Вор и любовь

Глава 9

Лью резко оборвала смех, и глаза ее стали жесткими, когда она зловеще повторила:

– Калека!

Откинула одеяло и встала с кровати. Не говоря больше ни слова, она просунула руки в рукава красиво сшитого розового атласного пеньюара, который был наброшен на спинку стула, затем прошла через спальню в бархатных шлепанцах на высоких каблуках, держа газету в руке.

Элоэ знала, куда она направлялась, и у нее возникло чувство сострадания к миссис Деранж. Она знала, что все надежды и устремления этой женщины были сконцентрированы на том, что Лью станет герцогиней. Она чувствовала, что не вынесет зрелища того, как будет рушиться мечта всей ее жизни только лишь из-за какой-то фотографии в газете. Невольно она протянула руку вперед.

– Подожди, Лью! Подумай немного.

Но Лью, казалось, не слышала ничего. Наоборот, она шествовала к материнской спальне. Только, когда она дошла до двери, она остановилась на секунду и повернулась к Элоэ.

– Пойдем со мной, – попросила она. – Я хочу, чтобы ты слышала, что я собираюсь сказать.

Элоэ хотела отказаться: лучше оставить мать и дочь наедине для выяснения такого вопроса; но интуиция ей подсказывала, что сейчас не время спорить с Лью или предаваться своим собственным эмоциям.

Поэтому, покорно, ничего не говоря, она проследовала за Лью в спальню миссис Деранж, остановившись в дверях и стараясь быть как можно менее заметной, так как она была смущена.

Лью подошла к кровати матери и положила перед ней раскрытую газету.

– Посмотри на это, – сказала она.

– В чем дело? – спросила миссис Деранж.

Она протянула руку, неловко нащупывая свои очки в роговой оправе, которыми она обычно пользовалась, когда читала.

– Посмотри на это! – повторила Лью.

Миссис Деранж нашла очки и водрузила их на нос. Лью наблюдала за лицом матери.

– Фотография герцога, – через минуту сказала миссис Деранж. – Должно быть, ее сделали вчера днем по его возвращении из Баден-Бадена.

– Ты его видишь? – спросила Лью. – Ты видишь, на кого он похож? Ты говорила мне, что он привлекательный, красивый. Ты мне все наврала про него. Теперь ты видишь правду?

– Он был болен, – сказала миссис Деранж, но в ее голосе не чувствовалось уверенности.

Лью выхватила газету из ее рук.

– Ты знала, – обвиняющим голосом произнесла она. – Ты все это время знала.

– Ну же, Лью, не волнуйся… – начала было миссис Деранж.

– Скажи мне правду, – перебила Лью. – Ты знала, что он калека, да?

Вид у миссис Деранж был несчастный.

– Мать, как ты могла со мной так поступить? – спросила Лью, слегка повысив голос. – Я думала, что ты души во мне не чаешь, я думала, что ты меня любишь, а ты так меня обманула. Ты считаешь, что мне достаточно полмужчины в качестве мужа? Ты считаешь, что я проведу остаток жизни, толкая перед собой инвалидное кресло с этим маленьким созданием?

Миссис Деранж побледнела, однако Элоэ отметила, что держалась она с достоинством.

– Тебе незачем так говорить, Лью. И незачем выходить замуж за герцога, если ты не хочешь.

– Не хочешь! – воскликнула Лью. – Ты считаешь, я могу захотеть такого мужа?

– Ты же еще его не видела, – урезонивала ее миссис Деранж. – Газетные снимки печально известны тем, что они из кого угодно сделают карикатуру. Я видела некоторые твои снимки, и, безусловно, там нечем было гордиться.

– Ты знала, что он калека, – упорно повторяла Лью.

– Я не знаю, что он калека, и не вижу смысла подозревать это только лишь потому, что мы увидели его в инвалидном кресле. Возможно, это временно.

– Ты пытаешься убедить меня в том, что он попал в аварию?

– Я не знала. Единственное, что мне сказала герцогиня, это то, что он был болен. Она однажды упомянула в своих письмах, что он не может вести очень активный образ жизни и что у него очень слабое здоровье с детства. Тот факт, что он изображен на этой фотографии в кресле на колесах, для меня явился таким же откровением, как и для тебя.

– Ты никогда не говорила мне, что у него слабое здоровье, – сказала Лью.

– У людей возникают очень разные представления, когда им описывают подобным образом здоровье другого человека. Матери, обожающие своих детей, часто склонны считать, что у их детей слабое здоровье и поэтому с ними нужно носиться и баловать их. Я планировала встретиться с герцогом прежде, чем я составлю свое собственное мнение о его здоровье. Советую тебе поступить так же.

– Я не собираюсь выходить замуж за человека, который так выглядит, – упорствовала Лью.

– А как он выглядит? – спросила миссис Деранж. – Дай мне газету.

– Я не хочу на него больше смотреть, – в раздражении произнесла Лью.

Она швырнула газету на пол и подошла к окну. Секунду Элоэ колебалась, затем подошла, подняла газету, разгладила ее и протянула миссис Деранж.

– Спасибо, Элоэ.

Когда миссис Деранж брала газету, Элоэ заметила, что рука у нее дрожала. «Для нее это очень многое значит», – подумала она.

Элоэ неожиданно преисполнилась сочувствием к ним обеим – к матери, которая хотела дочери только хорошего, и к дочери, которая все еще не знала, чего же она хочет от жизни и металась из стороны в сторону.

Миссис Деранж уставилась на фотографию.

– Ты знаешь, Лью, – медленно произнесла она. – Пожалуй, ты была поспешна в своих выводах. У него лицо аристократа. Конечно, из-за плохого качества газетной печати, которая может исказить черты, трудно рассмотреть его, и все же, я чувствую, почти уверена, что герцог – мужчина приятной наружности. Как ты думаешь, Элоэ?

Элоэ посмотрела на газету, которую ей протянула миссис Деранж. Фотография была сделана при ярком солнечном свете. Поэтому было трудно различить что-либо отчетливо. Герцог, без сомнения, выглядел хрупким. Было совершенно очевидно, что как мужчина он не обладал большой физической силой. И все же, как она могла видеть, миссис Деранж была права, когда говорила, что у него, возможно, приятные черты лица. По крайней мере, у него было приятное лицо, обращенное с улыбкой к служащим, опускавшим его с самолета.

Миссис Деранж явно ждала, когда Элоэ что-нибудь скажет, и через секунду она неуверенно произнесла:

– Здесь… трудно… разобрать, но вполне возможно, что он может оказаться… симпатичным.

– Не имеет значения, даже если бы он был Адонисом, он все равно навечно прикован к инвалидному креслу, – отрывисто сказала Лью.

– Но зачем так спешить с выводами? – возразила миссис Деранж. – Герцогиня ничего не говорила мне о кресле на колесах. Она сказала, что ее сын болен и уехал в Баден-Баден, чтобы поправить здоровье, а сейчас возвращается домой, так как доктора нашли, что ему стало намного лучше.

– Мама, ты рукоплещешь всему, – сказала Лью, пожав плечами. – Но я со всей определенностью могу сказать, что «дук» не вписывается в мои представления о том, как он должен выглядеть.

– Люди редко выглядят так, как от них этого ожидают, – сказала миссис Деранж убежденно. – Ну же, Лью, будь разумной. Ты можешь оставить свое мнение при себе до встречи с герцогом завтра вечером. Когда ты увидишь его в его собственном окружении в этом восхитительном «Шато», я уверена, он покажется тебе совсем другим.

– Ему бы не помешало, – отрывисто произнесла Лью. – Давай проясним этот вопрос раз и навсегда. Я не выйду замуж за того, кому нужна сиделка. Мне нужен молодой и веселый мужчина, который бы вместе со мной мог заниматься спортом – плаванием, теннисом, который умел бы танцевать и ходить на лыжах, которому бы нравилось управлять лодкой, водить автомашину и летать на аэроплане. Ты думаешь, этот несчастный все это может делать?

– Лью! Лью! – увещевала миссис Деранж.

– О, я знаю, что ты думаешь, – сказала Лью с неожиданной страстью в голосе. – Ты думаешь, быть коронованной особой стоит всего этого. А я так не считаю. Только лишь из-за того, что я смогу называть себя герцогиней, я не собираюсь всю свою оставшуюся жизнь тащиться за человеком, который действительно является клиническим случаем – и ты ничего не сможешь мне сказать, ничто не заставит меня думать по-другому.

Она вышла из комнаты, хлопнув дверью. Стены все еще дрожали, когда Элоэ и миссис Деранж взглянули друг на друга.

– Она расстроена, – сказала миссис Деранж. – Она будет думать по-другому, когда встретится с герцогом у него в замке.

– А что с ним? – спросила Элоэ. Миссис Деранж покачала головой.

– Я правда не знаю. Герцогиня была очень уклончива. Для меня это удар – узнать, что он настолько плох, что вынужден находиться в инвалидной коляске.

– Может быть, это произошло только во время путешествия, – с надеждой предположила Элоэ.

– Может и так, – согласилась миссис Деранж. – Во всяком случае нам ничего не остается делать, как ожидать завтрашнего дня. Просто попытайся успокоить Лью, она хорошая девочка. Она прислушается к тебе.

Элоэ думала, что Лью не будет ни к кому прислушиваться, но не имело смысла расстраивать дальше миссис Деранж и делиться с ней своими соображениями.

– Я могу чем-нибудь помочь вам? – спросила она.

– Нет, ничем, – ответила миссис Деранж. – Я чувствую себя очень расстроенной тем, что случилось. Наверное, я приму одну пилюлю фенобарбитала, которую мне дал доктор, и лягу отдохнуть ненадолго.

– Да, я бы тоже так сделала. Мне опустить занавески?

– Нет, нет! Я ничего не имею против солнечного света.

Она выдвинула ящичек из ее прикроватной тумбочки, достала маленькую белую таблетку из картонной коробочки, положила ее на язык и запила водой из стакана, стоящего на столе.

Элоэ собрала письма, на которые еще не были написаны ответы, и положила их на письменный стол; затем, не говоря больше ни слова, она вышла за дверь, тихонько прикрыв ее за собой.

Она была в нерешительности, заглянуть ли ей в комнату Лью, но потом все-таки тихо постучалась к ней.

– Входите, – голос Лью прозвучал очень резко, но когда Элоэ вошла в комнату, она добавила: – О, это ты, Элоэ. Я надеялась, что это ты.

Лью сидела на кровати. Элоэ прошла через комнату, чтобы встать рядом с ней.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила она.

– Да, и очень многое. Прежде всего я бы хотела вернуться назад, в Нью-Йорк, прямо сейчас, сию же секунду. А поскольку у меня нет волшебного ковра-самолета, то полагаю, я должна буду вынести этот ужасный визит.

– Ты имеешь в виду в «Шато»?

– А куда же еще? Сейчас мне ненавистна всякая мысль о нем, а я ведь так хотела туда попасть.

Было что-то грустное и довольно детское в ее разочаровании.

– Возможно, он окажется намного лучше, чем ты ожидаешь. Он выглядит симпатичным.

– Полагаю, что я была дурой, я действительно начала верить маме. Я его представляла себе высоким и темноволосым с великолепной фигурой, как у всех французов из фильмов. Я лежала в постели прошлой ночью и представляла, как он занимается со мной любовью в той маленькой приемной, сплошь задрапированной ярко-розовой парчой, ты помнишь эту комнату?

Я представляла, как мы с ним танцуем в бальном зале, на мне огромная диадема, а он шепчет мне на ухо, как он безумно любит меня. Я уже была наполовину влюблена в него – в мужчину, которого я вообразила, конечно, но не в это болезненное создание из газеты.

– Может быть, ты ожидала чересчур многого.

– В каком смысле?

– Ну, я не думаю, что кто-нибудь может получить все от жизни. Если люди богаты, тогда у них часто бывает какая-нибудь дисгармония, плохое здоровье, например, или слепота, что является противовесом их благосостояния; а если кто-то кажется кому-то очень привлекательным и его можно очень сильно полюбить, то, вполне вероятно, он окажется бедным или… или… или что-нибудь еще.

Говоря это, Элоэ думала о Диксе, от всей души желая, чтобы он не был богатым, а был честным.

– Я поняла, что ты имеешь в виду, – сказала Лью. Ты намекаешь на то, что я жадная.

– А разве нет? – возразила Элоэ. – У тебя столько всего, ты не можешь ожидать, что ко всему этому ты получишь еще и рай впридачу. Я просто хотела сказать, что он необязательно должен быть тоже герцогом.

Лью резко поднялась с кровати и села за туалетный столик.

– Как ты считаешь, поместья, какое бы оно ни было распрекрасное, может быть достаточно? – спросила она.

– Нет, конечно, – уверенно ответила Элоэ.

Лью долго рассматривала себя в зеркало, затем наконец она сказала подчеркнуто равнодушным голосом.

– Ну что же, смотрины никакого вреда не причинят. Мы посмотрим, что принесет нам завтра.

Элоэ догадалась по ее интонации, что момент доверия исчез. Лью приняла решение играть свою собственную игру. В глубине души она все еще надеялась, выйдя замуж за герцога, стать обладательницей как титула, так и «Шато-Пужи». Элоэ поняла, что говорить с ней больше не о чем.

– Ты меня простишь? – спросила она. – У меня в спальне все еще лежат письма, которые необходимо обработать. Если я понадоблюсь твоей матери, она, наверное, позвонит.

– Я скажу ей, как только увижу ее, – ответила Лью.

Элоэ вернулась к себе в комнату. Она положила корреспонденцию миссис Деранж на писчую бумагу и открыла ящик стола в поисках копирки. В этот момент она увидела письмо, адресованное ей Стивом на «Кларидж» отель.

Она вынула его из конверта и перечитала. Затем она взглянула на адрес наверху и на номера телефонов, напечатанные под адресом.

«Должна ли она связаться с ним?»

Эта идея неожиданно пришла ей на ум, но она все же испугалась какого бы то ни было вмешательства. Допустим, она напишет ему, но ничего из этого не выйдет?

Допустим, Лью, увидев герцога, решит, как бы он ни выглядел, что он стоит того, чтобы выйти за него замуж ради тех великих преимуществ, которые он ей может предложить? Она не любит герцога; она никогда не полюбит его; а Стив мог бы, если бы только она была способна это понять, предложить куда больше.

– Я не должна вмешиваться, – произнесла Элоэ вслух. Все же, она была глубоко убеждена, что это дало бы Стиву огромную возможность добиться благосклонности, если бы только он был здесь.

Разве не справедливо то, что он тоже должен иметь шанс изложить свои доводы? А какой момент может быть самым подходящим, если не тот, когда Лью разочарована, может быть, даже когда на нее произвел отталкивающее впечатление человек, из-за которого она так легко пересекла Атлантический океан, чтобы выйти за него замуж?

– Она не может этого сделать, не может, – сказала Элоэ.

Она вдруг представила Лью привязанной, по ее же собственному выражению, к инвалидному креслу. Она будет несчастной и неизбежно сделает также несчастным герцога. Ни деньги, ни титул, ничто не сможет компенсировать безысходность жизни людей, у которых нет ничего общего, кроме алчности по отношению к тому, чем владеет другой.

Элоэ вскочила на ноги. Она прошла через комнату и сняла телефонную трубку. Она постоянно слышала о том, как эффективна телефонная служба в Америке, но у нее не было иллюзий насчет трудностей, с которыми ей придется столкнуться, пытаясь дозвониться из Франции.

Однако, к своему удивлению, через двадцать минут она услышала гудок и ей сообщили, что она соединена с Нью-Йорком. Она сделала персональный заказ, и через несколько секунд ее проинформировали, что Стив Вестон на проводе.

– Это Стив Вестон?

– Алло! Кто это?

– Это Элоэ Деранж.

– О, привет! Откуда вы говорите?

– Из Биаррица.

– С Лью все в порядке? Она хочет меня увидеть?

– Она не знает, что я вам звоню, но, я думаю, я должна вам рассказать, что случилось.

Она говорила быстро, понимая, что франки щелкают каждую секунду. Элоэ рассказала ему, что случилось сегодня утром, поведала о снимке герцога, помещенном в газете, и о реакции Лью.

– Я запрыгну на первый же самолет, на какой мне удастся.

– Вы уверены? Я… я имею в виду… возможно, я не должна была вам звонить, но я подумала…

– Не беспокойтесь, – перебил он. – Это здорово, что вы мне дали знать. Ничего не говорите Лью. Я войду и удивлю ее.

– Мы будем находиться в «Шато»… – начала было Элоэ, но линия уже молчала.

«Что же, он приедет сюда, в этот отель, и ему подскажут, где их найти, – подумала она, а потом с почти щемящим чувством призадумалась: – А правильно ли я поступила?»

Во всяком случае теперь уже было поздно об этом сожалеть. Она была вполне уверена, что Стив Вестон сдержит свое слово; и, возможно, Лью, увидев его, поймет, что он любит ее по-настоящему и что любовь намного ценнее, чем деньги или положение.

Элоэ слегка вздохнула. Проблемы Лью, с одной стороны, были намного легче ее собственных. Нужно написать письмо ее отцу с матерью, а она продолжала сомневаться, как же она сможет им написать и рассказать то, что случилось, если она даже не знает настоящего имени человека, за которого собралась замуж?

Все это было таким смехотворным, таким абсурдным, и все же за волнениями и восторгом прошлой ночи, когда она пообещала ему себя, ей даже не пришло в голову узнать, как его в действительности зовут. Человеку со стороны вся ситуация показалась бы безумной.

Однако теперь, при солнечном свете, пробивающемся сквозь ее окно, она задалась вопросом, а может быть, она сама нисколько не была задета прошлой ночью.

Неужели она действительно пообещала выйти замуж за человека, которого абсолютно не знала? За человека, который был признанным мошенником, вором и контрабандистом, но все-таки за человека, которого она любила и который любил ее.

«Почему все мое тело трепетало от его прикосновения? – размышляла она. – Почему его губы разжигали такой огонь в моем теле, что я не могла даже связно думать, а только чувствовала вибрирующий, будоражащий экстаз, которого до сих пор не испытывала? Я люблю его», – с ликованием подумала она, а затем она почувствовала, как ее пыл угас, как только она вернулась к мысли о родителях.

Она притянула к себе стопку бумаги и взяла ручку.

«Дорогие мама и папа.

Я влюбилась во француза…»

Она поставила точку и сидела, перечитывая вновь и вновь написанные ею слова.

Она отчетливо могла представить себе лицо ее отца. Она представила себя, стоящей перед ним, как было в детстве; она даже слышала свой голос, говорящий:

– Но я хочу сделать это, папа, я хочу это сделать.

– Но это неправильно, моя дорогая. – Его голос был серьезным, но полным понимания и жалости.

– Почему это будет неправильно?

Он посадил ее на колено и стал объяснять.

– Есть определенные правила, которым мы должны подчиняться. Если мы следуем им, тогда это правильно и хорошо. Если мы не подчиняемся им, тогда это неправильно и плохо.

Элоэ закрыла лицо руками. Неправильно и плохо! Вот что подумает отец о Диксе. И все же она знала, была почти неопровержимо убеждена, что в нем лично ничего не было плохого. Его действия, может быть, были плохими, может быть, они были противообщественными, но внутри он был хорошим. Она была уверена в нем так же, как и в собственных отце и матери, как в каждом, кого она когда-либо любила и кому доверяла.

«Ох, как же это все непонятно», – подумала Элоэ и отложила письмо в сторону. Было так тяжело писать, так трудно было изложить на словах чувства, в которых она сама еще не была до конца уверена.

Она взяла листок бумаги и спрятала его в ящик.

«Допишу сегодня вечером», – подумала она, понимая, что избрала трусливый путь к отступлению. Она избегала то неизбежное, с чем ей придется столкнуться.

Миссис Деранж позвала ее к себе в комнату около четырех и закончила работу с письмами, которые лежали в отдельной стопке утром. Она не упоминала о сцене, разыгравшейся из-за фотографии герцога. Выглядела она устало, и диктовала она не так бегло, как обычно. Элоэ чувствовала, ее мысли часто блуждали, а переживания из-за Лью мешали ей сконцентрировать внимание.

Наконец миссис Деранж отпустила Элоэ, которая вернулась в свою комнату. Едва она переступила порог, как зазвонил телефон. Она подумала, что это может быть Стив Вестон, надеясь, что, по какому-то странному стечению обстоятельств, об этом звонке не доложили Лью.

– Алло! – произнесла она с опаской.

– Привет, моя дорогая.

Это был Дикс, ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди от безумной, необъяснимой радости при звуке его голоса.

– Я не думала, что это будешь ты.

– Кого ты ждешь? Другого мужчину? Я ревнивый.

– Нет… Я думала, это звонят из Америки.

– Тебе часто звонят из-за Атлантики?

– Нет, нет! Я не могу тебе объяснить это сейчас, но я расскажу тебе потом.

– Ты можешь рассказать мне сегодня вечером.

– Сегодня вечером?

– Да. Я звоню тебе, чтобы пригласить тебя на вечеринку.

– На вечеринку! Но как я могу?

– Это очень особая вечеринка. Я не приглашал тебя вчера вечером, потому что подумал, что они будут против твоего прихода, но когда я им объяснил, что мы собираемся пожениться, они пришли только в восторг.

– Кто они?

– Мои друзья. Несколько человек, с которыми я хочу тебя познакомить, потому что они много значат для меня.

– Тогда я пойду с большим удовольствием. Как ты считаешь, я должна спросить разрешения у миссис Деранж?

– Ты обычно нужна ей вечером?

– Нет, я всегда свободна после ужина.

– А в какое время это бывает?

– Они ужинают с друзьями в девять, таким образом они выйдут из отеля около половины девятого.

– Хорошо! Тогда я буду ждать тебя прямо у ворот в восемь тридцать. Постарайся выглядеть настолько хорошенькой, насколько это возможно. Я хочу, чтобы мои друзья увидели, какой я счастливый.

– Я постараюсь.

– Я люблю тебя! Не забудь об этом.

Он сказал это очень нежно, затем раздался щелчок. Он не подождал ее ответа. Она медленно положила трубку, чувствуя, как сердце понемногу успокаивается в ее груди, а кровь схлынула с ее щек.

Она увидит его сегодня вечером. Только об этом она могла сейчас думать, и тут она вспомнила, как он сказал: «Постарайся выглядеть настолько хорошенькой, насколько это возможно».

В отчаянии она подумала, что это была одна из самых трудновыполнимых задач, которую он от нее потребовал.

У нее ничего нет особенного, чтобы надеть, только маленькое черное платьице, которое она носила в Лондоне и так часто обновляла, чтобы оно выглядело каждый раз по-другому.

Теперь она пожалела о том, что не купила себе новое платье в Лондоне, и все-таки, если бы она сделала это, она не смогла бы посылать так много денег домой своей матери.

– Он должен принять меня такой, какая я есть, – громко сказала она.

Но, даже произнеся это, она не могла избавиться от стремления, присущего любой женщине, выглядеть прекрасно в глазах любимого.

Она вынула платье из гардероба. А, может быть, если она наденет его без воротничка и манжет, а просто приколет к вороту маленький букетик из искусственных цветов, оно будет выглядеть достаточно нарядным для вечеринки?

В любом случае, она должна его погладить и привести в порядок. Она перевесила его через плечо и направилась в комнату Жанны, которая находилась в самом конце коридора. Жанна, сидя у окна, что-то шила и, когда Элоэ вошла, улыбнулась ей.

– Я могу воспользоваться вашим утюгом, Жанна? – спросила она.

– Ну конечно, мадемуазель. Вы найдете его в кухонном шкафу.

Элоэ достала гладильную доску и специальный дорожный утюг, который подходил к любому напряжению.

– Вы собираетесь на выход, мадемуазель? – поинтересовалась Жанна.

– Да, и, кстати говоря, я иду на вечеринку, – призналась Элоэ. – Только не говорите ничего миссис Деранж, мне бы не хотелось объясняться с ней.

– Фи! Это не ее дело, как вы проводите свое свободное время. У меня однажды была одна работодательница, которая постоянно задавала мне вопросы. Я ей сказала: «Мадам, вы наняли меня, чтобы я работала на вас, но, когда я не работаю, когда у меня есть свободное время, я себя нанимаю сама. Я не отвечаю ни на какие вопросы, я не даю никаких объяснений, вы поняли?»

– И что она ответила? – спросила Элоэ, понимая, что от нее ждут комментариев.

Жанна улыбнулась.

– Она ничего не ответила на это. Я очень хорошая горничная, и она хотела меня оставить у себя, поэтому она стала очень осторожной, чтобы не задавать мне никаких вопросов по поводу того, что я делаю.

Элоэ засмеялась.

– Да, это был один из способов решить данную проблему. Но я уверена, что вы намного смелее меня.

– Вы собираетесь надеть это платье на вечеринку? – спросила Жанна.

– Это единственное платье, которое у меня есть.

– Это не годится для вас. Если вы идете на вечеринку с французами, то они будут шикарно одеты, очень шикарно. Вам нельзя идти в этом платье. Оно не стильное, и в нем нет шика.

– Но у меня больше ничего нет, поэтому им придется смириться с этим.

Она почувствовала себя несчастной, так как Жанна выразила на словах все ее ощущения, но правда была неутешительной, так как ничего нельзя было с ней поделать.

– Подождите минуту, – сказала Жанна.

Она встала и подошла к шкафу, из которого вынула нежно-голубое кружевное платье, так туго собранное в узкой талии, что фалды широченной юбки вихрем кружились внизу, а украшение из переливающихся блесток, разбросанных по всему платью, сверкало и играло при каждом движении.

– Какое красивое платье! – воскликнула Элоэ.

– Я его сшила для своей племянницы, – объяснила Жанна. – Она молодая и такая же хорошенькая, как вы. Она работает в Париже. Она прислала мне кружево и попросила меня сшить ей что-нибудь. Платье закончено, и я собиралась отослать ей его на следующей недели, но вы можете сходить в нем на вечеринку.

– О, нет! Нет! – воскликнула Элоэ. – Я не могу даже об этом подумать. Я его испорчу. Оно слишком прекрасно.

– Вы наденете его, мадемуазель, – твердо сказала Жанна. – Я уверена, оно вам подойдет. Моя племянница примерно таких же размеров.

– Но я, правда, не могу, – протестовала Элоэ. – Я буду бояться в нем идти. И, кроме того, вы чересчур добры, чтобы давать его мне поносить, ведь вы сшили его специально для вашей племянницы.

– Вы все это время были очень добры ко мне, мадемуазель, – ответила Жанна. – Вы помогали мне, вы занимались такой рутинной работой для меня, которую ни одна бы молодая леди на вашем месте не взяла бы на себя. Если вы хотите быть хорошенькой на этой вечеринке, тогда наденьте платье.

– О, Жанна, неужели вы действительно его мне даете?

Она завороженно посмотрела на красивое блестящее платье. Оно было как раз таким, о котором она мечтала. Элоэ представила выражение лица Дикса, когда он ее увидит, она была уверена, что в таком платье ему не стыдно будет представить ее своим друзьям.

– Ну, конечно, я его даю вам. Примерьте его. Если потребуются небольшие изменения, то у меня есть масса времени, чтобы что-то переделать.

Элоэ сняла свое ситцевое платье, и Жанна помогла ей надеть голубое. Оно плотно облегало ее в груди, подчеркивая ее изящную форму, а ее фигура оказалась к тому же лучше, чем думала сама Элоэ. Короткие маленькие рукава скользили по плечам, а жесткий синий бархатный ремень на талии был украшен вышивкой из блесток и крошечных бриллиантиков. И, однако, сама юбка, которую делали пышной туго накрахмаленные шелковые нижние юбки, соблазнительно зашелестела, когда она на цыпочках прошлась по комнате к высокому зеркалу, висевшему на стене.

– Как красиво! Безумно красиво! – воскликнула она. – Вы совершенно уверены, Жанна, что хотите дать мне его надеть на вечер?

– Я хочу, чтобы вы его надели. Теперь вы выглядите так, как и должны выглядеть – принцессой.

– Золушка, вот что вы хотели сказать. А вы действительно моя сказочная добрая фея. Меня угнетала мысль о том, что мне придется надеть старое черное платье, но у меня ничего больше нет. А теперь я себя чувствую совсем другой. Совершенно, совершенно другой.

– Это просто то, что делает с женщиной одежда. Настоящая одежда.

Элоэ со страхом подумала про себя, что Дикс может ожидать от нее, чтобы она всегда носила эту, «настоящую», одежду. Он был француз. Он знает то, что никогда не приходит в голову англичанам, не только, как много значит одежда для женщины, но и как сильно она может ее преобразить.

Бессмысленно было лицемерить, она действительно выглядела по-иному, потому что была хорошо одета.

Но тут, даже при мысли о будущем, в ней заговорило ее холодное, логическое «Я», которое выдвинуло ряд горьких вопросов: «А как ты собираешься платить за эту новую одежду? Как Дикс будет платить за нее? Откуда будут поступать эти деньги?»

Ее терзали эти вопросы, возникая как бы из какого-то ужасного кошмара, чтобы преследовать и злобно дразнить ее своими гнусными намеками. Она решительно от них отмахнулась.

– Спасибо, Жанна, – сказала она. – Я, наверное, никогда не смогу вас полностью отблагодарить. И я буду аккуратной, ужасно аккуратной, чтобы не испортить платье вашей племянницы.

– Однажды, когда накопим достаточно денег, мы с племянницей откроем свой магазин. И, возможно, вы, мадемуазель, будете нашей постоянной клиенткой. Мне нравится одевать таких хорошеньких, как вы.

– Вы мне льстите, – улыбнулась Элоэ. – Но если у меня когда-нибудь появятся деньги, чтобы позволить себе красивые платья, вы увидите меня в своем магазине. – Она наклонилась и поцеловала Жанну. – Спасибо, – еще раз сказала она.

– Теперь думайте только о том, как вы весело проведете время, – наставляла Жанна. – А также думайте о том, чтобы тот счастливчик, который ведет вас на вечеринку, оценил по достоинству то, что он получил.

– Я думаю, он это сделает.

Она сняла платье и надела свое ситцевое, затем бережно отнесла по коридору голубое кружевное платье и повесила его у себя в гардеробе. Она оставила дверцу шкафа приоткрытой, почти веря в то, что оно может испариться в дымке и что, когда наступит время встречи с Диксом, ей опять придется надеть все то же, старое ненавистное черное платье.

Время тянулось медленно. Она не могла ничем себя толком занять.

Она отнесла письма миссис Деранж на подпись, когда та поднялась к себе переодеться к ужину. Лью принимала ванну, и Элоэ ее не видела, чему была даже рада. Ей не хотелось сейчас встречаться с Лью, так как она все еще размышляла, предала она ее или нет, послав за Стивом Вестоном.

Она уже испытывала тревогу и опасения перед тем, что она сделала. В конечном счете она сказала себе: «Если уж худшему и суждено случиться, то Стиву не станет намного хуже, чем было до этого».

Но все равно ей было волнительно, и только вид голубого платья, висевшего у нее в шкафу, разогнал прочь все волнения Элоэ.

Она приняла ванну, расчесала волосы до шелкового блеска и в четверть девятого надела голубое кружевное платье. Жанна была права. Одежда очень меняет людей. Вечернее солнце сверкало на блестках и бриллиантах на поясе, а сама она выглядела так, как будто была одета в платье, сотканное из солнечных лучей.

Она и понятия не имела, что у нее кожа такая белая, а глаза могут так ярко сверкать, оттого что она идет на встречу с любимым. Она была готова за пять минут до того, как ей нужно было спуститься. Она провела это время, бесцельно кружа по комнате, переставляя с места на место то одну вещь, то другую, а затем открыла ящик письменного стола, чтобы взглянуть на начатое ею письмо к отцу и матери.

«Я влюбилась во француза».

Эта часть письма, по крайней мере, была правдой. Она любила его. Она знала, что любит его, и все же дальше стоял этот ужасный барьер, не позволяющий ей добавить что-либо еще.

Она с грохотом задвинула ящик, взяла свою дамскую сумочку и сбежала вниз по лестнице.

Портье и швейцар смотрели на нее с любопытством, пока она проходила через холл.

– Такси, мадемуазель? – спросил швейцар.

– Нет, спасибо.

Она чувствовала, как он смотрит ей вслед с удивлением, пока она шла через двор.

Она слышала шелест нижних юбок при ходьбе, и от этого ее походка стала такой гордой, как будто у нее под ногами был расстелен красный ковер.

Машина уже стояла. Дикс выскочил из нее, и она увидела, как у него слегка сузились глаза при виде ее. Затем он поднес ее руки к своим губам.

– Ты выглядишь прекрасно, обворожительно, – сказал он.

Она вздрогнула от прикосновения его губ.

И в то же самое время она испытывала чувство триумфа, потому что он даже и не пытался скрыть восхищения на лице.

Он открыл ей дверцу, и она села в машину. Он сел с другой стороны. Дикс не сразу завел мотор, а повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Я никогда не думал, что кто-нибудь может быть таким красивым, как ты, – сказал он.

Он говорил глубоким голосом, что дало ей понять, что он говорит правду.

– Я… хотела выглядеть… симпатичной для… тебя и твоих друзей, – запинаясь, проговорила она.

Он взял обе ее ладони в свои и, развернув их к себе, уткнулся в них лицом.

– О, моя дорогая, моя любимая, я не достоин тебя, – сказал он.