Волевой поступок

32

Кристина любила свою маленькую лондонскую квартирку в высоком узком доме на Честер-стрит, неподалеку от Белгрейв-сквер. Дом принадлежал Ирэн Белл, и Кристина с матерью еще раньше несколько раз останавливались в нем, когда приезжали в Лондон смотреть многочисленные картинные галереи и музеи. Так что квартира была хорошо знакома Кристине.

Ирэн Белл сдавала ее Одре за четыре гинеи в неделю. Одра считала, что это очень дешево, и так оно и было. Однако Кристина знала, что миссис Белл ненавистна сама мысль о том, чтобы брать с Одры квартирную плату. Она с удовольствием разрешила бы им жить там бесплатно, но Одра на это никогда не пошла бы. Об этом по секрету миссис Белл сообщила Кристине.

– Твоя мать слишком проницательна, – сказала Ирэн Белл. – Если плата покажется ей чересчур маленькой, у нее возникнут подозрения.

Кристина согласилась, и они договорились о подходящей сумме.

Квартира находилась на верхнем этаже дома. По сути дела, это были чердачные помещения, преобразованные в гостиную, спальню, ванную и кухню. Отдельной выход делал жилище полностью обособленным внутри большого дома.

Эту квартиру-студию Ирэн Белл когда-то устроила для своих дочерей, которые жили в ней в разные периоды своей жизни. Для них она была временным пристанищем, а позднее и для Тео, когда он изучал в Кембридже право и иногда, на уик-энды, наведывался в Лондон. Тео уже исполнилось тридцать, он был адвокатом и имел контору в Темпле. Недавно он женился и жил со своей женой Анджелой в ее доме. Иногда Ирэн Белл приезжала погостить к сыну и невестке, но случалось это нечасто. Ей уже перевалило за семьдесят, и после смерти Томаса Белла три года назад она редко отваживалась на дальние поездки, предпочитая устраивать приемы в Калфер-Хаузе и приглашать к себе детей и многочисленных внуков.

В тот день, когда Кристина и Одра приехали в Лондон из Лидса, дом Беллов в Белгрейвии пустовал. Тео и Анджела проводили отпуск во Франции. Миссис Белл дала Одре связку ключей, сказав, что обе могут располагаться, где захотят. Так они поступали, и теперь, в конце их первой недели в Лондоне, Кристина поселилась в маленькой студии под крышей. Уже были распакованы и разложены по местам мольберт, запасные холсты, краски и кисти, а также книги, вещи и одежда.

Одежда заполнила большой шкаф в спальне, и каждый раз, когда Кристина заглядывала в него, она поражалась, какой внушительный гардероб создан трудами ее матери.

Обмеры, кройка, сметывание, шитье и утюжка продолжались непрерывно в течение последних восьми месяцев, но, только увидев все вещи вместе, Кристина осознала, какое великое дело сделала ее мать, обеспечив ее таким стильным гардеробом.

– Среди девушек Королевского колледжа я буду одета лучше всех, – сказала она матери в пятницу вечером, вынимая из шкафа жемчужно-серое платье и прикладывая его к себе перед зеркалом.

– Хотелось бы надеяться. – Одра рассмеялась, разглядывая дочь из дверей спальни. – Я положила на это немало труда.

– Ох, мамочка, знаю. Знаю, сколько тебе пришлось работать. И очень благодарна и за эти прелестные вещи, и за время, труды и деньги, которые ты потратила. Ты просто чудо, мама, настоящее чудо.

– Ну, насчет этого я не знаю, – с сомнением в голосе произнесла Одра, торопливо отметая в сторону благодарность и комплименты. Тем не менее она выглядела довольной, когда вошла в спальню и уселась на одну из двуспальных кроватей.

Кристина повернулась, все еще прижимая шелковое платье к гибкому телу.

– Как ты думаешь, не надеть ли мне его сегодня в театр, мамуля?

Одра одобрительно кивнула.

Кристина широко улыбнулась, повесила платье на дверку шкафа и добавила:

– Мне нужно подобрать подходящие туфли и сумку… Думаю, что черные лакированные будут в самый раз. И, может быть, я возьму cepyю шелковую шаль от Диора, которую бабушка подарила мне на день рождения, на тот случай если станет прохладнее.

– Сомневаюсь, что это возможно, – ответила Одра. – Сегодня был ужасно жаркий день. Скорее всего жара продержится весь уик-энд.

– Не говори так, мама! – Кристина скорчила гримасу. – Как раз, когда мы собрались в Виндзорский замок на все воскресенье. Мне совсем не улыбается целый день изнемогать от жары под жгучим августовским солнцем, пока мы будем бродить по окрестностям.

Одра откинулась на подушки, наблюдая за тем, как дочь подбирает все необходимое для вечернего туалета, и думая при этом, какой эффектной она стала.

Детский русый цвет волос несколько лет назад сменился на каштановый, более темный и яркий, а летом головка Кристины светилась рыжевато-золотистыми прядями, выгоравшими на солнце. Ее сходство с отцом было очень велико, и, хотя девушку нельзя было назвать красивой в строгом смысле слова, ее лицо привлекало внимание тонкими чертами и прекрасной кожей, как у Одры. Огромные серые глаза с поволокой достались ей от Лоретт. Кристина унаследовала от Краудеров высокий рост – в ней было пять футов семь дюймов без туфель. Это радовало Одру, до сих пор бесконечно досадовавшую на свой маленький рост.

Кроме привлекательной внешности и бесспорного таланта к живописи, Кристина имела много других достоинств. С этим соглашались все. Пророчества бабушки Краудер, что частная школа и большие планы Одры в отношении дочери ни к чему хорошему не приведут, не сбылись.

Повзрослев, Кристина не стала ни капризной, ни своенравной, ни чванливой; не стала она и отдаляться от родителей, предпочитая им общество друзей по колледжу. Совсем наоборот. Она осталась любящей дочерью, обожавшей Одру и Винсента точно так же, как они обожали ее. Так же, как в детстве, она радовалась возможности побыть с ними, по-прежнему считая их особенными.

Одра Краудер хорошо сделала свое дело.

Она не только обеспечила Кристину всем самым лучшим в пределах своих возможностей, она передала девочке то хорошее, что было в ней самой. Она научила Кристину уважать истинные человеческие ценности, привила ей чувство чести и долга и умение добиваться своей цели. Будучи сама воспитана в благородных традициях, Одра научила дочь думать о других. Но, возможно, самым важным было то, что она передала Кристине еще одно бесценное качество – чувство собственного достоинства. Поэтому, начав самостоятельную жизнь, Кристина чувствовала себя вполне уверенно.

Хотя в отношениях с Винсентом Одра часто становилась замкнутой и не любила проявлять свои чувства, что являлось причиной их разногласий, любовь к ребенку она, не стесняясь, выражала и словами, и ласками. Однако такая безусловная любовь сочеталась с требовательностью, исходящей от обоих родителей. Винсент был очень строг к Кристине, когда она была подростком, особенно в отношении мальчиков.

«Да, она не лишена очарования, – говорила себе Одра, продолжая наблюдать за Кристиной. – Но ее нельзя назвать безупречной, да и кого можно? Кристи унаследовала от Винсента вспыльчивый, даже взрывной характер, расточительность, пристрастие к хорошей одежде и дорогим удовольствиям. Порой она поступает импульсивно. Но назвать ее избалованной нельзя». Сколько раз Элиза говорила: «Вы портите девочку, лучше пожалейте ребенка». Эти слова свекрови явственно звучали в ушах Одры.

– Ты выглядишь озабоченной, мамуля. Что-нибудь не так?

Очнувшись от своих мыслей, Одра села прямо.

– Нет. – Ее губы скривились. – Говоря по правде, я думала о твоей бабушке. Она утверждала, что я строю в отношении тебя слишком далеко идущие планы. И выпендриваюсь… Это было ее любимое выражение для всего, что бы я ни делала, когда ты была маленькой.

– Мне ли этого не знать. Она старомодна и полна классовых предрассудков, бедная бабуля. Но хочет всегда только хорошего, мамочка, и ко мне она очень добра. – Кристина усмехнулась. – Ведь я единственное дитя ее любимого Буревестника.

– Буревестника?

– Да, так она называла папу, когда он родился и был совсем маленьким. Разве она тебе об этом не рассказывала?

– Нет. Мы никогда не были близки с твоей бабушкой, постоянно расходились во взглядах, ее представление о месте женщины в жизни всегда было мне чуждо.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоя бабушка считала, что женщина должна находиться… ну, что ли, в подчинении у мужчины. Еще задолго до твоего рождения она пришла в ужас, когда я сказала, что хочу работать медсестрой и чего-то добиться в этом деле. Она заявила, что мой долг – сидеть дома, растить детей, слушаться твоего отца и обслуживать его.

– Вполне могу представить, что бабушка все это говорила. Думаю, она совсем не одобряет мой отъезд в Лондон и поступление в Королевский колледж. Она, по-видимому, считает, что это глупое расточительство. Когда перед отъездом я пришла попрощаться с ней и дедушкой, она все причитала, сколько денег тратится и будет еще тратиться впустую, поскольку я буду вынуждена бросить свою живопись, чтобы выйти замуж и рожать детей, как только встречу первого подходящего молодого человека.

– Как это похоже на Элизу… – Одра вздохнула, помолчала, а затем пристально посмотрела на Кристину своими ярко-синими глазами. – Знаешь, Кристи, я рада, что ты честолюбива, что хочешь сделать свою собственную карьеру и многого добиться в жизни. Ты все это сможешь, это действительно в твоих силах. Нет ничего, чего бы ты не смогла достичь, если будешь достаточно стараться, упорно работать и стремиться к поставленной цели. И никогда, никогда не ставь перед собой никаких ограничений…

Кристина с улыбкой прервала мать:

– Так, как ты меня учила… Да, я очень хорошо помню, что сказал дедушка в том году, в сентябре, когда ты отправляла меня к мисс Мэлор, а бабушка, как обычно, ворчала. Он сказал ей, что ты права, что стремишься к звездам. Он всегда восхищался тобой за это, мамочка.

Зазвонил телефон, и Кристина, повернувшись к маленькому столику, протянула руку к трубке.

– А, привет, папа. Как дела? – Она внимательно слушала, затем взглянула на Одру, кивая и улыбаясь. – Да, папа, понимаю. – Последовала еще одна пауза. – Да, мы перекусили в «Фортнуме», а потом провели весь день в Галерее Тейт, смотрели художников школы Тренера. – Кристина рассмеялась в ответ на какое-то отцовское замечание, затем сказала: – Сейчас позову маму.

Одра поднялась и, подойдя к телефону, взяла у дочери трубку.

– Хелло, Винсент. У тебя все в порядке?

Кристина выскользнула из комнаты, улыбаясь своим мыслям. Она пересекла маленький холл и вошла в кухню, примыкавшую к гостиной. Поставив на газ чайник, она взяла из холодильника зелень и помидоры и начала их мыть.

Несколько минут спустя Одра присоединилась к ней.

– Давай помогу, – предложила она.

– Да тут немного работы. – Кристина посмотрела на мать через плечо и заметила: – Честное слово, папа волнуется по всяким пустякам. Каждый раз он мне напоминает, чтобы я была осторожной. «Подумай хорошенько, дорогая, подумай…» Не знаю, что с ним случилось в последнее время.

– Полагаю, ты для него все еще его маленькая девочка, и он боится, что за тобой некому присмотреть.

– М-м-м… – только и могла откомментировать Кристина замечание Одры, снимая кожуру с помидора. – Ей-богу, мам, тебя ожидает огромный телефонный счет по приезде домой, – захихикала она. – Папа с него не слезал всю неделю. – В ее глазах забегал озорной огонек. – Думаю, он опять принялся за тобой ухаживать.

– Не говори ерунды! – воскликнула Одра.

В тот вечер Кристина повела Одру в театр посмотреть игру ее любимых актеров – Вивьен Ли и Лоуренса Оливье, занятых в пьесах «Цезарь и Клеопатра» Бернарда Шоу и «Антоний и Клеопатра» Шекспира. Пьесы эти шли одна за другой два вечера подряд в рамках фестиваля британского театрального искусства. Такой сюрприз приготовила Кристина своей матери.

Одра знала, что они идут в театр, но не имела понятия на что и, конечно же, пришла в восторг, когда уже в автобусе Кристина сообщила ей, куда именно они отправились.

– Бессмысленно смотреть одну пьесу без другой, поэтому я взяла билеты на оба вечера, так что, мам, завтра мы пойдем в театр снова.

– Ох, как ты расточительна, дорогая, точно как твой папа, – пожурила дочь Одра, но лицо ее сияло.

– Это будет прекрасный вечер. Мы его запомним надолго, – заметила Кристина, радуясь тому, что может сделать что-то приятное для своей матери.

Одру не покидало радостное волнение, когда они усаживались на свои места в зале. Сжав руку дочери, она прошептала:

– Спасибо, Кристи, за такое удовольствие… Я никогда этого не забуду.

Прежде чем они сумели это осознать, вторая неделя пребывания Одры в Лондоне подошла к концу.

Это было чудесное время для них обеих. Мало того что Кристина устроилась в маленькой квартирке, прежде чем приступить к занятиям в Королевском колледже, мать и дочь смогли провести вместе немало счастливых дней. Они еще несколько раз побывали в театре, а также сходил в кино, посетили музеи и множество картинных галерей – не пропустив ни одной, куда удавалось попасть.

При отъезде из Лидса Винсент дал Одре немного денег, наказав, чтобы они с Кристиной пообедали где-нибудь за его счет. Так они и сделали, заказав столик в маленьком бистро под названием «У Жака». Но бывали дни, когда они почти безвылазно хозяйничали в маленькой квартирке и выходили лишь погулять по Грин-парку и Мэллу или разглядывали витрины на Бонд-стрит и листали книги в «Хэтчарде» – любимом книжном магазине Одры. Мать и дочь ценили каждую проведенную вместе минуту, и Одра никогда не забудет этих двух недель.

– Мое пребывание в Лондоне было чудом, – сказала Одра, когда они садились в такси, чтобы ехать на вокзал Кингз-Кросс – это было в пятницу утром.

– И для меня тоже, мамочка. – Кристина вдруг замолчала. Она поняла, как сильно будет скучать по матери, и вместе с этим пришло осознание того, что начиная с этого дня, ей предстоит жить одной.

Перед тем как Одра села в поезд, Кристина, обнимая ее, произнесла дрожащим голосом:

– Я никогда не смогу отблагодарить и отплатить тебе за все, что ты для меня сделала, мамуля. Ты самая лучшая, самая удивительная мать в мире.

Одра с удивлением посмотрела на Кристину.

– Но я только выполнила свой долг, – сказала она.

Одра просила Винсента не встречать ее на вокзале в Лидсе и, будучи, как всегда, экономной, доехала до Верхнего Армли на трамвае.

Ее неприятно поразила тишина, царившая в доме. Поставив чемодан в холле и сняв шляпу, Одра почувствовала, как слезы, подавляемые ею в течение дня, застилают глаза. «Солнечный свет ушел из моей жизни», – думала она, шаря в кармане в поисках платка. Винсент, вернувшись в тот вечер с работы, тоже тяжело переносил отсутствие Кристины. Но, видя, как грустна Одра, не стал говорить об этом. Он болтал, пытаясь разговорить ее, заставить рассказать о поездке подробнее, надеясь, что отвлечет жену. И на какое-то время это подействовало.

Но после ужина, когда они пили кофе перед камином, Одра ушла в себя. Винсент тоже задумался, так они и сидели молча. Винсент понимал, что должен поговорить с женой о своих чувствах. Взглянув на нее, он пробормотал:

– Как странно, что с нами нет Кристи, правда? Стало так тихо.

– Да.

Винсент вздохнул.

– Она уехала от нас, дорогая. Не думаю, что она когда-нибудь вернется сюда, я имею в виду, чтобы жить.

– Я и не хочу, чтобы Кристи возвращалась, Винсент, – нахмурилась Одра. – Если бы это произошло, то для чего нужны были все наши усилия?

– Да, это так. Когда она только что родилась, ты сказала в больнице святой Марии, что дашь ей блестящее будущее, и ты это сделала!

Винсент молча потягивал кофе, затем вынул пачку сигарет. Несколько минут он вертел ее в руках, потом положил на кофейный столик и устремил взгляд на Одру.

– Мы много пережили, дорогая, ты и я.

– Да. – Одра посмотрела в глаза мужу, и ей пришла в голову странная мысль. – Я думаю, что нам было послано испытание, – проговорила она.

Винсент не отводил взгляда.

– Но мы его выдержали. Выдержали, ведь правда?

Винсент кивнул и откашлялся.

– Я подумал, что, может быть, ты захочешь поехать со мной в следующий уик-энд… теперь когда мы одни, мы вполне можем это сделать, разве не так?

Одра застыла в изумлении.

– Куда? Куда мы можем поехать?

– Скажем, в бухту Робин Гуда?

– Зачем?

– Мы провели там наш медовый месяц. – Винсент остановился и глубоко вздохнул. – Ведь еще не поздно, Одра? Разве не можем мы повторить все снова, как будто это только начало?

– Может быть, – сказала она.

33

Хотя Кристина и скучала по родителям и по дому, она быстро приспособилась к новой независимой жизни. Лондон, шумный и оживленный, полный соблазнов большого города, восхищал ее. Но помня о том, каких трудов стоило Одре дать ей возможность учиться, работала.

Кристина совсем не хотела сбиться с пути, забросить занятия и тем принести горькое разочарование матери. Не говоря о том, что любовь к труду и честолюбие были свойственны ей от природы.

Приступив в сентябре к занятиям в Королевском художественном колледже искусств в Кенсингтоне, она с самого первого дня сочла их интересными и позволяющими проявить и развить талант. Она с энтузиазмом окунулась в работу.

Как раз в это время, в начале пятидесятых, колледж стал приобретать славу Мекки искусств, привлекавшей художников со всего света. В его стенах собралось много одаренных людей – преподавателей и студентов, причем на всех отделениях: от портретной и ландшафтной живописи и скульптуры до росписи тканей, моделирования одежды и оформления сцены.

Еще за несколько месяцев до этого, когда при поступлении в колледж Кристина представила свои лучшие работы, прошла собеседование и была принята, преподаватели оценили ее одаренность в пейзажной живописи. С самого детства Кристина видела во всем, что ее окружало, многообразные световые гаммы. Ее картины, казалось, пронизаны светом, был ли это золотой свет солнечного летнего дня, или холодный свинцово-серый свет йоркширского зимнего штормящего моря, или весенний свет северной долины. Вскоре Кристина стала любимицей преподавателей, которые считали ее идеальной студенткой.

Открытость, общительность и добрый нрав снискали ей популярность среди сверстников, и через пару недель у нее уже было много друзей, но настоящей подругой, которую она выделяла среди всех и к которой ее тянуло больше, чем к кому-нибудь другому, была девушка одного с ней возраста по имени Джейн Седжвик.

Жизнерадостная и добродушная, Джейн напоминала порывистого мальчишку-сорванца. Ее милое лицо, льняные волосы и глаза цвета анютиных глазок делали ее одной из самых обворожительных девушек, когда-либо встречавшихся Кристине.

Она полностью покорила ее сердце в один из сентябрьских дней, когда они вместе рисовали в большой мастерской. Ни с того ни с сего Джейн начала дурачиться. Приняв трагическую позу, она воскликнула в притворном отчаянии:

– Моя работа по сравнению с твоей кажется мазней. Увы, увы, о, горе мне! – Она остановилась, поднесла сжатые кулаки к груди и закатила глаза к потолку. – Мне не остается другого выхода, как убить себя. Но прежде, чем я положу конец своей молодой жизни, выполни мое желание.

– Конечно, какое же? – спросила Кристина, подыгрывая Джейн.

– Пойдем, выпьем по чашке кофе после занятий.

Кристина, смеясь, приняла приглашение, и чуть позднее девушки направились к ближайшему кафетерию, оживленно болтая. Они не знали, что это начало их необыкновенной дружбы, которая продлится всю жизнь.

За кофе они кое-что узнали друг о друге. После того как Кристина рассказала Джейн о себе, настала ее очередь – и она внимательно выслушала все, о чем поведала Джейн. Джейн была старшей дочерью Далси Мэнвил и Ральфа Седжвика, актерской пары, столь же хорошо известной, хотя и по-своему, как чета Оливье. Тогда Кристина подумала еще: «Вот чем объясняется актерский дар Джейн».

В 40-е годы Седжвики снимались в бесчисленных фильмах компании «Гейнсборо пикчерс» – Кристина и Одра видели их в кинотеатре Армли.

– Боже, моя мама будет потрясена, когда услышит, что я с тобой знакома, – воскликнула Кристина. – Она большая поклонница твоих родителей, так же как и я. Когда она была здесь в августе, мы видели их в «Ссоре любовников». До чего же мы хохотали. Это было просто великолепно – самая лучшая комедия, которую видели за последние годы.

– А как бы ты отнеслась к тому, чтобы познакомиться с моими стариками? – спросила Джейн. – Поехали к нам в этот уик-энд. Они бы очень тебе обрадовались.

Кристина удивилась.

– А ты уверена, что это прилично? – спросила она. – Не слишком ли скоропалительно? Я имею в виду – для них. Ведь сегодня уже четверг.

– О, с этим не будет проблем. У нас суматошный и беспорядочный дом. Соглашайся, скажи «да». Мы с тобой повеселимся. У нас красивый парк, так что ты сможешь порисовать, если захочешь. Но имей в виду, есть одна проблема. – Джейн сделала кислое лицо. – Мои братья и сестры, эти маленькие чудовища… Но я думаю, что они не будут нам досаждать. Ну как, поедешь?

– С удовольствием, большое спасибо за приглашение.

Кристина и Джейн прибыли в Кент на следующий день в видавшей виды ярко-желтой спортивной машине Джейн марки «Эм-Джи».

Седжвикам принадлежал старый загородный дом под названием Хэдли-Корт, недалеко от живописной деревушки Адлингтон. Вскоре после того, как деревушка осталась позади, Джейн сбавила скорость и показала на красивый особняк в стиле Тюдоров, длинный и низкий, с окнами в свинцовых переплетах, прячущийся за огромными чугунными воротами и еле видный с дороги.

– Это Голдленхерст, поместье дяди Ноэля, – объяснила Джейн. – Он мой крестный и настоящий душка. В воскресенье утром мы пойдем туда на шикарный воскресный ленч с напитками. Конечно, там будет сумасшедший дом. Дядюшка всегда приглашает к себе в гости самую скандальную и невоспитанную публику. Но, по крайней мере, мы сможем там похихикать и на время скроемся от отвратительных чудовищ.

Кристина бросила на подругу озадаченный взгляд.

– Чем же так плохи твои братья и сестры?

– Они просто маленькие свиньи. Ты скоро сама увидишь.

– А когда приезжают твои родители?

– После субботнего вечернего спектакля. Они выскакивают из театра, не смывая грима, и несутся сюда на бешеной скорости. Появляются где-то в полночь. Вот тогда ты их и увидишь, если не заснешь до того времени и захочешь выпить с ними кофе с сэндвичами.

Джейн повернула машину на подъездную аллею, которая, извиваясь, вела к дому. Кристина влюбилась в Хэдли-Корт в ту же минуту, как увидела. В каком-то смысле его архитектура напомнила ей о Хай-Клю, смотреть на который так часто в детстве водила ее мать. Они устраивали пикники на склоне возле Места памяти, и мать рассказывала о доме, в котором выросла. Позднее Кристина сама ходила на склон над рекой Юр и рисовала Хай-Клю в подарок Одре.

Хэдли-Корт, беспорядочно вытянутый в длину старый дом с комнатами старинной формы, огромными каминами, ослепительно сияющими окнами, казалось, имел собственный, ни на что не похожий характер. Парк, прилегавший к особняку, с его плакучими ивами, заросшим лилиями прудом и хаотично посаженными цветами выглядел очень романтично. Эдакая сельская идиллия, неповторимое очарование Старого Света. Позднее, когда Кристина бродила по парку, ее руки чесались желания передать на привезенном ею холсте окутанную туманом зелень и мягкий южный свет Кента.

Как Джейн и обещала, уик-энд выдался веселым.

Но Кристину ожидало несколько сюрпризов. И первый из них – склонность ее новой подруги к преувеличениям.

Отвратительные чудовища, как называла своих братьев и сестер Джейн, оказались совсем не отвратительными; не были они и маленькими свиньями. Хэдли и Линдон, одиннадцатилетние близнецы, были прекрасно воспитанными светловолосыми веснушчатыми мальчиками с ангельской внешностью. Джейн уверяла, что их хорошее поведение – следствие того, что она всевозможными страшными угрозами запугала их и заставила ходить по струнке в этот уик-энд. Сестра близнецов девятилетняя Луиза оказалась очаровательной девчушкой с фиалковыми глазами, как у Джейн, и яркими рыжевато-золотистыми волосами. Она покорила Кристину подкупающей улыбкой и забавным детским щебетом.

Что касается Далси и Ральфа Седжвиков, они были милы и любезны и сразу же повели себя с Кристиной так, что она почувствовала себя как бы членом их семьи. Они выглядели совсем не так, как она ожидала, без всякого налета театральности и показухи, напротив, они были культурными и очень остроумными людьми, особенно Ральф – весьма занимательный собеседник. Кристина решила, что вся экстравагантность в этой семье досталась Джейн.

Дядя Ноэль, в свою очередь, оказался не кем иным, как знаменитым Ноэлем Ковардом, и Кристина потеряла дар речи, когда в воскресенье, войдя в гостиную Голденхерста, была представлена Лоуренсу Оливье, а потом Вивьен Ли.

Когда наконец удалось улучить момент и поговорить с Джейн в сторонке, Кристина прошептала:

– Что ты имела в виду, когда говорила о невоспитанных и скандальных гостях? Могла бы предупредить меня!

Джейн захихикала и закатила глаза.

– Но было бы совсем неинтересно, если бы ты заранее знала, что приезжают Ларри и Вив. – Ее лицо стало серьезным, и она обхватила руку Кристины, с беспокойством заглядывая ей в лицо. – Но ты ведь не сердишься на меня? Я бы не вынесла, если бы ты обиделась.

Кристине ничего не оставалось, как ободряюще улыбнуться Джейн:

– Нет, конечно, не сержусь.

Кристина стала частым гостем в Хэдли-Корт и завсегдатаем квартиры Седжвиков в Мейфэр. Далси Мэнвил Седжвик очень полюбила Кристину, считая, что она прекрасно влияет на ее довольно-таки сумасбродную дочь.

Будучи единственным ребенком в семье, Кристина получала большое удовольствие от того, что находилась среди многочисленного, доброго и веселого семейства Седжвиков, где встречалась со многими знаменитостями, посещавшими их вечеринки, – людьми шоу-бизнеса, писателями, журналистами и политиками.

И все же этот волнующий и блестящий мир, как бы он ни был интересен, не вскружил Кристине голову. Она твердо стояла на земле, а потому ее увлеченность живописью не пострадала. Как и преданность родителям, в особенности матери. В течение последующих девяти месяцев Одра дважды гостила в маленькой квартирке студии на Честер-стрит, Кристина, в свою очередь, часто ездила в Йоркшир на уик-энды, также во время каникул, когда в колледже не было занятий.

Кристина знала, что мать живет ожиданием этих встреч. И действительно, Одра получала огромное удовольствие, когда дочь рассказывала ей забавные истории о Седжвиках и других своих друзьях, о вечеринках и званых обедах, которые она посещала.

Гордость Одры за Кристину не знала границ. Ее репутация в колледже была блестящей, а популярность и успех в обществе – обнадеживающими. Наконец-то Одра могла быть уверена, что выполнила обет, данный ею много лет назад. Она предоставила дочери возможность прожить свою жизнь намного лучше, чем жила сама. Следовательно, ее собственная жизнь и все, что она сделала для Кристины, принесли свои плоды.

Первые два года пребывания Кристины в Лондоне обогатили ее как личность и позволили многого добиться. Этот период оказался очень плодотворным. Только одно омрачало счастье девушки – ее мать все еще продолжала работать.

Хотя Винсент являлся партнером фирмы «Варли и Краудер» и дела у него шли хорошо, заработок его все еще был недостаточным, чтобы полностью оплачивать семейные расходы. Одра работала в больнице главным образом для того, чтобы обеспечивать жизнь Кристины в Лондоне. Именно она платила за ее обучение и квартиру, давала деньги на расходы, покупала ткани для ее костюмов и прочую одежду. Кристина прекрасно понимала, что, не будь у матери этих обязательств, она могла бы оставить свою изнурительную службу и тем облегчить собственное существование.

Поэтому в конце второго курса Кристина осторожно предположила приискать себе работу на несколько часов в день. Одра пришла в ярость и наотрез отказалась даже обсуждать что-либо подобное, считая, что работа будет отвлекать Кристину и вредно скажется на ее занятиях. Однако она не учла упрямства и решительности своей дочери. У Кристины была такая же сильная воля, как и у Одры, и она твердо решила уменьшить поток денег, текущий из Лидса в Лондон.

Она не посмела пойти против матери и найти себе работу, но стала жить экономнее и уменьшила расходы на квартиру, съехавшись с Джейн. Ее лучшая подруга уже давно просила ее поселиться с ней вместе в квартире на Уолтон-стрит, а ввиду того, что эта квартира принадлежала Элспет, тетке Джейн, которая после своего замужества жила в Монте-Карло, плата была символической.

– Ну, давай мне один фунт в неделю, – сказала Джейн, когда Кристина спросила ее о своей доле.

Кроме того, Кристина решила, что должна сама шить себе одежду. Хотя такой шаг и не давал существенной экономии денег, но, по крайней мере, снимал эту обузу с матери. На это ее подбила Джейн, знавшая о способностях Кристины к моделированию. Действительно, Кристина унаследовала от Одры умение работать с ножницами и иглой и, много лет наблюдая за тем, как та шьет, переняла необходимые навыки. Вскоре она ловко переделала несколько старых платьев и сшила пару новых, в связи с чем осталась исключительно довольна собой.

Одра же, напротив, воспротивилась, однако конце концов вынуждена была признать, что шитье не вредит занятиям дочери в колледже; нехотя согласилась, что расписанные Кристиной вручную платья и жакеты, как и строгие костюмы, не лишены элегантности и оригинальности.

Осенью 1953 года Кристина сшила и расписала блузку для матери, которую привезла с собой в Лидс на зимние каникулы.

Открывая в день Рождества врученную ей коробку, Одра обомлела, увидев ни с чем не сравнимую красоту – изумительное сочетание синей живокости с бледно-голубым оттенком шелка и не могла сдержать восторженного восклицания.

– Не следовало тебе тратить на это время, – мягко упрекнула она дочь. – Шитье отвлекает тебя от занятий.

– Нисколько не отвлекает, – смеясь и обнимая ее, возразила Кристина. – Мне хотелось, чтобы у тебя было что-то красивое, что-то, что я сделала специально для тебя, мамочка.

Тот декабрь прошел счастливо для Краудеров. Они по-семейному отпраздновали Рождество, а в январе Кристина вернулась в Лондон, чтобы продолжить занятия в колледже.

Заканчивался последний курс, в августе Кристина получила диплом. Она хотела закончить колледж успешно не только из честолюбия, но и из желания порадовать мать.

34

Винсент увидел Кристину прежде, чем она его. Она сошла с лондонского поезда в дальнем конце платформы, и он сразу заметил ее фигурку, то появляющуюся, то пропадающую в толпе пассажиров, спешащих к турникету на выходе.

Кристина выглядела такой юной и хорошенькой в верблюжьем пальто с поясом и нарядных туфлях на очень высоких каблуках. Ее шаг был быстр и легок, плечи расправлены, голова высоко поднята. В облике ее угадывалась уверенность в себе, и это порадовало Винсента.

В следующем месяце дочери исполнялось двадцать три года. Он с трудом мог в это поверить. Казалось, только вчера он катал ее в коляске. Она выросла хорошей, умной, на которую всегда можно было положиться. Когда дочь отправилась в Лондон, Винсент беспокоился о ней, тревожился, сможет ли она верно оценить ту или иную ситуацию и людей, особенно мужчин. Но в один прекрасный день сам удивился своим волнениям. Кристину воспитали как надо; она знала разницу между хорошим и дурным. И с того момента Винсент перестал беспокоиться. Да, они с Одрой могли гордиться своей дочерью.

Кристина заметила отца, замахала рукой и ускорила шаг.

Винсент поспешил к ней, улыбаясь и махая в ответ.

Они остановились друг перед другом.

– Привет, папа, – воскликнула Кристина, поставив чемодан на землю.

– Привет, крошка.

Они обнялись, затем отступили на шаг, заглядывая друг другу в лицо. Сегодня была Страстная пятница; они не виделись с Рождества. Как всегда после долгой разлуки, отец и дочь внимательно разглядывали друг друга.

Кристина с удивлением подумала, что Винсент выглядит усталым и постаревшим. Обычно он казался моложе своих лет.

У нее все в порядке, подумал Винсент, и сердце его сжалось. Он знал, что она будет огорчена, когда узнает про Одру, и раздумывал над тем, когда лучше сказать ей. Конечно, до того, как они приедут домой.

– Пойдем, дорогая. – Винсент поднял чемодан и, взяв дочь под руку, быстро пошел вдоль платформы. – Мама ждет тебя, как всегда, с большим нетерпением.

– Я тоже жду не дождусь, когда увижу ее. Где ты поставил машину, пап?

– Прямо около вокзала. Мы будем дома очень быстро, не успеешь и глазом моргнуть.

Пока Винсент вел машину по Станнинг и Роуд, Кристина оживленно рассказывала о своих планах на пасхальные каникулы.

– Я думала провести уик-энд с вами, а потом, если вы не будете против, хотела бы на несколько дней поехать на природу порисовать.

– Прекрасно, Кристи. Куда ты собираешься?

– Сначала я думала об Озерном крае, но мне хочется сделать морской пейзаж, и я засомневалась, не поехать ли мне на Восточное побережье… Уитби, Скарборо, Флэмборо-Хед, куда-то в те места. Как ты думаешь?

– Там прошло твое детство, а? Это неплохо, но что бы ты сказала об окрестностях Равенскара? Там величественные утесы, с них открывается впечатляющий вид, а поблизости есть приличный отель. Нам бы хотелось, чтобы тебе жилось удобно во время твоих вылазок на природу.

– Вы балуете меня, – засмеялась Кристина. – Хорошо бы мама смогла на пару дней отпроситься из больницы и поехать со мной. Это пошло бы ей на пользу, не правда ли, пап?

Винсент промолчал. Он съехал на обочину и, затормозив, повернулся к дочери.

– Мне нужно кое-что сказать тебе…

– Что случилось? – воскликнула Кристина, сразу же поняв, что произошло что-то плохое. – Это касается мамы, да?

Винсент кивнул.

– К сожалению, да, дорогая.

Схватив отца за руку, Кристина вгляделась в него, и на ее лице отразилось сильнейшее беспокойство.

– В чем дело? – требовательно спросила она.

– Твоя мама заболела, серьезно заболела, Кристи. Слегла три недели назад с вирусной пневмонией. Провела в больнице больше двух недель… Врачи боялись за ее легкие. Не смотри так испуганно, дорогая, сейчас ей лучше. Она дома и идет на поправку.

Потрясенная, Кристина несколько минут молчала, а затем гневно воскликнула:

– Почему ты не дал мне знать? Как несправедливо с твоей стороны было держать меня в неведении. Я должна была быть с ней, а на прошлой неделе так просто обязательно, раз она уже была дома. Тебе следовало меня известить!

– Я не посмел идти против воли твоей матери, Кристи, милая, – тихо промолвил Винсент. – Я боялся расстроить ее, а она обязательно бы расстроилась, если бы я вызвал тебя. Она не хотела, чтобы ты волновалась. Ты же знаешь свою маму.

– Я тебя не понимаю, просто не понимаю, – кричала Кристина, в недоумении качая головой. – Просто не могу представить себе, почему ты послушался маму. И вообще, кто за ней ухаживает с тех пор, как она дома?

– Я ухаживаю. – Винсент включил зажигание и оглянулся, прежде чем выезжать на дорогу. – Я взял неделю отпуска на работе. Сейчас у нас не очень много дел, к тому же я не полностью использовал прошлый отпуск.

– Я могла бы приехать на прошлой неделе, – выпалила Кристина. – Я просто убивала время в Лондоне в ожидании отъезда домой. В колледже не было никаких важных занятий.

Винсент понял, что поступит умнее, если промолчит. Их схожие темпераменты могли стать причиной ссоры, а сегодня это было абсолютно ни к чему. Винсент нажал на акселератор и сосредоточился на дороге.

Проехав половину Бридж-роуд, он украдкой посмотрел на дочь и сказал спокойно, но твердо:

– Надеюсь, ты в порядке, наша Кристи. Я не хочу, чтобы ты ворвалась в дом как вихрь и расстроила маму.

– Господи, папа, иногда ты становишься просто невозможным. Как ты мог подумать, что я могу так поступить?

Глаза Одры казались больше и синее, чем когда-либо, на осунувшемся и покрытом меловой бледностью лице, что ясно свидетельствовало о том, как тяжело она болела последние несколько недель. При виде Кристины, стоявшей в дверях, оно осветилось радостью.

– Здравствуй, дорогая. – Голос Одры был слабый. Она едва приподнялась на локтях навстречу дочери, спешившей к ее постели.

– Ох, мамочка, мамочка дорогая, – шептала Кристина, встав на колени и нежно обнимая Одру. – Ты должна была разрешить папе вызвать меня, – бормотала она, касаясь губами волос матери, – ты должна была это сделать. – Отпустив ее, она откинулась назад, пытаясь оценить ее состояние.

Подняв руку, Одра коснулась лица Кристины.

– Твои занятия сейчас важнее всего.

Хотя Кристина не могла с этим согласиться, она кивнула. Затем, поднявшись, подошла к эркерному окну и, подвинув стул ближе к Одре, села.

В комнату вошел Винсент и остановился в изножье постели.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? Все в порядке? Тебе удобно?

– Да, спасибо.

– Тогда пойду поставлю чайник.

Когда отец вышел из комнаты, Кристина наклонилась к матери и бодро сказала:

– Ну, теперь я здесь, мамуля, и всю следующую неделю буду ухаживать за тобой, нянчиться и баловать тебя так, как ты того заслуживаешь.

Лоб Одры прорезала морщина.

– На Рождество ты говорила, что собираешься отправиться в Озерный край на этюды. Надеюсь, ты не изменила свои планы из-за меня?

– Нет-нет, – быстро проговорила Кристина. – Мой преподаватель не считает это необходимым. У меня достаточно готовых работ.

– Как прекрасно, если ты пробудешь здесь целую неделю, – пробормотала Одра, откидываясь на подушки, и на ее лице появилось довольное выражение. – Как Джейн?

– По-прежнему хорошо, она передает тебе привет.

– Я рада, что вы дружите и что ты квартируешь с ней. – На исхудалом лице Одры снова появилась улыбка. – Расскажи мне про все, что ты делала… ты знаешь, как я люблю слушать о твоей жизни в Лондоне.

– Конечно-конечно. Только сначала спущусь помочь папе. Тебе хотелось бы что-нибудь к чаю?

– Нет, я не голодна, дорогая, спасибо.

Кристина побежала вниз по лестнице с намерением предупредить отца о том, что ее планы переменились, прежде чем он упомянет о них в присутствии Одры. Винсент на кухне разворачивал кусок масла. Он поднял глаза на дочь.

– А, вот и ты, дорогая. Я купил сегодня в кондитерской пасхальных булочек. Хочу намазать одну из них маслом для мамы.

– Она сказала, что не хочет есть.

– Но это-то она съест, – сказал Винсент уверенно. – Она всегда ест такую булочку на Пасху, ты ведь знаешь. Это у нее что-то вроде традиции, еще со времен детства в Хай-Клю. В великую пятницу обязательно нужно было съесть такую булочку с изображением креста. – Винсент разрезал булку пополам и начал намазывать ее маслом. – Тебе могло показаться, что твоя мать выглядит изможденной, но ей лучше, Кристи, ей действительно лучше, теперь она определенно стала поправляться.

Кристина кивнула:

– Послушай, я хотела предупредить тебя, чтобы ты ей ничего не говорил о моей поездке на Восточное побережье. Я остаюсь здесь и буду ухаживать за ней всю неделю.

– Но это ей не понравится, это ее расстроит…

– Я уже сказала ей, папа! – перебила отца Кристина. – Так что, пожалуйста, ничего не говори. Я только что сказала ей, что мой преподаватель не считает это необходимым.

– Ну, хорошо, если так. – В глазах Винсента появилась нежность к своему единственному ребенку. – Ты хорошая девочка, Кристи, и твое присутствие подействует на Одру как целебное лекарство. Даже больше, чем лекарство.

Всю неделю Кристина трудилась, не покладая рук.

Она взяла на себя все заботы по дому: делала уборку, ходила в магазин, готовила, гладила и умело и заботливо ухаживала за матерью.

Когда кончилась пасхальная неделя, она настояла на том, чтобы отец вернулся на работу, что он и сделал после некоторого протеста по поводу того, что она очень уж командует матерью. Однажды утром, проходя мимо их спальни, Кристина услышала, как он говорил Одре:

– Я всегда предупреждал тебя, что в этой девчонке задатки армейского генерала. Так оно и есть. Сейчас она полностью это доказала. И еще скажу тебе вот что: не хотел бы я работать под ее началом.

Кристина улыбнулась. Она-то отлично знала от кого унаследовала властность.

Так она ухаживала за матерью, нежно заботилась о ней и старалась исполнять все ее желания, испытывая при этом чувство удовлетворения. Но дни шли за днями, и она вдруг поняла, что мать делает над собой огромные усилия, чтобы казаться веселой и оживленной.

Становилось очевидным: эти усилия для нее чрезмерны. К концу недели Одра выглядела совершенно обессиленной, что встревожило Кристину.

В пятницу, когда наступило ее последнее утро дома, она ужасно расстроилась оттого, что мать едва коснулась приготовленного ею завтрака: яичница с беконом осталась нетронутой, гренок был съеден лишь наполовину, персик лежал неочищенным.

– Мама, у тебя аппетит, как у воробья! Я места себе не буду находить, когда уеду.

– Глупенькая! Я не голодна, вот и все; не забывай, что я была очень больна, Кристи. Мой аппетит станет лучше, когда я восстановлю силы и встану с постели.

– Полагаю, мне нужно побыть дома еще неделю.

– Ни в коем случае, не хочу и слышать об этом. Тебе нужно думать о занятиях. Ты не должна их запускать, ведь это твой последний семестр.

Кристина вздохнула и, подняв поднос, поставила его на стоявший рядом комод. Подойдя к кровати, она села и взяла в свои руки руку Одры.

– Может быть, съешь персик, если я тебе его очищу?

– Нет, спасибо. – Одра сжала руку дочери. – Мне так хорошо с тобой, дорогая, но пойми, тебе пора возвращаться к лондонской жизни, колледжу и друзьям. – Улыбка нежности скользнула по губам Одры.

Кристина улыбнулась в ответ, но лишь на мгновение.

Яркий солнечный свет апрельского утра осветил лицо матери, и в первые за много лет она увидела Одру беспристрастными глазами.

«Боже, как она постарела за последние три года, – подумала с ужасом Кристина, – а ведь ей еще нет сорока семи, она настоящая старуха».

Вся жизнь Одры, полная постоянных жертв и борьбы, представилась ей с поразительной ясностью. Сердце сжалось от нежности и сострадания к этой маленькой, хрупкой женщине, которая в ее глазах была самой великой женщиной на свете.

Задыхаясь от охватившей ее жалости, Кристина наклонилась и нежно обняла мать, стараясь, чтобы та не заметила ее смятения.

Прижимаясь к Одре, Кристина ясно поняла, что не может позволить ей продолжать жить прежней жизнью. Тяжкий труд, жертвы и борьба ради нее должны прекратиться. «И я сама положу этому конец», – подумала Кристина.

35

Изнуренное лицо матери стояло перед глазами Кристины, пока она ехала в лондонском поезде. Мрачно глядя в вагонное окно, она думала о том, что ей следует сделать. Одно бесспорно: она не может позволить Одре содержать себя после окончания колледжа.

Кристина тяжело вздохнула и прижалась головой к стеклу. Пройдет много лет, прежде чем она утвердится как пейзажист, сделает себе имя и начнет продавать картины, чтобы заработать на жизнь. Ей, как и любому молодому художнику, это было ясно.

Знала это и Одра. Сколько раз она говорила за последние два года:

– Не тревожься ни о чем, Кристи. Просто продолжай писать свои прекрасные картины и оставь мне беспокойство о деньгах и о том, где их доставать.

При воспоминании об этих словах Кристину обдало волной холода, и она вздрогнула. В этом заключалась суть проблемы или, по меньшей мере, часть ее: в твердом намерении матери содержать дочь до тех пор, пока она не станет известной и ее картины не начнут пользоваться спросом.

Руки Кристины покрылись гусиной кожей. Эти мысли наводили на нее ужас. Неужели Одре придется до глубокой старости работать в лидсской больнице, чтобы платить за ее квартиру, покупать ей одежду, оплачивать ее еду – то есть платить за все, что требуется ей в жизни?

«Нет и нет! Я не позволю ей оставаться вьючной лошадью. Не позволю. Я положу этому конец и сдержу клятву, которую дала себе этим утром. Но как? – Кристина съежилась в углу сиденья и закрыла глаза. – Что делать? Как решить дилемму?» – спрашивала она себя.

Колеса поезда стучали без устали. Казалось, они вбивают этот вопрос ей в мозг. Когда поезд подъезжал к вокзалу Кингз-Кросс, у нее раскалывалась голова; она чувствовала дурноту. И даже подумала, не начинается ли у нее грипп.

«Будет дождь», – с тоской подумала Кристина. Поезд с грохотом остановился, она сняла чемодан с полки над головой. Через несколько секунд она уже торопливо шла по платформе, намереваясь взять такси до Уолтон-стрит, хотя и приняла твердое решение, что отныне главным в ее жизни будет экономия денег. Но сейчас ей так хотелось поскорее добраться до квартиры. Ей необходимо было очутиться в тишине и одиночестве. Сегодня вечером ей предстоит тщательно все обдумать и сделать выбор.

Раньше, когда Кристина возвращалась из Йоркшира после каникул, она бывала разочарована, если Джейн не дожидалась ее в их квартирке на Уолтон-стрит. Но сегодня она была рада тому, что подруга вернется из Хэдли-Корта не раньше вечера в воскресенье.

Прежде чем заняться разрешением проблемы, Кристина позвонила отцу в Лидс и сообщила ему, что добралась благополучно.

– Не тревожь маму, – попросила она, немного поболтав с ним, – просто обними и поцелуй ее за меня.

Повесив трубку, она распаковала чемодан и отправилась в ванну. Она нежилась в горячей воде еще добрых пятнадцать минут, выбросив из головы все мысли и пытаясь расслабиться. Почувствовав, как скованность отпускает ее ноющие мышцы, она вышла из ванны и досуха растерлась полотенцем.

Позднее, завернувшись в банную простыню, Кристина сидела на постели, поджав ноги, и пила растворимый кофе со сливками и сахаром. Она медленно обводила глазами комнату. На каждой стене висели ее картины. Взгляд остановился на последней работе, которую она назвала «Лилия в Хэдли». Это был написанный маслом заросший лилиями пруд в Хэдли-Корте, изобиловавший всеми оттенками зеленого цвета: мрачного сине-зеленого цвета воды, более светлая мягкая зелень ноздреватого мха, окаймлявшего пруд, и отполированная блестящая зелень листьев кувшинок. Прочие краски ограничивались резким чистым белым цветом единственной лилии, красиво очерченные лепестки которой блестели от капель хрустальной росы, и красками света – узкого струящего сияния, просачивающегося через джунглеподобные заросли на заднем плане. Свет этот имел желтоватый оттенок и, казалось, мерцал в солнечных лучах, касающихся воды и заливающих все вокруг и саму лилию золотыми брызгами.

Кристина поставила чашку с кофе на тумбочку и, повернувшись на бок, зарылась лицом в подушку. Ей вдруг стало невыносимо смотреть на эту картину, как и на все остальные. Радость, которую она получала от своего искусства, внезапно исчезла, убитая огромной болью.

Слишком дорогой ценой было заплачено за все это: годами тяжкого труда Одры, ее здоровьем, теми маленькими радостями и удовольствиями, которые она могла бы позволить себе, незначительными отпусками когда придется…

В горле у Кристины застрял комок. Сколько лет она видела свою мать в одном и том же темно-синем зимнем пальто? Зима за зимою, год за годом. Слезы хлынули ручьем из ее глаз; она рыдала от жалости к матери, думая о потерянных годах ее жизни, когда та работала как рабыня, чтобы дать ей будущее. Девушка плакала до тех пор, пока, казалось, уже не осталось слез, и, наконец, заснула.

Кристине показалось, будто она падает сквозь темное пространство. Быстро открыв глаза, она испуганно приподнялась на постели, стряхивая с себя сон. В течение нескольких секунд она не могла понять, где находится, но потом осознала, что лежит у себя в комнате. Она взглянула на будильник: было около часа ночи. Измученная, она проспала несколько часов.

Включив свет, Кристина упала на подушки и закрыла глаза. Ее мысли вновь вернулись к той же дилемме. Она понимала, что найти заработок и одновременно рисовать будет нетрудно. Сложность состояла не в этом. Главным было то, что она должна вернуть долг матери.

Это внезапное откровение с такой ясностью раскрыло ей глаза на все, что она снова села в постели и, глядя в темноту, отчетливо поняла, что именно не давало ей покоя: да-да, именно долг матери. Вот в чем была суть. Она должна отдать его.

«Если я не сделаю этого, тяжкий камень будет лежать на моей совести до конца моих дней, – думала она. – А этого я не смогу вынести».

36

– Послушай, Краудер, я знаю, что тебя что-то тревожит уже несколько недель, и сегодня вечером мы об этом поговорим, – объявила Джейн, набросившись на подругу, как только та вошла в квартиру.

Кристина уставилась на Джейн в замешательстве, потом закрыла дверь и позволила ей взять себя за руку и ввести в гостиную.

Нежно толкнув свою любимицу на диван, Джейн уселась на стул, стоящий напротив.

– Я ведь права, Кристи? Случилось какая-то ужасная неприятность, ведь правда?

– Да, – призналась Кристина. – Меня одолевает серьезная проблема, вернее, несколько проблем, и я бы хотела поговорить с тобой, излить душу, но… – Кристина остановилась, медленно покачала головой, посмотрела в окно, и в ее всегда выразительных глазах появилось отсутствующее выражение.

Джейн молча наблюдала за ней и терпеливо ждала, понимая, что Кристина готова довериться ей. Джейн испытывала чувство облегчения. В течение последних двух месяцев ее подруга была сама не своя – с тех пор, как вернулась из Йоркшира после пасхальных каникул. Она была то подавлена, то рассеянна, то раздражительна, то мрачна, каждый раз, когда Джейн пыталась выяснить, что случилось, Кристина уходила от ответа.

Наконец, она заговорила:

– Прежде всего должна извиниться, Джейн. – Взгляд Кристины оживился неожиданно. – Я знаю, что тебе нелегко жить со мной, что временами я резка. Я чувствую себя виноватой… ты прощаешь меня?

– Не говори ерунды, мне нечего тебе прощать. Но если тебе от этого легче, то да, я прощаю тебя.

Мимолетная улыбка скользнула по лицу Кристины, и она продолжила:

– Я мучительно пыталась принять решение и, пока этого не сделала, не хотела тебе ничего говорить.

Джейн, молча, задумчиво смотрела на подругу.

– Я решила бросить живопись.

– Ты не можешь говорить это серьезно! – закричала Джейн, резко выпрямляясь на стуле.

– А я говорю серьезно.

– Я не позволю тебе!

Кристина с горячностью затрясла головой.

– Ты не сможешь остановить меня. И потом, кто бы говорил. Полгода назад ты сообщила, что сама собираешься сделать то же самое, чтоб заняться сценографией. Я прекрасно помню твои слова о том, что ты не намерена голодать в мансарде, питая слабую надежду, что однажды кто-нибудь купит одну из твоих работ. И еще добавила, что любители искусства, те, которые с деньгами, покупают картины только известных художников, таких, как Ренуар, Ван Гог, Моне, Пикассо и так далее, и так далее, и так далее.

– Но ты рисуешь лучше меня!

Кристина проигнорировала это замечание.

– Несколько наших однокурсников – Джеми Энгерс, Даниэль Форбс и Патриция Смит – намерены посвятить себя другим видам искусства – дизайну по текстилю, интерьеру, моделированию одежды и сценографии, как ты.

– Но ты лучше нас, – повторила Джейн. Обведя комнату взглядом темно-фиалковых глаз, она махнула рукой в сторону двух картин на стенах. – Посмотри! Ты только посмотри! Как же ты можешь бросить это?

– Очень просто. – Голос Кристины прозвучал так тихо, что еле был слышен. – Если за это приходится платить жизнью человека.

– Чьей жизнью? – воскликнула Джейн.

– Моей матери.

Не дав Джейн и рта раскрыть, Кристина заговорила медленно, взвешивая каждое слово. Она описала историю жизни Одры, ее многолетнюю тяжелую работу и бесконечные жертвы. И когда, наконец, кончила свой рассказ, в глазах у Джейн стояли слезы.

– Видишь ли, я не верю в то, что смогу убедить мать бросить работу даже после того, как этим летом закончу колледж. Она будет настаивать на том, чтобы содержать меня до тех пор, пока мои картины не начнут продаваться. Она упряма, ее не переубедишь. Я могла бы найти работу и зарабатывать себе на жизнь, одновременно занимаясь живописью, и отсылать ей назад деньги. Полагаю, что в конце концов я смогла бы убедить ее, что встала на ноги, и таким образом положить конец ее трудам. Но всего этого мне недостаточно.

– Наверно, я тебя не понимаю, Кристи.

– Недостаточно просто сказать: спасибо, мама, теперь я сама могу о себе позаботиться. – Кристина покачала головой. – Нет. Я обязана сделать ее жизнь легкой и удобной. Я хочу, чтобы она жила в роскоши, которой никогда не имела. А это стоит денег, очень больших денег. Если я стану пробивать себе дорогу живописью, то лишь через много лет смогу зарабатывать достаточно, чтобы дать ей все, что хочу. У меня нет времени; она должна получить все необходимое как можно быстрее, пока еще не слишком стара, чтобы успеть испытать от этого удовольствие.

– Но как ты собираешься заработать мешки денег? – Джейн с недоумением глядела на подругу.

– Я собираюсь заняться бизнесом – вот где делаются деньги… я имею в виду бизнес с большой буквы. Я собираюсь стать дизайнером по костюмам, богатым и известным дизайнером – и очень, очень быстро.

– С чего же ты начнешь?

– Говоря по правде, мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь?

– Вернее, помощь твоей мамы, если, конечно, ты позволишь мне поговорить с ней о моих планах.

– Безусловно. Но чем мама может тебе помочь?

Кристина наклонилась к Джейн, и в глазах ее загорелся азартный огонек, вытеснивший выражение тревоги.

– Она просит меня сделать для нее расписанное вручную шелковое платье и несколько недель назад сказала, что смогла бы распродать такие платья своим приятельницам, как горячие пирожки, если они у меня есть в запасе. Конечно, она смеялась. Я имею в виду, говоря о своих подругах. Но готова держать пари, что некоторые из них и впрямь с удовольствием купили бы что-нибудь подобное. Ты знаешь, на той вечеринке, которую твоя мама устраивала для своего американского агента, Полли Лэмб и леди Бакли восхищались моим шелковым жакетом. Они еще интересовались, где я его купила. Разве ты не видишь, Джейн, что мои вечерние туалеты оригинальны; это эксклюзивный дизайн. Я уверена, что они положат начало моему делу. Потом я смогу моделировать костюмы строгого покроя… ими тоже все восхищаются.

– Ты права! – воскликнула Джейн. – Поговори с мамой и сделай для нее платье. Уверена, она не будет против, если ты предложишь свои услуги ее подругам.

– Я рада, что ты согласна. Однако есть небольшая закавыка. – Взгляд Кристины снова стал обеспокоенным. – Как ты думаешь, твоя мама согласится заплатить часть денег вперед? Ну ты знаешь, заплатить полцены, прежде чем я принесу ей платье? И попросить приятельницу сделать то же самое? Мне бы это очень помогло. Я бы пустила деньги на ткани и краску.

– Конечно, мама заплатит вперед и непременно убедит подруг сделать то же самое. – Джейн с уверенным видом откинулась на спинку стула, затем задумчиво поджала губы. – Но это не решение проблемы, Кристи. Если ты собираешься заняться бизнесом в моде и хочешь, чтобы это был большой бизнес, у тебя должен быть рабочий капитал.

– Да разве я этого не знаю. – Кристина с горечью рассмеялась. – Но, к сожалению, у меня нет ни гроша за душой.

– Зато у меня есть! – торжествующе объявила Джейн. – У меня есть пять тысяч фунтов, которые оставила мне бабушка Мэнвил. Они лежат в банке, накапливая проценты, годные разве что для игры в блошки. Я собираюсь одолжить тебе их!

– Это великодушное предложение, Джейн, но я не могу воспользоваться им, – запротестовала Кристина.

– Нет, ты возьмешь их… я заставлю тебя взять деньги. С приличным капиталом бизнес, как известно, раскручивается намного быстрее. Ты сможешь нанять швею, может быть, даже двух, а также снять небольшое помещение.

– Ты права. Говоря по правде, я планировала что-то в этом духе. – Кристина встала и подошла к камину. Она провела рукой по губам, задумавшись на минутку. – Конечно, у меня не было намерения расширять дело до следующего года, пока не появятся деньги. – Кристина устремила на Джейн твердый взгляд серых с поволокой глаз. – Если ты одолжишь мне пять тысяч фунтов, я смогу сделать это быстрее, что правда, то правда. Словом, спасибо, я принимаю твое предложение и очень тебе благодарна, Джейн, милая. – Она подошла к столу, на котором сидела подруга, наклонилась и крепко обняла ее.

Лицо Джейн расплылось в улыбке. Она вскочила и тоже обняла Кристину. Затем сказала:

– По рукам, партнер. Завтра утром я первым делом снимаю деньги со сберегательного счета, и ты в бизнесе!

Девушки стояли посреди комнаты, пожимая друг другу руки и широко улыбаясь.

– Я тоже буду помогать тебе всем, чем смогу, чтобы наш бизнес набирал обороты… – провозгласила Джейн и неожиданно смолкла.

– В чем дело? – удивилась Кристина.

– Но как ты сообщишь об этом своей маме? Она не выдержит, если ты скажешь ей, что бросаешь живопись. О Господи, Кристи, она будет ужасно огорчена.

– Знаю. – Голос Кристины стал мрачным. – Не думай, что я не ломала себе голову над этим. В конце концов я пришла к выводу, что будет лучше, если я ей ничего не скажу. После окончания колледжа я заставлю ее поверить, что с головой ушла в живопись, а через четыре или пять месяцев, скажем, где-то ближе к Рождеству, сообщу, что продала несколько своих картин и могу сама себя обеспечивать.

– И ты думаешь, она тебе поверит?

– Надеюсь, Джейн, искренне надеюсь, что поверит.

37

Кристина унаследовала от Одры не только художественный талант. Мать передала ей трудолюбие, физическую выносливость, упорство и решительность в достижении успеха.

Все эти качества очень пригодились ей в первые полгода при организации своего дела и послужили основой удивительного успеха, которого она добилась за сравнительно короткий период времени.

Ко всему Кристина обнаружила в себе деловую хватку, о существовании которой и не подозревала. Это тоже сыграло важную роль в ее продвижении к вершине высокой моды.

Но главная ее сила заключалась в том, что она привнесла в мир моды искусство в виде изысканных, филигранно расписанных вечерних платьев, пиджаков и жакетов, которые станут ее фирменными изделиями и на которые на протяжении всей ее карьеры не ослабеет спрос.

– Фортуни прославился дельфийскими плиссированными шелковыми платьями, Шанель – трикотажными костюмами, Диор – полудлинными платьями, а Баленсиага – идеальным кроем. Ты же станешь знаменита своими бесподобными рисунками на шелке. Эти платья скоро станут классикой, так же как расшитые бисером вечерние платья Пуаре. Люди сохранят их на долгие годы, дорогая, – как-то призналась Кристине Джейн.

Комплимент подруги и партнера Кристина приняла со всей серьезностью, зная, что та говорит от чистого сердца.

– Меня будут помнить также за способность работать восемнадцать часов в сутки, семь дней в неделю месяцами беспрерывно, – добавила она смеясь.

– Вероятно, – согласилась Джейн. – Последние полгода ты трудилась как раб на галерах, но давай признаем – игра стоила свеч. Мы завалены заказами… – Джейн бросила на Кристину озорной взгляд. – Когда я сказала маме, что ты теперь работаешь, как в соляных копях, она ответила, что скорее всего я имела в виду золотые копи! Так что послушай, не стоит ли нам поискать еще одну швею?

Кристина кивнула:

– Я уже об этом распорядилась. Элиза и Жермен опрашивают своих друзей во французской колонии Лондона. Уверена, они скоро кого-нибудь откопают.

– Надеюсь, иначе нам самим придется садиться за швейные машинки, не говоря уже о ручной работе. Только этого не хватает, мало нам росписи!

– Послушай, – обратилась Кристина к Джейн, – я так благодарна тебе за помощь с китайскими рукавами на шифоновых платьях миссис Болтон. – Она оглядела подругу. – У тебя до сих пор нос в розовой краске, и все-таки никто во всем городе не рисует бабочек лучше тебя.

Джейн хихикнула и потрогала нос.

– Я рада помочь. Мне кажется, что большую часть времени от меня нет никакой пользы…

– Не говори глупостей! Тебе цены нет, Джейн! На тебе счета, вся текучка, не говоря о том, что без тебя вообще не было бы никакого бизнеса. Не будем забывать про твои пять тысяч фунтов.

– Да, это было славное помещение капитала, Краудер. Какой я оказалась проницательной, поддержав тебя. – Джейн закатила глаза, скорчив злодейскую мину, и отправилась в маленькую кухоньку, примыкающую к конторе, чтобы вылить остатки кофе из кофейника.

Кристина потянулась, подошла к окну и оглядела дворик позади «фабрики», как она называла рабочие помещения. Она нашла их в августе, вскоре после окончания колледжа. Прежде здесь находились лавка зеленщика и жилые комнаты. Помимо вполне умеренной арендной платы, дом в самом конце Кинг-роуд имел и массу прочих достоинств.

В нем было много дневного света, что очень важно для росписи тканей и шитья, и простора, если иметь в виду дальнейшее расширение фирмы. Примыкавшие к конторе жилые помещения позволяли разместить там в случае нужды дополнительный штат.

Овощную лавку переделали в приемную. Здесь клиентки могли подождать, прежде чем с ними займутся. Кристина и Джейн покрасили все стен белой краской, за исключением приемной, которая была мягкого жемчужно-серого цвета. Окно, выходившее на улицу, закрывали серые шторы муарового шелка, вроде тех, что висят в кафе, что не позволяло заглядывать внутрь и ограждало клиенток от праздного любопытства. Далси подарила девушкам восточный ковер, несколько стульев и лампу, которые оказались ненужными в Хэдли-Корте. Несколько комнатных растений и выполненные Кристиной и Джейн рисунки на стенах сделали помещение вполне уютным.

Комната позади зеленой лавки стала конторой, одна из спален наверху – пошивочной, вторая спальня, поменьше, – примерочной, а третья, самая большая, – студией, где работала Кристина. Здесь она расписывала ткани, а Джейн и две бывшие однокурсницы иногда ей помогали. Так как автором моделей являлась Кристина, она никому не хотела передоверять работу.

Стоя у окна серым мартовским днем 1955 года, Кристина была погружена в размышления.

– Послушай, я знаю, что мы зарабатываем много денег на вечерних платьях, – повернувшись к Джейн, сказала она, – но пора всерьез подумать о том, чтобы производить и другую одежду, расширить деятельность.

– Я ждала этих слов. Роспись отнимает много времени, Кристи. Конечно, тебе всегда придется заниматься этим, так как ручная роспись – отличительный знак фирмы, но, может быть, стоит сократить ее объем.

– Да, я собираюсь делать строгие костюмы и платья, которыми так восхищается твоя мама… А она знаток того, что найдет спрос, Джейн.

– Согласна. И раз уж мы заговорили о ней, с сожалением сообщаю, что должна тебя покинуть – мама ужасно разозлится, если я опоздаю на встречу с ней и Грегори Джойнсоном, а мне нужно еще заскочить домой и переодеться. Итак, Краудер, не пожелаешь ли мне удачи?

– Безусловно. Я уверена, что он одобрит эскизы твоих костюмов… они чудо как хороши.

Джейн лукаво подмигнула подруге, беря сумку и пальто.

– Хорошо, что звезде они нравятся, правда? Нужно поблагодарить Бога за мою маму-актрису и за ее приверженность семейственности. – Остановившись у дверей, Джейн добавила: – И не сиди здесь до полуночи, Краудер, у тебя бледный вид.

– Не буду. Увидимся позднее на Уолтон-стрит.

Оставшись одна, Кристина поднялась наверх и включила в большой студии верхнее освещение, сделанное для того, чтобы можно было работать по ночам. Посмотрев на ткань, расписывать которую она закончила этим утром, Кристина удовлетворенно кивнула.

Это были белые каллы на черном шифоне. Она сделала их на отрезе, перед кройкой. Моделированием она собиралась заняться завтра. Кристина часто прибегала к такому методу. Но иногда прежде придумывала фасон, делала выкройку, кроила передние и задние полотнища и только тогда рисовала цветы. Она никогда не ограничивала себя, всегда оставалась открытой для вдохновения и в каком-то смысле позволяла искусству диктовать фасон. Поэтому ни один из расписанных ею туалетов не был похож на другой.

Осмотрев несколько других тканей, Кристина вернулась вниз, в контору, и присела к столу. Положив перед собой лист бумаги, она начала писать письмо родителям. Она делала это раз в неделю, а по воскресеньям звонила по телефону.

Девушка вздохнула, заполняя страницы ложью: ложью о картинах, которые якобы продала, ложью о светской жизни, ложью о личной жизни. Ей приходилось придумывать, потому что на самом деле никакой личной жизни не было – ее последний довольно-таки скучный роман с однокурсником угас сам собою, как это происходило уже не раз за годы учебы.

Опершись в подбородок, Кристина ломала голову, пытаясь сочинить что-нибудь интересное. Одра так любила истории о ее успехе в обществе, о Седжвиках и других знаменитостях, с которыми ее дочь встречалась на вечеринках.

Откинувшись на спинку стула, Кристина положила ручку и подумала о Далси Мэнвил. Каким она оказалась замечательным другом и как мило отнеслась к ее родителям, когда те приехали в Лондон, чтобы присутствовать при вручении дипломов. Джейн на несколько дней переехала с Уолтон-стрит к своим родителям в Мейфэр, чтобы Винсент и Одра могли остановиться у Кристины. Эти несколько дней, которые они провели вместе, доставили им много радости, да и в целом поездка оказалась чрезвычайно успешной.

Седжвики устроили вечеринку для Джейн и Кристины по случаю окончания колледжа. Внешность Винсента поразила Далси. Вспомнив ее реакцию, Кристина улыбнулась. Далси отвела ее в сторону и шепнула:

– Могла бы и предупредить меня, что твой отец выглядит, как Роберт Тейлор. Господи, да будь он актером, его лицо сделало бы ему блестящую карьеру, дорогая.

Когда в тот же вечер Кристина передала это замечание Далси родителям, отец выглядел весьма польщенным, а мать, напротив, недовольной, даже раздраженной. Тогда-то Кристина поняла, что Одра ужасно ревновала мужа.

– Ох уж эта парочка, – пробормотала она, снова берясь за ручку. – С ними не соскучишься – то чуть ли не дерутся, то бросаются друг другу в объятия.

При мысли о родителях Кристину охватила горячая нежность. Она так любила обоих и всегда старалась занять нейтральную позицию, чтобы примирить их, не принимая ничью сторону и не желая никого из них обидеть. «И я думаю, мне это удавалось», – сказала она самой себе, заканчивая письмо, полное лжи. «Но это ложь во спасение», – подумала она.

Было уже девять часов, когда Кристина, наконец, покинула «фабрику» и направилась по Кингс-роуд к Слоун-сквер. Она все еще думала о матери. Горячими уверениями, что ее работы теперь хорошо продаются, Кристина пыталась убедить Одру не посылать ей больше денег, но мать продолжала работать у Лидса, и это вселяло беспокойство.

– Она не послушает меня, детка, – возразил отец, когда Кристина заговорила с ним об этом во время рождественских праздников. – Твоя мать всегда поступала так, как считала нужным, и я меньше кого бы то ни было могу заставить ее изменить свое решение.

Советов дочери Одра тоже не послушалась, и та в конце концов решила больше не возвращаться к этому вопросу. По крайней мере, она могла быть спокойна, что мать оставляет себе заработанные деньги. Кристина опустила письмо в ящик на почте на Слоун-сквер. Все-таки это огромное облегчение – знать, что ей не приходится больше работать только для того, чтобы содержать дочь.

С тех самых пор, как Кристина бросила писать пейзажи, она не очень-то раздумывала об этом. Лично для нее решение было окончательным, она о нем не жалела. Теперь побудительным мотивом ее поступков стало желание найти для себя нишу в мире высокой моды и вести дело по-крупному. Кристина считала, что только зарабатывая по-настоящему, она сможет вернуть огромный долг матери, окружив ее комфортом и такой роскошью, какую только можно вообразить. И она надеялась, что скоро будет в состоянии сделать это.

Торопливо шагая по Слоун-сквер и кутаясь в шарф на мартовском ветру, Кристина думала о крупном заказе, который получила от актрисы Миранды Фаулер. Через три месяца звезда уезжала в Нью-Йорк, где должна была играть в бродвейском спектакле, и попросила Кристину сшить ей как можно больше вечерних туалетов.

«Как я справлюсь с этим», – с беспокойством думала Кристина, входя в квартиру на Уолтон-стрит. В тот вечер за стаканом молока с сэндвичем она начала делать наброски и, как обычно, с головой ушла в работу.

Все пасмурные дни Кристине казалось, что ее рукой движет вдохновение.

Блокнот для эскизов вскоре заполнился предметами гардероба Миранды Фаулер. Идеи опережали друг друга, фантазия не знала удержу. Фасоны, расцветки, сочетания цветов, фактура тканей, украшения – все это теснилось в голове Кристины, требуя непрестанного внимания. За десять дней замыслы устоялись, она отобрала наиболее ценные, закончила делать патронки и приступила к выбору нужных тканей.

Следующие несколько дней шифоны, шелка, сатины, парча, крепы кружились перед ней, переливаясь головокружительной гаммой расцветок. Кристина остановилась на шелке, шифоне и жоржете для вечерних платьев, тяжелом атласе для вечерней пижамы и длинного вечернего пиджака, а для двух жакетов к шелковым брюкам взяла парчу.

Когда актриса явилась на примерку, она пришла в восторг от рисунков и тканей. Кристина объяснила, что если ей придется делать полный гардероб, то не все вещи удастся расписать вручную. Миранда Фаулер была согласна на все.

Кристина работала сутки напролет, две французские швеи строчили без остановки, чтобы в срок закончить туалеты для прославленной звезды музыкальной комедии. Через пару недель после того, как Кристина начала работу над заказом, появилась еще одна француженка, подруга Жермен по имени Люси Джеймс. У Люси были очень хорошие рекомендации. Помимо того, что она была отличной швеей, у нее был талант закройщицы. До войны и замужества (в 1938 году Люси вышла замуж за англичанина) она работала в салоне Баленсиаги. Переехав в Англию, Люси поступила работать к мистеру Майклу, модельеру салона на Корлос-Плейс. Кристине не потребовалось много времени, чтобы понять, что Люси для нее настоящая находка. Кристина могла полностью поручить ей раскрой, сняв с себя эту ношу, чтобы целиком отдаться росписи.

Колоссальные усилия, истраченные на то, чтобы туалеты Миранды Фаулер были готовы во время, увенчались успехом. Кристина управилась раньше срока и однажды ранним теплым вечером в конце мая она привела Джейн наверх, чтобы показать висящие на рейке туалеты.

Щелкнул выключатель, студию залил электрический свет. Кристина отдернула занавеску и воскликнула:

– Объявляется торжественное открытие… тра-та-та! Но прежде, чем я покажу каждое из этих элегантных и изысканных произведений, позволь мне сказать вот что… как только Миранда Фаулер со мной расплатится, я наконец-то буду в состоянии вернуть тебе пять тысяч фунтов. Ну не чудесные ли это новости, Джейн?

– Конечно, но зачем такая спешка, – ответила Джейн и принялась рассматривать наряды, шумно выражая восторг.

Когда девушки вернулись в контору, Кристина сообщила, что пригласила трех своих помощниц вечером на ужин.

– Хочу устроить для них праздник, чтобы отблагодарить за тяжелую работу. Почему бы тебе не пойти с нами, Джейн? Ты же часть нашего коллектива.

– Очень мило с твоей стороны пригласить меня, но я замоталась. Устала с костюмами для пьесы, и сегодня мне нужно доделать эти проклятые плоеные воротники. Они желают торчать, а крахмал натирает актерам шею. О Господи, и зачем моей матери приспичило играть Елизавету Тюдор?

Кристина рассмеялась, увидев выражение лица подруги.

– Именно поэтому тебе стоит пойти с нами… Хоть отвлечешься от стоячих воротников!

– Нет, спасибо, – покачала головой Джейн. – Я лучше поработаю, сделаю себе сэндвич с яичницей и лягу пораньше спать. – Она угрюмо посмотрела на Кристину и скривила в гримасе красивый рот. – Романтическую жизнь мы с тобой ведем последнее время, правда?

– Ничего, мы еще возьмем свое, когда станем богатыми и известными.

– Возьмем, как же, – насмешливо произнесла Джейн. – И послушай, Краудер, не хлопай дверьми и не грохочи, когда вернешься ночью. Я действительно намерена лечь пораньше.

– А завтра поспать подольше – ведь завтра суббота.

– Как бы не так. – Джейн взялась за портфель. – Желаю тебе хорошо провести время, дорогая.

Когда праздничный ужин со служащими закончился, и Кристина возвращалась домой по Уолтон-стрит, было уже начало двенадцатого.

Она вдруг почувствовала себя ужасно усталой.

Последние месяцы были слишком тяжелыми, и этим вечером она в первый раз позволила себе отвлечься. Обильная еда в ресторане «Бык на крыше» и красное вино тоже оказали свое расслабляющее действие. Она не могла дождаться, когда разденется и заберется в кровать.

Помня о том, что Джейн собиралась лечь рано, Кристина не могла не удивиться, увидев, что в гостиной горят все лампы. Остановившись перед домом, она еще раз взглянула на окна и нахмурилась.

– Верно, Джейн забыла выключить свет, – пробормотала Кристина, отпирая дверь подъезда и поднимаясь по крутой лестнице на самый верх.

Кристина возилась со связкой ключей, как вдруг дверь квартиры распахнулась.

Она отскочила в удивлении и сердито уставилась на Джейн.

– Честное слово, ты напугала меня… – начала было Кристина.

Джейн схватила ее за руку, и она умолкла.

– Здесь твои родители, – зашипела Джейн. – Твоя мать вне себя от ярости… Она не сводит глаз с твоих картин на стенах.

– О, мой Бог, – прошептала Кристина, бледнея. – Какая же я глупая.

38

Холодность в синих глазах матери ослепила Кристину. Она замешкалась в дверях. Силы покинули ее, волна дрожи окатила внутренности. Родители сидели рядом на диване. Вид у них был такой, будто они превратились в гранит. Тяжелое молчание повисло в воздухе. Где-то позади в холле нервно топталась Джейн.

Кристина не могла двинуться ни вперед, ни назад. Казалось, она, как и ее родители, окаменела.

– Привет, мама, – наконец пролепетала она. – Папа, какой сюрприз.

– Очевидно, – ответила Одра таким же ледяным тоном, как и ее взор.

Кристина сглотнула слюну.

Винсент гневно смотрел на дочь.

Вдруг Одра вскочила и принялась быстро ходить по комнате, ненадолго останавливаясь перед картинами Кристины и отрывисто произнося их названия:

– «Вязы зимой»… «Небо в Ганнерсайде»… «Хафли Бек»… «Живопись Эдит»… А через открытую дверь твоей спальни… – Она резко оборвала, повернулась к Кристине и закончила: – Я вижу «Лилию в Хэдли». – Глаза ее метали молнии. – Ты говорила мне, что продала эти картины. Ты лгала мне, Кристина. Почему? На что ты живешь? Как оплачиваешь счета? Тут происходит что-то нехорошее, что-то очень и очень нехорошее. Я требую, чтобы ты немедленно сказала мне, что именно тут происходит. Немедленно, ты слышишь меня!

Кристина, пришедшая в себя от сердитых слов матери, сделала несколько шагов вперед, чувствуя, что ей нужно покончить с этим раз и навсегда.

Она остановилась рядом с Одрой и с силой вдохнула в легкие воздух.

– Мамочка, я должна тебе что-то сказать, я так давно хотела это сделать… – Она посмотрела на мать, такую маленькую и хрупкую, и ее охватил страх перед силой характера и непреклонностью. Она не смогла продолжать. Самообладание опять покинуло ее.

Взгляд ярких синих глаз пронзил ее.

– Я жду, Кристина.

Захлебываясь словами, Кристина выпалила:

– Я больше не занимаюсь живописью. Я стала модельером одежды. Я решила, что вести жизнь начинающего художника не стоит. Я хотела зарабатывать деньги. Мои модели очень хорошие, они по-настоящему красивые; я знаю, что они тебе понравятся!

– Ты бросила искусство, чтобы стать портнихой! – Одра задыхалась, потрясенная до глубины души. Она в изумлении смотрела на дочь. Краски исчезли с ее лица, в глазах застыло недоумение. – Ты бросила искусство! – повторила она. – Ты пожертвовала огромным талантом, чтобы делать красивые вещи для… коммерции. Не могу в это поверить! Просто не могу в это поверить! – Одра качала головой из стороны в сторону, не в силах смириться со столь ужасным фактом. – И это после всего, что я сделала для тебя! – воскликнула она. – После всего, что я сделала, чтобы дать тебе возможность посвятить себя искусству! О Господи, когда я думаю о годах изнурительной работы, об экономии каждого гроша и отказа себе во всем ради тебя, об отдаче себя без остатка тебе одной, в ущерб твоему отцу… – Одра не в силах была продолжать. Она повернулась к Винсенту. Ее лицо исказилось от мучительной боли и грусти, а глаза, потемневшие от обиды, наполнились слезами. – О, Винсент… – Она протянула руку к мужу, почти не видя ничего от туманящих глаза слез, которых не могла сдержать.

Винсент мгновенно оказался рядом. Обняв и как бы желая защитить, он прижал Одру к себе, одной рукой успокаивающе похлопывая по плечу. Затем тихонько вздохнул и перевел взгляд на дочь, словно бы видел ее впервые.

Кристина вздрогнула под этим пристальным, холодным, изучающим взглядом. Ее губы начали дрожать.

Красивое лицо Винсента выражало презрение, зеленые глаза отливали стальным блеском, в них читалась непримиримость.

– Ты только что разбила сердце своей матери, – сказал он, и голос его задрожал.

Не говоря больше ни слова, он повернулся к Кристине спиной и повел рыдающую Одру из комнаты.

Кристина безмолвно смотрела вслед родителям. Через мгновение она бросилась за ними и догнала в холле.

– Папочка… подожди, – закричала она, протягивая руку и хватая отца за рукав.

Винсент резко стряхнул ее руку и посмотрел через плечо.

– Не называй меня папочкой, – выпалил он. – Сегодня я уже достаточно пробыл в твоем обществе, Кристина. Никогда не думал, что доживу до того, что ты жестоко обидишь свою мать.

Кристина съежилась при этих словах и осталась стоять, словно прикованная к полу, пока мать с отцом пересекали площадку и спускались по лестнице.

Джейн позади нее прошептала:

– О Боже, Кристи, как ужасно! С тобой все в порядке?

Кристина не ответила, и Джейн, обхватив свою дорогую подругу одной рукой, втащила ее внутрь квартиры, а другой рукой закрыла дверь. Она провела Кристину через холл в гостиную и усадила на диван.

Кристина начала дрожать, ее беспомощный взгляд остановился на Джейн.

– Я должна догнать их, – начала она и разрыдалась.

– Перестань, перестань, дорогая, – бормотала Джейн, пытаясь успокоить Кристину. Она опустилась на диван и взяла подругу за руку. – Не нужно идти за ними, ничего хорошего из этого не выйдет, во всяком случае сегодня. – Джейн порывисто обняла девушку и поспешно вышла.

Она вернулась через минуту с большим носовым платком.

– Вот, вытри-ка глаза, а я пока приготовлю нам что-нибудь выпить. Думаю, что нам обеим не помешает немного бренди.

Вытерев слезы и высморкавшись, Кристина приняла от Джейн рюмочку и сделала большой глоток. Затем сказала:

– Может быть, мне стоит позвонить им немного погодя. Они, должно быть, остановились в студии Тео. Они останавливаются там всякий раз, когда…

– Нет-нет, они в гостинице, – прервала ее Джейн и охнула. – Вот несчастье, какая же я идиотка! Мне нужно было спросить у твоего отца название гостиницы, когда он упомянул о ней.

– О, Джейн… – Кристина откинулась на спинку дивана, ее страдание стало непереносимым. – Я просто была уверена, что они в доме на Честер-стрит. Теперь я не смогу их найти.

– Может быть, они позвонят завтра. – Лицо Джейн просветлело при этой мысли. – Ну конечно, я уверена, что они позвонят.

– А я так сомневаюсь. Мама убита горем, отец взбешен. – Кристина потерла уставшие глаза и попросила: – Расскажи, что произошло?

– Они приехали примерно в четверть одиннадцатого. Я весь вечер собиралась лечь пораньше, но телефон звонил беспрерывно. И все такие дурацкие звонки… Сначала Грегори Джойнсон жаловался, что костюм для мамы не гармонирует с подушкой на сцене – зануда. Потом позвонила она, беспокоилась об этих чертовых стоячих воротничках. Не успела я повесить трубку, как объявился Гарри Мэндервилл, чтобы пригласить нас на какой-то идиотский бал для художников в следующем месяце. В полном отчаянии я наконец сняла трубку с рычага. И тут же уснула. Проснулась я оттого, что, надрываясь, звонил телефон внутренней связи. Это был твой отец, сообщивший, что они внизу. Естественно, я попросила их подняться – а что еще я могла сделать? Кроме того, я со сна ничего не соображала, тем более о картинах.

– Джейн, я ни в чем тебя не виню! – воскликнула Кристина. – Конечно, ты должна была пригласить их. Они хоть сказали, почему очутились здесь? Обычно ни с того ни с сего они не приезжают в город, это не в их правилах.

– По-видимому, твой отец решил привезти твою мать в Лондон, чтобы доставить ей удовольствие, и они собирались сделать тебе сюрприз. Поэтому и не предупредили о приезде.

– Если бы они это сделали, мы бы сняли картины и отправили их на фабрику, и они никогда бы ничего не узнали.

– Сущая правда, – согласилась Джейн и искоса посмотрела на Кристину. – Должна сознаться, что я чувствую себя виноватой. Если бы я не сняла трубку с рычага, они бы до меня дозвонились. Понимаешь, они пытались это сделать. Но так как телефон был постоянно занят, они отправились сначала поужинать, а потом опять принялись звонить. Когда же телефонистка сообщила им, что линия неисправна, они обеспокоились и пришли прямо сюда. Черт возьми, если бы я поговорила с ними, то смогла бы убедить их, что все в порядке, и они появились бы здесь только завтра. У нас было бы время спрятать картины.

– О, Джейн, пожалуйста, не вини себя. Пожалуйста. Если бы я не пригласила работницу на ужин, то сама была бы дома. В жизни всегда так – если бы да кабы. Ты знаешь это не хуже меня. – Кристина обвела взглядом гостиную уже спокойно добавила: – Полагаю, мама сразу заметила картины.

– Еще спрашиваешь! Конечно, сразу. Да кто бы их не заметил? Они чуть ли не в натуральную величину. Я тут же поняла, что мы с тобой пара придурков, и бросилась на кухню ставить чайник. Мне до того было тошно, что единственное, на что меня хватило, – это предложить им чай. Час, который мы провели вместе в ожидании твоего возвращения, мало назвать напряженным.

– Мама расспрашивала тебя, что я делаю?

– Нет, и отец тоже.

Кристина взглянула на часы:

– Я все убеждаю себя, что они позвонят, но напрасно. Не станут они звонить.

– Завтра позвонят, вот увидишь.

Кристина кивнула, зная, что Джейн пытается утешить ее. Знала она также, что подруга ошибается.

Кристина не могла заснуть. И даже не пыталась. Просто лежала в постели, думая о матери, и ожидала наступления утра.

В семь часов она включила стоящую на тумбочке лампу, придвинула телефонную книгу и нашла номер Майка Лесли. В эти предрассветные часы ее осенило, что если кто и знает, где остановились родители, то это дядя Майк. Дождавшись, когда будет прилично позвонить ему, она набрала его номер в Лидсе.

– Доктор Лесли слушает, – ответил Майк сразу же, и по его голосу чувствовалось, что он уже давно проснулся.

– Привет, дядя Майк, это Кристи.

– Доброе утро, дорогая, я узнал тебя.

– Извини, что беспокою в такой ранний час, но я подумала, что ты можешь знать, в какой гостинице остановились мама с папой. Прошлым вечером у нас произошло недоразумение и…

– Отец только что рассказал мне все.

– Вот как. Значит, тем более ты знаешь, где они.

– В «Брауна», Кристи. Но отец звонил около получаса назад. Они в этот момент уже расплачивались и возвращались в Йоркшир. Ты не застанешь их.

– О, черт возьми, – расстроилась Кристина. – А я-то надеялась увидеться с ними утром, чтобы объяснить… – Чувство горького разочарования душило ее, и она не закончила фразу.

– Возможно, это и к лучшему, что они уехали, милая Кристи. Думаю, будет намного лучше, если ты поговоришь с мамой позднее. Через несколько недель, когда она успокоится.

– Не думаю, дядя Майк. Мне нужно сделать это в ближайшие два дня. Вчера вечером она была так огорчена и обижена. Разве папа тебе всего не объяснил?

– Объяснил.

– Так что ты знаешь, что я бросила живопись и стала дизайнером?

– Да.

– И ты тоже этого не одобряешь?

– Это твоя жизнь, Кристина, и ты должна прожить ее так, как считаешь нужным. Я уверен, что у тебя веские причины поступить так.

– О, дядя Майк, это правда, правда. Но нужно, чтобы мама поняла. Понимаешь, я не могла позволить ей продолжать содержать меня, просто не могла. Отныне я буду сама о себе заботиться. Мне невыносима мысль о том, что она из-за меня продолжает надрываться в больнице. У меня талант к моделированию одежды, и я не могла упустить шанс добиться в этом деле успеха. Не только для себя, но и для мамы. Я очень хочу вернуть ей свой огромный долг.

– Ну что ты, Кристи… – На другом конце линии воцарилось молчание, Майк тяжело вздохнул. Затем сказал мягко: – Когда твоя мать делала все это, она не думала о награде. Ее награда заключается в том, что она может гордиться тобой.

– Может быть, этого достаточно для мамы, но недостаточно для меня, по большому счету. А еще я хочу, чтобы она имела все самое лучшее, что только можно купить за деньги – и у меня не будет покоя, пока она этого не получит!

– Боюсь, что ты действительно не найдешь себе покоя, – произнес Майк, начиная осознавать происходящее. – В тебе слишком много от Одры. Но я не уверен, поймет ли она когда-нибудь, что ты повторяешь ее.

– Что ты имеешь в виду? – Кристина крепче сжала трубку. – Мне не совсем ясно, дядя Майк…

Майк Лесли не ответил на вопрос прямо, а начал издалека:

– Много лет назад твой отец пришел ко мне, чтобы поговорить о твоей матери; понимаешь, он беспокоился о ее здоровье, тревожился, что она так много работает, на пределе сил. Это было весной тридцать девятого года. Я очень хорошо запомнил время, потому что в том сентябре началась война. Во всяком случае, твой отец сказал тогда, что то, что делает твоя мать, пытаясь обеспечить тебе блестящее будущее, ненормально. Лоретт возразила против такого определения, потому что была уверена, что мы являемся свидетелями проявления силы духа. Да, силы духа, такой высокой и бескорыстной, перед которой нельзя не преклоняться.

На глаза Кристины навернулись слезы. Моргнув, она смахнула их пальцами.

– Но это ведь так и было?

– Да, дорогая. А теперь ты проявляешь силу духа, и мать не сможет остановить ее.

– Но почему ты говоришь, что мама не поймет, дядя Майк?

– Потому что она никогда не сможет смириться с тем, что ты бросила искусство, чтобы выплатить ей долг. Для нее это полный абсурд. И если ты станешь уверять ее, что именно по этой причине занялась бизнесом, ее ответ будет очевидным, Кристи. Она будет настаивать на том, чтобы ты вернулась к живописи, потому что не хочет того лучшего, что можно купить за деньги.

Кристина молчала.

– Да, – произнесла она после короткой паузы, – возможно, ты прав. Но я обязана делать то, что считаю своим долгом.

Теперь промолчал Майк.

В ожидании его слов Кристина услышала, как он глубоко вздохнул.

– Что ж, значит, быть по сему, – ответил он наконец. – И да благословит тебя Бог, Кристи.

39

– Я хочу добиться большого успеха, – заявила Кристина. – И хочу сделать это без промедления. Сейчас же!

Джейн удивленно уставилась на нее, вытащила изо рта пару булавок и помахала ими в воздухе.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты не выступала с важными декларациями, когда у меня булавки в зубах. Я их чуть не проглотила.

– Ой, извини.

– О'кей. – Джейн широко улыбнулась. – Значит, ты хочешь добиться большого успеха. Я вся превратилась в слух. Расскажи об этом поподробнее, Краудер.

– Через минуту, – ответила Кристина, направляясь в угол, где Джейн работала над костюмом Далси.

Была невыносимая послеполуденная июльская жара, и, пытаясь хоть как-то ей противостоять, Джейн связала узлом под грудью розовую хлопчатобумажную рубашку, обнажив талию, и сменила юбку на белые шорты, сняла туфли и чулки и подколола на макушке длинные пшеничного цвета волосы.

Кристина не могла не отметить, какая хорошенькая ее подруга, несмотря на небрежную прическу, размазавшийся макияж и съеденную помаду. Восхищение и глубокая нежность к Джейн Седжвик захлестнули ее душу. Как же ей повезло с Джейн.

– Как насчет лимонада? – спросила Кристина, поставив на стол поднос и открывая бутылку. – Ты, должно быть, совсем зажарилась? Здесь настоящее пекло.

– Точно, думаю, мы должны купить еще один вентилятор. А за лимонад спасибо. – Джейн отошла на несколько шагов от манекена, окинула взглядом костюм, присела на стоящую рядом табуретку и приняла от Кристины стакан. – Ну продолжай, расскажи о своих планах. Зная тебя, готова держать пари, что ты уже все просчитала.

– Вроде того. – Кристина примостилась на краешке стола. – Мы занимаемся бизнесом десять месяцев и уже многого добились. Но мы могли бы продавать в два раза больше одежды, если бы наладили производство. Нам нужно расширить фирму, сделать ее крупной.

– Но как?

– Нанять больше закройщиц и швей, а также конторского персонала, и снять демонстрационный зал в Уэст-Энде.

– Это будет стоить денег. Даже если ты оставишь в деле мои пять тысяч, нам не хватит Кристи.

– Знаю. На самом деле потребуется около пятидесяти тысяч.

Джейн свистнула.

– Так много! Ничего себе! Хотя, конечно, ты права.

– Уверена, что права. Просчитала на бумаге. Кроме жалованья, мы должны будем покупать много тканей и других вещей, платить за аренду демонстрационного зала. На прошлой неделе я смотрела несколько из них. Ужасно дорогие, особенно Мейфэр, где как раз мы и должны объявиться.

– Когда ты говоришь о большой фирме, ты действительно имеешь в виду большую фирму, ведь так?

– Да. И на высшем уровне. Поэтому пятьдесят тысяч нам надо занять в банке, хотя ни у тебя, ни у меня нет ничего, что мы могли бы представить под залог. Вот если бы твоя мама согласилась стать нашим поручителем – ну знаешь, гарантировать выплату кредита или его превышения, коли дойдет до этого.

Джейн покачала головой, нахмурилась и закусила губу.

– Не думаю, что это хорошая идея – я имею в виду обращение в банк. Лучше занять денег у мамы. Думаю, половину нужной суммы она даст нам. А тетя Элспет выложит остальное, потому что она как-то спросила меня, не нужны ли мне деньги для бизнеса. Так что уверена – она согласится, к тому же она твоя большая поклонница.

– Джейн, было бы замечательно, если бы твои мама и тетя сделали это… Ты действительно думаешь, что они рискнут поставить на меня?

– Да. Что же касается риска, то вряд ли он существует, и мы все знаем это.

– И все-таки я бы предпочла, чтобы был заем под проценты, если, конечно, твои родные согласятся. Нам ведь не нужно слишком много партнеров, правда?

– Ты права. Не то чтобы мама или тетя Элспет стали бы вмешиваться, но удобнее, чтобы они просто одолжили деньги. – Джейн соскочила с табуретки. – Давай пойдем в офис и позвоним маме, – воскликнула она с энтузиазмом. – Она сейчас дома – учит роль. А потом поговорим с тетей Элспет в Монте-Карло. Как замечательно, Кристи, уверена, они обе с радостью согласятся. Вот увидишь. А со следующей недели мы уже сможем размахнуться. Размахнуться по-крупному, так, как ты хочешь, и начать путь к вершинам большого бизнеса. – Джейн пустилась по студии в шотландском танце и, добравшись до двери, помчалась вниз по лестнице, напевая: – Мы движемся к большому успеху, к большому успеху, большому успеху.

Кристина не спеша последовала за ней и, скрестив пальцы, молила Бога, чтобы подруга оказалась права.

Она таки оказалась права.

Далси Мэнвил и ее сестра Элспет Д'Лангер снабдили Кристину Краудер оборотным капиталом, необходимым для расширения бизнеса и переезда в Уэст-Энд.

Элспет прилетела из Франции через четыре дня после телефонного звонка Джейн. Вместе с сестрой и девушками она несколько раз встречалась с адвокатами. Во время этих встреч было решено, что Кристине потребуются дополнительные деньги на случай непредвиденных обстоятельств. Поэтому ссуда была увеличена до ста тысяч фунтов.

Кристина еще до конца июля положила деньги на счет своей фирмы в банк после того, как необходимые документы были составлены и подписаны всеми сторонами.

Здесь-то и началось самое трудное. Кристина очутилась в раздвоенном положении.

Днем она выполняла роль деловой женщины, давала указания конторским служащим, вела переговоры со швеями, закройщицами, вышивальщицами, делавшими ручную работу, и гладильщицами. Как всегда, она нанимала самых лучших работниц. Люси Джеймс, которая стала заведовать рабочими цехами, помогала ей советами и рекомендациями. Именно она представила Кристине Жизель Ру, предложив сделать ее ответственной за показ в демонстрационном зале. Жизель, как и Люси, была замужем за англичанином и жила в Лондоне с 1952 года. Элегантная, с большим опытом работы, тридцати с небольшим лет, эта женщина заведовала салоном Пьера Балмента в Париже, и на нее вполне можно было положиться. Кристина поручила Жизель подыскать продавщиц, полностью доверяя ее суждению. Когда работа по подбору кадров и инструктаж заканчивались, Кристина отправлялась на поиски демонстрационного зала в Уэст-Энде. Ничего стоящего не попадалось, и она уже готова была пасть духом. Почти потеряв надежду, она вдруг наткнулась на небольшой красивый особняк на Брутон-стрит в Мейфэр.

Агент по продаже недвижимости вел ее по дому, но, несмотря на ненастный, дождливый субботний день конца августа, Кристина отметила, что комнаты просторные и светлые, особенно на верхних этажах.

Она сняла особняк, поняв, что он идеально подходит для ее целей. Будучи в хорошем состоянии, он требовал лишь незначительного ремонта.

Шести этажей с лихвой хватало, чтобы обустроить офисы, рабочие цеха и студию для творческой работы, а также две обширные приемные, граничащие с центральным холлом и идеальные в качестве демонстрационных залов.

Приемные находились на втором этаже здания. У них были высокие потолки, камины, большие застекленные двери, выходившие на маленькие балконы. Осматривая комнаты, Кристина представляла себе, какими они станут элегантными, когда их декорируют тканями мягких оттенков серого цвета в сочетании с белым, украсят коврами на полу и свешивающимися с потолка хрустальными люстрами.

Когда же наступал вечер, она становилась художником.

Долгими часами, после того как фабрика на Кингс-роуд пустела, Кристина трудилась над моделями для своей первой коллекции, носящей ее имя. Это была летняя коллекция, которую следовало представить публике и прессе в начале 1956 года. Оставалось только пять месяцев, чтобы создать шестьдесят пять моделей, так как последние десять месяцев она занималась исключительно тем, что отбирала для клиенток эскизы и ткани, а затем шила туалеты по меркам.

Моделирование коллекции, в основе которой лежала одна тема, оказалось для Кристины задачей необычайно трудной, но интересной, потребовавшей огромных творческих усилий. Энтузиазм и радость, питавшиеся ее природной энергией, позволяли ей работать в бешеном темпе. Помимо моделирования самих туалетов, Кристина должна была продумать аксессуары. Платье, костюм или пальто обретали законченность, лишь когда была продумана каждая деталь. Хотя Кристина испытывала радостное волнение от того, что дело ее движется так, как она хотела, одно обстоятельство омрачало ее радость. Это было отчуждение, возникшее между ней и родителями.

После ужасного инцидента в мае она часто звонила им, ездила в Йоркшир и регулярно писала. Отец несколько оттаял, но мать была холодна как лед, так что Кристина решила последовать совету Майка Лесли. Не раскрывая матери истинной причины своего отказа от карьеры художника, состоявшей в страстном желании привнести в ее жизнь комфорт и отдых, она не теряла веры в скорое примирение. Она знала, что Одра слишком сильно любит ее, чтобы долго сердиться. Надеялась Кристина также на влияние отца.

А пока она делала все, что в ее силах, чтобы родители могли гордиться ею.

40

Кристина стояла в холле, соединяющем приемные, и переводила взгляд справа налево. Каждая из комнат была точной копией другой: жемчужно-серые стены и в тон им ковер на полу, покрашенные белой краской камины, французские хрустальные люстры и настенные плафоны, старинные венецианские зеркала.

Приемные как бы плавно перетекали одна в другую, так, как и было задумано. Кристина кивнула сама себе, довольная впечатлением прохлады и спокойствия, которое создавал жемчужно-серый цвет с небольшими вкраплениями белого. Этот одноцветный интерьер не нарушался ни одной чужеродной краской. Кристина хотела, чтобы ничто не отвлекало посетителей от демонстрационных туалетов и не конкурировало с ними. В залах не было даже цветов: они стояли в других помещениях особняка на Брутон-стрит.

Повернувшись, Кристина взглянула на букет в холле на пристенном столике в стиле Людовика XVI, составленном исключительно из белых цветов, и еще раз кивнула. Да, все выглядело идеально.

Она торопливо вошла в одну из комнат и, наверное, в двадцатый раз за этот холодный январский день осмотрела ее, проверяя каждую мелочь.

Демонстрационная дорожка разделяла зал надвое, с каждой стороны от нее стояли ряды маленьких позолоченных стульев. Кристину охватило радостное возбуждение. Меньше чем через час ее первая коллекция будет представлена миру. Она глубоко вздохнула и сцепила руки, вдруг ощутив неясную тревогу.

– Мадемуазель…

Повернувшись, она увидела главную продавщицу-консультанта, стоящую в дверях костюмерной в задней части зала, где модели готовились к показу, который должен был начаться в три часа.

– Жизель!

– Я пришла, чтобы пожелать вам bonne chance. Удачи, мадемуазель, – произнесла француженка с теплой улыбкой.

– Спасибо, – ответила Кристина, тоже улыбаясь, и спросила: – Ведь коллекция в порядке, не так ли?

Жизель поднесла к губам кончики пальцев и послала воздушный поцелуй.

– Не просто в порядке, мадемуазель, а великолепна, ослепительна. Когда я работала у Балмента, я всегда говорила мсье, что когда в рабочих цехах царит радость, то в зале непременно будет гром аплодисментов… – Она остановилась, махнула рукой в сторону золоченых стульев и с уверенностью добавила: – А в «Доме Кристины» все ликуют. Значит, можете быть уверены, что вскоре раздастся овация.

Молоденькая работница высунула голову из костюмерной.

– Простите, что прерываю вас, мисс Кристина, но мадам Ру срочно нужна.

– Извините, мадемуазель. – Жизель поспешно ушла.

Кристина встала спиной к камину, в который раз окинула взглядом зал, холл, смежную с ним приемную, одну дорожку, затем другую. Она представляла себе, как манекенщицы приближаются, поворачиваются, кружатся, останавливаются, позируют, показывая выигрышные детали созданных ею туалетов. Она любила каждый из них и мечтала о том, чтобы зрители отнеслись к ним так же. Кристина спрашивала себя, как ей удалось сделать все это в такое короткое время, и не находила ответа. «Кровь, труд, пот и слезы», – произнесла она шепотом памятную фразу Уинстона Черчилля из детских военных лет.

Повернувшись, Кристина взглянула на себя в венецианское зеркало над камином. Ей казалось, что она выглядит усталой и измученной, и поэтому она положила на щеки больше румян, чем обычно. Но румяна впитались. Она снова стала бледной. Возможно, в этом был виноват черный костюм, убивающий цвет лица. Ей всегда требовалось больше косметики, когда она одевалась в черное.

Отступив назад и слегка склонив голову, Кристина оценивающе рассматривала себя и костюм. Красиво скроенный и сшитый, он был шедевром дизайна. Его единственным украшением была белая гардения, приколотая к плечу. Кристина избрала белую гардению своим символом и фирменным знаком.

Подняв руку, Кристина пригладила волосы и увидела их отражение в зеркале. Они стояли в дверях с неуверенным, робким видом.

На какую-то долю секунды ей показалось, что это игра воображения, что, конечно же, было не так. Она медленно повернулась к родителям лицом и попыталась что-то сказать. Но не смогла, просто стояла, глядя на них, не в силах сдвинуться с места.

Мать сделала несколько шагов и тоже остановилась.

– Мы должны были приехать… мы не могли оставаться дома в такой день, – прошептала она.

– О, мама…

– Кристи, дорогая…

Обе женщины поспешили друг другу навстречу и встретились посреди зала.

Одра взглянула на дочь, и ее яркие синие глаза наполнились слезами.

– Я так скучала по тебе…

Кристина потянулась к ней, обвила руками и крепко прижала к себе, как бы решив никогда больше не отпускать.

– О, мам, я тоже скучала. Ты даже не знаешь, как сильно.

Винсент обнял жену и дочь, и все трое немного всплакнули, а потом рассмеялись.

– Я так рада, что вы приехали, очень, очень рада. Это так много значит для меня. – Кристина пристально посмотрела Одре в лицо и спросила почти шепотом: – Ты простила меня, мама?

– Мне нечего прощать тебе, Кристи, – ответила та мягким ласковым голосом. – Я была сердита на тебя и ужасно, ужасно огорчена. Но теперь я поняла, что была не права. Как сказал недавно дядя Майк, ты должна была сделать то, что считала нужным. – Губ Одры коснулась нежная улыбка. – Надеюсь, я дала тебе шанс прожить лучшую жизнь, чем моя. Но я не могу прожить ее за тебя. Я поняла это, как и то, что должна помириться с тобой, дорогая.

Кристина поцеловала Одру в щеку.

– Сегодняшний день будет самым замечательным в моей жизни, раз ты с папой здесь.

Повернувшись к Винсенту, Кристина взяла его за руку и поцеловала в щеку.

– Спасибо, что привез маму и приехал сам. Я очень люблю вас обоих.

Винсент положил руку на плечи дочери и воскликнул:

– Мы тоже тебя любим, Кристи, и, когда пришло твое приглашение с запиской, я сказал матери, что мы не имеем права пропустить такой важный день в твоей жизни.

41

За одну ночь Кристина стала суперзвездой в международном мире моды. Успех пришел так стремительно, заказы посыпались в таком количестве, что уже через сутки стало ясно, что придется найти дополнительное помещение, увеличить число работниц, закупить большее количество тканей – и все это сразу, немедленно. Времени терять было нельзя.

Этим занялись Элиза, Жермен и Люси, а Жизель Ру со своим небольшим штатом из демонстрационного салона взяла на себя клиенток, наводнивших особняк на Брутон-стрит.

Прежняя клиентура Кристины и бесчисленные новые поклонницы ее таланта сделали большие закупки из коллекции. Помимо этого, поступили гигантские заказы из магазинов, так что не только Кристина, но и более опытная Жизель пришла в замешательство.

Представительница фирмы «Бергдорф Гудман»" из Нью-Йорка была так очарована моделями Кристины, что приобрела значительную часть коллекции, как и консультант мадам Харт в Найтсбридже. Последняя заявила даже, что Кристина – новое явление в мире моды текущего десятилетия, и добавила, что такого сенсационного успеха и популярности не было с тех пор, как Кристиан Диор открыл в 1947 году свой салон и ввел столь знаменитую ныне новую линию в женской одежде. Жизель полностью согласилась с этим.

– Это правда, мадемуазель, можете мне поверить.

И Кристина поверила.

Заказы сулили многие сотни тысяч фунтов. Фирма Кристины сразу стала очень крупной, переместившись одним скачком из бывшей лавки зеленщика на Кингс-роуд в фешенебельный особняк в Мейфэре.

Причиной невиданной популярности явилась идея коллекции, которую Кристина назвала «Цветочной линией». Это название оказалось весьма удачным, так как обозначило «цветочную» тему, ставшую доминантой показа.

Вечерние туалеты, изысканные и фантастичные, обязательным элементом имели изображение всевозможных цветов: от экзотических орхидей до самых простых полевых. Когда несколько месяцев назад Кристина задумывала коллекцию, она понимала, что не сможет в одиночку расписать каждую вещь. Поэтому она наняла несколько профессионалов-художников для копирования ее рисунков, потребовав абсолютно точного их воспроизведения.

На некоторых платьях рисунок был выполнен ею собственноручно, эти оттиски на романтически струящихся шифонах и жоржетах принесли ей настоящую славу.

В дальнейшем такие наряды станут раскупаться нарасхват и навсегда останутся популярными, принося Кристине в течение многих лет миллионы фунтов и долларов.

Были в коллекции и другие вечерние платья из тяжелого шелка с цветочным элементом, расположенным на юбке спереди или сзади, либо на корсаже или на одном плече; иногда мотив повторялся на юбке и корсаже. И этот единственный цветок всегда был в обрамлении узорной вышивки и напоминал драгоценный камень. Спрос на подобные модели тоже был огромен, причем цена никого не останавливала.

Вечерние туалеты из «Цветочной линии» были роскошными и очень женственными. Видя их впервые, многие не могли сдержать возгласа восхищения. Они были самых разных цветов – от белого и нежных пастельных оттенков до ярко-красного, желтого, сапфирового и черного, который Кристина пропагандировала.

Цветочная тема стала появляться и в дневной одежде. Костюмы, пальто и платья имели узкий низ и свободного покроя верх, с широкими плечами, но не квадратными, а мягко закругленными, своей формой напоминая цветок на изящном стебле.

В некоторых случаях дневная одежда была строгой, безупречного покроя и исполнения, с едва ли не архитектурной четкостью линий, что делало ее в высшей степени элегантной.

Ткани использовались легкие и включали в себя различного вида шелк, хлопок, лен и тонкие шерстяные крепы. Расцветки отличались чистыми тонами, часто яркими, с разнообразными оттенками розового или розовато-лилового, светло-голубого, а также зеленого – от ярко-изумрудного до мягкого лимонно-салатного. К каждому изделию, будь то дневная одежда или вечерняя, подбирались необходимые сопутствующие предметы, что придавало ему законченный вид.

Кристина не только приобрела широкую известность у публики, но и стала любимицей прессы. Репортеры души в ней не чаяли. Редакторы журналов «Вог», «Харперс базар» и «Куин» были опытными, многое на своем веку повидавшими женщинами. Провести их не представлялось возможности, они с меткостью отличали халтуру от истинного таланта, появление которого они приветствовали. Именно они сразу же поняли, что Кристина не из тех, кто быстро расстанется с успехом, и что ее известность будет только расти.

Что же до популярных газет, то они тоже восторгались Кристиной.

Она стала для них излюбленной темой. Еще бы – открытая звезда, по которой все сходили с ума – молодая, талантливая, красивая, и при этом из самой обычной семьи, девушка из провинции. Это делало ее особенно привлекательной, так как читатели могли отождествить себя с ней и, безусловно, с Винсентом и Одрой, которых многие журналисты сфотографировали на открытии коллекции в январе.

Кристина наслаждалась успехом и какое-то время грелась в лучах славы, продолжая, однако, твердо стоять на земле. В глубине души она считала, что самое лучшее во всем этом это, что родители наконец-то могли ею гордиться. Она никогда не забудет выражение их лиц, когда они смотрели на великолепных манекенщиц, проходящих по демонстрационной дорожке, под гром аплодисментов в сверкающем свете прожекторов В тот же вечер, после того, как трое Краудеров отобедали с тремя Седжвиками, Джейн сказала Кристине:

– Твои были вне себя от счастья и гордости, Кристи. Во время сеанса я думала, что они просто лопнут от гордости, и мне показалось даже, что в глазах твоего отца стояли слезы.

Кристина улыбнулась и кивнула, а потом передала Джейн чудесные слова матери.

Еще многие недели спустя эти слова продолжали звучать в душе Кристины. После показа, на приеме с шампанским, Одра подошла к дочери и со слегка виноватой улыбкой торжественно произнесла:

– Это нечто намного большее, чем просто шитье одежды, Кристи. Это искусство!

Хотя Кристина и обещала взять в феврале отпуск и поехать с Джейн во Французские Альпы, ей удалось выкроить для лыжного курорта лишь уик-энд. В доме моды было слишком много дел, и она не могла оставить без внимания свой процветающий бизнес.

Но за те четыре дня, которые она была с Джейн в горах, ей удалось отдохнуть и прекрасно провести время. Возле девушек увивалось множество поклонников, приглашавших их по вечерам на коктейли или на фондю, после чего они иногда отправлялись потанцевать в один из сельских альпийских баров.

Кристина не умела кататься на лыжах и даже не желала попробовать, но с удовольствием наблюдала за тем, как спортивная Джейн носится по склонам. Ее подруга была отличной лыжницей и прекрасно каталась на коньках. В воскресенье после полудня, сидя у открытого катка, Кристина не могла оторвать восхищенных глаз от Джейн, скользящей в пируэтах по льду.

Именно тогда Кристину осенило, что женщинам нужна удобная одежда, свободная и не стесняющая движений. В ее голове стали созревать новые замыслы зимней коллекции. Дар предвидения и способность предсказывать будущие направления моды окажутся в дальнейшем еще одним секретом ее успеха. Именно этот дар вознесет Кристину к высотам, доступным только поистине блестящему таланту.

Замыслы, родившиеся на катке в Альпах, нашли свое воплощение на чертежных досках в мансарде на Брутон-стрит сразу же по возвращении Кристины в Лондон. Она отдавала себе отчет в том, что для того, чтобы коллекция была готова для показа в сентябре этого года, к ее изготовлению нужно приступить в мае. Поэтому остаток февраля и весь март Кристина работала, не поднимая головы, как, впрочем, и Джейн.

Джейн делала блестящую карьеру дизайнера театральных костюмов. Костюмы, изготовленные ею для матери и остальной труппы к пьесе о королеве Елизавете, заслужили высокую оценку, и Джейн получила заказ на костюмы для другого спектакля в Уэст-Энде. Всю весну 1956 года она посвятила также работе над гардеробом для фильма студии «Элстри», после чего планировала на несколько месяцев отправиться в Нью-Йорк. Недавно она подписала контракт на изготовление костюмов для мюзикла на Бродвее, которому сулили огромный успех. Естественно, Джейн считала эту работу интересной и престижной и с нетерпением ждала поездки на другую сторону Атлантики.

Но, несмотря на занятость, подругам удавалось вести активную светскую жизнь. Весна и лето во многих отношениях оказались для обеих самым горячим временем, какое до той поры им пришлось пережить.

В начале мая Ральф Седжвик пригласил девушек погостить на вилле, которую он и Далси сняли на юге Франции на июнь.

– Давай поедем, – сказала Джейн. – Отдых нам не повредит, особенно тебе, а Больесюр-Мер – такое красивое место. И послушай, Краудер, после нескольких дней отдыха мы сможем нанять машину и поехать в Грас, чтобы ты выяснила все, что тебя интересует в связи с этой твоей мечтой о духах.

– Отлично! – воскликнула Кристина. – Прекрасная мысль! Завтра позвоню твоему отцу, чтобы поблагодарить его и принять приглашение.

Следующие несколько недель Кристина занималась исключительно духами, которые собиралась продавать под фирменным знаком «Кристина». Ее имя уже приобрело известность по обе стороны Атлантики, и она знала, что идея с духами своевременна.

Говоря по правде, мысль о них родилась в голове Жизель Ру сразу же после огромного успеха в январе.

– Вы должны иметь свои духи, мадемуазель, – сказала она тогда Кристине. – Это традиция великих модельеров… Диор, Шанель, Балмен, Баленсиага, Живанши. Да-да, вы должны сделать это, обязательно должны. Это важно, мадемуазель.

– Но как? – спросила Кристина. Сама идея сразу же увлекла ее своими огромными возможностями.

– Прежде всего, мадемуазель, вам необходимо выбрать те ароматы, которые вам нравятся. Особый аромат цветов, ваших любимых цветов. Возможно, розы, фиалки, жасмина. Затем вы должны поехать в Грас, мадемуазель. Это центр французской парфюмерной индустрии, там они создадут ваши фирменные духи «Кристина».

Кристина поблагодарила Жизель и пообещала подумать. Она была слишком занята дизайном зимней коллекции, чтоб последовать совету немедленно, но поставила его в самом верху списка будущих проектов.

Теперь же, в связи с июньской поездкой во Францию, Кристина попросила Жизель связать ее с теми, кто создавал духи и работал в Грасе. Та немедленно списалась со знакомым в Париже.

– Гардения! – сказала Кристина Джейн, когда они во второй половине июня ехали во взятой напрокат машине в Грас. – Это должна быть гардения. Именно к ее аромату я все время возвращаюсь. Он пробуждает воспоминания, возможно, потому, что мама всегда душилась духами с запахом гардении, когда я была ребенком. Они так и назывались – «Аромат гардении», и миссис Белл обычно покупала их ей в подарок.

– Мне тоже нравится запах гардении, – ответила Джейн, – но ты должна придумать для них название получше, чем просто «Гардения». Это слишком приземленно. Нужно что-то более броское.

– «Синяя гардения», – предложила Кристина.

– Нет, был фильм с Аланом Лэддом, который назывался…

– «Синий георгин» – парировала со смехом Кристина. – Послушай, Джейн, мне все-таки нравится «Синяя гардения». Звучит красиво, и потом у моей мамы самые синие глаза на свете…

Джейн улыбнулась.

– Ну тогда пусть будет «Синяя гардения». Мне тоже нравится такое название, тем более что ты называешь духи в честь своей чудесной мамы. – Джейн принюхалась и высунулась из окна машины. – Боже, я чувствую запах цветов! Должно быть, мы почти приехали. – Она сбавила скорость.

– Да, приехали, – воскликнула Кристина. – Посмотри, вон уже виден Грас. Не пропустить бы наш отель. Мы остановимся в «Ле-Режант», его порекомендовала Жизель.

Кристина и Джейн провели три дня в Грасе, чудесном городке, расположенном в приморских Альпах, высоко над Каном. Этот очаровательный старинный город со всех сторон окружали великолепные поля цветов и изумительные сады с розами. В нем родился Фрагонар, великий французский художник, в городе находился музей Фрагонара, в который, само собой разумеется, девушки отправились при первой же возможности. Они также долго бродили вокруг величественного готического собора и посетили множество знаменитых парков.

Но большую часть времени они провели на различных парфюмерных фабриках, где смотрели духи и проводили переговоры с их изготовителями. В конце концов Кристина остановилась на двух ароматах. Изготовленные специально для нее духи должны были поступить в продажу на следующий год. Первые имели в своей основе запах гардении, вторые – роз и соответственно назывались «Синяя гардения» и «Кристина».

42

– Думаю, что никогда не видела Хэдли-Корт таким красивым, как сегодня! – Кристина с улыбкой повернулась к отцу Джейн. – Цветы и свет свечей создают волшебный эффект, сады кажутся воздушными в мерцающем свете, который льется из дома.

Прославленный актер, высокий, стройный, чем-то напоминающий профессора, проследил за взглядом гостьи, которым та окинула лужайки, окружавшие его загородный особняк в Адлингтоне в Кенте.

– Да, сады действительно выглядят необычно, особенно если смотреть на них с этой террасы. Этим вечером они как черное сукно на сцене – слишком совершенны, чтобы казаться настоящими. Уверен, что нет ничего прекраснее английского летнего вечера, сменившего чудесный летний день, – ответил Ральф, и его мелодичный голос разносился эхом в теплом воздухе.

Это был один из самых знаменитых голосов английской сцены, и Кристина готова была слушать его бесконечно.

– Ты сказала «волшебный», Кристи, а я и впрямь думаю, что нынче не обошлось без волшебства, – продолжал Ральф. – Воздух напоен чудесным ароматом, и нет ни дуновения того ужасного ветра, который часто здесь бывает. Да, нам повезло. Для праздника в честь Джейн погода идеальная. – Повернувшись к Кристине, Ральф Седжвик отеческим тоном спросил: – А ты хорошо провела время, дорогая?

– О да, Ральф, большое спасибо. Это был великолепный вечер, но мне немного грустно оттого, что Джейн уезжает в Нью-Йорк почти на полгода. Я буду ужасно скучать по ней. О черт, это так эгоистично с моей стороны! Я уверена, что вы с Далси тоже будете тосковать, когда она уедет.

– Конечно, – признался Ральф. – Очень надеюсь, однако, что нам повезет с бродвейской постановкой, пока она там. Девид Меррик хочет, чтобы мы играли в новой комедии. Наш американский агент сообщил недавно об этом. А ты, Кристи, разве не собираешься в Штаты в октябре? Мне кажется, Далси об этом упомянула. Или я ошибаюсь?

Кристина подавила улыбку. Рассеянность Ральфа давно была поводом для шуток в семействе Седжвиков. Джейн всегда говорила, что единственное, что в состоянии запомнить ее отец – это роль в пьесе.

– Нет, вы не ошибаетесь, Ральф. Я действительно надеюсь поехать в Америку в это время. Моя одежда имела успех в Нью-Йорке, и Бергдорф Гудман пригласил меня показать зимнюю коллекцию, но, конечно, после того, как состоится демонстрация ее в Лондоне.

– Прими мои поздравления, Кристи, это замечательно. – Ральф сжал руку Кристины. – Должен признаться, что я очень горжусь тобой и маленькой Джейни. Вы столько добились после окончания колледжа.

– Вот ты где! – раздался голос Джейн.

Кристина и Ральф повернулись. Джейни выпорхнула из балконной двери на террасу. Казалось, ноги ее едва касаются пола. Этим вечером она была необыкновенно счастливой и обворожительной. Ее платье от «Кристины» было сшито из кружев и казалось мягким, подернутым дымкой, розовым переливающимся облаком. Пышная юбка, отделанная двойными узелками (символом любви и преданности) сверкала серебряными и жемчужными блестками.

– Я повсюду искала вас. Вы как пара старых ворчунов. Стоите здесь и смакуете свою выпивку… и, без сомнения, сплетничаете, – рассмеялась Джейн. – Что я пропустила? Нет, не трудитесь пересказывать. Вам следует быть в доме и кружиться в танце. – Она взяла отца под руку. – Должна сказать, папа, ты нашел оркестр суперкласса. Они сказочно отбивают ритм. Никто не может устоять, танцуют все. Ну давайте пойдем внутрь, подрыгаем ногами.

Ральф снисходительно посмотрел на дочь.

– Боюсь, я немного устарел для такого занятия, – заявил он. – К тому же там слишком жарко. Мы с Кристиной предпочитаем свежий воздух.

Седжвик опять повернулся в сторону сада, опустил руку в карман смокинга и достал золотой портсигар.

– Кстати, где твоя мать? – закурив, спросил он. – Только не говори мне, что она тоже прыгает как сумасшедшая. Надеюсь, она этого не делает – в такую жару и в ее возрасте.

Джейн захихикала.

– Честное слово, папа, ты говоришь так, будто мама действительно старая. Ей всего-то пятьдесят один год. Хотя она и правда не танцует. Она разговаривает с Майлсом, который недавно приехал, и притом один… – Джейн выдержала драматическую паузу, закатила глаза и скорчила гримасу.

– Так Майлс здесь! – Интонация Ральфа и весь его вид свидетельствовали о том, что он доволен.

– Конечно здесь, – прозвучал от двери веселый мужской голос.

– Майлс, старина! Как замечательно, что ты смог выбраться! – Ральф поспешил навстречу другу.

Мужчины обменялись рукопожатием. Они познакомились совсем недавно, но сразу же полюбили друг друга.

– Мне так жаль, что я не успел к ужину, – посетовал Майлс. – Меня задержали в городе, и я ничего не мог с этим поделать. Ты ведь знаешь, как это… в моем положении… – Он оставил фразу незаконченной, как бы намекая, что задержка произошла из-за дела государственной важности, не подлежащего обсуждению и в высшей степени секретного. Майлс знал, что у него нет необходимости объяснять свое опоздание. Политическим деятелям обычно прощали такое маленькое прегрешение, как, впрочем, и многое другое. Теперь он взглянул на Джейн, с которой уже поздоровался в доме, и снова приветствовал ее легким кивком.

– Ты действительно уверен, что не хочешь чего-нибудь съесть? – спросил Ральф. – В буфетной еще обслуживают. И уж, конечно, я должен принести тебе что-нибудь выпить. Что бы ты хотел? – Ральф остановился, поняв, что внимание Майлса сосредоточено на ком-то позади него.

– Как это невежливо с моей стороны, Кристина, дорогая. – Ральф с виноватым видом повернулся. – Не стой там сзади. Иди сюда и познакомься с Майлсом.

– Да, вы должны познакомиться со мной, – сказал Майлс, выходя на середину террасы.

– Извините, пойду-ка я выпью бокал шампанского. – Джейн ретировалась.

Кристина медленно двинулась вперед, завороженная голубым сиянием пристально глядящих на нее глаз. Она почувствовала внезапное стеснение в груди.

Наблюдая, как она приближается, Майлс Сазерленд подумал, что никогда еще не встречал столь очаровательной молодой женщины. Ее каштановые волосы были зачесаны наверх, образуя корону из локонов, – необычайная прическа, чем-то напоминающая сороковые годы. Тем не менее она очень шла ей. Бледно-серое платье из шифона, напоминающее греческую тунику, обнажало плечо. Ожерелье и в тон ему серьги из серых камней, повторяющие тоном огромные серые сияющие глаза, казалось, освещали ее лицо. Опалы? Лунные камни? Он не мог определить с уверенностью.

Уловив в ней некоторую застенчивость, он улыбнулся, желая, чтобы она почувствовала себя непринужденно.

Ральф откашлялся.

– Кристина, разреши представить тебе Майлса Сазерленда, одного из наших блестящих политиков, о котором, я уверен, ты наслышана. Майлс, это Кристина Краудер, близкая подруга Джейн. Они живут вместе. Говоря по правде, мы считаем ее членом нашей семьи.

– Здравствуйте, – сказала Кристина.

Майлс взял прохладную узкую руку и задержал в своей, все крепче сжимая, не желая выпускать ее. Он сразу же понял, что хочет, чтобы эта женщина принадлежала ему.

– Очень рад познакомиться с вами, – сказал наконец Майлс. – Много слышал о вас от своей сестры. Она предпочитает ваши платья.

– От вашей сестры? – повторила Кристина, чувствуя себя идиоткой, так как не знала, кем была его сестра.

– Да, Сьюзен Рэдли.

– Леди Рэдли? – Кристина совсем стушевалась.

Майлс улыбнулся, будто забавляясь.

– Да. – Он взглянул на Ральфа. – Я бы не отказался что-нибудь выпить, старина. Если бы ты показал мне, где бар, я бы…

– Нет-нет, оставайся здесь. Чего бы ты хотел?

– Скотч и, думаю, немного содовой. Спасибо.

Ральф Седжвик посмотрел на Кристину.

– Ты не притронулась к коньяку, дорогая. Может быть, предпочитаешь что-нибудь другое?

– Пожалуй. Я бы с удовольствием выпила шампанского. – Кристина вдруг испугалась, что Ральф уйдет, и она останется наедине с этим мужчиной, который не сводил с нее гипнотического взгляда.

Так и случилось. Майлс улыбнулся как будто бы ленивой улыбкой, и взгляд его стал вопрошающим, словно он искал ответ на какой-то вопрос. Затем он вытащил пачку сигарет и молча предложил ей одну. Кристина покачала головой.

Чиркнув спичкой и затянувшись сигаретой, Майлс заметил насмешливо снисходительным тоном:

– Фотографии в газетах показывают вас не с лучшей стороны, знаете ли… Кроме того, на них вы выглядите значительно старше. Скажите, как вы находите нашу прессу? Мне она иногда кажется надоедливой.

Кристина проигнорировала завуалированный комплимент и, тщательно взвешивая слова, ответила:

– Я нахожу прессу отличной, большое спасибо. В отношении меня она ведет себя прилично, но ведь я не блестящий политик, с которым связаны новости национального масштаба.

– Ваша взяла! – Майлс рассмеялся и, подойдя к ней поближе, с беззаботным видом облокотился на балюстраду. – Это ожерелье на вас… лунные камни?

– Нет, просто стекло. Я люблю их за молочный оттенок.

– А вы носите опалы?

Кристина, покачала головой.

Взгляд Майлса был оценивающим, дерзким, но Кристина, к своему удивлению, выдержала его.

– А вам стоило бы, знаете ли, – после паузы быстро и тихо сказал Майлс. – Опалы в сочетании с такой необыкновенной кожей, такими удивительными глазами… – Он не закончил фразы.

Кристина была ошеломлена. Она не нашлась что ответить. Пол поплыл у нее под ногами, и она вынуждена была присесть на балюстраду.

Майлс Сазерленд не мог оторвать от нее глаз. Она так сильно его завела, как никто уже много лет. Он испытывал странное волнение. Физическое влечение сделалось горячим и неотступным.

К огромному облегчению Кристины, на террасе появился Ральф с напитками.

Она сидела, потягивая шампанское, прислушиваясь к звукам голосов, – мужчины обсуждали вопросы британской политики. Но она не слышала того, о чем они говорили. Она изучала Майлса Сазерленда, недоумевая, что в нем так взволновало ее. Может быть, то, что он знаменит? Сила личности? Обаяние? Вряд ли. Не был он и самым красивым из встречавшихся ей мужчин, хотя лицо его было не лишено привлекательности – эдакое умное худощавое лицо из неровных плоскостей и углов. Волосы темно-русые с нитями седины на висках. Стройный, не намного выше ее, всего лишь на дюйм или около того.

Гипнотизм исходил от его глаз. Красивого голубого цвета, они напоминали английское небо в летний день.

Кристина стала вслушиваться в разговор, отдаваясь во власть голоса Майлса, впитывая его и запоминая все оттенки и модуляции. Она представила, как он выступает в Палате общин.

Внезапно Майлс оказался перед ней.

– Доброй ночи. Очень приятно было познакомиться с вами. – Голос его был безразличным.

Кристина соскользнула с балюстрады, взяла протянутую ей руку и быстро пожала.

– Я тоже получила большое удовольствие от встречи с вами, – ответила намеренно бодро.

Позднее, лежа в постели, она раздумывала над тем, почему испытывает чувство такой разочарованности и покинутости.

43

– Каким же надо быть нахалом, чтобы влезть куда не просят да еще пытаться соблазнить тебя!

– Он никуда не влезал, – поправила подругу Кристина. – Только позвонил мне на Брутон-стрит. И не пытается он соблазнить меня.

– Нет, пытается.

– Не говори ерунды, Джейни. За ленчем? – Кристина начала смеяться.

– После ленча, – с яростью закричала Джейн. – Французы называют это matinee.

– Но ведь это Лондон, а не Париж, ты не забыла?

Джейн нервно кусала нижнюю губу.

– Господи, у мамы был бы припадок, если бы только она узнала. Ведь в конце концов ты познакомилась с ним у нас, в Хэдли.

– Надеюсь, ты не собираешься ей рассказывать? – В голосе Кристины прозвучал ужас.

– Конечно, нет – Джейн посмотрела на подругу с удивлением. – Господи, иногда ты бываешь такая глупая, Краудер… и определенно будешь чертовски глупой, если свяжешься с Майлсом Сазерлендом.

– Почему?

– Потому что он опасен. Эмоционально опасен. Я интуитивно чувствую это.

– Это ты ведешь себя глупо, да к тому же сочиняешь. Каким образом он может быть опасен для меня? – потребовала ответа Кристина.

– Он женат, это во-первых.

– Он расстался с женой и не живет с ней. Все это знают. В свое время об этом писали все газеты.

– Но он не разведен, Кристи.

– Не понимаю, зачем ты все это говоришь, Джейн, правда, не понимаю. Майлс кажется хорошим человеком, я уверена в его порядочности и благородстве.

– Держу пари, что он скотина. – Джейн резко расхохоталась.

Кристина поглядела на нее в изумлении.

– Не знаю, что на тебя сегодня нашло. Откуда такие поспешные выводы?

Джейн не сводила взгляда со своей близкой подруги.

– О'кей, давай рассмотрим несколько фактов. Майлс Сазерленд мужчина приятной наружности, не лишенный обаяния и на всех вечеринках находится в центре внимания, с этим нельзя не согласиться. Но давай не забывать и о том, что он любит также находиться в центре внимания и в Палате общин и что он блестящий и честолюбивый политик.

– Не уверена, что понимаю, к чему ты клонишь, Джейни.

– О, ради Бога, Кристина, ну не делай из себя тупицу! Так случилось, что в его жизни уже есть женщина по имени Кандида Сазерленд, являющаяся его женой и матерью троих его отпрысков. Которая, так уж тоже случилось, является дочерью, вернее, единственной наследницей ведущих британских промышленников. У нее денег куры не клюют, и если…

– Мне все это известно.

– И ты можешь быть абсолютно уверена в том, что Майлс Сазерленд хорошо знает, с какой стороны его хлеб намазан маслом, моя милая. О да! Когда мужчина – член парламента и ведущая фигура в лейбористской партии и перед ним блестящая карьера, деньги жены оказываются как нельзя кстати. Неужели ты думаешь, что он собирается поставить все это на карту ради…

– Джейн, прекрати! – взволнованно воскликнула Кристина. – Ты несешь околесицу. – Она деланно рассмеялась и с удивлением посмотрела на Джейн. – Послушать тебя, так каждый думает, будто у нас с ним бурный роман, тогда как…

– Держу пари, ему бы этого хотелось! Майлс Сазерленд мне кажется чересчур напористым.

– Тогда как я едва знакома с этим человеком. Кроме того, он всего лишь пригласил меня на ленч.

Фиалковые глаза Джейн сощурились.

– Когда такой человек, как Майлс Сазерленд, приглашает на ленч такую женщину, как ты, он имеет в виду только одно, и это, конечно, не желание угостить тебя приличной едой.

– Я пойду с ним на ленч, Джейн, что бы ты ни говорила, – твердо заявила Кристина.

– И очень зря… ты просто не сможешь справиться с этим.

– С чем?

– С его чертовски роковым обаянием, гладкими речами и прочей ерундой. Не забывай, что он из политиков, а у них язык хорошо подвешен, как говорит моя мама.

– Я могу сама о себе позаботиться, Джейн.

– Нет, не можешь.

Кристина заговорила медленно, почти задумчиво:

– Когда-то у моей мамы была подруга, Гвен. Маленькой я звала ее тетя Гвенни. Так вот, когда они были девушками, то очень дружили – обе работали медсестрами в инфекционной больнице в Рипоне. Гвен никогда особенно не нравился мой папа, что, естественно, приводило в ярость маму, а потом Гвен вышла замуж за одного прощелыгу по имени Джефри Фримантл. Джефри тоже поспособствовал тому, чтобы их дружба разладилась, как и мой отец. – Кристина остановилась и глубоко вздохнула. – Так вот, я не хочу, чтобы то же самое произошло и с нами, Джейни. Я правда не хочу этого. Так что давай прямо сейчас заключим соглашение, что мужчины никогда не встанут между нами. Попытаемся подняться над этим. Что ты скажешь?

– О, Кристи, дорогая, конечно, я полностью с тобой согласна! Мы не должны допустить, чтобы мужчины, с которыми нас сводит жизнь, омрачали нашу дружбу.

В тот же вечер, позднее, Кристина и Джейн отправились поужинать в «Ле Матело» в Белгрейвии. Им нравилось это маленькое бистро с морским интерьером и непринужденной атмосферой, так как напоминало о поездке на юг Франции месяц назад.

Потягивая белое вино в ожидании первого блюда, Джейн спросила:

– Что с ней случилось?

– С кем? – удивилась Кристина.

– С подругой твоей матери Гвен.

– О Господи, Джейн, это действительно довольно грустная история. Ее жизнь с этим типом Джефри оказалась не слишком-то счастливой. Начать с того, что он был из тех, кто бьют своих жен.

– Как это ужасно! – воскликнула Джейн.

– Да, это было ужасно. – Кристина облокотилась на стол. – Я была совсем маленькой, когда мама стала подозревать неладное, по крайней мере, так она сказала мне, когда я выросла. Видишь ли, с бедной тетей Гвен постоянно случалось что-то ужасное. Она падала с лестницы погреба и все в таком духе. Маму это стало беспокоить. Сначала она думала, что Гвен больна – что у нее опухоль мозга или что-нибудь еще, а потом вдруг ее осенило. И она напрямую спросила Гвен. Та, конечно, все отрицала, и после этого мы перестали видеться с ней.

– И какова же ее дальнейшая судьба? – спросила Джейни.

– Как-то во время войны она пришла навестить нас. Неожиданно. Я очень хорошо помню это, потому что она принесла мне красивые стеклянные бусы. В то время мне, должно быть, было лет десять или одиннадцать. Во всяком случае, она пришла к чаю и осталась на весь день, а когда я ушла спать, она рассказала обо всем маме. Думаю, к тому времени у нее кончилось всякое терпение. Мама убедила ее переехать к родителям, хотя, полагаю, для этого потребовалось немало усилий. – Кристина откинулась назад и отпила вина.

– Продолжай, – попросила Джейн. – Не тяни, сделай милость.

– Потом мама поговорила с Чарли, братом Гвен, и он объявил этому мужу, что лучше ему больше близко не подходить к Гвен. И тот не подходил.

– И она получила развод?

– Нет. Джефри погиб во время войны. Он не был в армии, просто оказался здесь, в Лондоне, по какому-то делу, вероятно, году в сорок четвертом, и попал под бомбежку.

– А где Гвен сейчас? Что случилось с ней потом?

Кристина улыбнулась.

– Ее история имеет счастливый конец, Джейни. Она вышли замуж за моего дядю Майка в пятьдесят втором году. К этому времени он овдовел и был очень одинок. Именно моя мама уговорила его прийти к нам на обед и пригласила Гвен. Понимаешь, много лет назад они любили друг друга. И, думаю, можно сказать, что наконец вернулись к тому, на чем расстались.

– Ну это вряд ли, – рассмеялась Джейн. – Хотя, конечно, приятно, что жизнь подруги твоей мамы наладилась. Бедная женщина. – Она помолчала и спросила: – Кристи, а как насчет Майлса…

– Что насчет Майлса?

– Когда у тебя с ним ленч?

– В пятницу, послезавтра.

Джейн скривилась.

– В этот день я улетаю в Нью-Йорк, и, поскольку у меня билет на десятичасовой рейс, позвони мне днем и расскажи обо всем, что случится. Доставь удовольствие!

Кристина расхохоталась.

– Ох, с тобой невозможно говорить серьезно. Ничего не может случиться… Но в любом случае я позвоню тебе, чтобы убедиться в том, что ты благополучно прибыла в старый добрый Манхэттен.

– Ты считаешь Майлса таким уж неотразимым, Кристи? Я хочу спросить, тебя очень влечет к нему? – попыталась разговорить подругу Джейн.

– Я считаю его привлекательным, – пробормотала Кристина как можно равнодушнее, не смея открыть свои истинные чувства.

Майлс отменил ленч в самую последнюю минуту.

– Ужасно сожалею, что приходится сделать это, – извинился он, позвонив Кристине в пятницу утром, – но я не смогу встретиться с вами сегодня в назначенное время. Возникли кое-какие проблемы. Простите меня, Кристина. Может быть, перенесем встречу на другой раз?

– О! – только и сказала Кристина, сжав телефонную трубку. Она сидела за своим рабочим столом в студии на Брутон-стрит.

– Послушайте, у меня есть гораздо лучшая идея! – воскликнул Майлс, как будто эта идея пришла ему в голову только что. – Почему бы нам не поужинать на следующей неделе? Глядя на свой календарь, я вижу, что с ленчем у нас ничего не выйдет. Как насчет ужина во вторник вечером?

– Я бы не против, но, увы, не смогу, – ответила Кристина с искренним сожалением. – Уезжаю в Париж в понедельник.

В смехе Майлса прозвучало недоверие.

– Париж в июле? Вы обнаружите, что все горожане оттуда сбежали. Там не будет никого, кроме американских туристов.

– Я еду по делу, – мягко объяснила Кристина, чувствуя такое разочарование из-за отмененного ленча, что сдавило горло.

– Бизнес или удовольствие, Париж всегда остается моим любимым городом. Когда вы рассчитываете вернуться?

– Дней через десять.

– Я позвоню, скажем, через две недели? Вас это устроит, Кристина?

– Чудесно, Майлс.

Повесив трубку, она долгое время сидела, уставившись на телефон. Ее встревожило, что он пробудил в ней такие бурные чувства.

44

Хотя Кристина больше не писала пейзажей, окружающий мир представлялся ей сочетанием различных оттенков света. Всю первую неделю в Париже ей казалось, что каждый день лучезарен. Выходя из отеля «Ритц», где она остановилась, чтобы отправиться на ту или иную встречу, она не уставала дивиться сияющему небу, подобному шатру из бледно-голубого шелка, раскинувшемуся над самым красивым городом земли.

Погода была превосходной – мягкой, солнечной, без той удушливой влажности, которая делала Лондон таким невыносимым. И все же, несмотря на восхищение лучистыми небесами, игрой солнечных бликов Сены, проникающих через пышные зеленые кроны деревьев и отбрасывающих золотой отблеск на широкие бульвары и старинные здания, у Кристины не возникало желания запечатлеть увиденное на холсте.

В памятный день, когда Кристина решила бросить живопись, она дала себе зарок, что не будет тосковать по ней, не станет мучиться раскаянием, и теперь ни о чем не жалела.

В некотором отношении она испытывала даже облегчение от того, что ей не нужно бороться за то, чтобы сравняться с прославленными художниками, хотя ее мать всегда считала, что она сумеет это сделать. Но ведь никто не смог бы превзойти Уильяма Тернера, величайшего английского пейзажиста девятнадцатого века, который с таким блеском передавал на холсте все оттенки света. Или Ван Гога, или Ренуара, или Моне.

Кристина действительно получала много радости от своей работы – дизайна модной женской одежды, которая постоянно требовала от нее решения трудных творческих и административных задач.

Вполне естественно, что исключительное признание, которое она получала, доставляло ей огромное удовольствие, а деньги, которые она зарабатывала, не просто приносили удовлетворение, но и открывали перед ней самые широкие перспективы. Она знала, что к концу года сможет отдать долг Далси и Элспет. Но самым важным было то, что ее мать наконец-то оставила работу и согласилась ежемесячно принимать денежный чек. Этому предшествовала настоящая битва, в конце концов Кристина выиграла ее, в немалой степени благодаря отцу, который был на стороне дочери. Он понимал, как много это значит для нее.

На этой неделе, как ни была Кристина занята деловыми переговорами с производителями парфюмерии и встречами на фирмах, изготавливающих ткани, ей удалось выкроить время на покупку подарков для родителей. Матери она подыскала лайковые перчатки, шелковый шарф и несколько блузок; отцу – шелковые галстуки, рубашки из тонкой ткани и элегантную зажигалку. Джейн тоже не была забыта: в магазине «Гермес» Кристина купила любимой подруге шелковую вечернюю шаль в розовых тонах, которые ей так нравились.

Ранним вечером в пятницу, медленно идя через Вандомскую площадь к отелю «Ритц», Кристина думала о Джейн. Ей не верилось, что та улетела в Нью-Йорк только неделю тому назад. Казалось, это было давным-давно.

Кристина очень скучала по ней, ведь они не разлучались в течение последних пяти лет.

Джейн была лучшей подругой из всех, которых Кристина когда-либо имела, единственным по-настоящему близким другом. В детстве все ее время, по настоянию матери, было занято живописью. Ей некогда было играть со сверстницами. Уроки живописи, поездки на природу, музеи и картинные галереи заменяли ей жизнь, которая была подчинена искусству, одному лишь искусству. Теперь, оглядываясь назад, Кристина осознала, что детские и отроческие годы провела в основном с Одрой, до тех самых пор, пока не уехала в Королевский художественный колледж в Лондоне.

Кристина улыбнулась про себя, входя в двери отеля и с теплотой вспоминая маленькую гостиницу, где они с Джейн останавливались во время поездки в Париж в студенческие годы. Ей было далеко до этого элегантного здания, где некогда бывал Хемингуэй и останавливались кинозвезды и принцы. Кристине хотелось, чтобы Джейн сопровождала ее и в этот раз. Как весело они провели бы время.

Ее номер находился в крыле со стороны улицы Камбон, и нужно было пройти через длинную галерею маленьких магазинчиков, чтобы добраться до меньшего из двух фойе. Кристина ни разу не остановилась, чтобы посмотреть на продаваемые здесь вещицы, как делала обычно, – ей хотелось поскорее добраться до номера, сбросить туфли и заказать чай. День был сумбурный, и ей пришлось много ходить пешком, так как большинство деловых встреч проводилось недалеко друг от друга.

Портье любезно улыбнулся, вручил Кристине ключ от номера и в ответ на ее вопрос сказал, что сообщений для нее никаких нет. Улыбнувшись в ответ и пробормотав слова благодарности, она повернулась и сделала шаг в сторону лифта.

И тут увидела его.

Он неотрывно смотрел на нее. Затем, поднявшись со стула, пересек холл легкой походкой.

Она была ослеплена голубым сиянием его глаз.

Поравнявшись с ней, он сказал:

– Хелло.

– Майлс. – Последовала пауза, после которой Кристина спросила: – Что вы здесь делаете?

В уголке его губ появилась довольная усмешка, которую она так хорошо запомнила.

– Я здесь остановился. Я всегда останавливаюсь в отеле «Ритц», когда бываю в Париже.

– Вот как.

Майлс решительно взял Кристину под локоть и повел к лифту. Поднимаясь наверх, они не разговаривали. Майлс вышел вслед за Кристиной на ее этаже. Когда они дошли до дверей ее номера, она, неловко вертя в руках ключ, в волнении уронила его.

Он поднял его, вставил в замок, повернул, открыл дверь и вошел внутрь вслед за ней. Прислонясь к косяку, он наблюдал за тем, как она двигается, тоненькая и гибкая. У нее были великолепные ноги. Почему он не заметил этого раньше? Но каким образом? Ведь в Хэдли она была в длинной серой тунике. Одно он знал наверняка. Он опять испытывал горячее желание, как и в тот вечер, когда увидел ее впервые в начале месяца. Поэтому он и был здесь, разве не так?

Ему не терпелось заключить ее в объятия, сделать своей. И прямо сейчас, в этот самый момент. Но он знал, что ни за что не пойдет на это. Он был джентльменом и не хотел испугать ее, набросившись, как хищник. Кристина поразила его своей наивностью и неопытностью, по крайней мере в отношениях с мужчинами. А еще он хотел узнать ее получше, хотел подольше насладиться предвкушением того момента, когда полностью овладеет ею.

Кристина положила сумку и папку с документами на стул и повернулась так внезапно, что он вздрогнул.

– Это ведь не совпадение, правда? – спросила она.

– Конечно, нет.

Майлс вошел в комнату, остановился рядом с ней и взял ее руку. Он вперил в нее глубокий взгляд, приблизив лицо к ее лицу так, что их глаза оказались на одном уровне.

– Я решил, что не хочу ждать две недели, чтобы пригласить вас на ужин. Вот почему я здесь. Чтобы поужинать с вами сегодня вечером. Надеюсь, вы свободны?

– Да. – Сдвинув брови, Кристина испытующе смотрела на Майлса. – Разве у вас нет здесь дела? Я имею в виду, что не прилетели же вы из Лондона в Париж только для того, чтобы поужинать со мной… ведь нет?

– Именно для этого я и прилетел.

– Вот как. – Лицо Кристины обдало жаром и, как при первой встрече, стеснило грудь. Она хотела отвести глаза, но не смогла. Гипнотическое воздействие его взгляда было таким же, как тогда, в Хэдли-Корте.

Странная улыбка скользнула по лицу Майлса, он выпустил руку Кристины, подошел к окну, раздвинул шторы и посмотрел на бульвар внизу.

– Если бы сейчас не стоял июль и не был в разгаре туристский сезон, я бы повел вас к «Максиму», – заговорил он самым непринужденным тоном. – Но, поскольку я не взял с собой смокинга, обязательного для мужчин по пятницам, не пообедать ли нам прямо здесь, в парке отеля?

– Как хотите. В парке будет чудесно.

– Тогда буду ждать вас внизу в американском баре в… – отогнув манжету, Майлс взглянул на часы, – восемь часов? Устроит? У вас есть час, чтобы переодеться.

– Времени больше чем достаточно, спасибо.

Майлс пересек комнату, остановился рядом с Кристиной и во второй раз за эти несколько минут пристально заглянул ей в глаза. Взяв ее руку, он поцеловал кончики ее пальцев и сказал:

– Конечно, я прибыл в Париж из-за вас. Поверьте, это правда. Видите ли, я не переставал думать о вас ни на секунду с тех самых пор, как мы встретились в Хэдли.

Прежде чем Кристина успела что-то ответить, он вышел в прихожую, а затем из номера, не оглянувшись, хотя ей казалось, что он сделает это.

Дверь мягко щелкнула.

Кристина стояла одна посреди комнаты.

Она моргнула от изумления, не в силах постичь, что случилось всего лишь за… Да, прошло не более пятнадцати минут. Майлс последовал за ней в Париж при первой же возможности и ждал ее возвращения в фойе. И, конечно же, он имел в виду нечто большее, чем угостить ее приличной едой, как язвительно подметила Джейн. Но ведь и она тоже имела в виду не только ужин.

В течение последних двух недель она думала о Майлсе Сазерленде беспрерывно. Расстройство из-за отмененного ленча не отступало несколько дней. Пройдя в спальню и расстегивая черное льняное платье, Кристина позволила своим мыслям сосредоточиться на Майлсе.

Он отличался от всех, кого она до сих пор знала. Он был настоящим мужчиной, не похожим ни на студентов колледжа, которые время от времени приглашали ее куда-нибудь повеселиться, ни на прочих молодых людей, назначавших ей свидания в последние два года.

Майлс Сазерленд был светским человеком. Легкая дрожь пробежала по телу Кристины, когда она кинула платье и направилась к шкафу, думая о нем. Как пристально и страстно смотрел он на нее, держа ее руку, а потом целуя пальцы. На какой-то момент она подумала, что он вот-вот обнимет ее, и почувствовала слабость от накатившего желания. Возбуждение от мыслей о предстоящем вечере усилилось. Она сосредоточила внимание на висящей перед ней одежде.

Рука остановилась на коктейльном платье из шифона с лилово-розоватыми полосами, переходившими одна в другую и создававшими впечатление нежнейшего серого цвета. Платье было без рукавов, с корсажем, отделанным рюшем, с очень глубоким треугольным вырезом спереди и сзади и широкой, собранной в сборки юбкой.

Кристина знала, как привлекательна в нем. Ей хотелось быть такой же неотразимой для Майлса Сазерленда, каким был он для нее.

Через несколько минут, подколов волосы, прежде чем принять ванну, она взглянула на себя в висящее в ванной зеркало и так ясно представила себе его лицо, что буквально ощутила его присутствие, будто он стоял позади и смотрел на нее в зеркало.

– О Майлс, – произнесла она вслух, – я тоже не могла не думать о тебе.

45

При виде Кристины его сердце забилось быстрее. Она спокойно стояла у входа в бар. На ней было платье цвета весенних фиалок; на шее ожерелье из молочно-серых стеклянных бусин, а волосы были зачесаны кверху, образуя корону из локонов – так же, как в тот вечер, когда он впервые встретил ее в Кенте. Он поднялся и был уже на середине маленького бара, когда она увидела его. Лицо ее озарилось улыбкой, и она стремительно пошла ему навстречу. Они встретились, и он уловил тонкий аромат ее духов, что-то легкое и свежее, пахнущее зеленью и вызывающее в памяти залитый солнцем летний луг.

Они молчали. Лишь взглянули друг на друга, и на какую-то долю секунды их взгляды скрестились.

Затем он взял ее под руку и повел к столу в дальнем углу бара, где в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского, а в пепельнице, рядом со стаканом шотландского виски, которым он подкреплялся перед ее приходом, тлела сигарета.

Они сели друг против друга, и он, загасив сигарету, поднял голову и улыбнулся многозначительно. Она также улыбнулась ему в ответ.

В каком-то смысле он был рад тому, что их разделял стол. Этот барьер оказался как нельзя кстати, так как не позволял сделать какую-нибудь глупость, например, обнять и поцеловать ее, устроив спектакль для публики. Кроме того, он хотел смотреть на нее, изучать ее лицо, запечатлеть ее образ во всех подробностях для жадной памяти, которая вот уже несколько недель хранила его.

– Вы пили шампанское в Хэдли, поэтому я заказал бутылку, – бросил вскользь Майлс и почувствовал, к своему огромному удивлению, напряженность в голосе. Напряженность росла в нем с тех пор, как он решил приехать в Париж, и последний час ожидания, пока она переодевалась, превратился в пытку. – Вы ничего не имеете против? – продолжал он, пытаясь расслабиться и делая знак официанту подойти и откупорить бутылку.

– Да, спасибо, Майлс, это чудесно, – сказала Кристина, – я не пью крепких напитков, только белое вино или шампанское. И потом шампанское – это праздник, а наша встреча – событие особенное.

– Вы думаете? – Майлс настороженно взглянул на Кристину.

– Убеждена.

– Почему? – Он пытался прочесть ее мысли.

– Потому что меня нечасто приглашает на обед известный политик, да еще такой, который летит для этого через Ла-Манш, никак не меньше.

Он увидел веселый блеск в ее глазах – вестник едва сдерживаемого смеха – и почувствовал, что сам готов рассмеяться. Кристина дразнила его, и он подумал: «Слава Богу, у нее есть чувство юмора».

– Этот полет стоил того, – ответил Майлс благодарно, – хотя бы ради вида, открывающегося передо мной отсюда – он так чудесен.

– Благодарю вас.

Официант разлил шампанское. Майлс, попробовав его, кивнул, и официант наполнил бокалы до краев. Майлс поднял бокал и, коснувшись бокала Кристины, торжественно произнес:

– За наш первый вечер вдвоем.

– Да – и за ужин. Возможно, он обойдется вам дороже прочих, если учесть стоимость авиабилетов и номера в отеле. Впрочем, если вы проделываете такое часто, то, как я понимаю, сегодняшняя трапеза не покажется вам чем-то исключительным.

Майлс пристально смотрел на сидящую перед ним женщину, пытаясь понять, не делает ли она намеков на его романы, но сразу же понял, что в ее словах нет скрытого смысла. Выражение ее лица выдавало простодушие, что лишь подчеркнул последовавший затем смех, легкий, веселый.

Майлс посмотрел на задорное лицо, приветливые серые глаза и тоже расхохотался. Смех помог ему успокоиться, но не намного. Уже две недели он рисовал в своем воображении сцены интимной близости с Кристиной, чем привел себя в ужасное состояние. И теперь, когда они наконец-то были вместе, он ни о чем другом не мог думать. Он боялся, что не выдержит, если это в скором времени не произойдет.

Кристина, потягивая шампанское, с легкой насмешливостью спросила:

– А что бы вы стали делать, если бы на сегодня у меня было назначено свидание?

Майлс откинулся назад, взял сигарету, чиркнул спичкой, в его голубых глазах все еще искрился смех.

– Должен сознаться, что такое приходило мне в голову. – Он наклонился над столом и с доверительным видом объяснил: – Я пригласил бы вас на ужин завтра или в воскресенье, а если бы и эти вечера оказались у вас занятыми, я бы пригласил вас на ленч или бы предложил как-нибудь выпить со мной. Я бы согласился даже на чашку чая или прогулку в лес, лишь бы вы снизошли до моей компании. Понимаете, я мечтал поближе познакомиться с вами, Кристина, и я могу быть очень, очень настойчивым.

– Знаю.

– Знаете? – Майлс поднял бровь. – Откуда?

– Из того, что читала о вас в газетах в последние несколько лет. За вами, похоже, укрепилась репутация человека упрямого и решительного. Вы без передышки донимаете тори, не даете им спуску в Палате общин, разве не так?

– Это обязанность членов теневого кабинета держать правительство в состоянии нервозности. – Майлс усмехнулся, затянулся сигаретой и задумчиво добавил: – Я действительно имел в виду то, что сказал в Хэдли – фотографии, которые я видел в газетах и журналах, определенно грешат против истины. Они слишком зернистые, особенно в газетах, и на них вы выглядите старше. – Он остановился и затем спросил: – Сколько вам лет, Кристина?

– Исполнилось двадцать пять в мае.

Странно, он полагал, что ей около тридцати. Не то чтобы она выглядела старше своих лет, просто достигнутый ею успех был грандиозным. Кроме того, в ее поведении чувствовалась сдержанность, осторожность, почти расчетливость, что, безусловно, предполагало определенную зрелость. Двадцать пять. Да она, оказывается, совсем еще девочка.

– Я намного старше вас – мне тридцать восемь, – сообщил Майлс.

– Сорок.

Он запрокинул голову и захохотал. Прислонясь к спинке стула, Кристина смотрела на него с озорным выражением.

– Ну, ну, ну, нельзя уж и забыться чуть-чуть! Но как вы узнали мой настоящий возраст? Не думаю, что о нем упоминалось в газетах, по крайней мере в последнее время.

Кристина ходила в библиотеку справиться о Майлсе в справочниках, но не имела никакого желания сознаваться в этом.

– Думаю, Джейн говорила об этом, – слукавила она.

– О да, конечно, моя сестра очень дружна с Далси. Вы ведь знаете, что именно Далси познакомила Сьюзэн с вами и вашей великолепной одеждой. – Он подлил шампанского в бокалы. – Вы столького добились в карьере модельера, можно сказать, стали знаменитостью – и всего за несколько лет. Я восхищаюсь деловыми женщинами с хорошей головой на плечах и хочу знать о вас все, в том числе как вы добились этого, Кристина. Вы расскажете мне?

– Конечно, если вы действительно этого хотите.

– Определенно хочу.

Кристина постаралась сделать свой рассказ кратким, упомянув о детских и отроческих годах в Йоркшире, о встрече с Джейн в Королевском художественном колледже и о своем решении стать модельером женской одежды. Но она не открыла Майлсу, истинной причины своего отказа от живописи, предпочитая, чтобы он думал, будто моделирование ее первая любовь.

– Ну вот, вкратце и все, – минут через пятнадцать объявила она и, протянув руку к бокалу, сделала большой глоток шампанского.

– Головокружительное восхождение, поздравляю вас, – похвалил Майлс Кристину с искренним восхищением. Он слушал ее с удовольствием. У нее был приятный, хорошо поставленный голос. Внезапно он успокоился. Возможно, потому, что знал: она будет его пленницей в течение нескольких предстоящих часов, а за это время многое может случиться.

Кристина улыбнулась.

– Теперь ваша очередь рассказывать о себе. – То, что она прочитала в справочниках, давало немного сведений, а ей хотелось знать как можно больше.

– Ничего особенно интересного я не могу рассказать о себе. – Майлс пожал плечами. – Я родился в Лондоне. Рос там и в Суффолке. Учился в Итоне и Оксфорде, изучал право, короткое время занимался адвокатской практикой. Но потом предпочел политику. Впервые победил на выборах в двадцать семь лет. Стал членом парламента и смог в течение долгого времени сохранять свой электорат в Манчестере. К счастью, у меня оказались очень преданные избиратели. Мои родители еще живы, слава Богу, и у меня только одна сестра. Никаких хобби, никаких по-настоящему серьезных интересов, кроме политики. Я по-настоящему увлечен ею, в ней фактически вся моя жизнь. – Майлс загасил сигарету и поднял бокал. – Вот в общих чертах моя биография, из которой вырисовывается довольно скучная личность, не правда ли?

Кристина покачала головой.

– Совсем наоборот, – ответила она и подумала: «Даже не упомянул о жене».

Как будто прочитав ее мысли, Майлс приблизил к ней лицо и, глядя прямо в глаза, произнес низким, внезапно напрягшимся голосом:

– И, кстати, я живу отдельно от своей жены.

– Я об этом знаю.

– Вам сказала Джейн?

– Нет, прочитала в колонке Уильяма Хики в «Дейли экспресс», когда вы расстались.

– Но это было два года назад. – Майлс бросил на Кристину удивленный взгляд. – Не правда ли, как странно: мы так много читали друг о друге. – Он остановился, его губы подрагивали. – Не кажется ли вам, что в этом есть свой особый смысл? – спросил он поддразнивающим тоном.

– Особый смысл заключается в том, что у нас обоих отличная память на чепуху из колонок светских сплетен.

Кристина определенно приводила Майлса в восторг. Потянувшись к ней, он взял ее руку.

– О, я думаю, что это нечто большее, – сказал он.

– Что же именно?

– Вы узнаете об этом позднее. – Майлс сделал знак официанту и стал доставать бумажник из внутреннего кармана пиджака. – Думаю, нам пора отправляться в сад. Не хочу потерять столик.

46

Напряжение, оставившее Майлса в баре, снова овладело им во время обеда. Это случилось так неожиданно, что он испугался, что у него задрожат руки. Он положил вилку, поднял голову и взглянул через стол.

В дрожащем свете свечи лицо Кристины казалось таинственным. Она слегка подвинулась, и тень скрыла ее губы. Ему так хотелось целовать их, впиться в них, ласково подчинить ее себе. Зачем они тратят впустую время в этом ресторане… Кристина подняла бокал с вином, отпила немного, рассматривая Майлса поверх края, зачарованная его присутствием. Он был не только обаятельным, но и элегантным, в отличном сером костюме с белыми полосками и бледно-голубой рубашке, подчеркивавшей цвет его глаз.

Неожиданно его магнетический взор изменился, словно бы потемнел. На худом умном лице появилось беспокойное выражение, губы плотно сжались.

Что с ним? Может быть, он жалел о содеянном? Раскаивался в том, что прилетел в Париж? В глубине души Кристина ощутила тревогу. Что, если Майлс вежливо пожелает ей спокойной ночи в конце вечера, и на этом все кончится? Может быть, ей только почудилось, что он как-то по-особенному смотрел на нее в Хэдли-Корте и сегодня вечером в баре? Может быть, она принимает желаемое за действительное?

Не удержавшись, Кристина наклонилась к Майлсу:

– Что-то случилось?

– Вовсе нет, – воскликнул он, очнувшись и отгоняя от себя чувственные помыслы. Затем поднял бокал и, сделав глоток, спросил: – С чего вы взяли?

– У вас такой огорченный вид, – прошептала Кристина и осеклась, заметив выражение насмешливого удивления на его лице.

– Разве? – Майлс поставил бокал и вытащил из кармана пачку сигарет. – Не возражаете, если я закурю? – Кристина покачала головой, и он продолжил: – Боюсь, я не очень голоден.

– Я тоже.

– Это заметно, – пробормотал он, бросив взгляд на ее тарелку. Медальоны из телятины были почти не тронуты.

Майлс посмотрел Кристине прямо в глаза и увидел в них нечто такое, что всколыхнуло его – явный интерес к его персоне. Более того, они горели желанием. Еще в Хэдли-Корте он заметил в них любопытство и затаенную чувственность. Но испытывала ли она то же самое, что и он?

– Когда вы узнаете меня лучше, то обнаружите, что я могу быть откровенным до грубости, но, по крайней мере, вы всегда будете знать, чего от меня можно ожидать, – произнес он без всяких предисловий, абсолютно спокойно. – Давайте не будем вести себя как дети – я говорю о сегодняшней ночи. Мы взрослые люди, и вы знаете так же хорошо, как и я, почему я приехал в Париж. – Протянув руку через стол, Майлс сжал руку Кристины. – Я хочу быть с вами, Кристи, хочу близости с вами. Хотите ли вы того же?

– Да, хочу, – прошептала Кристина.

– Ну что ж, думаю, мы не должны больше мучить себя. Я расплачусь, и мы уйдем отсюда.

Едва они очутились в номере Кристины, как Майлс, захлопнув дверь ногой, резко притянул ее к себе и жадно прильнул губами к ее губам. Объятие его было таким жарким, что он почти вдавил ее в себя, так что она ощутила его наливающуюся желанием плоть. Он провел рукой по ее плечам, спине и ягодицам, и она обвила руками его шею, возвращая ему поцелуи с такой же пылкостью, скользя по его языку своим, чувствуя, как по его телу пробегает дрожь возбуждения.

Кристине показалось, что она растворяется в Майлсе, становится частью его. Она крепко прижалась к нему, боясь, что не удержится на ногах. Тогда он высвободился из ее объятий, поднял на руки и понес в спальню.

Полоска света, падавшего из гостиной, освещала огромную кровать с белевшими простынями. Майлс положил Кристину на постель, снял пиджак, швырнул его на стул и скинул ботинки.

Когда он повернулся к ней, она распахнула ему свои объятия. На лице ее было ожидание. Сердце Майлса заколотилось от предвкушения счастья. Он разул Кристину и лег рядом с ней.

– Кристи, – прошептал он, касаясь губами ее шеи. – Я так хочу тебя, я мечтаю о тебе с того самого вечера, когда увидел на террасе у Ральфа.

– Знаю. Я тоже тосковала по тебе…

Майлс приподнялся на локте, нежно коснулся щеки Кристины и пробормотал:

– Если бы ты только знала, как меня мучило это желание.

Он приник к ее губам. Это был долгий, медленный, нежный поцелуй. Он втянул ее трепещущий язык в свой рот, и вожделенный восторг захлестнул его.

Он гладил ее лицо и шею, затем его пальцы скользнули в вырез платья, коснулись обнаженной груди – на Кристине не было бюстгальтера.

Он склонился над ней и высвободил ее грудь из платья, обхватил губами ставший твердым сосок. Затем поднял шифоновую юбку и провел рукой по ее ноге. Прикосновение к шелку чулка взволновало его. Рука поднялась выше, остановилась на обнаженном бедре и двинулась дальше, пока не замерла между ног, проскользнув под шелковые трусики. Пальцы ощутили влагу, и Майлс понял, что Кристина впрямь томится по нему так же страстно, как и он по ней.

– Сними платье, дорогая, – прошептал он ей на ухо и начал раздеваться.

Не чувствуя неловкости, Кристина быстро легла в постель. Пока Майлс шел к ней, она не сводила глаз с его стройного мускулистого тела, всю атлетическую мощь которого она ощутила, когда он крепко обвил ее руками и ногами.

Майлс вытащил шпильки из волос Кристины и, когда они рассыпались по ее плечам, крепко сжал руками ее голову и стал целовать ее лицо, шею и рот.

Вдруг он остановился и произнес низким, хриплым от желания голосом:

– Я должен взять тебя немедленно, я не могу с собой справиться, Кристи.

– Знаю.

Майлс приподнялся над Кристиной и заглянул ей в лицо. Ее удивительные глаза светились радостью, он прочел в них все, что ему требовалось, все, что он хотел узнать.

Кристина коснулась его волос, затем провела ладонью по напряженной щеке.

– О, Майлс, – выдохнула она, – о, Майлс.

Он приник к ней, подсунул руки под ее ягодицы и, прижав ближе к себе, вошел в нее, ощущая, как все тело бросило в жар, и кровь прилила к голове. Он проникал в нее все глубже, все быстрее, и она отвечала ему. Их сплетенные тела были единым целым. «Я знал это. Знал, что мы идеальная пара, что мы созданы друг для друга», – торжествующе подумал Майлс.

Прижимаясь к нему, Кристина не могла поверить, что такое возможно. «Я хочу всего его, каждую его частичку, – думала она. – Хочу быть связанной с ним навсегда. Отныне я принадлежу ему. Сегодняшняя ночь соединила нас. Полностью и бесповоротно».

Вал страсти обрушился на Майлса. Не в силах больше сдерживать себя, он крикнул, прижимаясь лицом к спутанным волосам Кристины:

– О, моя дорогая, моя дорогая, прости, я больше не могу. Я весь твой. Пожалуйста, будь со мной!

– Да-да, мы вместе. О, Майлс.

Спичка вспыхнула в полумраке комнаты. Майлс зажег сигарету и, глубоко затянувшись, повернулся к Кристине.

– Мне жаль, что все кончилось так быстро, – мягко сказал он. – В следующий раз будет лучше.

– Какой ты глупый. Мне было очень хорошо.

– Ты пристрастна, любимая.

– Пристрастна, конечно, но что с того? Я ведь не солгала. – Кристина улыбнулась.

Майлс нежно улыбнулся в ответ и обнял ее, притянув к себе. Кристина положила голову ему на грудь.

– Можно задать тебе вопрос?

– Конечно.

– О чем ты подумал, когда сказал, что то, что читали друг о друге в газетах и запомнили прочитанное, имеет особый смысл?

– Мне вдруг пришло в голову в баре, что нас влекло друг к другу еще до того, как мы встретились на вечеринке у Джейн.

Кристина улыбнулась:

– Меня-то наверняка влекло.

– И меня тоже, я верю в это, – без тени сомнения признался Майлс.

– Когда я увидела тебя на террасе в Хэдли, я почувствовала ужасную боль в груди, просто невыносимую, и слабость в ногах.

Майлс подивился открытости и непосредственности Кристины. Немногие женщины столь откровенны, особенно в самом начале любовной связи, но он был рад, что она это сказала, подтвердив его мнение о том, что она прямодушна и невинна, несмотря на искушенное окружение. Ему это в ней нравилось. Он был доволен, что мужчины оказались не властны над ней.

– Если тебе приятно будет узнать это, Кристи, то признаюсь, что тоже был чрезвычайно взволнован нашей встречей. Я понял, что должен увидеть тебя снова. – Он затянулся сигаретой. – И был страшно раздражен, когда вынужденно отменил наш ленч.

– А я скорее разочарована. Но когда же ты решил приехать в Париж?

– В середине недели. По пятницам заседания в Палате общин обычно проходят спокойно и посвящены рутинным вопросам и частным биллям, так что я знал, что смогу уйти рано, поэтому и заказал билет на самолет…

– Предварительно, очевидно, позвонив на Брутон-стрит и спросив, где я остановилась.

– Именно так я и сделал.

– Странно, что секретарша ничего мне не передала.

– Я сказал, что звоню по поручению Сьюзэн Рэдли, что она хочет послать тебе цветы и ей нужно знать твой отель в Париже, – объяснил, посмеиваясь, Майлс. – Я предупредил, что тебе об этом говорить не следует, так как цветы должны быть сюрпризом. Я назвался представителем цветочной фирмы.

– Ну и хитер же ты! – Кристина рассмеялась. – А почему ты боялся, что я узнаю, что ты прилетишь в Париж?

– Мне хотелось удивить тебя.

– А если бы у меня здесь была назначена встреча с кем-нибудь? С мужчиной? Любовником?

– Я молил Бога, чтобы это было не так. – Загасив сигарету, Майлс наклонился к Кристине и, поцеловав ее в лоб, тихо сказал: – А ты рада, что я решил махнуть к тебе?

– Очень рада. – Кристина обвила Майлса руками, и они нежно поцеловались. Затем она положила ладонь на его обнаженную грудь и чуть оттолкнула от себя. – Ты собираешься остаться здесь и завтра?

– Разумеется. Я собираюсь провести с тобой весь уик-энд. Уеду в понедельник утром, милая. – Его губ коснулась томная улыбка. Взяв Кристину за плечи, Майлс уложил ее на подушки и, встав рядом на колени, принялся гладить ее грудь и живот. – Теперь лежи спокойно и не говори ни слова, – прошептал он, – сейчас ты испытаешь нечто особенное…

В полночь они вышли из отеля.

Майлс любил джаз и повел Кристину в одно из своих любимых мест, в клуб «Марс», рядом с Елисейскими полями. В клубе было темно, накурено и царила интимная обстановка. Они сидели прижавшись друг к другу на красной плюшевой банкетке, не разнимая рук. Майлс пил виски, а Кристина ледяное белое вино. В перерывах между музыкой он рассказывал ей о джазе, о Биксе Бейдербеке, Чарли Пакере, Фэтсе Уллере, Джанго Рейнхардте и Луи Армстронге и время от времени неожиданно целовал в щеку или сжимал коленку, улыбаясь, заглядывая в глаза, с каждой минутой все больше влюбляя в себя Кристину.

Позднее они отправились в район старых продуктовых рынков, чтобы отведать лукового супа в одном из маленьких кафе. И пока они жадно ели его с поджаренными французскими гренками с тягучим сыром, Майлс рассказывал о своем детстве, о том, как рос в обширном загородном доме в Суффолке, принадлежавшем уже несколько столетий его семье. Стараясь не пропустить ни одного слова, Кристина с интересом узнавала о его молодости и отце с матерью. Было почти шесть часов утра, когда они вернулись в «Ритц», держась за руки и хохоча, без тени усталости, радостно возбужденные оттого, что обрели друг друга.

Майлс вошел вслед за Кристиной в ее номер.

– Ты ведь не собираешься вышвырнуть меня отсюда? – спросил он, снимая пиджак, развязывая галстук и скидывая ботинки. – Я ведь могу поспать здесь, с тобой, правда? Пожалуйста, не выгоняй меня…

Кристина улыбнулась долгой улыбкой и протянула руку. Майлс взял ее, они вместе вошли в спальню.

Майлс запер дверь, обнял Кристину и понес к постели, шепча ее имя. Они снова были близки и заснули в объятиях друг друга. И так продолжалось весь оставшийся уик-энд.

47

– Об этом не может быть двух мнений, – сказал Майлс Кристине в воскресенье вечером. – Меня ждет действительно ужасная неделя.

Они обедали в «Ля Куполь» на левом берегу Сены. Она, взглянув на него, положила вилку. До сих пор Майлс не говорил так серьезно. Теперь же в голосе его звучала озабоченность.

– О чем ты? – спросила Кристина, протягивая руку к стакану с вином. Майлс нагнулся к ней.

– Хью Гейтскел собирается обрушиться с яростной критикой на Энтони Идена из-за этой неприятности с Насером и Суэцким каналом. Я тоже намерен нанести ему ощутимый удар и выступить с резким оппозиционным заявлением как человек Хью. Надеюсь, что весь теневой кабинет не даст ему спуску. Это ужасная ошибка.

– Но ведь ты не думаешь, что на Ближнем Востоке будет война?

Майлс кивнул, на лице его появилось мрачное выражение.

– Боюсь, что так – с Египтом, из-за проблем с каналом. Но давай не будем говорить об этом сегодня. Когда ты возвращаешься в Лондон, Кристи?

– Не раньше субботы. Моему юристу, мэтру Биту, я нужна здесь, чтобы заключить соглашение с парфюмерной фирмой.

Майлс, взяв Кристину за руку, посмотрел на нее с озорным видом.

– Хочешь, чтобы я вернулся в Париж в следующий уик-энд?

– Ох, Майлс, а ты бы смог? – Ее лицо вспыхнуло, глаза заблестели. – Это было бы замечательно!

– Думаю, да, – ответил Майлс, улыбаясь во весь рот.

После обеда они немного погуляли, а затем в забавном старом такси, кроме которого ничего не смогли найти, вернулись в «Ритц».

«Клянусь Богом, он вдрызг пьян», – пробормотал Майлс Кристине на ухо, когда они сидели на заднем сиденье, а водитель петлял по Парижу.

Позднее, в постели, держа в объятиях Кристину, Майлс в волнении произнес:

– Боюсь, я сильно привязался к тебе, дорогая.

– И я к тебе тоже.

– Знаю, что поступаю опрометчиво, что мы поступаем опрометчиво, но не могу заставить себя остановиться, да и ты, полагаю, тоже.

– Почему же мы не должны любить друг друга? – спросила Кристина, прижимаясь к нему.

Майлс глубоко вздохнул, но ничего не ответил.

– Мне нечего предложить тебе, – тихо сказал он через несколько минут. – Она не даст мне развода…

– Меня это не волнует.

– Когда-нибудь станет волновать.

– Но почему? Почему жена не даст тебе развода?

– Не могу понять. Уверен, я ей не нужен, но чтобы я принадлежал кому-то еще, она тоже не хочет.

– А ты принадлежишь мне? Мне принадлежит хотя бы крошечная часть тебя? Хоть полдюйма?

Майлс улыбнулся. Теперь наступила очередь Кристины выяснить его отношение к себе. Он занимался этим почти весь уик-энд под самыми разными предлогами, временами чувствуя себя таким же глупцом, как страдающий от любви школьник.

– Да, принадлежит, – уверил Кристину Майлс. – Крошечная часть в полдюйма, как ты сказала. – Он поцеловал ее волосы. – Однако ты значишь для меня слишком много, чтобы играть с тобой в любовные игры. Я хочу, чтобы наши отношения продолжались, хочу, чтобы мы были вместе, хочу, чтобы ты была со мной. Да, я чертовски хочу, чтобы этот уик-энд имел продолжение, хоть и чувствую себя последним эгоистом. Потому что если нашей связи суждено продолжаться, она должна быть тайной. Это несправедливо по отношению к тебе. Если Кандида узнает о нас, она поднимет страшный скандал. А я не могу себе этого позволить. На карту поставлена моя карьера – разве ты не понимаешь?

– Понимаю. Но я тоже хочу, чтобы мы были вместе, Майлс. Хочу, чтобы ты был моим. Надеюсь, мы сможем быть осторожны. Нам не обязательно появляться на людях вместе. Я не против хранить наши отношения в тайне.

– Когда-нибудь ты будешь против, Кристи.

– Не буду!

Майлс ничего не ответил. Просто не разжимал объятий, пока наконец они не уснули – усталость взяла верх.

На следующее утро Майлс уехал в Лондон.

Всю неделю он много думал о разговоре с Кристиной, когда отправлялся из своей квартиры на Найтсбридж в Палату общин и по другим делам. Он снова и снова задавался вопросом, не следует ли проявить волю и прекратить их отношения. Майлс Сазерленд был ответственным человеком, а отнюдь не мерзавцем, каким его воображала Джейн Седжвик. Более того, он был полной противоположностью подобному типу мужчин, будучи человеком чести, верным своим обязательствам. Он мечтал освободиться от неврастенички жены и не имел видов ни на ее деньги, ни на деньги ее отца, так как сам был вполне обеспеченным человеком.

«Кончи, все разом, пока это еще в твоих силах», – продолжал убеждать он себя, но вечером снова звонил Кристи в «Ритц», как и обещал, и звук ее голоса гнал из его головы все разумные доводы. Его влекло к этой женщине так, как никогда ни к кому. Это была безнадежная страсть, хотел он этого или нет. И он был не властен над нею.

Так что в пятницу после полудня Майлс опять летел в Париж.

Едва он вошел в номер Кристины, как сердце его забилось, словно бешеное, и он понял, что не сможет собственными руками убить свою любовь. Кристина была для него как воздух и солнечный свет.

Прежде чем Майлс успел сказать, что не хочет обедать в ресторане, Кристина, предчувствовавшая это, сообщила, что заказала копченого лосося, сыр-бри, французский хлеб и свежие фрукты и что у них будет пикник.

– В постели, – добавила она весело и принесла Майлсу шотландского виски со льдом и содовой – именно так, как ему нравилось.

Они выпили, после чего Майлс опустил руку в карман и вытащил красный кожаный футляр для драгоценностей.

– Это тебе, Кристи. Опалы. Помнишь, я сказал в тот вечер, когда мы встретились, что ты всегда должна носить опалы?

– О, Майлс, какие красивые! – воскликнула Кристина. – И какие изысканные! Я никогда не видела ничего подобного – они так блестят…

– Да. Но, главное, они будут выглядеть на тебе восхитительно. Давай-ка посмотрим.

Майлс подвел Кристину к зеркалу. Закрепив серьги, она принялась восхищаться ими, а он ею. Они смеялись, радуясь тому, что снова вместе. А потом Кристина побежала в спальню и вернулась со свертком.

– Это тебе, – объявила она. Майлс сорвал обертку.

– О Боже, зачем это ты! – Он покачал головой, глядя на золотой портсигар от Картье. – Послушай, девочка моя…

Кристина закрыла его рот поцелуем.

Позже, в постели, Майлсу казалось, что он не прикасался к Кристине раньше. Все в ней было для него свежим, новым и прекрасным как никогда. На вершине страсти, в порыве экстаза он выкрикнул:

– Я люблю тебя, Кристи! Я так люблю тебя!

– И я люблю тебя, Майлс!

Их любовь была пылкой до экзальтации. Она полностью завладела ими. Они были без ума друг от друга. В жизни Кристины это была первая настоящая любовь; Майлс, будучи человеком света, хотя и имел прежде увлечения, понял, что глубоко и искренне полюбил лишь теперь.

В какой-то момент уик-энда Майлсу пришла в голову спасительная мысль приезжать в Париж каждую пятницу. Здесь он чувствовал себя в большей безопасности – вдали от любопытных глаз. Так прошел август.

– Пора нам сменить гостиницу, – сказала Кристи в конце месяца. – Мы не можем продолжать останавливаться в «Ритце». На нас здесь смотрят уже как на пару, мы начинаем привлекать внимание.

Так «Георг V» сменил «Принца Галльского», а тот «Ланкастера» и «Рафаэля». Какое-то время они даже шутили по этому поводу, но потом Майлс решил, что все-таки лучше прекратить летать в Париж и обратно, потому что это тоже становится заметным.

– Нам придется подыскать себе приют где-нибудь в Англии, – предложил он Кристи во время их последней поездки в Париж. – Почему бы тебе не приступить к его поискам на следующей неделе, милая?

48

Шел проливной дождь. Сильный ветер швырял струи дождя в окна, и казалось, что по стеклу ударяют сотни головок гвоздей. Но в освещенной мягким светом библиотеке маленького загородного дома в Котсволдсе в этот холодный день начала ноября было тепло и уютно.

Кристина лежала, вытянувшись на диване, и прислушивалась к дождю. Его звук был успокаивающим, и она отдалась своим мыслям, наслаждаясь праздностью в этот воскресный полдень.

Она украдкой взглянула на Майлса – теперь она постоянно ловила себя на этом. Она так сильно его любила. Прежде она не верила в возможность подобного чувства к мужчине. Ее карьера была по-прежнему ей небезразлична, и она много работала. Но смысл ее существования теперь сосредоточился в одном Майлсе.

Она жила от уик-энда до уик-энда. Это были самые лучшие дни, позволявшие ей уединяться с ним в чудесном домике под Сиренсестером, который она нашла совсем случайно в начале октября. Дом сдавался на шесть месяцев, и, так как он был меблирован, им оставалось только закупить запас провизии и въехать.

Их связь должна была храниться в большой тайне. Но Кристину это не волновало. Ей не нужны были другие люди, только Майлс. Они встречались также всякий раз, когда ему удавалось освободиться на неделе, и поскольку не могли никуда пойти, обычно оставались в квартире на Уолтон-стрит. Во время уик-эндов они почти ничего не делали, только читали и разговаривали, иногда гуляли. Кристине нравилось готовить для Майлса, заботиться о нем, делить с ним мысли, чувства и пыл сердца. И еще нежность. В нем было так много всего…

Он сидел напротив нее в кресле у камина, погруженный в чтение «Обсервера». Остальные воскресные газеты валялись у его ног, отброшенные после того, как он их осилил, что-то бормоча под нос и ругаясь шепотом, а иногда громко смеясь или восклицая: «Проклятие!» Затем виновато улыбался и объяснял, в чем дело. Он всегда рассказывал ей обо всем, что было у него на душе.

Сейчас лицо Майлса напряглось. Кристина знала, что его беспокоит ситуация на Ближнем Востоке. Они участвовали в военных действиях против Египта, потому что президент Насер национализировал Суэцкий канал. Британия, Франция и Израиль бомбили Каир, и Майлс все еще негодовал по этому поводу и резко выступал в Палате общин.

Почувствовав на себе взгляд Кристины, он посмотрел на нее поверх газеты и спросил:

– Что ты, Кристи?

– Ничего, дорогой. – Она села, опустив ноги на пол. – Просто любуюсь тобой.

– Ага! – воскликнул он, и в глазах его заплясали озорные огоньки. – В таком случае не подняться ли нам наверх и не предаться ли любви? Что может быть лучше любовных услад в ненастный день?

– Честное слово, Майлс, ты переходишь все границы!

– Прошлой ночью ты говорила другое, ты осыпала меня комплиментами.

Вместо ответа Кристина подошла к нему, вынула из его рук газету и села к нему на колено. Прижавшись, она поцеловала его в щеку.

– Что ж, прошлой ночью ты был великолепен.

Майлс улыбнулся чуть насмешливо, снял очки в роговой оправе и протер глаза.

– Думаю, с газетами покончено. Не пойти ли нам погулять, подышать свежим воздухом? Ты единственный человек из всех, кого я знаю, за исключением меня самого и королевы, который любит загородные прогулки под дождем.

– Отлично, Майлс. – Кристина вскочила и протянула ему руку.

Майлс склонился над Кристиной, наблюдая за игрой света и тени на ее лице. Иногда ему казалось, что его любовь беспредельна.

Кристина открыла глаза и внимательно посмотрела на него. Затем улыбнулась.

– Ты портишь меня. Когда мы в постели, все радости исходят от тебя, Майлс… – Она медленно провела рукой по его щеке.

– Пожалуй, это верно, – ответил он, опуская ее чуть ниже и обхватывая ногами. – Я становлюсь альтруистом, не так ли? Но мы всегда можем исправить это, вернее, ты можешь. Я полностью в твоем распоряжении.

Он прильнул к ее губам и начал медленно и нежно целовать их, пока желание охватывало тело, электризуя его, заставляя учащенно биться сердце. Страсть вспыхнула с новой силой. Майлс ощутил прикосновение Кристи к своим волосам, шее, ее руки гладили его плечи. Он желал ее. Казалось, что желание с каждым днем становилось все сильнее. Он никак не мог насытиться ею.

– Целуй меня, Кристи, о, пожалуйста, целуй меня, дорогая, – изменившимся от переполнявших его чувств голосом попросил Майлс.

Встав на колени, Кристина склонилась над ним, глядя ему в лицо, любимое лицо, которое могло заслонить для нее все.

Она провела руками по груди Майлса, затем дотронулась до плоского твердого живота. Кожа была гладкой и сухой, как полированный мрамор. Когда же свет попадал на тонкие светлые волоски на его гибком теле, она слегка золотилась. Подвинувшись, Кристина склонилась над бедрами Майлса и почувствовала, как он задрожал под ее пальцами.

Подняв глаза, Кристина увидела, что он смотрит на нее и что его взор, полный неги и любви, является отражением ее собственного. Она наклонилась ниже, и ее сердце бешено заколотилось, а губы с нетерпением приблизились к средоточию его страсти, как совсем недавно его губы искали ее источник. Когда же они коснулись его плоти, он застонал:

– О Боже, Кристи, что ты делаешь со мной?

Теперь Майлс по-настоящему принадлежал ей – он лежал раскинувшись, неподвижный, затаив дыхание, принося себя в дар любви.

Пропустив пальцы сквозь ее густые волосы, он гладил ее плечи, а затем обхватил ее руки, ласкающие его живот. Он крепко сжал ее пальцы, и из его гортани вырвался болезненный стон.

Кристина снова посмотрела на его лицо и увидела, как истома смыла яркую голубизну его глаз, и они заблестели темным светом.

Майлс шевельнулся, обхватил руками ее лицо и прижал к своему. Нежно целуя его, он мягко притянул Кристину к себе.

– Я хочу тебя, Кристи, хочу быть в тебе, хочу быть окутан той чудной теплотой, которая и есть ты, дорогая.

В тот же миг он оказался на ней, как бы плывя над ее телом. Кристина утонула в полночной глубине его глаз. Он взял ее почти грубо, и она задрожала, почувствовав в себе его каменно-твердую плоть. Воспламеняя друг друга, они двигались в одном ритме, который становился все неудержимее. Страсть поднимала их. Они словно летели вместе, слившись в одно целое. И были теперь неразделимы.

– О Боже! Ты! Я… – вскрикнул Майлс, кусая ее губы и язык. – Я хочу тебя всю, – шептал он, прижимаясь к ямке на ее шее. – Все твое существо, твое дыхание, всю тебя!

Кристине казалось, как будто Майлс забрался до сердца и коснулся его. А потом она услышала, как кто-то зовет его по имени. Но это была она сама, кричавшая:

– Майлс! Майлс! Я люблю тебя!

Они вцепились друг в друга как бы в порыве отчаяния, слились в объятии, почти первобытном, выражавшем неотступную потребность друг в друге. Губы Майлса лихорадочно отыскали рот Кристины, и, впитав в себя всю ее силу, он проник в самые ее глубины.

– Кристи! Кристи! – услышала она его зов. – Я люблю тебя, я люблю тебя, я не могу жить без тебя, никогда не оставляй меня, о мой Бог, я иду к тебе, будь со мной, моя любовь…

Майлс лежал неподвижно, положив голову на плечо Кристины. Какое-то время она находилась в прострации. Потом взглянула на казавшееся прозрачным лицо возлюбленного, и на ее глаза навернулись слезы. Что было в этом лице? Оно затрагивало невидимую пружину памяти, и это доставляло такую жгучую душевную боль, что по временам хотелось рыдать.

Майлс открыл глаза.

– Что с нами происходит, когда мы вместе, как сейчас?

– Не знаю. Уплываем куда-то. По крайней мере, я. Ты этого не заметил?

– Нет, но я всегда там, где ты, Кристи.

– А ты бывал там когда-нибудь раньше? С кем-то другим?

– Нет. – Он откашлялся. – Думаю, знаю, что с нами происходит, дорогая… Когда интимные отношения настолько совершенны, как у нас, сочетание высочайшего физического экстаза с абсолютным духовным и эмоциональным слиянием позволяет вырваться за пределы реального. Мы переносимся на более высокий уровень сознания.

– Наверное, ты прав.

Он погладил ее волосы, повернул к себе лицом и пробормотал:

– «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо как смерть любовь…» – Он остановился и нахмурился. – Ну вот, все испортил, потому что дальше не помню.

– «…люта, как преисподняя ревность…», – добавила Кристина.

– Правильно. А потом?

– Тоже не помню, но знаю часть следующего стиха: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее». Вот видишь, я тоже не совсем забыла Библию.

– Да. – Майлс помедлил в нерешительности, а потом сказал: – Кристи, есть нечто, о чем я не рассказал тебе… Пару недель назад, когда ты была в Нью-Йорке на показе своих моделей, я кое-что сделал.

Из-за того, что Майлс не закончил фразы, и голос его звучал так серьезно, даже мрачно, Кристина резко села и пристально посмотрела на него.

– Что ты сделал?

Майлс тоже сел, протянул руку к тумбочке за сигаретой и зажег ее. После длинной затяжки он медленно и осторожно произнес:

– Я дал себе зарок никогда больше не делать того, что сделал. Я съездил повидаться с Кандидой. Просил у нее развода.

– И?

– Ответом было «нет». В сопровождении многочисленных угроз поднять скандал, если я опять вернусь к этому вопросу. – Он выдохнул дым. – Я поехал к ней, потому что хочу на тебе жениться, Кристи. Я не хочу прятаться за углом, мне невыносимо, что я не могу никуда пойти с тобой. Я хочу, чтобы ты была моей женой. – Он грустно покачал головой. – Но, по-видимому, этому быть не суждено.

– Мне все равно, – воскликнула Кристина, бросаясь к Майлсу в объятия. – Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, дорогой, пока мы можем быть вместе.

49

– Что случилось, дорогая? – спросил Майлс, входя в гостиную квартиры на Уолтон-стрит. – Разве тебе не нравится ожерелье? – Он смотрел на Кристину, прищурив глаза и пытаясь понять, почему она огорчена.

Кристина подняла руку к шее, потрогала кружевную паутину изящных цепочек с бриллиантами и опалами, затем опустила глаза, чтобы взглянуть на них.

– Это самый прекрасный подарок из всех, какие мне когда-нибудь дарили. Я восхищена.

– Тогда откуда такое печальное выражение лица? – Майлс опустился на диван рядом с Кристиной, взял ее изящную узкую руку. – Неужели из-за того, что я не смогу провести с тобой Рождество? Если так, то я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы сделать мое отсутствие короче. Послушай, у меня есть идея, мы проведем вместе сочельник. В тот же вечер я поеду в Суффолк, чтобы пообедать с мальчиками и родителями. Проведу с ними Рождество, а затем вернусь в город.

– Нет, я не позволю тебе разрываться на части и менять планы. Кроме того, у меня тоже есть обязательства. Родители очень расстроятся, если я не приеду в Йоркшир. Они так ждут меня, я редко вижусь с ними в последнее время, ты же знаешь.

– Кандиды там не будет, если ты думаешь о ней. Она действительно собирается отвезти Монику в Шотландию. Они остановятся у ее отца в охотничьем домике. – Майлс в недоумении покачал головой. – Я никак не пойму, почему она вдруг сказала, что я могу взять мальчиков, в самом деле не понимаю.

Кристина, не отрываясь, глядела на огонь в камине. Майлс поднял руку, повернул к себе ее лицо.

– Клянусь Богом, это чистая правда, дорогая. Кандиды не будет в Борксли-Холле. – Видя, что возлюбленная продолжает молчать, он воскликнул: – Ты ведь веришь мне, правда?

Кристина слышала беспокойство в его голосе и видела тревогу на его лице, а потому, сжав его руку, сказала:

– Ах, Майлс, я очень хорошо знаю, что ты не стал бы мне лгать, это не в твоем характере.

Майлс пристально посмотрел ей в лицо, на котором всегда отражались все чувства. Она все еще была встревожена, и он решил не давить на нее. Они не смогут увидеться целую неделю – за последние полгода они ни разу не расставались так надолго. Он хотел, чтобы этот вечер был особенным и не имел намерения портить его. Его желание, как по телеграфу, передалось Кристине, она заставила себя улыбнуться и поднялась с дивана.

– Дорогой, подбрось-ка пару поленьев в огонь, открой шампанское и давай устроим великолепный вечер. Я сейчас принесу тебе подарки. В конце концов сегодня наше с тобой Рождество.

– Идет, – ответил Майлс, тоже поднимаясь. Он притянул ее к себе и поцеловал в ямку на шее. – Я люблю тебя.

Кристина мягко высвободилась из его объятий и побежала в спальню. В дверях она обернулась. Майлс наблюдал за ней. Она послала ему воздушный поцелуй.

Майлс возился с пробкой, открывая бутылку шампанского, когда Кристина вплыла в комнату со множеством свертков в руках.

– Это не все для меня, полагаю?

Она усмехнулась и принесла подарки к камину.

– Еще один заход, и конец.

Майлс покачал головой. Сердце его переполняла любовь. В этом мире не было другой такой женщины, как его Кристи.

– Твоя мечта исполнилась, – сказала она, подходя к нему с большим свертком из коричневой бумаги. – Мне особенно хотелось подарить тебе это. Со всей моей любовью, милый.

Майлс угадал, что это одна из картин Кристины, но не знал, какая именно. Он восхищался ими всеми.

– Спасибо, Кристи. Судя по форме, могу предположить, что это одна из твоих работ, только какая?

– Разверни и посмотри сам. – Кристина стояла, повернувшись спиной к камину и наблюдая за тем, как Майлс несет пакет к дивану и снимает бумагу. Когда картина оказалась у него в руках, он воскликнул:

– О, Кристи, «Лилия в Хэдли»! Как великодушно с твоей стороны подарить мне именно ее. Она ведь твоя любимая. Спасибо.

Прислонив картину к дивану, Майлс подошел к Кристине и крепко обнял ее.

Безусловно, он был доволен, и это обрадовало ее. Она сказала:

– Она стала моей любимой только после того, как мы встретились в Хэдли-Корте. Поэтому-то я и хочу, чтобы она была у тебя – она всегда будет напоминать тебе обо мне.

Улыбка исчезла с лица Майлса, он нахмурился:

– Ты куда-нибудь уезжаешь?

– Нет, глупенький. С чего ты взял?

– Потому что ты сказала: «напоминать тебе обо мне…» Будто мне это требуется, если ты собираешься всегда быть рядом со мной.

– Конечно, я буду, Майлс. Как насчет того, чтобы выпить по бокалу шампанского, прежде чем ты развернешь остальные подарки?

Майлс взялся разливать «Дон Периньон».

– Я получил рождественскую открытку и записку от Ральфа и Далси. Они, как я понял, собираются какое-то время пробыть в Нью-Йорке в связи с картиной, которую ставят в Голливуде, и спектаклем на Бродвее. А что слышно от Джейн?

– Она звонила мне вчера в офис и все ворчала по поводу того, что «маленькие чудовища» приезжают в Нью-Йорк на Рождество. Кроме этого, у нее новостей нет. Она собирается делать костюмы для бродвейской постановки «Принц Хэл» и потому останется там еще на полгода.

– Прекрасно. Джейн – талантливая девочка. – Майлс принес шампанское, и они сдвинули бокалы. – Счастливого Рождества, милая.

– Счастливого Рождества, Майлс.

Они сидели перед камином и пили «Дон Периньон», пока Майлс разворачивал один за другим подарки и восторженно восклицал и благодарил Кристину всякий раз, как доставал книги, джазовые пластинки, галстуки, шелковый халат.

Но больше всего на него произвела впечатление пара сапфировых запонок.

– Просто изумительные, – признался он. – Однако ты расточительна.

– Кто бы говорил, – возразила Кристина, опускаясь на колени рядом со стулом Майлса. – Они действительно тебе нравятся?

– Ты же знаешь, что нравятся.

– Мне тоже… они подходят к твоим глазам.

Майлс улыбнулся и вынул из кармана маленькую коробочку.

– А вот тебе еще один рождественский подарок.

Это было кольцо, большое кольцо с опалом в окружении бриллиантов. Оно гармонировало с ожерельем, которое Майлс подарил Кристине раньше.

– Большое спасибо. Какое чудесное! – Она надела его на безымянный палец правой руки и, отведя руку на некоторое расстояние, принялась рассматривать.

– Не та рука, дорогая. – Майлс снял кольцо и надел его на левую руку Кристины. – Будем считать, что я предпочитаю видеть его здесь. – Взгляд его был красноречивым. В чудесных серых глазах Кристины заблестели слезы, губы задрожали.

– Кристи, в чем дело?

Она покачала головой, вытерла глаза тыльной стороной ладони и сглотнула.

– Майлс…

– Да, дорогая, в чем дело? Что случилось?

Кристина осторожно взглянула на своего возлюбленного. Ее глаза удерживали его взгляд.

– Я беременна.

Она увидела моментальный всплеск счастья и гордости в его глазах, радостную улыбку, которую он не мог подавить и которая говорила о многом. А затем невидимая рука словно бы стерла улыбку с его лица, как с грифельной доски.

– О, Кристи, – произнес он тихо и медленно покачал головой. – О, Кристи…

Она не могла не заметить отчаяния в его голосе, а также беспокойства, охвативших его. Она слишком хорошо знала Майлса.

– Но ты же был рад секунду назад! – воскликнула она, беря его руку. – Я знаю, что был!

– Конечно, был, но… – Майлс не мог продолжать.

– Я не собиралась говорить тебе об этом сегодня, – посетовала Кристина. – Если бы ты не переодел кольцо, я бы промолчала.

– Хорошо, что ты это сделала. Мы во всем должны быть вместе. Ты не можешь нести такую ношу одна, Кристи.

– Но тревожить тебя, тем более перед Рождеством… Я боялась испортить тебе праздник… Ведь увидеться с мальчиками тебе удается нечасто.

– Ты всегда такая заботливая, моя чудная Кристи. – Майлс коснулся ее щеки. – Ну что ж, это ставит перед нами проблему, не так ли, дорогая?

Кристина кивнула.

– Я не хочу делать аборт, просто не хочу. Хотя понимаю то, что ребенок создаст для тебя трудности, но я думала…

– Кристи, ребенок не просто создаст трудности, он все погубит. И все-таки я тоже не хочу, чтобы ты делала аборт. – Майлс нахмурил лоб. – Просто сейчас я не знаю, какое решение будет правильным.

– Но почему я не могу иметь ребенка? Кто будет знать, что он твой? Только ты и я. А материально я независима, могу сама о себе позаботиться.

– Не уверен, что из этого что-нибудь получится. Если просочится малейший намек, моя политическая карьера…

– Конечно, мы должны это учитывать.

– Когда ты узнала?

– Четыре дня назад.

– Тебе следовало сказать мне раньше. Представляю, как ты волновалась, Кристи. Ужасно, что ты не доверилась мне.

– Просто мне не хотелось расстраивать тебя перед Рождеством.

– Какой срок беременности?

– Шесть недель.

Майлс обнял Кристину и крепко прижал к себе.

– Мы найдем правильное решение, – бормотал он, гладя ее по голове. – Постарайся не волноваться, дорогая. Мы все устроим после праздников.

50

Хотя Майлс и просил ее не волноваться, Кристина не могла побороть беспокойства в течение следующих суток, когда готовилась к поездке в Йоркшир.

Она беспокоилась о Майлсе, о себе, о ребенке. Точнее, о том, что с ним делать.

Кристина не сомневалась, что Майлс Сазерленд любит ее всем сердцем и не хочет, чтобы она делала аборт. Она также знала, что в глубине души он хочет этого ребенка – их ребенка. Но она была слишком практичной женщиной, чтобы не понимать, что в таком случае на карту будет поставлена его карьера.

Однажды не в пылу страсти, а во время одной из долгих прогулок за городом он сказал ей абсолютно спокойно: «В тебе вся моя жизнь, Кристи». Но это было не совсем так. Жизнью Майлса была политика, и Кристина никогда не решилась бы попросить его отказаться от нее ради того, чтобы жить вместе открыто и иметь семью.

Если бы он пошел на это, он, вероятно, обдумал бы ее просьбу и выполнил ее. Но когда-нибудь позже пожалел бы об этом, а она тем более. Просить человека, которого она боготворила, принести ей в жертву самое дорогое, означало бы, что она его не любит.

Политика и Майлс Сазерленд были слишком спаяны, чтобы быть разделенными. Майлс зачах бы без своего электората, своих политических друзей, Палаты общин и бурной деятельности, полной борьбы, будоражащей душу. Уинстон Черчилль как-то сказал, что он сын Палаты общин. То же самое можно было отнести и к Майлсу Сазерленду.

«Я оказалась между двух огней», – думала на следующий вечер Кристина, возвращаясь в восемь часов вечера из дома моделей на Брутон-стрит. В то утро Майлс, такой же нежный и озабоченный, каким он был, когда она сообщила ему свою новость, уехал в Боксли-Холл в Суффолке. Покончив с рождественскими покупками, Кристина зашла в офис подписать чеки, раздать подарки и побыть на рождественском празднике, который Жизель устраивала для работников дома моделей.

Теперь Кристине ничего не оставалось, как томиться в тревоге до завтрашнего утра, когда она в пульмановском вагоне отправится в Лидс. Повесив пальто, она поднесла спичку к дровам, которые миссис Грин, уборщица, ранее сложила в камин, и поспешила на кухню. Она была не особенно голодна, но знала, что нужно что-то съесть, и поэтому, открыв банку с томатным супом, поставила его греться на газовую конфорку, затем сделала себе сэндвич с копченой лососиной, оставшейся от вчерашнего обеда.

Десятью минутами позже Кристина перенесла свой легкий ужин в гостиную и съела его перед уже пылающим огнем в камине. Она перебирала в уме различные возможности: оставить ребенка с возможным риском потерять Майлса, сделать аборт, исчезнуть, переехав в другую страну, родить ребенка и жить за границей до конца своей жизни. Майлс мог бы ее там время от времени навещать.

Она вскочила и принялась ходить взад и вперед по комнате. «Какая же я глупая, – подумала она. – Эти варианты никуда не годятся. Существует только одно решение: Майлс должен заставить Кандиду дать ему развод, чтобы можно было пожениться. Конечно! Почему они не додумались до этого прошлой ночью? Только потому, что были уверены, что развод невозможен». Кристина вернулась к креслу у камина и впервые за несколько дней почувствовала облегчение.

Положив руки на живот, она стала думать о ребенке. Их ребенке. Его ребенке. У нее захватывало дух, когда она представляла, что внутри нее растет частица Майлса. Она родит малыша и выйдет замуж за Майлса. Все должно получиться.

Резкий звонок заставил Кристину вскочить. Она направилась к телефону.

– Хелло, любимая. Как поживаешь?

– У меня все прекрасно, дорогой. Я придумала, что делать.

Майлс рассмеялся.

– Я тоже. Но сначала расскажи ты.

– Тебе нужно снова отправиться сам знаешь к кому и заставить дать тебе свободу.

– Похоже, великие умы мыслят одинаково. Я всегда знал, что не зря полюбил тебя. Теперь стало очевидным, что пленил меня твой ум! Мне пришло в голову то же самое, и я не мог дождаться, пока закончится обед, чтобы позвонить тебе. Я увижусь с Кандидой, как только она вернется из Шотландии. Мы это уладим, вот увидишь. Все будет хорошо.

– Я сразу почувствовала облегчение. Теперь Рождество будет не таким уж и трудным.

– Конечно, а на следующей неделе мы опять будем вместе. Послушай, дорогая, ты уверена, что не хочешь, чтобы я позвонил тебе в Лидс?

– Лучше не стоит. Мне не хочется вдаваться в объяснения по поводу того, кто ты такой. Ты же знаешь, все родители одинаковы.

– Да, милая, знаю. Я люблю тебя, Кристи.

– Я люблю тебя, Майлс.

– Куда вас отвезти, мисс? – спросил шофер, погрузив в такси чемодан.

– Кингс-Кросс, пожалуйста.

– Будет исполнено, мисс.

Кристина села на заднее сиденье, разгладила полы пальто и посмотрела в окно. Начался снегопад. Он был несильный, но, казалось, зарядил надолго. Она стала гадать. Будет ли Рождество белым и идет ли снег в Йоркшире.

Она взглянула на часы. Оставалось еще уйма времени, чтобы успеть на отправляющийся в десять тридцать по маршруту Докастер-Лидс-Харрогит поезд с вагоном-рестораном, самый лучший поезд на северном направлении. Он идет дальше в Эдинбург, Шотландию, подумала Кристина, переключая мысли на Кандиду. Майлс получит свободу. Они поженятся. У них родится ребенок. Она потрогала живот. Он был плоским. Но через несколько месяцев станет видно, что она беременна. Ей пора обдумывать гардероб для себя как будущей матери…

Ни таксист, ни Кристина не увидели, как огромный грузовик занесло на скользкой дороге, мокрой от снега и измороси. Он врезался в пассажирскую дверь такси, которое завертелось по шоссе и налетело на фонарный столб.

Кристину сбросило с сиденья. Она ударилась головой о стеклянную перегородку перед собой и свалилась на пол. Когда ее вытащили из изуродованной машины и отправили на «скорой помощи» в больницу в Мидлсексе, она была без сознания, к счастью, ранения оказались неглубокими: она отделалась небольшим сотрясением мозга и ушибами. Но час спустя после того, как ее поместили в палату экстренной терапии, у нее произошел выкидыш.

51

В течение многих недель после потери ребенка Кристину не покидало чувство пустоты и безысходности. Майлс тоже был безутешен. Он был неизменно добр и нежен с Кристиной, но понадобилось долгое время, чтобы залечить ее душевную рану.

Она медленно возвращалась к жизни, стараясь побороть тоску. Работа, требовавшая полной самоотдачи, помогала держать себя в руках. Однако в начале 1957 года жизнь Кристине омрачала не одна лишь утрата ребенка. Она пришла к убеждению, что их любви с Майлсом всегда будет мешать его жена, упорно отказывавшаяся от развода.

В феврале Майлс снова ездил к Кандиде, и снова получил отказ. В ту ночь, когда, побежденный и униженный, он вернулся на Уолтон-стрит, сердце Кристины исходило жалостью к нему.

Потягивая виски с содовой, он говорил:

– Я только что не стоял перед ней на коленях. Эта женщина сделана из камня.

А в конце месяца разорвалась настоящая бомба. Сестра Майлса сообщила ему, что их видели вместе в Котсуолдсе. Даже их домик для уикэндов, казавшийся таким тихим и надежным, внезапно превратился для них в тюрьму. Их отношения становились все более тайными, в них появлялось все больше запретов.

Впервые с тех пор, как они полюбили друг друга, они начали ссориться. Можно сказать, что это были мелкие, незначительные вспышки раздражения, но гармония и покой, которыми они наслаждались в обществе друг друга прежде, были уже нарушены.

К апрелю Кристина абсолютно уверилась в трех вещах: Майлс не сможет отделаться от Кандиды, если только ее смерть не избавит его от нее; политическая карьера стоит для се возлюбленного на первом месте; она не в состоянии больше выносить такой образ жизни: приспосабливаться к нуждам Майлса, обстоятельствам его работы и жизни, которую он вел до встречи с ней. Так больше продолжаться не может.

В июле Кристина осознала, что из сложившегося положения есть только один выход: она должна уехать из Англии на долгое время в Соединенные Штаты. Только воздвигнув огромное расстояние между собой и Майлсом, она могла надеяться разорвать эту связь. Она по-прежнему сильно любила его и понимала, что, оставаясь в Лондоне, не найдет в себе ни решительности, ни воли оставить его. Это следовало сделать, чтобы спасти свою жизнь. Боль, которую она испытывала, была слишком высокой ценой за украденные моменты счастья. Кроме того, предсказания Майлса сбылись – ей хотелось нормальной жизни, мужа, детей… и достоинства. Для нее стало невыносимым прятаться по углам. А уж за пределами Лондона и подавно – это оказалось последней каплей.

Кристина не посоветовалась с Майлсом по поводу своих планов и не посвятила его в них. Она знала, что он не отпустит ее. Ей оставалось лишь поставить его перед свершившимся фактом. Первое, что она сделала, – это назначила Жизель Ру временно исполнительницей обязанностей главы «Дома Кристины» на следующий год. Второе – отдала родителям ключи от квартиры на Уолтон-стрит и попросила их приезжать туда раз в месяц. А секретарше Лиз отдала другую связку ключей, чтобы та взяла на себя заботу о почте и прочих ежедневных мелочах, так как ни Кристина, ни Джейн не хотели отказываться от квартиры. Третьим шагом стало создание нью-йоркского филиала «Дома Кристины». Денег для финансирования проекта и лояльных американских клиентов было достаточно. Не говоря о том, что Джейн не могла дождаться ее приезда. Кристина уже давно рассказала ей о связи с Майлсом и теперь, когда решила порвать с ним, снова доверилась ближайшей подруге.

Вот как случилось, что последним, кто узнал о ее планах, был Майлс.

– Ты так хороша сегодня, Кристи. – С этими словами Майлс присел на диван в квартире на Уолтон-стрит и принял от Кристины бокал с белым вином. – И как-то невозмутимо спокойна. – Он окинул ее трепетным и одновременно оценивающим взглядом.

Кристина поспешила на кухню за льдом, охваченная нахлынувшим на нее чувством. Майлс сегодня хорошо выглядел в светло-бежевом летнем костюме. Светлые тона шли ему. Наполняя ведерко льдом, она поняла, что не сможет провести вечер так, как задумала. Нужно открыться ему. И немедленно. Его присутствие действовало на нее расслабляюще.

Она вернулась в гостиную.

– Ты всегда нравишься мне в ярко-зеленом, Кристи, но с этим платьем стоило бы надеть мои опалы. – Он нахмурился. – Что-то я не вижу их на тебе в последнее время. Ты их разлюбила? – спросил Майлс.

– Нет. Я их очень люблю. Но они такие дорогие, что я храню их под замком. – Кристина откашлялась и присела на краешек стула. Затем произнесла, насколько могла, твердо: – Я должна тебе кое-что сказать, дорогой.

Майлс моментально уловил серьезность ее тона и понял, что случилось что-то ужасное.

– Я уезжаю. Я больше не могу жить здесь, в Англии. – Майлс пытался прервать Кристину, но она протестующе подняла руку. – Нет, дай мне закончить. Ты не можешь уехать, ты член Парламента, но я могу это сделать, и я уезжаю в Нью-Йорк. Завтра. По меньшей мере на год.

– Но почему, ради Бога, скажи мне, почему? – Майлс не мог сдержать возмущения. Лицо его побледнело, взгляд остановился.

– Потому что наша с тобой жизнь невыносима. Я люблю тебя, очень, но, мой дорогой, это не может больше продолжаться. Я должна уехать от тебя подальше, чтобы начать новую жизнь, разве ты не понимаешь?

– Я снова поеду к Кандиде!

– Ничего из этого не выйдет. И ты знаешь это так же хорошо, как и я. Она никогда не даст тебе развода. Я хочу уехать, чтобы спасти свою жизнь.

Вскочив, Майлс пересек комнату, рывком поднял Кристину со стула и притянул к себе.

– Я люблю тебя, Кристи. Ты моя жизнь. Ради Бога, пожалуйста, не покидай меня.

– Я не вся твоя жизнь, Майлс… только часть ее. У тебя есть политическая карьера и дети, но главным образом карьера. Тебе будет нелегко, но в конце концов все утрясется… – Не в силах продолжать, Кристина выскользнула из его объятий и шагнула в сторону камина.

Майлс смотрел на нее, не отводя глаз, понимая, что миру пришел конец. Его миру.

– Если ты любишь меня, – снова заговорила Кристина, – ты позволишь мне уехать, ты отпустишь меня… – Из ее глаз брызнули слезы. – Если ты любишь меня так, как говоришь, то дашь мне шанс выжить и никогда не попытаешься связаться или увидеться со мной. Ты оставишь меня в покое.

– Кристи! – воскликнул Майлс в отчаянии. – Пожалуйста, дорогая, мы найдем выход, мы его найдем!

– У нас теперь есть только один выход, Майлс. – Кристина покачала головой. – Ты должен меня отпустить.

Миллион мыслей пронесся в голове Майлса, которые он никогда не высказывал, которыми никогда не делился с Кристиной; миллион нежных слов, так и не произнесенных вслух. Он столько мог еще дать ей. Он любил ее каждой клеточкой своего существа. И поэтому должен был дать ей шанс, о котором она просила. Теперь было слишком поздно что-либо изменить. Слишком поздно для нее.

Майлс двинулся в ее сторону и остановился. Он не мог подойти и поцеловать ее. Он не смел.

– Прощай, дорогая, – произнес он и нетвердым шагом покинул комнату. Сбегая вниз по лестнице, он ничего не видел из-за слез. Он знал лишь одно, что больше никогда и никого не сможет так полюбить.

Весь путь через Атлантику Кристина рыдала не переставая.

Джейн встретила подругу в аэропорту и, быстро взглянув на ее лицо, не мешкая втолкнула в ожидавший лимузин.

– Слава Богу, что изобрели темные очки, – сказала Кристина, стараясь вести себя легко и непринужденно, но тут же снова залилась слезами.

Джейн обняла ее, погладила по спине и сказала, что нужно все выплакать, и Кристина, не стесняясь, рыдала всю дорогу до Манхэттена, а Джейн что-то сочувственно и нежно ей бормотала.

Слезам не было конца. Но дела требовали к себе внимания, и Кристина на время забывалась в работе. Это была любимая работа, помогавшая держать горе под контролем. А Кристина горевала от разлуки с Майлсом, в этом не было сомнения. И в глубине своего сердца чувствовала, что всегда будет горевать о нем. Он первый по-настоящему покорил ее сердце, и они так любили друг друга.

Но по мере того как недели превращались в месяцы, Кристина все лучше справлялась с собой и однажды ночью уснула, не проронив ни одной слезинки.

На следующее утро за завтраком она сообщила Джейн:

– Думаю, я пошла на поправку.

– Прекрасно, Кристи, – спокойно произнесла Джейн, которая с самого начала понимала, что Кристина страдает и что сердце ее разбито, и поэтому была с ней добра и заботлива. Она не сказала ни одного дурного слова о Майлсе. И теперь только пробормотала: – Но это длилось довольно долго, знаешь ли.

– Что ты имеешь в виду? – Кристина вопросительно взглянула на подругу, размешивая сахар в чае.

– Лишь то, что сейчас первая неделя декабря, а ты прилетела сюда в июле. Шесть месяцев слез! Господи! Должно быть, это рекорд.

Кристина засмеялась. Засмеялась и Джейн.

– Теперь я знаю, что ты действительно пошла на поправку, Краудер, и, может быть, даже поможешь мне спланировать рождественскую вечеринку… нашу рождественскую вечеринку, – попросила она.

– А у нас будет вечеринка?

– Да. Я хочу, чтобы ты познакомилась с актером Саймоном. Надеюсь, ты одобришь мой выбор, потому что я подумываю о том, чтобы выйти за него замуж.

– И как долго все это продолжается? – воскликнула Кристина. – Неужели я не заметила, что у нас бывает актер?

– Нет-нет, человек он новый… и достоин всякого восхищения.

– Из актеров получаются отвратительные мужья, Джейни.

– Ты пытаешься бросить тень на моего отца? – В голосе Джейн послышалось возмущение. – Маме бы это не понравилось.

– Ральф совсем другой, – ответила Кристина.

– Алекс Ньюмен тоже.

– Мне показалось, что ты сказала, что его зовут Саймон.

– Верно. Алекс Ньюмен – для тебя.

Кристина протестующе подняла руку.

– О нет, для знакомства с мужчинами я еще не готова!

Но она не знала, что за человек Алекс Ньюмен.

С первого же момента их знакомства Кристина поняла, что он действительно «другой». В нем было что-то такое, что отличало его от остальных. Причем это «что-то» не имело связи ни с его приятной наружностью, ни с обаянием.

Джейн подвела Алекса к ней, чтобы представить, и, пожимая его руку, Кристина, конечно же, не подозревала, что немногим ранее, взглянув на нее через комнату, он решил жениться на ней.

Весь вечер он был очень мил и услужлив и заставил ее много смеяться, ей понравился его суховатый юмор – словом, она почувствовала, что он ей симпатичен. Но, когда он пригласил ее пойти с ним куда-нибудь на следующий вечер, она покачала головой.

– Большое спасибо, но скорее всего я не смогу.

– Вы еще не готовы? – спросил Алекс спокойно.

Кристина растерялась.

– Что вы имеете в виду? – Она подумала было, что Джейн рассказала ему о ее проблемах, но сразу же решила, что подруга никогда не допустила бы такой низости.

– Я не хотел вас оскорбить, – сказал Алекс с улыбкой. – Просто инстинктивно почувствовал, что недавно вам была нанесена обида – мужчиной. Вот и подумал, что, может быть, это обстоятельство объясняет ваше нежелание принять мое приглашение поужинать. – Он снова улыбнулся, на этот раз по-мальчишески. – Хотя не исключено, что я вам не понравился.

– Да нет, вы мне понравились, очень понравились, – возразила Кристина. – Так что, пожалуй, я приму ваше приглашение.

Алекс отправился принести им что-нибудь выпить. И они долго сидели у камина, болтая о всякой всячине. Их интересы во многом совпадали.

– Со слов Джейн я понял, что «Дом Кристины» будет открыт в начале следующего года, так что, полагаю, теперь вы будете жить здесь постоянно? – спросил Алекс.

– О нет, вряд ли, – поспешно проговорила Кристина. – Лондонский дом требует моего присутствия. Скорее всего мне придется курсировать через Атлантику туда и обратно. Я дала себе год, чтобы все здесь наладить.

– Понятно. Но ваш здешний бизнес обещает стать более крупным, чем лондонский, не так ли? Мне представляется, что со временем вы сможете продавать в Нью-Йорке в два раза больше, чем в английской столице.

Кристина взглянула на Алекса с интересом, зная, что он банкир. Остаток вечера они проговорили о бизнесе. А позднее, когда гости ушли и Кристина помогала Джейн убирать посуду, она поймала себя на том, что думает об Алексе Ньюмене и его любопытных коммерческих идеях.

– Мне понравился Алекс, – неожиданно призналась она, когда они с Джейн мыли хрустальные бокалы. – Ты была права, он обаятельный человек и не похож на других.

– И к тому же богатый. – Джейн глянула на подругу с ухмылкой. – Но тебе-то это безразлично.

– Конечно. И не выдумывай ничего, Джейн Седжвик, меня он заинтересовал только как друг. Мне понравились его идеи относительно бизнеса, а еще он сказал, что будет счастлив помочь мне в любое время.

– Готова поспорить, что он действительно будет счастлив. – Джейн, смеясь, закатила глаза. – И ведь он не только обаятельный, хорош собой, богатый и умный, но еще и холостой.

– Похоже, что Алекс Ньюмен мистер Совершенство, – заметила Кристина. – Так почему же он неженат?

– Потому что, кажется, разведен.

Кристина дернула головой и вжалась в стену.

Затем, ни слова не говоря, повернулась и пошла назад в гостиную.

Джейн побежала за ней.

– Кристи, дорогая, извини, я не хотела расстраивать тебя.

– Ты меня не расстроила, Джейни, нет. Просто я думаю, что и вправду пока не готова встречаться с мужчинами.

– И все-таки пойди завтра с Алексом. Он такой милый, и я знаю, что ты ему очень понравилась. Пожалуйста, сделай это для меня.

На следующий вечер Кристина отправилась поужинать с Алексом Ньюменом в «Павильон». Тогда она еще не знала, что он станет тем человеком, который вылечит ее раны и сделает ее прежней Кристиной.

52

– Мама, почему ты не хочешь мне сказать, что мы купили бабушке на день рождения? Я хочу знать!

Кристина посмотрела на свою шестилетнюю дочь.

– Тсс, Кайл, не кричи посреди улицы.

– Но почему ты не хочешь сказать? – хныкала Кайл.

– Потому что ты не умеешь хранить секреты, а мы с папой не можем рисковать, это особенный подарок. Мы боимся, что ты все разболтаешь, и сюрприза для бабушки не получится.

– Мамочка, я не разболтаю, – возмущенно запротестовала Кайл. – Я же не такой маленький ребенок, как Кларисса, дочка тети Джейн.

Крепко взяв девочку за руку, Кристина перевела ее через Гросвенор-сквер и направилась к Саут Одли-стрит.

Стоял солнечный июльский день 1965 года. На этой неделе Одре должно было исполниться пятьдесят восемь лет. Кристина с Алексом устраивали в ее честь небольшой торжественный ужин в своей квартире на Итон-сквер. Кайл уже несколько дней не давала покоя, пытаясь выведать, какой подарок приготовили бабушке.

– Ну пожалуйста, скажи мне, мама!

– Хорошо, заключим соглашение, Кайл, – пробормотала Кристина, подавляя раздражение. – Если ты больше не будешь заводить об этом речи на улице, я расскажу тебе о подарке, когда мы придем домой, договорились?

– Договорились.

Они продолжали путь молча, к большому облегчению Кристины. Ее мысли были заняты деловыми проблемами, и теперь она размышляла о том, не заглянуть ли на несколько минут на Брутон-стрит, чтобы переговорить с Алексом о готовящейся зимней коллекции. Делать этого все-таки не стоило, так как ее родители, Джейни с мужем Саймоном и Седжвики собирались приехать около половины седьмого, а сейчас было уже четыре. Лучше всего было поторопиться на Итон-сквер.

Кристина подумала, какое платье надеть сегодня вечером, когда увидела, как он выходит из машины, остановившейся чуть впереди.

На какую-то долю секунды она сбилась с шага, а затем тронулась вперед с черепашьей скоростью, на которую способна была только Кайл. Он отошел от машины и, скользнув взглядом вдоль улицы, сразу же увидел ее. Он замер посреди мостовой, будто сильный шок лишил его возможности двигаться. Кристина поняла, что он ждет ее.

Через минуту он медленно направился в ее сторону, не отрывая глаз от ее лица.

Как странно, подумала Кристина, он совсем не изменился за восемь лет. Только появилось чуть больше седины. Он приобрел большую известность. Лейбористская партия победила на всеобщих выборах в 1964 году, и он стал министром и очень важным человеком в британском правительстве. Поговаривали, что когда-нибудь он займет пост премьер-министра. Кандида развелась с ним шесть лет назад и вышла замуж за обнищавшего французского аристократа, герцога или графа, точно Кристина не знала. Иногда она встречала его имя в колонках светской хроники рядом с именами разных женщин, но он так и не женился вновь.

Когда они приблизились друг к другу, сердце Кристины готово было выпрыгнуть из груди, во рту пересохло.

– Хелло, Кристина, – мягко сказал Майлс, когда они остановились друг перед другом.

– Майлс… – только и сказала она. Ее ослепила голубизна его глаз и оглушил стук собственного сердца. Наконец ей удалось выговорить: – Рада видеть тебя после стольких лет разлуки.

– Да, восемь лет, Кристи, это большой срок.

– Прими мои поздравления, Майлс. Ты добился таких удивительных успехов и стал министром кабинета.

– Прими и ты мои поздравления. Я натыкаюсь на твое имя повсюду: духи, одежда, солнечные очки, дамское белье, шляпы… – Майлса охватило волнение. Он боялся совершить нечто опрометчивое: схватить Кристину за руку, увлечь куда-нибудь, где они смогут побыть одни, где он обнимет ее и признается, что все еще ее любит.

Они не могли сдвинуться с места, не могли оторвать друг от друга жадных глаз. Время остановилось для них.

Воспоминания нахлынули на Кристину. Глядя на Майлса, она поняла, что с ним происходит то же самое.

– Мама.

Голос ребенка вывел их из оцепенения. Майлс посмотрел на девочку и откашлялся.

– Меня зовут Майлс. А тебя? – спросил он звучным голосом, протянув ей руку.

Она взяла его руку, улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки.

– Меня зовут Кайл.

– Сколько тебе лет?

– Шесть.

Майлс поднял голову.

– О, Кристи…

Она увидела боль в его глазах, заполнившихся слезами. Худое умное лицо сковала тоска. Кристина тут же поняла, что Майлс никогда не переставал любить ее и что он подумал сейчас об их ребенке, которому не суждено было появиться на свет. И еще она поняла, что он не женился вторично из-за нее.

Глаза Кристины увлажнились.

– Майлс, ах, Майлс, – позвала она его, и ее голос задрожал.

– Не надо, – остановил ее Майлс, кладя ладонь на ее руку. – Пожалуйста, не надо, дорогая, мне и без того трудно это вынести. Позаботься о себе… До свидания, Кайл.

Он вернулся к дому, возле которого припарковалась его машина, и взбежал вверх по ступеням. А она подождала, пока за ним закроется дверь, и только после этого пошла дальше.

– Почему ты плачешь, мама?

– Я не плачу.

– Нет, плачешь.

– Это от ветра.

– Никакого ветра нет, мама.

– Я выше тебя, а наверху есть ветер.

– Да?

– Давай найдем такси, – воскликнула Кристина, вытирая пальцем мокрые щеки и торопя дочь.

– Ты обещала рассказать о подарке для бабушки, когда мы придем домой, – приступилась к ней Кайл, едва они вошли в квартиру на Итон-сквер.

Кристина посмотрела на дочь и кивнула.

– Я помню. Однако я не уточнила, в какое время это произойдет. А узнаешь ты о подарке, когда о нем узнает бабушка – то есть сегодня вечером.

– Это несправедливо! – возмутилась Кайл. В этот момент в прихожей появилась няня Фрейзер, миловидная шотландка, и увлекла девочку наверх в детскую.

Кристина прошла через холл в спальню, уронила сумку на кровать и направилась в смежную со спальней ванную. Она заперла дверь, отвернула кран, взяла полотенце и зарылась в него лицом. Прислонившись к стене, она рыдала до тех пор, пока у нее совсем не осталось слез. Она оплакивала дитя, которого потеряла, и свою утраченную любовь. Она плакала от жалости к Майлсу, думая о его одиночестве, трагических обстоятельствах его жизни и несостоявшемся счастье с ней.

Окончательно успокоившись, она умылась и пошла в спальню, чтобы вновь наложить косметику и одеться к ужину в честь дня рождения матери. Она выбрала для этого случая розовато-лиловое шелковое платье, такого же цвета шелковые туфли и подаренные ей Майлсом опалы. Они чудесно сочетались с лиловыми тонами. И теперь, держа их в руках, она подумала о странном стечении обстоятельств, заставившем ее выбрать их для сегодняшнего вечера и достать из сейфа сегодняшним утром. Все эти годы, что она путешествовала из Лондона в Нью-Йорк и обратно, она ни разу не столкнулась с Майлсом.

Кристина оделась и, выйдя из спальни, поспешила в гостиную все проверить до прибытия гостей. Из кабинета Алекса до нее донесся пронзительный голосок Кайл. Пройдя через холл, Кристина остановилась в дверях кабинета. В этот момент Кайл говорила:

– А когда он отошел от нас, мама начала плакать.

Алекс взглянул на жену и улыбнулся. Но, когда он подходил к ней, в его глазах на мгновение мелькнула растерянность.

– Хелло, моя Крис-Крис, – сказал он. – Ты сегодня красивая. Очень красивая.

Кристина протянула ему руки, с нежностью заглянула в лицо. Она была так рада, что вышла замуж за этого человека.

Алекс поцеловал ее в щеку и повернулся к дочери.

– Послушай, куколка, не пора ли тебе переодеваться? Дедушка с бабушкой будут здесь с минуты на минуту.

Когда они остались одни, Алекс обнял Кристину и крепко прижал к себе. Касаясь губами ее роскошных волос, он спросил:

– Значит, ты в конце концов столкнулась с Майлсом Сазерлендом, в первый раз за все эти годы?

– Да. – Последовала небольшая пауза. – Мне стало так жаль его, Алекс. Вот почему я плакала, когда он ушел, только поэтому.

– Я это понимаю, Кристи. Наверное, он очень одинок, несмотря на всю его славу и власть.

– Да. И это действительно единственная причина, ты же знаешь, – пробормотала Кристина.

Алекс отодвинул ее от себя, улыбнулся и покачал головой.

– Неужели ты думаешь, что после семи лет супружества я не знаю, как ты ко мне относишься?

– Так это был Майлс? – Джейн пристально смотрела на подругу. – Тот мужчина, с которым ты встретилась после полудня?

Кристина кивнула и сжала губы.

– Значит, она и тебе рассказала, маленькая обезьянка. Наверное, и твоим родителям заложила.

Джейн сжала ее руку.

– Не сердись на нее, Кристи, дорогая. Ты же знаешь, что такое дети, к тому же никто не обратил на ее слова внимания.

Кристина глухо рассмеялась.

– Хочешь пари? – Она потянула за собой Джейн к стеклянной двери и вывела ее на террасу пентхауза. – Только что ко мне подошла мама и спросила, с кем мы виделись сегодня на улице. А затем даже отважилась узнать, счастлива ли я с Алексом.

– Но ведь ты счастлива с ним, правда? – На лице у Джейн появилось тревожное выражение. – Ты ведь больше не убиваешься по Майлсу?

– О Господи, Джейни, ладно бы кто другой, но ты-то как можешь задавать мне такой вопрос? Ты же знаешь, что я боготворю Алекса. У меня самый лучший в мире муж, у меня есть все, чего только можно пожелать. – Кристина сделала глоток шампанского и, внимательно посмотрев на Джейн, добавила: – Теперь моя очередь задать тебе вопрос, который готов был сорваться у меня с языка все эти годы. Что ты имела против бедного Майлса? Ты всегда так злилась на него.

Джейн улыбнулась с пристыженным видом.

– Боюсь, меня влекло к нему, а он не обращал на меня ни малейшего внимания. Так что, когда он начал волочиться за тобой, я стала беспокоиться, Кристи. Я и в самом деле думала, что он принесет тебе несчастье. – Джейн понизила голос. – И он его принес.

– Но не непоправимое.

– Слава Богу! – Джейн подошла к краю террасы, посмотрела на пышные кроны деревьев в центре Итон-сквер, затем повернулась к подруге. – У нас с Саймоном опять все хорошо, Кристи. На прошлой неделе была всего лишь буря в стакане воды… Впрочем, ты предупреждала меня, что не стоит выходить замуж за актера.

Кристина обрадованно схватила Джейн за руку и потянула назад к балконным дверям.

– Я знала, что у вас все уладится. Теперь, думаю, нам пора вернуться к гостям. Алекс хочет, чтобы я сказала маме несколько слов, после чего мы вручим ей подарок, чтобы можно было спокойно отправить спать мисс Болтушку.

Алекс откашлялся.

– Попрошу минутку внимания. Кристи хочет кое-что сообщить.

Гости умолкли, и Кристина прошла на середину комнаты, ведя за руку Кайл. Девочка, одетая в одно из лучших праздничных платьев, несла коробку с подарком.

Кристина одарила присутствующих улыбкой, затем ее глаза остановились на Одре.

– В прошлом году, – начала она, – у меня появилась одна идея, мама, и я поделилась ею с Алексом. Она понравилась ему так же, как мне… Идея касалась подарка к твоему сегодняшнему дню рождения от нас троих. Мы дарим его тебе со всей любовью и надеемся, что он принесет тебе много радости, о чем мы и думали, покупая его несколько месяцев назад.

Кайл подняла глаза на мать, и Кристина кивнула ей.

– Да, пора, Кайл, вручи наш подарок бабушке.

– Это тебе, ба. – Девочка протянула Одре коробку, обвила руками ее шею и поцеловала в щеку. Прижавшись к бабушке, она добавила: – Пожалуйста, открой ее поскорее, ба, потому что они не сказали мне, что в ней. Мама говорит, что я не умею хранить секреты.

Все засмеялись.

Одра с пылающим, счастливым лицом развязала голубую ленту, сняла хрустящую серебряную обертку и подняла крышку. Заглянув в коробку, она нахмурилась.

– Что это? – Бросив недоуменный взгляд на Алекса и дочь, она вынула старый железный ключ, затем обратилась к сидящему рядом Винсенту. – Ты знаешь, от чего он?

Винсент покачал головой, хотя с самого начала был посвящен в секрет и принимал в нем большое участие.

– Это ключ от нового дома, мама, твоего и папиного, – объявила Кристина. – Мы с Алексом купили для вас Хай-Клю, дом твоего детства. Это подарок к твоему дню рождения…

Одра открыла рот, но не смогла издать ни звука. Она снова взглянула на ключ, затем на Винсента и нетвердо поднялась с дивана. Бледность разлилась по ее лицу, а глаза стали удивительно яркими. Она подошла к дочери и зятю, покачала головой и еще раз посмотрела на ключ.

– Вот уж никогда не думала, что буду снова держать его в руке… Спасибо вам, Кристи и Алекс, большое спасибо за то, что вернули мне Хай-Клю. – Потянувшись к Кристине, Одра обхватила руку дочери, опасаясь, что ей откажут ноги. Слезы навернулись ей на глаза. – Дорогая моя, – прошептала она, – спасибо, спасибо тебе.

Улыбка озарила ее лицо и не сходила с него весь вечер.

Положив голову на обнаженную грудь Алекса, Кристина прислушивалась к его легкому дыханию и гладила его руку.

– Ты думаешь, мама была довольна ужином, устроенным в ее честь, и рада тому, что теперь владеет Хай-Клю?

Алекс улыбнулся.

– О да, и это ответ на оба твои вопроса. Говоря по правде, я полагаю, что «рада» сказано слишком мягко. Тебе не кажется, что правильнее сказать «в восторге» или «вне себя от счастья»?

Кристина засмеялась и обхватила Алекса ногами.

– Это был чудесный вечер, дорогой, спасибо тебе за то, что ты помог сделать его возможным.

Ничего не ответив, он погладил ее по волосам и нежно прижал к себе ее голову. Он так сильно любил свою жену. Он полюбил ее с того самого момента, как впервые увидел в Нью-Йорке на вечеринке у Джейни. Он вдруг расстроился из-за того, что Кайл рассказала ему о послеполуденной встрече. Он предпочел бы не знать о том, что Кристина столкнулась с Майлсом Сазерлендом. Все это давно прошло, но мысль, что Кристина увидела его снова, была ему ненавистна. Майлс причинил ей так много боли в прошлом. Затем Алекс начал упрекать себя в эгоизме. Лучше, чтобы он знал об этом, на тот случай, если Кристи захотелось бы поделиться с ним, она почти не говорила о Майлсе. Лишь во время их медового месяца в Париже он узнал, что этот человек оставил глубокий след в ее жизни, что она любила его. Но ведь и он любил другую женщину до того, как встретил Кристи. Каждый из них имел свою биографию и свое прошлое. Впрочем, он не был уверен, что Кристи станет рассказывать ему об этом британском политике. Когда дело касалось Майлса, Кристина замыкалась в себе, хотя во всем остальном охотно открывала ему свои мысли и чувства. Они всем делились друг с другом – это была одна из причин устойчивости их брака. По этой же причине они удачно сотрудничали в бизнесе. Они были отличной командой. Он взял на себя управление «Домом Кристины» и сделал из него международную фирму, стоившую миллиарды долларов. У нее был художественный талант, у него – деловая сметка. Получив патентное право на использование своего имени, Кристина упрочила свои позиции более чем когда бы то ни было.

– Ты счастлив со мной? – вдруг спросила она.

– Ты же знаешь, что счастлив, моя Крис-Крис.

– Ты жалеешь о том, что у меня не будет больше детей? Ты бы хотел еще одного ребенка, Алекс?

– Нет, Кайл вполне достаточно, – ответил он и застонал в притворном ужасе. – Представь себе, что их было бы двое.

– Не шути.

– Я серьезен… Пусть будет так, как есть, дорогая. При условии, что ты счастлива. А ты ведь счастлива, правда?

– Да, счастлива. Ты жалеешь, что у нас нет сына? Ну, ты знаешь – сын, наследник…

– Нет. Ведь у нас есть дочь-наследница, и этого для меня достаточно. – Алекс почувствовал, что Кристина улыбается, и наклонился над ней.

Он нашел ее губы и нежно поцеловал их, потом неторопливо и нежно стал ласкать ее, касаясь ее груди, гладя тело, давая понять тысячью разных способов, как сильно он любит ее и что никогда не причинит ей боли.

Терпеливо и искусно он вознес ее на вершины страсти, и, когда желание истомило ее, привлек к себе и, овладев, сделал своей. Не только на эту ночь, а навсегда.