Волчья ягода

Глава 1. Находка

— Блуди волк, блуди змея, а не я, — автоматически пробормотала я, вставая на свежую тропинку. Так далеко в лес как сегодня забираться еще не приходилось, но причина была: с каждым днём найти корни эускариота становилось все труднее. А корни те свободолюбивые, редкие, капризные.

И нужные. Очень нужные.

Я шарила по земле глазами, отодвигая от лица зелёные ветки. Палкой ворошила заманчивые кочки. Всё не то!

Солнце стояло уже высоко, когда, наконец, набрела. Место темное: под разлапистой сосной земля густо покрыта иголками, без единой проплешины. Как раз в таких темных уголках мои корешки любили прятаться, давно заметила. Затаив дыхание, осторожно взрыхлила жесткий игольчатый покров палкой, пугая рыжих муравьишек, и ахнула от радости.

Сразу несколько корней! Я за все утро только два нашла, а тут целое месторождение! Пяток, не меньше.

А то и десяток?!

Не медля, я упала на колени, ножом торопливо подкапывая красную ножку, глубоко сидящую в черной земле. Снаружи эускариот выглядел как небольшая невзрачная шишка, а вот корень был длинный, алый. Толстый как морковь. Странное растение — живет буквально наоборот, отдает все земле, и почти ничего — наружу. Скрытное.

Когда растение скрытное, значит есть ему, что скрывать. А когда открытое, есть чего открывать. Матушка так приговаривает.

Эускариот скрывает ценные свойства, вот и прячется качественно.

В свежем влажном воздухе густо запахло сырой землей, когда я вонзила широкое лезвие ножа в землю. Стараясь не сломать ценный корень, я осторожно расшатывала его, чувствуя под пальцами шершавые крупинки земли. Туда-сюда. Ещё раз.

— А ну, миленький... — пробормотала я и замерла.

Рядом со мной ступили мужские ботинки. Сухая хвоя тихо затрещала, часто защелкала под черными подошвами. Несколько долгих мгновений я пялилась на потёртые носы обуви земляного цвета, боясь поднимать глаза. Ботинки большие, длинные... И остановились красноречиво так: около моих рук, вцепившихся в корень.

«Так, Аска, теперь не торопясь...»

Не отпуская нож, я очень медленно подняла глаза. Плечистый темноволосый мужчина смотрел на меня сверху вниз недобро. Глаза светились как подсвеченные на солнце капли смолы.

— Человек, — мрачно констатировал мужчина.

«Волк», — с ужасом поняла.

Сглотнула, чувствуя, как страх туманит голову. Наше селение граничило с волчьей территорией. Неужто не заметила, как пересекла границу? Неужто увлеклась?! Я могла...

Род Волков от людей почти ничем не отличается. Только Волки гораздо сильнее, быстрее, в темноте видят, чуют и слышат похлеще собак, зубы у них на клыки похожи и между собой они без слов общаются. Ещё на волках огромных ездят... А так две руки, две ноги, голова...

Нет, совсем не мы, не люди. Выше нас: великородные.

— Ты на чужой территории, человек, — без улыбки мужчина подтвердил мои мысли. Добрым низкий голос не был. Желания помочь в нем тоже не слышалось, я уж в этом разбиралась. Но явно не угрожал, и на том «спасибо».

— На чужой? — прохрипела я, завороженно уставившись в светящиеся желтым глаза. — Не со зла я, не специально...

«Близко к Волкам не подходи», — истина, известная каждой селянке. Используют, потешатся, а могут и загрызть... Я в юности правил прилежно слушалась, их все слушались. До зрелости дожила, а так близко Волка в жизни не видела. А тут...

Смотрела на него во все глаза и ощущала, как от великородного веет такой силой, что вызывает совсем не страх. Это как на могучую гору смотреть, как на полноводную реку...

Восхищение — вот что я ощутила.

— Не специальное нарушение — тоже нарушение, — по виду незнакомец не собирался проявлять великодушие. — Проваливай-ка, пока цела... пирожок.

Последнее он проговорил с насмешкой, но губы его остались сурово сложенными.

«Пирожок?!»

Я вспыхнула, понимая, что мужчина чувствует запах пирожков, которыми я перекусила утром.

Не отводя от него глаз, я медленно выдвинула нож из земли, одновременно нащупывая почти добытый эускариот.

— Оставь, — приказал великородный, заметив мое движение. — Все, что растет на территории Волков, принадлежит Волкам.

Тешиться он вроде не собирался. Послушно разжав руку, я немного взбодрилась, осторожно приподнимаясь. Правда, когда выпрямилась, все равно смотрела на мужчину снизу вверх.

Высокий. Плечи шире моих раза в два.

— Позвольте забрать корень, бэр! — обратилась я почтительно, даже попыталась улыбнуться. — Без него люди ги...

У меня была надежда, что Волк даст мне забрать находку, но он не дал договорить. Суровое лицо не смягчилось ни на крупинку.

— Нет. А не уберешься на свою землю немедленно, заберу все, что нашла до того, — предупредил он.

«Заметил мои корневища!»

Я возмущенно вцепилась в сумку, сбрасывая молебный тон.

— Это с нашей территории, не отдам! Что хочешь делай, не отдам!

— А a думаю, от кого так заманчиво запахло, — со стороны к нам неторопливо двинулась вторая мужская фигура. Тут я уже мигом отшагнула, забывая про возмущение. — Мягко так запахло, свежей сдобой... Даже испугался: вдруг это ты стал такой интересный, брат.

Говоривший наступал из темноты чащи. Сероглазый, весь в шрамах. Обращался он к черноволосому, на меня не смотрел. Под его ногами почему-то даже хвоя не хрустела, хотя весом он был не меньше первого Волка.

Второй — это уже страшновато. Я попятилась.

— Испугался, говоришь... За себя что ли? — с неторопливой ленцой спросил черноволосый, повернув к своему голову. Выглядел он расслабленным.

— Скорее за тебя переживаю, — не улыбнулся второй. — А то вдруг завалю. Перепутаю с кем-нибудь.

Мне не требовалось подсказок, чтобы понять, на кого намекают. Я еще раз тихонько отступила, не убегая сразу только от того, что знала: от Волков убегать бесполезно. Только раздразню.

— Что, зрение уже не то, Дрей? Хотя, кое-кому здесь действительно следует бояться... — первый Волк неторопливо говорил, обращаясь к пришедшему, и вдруг резко повернул голову, громогласно рявкая на меня. — Например, человеческой ДЕВЧОНКЕ!

Глава 2. Ненастоящая травница

— А где Агла?! — прозвучал низкий возмущенный голос.

Здоровый потный кузнец Строн, вошел, задел головой пучок засушенных трав, тут же пригнулся и принялся тщательно шарить глазами по углам лавки. Как будто Агла прячется в одном из них и сейчас выпрыгнет ему навстречу.

Но кузнеца ждало разочарование — по углам у нас свисали лишь крупные связки веток, в которых притаились только тонкие черные паучки. Ни один из них на матушку Аглу не походил.

Я вздохнула, продолжая перемалывать сухие цветки. Вопрос «Где Агла?» звучал сегодня уже не в первый раз. Какой там «в первый»?! Его выпаливал каждый входящий, встречаясь со мной взглядом. Понять можно: люди, которые приходят к старой проверенной травнице, ожидают встретить именно Аглу, а не её непроверенную дочь.

Но так вышло, что сегодня матушка поставила меня за себя, а сама продолжила работать над отваром, отдельно указав, что ее беспокоить не нужно. В последнее время она делала так периодически, приговаривая: «Пора, доча». К вящему неудовольствию жителей нашего селения.

Со мной они свыкались с треском. Конечно, все привыкли к маме — это раз. А два — возраст играл против меня. Для хорошей травницы я недостаточно старая. Не по душе людям это. Знания никого не интересовали.

Пыталась быть серьезной — насмехаются, пыталась шутить — говорят, скалюсь. Как с ними в лавке себя вести — совершенно непонятно.

«Настоящая травница должна быть пожившей», — категорично озвучила мне недавно соседка. И еще глянула так неодобрительно, что я однозначно поняла — меня она как настоящую травницу не воспринимает, да и не воспримет никогда.

Я огорчилась, конечно.

Недостаточно молодая с одной стороны, недостаточно старая с другой... Вот как так? На исходе третьего десятка лет, я уже начала мечтать постареть, чтобы спокойно работать. Молодым не доверяли даже молодые.

— Матушка важными делами занимается, — терпеливо ответила в который раз, глухо шурша каменном пестиком. Сухие цветки мягко трещали под нажимом. — Говори, что надо, Строн. Я науку знаю, помогу.

Огорошенный кузнец хмуро покосился на меня, почесал черными пальцами лысеющий затылок, еще раз с надеждой огляделся по сторонам. Отошел, зачем-то потрогав пучки трав. И только потом, наконец, заговорил.

— Я это...

Начал он так нерешительно, что я уже примерно поняла место дислокации проблемы. Ниже пояса, как пить дать.

— Меня друг прислал. У него это...

Не поднимая глаз, слушала его, мысленно начиная делать ставки.

«ЭТО спереди или сзади?»

— Ну ЭТО. Слышь, Аска?

Вопросительно посмотрела на гостя, изо всех сил сохраняя каменное лицо. Кузнец кривился, подмигивал и усиленно указывал голубыми глазами вниз. Ужасно хотелось расхохотаться.

А ставки на то, что проблема — спереди, росли.

— По нужде больно ходить... другу? — предположила.

— Не, — Строн недовольно скривился, и оперся огромными волосатыми ручищами о прилавок, нетерпеливо заглядывая мне в глаза. — Это... Того... Палочка у моего братана на землю глядит. Понимаешь, Аска? Душа у него болит. Молодой совсем. Плохо без палочки-то. Ты ж замужем была, должна понять. Жалко мужика. Рано ему еще...

«И что они все мое замужество поминают?» Внутренне я скрипнула зубами, внешне не повела и бровью.

— Жалко, — безжалостно согласилась и не отказала себе в удовольствии уточнить. — А лет-то другу сколько?

Строн на несколько секунд задумался, еще раз почесал затылок.

— Да, наверное, как я. Вместе росли. Так есть какое средство, знаешь?

— Все время на землю смотрит или иногда и на небо озирается? — продолжила допрос.

— Ненадолго может, — по виду кузнец все знал о друге. — Одним глазком поглядывает.

С трудом удержала серьезную мину.

— Давно?

— Пару лун...

Наше село славилось самыми верными друзьями. Все они как один шли ради друга за лекарством от боли в заду. Причем они всегда знали, снаружи болит или внутри, симптомы, точное расположение, время появления. И про палочки друг у друга тоже все знали. Золото, а не друзья.

Кивнула.

— Но к земле больше тянет? Поняла. Есть кое-что, — я не спеша направилась к прилавку. — Я тебе настойку приготовлю стимулирующую. Точнее другу твоему. А ты переставай брагу пить. Точнее друг твой пусть перестанет. И завтра за настойкой свеженькой заходи. Точнее он.

Кузнец нахмурился.

— Как же без браги-то? У меня работа нервная. То есть у друга.

— Воду пей, молоко! Пусть друг пьет. Нервничать тоже надо заканчивать.

— Аска! А можно так, чтобы с брагой?

— От браги, Строн, палочки как раз глазки и закрывают. Ты бы выбрал, что тебе дороже. Точнее, друг твой. А то все хотите и сразу. Так не бывает! С тебя одно серебро. Вечером приходи, будет готово.

С глухим ворчанием Строн подчинился, кинул мне монету, но как-то нехотя.

— А вечером-то Агла будет? — спросил, не теряя надежды.

— Возможно, — утешила его.

Поспешно ушёл, опять задев головой пучок.

Чувствуя, что визитом остались недовольны мы оба, я фыркнула, продолжая усиленно тереть цветки.

Чтобы односельчане меня приняли, оставалось как можно скорее дожить до морщин. Этим я и занималась день за днем: старела, собирала цветы, корни, ветки, засушивала, делала настойки, мази, отвары. Будущее виделось простым и понятным: мне предстояло стать хотя бы наполовину такой хорошей травницей, как мама. Создать семью все равно уже не светило.

«Должна быть пожившей», — вспомнив слова соседки, я с интересом задумалась об искусственном старении. В принципе, если немного пройтись золой под глазами, да по щекам, да волосы присыпать...

Глава 3. Два нехороших события

«Кажется, мне не очень нравится работа с людьми».

​

На следующее утро, я встала на рассвете, перекусила парой яиц с хлебом, накинула на плечи легкий плащ и продолжила искать неуловимый эускариот. Миновав поле, я шагала по лесу с довольно мрачными мыслями. Работать в лавке оказалось сложнее, чем я представляла. Другое дело по лесу ходить — это дело я всегда любила.

​

Наши опасались леса, предпочитая поля. Открытое поле — это урожай, скот, хорошая видимость. Лес — это опасность заблудиться, бесконечные деревья, ямы, звери… Волки, опять же. Но мне в лесу отчего-то спокойно, хорошо. В лесу можно побыть собой, не притворяться. Он принимает как есть, со всеми потрохами, чудачествами, болями, страхами. Даже глупый смех в лесу звучит естественно. А что будет, если глупо рассмеяться на людях? Так посмотрят, что мигом рот закроешь.

​

Лес только улыбнется. Ты для него — как одна из птиц, чирикающих на свой лад. Или просто забавный зверек.

​

Люди же воспринимают тебя на свой лад — каждый со своей мерой. То и дело пытаются подогнать под свои убеждения.

​

Вот меня сравнивали с Инесс. Мы с ней одного возраста, а она уже стала степенной матреной с двумя детьми, тогда как я — бесконечно далека от степенности, материнства…

​

Нет, дело не в детях.

​

Инесс стала матреной еще до них. В пору, когда она только стала девушкой, я улавливала ее оценивающий взгляд на мальчишках. Взгляд этот как бы мерил: достаточно ли силен, достаточно ли умел, достаточно ли быстр. Очень рассудочный расчет, везде и во всем.

​

Я так мерить никогда не умела. Для меня мальчики делились на «нравится» и «не нравится». А почему так — и не задумывалась. Нравится, потому что смеется заливисто и задорно. Нравится, потому что из реки вытащил. Не нравится, потому что увидел медведя, забыл обо мне и убежал. Не нравится, потому что сопли ест. Просто же!

​

Пятнадцать лет спустя между мной и Инесс — пропасть, хотя возраст один и тот же. Как нас можно сравнивать, если мы — разные изначально?

​

Матушка порой ворчала, что мне пора бы остепениться. Я думала об этом… Имелась у меня та взрослая часть, которую они все бы приняли. Сидела внутри та Аса, которая вышла замуж, выплакала себе все слезы из-за своей несостоятельности, возвращена матери и теперь обреченно ни на что не надеется. Взрослая, грустная Аса, достаточной степенности. Я часто имела дело с ней.

​

Да, наверное, такая бы хорошо смотрелась в лавке со своим потухшим взглядом, не отпускала бы глупых шуточек, дружила бы с Инесс и не казалась бы великовозрастным дитем всем остальным.

​

Но мне эта взрослая Аса совсем не нравилась. От нее веяло запахом увядающих цветов. Или так пахнет безнадежная тоска? Может такая Аса им всем нужна, но я не хотела себя такой видеть. Это… страшно.

​

Я пока не готова.

​

И будет ли такая Аса ходить по лесу до изнеможения, любить его, читать следы? Вряд ли.

​

Утро выдалось не солнечным, серое небо мрачно взирало на землю, и от такого взгляда в лесу потемнело. Хорошая погода для поисков. На пути я уже обнаружила втоптанные в землю следы оленя. Потрогала — подсохшие. Значит несколько часов назад прошел. Я не охотилась, но кое-что понимать могла. Когда долго ходишь по лесу, начинаешь замечать мелочи — лес учит.

​

Шел уже второй час поисков, а в сумке было все еще пусто. Я тщательно ерошила палкой сосновые иголки, внутренне недоумевая.

​

Эускариота всегда было много, но в это лето что-то явно произошло. Неурожай? Я не нашла ни одного корня. К волчьему месту я, разумеется, не пошла, направилась в другую сторону. Может я не степенная, но и с ума еще не сошла. Волки имели полное право сурово наказать любого нарушителя границы. А за добычу на их территории… Страшно представить, что могли бы сделать. Я поежилась.

​

Все обдумав, поняла: повезло, что отпустили без наказания. А еще повезло, что увидела настоящего Волка… Даже двух.

​

Тут же смущенно вспомнила даже не их лица — ощущение Силы. Свой страх, смешанный с восхищением. И трепет внутри…

​

«Люди никогда не забудут то, что почувствовали», — вспомнила слова мамы, но тут же отвлеклась. — «А это еще кто?»

​

Под одной сосной земля была разрыта, будто тут кто-то уже копал. То же самое я нашла под соседней елью.

​

Кто-то добывает наши корни!

​

Насторожившись, продолжила поиски и скоро обнаружила на земле свежие следы ботинок. Судя по размеру, мужские.

​

Без сомнений я направилась по следам и уже скоро около одной из сосен увидела фигуру в темно-зеленом плаще. Складки свободной ткани скрывали очертания, но я точно поняла — это чужак.

​

— Эй! — я окликнула издалека.

​

Метнувшись от моего голоса вперед, человек тут же дернулся, спешно скрываясь за деревьями.

​

— Стой! — я кинулась за плащом. — Ты кто? Ты откуда? Не бойся!

​

Он не останавливался. Кого боится? Меня?

​

— Давай поговорим! Я тоже ищу корень, а ты? — я кричала ему вслед.

​

Без толку, только птиц напугала.

​

Что я бы не выкрикивала, незнакомец довольно прытко бежал в густую чащу, а затем и вовсе будто испарился. Потоптавшись по его следам, ведущим в «никуда», вынужденно развернулась, продолжив свой путь.

​

— Кто-то собирает эускариот в нашем лесу! — заявила я, когда вернулась домой, с негодованием бухая на стол мешок с несколькими корнями. — Это из-за чужаков мало корней!

​

Матушка только пожала плечами. Она заливала мелко нашинкованный корень кипятком, косясь одним глазом на дверь в лавку. Важно не проворонить ни отвар, ни людей.

​

— Может у них тоже болеют.

​

— Может! Но говорить он не захотел. Он чужой, мама! Не наш. Я наших почти всех знаю, по силуэту могу определить. Но я видела… непонятно кого!

Глава 4. На чужой земле

На рассвете следующего дня солнце взирало, как смотритель сопровождает преступницу через поле. Казалось, вся трава сочувственно притихла, и даже пение птиц звучало для меня как поминальное.

Впервые на своей памяти я шла в лес нехотя, принудительно переставляя ноги. Влажный туман почтительно отступал, стелясь ниже колен. Роса падала на кончики ботинок, словно слезы роняла. Мокрая трава упруго проминалась под ногами поскрипывая тонко, жалобно. Сзади тяжело ступал Дарун. Я шагала как на казнь, думала. Обо всем думала: о маме, о Волках, но больше — о себе. Что теперь будет? Чего ждать?

А может и казнят?

Нет, они не должны...

Или могут?

Я не представляла.

Мы почти не контактировали с Волками, незачем. Они не стремились к нам, мы боялись их. Всем известно, что Волчий род не отличается мягкосердечием. У них свой Порядок, у нас — свой.

— Дарун, люди ведь нарушали границу, не первая же я. Что с ними было? — я нарушила молчание, когда мы уже подходили к лесу.

Смотритель в ответ только что-то буркнул. Не хотел говорить.

Матушка тоже не хотела, как я не спрашивала, прятала глаза, все меня успокаивала.

Это убедило меня в том, что кара легкой не была.

— Не любят они нарушителей... — через несколько минут молчания Дарун внезапно заговорил. — До старейшин, правда, обычно дело не доводили, на месте разбирались. Ты одна такая получилась с официальным-то предупреждением. С мужиками всякое делали... Надо сказать, не церемонились. Уж десятый год даже самые буйные к ним не лезут, границу обходят насколько глаз видит. А вот что с вашим бабским родом — не отвечу. На своем веку не припомню, чтобы кто в управу обращался. Предположить можно... Если и случилось чего, смолчали, небось, постыдились оглашать. Думаю, могло и так. Чем оно обернется, скоро сама узнаешь. Главное, не зли их.

Это единственное, что он сказал, пока шли.

Я сжимала в руке мешочек с вещами и свою единственную защиту — запечатанное письмо от Митрина, в котором говорилось, что нарушительница направляется к семи старейшинам для наказания.

Около последней предупреждающей зарубки, Дарун кивнул на чащу.

— Всё, дальше не пойду. Ступай.

— Одна? — с первобытным ужасом посмотрела вперед.

Я думала, что меня встретит и проводит какой-нибудь волчий смотритель, но на границе было пусто. Никто меня не ждал.

— Иди. Остановят, письмо покажешь, — повторил Дарун, подтолкнув меня за границу.

На негнущихся ногах я вступила в волчий лес, под взглядом Даруна поплелась в чащу. Пройдя с сотню шагов оглянулась. Он стоял.

«Караулит, чтобы не сбежала», — поняла.

Чего караулит? Бежать-то некуда...

Отвернувшись, пошла дальше.

Лес просто продолжался, но территория великородных казалась мне запретной, страшной. Виделось, что каждый шаг по чужой земле — это шаг по земле, в которой где-то спрятан капкан. Вот-вот он выпрыгнет из-под травы и с лязгом сомкнутся на ноге острые зубья.

Фигура смотрителя уже пропала из виду, а я все шла, прихватив длинную юбку. Неудобно. Обычно лес я посещала в штанах, но, памятуя, что предстоит перед волчьими старейшинами показаться, облачилась в платье. Авось в платье больше женщина, больше шансов, что пожалеют? Конечно, пугала перспектива оказаться в платье среди Волков, которые могут сделать со мной что угодно. Но старейшины были важнее.

Деревья тихо перешептывались друг с другом, настороженно осматривая меня. Я чувствовала их недоверие и на ровной поляне остановилась. Присев около толстой многолетней сосны, молча разгребла ладонями черную землю до ближайшего корня. Этим утром я испекла хлеб с каплей своей крови. Щедрый его ломоть, бережно положила в получившуюся ямку.

Присыпая хлеб землей, тихо зашептала заговор:

— Отец-лес, прими меня, Асу, свое дите неразумное. Не дай врагу подойти, дай подойти другу. Мне путь покажи, отец-лес, убереги от зверя лютого, от места коварного. Позволь по земле твоей ходить без боязни, позволь срывать твою траву без страха. Добро тебе принесла, отец, прими.

Мы пользовались заговорами при сборе трав, при варке отваров, настоек, сборе листьев, ягод, заговаривая боль. Слова — это растворимое в воздухе вещество, то каждая травница знает. Слова проникают в пространство, пропитывают его собой, и создают то, что несут.

А лес втягивает любые слова, поэтому важно говорить правильные.

Земля под ладонью стала теплой. Улыбнувшись, я поднялась, ощущая умиротворение, и тут же улетела.

Что-то сбило меня с ног, подбросило в воздух и снесло на траву.

Лежа спиной на зарослях дикой черемши, я успела только одно — вскрикнуть, в мгновение придавленная тяжелой тушей. Воздух разом выбило из груди.

Беспомощно глотая воздух ртом, как рыба, в панике открыла глаза.

Мужчина. На мне. Лежит. Тот, первый Волк. Злой!

Это все, что я успела уловить.

— Ты?! — в подтверждение мыслей мужчина зарычал, обнажая острые зубы, быстро оглянулся назад и хорошенько тряхнул меня за шею. — Ори!

— А? — я пыталась спихнуть его с себя.

— Кричи, говорю! — рявкнул, яростно зыркнул на меня и резким рывком прихватил подол платья, задирая его наверх. Вот этот жест был понятен. Осознав, что меня собираются насиловать, я автоматически завизжала.

Мужчина тут же вскочил и... тоже закричал, даже заорал. Смотрел он куда-то в чащу, не на меня. Крупный нож серой сталью блеснул в его руке.

«Сумасшедший?!»

Ничего не понимая, я осеклась, одновременно отползая и шаря глазами по кустам.

А из леса...

Из леса несся огромный бурый медведь. Бежал он быстро. На нас. Казалось, земля гулко вздрагивает под тяжестью толстых лап. Я чувствовала череду маленьких землетрясений. Или это сердце?

Глава 5. Немного оленьего помета в носу

— ...этот помет шакалов утверждает, что утраченный титул быстро не вернуть. Им плевать на то, что я высокороден по рождению. Говорит, сделанного не воротишь, теперь как все. Нужно двадцать лет выслуги, — Таор привычно пружинисто шагал по лесу, но говорил устало. — Или реальные заслуги.

Шагая сзади, Дрей громко хмыкнул. Сам он по рождению принадлежал к простым волкам, не к знати. Но с тех пор, как стал высшим Волком — то есть способным к обороту — княжеский титул ему присвоили стремительно. Таор же с рождения был князем, но титул потерял за недавний серьезный проступок. Сейчас он значился простым Волком и состоял на службе: охранял границу. Дрей же периодически проводил время с другом по старой привычке.

— Что значит «реальные заслуги»? — спросил вслух. В утреннем воздухе прохладного леса пахло скорым дождем, пометом оленя и птицей. В желудке заурчало. Дрей повел носом по сторонам. Хотелось сожрать кого-то мясного. Желательно, без помета.

— Что-то вроде спасения семьи старейшины от пожара, — мрачно ответил бывший князь.

— Значит, надо поджечь дом. Какого из семи?

— Голову проверь.

— Ну и сиди без титула. А как нос воротил, выделывался! «Не нужны мне ни титул, ни жизнь, ни земля». Быстро ты по-другому заговорил. Сначала жизнь стала мила, теперь и земля и титул. Переобуваешься на ходу.

Они были достаточно близки, чтобы откровенно подшучивать друг над другом. Дрей знал, что Таор не хочет возврата к былому, что принял решение осесть, остепениться, завести семью. Проблема была в прошлом.

Тут друг был сам виноват, конечно. Прошлое ему еще припоминали, долго будут припоминать, может и всегда. Неверное решение, женщина, затуманенная Хаосом голова, собственная самонадеянность — и все пошло под откос за какой-то день. Дрей мысленно поблагодарил Порядок, что не оказался на месте Таора. Сам он предполагал, что в тех обстоятельствах поступил бы так же. Вслух предпочитал этого не говорить.

— Если обувь неудобна, можно и переобуться, — Таор подал голос.

Дрей мысленно усмехнулся: «Немудрено». Титул — это не только почет и уважение, а еще и безусловный доход. С ним проще — с обретением положения в том числе. По крайней мере Таор так решил. Дрей не мог отрицать, что с тех пор, как он стал князем, к его мнению стали прислушиваться с почтением, которого раньше не было. Да и женского внимания неизмеримо больше.

— Охрана границы слабо похожа на заслугу, — заметил очевидное.

— Похожа, но через двадцать лет, — вздохнул Таор. — Старейшины говорят, что титул можно вернуть, если я построю значимый объект. К примеру.

Дрей хохотнул.

— ...дорогу, говорят, построй, тогда вернем за заслуги на благо рода. А какую я дорогу могу построить?

— Дерьмовую, — легко заключил Дрей.

Таор был не строителем, а воином. Хорошим воином, которому можно отдать на защиту жизнь. Но строительство... Дрей усомнился бы в том, что он может построить и скворечник.

— Да... — друг согласился, тут же заговорив с раздражением. — И какого, кстати спросить, оленьего дерьма ты желаешь вернуться на это место? Олень направился в другую сторону.

«Тоже чует оленя».

— Очень уж уверенно она говорила, — принюхиваясь, Дрей осматривался по сторонам.

— Нет там чужих следов, — уже зло заметил Таор. — Или веришь человечке больше, чем мне?

— Слишком уверенно говорила... — медленно повторил Дрей, не обращая внимания на друга.

Когда они подошли к границе, на которой впервые нашли нарушительницу, Таор скучающе присел на корточки.

— Я осмотрел место. Есть только ее запах и только ее следы.

— Хочу убедиться, — коротко ответил Дрей.

Он сам не знал, почему вдруг решил проверить слова какой-то человеческой женщины. Сам для себя решил, что просто захотел. Такая причина. И все.

Нюх высшего Волка, которым являлся Дрей, превосходил нюх любого другого, в том числе и Таора. Сейчас Дрей молча втянул воздух, осторожно ступая по земле.

Следы Асы ещё оставались, Дрей проводил их до разрытых ямок. Остался и запах, уже почти незаметный. Иного запаха, кроме сладкого женского, на земле действительно не было.

— Да... — разочарованно заключил. — Похоже врет...

Таор сорвал и пожевал травинку, думая о своем.

— Естественно, врет. Может нанять строителей? Для дороги.

Он чертил пальцем по земле, пока думал.

— На какие шиши? Или у тебя спрятан мешок золота в болоте?

— Займу у богача.

Высший Волк выпрямился, с исследовательским интересом глядя на землю.

— Я б не стал, — откровенно ответил. — Какие-то змеиные выкрутасы. Со змеенышем переобщался? Схемы, займы, махинации... А если не выйдет, чем будешь платить? С твоего голого зада много не взять. Только шкуру спускать.

— Да мне тоже не по нутру, — голос Таора звучал мрачнее обычного.

— А если Лиса*?

Упоминая Лису, Дрей говорил о том, что уровень Силы можно было бы повысить искусственно. Став высшим Волком, можно было бы рассчитывать на титул. Но Таор относился к такому способу отрицательно и Дрей это прекрасно знал. Конечно, признать собственную слабость в решении проблемы и внезапно ехать к Лисе на поклон, виделось унизительным.

— Я не мальчик, чтобы по малейшему поводу бежать к юбке и клянчить сиську, — тот подтвердил его предположения. — Вернуть титул — в моих силах.

— Кобенишься, — Дрей бросил это чисто из вредности, хотя сам друга понимал.

— Может и так. Всегда есть несколько способов достижения цели. Я больше не желаю использовать сомнительные, — последнее Таор произнес серьезно. — Совсем.

Глава 6. Начало исправительного труда

Меня загрузили работой по последнюю волосинку макушки.

В ближайшую луну предстояло регулярно подметать площадь, поливать газоны, стирать, выбивать ковры и, разумеется, мыть полы, стены, и вообще все поверхности в управе. В общем, делать, что велят, как и сказал старейшина.

Наказание выходило исправительно-трудовым.

Ирис, к которой меня прикрепили, оказалась пожилой молчаливой Волчицей, местной хозяйственницей, что следила в управе за чистотой и порядком. Худая и прямая как палка, она по-солдатски сухо, без неприязни проинструктировала меня, где и что находится. Жить мне предстояло в комнатке, которая оказалась тут же, в здании управы. В ней была кровать, стол, крошечное высокое окно и замок на двери. Ирис обронила, что вечером после работы меня будут закрывать на ключ до утра. После отдала первое распоряжение:

— Поди, подмети площадь. Как закончишь, возвращайся.

Полдень ещё не наступил, когда я взялась за работу. Орудовать метлой само по себе дело несложное, но под взглядами оказалось непростым. Ладно бы случайные прохожие рассматривали чужачку, проходя мимо — хотя такое тоже имелось в изобилии. Но я заметила мужскую фигуру, наблюдающую за мной издалека, а затем и вторую. Я напряглась, конечно. К счастью, Ирис поспешно вышла и отправила меня мыть окна, не дав домести площадь.

Радовалась я недолго — окна в управе оказались настолько высокие, будто Волки отмеряли их по ближайшей сосне. Зачем такие делать? Неудобно же мыть! К третьему окну, я поняла, что люблю наши маленькие милые оконца. Протер тряпочкой за минуту — и радуешься.

В первый день я подмела половину площади, вымыла часть окон огромной управы и настолько вымоталась, что упала, забыв про ужин. Даже щелчка ключа в замочной скважине не услышала.

Во второй день меня заставили стирать шторы на заднем дворе. Там располагался технический двор, у которого бежала холодная полноводная речка.

Огромные плотные полотна были под стать ненавистным уже окнам. Намокнув, стали еще и неимоверно тяжелы. Пока прополоскала, пока дотащила до корыта — обессилела. Через полчаса я выжимала ткань постанывая, часто останавливаясь. Руки ныли, пальцы уже не слушались. Приходилось напрягать все силы, чтобы выжать воду из этих махин, а шторы все не кончались.

Больно и трудно.

Окончательно вымотавшись, я вытащила из корыта очередную проклятую штору, еще тяжеленную от воды, и на руках потащила ее к веревкам для сушки. Платье спереди все промокло и неприятно липло к коже. Еще и ткань никак не желала повиснуть на веревке, я тянула ее край вверх, а она тут же падала от тяжести назад. Руки ослабели до предела.

— Ну давай же! — от бессилия я почти плакала.

Чья-то рука придержала край моей ноши.

— Надо прежде выжимать, не слышала о таком этапе, миса? — весело прозвучал мужской голос.

Поспешно стряхнув слезы, оглянулась.

Около меня стоял коренастый русоволосый парень с широкой улыбкой. Незнакомый. Угрожающим он не выглядел, наоборот, смотрел открыто и дружелюбно, в уголках светлых глаз лучились смешинки. Штаны, светлая рубашка, ножны на поясе — всё как у большинства местных. Недоверчиво глядя на мужчину, я замерла, почему-то прижимая мокрую ткань к груди.

— Выжимай же скорее, — кивнул на мою ношу.

Тон молодого Волка звучал с доброй насмешкой.

Решив не перечить, я потянула штору, скручивая, опять пытаясь выжать. Но обхватить вконец ослабевшими пальцами получившийся толстый жгут не могла. Только какие-то жалкие несколько капель упали на землю. Руки опять нестерпимо заныли, я скривилась от боли.

— Да-а... Тяжело тебе, — с некоторым удивлением заключил Волк, забирая у меня из рук полотно. Несколькими резкими движениями легко отжал ткань. Ладони у него были широкие, захватывали все легко. Сильный... Толстая штора была отжата буквально в несколько секунд, будто какой-то платочек. Как так-то?

На меня он смотрел лукаво.

«В чем сложность?» — читалось в светлых глазах.

— Я не прачка... А травница, — тихо проговорила в свое оправдание и благодарно добавила. — Спасибо...

— Не стоит благодарности. Меня Тиром звать.

— Аса.

— Не знал, что люди понимают в травах. Как ты их различаешь? У вас же носы слабые!

— Так-то у нас есть глаза...

— Глаза вижу. Красивые.

Разговаривал Тиром легко, так что через десять минут я уже вовсю улыбалась. Первый дружелюбный Волк! Даже не подозревала, что такие бывают. Он чем-то даже напоминал Олова, смешил меня, пока болтал.

— ...если хочешь, могу тебе город показать, хочешь?

— Мне нельзя покидать управу, — слегка насторожилась.

Он усмехнулся.

— Это они только пугают. Если недолго, никто не заметит. Я не обижу, ничего такого! — поспешно добавил Тиром, заметив мое растерянное замешательство. — Ознакомительная прогулка. Ты ведь и не ходила толком по городу? У нас есть, что посмотреть. Покажу тебе нашу лекарскую лавку. Не думаю, что у людей есть подобная. Она, кстати, всего в паре домов от управы! Рядом.

Посещение лекарской лавки меня заинтересовало, но я и о словах старейшины помнила. Поэтому соглашаться на прогулку я не планировала, хотя немного хотелось. Так что я просто отрицательно помотала головой.

Тиром ни капли не расстроился.

— Боишься? Выходи на площадь к зениту, если надоест здесь возиться. Просто прогуляем около управы. В это время старики едят, а затем ложатся спать, — со смешком проговорил.

— Не знаю, как сложится, — уклончиво произнесла. — Посмотрим.

Хотел еще что-то сказать, но оглянулся. Я увидела за его спиной недовольное лицо Ирис.

Глава 7. Самое безопасное место

Когда я достирала шторы, переоделась в сухое и пошла к Ирис. Морща лоб, та подсчитывала мешки с крупой, и от меня отмахнулась как от назойливой мухи.

— Для тебя пока дел нет, жди, — сказала так, будто мне эти дела нужны.

Ну я и ждала, тихо слоняясь по заднему двору, рассматривала со скуки травинки. Есть у нас поверье, что чем ближе трава к дому, тем она человеку нужнее. Не надо далеко искать. Вот же... Трава сама за нами ходит, и растет рядом не просто так.

Жёлтая головка одуванчика согласно склонилась под рукой, и я погладила ее пушистые лучики. Одуванчик — маленький, но почти все может. Помаленьку, конечно. И желудок лечит, и кашель, и успокоит, и подбодрит — смотря, как и с чем приготовить. Поколения поколений травниц знания об одуванчике передавали друг другу по цепочке. Через века тянется та цепочка слов о солнечной головке, его горьком соке, листьях, корешках.

А потом вернулся Таор, бросил на меня взгляд, которым можно было бы загрызть без зубов, и мотнул головой, показывая, что мне следует направиться за ним. Челюсти у мужчины были стиснуты настолько, что он, кажется, даже не мог разговаривать.

Помедлив, послушно пошла. Старалась не подходить к нему близко, потому что было слишком очевидно одно: Волк злой.

Очень.

Примерно, как в лесу, когда на меня упал, только ещё злее.

Казалось, от него пышет опасным молчаливым рычанием, словно около моего уха скалит клыки огромный зверь, которого не видно, не слышно, но можно почувствовать. Рядом с ним у меня начинали подрагивать руки. Сильно хотелось слиться со стеной, одновременно лепеча «не ешь меня» и «я не виновата».

Я и была ни в чем не виновата, но таковой почему-то себя ощущала.

Даже не спрашивая, где находится комната, которую мне выделили, Таор раздраженно направился точно туда. Вошел. Загородил в ней своими широченными плечами все пространство, померил длину шагами, почему-то толкнул плечом дверь, дернул замок, оглядел окно и стал еще мрачнее. Затем перевел взгляд на меня. Робея, я мялась в коридоре: комната слишком маленькая, чтобы заходить туда вдвоем.

— Платок, — хрипловатый голос прозвучал, низко отражаясь от стен. — Есть?

— Платок? — непонимающе повторила.

— На голову.

— Зачем? — уточнила. Платок у нас носили только замужние. Я пользовалась им разве что на кухне, чтобы волосы не лезли.

Меня ещё раз загрызли взглядом. Опять насмерть. Но только на секунду. Затем Таор закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдох, с усилием разжал челюсти и четко произнес:

— Чтобы солнце голову не напекло. Надевай платок, собери свои вещи и следуй за мной, Аса.

Я отметила, что он впервые назвал меня по имени, а не по пище, которую я ела в последний раз. Это от того, что завтрак был давно или что-то изменилось? И куда теперь?

Решив не прекословить, повязала светлый платок, затянув узлы на затылке, быстро собралась. После всех грубых слов Таору я как раз доверяла. Чувствовалось, что душой не кривит, не притворяется: не хочет он со мной дело иметь.

Это успокаивало.

С тем, кто улыбается, еще разберись. Взять того же Тирома... А с Таором все понятно до прозрачности.

Мы вышли из управы. Точнее, он вышел — а я за ним. Солнце в зените ослепительно сияло над городом, подсвечивая черного волка на крыше управы, от чего он казался менее угрожающим. Дорожные камни на солнце раскалились так, что дышали теплом даже через ботинки.

Только Таор и под солнцем не выглядел ни добрым, ни теплым.

— Старейшина сказал, что мне нельзя отходить от управы, накажут... — робко подала голос, ожидая каждую секунду, что он рявкнет что-то в своем духе.

Ровного шага не сменил, но и не рявкнул.

— По приказу Индира ты теперь под моим началом. Жить будешь в другом месте, — он как обычно говорил, не оглядываясь.

— В каком?

Таор промолчал, а вот его спина, скрытая одной только серой рубахой, так скривилась, что я отчетливо услышала, как она настойчиво советует мне прикусить язык. Немедленно.

Но я никогда не слушалась спин.

— В каком месте я буду жить? — повторила вопрос, обеспокоившись.

Легкий летний ветерок подхватил мои слова, донес до Таора и Волк так резко развернулся, что мне пришлось затормозить.

— В безопасном, — четко артикулируя проговорил он мне в лицо. Этому ответу я сразу поверила. Мгновенно.

Уловив недвусмысленное послание «больше ни о чем не спрашивать», начала думать.

«Безопасное место — это хорошо. А управа не была безопасным место? И почему меня отдали под его начало? Я плохо работала? Или он сам попросил. Нет... Сам вряд ли. Он даже видеть меня не может. Точно назначили. Может Индиру что-то не понравилось? Или Ирис пожаловалась, что я плохо стираю? А то придумали другую работу?»

Информации не было.

Происходило нечто не очень понятное. Мы ходили по городу, как мне казалось, произвольно.

Таор остановился около одного дома, оглядел его так, будто впервые видит, и двинул дальше.

Спина его выразила сомнение.

Я поняла, что спина у Волка — говорящая, и начала присматриваться к ней тщательнее.

Выбрав другой дом, Таор остановился, поговорил с вышедшей оттуда женщиной. Крепкая, и на вид боевая, она беседовала с ним не особенно приветливо, с тем же выражением поглядывая и на меня. Разговор не затянулся, они попрощались уже через несколько фраз.

Теперь спина Волка изображала крайнюю степень досады.

Затем Таор посетил ещё несколько домов, у которых провел еще несколько бесед с женщинами и одну — с мужчиной. Я не слышала, о чем они говорили, но, когда спина Таора начала источать ярость, поняла, что его ожидания от прогулки не оправдались. Совсем.