Восстание святого

12

СВЯТОЙ

У меня не было на это времени. Я думал, что у меня есть, думал, что смогу немного поиграть с ней, повеселиться, пока расставляю по местам все шахматные фигуры, среди которых Мила была королевой. Та, чье место было на моей стороне. Та, которая могла делать все ходы, заставляя тех, кто пытался загнать меня в угол, менять стратегию, если они все еще планировали выиграть. В конечном счете Мила вместе с несколькими другими пешками заставит моих врагов оказаться именно там, где я хотел — там, где я смогу нанести удар и поставить им всем шах и мат.

Следить за ее голой задницей по коридору, видеть, как она пытается держать под контролем свои эмоции, как борется за то, чтобы не поддаться унижению, было чертовски увлекательно. Мне нравилось смотреть, как она извивается. Это чертовски возбуждало меня и заставляло думать обо всем, что я мог бы с ней сделать… с моей будущей женой.

Но это не входило в планы, я не должен был развлекаться с девушкой Торрес. Но это было слишком заманчиво, чтобы отказаться. От наблюдения за тем, как она принимает душ, как ее естественно загорелая кожа переливается и блестит от воды и пены, мой член запульсировал. Это определенно не входило в планы… девушка Торрес, из-за которой у меня, блядь, встал.

Елена ждала меня в кабинете, когда я вошел.

— Тетя.

— Ты сказал ей?

— Да.

— Все? — Она села на диван и поставила свой бокал красного вина рядом с колодой карт Таро.

Я нахмурился.

— Ты это серьезно?

— Конечно, серьезно. — Она взяла их в руки. — Ты все ей рассказал, Марчелло?

— Я сказал ей то, что она должна была знать. — Я налил себе стакан бурбона и сел напротив нее, а ее неодобрительный взгляд остановился на мне.

Я вздохнул.

— Перестань беспокоиться, тетя.

Ее длинные светлые волосы свисали через левое плечо. Она не была натуральной блондинкой, корни ее волос показывали их истинный цвет. Каштановые, такого же цвета волосы были у моей матери. Сходство между ними было необыкновенным, и в большинстве дней было трудно смотреть на Елену и не думать о моей матери.

— Я всегда буду волноваться, Марчелло. Этот план опасен. Если не те люди узнают, что у нас есть девочка Торрес, прежде чем…

— Не узнают, — прервал я ее на полуслове.

Елена скрестила ноги, подол ее красного платья был чуть выше колен.

— Меня беспокоит то, что мы не знаем, кто прислал письмо с информацией о существовании девочки Торрес. Не зная, кто это, мы не можем установить мотив, по которому они это сделали.

— Может, у них и не было никаких мотивов, кроме как оказать нам услугу.

Елена насмешливо хмыкнула.

— Ну же, Марчелло. Мы оба знаем, что ты в это не веришь.

— Да. — Я вздохнул. — Я знаю. — Как и ей, это анонимное письмо не давало мне покоя. Без обратного адреса или датированного штемпеля не было никакой возможности выяснить, кто отправил письмо, которое привело в движение весь этот план. Камеры наблюдения показали, как мальчик пронес письмо через главные ворота. Но, найдя мальчика, он смог сказать, что получил письмо от другого мальчика с указанием доставить его нам. Другого мальчика он не знал, так что отследить его дальнейший путь не представлялось возможным.

Елена взяла в руки карты таро и начала их тасовать.

— Девочка сильная. Ею нелегко будет манипулировать.

— Она уже согласилась пройти через это.

Глаза Елены расширились в вопросе.

— Я использовал силу убеждения, — ответил я с лукавой ухмылкой.

Она вскинула бровь.

— То есть ты угрожал ей?

— Это тоже самое.

— Нет, это не так, Марчелло. Я говорила тебе, когда все это началось, что нельзя идти по темному пути и ожидать, что награда будет освобождающей.

— Я знаю. — Я провел пальцами по подбородку. — У меня все под контролем. Поверь мне.

Вишнево-красные губы разгладились в улыбку.

— Ты же знаешь, я доверяю только тому, что говорят мне карты.

Я закатил глаза.

— Ты и эти чертовы карты…

— Как бы ты ни старался, ты не можешь отрицать, что в последнее время карты были очень точными. Мне напомнить тебе о картах, которые ты вытащил за день до того, как пришло письмо?

Я улыбнулся.

— Правосудие. — И с тех пор все складывалось в мою пользу, чтобы добиться справедливости.

Выражение лица Елены оставалось серьезным.

— Но ты не хотел, чтобы я раскрывала две другие карты, помнишь?

— Потому что я был счастлив с первой. — Я поставил свой бокал на приставной столик. — Зачем все портить?

Ее глаза сузились.

— Мы не закончили гадание, Марчелло. И это заставляет меня нервничать.

Я сцепил руки на коленях.

— А ты не подглядела?

Как будто я оскорбил ее, Елена сверкнула глазами в мою сторону.

— Эти карты были посланием для тебя, а не для меня. Я не имела на это права.

Елена и ее карты никогда не забавляли меня. Я отказывался верить в то, что по таким простым картинкам на куске картона можно предсказать, какой путь тебе предстоит пройти и что ты встретишь на этом пути. Мы сами определяем свои судьбы, свои пути, вот во что я предпочитал верить. Елена знала, как я к ним отношусь, и я лишь дважды порадовал ее чтением. Один раз, в ночь, когда умерла моя мать. Башня была раскрыта как мой подарок, и я до сих пор помню лицо Елены, когда она его увидела. Глаза у нее были затравленными, щеки, бледными, болезненно-серыми. В ту ночь она напугала меня до смерти. Мне было всего двенадцать лет, но по выражению ее лица я понял, что она ожидает чего-то ужасного. Через двадцать четыре часа я понял, что это за ужасное. После этого я не позволял ей приближаться ко мне с этими проклятыми картами, предпочитая справляться с настоящими и будущими ударами, которые бросали в меня. Но хитрой тетушке удалось уговорить меня подыграть ей во второй раз за ночь до того, как пришло анонимное письмо, извещавшее меня о существовании Милы. В тот вечер я был в стельку пьян после обильного употребления алкоголя. Но как только она открыла карту правосудия, я отказался продолжать, не желая, чтобы что-то другое затмило во мне ощущение приближающейся победы из-за одной маленькой глупой карты.

Я переместился в своем кресле, наблюдая за тем, как Елена тасует карты, и звук, издаваемый бумагой, царапал мои последние нервы.

— Я не хочу гадать прямо сейчас, Елена.

— Марчелло, пожалуйста. Нам нужно знать, чтобы подготовиться.

Я насмешливо хмыкнул, поднял свой бокал и опустошил его одним большим глотком.

— Мы и так готовы. Иначе почему, по-твоему, я запер Милу в этой гребаной комнате?

Елена присела на краешек кресла, в ее карих глазах читалось беспокойство.

— Не стоит недооценивать своего отца, Марчелло. Мы оба знаем, на что он способен.

— Тогда сделай это ты. Прочитай свои собственные карты.

— Нет. — Она покачала головой. — Это твоя дорога, по которой мы оба идем. Это должен быть ты.

Я постучал пальцем по деревянному подлокотнику своего кресла, размышляя о том, не поддаться ли мне ей в последний раз, позволив ей сделать единственную вещь, которая, казалось, немного облегчит ее состояние. В конце концов, она многим пожертвовала, поддержав меня в моей вендетте, которая в итоге затронула и ее.

— Ладно, — неохотно согласился я. — Но, если я увижу эту чертову башню, я сожгу эти карты.

Елена улыбнулась, и я уже мог видеть, как ее нервы немного успокоились. С другой стороны, мне это ни капельки не нравилось. Образ этой чертовой башни, витающий в моей голове, был тревожным.

Положив колоду карт на стол, она подвинула ее ко мне пунцовым наманикюренным ногтем. Кивком она призвала меня продолжать, но, когда я потянулся за картами, она положила свою руку поверх их.

— Подумай обо всем, что сейчас происходит. Подумай о Миле, о своем отце, о себе.

Это не было указанием. Это было предупреждение, она призывала меня не относиться к этому легкомысленно. Раздраженный и не в настроении, я полез за картами, когда Елена снова остановила меня.

— Закрой глаза, Марчелло. Сосредоточься. Пусть твоя энергия направляет тебя.

Я поджал губы и сузил глаза. Как будто недостаточно было убедить меня сделать это, ей пришлось подтолкнуть меня еще чуть дальше.

— Хорошо. Но это в последний раз, Елена. Я серьезно. — Я вздохнул и закрыл глаза, чтобы очистить мысли. Мои пальцы коснулись колоды карт, и пока я пытался думать о своем отце, матери, своей жизни, единственный образ, который возникал перед глазами, это лицо Милы. Ее губы, ее зеленые глаза. Ее слезы. Я видел каждый контур ее лица, длинные пряди локонов касались ее щек. Но прежде, чем я успел изгнать ее из своих мыслей, я уже разделил колоду на три части.

— Хорошо. — Елена вытащила верхнюю карту из каждой колоды. — Прошлое, настоящее, будущее, — пробормотала она, ее голос был мягким и спокойным.

Она на секунду замерла, прежде чем перевернуть первую карту слева.

— Пятерка Кубков, — пробормотала она, и я взглянул на карту с изображением мужчины в черном плаще.

— Что это значит?

— Тише.

Мой взгляд метнулся к ней, но она продолжала игнорировать меня, полностью сосредоточившись на второй карте.

— Король пентаклей.

— Король. Мне нравится, как это звучит.

— Тише!

— Господи Иисусе.

Елена потянулась за последней картой, но на этот раз закрыла глаза, положив ее рядом с остальными, и перевела дыхание.

Она посмотрела на карту.

— Мир.

— Что все это значит?

Взгляд Елены нашел мой, и она указала на первую карту.

— Пятерка Кубков. Твое прошлое наполнено горем. Печалью. Болью.

Я передернулся.

— Ну, не думаю, что это откровение, не так ли?

— Это также то, что поставило тебя на путь, по которому ты идешь сегодня.

— Опять же, Елена. Не откровение.

Она провела пальцем по второй карте.

— Король пентаклей. Ты собираешься достичь большого успеха, получить то, чего давно хотел.

— Вот это откровение. — Я усмехнулся. — Мне нравится эта карта.

— Она не только о мирских вещах или давней мести. — Ее глаза смягчились, и голос тоже. — Она может иметь значение и в любви. Это твоя подарочная карта, Марчелло. Скорее всего, это то, что ты уже нашел, то, что у тебя есть в данный момент. — Ее губы приподнялись. — Или, возможно, кто-то, для кого ты станешь королем и любовником.

Я нахмурился.

— Я знаю, на что ты намекаешь, тетя Елена. Но уверяю тебя, эта карта не символизирует ничего, кроме моего успеха, я наконец-то получил то, к чему стремился все это время. Месть. — Я проглотил еще один глоток бурбона. — Любви для меня никогда не будет ни в картах, ни в жизни.

— Никогда не говори никогда, Марчелло.

— Я говорю никогда. — Я встал. — Я устал. Я иду спать.

— Есть еще одна карта, Марчелло.

— Неважно. Проследи, чтобы Мила что-нибудь съела.

— Мир. — Она повысила голос, и я замолчал. — Твоя будущая карта — Мир.

Заинтригованный, я повернулся к ней лицом.

— И что это значит?

Она постучала по карте одним пальцем.

— Новые начинания.

— Звучит многообещающе. — К этому моменту я уже не мог скрыть сарказм в своем голосе. Уровень моего раздражения достиг такой отметки, что, наверное, оно было размазано по моему лицу.

Елена продолжала держать палец на карточке.

— Брак.

— Что?

— Брак подобен рождению, это одна из самых чистых и простых форм нового начала.

Я провел рукой по волосам.

— Опять же, ничего удивительного, ведь мы оба знаем, что женитьба на Миле в моем будущем. Хватит с меня этой ерунды. Я иду спать.

— Твое нынешнее путешествие скоро закончится, — сказала она мне вслед. — Все пройдет полный круг, и новое начало не просто возможно, оно неизбежно.

Я поднял руки вверх.

— По-моему, звучит неплохо.

— О чем ты думал, Марчелло? Когда ты разделил карты, чье лицо ты увидел?

Я надулся и сжал губы в тонкую линию.

— Моего отца, — соврал я.

Елена улыбнулась, словно знала что-то, что мне еще предстоит узнать, и подняла одну за другой три карты.

— Ты можешь лгать окружающим, Марчелло. Но ты не можешь лгать мне.

— Спокойной ночи, Елена.

— Помни, что пятерка кубков может быть твоим прошлым, но это не значит, что твое горе не будет определять твое будущее.

Я выскочил за дверь и пробормотал:

— Уже определило.