Глава 1. Мечты о мире



Воскреснуть как птица Феникс из пепла, обрести крылья и дотянуться до звезд… Я и подумать не могла, что мне придется испытать нечто подобное в реальности, а не в красивом сказочном сне.

Когда я умирала, вся изрешеченная пулями, и затухающим взором смотрела в ясные небеса, слегка подернутые тонким облачным кружевом, то думала лишь об одном – как много не успела сделать в своей преступно короткой жизни.

Всего семнадцать лет – для человека очень малый срок. Я только начала вступать на путь настоящего взросления, а не того счастливого периода, когда тебе лишь кажется, что ты уже большой и все проблемы тебе по плечу. Для меня этот путь был через удушливую гарь бесконечной войны, кровь и боль. Но я прошла его… Надеюсь, что достойно…

Я почти справилась, не хватило всего каких-то пары минут, чтобы изменить ситуацию в свою пользу. А может, это лишь самообман, глупая попытка оправдать собственные ошибки?

В долю секунды все потеряло смысл. Кроме одного… Надежды на то, что мои друзья сумели выбраться из пекла, они продолжат наше дело и, быть может, однажды мир будет спасен. Люди вернут себе планету, которую сами едва не погубили, а потом почти потеряли. Об этом я мечтала, закрывая уже почти ничего не видящие глаза, заволокшиеся кроваво-красной пеленой… Мне хотелось верить в то, что Эмбер Айронхарт не напрасно прожила свою маленькую жизнь.

Я родилась в мирное время. Точнее, в один из редких промежутков затишья перед новой бурей, когда потрепанные пятнадцатилетней войной страны зализывали раны бомбардировок и накапливали вооружение с прицелом на будущее, надеясь в следующей попытке достичь тех целей, которые ставили перед собой их правительства. Как ни странно, не только проигравшие, но и победители чувствовали себя в чем-то ущемленными и надеялись в следующий заход исполнить то, что не удалось реализовать в ходе предыдущих конфликтов.

Не знаю, с чего мои родители решили, что лет на двадцать в нашей стране наступили мирные времена. Но иначе бы меня вовсе не появилось на свет. Ведь когда твой папа – морской пехотинец, а мама – военный врач, они триста раз взвесят все “за” и “против” и еще раз пятьсот обсудят между собой ближайшую перспективу, прежде чем решатся завести ребенка. Может, они поверили очередным лживым заверениям политиков с трибун. Как бы то ни было, мои родители, да и, наверное, миллиарды людей с ними вместе, жестоко обманулись в своих лучших ожиданиях.

Грянула Десятая Мировая, над головами засвистели межконтинентальные ракеты с ядерными боеголовками, и меня отправили в сельскую глубинку, на ферму к дедушке и бабушке. Родители справедливо считали, что чем дальше от крупных городов и военных баз, тем безопаснее. По крайней мере, у меня будет шанс уцелеть.

Мне тогда было всего пять лет, и с тех пор я слушала мамины сказки на ночь с экрана ноутбука, и то не каждый день. Папу видела еще реже, и тоже лишь на экране, не имея возможности подойти и обнять, хотя бы прикоснуться на мгновение. Это причиняло боль и вызывало долгие детские слезы, которые почти невозможно было унять.

С годами я привыкла держать чувства в себе, не показывать их даже самым близким людям. Я запомнила, как дважды два – четыре, что нужно быть сильной, уметь бороться за свое право на существование в мире, называемом Планета Милитерра. С ранних лет привыкла к тяжелому физическому труду и научилась обращаться с оружием.

Стрелять меня научил дедушка Том – умелый охотник. Мы с ним ходили в лес за тетеревами и зайцами и на болото за куликами и дикими утками. Оленей, лосей и кабанов дедушка жалел, говорил, что испытывает уважение к лесным великанам. Медведей только отпугивал.

Я должна была обладать всеми необходимыми навыками, чтобы быть готовой к высадке вражеского десанта. Папа устроил на ферме своего отца настоящий склад с оружием, добытым по большей части незаконным путем. Чего там только не было, от снайперской винтовки и автомата до тяжеленных противотанковых штуковин, запускавшихся с плеча. Хотя бы ими он не приказал деду меня мучить, и на том спасибо.

Жизнь в сельской глуши, среди гор и лесов, походила на настоящую, мирную. Уход за скотом и птицей, народные развлечения по редким праздникам, такие как родео с укрощением необъезженных молодых коней и гонки на тракторах по осенней грязевой размазне, хоть ненадолго помогали отвлекаться от постоянной тревоги, противно сосущей под ложечкой.

В безрадостную реальность возвращали трагические новости, которые поступали из разных уголков нашего сине-зеленого космического шарика, с каждым днем все сильнее окрашивающегося в красно-желтые цвета смерти. Уже не осталось ни одного континента, да что там, наверное, ни одной страны, которая бы не вела войну с какой-то другой, если не с несколькими сразу.

Небольшие государства объединялись в военные коалиции, и школьный глобус, еще не так давно радовавший красивыми и необычными названиями, весь покрылся малопонятными аббревиатурами. Я их выписывала с расшифровкой в тетрадку под диктовку старенького учителя географии, и тут же забывала. Помнила четыре: нашу страну КРАШ (Капиталистические Республиканские Атонокейские Штаты), ФСР (Федеральная Социалистическая Рейния), АСН (Азиатский Союз Новаторов), ООМР (Островное Объединение Мировых Революционеров). Вот эти четыре страны схлестнулись между собой в жесточайшей войне, которой не виделось конца. Впрочем, и другие объединенные государства от них не намного отставали.

В первое время простые жители азартно болели каждый за свои войска. Воспринимая все происходящее как увлекательное шоу, они желали своей родине победы и мирового господства. Но чем больше проходило времени и чем масштабнее становились разрушения, тем слабее был энтузиазм. Дошло до того, что людей на планете объединила одна общая мечта: “Скорей бы все это закончилось”. Народы начали понимать, что если так будет продолжаться еще десяток лет, жить на планете уже будет некому, да и негде.

Сама планета тоже будто встрепенулась, возмущенная столь безобразным отношением к ней человечества. Пошли сдвиги тектонических плит, начались землетрясения, цунами, извержения вулканов.

В тот момент, когда, казалось, ничто в мире уже не способно остановить Десятую Мировую, вдруг начались официальные переговоры с какими-то предварительными подписаниями.

Я не вникала в их расплывчатую суть, и даже не до конца верила, что наконец наступит долгожданный мир. Лишь мечтала поскорее увидеть родителей живыми и невредимыми, и не по видеосвязи, а воочию, рядом с собой. Подойти к ним и крепко-крепко обнять со слезами счастья на глазах.

После того, как был подписан сто пятидесятый мирный договор, мне разрешили вернуться в родной город Тормсил.

– Милая моя, как ты выросла, – чуть не плача, говорила мама в очередном видеозвонке. – Нам прямо не верится, что скоро мы увидимся и будем жить, как нормальная семья.

А у меня перехватило дыхание и пропал дар речи от захлестнувшей волны эмоций. Я не смогла ничего внятно сказать, только что-то промямлила еле слышно и кивнула.

Неужели все самое страшное позади и о тревогах можно будет забыть на долгие годы?

Папа получил Звезду Героя и целый список привилегий, одной из которых не преминул сразу же воспользоваться.

Теперь я имела право учиться в самой престижной школе родного города, куда ходили детки богатых и знаменитых. Не скажу, что меня это сильно порадовало. Скорее, наоборот. Не хотела и рядом стоять с трусливыми и жалкими маменькиными-папенькиными дочками и сыночками. Теми, кто тяжелее кружки и телефона ничего в руках не держал. Теми, кто сидел в надежных убежищах в окружении целого штата прислуги, или потягивал смузи на палубе роскошной яхты в жарком море, пока я вкалывала на ферме наряду с дедушкой, бабушкой и наемными работниками-беженцами.

Честно говоря, мне на элитных отпрысков смотреть-то было противно. О дружбе и речи идти не могло. Тем более, я в их глазах выглядела этаким безжалостным монстром-людоедом, от которого надо держаться подальше. Еще бы, я собственными руками могла отрубить голову бедной-несчастной курочке, а еще пристрелить беззащитную уточку. Ну, просто маньячка, иначе не скажешь.

Тем сильнее было удивление первых красоток класса, когда на меня обратил внимание Чарли Грейсон. Звезда школы. Солист подающей большие надежды молодежной рок-группы. Наследник многомиллиардного состояния, что, правда, казалось сущей мелочью на фоне прочих его достоинств. Ибо наследников много, а красавчик Чарли Грейсон такой один-единственный. Уникальный и неповторимый.

По нему все девчонки сходили с ума. Никто из них не ожидал, что объект их страстных фантазий пригласит на репетицию концерта неприметную деревенщину.

С трудом пережив этот факт, главная стерва класса с подружками решили меня хорошенько отмутузить в туалете. Забыли, что монстров лучше не дразнить.

И пусть перед директором мы все предстали немножко помятые, я обошлась выдранной прядью волос и разорванной блузкой, а тем пятерым досталось покрепче. От синяков на руках и фингалов под глазом до разбитого в кровь носа.

Получив памятный урок, девицы больше не нарывались. Но по-прежнему не могли понять, почему их кумир предпочел нищую замухрышку, живущую в ветхом домишке с заколоченными фанерой окнами. Которая еще и сама те окна заколачивала, вооружившись заказанными в магазине стройматериалов листами фанеры и шуруповертом… А еще у нее нет ни одной дизайнерской шмотки. Вот ведь позорище, не правда ли?

Но Чарли подумал совсем иначе, когда после уроков подвез меня домой на крутом мотоцикле. Выслушав короткий рассказ о том, как я тут обживаюсь в ожидании возвращения родителей, он похвалил за старательность и храбрость. Его богатые поклонницы со страху бы обделались, проведя здесь хоть одну ночь наедине с пистолетом под подушкой.

Мы так и не поняли, стекла выбило взрывной волной или постарались мародеры, которые вынесли все более-менее ценное, даже старый и не вполне исправный холодильник. Это уже и не имело значения. Главным для меня было – дожить тут до возвращения родителей.

Папа настаивал, что сам займется ремонтом. Как назло, после окончания войны его в составе миротворческой миссии отправили на Восток. Мама, как обычно, последовала за ним. И теперь мне лишь оставалось дождаться их возвращения из далекой пустыни.

Командировка должна была скоро закончиться. А пока я одна присматривала за нашим небольшим одноэтажным домом, чтобы его снова никто не разгромил.

По сравнению с военным временем, в городе стало безопаснее, на улицах появились полицейские патрули. Мамы с маленькими детьми больше не боялись выходить на улицу.

Жизнь стала налаживаться. И только закрытый для всех центр города, обнесенный громадным забором с надписями через каждые десять секций “Осторожно! Радиация!”, напоминал о том, что как прежде не будет. Еще очень и очень много лет, даже с учетом новейших методов очистки пораженной территории. Вдали за бетонным ограждением, поверху обвитым мотками колючей проволоки, виднелись серо-коричневые руины разрушенных небоскребов.

Мы с Чарли не входили в число любителей поглазеть на апокалиптическую картину, потому просто проезжали мимо того забора, не останавливаясь. Всего раз он привел меня на крышу отремонтированного двадцатиэтажного дома, чтобы я увидела все, что осталось от недавнего символа процветания нашей цивилизации. Мне этого хватило с лихвой.

Отец Чарли, миллиардер Говард Грейсон, управлял огромной корпорацией. На его заводах производили высокотехнологичное оснащение для боевой техники. И в том была главная причина их семейного конфликта. Ни один истребитель или танк в нашей стране не сходил с конвейера без “умной начинки” от компании “Стардаст”.

Чарли рассказывал, не скрывая презрения, как его отец наживался на войне. Говорил, будь воля Грейсона – старшего, он бы разрушил весь мир ради новой виллы. Едва ли не сотой по счету.

У парня было достаточно причин не любить отца. Десять лет назад Говард просто вышвырнул за порог жену, мать его двоих сыновей. Променял ее на молоденькую красотку актрису. Оставил без средств к существованию, да еще и лишил возможности видеться с мальчиками. Бедная женщина так и не смогла добиться справедливости через суды. От горя она тяжело заболела и умерла спустя несколько месяцев после развода.

Чарли винил отца в смерти матери. Младшего брата Билли, любимчика Грейсона-старшего, он тоже недолюбливал. Называл слизняком, червяком и мелким стукачом. И дело тут не только в обычном братском соперничестве. Билли рос подленьким трусом. Был не прочь наябедничать отцу по любому пустяку, чтобы подчеркнуть, какой он хороший и какой плохой у него старший брат.

Не раз и не два Чарли ночевал в полицейском участке после антивоенных митингов у стен главного офиса семейной корпорации. Отец вызволял “непутевого” сына, вносил за него выкуп, грозя лишить доли наследства и все оставить младшему Билли. Оправдывал его возмутительное поведение подростковыми закидонами, считая, что тот повзрослеет и дурь вся выйдет.

Но Чарли был настроен решительно. Плевать хотел на квартиры с особняками. Считал, что проживет и без отцовских подачек. Добьется успеха в музыке и будет зарабатывать на жизнь творчеством. После каждых гастролей он собирался делать пожертвования в помощь беженцам, которым его отец и тому подобные бессердечные жлобы помогли остаться без крыши над головой.

Мы с Чарли понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. А наш первый поцелуй… Он был просто волшебным. И ничто, даже покореженные остовы зданий в зоне радиации, больше не мешало нам мечтать о счастливом будущем.

Мне на тот момент было шестнадцать лет, ему семнадцать. Мы думали, что к двадцати пяти годам перестроим маленький, но стойкий дом, обзаведемся детьми, купим собаку. В общем, заживем так, как мечтают уцелевшие после череды войн миллиарды людей на огромной сине-зеленой планете.

Жаль, но этим нехитрым планам не суждено было сбыться…



Загрузка...