Воскрешенные

I

Дарх был не так плох, как я ожидала. Он лежал, но не на подушках, а на голой каменной глыбе, и не исхудал, как после боя со мной.

Удивительно, но это меня обрадовало. Правда, мимоходом, ведь сильнее состояния Дарха меня интересовали листья неизвестного доныне растения, заполнявшие все мои мечты и стремления последних часов.

Они были на прежнем месте. Увидев их, я испытала такое ликование, какого давно не помнила, а раскурив — облегчение, будто прошел острый приступ какой-то мучительной болезни.

— Это больше не понадобится, — бесцветным голосом произнес Дарх. — В войну вступили «дети звезд».

Первый вдох — и раздражение проходит; второй — наступает чувство покоя; третий — покой; четвертый — покой…

Пятый — появляются мысли, очень бестолковые, потому что для толковых не хватает знаний, и больше напоминающие вопросы.

Ага, вот одна толковая появилась, и очень даже определенная: «Мне конец». Причем не в перспективе, а в реальности. Возникла она из желания возразить Дарху, спешного поиска аргументов, и из того, что эти аргументы сразу нашлись: мол, «дикие» могли успеть рассеяться по миркам или возьмут, да и нападут напролом. Но незачем им это — они обитают в космосе и пространстве между пространствами, а там их настигнут орудия Командоров. Спасать островитян больше не потребуется, проникать внутрь кораблей — тоже. И что теперь делать?

Если бы не потребность вдыхать дым листьев, этот вопрос не возник бы, значит, его следует переформулировать: «Что делать, чтобы дышать дымом?». Как мало надо, чтобы заставить разум сбиться с пути!

— Мне это нужно, Дарх. Если завтра или послезавтра я не найду здесь эту наркоту, то, наверное, буду умолять тебя достать ее. Возможно, даже ползать на коленях.

Лишь нечто похожее на торжество мелькнуло в его глазах — но тут же исчезло.

— Не будешь. Ты никогда настолько не изменишься из-за собственных страданий. Я скажу, как сам это представлял: не найдя листьев, ты сядешь здесь, а потом ляжешь, уткнешься лицом в колени и попытаешься заснуть. Возможно, немного покатаешься по земле, но ничего мне не скажешь. Потом, через некоторое время, может неделю, может, две, уже на пороге выздоровления, ты снова увидишь листья, и не сможешь себя перебороть, и все начнется по новой. Но я меняю сценарий. Твое унижение и твоя боль теперь не сделают меня счастливым. Выбирай сама: листья всегда будут ждать тебя здесь, или ты никогда их уже не увидишь.

Я сделала новый глубокий вдох. Предложенный выбор — безусловно худшее, что могло со мной случиться сегодня. Что-то внутри меня, примитивное и злое, тут же стало искать возможность уйти от него, а ближайшие сутки, в которые можно было его не делать, вдруг обрели сказочную ценность и представились целой жизнью.

— Дарх, ты участвовал в бою. Как это было?

Совершенно нормальная, даже беззащитная улыбка преобразила его лицо, и теперь стало видно, что он лежит, потому что правда очень устал, но силы уже возвращаются, и он не сомневается, что скоро стает прежним.

— Это было здорово. Не божеское дело — сражаться — но я ведь не совсем бог, верно? Мне не обязательно делать что-то чужими руками, когда приятнее делать это своими. Я понял, в чем состояла моя ошибка в бою с тобой — я тебя ненавидел, и ненависть ослабила меня, а сегодня такого не случилось. Я был уверен в том, что должен драться, и что мне нравится это. Сегодня великий день. Я не совсем бог, и не должен вести себя, как бог. Я — это я. Пусть инвалид — инвалидам прощаются странности, и это здорово.

Кончик сигары выпал у меня из пальцев. Вот в чем была проблема… Денис пытался ему объяснить, какие привилегии дает положение особенного, но только сегодня он полностью это осознал и абсолютно удовлетворился.

— А если тебе интересно, что там происходило, — спокойный и довольный, продолжал Дарх, — то могу предложить только свои мнемотемы.

И он тут же направил мне в голову недавние воспоминания. Я подхватила.

С его позиции картинка была менее страшной и более эпичной, чем с позиции Вали: сверху и корабли «диких» выглядели не так драматично, и драконы казались симпатичнее, и народу болталось гораздо больше. Ни боги, ни духи не упустили возможности посмотреть на экстраординарное событие своими глазами, и многие даже что-то предпринимали, чтобы не быть просто зрителями, но что именно — мне никогда не понять. И слава богу.

Рядом, заразительно счастливый, парил Денис. Его стрелы сбивали стрелялки и впивались в зеркально-гладкие бока кораблей, в то время как шаровые молнии Дарха прицельно сжигали сердцевины «диких».

Что портал закрыт, стало видно только из-за внезапного и дружного отлета драконов: продолжая лить на корабли огонь, они вдруг полетели в сторону океана, и вскоре исчезли, растворившись в воздухе, а несколько крошечных фигурок на берегу стояли неподвижно, глядя им вслед.

С уходом драконов битва затихла. Корабли стали очень темными, но еще блестели и переливались в лучах солнца. Потом группка на берегу резко, словно по команде, рванула с места и побежала к замку. Фантомы, которых было с десяток, на бегу сливались со мной, пока их не осталось лишь двое — поддерживающих под руки Валю и Олю. Когда я, пропустив всех в башню и закрывая дверь, обернулась, по эфиру разнеслась громкая и ясная мысль, не оформленная ни словами, ни образом, а мысль в чистом виде, улавливаемая интуитивно: «Помоги нам!». И так удивительно стало понятно, кому и в какую даль она послана…

Всё, хватит.

— Дарх, скажи, если бы я не позвала на помощь Перворожденного, вы стали бы нас спасать?

— Не знаю, — подумав, ответил он. — Я — нет, ведь тебе ничто не угрожало. Денис до последнего был с вами, но он не мог ничего сделать, и не проявлялся, чтобы не подавать ложных надежд. Вообще, любителей таких драм и счастливых развязок среди богов достаточно, возможно, кто-нибудь и занялся бы твоими подругами, но переходить дорогу Великому Командору Ветра — дураков нет. Опять же, было очень интересно, что он придумает… Дело того стоило.

Стоило. Аннигиляция уничтожила замок вчистую. Открыв глаза, я увидела, что мы лежим на голой земле, а от башен замка остались лишь глубокие ямы-подвалы. Можно только догадываться, какой яркости и, наверное, красоты была вспышка. Ветров спасли костюмы, рассчитанные на космические перегрузки, а девочек — обернувшие их серебристые коконы, уж не знаю для чего предназначенные на корабле Капитана-Командора.

И мне — ничего. «Броня» обволокла тело автоматически, без приказа — оно уже перестало доверять изменчивому сознанию.

Интересно, как сейчас девочки? Всего дел узнать это — попроситься в мозг Командора да увидеть его глазами. Он открыт, я знаю.

…Но боюсь. Он заметит, что я больна.

— Счастье твоих подруг от того, что за ними пришли, было таким сильным, каким редко доводится наслаждаться богам, — счел необходимым пояснить Дарх. — Этим искренним счастьем они заслужили и любовь, и почет. Теперь в любых делах и желаниях их будет сопровождать удача.

Гм. Не отвагой, не преодолением пределов возможного, а счастьем. Боги любят счастливых. Тяжело им, наверное, приходится обычно…

— Дарх, почему я не чувствую твоей любви?

Тонкие духи взмыли ввысь. Жестокий вопрос, согласна, но делать вид, будто ничего не знаю — подло.

Дарх сел и сгорбился. На его мысли набежала тень, но тут же ускользнула прочь — сегодня он ни о чем не собирался грустить дольше секунды. Сегодня ему стало понятно то, что открывается слишком редко, да и то — если повезет выиграть бой.

— Потому что такая у меня любовь… Это сила в минусе. Она ничего не дает. Ты для меня — такой же наркотик: мне нужно, чтобы ты у меня была, и эта нужда… жажда заставляет забыть и не видеть все остальное. Любовь раба. Ни смысла, ни ценности. Ничего. Мне нужно отказаться от тебя, да пока не достает воли.

Ну, вот он и сам все решил.

II

Появился Денис. Его лицо уже не было довольным — лишь усталым и раздраженным.

— На всякий случай, надо запомнить, — сказал он с порога: — там, где злость и отчаянье, боги не водятся. Даже когда видел эмоции, не знал, что эти — настолько противны.

— Как в дерьме вываляться, — вяло согласился Дарх. — Сила в минусе.

— Ты откуда? — спросила я.

— От Тима. Раньше видел, как люди бесятся, но чтобы он!.. Да и остальные ничуть не лучше. Без них, видите ли, обошлись.

Мыслей о парнях-островитянах я избегала — они теперь были связаны с головоломкой, для решения которой не хватало информации. Я не могла связать свое привычное представление о них с раскрытой Алей тайной, хотя и знала, что связать надо, потому что и то, и другое — правда.

— Зачем ты вообще туда пошел?

Денис расположился на молодой траве и посмотрел на меня исподлобья.

— Капитан-Командор попросил.

Ах, да — он ведь тоже его покровитель. Я невольно начала, а Капитан-Командор великолепно закончил изменение его человеческого тела.

— Ты явился ему, чтобы поразить?

Денис возмущенно вскинул брови.

— Нет, чтобы выяснить намерения. Как ты знаешь, мысли Перворожденных недоступны богам.

— И его намерение — вступить в войну, — ехидно «догадалась» я.

— А разве «дикие странники» не естественные враги «детей звезд»? Он очень обрадовался возможности поиграть с ними на своем поле, и это кстати, поскольку у Земли, как тебе известно, нет космического флота. Не считая прогулочных корабликов четырех семей.

— Из космоса Земля уязвима, — поддакнул Дарх.

— А почему? — вдруг осенило меня: что-то было такое в реплике Дарха, наводящее на мысль о предопределенности, а не случайности этого очевидного научно-технического отставания. — Боги нарочно тормозят массовый выход в космос?

— Конечно, — ничуть не смутился он. — Улетать станут лучшие из людей, весь цвет человечества разлетится по разным галактикам, и что прикажешь богам делать? Гоняться за каждым? Боги — да, они большие, они везде — но пробивающие пространство корабли неудобно искать.

— Лень, да? — посочувствовала я. — Так уважаемые боги поставили себя вместе с Землей в зависимость от Перворожденных. И кто вы после этого?

— Почему — мы? — улыбнулся Дарх. — Я не с ними. Я не совсем бог.

Денис помолчал, обдумывая внезапно вскрывшийся нюанс.

— Теперь, я полагаю, научно-техническому прогрессу мешать не будут, — сказал он. — Хотя бы на отдельно взятой, контролируемой территории.

— Ты считаешь, космофлот Земли зародится на Острове? — спросила я.

Остров и островитяне — идеальное место и идеальная компания для этого предприятия, ведь они уже умеют сражаться, и у них есть Герман. Опять же, нам ли не знать, что божеские амбиции пересекаются в этом самом месте, и все ли боги смогут отказаться от них ради обороны Земли?

— Капитан-Командор предложил объединиться. Королева сама обратилась к нему с просьбой о возвращении, и все это требует проработки. И, в общем, должен же был кто-нибудь сказать им о том, что произошло на Острове… Ася, я представляю, что ты испытываешь по отношению к парням, но ты не сможешь отрицать — они отличная и надежная армия. Я не понимаю твоего враждебного настроя к Капитану-Командору — зато он его понимает и согласен с дистанцией, которую ты установила. Он считает, ты слишком много потеряла в бою и предлагает доставить на любую из сестер-планет, чтобы ты смогла восстановиться.

Челночная дипломатия — новое призвание Дениса. Его слова подействовали расслабляюще, и даже гипнотически: я впервые за прошедшее время обратила внимание на свое тело и ощутила, что оно действительно стало меньше. Не в объеме — места в пространстве я занимала столько же, как раньше, но словно утратила часть веса, словно стала рыхлее. Наверное, мне пришлось очень много делиться… Капитан-Командор рассудил здраво, и все же с таким багажом — болезненной потребностью в психотропном дыме — являться к сестрам я не вправе.

— Парни сворачивают базы? — чтобы не думать об этом, спросила я.

— Да, — ответил внимательно наблюдавший за моим лицом Денис. — Они возвращаются на Остров.

— А что будет с девочками?

— Я предложил помощь Даниила Егоровича, но Капитан-Командор оставил их в своем бортовом госпитале. Я думаю, он прав. Девочки не захотят возвращаться на Остров, а в родительском мире они потеряются. Лучше присмотреть за ними, пока отходят от шока.

Догадываюсь, что, когда девочки поправятся настолько, что разглядят ветров, им не захочется покидать корабль. Очень интересно, как любимый братик будет выкручиваться.

— А порталы? Утрачены навсегда?

— По словам Германа — нет. Только максимально сжаты. Он сам точно не знает, каковы будут последствия, но считает, что они обратимы. Даже богам непостижимо, как он мог предугадать такое.

— А «дикие»? Где они сейчас?

— То, что от них осталось…

Денис опустил глаза.

— Это уже известный только нам подвиг Салдаха. Не представляю, каким способом, но он вытеснил их из межпространства в нашу трехмерность и продержал до прибытия Белого Командора. Тот разделался с ними быстро и красиво.

Я неосознанно попятилась.

— И Белый здесь?

— Конечно, — улыбнулся Денис. — А вот Салдаха больше нет с нами. Он перешел свой предел.

Судя по улыбке, не покинувшей лицо Дениса, в этом не было ничего плохого.

Какие события…

— Так война окончена?

— О нет! — ответили Денис и Дарх вместе. — Она только началась.

— Рано или поздно «дикие» попытаются снова, — продолжил Дарх. — Похоже, они видят в человечестве некую инфекцию, угрозу своему существованию, и будут продолжать искать способ остановить его расселение по космосу.

Значит…

— Значит, у нас есть несколько дней, а может — тысяч лет, но мы должны быть готовы каждый миг, — закончил Денис. — И ты бы все-таки сгоняла домой, а? На каникулы?

III

Я и раньше знала: существует кое-что похуже смерти, — но никогда не была готова испытать это на собственной шкуре.

«Это» настигло хотя и не внезапно, но страшно и неотвратимо.

Сначала я наивно попыталась обмануть вредную привычку местом, с которым она никак не была связана, и пришла на Остров, в свой домик. Заняв себя когда-то любимым делом — растениями — я заметила, что снова, как вчера, сбиваюсь на желание закурить листья, что ругаю собственное решение покончить с ними и думаю о том, что надо было попросить Дарха дать мне их еще один, последний разок. Трезвый рассудок отогнал такие мыслишки, но недалеко и ненадолго, и вскоре я поняла, что сама, своими руками пытаюсь запрограммировать какую-то несчастную фиалку на психотропные свойства.

Хуже всего в этой борьбе привычки с разумом было растущее раздражение на необходимость бороться, жалость к себе и начавшиеся поиски виновных. А виноватыми в том, что мне очень хочется сушеных листьев, к ночи оказались почти все: и Дарх, и парни, и Капитан-Командор, и Королева, и девочки, и звездная природа.

Что может чувствовать невзорвавшаяся бомба?

А кому это интересно? Лежит себе, никого не трогает, может быть, еще пригодится. А станет опасной — подлежит уничтожению. Чувства этой бомбе привиты лишь для того, чтобы она стала самоуправляемой, чтобы поражала цель, подчиняясь инстинкту и заложенной им программе. Так люди — любят, переживая упоительные чувства, всего лишь подчиняясь инстинкту и его простой цели — воспроизводству. Не будь инстинкта, не было бы чувств. Любовь — грубо сляпанный пряник, подсунутый природой человечеству, склонному к раздумьям: «А надо ли мне это?» — при малейшей трудности, чтобы оно не забывало размножаться. Лишь немногим удается обмануть его, не любя, или любя, но не размножаясь, но есть ли в этом смысл? Можно ли считать это достижением? В борьбе с природой выиграть невозможно.

Стоит ли инстинкт жертв?

Люди хотя бы могут стремиться стать чем-то большим, пусть только мечтать об этом — мечты оправданны, раз людям дана возможность вырасти до богов, хоть сбывающаяся крайне редко, но — существующая, достижимая! Но большая часть людей — кто по сути? Генераторы пищи для этих самых богов и духов-невидимок? Что они получают за свою способность любить? Везение? Удачу? А они для чего? Для новых упоительных чувств, которыми полакомятся боги и духи.

Если я откажусь от способности чувствовать (просто отключу сердце!) — этим изменю свое предназначение, изменю тем, кто создал меня для гибели, но что получу взамен? Наверное, что-то получу… Не может быть, чтобы не существовало в жизни других удовольствий, кроме глупой инстинктивной любви.

Все эти размышления на время закрыли сознание от преследовавших его образов свернутых в трубочки листьев и вкуса насыщенного их дымом воздуха. В них была не самая плохая мечта — освобождение, и не самая худшая цель — неизвестность. Но череда мыслей прошла, и мне вновь захотелось курить.

Я заставляла себя вернуться к самым приятным ощущениям от продуманного — ожиданию свободы и неизвестности, но это давалось все труднее. В поисках места, где было бы меньше отвлекающих вещей, я забралась на антресоль, в которую превратила чердак своего домика, и занялась тупым ритмичным делом — стала ножом чертить на досках пола прямые линии. Трудотерапия помогла на время: старание сделать линии четкими и параллельными вытеснило все мысли вообще.

— Ася… — вдруг позвали с крыльца.

Герман. Я промолчала, расписывая пол под паркет. Копившееся внутри раздражение грозило излиться на любого, кто попытается заговорить, но что-то во мне же пыталось усмирить его, твердя: «Это не ты. Ты не обращаешься с людьми так плохо. Лучше молчи, чтобы потом не пожалеть».

Герман открыл дверь и вошел. Я замерла, надеясь, что он не заметит меня в чердачной темноте.

Он сделал несколько шагов по комнате, потом ухватился за край антресолей, подтянулся на руках и внезапно оказался рядом.

Когда-то это уже было.

Не глядя на него, я продолжила вырезать линии.

Сердце, не успевшее отключиться, нежным трепетом отзывалось на каждый его вдох.

Стоп. Сюда не надо возвращаться. Это — счастье бомбы.

— Ася, посмотри на меня.

Сдерживая собственный язык от резкости, я скрипнула зубами. Не стоит смотреть.

— Чего ты хочешь?

Тепло его взгляда струилось по мне, а вокруг разливалось сияние, видимое лишь таким, как я.

— Скажи, что произошло?

Острие ножа затупилось. Я провела по клинку кончиками пальцев. Нет, сейчас слишком остро.

— Капитан-Командор тебе уже все рассказал.

Надо немного затупить, а то линии получаются слишком тонкими. Кончиком пальца — по острию. Самое то.

— Не все.

— Тогда спрашивай.

Чтобы найти не расчерченный участок пола, пришлось подвинуться и повернуться к Герману боком.

— Ты умерла?

Теперь можно посмотреть. Он не выглядит таким огромным, как раньше. Может быть, здесь, на моей территории, он кажется несколько тоньше, чем был, а может быть, это война его так вымотала… На лице — симметричные пятна короткой щетины, которую я раньше не замечала, привычно видя в нем гладкокожего мальчика; под глазами — синеватые тени. Жесткие волосы слиплись в пряди и чуть блестят… Так он мягче и проще, его внутренняя сила не подавляет и не вынуждает защищаться.

— Да.

— За меня?

— Да, ну и что? Меня же воскресили. Денису было гораздо хуже.

— И он? Как?

— Забрал у меня половину проклятия. Думал, что, если не удастся ослабить его, то хотя бы я не умру в одиночестве.

Его взгляд стал жестче, а тепло сменилось прохладой. Ревность — я сама это чувствовала, я знаю.

Но он подавил ее.

— Капитан-Командор сказал, что ты вернулась на Землю ко мне. Что случилось между твоим возвращением и нашей встречей?

Почему я теряю время? Надо вырезать линии! Вот черта, вот еще раз ножом по тому же месту, чтобы сделать темнее, вот новая черта…

— Под прикрытием дикого стада на Остров пришел полубог, погибший человеком на подводной лодке, которая похитила нас с царевичем Саротано. Он считал меня виновной в своей гибели и поклялся уничтожить все, что мне дорого. Я боялась выдать тебя.

Он отвел взгляд, вмиг ставший черно-ледяным, и отвернулся. Снова заговорил нескоро — я успела расчертить примерно квадратный метр пола.

— И ты… собиралась прятать меня всю жизнь?

Не стоит отвечать.

— Сейчас не боишься? Почему?

Нож прорезал слишком длинную черту. Фу. Герман испугался полубога?

Нет, не полубога. Он испугался, что больше мне не дорог.

— Полубог отказался от мести. Он знает о тебе, но ты неуязвим. Во всяком случае, пока полезен Земле.

Говорить было легко, и это означало, что всё уже закончилось. Прошедшие события казались страшной сказкой с бестолково счастливым концом. Только где оно — счастье? Досталось не мне. Я не главный герой этой сказки.

Со мной — горечь, переходящая в тоску, и желание взорваться.

Герман пережил свое потрясение — или спрятал куда-то вглубь, чтобы проанализировать позже.

— Ася, я… — начал он, и его хриплом голосе фоном прозвучала мольба. Он отказался быть сильным, и воля, которую он для этого приложил, сделала его космически красивым. — Я уверен, что найду способ тебе помочь.

— Зачем?

Скажи, и покончим с этим.

Нерасчерченный пол остался только под кроватью. Я подвинула кровать.

— Зачем тебе или зачем мне? — понимающе, тихо спросил Герман. — Мне — потому что ты — моя жизнь, и единственное, чего я хочу — чтобы ты была рядом.

Вот и сказал. И он сам в это верит. Но.

— Герман, ты ведь знаешь, что я не человек. Кем я буду рядом с тобой? Домашней зверюшкой? А когда захочется женщину — пойдешь к поклонницам Королевы?

Кажется, я произнесла заклинание оглушения. Герман, и без того сидевший неподвижно, после этих слов будто окаменел. Я сама на мгновение оцепенела, ощутив его поражение.

— Я… — ломая сковавший стыд, с трудом проговорил он, — не знал, куда и зачем меня вызвала Королева. Там было не то… Я понял, что мне это не нужно, и ушел.

Черт! Королева — то ли дура, то ли сволочь! Она не чувствует мужчин и не знает их, поэтому считает одинаковыми, или стремится оскотинить всех, чтобы, играя на инстинктах, было проще ими управлять.

Нож сломался в руке.

Остался еще один камень за пазухой, но этот камень даже в таком озлобленном состоянии, сейчас, я не кину. Обвинение в гибели «Монт Розы» причинит ему еще большую боль, потому что (мне вдруг это открылось) тогда он не знал, насколько ценен для меня бриг, и хотел лишь одного — помешать мне уйти. Навсегда уйти из его жизни.

Почему так хочется ему верить? Это ведь глупо! Это я мужчин не знаю, а не Королева, и, точно как преданный домашний зверек, стремлюсь принимать желаемое за действительное. Это только чувства, глупые чувства — а есть еще факты: Герман затопил «Монт Розу» и был у прислужниц Королевы. Чувства лишние, они только обрекут меня на другие чувства, а зачем? Инстинкт бомбы влечет к гибели — вот и всё объяснение всяким чувствам. Не нужно это.

Ничего не нужно. Всё обманчиво. Счастье есть только потому, что я его чувствую. На самом деле ничто приносит мне счастья — я сама либо счастлива, либо нет. В мире нет ничего красивого, если я не чувствую красоту, нет ничего уютного, если мне неуютно. Зачем мир? Он мне не нужен. Я и без него могу быть счастливой, да только глупо это.

— Ты ведь не уйдешь? — спросил Герман.

Ему больно. Так больно, что он едва может разжимать губы, чтобы говорить со мной. Зачем же чувствовать боль?

— Уйду.

Он закрыл глаза и сглотнул, преодолевая спазм в горле.

— Возвращайся. Хоть когда-нибудь. Я буду тебя ждать.

Не нужно все это. Не нужно.

Я должна найти способ унять свое желание, а для этого, похоже, есть лишь один путь — отключить все желания. Отключить сознание.

Я не заметила, как вышла из дому и оказалась в лесу, но находиться там мне не хотелось. Однако равно мне не хотелось находиться вообще нигде. Можно просто где-то ходить…

И я пошла.

Ноги вынесли меня на берег.

В океана прозрачную воду…

Точно. Там хотя бы можно спрятаться. Никто не помешает.

Я вошла и забыла о времени.

IV

Странно это — смотреть в лицо убитому собственными руками человеку. Несмотря на смутное облегчение от того, что этот человек вполне жив, трудно перебороть желание, чтобы его все-таки не было.

Почему облегчение? Потому что никого не хотелось убивать.

Почему отторжение факта его существования? Потому что появляется чувство вины перед ним.

Почему вина? Ведь он был убит, чтобы по его прихоти не погибли другие!

— У меня не было выбора, — неосторожно произнес Герман.

Он сказал это самому себе, но получилось, будто оправдывается перед Дархом.

Ну, не извиняться же, в конце концов! Да, ему жаль, что погибли люди, у которых, конечно, были и другие важные дела на этом свете, кроме похищения детей, и которых, возможно, любили и в которых, возможно, нуждались. Но в тот миг, когда их жизнь зависела от него, они были врагами, подлежащими обезвреживанию любым способом, и другого не нашлось.

Дарх, все это понимавший, холодно, через силу улыбнулся. Все, что думал о необходимости собственной смерти, он уже высказал Асе — выбор был. Они должны были проиграть. Только никогда они с этим не согласятся.

— Что-то об Асе? — прерывая уносящиеся в бесплодную даль диалоги, спросил Денис.

Дарх мрачно хмыкнул.

— А ты правда ничего не заметил? — презрительно осведомился он.

— Ты о чем?

— То есть разделять тело и сознание — нормально?

— Но… — наконец насторожился Денис, — для человека — нет, конечно, но она же «дитя звезд»?..

И он вопросительно посмотрел на Капитана-Командора. Тот покачал головой.

— Никто из нас этого раньше не делал. Я очень хочу узнать, как у нее получается.

— Я скажу — как, — охотно подхватил Дарх. — Попытайся сам разделить тело хотя бы на два — у тебя не получится, а причина в том, что ты отождествляешь его с собой и считаешь себя единственным. Надо переступить очень мощный барьер, чтобы отказаться от этого постулата, но способ сделать это придется долго искать наощупь. Ты найдешь, Великий Командор Ветра, я в этом не сомневаюсь, когда-нибудь найдешь, но у нее не было времени. Духи знают, как нужно изменить сознание, чтобы барьер исчез, однако научить этому невозможно. Поэтому они вложили свою идею в растение, употребляя которое, Ася смогла погрузиться в нужное состояние.

— Съесть, что ли? — хмуро уточнил Тим.

— Нет, вдохнуть, — догадался Денис, вспомнив, как Ася быстро скручивала бурые листья, поджигала и с наслаждением закуривала.

С наслаждением…

— Изменение сознания… — простонал он. — Духи создали наркотик! Дающий не эйфорию, а возможность осознавать себя в разных реальностях одновременно!

Герман закрыл глаза, будто отстраняясь от жестокой правды.

— И она принимала его несколько месяцев подряд… Ее организм привык к нему как к стимулятору нервных процессов. Она и сейчас?..

Дарх смотрел на Германа с уважением — он понял, он хочет помочь. Значит, выбор сделан правильно.

— Нет. Ей претит такая зависимость. Она попросила меня больше не предлагать ей это растение. Духи уничтожили его.

— Абстинентный синдром, — резюмировал Тим.

— Что это? — спросил Капитан-Командор.

— Ломка. Ей сейчас очень плохо, — тихо объяснил Герман.

— Очень — не то слово, — подтвердил Дарх.

— Я же предлагал помощь…

— Она отказалась, конечно, — махнул ладонью Денис. — Она считает такое состояние позорным, и никому в нем не покажется.

— Что значит — плохо? — теряя терпение, переспросил Капитан-Командор.

Тим, вспоминая нужную главу из учебника, который заставил его выучить отец, посмотрел в окно. Со второго этажа форта, из зала собраний, Остров выглядел как раньше, как в любой другой солнечный день до пришествия смертельной опасности.

— Тревожность, раздражительность, невозможность сконцентрировать внимания на чем-либо, кроме желания принять наркотик, потом выматывающая боль во всем теле, потом — апатия, депрессия… Возможны необратимые изменения личности: всё, что было важно и ценно, теряет значение, меняются пристрастия, образ жизни. Асе дорого обошлись…

— Это надо предотвратить, — оборвал Капитан-Командор.

— Ты ее отыщи сначала, Великий Командор Ветра, — насмешливо процедил Дарх. — Лучше подряди своего ручного бога.

— А тебе что, слабо? — прощая шпильку, спросил Денис.

— Я ж не такой объемный. Даже чтобы переместиться, мне нужно пробить портал.

Денис растворился в воздухе.

Через минуту появился вновь.

— Чудеса. Нигде не вижу.

Дарх издевательски-равнодушно пожал плечами:

— Учись искать.

Капитан-Командор задумался, глядя сквозь стену. Его корабль, закрытый маскирующей мантией от любопытных окуляров, перемещаясь в пространстве вместе с планетой, висел в ста километрах точно над Островом. Главное — найти Асю, а как ее вернуть — там и увидим. Придется рассказать Старшим.

— Девочкам лучше? — поняв, что помочь бессилен, уныло спросил Тим.

— Да, здоровье восстанавливается, — рассеянно ответил Капитан-Командор.

— Ты их продержишь у себя до полного выздоровления?

— Не думаю…

Дарх фыркнул, сотворил узкую щель в пространстве, пробив по дырке в полу и крыше, и ушел, не попрощавшись.

Денис поморщился, но ничего не сказал. Явившийся с вестями об Асе, Дарх затормозил уже разогнавшийся было процесс составления плана действий на ближайшее столетие: кто, чем и как будет заниматься здесь, на Земле, и кто отследит опасность из Космоса. Затея была масштабной и захватывающей, но Капитан-Командор резко утратил к ней интерес. Ася, его пара, его девочка, которую он лишь на время уступил другому, была ему гораздо важнее Земли.

V

Океан не обманул ожидания. Он помог, как помогал прежде.

Он принял меня, обволок и укутал, подхватил и понес. Подводное течение увлекло на глубину, и там кружило, мотало, сгибало и растягивало…

Я позволила воде проникнуть внутрь тела и поддалась грубой природной силе, которая, вопреки логике, не казалась равнодушной. Ощущения были настолько необычные, что вытеснили все прочие, темные и тяжелые, и я долго, до пресыщения, упивалась ими, но и они в один момент вдруг стали обыденностью.

Тогда я опустилась на дно, чтобы найти покой. Тут меня настигла боль. Организм вымогал у воли наркотик, прибегнув к самому подлому и тупому средству — пытке. Боль шла из недосягаемой глубины, из сердцевины каждой кости, и пронизывала все ткани до самой поверхности кожи, и даже до чешуи. Она сначала неудержимо нарастала, а потом просто была, так и не достигнув пика, за которым стала бы невыносимой и отключила нервы. Организм не защищался — он нападал. Я ненавидела его, как злейшего врага, и ненависть дала мне силы выдержать. Но на этом силы и закончились. Боль выжала все запасы энергии, не оставив ее даже на то, чтобы двигаться. Лишь возмущения водной толщи, поднимаемые проплывавшими мимо рыбами, шевелили волосы и чешуйчатые складки.

В этот час настал черед предательства разума.

Память обо всех событиях, произошедших со мной и фантомами одновременно, лишившись охранных ограничений, ворвалась в сознание и предстала ясно, нарисовав все детали пережитых событий. Было бы не так плохо, если бы я не утратила ощущение реальности, если бы понимала, что это — лишь память, и не пыталась снова решить задачи, уже решенные, и не ощущала бы свое бессилие. Однако понимание настигало меня лишь в момент смены эпизодов, а потом, очень быстро, события захватывали настолько, что я опять об этом забывала.

И вот последнее из потерявшихся воспоминаний — поцелуй Германа — поставило точку в мучительно-стремительном потоке. Поставило точку на мне. Наступила тьма. Хрупкая, контролируемая тьма. Она могла нарушиться, уступив место боли, от малейшего движения или самой ничтожной мысли, поэтому я не двигалась и не думала.

Опускаться еще ниже было некуда, и всего лишь один назойливый вопрос сверлил притихший разум: как закончить эту бессмыслицу? Он колол со всех сторон, требуя ответа, вытягивая его с отупляющим занудством: Стоит ли так жить? Конечно, нет. Стоит ли жить иначе? Да ведь иначе нельзя. Иначе — это самообман.

Что надо сделать, чтобы закончить жить?

Да просто пожелать умереть.

Я подожду смерть здесь.

Решение смириться оказалось самым правильным. Гибельные мысли, которые я отказалась передумывать вновь, согласившись с ними, больше не лезли, и вот тут наступил настоящий покой. Блаженство без радости. Умиротворение без счастья.

В груди потеплело. Сестра внутри меня будто ожила и засияла, рассылая по телу потоки тепла и света. Хорошо. Так мне даже больше нравится.

То, что исходило от частицы сестры, было похоже на осторожную ласку существа, которое никогда никого не ласкало, но очень хотело как-то выразить жалость и заботу, это «нечто» связывало меня с далекой планетой, прогоняя пустоту вокруг сжавшейся, хилой души. У меня разве есть душа? Интересно, а она была большой? А как она раньше сияла?

Сестра, поговори со мной еще.

VI

— Ты где? Выйди на открытое пространство.

Чей это голос? Одно из трех.

— Это важно.

Любой из них может так сказать. Хотелось бы знать, кто меня зовет.

— Выходи, я подниму тебя на корабль.

В таком виде? Ни за что.

— Повторяю, это важно.

Ничего нет важного. Все зависит от внутреннего отношения. Сказать ему это, что ли? Пусть познает истину.

— Это касается всех Перворожденных.

То есть, я что-то должна сделать для своих?

Ну… Почему нет?..

— Выхожу. Лови.

И тело полетело вверх, к слепому черному небу с парой мерцающих звезд, и взмыло над водами океана, и поднялось в воздух.

Засечь по часам, сколько невидимый брат будет меня искать, или послать ему образ места, где я нахожусь? Тут неплохо — резкая смена стихии вызвала ощущения, близкие к жизни.

Но лишь они начали исчезать, как из космической высоты ко мне протянулся тонкий голубой луч, и в следующий миг я уже стояла посреди просторной кабины управления на корабле Белого Командора.

Он улыбался, встречая меня, а его подчиненные, в ослепительно белой форме, разом поклонились в приветствии. Белые одежды не могли спрятать различий между представителями потомков разных землян: в команде этого корабля было поровну и таких, как Кристо — тонкоухих и тонкокостных, с мраморной кожей, и таких, как Кесс Кассэт — с глубоким мыском жестких волос на лбу, и других, которых я раньше не видела — чрезмерно широкоплечих, с удлиненным кверху черепом. Здесь было даже несколько кскривс (без одежд, конечно) и еще каких-то совсем невообразимых, целиком в панцирных латах. Все они смотрели на меня так, будто я могла им приказывать.

— Хорошо держишься, — одобрительно кивнул Белый брат. — По словам Младшего, ты должна быть гораздо хуже.

А хорошо, что за мной прилетел он, а не Черный. С ним легче.

— Хуже уже было, — улыбнулась в ответ я. — Но прошло. А откуда он знает?

— Какой-то бог известил. Как же до вас было скучно…

Бог? Дарх? Дарх своими ногами пришел к Капитану-Командору и рассказал ему о моей наркомании?! Зачем?

— Пожалуйста, откройся Младшему. Он очень обеспокоен.

Если Дарх рассказал всё — конечно, обеспокоен. Он согласен с дистанцией между нами, но, судя по тому, какие чувства я в нем вызываю, полного отчуждения не желает. Я нарисовала в мыслях его образ: «Всё в порядке. Я гощу у Белого».

— Ну слава богу, — донесся с Земли голос Капитана-Командора.

«Ты ведь его не пытал?»

— Пальцем не тронул. Денис предупредил, что ты этого не простишь. Впрочем, пытать и не требуется — у него самого ломка такая, какая богам и не снилась.

Можно подумать, он знает, что снится богам.

«Как там девочки?»

— Хорошо. Уже смеются.

«И все еще у тебя? Куда ты их денешь?»

— Никуда. Себе оставлю.

Такого ядовито-ехидного тона я от него прежде не слышала. Что-то интересное там происходит…

«Всех?»

— Всех.

«Тогда держи сковородки подальше от Вали».

— Об этом не волнуйся — нет у меня никаких сковородок, — иронический яд исчез. Появилась покровительственная озабоченность: — Денис рассказал твою версию о причине своего появления на Земле, и я думаю, что ты не во всем права. Белый покажет тебе нечто очень важное, а потом возвращайся.

«Куда?»

— Куда больше всего захочется.

И, видимо, всё — поговорили. В нашей расе все такие ненавязчивые.

Белый, слышавший диалог, показал на кресло перед огромным, занимавшим две трети от пола до потолка зала, экраном. Я села, не испытывая никакого любопытства, куда мы летим, и что за явление Старшие считают исключительно важным. В зале было слишком светло, и это слегка раздражало; в кресло хотелось забраться с ногами, но в официальной обстановке, в присутствии подчиненных Белого, это было неуместным, и поэтому я чувствовала дискомфорт. Все это привело к обоснованному выводу, что ничего хорошего со мной не случилось.

— Итак, — прервал тишину Старший, и я заметила, что он пользуется голосом, говоря на языке Великого Магистрата (наверное, достаточно распространенном в человеческой Вселенной), что означало проявление уважения к присутствовавшему здесь экипажу. — Некоторое время назад Младший, все еще являясь командующим гвардии охраны Великих Магистров, но уже мало внимания уделяя своим служебным обязанностям — чему я, кстати, поспособствовал, подарив ему небольшой, но самый совершенный космический корабль — так вот, Младший в некоторый момент заинтересовался излучением, испускаемым нашими родными звездами, Ледяной и Огненной, или, как ее еще называют, Янтарной. Ему пришло в голову проверить, всегда ли оно было однообразно-волноподобным, или их история таит в себе некие исключительные звездные события. С этой целью он стал наблюдать за характером излучения, удаляясь от Звезд на различные значительные расстояния и анализируя то, что было испущено ими разное время тому назад. Несколько раз ему удалось зарегистрировать экстраординарные вспышки с последующим непродолжительным, но очень нетипичным свечением. Сейчас мы выйдем из беспространства, и ты увидишь мою любимую вспышку, если расчеты верны, конечно.

Через минуту на темном до того экране высыпали, как веснушки, многочисленные крошечные звездочки. Двигая в воздухе своим неизменным жезлом, Белый обвел тонкой голубой линией одну из них, сияющую в самом центре. Я поняла, что одной звездой выглядят на самом деле две, очень близкие друг к другу — Ледяная и Огненная. Их сияние вдруг задрожало и резко усилилось, секунд пять переливаясь от голубого к желтому и обратно. Звездное событие… Нечто ненормальное, яркое и чудесное в космической судьбе.

— Пользуясь данными о скорости света и пройденном им пути, Младший довольно точно установил момент времени, в который произошло это чудо, — продолжил Белый и сделал значительную паузу. — Он совпал с моментом моего появления. Потрясающее открытие, не правда ли?

Правда, потрясающее. Нашим рождением можно любоваться даже с далеких планет.

— Младший повторил эксперимент, вычислив появление Черного и самого себя, и вывод подтвердился: наше рождение сопровождается аномальным выбросом звездного вещества и нетипичными колебаниями свечения Звезд. Мы с Черным не отнеслись к этому открытию серьезно, полагая, что связь аномалий с нашим рождением может быть простым совпадением, и, поставив цель исключить возможность совпадений, Младший продолжил исследования. Однако мы, Старшие, были настроены скептически и никакой помощи ему не оказали. Дальнейшие события можно лишь реконструировать, пойдя по его пути: нам он больше ничего не рассказывал, а сам о них просто не помнит. Так давай реконструируем!

Корабль снова нырнул в ничто, собираясь преодолеть незначительное по космическим меркам расстояние. Я уже поняла смысл того, что увижу — свое появление — и не пришла от этого в восторг: зачем, всё же и так ясно! Но Белому этого не сказала: опять же, зачем? Летаем и летаем…

Когда звезды вновь окружили корабль, Белый, погасив внутреннее освещение, неожиданно предупредил:

— Смотри полным зрением Перворожденных, а не так, как привыкла на Земле.

Наверное, он имел в виду тот фокус, который я испробовала однажды ночью на «Мистификаторе», когда изменила форму зрачка и обнаружила, что Космос невообразимо богат цветами и оттенками. Как же это получилось?..

Едва я нашла способ видеть больше, как наши Звезды синхронно на несколько долгих секунд усилили свой свет, потом поиграли им, пульсируя-переливаясь, и вдруг обе протянули по тонкому длинному лучу куда-то вдаль. Отсюда было хорошо видно, как желтый и голубой тонкие потоки света, почти сливаясь в один, оторвались от двух сияющих шаров и умчались в глубину Космоса, к далекой спиральной галактике…

Красиво… Ну и что? Только так это и могло произойти.

Белый, похоже, и не ждал от меня слез умиления, потому что, даже не взглянув в мою сторону, он вновь обратился к панели управления и вогнал корабль в беспространство.

Вышли мы на этот раз довольно быстро.

— Теперь вспомни, — опять заговорил Белый Старший, и в его голосе едва заметно прозвучало волнение: — день своего воскрешения. Здесь, на этом корабле. Мы были втроем, а затем вышли на площадь резиденции Великих Магистров, чтобы встретиться с Черным. Ты помнишь, что произошло тогда?

Помню. Тогда мы впервые поговорили на равных и осознали свое единство.

Белый ждал от меня ответа, поэтому я сказала:

— Мы думали об одном и том же — что мы стали, наконец, полноценной расой и можем существовать для себя — и вдруг стали излучать энергию. Излучали так сильно, что уже и не думали ни о чем, только излучали… Пока не опомнился Капитан-Командор.

— Да, — с серьезным видом подтвердил Белый, — и давай посмотрим, что в это время происходило со Звездами.

Звезды снова вспыхнули — точно также, как при моем рождении, но сияли они в этот раз дольше, словно радостнее, словно даже счастливо, и переливались замысловатее. Наша встреча стала звездным событием. Каким на этот раз?

— Появилась новая планета? — вежливо предположила я.

Белый вместо ответа произвел манипуляции с панелью управления, и корабль помчался вперед, смазав звездный свет в неясные пятна.

Остановился он уже между Звездами, дома.

— Где же они сегодня? — молча, словно невзначай, мурлыкнул Старший.

Догадываясь, что на прямой вопрос ответа все равно не получу, я спокойно ждала, пока он рассматривал поверхности то Каменной, то Ледниковой планет через увеличивающий экран в лобовом иллюминаторе.

Наконец, сообщив: «Вот, как бы только не удрали из-под носа!», Старший повел корабль к желтой Звезде и Каменной планете.

Рада видеть тебя, Сестра. Не думала, что это случится так скоро.

Корабль осторожно опустился на поверхность. За стенкой иллюминатора прекрасные янтарные джунгли под вечно звездным небом расступались, открывая взглядам блестящую от космического света равнину. Это было похоже на озеро.

Белый вывел меня через шлюз.

Коснувшись босыми ногами тела Сестры, почувствовав ее самое приятное в мире тепло и легкость, я решила, что здесь и останусь.

«Идем», — потянул за руку Старший.

Эта Сестра не так ему близка, как другая, бело-голубая, вся в застывших волнах и водоворотах.

Я пошла за ним к блестящей равнине, чувствуя, что каждое мое движение — это разговор с близким, разговор без слов — разговор, состоящий только из тепла и ласки.

Мы остановились у самого края равнины. Белый, не пряча удовлетворенной и чуть озабоченной улыбки, всматривался в ее глубину, словно идеально гладкая поверхность была проницаема, как поверхность земного водоема.

«Вот!» — он показал вперед и вниз, и мне не оставалось ничего другого, как направить взгляд в ту сторону, раскрыв полное зрение Перворожденных.

Под гладкой поверхностью, почти на середине небольшой равнины что-то происходило. Вглядевшись пристальнее, я смогла увидеть, что там двигаются, плавая, два крошечных существа.

«Дети?!»

Белый не стал отвечать.

Больше всего на свете захотев оказаться там же, сама не заметив, как, я нырнула в озеро-равнину и два гребка нетерпеливых рук подплыла к таинственным крошкам. В это мгновение они замерли и обратили на меня по паре красивых фиолетово-зеленых глаз. Они были абсолютно сформировавшимися человечками, только очень маленькими, длиной в две моих ладони каждый. Каждая. Это девочки. Две девочки. Обе очень милые, темноволосые, зубасто улыбающиеся.

Боже.

Они смотрели на меня, а я — на них.

Не сумев перебороть порыв, я дотронулась до их плечиков, и чудеснее прикосновения у меня никогда раньше не было. Их кожа наощупь быта такой волшебно-нежной, что мне захотелось касаться ее вечно. Я погладила маленькие спинки и прижала обеих малышек к груди. Меня чуть не разорвало от счастья, которым в тот же миг наполнилось долго молчавшее сердце. Обе лапочки доверчиво уткнулись носиками мне в шею — и понимание того, зачем я живу, напрочь стерло из памяти все сомнения последнего времени. Для того, чтобы чувствовать это. Инстинкт? Нет. Осознание абсолютной ценности этих двух жизней не обязало меня их защищать и о них заботиться — ведь здесь они и без того в безопасности. Меня связало с ними что-то другое.

«Яна и Дана», — представил Белый, словно опасался, что я захочу дать им другие имена. Не захочу. Я ведь сама их придумала (неужели Кристо на допросах у Черного рассказывал сказки?..).

Девочки шевельнулись, и я выпустила их из объятий. Оттолкнувшись ножками, они чуть отплыли, но потом вернулись ко мне и сами потерлись с двух сторон о мои плечи. И кто из них Яна, а кто Дана?

«Они же одинаковые!»

«Вовсе нет, тренируй зрение… Очень похожи — это правда, потому что обе созданы по одному образцу».

Девочки снова отстранились и занялись друг другом: они стали плавать кругами, держась за ручки, и кувыркаться. Занятие это явно доставляло им огромное удовольствие.

«Что за образец?» — спросила я.

«Ты», — ответил Белый.

Глаза — фиолетово-зеленые, моих любимых в детстве цветов. Такие были у меня до того, как потемнели от психотропной гадости. Волосы — точно, очень похожи. Личики… не знаю, что и сказать.

«А как это вышло?»

«Могу только предполагать, что планеты сняли с тебя что-то вроде кода или матрицы. Правда, такой контакт ты должна была заметить, ведь они прикасались к тебе своим силовым полем. Вспомни, когда ты побывала впервые на Сестрах — довелось тебе испытать какие-то необычные ощущения?»

«Довелось».

Еще как довелось. Незабываемо. От «прикосновения» Янтарной Сестры я даже надолго потеряла сознание, зато контакт с Ледниковой получился гораздо «нежнее».

«Почему ты спросил про обеих Сестер? Самые Младшие — здесь, но создали их обе Звезды?»

«Всё еще интереснее. Их создали Звезды каждая на своей планете: Яну — здесь, Дану — на Ледниковой. Но вскоре после появления они узнали о существовании друг друга и нашли пока непостижимый для нас способ преодолевать расстояние между планетами и встречаться. Они, бывает, расстаются — каждая оказывается на „своей“ планете, но ненадолго».

Ого. Малышки научились без помощи космических машин то ли телепортироваться, то ли уничтожать пространство. Кто бы подумал, что желание оказаться рядом с родным может быть настолько сильным…

«Белый, а они нам — кто? Дочери или сестры?»

«Перворожденные».

Яна. Я смотрела на нее и наполнялась счастьем — такой огромной радостью, что никакой тоске или боли не нашлось бы места в радиусе не меньше ста парсеков от нас.

Дана. Когда я перевела взгляд на нее, счастье не удвоилось — оно стало неизмеримым. Бесконечным. Многомерным.

«О. Вот это сила… Как она называется?»

«Придумай».

Эпилог

Он ждал.

Его запредельная интуиция указала и место, и время.

Он не удивился, заметив плавно скользящую в сумеречном небе жемчужно блестящую точку — так издали выглядел мой кораблик, хитрое творение Белого Старшего. Вблизи он напоминал зверька, прижавшего уши и положившего мордочку на передние лапки — то ли спящего, то ли готового прыгнуть, и получился небольшим, но просторным, как первый корабль Капитана-Командора.

В атмосферу планеты мы с корабликом входили впервые, поэтому осторожничали, спускаясь по кривой, медленно — и я увидела Германа, сидящего на берегу Большого залива Острова, прямо на мелких камнях.

Сколько времени прошло на Земле? Вряд ли я гостила у Сестер и Белого больше месяца. Что могло измениться за это время? Многое. Земля — территория избыточных возможностей, сложнейший узел человеческих судеб и случайностей… Но он меня ждал.

На нем была белая рубашка — необычная для него одежда, игравшая сейчас, в сгущавшейся темноте, роль маяка. Я тоже оказалась в белом: Сестре не понравилась чешуя, и она ее растворила, вернув мне прежний, человеческий, облик, а взамен дала тонкое полотно, которым я смогла обернуться. Человек видел цвет полотна белым, хотя на самом деле оно имело замысловатый рисунок из разных, незнакомых глазам гуманоида цветов.

Остановив кораблик на берегу, я вышла.

Герман поднялся и замер, будто не верил в происходящее, будто допускал, что я пойду сейчас в другую сторону, не к нему.

Но я вернулась сюда ради этой встречи. Я вернулась, чтобы остаться и называть своим домом место рядом с ним. В любом другом: у Сестер и Братьев, у земной мамы — я теперь буду только гостить.

— Ты выбрала?.. — очень тихо спросил он.

— У меня не было выбора, — ответила я.

И в его объятиях исчезло всё, кроме того, что он единственный мог дать; то, что раньше доставалось лишь понемногу, теперь вливалось огромным широким потоком и уже не было запретным или опасным — это стало условием жизни, насыщенной чудесами.

— Смотри, — сказал он, когда горизонт начал светлеть, и показал туда, где когда-то был первый морской портал Острова.

Портал вновь открывался.

Из пространственной дыры появился бушприт с косым белым парусом… Потом, уверенной и неторопливо, из неизвестной дали вышел весь парусник… Бриг…

Она, моя «Монт Роза»! Из тысячи бригов, даже не читая надписи на борту, я узнала бы ее…

— Вы подняли?.. — позабыв все слова на свете, с трудом выговорила я.

— Давно, — Герман кивнул и опустил глаза. — Почти сразу, через две недели после того, как… Ты тогда была в своем первом мирке, и мы отправили ее на знакомую верфь, ремонтировать. Ты не спрашивала о ней, не искала и не упрекала нас, и Королева приказала не отвлекать тебя от тренировок… поэтому мы ничего не говорили. А теперь ты освобождена из плена, и никто не станет тебя удерживать.

Бриг красиво вышел на середину залива, бросил якоря и опустил паруса.

— Мир?

— Мир.

Весь мир.