаза, и он увидел в них темный огонь слепого желания. Снова поцеловав ее, он стал двигать бедрами сначала медленно, но потом все быстрее. Он чувствовал, как она увлажняется все больше, и это будило в нем страсть, однако он старался действовать осторожно, чтобы не повредить ей и ребенку.

Наконец он довел ее до оргазма. Крупные волны дрожи прошли по всему ее телу, глаза закатились, спина выгнулась, и она прижала его к себе руками еще крепче. Стирлинг резко взвинтил темп, приближаясь к собственному оргазму. Вот это случилось, и на краткий миг он едва не потерял сознание. Сам того не замечая, он навалился на нее всем телом и некоторое время не двигался, ожидая, когда силы вернутся к нему.

— Боже, Боже… — исступленно шептала Ребекка, переводя дыхание. — Потрясающе… Такого у нас еще не было, правда?

— Я, во всяком случае, не помню. Но скажи, малыш, ты в порядке?

Стирлинг сжал ее лицо ладонями и принялся покрывать его легкими, нежными поцелуями.

Она устало улыбнулась:

— В порядке? Еще бы! Ты дал мне то, в чем я нуждалась сейчас больше всего. А теперь такое расслабление, что… спать… спать…

— Эй! — рассмеялся Стирлинг. — Куда спать? В моем кабинете?

Ребекка спохватилась и, взяв себя в руки, виновато улыбнулась.

— Ты прав, милый. — Помолчав и пожевав губами, она добавила: — Послушай, давай не пойдем сегодня никуда ужинать, а?

— Почему?

Она озорно подмигнула ему:

— Давай останемся дома и повторим все это еще разок, а?

Ребекка и Дженни встретились через пару дней. Они отправились в Центральный парк, где Ребекка нащелкала целых две пленки — одну цветную и одну черно-белую.

— Вы удивительно естественно смотритесь перед камерой, — сказала она. Дженни краснела от удовольствия и, не зная, куда девать руки от смущения, засунула их в карманы своих узких джинсов. — Да-да, я серьезно говорю! Поверьте, у нас получилось несколько просто классных снимков! Но продолжим…

Наконец они закончили и сели на скамейку отдохнуть и поболтать о том о сем. Вдруг Ребекка схватила Дженни за руку.

— Не оборачивайтесь! Мне кажется, я вижу кого-то в кустах… Справа от вас, — шепнула она напряженно. — За нами следят.

Дженни испуганно взглянула на нее:

— Вы его хорошо видите?

— Нет… Не поворачивайтесь и продолжайте говорить как ни в чем не бывало… — приказала Ребекка, одновременно заправляя в свою «лейку» новую пленку. — Сейчас я сниму его. Но это нужно сделать внезапно, а то он смоется…

В следующее мгновение Ребекка подняла камеру к глазам и, медленно поворачиваясь слева направо, стала делать кадр за кадром.

— Я знала, что не ошиблась! — выдохнула она.

— Кто это? Вы его разглядели?

— Нет, но я увидела движение в кустах. Подождем, пока проявятся. Может, на снимках будет лучше видно. — Ребекка поднялась с лавки, привычным движением повесив камеру себе на плечо. — Ладно, пойдемте отсюда. Что-то мне здесь разонравилось. Как насчет того, чтобы отправиться к Стирлингу? Пусть накормит нас обедом.

Когда они приехали в агентство и рассказали о том, что с ними случилось в парке, Стирлинг покачал головой.

— Я отдам в проявку, — сказал он, забирая пленку. — Надеюсь, тебе удалось заснять этого сукина сына.

Вернувшись к вечеру домой, Ребекка обнаружила на автоответчике сообщение от Карен с просьбой перезвонить ей. С тех пор как Ребекка возвратилась из Европы, они связывались друг с другом несколько раз, но все никак не могли встретиться.

Карен схватила трубку после первого же гудка и радостно взвизгнула, услышав голос подруги:

— Бекки! Спасибо, что перезвонила. У нас тут работы невпроворот, но в пятницу босса не будет, и я смогу подольше задержаться на обеде. Давай сходим куда-нибудь, а?

— С удовольствием. Где встречаемся?

— Заезжай за мной в офис. Сгораю от желания рассказать тебе о Чингизе!

— О ком?

— Ну Чингиз, это мой новый парень. Он просто душка!

— Чингиз? Как это тебя угораздило? — рассмеялась Ребекка.

— Скажешь тоже! Его мать была помешана на Чингисхане, потому так и назвала его. А вообще он Чингиз Рок Максимилиан Флаэрти.

— Невероятно! Где ты его подцепила?

Карен сердито фыркнула:

— Что значит — подцепила? Он замечательный человек! Умный, добрый и вообще лапочка! Я в нем души не чаю! Он и тебе понравится, вот увидишь!

— Не сомневаюсь в этом… — усмехнулась Ребекка.

Ничто не изменилось. Карен все такая же. На самом деле Ребекка очень соскучилась по своей подруге и ее нескончаемой череде поклонников. И хоть Карен порой «доставала» ее, но это было так давно, что Ребекка уже и по этому тоже успела соскучиться.

— То-то!

— Значит, в пятницу, в половине первого?

— Самое то! И кстати, мы вернемся когда-нибудь в нашу любимую «Треуголку»? Мне мое житье у сестры уже, честно говоря, обрыдло.

— Заметно, — опять рассмеялась Ребекка. Ей не хотелось рассказывать о своей беременности по телефону. — Поболтаем обо всем при встрече.

— О'кей, в половине первого в пятницу, как штык! Договорились!

Стирлинг взял со стола и передал Ребекке снимки, которые та сделала в Центральном парке.

— Ничего тут нет, — расстроенно сказал он. — Тень чья-то видна, но и только.

Ребекка внимательно изучила фотографии и хмыкнула:

— Да, ты прав. Жалко. Поди тут разберись, кто это? М-да…

Она швырнула снимки обратно на стол.

— Зато с Дженни получилось неплохо, — подмигнул ей Стирлинг. — Интересно, она никогда не хотела стать моделью?

Он принялся расхаживать взад-вперед по гостиной. Ребекка видела, что Слай Капра и Джерри Рибис его занимают в данную минуту все-таки больше, чем Дженни.

— Не думаю… — отозвалась она. — Но у нее бесспорный талант. Я пока не говорила ей, боялась сглазить.

— Знаешь, я считаю, что эти снимки можно будет показать редактору «Вог». А, что скажешь? — Стирлинг взял с подоконника номер журнала и тут же, не глядя, положил его на место. Обернувшись, он чертыхнулся. — Не могу ни на чем сосредоточиться, черт! У тебя есть какие-то новости?

— Нет, — ответила она. — Сделала несколько звонков. Договорилась встретиться в пятницу с Карен в обеденный перерыв. Сядь, Стирлинг, не ходи. Ты похож на льва, которого посадили в клетку. Ты начал говорить о Дженни? Прекрасно. Я тоже считаю, что тебе нужно отдать ее снимки в «Вог». Пусть посмотрят. У нее есть все, кроме опыта, а опыт — дело наживное. Она может сделать себе карьеру.

Стирлинг присел рядом с ней на диван, и они вместе еще раз изучили фотографии.

— Ну хорошо, — пробормотал он наконец. — Я увеличу самое лучшее, а там посмотрим…

— Это помогло бы ей обрести еще большую уверенность, — задумчиво проговорила Ребекка.

В пятницу утром Ребекка проснулась совершенно разбитой, и первое, что она почувствовала, была легкая дурнота. Теперь это случалось довольно часто, и она уже научилась лечиться: надо просто поспать еще, и все пройдет.

— Не поднимайся подольше, — посоветовал ей Стирлинг и передал стакан с газированной водой. — Выпей, это поможет. И постарайся опять заснуть.

— Спасибо, милый…

— Не отменить ли тебе встречу с Карен? — спросил Стирлинг.

Ребекка покачала головой:

— Нет, я хочу с ней увидеться. Я пока еще не рассказывала ей о ребенке, вот и расскажу. Заодно решим, как нам быть с квартирой. Не может же она вечно пустовать.

Он нежно поцеловал ее в щеку.

— Позвони мне на работу, если что-нибудь будет нужно.

— Позвоню. — Она подняла на него благодарные глаза. — Извини, что не провожаю. Через час-другой, я думаю, мне полегчает.

— Лежи пока и спи. Больше тебе ничего не остается. А если ближе к полудню будешь чувствовать себя так же, отмени встречу. Карен от тебя никуда не убежит.

С этими словами он тихо вышел из погруженной в полумрак спальни — задвинутые шторы надежно защищали от яркого апрельского солнца, — а через минуту Ребекка услышала, как хлопнула входная дверь и ключ дважды повернулся в замке.

Она попыталась вновь заснуть, и ей это удалось. Проснувшись через два часа, Ребекка почувствовала себя гораздо свежее. Тошнота и усталость исчезли без следа. Взглянув на часы, увидела, что уже половина одиннадцатого. Самое время позавтракать. Потом душ, и можно будет уже бежать на встречу с Карен. Зайдя на кухню, она приготовила себе тост и запила его стаканом апельсинового сока. Удивительная все-таки вещь — беременность. Еще пару часов назад ее тошнило, а сейчас аппетит разыгрался зверский… Выйдя из душа, Ребекка стала решать, что ей надеть. В брюках ей теперь было уже тесно. Невесело вздохнув, она поняла, что вскоре ей придется носить специальную одежду для всех молодых мамаш… А пока сойдет желтый костюм с плиссированной юбкой. Стянув волосы в конский хвост тонким желто-салатовым шарфиком, она уже собралась было уходить, как вдруг раздался телефонный звонок.

— Да? — сказала она, сняв трубку.

— Могу я попросить Ребекку Кендал? — осведомился на том конце провода мужской голос.

— Я слушаю. Кто это?

— Это Чингиз Флаэрти беспокоит. Я друг Карен…

Ребекка улыбнулась:

— Да-да, она мне говорила. Здравствуйте. Что-то случилось? Карен не сможет со мной встретиться?

— Нет, дело не в этом. — У него был приятный голос. — Просто вы ведь договорились заехать за ней в половине первого, не так ли?

— Точно.

— Она очень сожалеет, что не смогла позвонить вам сама, но ее отправили подписывать договора на угол Пятьдесят девятой улицы и Второй авеню, и она там задержалась. Одним словом, она попросила меня позвонить вам и предложить приехать в эту контору. Вам это удобно?

— Вполне, я приеду.

— В таком случае записывайте адрес.

— Спасибо. — Ребекка дотянулась до блокнота и ручки.

— Извините, что так вышло.

— Да ничего, диктуйте.

— Спасибо, — вежливо сказал он и назвал ей точный адрес.

— Вам спасибо. Может, мы как-нибудь встретимся? Я имею в виду все вместе? — предложила Ребекка.

— Да, я думаю, это не помешает. Я с Карен, а вы со своим другом. Можно поужинать как-нибудь…

— Вот и я о том же.

Закончив разговор, Ребекка по привычке повесила на плечо фотокамеру и вышла из квартиры. Спустя пару минут она уже шла по улице, пытаясь поймать такси. Над головой раскинулось ясное небо, дул легкий душистый ветерок, напоминавший о приходе весны. Впервые, пожалуй, за долгое время Ребекка была довольна собой, и ее всю распирало от ощущения счастья. Даже мысль о беременности не портила ей настроения. И даже мысль о замужестве. Все это грозило лишить ее свободы, но она сейчас не возражала. В конце концов второго такого, как Стирлинг, ей уже не найти. Ребекка любила его, как никого другого. Все у них получится. У нее было такое предчувствие. А пока Карен, Карен… В радостном предвкушении встречи с подругой Ребекка ускорила шаг.

Увидев проезжавшее мимо такси, она быстро подняла руку, и машина остановилась, приткнувшись к тротуару. Ребекка села в нее и назвала шоферу адрес. Через несколько минут они подъехали к старому дому. Раньше здесь, судя по всему, жили люди, но с некоторых пор он был разбит на офисы целого ряда фирм и контор. Чингиз говорил, что Карен нужно было отвезти какие-то документы в компанию, торговавшую недвижимостью и размещавшуюся на третьем этаже этого здания. Ребекка пробежала глазами по длинному ряду табличек, прибитых около входной двери. Под каждой был звоночек и аппарат внутренней связи. Ну так и есть: «НИРИ И АССИНДЕР. АГЕНТСТВО ПО ТОРГОВЛЕ НЕДВИЖИМОСТЬЮ». Ребекка вдавила кнопку звонка, и почти сразу услышала молодой женский голос:

— Чем я могу вам помочь?

— Я пришла к Карен Россини. Она должна быть у вас.

Секретарь была приветлива и расторопна.

— Входите, пожалуйста.

В следующее мгновение дверной замок щелкнул. Ребекка толкнула дверь от себя и вошла в длинный узкий холл, устланный элегантным серым ковром. В середине, на журнальном столике, красовалась ваза с цветами. Пройдя в дальний конец, Ребекка вошла в свободную кабинку лифта и нажала кнопку с номером «3». Лифт вздрогнул и медленно пошел наверх. Выйдя на третьем этаже, она оказалась в маленьком вестибюле. Напротив нее была дверь с табличкой «ПРИЕМНАЯ».

Она легко подалась под ее рукой и открылась вовнутрь. Ребекка вошла в просторный квадратный кабинет, в котором было два письменных стола. За одним сидел детектив О'Хара, за другим — Джерри Рибис. Они подняли на нее глаза, едва она переступила порог комнаты.

— Неплохие снимочки, черт возьми, но, с другой стороны, разве можно было ждать чего-то иного от Ребекки? — пробормотал редактор «Вог». — Думаю, мы воспользуемся несколькими фотографиями Дженни Венлейк.

Стирлинг украдкой потер руки. Он давно уже работал в этом бизнесе и добился в нем больших успехов, но по-прежнему радовался, как ребенок, каждой новой удаче.

— Спасибо, Ребекка будет рада это слышать. Она считает, что из Дженни может получиться профессиональная модель.

— Помимо всего прочего, она является дочерью сэра Эдварда Венлейка, — хмыкнул редактор и, еще раз внимательно просмотрев фотографии, добавил: — Но действительно… кое-какой материал тут имеется. Я порекомендую ее одному из лучших модельных агентств. Девочка далеко пойдет, если будет стараться. Мы же напечатаем ее снимки в октябрьском номере. Подойдет? Лучшие дома одежды будут выставляться со своими моделями свадебных нарядов, и Дженни в этом поучаствует. Англичане будут в моде, я-то знаю…

— Превосходно, — с мягкой улыбкой проговорил Стирлинг.

Они обменялись рукопожатием и попрощались. Вообще-то Стирлинг редко сам ходил по редакциям журналов, но в некоторых случаях делал исключения. Скажем, для такого мощного и популярного издания, как «Вог».

Когда он вернулся к себе, Мина сказала ему:

— Звонила Карен Россини. Они с Ребеккой договорились пообедать сегодня вместе. Ребекка должна была заехать за Карен на работу, но так и не появилась. Карен интересуется, в чем дело.

Стирлинг молча прошел к себе в кабинет, пытаясь справиться с внезапно охватившим его волнением. Сев за стол и пододвинув к себе телефонный аппарат, он быстро набрал свой домашний номер. На том конце провода трубки не сняли. Даже автоответчик оказался отключенным, хотя они с Ребеккой неизменно включали его, когда уходили из дома. Наверное, Ребекка все еще спит, да так крепко, что не слышит звонков… А вдруг ей стало плохо? Нахмурившись, Стирлинг позвонил на работу ее подруге.

— Карен Россини, будьте любезны, — попросил он, когда на том конце сняли трубку.

Услышав знакомый голос, он начал без предисловий:

— Привет, это Стирлинг. О чем вы сегодня договаривались с Ребеккой?

— Она должна была заехать за мной в половине первого, а потом мы собирались сходить куда-нибудь пообедать. Не то чтобы это была какая-то важная встреча… Если Ребекка занята, я очень хорошо это понимаю, просто… я бы хотела знать, что у нее за дела?

— В какой ресторан вы собирались пойти? — продолжал Стирлинг свой лаконичный допрос.

— А что случилось? Да мы, собственно, думали решить уже по ходу дела. Я, например, хотела поесть рыбки и планировала сходить в…

— Вы обо всем четко договорились? Она не могла ничего перепутать или не так понять? — нетерпеливо перебил ее Стирлинг.

— Да нет вроде… А что стряслось-то?

— Может, Ребекка уже ждет тебя сейчас в каком-нибудь ресторане?

Сбитая с толку и чуть растерянная, Карен задумалась.

— Нет, — ответила она наконец, и в голосе ее зазвучал испуг. — Ты можешь мне сказать, что произошло? Ребекка не забыла о нашей встрече?

— Нет, она не забыла, — жестко отозвался Стирлинг. — Я пока не знаю, что произошло, но что-то, безусловно, произошло. Если она позвонит тебе, Карен, тут же перезванивай мне на работу, хорошо? Тут же! Если меня не будет на месте, оставь сообщение Мине.

— Хорошо, хорошо. Послушай, Стирлинг, я почему-то совершенно уверена, что с ней все в порядке. Если только… — Она не договорила.

— Вот именно, если только… — почти сердито буркнул Стирлинг. Он повесил трубку, вышел в приемную и бросил Мине: — Я ухожу. Если будет звонить Ребекка, выясни, где она находится и что, черт возьми, происходит!

Стирлинг быстро покинул агентство и отправился через три квартала к себе домой. «Боже, только бы она была там!.. Пусть плохо себя чувствует, пусть ее тошнит хоть тысячу раз, но только бы она оказалась дома!.. Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы я застал ее в спальне спящей! Сделай так, чтобы она была жива!..»

Но ничто не помогало. Стирлинг все ускорял шаг, а в душе его росло нехорошее предчувствие.

Натолкнувшись на острые взгляды О'Хары и Рибиса, Ребекка в первое мгновение подумала: «Карен предала меня. Она обманом заставила меня сюда прийти. Она была заодно с ними с самого начала».

О'Хара и Рибис поднялись со своих мест, обошли вокруг столов и теперь приближались к ней. У Ребекки ноги будто вросли в пол. Она не могла пошевелиться, но не спускала со своих врагов настороженного взгляда. Никогда прежде она не чувствовала себя такой беспомощной. С одним мужиком она, пожалуй, еще могла бы справиться, но с двумя сразу… Нет, это было выше ее сил. Тем более что один О'Хара весил, судя по всему, гораздо больше двухсот фунтов…

Первым заговорил Джерри Рибис:

— Мне очень жаль, что так вышло, но нам необходимо было, чтобы вы пришли сюда, Ребекка. Проходите, садитесь. — Он кивком показал на стул и как-то странно улыбнулся. — Есть разговор.

«Значит, они сначала поболтают со мной и только потом убьют», — пронеслась в голове глупая мысль.

Ребекка наконец стряхнула с себя оцепенение и тяжело опустилась на краешек стула. Дар речи пока не вернулся к ней, и она смогла только проводить враждебным взглядом О'Хару и Рибиса, которые вернулись на свои места.

— Нам пришлось установить прослушивающее устройство в телефонный аппарат Стирлинга Хартфелдера у него дома, — сказал Джерри. — Именно с его помощью мы и узнали о том, что вы договорились сегодня встретиться с вашей подругой Карен Россини. И мы решили воспользоваться этим как прикрытием, для того чтобы заманить вас сюда.

В голове у Ребекки постепенно стало все проясняться. Значит, телефон Стирлинга все-таки прослушивался! Ей вдруг пришла в голову мысль, которую она захотела тут же проверить.

— Значит, Карен не была с вами заодно? — не своим голосом проговорила она.

— Нет, не была, — буркнул детектив О'Хара. Он положил свои мясистые руки на стол, и Ребекке неожиданно бросились в глаза черные волосы на тыльных сторонах его больших ладоней. Она тут же отвела взгляд, будучи не в силах смотреть на это без отвращения. А О'Хара тем временем продолжал: — Вы путаетесь у нас под ногами. От вас много неприятностей. Задаете слишком много вопросов и вообще суете свой нос куда не следует. Нам это надоело. Вы у нас вот уже где сидите!

Джерри бросил на О'Хару предупреждающий взгляд, и тот, вздохнув, замолчал.

— Позвольте мне все объяснить, — вежливо произнес Джерри.

— Пожалуйста… — неприязненно обронила Ребекка.

— Вы вознамерились разыскать доказательства того, что Мариссу Монтклер убили, не так ли?

— Да, вознамерилась. Я уверена в том, что Марисса не сама выпала из окна! — воинственно сверкнув глазами, сказала Ребекка.

Теперь, когда она поняла, что ее загнали в угол, страх вдруг стал быстро отступать. Она получила возможность смотреть в лицо своим врагам, и на нее снизошло странное спокойствие.

— И вы абсолютно правы, — сказал Джерри. — Ее убил некий Слай Капра, один из заправил нью-йоркского наркобизнеса. На том новогоднем вечере он попросил официанта распахнуть окно в библиотеке сэра Эдварда Венлейка, якобы для того, чтобы проветрить комнату… Затем он каким-то образом заманил к нему Мариссу, раздвинул шторы и вытолкнул ее наружу.

— А вы на это смотрели, — укоризненно бросила Ребекка.

— Нет, я находился в той же комнате, что и вы, когда это случилось. Вы не помните, наверное, но я последовал за вами в столовую, когда вы начали снимать. А потом я подвез вас домой.

— Это я помню. Значит, это вы следили за мной с тех самых пор?

— Иногда я, иногда другие. В аэропорту Кеннеди, когда вы улетали в Европу, был я. И в парке в кустах тоже был я. Но во многих других случаях это был Слай Капра. — Джерри поднялся из-за стола и отошел к кофейнику, стоявшему в углу кабинета. Рядом с ним стояли три чашки и кувшинчик со сливками. Он обернулся и вежливо предложил Ребекке: — Кофе?

Ребекка отрицательно качнула головой. Она напряженно ждала, когда они перестанут ломать перед ней комедию.

— Вы знаете, мне ведь и самой почти все известно, — холодно сказала она.

— Когда человеку слишком многое известно, это вредно для его здоровья, — буркнул О'Хара. Он кивком поблагодарил Джерри за чашку кофе, которую тот поставил перед ним. — Вы суете свой нос в дело, которое вас совершенно не касается. Каждую минуту вы можете нам все испортить. Чего вы добиваетесь? Может быть, вы хотите, чтобы вас постигла такая же участь, как и того недоумка Майка Уилсона?

Ребекка, стиснув зубы, заставила себя не отводить немигающего взгляда от О'Хары. Но вдруг в глазах у нее все помутилось. Пошла рябь, как на экране старенького черно-белого телевизора, а к горлу подступил ком. Судорожно сжав кулачки, лежавшие на коленях, она попыталась преодолеть внезапный позыв к рвоте. Ей даже пришлось на несколько мгновений зажмуриться. Но затем дурнота медленно отступила, и она вновь открыла глаза.

— Вы в порядке? — участливо спросил Джерри.

— Все нормально, — ровным голосом отозвалась Ребекка.

— В таком случае мы продолжим, если вы не возражаете. Детектив О'Хара совершенно правильно сказал, что вы мешаете нам работать. И к тому же подвергаете свою жизнь смертельной опасности.

Ребекка поморщилась, решив для себя, что нет на свете ничего отвратительнее подкупленного полицейского. Джерри Рибис тоже хорош, конечно, но он явный враг, который играет в открытую. А О'Хара в тысячу раз омерзительнее его, ибо внешне он стоит на стороне закона, но на самом деле лишь пользуется своим положением, чтобы помогать преступникам. Ребекка не могла даже смотреть в его сторону, настолько ей было противно.

Вдруг Джерри хмыкнул и, словно угадав ее мысли, проговорил:

— А знаете, я ведь тоже из правоохранительных органов.

«Еще лучше, — в душе усмехнулась Ребекка, — двое подкупленных полицейских. Хотя… какая теперь разница?»

— Я агент ФБР и работаю под прикрытием. Мы с О'Харой занимаемся делом Слая Капры. Охотимся за ним и за его сообщниками, — продолжил Джерри.

Ребекка растерялась. Ее застигли врасплох. Она подняла на Рибиса изумленный взгляд, словно не совсем поняла, что он сказал.

— Что?..

Джерри вновь как-то странно, таинственно улыбнулся:

— Мы собираем против Слая улики, и не только по делу об убийстве Мариссы Монтклер, но также по полудюжине других преступлений. А вы полагали, что мы с ним заодно, не так ли?

Окончательно сбитая с толку Ребекка взглянула на О'Хару и снова перевела глаза на Рибиса.

— А разве это не так? — растерянно спросила она.

— Черт возьми, естественно, не так! — рявкнул О'Хара. — Нет, это же надо! Мы из кожи лезем вон, чтобы засадить его за решетку, и вот благодарность!

— Но… — Ребекка все никак не могла собраться с мыслями. В голове ее роилось множество вопросов, которые ей хотелось бы задать, но она не знала, с чего следует начинать.

Значит, О'Хара и Рибис на ее стороне?.. Это почему-то не укладывалось в голове. Может быть, это их очередной трюк, очередной обман с целью усыпить ее бдительность?

— Я давно охочусь за Слаем, — заметил Рибис. — Мы держали его под колпаком еще до того, как он познакомился в Лас-Вегасе с Мариссой. Порой мне приходилось в оперативных целях выдавать себя за него. Скажем, перед людьми, которые не знали, как он выглядит. В других случаях я представлялся его деловым партнером… как, например, при встречах с Майком Уилсоном. Поймите, я собирал информацию. Майк Уилсон все ходил тут, вынюхивал, и я должен был понять, многое ли ему известно.

— А потом вы его убили? — холодно и жестко проговорила Ребекка.

Джерри даже отшатнулся от нее.

— Вы что, с ума сошли? Разумеется, я не убивал! Я его и пальцем не тронул!

— Кто же тогда это сделал?

— Один из людей Слая Капры. Они решили, что он слишком много знает, и убрали его с дороги. Честно признаюсь, мне неловко вспоминать об этом. Мне следовало, наверное, раскрыть ему все карты, сказать, что я работаю в ФБР, и предупредить о грозившей ему опасности со стороны Капры, но я не мог рисковать своей «легендой», а язык у Майка был как помело. Между прочим, если бы он не пришел хвастаться добытыми сведениями к вашему агенту, он, возможно, и сейчас еще был бы жив.

— Значит, вы невольно подставили и Стирлинга тоже! — сердито воскликнула Ребекка. — Почему же вы его не предупредили об опасности? У него язык не помело! Почему нам со Стирлингом не предоставлена защита полиции? Мы имеем на это право!

О'Хара поморщился:

— Вам со Стирлингом предоставлена защита полиции, можете успокоиться. Обоим. Вы этого просто не замечаете. За вами приглядывают двадцать четыре часа в сутки.

У Ребекки от удивления даже открылся рот.

— Но я ни разу не видела ваших людей!

— Ха, на то они и прикрытие, чтобы их не видели! — почти презрительно фыркнул О'Хара. — В этом деле главное — предельная осторожность. Мы хотим, чтобы Слай Капра первым совершил ошибку. Мы ждем этого. Хороши бы мы были, если бы приставили к вам охрану на глазах у всех! Нам нужно, чтобы Слай Капра ничего не заподозрил и не лег на дно, это понятно?

— И поэтому в деле Мариссы вы настояли на версии несчастного случая?

— Точно, — буркнул О'Хара.

— Как вам это удалось?

— Нам повезло, — вмешался Джерри. — Сэр Эдвард Венлейк и его заместитель были заинтересованы в том, чтобы замять это дело. Брайан Норрис фактически все сделал за нас. Они оба дали показания, что Марисса просто поскользнулась на ненадежном полу и выпала из окна. Сэр Эдвард даже не знал, что я находился на той вечеринке вместе со всеми. Настолько он был пьян…

— А вот скажите… — Ребекка вся подалась вперед, приготовившись забросать Рибиса вопросами, которые не давали ей покоя. — Это вы приезжали к Мариссе в Лас-Вегас? После того, как она познакомилась там со Слаем Капрой?

Джерри утвердительно кивнул.

— Вы намекнули ей на то, во что она ввязывается?

— Я не мог. Моя задача заключалась в том, чтобы вызвать ее на откровенный разговор и заставить сказать, что от нее хотел Слай Капра. В наши полномочия тогда входил исключительно сбор информации о Слае, больше ничего. Мы были уверены, что Мариссе не будет угрожать никакая опасность, если только она не перейдет дорожку Слаю. Она ему была нужна живой.

— Тогда что же между ними в итоге произошло?

— Она его обманула, — просто сказал Джерри.

— Обманула? Марисса обманула Слая Капру?

Он кивнул.

— Поначалу все шло нормально. Они ладили, и Мариссу все устраивало. Слай поселил ее в роскошной квартире, под завязку набитой красивыми картинами и мебелью. Накупил ей нарядов, драгоценностей и выпустил в нью-йоркский свет, как свое тайное оружие. Сэр Эдвард и оглянуться не успел, как влюбился в нее по уши. Справедливости ради нужно сказать, что она, похоже, тоже искренне к нему привязалась. И еще она очень хотела однажды стать такой же богатой, как и он. Слай помогал ей в этом. Как вы уже знаете, наверное, они решили, что он будет вкладывать ее и свои деньги в выгодные сделки, основываясь на информации, которую она ему приносила. Капра — известный сукин сын, но даже у таких людей есть свой воровской закон, и я не думаю, что Марисса пострадала бы, если бы играла с ним честно. А вышло иначе. И он убил ее.

— Как она его обманула? — еле слышно спросила Ребекка.

— Она передавала ему конфиденциальную информацию о сделках треста «Толлемах», выуживая ее у сэра Эдварда, который ей полностью доверял. Слай выгодно вкладывал ее и свои деньги, и они на этом неплохо зарабатывали. Но в какой-то миг Мариссу уязвило то, что ее прибыль была существенно меньше, чем прибыль Слая. Ей почему-то не пришло в голову, что Слай и денег своих вкладывал гораздо больше. И тогда она стала скармливать ему дезу, а своими деньгами попыталась распоряжаться самостоятельно — с помощью одного брокера, рекомендованного сэром Эдвардом. Она решила задвинуть Слая Капру на второй план, и тому это очень не понравилось.

— Воображаю… Она, видимо, здорово разбиралась во всех тонкостях биржевого дела, — проговорила Ребекка, на которую рассказ Рибиса произвел сильное впечатление. — Я лично вообще не понимаю всех этих вещей. Какие акции и когда нужно покупать, какие продавать…

— Действительно, Марисса изрядно поднаторела в этом, — согласился Джерри. — Она очень тесно общалась с сэром Эдвардом и поднабралась от него всяких полезных вещичек. Он доверял ей всецело, и она пользовалась этим. На момент гибели Мариссы ее состояние приблизилось к отметке в три с лишним, а то и четыре миллиона долларов. Неудивительно поэтому, что Майку Уилсону и Дэвиду Макни так хотелось добраться до этих денег.

— Дэвид Макни, вы сказали? — переспросила Ребекка. — Вы его знаете? Я собиралась с ним встретиться, но упустила момент.

Джерри усмехнулся:

— Да, я его знаю. Я откликнулся на его объявление в газете. А когда понял, что вы сделали то же самое, собственно, и решил поговорить с вами откровенно. Ради вашей же безопасности.

— Вы встречались с ним? В отеле «Интер-Континенталь»?

— Да, я представился ему Слаем Капрой, и он мне поверил. Мы встретились и поговорили. Я понял, что он ни черта не знает, и посоветовал ему убираться из Штатов восвояси ради его же блага. — Джерри рассмеялся. — Видели бы вы его лицо! Я сам не ожидал, что мне так легко удастся его запугать. У него душа ушла в пятки!

— М-да… — проговорила Ребекка задумчиво. — А вам известно, что случилось с деньгами Мариссы?

Джерри развел руками:

— Представления не имею. За пару дней до своей гибели она сняла со счета почти все средства, и мы не знаем, что с ними стало. Полагаю, она поняла, что Слай заимел на нее зуб, и рассчитывала спрятать деньги, прежде всего от него.

— Ей надо было больше думать не о деньгах, а о своей башке! — буркнул О'Хара.

— Думаю, появление Слая на банкете у сэра Эдварда явилось для нее полной неожиданностью, — заметил Джерри. — Мы следили за ним весь вечер, и когда он отправился домой к сэру Эдварду, это нас тоже немало удивило. Он пошел на большой риск. Я решил, что он просто хочет ее попугать. Мне и в голову не приходило, что он может сделать с ней что-то иное на виду у сотни гостей! — Он опустил глаза и покачал головой. — Но я ошибся. Поначалу ничто не предвещало беды, он спокойно болтал с Терезой Бендотто…

— Я была у нее дома, так как сфотографировала ее во время разговора со Слаем, — вставила Ребекка.

— А то мы не знаем! — буркнул О'Хара.

Джерри поморщился, взглянув на него, и продолжил:

— Затем Капра ушел в уборную, и я послал одного из своих людей, который также находился на банкете, проследить за ним. Но он каким-то образом упустил его из виду… А остальное вы знаете.

— Бедная, несчастная Марисса… — тихо проговорила Ребекка. — Значит, с его стороны это была месть?

— Да. А то, что это случилось на квартире у сэра Эдварда, было ему очень на руку. Он надеялся на то, что скандал вызовет резкое снижение котировок акций треста «Толлемах» и ему удастся скупить их по дешевке, а позже, когда все образуется и придет в норму, продать подороже.

Ребекка покачала головой, потрясенная этими известиями.

— Зачем вы заманили меня сюда? — вдруг спросила она. — Зачем рассказываете все это?

— Чтобы вы наконец перестали дергаться, мешая нашим планам, — проворчал О'Хара, и Ребекка вновь перехватила неодобрительный взгляд, который бросил на детектива Рибис. Им приходилось работать вместе, но вежливый Джерри явно стеснялся своего вульгарного и грубоватого коллеги.

— Ради вашего же блага, — пояснил Джерри. — Нам нужно, чтобы вы со Стирлингом успокоились и залегли на дно до тех пор, пока все это не кончится. Вам обоим угрожает серьезная опасность, и вы действительно мешаете нашему расследованию. А на ваше прикрытие и защиту мы вынуждены отряжать те силы, которые пригодились бы нам для других целей. — Он сделал паузу, а затем продолжил: — За последнее время я узнал вас гораздо лучше, чем вы думаете. И я понимал, что сами вы не остановитесь. Доказательство истины в деле Мариссы Монтклер и поимка убийцы стало для вас делом принципиальным. Поэтому мы и пригласили вас сюда. Мы просим вас прекратить собственное расследование, ибо оно тормозит официальное. О нашей встрече вы можете рассказать только вашему другу и агенту. Но это все.

Ребекка, подумав, кивнула:

— Понимаю… Когда же все это закончится? Когда вы арестуете Слая Капру?

— Бог ведает, — опять встрял в разговор О'Хара. — Однако Джерри прав. Мы не можем себе позволить упустить его теперь, когда нам столько всего известно. А вы своими действиями можете спугнуть его.

— Я вас понимаю, детектив, — сухо проговорила Ребекка. О'Хара ей по-прежнему не нравился, и она ничего не могла с этим поделать. Ребекка повернулась к Джерри: — А как быть с Дженни Венлейк? Она тоже посвящена во все детали. Я сама держала ее в курсе. И кстати, сэр Эдвард тоже все знает. Им ничто не угрожает?

— Не беспокойтесь, мы приглядываем за ними обоими. Только, пожалуйста, не рассказывайте им о нашей встрече. Я работаю негласно и не могу рисковать своей «легендой», — сказал Джерри. — Самая большая опасность угрожает вам, не забывайте. Ведь это вы сфотографировали Капру на том новогоднем банкете. А что касается мисс Венлейк, не думаю, что ей что-то угрожает. Она не станет болтать лишнего, блюдя репутацию своего отца и его треста, не правда ли?

Глава 17

Джерри Рибис вызвал машину, чтобы та отвезла Ребекку домой к Стирлингу.

— Я бы предпочла отправиться к нему в агентство. Мне нужно увидеться со Стирлингом, — возразила было Ребекка.

— А мы бы предпочли, чтобы вы сейчас почаще сидели в четырех стенах и не разгуливали по городу без крайней необходимости. Дом вашего друга хорошо охраняется и очень удобен в этом отношении. Всего один вход и один лифт. Можете быть спокойны, мы приглядываем за домом двадцать четыре часа в сутки. Возвращайтесь туда, пожалуйста, и не высовывайте носа на улицу. Мы также вынуждены продолжить прослушивание телефона Стирлинга на тот случай, если Капра вновь позвонит. Нам необходимо узнать, откуда идут звонки.

Ребекка расстроенно вздохнула:

— А как же моя работа? Мне что, уже и в магазин за покупками нельзя выйти? С какой стати я должна превращаться в добровольного узника, заточенного в трехкомнатной квартире? И сколько мне там оставаться, интересно? До конца жизни?

— Послушайте, если вы не круглая дура, то делайте, что вам говорят! — рявкнул О'Хара. — Хватит нам ваших прошлых выходок!

— Нет, но вы скажите, сколько времени мне придется прятаться? — раздраженно воскликнула Ребекка. — Я имею право знать, черт возьми!

Рибис и О'Хара устало переглянулись.

— Надеюсь, не очень долго, — ответил Джерри. — Мы вышли на заключительную стадию операции и рассчитываем уже через несколько дней произвести аресты. Именно поэтому мы и вызвали вас на разговор. Медлить больше нельзя. Настал решающий момент, и мы опасались, что если вас не предупредить обо всем, вы своими необдуманными действиями можете поставить наше расследование под угрозу срыва.

— Подумайте лучше над тем, что сказать своей подружке Карен насчет несостоявшейся встречи. Учтите: она ничего не должна знать, — буркнул О'Хара.

Ребекка сосредоточенно нахмурилась:

— Ну… я могу сказать, что мне нездоровилось, я проспала и не поднялась раньше… — Она взглянула на часы. — Черт, пятнадцать минут четвертого! Впрочем… — Ребекка пожала плечами, — когда я скажу ей, что беременна, она меня, наверное, поймет.

Джерри удивленно поднял брови:

— Беременны? Вот не знал…

— А откуда вам было знать? Если, конечно, вы не установили прослушивающую аппаратуру в нашей со Стирлингом спальне, — едко заметила Ребекка.

Джерри чуть покраснел. И на том спасибо!

— Не говорите глупостей, — торопливо произнес он. — Мы прослушиваем только телефон.

— Вот и прекрасно… — На Ребекку внезапно навалилась нечеловеческая усталость. — Я могу идти?

— Да, конечно… — Джерри вновь вскочил из-за стола и подошел к ней. — Прошу прощения за то, что мы выманили вас сюда обманом. Но у нас не было другого выхода. — Он виновато улыбнулся. — Как вы себя чувствуете?

— Да как будто неплохо… — Ребекка обвела внимательным взглядом комнату. Стены были увешаны фотографиями домов. — А похоже на риэлтерскую контору…

— Мы старались, — проворчал О'Хара. — Но завтра здесь уже ничего этого не будет.

— Можно мне отсюда позвонить Карен?

О'Хара подтолкнул к ней телефонный аппарат:

— Валяйте.

— Благодарю.

Ребекке и в голову не могло прийти, что Стирлинг уже связывался с Карен, поэтому она удивилась, когда услышала крик своей подруги в трубке:

— Дьявол, Ребекка! Где тебя черти носят?! Стирлинг рвет и мечет! Он был дома и едва не помешался, когда не застал тебя там! Звонил мне сегодня уже раз шесть, наверное. А в настоящий момент он обзванивает все больницы. Я даже думаю, что он связался с полицией.

Карен так орала, что Джерри Рибис и детектив О'Хара без труда расслышали все, что она сказала. Ребекка вопросительно взглянула на них, прикрыв трубку ладонью.

— Скажите, что у вас подвернулась срочная работа. Сенсация, черт возьми, которую вы не могли пропустить! — напряженно шепнул Джерри.

— Боже, прости меня, Карен, — спокойно сказала Ребекка. — На меня свалилась срочная работа. Да, все утро снимала… Но зато не потратила время даром, будет что показать Стирлингу! Да, ты уж извини меня… У меня просто не было возможности предупредить тебя, честно!

— А почему Стирлинг ничего не знает о твоей работе? — ворчливо поинтересовалась Карен.

— Я и с ним не могла связаться, — тут же солгала Ребекка. — Я же говорю, все вышло совершенно неожиданно, как снег на голову. — Она шутливо возвела глаза к потолку. Но Рибису и О'Харе было не до шуток. Они пристально смотрели на нее, следя за разговором. — Карен, миленькая, ну прости меня! Я прямо сейчас позвоню Стирлингу и успокою его. А мы встретимся с тобой в другой раз, хорошо?

— Хорошо-то хорошо, но ты не забудь насчет Стирлинга, — проговорила Карен озабоченным голосом. — Мне его жалко стало. Бедняга думает уже, что тебя грохнули, как и ту Мариссу…

— Я созвонюсь с ним сию секунду, обещаю. Не беспокойся, — сказала Ребекка. Повесив трубку, она оглянулась и сказала Джерри: — Мне нужно позвонить Стирлингу.

— Ну так звоните, зачем спрашивать разрешения? Скажите, что с вами все в порядке и что вы ничего не можете сейчас объяснить, но будете у него на квартире через двадцать минут, — отозвался Джерри. — Я поеду с вами. Надо узнать, с какими полицейскими участками он связывался… Час от часу не легче! Черт возьми, вот тебе и тайная операция! — добавил он, расстроенно вздохнув.

— Да уж… — буркнул О'Хара. — Нам еще не хватало, чтобы вся полиция Нью-Йорка узнала об этом…

Стирлинг не поверил Ребекке, что с ней все в порядке, и примчался к себе домой как ракета. По телефону Ребекка говорила очень сдержанно, словно боялась сболтнуть лишнее, и это его отнюдь не успокоило. Повернув ключ в замке, он влетел в прихожую, но в следующее мгновение замер как вкопанный, увидев, что Ребекка не одна.

— Не волнуйся, Стирлинг. Это Джерри Рибис. Он работает на ФБР, — торопливо объяснила она, увидев выражение его лица.

— Какого черта? — буркнул Стирлинг, глядя на Джерри.

— Так, спокойно, Стирлинг! Я сейчас все объясню, — сказала Ребекка. — Джерри нужно узнать, в какие полицейские участки ты звонил по поводу меня. Он ведет тайное расследование. Никто не должен знать о том, где я была сегодня утром.

Стирлинг успокоился лишь после того, как Джерри предъявил ему свое удостоверение агента ФБР. Он назвал те участки и больницы, куда звонил из-за Ребекки.

— Надеюсь, меня тут не выставят виноватым? — защищаясь заранее, проворчал он. — Я тревожился, не знал, что и подумать…

— Все нормально, я возьму это на себя, — устало сказал Джерри. — Так, мне пора, я вас покидаю. Но вы не беспокойтесь: за домом ведется тщательное наружное наблюдение. Я буду информировать вас о малейших изменениях в обстановке. Пока оставайтесь здесь, Ребекка. Не выходите на улицу, а если вам опять позвонят, старайтесь затянуть разговор как можно дольше. Я думаю, Капра звонит из своей штаб-квартиры… Нам ее необходимо вычислить, вы понимаете?

Ребекка пошла проводить его до двери.

— Спасибо, — вдруг сказала она. Джерри был так не похож на О'Хару. Теперь, когда окончательно выяснилось, что он не враг, ей стало легче на сердце. Она симпатизировала ему с самого начала. — Как нам связаться с вами, если потребуется?

— Никак, — бросил он через плечо. — Я сам свяжусь с вами.

С этими словами он вышел из квартиры и тихо, но плотно прикрыл за собой дверь.

— Ну вот. — Ребекка повернулась к Стирлингу лицом. — А теперь слушай!..

Ребекка проснулась среди ночи от каких-то смутных, но очень неприятных ощущений. Повернув голову, она различила в темноте силуэт спящего Стирлинга. Ребекка сделала движение к нему и в следующее мгновение поняла, что именно с ней стряслось.

— Стирлинг! — громко позвала она. — Боже, Стирлинг, у меня кровотечение! У меня, наверное, выкидыш!

Он мгновенно проснулся и включил ночник.

— Что?! Ты уверена?!

— Да… мне плохо… я боюсь шевельнуться…

Он вскочил с постели и схватил телефонный аппарат.

— Сейчас приедут врачи. Держись, малыш!

Стирлинг набрал номер, объяснил дежурному в двух словах, что случилось, и продиктовал свой адрес.

Ребекка лежала на боку, поджав колени к животу. Лицо ее было напряженным и покрылось испариной.

— Принеси, пожалуйста, из ванной какие-нибудь полотенца… — тихо попросила она. — Прости, Стирлинг. Прости меня, милый…

— Ты ни в чем не виновата и не смей винить себя, слышишь? — почти крикнул он. Ему было больно смотреть на нее. — Если с кого и спрашивать, так с Джерри Рибиса и этого злосчастного О'Хары за их вчерашний сюрприз!

Он принес полотенца и набросил ей на голые плечи теплый свитер. Ребекку трясло в ознобе. Она смертельно побледнела, кожа стала липкой от выступившего пота. Быстро одевшись, Стирлинг приготовился сопровождать ее в больницу. Сначала он нетерпеливо расхаживал по комнате взад-вперед, но затем Ребекка попросила его сесть на постель, и он послушался.

— С тобой все будет в порядке, малыш, — повторял он как заведенный. — Тысячи женщин проходят через это в первый раз. Все последнее время в тебе накапливалось внутреннее напряжение, а вчера ты пережила настоящий шок. Так что в этом нет ничего удивительного…

В эту минуту раздался звонок в дверь. Обрадовавшись и подивившись про себя оперативности медиков, Стирлинг выскочил в прихожую и открыл дверь. На пороге возник мужчина, одетый, как уборщик. Тем неуместнее смотрелся в его руке мобильный телефон.

— Я человек Рибиса, — лаконично представился он. — Мы перехватили ваш звонок. Я хотел только сказать вам, что машина с врачами уже выехала. Мы вызвали ее по своим каналам. Помощь прибудет с минуты на минуту.

— Я вам очень признателен, — отозвался Стирлинг.

— Надеюсь, с вашей подругой все обойдется.

— Да… конечно…

— Мы не спустим с нее глаз, когда ее привезут в больницу. Ей выделят отдельную палату, и в коридоре постоянно будут дежурить наши люди.

— Отлично! А сейчас я должен вернуться к ней, если не возражаете. Могу я рассчитывать на то, что вы сами встретите врачей и проводите их сюда?

Тот кивнул:

— Само собой.

Войдя в спальню, Стирлинг обнаружил, что Ребекка рыдает.

— Я хотела ребенка… — всхлипывала она. — Ты не подумай… я хотела…

— Я знаю, любовь моя… — У Стирлинга защемило сердце и на глаза тоже стали наворачиваться слезы. Он присел на краешек постели и ласково обнял Ребекку за плечи. — У нас еще будут дети, малыш. Жизнь ведь только начинается. Мы с тобой родим столько детей, сколько ты захочешь. Нас ожидает счастливое будущее…

Вместо ответа она лишь благодарно сжала его руку.

Спустя несколько минут приехали врачи. Ребекку завернули в одеяло, пересадили в специальное кресло-коляску и увезли к лифту. Внизу двое санитаров подхватили ее на руки, словно ребенка, и занесли в машину. Стирлинг с тяжелым сердцем последовал за всеми, предварительно заперев квартиру. В тот миг он думал лишь о том, что никогда не простит Рибиса и О'Хару за то, что случилось.

Джерри Рибис навестил Ребекку на следующий день. Он принес букет белых тюльпанов, которые аккуратно положил на тумбочку у изголовья ее постели.

— Простите меня… — обронил он. Вид у него был огорченный, и Ребекка видела, что он искренне беспокоится. — Я не предполагал, что такое может случиться… Что говорят врачи?

Ребекка вымученно улыбнулась:

— Мне сказано, что я еще могу иметь детей. — Тут она сжалилась над ним и добавила: — Меня также заверили, что подобное часто случается с женщинами в первый раз. Возможно, это произошло бы в любом случае. Даже без того потрясения, которое я пережила вчера. Ведь в конце концов я перенесла еще больший шок в музее, но однако же ничего не произошло…

У Ребекки было тяжело на сердце, но она изо всех сил старалась не падать духом.

А Джерри после ее слов заметно приободрился:

— Пожалуй, вы правы. Если я смогу чем-нибудь помочь, обращайтесь немедленно. Я буду на связи.

— Спасибо, — поблагодарила его Ребекка. — Удачи и вам.

На следующее утро Стирлингу уже разрешили отвезти ее домой. Но там он тут же уложил ее в постель. Накануне Стирлинг набил холодильник всеми ее самыми любимыми продуктами и напитками, накупил ворох последних журналов и пару романов. А на столике у изголовья ее постели красовался большой букет свежих роз. Ребекка, растрогавшись, не сдержала слез, увидев, как он приготовился к ее возвращению.

— Ну-ну… Будет тебе, малыш, — принялся утешать ее Стирлинг, баюкая, как ребенка. — Не плачь. Все будет в полном порядке, вот увидишь!

— Я знаю, знаю… — шептала она, бережно прижимаясь к нему. — Но я очень люблю тебя и переживаю из-за того, что произошло… Я не знаю, что сказать… Я хочу быть с тобой… всегда! Всю жизнь!

Стирлинг взял ее заплаканное лицо в свои ладони и внимательно заглянул ей в глаза.

— Ты никогда мне этого еще не говорила… — пробормотал он.

— Да, не говорила и жалею теперь об этом! Удивляюсь, как я могла быть такой дурой раньше? — Она вдруг улыбнулась сквозь слезы. — Я люблю тебя, Стирлинг, и больше всего на свете хочу быть с тобой…

— Бекки… Я так счастлив, так счастлив!.. Я только об этом и мечтал все время — чтобы мы соединились навеки. Ты даже не представляешь, малыш, как сильно я тебя люблю!

Ребекка прильнула к нему еще теснее.

— Мы будем счастливы вместе, правда?

Он, все еще потрясенный ее признанием, кивнул.

— И это еще мягко сказано, поверь мне! — Он вдруг весело, по-мальчишески улыбнулся. — Скоро мы поженимся, переедем в большую квартиру, где у тебя будет своя роскошная проявочная, и уже в самом ближайшем времени поставим весь Манхэттен на уши!

Ребекка — впервые за несколько последних дней — рассмеялась.

— Боже, как мне хорошо сейчас! — прошептала она, позволив ему вновь уложить себя в постель. — Так приятно, когда с тобой все носятся… ухаживают за тобой…

Стирлинг наклонился и поцеловал ее.

— Не забудь главного: посторонним дверь не открывать и никуда отсюда не выходить. Только попробуй это сделать, я тебя отшлепаю! — проговорил он, пытаясь спрятать за шутливым тоном свою тревогу.

— Не беспокойся, пережитых приключений мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Когда он ушел к себе в агентство, Ребекка включила телевизор. Показывали какой-то старый милый фильм… Но ею вдруг овладела неодолимая уютная дремота, и она, с наслаждением закутавшись в мягкое одеяло, сомкнула глаза.

Уже через пару минут Ребекка крепко заснула.

«— Сегодня днем в Бруклине произошла перестрелка, в ходе которой был ранен полицейский и ликвидирована банда наркоторговцев. Наш источник в полиции утверждает, что одним из убитых является Слай Капра, разыскивавшийся по подозрению в убийстве двадцатиоднолетней танцовщицы и подруги президента треста «Толлемах» сэра Эдварда Венлейка Мариссы Монтклер, которая выпала из окна его квартиры в новогоднюю ночь при невыясненных обстоятельствах…»

Ребекка резко села на постели, поняв, что все это ей не снится, и уставилась в телевизор. В кадре сначала показали окровавленный труп, валявшийся у тротуара, затем весь экран заполонили врачи и полиция. У нее от удивления открылся рот. А репортер тем временем продолжал комментировать. Затем показали одну из фотографий Мариссы, сделанную Ребеккой.

«— Наблюдение за Слаем Капрой, одним из крупнейших наркодельцов Нью-Йорка, велось уже на протяжении полугода… — В кадре возникло кафе, где случилась перестрелка бандитов с полицией. — Капра успел выпустить по группе захвата несколько пуль и ранить полицейского, прежде чем сам получил смертельное ранение…»

В кадре на краткий миг показали отъезжавшую от кафе машину «скорой помощи», но потом тут же пошла реклама нового шампуня. Потрясенная, Ребекка еще какое-то время тупо смотрела в телевизор, а затем, очнувшись, схватила со стола у постели телефонный аппарат. Едва она успела поздороваться со Стирлингом, как он сказал:

— Я только что слышал.

— Я ушам своим не поверила! Лишь теперь до меня наконец дошло, какой это был ужас… Но знаешь, честно говоря, я не ожидала, что с ним будет покончено так неожиданно и… кроваво!

— Да, неприятная история. Воображаю себе лицо сэра Эдварда, если он сейчас видел это.

— Но мы отныне вне опасности, правда?

— Я все же подождал бы новостей от Джерри, — посоветовал Стирлинг. — Они разобрались со Слаем, но у того наверняка были сообщники. Может, кому-то из них удалось уйти, и он теперь будет мстить. Нам в том числе.

— Надеюсь, Джерри не пострадал. Надеюсь, это не про него говорили, когда сообщили, что ранен полицейский, — заметила Ребекка. — Приходи сегодня пораньше, милый. Посмотрим новости вместе.

— Вернусь, как только смогу вырваться, — пообещал Стирлинг.

Повесив трубку, Ребекка стала лениво переключать телеканалы с бесконечными викторинами, сериалами и рекламными паузами. Она ждала ближайшего выпуска новостей. Известие о ликвидации банды Капры прозвучало так неожиданно, что она до сих пор боялась поверить, что месяцы страха и мрачной неизвестности остались позади. Через некоторое время она вновь подвинула к себе телефонный аппарат и позвонила Карен на работу.

— Ты хочешь сказать, что они разделались с убийцей Мариссы? — вскричала на том конце провода подруга. — Когда это случилось? Значит, теперь мы можем вернуться на свою квартиру? Слава Богу! Вот погоди — я расскажу Чингизу! Он упадет со стула, узнав про все эти страсти. До сих пор он держал нас с тобой за неврастеничек, но теперь ему придется изменить свое мнение! Знаешь, чего мне сейчас больше всего хочется? Вернуться на нашу квартиру! Скорее бы! Сто лет уже прошло с тех пор, как мы в последний раз сидели на нашей кухне и болтали по душам! Эх…

Только после этих слов Карен Ребекка вдруг поняла, как сильно она изменилась за последнее время. Была не раз на волосок от гибели, так и не вкусила счастья материнства, хотя была очень близка к нему… Она лишь сейчас осознала, что нет ничего лучше на свете, чем быть рядом с любимым человеком. Теперь-то Ребекка точно знала, что свобода и независимость — не самые главные вещи в этой жизни.

— Карен, — сказала она, — нам надо поговорить. Давай встретимся. Обещаю, что в этот раз не подведу.

— Только попробуй! — шутливо пригрозила Карен.

…Весь вечер Ребекка и Стирлинг провели у телевизора. Героем дня стал Джерри Рибис, которого назвали одним из самых толковых специальных агентов Федерального бюро расследований.

— Сегодня большой праздник для закона и правосудия, — заявил в телеинтервью директор ФБР. — Нам удалось ликвидировать банду Капры, одного из самых крупных наркодельцов Нью-Йорка. В настоящее время мы работаем с документами, захваченными в бруклинском кафе «Пеликан», где размещалась его штаб-квартира. И уже сейчас у нас есть основания считать, что информация, почерпнутая отсюда, повлечет за собой новые аресты.

По всем телеканалам показывали ставшую уже знаменитой фотографию улыбающейся Мариссы, сделанную Ребеккой за час до гибели девушки.

«— Слай Капра разыскивался по подозрению в убийстве бывшей танцовщицы кабаре Мариссы Монтклер. Есть основания утверждать, что они оба были вовлечены в теневую коммерцию и в конце концов что-то не поделили между собой, что и стало причиной убийства молодой женщины», — говорил диктор, комментируя картинку на экране.

Ребекка содрогнулась, увидев снятое с внешней стороны окно, из которого выпала Марисса.

Когда выпуск новостей закончился, Стирлинг облегченно вздохнул.

— М-да… — пробормотал он глухо. Было видно, что на него все это тоже произвело сильное впечатление.

Ребекка зажмурилась на мгновение, а потом проговорила:

— Знай я обо всем этом с самого начала, я вообще не связывалась бы с этими людьми. Забилась бы в уголок и сидела тихо как мышь. Интересно, затронет ли все это сэра Эдварда? Если полиция обнаружит его невольную причастность к тайным махинациям Мариссы и Слая, ему придется несладко.

Стирлинг задумчиво нахмурился:

— Все будет зависеть от того, удастся ли ему доказать, что он был не в курсе ее тайных дел. Он лично не наживался на незаконных сделках, и это ему здорово поможет. Если же он не сможет доказать свою невиновность, его репутация и репутация его треста будут уничтожены. Не исключено, что его еще и привлекут к суду.

— Мне так жалко Дженни! Надеюсь, этого не произойдет. Дженни только-только нащупала новую дорогу в жизни, и если теперь ее отца затаскают по судам, для нее это явится тяжелейшим ударом, — заметила Ребекка. — Я позвоню ей завтра же. Узнаю, как она.

Стирлинг кивнул:

— Да, ей светит неплохая карьера фотомодели. И в этом твоя заслуга, между прочим. Будет обидно, если все сорвется из-за этой неприятной истории.

На следующий день о перестрелке в Бруклине написали все газеты. Ребекка просмотрела их и затем позвонила Дженни.

— У меня все нормально, — весело отозвалась девушка на том конце провода. — И у папы тоже. Я думаю, он вздохнул с облегчением, когда узнал, что полиция отомстила убийце Мариссы.

Ребекке вдруг пришло в голову, что ФБР по-прежнему, наверное, прослушивает телефон Стирлинга, поэтому она вовремя спохватилась.

— Сейчас мы не сможем толком поговорить, — сказала она. — Приходите ко мне обедать, а? Я живу у Стирлинга и очень хочу увидеться с вами.

— Спасибо, с удовольствием приду.

Едва Ребекка положила трубку, как раздался звонок. Это оказался Джерри Рибис. Ребекка в первое мгновение даже немного смутилась. Средства массовой информации сделали из него настоящего героя, и она уже знала, что это именно он смертельно ранил Слая Капру из своего табельного оружия 38-го калибра.

— Как дела? — поинтересовался он.

— Неплохо, а у вас?

— Как гора с плеч свалилась. Вы, конечно, уже знаете новости? Я звоню, чтобы сказать вам: все позади, и теперь можете ни о чем не волноваться. Мы взяли всех главных людей, и больше вам ничто не угрожает. Кроме Слая Капры, которого вы, на свою беду, сфотографировали на том злополучном новогоднем вечере, на вас никто больше не имел зуб.

— А как он узнал, что я его фотографировала, интересно? — спросила Ребекка. — Ведь я это делала без вспышки, скрытой камерой! Да и вы… Откуда вам стало известно, что я его снимала на том вечере?

— Тут О'Хара помог. Когда вы пришли к нему в участок с фотографией официанта, у вас при себе было немало и других снимков, не правда ли? Если помните, он пообещал показать их своему начальству.

— Ну да…

Джерри смущенно откашлялся.

— Так вот… мы организовали утечку информации об этих снимках. Нам нужно было, чтобы о них узнал Капра. Тем самым мы думали спровоцировать его на действия, чтобы потом взять с поличным. Но разумеется… — торопливо прибавил он, — тотчас же после этого мы приставили к вам охрану.

— И на том спасибо, — суховато сказала Ребекка.

— В любом случае теперь вы в безопасности.

— М-да… — как-то неуверенно проговорила она. Ребекка была потрясена. Ей стало не по себе от осознания того, что ее банально использовали, без ее на то ведома, ради поимки преступника.

— Я лично присматривал за вами, когда выпадала свободная минутка, — мягко заметил Джерри. — Спасибо за все. Вы даже не представляете, как помогли нам и правосудию.

Выходные Ребекка и Стирлинг провели у него дома, спокойно обдумывая планы на будущее и постепенно оправляясь от напряжения, в котором пришлось жить все последние месяцы. В гости заглянула веселая и полная энергии Дженни. Она сообщила, что ФБР, судя по всему, оставило отца в покое, и тот тоже наконец пришел в себя. Зашла также Карен. Она с порога заявила, что решительно порвала с Чингизом, но не отказалась от своих планов самостоятельно снимать их с Ребеккой бывшую квартиру в «Треуголке». Для себя и нового друга, которого звали Кипом.

Перед началом новой недели Ребекка и Стирлинг, как им показалось, окончательно оправились от потрясений. Ребекка решила вернуться к работе, радуясь тому, что жизнь вновь пойдет по привычному руслу, и ожидая от Стирлинга новых, интересных заданий.

— Не знаю, конечно, но думаю, это должно привлечь твое внимание, — сказал он как-то утром, когда Ребекка пришла к нему в офис, чтобы уточнить свой рабочий график.

С этими словами он перекинул ей через стол какое-то письмо. Она взяла его и быстро пробежала глазами. Это был пресс-релиз, посвященный намечавшемуся открытию «Подводного мира», который был только-только возведен на Кони-Айленд, рядом со знаменитым нью-йоркским аквариумом. Ей предлагалось ни много ни мало сделать о нем первый фоторепортаж.

— Вот взгляни-ка… — сказал Стирлинг, передавая ей красочную брошюру. — Он еще не открыт для публики, так что сенсационность тебе гарантирована. Заснимешь первую группу детей, которую туда приведут на экскурсию. Все должно быть красиво. Твой фоторепортаж будет участвовать в рекламной раскрутке комплекса и должен быть ориентирован на туристов.

Ребекка пролистала брошюру.

— «Насладитесь совершенно новыми ощущениями, — вслух прочитала она. — Узрите таинственную жизнь, заглянув в океанские глубины, проникнув взглядом под толщу воды, пенного прибоя и скалистых рифов… Познакомьтесь с бесчисленным множеством редких видов рыб и морских животных в их естественной среде обитания… Не удивляйтесь акулам, которые станут проплывать от вас на расстоянии вытянутой руки». Погоди, это что еще такое?

Стирлинг довольно хмыкнул:

— Это гигантский подводный аквариум, созданный Россом Шинэном, профессиональным австралийским ныряльщиком и исследователем моря. Как я понял, по дну аквариума проложен стеклянный туннель, по которому будут гулять посетители «Подводного мира». Там тебе будут доступны любые ракурсы съемки. Морские твари будут отовсюду. Захватывает, согласись?

Ребекка улыбнулась:

— Боже… сказка просто! Так, на меня можешь рассчитывать. Я таким вещам радуюсь, как ребенок, честное слово!

— Я, признаться, тоже, — хмыкнул Стирлинг. — У меня полно работы, но я, пожалуй, схожу туда с тобой. Ну скажем… — он сверился со своим календарем, — послезавтра, а? С утречка? Там будут школьники. Нащелкаешь их на фоне океанского дна. Должно получиться красиво. А? Как?..

— Воображаю! Какой-нибудь сопливый мальчишка рядом с китовой акулой, и их разделяет только стекло! — едва не задохнувшись, прошептала Ребекка. — Ужас, ужас… Интересно, мне там можно будет снимать со вспышкой? Я знаю, из какого материала делаются подобные просмотровые стекла. Поверхность сильно отражает свет. Это может испортить мне всю картину. Ну да ладно… — она хлопнула себя по коленке, — там, на месте, будет видно. На всякий случай захвачу с собой все свои причиндалы!

В машине Стирлинга они пересекли Манхэттенский мост и выехали на Флэтбуш-авеню, которая вела в сторону Проспект-парка. Затем проехали по Оушн-парк-вэй и наконец добрались до Кони-Айленда и увидели нужную надпись на дорожном указателе: «ПОДВОДНЫЙ МИР РОССА ШИНЭНА».

— Я тебе помогу с твоими штативами, — вызвался Стирлинг, едва они вышли из машины.

— Давай сначала так сходим, налегке, — предложила Ребекка, поправляя на плече свою фотосумку. — Я бы предпочла естественное освещение. Но если его не хватит, мы всегда можем вернуться за вспышкой, хорошо?

— Бог с тобой. — Он обнял ее за талию, и они направились к входу в комплекс. — Знаешь, у меня такое ощущение, что мы в отпуске.

— Ага!.. — она рассмеялась. — Туристы! А еще лучше — школьники!

Их встретила сотрудница пресс-службы комплекса, симпатичная молодая блондиночка, представившаяся как Дороти Шифферт.

— Добро пожаловать в «Подводный мир Росса Шинэна»! — торжественно воскликнула она, обменявшись с гостями преувеличенно энергичным рукопожатием. — Прошу за мной.

Она провела их вниз по двум лестничным пролетам, в просторный подземный вестибюль, в одном углу которого размещался ресторан, а в другом — сувенирная лавка. Ее владелец как раз был занят тем, что раскладывал товар — раковины, кораллы, игрушечных морских зверьков, — готовясь к официальной церемонии открытия комплекса с участием мэра Нью-Йорка. До него оставалось всего два дня.

Дороти болтала без умолку, рассказывая гостям о Россе Шинэне, перед которым она, судя по всему, преклонялась.

— Он не только изобретатель и кладезь идей, но также знаменитый путешественник и специалист по глубоководным погружениям, — щебетала она. — Пожалуйста, проходите!

Она увлекла Ребекку и Стирлинга в одно из соседних с вестибюлем помещений, где по стенам было развешано более десятка экранов, каждый из которых показывал морскую жизнь. Ребекка обратила внимание на съемку затонувшего корабля и водолаза, вынимавшего золотые монеты из древнего сундука…

— Это и есть Росс Шинэн? — спросила она.

— Не знаю… возможно… но утверждать с определенностью не возьмусь, — ответила Дороти, прищурившись на экран. Затем она рассмеялась: — Маска и аквалангистское снаряжение делают всех ныряльщиков близнецами, не правда ли?…

С этими словами она продолжила экскурсию, и Ребекка поняла, что Дороти говорит заученный текст. Задай любой невинный вопрос, так сказать «не по теме», и она тут же смешается, потеряет нить рассказа… Но Ребекка не стала над ней так издеваться, выслушивая излияния Дороти с вежливым вниманием и даже интересом.

— Аудиовидеосоставляющая экскурсионного маршрута длится пятнадцать минут и является исключительно познавательной. За это время посетитель знакомится более чем со ста семьюдесятью двумя видами рыб и многочисленными представителями морской флоры.

Дороти препроводила гостей в следующее помещение, представлявшее собой мастерски созданную композицию из скал, пещерок и маленьких бассейнов.

— Здесь у нас водятся крабы и речные раки. Вот взгляните. Это омар. Ну и, конечно, у нас есть креветки…

Дороти осторожно и боязливо поднесла ухоженный пальчик к поверхности воды. Она явно опасалась клешней живых «экспонатов» этой необычной выставки. Ребекка вновь улыбнулась.

— А вот теперь, собственно, и начинается основная ваша экскурсия! — торжественно объявила Дороти и отвела гостей к тускло освещенному входу в туннель.

Стеклянная труба была восьми футов в высоту и десяти в ширину. Ребекка и Стирлинг встали на медленно двигавшуюся ленту, которая убегала в глубь туннеля. Вскоре их со всех сторон уже окружала зеленая толща вод Атлантического океана. Мощные вентиляторы создавали сильные течения, и у подножия туннеля вода просто кипела, превращаясь в белую пену.

— Вот так насосы… — с восхищением негромко проговорил Стирлинг.

Ребекка не слышала этих слов. Широко раскрытыми от восторга глазами она осматривалась по сторонам. Повсюду была зеленая, темная вода. И лишь у самого основания туннеля светлел песчаный грунт, подсвеченный искусно устроенной цепью прожекторов. Бегущая лента-конвейер неспешно увлекала их вперед, все дальше по туннелю, где глазам их открывалось неведомое, удивительное царство морских глубин…

Вот мимо неторопливо и изящно проплыл симпатичный серый морской ангел. За ним красная моки и ярко расцвеченная рыба-попугай. С противоположной стороны туннеля взметнулась стайка мелюзги, переливавшаяся всеми цветами радуги, и у Ребекки от восхищения перехватило дыхание. Мимо вяло колышущегося в воде морского растения зигзагами продефилировала небольшая семья морских ежей. А потом вдруг из темных сумерек воды показалась акула. Она плыла быстро и ровно, входя в толщу вод, словно нож в масло… Она стремительно надвигалась прямо на Ребекку. И та даже вскрикнула от испуга. Но затем акула проплыла над их головами, едва не задев плавником прозрачную крышу туннеля, и Ребекка устыдилась.

— Боже… — прошептала она, качая головой. — Я на минуту забыла, где нахожусь…

Стирлинг снисходительно усмехнулся.

— Так в том и была, наверное, задумка создателей этого стеклянного чуда, — проговорил он. — У человека и в самом деле возникает такое ощущение, будто он погрузился на дно океана…

Они продолжили экскурсию, время от времени сходя с медленно двигавшейся ленты, чтобы внимательнее присмотреться к тому или иному морскому животному, а потом вновь вставая на нее. Лента бежала влево, вдоль по закруглявшемуся туннелю, и наконец стало ясно, что стеклянный маршрут представляет собой замкнутый круг со входом и выходом в одной точке. Стирлинг прочитал в своей брошюрке и объявил Ребекке, что они находятся на глубине пятидесяти футов ниже уровня моря и что общая длина туннеля составляет тысячу ярдов.

Дороти Шифферт тем временем продолжала зачитывать выученный наизусть текст экскурсии, объясняя, как аквариум, вплотную примыкавший к океану, регулярно наполняется свежей морской водой с помощью целой хитрой системы фильтров и насосов. Стирлинг внимательно слушал, проявляя интерес главным образом к техническим подробностям. Ребекка же вертела головой из стороны в сторону, позабыв, казалось, обо всем на свете. Совсем как зачарованный ребенок, у которого разбегаются глаза, она подходила то к одной, то к другой стенке туннеля или задирала голову вверх, жадно всматриваясь в обитателей морских глубин, будь то синяя рыба-звезда, пеструха, круглые черепахи или извивающиеся угри. Вскоре она поняла, что без вспышки ей таки не обойтись, так как естественное освещение было недостаточным.

Возникла и еще одна проблема. Туннель сложили из сотен секций. Швы сочленений были почти невидимы человеческому глазу, но Ребекка знала, что пленка их обязательно «увидит» и изображение на снимках будет решетчатым, что испортит все впечатление.

— Ну как? — обратился к ней Стирлинг. — Сбегать за вспышкой? Она тебе нужна, как ты считаешь, а?

Ребекка, подумав, кивнула:

— Надо будет очень аккуратно выбирать ракурс, чтобы «спрятать» места спаек, но думаю, у меня все получится. Работать буду «Роллейфлексом» со вспышкой, а для крупных планов оставлю «Хассельблад»…

Но тут она вдруг замолчала, и глаза ее полезли на лоб. Огромный и плоский черный диск — по меньшей мере пяти футов в диаметре — медленно скользнул по крыше туннеля и, словно присоска, лег на песчаный грунт на некотором отдалении от стеклянной трубы. Ребекка не сразу обратила внимание на длинный отросток, смахивавший на плеть и оказавшийся хвостом этого диковинного морского животного.

— Черт возьми… что это такое? — проговорила она тихо. Только сейчас ей удалось рассмотреть голову чудовища. Ей стало не по себе от такого соседства, хотя она и понимала, что под стеклом ей ничто не угрожает.

Дороти удивленно покосилась на нее.

— Так вы не знаете? Это же скат дазнатис! — проговорила она таким тоном, как будто объясняла Ребекке, сколько будет дважды два. — Его хвост покрыт ядовитыми шипами…

— Вот как… — прошептала пораженная Ребекка, будучи не в силах оторвать глаз от зловещей черной лепешки.

— Они питаются ракообразными и рыбой, — продолжала Дороти, — но ударом хвоста могут запросто расправиться и с человеком. Яд вызывает в организме шок, за которым следует смерть.

Ребекка покачала головой:

— Да уж… питомцы у вас…

— Когда аквариум был возведен, — пояснила Дороти, — мы открыли шлюзы и запустили сюда из океана множество морских обитателей. И их отсюда уже не выгонишь, да и зачем? А что касается воды, то наши насосы и фильтры меняют ее каждые двадцать четыре часа.

— Но вы и своих рыбок сюда напустили? Здесь ведь не только те, что сами приплыли, не так ли? — спросил Стирлинг.

— Разумеется. У нас здесь есть рыбы и морские животные со всего мира.

Стирлинг ушел к машине за вспышкой, которая состояла из трех лампочек, каждая из которых устанавливалась на своем штативе. А Ребекка тем временем попросила Дороти отключить на время бегущую ленту-конвейер, чтобы ей было удобнее снимать. В вестибюле у распределительного щита суетились несколько человек из технического персонала в белых спецовках, и Дороти убежала к ним отдать необходимые распоряжения по поводу конвейера.

Ребекка же осталась в туннеле одна, продолжая прикидывать, как ей лучше работать. В итоге она решила, что вспышку нужно будет обернуть белой газовой тканью для смягчения света. Когда Стирлинг и Дороти вернулись, она быстро установила аппаратуру, подсоединив все три лампы к «Роллейфлексу» и настроив выдержку и экспозицию.

— Сейчас уже должны прийти дети, — сказала Дороти. — Десять человек вместе с воспитательницей. Совсем малыши. По пять-шесть лет. Где им лучше встать?

— Вплотную к стенке туннеля, — отозвалась Ребекка. — А потом мне нужно будет только дождаться момента, когда с внешней стороны подплывет какая-нибудь редкая и красивая рыбина.

Ребекка сверилась с часами.

— Когда мы начнем?

— Я пойду взгляну, пришли ли дети, — сказала Дороти и, стуча каблучками, вновь убежала.

— Я потороплю их, — сказал Стирлинг, подмигнув Ребекке, и пошел ее догонять.

Ребекка согласно кивнула. Она уже была готова и настроилась на работу. Опершись о медные перила, которые шли вдоль стенки туннеля, она принялась наблюдать за тройкой пятнистых скатов с косыми плавниками, которые плыли синхронно, смахивая на авиазвено, выполняющее фигуры высшего пилотажа. За ними неторопливо проскользнула стайка карпов. На Ребекку снизошло чувство удивительного покоя. Она осталась наедине с морем, которое притягивало ее почти гипнотически. В такой обстановке ее так и подмывало пофилософствовать…

Она не сразу заметила человека в белой спецовке, двигавшегося ей навстречу. Крепко сбитый брюнет, которому было на вид чуть более тридцати. Он медленно и неслышно приближался к Ребекке по остановленной ленте-конвейеру. Зеленые блики от воды придавали его лицу зловещее выражение. Лишь услышав лязг ведра, она обернулась и заметила его. Он нес в руках жестяное ведро, поверх которого была наброшена белая материя.

«Интересно, чем они тут кормят рыбу…» — подумала она рассеянно, наблюдая за приближавшимся незнакомцем.

Не сразу — далеко не сразу она угадала в чертах его лица что-то знакомое. Затем они встретились глазами, и ей стало не по себе. Дальнейшее происходило как при замедленном повторе кинопленки. Он молча скинул ткань с ведра и достал из него пистолет, черный и блестящий, с длинным глушителем… Ребекка вцепилась руками в перила. Ее всю будто парализовало. Она поняла, что ее застали врасплох. И тогда же ей стало ясно, на кого так удивительно походил этот человек… На Слая Капру!

Они молча смотрели друг на друга, казалось, целую вечность. Со всех сторон их окружала темная вода. Ребекке сразу стало трудно дышать. Она почувствовала себя стиснутой океанскими массами как в тесной клетке. Сотни, тысячи мыслей проносились в охваченном паникой сознании. Кто ее так подставил? Кто заманил ее в эту ловушку? И оставил один на один с этим зловещим незнакомцем? В столь странном месте? На дне гигантского аквариума, заполненного миллионами галлонов соленой воды? Она поняла теперь, что все это было тщательно и ловко подстроено. С единственной целью — разделаться с ней раз и навсегда. Дуло пистолета с привинченным глушителем покачивалось всего в двух футах от ее груди, и спрятаться от него было некуда. Этот человек — не иначе один из сообщников, а то и членов семьи застреленного Слая Капры — не выпустит ее отсюда живой.

В висках гулко пульсировала кровь, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ребекка молча смотрела на незнакомца и молила Бога, чтобы в дальнем конце туннеля показался Стирлинг.

«Черт возьми, дети!..» — пронеслась вдруг в мозгу жуткая мысль. Ведь Стирлинг и Дороти ушли в вестибюль встречать группу малышей, которых она должна была фотографировать на фоне океанских глубин. Только бы они не вошли сюда сейчас, только бы не вошли! В любую минуту этот негодяй может открыть огонь.

Наконец он заговорил:

— Ты заплатишь за свои дела. — У него был холодный, неподвижный взгляд, а голос лишен всякого выражения. — Тебе не нужно было фотографировать Слая. Без этого снимка и без твоего участия во всей этой истории полиция вовек бы до него не добралась.

— Я…

У нее в горле застрял ком. Проклятие, где она, эта хваленая защита полиции? Именно сейчас, когда она ей больше всего нужна? Где Джерри, где этот чертов О'Хара?..

— Ну, что ты можешь мне сказать?

— Я… — снова начала она. Ей порой снились кошмары, в которых она хотела закричать, но почему-то не могла. Открывала рот для призыва о помощи, и в тот же миг ее поражала немота. Жуткие, страшные кошмары! Но то были всего лишь сны, а сейчас…

— Тебя никто не услышит. Насосы включены и сильно шумят, — с презрением в голосе проговорил человек в спецовке.

— Прошу вас… там дети! Они могут войти сюда! — наконец вырвалось у Ребекки.

— Тем хуже для них.

А потом в ее ушах взорвался негромкий звук. Щелчок спускаемого предохранителя. Раздумывать больше было некогда. Собравшись с силами, она ударила по руке с пистолетом своим дорогим «Хассельбладом». Рука взметнулась вверх, и в следующую секунду раздался выстрел.

Ребекка отскочила от стенки туннеля, услышав, как пуля прошила один из соединительных швов. Затем послышался ужасающий треск, шов разошелся, и в образовавшуюся щель с шумом хлынули потоки воды. Осветительные лампы на трех штативах вспыхнули было, залив все вокруг ярким светом, но потом под давлением воды рухнули на пол туннеля и погасли…

А затем начался подлинный кошмар… Одна из секций туннеля обвалилась под многотонным напором океанской массы прямо на голову человека в спецовке, и он упал на пол. Ребекка заметила, что пистолет выскользнул из его ослабевшей руки и скрылся под быстро прибывавшей водой. Она ухватилась руками за медные перила, чтобы тоже не упасть.

В ногах плескалась занесенная вместе с морем в туннель рыба… Холодный, скользкий, чешуйчатый живой поток, вмиг утративший всю свою эстетическую привлекательность… Ноги Ребекки коснулся юркий угорь, и ее едва не стошнило от этого прикосновения. Шум искусственно созданных бурунов ворвался в разбитый туннель, заложив уши.

Человек в спецовке сумел встать на ноги, ухватившись рукой за перила и пытаясь выбраться из-под дыры в крыше туннеля, в которую устремлялись потоки воды. Ребекка увидела это и, как ни странно, обрела второе дыхание. Цепляясь за перила, она бросилась прочь от ужасного места, стремясь поскорее добраться до выхода из туннеля. Но вода быстро прибывала и вскоре поднялась до уровня бедер. А тем временем под напором воды стали расходиться и соседние секции туннеля. Расщелина ширилась с каждой минутой. Потоки воды хлынули с неистовой силой, словно прорвав слабенькую дамбу. Они стремились поглотить все на своем пути, и казалось, от них нет никакого спасения.

Ребекка оглянулась и вновь увидела своего недоброжелателя. Он выбрался-таки из-под черной дыры в стекле, но не успел уйти далеко. Черный диск, залегший полчаса назад в стороне от туннеля на дно аквариума, быстро поднялся, взметнув за собой тучи песка, и, виляя длинным хвостом, устремился к туннелю. Человек в спецовке этого не видел. Округлившимися от ужаса глазами Ребекка следила за стремительно развивавшимися событиями. Скат втиснулся в щель между уцелевшими пока секциями туннеля и приземлился прямо на голову человеку в спецовке, накрыв ее черным зловещим капюшоном. Тот дико вскрикнул и попытался было сбросить с себя омерзительную тварь, но скат поднял плавники и с ужасающей силой принялся колотить по бедняге своим смертоносным хвостом, усыпанным ядовитыми шипами.

В следующее мгновение обвалились еще две секции туннеля, и затем началась цепная реакция. Человека в спецовке и ската быстро поглотила вода…

Ребекка поняла, что еще минута, и ее накроет с головой. Набрав в легкие побольше воздуха, она поплыла к выходу, отчаянно работая руками и ногами. Ей помогало образовавшееся в туннеле стремительное течение. Временами она почти захлебывалась соленой водой. Ребекка уже не обращала внимания на то, что со всех сторон ее окружала плотная и живая масса. Лишь акулу нельзя было не заметить… Рассекая острым носом воду, она скользнула в воде рядом с Ребеккой и ушла дальше. Через несколько секунд вслед за ней проплыла вторая…

Ребекка почти добралась до выхода. В вестибюле уже поднялась паника. Люди бегали взад-вперед, что-то кричали друг другу, отчаянно жестикулировали. До полного затопления комплекса оставалось не более десяти минут.

— Стирлинг! — дико вскрикнула Ребекка, подняв голову над водой, хоть и понимала, что он ее скорее всего не может слышать. — Стирлинг! Убери детей! Здесь акулы!

В следующее мгновение что-то тяжелое ударило ей в голову, и затылок пронизала острая боль. Глаза у Ребекки закатились. Она лишь успела увидеть впереди чье-то знакомое пепельно-серое лицо, искаженное гримасой ужаса. Еще миг, и вода накрыла ее с головой. Во всем теле наступило вдруг странное расслабление. Ребекка испытала нечеловеческую усталость и даже обрадовалась тому, что теперь бороться бесполезно. У нее все равно уже не осталось сил. Холодная вода теперь не пугала ее. Она забрала от нее всю боль и страх. И в благодарность за это Ребекка замерла в неподвижности…

Эпилог

В Пинкни наконец-то пришло лето. Оно запоздало и, словно извиняясь за это, обрушилось на окрестности со всей своей животворящей и всепробуждающей силой. Сады вокруг дома украсились расцветшими розами, лилиями и лавандой. В фигурных каменных кадках, стоявших по сторонам от парадного входа, розовела яркая герань.

Саймон медленно шел, опираясь на трость и под руку с Шарлоттой, по лужайке. На прошлой неделе они объявили о своей помолвке. На левой руке девушки поблескивало в лучах утреннего солнца кольцо с изумрудом.

— Ты с каждым днем стоишь на ногах все увереннее, милый, — заметила она. — Думаю, ближе к июлю ты сможешь полностью отказаться от трости.

Он улыбнулся. За время болезни лицо его вытянулось и повзрослело.

— Хорошо бы. Впрочем, мне и сейчас уже трость не очень-то нужна. Но я боюсь пока выходить без нее. Еще рухну как-нибудь некрасиво… — Он весело подмигнул Шарлотте.

— Ничего, еще немного времени, и тебе это уже не будет грозить.

Саймон вдруг остановился и внимательно посмотрел на Шарлотту:

— Знаешь… без тебя я бы не встал на ноги так быстро. Честное слово. Ты знаешь об этом?

Она подняла на него взгляд, исполненный любви.

— Я просто всегда мечтала о том, чтобы быть с тобой, — прошептала Шарлотта.

— Впереди нас ждет много счастья, правда, малыш? Особенно с учетом того, что мать решила жить в Лондоне.

— Да. Честно говоря, я очень удивилась, когда она заявила, что оставляет дом на нас с тобой. Как ты думаешь, это была большая жертва с ее стороны? Не будет ли ей скучно в городе?

Саймон отрицательно покачал головой и взял Шарлотту за руку.

— Я думаю, мать в Лондоне не будет терять времени даром, — проговорил он. — Вчера мы говорили по телефону. Она уже связалась со всеми своими лондонскими друзьями и настроилась на ведение светского образа жизни.

Шарлотта засмеялась.

— А мы с тобой остались тут, две деревенщины… Ах, Саймон, ты не представляешь, как я счастлива! Впереди нас ждет удивительная жизнь!

Дженни долго и с затаенным восторгом рассматривала снимок в газете. Помещенный над ним заголовок гласил: «ЛИЦО ДЕСЯТИЛЕТИЯ». Это была одна из тех фотографий, которые Ребекка сделала с нее тогда в Центральном парке. Дженни была запечатлена на ней смеющейся, с откинутой головой… «Природная гармония природной красавицы», — было написано под снимком. А в заметке, напечатанной ниже, Дженни сравнивалась ни много ни мало, как с другой знаменитой англичанкой десятилетия — принцессой Дианой.

В эту минуту в библиотеку, где сидела Дженни, вошел сэр Эдвард. Он уже видел газету за завтраком и рассеянно похвалил дочь за ее успехи.

— Все еще не можешь налюбоваться? — весело проговорил он.

— Ага!.. — улыбнулась Дженни. — Ты понимаешь, папа, что это для меня значит? Телефон уже раскаляется от звонков с предложением работы. Мой агент с ног сбилась, отвечая всем! Она говорит, что я уже фактически обеспечила себе карьеру и всего через год буду зарабатывать столько же, сколько Джерри Холл.

— М-м… неплохо, неплохо… — все так же рассеянно отозвался отец. Он явно думал о чем-то своем. — Выпьешь что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Дженни не расспрашивала, а терпеливо ждала. Она знала, что рано или поздно он сам скажет, что у него на уме. Но отец был весел, а это означало, что новость по крайней мере хорошая. Во всяком случае, в газетах ничего не писали о его невольной причастности к тайным махинациям Слая Капры и Мариссы Монтклер, а трест «Толлемах» по-прежнему процветал.

— Дженни… — наконец проговорил отец.

— Да, папа?

— Я сегодня пригласил к нам обедать одного человека… — пробормотал он смущенно. — Ну это… словом, это очаровательная молодая женщина, с которой я познакомился. Ее зовут Джульетта Валентино.

Дженни снисходительно усмехнулась.

— Надеюсь, это ее настоящее имя? — весело проговорила она.

Сэр Эдвард не понял шутки и непонимающе уставился на дочь.

— А, ладно, не важно, — тут же сказала Дженни. — Меня сегодня все равно не будет. У нас небольшая вечеринка с друзьями по случаю успешного начала моей карьеры. А завтра я начну искать себе квартиру, так что твои подруги могут запросто оставаться здесь на ночь, никого не стесняя и не стесняясь. — Дженни говорила с отцом, почти как с ребенком. — Тебе нужно наконец вновь задышать полной грудью, папа.

— Да, пожалуй… — пробормотал сэр Эдвард. Он вдруг понял, что инициатива находится в руках дочери. Ощущение это было столь непривычно, что он даже растерялся.

— Удачи тебе, — пожелала Дженни с улыбкой и вышла из комнаты.

Мэйвис и Берт Хэндфорд с подозрительной недоверчивостью и удивлением рассматривали чек, который пришел к ним из банка «Ллойдс». Там была указана сумма в три миллиона шестьсот пятьдесят четыре тысячи американских долларов. Цифра просто не укладывалась у стариков в голове. Но бумажка была настоящая, а в сопроводительном письме говорилось, что их дочь Трейси поместила эти деньги на депозитный счет с условием, что если она к началу июня сама не заберет их, вся сумма должна быть передана ее ближайшим родственникам — Мэйвис и Берту Хэндфорд.

Во-первых, их потрясло то, что у Трейси водились такие деньжищи. Во-вторых, то, что она, по-видимому, осознавала угрожавшую ей опасность, раз отдала подобные распоряжения администрации банка.

— И что мы будем с этим делать? — спросила Мэйвис растерянно. — Столько денег…

— Они все равно не вернут нам нашу Трейси, — буркнул Берт. — Но хорошо, что она все-таки не забывала о нас там, в Америке…

— Да, — согласилась Мэйвис. — Она всегда была хорошей девочкой.

На высоких горных пиках все еще лежали шапки снега, но в долине у озера было тепло и дул легкий свежий ветерок, поднимавший совсем слабую рябь на воде. Стирлинг сидел в кресле-качалке в живописном садике перед одним из самых старых особняков в Нью-Хэмпшире и лениво наблюдал за тем, что происходило на озере. В глаза бросалось яркое многоцветье треугольных парусов. А по самой середине медленно шло прогулочное судно, битком набитое туристами, оставляя за собой пенный след… На берегу проходили пикники, бегали и резвились дети… До Стирлинга доносился их веселый смех.

Впервые его привезла сюда Ребекка, знакомить со своими родителями. Ему очень приглянулись здешние идиллические места, и с тех пор он побывал тут уже несколько раз. Фруктовые сады и маслодельни навевали на него покой и ощущение радости жизни. Здесь пели редкие птицы и росли экзотические цветы. Стирлинг и Ребекка частенько проводили в Нью-Хэмпшире выходные. И каждый раз, возвращаясь в воскресенье вечером в Нью-Йорк, Стирлинг чувствовал в себе приток новых сил и мощный заряд жизненного оптимизма.

Здесь родилась и выросла Ребекка. Здесь были ее корни. Здесь следовало искать истоки ее мужества и целеустремленности. «Такие качества человеческого характера — большая редкость по нынешним временам», — думал он. И Ребекка в полной мере проявила их, когда подумала в те страшные минуты прежде всего не о себе, а о детях. Она не пала духом, когда ее настиг в пустынном туннеле под толщей воды брат Слая Капры, вознамерившийся разделаться с ней.

Стирлинг знал, что никогда уже не сможет забыть тот день…

Джерри Рибис признался потом, что одному из братьев Слая Капры все же удалось ускользнуть от полицейской облавы. Пауло боготворил Слая с детства и не смирился с его гибелью. Обезумев, он решил отомстить Ребекке.

Аквариум, разработанный Россом Шинэном, на самом деле принадлежал семье Капра. Его планировалось использовать для отмывания денег, заработанных на нью-йоркской наркоторговле. Мол, где с катеров сбрасывали в аквариум пищу для его обитателей, служил чем-то вроде склада у наркодельцов. Кокаин и героин содержались там в металлических контейнерах, охраняемые круглосуточно самыми настоящими свирепыми акулами.

Дороти было приказано пригласить Ребекку для эксклюзивного фоторепортажа до официального открытия комплекса, и она, ничего не подозревая, выполнила приказ реальных хозяев аквариума.

— А что случилось с Пауло? — спросил Стирлинг. — Вы нашли его труп? Может быть, ему опять удалось скрыться?

Ответ Джерри вызвал у Стирлинга приступ дурноты. Рибис сообщил, что им удалось отыскать только останки Пауло, растерзанные скатом и акулами. Брата Слая удалось опознать лишь по зубам.

С тех пор прошло несколько месяцев. Стирлинг благодушествовал в саду, который принадлежал родителям Ребекки, с озера долетал веселый детский смех, но те страшные события вновь всплыли перед глазами, и он содрогнулся. На него словно наползла темная и зловещая тень прошлого. И он поморщился, понимая, что эти видения будут преследовать его до конца жизни.

Он услышал, как из дома кто-то вышел и направился к нему через лужайку. Обернувшись, Стирлинг увидел стройную фигурку Ребекки. Она улыбалась. Приблизившись, она опустилась рядом с его креслом-качалкой прямо на траву и взяла его за руку.

— Ну как ты, малыш? — мягко спросил он.

— Как нельзя лучше! Рассказывала маме про наш медовый месяц в Европе. Представляешь, она отказывалась верить своим ушам, когда узнала, чем мы питались в Париже!

Ребекка рассмеялась. Она была все так же беззаботна, как и раньше, только глаза ее изменились. Это были глаза молодой, но уже много пережившей женщины.

— А ты рассказывала ей, чем мы там занимались? По ночам?

Ребекка шлепнула его по руке:

— Когда дочка вырастает, у нее появляются свои маленькие секреты, которыми она не может поделиться даже с мамочкой.