Воспевая бурю

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Под палящим солнцем они трудились, копая могилу неподалеку от сожженного дотла дома. Живая, жизнерадостная зелень полей еще острее подчеркивала унылую безутеш­ность смерти. Пока Ивейн орудовал лопатой, каким-то чудом уцелевшей в огне, Киэр усердно долбил землю тем, что осталось от мотыги, – ее железным концом. Мальчик за работой расска­зывал, как из-за раны, полученной в битве, отцу пришлось остаться на ферме, тогда как всех ос­тальных членов скирда король Олдфрит призвал на войну с мерсийцами.

– Ударом ножа моему отцу раздробили ногу. Мама сделала все, что могла, но все-таки нога срослась так криво, что он не мог нормально хо­дить – только хромать, опираясь на дубовую палку. – Киэр вонзил острие мотыги глубоко в землю, сдерживая давно накопившийся гнев. – Так что я сам обрабатывал это поле, и потому-то, как видите, борозды не особенно ровные.

Что Ивейн видел, так это то, что за свою не­долгую жизнь этот юный саксонец испытал уже несчастий сверх меры. Мальчик вовсе не считал, что тяжелое ранение отца – это благо, позво­лившее тому остаться дома, на ферме, пока дру­гие воевали. Ивейн достаточно знал о саксонцах и понимал, что такое увечье разъедает душу муж­чины, как кислота разъедает плоть. Мужчина предпочитал достойно погибнуть на поле брани. Услышав историю Киэра, жрец больше не удив­лялся, что мальчик так ненавидит тех, кто сна­чала искалечил его отца, а затем погубил его и всех близких, и имущество.

Желая помочь мальчугану отвлечься от груст­ных воспоминаний, Ивейн сказал:

– Идем, довершим начатое.

И он направился туда, где на клочке земли, поросшем пышной травой и цветами, лежало об­горевшее одеяло. Без сомнения, этот крохотный садик был взлелеян ласковыми руками женщи­ны, неподвижно лежавшей теперь бок о бок со своим спутником жизни.

По-видимому, супруги поливали одеяло водой из кувшина для умывания, который ока­зался в развалинах недалеко от их тел. Они, на­верное, лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу, а все вокруг них горело и рушилось. Видно было, что они не сгорели, а скорее задо­хнулись в удушливом черном дыму.

Киэр был полон решимости помочь похоронить останки своих близких, как помогал приготовить для них место последнего успокоения. Ивейн под­нял одеяло за один угол, мальчик взялся за другой. Вдвоем они бережно подтянули одеяло и его груз к могиле. Там Ивейн со всеми приличествующими почестями обернул им супругов, и они опустили их в яму, приготовленную скорбящим сыном.

Засыпать ее было намного легче, чем рыть. Насыпав холмик, они сразу же наносили камней, чтобы дикие звери не осквернили захоронение.

Положив последний камень поверх пирамиды, жрец выпрямился и посмотрел на мальчика – сдержанного, стоявшего в головах могилы. Видно было, что Киэр борется с нахлынувшими чувствами, не давая пролиться слезам, затума­нившим ему глаза. Ивейн искренне верил, что те, кто перешагнул порог смерти, перешли в луч­ший мир, но его синие, как июльское небо, глаза, наполнились нежностью и сочувствием к стра­дающему ребенку.

– Хочешь помолиться над местом их пос­леднего успокоения? – мягко спросил у маль­чика Ивейн.

Согретый сочувствием, Киэр тем не менее усты­дился своей утренней вспышки и слез. Это было тем более стыдно, что случилось при Ивейне, таком сильном и сдержанном. Изо всех сил стараясь не выдать волнения, мальчик кивнул, и яркие лучи предзакатного солнца сверкнули у него в волосах.

– Ради спасения души моего отца…

Сдавленный голос внезапно прервался, но Ивейн ошибался, решив, что это от слез комом стоявших у мальчика в горле. На самом деле, тот вдруг опомнился, сообразив, что есть вещи, о ко­торых он должен молчать; еще мать предупреж­дала его об этом.

Пока Киэр осенял себя крестом и, склонив го­лову, беззвучно молился, Ивейн стоял рядом почти­тельно, неподвижно. Ему была понятна боль маль­чика. Он и сам ведь потерял и родителей, и бабушку с дедушкой, и утратил почитаемого наставника.

Когда последнее прощание закончилось, Киэр взглянул на темноволосого спутника. Мальчик ко­лебался, не решаясь задать мучивший его вопрос.

– Почему мы не нашли Сайэн? – Киэр не осмеливался признаться в своей догадке, но в словах его звучало затаенное волнение. – Я думаю, вдруг она осталась жива, но ее похитили.

– Сколько лет было твоей сестренке? – не­громко спросил Ивейн, пытаясь найти объясне­ние, которое рассеяло бы тревогу мальчика. Он, правда, сам удивлялся, как это родители не дер­жали рядом с собою ребенка в последней отча­янной попытке спастись от огня.

Киэр поморщился. Он понял, на что намекает Ивейн. Такая малышка могла сгореть полностью.

– Три лета прошло, как она появилась на свет.

–Твои предки предавали огню умерших, так что ты должен знать, что жар его может без ос­татка уничтожить любого человека, что же ка­сается существа столь крохотного…

Жрец оборвал себя, не желая доказывать оче­видное.

Киэр еще сильнее закусил губу, не решаясь ни о чем больше спрашивать. Ведь тогда ему при­шлось бы объяснять, почему он еще сомневается.

Тяжелое молчание было прервано отчаян­ным кудахтаньем. Не веря своим ушам, Киэр обернулся и увидел свою любимую курицу, та не­истово хлопала крыльями, по-видимому, отгоняя зверька, пытавшегося подкрасться к ее укрытому в густой траве гнездышку.

– Сайу! Я так и знал, что ты нас всех пере­живешь!

На время все опасения были забыты, глаза Киэра вспыхнули при виде еще одного пережившего пожар существа, и он оросился к птице, поднявшей при этом еще больший переполох.

Ивейн недоуменно нахмурился. «Сайу» – валлийское слово, означавшее курицу или цыплен­ка. Второй раз за этот день он слышал, как жи­вотных окликали словами его родного языка. То, что Анья назвала так лисенка, было понятно. Ее мать была чистокровной валлийкой, как и он сам. Но саксонский мальчонка? У него-то это откуда?

Киэр от возбуждения не заметил любопытства своего спутника. Он вдруг остановился на всем бегу и стал с осторожностью подбираться к курице. Ти­хонечко пощелкивая языком, он успокоил птицу настолько, чтобы протянуть руку и осторожно вы­тащить из-под нее яйцо – сначала одно, потом еще и еще, пока не набрал целую горку. Задрав повыше подол рубахи, он сложил в него все добытое.

– Вы только посмотрите, какая молодчина старушка Сайу!

Киэр, широко улыбаясь, повернулся к жрецу.

– Да, похоже, нам предстоит нелегкая зада­ча. Придется что-то придумать, чтобы доставить твою добычу в пещеру в целости и сохраннос­ти, – сказал Ивейн, широко улыбаясь.

Киэр не предвидел подобного затруднения, и радость его сразу померкла.

Желая вернуть хотя бы искорку радости не­счастному мальчугану, Ивейн поразмыслил и нашел выход. Веселые огоньки заплясали в ярко-синих глазах.

– Думаю, я знаю, что делать.

Жрец направился к Сгоревшему стволу дерева. Прежде его крона нависала, должно быть, над плос­кой кровлей дома. Там он оставил котомку. Он до­стал из нее сложенный мешок, в который могло по­меститься содержимое небольшой корзинки.

– А что ты скажешь, если мы наполним его травой, а потом аккуратно уложим твои сокровища? Тогда, если ты понесешь его с осторожностью, им будет там так же уютно, как и в гнездышке Сайу.

Нарвав побольше свежей травы, Ивейн при­ступил к выполнению своего плана, и Киэр с удо­вольствием помогал ему, пока они не набили мешок. Сияя от радости, Киэр бережно уложил яйца, одно за другим, на мягкую подстилку.

Мальчику было поручено нести мешок в пе­щеру, и он охотно пошел следом за своим стар­шим другом, оказавшимся таким необыкновен­ным человеком: не только сильным, но и все по­нимающим. Боясь снова предаться печальным воспоминаниям – все равно ведь ничего не из­менишь, – Киэр не стал оглядываться назад, на навеки утраченный дом. Невидящим взглядом смотрел он в широкую спину мужчины, шедшего впереди по тропе, слишком протоптанной.

Внезапно обостренным чутьем друид уловил еще неясную, точно витавшую в воздухе, опас­ность. Для кого? Для них или для беззащитной девушки, которая ждала их в пещере? Ивейн отбросил предосторожности, предполагающие, что никто из непосвященных не должен наблю­дать его действий. Жрец резко свернул с дороги и повел паренька вверх по заросшему склону горы. Он безошибочно выбирал путь там, где другие увидели бы только непроходимую чащу. Так они быстрее доберутся до пещеры.

План был прекрасный, но не рассчитанный на встречу с кем-либо. Кто-то напрямик ло­мился через кусты. Ивейн, толкнув Киэра в ближайшие заросли, выхватил из ножен меч. Расставив пошире ноги, с мечом наизготовку, он стал внимательно вглядываться в кусты, от­куда слышался шум. Когда из зарослей пока­зался приземистый воин, Ивейн затянул не­громкую, протяжную песнь. Киэр, с широко раскрытыми от удивления глазами, пытался расслышать слова, хотя голос певца временами и опускался до невнятного шепота…

Второй раз за этот день Анья проснулась от солнечного света, падавшего через отверстие пе­щеры, – только тогда небосклон золотили рас­светные, а теперь предзакатные лучи.

Еще в полусне, ни о чем не задумываясь, де­вушка зевнула и потянулась. Она сейчас же про­снулась окончательно, почувствовав, что боль в боку притупилась. Вероятно, ребра все-таки не были сломаны, это был просто ушиб. Приобод­рившись от мысли о скором выздоровлении, что, конечно же, обрадует Ивейна, Анья села и тут же заметила, как солнечный луч вспыхивает, от­ражаясь от кристалла на посохе, который Ивейн оставил в тени. Ее сразу же охватила тревога.

Девушка с беспокойством смотрела любимо­му вслед, когда он с мальчиком вышел из пещеры и исчез в лесу, где, без сомнения, скрывались враги. Ивейн, правда, считал, что она выросла вдали от тревог и не ведает об опасностях, но Анья не была так наивна. Она не думала, что, если рядом нет воинов, превративших в руины дом Киэра, им больше не о чем беспокоиться. Да, Ивейн шел по опасным дорогам. К тому же, ради того чтобы избежать вопросов саксонского мальчугана, он вышел в путь без посоха, наделяв­шего его магической силой. Все, что могла сде­лать Анья, когда Ивейн и мальчик ушли, это про­изнести заговор о прикрытии. Так она и посту­пила, хотя ее и снедало беспокойство. Она ведь не могла встать с постели и спела заклинание под сводом пещеры, лишенная даже маленького кристалла, спрятанного Ивейном вместе с одеж­дой. А потому слова ее не соответствовали же­лаемой цели. Певучее, мелодичное заклинание девушки сменилось вскоре самозабвенной мо­литвой. К ней она добавила просьбу о скорей­шем выздоровлении: ей не хотелось больше ис­пытывать терпение возлюбленного.

Во время молитвы ее беспокойство усили­лось. Анья вскочила, не обращая внимания на боль. Она чувствовала, что нужно немедленно что-нибудь предпринять. Близился священный час сумерек, час между светом и тьмой, и если она не выйдет сейчас, то заклинания ее могут по­терять часть своей силы. В отчаянном стремле­нии защитить Ивейна девушка отбросила мысли о том, что тот, кто без позволения коснется за­ветного посоха, может осквернить его и – что самое ужасное – разбить магический кристалл.

Не теряя ни минуты, не раздумывая об опромет­чивости подобного шага, Анья взяла посох Ивейна, прислоненный к шершавому камню стены. В руках жреца, повелевающего небесными силами, этот посох мог творить чудеса. Ей этого не дано, но ведь призыв ее прозвучит ради блага друида…

Остановившись неподалеку от пещеры, де­вушка подняла глаза к небу, окрашенному золо­том и багрянцем заходящего солнца. В то время как пылающий шар торжественно и неспешно погружался в разливы розовато-пурпурного, на­брасывая свой полог на лиловые тени земли, Анья, обеими руками подняв посох, нежным, вначале чуть неуверенным голосом затянула бес­хитростное, но идущее от души песнопение.

Казалось, ее благие попытки не увенчались успехом. Затем, когда девушка уже почти сми­рилась с неудачей, кристалл на посохе вдруг за­светился ярким, ослепительно белым светом. Голос Аньи окреп, и мелодия неземной красоты и гармонии лилась, возносясь к небесам, пока светлое умиротворение и ясность не снизошли на девушку, унося с собой все тревоги и даруя покой.

Уверовав, что у нее получилось и Ивейну ничто не грозит, Анья тихо стояла, вглядываясь в сире­неватую сумеречную дымку, когда до слуха ее до­неслось серебристое, переливчатое журчание. Это был ручеек. Девушка знала, что он протекает поб­лизости, и теперь он, казалось, манил ее прохладой своих берегов. Анья вспомнила, как Клэр говорил об источнике и вытекавшем из него ручейке. Ис­кушение было слишком велико и непреодолимо.

Ивейн сказал, что они с Киэром вернутся не раньше полуночи. Так что она предоставлена самой себе и может прекрасно искупаться. К тому же можно будет набрать родниковой воды в рог Ивейна и потом, вернувшись в пещеру, сва­рить кашу в помятом бронзовом котелке Киэра. Хотя в воздухе стоял еще жар летнего дня, к тому времени, когда Ивейн и Киэр вернутся, станет прохладно, и, невзирая на поздний час, горячий ужин придется как нельзя более кстати.

Радостное предвкушение охватило Анью. Нырнув в пещеру, она взяла рог для питья и пере­кинула его кожаный ремень через плечо. Потом вышла, крепко сжимая в руке посох Ивейна: с ним она чувствовала себя увереннее. Ничего, что у нее нет чистой одежды, подумала девушка. Сейчас тепло, и она быстро обсохнет, а плащ – простор­ный, ниспадавший до пят, укроет ее.

Зайдя чуть поглубже в заросли, Анья приостановилась и прикрыла глаза, чтобы не видеть окружающей красоты и лучше расслышать, от­куда доносится журчание ручья. Идя на его лас­ковый плеск, она вскоре повернула налево, ныр­нула, пригнувшись, под нависавшие ветви и, обойдя полускрытые в высокой траве промоины, вышла на мшистый берег извилистой узкой ре­чушки. Пройдя вверх по течению до самого ро­дника, Анья наполнила рог для питья водой, по­весив его на том же суку, к которому прислонила посох. Девушка отстегнула застежки плаща, и он, как темное облако, обвился вокруг ее кро­хотных ножек. Перешагнув через него, она вошла в ласковую, прозрачную воду.

– Аньи здесь нет.

Тоненький голосок Киэра зазвенел от тревоги. По его мнению, исчезновение девушки означало, что он приносит несчастье всем тем, кому встреча­ется на пути. Он едва успел подружиться с Аньей– неужели теперь она стала жертвой безжалостных хищников в человеческом облике? Одна только мысль об этом привела мальчика в ужас.

Точно предвещая шторм, черные брови дру­ида угрюмо сдвинулись. Сердце Ивейна тоже сжалось от страха при мысли об опасностях, гро­зящих его ненаглядной возлюбленной. Однако он тут же успокоился, сообразив, что, если бы с Аньей случилось несчастье, он бы почувствовал ее боль. Желая удостовериться в своих ощущениях, Ивейн закрыл глаза, и всеобъемлющий, глубокий покой смыл последние остатки тревоги. Теперь в нем проснулись и ожили обострен­ные чувства, особенно восприимчивые, когда дело касалось Аньи. Его усилия были вознаграж­дены – он ощутил, что ее окружает спокойная, безмятежная аура. На девушку никто не напал, хотя Ивейн и чувствовал, как темная угроза ви­тает над их головами.

– Не беспокойся. – Друид обернулся к маль­чику. Он чувствовал угрызения совести Киэра, как если бы тот рассказал ему о них вслух. – С Аньей ничего не случилось. Я знаю, где она.

Киэр посмотрел на стоящего перед ним жреца, лицо которого было бесстрастно, и толь­ко в глазах сверкали синие искры, как будто вы­сеченные из крепчайшего кремня.

Ивейн порадовался, что не снял еще с пояса перевязь с мечом.

– Я приведу ее, если ты обещаешь помочь мне. Ты останешься здесь, чтобы мне не при­шлось беспокоиться о тебе.

Это брошенное вскользь замечание показы­вало, что Киэр не безразличен своему новому другу, и оно успокоило мальчика лучше, чем любые слова утешения.

Негодуя на девушку, самовольно покинув­шую пещеру, Ивейн в быстро сгущавшемся пол­умраке зашагал в чашу. Однако, зная, что ей сей­час не угрожает опасность, и догадываясь, где ее можно найти, Ивейн решил сделать небольшой крюк по дороге к ручью. Он направился к неза­метной полянке в лощине, где спрятал лошадь вместе с седлом и котомкой с вещами девушки. Теперь, когда с ними был Киэр, Ивейн предпо­читал, чтобы Анья была одета, как подобает. По­этому он намеревался вернуть платье девушке, ушедшей купаться, хотя это ей было запрещено.

Ивейн остановился, неожиданно оказавшись на кромке обрыва, и в просвет меж ветвями дуба взглянул вниз. В душу его закралось недоброе предчувствие: что-то не так. Не теряя ни минуты, он спустился по скалистому склону, чтобы уве­риться в своих худших предположениях. Кобыла, со всей сбруей и притороченным к седлу доро­жным мешком, исчезла. Само собой разумеется, покладистое животное не покинуло бы самоволь­но укрытой в горах поляны с чистой водой и со­чной травой – тем более, что для этого требова­лось преодолеть крутой подъем. Значит, ее похи­тили. Быть может, это сделали шныряющие в округе лесные разбойники, но более вероятно, что лошадь угнали мерсийские воины. Припомнив не­однократные столкновения в лесу, Ивейн пришел к заключению, что отряд разделился, чтобы, охо­тясь за ним, иметь возможность охватить как можно более широкое пространство.

Синие глаза Ивейна сузились при виде пус­той полянки под деревом, где он недавно оставил Ягодку. Раз уж они нашли лошадь Аньи, они, разумеется, поняли, что жертва их где-то неда­леко, и будут теперь искать с еще большим усер­дием – но не раньше, чем утром, когда рассве­тет. Несмотря на обычай мерсийцев нападать по ночам на беззащитные фермы, они ни разу не встречались с хорошо вооруженным противни­ком под покровом ночной темноты. Так что нужно было немедленно найти Анью и отвести ее в пещеру. А там уж – поскольку самочувст­вие ее явно улучшилось – они возьмут мальчи­ка и тотчас же тронутся в путь, чтобы уйти как можно дальше от пещеры, прежде чем первые лучи солнца блеснут на востоке.

Ивейн тотчас же вспомнил еще об одном не­маловажном деле, радуясь, что забросил тогда узе­лок с платьем Аньи в кусты. Даже при свете дня невозможно было заметить в кустах зеленоватый тугой узелок, так что он оставался в сохранности. Жрец быстро достал его. Правда, котомка Аньи, а с ней и ее запасное платье, исчезла, но юноша был рад, что у нее осталась хотя бы эта одежда.

«А что если сократить путь и попытаться подняться по отвесному склону, там, где, свер­кая, струился прозрачный поток?» – промель­кнуло в голове жреца, но он тотчас же отверг эту опасную мысль. Ивейн пошел обратно, пока не наткнулся на слабый след.

Если бы он даже не знал, где родник, он был мог без труда отыскать его по следам ма­леньких ножек, приминавших высокие стебли травы, по сломанным веточкам, той дело попа­давшимся на пути. Увидев эти ясные, отчетливые следы, Ивейн тут же подумал, как безрассудно со стороны девушки блуждать в одиночестве по ночному лесу. Чем ближе он подходил к родни­ку, где вода разливалась небольшим озерцом, перед тем как войти в свое извилистое, узкое русло, тем сильнее разгоралось в нем возмуще­ние поступком Аньи и страх за нее. Он еще боль­ше рассердился, с неудовольствием вспомнив, что под плащом у нее ничего нет, так что, еще не выйдя из-за деревьев, сплетавших ветви над головой, разразился потоком негодующих слов:

– Какие злые силы толкнули тебя на это без­умие? Ты что, уже успела забыть об этих гнусных негодяях, которые только и смотрят, как бы пол­онить нас или предать смерти?

Девушка стояла по плечи в воде, ее только что вымытые белокурые локоны были подобра­ны кверху и заколоты драгоценным костяным гребнем, который обычно придерживал ее косы. Увидев Ивейна, Анья застыла. Она всматрива­лась в фигуру одетого в черное человека, почти неразличимого в полумраке, еще более густом под сплетенными ветвями деревьев. Как могла она рассказать ему о магическом действе, совер­шенном ею – не только не подготовленной к этому, но полукровкой, наполовину саксонкой? И уж тем более немыслимо было признаться, что она сделала это с помощью его собственного посоха, стоявшего неподалеку от него. Ивейн, кажется, его не заметил. Следующие слова жреца убедили девушку в том, что она ошиблась, недо­оценивая природной наблюдательности друида.

– Ты знаешь гораздо больше о тайнах дру­идов, чем положено саксонке и христианке, и должна бы догадаться, что сам по себе мой посох не властен тебя защитить.

Он указал на длинный, отполированный ла­донями посох с погасшим кристаллом, присло­ненный к толстому суку, с которого свисал также рог для питья. При этом он не сводил при­стального взгляда с девушки.

Анья молчала. Слова Ивейна о «саксонке» и «христианке» прозвучали для нее оскорблением, да так оно и было на самом деле. И что с того, если это правда, пусть даже наполовину?

Ивейн почувствовал, что обидел девушку, и его словно обдало холодной водой – гаев его тотчас погас. Услышав низкое глухое ворчание, он опустил глаза и заметил лисенка, угрожающе, будто перед прыжком, приникшего к земле у самых его ног. Сожалея, что позволил раздраже­нию прорваться, Ивейн уже мягче спросил:

– Надеюсь, ты не думаешь, что этот зверек настолько свиреп, чтобы испугать врагов, если бы они захотели напасть на тебя?

Нет, разумеется, она не ожидала ничего по­добного от Нодди! Внутри у Аньи тоже все за­кипело. Она закусила губы, чтобы сдержаться.

Единственным ее оружием было повернуть улов­ки друида против него самого и сделать самое неожиданное – ответить на его выпад другим, но с безмятежной самоуверенностью, чтобы вы­вести его из себя еще больше.

– Как это ты вернулся так быстро? Я не ждала тебя раньше полуночи, а к этому времени я успела бы вернуться в пещеру, и тебя ожидал бы горшочек горячей каши.

Но Ивейна было не так-то легко сбить с толку, насмешливо улыбнувшись, он принял вызов. Жрец был мастером этой игры, так что девушка наверняка проиграет.

– Ты, должно быть, замерзла. Я знаю, ведь я и сам уже искупался в этом ручье. Так что вы­ходи и одевайся. Я принес тебе платье.

Ивейн потряс свернутой в узелок одеждой, словно выманивая на берег девушку.

Представив себе, как она выйдет, обнаженная, из воды под его пристальным взглядом, Анья по­чувствовала, что краска горячей волной залила ее от шеи до самых корней волос. В первую минуту ей захотелось просто-напросто погрузиться в го­ловой в холодную воду. Но тогда ее волосы, густые, уже вымытые и почти просохшие, снова намокнут. Девушка подавила в себе этот порыв. Она только сложила ладони и, набрав в них прохладной воды, окунула туда пытающее лицо.

Ивейн тотчас же пожалел о своей «игре». По­хоже, Анью и вправду напугала его безобидная шутка. Девушка знала его всю свою жизнь. Друид отрывал время от серьезных занятий, ради того чтобы поиграть в незамысловатые игры с малыш­кой, и с первых своих шагов она ходила за ним неотступно, как тень, пока это не довело ее до их нынешнего опасного приключения. Как бы там ни было, важно одно: Анья, более чем кто-либо на свете, должна доверять ему.

– Почему ты так испугалась? Сколько раз я купал тебя маленькой, сколько раз я смотрел на тебя, когда ты была еще совсем ребенком?

– По-моему, ты перестал заниматься этим, с тех пор как я выросла. Я уже больше не ребенок.

– Может, ты думаешь, что это эльфы вчера ве­чером сняли с тебя одежду? Ведь ты не веришь боль­ше в детские сказки, а значит, понимаешь, что это сделал я, чтобы получше забинтовать тебе грудь.

Новая горячая волна поднялась, угрожая за­топить Анью, когда она подумала о том, как близок в эти минуты был к ней возлюбленный. Однако к смятению ее примешивалась досада: он ведь видел ее – беспомощную, лежавшую без сознания. Но девушка не сомневалась, что побуждения его были чисты, и это примирило ее со случившимся.

Желая преодолеть раздражение, Анья напом­нила себе, что охотно сделала бы для Ивейна все, чего бы он ни потребовал. И, чтобы доказать ему это, девушка пошла к нему, раздвигая руками воду, с притворным спокойствием, еще более укрепившимся при мысли, что он, конечно же, отвернется и не станет смотреть.

Все в нем кричало, что он должен немедлен­но повернуться спиной, но Ивейн не мог отвести глаз от неземного видения, от феи, выходящей из посеребренных луною волн. Груди ее были ок­руглые, крепкие, с приподнятыми сосками, от­вердевшими от холодной воды, талия тоненькая, а бедра стройные и узкие. У него перехватило дыхание. Она сводила его с ума, и тело его на­пряглось от едва сдерживаемого желания.

Анья понимала, что должна отвернуться, ук­рыться от синего пламени, полыхавшего в глубине его таз, должна устыдиться того неприкрытого на­слаждения, с которым он созерцал ее наготу. Она должна была, но не умела противиться неистовому влечению, непрерывно нараставшему в ней с того дня, как он впервые поцеловал ее. Страсть, пол-ыхавшая в его взгляде, как будто смыла стыдливость девушки, оставив лишь уверенность, что ничего нет естественнее, чем приближаться к нему вот так.

Ивейн напрягся, когда она подошла поближе – губы полуоткрыты, зеленые, словно листья, глаза затуманены дымкой желания, грудь вздымается от неровного, прерывистого дыхания. Беззвучно осыпая себя проклятиями, юноша выронил ее зе­леное платье и, протянув руку, кончиками паль­цев провел по шелковистой груди и напряженно набухшим соскам.

Анья охнула, соски ее напряглись еще больше, подавшись навстречу его дразнящим прикоснове­ниям, мучившим и манившим, суля наслаждение, но не спешившим притушить разожженный ими огонь. Как в тумане, девушка обвила его шею ру­ками и отчаянно приникла к могучей груди.

Ощутив жар ее пышных и нежных грудей, казалось, обжигавших сквозь ткань рубахи, Ивейн вздрогнул и неистово сжал ее в объятиях. Очутившись в кольце его сильных рук, всем телом ощущая мускулистое тело возлюбленного, Анья словно погрузилась в пучину упоительного безумия, позабыв обо всем на свете.

Пальцы девушки ласкали темные кудри жреца, и руки Ивейна сами скользнули вниз по ее нежной шелковистой спине, сжали бедра и затем, опустив­шись пониже» обхватили чудесные, округлые яго­дицы и подняли ее к источнику полыхавшего в нем желания. Охваченный безрассудной страстью, он забыл о ее ушибах, она же, завороженная томи­тельным наслаждением, не чувствовала боли.

Внезапно, точно гром среди ясного неба, Ивейна поразила мысль – невероятная, ужас­ная, – что их недруги, таящиеся во мраке, на­блюдают за ними, что они видят невинную и обе­зумевшую от страсти девушку, нагую, трепещу­щую в кольце его рук. Со сдавленным стоном друид оторвался от Аньи. Он неловко нагнулся и, подобрав небрежно брошенный девушкой плащ, накинул его ей на плечи, прикрыв ее чудес­ную наготу, потом подхватил ее на руки. Чтобы Анья могла спокойно одеться, Ивейн отнес ее в укромный уголок, скрытый в зарослях высоких кустов, перевитых жимолостью.

Бережно поставив Анью на землю среди усы­панных цветами кустов, жрец тотчас же удалился, и девушка поняла, что он не хочет продолжения. Однако, охваченная пожаром желания, она реши­ла отбросить девичью стыдливость и снова очаро­вать его, заставить забыть обо всем. Боясь упустить столь редкую возможность побыть наедине с че­ловеком, в котором для нее заключался весь мир, девушка расстелила плащ на зеленом ковре из травы. Сердце ее отчаянно колотилось после не­давних событий, и она опустилась на плащ.

В быстро сгущавшихся сумерках, стоя за заве­сой из жимолости, Ивейн глубоко дышал; он пред­ставлял себе мрачные волны холодного Северного моря, пытаясь остудить жар огненной, словно рас­плавленный металл, крови, пульсировавшей у него в жилах. Жрец снял с ветки рог для питья. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы он был наполнен чем-нибудь покрепче, чем родниковая вода. Затем, подобрав небрежно брошенное на землю зеленое платье, он шагнул сквозь кусты – и обмер.

– Ты рискуешь, малышка.

Без сомнения, Анья была невинна, однако она вовсе не выглядела малышкой, когда лунное мерцающее сияние в ласковом поцелуе касалось ее белоснежного тела, свободно раскинувшегося на темном плаще. Ни целые погреба с элем, ни океан ледяной воды не смогли бы погасить его страсти к ней.

– Я не малышка, хотя ты хотел бы, чтобы я была ею. – Анья вздрогнула от горестной истины собственных слов. – Ты боишься, а потому и желал бы видеть меня такой, но я ничего не боюсь.

Словно для того чтобы доказать ему это, она гибко изогнулась в извечном бессознательном женском порыве и тихонько пробормотала:

– Ивейн… Поцелуй меня еще раз!

Юноша изо всех сил стиснул зубы при виде зеленых глаз, потемневших, затуманенных от не­изведанных, новых желаний, при виде нежных припухлых губ, словно зовущих, манящих его, но он все еще сдерживался. Было бы безрассуд­ством позволить себе снова вкусить от неземного блаженства, сладчайшего из плодов, воспомина­ние о котором будет преследовать его до конца жизни, а быть может, и за ее пределами.

Опасаясь, что его колебание погубит все, Анья взяла руку Ивейна, притянула его к себе и, обхватив его широкие плечи, шепнула ему на ухо, задыхаясь:

– Пожалуйста!

Ей было нелегко сломить закаленную волю жреца, если бы сам он не жаждал этого так же страстно. Ивейн отдался во власть ее чар. При­жавшись губами к лепесткам ее губ, чуть разд­вигая их языком, он говорил себе, что упьется лишь этим единственным, только этим, беско­нечным, нескончаемым поцелуем.

Пьянящий аромат жимолости окутывал их. Анья, пылая, притягивала Ивейна ближе, пока он не отдал ей всю тяжесть напрягшегося мускулис­того тела и все томление жаждущих губ. Эти дары она приняла с такой неистовой, исступлен­ной готовностью, что Ивейн чуть не забыл о своих благородных намерениях.

Только могучее самообладание жреца помогло Ивейну – несмотря на напрягшееся до боли тело и лихорадочный жар в крови – высвобо­диться и встать.

Анья ощутила себя покинутой и униженной тем, что юноша так легко обрел власть над собой, тогда как она страдала от мучительной опустошен­ности. Это напомнило ей, что Ивейн, в отличие от нее, имеет опыт в подобных делах. От этой мысли она расстроилась еще больше. Прижав руки к груди и трепеща от стыда, девушка опустила глаза, крупные слезы покатились у нее по щекам.

– Прошу тебя, не набрасывай на себя ниче­го. – В низком, глубоком голосе Ивейна была вся нежность этого теплого летнего полуночного часа. Анья невольно взглянула на прекрасного юношу, стоявшего, возвышаясь над ней. – Подожди. – Ивейн чуть было не коснулся шелковистых волос и нежной атласной кожи. Чуть было… – Дай мне еще хоть немного полюбоваться тобой, и пусть тебя утешает, что это все, что я смею себе позволить.

Уже произнося это, Ивейн понял, что девушка, с глазами, как изумрудные колодцы, до краев наполненные страданием, найдет в этом не боль­шее утешение, чем он сам.

–Разве ты не желаешь меня? – Ее нежный голосок зазвенел от разочарования.

Горькая усмешка скользнула по губам Ивейна. Он ничего не ответил. Вопрос ее только доказы­вал, до чего она невинна, ведь признаки его страсти были слишком заметны, их нельзя было скрыть. И вновь его синие, пылающие огнем глаза сколь­знули по тонким, шелковистым, сияющим волосам Аньи, спутанными локонами обрамлявшими ее за­литое легким румянцем лицо и белоснежную на­готу ее чудного тела. Зрелище это было столь со­блазнительно, что грозило сломить его могучую волю. Ивейну отчаянно захотелось еще раз кос­нуться ее, но он не шелохнулся. Напротив, чтобы избежать искушения, он еще крепче стиснул узе­лок с ее платьем. Но взгляд его не был столь скован и скользил по ней медленно, дюйм за дюймом, словно желая навеки запечатлеть этот образ, еще более чарующий и опасный, чем тот, что предстоя перед ним прошлой ночью.

Анья затрепетала, пронзенная этим властным и жаждущим взглядом.

– Ты мог взять меня. – Она смахнула слег зинку, подумав о своей безнадежной любви. – Я твоя, так было всегда и так будет.

– Нет. Этого не может произойти – никогда. Я всего лишь воспоминание твоих младенческих лет, и оно растворится, растает в прошлом. Придет день, и ты будешь принадлежать другому мужчине, станешь его женой и матерью его детей. – Слова, пусть даже и справедливые, жгли язык Ивейна горечью сожаления. – Я дол­жен оставить тебя нетронутой для него.

–Я никогда не смогу принадлежать другому. – Спокойно, не повышая голоса, Анья решительно отвергла то будущее, которое нарисовал для нее Ивейн. – Если я не буду твоей, я останусь одна до конца своей жизни.

Услышав это, Ивейн, хорошо знавший своен­равную девушку, понял, что это ее искреннее, глу­бокое убеждение, которое невозможно поколе­бать. Глядя в бездонные, зеленые озера печали, Ивейн почувствовал, как в душе его поднимается, вскипая и захлестывая его с головой, волна без­мерного отчаяния. Скорбя о том, что никогда не может свершиться, он чуть не закричал, проклиная свое предназначение друида, вставшее на пути его счастья. Но юноша сдержал свои чувства. Кинув Анье зеленое, цвета лесного мха платье, он вышел из напоенного ароматом жимолости убежища.

Пытаясь удержать поток слез, боясь, что Ивейн сочтет их ребяческими, девушка одева­лась, подавляя рыдания. Анья понимала, что от­толкнет от себя возлюбленного, если станет умо­лять его о том, в чем он видел угрозу выполнению своего высшего долга. Мать часто упоминала об этом долге; она нередко повторяла дочери, что Ивейн должен хранить непоколебимую верность тем поколениям, тому наследию, что оставались в веках, и тем, что придут им на смену. Но разве ее любовь угрожает ему? Нет, конечно же, нет! Анья должна доказать ему это. Нужно убедить жреца в том, что и она неотъемлемая часть тех поколений, того наследия, как и он сам. Вновь загоревшись решимостью, девушка подавила беззвучные слезы.

. Пока Анья одевалась, Ивейн старался совла­дать со своими чувствами и вновь обрести пове­лительное спокойствие друида. Поджидая ее на тихой полянке, юноша созерцал, как вода из ис­точника непрестанно, неудержимо струится, вливается в русло ручья, и в этом вечном обнов­ленном движении дух его находил успокоение.