Следующий четверг застал Сару перебирающей последние предметы, найденные в серванте официальной столовой судьи Мерсера — официальной, в противоположность меньшей и более интимной семейной в другом крыле дома. Поскольку она еще ни для кого не производила оценки, то сейчас, работая на Гриффина, старалась быть очень организованной. Начала с западного крыла дома и продвигалась с чердака вниз. Теперь, когда прошло больше четырех недель с начала работы, она только взялась за исследование первого этажа. Одно было ясно. Что бы ни произошло между ней и Гриффином в личной жизни, в профессиональном отношении она еще долго будет с ним связана.
Поскольку уже не нужно было возиться с ящиками и набитыми соломой коробками, Сара постаралась одеться по возможности более прилично и выбрала сегодня белую блузку и делового покроя синюю юбку. Впрочем, туфли она все-таки сбросила и сидела перед сервантом босиком. Разумеется, она уже успела посадить несколько пятен и теперь, удрученная, пыталась оттереть одно из них с подола юбки, когда увидела в серванте нечто поразительное. Стоящая там хрустальная ваза в электрическом свете люстры казалась сделанной из звездной пыли. Затаив дыхание, Сара открыла сервант.
Достав вазу, она тщательно ее осмотрела, чтобы подтвердить сразу родившееся заключение. Это была ваза фирмы «Лалик», приблизительно двадцати четырех дюймов высотой, верхняя часть гладкая, а на закруглении выгравирована Артемида со зверями. На вазе стояли номер и подпись художника, и выглядела она абсолютно новой. Но этот художник работал на фирму более ста лет назад, и хотя за его произведениями гонялись все коллекционеры мира, сохранилось их очень немного. Если данный экземпляр подлинный — в чем Сара не сомневалась, — то стоит ваза несколько сотен тысяч долларов.
Она тихо присвистнула и бережно повернула вазу, поднимая к окну, чтобы поймать свет чистым участком хрусталя. Солнечный луч, отброшенный на потолок мириадами радужных брызг, вызвал у нее крик восторга. Этой вазе место в музее, подумала она, осознавая невероятность того, что держит ее в руках. Интересно, сколько лет она принадлежала семье Мерсеров? И сколько было заплачено при покупке?
— Эй!
Звук глухо прозвучал в почти пустой комнате, а Сара была настолько поглощена вазой, что дернулась при звуке Гриффинова голоса. На кратчайшее мгновение ваза выскользнула из рук, но тут же была подхвачена и крепко прижата к груди. Стоя на коленях, Сара обернулась. Гриффин стоял в дверях на другом конце комнаты, одетый в свою униформу детектива: мятые серые брюки, мятая белая рубаха и сморщенный галстук. Интересно, есть у него дома утюг?
— Господи, Гриффин, — простонала она. — Никогда больше не подкрадывайся ко мне так.
Он улыбнулся, оттолкнулся от дверного косяка и шагнул к ней.
— Почему нет? Мне нравится, как ты подпрыгиваешь.
— Ага, этот мой прыжок мог стоить тебе полмиллиона долларов.
Он замер на месте, переводя глаза с ее лица на вазу, которую она все еще сжимала в руках, как новорожденного младенца.
— Что?
Она кивнула, бережно протягивая ему бесценный экземпляр.
— За эту безделушку ты можешь получить огромную сумму. Я хочу сказать, что содержимое этого дома и без того переваливает за несколько миллионов, но, если судья Мерсер владел несколькими такими образцами, ты можешь ожидать по-настоящему больших денег.
Гриффин долго взирал на Сару, ожидая, пока ее слова улягутся в голове. До этого момента он не очень задумывался над величиной состояния, оставленного неожиданно нашедшимися родственниками. Но когда она произнесла это в таких конкретных выражениях, когда он увидел вазу, столь очевидно дорогую, сознание обретенного навалилось на него, как тонна кирпича, и у Гриффина подогнулись колени.
Чтобы не оконфузиться, свалившись на пол, Гриффин сел рядом с Сарой и вытянутым пальцем бережно обвел изящные линии вазы.
— Полмиллиона? — эхом повторил он. Она кивнула.
— По меньшей мере.
— В это невозможно поверить.
— Верь, верь.
Он изумленно потряс головой, всеми силами стараясь прийти в себя. Зашел он потому, что они со Стоуни получили санкцию на арест Уоллеса Гринлифа и Джерри Шмидта. Хотел сказать Саре, прежде чем они со Стоуни отволокут ее брата в тюрьму. Он понимал неизбежность размолвки с Сарой. Понимал, что она будет зла на него и, возможно, долго не захочет видеться. И, черт возьми, он даже не винил ее за это.
Но он хотел подготовить ее, хотел получить шанс самому рассказать о деле, прежде чем она сделает неверные заключения. И, кроме того, он должен был с некоторым стыдом признаться самому себе, что хочет показать Саре, каков гусь ее братец, прежде чем Уолли получит шанс оправдаться.
Может быть, и нехорошо с его стороны являться частицей системы правосудия. Но есть вещи более важные, разве нет? Считается, например, что любовь побеждает все, разве это не правда?
Но почему-то слова, которые Гриффин заготовил, вылетели из головы. Глядя на Сару, сидящую в его сказочном доме — доме, которым он владел, но который не ощущал своим, — держащую в руках произведение искусства, стоящее кучу денег, произведение искусства, которое принадлежало ему, но которое он не ощущал своим, Гриффин хотел назвать Сару своей. Оставалось только надеяться, что ей не расхочется того же и тогда, когда она узнает, что он сделал.
Стараясь не отвлекаться ни на что другое, он взял вазу, взвесил в ладонях и бережно поставил на место в сервант. Двигаясь быстро, чтобы не растерять свою решимость, он поднялся и протянул руку Саре. Она посмотрела вопросительно, прежде чем принять руку, но он молчал, и Сара тоже молчала.
Он помог ей встать и тут же обнял и наклонил голову для поцелуя. Но то, что он имел в виду как мимолетную ласку, оказалось захватывающим дух слиянием губ. Он целовал ее крепко и долго и никак не мог насытиться. Пальцы обхватили ее шею, потом зарылись в светлые волосы, притягивая голову еще ближе, чтобы он мог все дальше погружаться в темные глубины ее рта. Но и этого было недостаточно.
Наконец Сара оторвалась, жадно хватая воздух. — Гриффин, не надо. Я задыхаюсь. Вместо того чтобы выполнить просьбу, он поцеловал ее еще раз, все так же яростно. Одна рука обхватила ее талию, другая лихорадочно работала над пуговицами блузки. Сара помогла вытащить блузку из юбки, потом направила его руку к передней застежке кружевного лифчика. Ее кожа была мягкой и теплой, и сердце зашлось в стуке под его рукой. Он двинул руку вправо, обхватил грудь и принялся мягко, настойчиво водить большим пальцем вокруг упругого бугорка.
Она застонала и изогнулась, давая ему больше свободы. Белая молния вспыхнула в мозгу у Гриффина, и все здравые намерения разлетелись прочь.
Он хотел только Сару. Больше ничего, ничего на свете не имело значения.
— Я люблю тебя, Сара, — прошептал он у ее губ.
Он не был уверен, что хочет услышать ответ, и поцеловал снова, так же глубоко. Почувствовав, как она отчаянно дергает за ремень, он отстранился, чтобы облегчить усилия. Немеющими пальцами она забралась внутрь и захватила, сколько смогла, и алчность ее все возрастала.
На этот раз застонал Гриффин и замер, наслаждаясь неописуемым ощущением, которое дарила ее рука. Он не мог понять внезапной силы своего желания, не понимал, почему из всех женщин именно эта оказалась единственной, без которой он не может жить. Он знал только, что хочет ее здесь и сейчас, на столько, сколько понадобится, чтобы утолить их голод, на столько, сколько понадобится им обоим, чтобы стать счастливыми навсегда.
— Наверху, — сумел он прошептать, отдышавшись. — Наверху есть спальни.
Сара тоже хватала воздух, но наклонила голову и лукаво посмотрела на него.
— Сегодня ты пришел так же подготовленный, как прошлой ночью?
Он улыбнулся и кивнул. Она тоже улыбнулась.
— Ты принес наручники? Он хмыкнул.
— На улице, в машине.
— Жаль, — вздохнула она. — Ну что ж, в следующий раз обязательно.
Гриффин подхватил ее на руки, поднялся по лестнице, шагая через две ступеньки, и остановился у первой же двери. Спальня пахла пылью и ветхостью, но яркое послеполуденное солнце бросало на цветастое покрывало кровати веселые прямоугольники света. Он успел задать себе вопрос: «Кому принадлежала эта комната много лет назад? Не Меридит ли? Не в этой ли комнате родилась мать?»
Но все вопросы забылись, когда он взглянул на Сару, на ее светлые волосы, спутанные его прикосновениями, на губы, покрасневшие от его поцелуев. Растерзанная одежда напомнила, как близок он к потере контроля над собой. Он медленно отпустил ее, томно потершись телом о тело, и тут же бросился целовать снова.
Ослепленная поцелуями, Сара в первую минуту только стояла, ухватившись за его мощные плечи, а потом отдалась дивным объятиям. Он обхватил ее ладонями, скользнул по спине вниз и требовательно прижал ее к себе. Сара почувствовала, как давит на живот его набухшая плоть, и необычайно живо вспомнила, как это было, когда он вошел в нее первый раз. От воспоминания ее бросило в жар, огонь разлился по телу, заставляя ноги раздвинуться. Она вцепилась в его волосы, притянула голову к себе и ответила на поцелуй таким же жадным поцелуем, пытаясь поглотить его прежде, чем будет поглощена сама.
Она дергала его галстук, пока не сорвала с шеи, потом стала бороться с пуговицами рубашки. Мгновение спустя его пальцы начали помогать ей, а потом ее раскрытые ладони забродили по широкой теплой груди Гриффина. Какое он чудное создание, смутно подумала она, чувствуя, как мышцы, будто живые, бугрятся и перекатываются под кончиками пальцев. Пальцы пропутешествовали вниз по грудной клетке, помедлили на поясе брюк и двинулись дальше. Гриффин поймал ее руки и тихо хмыкнул.
— Не сейчас, — сказал он. — Я готов выстрелить, как базука, но не хочу этого делать, пока хорошенько не потормошу тебя.
Сердце бешено заколотилось от его откровения, но она улыбнулась.
— Да? И что же ты для меня приготовил? В его ответной улыбке были распутство, соблазн и вместе с тем невинная безмятежность.
— Скоро увидишь.
Без колебаний сорвал он с ее плеч блузку и лифчик, не взглянув, как одежда белой кучкой упала на пол рядом с его рубашкой. Бережно, как хрустальную вазу, которую недавно держал в руках, он обхватил теплыми пальцами ее грудь. Сначала только держал ее так, потом медленно начал возбуждать розовые бугорки. Она не удержалась от вскрика наслаждения, и Гриффин улыбнулся. Нагнувшись, он прижался губами к плоти, которой только что касался, втянул бархатистую грудь в рот, покружил языком вокруг соска и втянул еще глубже.
Долгие минуты он ласкал ее грудь, подводя все ближе к краю. И в тот самый миг, когда ощущения, пронзавшие ее всю, показались невыносимыми, он оторвался, оставил быстрый поцелуй там, где стучало сердце, и занялся другим.
Просунув руку за ее спину, потянул молнию на юбке, встал на колени и сдернул юбку к лодыжкам. Она хотела выбраться из одежды, но Гриффин не дал, крепко обхватив за талию. Прильнул губами к тонкой ткани трусиков и жарко подышал, прежде чем поцеловать сквозь ткань. Потом зацепил большими пальцами и тоже стащил вниз, но вместо того, чтобы подняться, заставил ее раздвинуть бедра и снова положил руки на талию.
В спальне было жарко, когда они входили, отсутствующе вспомнила Сара, обхватывая ладонями его плечи, чтобы не упасть. Но та жара не шла ни в какое сравнение с нахлынувшей, когда она, опустив глаза, увидела снова приближающуюся темную голову Гриффина. С каждым пронзительным прикосновением его языка к самой интимной ее части комната становилась все жарче и жарче, пока не показалась охваченной пламенем. Она еще сильнее впилась пальцами в плечи Гриффина и запрокинула голову, глядя в потолок. Спальня в порядке, отметила она, прежде чем глаза закрылись. Огонь опалял только ее.
Вплотную приблизившись к ослепительной сердцевине пламени, она закричала, и Гриффин прервал свой натиск. Он поцеловал плоский живот, погрузил язык в пупок и скользнул руками по ребрам к груди. Медленно поднялся над ней мощной башней, и она удивилась, что могла жить без этого мужчины раньше. Хотела заговорить, но он прижал пальцы к губам, не выпуская слова. Затем нашел ее руку и погладил ее раскрытой ладонью упругую плоть под своими брюками. Голова его запрокинулась с порывистым вздохом, и Сара приблизилась к пламени еще на шаг.
Когда Гриффин убрал свою руку, Сара продолжала в заданном им ритме, пока все разделявшее их не сделалось невыносимым. Они вместе избавились от остатков его одежды и вместе двинулись к кровати. Вместе сбросили покрывала, и Гриффин, стоя у постели перед ней на коленях, ласкал все те места, до которых не успел добраться раньше Сара стонала от пронзительных ощущений и знала, что он желает ее, как не желал никто и никогда в ее жизни. И любит, осознала она, ничуть не удивляясь.
Она склонилась лицом к нему — оба по-прежнему стояли на коленях, только он на полу, — обвила рукой шею и притянула голову для поцелуя. Поднявшись, он повалил ее на спину и навис, опершись на руки. Она обхватила ногами его ноги, впилась в тугие ягодицы, молча зовя его желанное тепло в себя. Он не медлил более. Одним мощным толчком вошел в нее, и оба закричали от наслаждения.
Глубже и глубже входил Гриффин, добираясь до мест, которых в Саре еще никто не касался. Он шептал на ухо эротические обещания и тут же выполнял одно за другим. Казалось, проходили дни услад, и прямоугольники света на кровати становились длиннее и бледнее. Наконец он вошел в нее последний раз, вошел до самых глубин, уведя обоих за край.
То, что начиналось нетерпеливой жаждой, закончилось медленным, томным удовлетворением. Сара и Гриффин долго лежали молча и неподвижно, слишком ошеломленные тем, во что превратилась их сегодняшняя встреча, слишком ясно ощущая хрупкость новообретенной близости и боясь испортить ее неверным словом.
Прильнув к Гриффину, Сара благодарила судьбу, подарившую ей встречу с этим человеком. Улыбнувшись, она вспомнила, как проклинала ту, первую встречу. Скажи ей тогда кто-нибудь, что она влюбится без памяти в несносного офицера Шального, она бы просто расхохоталась. Теперь она могла только улыбаться.
Был вопрос, который она хотела задать, но никак не осмеливалась. Играя с завитками темных волос у него на груди, она решила, что проще всего будет спросить прямо.
— Гриффин? — произнесла она тихо и мягко в теплом полумраке спальни.
— Ммм?
— То, что ты сказал, было всерьез? Он шевельнулся и притянул ее ближе.
— Что было всерьез? — спросил он.
Она набрала полные легкие воздуха и выдохнула:
— Ты всерьез сказал, что любишь меня? Сара скорее почувствовала, чем услышала, быстрый вздох и пожалела, что вопрос нельзя вернуть. Но прежде, чем она успела превратить его в шутку, Гриффин ответил.
— Да, — сказал он. — Да, я говорил это серьезно.
Она повернулась, чтобы увидеть его лицо. Усталое, смущенное и совсем не испуганное. Она положила руку на его твердый подбородок и улыбнулась.
— Честно? — спросила она. Он медленно кивнул.
— Честно.
— Тогда скажи это еще раз.
— Я люблю тебя, Сара, — медленно выговорил он.
Она снова примостилась рядом, чувствуя, как новое, иное тепло наполняет тело.
— Я тоже люблю тебя, Гриффин, — сказала она тихо. — Я тоже люблю тебя.
Эти спокойные слова чуть не убили Гриффина. Как, черт возьми, как он скажет ей теперь о брате? «Я люблю тебя, Сара. Да, кстати, этим вечером я арестую твоего брата. Совсем забыл тебе сказать, что занимаюсь его делом почти со дня нашей первой встречи. Следующие несколько лет он, по моей милости, проведет в каталажке, и ты сможешь видеться с ним только в дни свиданий. Он утратит некоторые основные права, которые имеем мы с тобой, и его жизнь никогда не станет прежней благодаря моему служебному рвению. Это я так, к слову». Да, это именно то, что нужно, чтобы удержать ее.
Гриффин вздохнул, открыл было рот, но, тут же закрыл снова, не найдя что сказать. Как он умудрился так запутаться? Что за судьба такая?
— Который час? — сонно спросила Сара. Он машинально взглянул на запястье и, не обнаружив часов, оглянулся, не зная толком, где их искать.
— Я, наверно, положила их на тумбочку, когда сняла, — сказала она, перехватив его взгляд.
Но их не было и там. Он перегнулся через край кровати и увидел поблескивающий на полу циферблат. Дотянувшись, хмыкнул:
— Наверно, ты сбила их ногой, когда я…
— Ах, да, — перебила она, дико покраснев. — Я вспомнила. И еще я, наверно, разбила вазу. Но не беспокойся, — поспешила добавить Сара. — Эта была обыкновенной стекляшкой. Таким цена грош за дюжину.
Он рассмеялся.
— Я бы не жалел, стой она полмиллиона. Не высока цена за то, чтобы…
— Гриффин… — простонала она, молча прося не упоминать их недавние сексуальные игры. — Ты можешь просто сказать, который час?
Улыбка сползла с его лица при взгляде на часы.
— Тебе не понравится, если я скажу.
— Почему?
— Уже начало седьмого.
— Ой, мамочка, — выдохнула Сара, спрыгивая с кровати. Она торопливо заметалась по комнате, подбирая одежду и пытаясь натянуть на ходу. — Миссис Макафи убьет меня за опоздание. И я не смогу ее винить, если на этот раз она откажется от места. Знаешь, как трудно найти хорошую няню? Почти невозможно. Сколько месяцев мне пришлось искать, и попадались только всякие Чарли Мэнсоны и Бетти Муссолини. Или вид у них был такой, будто сбежали с последней шлюпкой с острова доктора Моро.
— Сара, ты не можешь сейчас уйти, — вздохнул Гриффин. — Есть одна вещь, о которой нам надо поговорить.
Сара застегнула последнюю пуговицу на блузке. Опустив глаза, убедилась, что пропустила одну, и начала быстро расстегивать.
— Нет времени, — сказала она, на сей раз успешно справившись с застежкой. — Мне на самом деле нужно идти.
— Но, Сара…
— Почему бы тебе не пообедать со мной и мальчиками? — предложила она, торопливо заправляя блузку в юбку и застегивая молнию. — Потом обо всем поговорим.
Он покачал головой.
— Не могу. Через полчаса я должен встретиться со Стоуни.
— Ну, пусть и Стоуни приходит. Можно будет пригласить Элен и Джону.
— Нет, это невозможно, — сказал Гриффин. — Сегодня вечером мы со Стоуни должны произвести арест.
Сара вскинула голову и ухмыльнулась.
— Как интересно! Попросите какого-то проходимца сделать жизнь невинных людей, вроде меня, более безопасной?
Гриффин ухватился за эти слова.
— Да! — воскликнул он, садясь на кровати. Простыня сползла, и, заметив на лице у Сары гримасу, он завернулся в нее, как в тогу. — Ты права, — продолжал он быстро, надеясь, что со стороны хоть немного походит на облеченную законными полномочиями персону. — Именно поэтому я должен взять того парня. Потому что он проходимец и лишил себя права быть членом законопослушного общества. Запомни это.
Сара нагнулась и быстро поцеловала его в губы.
— И я люблю тебя за это, — сказала она, прежде чем направиться к выходу.
— Сара! — крикнул он вдогонку.
Она обернулась в дверях с вопросом на лице. Он открыл рот, чтобы сказать все то, что обязательно нужно было сказать, но накатившее вдруг чувство беспомощности парализовало его.
— Я тоже люблю тебя, — сказал он тихо, понимая, что этого недостаточно.
Она улыбнулась прекрасной, счастливой, беспечной улыбкой, послала воздушный поцелуй и исчезла. Гриффин пожалел, что не может сейчас испытать такого же чувства легкости и беспечности. Все его мысли были заняты предстоящим вечером. Единственное, что стояло перед его глазами, — это лицо Сары при будущей встрече, и он знал, что тогда на ее лице отразятся совсем другие чувства. Боль и злость за предательство. И все это из-за него.
Звук закрывшейся внизу двери был похож на печальную точку. Отбросив простыню, он встал и начал одеваться, но без торопливого возбуждения своей партнерши. Гриффин вовсе не спешил туда, куда должен был попасть. Как он хотел, чтобы предстоящий вечер оказался уже позади! Чтобы вообще все было позади, и он бы снова жил своей прежней жизнью, такой, какой она была до Сары, — одинокой. Забавно, прежде холостяцкая жизнь не казалась ему одинокой. Но теперь чувство одиночества будет неизбежным побочным эффектом воспоминаний о Саре Гринлиф.
Но он не может позволить ей уйти. Что бы ни случилось после этого вечера, он не отпустит ее. Она может быть сестрой Уоллеса Гринлифа, но еще она любовь Гриффина Шального. И любыми средствами — дозволенными или нет — он добьется, чтобы она осталась в его жизни навсегда.