Волны любви

Глава 1

Ветер, подхватив пригоршню холодных соленых брызг, злобно взвыл и швырнул их в Марианну. Съежившись, она втянула голову в плечи. Поплотнее закутавшись в свое просторное мужское пальто, она поспешно отвернулась, подставив ветру спину.

Руки, хоть и были в карманах, совсем заледенели, а ноги, пусть даже и обутые в тяжелые сапоги, нещадно ломило от холода.

Шторм разразился ближе к вечеру. Ветер, вздымая огромные рваные волны, швырял их на остров Аутер-Бэнкс, словно хотел стереть его с лица земли. Неистово завывая, вихрем несся он по песчаному берегу.

Если уж внутри хижины было плохо – крыша протекала, а жестокий ветер проникал даже сквозь самые крохотные щели, заставляя дрожать от холода, – то снаружи, на объятом бурей побережье находиться и вовсе казалось сущей пыткой. Марианна давным-давно сбежала бы, если бы не страх перед Иезекиилем Троугом и его головорезами.

Со стороны бушующего моря послышался пронзительный звон корабельного колокола. Отчаянный и безнадежный.

Марианну на миг охватило острое чувство жалости к этим несчастным, что через несколько минут разобьются о скалы. Обычно она старалась не забивать голову такими мыслями, но иногда это было выше ее сил. Стоило ей закрыть глаза, как она видела гибнущий корабль и слышала ужасные крики тонущих людей. А если даже они и не утонут, их добьют люди Иезекииля Троуга. Они никого не оставляют в живых. Они безжалостнее и страшнее бушующей вокруг бури.

Марианна вздрогнула, представив, что сделал бы Иезекииль Троуг, если б вдруг узнал ее тайные мысли, – он бы избил ее до полусмерти, а то и хуже. И все равно то, чем они занимаются, – просто ужасно. Они погубили стольких людей!

Нередко ломала она себе голову над тем, как удается Иезекиилю Троугу почти безошибочно узнавать, когда именно мимо Аутер-Бэнкс должен пройти корабль. Словно какие-то злые духи нашептывали ему об этом. Подумав об этом, Марианна задрожала от страха. А что, если эти духи подслушают, о чем она размышляет? Нет, лучше об этом не думать.

Марианна осторожно выглянула из-за скалы, за которой она пряталась от пронизывающего ветра. Футах в двухстах к югу по побережью завесу из поднятого бурей песка и морских брызг прорезал мерцающий желтый свет. Это под яростными порывами ветра раскачивался огромный фонарь, наполненный китовым жиром.

Именно этот фонарь команда корабля обычно принимала за маяк и спешила увести свое судно подальше, чтобы не посадить его на мель. Если бы они только знали... Но они ничего не подозревали, и корабль со всей силы врезался в прибрежные скалы, в клочья раздирая свое днище, а пассажиры и груз оказывались в ледяной воде.

И вот тогда наступало время Марианны и остальных жителей острова браться за работу. Все, от мала до велика, высыпали на берег и выуживали из моря драгоценную добычу, ради которой и шли на это злодеяние. Так они зарабатывали себе на жизнь. Они были грабителями разбитых морских судов, или, проще говоря, мародерами.

Внезапно звон корабельного колокола раздался совсем рядом. Этот отчаянный призыв к помощи не смогло заглушить даже зловещее завывание бури. Марианне на секунду показалось, что она слышит последний предсмертный крик корабля: похожий на треск мачты и громкий, как выстрел, звук раздираемой о камни металлической обшивки.

В тот же миг по всему берегу раздались выстрелы – это Троуг приказывает браться за работу. Пора!

Отогнав все ненужные мысли в сторону, помня лишь о том, что ей предстоит сделать, Марианна вытащила руки из карманов и, шаркая, побрела к кромке воды, напряженно всматриваясь в темноту, чтобы не пропустить ни одного ящика, ни одного бочонка, ни одного сундука, которые могло выбросить на берег.

Есть! Огромная волна, увенчанная белоснежным гребнем, вынесла к берегу кругленький бочонок.

Марианна ловко зацепила его своим багром и, подтянув к себе, вытащила на сушу и откатила подальше, чтобы волны не утащили драгоценную добычу обратно в море. Выпрямившись, Марианна окинула взглядом берег: то тут, то там копошились люди, в темноте похожие на призраки. Команда Троуга была занята привычным делом.

Закончив возиться с бочонком, Марианна тихонько вздохнула. Когда ее товарищи вытащат на берег все, что можно, и разойдутся по домам, для нее начнется самое страшное.

После кораблекрушений Джуд Троуг бывал особенно ненасытен. Он непременно захочет ее, наплевав на то, что она устала и продрогла до костей. Он берет ее почти каждую ночь, но после кораблекрушений почему-то возбуждается до такой степени – Марианна никогда не могла понять почему, – что насилует ее три, а то и четыре раза за ночь, сжимая ее с такой силой, что на теле остаются синяки, и Марианне всякий раз кажется, что он ее сейчас раздавит.

Марианна часто жалела, что нельзя на всю жизнь остаться ребенком. Насколько проще ей тогда жилось! Знай себе делай то, что тебе велят, и не болтай лишнего, вот и все.

Но в прошлом году ей исполнилось четырнадцать, и тело ее начало меняться. Налилась грудь, на тех местах, что совсем недавно были голыми и гладкими, появились темные волосы, прежде плоская попка округлилась.

Когда это произошло, мужчины начали с интересом поглядывать на Марианну. Их отношение к ней в корне изменилось. Они больше не называли ее малявкой и не гнали прочь. Наоборот, при виде ее глаза у них делались сальными, а если Марианна проходила рядом, они больно щипали ее. Как же ненавидела она эти щипки!

И вот, когда ей исполнилось пятнадцать, Джуд, сын Иезекииля Троуга, второй после отца человек в поселке, выбрал ее для себя. В день рождения Марианны мать, не особо стесняясь в выражениях, сообщила дочери, что она теперь будет женщиной Джуда.

Марианна не просто испугалась – ее чуть не вырвало от отвращения. Джуд был старым – никак не меньше тридцати, – огромным, грязным, волосатым детиной, с языка которого то и дело срывалась грязная брань. Кроме того, вот уже несколько лет у него была одна и та же женщина, рыжая Дженни, о чем Марианна не преминула напомнить матери.

Та лишь ухмыльнулась.

– Дженни ему надоела, – презрительно проговорила она. – Джуд мне сам об этом сказал. Он хочет тебя, моя девочка. Ты об этом не пожалеешь, ведь он сын нашего вожака. Он сильный, и когда Иезекииль умрет, Джуд займет его место. А ты станешь женщиной вожака.

Губы матери растянулись в мерзкой улыбке, и Марианна поняла, что все уже давно решено.

Так оно и оказалось. Ее отдали Джуду Троугу, и он жестоко изнасиловал ее в хижине, где она жила вместе с матерью, в то время как остальные пили и веселились за перегородкой. Марианне было очень больно и противно. И она никак не могла понять, почему рыжая Дженни горько плакала и смотрела на Марианну так, словно хотела выцарапать ей глаза. По мнению Марианны, она, наоборот, должна была радоваться тому, что ее больше не мучают так каждую ночь.

Позже Марианна попыталась поговорить с Дженни, но та и слушать ее не стала, влепила ей пощечину и ушла прочь. Старуха Мэри объяснила ей потом, что Дженни просто ревнует и бесится из-за того, что Джуд вышвырнул ее, взяв себе другую женщину.

Марианна тогда ничего не поняла, да и сейчас не понимает. Если бы Джуд бросил ее, она была бы просто счастлива. Конечно, она и до этого знала, чем занимаются мужчина и женщина, оставаясь наедине, – она не раз заставала за этим мать, да и других жителей поселка, – но как-то не представляла, что и ей когда-то придется это делать. Однако пришлось и очень скоро. И это оказалось просто ужасно! Марианна была маленькой и хрупкой, и Джуд по сравнению с ней казался просто великаном. Особенно огромной была та часть его тела, о которой Марианна со временем стала думать не иначе, как о его оружии, поскольку пользовался он им как тараном, когда со всей силы втыкал его в ее нежное тело...

Марианна подцепила багром маленький сундук, который только что услужливо выбросили на берег волны, и, тяжело вздыхая, оттащила его подальше, с горечью думая о том, что сегодня ее ждет очередная жестокая пытка.

Ветер стихал. Правда, время от времени он еще делал попытки сокрушить стены дома, однако с каждым разом они становились все слабее и слабее. Дождь прекратился.

В главном зале дома Троугов полыхал камин. Тепло от него разливалось по всей комнате, согревая сидевших вокруг промерзших до костей людей. Запах в зале был отвратительным, но Марианна уже давно притерпелась к нему. Как и остальные, она проглотила причитавшуюся ей порцию рома и принялась тихонько молиться про себя, чтобы Джуд сегодня напился до полусмерти и не смог бы надругаться над ней.

Остальные громко хохотали, кто-то затянул непристойную моряцкую песню, где-то уже назревала ссора. Все орали, стараясь перекричать друг друга.

Марианна сидела тихонько, как мышка, надеясь, что ее не заметят и оставят в покое. Она смертельно устала и никак не могла согреться, несмотря на то что в комнате уже становилось душно.

Стиснутая с двух сторон – с одной старухой Мэри, а с другой матерью, от которых мерзко воняло, – Марианна сжалась к комочек. Может, Господь внемлет ее молитвам, и Джуд ее не заметит.

Ром уже ударил Джуду в голову. Он более громко, чем обычно, разговаривал со своим отцом.

Как же они похожи, Иезекииль и Джуд Троуги, подумала Марианна. Никогда не скажешь, что это отец и сын, кажется, что они братья. Иезекииль, как и его сын, был очень высоким и сильным, с мощной грудью и огромными жилистыми руками. Иссиня-черные волосы еще не тронула седина, хотя ему уже было далеко за пятьдесят, а глаза в отличие от его сына светились яростным огнем. Чувствовалось, что от человека этого лучше держаться подальше.

Марианна боялась и ненавидела Иезекииля Троуга. Свою банду мародеров он держал в ежовых рукавицах, забирая все самое ценное из награбленного для себя и сына и запугивая остальных. Зная его силу и страшные вспышки ярости, никто не осмеливался ему перечить.

Но вместе с тем Иезекииль Троуг сумел отлично поставить дело и не забывал напоминать всем об этом. Он был умен, этот Иезекииль Троуг, и всегда изыскивал новые способы, как посадить корабль на мель и как потом легче разграбить его.

И поэтому, хотя мужчины и ворчали на него про себя, все равно делали то, что он приказывал. По сравнению с жителями других островов они просто процветали и обязаны этим были только ему, своему вожаку, а что он обворовывает их – так с этим ничего не поделаешь.

От рома по телу разлилось блаженное тепло, да и жар от камина начал наконец оказывать на нее свое благотворное действие, и мало-помалу Марианна задремала. Внезапно она почувствовала, как кто-то схватил ее за руку. Еще не успев до конца проснуться, она очутилась в тисках сильных, мускулистых рук.

Она открыла глаза: перед ней маячило пьяное, похотливо ухмыляющееся лицо Джуда. Марианна снова закрыла глаза и вздохнула. Джуд расхохотался и подхватил ее на руки.

– Ну, спокойной ночи, братва. Хотел было с вами еще остаться, ан нет, ничего не выйдет. Сами знаете, как бывает, когда у мужика новая баба! Чем больше она дает, тем больше хочется!

Раздался оглушительный взрыв хохота. Ухмыляясь, Джуд пошел со своей ношей к двери.

Марианна чуть приоткрыла глаза и наткнулась на ненавидящий взгляд Дженни. Поспешно отвернувшись, встретилась глазами с Иезекиилем Троугом. Его странные серо-зеленые глаза, казалось, светились, как у кота.

Марианну передернуло. Он смотрел на нее точно так же, как Джуд, и это потрясло Марианну до глубины души. В их банде сильнейший всегда брал себе то, что хотел, а Иезекииль Троуг был среди мародеров самым сильным мужчиной. Однако Джуд был его сыном, а если Иезекииль Троуг и испытывал к кому-то слабость, то только к нему. Не станет же он отнимать женщину у собственного сына!

Однако ухмылка Иезекииля не шла у Марианны из головы, пока Джуд нес ее в маленькую комнату, где стояла их убогая кровать с соломенным тюфяком.

Небрежно швырнув на нее Марианну, он рухнул рядом и, схватив ее за руку, рывком притянул к себе.

Марианна вздрогнула от отвращения, когда его грубые, жадные пальцы принялись нетерпеливо расстегивать на ней платье, обнажая грудь.

В комнате было холодно и сыро, и Марианну пробрала дрожь. Она была готова замерзнуть насмерть, только бы Джуд ее не трогал.

Она лежала неподвижно, не в силах сопротивляться грубому натиску, а Джуд между тем задрал ей юбку, расстегнул свои штаны и вытащил огромный член.

Марианна сглотнула и закрыла глаза. У нее не было никакого желания смотреть на эту мерзкую часть тела, способную причинять лишь боль. Она отлично понимала, что мужчины получают удовольствие от совершаемых ими действий – если, конечно, нечленораздельные выкрики и стоны можно назвать удовольствием. А вот чего никак не могла понять, так это того, что некоторым женщинам это тоже нравилось.

Вот, например, Дженни. Марианне казалось, что та просто счастлива будет отдохнуть от грубых издевательств Джуда Троуга. Ан нет! Как только Троуг ее бросил, Дженни тут же перешла в руки Бена Томаса: широкоплечего, раздражительного детины. Для Марианны это было непостижимо.

Джуд, сладострастно мыча и постанывая, принялся толкать свой набухший член в Марианну, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Она изо всех сил закусила губу и вцепилась в матрац, чтобы не закричать от боли, пока Джуд, пыхтя и сопя, как огромный, выброшенный на берег кит, разрывал ее маленькое хрупкое тело.

К счастью, все это продолжалось недолго: вскоре он, вскрикнув, содрогнулся всем телом и без сил повалился на Марианну, больно придавив ее.

Через секунду он уже храпел, и Марианна облегченно вздохнула – значит, сегодня повтора не будет. Марианна по опыту знала, что теперь Джуд проснется поздно утром.

Она с трудом выбралась из-под его обмякшего тела – ей показалось, что весит он никак не меньше тонны, – и, отодвинувшись на самый краешек кровати, последовала примеру Джуда и погрузилась в сон: единственное место, где она могла скрыться ото всех.

Когда Марианна открыла глаза, уже рассвело. Сквозь маленькое оконце, расположенное почти под самым потолком, проникал бледный, слабый свет. Значит, шторм сменился туманом, догадалась Марианна.

Джуд лежал рядом и, разинув рот, оглушительно храпел. От него отвратительно воняло спермой, ромом и потом.

Марианна брезгливо поморщилась и, сбросив одеяло, соскочила с кровати на старенький ковер. В комнате было ужасно холодно, и Марианна, задрожав всем телом, поспешно натянула на себя одежду и сняла с крючка на стене свое тяжелое пальто. За ночь оно впитало в себя влажный воздух и сначала показалось ей мокрым, хоть выжимай, но мало-помалу Марианне удалось согреться. Марианна не потрудилась снять на ночь толстые шерстяные чулки, так что теперь оставалось лишь сунуть ноги в стоявшие у кровати тяжеленные сапоги.

Итак, с одеванием покончено, и теперь Марианна готова была встретить новый день.

На стене висело треснувшее зеркало, и, взявшись за дверную ручку, Марианна мельком взглянула на свое отражение: темная грива вьющихся непокорных волос, смуглая кожа, потемневшее от загара лицо. Мать не раз говорила Марианне, что она хорошенькая, однако самой ей нравились у себя только глаза. «Цыганские глаза», как бросил когда-то Иезекииль Троуг, и слова эти прозвучали в его устах оскорблением.

Однако сама Марианна считала, что глаза у нее красивые. Огромные, черные, с длинными, загнутыми вверх ресницами и четко очерченными бровями. Но вот хорошенькая она или нет, Марианна не знала. Впрочем, какое это имеет значение? Женщины здесь отцветали очень быстро. Жгучее летнее солнце, яростные морские ветры, сырые туманы и холодные ночи смывали женскую красоту, подобно морским волнам, набегавшим на прибрежный песок. На островах нужно было быть сильной. Сильной, чтобы выжить. Все остальное было не важно.

Отвернувшись от зеркала, Марианна открыла дверь и тихонько прошла в соседнюю комнату. Ее встретил дружный храп десятков голосов. Большинство из участников вчерашней пирушки лежали там, где их застал сон. Отведя взгляд, Марианна выскользнула из хижины и осторожно закрыла за собой дверь. Она с наслаждением вдохнула в себя свежий воздух, влажный и холодный, остро пахнувший морем.

В животе заурчало, и Марианна вспомнила о маленьком бочонке, который припрятала прошлой ночью. Как знать, а вдруг там какая-то еда?

Иезекииль Троуг приходил в ярость, когда члены его банды присваивали себе что-то из награбленного добра, и жестоко избивал за это, однако, если выпадал случай что-то утаить, его никогда не упускали невзирая на наказание.

Мужчинам, особенно тем, кто выходил в море на лодках, всегда доставался самый ценный груз, и они прятали все, что могли спрятать. Да и женщины и дети при любой возможности старались припрятать в укромном уголке бочонок или ящик, когда им казалось, что никто за ними не следит.

В маленьком бочонке, который Марианна закопала в песке, оказались не просто сухари, а сладкое печенье, очевидно, предназначавшееся для капитанского стола. Оглядевшись, Марианна принялась горстями запихивать в рот непривычное лакомство. Вскоре живот у нее раздулся, и она ужасно захотела пить.

Тогда Марианна перепрятала бочонок и вернулась в дом, чтобы утолить жажду. К счастью, все еще крепко спали. Отлично! Значит, можно побродить по берегу и посмотреть, что еще услужливо выбросило на берег море, после того как люди разошлись по своим хижинам.

Чувствуя, как охотничий азарт переполняет ее, Марианна кинулась к мирно плещущемуся морю – совершенно непохожему на бурное вчерашнее, – все еще сокрытому пеленой густого тумана. У воды туман немного рассеялся, однако Марианна с раздражением поняла, что нечего и думать о том, чтобы найти на берегу хоть что-то, если только она обо что-нибудь не споткнется.

Она пошла вдоль берега и вскоре набрела на точно такой же маленький бочонок, какой обнаружила прошлой ночью, потом на большой ящик, который сама она, как ни старалась, не смогла сдвинуть с места, и красивый розовый флакон, плотно заткнутый пробкой и, к счастью, абсолютно целый.

Марианна повертела прелестную вещицу в руках. Даже в тумане можно было различить, как играют и переливаются его грани. Марианне никогда еще не доводилось не то что иметь, но даже видеть подобное чудо.

Пугливо озираясь по сторонам – хотя вряд ли кто-нибудь заметил ее в таком тумане, – она сунула флакон во внутренний карман пальто. Теперь нужно спешить, скоро проснутся остальные. А ей еще хочется немного походить по берегу, вдруг удастся найти еще что-нибудь хорошенькое. Или лучше сходить домой, взять лом и попробовать открыть тот ящик? Так хочется посмотреть, что там внутри! Как-то море выбросило на берег сундук с женской одеждой и красивыми украшениями, так женщины за них чуть не передрались. Потом все-таки помирились и разделили все поровну.

Марианна тогда была еще слишком мала, и ей, конечно, ничего не досталось, но она до сих пор не может забыть платье из ярко-синего бархата, прекраснее летнего неба и мягче птичьего пуха.

Поглаживая свою драгоценную добычу, Марианна двинулась дальше вдоль берега, продираясь сквозь густой туман. Внезапно она обо что-то споткнулась и чуть не свалилась на мокрый песок.

Чертыхнувшись про себя, она взглянула вниз. Под ногами у нее лежал какой-то длинный и темный предмет, весь опутанный водорослями.

Нагнувшись, Марианна чуть не закричала. То, что она приняла за тюк, оказалось человеком. Мужчиной. Сквозь зеленые водоросли проглядывало его бледное лицо.

В этот миг туман немного рассеялся, и лицо мужчины стало видно более отчетливо. Да и не мужчина это вовсе, решила Марианна, а юноша, примерно одного с ней возраста и красивый, как девушка.

Потрясенная, Марианна никак не могла отвести от него взгляда. Какой же он юный и прекрасный! Какая жалость, что он погиб! Утонул он во время кораблекрушения или его добил Иезекииль Троуг, или кто-нибудь еще из его банды? Конечно, сейчас это уже не важно, но Марианне почему-то приятнее было бы, если бы юноша просто утонул. Такая смерть казалась ей более достойной.

И все-таки как жаль, что он умер! Интересно было бы взглянуть, какого цвета у него глаза...

Юноша пошевелился, чуть приподнял голову, веки у него дрогнули.

Сердце Марианны на секунду замерло, а потом бешено заколотилось в груди от страха и волнения. Самые разнообразные чувства обуревали ее: и восторг, что этот красивый юноша не умер, и страх, что он остался жив. Троугу вряд ли понравится, что кто-то уцелел после кораблекрушения, и он быстро исправит это упущение.

Марианна совсем растерялась. Что ей делать? Может, оставить его здесь? Сделать вид, что ничего не произошло? Внезапно юноша застонал, и она забыла обо всем на свете.

Опустившись на колени, она смахнула с лица юноши водоросли и, обхватив молодого человека за плечи, чуть приподняла его. Веки незнакомца задрожали и открылись, явив взору Марианны самые синие глаза, какие она когда-либо видела, синее того бархатного платья, что она видела когда-то. Юноша с недоумением посмотрел на Марианну, а потом открыл рот, словно хотел что-то сказать.

Марианна не могла отвести от него глаз. Какие же у него красивые губы! В жизни таких не видела.

Взгляд юноши становился все более удивленным, и Марианна заговорила первой, горя желанием утешить его, как малого ребенка, подбирая самые ласковые слова, какие только могла.

– Ну, ну, успокойся, будь умницей. Все будет хорошо. Ты жив, а это самое главное. Скоро поправишься, вот увидишь.

Юноша с трудом сглотнул и тут же сморщился от боли.

– Где... – еле выдавил он.

Марианна быстро оглянулась, не видит ли их кто-нибудь. Слава Богу, все спокойно, на побережье, кроме них, пока никого нет. Снова повернувшись к юноше, она прошептала:

– Твой корабль потерпел кораблекрушение. Тебя выбросило на берег Аутер-Бэнкс.

Юноша встревоженно смотрел на нее. Взгляд его выражал полнейшее смятение.

– Аутер-Бэнкс?!

– Ш-ш-ш... Да. Неподалеку от Каролины.

Юноша закрыл глаза. Гримаса боли исказила его лицо, и Марианна обеспокоенно смахнула со лба влажные волосы. Лоб был гладким и необыкновенно холодным. Марианна сразу встревожилась. Он же совсем замерз! Если его быстро не согреть, он может умереть. Об этом Марианна знала не понаслышке. Здесь многие так умирали.

Но что же ей с ним делать? Может, все-таки рассказать о нем Джуду или его отцу? При мысли об этом Марианна вздрогнула от ужаса. Она знала, что за этим последует: юношу исколотят дубинкой, и это красивое лицо превратится в кровавую маску, а потом сбросят со скал. Нет, этого допустить нельзя, и она сделает все, что в ее силах, чтобы спасти прекрасного незнакомца. Значит, нужно его спрятать. Но куда? На этом пустынном берегу, где вовсю гуляет промозглый ветер, таких мест нет, во всяком случае, она о них не знает. В поселок его тащить нельзя, там все друг друга знают. Его сразу же выдадут Иезекиилю. Что же делать? Неужели она ничем не сможет помочь бедному юноше?

И тут Марианна вспомнила о хижине старого Джека. Располагалась она в маленькой бухточке в стороне от поселка. Поскольку старый Джек был нрава сварливого и ни с кем не мог ужиться, жил он отшельником. На прошлой неделе старик умер. Конечно, он был уже старым, хотя мог бы еще пожить, если бы не чересчур увлекался ромом. А хижина так и осталась незанятой, поскольку никто не хотел жить на отшибе. Она отведет незнакомца туда, а потом видно будет. Марианна понимала, что страшно рискует. Но что-то – она сама не знала что – толкало ее на этот риск. Она вдруг почувствовала, что этот юноша дороже ей всех на свете.

– Идти сможешь? – спросила Марианна.

Юноша снова открыл глаза. Какие же у него густые ресницы, почти как у нее самой. Он с трудом сглотнул.

– Не знаю. – Голос у него был хриплым и дрожал. – Попытаюсь.

Однако не сделал никакой попытки, а продолжал с любопытством смотреть на Марианну. Лицо его при этом приняло какое-то странное выражение, и смотрел он так долго, что Марианна даже смутилась.

– Пошли, – резко бросила она. – Нечего рассиживаться!

Легкая улыбка тронула лицо юноши, осветив его каким-то новым светом, отчего он стал так красив, что у Марианны перехватило дыхание.

– Какая ты красивая! – восхищенно прошептал юноша. – Такая красивая! Как морская царевна.

He ожидавшая подобного признания, Марианна вспыхнула от смущения.

– Пошли, – повторила она. – Сейчас не время для этой чепухи. Нужно убираться отсюда, если хочешь остаться в живых.

Юноша нахмурился.

– Что ты имеешь в виду? Ничего не понимаю.

– Потом объясню, а сейчас нужно идти. А пока верь мне на слово и делай, что я тебе говорю.

Юноша кивнул и, сделав над собой усилие, сел.

– Вот молодец, – обрадовалась Марианна и подхватила его под мышки. – А теперь вставай на ноги.

На это потребовалось чуть больше времени, однако вскоре юноша уже стоял, опираясь на Марианну, чтобы не упасть, и хотя он очень нетвердо держался на ногах, она решила, что сможет довести его до хижины старого Джека.

Медленно двинулись они в путь. Юноша, по-видимому, так ослабел, что его шатало из стороны в сторону, и Марианне казалось, что она ведет пьяницу.

Туман по-прежнему закрывал все вокруг густой пеленой, на два шага вперед ничего не было видно. Внезапно с той стороны, где располагались хижины, раздались громкие голоса. Значит, люди уже встали и скоро выйдут на берег в поисках добычи.

Марианне казалось, что они идут целую вечность. Он совсем повис на ней, и чем ближе они подходили к хижине, тем тяжелее Марианне было вести его. Однако, несмотря на внешнюю хрупкость, она была крепкой и сильной. Напрягая последние силы, она смогла дотащить юношу, хотя он был намного выше и тяжелее ее, до хижины – ветхой постройки, внутри которой гулял холодный ветер, – и уложила на кровать, где еще совсем недавно спал старый Джек.

Ни подушки, ни одеяла здесь не было и в помине – немногочисленные пожитки старого Джека сразу же растащили. Марианна сняла свое тяжелое мужское пальто и укрыла им незнакомца, подоткнув его со всех сторон.

Лицо его было белым как мел, а веки казались прозрачными и какого-то голубоватого оттенка.

– Как ты себя чувствуешь?

– Н...не знаю, – стуча зубами, выговорил юноша. – Ужасно холодно. – Он вздрогнул. – Одежда вся насквозь промокла...

Ну конечно! Ее нужно немедленно снять. Как же она забыла?

Марианна отбросила пальто в сторону и принялась стаскивать с юноши одежду, облепившую его стройное тело. Какая дорогая у него одежда! Жилет из бархата, рубашка – льняная. Марианна осторожно снимала одну вещь за другой, чувствуя непонятное смущение, хотя откуда оно взялось, не понимала: вид обнаженного мужского тела уже давно не был для нее в диковинку. Жили они коммуной, спали все вместе, вповалку. Так что задолго до того, как Джуд впервые изнасиловал ее, Марианна знала, как выглядит мужская плоть. Но этот молодой человек разительно отличался от всех знакомых ей мужчин. Может быть, именно поэтому, раздевая его, она испытывала такую неловкость.

Плечи у незнакомца оказались широкие и сильные. Стянув ему через голову рубашку, Марианна увидела, что грудь у юноши гладкая, как у девушки, без единого волоска. Она осторожно коснулась рукой его кожи. Какая же она нежная и какая холодная... Просто чудо, что в этом насквозь промерзшем теле еще теплится жизнь. Марианна снова поспешно набросила на юношу пальто, а потом принялась стаскивать с незнакомца брюки.

Они тоже, как и рубашка с жилетом, отличались изысканностью: были сшиты из великолепного сукна и сидели как влитые. Сгорая от любопытства, Марианна расстегнула пояс и осторожно потянула брюки вниз. Интересно, а интимное место у юноши тоже будет не такое, как у других мужчин? Ведь он совершенно не похож на всех, кого она знает. А вдруг оно, как у Джуда, противное и мерзкое?

К ее удивлению, под брюками у незнакомца оказались полотняные кальсоны. Внезапно что-то со стуком упало на пол. Кожаный кошелек. Марианна развязала его и заглянула внутрь. Золотые монеты! Вот это да! Видели бы их Джуд или его отец! Марианна поспешно завязала кошелек и сунула обратно в карман брюк.

И вот уже кальсоны лежат на полу вместе с остальной одеждой, и взору Марианны предстала нижняя часть туловища незнакомца, бледная и безжизненная. Она понимала, что ей следует прикрыть юношу, однако все никак не могла отвести глаз от его бедер – они оказались более мускулистыми, чем она предполагала, – и от стройных ног с хорошо развитыми икрами. Ноги, как и остальные части тела юноши, были гладкими, совсем без волос. Лишь внизу живота курчавились золотистые волоски, а под ними Марианна увидела пенис, маленький, бледный, весь съежившийся от холода. Он показался Марианне безобидным, совершенно непохожим на член Джуда, темный, воинственно торчащий.

Успокоенная, Марианна накрыла юношу своим пальто, тщательно подоткнув его со всех сторон.

Неожиданно он поднял голову.

– Как холодно, – пробормотал он. – Просто ужас... Никак не могу согреться. – Губы его посинели и шевелились с трудом. – Как ты думаешь, я умру?

Голос его прозвучал спокойно, однако Марианна почувствовала, как в горле у нее застрял комок, и поняла, что сейчас расплачется. Одного пальто мало, решила она. Оно холодное и сырое, оно его не согреет. Нужно придумать что-то другое. Но что?

И внезапно Марианну осенило: нужно самой его согреть. Она не раз видела, как это делается.

Не колеблясь ни секунды, Марианна опустилась на кровать рядом с юношей и, прильнув к нему, накрылась сама и накрыла его своим толстым пальто.

Юноша застонал, повернулся к Марианне лицом и инстинктивно прижался к ней еще теснее, пытаясь согреться. Марианна обняла его, ощутив под руками холодную гладкую спину. Незнакомец был холоден как лед. Теплым осталось лишь легкое дыхание, щекотавшее волоски на ее шее.

Марианна замерла в неудобной позе, прижимая к себе юношу как можно крепче, чувствуя, что и она сама ужасно замерзла. Она задрожала и еще крепче прижала к себе незнакомца. Наконец, медленно-медленно тепло ее тела начало передаваться юноше. Словно океанское течение, выплывало оно из ее тела и втекало в тело юноши. Мало-помалу тело юноши оживало под ее руками, становясь все теплее и теплее. Дыхание юноши сделалось более ровным, и Марианна поняла, что он спит. Долго лежала она, прижавшись к незнакомцу, испытывая чувство, которое ей никогда прежде не доводилось испытывать, – нежность.

Глава 2

Марианна проснулась внезапно, словно от толчка, и с минуту никак не могла сообразить, где находится.

Ей было тепло и уютно. Она крепко кого-то обнимала. Только вот знать бы кого. С кем это она лежит рядом? Одно ясно – это точно не Джуд. Какой-то незнакомый мужчина. Боже, кто это может быть? Сердце тревожно забилось в груди. И вдруг Марианна все вспомнила и облегченно вздохнула. И как же она могла забыть спасенного ею незнакомца!

Снаружи доносились громкие голоса. Люди шли по берегу, оживленно переговариваясь и время от времени окликая друг друга. Значит, команда Иезекииля Троуга уже встала и принялась за работу. Должно быть, сегодня будет богатый улов.

Марианна осторожно высвободила руки и села на кровати, задумчиво глядя на незнакомца. Удивительно, от него не воняет, как ото всех знакомых ей мужчин. От юноши исходил свежий, чистый запах. Так обычно пахнет море.

Похоже, он согрелся и теперь спокойно спит. Хорошо бы он не проснулся, пока она сходит в поселок добыть ему какую-нибудь одежду и еду. Еще надо набрать чистой воды и попытаться раздобыть вина. Да, придется потрудиться над этим. Действовать надо очень осторожно, чтобы никто ни о чем не догадался. Страшно подумать, что с ней сделают, если их найдут. Но, несмотря на это, Марианна ни о чем не жалела. Красивее этого юноши она никого в своей жизни не видела и была очень рада, что спасла его. И хотя Марианна не смогла бы точно сказать, какие чувства она к нему испытывает, одно знала твердо: то, что юноша просто существует на белом свете, уже большое счастье и терять его она не намерена.

Не успела Марианна встать с кровати, как юноша тихонько вздохнул и открыл глаза.

– Не уходи, – сонным голосом проговорил он. – Прошу, не бросай меня.

– Ш-ш-ш, – прошептала Марианна. – Я должна идти. Нужно раздобыть тебе какую-нибудь одежду и еду.

Юноша нахмурился.

– У меня есть одежда.

Марианна покачала головой:

– Свою тебе надевать нельзя. Они тут же увидят, что ты не местный.

– Кто это «они»? – озадаченно спросил юноша.

– Иезекииль Троуг, его сын Джуд, да и все остальные тоже.

– Ничего не понимаю...

– Все очень просто, – со вздохом проговорила Марианна. – Они непременно убьют тебя, если узнают, что ты с того корабля, что потерпел кораблекрушение.

– Почему они захотят убить человека лишь за то, что он остался в живых? Что такого я им сделал?

– Черт тебя подери! Ты что, совсем ничего не соображаешь? – воскликнула Марианна и снова перешла на шепот: – Мы морские мародеры. Троуг и его банда подстраивают кораблекрушения. И если после кораблекрушения кто-то остается в живых, они его убивают. Теперь понял?

Лицо юноши покрылось мертвенной белизной, хотя, похоже, он все же не до конца ей поверил.

– Ты спасла мне жизнь, так что мне ничего другого не остается, как принять твои слова на веру. И все-таки то, что ты сказала, чудовищно! Никак не могу в это поверить.

– Придется. Стоило мне так с тобой возиться, чтобы потом тебя забили дубинками до смерти и сбросили со скалы!

Юноша побледнел еще больше и бессильно опустился на кровать. Марианне стало его жаль, но утешить его она никак не могла. К тому же нужно было возвращаться в поселок, и как можно быстрее, пока Джуд ее не хватился.

– Послушай, – Марианна старалась говорить как можно более строже, – ты должен делать то, что я тебе скажу. Оставайся здесь и сиди тихо-тихо. Из хижины выходить не смей. Если услышишь снаружи какой-нибудь шум, прячься в этот шкаф.

И Марианна указала на стоявшее у стены убогое деревянное сооружение.

– Я постараюсь вернуться как можно скорее, но могу и задержаться. Нельзя, чтобы они что-то заподозрили, понимаешь?

Юноша чуть заметно кивнул, не сводя с Марианны недоумевающего взгляда. Чувствуя себя так, словно она старая, умудренная опытом женщина, а он маленький несмышленыш, которого еще учить и учить уму-разуму, Марианна наклонилась и укрыла его до подбородка пальто.

– Вот так. А теперь отдыхай и помни, что я тебе сказала. Я скоро вернусь, не успеешь и глазом моргнуть.

Юноша улыбнулся и закрыл глаза, а Марианна вышла на цыпочках из хижины, чувствуя, как внутри разливается странное тепло, и не ведая, отчего это происходит.

В хижине, где жили Марианна с Джудом, никого не было и, насколько Марианна могла судить, во всех остальных тоже.

Со стороны моря доносились громкие голоса и радостные возгласы, из чего Марианна сделала вывод, что добычи сегодня больше, чем обычно. Марианна облегченно вздохнула. Значит, времени на то, чтобы собрать для юноши необходимые вещи и еду, у нее хватит с избытком. Но на берегу все-таки придется показаться, а то как бы Джуду не пришло в голову отправиться на ее поиски.

Марианна поспешно взяла два стареньких одеяла, положила на них немного хлеба и сыра, поставила кувшин со свежей водой и бутылку вина, все аккуратно завернула и принялась за поиски одежды, которая могла бы быть впору ее молодому человеку. Именно «ее», потому что Марианна уже начала считать его своим. В конце концов так оно и есть, ведь это не кто иной, как она нашла юношу.

О том, чтобы взять одежду Джуда, не могло быть и речи: слишком велика. Марианна начала вспоминать, кто из мужчин, живущих на острове, примерно одного роста с юношей, и наконец вспомнила про Лютера Мартина, двадцатилетнего сына Нэн Мартин, паренька невысокого и стройного. Но как же ей исхитриться раздобыть его одежду?

Выйдя из дома, Марианна сунула узелок с провизией под крыльцо. Убедившись, что припасы спрятаны надежно, Марианна направилась к хижине Мартина, располагавшейся неподалеку.

Марианна надеялась, что Нэн Мартин, мать Лютера, на берегу вместе со всеми, но, к ее ужасу, та оказалась дома. Старуха удивленно уставилась на девушку, а на ее вопросы ответила, что захворала.

– И потом, – добавила она, – стара я стала. Все так и норовят отпихнуть меня в сторону и прикарманить мою добычу. Так что, ходи на берег, не ходи, все одно останешься с носом. Уж лучше я посижу дома. Глядишь, и голова пройдет, а то разболелась не на шутку.

Марианна с трудом изобразила на своем лице сочувственную улыбку.

– Может, ты и права, – проговорила она, украдкой оглядывая крошечную хижину, намного меньше той, что занимали они с Джудом.

На полу рядом с допотопным очагом валялись брюки, а на лавке у двери – толстая шерстяная фуфайка. Как раз то, что нужно!

– Хотя жалко, что тебе не достанется ничего из того большого ящика, который сейчас как раз вскрывают, – продолжала Марианна.

Нэн вскинула голову, и ее тусклые глазки заблестели.

– А ты не знаешь, что в нем?

Марианна улыбнулась.

– Да говорят, чего там только нет! Солонина и всякие другие вкусности.

Старуха потянулась к изодранной шали, висевшей на гвозде у окна.

– Ну ладно, так и быть, пойду поброжу немного по берегу. Кусочек солонины нам с сыном не помешает. Все какое-то разнообразие, а то рыба да рыба.

И она поспешила прочь, горя таким желанием добраться до берега, прежде чем мифический ящик будет открыт, а содержимое его распределено между головорезами, что и думать забыла о Марианне.

– Иди, иди, Нэн, – бросила вдогонку Марианна, глядя, как старуха ковыляет по тропинке к морю. – Да смотри в оба, а не то опять останешься без добычи.

Улыбаясь, Марианна провожала старуху взглядом до тех пор, пока та не скрылась из вида, а потом, не теряя ни секунды, схватила брюки и фуфайку. У очага валялись поношенные туфли. Марианна забрала и их, после чего, пугливо озираясь, помчалась обратно. Спрятала украденные вещи туда же, куда и еду, и только тогда перевела дыхание.

Но радовалась она недолго. Не успела Марианна завернуть за угол хижины, как почувствовала, как кто-то схватил ее за плечо. Марианна чуть в обморок не грохнулась от страха. Она стремительно обернулась. На нее, ухмыляясь, смотрел Джуд Троуг.

– Где это тебя носит? – недовольно спросил он. – Я тебя по всему берегу ищу. Смотри, что я принес! – И он протянул Марианне бутылку вина и щедрый ломоть солонины. – Здоровый кусище! Для капитана небось припасли. Попируем сегодня на славу!

Марианна облегченно вздохнула: значит, Джуд ничего не заметил. Боже, как она испугалась! Надо быть поосторожней.

– Я вернулась домой попить, – проговорила она, одаривая Джуда лучезарной улыбкой. – После такой работенки всегда жажда мучает. – И Марианна провела рукой по лбу, утирая капельки пота, очень надеясь, что Джуд не догадается, что она вспотела от страха.

Он усмехнулся, обнажив щербатый рот.

– Это здорово, что я тебя здесь нашел. Можем немного позабавиться наверху. Что скажешь?

Улыбка застыла у Марианны на губах. Этот похотливый блеск в глазах был ей до боли знаком, однако выбора у нее не было. Если она откажется, он может что-то заподозрить. И Марианна улыбнулась, стараясь, чтобы губы не дрожали.

– Позабавиться, говоришь? Ну что ж...

Джуд, расхохотавшись, сунул бутылку вина и солонину под мышку, а свободной рукой притянул Марианну к себе.

– Ты все схватываешь на лету, девочка. Нас сейчас никто не хватится, а мы пока... – Он мерзко захохотал.

Марианне потребовалась вся ее сила воли, чтобы скрыть отвращение. После того как она встретила прекрасного незнакомца с корабля, касалась его чистой, белой кожи, любовалась его неземной красотой, заниматься любовью с волосатым, вонючим Джудом было просто невыносимо.

Однако она покорно дала завести себя в дом, а потом и в комнату, где они спали. Пока Джуд торопливо раздевал ее, Марианна, закрыв глаза, думала о прекрасном юноше. Ради него она пойдет на все!

В одном Джуд оказался прав: позабавился он с ней и в самом деле «немного», после чего выпил один почти всю бутылку вина, хлопнул Марианну напоследок по попке и отправился обратно на берег, оставив ее приводить себя в порядок.

Смывая с себя следы похоти Джуда, Марианна впервые обратила внимание на то, что и ее собственное тело вовсе не такое чистое, как хотелось бы. Конечно, не грязнее, чем у остальных, но и не чище.

Марианна сравнила себя с молодым человеком, которого подарило ей море. На теле его не было ни единого грязного либо сального пятнышка. Правда, он долгое время пробыл в воде, однако Марианна по опыту знала, что одной морской водой сажу, красовавшуюся на лицах большинства членов банды, смыть невозможно.

Что подумает о ней ее незнакомец, если ему, в свою очередь, доведется увидеть ее тело? Наверняка с отвращением отвернется, решила Марианна и поморщилась.

Кроме того треснутого зеркала, что висело у двери, у стены стояло старенькое трюмо, добытое давным-давно после какого-то кораблекрушения. Зеркало в нем, пожелтевшее от времени и все в пятнах – потому-то Марианна так редко в него заглядывала, – имело одно неоспоримое достоинство: оно было такое большое, что в нем она отражалась вся целиком.

Марианна открыла шкаф, вытерла рукавом пыльную поверхность зеркала, а потом взглянула на свое отражение, пытаясь увидеть себя глазами молодого человека.

Нельзя сказать, чтобы увиденное привело ее в восторг: растрепанная копна волос, темное от загара лицо с остреньким подбородком, большие глаза, а фигуру и не разглядишь даже под этими лохмотьями.

Марианна понимала, что должна спешить, что времени у нее почти не осталось, и тем не менее не могла оторвать взгляда от своего отражения, а в голове у нее проносились самые противоречивые мысли и переживания.

Внезапно она принялась стаскивать с себя одежду. И вот уже блузка и жакет полетели в сторону, а за ними драная юбка, потом тяжелые сапоги, шерстяные чулки, пока наконец Марианна не осталась стоять голышом перед мутным зеркальным стеклом, дрожа от холода.

Она нерешительно отступила на шаг, стараясь разглядеть себя всю и одновременно опасаясь, что увидит нечто ужасное.

В тусклом зеркале взору Марианны предстала маленькая женская фигурка, аппетитно округлая. Ноги, хотя их давно следовало бы вымыть, стройные, с тугими икрами и маленькими ступнями. Бедра – высокие и пышные. Под слегка выпуклым животом – треугольник черных курчавых волос. Талия – тонкая, отчего пышная грудь кажется еще больше, чем она есть на самом деле, и как-то не вяжется с детским лицом их владелицы.

В целом Марианна осталась недовольна увиденным. И ростом она не вышла, и ноги слишком короткие, и выражение лица оставляет желать лучшего – девушка, да и только. Марианна вспомнила, как совсем недавно считала, что женщинам на острове красота ни к чему. А вот теперь придется признать, что еще как к чему. Ей просто необходимо быть красивой, чтобы понравиться своему юноше.

Взгляд Марианны упал на пышную грудь, и она тихонько коснулась ее рукой. Грудь была мягкой и в то же время упругой. Эта неизвестно откуда взявшаяся пару лет назад часть тела доставляла Марианне массу хлопот и в то же время, похоже, чрезвычайно нравилась Джуду, да и другим мужчинам тоже, поскольку те не сводили с нее глаз. Однако самой Марианне эта самая грудь мешала ужасно, особенно когда требовалось выполнять тяжелую работу: вытаскивать на берег бочонки, сундуки и прочее добро.

Интересно, понравится ли ее грудь молодому человеку, подумала Марианна. Он настолько не похож на всех остальных мужчин, что, очень может быть, и здесь имеет свое мнение, отличающееся от других.

Вытянув вперед руку, Марианна принялась с пристрастием рассматривать ее. Какая же она грязная! Ужас! Марианна подняла руку вверх и, осторожно понюхав подмышку, сморщила нос и закашлялась. Все ясно. От нее тоже воняет. Не так сильно, как от Джуда, но ничуть не меньше, чем от остальных жителей острова. Впрочем, всегда кажется, что от себя самой пахнет меньше, чем от других. А взглянув на ноги, Марианна увидела, что и они отнюдь не чище.

Несколько секунд Марианна неподвижно стояла перед зеркалом, а потом решительно развернулась и принялась лихорадочно рыться в убогом буфете, ища старенький тазик с отбитой эмалью. Ага, вот он!

Марианна, не одеваясь, кинулась в переднюю комнату, где стояла бочка с водой, и, зачерпнув полный ковш, вылила воду в таз. Для того чтобы найти чистую тряпку, понадобилось немного больше времени, но наконец, среди наваленного в углу старья, добытого с потерпевших крушение судов, Марианна обнаружила кусок серой фланели. Отлично, как раз то, что нужно! Осталось только раздобыть мыло. Ну, это проще простого, и через несколько секунд в руках у Марианны оказался кусок желтого, едко пахнущего, похожего на воск мыла.

Дрожа всем телом от холода, она обреченно вздохнула и шагнула в воду. Сначала вымыла лицо, уши и шею, потом тело и под конец руки и ноги. От мыла исходил такой резкий запах, что Марианне на секунду показалось, будто она сейчас задохнется, но она продолжала безжалостно тереть и скоблить себя до тех пор, пока не решила, что она уже достаточно чистая, после чего снова отправилась в соседнюю комнату, чтобы смыть с себя мыло.

Покончив наконец с мытьем, Марианна снова подошла к трюмо и взглянула на себя в зеркало. У нее было такое чувство, словно она смыла с себя не просто грязь, а нечто большее. Гораздо большее.

Бросив взгляд на кипу грязной одежды, Марианна задумчиво покачала головой. Нет, ее старое, вонючее тряпье не подходит для чистого, обновленного тела.

Пришлось опять отправляться к тому же буфету, в котором она обнаружила таз, и вновь в нем порыться. Наконец поиски ее увенчались успехом: Марианна обнаружила более-менее чистые юбку и блузку и относительно новые шерстяные чулки. Что ж, за неимением лучшего сойдет и это.

Марианна быстро натянула на себя одежду и, отыскав расческу с отломанными через один зубьями, которой изредка пользовалась, несколько раз прошлась ею по своей буйной гриве. Вот теперь все.

Марианна почувствовала, как тело налилось легкостью, а душа – какой-то отчаянной радостью, а вот отчего это происходило, понять никак не могла. Неужели мытье способно очистить не только кожу, но и душу? Над этим стоило поразмыслить, однако на это не было времени. Нужно отнести юноше вещи, которые она для него собрала, а потом вернуться на берег, пока остальные ее не хватились.

Погруженная в свои мысли, Марианна открыла входную дверь и начала спускаться по деревяшкам, заменявшим лестницу. Осторожно ступая по скользким доскам, она смотрела вниз и потому не видела, как прямо перед ней выросла высокая фигура. Спрыгнув на землю, Марианна наконец вскинула голову и едва не вскрикнула от неожиданности: перед ней стоял Иезекииль Троуг.

В мгновение ока всю ее радость как рукой сняло. Один взгляд холодных зеленых глаз приводил Марианну в ужас. Хотя уж кем-кем, а трусихой она не была. Вообще-то на свете было всего три вещи, способные по-настоящему ее испугать: Джуд – хотя Марианна уже научилась его укрощать; боязнь утонуть – как-то раз, когда Марианна была совсем маленькой, она чуть не пошла ко дну; и Иезекииль Троуг.

Марианна не смогла бы даже сразу сказать, который из двух последних страхов наводит на нее больший ужас. Иезекииль Троуг обладал такой же непредсказуемой, неподвластной человеку, неуправляемой силой, что и волны, способные утянуть тебя на дно морское.

Марианна чуть было не развернулась и не бросилась обратно в дом, но все же сумела взять себя в руки.

– Здравствуйте, господин Троуг. Я как раз собиралась вернуться на берег.

И потупила взор, уставившись на носки своих тяжелых сапог. Всем своим существом ощущала она невероятную силу этого человека, высокого, мрачного и грозного, как огромная грозовая туча.

– Посмотри на меня, девочка! – приказал он своим зычным голосом.

Марианна нехотя подняла голову, стараясь не смотреть ему в глаза. Взгляд Иезекииля Троуга пронизывал ее насквозь, и Марианне все время казалось, что он может читать все ее мысли, даже самые потаенные. Но и ослушаться его она не могла. Марианна послушно посмотрела ему прямо в глаза.

Иезекииль Троуг окинул женщину своего сына взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Он прекрасно знал, какое впечатление производит на людей одно его присутствие: они до смерти боялись своего главаря и трепетали перед ним, и вот эту-то способность внушать страх Иезекииль Троуг ценил превыше всего на свете. Власть над людьми... Что может быть слаще?

Вот и сейчас он в очередной раз наслаждался своей властью, в то время как эта женщина трепетала от страха. А впрочем, какая там женщина – девчонка, однако аппетитная штучка, даже под этим тряпьем видны ее округлые формы, а уж если бы ее отмыть, приодеть и вообще привести в порядок, мужики за ней так и ходили бы табунами.

Жаль, правда, что он тогда отдал ее сыну, однако, когда состоялся разговор на эту тему, он был занят более важными делами, а потом, когда заметил, что девчонка прехорошенькая и неплохо бы самому ею заняться, оказалось слишком поздно – уже обещал ее Джуду.

Если бы речь шла о ком-нибудь другом из его банды, Троуг отнял бы ее безо всяких там колебаний, но сын – это сын, единственный человек в этой жизни, которого Иезекииль по-настоящему любил, хотя мальчишка и не оправдал его надежд: не унаследовал ни большого ума, ни способности вести за собой людей, ни честолюбия в конце концов. Но так или иначе, Джуд был его сыном, единственной ниточкой, связывающей Иезекииля Троуга с миром.

Мысли Троуга вернулись к стоявшей перед ним девчонке. Ее маленькое личико казалось не таким, как всегда. Интересно почему? Да оно просто чистое, догадался он. А глаза лихорадочно блестят. Неужели так его боится? Троуг вгляделся повнимательней. Нет, тут не страх, тут что-то другое. Похоже, она что-то скрывает. Очень уж невинные у нее глазки.

Троуг пожал плечами. Впрочем, какое это имеет значение. Вряд ли эта девчонка может скрывать что-то важное. Иезекииль Троуг перевел задумчивый взгляд на ее мягкие, слегка приоткрытые губы и представил себе, как он вонзается в них поцелуем. Он и не подумал скрывать свои мысли и тут же заметил, как девчонка вспыхнула от смущения. Как ее легко, оказывается, укротить!

Троуг позволил себе слабую улыбку, подумав, как, должно быть, приятно укрощать ее в постели, и с удовольствием заметил, как задрожала Марианна. Должно быть, вся извелась от страха, никак не может понять, что ему от нее нужно, собирается ли он наказать ее за какую-то провинность, или, быть может, хочет дать ей какое-то поручение. Вот этот-то страх и нужен был Троугу от всех своих подчиненных. Пока они его боятся, слушаются беспрекословно. Все очень просто. Да, власть в общем-то не такая уж и сложная штука.

– Пошевеливайся, – наконец холодно бросил он. – На море поднимается шторм, а я хочу, чтобы до его начала выловили весь груз.

– Слушаюсь, господин Троуг, – торопливо ответила Марианна. – Уже иду.

И она помчалась к берегу, а Троуг все стоял и смотрел ей вслед, и на губах его играла холодная улыбка. Да, жаль, что Джуд первым заприметил эту девчонку.

Ну да ладно, ничего не поделаешь, придется выбросить ее из головы. Сейчас есть более важные дела, о которых нужно побеспокоиться. Последнее кораблекрушение было на редкость удачным. Груза добыли немало, так что братья из Саутгемптона будут довольны. Да, дело поставить он умеет. В этом ему нет равных.

Долго еще смотрел Троуг в ту сторону, куда исчезла Марианна.

Только поздно вечером Марианне наконец удалось пробраться в хижину, где она спрятала своего молодого человека. Изнывая от нетерпения, она тем не менее заставила себя работать на берегу наравне с остальными, а потом вернуться с ними домой. По-другому поступить она не посмела: Троуг весь день не спускал с нее глаз. Неужели он что-то заподозрил? Но почему? С какой стати? Впрочем, очень может быть, ведь Иезекииль Троуг – человек необыкновенный. Такое впечатление, что он знает все и про всех. Поневоле поверишь, что он общается со злыми духами.

В обязанности Марианны входило готовить еду для Джуда и его отца. Вот и сегодня она приготовила им на ужин солонину и испекла хлеб, который они тут же съели, намазывая на огромные ломти вкуснейший джем, добытый днем. Сама Марианна, хотя вообще-то любила сладкое, сейчас не чувствовала никакого вкуса. Словно опилки жуешь. Все ее мысли были поглощены юношей. Как, должно быть, его мучают голод и жажда! Если ей не удастся прийти к нему сегодня, он умрет.

Как обычно, после ужина Джуд потащил ее в их комнату и, как обычно, грубо изнасиловал ее.

Марианна глубоко страдала, чувствуя, что ее чистое тело вновь становится грязным от прикосновения его гадких, ненавистных рук. Потом она лежала и терпеливо ждала, пока он захрапит, и ей казалось, что этого никогда не произойдет.

Джуд всегда спал как убитый и никогда не просыпался ночью, разве что раздавался звон колокола, извещавший об очередном кораблекрушении. И даже тогда его, как правило, приходилось поднимать чуть ли не пинками, так что Марианна могла быть уверена, что уж если он заснул, то ни за что ее не хватится.

Выждав достаточно долго – Джуд уже храпел вовсю, – Марианна осторожно выбралась из кровати, оделась и, взяв другое пальто (свое она оставила спасенному незнакомцу), вышла из дома.

Темнота стояла кромешная, к тому же на землю спустился густой туман, однако Марианна прекрасно знала дорогу к хижине старого Джека и неслась со всех ног.

Подбежав к ней, она почувствовала, как сердце у нее замирает от страха: хижина была такой темной и мрачной, оттуда не доносилось ни единого звука. Марианна замерла на пороге. А что если юноша умер? Ведь у него не было ни воды, ни пищи, а он так ослаб. Неужели она опоздала?

Дрожащей рукой Марианна откинула щеколду и вошла, напряженно вглядываясь в темноту.

– Эй, ты здесь? – И затаила дыхание, ожидая ответа.

– Это ты, моя спасительница? Я даже не знаю, как тебя зовут...

Марианна чуть не расплакалась от счастья. Голос у юноши был слабый, но он, слава Богу, жив, а это самое главное.

– Где ты? Тут такая темень, хоть глаз коли.

– Здесь, – тихо отозвался юноша. – Там, где ты оставила меня. На кровати.

Марианна на ощупь добралась до кровати и опустилась перед ней на колени. Протянув руку, она коснулась головы юноши, но внезапно, словно чего-то устыдившись, отдернула руку.

– Я принесла тебе еды и сухую одежду.

– А свечку, случайно, с собой не захватила?

Марианна покачала головой, но тут же сообразила, что в темноте все равно ничего не видно, и сказала:

– Нет, побоялась. Свет могут увидеть в деревне. Вот... – Марианна развернула узелок и вытащила кусок хлеба и солонины. – Ешь. Ты должно быть, умираешь от голода.

Юноша жадно схватил еду.

– Спасибо. Но сначала дай мне, пожалуйста, воды, я умираю от жажды.

Марианна дала ему в руки кувшин.

– Тут есть вино, а еще я принесла тебе немного джема.

– Ты просто прелесть, – проговорил юноша, сделав несколько жадных глотков. – Ничего не забыла.

Марианна зарделась от смущения, и в то же время ей приятна была похвала юноши. Ее в жизни так мало хвалили!

Она покормила юношу, протягивая ему по его просьбе то хлеб с солониной, то бутылку вина, пока он наконец не насытился. Тогда Марианна завернула остатки еды и убрала узелок в верхний ящик комода.

– Здесь его крысы не достанут, – деловито пояснила она.

Юноша вздохнул:

– Ну вот, наконец-то я сыт. Совсем по-другому себя чувствуешь... А теперь могу ли я узнать, как тебя зовут? «Моя спасительница» звучит уж слишком напыщенно.

Марианна улыбнулась и села на кровать рядом с юношей.

– Меня зовут Марианна. Марианна Харпер. – И весело улыбнулась, хотя юноша в темноте этого и не видел. – А знаешь, как я тебя называла про себя?

– Нет, – ответил он, и в голосе его тоже прозвучали веселые нотки. – Я называла тебя «моя добыча», – сказала Марианна, несколько покривив душой.

Но не могла же она признаться, что называла его «мой молодой человек».

Юноша тихонько рассмеялся.

– Да, так оно и есть! Еще один груз, выброшенный на берег морем. А вообще-то меня зовут Филип. Филип Котрайт.

Последние слова он произнес неожиданно грустным тоном, и Марианна догадалась, что он вспомнил о своих товарищах, погибших во время кораблекрушения.

– И что же мы теперь будем делать? – спросил он, и голос его был все таким же невеселым.

Марианна не очень поняла, о чем он говорит, и, поколебавшись несколько секунд, наконец спросила:

– Ты имеешь в виду прямо сейчас?

– Нет. Я имею в виду несколько более отдаленное будущее. Ведь не можешь же ты прятать меня здесь вечно! Мы с тобой должны придумать, как мне выбраться отсюда. У меня осталось очень важное дело.

Марианну словно ударили. Ей и в голову не приходило задумываться о каком-то отдаленном будущем, а уж о том, что ее молодой человек, ради которого она так рискует, может уйти, она и вовсе помыслить не могла.

– Ну знаешь! Мне было не до того, чтобы ломать над этим голову, – в сердцах бросила она. – Даже на то, чтобы не дать тебе умереть от голода и холода, ушло столько сил и труда, что ты и представить себе не можешь! Только чтобы сохранить тебе жизнь, пришлось изрядно постараться. А ты уже требуешь, чтобы я придумала, как вытащить тебя отсюда.

– Ох! – Даже по голосу было ясно, как он смутился. – Прости меня, Марианна, я совсем об этом не подумал. Я очень тебе признателен за все. Бог мой! Ведь если бы не ты, не представляю, что сейчас со мной бы стало!

И он порывисто прижал ее к себе. Она и не думала сопротивляться. Его проникновенный голос, ласковые слова совершенно обезоружили ее. Если бы он накричал на нее или стал ей угрожать, тогда бы она, конечно, не позволила ему это сделать. Но он оказался таким хорошим и добрым, что она сразу же уступила ему. Какое это оказалось наслаждение – прижаться к его груди, почувствовать на своих волосах его трепетные пальцы, ощутить на своих губах ласковое прикосновение его губ, такое нежное, любящее, а через несколько минут такое же страстное. Казалось, губы его о чем-то умоляют ее.

Марианна пока не догадывалась, о чем, однако про себя уже решила, что с радостью даст Филипу все, что он у нее ни попросит.

Она уже ни о чем не думала. Разум уступил место чувствам. Она помогла юноше раздеть себя, снимая одну вещь за другой, пока наконец не осталась такой же обнаженной, как и он. Ласковые прикосновения Филипа стали для Марианны настоящим потрясением. Она и не подозревала, что прикосновения мужских рук могут быть настолько осторожными и нежными: до сих пор они причиняли лишь боль. Она и не догадывалась, что от простого прикосновения можно получить такое наслаждение. А его пальцы уже добрались до ее груди и ласкали соски. Марианна замерла от блаженства. Страстное, не испытанное доселе желание пронзило все ее существо. Филип вел себя так, словно она для него бесценное сокровище, а не какая-то ненужная вещь, которой можно попользоваться, а потом выбросить за ненадобностью. И потому не только тело Марианны трепетало от блаженства под ласковыми руками юноши, но и душа ее пела и ликовала: она желанна, она любима!

– Марианна! – В голосе Филипа послышалась такая мольба, что Марианна даже вздрогнула от неожиданности.

Никто еще никогда с ней так не разговаривал.

– Марианна, можно я займусь с тобой любовью? Ну пожалуйста, не отказывай мне, скажи «да»! Я больше не могу, я так хочу тебя!

Марианна тихонько рассмеялась.

– Какой ты смешной, Филип. Да ведь ты уже это делаешь.

Горячее дыхание юноши обожгло ей ухо.

– Значит, можно?

– Да, Филип, да! – задыхаясь, прошептала Марианна.

Ей не терпелось узнать, будет ли и все остальное так же не похоже на то омерзительное чувство, которое она испытывала до сих пор с Джудом.

Желание Филипа оказалось и в самом деле велико. Марианна поняла это по тому, как трепетало его тело. Но вошел он в нее нежно и осторожно, словно боясь причинить ей боль. Марианна поразилась самообладанию юноши. Сама она сгорала от нетерпения. Скорей, скорей!

И вот наконец свершилось – он в ней! И оказалось, что более прекрасного чувства Марианне еще не доводилось испытывать ни разу в жизни. Впервые страстное слияние тел принесло ей необычайное острое наслаждение, о котором она и не подозревала.

Так вот, значит, почему женщины хотят спать с мужчинами, догадалась она. И впервые в жизни порадовалась тому, что она женщина.

Но вскоре волна невыразимого блаженства охватила все ее существо. Подхватив Марианну, она унесла ее далеко-далеко, в небесные выси, где ей еще никогда не доводилось бывать.

Когда Марианна пришла в себя, то поняла, что спала. Спала глубоко и долго. В теле была потрясающая легкость, и впервые в жизни Марианна ощутила настоящее счастье.

Филип лежал рядом с ней, слышалось его ровное дыхание.

Так вот, оказывается, какими могут быть отношения между мужчиной и женщиной! И все способны испытывать такие чувства? Может быть, и рыжая Дженни чувствовала нечто подобное, когда занималась любовью с Джудом? Быть может, поэтому она так его ревновала и пришла в такую ярость, когда его потеряла? Да, но почему тогда она, Марианна, ощущала с Джудом лишь боль и отвращение? Над этим стоит поразмыслить, решила Марианна.

Внезапно ей припомнились слова Филипа: «Я должен выбраться отсюда». После того, что только что произошло, она не может позволить ему уйти. Она должна во что бы то ни стало удержать его здесь. Горячие слезы хлынули у Марианны из глаз. Нет, это невозможно! Если Филип останется здесь, и ему, и ей будет угрожать страшная опасность. Несколько дней еще куда ни шло, можно будет водить всех за нос, но не дольше. Вскоре кто-нибудь непременно что-то заподозрит.

Интересно, когда наступит рассвет. Нужно поскорее уходить, а то, не дай Бог, Джуд проснется и обнаружит, что ее нет рядом.

Марианна осторожно спустила ноги с кровати, но в этот момент Филип проснулся и обнял ее за талию.

– Нет! Не уходи, Марианна! Моя милая, любимая Марианна, останься со мной!

– Я должна идти, – прошептала Марианна. – Если Джуд меня хватится, мне несдобровать. А ты оставайся здесь и никуда не выходи. Завтра я постараюсь принести тебе еще еды.

– Спасибо, обожаемая моя Марианна. – Филип притянул ее к себе и нежно поцеловал в губы. – Хлеб насущный – это, конечно, хорошо, но мне нужна ты! Неужели ты не понимаешь, какая ты милая, красивая, желанная?

Марианна вспыхнула от смущения. Что он такое говорит? И как воспринимать его слова?

– Марианна, ангел мой небесный!

Он притянул ее к себе еще крепче, и не успела она оглянуться, как волна желания накатила на нее и увлекла за собой в волшебный мир, где только он и она, и их юная страсть, чудеснее которой нет ничего на свете.

Когда Марианна наконец встала с кровати, ноги у нее подкашивались и все тело было наполнено блаженной легкостью. Она не помнила, как дошла до поселка. Счастье переполняло ее, било через край, и даже воспоминание об отвратительном вонючем теле Джуда, рядом с которым ей предстояло лечь, не смогло испортить ей настроения. Вскоре Марианна задремала и вновь пережила во сне те чудесные мгновения любви.

Следующие два дня Марианна бродила, словно во сне. Машинально выполняла она свои ежедневные обязанности, однако мыслями постоянно уносилась к Филипу, к тому украденному времени, которое они проводили вместе. Она была настолько счастлива, так поглощена охватившей ее любовью, что не замечала пристальных взглядов Иезекииля Троуга. Не замечала Марианна и того, какая бешеная злоба охватывала Джуда всякий раз, когда она всеми правдами и неправдами пыталась избежать ночью его домогательств.

Спать с Джудом теперь было не просто гадко. И раньше-то, до того как она познала восхитительное чувство любви, его грубая физическая близость вызывала в ней отвращение, но теперь, когда Марианна поняла, как это чудесно – отдаваться любимому человеку, отвращение к Джуду выросло во сто крат.

Однако она была слишком погружена в свой новый чудесный мир, чтобы обращать внимание на вспышки ярости своего ненавистного сожителя. Один лишь Филип, чудесный, необыкновенный, восхитительный Филип занимал все ее мысли. Марианна беспрестанно размышляла о том, как бы сделать так, чтобы он оставался здесь, на острове, и в то же время никто из ее товарищей ничего не заподозрил.

Филип рассказал ей, что плыл он на корабле не просто так. Его ждало одно чрезвычайно важное дело, но, к несчастью, судно потерпело кораблекрушение. Так что дело, которое он поклялся довести до конца, осталось невыполненным. И поэтому он просто обязан уйти, а Марианна должна ему помочь добыть достаточно продовольствия для того, чтобы он смог добраться до Чарлстона. Однако Марианна, не желая терять своего возлюбленного, все откладывала решение этого вопроса со дня на день.

Настал четвертый день после того, как Филипа выбросило на берег. Марианна, как обычно, шла к хижине старого Джека, неся узелок с провизией. И, как обычно, мысли ее целиком были заняты Филипом и тем, как бы им остаться вместе.

Когда Марианна вошла в хижину, Филип строгал ножиком, который она для него раздобыла, кусок плавника. При виде Марианны глаза у него радостно заблестели, однако выражение лица оставалось мрачным.

Марианна бросилась к нему, и они пылко обнялись.

Наконец Филип отстранил ее от себя и пристально взглянул в ее лицо.

– Марианна, мы должны поговорить. Я не могу здесь больше оставаться. Я с ума сойду от безделья, а ведь меня ждет важное дело, которое я поклялся довести до конца. Кроме того, если то, что ты мне сказала, правда, значит, я здесь в постоянной опасности. Ведь в любую минуту меня могут найти и убить ваши люди. Пойми, я должен уйти! И чем скорее, тем лучше.

– Ш-ш-ш, любовь моя. Давай поговорим об этом после, – прошептала Марианна, пытаясь отвлечь его от мрачных мыслей поцелуем. – Посмотри, что я тебе принесла. Вот сладкие печенья, а вот свежая треска. Отличный ужин!

– Марианна! – В голосе Филипа прозвучало отчаяние. – Ты совсем меня не слушаешь! То, что я говорю, очень серьезно. Ты спасла мне жизнь, и я никогда этого не забуду. Но сейчас ты можешь сделать так, что я ее потеряю!

Марианна безвольно опустила руки, на глаза навернулись слезы. В глубине души она понимала, что Филип прав, и все же не хотела себе в этом признаваться. Она не может его потерять. Не может, и все тут!

– Филип, любимый! – воскликнула она, бросаясь к нему на шею. – Мы обязательно поговорим об этом. Вот увидишь. Я тебе обещаю. Но сначала обними меня!

Филип, покорно вздохнув, покорился. Они сжали друг друга в объятиях, забыв обо всем на свете, как вдруг дверь распахнулась. Ветер, зловеще захохотав, ворвался в хижину.

Марианна вскрикнула и обернулась. На пороге с дубиной в руке стоял Джуд Троуг.

Глава 3

Зловещая фигура Джуда четко вырисовывалась в бледном лунном свете, и Марианна краешком сознания успела удивиться тому, как быстро наступила ночь. Но сейчас ей было не до этого. По сравнению с огромным Джудом Филип казался слабым и хрупким. Джуд убьет его, задушит голыми руками!

Никогда еще Марианна не чувствовала себя такой беспомощной. Что же им делать? Как спастись? Чуда ждать не приходилось.

– Сука! – прорычал Джуд, и в голосе его была такая ярость, что у Марианны мороз пошел по коже. – Так вот, значит, чем ты здесь занимаешься! Кто этот мозгляк, черт бы его побрал? Я ему сейчас башку снесу!

Марианна бросилась между мужчинами, благодаря Бога за то, что в хижине стоит кромешная тьма. Очевидно, Джуд принял Филипа за одного из деревенских мужчин. Может, если Джуд не узнает, что Филип с того погибшего корабля, он не станет его убивать? Может, удастся упросить его пощадить Филипа?

– Джуд, прошу тебя! – взмолилась Марианна, бросаясь к нему. – Пожалуйста, не трогай его!

Джуд расхохотался:

– Не трогать, говоришь? Не трогать, сука?! Да что это за мужик такой, раз прячется за женскими юбками? Раз боится честной драки?

– Не честной, – проговорила Марианна дрожащим голосом. – У тебя в руках дубинка.

Джуд снова захохотал.

– Чтобы справиться с таким сопляком, как он, мне никакая дубинка не нужна. Отойди, дай на него взглянуть!

Марианна не двинулась с места.

– Джуд...

– Я сказал, отойди! – заорал Джуд. – Зажги лампу!

– Здесь нет... нет лампы. Нет даже свечи.

– Врешь!

– Нет-нет, я говорю правду. Я боялась, что свет могут увидеть в поселке.

Джуд презрительно фыркнул:

– Не хотела, чтобы вас видели, а? Да кто же это такой, что ты так за него трясешься? Как его зовут? Ну хорошо. Я захватил огрызок свечи и коробок спичек. Сейчас посмотрим, кто это мне наставляет рога! Я хочу увидеть лицо этой сволочи, прежде чем сверну ему шею!

От этих слов у Марианны подкосились ноги. Горячее дыхание Филипа обжигало ей ухо. До сих пор он не проронил ни слова, и она никак не могла понять почему. У них на острове мужчины перед дракой всегда поносили друг друга на чем свет стоит.

Джуд чиркнул спичкой, и огонек на мгновение осветил лачугу. Марианна стояла, оцепенев. Боже, сейчас он увидит Филипа!

Через секунду стало еще светлее, теперь Марианна отчетливо видела грубое лицо Джуда. Внезапно – Марианна и глазом моргнуть не успела – из-за ее спины выскочил Филип.

Джуд тоже оторопел от неожиданности. Он разинул рот, пытаясь что-то сказать, но из глотки вырвался лишь какой-то хрюкающий звук. В следующее мгновение Филип вышиб огарок свечи из руки Джуда. Тот издал яростный вопль. Хижина погрузилась в кромешную мглу.

– Филип! – испуганно вскрикнула Марианна.

Ответа не было. Кто-то толкнул ее, и она полетела на кровать, затем кто-то вскрикнул (Марианна не поняла кто), и, наконец, на пол свалилось что-то мягкое – по-видимому, тело. Марианна затаила дыхание. Кто это? Джуд или Филип?

– Филип! – снова крикнула она.

И наконец послышался голос Филипа:

– Все в порядке, Марианна. Найди свечу и зажги ее. Никак не пойму, жив он или нет.

Марианна принялась судорожно шарить по полу. Вскоре она нашла огарок свечи, а Филип передал ей спичечный коробок. Чиркнув спичкой, она зажгла свечу и протянула ее Филипу. Он нагнулся над телом Джуда.

Марианна с содроганием отвернулась. Одного взгляда на Джуда было достаточно, чтобы все стало ясно: открытые глаза не мигая смотрят в потолок, из левого бока торчит нож. Без всякого сомнения – Джуд мертв.

Она услышала, как Филип глубоко вздохнул, а потом почувствовала на своем плече его руку. Тяжело дыша, он проговорил:

– Да, он мертв. Я успел вовремя пырнуть его ножом. Еще секунда, и вместо него на полу лежал бы я. Марианна, теперь я просто должен уходить! Другого выхода нет.

Голос его раздавался глухо, словно Филип произносил слова сквозь толстый слой ваты. И хотя все слова были понятны, Марианна никак не могла сообразить, о чем он толкует.

– Марианна, ты слушаешь меня? – Филип рывком повернул ее к себе лицом и хорошенько встряхнул.

Потом поставил свечку на стол. В тусклом свете видно было, что он бледен как смерть, а лицо в капельках пота.

– Если ваши люди до сих пор не убили меня, то теперь, когда они найдут его, меня точно не пощадят.

«Не пощадят», – тупо подумала Марианна.

Мысли ее вернулись к отцу Джуда, и, вспомнив, каким он бывает в минуты гнева, она содрогнулась от ужаса.

Филип еще крепче схватил ее за плечи.

– Ты должна показать мне, в какую сторону идти и где вы храните лодки. Мне нужно добраться до материка. Ты слышишь меня, Марианна? Марианна!

Марианна смотрела ему прямо в глаза, но ничего не видела. Внезапно она словно очнулась, стряхнула с себя оцепенение. Вмиг все стало ясным и понятным. Теперь она знает, что делать.

– Это ни к чему, – спокойно произнесла она.

Филип недоуменно поднял брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пойду с тобой. Я покажу тебе дорогу и помогу взять лодку.

Филип покачал головой.

– Но это... Я хочу сказать, это вовсе не нужно. Никто не заподозрит тебя в смерти этого человека. Ты можешь спокойно вернуться в деревню и лечь в постель задолго до того, как найдут его тело.

Перед глазами Марианны встало лицо Иезекииля Троуга.

– Ошибаешься, Филип. Они сразу меня заподозрят, во всяком случае, отец Джуда. Теперь я понимаю, что он давно следил за мной. Нужно мне было раньше сообразить, что его-то провести не удастся. Неужели ты думаешь, что у Джуда хватило бы ума самому выследить нас? Нет! Наверняка отец сказал ему, что я веду себя как-то странно, и посоветовал пойти за мной следом. Мне придется уйти с тобой, Филип. Если я останусь, меня убьют. Черт бы тебя побрал, неужели ты хочешь моей смерти?!

Филип отвернулся и тяжело вздохнул.

– Ты же знаешь, что нет. Хорошо, Марианна. Я тебе верю. Мы отправимся вместе, однако не думай, что это будет увеселительная прогулка. Мужчина может путешествовать без денег, крова и еды, а вот женщина вряд ли.

Марианна горько улыбнулась.

– Ты забываешь, что я не просто женщина, а женщина, занимающаяся мужским делом, и привыкла к суровой жизни. Так что не беспокойся, я не буду тебе обузой.

Когда огарок свечи разгорелся ярче и осветил всю комнату, Марианна с Филипом забегали по хижине, собирая в дорогу еду, которую так и не успел съесть Филип, и воду. Сняв с кровати покрывало, они завернули в него провизию, после чего Филип, облаченный до этого в грубую одежду, которую раздобыла для него Марианна, переоделся в свой костюм, а сверху накинул ее тяжелое пальто. Сунув руку в карман, он нащупал в нем какой-то предмет и вытащил его на свет. Глаза его расширились от удивления, когда он увидел, что на ладони у него лежит маленький аметистовый флакончик для духов.

– Что это? – спросил он.

– Ой! – Марианна бросилась к нему, выхватила флакон и сконфуженно проговорила: – Это мое. Я нашла его на берегу в тот же день, когда и тебя. Он принесет нам удачу.

– Очень на это надеюсь, – мрачно заметил Филип. – Нам бы она совсем не помешала. Хорошо бы нам к удаче еще и капельку денег. На те, что у меня в кошельке, долго не протянуть. Ну вот все готово. Задуй свечу.

Марианна послушно задула огарок и положила восковой комочек в карман, где уже лежали спички Джуда. Ей было очень страшно и в то же время радостно. До этого дня она думала, что всю свою жизнь проведет на этом вонючем острове, так и не увидев ничего хорошего, вечно голодая и замерзая. Но в то же время ей страшно покидать остров. Что она будет делать там, на материке? Она ведь ничего не умеет. А чем занимаются там женщины, как зарабатывают себе на хлеб? Что ждет ее в будущем? Ну да ладно, будь что будет. По крайней мере она останется с Филипом, и он ей поможет... то есть они станут помогать друг другу.

В горле у Марианны пересохло от волнения, и она с трудом смогла прошептать:

– Я готова.

Филип взял ее за руку, и вместе шагнули они за порог во влажную ночную тьму.

В последующие годы Марианна так никогда и не смогла забыть эту ночь: как они брели по берегу, а ноги их увязали во влажном песке, как они отчаянно боялись погони, как надеялись, что все обойдется, и какую чувствовали усталость.

Лодки находились на берегу всего в нескольких метрах от поселка, и Марианне с Филипом пришлось пробираться мимо ветхих лачуг, причем так близко, что можно было различить доносившиеся оттуда голоса. Внезапно откуда-то выскочила тощая собачонка и с лаем бросилась к беглецам. Марианна поспешно нагнулась и погладила ее. Животное замолчало и затрусило за ними по берегу.

Теперь уже Марианна шла впереди, показывая дорогу. Подойдя к лодкам, Марианна указала Филипу на одну из небольших плоскодонок, и они вдвоем принялись сталкивать ее в воду. Лодка оказалась страшно тяжелой, ноги увязали в песке, а они так устали. Но отчаяние придало им сил, и наконец им удалось перевернуть лодку и подтащить ее к воде.

Филип сбегал к лодкам за веслами, а когда вернулся, они с Марианной столкнули плоскодонку на воду и прыгнули следом.

Слава Богу, полдела сделано: их лодка взяла курс на побережье Каролины. Марианна каждую секунду ждала, что позади раздадутся громкие крики и треск выстрелов. К счастью, все было тихо.

Юбки ее, пока она сталкивала лодку в воду, намокли и теперь, холодные и влажные, липли к ногам. Тело промерзло до костей. Скрючившись, сидела она на корме, наблюдая за тем, как Филип, едва различимый в темноте, пытался управиться с тяжелыми веслами. Наконец Марианна не выдержала, подползла к нему и взялась за одно из них. Стараясь грести как можно тише, выбиваясь из последних сил, плыли они к материку, где, как надеялась Марианна, их ждет такая желанная свобода.

Вокруг царила непроглядная тьма. Иезекииль Троуг лежал на матрасе единственной в поселке приличной кровати, лениво глядя в черневший над головой потолок. Рядом с ним примостилась, сладко посапывая Бетси Джонс, чей муж, Люк, утонул во время шторма на прошлой неделе. Бетси была молоденькая, пухленькая и свеженькая... Относительно, конечно, для жительницы острова в самый раз. Она согревала по ночам его постель и стирала его одежду, а большего Троугу было не нужно.

Хотя только что они с Бетси яростно занимались любовью, сон не шел к Троугу. Голова его была занята другим: перед глазами вставали картины одна слаще другой.

Вот Джуд входит в хижину старого Джека, до смерти перепугав парочку, наставляющую ему рога. Марианна, голая, аппетитная, и таинственный незнакомец – Троуг почему-то представлял его совсем юным – лежат на кровати, слившись в сладострастном объятии. Животный страх охватывает их при виде Джуда. Вот Джуд наносит своему хилому противнику сокрушительный удар, Марианна испуганно таращит глаза, а потом начинает пронзительно вопить. А Джуд, не обращая внимания на ее вопли, продолжает лупить юнца своей дубинкой, потом отбрасывает ее в сторону и подходит к Марианне. Руки и одежда его обагрены кровью ее любовника. Джуд рывком прижимает Марианну к себе, валит ее на грязный пол и грубо овладевает ею. Троуг до мельчайших деталей представляет их неистовое совокупление. Кажется, он видит каждую мелочь, слышит каждый крик. У него такое чувство, будто это он сам, а не Джуд ощущает, как восхитительное тепло и влажность обволакивают его...

Застонав, Троуг повернулся и, схватив Бетси за руку, притянул к себе. Сонная, она даже не сопротивлялась, когда он, навалившись на нее, принялся поспешно удовлетворять свою похоть.

Лицо Марианны все стояло у него перед глазами, пока Троуг претворял в жизнь свои необузданные, разнузданные фантазии. Наконец, громко вскрикнув, он содрогнулся в экстазе, а потом, обессиленный, откинулся навзничь, оттолкнув Бетси на край кровати. Бетси закрыла глаза и снова заснула.

Да, подумал Троуг, он правильно сделал, что поведал Джуду о своих подозрениях, поскольку именно Джуд должен... нет, не должен, а просто обязан восстановить справедливость.

Троуг следил за девчонкой с той самой минуты, как встретил ее тогда у дома. Оглядев потом хорошенько все вокруг, он без труда нашел спрятанные под крыльцом одежду и еду. Позже, уже ночью, он заметил, как Марианна выскользнула из комнаты и под покровом темноты помчалась к лачуге старого Джека. Все ясно! Значит, не все погибли в результате кораблекрушения, кто-то уцелел, иначе с какой стати ей тащить с собой еду, вино и одежду.

Троуг заметил и еще кое-что. Марианну за эти три дня словно подменили: она вся так и светилась от счастья. Такой лучезарный свет обычно исходит от женщины, когда она влюблена. Джуд никогда не мог этого добиться. Ничего, его сын еще заставит ее полюбить его.

Сейчас он, наверное, уже преподал урок девчонке и скоро вернется домой, решил Троуг.

«Домой...» – криво усмехнулся он. Да разве эту лачугу можно назвать домом? Однако другого дома его сын, его мальчик никогда не знал. Интересно, обрадуется ли Джуд, когда он скажет ему, что скоро они уедут с острова и отправятся в Чарлстон, а быть может, в Новый Орлеан, где Иезекииль Троуг займется каким-нибудь стоящим делом? Например, станет судовладельцем. А что? Деньги большие, да и работенка непыльная. Иезекииль Троуг никогда не любил работать: пусть дураки вкалывают.

Правда, нельзя сказать, что его изнуряющая работа не приносила дохода. Приносила, да еще какой! Троуг усмехнулся, подумав о всех тех сундуках с золотом, зарытых позади своей хижины. Кораблекрушения обогатили его, однако годы, прожитые в нищете, под палящим солнцем и пронизывающим ветром, уже давали о себе знать. Ему до смерти надоело носить грубую рыбацкую одежду, он устал от вечной вони и грязи, скудной пищи, от постоянного холода, а больше всего – от того жалкого сброда, которым ему приходится командовать.

Однако Иезекииль Троуг был человеком целеустремленным. Он поставил себе цель в жизни – сделаться очень богатым – и шел к ней, невзирая ни на какие неудобства, сметая все преграды. Но время шло, он становился все старше, жизнь его уже шла к закату, и усталое тело требовало отдыха. Да и в конце концов, должен же он получить хоть малую толику удовольствий на те деньги, что ему удалось скопить! Ведь как бы там ни было, Иезекииль Троуг был рожден для лучшей жизни.

Джозеф Хендерсон Дартер происходил из преуспевающей семьи. Родился он 31 марта 1785 года в Нью-Йорке. Отец его, Эбенайзер Уилтон Дартер, был судоторговцем. Жену его звали Мирабель Дартер, урожденная Хендерсон. Джозеф был их первенцем. Через несколько лет после его появления на свет у молодой четы родилось еще двое детей, сын Генри и дочь Луиза.

Троуг до сих пор не мог забыть гнев и отвращение, охватившие его, когда родились эти братец с сестрицей. Они казались ему самозванцами, врагами, отнявшими принадлежавшее ему родительское внимание, а в дальнейшем готовые отнять и наследство. И потому он мстил им, измываясь и колотя их так, что они то и дело мчались ябедничать на него матери.

Поскольку за этим неизменно следовало наказание, Троуг вскоре избрал другую тактику. Открытой, честной борьбе он предпочел хитрость и обман и быстро понял, что исподтишка действовать куда лучше. Он был очень умен и изобретателен и превратил жизнь бедных ребятишек в сущий ад.

Сначала они пытались бороться, но Троуг всегда умело доказывал, что он тут ни при чем, так что младшие брат с сестрой вскоре перестали жаловаться на него родителям и стали просто делать все возможное, чтобы держаться от своего братца как можно дальше.

Лицо Троуга исказила злая гримаса. Маленькие негодяи! Как же он их ненавидел, да и до сих пор ненавидит. Генри наверняка уже стал во главе семейного предприятия, а Луиза, без сомнения, вышла замуж за какого-нибудь чванливого преуспевающего торговца и нарожала ему с полдюжины щенков. Они, наверное, считают его мертвым и, конечно, несказанно этому рады, хотя ни за что не признаются в этом даже самим себе: слишком уж лицемерны и двуличны.

Ну да ладно, не стоит забивать себе голову мыслями о них. Пусть себе считают, что его уже нет на белом свете, а он жив и здоров и по-своему очень даже преуспел. Да, именно по-своему.

Он всегда, с самого детства поступал по-своему, так, как считал нужным. Однажды в гневе мать назвала его бессердечным исчадием ада.

– Ты умен, – бросила она. – Быть может, даже слишком умен. И умеешь, когда тебе хочется, вести себя, как паинька. Но ты бессердечный человек, Джозеф. У тебя отсутствует главное человеческое качество, присущее всем нормальным людям, – доброта. Ты представления не имеешь о том, что такое хорошо и что такое плохо. Иногда мне кажется, что у тебя вообще нет души!

После этих слов мать сложила руки на груди и грозно выпрямилась, но на Троуга это не произвело ни малейшего впечатления. Сам он считал, что имеет все, что ему нужно, и слова матери о том, что у него нет души, лишь заинтриговали его. Значит, он не такой, как все эти жалкие людишки? Вот и отлично!

Позже Троуг, поразмыслив над словами матери, попытался сравнить себя с другими людьми и пришел к выводу, что он и в самом деле совершенно не такой, как все те, кого он знает. Если ему что-то требовалось получить или что-то хотелось сделать, он никогда не терзал себя глупыми сомнениями, а упрямо шел к своей цели. Он считал, что все эти колебания, терзания – лишь напрасная трата драгоценного времени. Вопросы морали и нравственности никогда его не волновали. Станет он переживать по таким пустякам! У него была своя мораль: если ему что-то нужно, он брал это безо всякого зазрения совести, если его выводили из себя – жестоко наказывал человека, посмевшего так поступить. И никогда не испытывал никаких угрызений совести, никакого чувства вины за содеянное. А другие люди, как он заметил, испытывали. И хотя он представления не имел о том, что это за чувство вины такое, полагал, что оно наверняка убивает все удовольствие от предшествующего ему поступка. Так что, если он не способен на подобные чувства – тем лучше! Значит, он просто намного умнее всех остальных людей и вообще выше их.

Итак, действуя где хитростью, где обманом, Троуг прожил свои детство и юность более-менее спокойно. Он научился скрывать свое истинное лицо под благочестивой маской и использовать свои таланты себе во благо. Он бывал крайне осторожен и осмотрителен и старался поступать так, чтобы родители и все окружающие не узнали о его неблаговидных поступках.

Однако с каждым годом жизнь в родительском доме казалась Троугу все более нудной.

И вот, когда ему исполнилось семнадцать, он наконец совершил такой отвратительный поступок, который невозможно оказалось ни оправдать, ни скрыть даже такому умному и изворотливому человеку, каким считал себя Иезекииль Троуг. Поступок этот касался молодой женщины, даже не женщины, а девушки, поскольку ей было столько же лет, сколько и Троугу. Звали ее Энни Робертс, и ее отец, глава крупного банка, был близким другом отца Троуга. Энни и Троуг знали друг друга с самого детства, и Троуг всегда считал ее глупенькой маменькиной дочкой, бледненькой и совершенно непривлекательной.

Но когда Энни исполнилось шестнадцать, она вдруг расцвела и превратилась в высокую стройную девушку с тонкими чертами лица. Грудь ее налилась, бедра округлились, талия стала совсем тоненькой. Даже ее дурацкая бледность вызывала яростное желание. В общем, гадкий утенок превратился в красивого лебедя, невзрачная девчонка исчезла, уступив место соблазнительной юной девушке, вокруг которой вился рой молодых повес, одним из которых был Иезекииль Троуг.

Впрочем, было бы неверно сказать, что Троуг ходил за ней хвостом, как другие. Поскольку его родители дружили с родителями Энни, у него, несомненно, было явное преимущество. Да к тому же он и не собирался заниматься какими-то глупыми ухаживаниями.

В шестнадцатилетнем возрасте Троуг уже познал все тайны секса. В публичных домах он давно был своим человеком, да и в игорных домах и салонах его тоже знали. Родители его, естественно, ни о чем не догадывались, и он прилагал все усилия к тому, чтобы они оставались в блаженном неведении как можно дольше.

С девушками из приличных семей он не связывался, считая, что игра не стоит свеч: слишком много возни и никакого удовольствия. Девственницы, как выяснилось, тоже оказались ему не по душе. Они лили горькие слезы, брыкались и царапались, прежде чем уступить, а уступив, ждали, что он предложит им брачные узы в обмен на свою драгоценную девственность, а когда этого не происходило, грозили разоблачением.

Но к Энни Робертс Троуг испытывал совершенно иные чувства. Нельзя сказать, чтобы это была нежность: Иезекииль Троуг вообще не представлял себе, что это такое. Но по какой-то неведомой ему причине он желал эту девушку, желал настолько сильно, что страсть эта не давала ему покоя во сне, а наяву проявлялась настолько явственно, что того и гляди грозила вызвать смущение у окружающих.

Привыкнув сразу получать желаемое, Троуг с трудом выносил спектакль, который Энни – как и все другие приличные девицы – перед ним разыгрывала: стыдливо прикрывала веером лицо; легонько касалась – естественно, случайно – его руки; бросала на него томные взгляды, а когда он ловил их, поспешно отворачивалась; издавала притворные охи и ахи. Какая чепуха! Когда они бывали одни в саду, он едва сдерживался, чтобы не повалить ее на землю и не овладеть ею тут же. И тем не менее при всем своем нахальстве Троуг был далеко не дурак и прекрасно понимал, каковы могут быть последствия подобной поспешности. И он стал выжидать.

Он знал, что Энни к нему неравнодушна – взгляды, которые она на него бросала, краска стыда, то и дело заливавшая ей лицо, выдавали ее, – хотя, быть может, сама она об этом и не догадывалась..

План его был одновременно простым и дерзким. В один прекрасный день они останутся одни, совсем одни. Сначала он немного подыграет ей. Поухаживает, пошепчет ей на ушко комплименты, подразнит ее, а потом предложит попить чаю или еще чего-нибудь, а в питье добавит бесцветной жидкости, что дал ему Баджерс, жадный до денег и девиц аптекарь, живший неподалеку, уверявший его, что жидкость эта оказывает на человека одурманивающее действие, подобно опиуму или гашишу. После того как дело будет сделано, Троуг рассчитывал, что Энни будет молчать, так как побоится признаться в том, что ее изнасиловали. К тому же если лекарство окажет то действие, что обещал Троугу аптекарь, Энни впадет в состояние, схожее с опьянением, и на следующий день даже не вспомнит о том, что с ней произошло. Нельзя сказать, что план этот был идеальным, но за неимением лучшего сойдет и такой.

Наконец настал день, когда терпение его было вознаграждено. В июле, когда семья Робертсов собирала чемоданы, готовясь отправиться в отпуск, что они делали из года в год, Энни заболела. Мать Троуга, зная, с каким нетерпением Робертсы ждали этой поездки, предложила поухаживать за их дочерью до тех пор, пока она не поправится, а потом отправить ее к родителям.

Болезнь Энни, острый бронхит, вынудила ее целую неделю провести в постели, а период выздоровления длился еще дольше. Даже после того, как боли в груди прекратились и кашель пропал, она все еще была очень слабой, и Мирабель Дартер кудахтала над ней, как курица, то и дело потчевала ее всякими вкусностями, а Генри с Луизой постоянно ошивались в ее комнате, рассказывая ей какие-то дурацкие истории и заставляя играть в различные детские игры, пока Троугу уже стало казаться, что он этого больше не выдержит.

И вот наконец его час настал. Однажды после обеда, когда Энни уже почти совсем поправилась, мать Троуга собралась навестить старую больную тетушку – как делала регулярно раз в месяц, – жившую в нескольких часах езды от их дома. Обычно мать брала с собой младших детей, но на этот раз заколебалась. Ей не хотелось оставлять Энни одну.

Тогда Троуг с такой искренностью, что матери и в голову не пришло заподозрить его в чем-то дурном, принялся уговаривать ее поехать, убедительно доказывая, что дети не выезжали за город уже больше месяца и что тетушка Ариадна ждет не дождется, когда ее навестят. Мать, радуясь необыкновенной заботливости Троуга, быстро собралась в дорогу и, забрав с собой младших детей, уехала.

И вот наконец-то Троуг и Энни Робертс остались в доме одни, вернее почти одни. Джонас, кучер, поехал вместе с миссис Дартер, а Марта, экономка, женщина средних лет, как обычно, на выходные отправилась домой. В доме оставалась лишь Сэлли, придурковатая служанка.

У Троуга, естественно, сразу же созрел план, как убрать Сэлли с дороги. Он сказал ей, что она неважно выглядит, и предложил выпить стаканчик хереса, а потом вздремнуть часок. Он даже сам принес ей бутылку с хересом, отлично зная, что стаканчиком она не ограничится, а потом проспит целый день.

Устранив все возможные препятствия, Троуг отправился к Энни, горя желанием побыстрее претворить свой план в жизнь.

Вначале все шло так, как задумано. Энни, которой до смерти надоело невольное заточение, обрадовалась приходу Троуга и охотно согласилась сыграть в предложенную игру, а потом так же охотно выпила чашку чая с лекарством, которую он заботливо принес.

Троуг тоже выпил чаю, в который предварительно добавил щедрую порцию бренди. Поставив пустую чашку на стол, Энни откинулась на спинку кресла.

– Боже мой, что-то мне ужасно захотелось спать, – сонным голосом проговорила она.

Троуг затаив дыхание следил за тем, как веки у нее устало смежились, а тело обмякло. Когда он решил, что она уже крепко заснула, он опустился перед ней на колени и принялся ее раздевать. Баджерс был прав: препарат действовал! Энни даже не открыла глаза, лишь что-то тихонько пробормотала. Мягкая и податливая, лежала она в кресле, безвольно отдавшись на милость Троуга, и в то же время чувствовалось, что сознание не совсем покинуло ее.

Несколько минут Троуг жадно пожирал глазами ее обнаженное тело. Он наслаждался переполнявшим его чувством власти до тех пор, пока ждать уже не осталось сил. Тогда он вытащил свой набухший член, символ этой власти, и вонзил его в нежную плоть.

Ощущение обладания беспомощной девушкой оказалось восхитительным, куда лучше, чем в мечтах, и он уже почти достиг того момента, когда переполнявший его экстаз готов был выплеснуться наружу, как вдруг Энни пошевелилась, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее и, наконец, вскрикнув, попыталась сбросить своего насильника.

Изумленный Троуг уставился в широко раскрытые голубые глаза, полные страха и отвращения. Выругавшись про себя, Троуг решил позднее разобраться с этим Баджерсом, однако добычу свою не выпустил.

Энни боролась отчаянно, брыкалась под ним, как норовистая кобылка, однако Троуг, возбудившись от этого еще сильнее, лишь крепче прижимал ее к себе.

Страсть била через край, переполняла его, и Троуг в экстазе закрыл глаза, однако тут же открыл их: Энни вцепилась ему зубами в левое запястье, и острая боль пронзила руку.

Это случилось в самый кульминационный момент, и хотя боль была очень сильной, Троуг и на сей раз не выпустил свою жертву. Он выдернул руку и, зарычав, обхватил шею девушки обеими руками. Она тут же впилась в них ногтями – тщетно! Троуг содрогнулся в экстазе и непроизвольно усилил хватку.

Несколько секунд спустя, когда долгожданная страсть была наконец удовлетворена, Троуг, обессиленный, лежал рядом с Энни. Она не шевелилась. Решив, что девушка просто потеряла сознание, и от души надеясь, что она пролежит так подольше и он успеет убраться восвояси, прежде чем она придет в себя, Троуг склонился над ней. Черт бы подрал этого Баджерса! Из-за него все чуть не пошло насмарку. Ну ничего, он еще с ним поговорит!

Но, вглядевшись в лицо девушки, Троуг, к своему ужасу, понял, что Энни вовсе не в обмороке, а мертва. Мысли его лихорадочно закрутились: нужно придумать какую-нибудь правдоподобную историю, и как можно скорее. Например, в дом вломился грабитель, он, Троуг, стал с ним драться, однако тот оказался сильнее и ударил его так, что он потерял сознание. А грабитель пробрался в комнату Энни и изнасиловал ее. Или, допустим, Энни попросила его, Троуга, сходить в аптеку и купить для нее розовой воды для лица или нюхательную соль, и, пока он ходил, в дом проник грабитель и убил ее.

Однако рассказывать ни первую, ни вторую историю Троугу не пришлось – и он до сих пор не знает, поверили бы в нее родители или нет, – поскольку, пока он стоял над телом Энни, соображая, что ему делать, в комнату влетела Сэлли. Она увидела Энни, уже открыла рот, чтобы завизжать, и тут уставилась на Троуга огромными испуганными глазами.

– Чего уставилась, идиотка ты эдакая? – рявкнул Троуг. – Я сам только что вошел и увидел, что бедняжка Энни мертва. Должно быть, кто-то вломился в дом!

Сэлли все так же глядела на него, и во взгляде ее застыл ужас. Почему она так смотрит? С какой стати ей его подозревать? Проследив за ее взглядом, Троуг опустил голову и увидел, что штаны у него не застегнуты и из них выбивается нижнее белье.

Секунду он размышлял, не прикончить ли ему заодно и Сэлли. Грабитель запросто мог убить и ее вместе с Энни. Но в этот момент в коридоре послышались шаги. Кто-то идет!

Выбора не было. Нужно бежать. Оттолкнув служанку, Троуг бросился из комнаты и сбил с ног экономку, которая как раз возвращалась домой.

За его спиной обе женщины принялись истошно вопить, однако Троуг решил, что успеет заскочить в свою комнату, прежде чем они позовут па помощь. В комнате своей он схватил пальто, шляпу и кошелек и кинулся в комнату родителей, к комоду, где, как ему было известно, отец прятал деньги. Через пять минут Троуг уже был далеко от родительского дома. Больше он туда не вернулся.

Лежа в своей хижине на кровати с отломанной спинкой, Иезекииль Троуг потянулся и угрюмо усмехнулся. Вот так началась его жизнь, полная опасностей и приключений, настоящая жизнь.

Понимая, что его будут преследовать, он постарался уехать из Нью-Йорка как можно дальше. Наконец он добрался до Чарлстона, где сошелся с одним человеком, и тот рассказал ему, что есть такой остров Аутер-Бэнкс, где можно неплохо поживиться, сажая корабли с грузом на мель, а потом грабя их. Мужчина этот познакомил его с двумя братьями по фамилии Барт из Нортгемптона, что на Лонг-Айленде. Братья эти владели небольшой корабельной компанией, но честный доход приносил немного, и потому услуги такого человека, как Иезекииль Троуг, были им очень нужны.

Вот так Троуг и попал на Аутер-Бэнкс, где, пустив в ход все свои таланты: хитрость, изворотливость, холодный, острый ум и полное отсутствие совести – быстро сделался вожаком пестрой шайки грабителей морских судов, населявших этот песчаный остров. Он сменил имя и теперь назывался Иезекиилем Троугом – имя ветхозаветного проповедника, как ему казалось, звучало более грозно, – взял себе женщину, которая умерла через несколько лет во время родов. Родившегося сына он назвал Джудом в честь Иуды Искариота.

Только вспомнив про Джуда, Троуг понял, что ночь почти прошла и скоро наступит утро. Нужно немного поспать, а потом увидеть сына и послушать его рассказ о том, как он разобрался с девчонкой и ее любовником. Да, это будет неплохим началом нового дня.

Когда Троуг проснулся, было довольно поздно: обычно он вставал до рассвета. Бетси уже ушла.

Позавтракав остатками вчерашнего ужина, Троуг запил его стаканом крепкого вина.

Вытерев рот рукавом, он вышел из комнаты и направился к Джуду, предвкушая удовольствие. Его сын наверняка неплохо позабавился прошлой ночью!

Но когда Троуг вошел в комнату, он с удивлением обнаружил, что она пуста, а дверь нараспашку. Троуг нахмурился. Куда это они подевались? Когда не было работы, члены банды обычно сидели по домам. Ходить на острове было особенно некуда.

Не заподозрив пока еще ничего дурного, Троуг вышел из дома. У стены в тенечке сидел один из рыбаков (Троуг не помнил его имени) и курил трубку.

– Ты не видел моего сына? – спросил Троуг.

Мужчина взглянул на него, и в его глазах мелькнул страх.

– Нет, мистер Троуг, не видел, – поспешно ответил он. – Ни его самого, ни его бабы. Я уж тут с самого утра сижу.

Троуг хмуро взглянул на него и, не проронив ни слова, направился к следующему дому, где задал тот же вопрос.

Наконец, убедившись, что никто не видел ни Джуда, ни его подружки, он решил, что они все еще в хижине старого Джека, хотя что им там до сих пор делать, он никак не мог понять.

Направляясь к стоявшей в отдалении хижине, Троуг внезапно почувствовал легкое беспокойство. Что-то здесь не так. Не стал бы Джуд торчать в этом Богом забытом месте всю ночь и все утро. В своем доме у него и еда, и выпивка. К тому же ему наверняка не терпится похвалиться своими подвигами перед отцом.

Солнце уже припекало вовсю, несмотря на дувший с моря пронизывающий ветер. Троуг вспотел в своем тяжелом, толстом пальто и скинул его.

Внезапно с моря прилетела чайка. Пронзительно крича, она закружилась над ним, и Троуг от неожиданности втянул голову в плечи. Обычно он не верил в дурные приметы, однако сейчас в появлении птицы усмотрел какой-то зловещий знак. Беспокойство его становилось все сильнее и сильнее, и он почти бегом бросился к лачуге.

Внутри царил полумрак – скала бросала тень на хижину, – и Троугу потребовалось несколько минут, чтобы глаза его привыкли к темноте. Наконец он заметил на грязном полу распростертую человеческую фигуру. Сощурив глаза и сжав руки в кулаки, Троуг подошел поближе, в глубине души уже понимая, что это его сын.

Так оно и оказалось... Молча смотрел Троуг в его невидящие глаза, а душа разрывалась от горя. Потом он с трудом проглотил застрявший в горле комок, почувствовав непонятное жжение в глазах.

Джуд мертв! Его единственный сын... Эта потаскушка со своим любовником убили его!

Троуг почувствовал, как душу его наполняет безумная ярость. Застонав от горя и ненависти, он сжал руку в кулак и погрозил невидимому небу.

– Клянусь! – звенящим от гнева голосом проговорил он. – Я, Иезекииль Троуг, в прошлом Джозеф Дартер, клянусь всеми муками ада, что отомщу за убийство своего единственного сына!

Опустив голову, он еще раз взглянул на тело Джуда.

– Я накажу эту суку, сынок! – сказал он, обращаясь к нему. – Я пойду за ней, если потребуется, на край света, но найду ее. И я заставлю ее заплатить за то, что она совершила! Заставлю заплатить их обоих! Я не успокоюсь, пока ты не будешь отомщен! Клянусь тебе в этом!

Глава 4

Здание фермы, маленькое и приземистое, прекрасно вписывалось в окружающий его сельский пейзаж.

Рядом с домом находились деревянный сарай и небольшой загон для скотины, в котором похрюкивали три крупные свиньи. Позади дома виднелся крошечный огородик.

Марианна, прячась за низеньким каменным забором, не отрывала голодного взгляда от цыплят, бегающих по двору. Она замерзла до костей, а промокшая одежда, прилипшая к телу, казалась ледяной.

Клацая зубами и дрожа всем телом, смотрела Марианна, как Филип на четвереньках полз к веревке, на которой, обдуваемое свежим утренним ветерком, трепыхалось белье.

Они высадились на материк час назад. Из последних сил вытащили лодку на берег и спрятали среди скал так, чтобы не было видно с моря.

Марианна слабо представляла себе, в какой стороне находится Чарлстон, но оказалось, что Филип прекрасно умеет ориентироваться. И они пошли на юг. Продрогшие, усталые и голодные, брели беглецы по грязной дороге, петлявшей между густыми кустарниками и одинокими чахлыми деревцами. Упрямо шли они вперед, понимая, что нужно как можно дальше уйти от того места, где высадились, чтобы сбить погоню со следа. Марианна не сомневалась, что они намного опередили ее, и все же каждую секунду испуганно оглядывалась через плечо.

Филип первым заметил домик фермера, и Марианна уговорила его потихоньку подобраться к нему: вдруг удастся найти что-нибудь съестное?

И вот сейчас Филип, вместо того чтобы поймать какого-нибудь цыпленка, пытается стащить одежду! Невероятно! Марианна даже головой замотала от избытка чувств. Одежда ее промокла насквозь, это верно, но день вроде будет солнечным, так что она быстро высохнет. Но когда она попыталась сказать об этом Филипу, он, скорчив гримасу, проговорил:

– Она-то высохнет, но ты все равно будешь выглядеть в ней, как пугало огородное. Мы должны раздобыть тебе что-нибудь приличное. Мы не сможем двигаться дальше, пока на тебе это тряпье!

Марианна окинула взглядом свою старенькую юбку, мужское пальто, тяжелые сапоги и пожала плечами. Она всегда так одевалась, да и другие женщины, жившие на острове, тоже. Ее наряд ничем не хуже других. Но когда она попыталась объяснить это Филипу, он ее и слушать не стал.

И теперь, вне себя от злости, она смотрела, как он крадется к белью, трепетавшему на ветру.

К счастью, во дворе не было собаки, и Филип, благополучно сдернув одежду, все так же пригибаясь, бросился обратно. Раскрасневшийся и запыхавшийся, он протянул добытые вещи Марианне.

– У меня никогда не было сестры, – чуть отдышавшись, сказал он, – и я, к сожалению, мало что смыслю в женской одежде, но уверен, эти вещи получше, чем те, что на тебе.

Марианна ощутила новый прилив злости. Она тут стоит, продрогшая и голодная, а он... Выхватив у него одежду, она раздраженно бросила:

– И где я, по-твоему, должна переодеваться? Может, прямо здесь, черт тебя подери?

Филип указал на густой кустарник, росший неподалеку.

– Вон в тех кустах. А когда оденешься, закопай свою старую одежду или спрячь где-нибудь.

– Ладно, – проворчала Марианна. – А ты пока подумай, чем нам набить желудки, иначе далеко мы не уйдем. По-моему, сейчас гораздо важнее поесть, чем одеваться в какое-то идиотское тряпье!

И она с ненавистью глянула на кипу одежды. Филип поморщился:

– Марианна, почему ты постоянно ругаешься? Приличные женщины так себя не ведут.

– А кто тебе сказал, что я приличная женщина? – выпалила Марианна.

Вздохнув, Филип устало улыбнулся.

– Ну как ты не понимаешь, Марианна! – Он ласково коснулся ее руки, испугавшись возникшей вдруг между ними холодности. – Я вовсе не хочу сказать, что это плохая одежда. Просто она будет неуместно смотреться там, куда мы направляемся. Чарлстон большой город, и люди там одеваются не так, как ты привыкла. По твоей одежде сразу видно, что ты не местная, а мы ведь не хотим привлекать внимание. Ну, теперь поняла?

Марианна кивнула, но тут же упрямо вздернула подбородок.

– Может, я и не знаю, как одеваются и ведут себя всякие там леди, но я вовсе не дура и все понимаю. Я только знаю, что уже умираю с голода, и если сейчас не набью себе желудок, то не смогу пройти ни шагу.

Филип засмеялся и выпустил ее руку.

– Ладно, раздобуду тебе еду. А ты тем временем переоденься. Я скоро вернусь и принесу тебе что-нибудь поесть, обещаю.

– И что-нибудь попить.

– И попить, – кивнул Филип.

– И как ты собираешься все это раздобыть? – поинтересовалась Марианна.

– Не волнуйся, – усмехнулся Филип. – Иди в кусты и переодевайся. Об остальном я позабочусь.

Марианна послушно направилась к кустарнику, который оказался совсем низеньким, по пояс. Присев на корточки, она сбросила с себя тяжелую, мокрую одежду.

Тщательно осмотрев то, что раздобыл для нее Филип, Марианна обнаружила: юбку из грубой шерсти серого цвета, жакет с длинными рукавами из такой же материи, нижнюю юбку из хлопка, такие же панталоны и блузку с короткими рукавами.

Ее-то Марианна прежде всего и надела. Мягкая ткань плотно прилегла к телу, и Марианне сразу стало теплее. Затем она облачилась в нижнюю юбку и завязала ее на поясе. Юбка была длинной, до самой земли, что очень понравилось Марианне.

Потом она надела толстую шерстяную юбку и жакет. Оказалось, что юбка волочится по земле, а жакет слишком длинный в талии и чересчур тесный в груди. Однако в целом вещи сидели не так уж плохо, учитывая обстоятельства, при которых они были добыты.

Облаченная подобным образом, Марианна с сомнением уставилась на панталоны. Она знала, для чего они предназначены. Как-то после кораблекрушения бандиты выловили из моря сундук с одеждой, среди которой обнаружилось и несколько панталон, и мать объяснила Марианне, для чего их надевают. Однако на острове никто из женщин нижнего белья не носил, и Марианне оно казалось совершенно ненужным. Но раз уж Филип украл их для нее, хочешь не хочешь, придется доставить ему удовольствие и надеть их.

Задрав юбки, Марианна принялась натягивать на себя этот смешной предмет туалета и тут увидела прорезь между ног. Быстро сообразив, для чего, собственно, она предназначается, Марианна улыбнулась и одобрительно кивнула головой. Если уж так необходимо носить эти чертовы штаны, то дырка в них явно не помешает. Без нее было бы трудно справлять естественные потребности, особенно когда на тебе такие длинные юбки. Не станешь же каждый раз их снимать!

Завязав тесемки у колен и у пояса, Марианна почувствовала, что на ней надето слишком много всего. Одно хорошо – она согрелась и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Собрав старую одежду, она закопала ее, как сказал Филип.

Едва она закончила, как появился и он сам. На лице Филипа играла широкая, во весь рот улыбка, а в руках он держал холщовую сумку внушительных размеров, раздувшуюся, несомненно, от добытых припасов.

Остановившись перед Марианной, он горделиво поднял свою добычу высоко вверх.

– Видишь? Я же говорил тебе, что обо всем позабочусь. Сейчас позавтракаем.

Марианна улыбнулась в ответ. Теперь, когда она согрелась и наконец поест, жизнь показалась ей не такой уж и плохой штукой. Марианна на миг забыла все страхи, не дававшие ей покоя с тех пор, как они с Филипом сбежали с острова. Даже Иезекииль Троуг уже не казался ей таким ужасным. Марианна почему-то была уверена, что теперь все будет хорошо.

– А вот и питье, – проговорил Филип, вытащив из сумки кувшин. – Сидр. Самый лучший напиток, чтобы утолить жажду.

Марианна потянулась к сумке, пахнувшей свежим хлебом.

– Где ты это все раздобыл? Украл?

Филип расхохотался и сел рядом с ней на землю, прислонившись спиной к дереву.

– Нет, – ответил он. – Я решил, что с меня хватит украденной женской одежды. Так что провизию я купил.

– Уж лучше бы ты украл цыпленка. Деньги целее бы были, – проворчала Марианна.

Филип, снова засмеялся и потрепал ее по голове. А она уже взялась за сумку, горя нетерпением увидеть, что там внутри.

– Да, я мог бы это сделать, – объяснил Филип, – но меня могли поймать. Кроме того, цыпленка ведь надо как-то приготовить, а мы сейчас не сможем даже костер разжечь. И я решил не искушать судьбу: если один раз повезло, то в другой раз обязательно попадешься. Я рассказал хозяйке дома, что мы с женой путешествуем пешком и сильно проголодались и что я готов щедро заплатить за еду. Лишь один раз у нее, по-видимому, возникли какие-то подозрения, потому что она спросила меня, где моя жена, но я сказал, что ты устала и ждешь меня на дороге. Я был с ней очень вежлив и любезен, и она наконец согласилась продать мне еду и питье для моей несчастной жены, которая к тому же еще и беременна. Это последнее обстоятельство, как мне кажется, окончательно ее убедило. К счастью, она не стала выходить из дома, а потому не заметила, что с веревки исчезло кое-что из ее одежды.

Марианна засмеялась, а Филип добавил:

– Она даже дала мне кувшин молока для будущей мамы.

Они разложили еду: свежий каравай хлеба с хрустящей корочкой и благоухающий, увесистый ломоть сыра, несколько луковиц, кувшин молока и сидра.

Марианна жадно отломила по большому куску хлеба и сыра и принялась жевать. Сыр оказался мягким и слегка солоноватым, а хлеб – невероятно вкусным. Марианне ни разу в жизни не доводилось пробовать ничего более восхитительного.

Филип последовал ее примеру, и некоторое время в кустах слышалось лишь дружное чавканье. Когда они наконец наелись вволю, Филип, удовлетворенно вздохнув, лег на траву.

– Ну вот, совсем другое дело. – Он взглянул на Марианну, и лицо его стало серьезным. – Это только начало. Дальше будет еще труднее. Не жалеешь, что пошла со мной?

Марианна покачала головой:

– Если бы я этого не сделала, меня бы сейчас уже не было в живых. Лежала бы на полу в хижине рядом с Джудом. Я это точно знаю.

– Еще не поздно вернуться...

Марианна вскочила.

– Никогда! Я никогда и ни за что не вернусь обратно! Ноги моей больше не будет на этом проклятом острове! Ты мне не веришь, я знаю. Думаешь, если я скажу им, что это ты убил Джуда, они меня не тронут. Ошибаешься! Ты не знаешь Иезекииля Троуга. Его так просто не проведешь. Он ничего не прощает. Если когда-нибудь он меня найдет, сразу убьет!

– Ну что ты, моя хорошая, успокойся. – Филип встал и заключил Марианну в свои объятия.

Приподняв ей подбородок, заглянул в глаза.

– Прости меня, Марианна. Я лишь хотел убедиться, что ты не жалеешь о том, что сбежала со мной. Мне бы не хотелось тащить тебя с собой, если ты в чем-то сомневаешься.

– Я ни в чем не сомневаюсь. – Марианна уткнулась ему в плечо. – Я знаю: что бы с нами ни случилось, пусть даже самое плохое, это все равно лучше, чем попасться в руки Иезекииля Троуга. Так что назад мне пути нет!

Они добирались до Чарлстона очень долго, и большую часть времени – пешком. Лишь изредка какой-нибудь сердобольный фермер соглашался подвезти их немного.

Еда, которую они купили в первый раз, закончилась на следующий день, после чего они то покупали, то крали ее, в общем, действовали как придется.

Ночевали они обычно под открытым небом, правда, иногда какой-нибудь добрый человек пускал их на ночь в сарай.

Дорога отнимала у Марианны все силы, и вечером она падала без сил. Но она не унывала, наоборот, была счастлива – Филип рядом, еды всегда в достатке, и к тому же она уже увидела столько интересных мест! Чего еще желать? Одно было плохо: по ночам она часто видела один и тот же сон – Филип убивает Джуда, а потом Иезекииль Троуг расправляется с ней. Когда Марианне снился этот кошмар, она просыпалась от собственного крика и бросалась к Филипу, ища утешения в его объятиях.

Когда они уже почти добрались до Чарлстона, у Филипа кончились деньги. На последнюю монету он купил в деревенской лавчонке хлеб, мясо и несколько яблок. Они вышли на улицу, и Филип показал Марианне пустой кошелек. Лицо у него при этом сделалось скорбное.

– Вот и все, малышка. Слава Богу, мы почти у цели.

Марианна взяла яблоко и вгрызлась зубами в его твердый розовый бок.

– А что мы будем делать в Чарлстоне? – спросила она. – Ты мне об этом никогда не говорил.

Филип тоже взял яблоко и вытер его о рукав.

– У меня там есть один знакомый, корабельный агент. Он когда-то работал у моего отца, и отец оказал ему одну большую услугу, о которой, надеюсь, он не забыл. Я очень рассчитываю, что в благодарность он поможет нам добраться до Бостона.

Справившись с яблоком, Марианна вытерла вымазанный рот рукавом.

– Не нужно этого делать, Марианна, – осторожно, чтобы не обидеть ее, сказал Филип. – Так можно испачкать рукав.

Марианна пожала плечами:

– И чем мне прикажешь вытирать рот?

– Носовым платком, разумеется, если он у тебя есть, – смущенно проговорил Филип. – А если нет, листьями или сеном.

Марианна удивленно взглянула на него:

– А зачем, если рукавом гораздо удобнее?

– И тем не менее, – уже более твердым голосом сказал Филип, – ты должна делать так, как я тебе говорю. Там, куда мы направляемся, порядки совсем другие, чем на твоем острове. И тебе придется многому учиться.

Марианна снова пожала плечами. Все эти разговоры, что ей придется чему-то там учиться, действовали на нервы, однако почему бы не доставить Филипу удовольствие, если ему так хочется.

– Ну ладно, – улыбнулась она. – Я постараюсь исправиться. Правда-правда.

Филип, глядя в ее темные глаза, окаймленные пушистыми ресницами, уже позабыл, что он ей только что втолковывал. Осторожно коснувшись их кончиками пальцев, он спросил:

– У твоей мамы тоже длинные ресницы? И глаза такие же большие?

Марианна, скорчив гримасу, покачала головой:

– Нет. У моей матери глаза блеклые, как у моря в тумане. И она такая же холодная, как море.

– Значит, ты похожа на отца. А какой он?

Улыбка Марианны погасла.

– Я не знаю, кто мой отец. Мать никогда мне о нем не рассказывала. Сказала только, что он моряк из какой-то южной страны. Когда я была маленькая, я часто думала о нем, мечтала, что когда-нибудь он приедет ко мне и увезет меня с острова в дальние страны, где люди всегда счастливы. – Она горько улыбнулась. – Но он так никогда и не приехал. Так что у меня есть только мать. – И, поспешно сменив тему разговора, спросила: – Филип, а что мы будем делать в Бостоне?

– У меня там живет тетя, папина сестра. Замечательная женщина! Я отвезу тебя к ней и попрошу ее присматривать за тобой, заботиться о тебе и сделать из тебя настоящую леди. По-моему, это чудесный план! Ты согласна?

По правде говоря, Марианне этот план совсем не понравился, но Филипу так хочется сделать из нее леди. Что ж, не стоит его разочаровывать, решила Марианна и послушно кивнула головой. В конце концов, что бы там ни произошло, важно только одно: она всегда будет с Филипом, с ее чудесным молодым человеком, и никто их не разлучит.

Марианна и представить себе не могла, что Чарлстон такой огромный и шумный. Он буквально оглушил ее. Она была девушкой практичной, мечтать о будущем не любила, жила одним днем. А когда этот новый день наступал, всегда знала, как ей поступить в той или иной ситуации.

Но такое ей и в страшном сне не могло привидеться! Толпы народа на улицах, бесчисленные повозки, запряженные лошадьми, грохот колес по булыжной мостовой, крики продавцов, высокие красивые здания – все это настолько подействовало на Марианну, что ей захотелось забиться в какую-нибудь норку, закрыть глаза и сидеть так до ночи. А люди! Она и представить себе не могла, что в одном месте может быть столько людей.

Стыдясь признаться, что ей страшно, Марианна крепко-накрепко вцепилась Филипу в руку. Множество вопросов теснилось у нее в голове, однако она никак не решалась задать их Филипу, который тоже казался сбитым с толку. Лицо у него было бледным и напряженным. Марианна догадалась, что он думает о предстоящей встрече, и решила не надоедать ему, лишь еще теснее прижалась к нему, боясь даже на секунду выпустить его теплую руку.

Много удивительного увидела Марианна в городе, но больше всего ее поразили женщины. Филип оказался прав, когда говорил ей, что в городе люди ведут себя не так, как на острове, и одеваются совершенно по-другому.

Женщины, на ее взгляд, были одеты великолепно. Облаченные в шикарные наряды, отделанные кружевом и оборками, отчего Марианна казалась себе на их фоне маленькой и худенькой, они проплывали мимо нее, горделивые, как фрегаты, и грациозные, словно клиперы, а страусиные перья, украшавшие их шляпки, были словно раздуваемые ветром паруса. На Марианну они не обращали ни малейшего внимания, смотрели сквозь нее так, словно ее и не было. Нет, никогда ей не стать такой, как они! Никогда! Неужели Филип этого не видит?

– Сюда, – внезапно сказал он и повел ее вниз по узенькой улочке, по обеим сторонам которой располагались магазины.

Теперь они находились где-то вблизи пристани: Марианна явственно ощущала запах моря.

Роскошно одетые дамы исчезли, да и одежда мужчин в этом районе не отличалась изяществом. Правда, время от времени еще можно было встретить хорошо одетого мужчину, однако большинство из них были в простой одежде, и Марианна сразу почувствовала себя увереннее.

Наконец они добрались до цели своего путешествия: огромного деревянного здания, в котором могла бы разместиться по крайней мере половина ее поселка.

– Подожди здесь, – приказал ей Филип. – Стой у дверей, и, если вдруг кто-то станет к тебе приставать, тотчас же заходи в дом. Я постараюсь не задерживаться. Если повезет, то уже сегодня будем плыть в Бостон.

Марианна рассеянно кивнула. Она была настолько поглощена новыми впечатлениями, что ей было все равно, уплывут они в Бостон или нет. Она даже не заметила, как он ушел. Марианна глядела и не могла наглядеться, как мимо идут пешеходы, проезжают красивые экипажи, снуют грязные, оборванные дети, такие же грязные и оборванные, как в родном поселке. И вообще она обнаружила, что Чарлстон во многом похож на Аутер-Бэнкс. И там и там были бедняки, только на острове их больше.

Довольная тем, что пришла к такому выводу, Марианна повернулась к стеклянным двойным дверям здания и заглянула внутрь. Там в глубине комнаты она увидела Филипа. Он разговаривал с высоким, сутулым мужчиной, отчаянно при этом жестикулируя.

Марианна отвернулась. На улице уже темнело. Скорее бы уж Филип закончил свои переговоры. Им ведь еще нужно найти ночлег. А еще было бы очень неплохо, если бы этот его знакомый дал Филипу хоть немного денег. Тогда они купили бы хоть какой-нибудь еды, а то в животе у нее уже урчит от голода.

Людей на узенькой улочке становилось все меньше и меньше, с моря подул холодный, пронизывающий ветер. Марианна зябко поежилась. Ну почему Филип так долго?

И едва она успела о нем подумать, как он возник в дверном проеме: лицо мрачнее тучи, руки сжаты в кулаки.

Марианна сразу же поняла, что случилось, и пожала плечами. Другого она и не ожидала. Это Филип вообразил себе, что его знакомый им поможет. Марианна по опыту знала, что от чужих людей помощи ждать нечего. Помочь тебе могут лишь родные, да и то если у них на то будут время, деньги или желание.

– Не переживай, Филип, – проговорила она, ласково касаясь его руки. – Как-нибудь доберемся до Бостона и без его помощи.

Филип крепко сжал губы: ярость клокотала в нем, грозя выплеснуться наружу.

– Неблагодарная свинья! – Он сглотнул. – Когда этому подонку было совсем худо, мой отец совершенно бескорыстно помог ему. А теперь он и думать забыл об этом!

Марианна взяла его за руку.

– Выбрось это из головы. Мы и сами доберемся до Бостона.

Филип взглянул на нее, и взгляд у него смягчился.

– Как ты узнала, что он отказался мне помочь? Ведь я тебе ничего не говорил.

Марианна пожала плечами:

– Так всегда бывает.

– Так всегда бывает, говоришь? Ну ты даешь! Даже не знаю, смеяться мне или плакать. Ведь ты всю свою жизнь прожила на каком-то Богом забытом острове. В некоторых вопросах ты наивна, как маленький ребенок, но иногда ты так себя ведешь, что кажется, будто ты не юная девушка, а древняя старуха. Ну да ладно, не будем об этом. Ты храбрая девушка, Марианна, и товарищ отличный. Но у нас нет денег, а Бостон находится далеко, за много миль отсюда, пешком туда не дойти. – Он вздохнул и оглянулся! – Сейчас нам нужно найти ночлег, и побыстрее. Здесь лучше по ночам не ходить.

Они тронулись в путь, и Марианна вскоре поняла, что хотел сказать Филип своей последней фразой.

Люди на улицах были уже не те, что днем. По двое, по трое, а иногда и больше шествовали, громко хохоча, подвыпившие искатели приключений. Они разительно отличались от тех щеголеватых денди, которыми Марианна восхищалась днем.

Да и женщины, грубо накрашенные, кричаще одетые, были им под стать: с утонченными леди и не сравнить. В отличие от тех великолепных дам, за которыми Марианна с восторгом наблюдала днем, эти особы не проплывали величественно мимо, а, как пиратские корабли, бросались наперерез и смотрели не сдержанно, а, наоборот, бросали по сторонам страстные, призывные взгляды. И многие весьма откровенно поглядывали на Филипа.

Марианне еще никогда не приходилось видеть уличных женщин, да она и не догадывалась об их существовании, однако тут же почувствовала, что им, собственно, нужно. Она крепко взяла Филипа за руку и гордо вскинула голову, словно говоря: «Руки прочь! Этот мужчина мой!»

Одна из женщин решительно направилась прямо к ним. Марианна хотела отвернуться, но любопытство взяло верх, и она глядела на странную женщину во все глаза.

Волосы этой особы, блестящие и какого-то странного ярко-желтого цвета, торчали, как проволока, из-под отороченной оборками шляпки блекло-синего оттенка.

А у платья такого же синего цвета был настолько глубокий вырез, что казалось – одно неосторожное движение, и пышная белая грудь дамы выпрыгнет наружу. Несмотря на то что уже наступил вечер и заметно похолодало, шаль была приспущена с плеч, чтобы все желающие могли без помех обозревать ее грудь, которая при ближайшем рассмотрении оказалась густо напудренной каким-то белым порошком.

Женщина растянула в улыбке ярко-красные губы. Зубы у нее были желтые.

– Как насчет того, чтобы немного покувыркаться в постели, котик? С такого красавчика, как ты, возьму только полцены.

Она глянула Филипу прямо в глаза, и Марианна охнуть не успела, как эта наглая дрянь схватила его за ширинку. От ярости и смущения лицо Филипа пошло багровыми пятнами. Крепко схватив Марианну за руку, он обошел уличную девку и поспешил вверх по улице. А им вслед несся хриплый хохот.

Марианна остановилась.

– Ты что, собираешься ей это спустить? – Она рванула руку. – Дьявол тебя раздери! Ну я ей сейчас покажу!

– Так ее, малышка! – крикнул какой-то прохожий. – Задай этой потаскушке взбучку! Будет знать, как трогать чужое!

– Пошли, Марианна. – Филип тянул Марианну за собой. – Не разговаривай с ними. Только хуже сделаешь.

Но Марианна уперлась так, что с места не сдвинуть.

– Марианна, ты выставляешь себя на посмешище, – тихонько прошептал Филип. – Ну же, пошли!

Все еще полыхая от ярости, Марианна неохотно подчинилась. Что же здесь за люди такие? Женщины, жившие на острове, быть может, особой учтивостью не отличались, но они никогда не позволяли себе подобного. Да, они могли отпустить непристойную шуточку, большинство из них не возражало, когда мужчины давали волю рукам, но ни разу Марианна не видела, чтобы они так нагло приставали к мужчинам.

Стало уже совсем темно, и на улице зажглись газовые фонари: крошечные островки света в непроглядном море тьмы.

Марианна вздрогнула от страха.

– Филип, я ужасно устала и хочу есть!

Филип обнял ее и притянул к себе.

– Знаю, крошка. Скоро мы найдем какой-нибудь ночлег. А вот где достать еду, ума не приложу.

В этом месте улица была совсем пустынна, а газовые фонари стояли далеко друг от друга и почти ничего не освещали. Дверные проемы чернели, словно распахнутые рты, и Марианна поймала себя на том, что пристально вглядывается в них.

Они уже дошли до переулка, как вдруг впереди раздался какой-то шорох. У Марианны от страха волосы встали дыбом.

– Филип! – испуганно прошептала она, но он и сам уже почувствовал неладное.

– Беги, Марианна!

Поздно! Из переулка выскочили двое. Марианна почувствовала, как ее бесцеремонно схватили за руки и чья-то шершавая рука принялась проворно шарить по ее телу, услышала сдавленный возглас Филипа, который отчаянно боролся с напавшим на него грабителем.

Глава 5

– У этого нет ни пенса! А у твоего? – послышался хриплый голос.

Говорил тот, что держал Филипа.

Над головой у Марианны раздался голос его напарника, а сам он тем временем продолжал обыскивать ее.

– Здесь тоже нечем поживиться. Вот невезуха! Поймали каких-то нищих бродяг! Одно хорошо, Рэд. – Над самым ухом у Марианны противно захохотали. Ни дать ни взять лошадиное ржание. – Тот, кого я держу, баба, да такая аппетитная, что дух захватывает. Сейчас повеселимся вволю.

– Вот повезло так повезло! Я уж давненько ни с кем не забавлялся, так что эта бабенка досталась нам вовремя, – прохрипел первый. – Вот только вырублю ее дружка, чтобы не путался под ногами.

– Нет! – отчаянно закричала Марианна. – Не трогайте его.

Тот, которого звали Рэд, расхохотался:

– Не беспокойся, детка, мы его не до смерти.

Марианна вырывалась как бешеная, зовя на помощь. Грабитель уже поднял дубинку, чтобы обрушить ее на голову Филипа, но в этот миг в переулке прозвучал грозный, воинственный крик, от которого мороз пошел по коже.

Державший ее вор испуганно вздрогнул.

– Боже правый! Что это?

Внезапно откуда ни возьмись появился еще один мужчина. Стояла кромешная тьма, хоть глаз выколи, но Марианне удалось разглядеть, что он такой высокий и широкоплечий, что, казалось, заполонил собой весь переулок.

Она почувствовала, что ее отпустили, причем так резко, что она упала и стукнулась о стену дома, а высокий незнакомец между тем бросился в драку, раздавая удары направо и налево. Пытаясь встать на ноги, Марианна неожиданно коснулась чьей-то руки и в страхе отшатнулась.

– Не бойся, Марианна, это я, – послышался голос Филипа.

И вот она уже в его объятиях. Они жмутся друг к другу, словно двое потерявшихся детей, а рядом бушует неистовая схватка.

В темноте Марианна почти ничего не видела, однако по доносившимся звукам – крикам, проклятиям, ударам и раскатистому смеху пришедшего к ним на выручку незнакомца – нетрудно было представить себе ход событий. Вскоре стало ясно, что их широкоплечий спаситель с помощью своей тяжелой трости взял над двумя негодяями верх. Он награждал их точными сильными ударами до тех пор, пока незадачливые грабители не сдались и не припустили по переулку прочь, жалобно скуля.

– Бегите, бегите! В следующий раз будете знать, как грабить прохожих! – пророкотал низкий голос, и смутно различимая во мраке фигура незнакомца приблизилась вплотную к Марианне и Филипу.

Чиркнула спичка, и вспыхнувший огонек выхватил из темноты лицо и плечи высокого широкоплечего мужчины в форме капитана дальнего плавания.

Марианна взглянула ему в лицо: высокие скулы, крупный нос, резко очерченный улыбающийся рот, проницательные глаза. У незнакомца оказались густые темные волосы, выбивавшиеся из-под капитанской фуражки. Улыбка его стала еще шире, и внезапно Марианна совершенно перестала его бояться.

– Ну, и кто тут у меня? – Тишину узенького темного переулка заполнил веселый голос. – Ага! Двое испуганных ребятишек. Что, интересно мне знать, такие невинные младенцы, как вы, делают в столь непотребном месте да еще поздним вечером?

Марианна почувствовала, как Филип задрожал от негодования и выпрямился во весь рост.

– Позвольте принести вам глубочайшую благодарность за вашу помощь, сэр, – сухо проговорил он, – но я часто бывал прежде в таких местах и всегда умел сам постоять за себя. Я не настолько молод, как может показаться.

Спичка потухла, и капитан зажег другую. Марианна заметила, что в глазах его пляшут веселые искорки.

– Ну конечно, сэр! Прошу простить меня, если я случайно вас обидел. – Он внимательно взглянул на Марианну. – Уверен, если бы вы не были заняты тем, что отважно защищали эту юную леди, вы бы и сами могли выпутаться из того затруднительного положения, в которое попали.

Марианна бросила взгляд на Филипа: плотно сжатые губы, упрямо вздернутый подбородок. Она отлично понимала – он ни за что не справился бы с этими двумя мерзавцами, даже если бы ему и не нужно было вставать на ее защиту. Так почему честно в этом не признаться, и дело с концом? Все мужчины такие: самолюбивые, тщеславные, упрямые, что прямо злость берет. Марианна видела, как Филип уязвлен тем, что совершенно посторонний мужчина пришел к нему на выручку и спас его, но видела также и то, что по сравнению с ним Филип просто маленький мальчик. Ну так и чего огород городить? Ведь их только что спасли от верной смерти, а если повезет, еще и покормят. Главное, не упустить случай.

И она решила действовать.

– Мы пришли сюда по делу, сэр, – проговорила она. – Филип должен был встретиться с человеком, который мог бы нам помочь добраться до Бостона на его корабле. Но он отказал, и теперь нам негде переночевать и не на что купить еду.

И она умоляюще взглянула на незнакомца, поскольку по опыту знала, что, хотя люди в большинстве своем жестоки и думают только о себе, девочке – но отнюдь не мальчику! – иногда удается жалобными либо льстивыми речами смягчить сердца взрослых мужчин и добиться от них того, чего ей нужно.

Марианна неплохо научилась этому искусству на острове, и там это всегда действовало безотказно.

В этот миг вторая спичка погасла, и Марианна не увидела, клюнул он на ее приманку или нет. Но тут послышался громкий голос незнакомца:

– Ну а я как раз шел немного перекусить и буду просто счастлив, если вы составите мне компанию. За мясным пирогом и кружкой эля мы могли бы подробно обсудить ваши неприятности, и кто знает, быть может, вместе мы найдем какое-нибудь решение. Вы согласны?

– Да, спасибо, – сказала Марианна.

– Нет, спасибо, – сказал Филип.

Марианна чертыхнулась про себя и со всей силы пнула Филипа ногой.

– Мы будем счастливы пойти с вами, сэр, – проговорила она.

– Отлично! А можно поинтересоваться, кого я имею честь пригласить на ужин?

– Меня зовут Марианна Харпер, – ответила Марианна и дернула Филипа за рукав.

– Филип Котрайт, к вашим услугам, сэр, – холодно произнес тот.

– Счастлив с вами познакомиться. А меня зовут Адам Стрит. Я капитан «Викинг Куин», самого замечательного китобойного судна во всем Сэг-Харборе. А теперь приглашаю вас в таверну «Морская уточка». Только должен предупредить вас, ребята, место это названию своему не вполне соответствует. Однако еда там вкусная, а позже, в восемь часов, будет петь такая певица! Взглянешь на нее – и сердце радуется. Ну, пошли.

И он двинулся вперед, помахивая своей увесистой тростью, а Марианна с Филипом шли за ним следом, отчаянно переругиваясь шепотом.

– Мы понятия не имеем, что он за человек, – шептал ей на ухо Филип. – Глупо так слепо доверять ему!

– Неужели ты не видишь, что он не причинит нам зла? Ведь он же нас спас! Черт бы тебя побрал, Филип, как еще ты надеешься получить еду?

– Очень хорошо, но если с нами что-то случится, потом не плачь! Сама будешь во всем виновата!

Таверна «Морская уточка» оказалась маленьким шумным заведением, расположенным у самой кромки воды. В воздухе плавал густой табачный дым и вкусно пахло жареным мясом. В узком зале народу уже набилось, как сельдей в бочке, однако хозяин таверны, который, похоже, хорошо знал капитана Стрита, нашел для вновь прибывших свободный столик. Он оказался в самом углу.

Когда Марианна усаживалась за стол, взгляд ее упал на отполированную до блеска палку цвета слоновой кости, толстую и гладкую, сыгравшую решающую роль в их спасении.

– Никогда в жизни не видела такой палки, – произнесла она с любопытством. – Она ведь не из дерева, да?

Горделиво улыбаясь, капитан Стрит взял палку и взмахнул ею. Глаза у него посветлели и стали пронзительно синими.

– Эта штука сделана из китового уса. В Сэг-Харборе есть один умелец, настоящий мастер своего дела. Он-то и изготовил для меня эту трость из китового уса первого добытого мною кита. Она сослужила мне хорошую службу во многих портах мира.

Он бережно положил палку на стол и, обернувшись к официантке, заказал мясной пирог, эль и булочки, а Марианна тем временем внимательно разглядывала его.

Он был красив, этот капитан Стрит. На вид чуть больше тридцати, для капитана китобойного судна маловато, однако в человеке этом ощущалась такая уверенность в себе, что не возникало никаких сомнений, что это дело ему по плечу.

Видимо, почувствовав на себе ее взгляд, капитан Стрит обернулся в ее сторону, и Марианна, быстро отвернувшись, принялась разглядывать посетителей таверны. Все они, похоже, были моряками, однако время от времени взгляд Марианны выхватывал из толпы грубо размалеванных женщин, которых совсем недавно ей довелось лицезреть на улице. Но теперь они ее не пугали. Рядом с этим могучим капитаном никто не страшен, даже Иезекииль Троуг. Впервые она думала о главаре мародеров без страха.

Улыбнувшись, она сжала Филипу руку и прошептала:

– Вот видишь, все идет отлично.

Филип нахмурился, однако руку свою отнимать не стал.

В этот момент к столу подошла девушка с подносом, на котором дымился, источая умопомрачительные запахи, мясной пирог и возвышались три внушительных размеров кружки с элем. Она поставила все это на стол вместе с горячими сладкими булочками и, пожелав честной компании приятного аппетита, удалилась.

Марианне не нужно было повторять дважды. Она отхватила ножом огромный кусок пирога и положила его к себе на тарелку, забрызгав при этом жиром весь стол. Схватив сразу две булочки, она приступила к трапезе, краешком глаза заметив, что капитан глядит на нее, удивленно вскинув брови, а Филип сделался пунцовым от смущения. Марианну, однако, это не смутило. К черту хорошие манеры, когда так хочется есть! Небось, если бы капитан Стрит поголодал денька два, он бы тоже не очень-то церемонился.

– После вас, капитан, – вежливо проговорил Филип, одаривая Марианну яростным взглядом, но она лишь пожала плечами и запихнула в рот еще один кусок.

– Ну что вы! – улыбнулся капитан Стрит. – Сначала вы, сэр. Ведь вы мой гость.

Марианна взглянула на Филипа: тот не спеша, словно никакой голод его и не мучит, отрезал себе кусок пирога.

«Какая чепуха! – думала Марианна. – Ведь ему так же хочется есть, как и мне. Так зачем притворяться? Нет, не поймешь все-таки этих мужчин.

После того как Филип с капитаном положили себе на тарелки еду, за столом воцарилось молчание. Разговор возобновился лишь после того, как тарелка из-под мясного пирога была до блеска вытерта последней корочкой хлеба, а девушка принесла еще одну порцию эля.

Марианна наелась, согрелась, а от выпитого эля у нее немного кружилась голова. Изо всех сил стараясь не уснуть, вслушивалась она в беседу, которую вели капитан Стрит с Филипом.

Вообще-то поболтать она любила и при других обстоятельствах непременно встряла бы в разговор, но сейчас ей было так хорошо, что хотелось одного: чтобы ее не трогали. И она, не прерывая Филипа, слушала рассказ о его приключениях на Аутер-Бэнкс и о тех событиях, которые привели их обоих в Чарлстон, ехидно отметив при этом про себя, что от былой его враждебности к капитану не осталось и следа. Теперь мужчины вели себя как старые приятели, а вернее, братья – старший и младший.

А вот когда капитан принялся рассказывать о себе, Марианна навострила ушки. Из его слов выходило, что его корабль зашел в Чарлстон на ремонт, после чего должен вернуться в родной город Сэг-Харбор, что на Лонг-Айленде. А до того капитан охотился на китов, причем настолько успешно, что теперь довольно долго может жить припеваючи. С чем Филип совершенно искренне и поздравил капитана.

– Да, Госпожа Удача была на сей раз ко мне благосклонна, – улыбнулся Адам Стрит. – И потому думаю, я ей кое-что должен.

– Что вы хотите этим сказать? – произнес Филип, несколько невнятно выговаривая слова, из чего Марианна заключила, что и он порядочно опьянел.

– Видите ли, Филип, я считаю, что, когда судьба благоволит к человеку, он обязан ее отблагодарить. Проще говоря, он оказывается у нее в долгу. Именно поэтому мне хотелось бы что-нибудь для вас сделать. А посему предлагаю вам бесплатный проезд на «Викине Куин» до Бостона. Что вы на это скажете?

Марианна с надеждой взглянула на Филипа. Тот молчал, уставившись в свою кружку с элем.

– Что ж, считаю, с вашей стороны это необыкновенно щедрый подарок. Необыкновенно щедрый и великодушный. А еще я думаю, что нам несказанно повезло встретиться с вами на улице. Мы принимаем ваше предложение, сэр.

– Вот и молодец! – выкрикнул Адам Стрит, хлопнув Филипа по плечу с такой силой, что тот чуть не свалился со стула.

– Ремонтные работы на корабле закончатся самое позднее послезавтра, – продолжал Адам, – после чего мы отправимся в путь. А пока приглашаю вас погостить на борту «Викинг Куин». – Он улыбнулся Марианне. – Как вы находите такое предложение, мадам?

Марианна счастливо улыбнулась и, соскользнув со стула, упала на покрытый опилками пол. Она не слышала, как расхохотались мужчины, не чувствовала, как ее подняли и бережно уложили на скамью, а самое главное – не услышала конец разговора. Вот почему она не узнала, что Филип сказал капитану, что, хотя он с удовольствием примет его предложение пожить в каюте «Викинг Куин» до ее отплытия, сам он в Бостон не поедет – Марианна отправится туда одна.

Марианну разбудило какое-то равномерное покачивание и скрип. Несколько секунд она никак не могла сообразить, где находится, но потом вспомнила и заулыбалась. Все будет хорошо. Даже не хорошо, а просто отлично! Добрый капитан, который вчера пришел к ним на выручку, довезет их до Бостона, где они поселятся у тетушки Филипа и где Иезекииль Троуг уже никогда их не найдет.

Марианна протянула руку, чтобы коснуться ею Филипа, однако его рядом с ней не оказалось. На мгновение ее охватила паника: где он? А вдруг он тоже уснул там, в таверне, и капитан Стрит только одну ее взял с собой на борт? Но тут взгляд ее упал на вторую подушку, а рядом лежало смятое одеяло. Значит, Филип спал рядом, просто он уже проснулся и встал.

Марианна соскочила с двуспальной койки на пол и поежилась: пол оказался холодный и влажный. Она разыскала таз, сняла с матросского сундучка кувшин с теплой, как парное молоко, водой, а рядом с ним лежали чистое льняное полотенце и кусок мыла. Марианна умылась и тщательно причесалась, понимая, что Филип захочет, чтобы она произвела самое благоприятное впечатление. Когда Марианна решила, что большего эффекта ей достичь уже не удастся, она поднялась по лестнице, которая вывела ее прямо на палубу.

Над палубой витал какой-то странный и довольно неприятный запах. Он, словно пелена, окутал весь корабль. Повсюду сновали люди. Все они были заняты каким-то делом, а вот каким, Марианна, как ни старалась, не могла догадаться. Она ощутила на себе многочисленные любопытные взгляды. Видно было, что присутствие женщины на корабле всех взбудоражило, и тем не менее команда ни на миг не прекратила своего занятия. Пройдя по всей палубе, от начала до конца, Марианна наткнулась наконец на Филипа и капитана Стрита. Они внимательно наблюдали за тем, как на левый борт ставили заплату.

При свете дня капитан Адам Стрит являл собой еще более внушительное зрелище, чем ночью. Огромный и сильный, он возвышался над Филипом, как могучий дуб над молоденьким тополем. А Марианна почувствовала себя просто тоненьким прутиком, который он может сломать двумя пальцами. Слава Богу, что человек этот к ним благоволит: в гневе он, должно быть, страшен. Она вспомнила тот грозный вопль, с которым капитан Стрит бросился в драку.

Поздоровавшись, Марианна спросила:

– Капитан, а что такое вы вчера крикнули?

Филип недоуменно уставился на нее, однако капитан Стрит, догадавшись, о чем она спрашивает, громко, от всей души расхохотался.

– Этому крику я научился у аборигенов в Австралии, детка, – с трудом отдышавшись, наконец проговорил он.

Марианна одобрительно кивнула:

– Знатный вопль! Эти два поганца чуть в штаны не наделали от страха! Как пить дать!

Адам снова расхохотался, однако Филипу было не до смеха.

– Марианна! Ты не должна так ругаться! – яростно прошептал он. – Настоящая леди никогда не позволит себе таких выражений, особенно на людях.

Марианна кивнула. Она пребывала в слишком радужном настроении, чтобы обижаться на Филипа. Кроме того, ей хотелось ему угодить. Если леди так не выражаются, а он хочет, чтобы она стала настоящей леди, что ж, она приложит все силы к тому, чтобы говорить так, как он желает.

– Я постараюсь, Филип, этого больше не делать, обещаю.

– А знаешь, детка, в тебе что-то есть, – проговорил Адам и, подхватив Марианну под мышки, поставил ее на широкие перила, чтобы можно было смотреть ей в лицо, не сгибаясь в три погибели. – Сколько же тебе лет, девочка?

– Шестнадцать, – ответила Марианна, несколько оробев от неожиданности.

Адам Стрит с сомнением оглядел ее с ног до головы.

– Хм... Я бы дал тебе меньше.

– Она очень маленькая, – вмешался Филип. – Поэтому выглядит моложе своих лет.

– Что ж, думаю, в Бостоне тебе понравится. Ни капли в этом не сомневаюсь. – Он улыбнулся и пощекотал Марианну под подбородком, словно ребенка. – Там много красивых магазинов и театров. Бостон – город большой. Ты там будешь счастлива. Филип мне сказал, что его тетя сделает из тебя настоящую леди. Только я не уверен, что это пойдет тебе на пользу, – смеясь, добавил он.

Марианна улыбнулась, хотя не совсем поняла, почему он это говорит. Кроме того, она ненавидела, когда с ней говорили, словно ей всего пять лет, а уж вся эта болтовня о том, что из нее сделают настоящую леди, и вовсе выводила из себя.

Наклонившись к Филипу, она ухватилась за его руку, чтобы не упасть.

– Да, – многозначительно, как ей самой показалось, проговорила она, – мы с Филипом будем очень счастливы в Бостоне.

Она заметила, как Адам Стрит вопросительно взглянул на Филипа, и тот, закусив губу, потупил взгляд. Марианну охватило недоброе предчувствие.

– Нам всегда хорошо вместе, где бы мы ни были, – храбро продолжала она, чувствуя, как на нее надвигается что-то очень страшное, непоправимое.

– Ты ей еще не сказал? – спросил Адам Филипа.

Филип покачал головой. Марианна еще сильнее вцепилась Филипу в руку.

– Не сказал мне что? Филип? Дьявол тебя побери, да отвечай же ты! Не молчи! Что случилось? Ну-ка, говорите мне оба!

Адам бросил на Филипа еще один странный взгляд и, коснувшись фуражки, проговорил:

– Ну, мне пора. Дела. А тебе, парень, советую все объяснить юной леди. Увидимся позже, за завтраком.

Как только Адам Стрит отошел подальше и уже не смог их слышать, Марианна соскочила с перил и напустилась на Филипа:

– О чем это он говорил, Филип? Что имел в виду? Что ты мне не рассказал?

Филип, побледнев, поднял руку, пытаясь остановить гневный поток слов.

– Я собирался тебе сказать, – смущенно проговорил он. – Как раз сегодня собирался. Единственное, почему не сделал этого раньше, так это потому, что боялся расстроить тебя.

Марианна вцепилась в него и принялась трясти.

– Ну так говори! Что ты медлишь? Только честно.

Филип осторожно освободился из ее хватки и взял Марианну за руки.

– Марианна, – проговорил он вздыхая. – Я не поеду с тобой в Бостон. Вспомни, я ведь ни разу и словом не обмолвился, что собираюсь это сделать. Ты просто считала само собой разумеющимся, что я отправлюсь туда с тобой.

Марианна не верила своим ушам.

– И не потому, что я не хочу, малышка, – продолжал Филип. – Ты же знаешь, как я тебя люблю. Но у меня есть одно дело. На могиле своего отца я поклялся довести его до конца. Понимаешь?

Марианна сердито замотала головой.

– Нет, черт тебя побери, не понимаю! Я думала, что ты поедешь со мной, что мы будем вместе! Я думала... – Из глаз ее хлынули слезы.

Филип прижал Марианну к себе, ласково гладя ее густые волосы.

– Марианна, мы будем вместе. После того как я выполню свою клятву. Обещаю тебе, это произойдет очень скоро. Время летит быстро, ты и оглянуться не успеешь, как я вернусь. А пока ты будешь учиться. Тебе еще многое предстоит узнать и многому научиться. Очень скоро ты забудешь свою жизнь на Аутер-Бэнкс, будешь считать ее дурным сном.

– Ты меня бросаешь, потому что я не настоящая леди! Потому что я неграмотная и не умею прилично себя вести!

Марианна попыталась вырваться из его объятий, однако Филип с силой, которой трудно было от него ожидать, удержал ее.

Когда Марианна немного успокоилась и перестала вырываться, он тихонько сказал:

– Это неправда, малышка, и ты это знаешь. Верно, я хочу сделать из тебя настоящую леди, но для тебя самой. – И он, ухватив ее за подбородок и заглядывая в глаза, шутливо добавил: – И может случиться так, что, когда ты станешь настоящей леди, я тебе буду уже не нужен и ты меня бросишь.

– Я тебя никогда не брошу! Никогда! – яростно выпалила Марианна.

И, опустив голову, она уткнулась лицом ему в грудь. Сердце ее словно окаменело, и она чувствовала себя маленькой и беспомощной. Несмотря на то, что она страстно любила Филипа, она не верила ни в его обещания, ни в то, что он вернется к ней. Ну как так можно! После всего того, что между ними было, после всей нежности и страсти вот так взять и уехать! Уму непостижимо!

– Не уезжай! – взмолилась она. – Не уезжай, останься! Ведь ты был счастлив со мной! Или... или ты меня уже разлюбил?

Лицо Филипа исказилось от боли, и он снова обнял Марианну.

– Марианна, прошу тебя, не говори так! Я люблю тебя, и ты это знаешь. Но ты должна понять, что, если мужчина дал себе клятву что-то сделать, ему непременно надо довести задуманное до конца, иначе его постоянно будут мучить угрызения совести. Я должен уехать, и ты не сможешь меня удержать, а если попытаешься это сделать, то лишь причинишь мне боль.

Марианна зарыдала так отчаянно, что все ее маленькое тело содрогнулось. Вырвавшись, она бросилась в каюту, в которой провела ночь.

Рухнув на койку, она забилась под покрывало, словно пытаясь спрятаться сама и спрятать свою боль от равнодушных людских глаз. Все кончено! И любовь, и радость, которые она испытала с Филипом, ушли и никогда к ней больше не вернутся. Как же она его ненавидит! Ненавидит за то, как он с ней поступил! Оказывается, он ничуть не лучше Джуда. Пусть он выглядит и говорит по-другому, пусть даже ласков и нежен с ней, однако боль способен причинить такую же, если не сильнее. Ведь Джуд ей никогда ничего не обещал, так что и выполнять ему было нечего, он не приносил ей никакой радости, так что нечему было превращаться в горькое разочарование, он не возносил ее, Марианну, до небес, чтобы потом в один прекрасный момент сбросить вниз, на землю.

Пока она плакала, Филип вошел в каюту и, сев на краешек кровати, стал тихим шепотом успокаивать ее, говоря, что он обязательно вернется, вернется к ней, Марианне. Что он непременно будет писать ей при всяком удобном случае.

Наконец рыдания стихли и не потому, что Марианна поверила его обещаниям, а оттого, что слез больше не осталось. А Филип все гладил ее по голове, говоря всякие нежные слова, пока Марианна не провалилась в, глубокий сон, от которого очнулась лишь вечером.

Филипа рядом не было. Она поняла, что он покинул корабль. Забрал с собой свои вещи и ушел, даже не попрощавшись. Лишь два письма в белых конвертах лежали на матросском сундучке.

Одно письмо предназначалось ей, а другое – тетушке Филипа, которая жила в Бостоне.

Адам Стрит прочитал Марианне первое письмо. Марианне было неловко признаваться в том, что она неграмотна, однако ей так не терпелось узнать, о чем Филип ей пишет, что она отбросила всякое смущение и обратилась к капитану за помощью.

Вот что прочитал ей Адам:

«Дорогая Марианна!

Я хотел остаться с тобой до утра и дождаться, когда корабль покинет гавань, но, поскольку весть о моем отъезде так сильно тебя огорчила, я решил этого не делать. Быть может, так тебе будет легче примириться со сложившимися обстоятельствами. Знай, что я люблю тебя и обязательно к тебе вернусь, когда покончу со своими делами. Пожалуйста, верь мне. Я знаю, тебе сейчас одиноко, и ты чувствуешь себя брошенной, но моя дорогая тетушка – добрая женщина, и я не сомневаюсь, что вы с ней прекрасно поладите. Капитан Стрит тоже хороший человек и присмотрит за тобой по дороге в Бостон. Береги себя, малышка, и не забывай меня.

Искренне твой, Филип Котрайт».

Когда Адам дочитал письмо до конца, Марианна тихонько заплакала. Ну почему Филип уехал? Они потеряли целую ночь! Впрочем, сама виновата. Рыдала, вопила, обвиняла его во всех смертных грехах, вот и получила: сама собственными руками выпихнула его с корабля. А теперь может случиться так, что она его больше никогда не увидит! Что, если он погибнет до того, как завершит это свое дурацкое дело? И все из-за нее! К горю и печали теперь добавилось острое чувство вины, и Марианна заревела в три ручья. Адам неловко погладил ее по плечу.

– Ну же, успокойся, детка, не надо плакать, – ласково проговорил он. – Все будет хорошо. Филип вернется к тебе, вот увидишь.

Внезапно Марианна ощутила непреодолимое желание кого-то ударить, хлестнуть словами, как перчаткой, чтобы кому-то стало так же больно, как ей. И почему это он постоянно называет ее «детка»?

– Никакая я не детка! – взорвалась она. – Я уже целый год спала с мужчиной, с Джудом Троугом! А потом с Филипом. Ну что, будете и теперь обращаться со мной, как с ребенком?

Адам Стрит отпрянул и окинул Марианну странным, оценивающим взглядом. Ей показалось, что он неприятно поражен. Она сразу же испытала одновременно и облегчение, и еще большую тяжесть.

– Прости, – медленно проговорил он. – Я не хотел тебя обидеть. Похоже, ты и вправду не ребенок, что очень печально, хотя сама ты, видимо, считаешь иначе. Ну да ладно. Единственное, чего мне хочется, так это чтобы ты видела во мне друга... Мы отчаливаем завтра рано утром, – продолжал он. – Если ты хочешь уйти с корабля, что ж, дело твое. Я тебя не держу. Однако я бы очень тебе советовал поехать в Бостон, как хотел Филип. Больше я об этом говорить не буду, а ты подумай пока над моими словами.

И, коротко кивнув, Адам повернулся и, слегка наклонив голову, чтобы не удариться о косяк, вышел из каюты.

Марианна проводила его гневно пылающим взглядом. Слез уже не было. Остались лишь боль, злость и стыд. Стыд оттого, что она так грубо разговаривала с капитаном. Бросившись на койку, она принялась молотить матрац кулаками и молотила до тех пор, пока у нее не заболели костяшки пальцев.

Глава 6

Когда китобойное судно «Викинг Куин» отплывало из Чарлстона, Марианна по-прежнему была на борту.

Хотя отправляться в Бостон ей вовсе не хотелось, она не знала, куда еще идти. Без Филипа она чувствовала себя одинокой и всеми покинутой. Но хуже всего оказалось то, что Марианна ощущала себя совершенно беспомощной, чего с ней прежде еще никогда не бывало.

Как ни убога была ее прежняя жизнь – а Марианна только сейчас начала это понимать, – она всегда знала, что будет завтра, и умела за себя постоять. Не то, что сейчас. Сейчас она нежданно-негаданно попала в другой мир, где игра шла по другим правилам, и никто их ей не объяснил. А корабль и капитан Адам Стрит предоставляли ей хоть какой-то якорь в этом незнакомом и пугающем мире, простиравшемся за пределами Аутер-Бэнкс.

В первый день после отплытия море было бурным, и, сидя в каюте, Марианна тряслась от страха. Качка на море стояла сильная, и ощущение того, как нос огромного корабля то вздымается вверх, то ныряет вниз, оказалось не из приятных.

Адам зашел к ней рано утром и посоветовал носа не высовывать из каюты – погода вопреки ожиданиям была отвратительной и продолжала ухудшаться. Он попросил Марианну поудобнее располагаться в «его» каюте и пообещал вечером с ней поужинать.

Эти его слова впервые натолкнули Марианну на мысль о том, что капитан предоставил им с Филипом свою собственную каюту, и она в первый раз внимательно оглядела ее.

Помимо широкой двуспальной койки, в ней находились: длинный обеденный стол, а вокруг него четыре простых стула с низкими спинками; огромный матросский сундук; конторка из орехового дерева и уютное кресло с подставкой для ног. Недоумевая, как это мебель остается на своих местах, а не катается по полу, когда корабль раскачивается из стороны в сторону, Марианна внимательно осмотрела все предметы и увидела, что каждый из них крепко-накрепко прикручен к полу.

Да, капитан проявил невероятную щедрость, предоставив ей свою личную каюту. Интересно, где он теперь спит сам? Но где бы он ни спал, наверняка его теперешняя каюта ни в какое сравнение не идет с этой.

Марианне во сто крат больше понравилась бы и каюта, и широкая постель, и мягкое кресло, да и само путешествие в Бостон, если бы рядом с ней был Филип. Но поскольку его не было, он уехал от нее, безжалостно бросил, ей совершенно все равно, в какой каюте находиться – шикарной либо самой убогой.

В открытом море качка стала еще сильнее, и Марианна почувствовала, что ее сейчас вывернет наизнанку. Ей еще ни разу не приходилось плавать на корабле, да к тому же в шторм, и ощущение того, что она вдруг оказалась засунута в брюхо огромного судна, оказавшегося посреди разъяренного моря, было просто кошмарным. Она должна глотнуть свежего воздуха!

По одну стену каюты шел ряд тяжелых медных крюков, на которых висели пальто и плащи. Сняв с крюка тяжелую зюйдвестку, Марианна попыталась надеть ее. Куда там! Она и поднять-то ее едва смогла, не то что натянуть на себя. Кроме того, одеяние это было явно рассчитано на огромную фигуру капитана Стрита. Марианна поискала глазами что-нибудь более подходящее. Тщетно! А тошнота все усиливалась, и Марианна, испугавшись, что она больше не выдержит, бросилась вверх по лестнице.

И только выйдя на палубу, она поняла, что шторм разыгрался не на шутку. Над головой мачты трещали так, что казалось – сейчас рухнут. Отовсюду доносились крики матросов. Земли нигде не было видно, везде одна вода – внизу, вверху и вокруг корабля. Корабль вдруг показался ей совсем маленьким, игрушечным, и огромная волна сейчас поглотит его.

Марианна отчаянно вцепилась в перила. Она промокла до нитки и только теперь поняла, как глупо было с ее стороны не послушаться здравого совета капитана. Ветер яростно швырял Марианне в лицо соленые брызги, так что она почти ничего не видела. Только теперь, увидев бушующее море, Марианна по-настоящему испугалась. Она кинулась обратно в каюту. Но не успела она сделать и двух шагов, как поскользнулась – палуба оказалась словно жиром смазана – и покатилась вниз по палубе, к перилам.

Падая, она испуганно вскрикнула, но ee слабый писк тут же потонул в яростном реве шторма.

Вне себя от ужаса, Марианна судорожно ухватилась за перила и в этот миг увидела, как за бортом, застилая собой весь белый свет, поднимается огромная волна.

Вскрикнув, Марианна попыталась отползти назад и вдруг почувствовала, как чья-то сильная рука, обхватив ее за талию, рывком оттащила от перил.

Грозно зарокотала низвергающаяся сверху вода, и Марианна испуганно прильнула к спасшему ее человеку. Миг – и ледяная вода с невиданной силой обрушилась на Марианну, заливая ей глаза, рот, уши, ударяя тела друг о друга.

Сразу стало нечем дышать, и когда Марианне показалось, что она сейчас задохнется, волна отхлынула. Жадно глотая воздух и отплевываясь, Марианна наконец увидела, кто пришел ей на помощь. Над ней возвышалась мощная фигура Адама Стрита. Ухватившись обеими руками за перила, он стоял, защищая собой Марианну.

Когда опасность миновала, он выпрямился, и Марианне пришлось волей-неволей взглянуть на него, хотя она была уверена, что капитан будет в ярости.

Так оно и оказалось.

– Что, черт подери, тебе понадобилось на палубе? – гневно заорал он. – Я же тебе сказал, чтобы ты сидела в каюте.

Злясь больше на себя, чем на него, Марианна прокричала в ответ:

– А вы мне не говорили, что я должна там оставаться!

– Я думал, что у тебя хватит на это ума! Ты же мне совсем недавно говорила, какая ты взрослая! А ведешь себя, как ребенок... – Он сбавил тон. – Ну да ладно. Давай отведу тебя вниз.

И, обхватив Марианну рукой за талию, он потащил ее, словно непослушного ребенка, к трапу. Марианне ничего не оставалось делать, как повиноваться, хотя все внутри у нее клокотало от гнева.

Когда они вошли в каюту, Адам запер дверь, встал руки в боки и мрачно взглянул на Марианну.

– Ну и видок у тебя! Мокрая, как мышь. – Он подошел к койке и, стянув с нее покрывало, бросил его Марианне. – На вот. Завернешься в это, когда снимешь мокрую одежду.

Поймав одеяло, Марианна яростно выкрикнула:

– И где же я буду переодеваться?

Капитан покачал головой, словно хотел сказать: «Ну и манеры!»

– Прямо здесь. Я отвернусь. – И, повернувшись к Марианне спиной, добавил: – Не волнуйся, тебе ничто не грозит. Я не привык совращать малолетних детей.

Черт бы его подрал! Да он просто невыносим! Клацая зубами от холода, Марианна поспешно скинула мокрые вещи и завернулась в теплое одеяло.

– Готово, – бросила она.

Капитан обернулся и кивнул.

– Отлично.

Собрав ее мокрые одежки, он сначала хорошенько выжал их над тазом, а потом развесил на стульях сушиться.

– Насквозь промокли. При такой погоде сохнуть будут не один день. Сейчас посмотрю, может, найду, во что тебя переодеть.

С этими словами он откинул крышку большого матросского сундука.

Гнев Марианны малость поутих, уступив место любопытству. Интересно, какая там у него в сундуке одежда? Любопытство ее еще больше усилилось, когда капитан вытащил из сундука хлопковое платье с длинными рукавами и стоячим воротником и приподнял его, пытаясь определить длину.

– Этого-то я и боялся, – задумчиво проговорил он. – Слишком длинное. Ты умеешь шить, детка?

Марианна еще туже запахнула на себе одеяло.

– Конечно, умею.

– Тогда подшей подол. – И капитан бросил ей платье. – Нитки и иголки лежат у меня в конторке.

Марианна протянула руку за платьем, выпустив конец одеяла, и оно уже готово было свалиться на пол, открыв капитану все ее прелести, но в последнюю секунду Марианна успела его подхватить. Платье упало на пол.

Губы Адама тронула легкая улыбка.

– Извини, – проговорил он, и в голосе его прозвучали веселые нотки. – Дай-ка покажу тебе, как нужно закрепить на одеяле узел, чтобы оно не соскакивало.

И он, подойдя к Марианне, принялся своими большими руками переделывать узел по-своему.

Марианна отпрянула и окинула капитана подозрительным взглядом.

– Я сама, – сухо проговорила она.

Совершенно неожиданно для него самого Адам покраснел.

– Как будет угодно. Только я уже говорил тебе, что не имею привычки совращать детей.

«Так я тебе и поверила!» – подумала Марианна.

Уж ей-то не знать, что представляют собой мужчины. Сначала Джуд со своими грубыми домогательствами, потом Филип с изысканными манерами. А в итоге боль и разочарование. Права была мать. Все, что мужчинам нужно от женщины, – это ее тело. Женщина для них – игрушка. Наиграются и выбросят. Ну уж нет, она не позволит ни одному мужчине до себя дотронуться! Никто больше не причинит ей боли. Будь Адам Стрит хоть сама доброта, он не перестает от этого быть мужчиной. И к тому же уж очень подозрительным показался ей взгляд, которым он на нее смотрел. Уж она-то в этом разбирается. Таким взглядом на детей не смотрят.

– Я не ребенок, капитан Стрит, и, по-моему, вы это прекрасно знаете, – храбро проговорила она.

Пожав плечами, он отвернулся.

– Ну и язва же ты! Когда я с тобой распрощаюсь, вздохну наконец спокойно! – бросил он и через секунду уже более спокойно и даже как-то жалобно добавил: – Я ведь только хотел помочь.

Но Марианну, торжествовавшую победу, подобными речами не растрогать.

– Благодарю вас, сэр, за все, что вы для меня сделали, но с этим я справлюсь сама.

Не проронив больше ни слова, капитан развернулся и выскочил из каюты, громко хлопнув дверью.

Адам Стрит поднялся на палубу. Шторм разыгрался не на шутку, но даже разбушевавшаяся стихия ему приятнее, чем оставшаяся в каюте дерзкая девчонка. Ну и штучка!

И все-таки с чего это он так разозлился? Он ведь прекрасно знал историю Марианны, знал, что росла она, как сорняк, на каком-то Богом забытом острове, где ни о каком воспитании и морали и речи быть не могло, и, хотя строила из себя взрослую, на самом деле совсем еще ребенок. Так почему, зная все это, он позволил ей вывести его из себя?

Он всегда считал себя хладнокровным и рассудительным, умеющим сдерживать свои чувства и не обращать внимания на насмешки. Так что сейчас произошло? Адам долго отгонял от себя эту мысль, но в конце концов вынужден был признать, что насмешки строптивой девчонки имеют под собой основание. Она действительно его возбуждала, и он хотел ее, несмотря на все свои благие намерения, и ничего не мог с собой поделать. Но если над желаниями своими Адам Стрит был не властен, то поступки свои, слава Богу, умел подчинять разуму. Уж так его воспитали...

Адам Стрит был вторым ребенком в семье капитана Уильяма Генри Стрита и его жены. После него у них родились еще трое. Проживала семья в Глостере, штат Массачусетс.

Все мужчины в семействе Стритов уже в течение пяти поколений были моряками. И потому само собой разумелось, что и старший сын Уильяма, Калеб, пойдет по стопам отца, что тот и сделал, хотя больше из желания угодить отцу, чем из-за любви к морю.

А вот Адам страстно любил море, как и три его младшие сестры, которые впоследствии вышли замуж за моряков.

Уильям Стрит, человек суровый и жесткий, возлагал все свои надежды и мечты на старшего сына, а на Адама почти не обращал внимания.

Когда Калебу исполнилось семнадцать, отец послал его служить юнгой на корабль «Нэнси Джун». Адам, которому в то время было пятнадцать лет, умолял отца отправить и его тоже, однако тот был непреклонен. Адам для этого еще слишком мал. Вот повзрослеет, тогда другое дело.

В это же время в порту стоял корабль под названием «Мэри Роуз», пользовавшийся дурной славой из-за своего капитана Джонаса Бендера. Капитан Бендер был жестоким самодуром. Когда он подолгу находился в море, на него накатывали приступы безумия, во время которых он издевался над матросами так, что многие не доживали до ближайшего порта.

Если бы Уильям Стрит был тогда дома, он бы.предупредил об этом Адама, но отец находился в плавании, а самому Адаму и в голову не пришло справиться о корабле и его капитане у кого-нибудь из взрослых.

В один прекрасный день, когда мать с сестрами уехала в гости, Адам сунул в рюкзак свои немногочисленные вещи и отправился на «Мэри Роуз», где представился второму помощнику капитана и спросил его, не возьмут ли его на корабль юнгой.

Случилось так, что «Мэри Роуз» во время последнего, необычайно сильного шторма потеряла нескольких моряков, а поскольку необузданный нрав капитана был хорошо известен, записаться в команду никто не торопился.

И потому второй помощник с радостью принял Адама, и Адам гордо взошел на борт, счастливый оттого, что наконец-то выйдет в море.

Корабль «Мэри Роуз» представлял собой большое двухмачтовое судно. На нем в страны Востока везли шерсть и хлопок, а обратно доставляли рис, чай, великолепный шелк, фарфор и опиум.

Плавание предстояло долгое, однако Адама, пребывавшего в счастливом неведении относительно дурной репутации корабля, это нисколько не пугало. К тому времени, как путешествие закончится, он станет матросом, о чем мечтал с раннего детства, и уж после этого отец, конечно, не откажется взять его на борт своего корабля.

Итак, пребывая в отличном настроении и полный самых радужных надежд, Адам сунул свой рюкзак под узкую койку, которую ему выделили, мельком отметив при этом, что койка, пожалуй, для него несколько маловата.

Его не насторожил и сырой, тесный, вонючий кубрик, в котором жили матросы. Горя желанием познакомиться со всеми членами экипажа, он окинул радостным взглядом измученных, злых матросов, даже не заметив при этом, какими мрачными взглядами они наградили его в ответ. Но вскоре, когда они уже вышли в море, глаза у него открылись. На корабле собралось самое отребье. И Адаму сразу же пришлось несладко. В море новички обычно служат старым морякам бесконечным источником для развлечений. Плавания бывали долгими и часто скучными и утомительными. Команда жаждала хоть какого-то разнообразия, и новички, наивные и доверчивые, как нельзя лучше подходили для этой цели.

Началось все довольно безобидно: старшие матросы начали давать Адаму поручения, выполнить которые было невозможно, например, принести какую-то несуществующую вещь. Поскольку Адам знал корабль так же хорошо, как и они, он прекрасно понимал, в каких случаях над ним издеваются, а в каких нет. Однако он не обижался: особой беды в этих шутках он не видел.

Но мало-помалу «шуточки» приняли более серьезный оборот: Адаму ставили подножку, когда он нес полный бак с помоями, или, когда все они сидели за столом, каждую секунду просили его передать то одно, то другое, так что у Адама не оставалось времени поесть самому.

Первый помощник капитана по фамилии Крофт, жилистый, угрюмый человек с непроницаемым лицом, казалось, совершенно не замечал этих жестоких забав, в которые втравливали не только Адама, но и других новичков. Иногда, правда, губы его чуть кривились в усмешке: по-видимому, он ничуть не меньше остальных членов экипажа наслаждался этими издевательствами.

Обязанности Адама на корабле оказались тяжелыми и унизительными, как и у всех новичков. Он не спорил, понимая, что такова цена за обучение корабельному делу, но с постоянными насмешками смириться не мог.

Капитана он видел редко. Лишь время от времени на капитанском мостике можно было заметить его внушительную фигуру. С членами экипажа сам он никогда не общался, а хриплым голосом отдавал команды первому и второму помощникам, а уже они передавали их матросам.

Погода стояла отличная, и «Мэри Роуз» на всех парусах неслась к своему первому порту стоянки, где команда рассчитывала пополнить запасы продовольствия и питьевой воды. Адам наивно полагал, что в скором времени ему удастся ступить на берег, однако Джим Хэнке, один из немногих матросов, которые не участвовали в жестоких забавах над новичками, его разочаровал.

– И не надейся, парень. На берег ты не попадешь. Капитан отправит туда только самых верных людей.

Адам удивленно взглянул на него:

– Но почему?

Матрос расхохотался:

– Капитан Бендер боится, что если он отпустит команду на берег, то дальше плыть ему придется одному. Чем дольше мы в море, тем эта мысль вернее. А вот на обратном пути ему будет на это наплевать, особенно когда мы доберемся до родного порта.

Теперь Адам и вовсе ничего не понимал.

– А это еще почему?

– Чем меньше народа, тем больше денег останется у капитана, – хмыкнул Хэнке, но тут же нахмурился. – Это дьявольский корабль, Адам, помяни мое слово. Ты еще проклянешь тот день, когда сюда нанялся.

Итак, первый порт, на который экипаж тоскливо взирал с борта корабля, вскоре остался позади, и «Мэри Роуз» снова вышла в открытое море.

Шли недели, от рассвета до заката наполненные изнуряющим солнцем и непосильным трудом. Несмотря на то, что во время последней стоянки запаслись свежими фруктами и питьевой водой, еда день ото дня становилась все хуже и хуже. В мясе завелись черви, да и солонина с ветчиной протухли и отвратительно воняли. При виде еды, которую им подавали, Адама чуть не выворачивало наизнанку, но голод, постоянно мучивший его, был сильнее.

Вымыться на корабле было негде, да члены команды и не отличались особой чистоплотностью, так что кубрик насквозь пропах тошнотворными, мерзкими запахами людских испарений.

Со временем издевательства над Адамом становились все более жестокими и изощренными: долгое путешествие опротивело всем до чертиков, и старшие матросы таким образом вымещали на нем свою злость. Все это заставило Адама задуматься, такая ли уж благородная эта профессия – моряк. Пока что он ничего не видел вокруг себя, кроме несправедливости: матросы работали до седьмого пота, голодали и задыхались в тесном, душном кубрике, сильные унижали слабых, а капитан на все смотрел сквозь пальцы и даже поощрял творившийся на корабле произвол.

И Адам пришел к выводу, что жизнь у простых матросов собачья.

А вскоре случилось и вовсе нечто из ряда вон выходящее – порка. Дело было так.

У Адама на корабле появились три хороших друга: старый моряк Джим Хэнке и двое новичков, Мартин и Брил.

Мартин, высокий крепкий парень примерно одного с Адамом возраста, прекрасно умел при необходимости за себя постоять, а вот Брил, пухленький и слабый, похоже, не привык ни к тяжелому труду, ни к грубому обращению. Адам никак не мог взять в толк, зачем он вообще подался в матросы. Но вместе с тем Брил был умным пареньком, голова у него кишмя кишела всякими умными мыслями, и говорить он умел гладко, как по писаному. Он вел дневник, в который каждый вечер после ужина что-то записывал. Насколько Адаму было известно, ни одна живая душа не видела, что именно писал Брил. Дневник свой он берег как зеницу ока и всегда прятал.

Несколько дней корабль находился в экваториальной штилевой полосе. Море, гладкое, похожее на голубую тарелку, невыносимо сверкало на солнце. В воздухе не было даже намека на легкий ветерок, и паруса безвольно поникли. Кормили все хуже и хуже – припасы почти кончились, и они как раз шли в порт их пополнить – соответственно и настроение у команды ухудшалось с каждым днем. Бунт витал в воздухе.

Адам заметил, что Брил очень плохо выглядит: с щек исчез румянец, лицо приобрело землистый оттенок, в глазах застыло страдание.

Адам, беспокоясь за приятеля, забросал его вопросами, однако тот лишь качал головой и не говорил ни слова. Тогда Адам пошел на хитрость. Он стал следить за Брилом и заметил одну странную деталь: каждый день после обеда Брил куда-то исчезал. Его не было ни в кубрике, ни на полубаке, вообще нигде!

Адаму это показалось очень странным. Он поделился своими сомнениями с Мартином, однако тот и сам ничего не знал. Ясно было одно: почти каждый день после обеда Брил исчезал и возвращался только к ужину, и с каждым днем лицо его становилось все более бледным.

Однажды – случилось это в жаркий душный полдень – Адам с Мартином решили по очереди проследить за Брилом и выяснить наконец, где он пропадает. Адам, крадучись, шел за своим приятелем и увидел, что тот вошел в капитанскую каюту. Итак, тайна частично оказалась раскрыта. Адам принялся терпеливо ждать. Прятаться ему пришлось довольно долго, почти два часа, и он чуть не изжарился на солнце. Наконец появился Брил. На нем лица не было. Пошатываясь, прошел он мимо того места, где сидел Адам.

Адам рассказал о своем открытии Мартину, и вместе они принялись гадать: что Брил делает каждый день в каюте капитана? Очевидно, это приказ капитана. Но что ему понадобилось от Брила?

Не зная, что им делать дальше, мальчики пошли к Джиму Хэнксу и задали ему этот вопрос. Хэнке выругался, сжал кулаки. Заметив недоумевающие взгляды мальчишек, он спросил:

– Вы что же, ничего не знаете о капитане Бендере?

Ребята покачали головами. Хэнке нахмурился.

– И не представляете, чем мужчины могут заниматься с такими вот парнишками, как вы?

Адам и Мартин посмотрели друг на друга и снова замотали головами.

Хэнке тяжело вздохнул.

– Ну что ж, я думаю, вам лучше этого и не знать. При одной мысли об этом меня тошнит! Но зарубите себе на носу, ребята, крепко зарубите себе на носу! Держитесь подальше от капитана Бендера. Ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза. А увидите его на палубе, постарайтесь спрятаться, чтобы он вас не заметил.

Больше Хэнке ничего им не сказал, как они его ни упрашивали, и ушел, а ребята еще долго провожали его недоуменными и тревожными взглядами.

– О чем это он нам толковал? – шепотом спросил Мартин. – Чем капитан может заниматься с Брилом?

Адам покачал головой. Он уже знал понаслышке – однако такое у него в голове не укладывалось, – что есть на свете мужчины, которые любят не женщин, а мальчиков. Но что они с ними делают, что вообще при этом происходит, он понятия не имел. Однако затравленный взгляд Брила, когда тот выходил из капитанской каюты, не давал ему покоя. При воспоминании о нем Адаму сразу же становилось не по себе.

– Может, сами его спросим? – предложил он Мартину.

Что они и сделали в тот же вечер за ужином. Но того, что произошло потом, они не ожидали. Брил выронил ложку, лицо его приобрело зеленоватый оттенок. В ужасе уставился он на своих приятелей, потом вскочил и пулей вылетел из кают-компании.

А Адам с Мартином остались сидеть, расстроенные и сконфуженные. Этой ночью в кубрике Брил не появлялся. Все следующее утро друзья искали его, но безуспешно.

После обеда Адам снова прокрался на свой наблюдательный пост, с которого следил за капитанской каютой. Наконец появился Брил. Шел он пошатываясь и низко опустив голову. Адам не решился его окликнуть. Брил вошел в каюту и закрыл за собой дверь.

На сей раз долго ждать Адаму не пришлось. Не прошло и нескольких минут, как из каюты донесся дикий, какой-то первобытный вопль, от которого у Адама мороз пошел по коже. За криком послышался звук падающего стула и хриплый голос, полный ярости и боли, – голос капитана.

Адам сжал кулаки. Может, нужно бежать на помощь Брилу? Что там происходит?

А голос между тем становился все громче. Наконец дверь каюты распахнулась. На пороге стоял капитан с багровым от злости лицом. Кроме нижнего белья, на нем ничего не было.

Он держал за шиворот Брила и тряс его, как котенка, осыпая при этом отборной бранью.

В этот момент, видимо, привлеченный шумом, прибежал второй помощник капитана. Капитан пролаял приказ, и бедного Брила взяли под стражу. Он шел, рыдая и не пряча своих слез, а капитан Бендер стоял, широко расставив ноги, руки в боки. Лицо его по-прежнему полыхало гневом, а остренькие глазки все ощупывали палубу, словно выискивая, кто еще мог видеть эту сцену.

Адам, у которого все внутри сжалось от страха, боялся пошевелиться. Он понимал: должно произойти что-то ужасное, но не мог даже представить что.

Но вскоре он узнал. Узнал в тот же день. Брила, испуганного до смерти, притащили к грот-мачте, а все остальные члены команды по приказу капитана встали вокруг.

Адам, Мартин и Джим Хэнке оказались рядом. Ребята все еще не понимали, что происходит.

– Что с ним сделают, Хэнке? – тихонько спросил Мартин.

– Выпорют, – с горечью ответил тот.

Мартин уставился на него круглыми глазами.

– Боже милостивый, за что?

Лицо Хэнкса потемнело от гнева.

– За вопиющее неповиновение, как сказал капитан. Брил, по его словам, ослушался приказа и набросился на него с кулаками. – Он печально покачал головой. – Представляю себе, что это был за приказ... Бедный мальчик!

Молча смотрели они на разыгранное перед ними жестокое представление. Брила за руки привязали к мачте. Он был без рубашки, и его нежная белая кожа блестела от пота. Второй помощник капитана с гнусной ухмылкой на лице занес над головой тонкую плеть, называемую «кошка», и со свистом опустил ее на спину несчастного паренька.

Удар был такой сильный, что сразу брызнула кровь, Брил испустил пронзительный крик, а матросы, все как один, громко ахнули. Адам почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

Снова и снова опускался хлыст на спину Брила, и вскоре она стала похожа на кусок сырого мяса. Брил больше не кричал, тело его обмякло, и если бы не веревки, он бы упал на палубу.

А хлыст все продолжал рвать его спину...

Адам взглянул на капитана: тот стоял на капитанском мостике, и на лице этого жирного борова блуждала довольная улыбка. Никогда еще в своей жизни не доводилось Адаму ненавидеть человека так, как он ненавидел в этот момент капитана Бендера. Глядя на бездыханное тело его друга, Адам поклялся, что если он когда-нибудь станет капитаном, то никогда не будет обращаться со своей командой так, как этот человек – если такого ублюдка вообще можно назвать человеком. А еще он дал себе клятву, что капитан Бендер поплатится за все, что сделал, чего бы это Адаму ни стоило.

Когда все было кончено, Адаму с Мартином разрешили отвязать Брила от мачты, промыть его истерзанную спину и смазать лечебной мазью. Их чуть не вывернуло наизнанку при виде ужасных, до костей ран. Тогда Хэнке, которому довелось повидать в своей жизни не одну порку, отослал пареньков спать, а сам взялся за дело.

Больше Адаму не довелось увидеть своего несчастного друга. Они с Мартином уже спали, когда Хэнке и еще один матрос отнесли Брила вниз и уложили на койку, а когда проснулись, его уже не было. На кровати лежало лишь окровавленное одеяло, и кровавый след вел по трапу на палубу. Очевидно, где-то среди ночи Брил, не в себе от нестерпимой боли, дополз до палубы и бросился в море.

Наутро повеяло свежим ветерком, паруса надулись, и «Мэри Роуз» наконец-то смогла продолжить свой путь.

Мысль о том, что скоро они прибудут в порт, привела команду в отличное расположение духа. Все матросы, за исключением Адама, Мартина и Джима Хэнкса, и думать забыли про неуклюжего парнишку, которого с ними больше не было.

Позже, днем, разбирая скудные пожитки Брила, Адам с Мартином наткнулись на его дневник. Сначала Адам решил выбросить его за борт, не читая, но любопытство оказалось сильнее. И они пробежали глазами все записи, написанные аккуратным, почти женским почерком Брила, а потом выбросили дневник за борт, ужаснувшись, узнав о таком разврате и издевательствах над человеком, о которых даже представить себе было нельзя.

Потом на борту «Мэри Роуз» были еще порки: одни за незначительные проступки, другие, как считали матросы, вообще ни за что, но ни одна из них не показалась Адаму такой ужасной и несправедливой, как та, что свершилась над его другом.

Плавание продолжалось. Адам не мог дождаться его окончания, однако оно оказалось для него хорошей школой: он сильно вырос, повзрослел и закалился душой и телом. Кроме того, он был полон решимости во что бы то ни стало не позволить капитану Бендеру взять над собой верх и не сомневался, что в конце концов отомстит этому человеку за убийство своего друга.

Следуя совету Хэнкса, он старался не попадаться капитану на глаза, занимался своим делом и не жаловался, когда ему доставалось от старших матросов.

Вскоре он мало-помалу завоевал их уважение. Они наконец перестали над ним издеваться и подшучивать и стали считать себе равным. Не всем новичкам так повезло. Кто-то сдался и безропотно сносил все издевательства, кто-то сбежал, несколько человек заболели цингой и умерли.

И вот на обратном пути у Адама подвернулся наконец подходящий случай, чтобы отомстить за смерть друга. Произошло это так. Когда корабль прибыл в Гонконг, Адам серьезно задумался, остаться ли ему в этом городе или продолжить плавание, и после долгих колебаний выбрал второй вариант, и во многом из-за того, что тогда у него оставалась возможность заставить капитана Бендера заплатить за гибель Брила. Кроме того, к этому времени у Адама уже четко сформировалась черта характера, которая впоследствии стала его стержнем: всегда доводить начатое дело до конца. Он совершил большую ошибку, поступив юнгой на «Мэри Роуз», но раз уж он это сделал, то должен пройти до конца, иначе он сам себя будет считать трусом.

Многие из матросов предпочли остаться на Востоке. Одним из них оказался Мартин, а вот Джим Хэнке остался на борту. Он объяснил, что это его последнее плавание. Он уже слишком стар для тяжелой и полной лишений жизни моряка, пора бросить якорь где-нибудь на берегу. Хэнке собирался купить маленькую ферму на те деньги, что скопил за годы странствий.

Итак, плавание началось. После того как капитан пополнил свою команду новыми членами и на борт загрузили свежие запасы продовольствия, корабль вышел в открытое море.

На обратном пути Адама уже считали опытным матросом и прекратили издеваться над ним. В команде появились новые молодые ребята, над которыми можно было играть злые шутки.

На полпути к родному порту капитан Бендер вернулся к своим старым привычкам, от которых Адама едва не выворачивало наизнанку. Желание отомстить этому подонку за смерть Брила жгло его, как огнем, однако подходящего случая все никак не представлялось. Адам потихоньку впадал в отчаяние. Если он не сдержит клятву, плавание будет совершенно напрасным. На берегу никто не поверит обвинениям мальчишки.

Все решил случай. Уже целую неделю, а может, даже больше капитан пребывал в отвратительном расположении духа и целыми днями слонялся по палубе. И вот однажды днем, когда он по своему обыкновению прохаживался взад-вперед, взгляд его упал на Адама, который в этот момент сращивал концы тросов.

Джим Хэнке, работавший вместе с Адамом, увидел, что капитан остановился и задумчиво уставился на его друга. Сам же Адам заметил капитана Бендера только тогда, когда тот постучал ему по плечу тростью, которую всегда таскал с собой.

– Эй, ты, парень! – бросил он своим гнусавым голосом.

Адам от неожиданности вздрогнул, обернулся и, увидев капитана, почувствовал, как сердце его забилось с удвоенной силой. Вот тот случай, которого он так долго ждал! Пускай он умрет, но он убьет капитана!

Он перевел взгляд на Хэнкса – на лице старшего товарища появилось испуганное выражение, – потом снова на капитана.

– Да, сэр! – гаркнул он, вытягиваясь во весь рост.

Толстые губы капитана тронула легкая улыбка.

– Ну надо же! Как вышколены сейчас юнги! Это радует. Скажи-ка мне, парень, как тебя зовут?

Говоря это, капитан наклонился к Адаму, и тот слегка отодвинулся, почувствовав его зловонное дыхание.

– Адам Стрит, сэр.

Капитан Бендер важно кивнул:

– Красивое имя. А ты случайно не родственник капитану Уильяму Стриту?

– Да, сэр. Это мой отец, сэр.

Капитан задумчиво потеребил нижнюю губу толстыми, как сосиски, пальцами.

– Ну-ну. Я твоему отцу кое-что задолжал. Сейчас самое время вернуть должок. Через час приходи ко мне в каюту, Адам Стрит. Да смотри не опаздывай.

– Слушаюсь, сэр, – выдавил Адам и отдал честь.

Капитан развернулся и пошел прочь. Когда он отошел настолько, что уже не мог бы их слышать, Адам сказал Хэнксу:

– Я знаю, о чем ты думаешь, Джим. Но я убью его. Я поклялся в этом, когда он погубил Брила.

– Тебя за это повесят, – свистящим шепотом выдохнул Хэнке.

Адам упрямо тряхнул головой.

– Пускай. Но я должен это сделать. Этот мерзавец недостоин быть капитаном. Он вообще недостоин жить.

Хэнке закусил губу. Покачал головой.

– Совершенно с тобой согласен, парень, но хорошо ли ты все взвесил? Подумал ли ты о том, как будут переживать твою смерть или тюремное заключение твои родители, мать?

Адам вздрогнул. О своих родителях он как-то не подумал. Однако отступать уже поздно. Капитан будет ждать его через час, и если он не придет, его выпорют, как и Брила.

Хэнке все понял по выражению его лица и, вздохнув, проговорил:

– Ну и глупо! У тебя вся жизнь впереди, а ты готов так глупо ее отдать. Мир несправедлив, и ничего тут не изменишь. Исправишь одну несправедливость, а на ее месте возникнут две новые. Подумай о себе. Оставь эту затею.

– Я сдержу свое слово! – голосом, звенящим от злости и страха, сказал Адам.

– Ну, как знаешь, – отозвался Хэнке.

После зловонного кубрика, в котором Адам прожил так долго, каюта капитана показалась ему необыкновенно роскошной. Огромная кровать, покрытая великолепным атласным покрывалом; изумительной работы резной туалетный столик; просторное мягкое кресло; искусно расписанные таз и кувшин для воды, над которыми висели льняные полотенца. В самом центре кабинета на потолке висела красивая медная люстра.

В помещении стоял такой крепкий запах каких-то благовоний, что Адам даже закашлялся. Идя к капитану, он захватил с собой нож, который сунул сзади за пояс. Нож этот он купил в Гонконге как раз для этого случая. Сердце Адама отчаянно билось, голова слегка кружилась.

Капитан Бендер в богато расшитом кимоно сидел, развалившись, в кресле. На губах его играла плотоядная улыбка, глазки горели в предвкушении удовольствия.

– А, вот и ты, мой мальчик. Молодец, как раз вовремя. Ценю в моих ребятах точность.

И он визгливо засмеялся. Адаму внезапно припомнилось выражение лица Брила, когда тот, пошатываясь, выходил из каюты капитана, и внутри у него все перевернулось.

– Да, сэр, – внезапно осипшим голосом сказал он. – Прибыл по вашему приказанию, сэр.

Капитан Бендер вяло махнул рукой.

– Здесь нам формальности ни к чему, мой мальчик. А вот на палубе о них не забывай. Ну-ка подойди ко мне поближе. Я хочу хорошенько тебя рассмотреть.

Адам – ноги словно свинцом налиты – робко шагнул вперед.

– Ближе, мой мальчик. Ближе.

Адам сделал еще один шажок. В горле стоял комок, и он никак не мог проглотить его.

– Я сказал ближе!

Обманчиво мягкая и слабая рука капитана рванулась вперед и больно схватила руку Адама. Он и не подозревал, что в этом жирном теле скрыта такая сила – на вид капитан не смог бы защититься даже от ребенка.

– А теперь на колени! На колени! Чтобы мне не нужно было задирать голову.

И капитан с такой силой толкнул Адама, что тот упал на колени, невольно вскрикнув от боли. Теперь лицо его находилось прямо перед лицом капитана, так близко, что видны были черные волоски, торчавшие из его ноздрей. Капитан цепко держал Адама за левую руку, однако правая, к счастью, оставалась свободной. Нож! Вытащить его сейчас? А если капитан его перехватит? Он ведь гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. Подождать, пока тот... Нет, это невыносимо! Адам чувствовал, как решимость покидает его.

А капитан между тем мерзко ухмыльнулся.

– Ты красивый парень. Стройный, сильный, загорелый, а кожа у тебя шелковистая и мягкая, как у девушки. – И, протянув короткую, толстую руку, капитан погладил Адама по щеке. – Держу пари, и тело у тебя такое же гладкое, а?

Адам почувствовал, что его сейчас вырвет. Каждое слово, которое произносил этот негодяй, было унизительным и оскорбительным.

Нет, хватит, он должен сделать это сейчас!

Вырвав руку, он выхватил из-за пояса нож, но в этот момент дверь со стуком распахнулась.

Потом Адам так никогда и не смог вспомнить последующих нескольких минут. В тот миг заметил лишь, что в каюту ворвались несколько матросов, среди них – Джим Хэнке, а потом началась полнейшая неразбериха. Адама оторвали от капитана, и Хэнке вытолкал его за дверь. Из каюты донесся страшный шум, но Хэнке быстро потащил Адама по коридору и вскоре толкнул на чью-то койку, стоявшую на полубаке, а сам остался стоять, тяжело дыша.

Адам был вне себя от ярости и негодования.

– Зачем ты вмешался? Ну кто тебя просил? Еще секунда, и я бы...

Он попытался вскочить, но Хэнке, особо не церемонясь, толкнул его обратно на койку.

– Верно, парень. Еще несколько секунд, и на твоей жизни можно было бы ставить крест.

– Но как можно оставлять в живых эту скотину! – завопил Адам.

– Он и не останется жить, Адам, поверь моему слову. – Хэнке уселся на соседнюю койку лицом к Адаму. – Не беспокойся, о нем позаботятся. А завтра утром все узнают, что капитан Бендер, бедняжка, свалился ночью за борт. В последнее время на него часто находили приступы безумия, так что это вряд ли кого-то очень удивит.

– Не понимаю... Но ведь это мятеж! Первый помощник капитана...

– Вот именно, – сказал Хэнке, хмуро улыбаясь. – Он всей душой ненавидит капитана и уже давно метит на его место. Когда сегодня мы пришли к нему со своим планом, он был просто счастлив претворить его в жизнь. Ведь в результате он не только приобретает корабль, но и всю прибыль, что досталась бы капитану, останься он в живых.

Хэнке вскинул голову и на секунду прислушался. Сдержанно улыбнувшись, он заметил:

– Ну, думаю, с капитаном Бендером уже покончено. О том, что произошло, знают очень немногие, так что смотри, не сболтни лишнего, парень. За Брила отомстили, так что живи дальше, малыш. И почаще задумывайся о своем будущем.

Адам с трудом сглотнул. В голове у него все перемешалось, и он сам не знал, что сейчас чувствует – разочарование или облегчение. Наверное, все сразу.

– Но я сам хотел отомстить за смерть друга, я дал клятву...

Хэнке устало проговорил:

– Клятва клятве рознь, парень. Мужчина дает клятву, прекрасно понимая, что потом ему придется отвечать за содеянное. А ты, Адам, пока еще ребенок, хотя вон какой здоровый вымахал. Сердце у тебя доброе, однако действуешь ты поспешно и необдуманно. Впрочем, молодым это свойственно. Не казни себя за то, что ты не сдержал этой клятвы. Клятва-то твоя была хороша, да оказалась пока что не для тебя. Ну да ничего. Жизнь, парень, штука длинная, будут у тебя и другие клятвы, и разные добрые дела. А о том, что произошло сегодня, постарайся забыть. Завтра команда узнает печальную весть о том, что капитан Бендер пропал, и дело с концом.

И Адам последовал совету своего старшего товарища. Остаток пути был спокойным и утомительно однообразным: казалось, он никогда не кончится. Адам, сильно возмужавший, повзрослевший и уже не такой строптивый, как раньше, вернулся домой и даже привез с собой небольшую сумму денег.

И сейчас, ведя свой корабль сквозь яростный шторм, капитан Адам Стрит вспоминал о том безвозвратно ушедшем времени, когда его друг Джим Хэнке отнесся к нему во время плавания с такой добротой и терпимостью.

А ведь эта девчонка, что сидит внизу, немногим старше его, каким он сам был в то время. Так неужели он не может выказать ей хоть немного понимания и сочувствия, как Джим Хэнке сделал в свое время по отношению к нему?

И, подставив лицо злобно завывающему ветру, Адам пообещал себе, что с этой минуты и всю дорогу до Бостона постарается быть с Марианной поласковее.

А еще он дал клятву, что, если у него появится хоть одна грешная мыслишка насчет Марианны, он тут же выкинет ее из головы.

А неугомонный ветер, проносясь по палубе, злорадно смеялся над ним.

Глава 7

Марианна стояла на цыпочках у иллюминатора капитанской каюты и во все глаза смотрела на бостонскую гавань, где жизнь, казалось, била ключом.

Одета она была в то самое платье, которое Адам достал для нее из матросского сундука, только теперь подшитое. Непокорные кудряшки Марианне кое-как удалось усмирить щеткой и перехватить сзади ленточкой. В общем, выглядела она сейчас вполне прилично, если не принимать во внимание босые ноги.

С час назад, когда Адам велел ей переодеться, он, лишь мельком взглянув на ее тяжелые поношенные сапоги, сокрушенно покачал головой, после чего послал одного из своих помощников на берег купить Марианне чулки и какие-нибудь более-менее приличные ботинки. Потом Адам собирался лично доставить Марианну – словно бесценный груз – к мисс Пруденс Котрайт, тетушке Филипа. Доставить-то ее он, может, и доставит, а вот останется ли она там, еще вопрос. Пока что Марианна еще не решила. Ведь не может быть, чтобы молодая неглупая девушка не нашла способа заработать себе на жизнь в таком большом городе, как Бостон. А то, что он настолько огромный, Марианна и представить себе не могла. Она и в Чарлстоне-то чувствовала себя букашкой, а ведь его с Бостоном и не сравнить. Одна гавань чего стоит! Сколько же там всевозможных судов, в основном торговых, но есть и китобойные, а вокруг людей, как муравьев. Работа не прекращается ни на секунду: одни корабли разгружают, другие, наоборот, загружают.

Ах, если бы Филип стоял сейчас рядом с ней! Как здорово было бы поделиться с ним новыми впечатлениями.

Слеза скатилась по ее щеке. Марианна поспешно заморгала, решив во что бы то ни стало сдержать подступившие слезы. Как же, станет она реветь! Филипа с ней сейчас нет, и ничего тут не поделаешь. Одно она решила для себя твердо: она больше никогда не влюбится. И тогда ее больше никто не бросит.

Тут Марианна увидела, как по сходням поднимается помощник капитана с бумажным свертком в руках. Она тут же отпрянула от иллюминатора, опасаясь, что он ее заметит и, чего доброго, решит, будто она ждет не дождется, когда ей принесут новые ботинки. А впрочем, что тут скрывать: ей и вправду хочется побыстрее их увидеть. У нее никогда не было женских ботиночек. Она их и увидела-то впервые в Чарлстоне. А еще ей хотелось побыстрее увидеть город. Ведь она всегда мечтала удрать с Аутер-Бэнкс, убраться подальше от той убогой жизни, которую вели его обитатели. А то, что в Бостоне, этом огромном городе ее ждет совершенно иная жизнь, Марианна не сомневалась. Она всегда считала себя девушкой умной и была уверена, что сумеет найти какую-нибудь работу. А если вдруг не получится, что ж, в крайнем случае станет проституткой. Внезапно Марианне припомнились размалеванные уличные девки, которых она видела на улицах Чарлстона, и она брезгливо поморщилась. Нет, только не это! К черту всех этих мужчин! Ладно уж... она сходит к тетке Филипа и отдаст ей письмо, как он хотел. А там видно будет.

Домик оказался очень маленьким и аккуратненьким. Он буквально утопал в зелени и казался из-за этого невероятно уютным. Марианне жилище тетушки Филипа понравилось с первого взгляда, однако она не хотела признаваться в этом Адаму, который стоял рядом с ней, неловко переминаясь с ноги на ногу.

– Ну вот мы и пришли, – наконец вымолвил он.

– Да, пришли, – тоскливо подтвердила Марианна.

– Уверен, ты здесь будешь счастлива, – глядя в сторону, сказал Адам.

Марианна презрительно фыркнула. Хотя домик пришелся ей по душе, она знала, что не сможет здесь остаться. Тетка Филипа наверняка ее невзлюбит с первого взгляда и тут же выставит за дверь. Но Адаму об этом лучше не говорить, а то он от нее не отвяжется.

– Наверное, я уже никогда не буду счастлива, – бросила она. – Но не беспокойтесь, капитан Стрит, я и не привыкла ею быть.

И с удовольствием заметила, как потемнело его лицо, хотя и понятия не имела, почему ей это так приятно.

– Ты обязательно будешь счастлива, Марианна. У тебя вся жизнь впереди. Когда-нибудь ты встретишь молодого человека, который научит тебя, как быть счастливой.

Марианна чуть не заплакала.

– Я уже встретила одного такого – Филипа. И он меня бросил.

Адам укоризненно покачал головой:

– Ну что ты такое говоришь, Марианна! Филип же сказал тебе, что вернется. Он любит тебя.

Слезы мгновенно высохли. На смену им пришла ярость.

– Черт бы вас всех побрал! Слова! Одни слова! Когда вы хотите от нас кое-что получить, вы, мужики, найдете тысячу разных красивых слов и обещаний, но позже, когда добьетесь своего...

И Марианна резко отвернулась.

– Дьявольщина! Ну и язва же ты, Марианна! – вырвалось у Адама. – Послушай, детка, ведь Филип вытащил тебя с этого проклятого острова, да и я вроде бы не сделал тебе ничего плохого. Ты слышала когда-нибудь такое слово – «благодарность»?

– Конечно, нет, – отрезала Марианна. – Где мне, ведь я пустоголовая девчонка, которая всю жизнь прожила черт знает где, на каком-то пустынном острове. Ну да ладно, хватит об этом. Пошли, зайдем в дом, а то, я смотрю, какая-то старушенция все выглядывает из-за занавески и небось думает, какого хрена мы стоим перед ее домом и препираемся.

– Да, вот еще что я хотел тебе сказать, – мрачно изрек Адам. – Порядочные женщины не ругаются.

– А я вовсе не порядочная женщина, разве Филип вам не говорил?

С этими словами Марианна прошествовала в своих новых ботинках по дорожке к дому, стараясь идти важно и с достоинством, не подозревая, однако, что выглядит комично и жалко.

Адам Стрит, улыбаясь, смотрел ей вслед. Какая же она злючка, но вместе с тем, несомненно, умна и настойчива. Бедная мисс Котрайт, что ее ждет? Да поможет ей Господь!

Мисс Котрайт оказалась вовсе не такой, какой Марианна с Адамом ее себе представляли.

Правда, у нее и в самом деле были седые волосы – потрясающе пушистые и мягкие волосы, отливающие серебром, которые она собирала в простой пучок. Правда и то, что она оказалась уже немолода. И все-таки слово «старая» совершенно к ней не подходило: фигура у нее была стройная, как у молоденькой девушки, а глаза – такие же ярко-синие, как у племянника, – так и светились умом и энергией.

Она открыла дверь и с откровенным любопытством взглянула на стоявшую на пороге странную парочку.

– Что вам угодно? – спросила она низким приятным голосом.

Адам, держа в руке фуражку, вежливо поклонился.

– Меня зовут капитан Адам Стрит, мадам. Я капитан корабля «Викинг Куин», и пришел я к вам по просьбе вашего племянника, Филипа Котрайта.

Лицо Пруденс Котрайт посветлело от радости.

– От Филипа? Слава Богу! Он жив!

– Да, мадам. По крайней мере несколько дней назад, когда мы уезжали из Чарлстона, был жив и здоров.

Сухощавой ухоженной рукой Пруденс Котрайт откинула со лба непокорную прядку волос.

– Да что же это я! – наконец опомнилась она. – Прошу вас, заходите, пожалуйста.

И она отступила в сторону, пропуская гостей в дом. Марианна нехотя переступила порог и застыла: ее вдруг охватило такое чувство, что она тут уже была и все ей знакомо. Чувство было очень странным и немного пугающим.

Адам, стоявший сзади, легонько подтолкнул ее в спину. Марианна обернулась и одарила его гневным взглядом. От Пруденс Котрайт не укрылась эта сценка, и Адам это понял. Видимо, от этой леди вообще мало что укрывается, так что она будет девчонке под стать, решил он. И это открытие немного успокоило его.

А Пруденс Котрайт между тем подвела гостей к небольшому диванчику, обитому голубым шелком, рядом с которым стояло кресло с высокой спинкой.

– Прошу вас, располагайтесь поудобнее. Пойду поставлю чайник, а потом вы расскажете мне о Филипе.

– Хорошо, мадам, – ответил Адам, осторожно садясь на диванчик, оставив кресло для Марианны.

Как только пожилая женщина вышла за дверь, Адам повернулся к Марианне:

– А она, похоже, очень милая женщина, душевная и умная. Тебе здорово повезло. Могло быть гораздо хуже.

– Могло, – буркнула она в ответ.

Адам заметил, что ей не по себе, и ему пришла в голову мысль, что Марианне, вероятно, никогда еще не доводилось бывать в таком великолепном доме, как этот.

Адам попал в самую точку. Марианна украдкой оглядывалась по сторонам, обуреваемая противоречивыми чувствами – восторгом и страхом. Как же здесь красиво! Неужели она и в самом деле будет здесь жить? Марианна незаметно погладила обивку кресла. Какой дивный шелк! Только вот слишком светлый, как бы его не испачкать. Да, остаться в этом чудесном доме было бы здорово, только уж очень страшно. Тетка Филипа, похоже, добрая, славная женщина – таких Марианна прежде и не встречала – но почему-то ей ужасно неловко в ее присутствии. Марианна все еще боялась, что та возненавидит ее, особенно после того, как прочтет письмо Филипа и узнает из него, что ее племянник «вступил в связь» с какой-то неграмотной девчонкой. Погруженная в свои невеселые мысли, Марианна даже не слышала, что говорит ей Адам. В этот момент Пруденс Котрайт вернулась в комнату. Опустившись на краешек обитого парчой кресла, она выжидающе взглянула на нежданных гостей.

– Итак, кто вы, капитан Стрит, я уже знаю. Но кто эта юная леди?

Адам вытащил письмо Филипа и протянул его пожилой женщине.

– Это Марианна Харпер, мисс Котрайт, и мне кажется, это письмо, написанное вашим племянником, лучше меня объяснит вам, что к чему.

Пруденс Котрайт взяла письмо, положила его к себе на колени и, прежде чем распечатать, несколько секунд смотрела на него. Ей требовалось время, чтобы немного прийти в себя.

Один вид этой девочки, которую привел капитан Стрит, вызвал у нее тревогу, однако она была слишком хорошо воспитана, чтобы показать удивление и ужас, которые ею овладели. Пруденс Котрайт всегда считала, что такая черта, как снобизм, ей не присуща. Она терпеть не могла тех, кто встречал людей лишь по одежке, но забывал о второй половине пословицы. И тем не менее эта оборванная девушка с огромными дерзкими глазами явно не относилась к тем представителям рода человеческого, которых она хотела бы увидеть на пороге своего дома. А после того, как Пруденс проводила капитана с его странной спутницей в гостиную и предложила им устраиваться поудобнее, ее очень волновал вопрос, не испачкает ли эта оборванная девчонка кресло.

Девочка показалась ей еще совсем ребенком, но ее изящная стройная фигурка была по-женски округлой, а грудь слишком пышной для такого маленького тела. Буйная грива темных вьющихся волос окаймляла хорошенькое – если его, конечно, как следует отмыть – личико. Да и вообще вымыть эту особу не мешало бы всю, с головы до ног, решила Пруденс, неодобрительно качая головой.

Охваченная самыми дурными предчувствиями, она распечатала письмо Филипа и прочла его. Написанное ее ничуть не обрадовало. Принять эту оборванку в своем доме? Да как ему это в голову пришло?

Притворившись, что все еще читает письмо, Пруденс украдкой взглянула на Марианну и вдруг увидела беззащитного ребенка, в огромных, с вызовом смотрящих глазах которого затаился страх, полные губы жалобно вздрагивают, а маленькие руки вцепились друг в друга с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

Но что поразило Пруденс в Марианне больше всего, так это ее готовность безропотно встретить очередной удар судьбы. Казалось, ничего хорошего девочка эта от жизни не ждет и ни на какое доброе к себе отношение не рассчитывает. Она готова, нет, даже не готова, а уверена, что Пруденс выгонит ее вон, и ожидает этого с таким мужеством, которое не может не восхищать.

Когда Пруденс Котрайт закончила читать письмо Филипа, на лице ее появилось такое мрачное выражение, что у Марианны упало сердце. Все ясно. Его тетка в гневе. Впрочем, чего еще можно было ожидать? Внезапно она почувствовала горькое разочарование. На какой-то миг она поверила, что все будет хорошо, но чудес не бывает...

И Марианна с ужасом почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются непрошеные слезы, и отчаянно заморгала. В этот миг Пруденс Котрайт взглянула ей прямо в лицо, и Марианна собрала всю свою силу воли, чтобы стойко выслушать отказ.

– Филип домой пока не приедет, – печально проговорила пожилая дама и перевела взгляд на Адама. – Но когда вы его в последний раз видели, с ним все было хорошо, не так ли?

Адам энергично закивал.

– Да, мадам, особенно принимая во внимание тот факт, что эта юная леди... – взмах руки в сторону Марианны, – спасла ему жизнь. Он просил меня передать вам, мадам, что находится перед ней в неоплатном долгу.

Марианна вспыхнула от смущения и почувствовала непреодолимое желание забраться под стол, покрытый длинной, до пола, скатертью.

Пруденс Котрайт улыбнулась Марианне.

– Да, в своем письме он об этом упоминает. Ты даже не представляешь, моя дорогая, как я тебе благодарна за это, – проговорила она, обращаясь к ней. – Я буду счастлива принять тебя в своем доме. Живи, сколько захочешь. Давненько уже этот старый дом не видел свежих, молодых лиц, не слышал звонких голосов. Кроме того, я чрезвычайно рада, что мне представляется возможность попрактиковаться в своем ремесле. Я учительница, моя дорогая, то есть когда-то была ею, – пояснила она, заметив недоуменный взгляд Марианны. – Филип значит для меня в этой жизни очень много, поскольку он мой единственный оставшийся в живых родственник, единственное, что осталось мне после смерти моего дорогого брата и его милой жены.

Пруденс замолчала и горестно отвернулась к окну. Когда она решила для себя, что примет эту девочку в своем доме, она вдруг совершенно успокоилась и даже обрадовалась. Однако как только слова были произнесены, недобрые предчувствия снова принялись терзать ее душу. То, что эта девушка дикое, чуть ли не первобытное существо, видно невооруженным глазом. А вот какой у нее характер? Привычки? Что, если она начнет красть? Или дерзить соседям? Пруденс отчаянно нуждалась в физической помощи, поскольку ее артрит разыгрывался временами до такой степени, что ей оказывалось не под силу выполнить даже самую простую работу. Но согласится ли эта девочка ей помогать? Захочет ли учиться?

Она встретилась взглядом с черными глазами Марианны и уже не смогла отвернуться. В них читались такой ум и такая сила воли, которые никак не вязались со стареньким платьем и чумазым лицом. И сердце Пруденс рванулось навстречу этому дикому ребенку. Да, она поможет ей начать новую жизнь. Просто обязана это сделать!

И она поднялась улыбаясь:

– У меня есть очень миленькая комнатка на втором этаже, которая, думаю, тебе понравится. Пойдем я тебе ее покажу.

Марианна встала, не зная толком, что ей делать. Уж слишком быстро все произошло, она и опомниться не успела. Еще минуту назад она думала, что ее сейчас выгонят, и не знала, куда идти, а оказывается, все уже решено, и капитан скоро уйдет...

Охваченная страхом, взглянула она на Адама. Несмотря на то что этот человек временами выводил ее из себя, с ним она чувствовала себя в полной безопасности, и то, что он сейчас уйдет и она, быть может, никогда его больше не увидит, пугало ее.

– Капитан, – нерешительно произнесла она. – Капитан Стрит, я...

Адам ласково ей улыбнулся:

– До свидания, Марианна. Надеюсь, у вас с Филипом все будет хорошо. Если мне доведется когда-нибудь еще раз побывать в Бостоне, обязательно зайду узнать, как у тебя дела.

И, кивнув Пруденс Котрайт, он зашагал прочь, по-прежнему держа в руке свою фуражку. Марианна стояла и беспомощно смотрела ему вслед. Он был последней ниточкой, связывающей ее с Филипом, и вот теперь он уходит...

Однако, дойдя до двери, капитан Стрит обернулся и вытащил из кармана какой-то предмет.

– Между прочим, один из моих матросов обнаружил это в кармане твоего старого пальто, когда его выбрасывал. Наверное, это твое.

Он протянул Марианне маленький аметистовый флакончик, и прелестная вещица засияла под лучами солнца теплым светом.

При виде флакона у Марианны перехватило горло. С радостным криком бросилась она к Адаму, и тот протянул его ей. Марианна сжала флакон в кулаке и чуть не расплакалась от радости и благодарности.

– Спасибо, капитан, – проговорила она. – Спасибо за все.

Теперь настала очередь капитана застыть на месте. Странным взглядом уставился он на Марианну, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его, сдержанно кивнул Пруденс Котрайт, после чего нахлобучил несколько набок свою фуражку и ушел.

– Пойдем, дорогая, – ласково проговорила Пруденс Котрайт. – Я покажу тебе твою комнату.

И Марианна поднялась вслед за тетушкой Филипа по крутой деревянной лестнице в комнату, в которой ей предстояло прожить последующие два года.

Стоял чудесный весенний день, и Марианна, выглянув сквозь распахнутое окно в сад, пожалела о том, что еще не закончила делать уроки: с каким удовольствием она прогулялась бы сейчас по саду, подышала свежим воздухом.

Из сада в комнату врывался такой благоухающий запах цветов – львиного зева, роз и пионов, – что от него сладко кружилась голова.

Марианна вздохнула, взглянула на учебник по истории Англии и снова смиренно уткнулась в него. Пруденс Котрайт оказалась учительницей строгой и требовательной. Она нагружала Марианну уроками так, что той вздохнуть было некогда, однако она никогда не жаловалась, потому что понимала: ей это нужно.

За два года, прошедшие с тех пор, как Адам Стрит привел ее в этот дом, Марианна выучила массу полезных и нужных вещей, и самым главным из них оказались, без сомнения, любовь и уважение к пожилой женщине, которая великодушно предоставила ей стол и кров.

Правда, на первых порах им обеим пришлось нелегко. Марианна улыбнулась, вспомнив, какой невежественной и упрямой она была тогда и насколько смутное имела представление о жизни в этом огромном и сложном мире.

А теперь? Ну, хотя она и теперь еще далека от совершенства – впрочем, идеальной она вообще вряд ли когда-нибудь станет, – однако с той не сравнить. Пруденс и сама это часто говорила.

Из кухни донесся какой-то шум. Значит, старушка опять хлопочет по хозяйству, догадалась Марианна. Только бы не переусердствовала. Вскоре после приезда Марианна обнаружила, что Пруденс, хоть и кажется на первый взгляд крепкой, на самом деле очень больна. У нее было слабое сердце, и врач советовал ей поменьше работать и не волноваться.

Странно, но именно хрупкое здоровье тетушки Филипа стало одной из причин, по которой Марианна осталась в ее доме. В первые дни ею владела непомерная гордыня – она не желала принимать от Пруденс милостыню – именно так Марианна расценивала тогда великодушный поступок тетушки. Но мало-помалу она поняла, что Пруденс сама нуждается в помощи, что ей нужно, чтобы кто-то всегда был рядом, и Марианне сразу стало гораздо легче выполнять условия их с Пруденс неписаного соглашения.

Марианна снова опустила учебник на колени. Филип... Где он сейчас? Вспоминает ли о ней? Год назад он прислал одно-единственное письмо, адресованное им обеим, и Марианне, и тете, в котором сообщил, что чувствует он себя хорошо, только очень занят, но непременно к ним приедет. Марианна пробежала глазами страницы – к тому времени она уже выучилась читать и очень этим гордилась, – однако лично для нее Филип ничего не написал. Так, лишь общие фразы да подпись: «Ваш любящий племянник и друг».

Марианна положила письмо в маленькую деревянную шкатулку, которую ей выделила Пруденс для самых ценных вещей. Пока что таковых набралось немного: аметистовый флакон, письмо и ленточка, которой капитан Стрит завязал ей волосы.

Как бы ей хотелось опять увидеть Филипа! Сердце рвалось к нему, губы жаждали его поцелуев. Как часто длинными ночами ее тело трепетало при воспоминании о других долгих ночах, наполненных безумной страстью и безграничной нежностью. Однако в таких случаях Марианна тотчас же отдавала вероломному телу приказ: забыть! Филип потерян для нее навсегда. Она больше никогда его не увидит. Но никто другой ей не нужен. И она дала себе клятву никогда больше не заниматься любовью ни с одним мужчиной.

Теперь Марианна не могла без смущения вспоминать о той жизни, что вела раньше, когда она была женщиной Джуда, и о тех безумных ночах, что проводила в объятиях Филипа. Теперь она понимала, что ни одна приличная девушка ни за что на свете не будет так себя вести. Марианна, будучи девушкой далеко не глупой, вскоре после приезда в Бостон поняла, что девственность ценится в светском обществе очень высоко. Неудивительно, что Филип уехал от нее. Невысокое, должно быть, сложилось у него о ней мнение. Он, конечно, чувствовал себя перед ней в долгу, ведь она спасла ему жизнь, но жениться на ней... Нет, об этом не может быть и речи.

Понимая все это, Марианна тем не менее скучала по нему и частенько ночью, лежа в темноте, представляла себе, как Филип вернется и как им будет хорошо вместе.

Марианна никогда не разговаривала на эту тему с Пруденс, однако нередко задавала себе вопрос: если Филип и в самом деле вернется, что тогда будет?

Несмотря на то что ничего хорошего от жизни в доме тетушки Филипа она не ждала, Марианна была здесь по-настоящему счастлива. Она много и упорно училась и даже завела себе подруг. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали о ее прошлом? Наверняка с презрением отвернулись бы от нее, ведь все они были девушками добропорядочными, из хороших семей. После того как Пруденс Котрайт немного пообтесала Марианну и представила юным леди свою воспитанницу, те приняли ее довольно радушно, особенно после того, как поняли, что девушка она веселая и острая на язык.

Марианна печально вздохнула. Как переменилась ее жизнь, переменилась к лучшему, однако все-таки ей так не хватает...

Тоскливо взглянула она сквозь распахнутую дверь на дорожку, по обеим сторонам которой росли цветы, и замерла.

По ней шел какой-то мужчина с рюкзаком за плечами. Солнце светило у него за спиной, поэтому лица она не разглядела, но видно было, что незнакомец этот высокий, стройный и его белокурые волосы золотом отливают на солнце.

Сердце Марианны подпрыгнуло в груди, словно шаловливый козленок, и замерло. Не может быть! Наверное, она думала о нем, вот он ей и привиделся. Бросило в жар. Хотела позвать его, но не могла вымолвить ни слова. А он уже стоял на пороге и, щурясь от солнца, заглядывал в комнату.

Наконец раздался его голос, такой знакомый, как свой собственный.

– Тетя Пруденс! Марианна!

– Филип, – едва слышно прошептала Марианна, а потом чуть громче: – Филип!

Он рассмеялся в ответ, и в следующую секунду, наплевав на то, что он о ней подумает, забыв обо всем, за исключением его такого неожиданного, словно по волшебству, появления, Марианна бросилась ему на шею, и он прижал ее к себе. Она одновременно и плакала, и смеялась, и пыталась заговорить.

Филип легонько отстранил ее от себя, заглянул в лицо.

– Марианна, – удивленно проговорил он. – Как же ты выросла, маленькая моя. Неужели прошло всего два года?

– Целая вечность! – воскликнула Марианна, все еще плача.

Снова обхватив его руками за шею, она притянула его к себе.

Он позволил ей это сделать, однако уже через секунду осторожно расцепил ее руки, воскликнув:

– Тетя Пруденс!

Марианна отступила в сторону, а Филип бросился к тете, которая только что вошла в комнату. Нащупав в кармане носовой платок, Марианна принялась вытирать глаза и пылающие щеки. Ее раздирали самые противоречивые чувства: и восторг оттого, что она видит Филипа; и злость на себя, что не смогла его встретить, как подобает приличной девушке; и беспокойство из-за того, что сам Филип отнесся к ней в отличие от нее довольно сдержанно.

Пруденс встретила племянника чуть менее пылко, но с такой же любовью. Крепко сжимая его руки в своих, она, улыбаясь, смотрела на него сияющими глазами, а слезы текли по ее щекам.

– Филип, мальчик мой дорогой! Как же давно я тебя не видела! Мы так о тебе беспокоились, но теперь, когда ты здесь, все будет хорошо, – порывисто проговорила она и перевела взгляд с Филипа на Марианну. – Спасибо тебе, что прислал ко мне Марианну. С ее появлением жизнь у меня переменилась. Она оказалась мне хорошим другом... Да разве только другом! Она мне как дочь. Ну, садись же, садись, устраивайся поудобнее, а я пойду поставлю чайник. У меня есть кусочек сливового пирога, который ты так любишь. А за чаем ты расскажешь нам обо всех своих приключениях. Нет-нет, Марианна! Останься здесь, чтобы Филипу не было скучно, – махнула она рукой Марианне, которая тоже собралась на кухню. – Я ведь знаю, вам обоим хочется поговорить.

Но когда молодые люди остались одни, между ними воцарилось неловкое молчание. Марианне ужасно хотелось броситься к Филипу на шею, прижаться к нему крепко-крепко, целовать, ласкать, но она сидела, словно ее пригвоздили к креслу, да и Филип вел себя точно так же, а вот почему, она никак понять не могла.

Филип, на ее взгляд, похудел и возмужал. Время сделало из мальчика мужчину.

– Ты стала еще красивее, Марианна, – внезапно проговорил он, глядя на нее тем любящим взглядом, который Марианна отлично помнила.

– Спасибо, Филип, – вежливо отозвалась она.

Ну почему он вместо того, чтобы болтать всякую чепуху, не обнимет ее, не прижмет к себе!

– Ты тоже хорошо выглядишь, хотя, по-моему, немного похудел.

Сотни вопросов теснились у нее в голове, но ни один из них она почему-то не могла задать: казалось, между ними выросла невидимая стена, которую ни один из них не мог разрушить.

Филип, откашлявшись, продолжил светскую беседу:

– Ты была здесь счастлива, Марианна?

– О да! – Марианна энергично закивала головой. – Сначала я думала, что мне здесь будет очень плохо, но твоя тетя такая замечательная женщина. Я... – И, не удержавшись, выпалила: – Филип, как же я по тебе соскучилась!

Филип порывисто наклонился вперед.

– Я тоже по тебе соскучился, моя маленькая. Больше, чем мог себе представить. Прости, что не писал тебе часто, но пришлось слишком много переезжать с места на место.

Когда Филип сказал, что сильно скучал по ней, сердце Марианны радостно забилось. Быть может, если они немного посидят и поболтают, эта странная неловкость, невесть откуда взявшаяся между ними, исчезнет.

– А чем ты занимался, Филип? Почему тебе приходилось так много ездить?

– Это долгая история, Марианна. Наверное, я должен был рассказать тебе ее раньше. Я ведь тебе уже говорил, что мои родители умерли, да? Отец разорился и, не вынеся позора, покончил жизнь самоубийством, а вслед за ним умерла от горя и мама. Но дело в том, что отец разорился не сам. Ему помогли это сделать два брата по фамилии Барт, люди жестокие и бессовестные. Видишь ли, они организовывали кораблекрушения торговых судов, перевозящих ценные грузы. Они были связаны с бандами мародеров, вроде той, что действовала на Аутер-Бэнкс, которые сажали корабль на мель, а потом забирали груз. Однако братья Барт охотились не за грузом. Главной их целью были корабельные компании. У моего отца, например, столько судов разбилось, что он разорился и его корабельная компания перешла к пронырливым братцам. У меня есть основания считать, что именно братья Барт подстроили кораблекрушение и того корабля, на котором плыл я. Видишь ли, я ясно дал им понять, что не только считаю их виновными в банкротстве отца, но и не успокоюсь, пока с ними не поквитаюсь. Посадив мой корабль на мель, они рассчитывали навсегда заткнуть мне рот, но благодаря тебе их план потерпел неудачу.

Марианна пришла в ужас. Она нисколько не сомневалась в словах Филипа, поскольку теперь становилось ясным то, что раньше казалось чуть ли не сверхъестественным: необыкновенная осведомленность Иезекииля Троуга о том, когда корабли будут проходить мимо их острова.

– Иезекииль Троуг... – прошептала она.

Филип кивнул:

– Это тоже приходило мне в голову. Вполне возможно, что Троуг действует с братьями сообща. Во всяком случае, Марианна, я не успокоюсь, пока эти подлые братья...

В этот момент в комнату вошла Пруденс с подносом, заставленным разнообразной снедью.

– А вот и я, – радостно объявила она. – Представляю, как ты проголодался, племянничек. Ты и в самом деле очень похудел. Ну да ничего, я тебя откормлю.

Филип улыбнулся, однако улыбка получилась смущенная. Интересно почему, подумала Марианна.

– Спасибо, тетя Пруденс. Я и в самом деле очень голоден. Мы причалили сегодня рано утром, и я не стал ждать завтрака, да и днем был слишком занят, чтобы пообедать.

Значит, он пробыл в Бостоне весь день и только сейчас пришел их навестить. От этой мысли у Марианны больно сжалось сердце, однако она промолчала.

А вот Пруденс молчать не стала.

– Ты хочешь сказать, что находишься в городе с самого утра и только сейчас к нам пришел? Да как же ты мог, Филип! Ты же знаешь, как мы по тебе соскучились!

Филип виновато улыбнулся.

– Не сердитесь, тетя Пруденс. Конечно, я это знал, но у меня были неотложные дела. – И он потянулся за тарелкой с пирогом. – Я только что рассказывал Марианне об отце и о том, почему я обязан отомстить за его смерть.

Пруденс, вздохнув, перевела взгляд на Марианну.

– Безвременная кончина моего брата оказалась для меня сильнейшим ударом. Он был хорошим человеком, отличным мужем и отцом. Мы с ним были очень близки. Не могу сказать, что я одобряю Филипа, который решил всю свою жизнь посвятить тому, чтобы восстановить доброе имя отца. И тем не менее я его понимаю. Молю лишь Бога, чтобы он помог Филипу остаться в живых. – И она снова потянулась за чайником. – С молоком или с лимоном, дорогая?

Но Марианне сейчас было не до чая.

– Значит, ты хочешь сказать, Филип, что все эти два года пытался выследить этих людей? – повернулась она к Филипу.

– Да. Я намерен восстановить доброе имя моего отца во что бы то ни стало. Пусть даже я погибну, но не отступлюсь!

– И ты еще не довел задуманное до конца? Я хочу сказать, ты собираешься с нами остаться или снова уедешь?

– Я должен уехать, Марианна, – проговорил Филип несчастным голосом. – Я уже почти у цели, но... – Он слабо улыбнулся. – Я сейчас, как охотничий пес. Чую запах лисицы, но пока еще не подобрался к норе. Надеюсь, ты меня понимаешь.

На секунду Марианна забыла обо всем, чему ее учили в течение двух лет. Неистовая ярость охватила все ее существо. Вот Филип, вот она сама, вот Пруденс, и все трое они могли бы быть очень счастливы вместе. И что же Филип? Он и не думает оставаться вместе с ними! Зачем? У него другое на уме. Он собирается охотиться за какими-то идиотами, которые, как он считает, погубили его отца! Да какое это теперь имеет значение? Отец мертв, но ведь они-то с Пруденс живы! И если Филип продолжит свою дурацкую погоню, он и сам может погибнуть. И кому от этого станет легче?

– Дурак ты, Филип Котрайт! – яростно выкрикнула она. – Жизнь слишком хорошая штука, чтобы тратить ее на мертвеца, даже если это твой отец. Дьявол тебя раздери! Занимаешься какой-то ерундовиной!

Марианна собиралась продолжить свою обвинительную речь, но заметив, что Филип с Пруденс смотрят на нее, разинув рты, запнулась на полуслове. Только сейчас она поняла, что перешла на крик.

– Марианна, милая моя, где ты выучилась таким выражениям? – спросила потрясенная Пруденс.

– Я и не ожидал, что ты меня поймешь, – сдержанным голосом проговорил Филип.

– Ты хочешь сказать, что я, простая девчонка с Аутер-Бэнкс, не способна понять таких высоких материй? – снова взорвалась Марианна. – Ты прав, Филип. Этой галиматьи я и в самом деле не способна понять. У нас на острове люди не занимались всяким маразмом, а просто жили.

И, вскочив со стула, Марианна помчалась наверх в свою комнату, а тетя с племянником, ошарашенные, так и остались сидеть, глядя ей вслед.

В тот вечер во время ужина за столом царила холодная и принужденная атмосфера. У Марианны сердце от горя разрывалось. Что она натворила! Ну зачем дала волю гневу! Сидела бы лучше да помалкивала. И все-таки в глубине души, на самом ее донышке, затаились обида и боль. Месть за отца, восстановление его доброго имени значат для Филипа больше, чем она, Марианна.

Она понимала, что ничего не сможет изменить, но свыкнуться с этой мыслью оказалось нелегко.

Однако после ужина, когда все выпили по рюмочке вишневого ликера и вежливым, принужденным тоном обсудили какие-то пустяковые темы, Марианна позволила Филипу увести себя в сад, где благоухание цветов, лунный свет и весенний нежный воздух ночи смягчили обиду Марианны и воскресили любовь.

И Пруденс Котрайт, которая с беспокойством следила за молодыми людьми сквозь занавес в гостиной, с облегчением увидела, как они слились в жарком поцелуе.

Понимая, что чего не знаешь, то не может причинить боль, Пруденс тихонько поднялась наверх в свою спальню, но еще долго лежала в постели без сна, вспоминая прошедшие два года.

В первые дни после того, как Марианна попала к ней в дом, Пруденс, осознав, насколько невежественна и в то же время горда ее будущая воспитанница, пришла в ужас, однако, умея прекрасно владеть собой, не выдала своих чувств.

Но несмотря на всю вспыльчивость и грубость, было в Марианне что-то удивительно чистое и светлое. Кроме того, она показалась Пруденс девушкой неглупой и сообразительной. И Пруденс приняла вызов и смело взялась за дело.

И теперь она была очень этому рада. Перемена, произошедшая в Марианне, оказалась разительной. Пруденс знала, что она, говоря без ложной скромности, отличная учительница, но основная заслуга в чудесном преображении Марианны принадлежала ей самой. Она впитывала знания, как губка, и за два года выучила столько, сколько другие учат за десять. Кроме того, она расцвела и превратилась в красивую молодую женщину с душой трепетной и нежной. И в то же время она оставалась прежней Марианной, веселой, живой, временами вспыльчивой и легкоранимой.

Пруденс искренне привязалась к девушке и всем сердцем полюбила ее. Как было бы славно, если бы Марианна с Филипом поженились. Они могли бы жить здесь, в этом доме, скрашивая своим присутствием ее одинокую жизнь, жизнь старой больной женщины.

Пруденс знала, что Марианна обожает Филипа, это она поняла уже давно. А вот испытывает ли ее племянник подобные чувства, это еще вопрос. Если даже он любит Марианну, сможет ли он отказаться от своей навязчивой идеи отомстить за смерть отца и, женившись, посвятить себя заботам о своей семье?

Пруденс закрыла глаза и принялась тихонько молиться, но, не успев дочитать молитву до конца, незаметно для самой себя заснула с улыбкой на губах.

– Марианна, малышка моя, как же я по тебе скучал, – хрипло прошептал Филип.

Они лежали на узенькой кровати в комнате Марианны, и Марианна, вне себя от счастья, что сжимает в объятиях своего ненаглядного Филипа, пробормотала в ответ что-то неразборчивое и принялась покрывать жадными поцелуями его лицо, щеки, плечи.

– Я очень тебя люблю, ты же знаешь, – прошептал он, и невыразимая радость охватила все ее существо.

– Тогда останься, – взмолилась она, проведя своим нежным пальчиком по его животу. – Не уезжай, останься со мной. Мы бы были так счастливы, Филип, так счастливы!

Застонав, Филип прижал к себе маленькое тело Марианны так крепко, словно пытался запомнить каждый его изгиб, каждую впадинку.

– Бог мой, Марианна! Зачем ты это говоришь? Ты ведь знаешь, что больше всего на свете я хотел бы остаться с тобой!

– Так останься, любовь моя, – попросила Марианна, ощущая всем телом восхитительно гладкое тело любимого.

Как же она его любит! Он для нее словно юный бог, и в то же время она способна зажечь в нем неукротимый огонь желания, дающий ей ни с чем не сравнимое ощущение власти.

Прерывисто вздохнув, Филип оказался наверху и одним движением стремительно вошел в нее, заставив Марианну застонать от охватившего ее блаженства.

– Скажи, что останешься, – прошептала она. – Обещай.

Но Филип уже ее не слышал. Темп его движений все убыстрялся и убыстрялся, и вот уже Марианну закружил и увлек за собой яростный вихрь страсти. Все осталось где-то далеко позади. Важным казалось лишь одно – утолить эту неистовую страсть. Наконец тела их содрогнулись в последнем сладком взрыве...

Придя в себя, Марианна ощутила прерывистое дыхание Филипа, щекотавшее ей шею. Он продолжал лежать на ней, подминая ее под себя своим теперь уже казавшимся тяжелым телом.

– Пообещай мне, что останешься, – вспомнив свои последние слова, попросила Марианна.

Филип, скатившись с нее, проговорил:

– Не могу, Марианна. И ты должна с этим смириться. Иначе никогда себе этого не прощу.

Марианна, чувствуя себя так, словно ее предали, отвернулась от него. Она уже ощущала боль расставания, не дававшую ей покоя, словно старая рана. Наверное, Филип ее все-таки не любит, и теперь если уйдет, то наверняка никогда больше не вернется. Опять он поигрался с ней и бросил...

Ну почему она была такой дурой, что позволила Филипу делать это с ней? Ведь знала, что до свадьбы допускать этого ни в коем случае нельзя. Ни одна порядочная девушка себе этого не позволит. Ну почему не смогла удержать Филипа на расстоянии, оставаясь гордой и неприступной? Может быть, тогда он бы никуда не захотел уезжать и даже женился бы на ней. Да, именно так она должна была поступить. Да любая из ее новоиспеченных подруг в два счета заманила бы его в свои сети. Он бы и думать забыл о какой-то там дурацкой мести. А она? Что сделала она? Упала в его объятия, словно переспелый персик, а потом позволила Филипу увлечь себя в постель. Вот и получила сполна. Он ее использовал в свое удовольствие, а теперь опять бросает.

– Марианна, – нежно прошептал Филип, но, коснувшись ее щеки, почувствовал, что она мокрая от слез.

На рассвете Филип вышел из тетушкиного дома и, отойдя, бросил на него прощальный взгляд. Этот маленький домик притягивал его как магнитом, ведь за его четырьмя стенами скрывалось все, чем Филип дорожил больше всего на свете.

Он знал, что из окна своей комнаты за ним наблюдает Марианна, хотя и не видел ее.

Тело Филипа все еще было наполнено приятной легкостью после ночи любви с Марианной, и он с грустью подумал о том, чего лишается, бросая ее. Ни с одной женщиной не доводилось ему испытывать такой страсти, как с Марианной. Рядом с ней меркли все остальные девушки. То, что он в очередной раз вынужден от нее уехать, причиняло Филипу острую, почти физическую боль, поскольку, раз познав ее маленькое нежное тело, уже невозможно было не думать о нем. И в то же время он с грустью понимал, что Марианна думает, что он ее не любит. Он большую часть ночи пытался доказать ей, что жить без нее не может, что непременно вернется к ней. Тщетно...

Если бы он только мог остаться с Марианной, он бы со временем непременно доказал ей, что любит ее. Но он должен был уехать, должен следовать тому пути, который для себя избрал. Как бы ему хотелось, чтобы Марианна на прощание пообещала, что будет его ждать. А что, если она его бросит и уйдет к другому? Ведь она такая красивая, что мужчины непременно будут слетаться к ней, как мухи на мед. В желающих соблазнить ее недостатка не будет... Филип попытался выбросить эти неприятные мысли из головы – он сейчас должен думать о других, более важных вещах, – но это оказалось не так-то легко. Тогда он загнал свои сомнения в самый дальний уголок памяти, однако они время от времени выбирались и оттуда и назойливо кружили над ним, не давая покоя.

Филип вытащил из кармана золотые часы-»луковицу», которые достались ему – среди немногих прочих вещей – от отца и потому были особенно дороги, и взглянул на циферблат. Шесть часов утра. А его корабль «Экскалибур» отчаливает в восемь. Багаж уже на корабле, так что время еще есть.

В этот ранний час торговые лавки были еще закрыты, но на пристани уже вовсю кипела жизнь. Несколько кораблей готовились к отплытию. В лицо Филипу пахнуло знакомым терпким ароматом моря. Ночной туман постепенно рассеивался, и бледные солнечные лучи уже коснулись украшенных капельками росы крыш домов и корабельных мачт. Наступал новый день.

Филип любил море. Ему нравились его свежий запах, рокот прибоя, плеск волн, однако постоянная жизнь в море, необходимость плыть, хочется тебе или нет, уже порядком поднадоели. И вот теперь опять приходится отправляться в путь, хотя добьется он на этот раз успеха или нет, трудно сказать, все так зыбко и неясно. И в то же время Филип чувствовал, что цель близка. Лишь бы только хватило времени, чтобы распутать весь клубок, а вот его-то как раз и не хватает, поскольку Филип точно знал, что привлек к себе внимание братьев Барт, а они, как он успел выяснить, обладают огромным влиянием. Раз они знают, что он сел им на хвост, то попытаются с ним расправиться. Филип не сомневался, что они пойдут на все, лишь бы только остановить его.

Подул свежий ветерок, принеся с собой запах моря, гнилых фруктов и рыбы, и Филин позволил себе последнее воспоминание о Марианне.

«Любимая, – мысленно обратился он к ней, – я вернусь к тебе, обещаю. Верь мне».

И, грустно улыбнувшись, Филип свернул на узкую улочку, ведущую к пристани.

Путь его лежал мимо небольшой подворотни, расположенной между двумя магазинчиками. Внезапно из ее темной утробы выскочили двое громил и набросились на Филипа.

Он лишь успел увидеть их искаженные злобой лица и в ту же секунду получил сильнейший удар дубинкой по голове. Уже теряя сознание от боли, Филип почувствовал, как его, заломив руки за спину, втащили в подворотню.

Один из нападавших, самый мощный, злобно оскалившись, поднял руку. Сверкнула игла. Увидев ее, Филип дернулся, попытался крикнуть – ведь должен же хоть кто-нибудь услышать и прийти на помощь! – но в этот момент игла вонзилась в его руку, и мысли его поглотили острая боль и навалившаяся вслед темнота...

Когда Филип пришел в себя, он увидел, что находится на палубе какого-то корабля, но не «Экскалибура». Словно в тумане замаячили над ним лица похитителей.

Один из мужчин рывком поставил Филипа на ноги, другой тщательно обыскал, вытряхивая все из карманов. Голова болела так, что Филипу показалось, будто она сейчас расколется.

Сквозь пелену боли Филип заметил, как один из похитителей потянулся к крышке люка.

– Где я? Кто вы? Что это значит? – едва слышно прошептал Филип.

Мужчина откинул крышку, выпрямился и ухмыльнулся во весь рот.

– Сейчас ты отправляешься в славное путешествие, приятель. Вокруг мыса Горн до Гонконга. Здорово, правда? Еще благодарить нас будешь.

Филип почувствовал резкий толчок и в следующую секунду полетел вниз.

А тот же голос с издевкой произнес:

– Счастливого плавания, дружок!

«Господи Боже мой! Да ведь меня и в самом деле собираются отправить матросом на этом корабле! Что же делать?» – в отчаянии подумал Филип и потерял сознание.