Возможно

"Возможно, кто-то подумает, что я сошла с ума. Может, так оно и есть. У каждого человека свои критерии истины на этот счёт. Но сам процесс… Сидит себе человек, никого не трогает, "починяет примус", и в этот момент с него сходит ум… Вышел себе на прогулочку, или совсем ушёл – это уже детали. Но он ходит! А сегодня, так просто бежит вприпрыжку. И если бы мне ещё вчера кто-то сказал, что женщина в ярких джинсах цвета индиго, в белой распашёнке, надетой на голое тело, с вырезом до пупа, с красными длинными ногтями и такими же губищами, с высоко поднятыми рыжими волосами и в очках-хамелеонах – это я, то сошедшим с ума был бы именно он, этот кто-то… Но сегодня, посетив с утра магазин одежды, салон красоты и солярий, это что-то несётся по улице, сбивая всё на своём пути, и это что-то – я. Назвать себя одушевлённым предметом не поворачивается язык, потому что ночью я умерла. Рассыпалась на мелкие кусочки, растаяла, превратилась в пепел, в пар, в мелкодисперсную пыль… А утром воскресла, но уже потерявши ум, который так и не нашла до сих пор. Как и своего мужа. Вернее, нашла, но уже не своего… И превратилась в оранжевую бестию с ярко-зелёными глазами (линзы справились на пять), спрятав их под очки. Пока. Но это уже не я. Превращение прошло феерично. От наивной, мягкой, нежной и очень женственной, как любил говорить мой ненаглядный, Настеньки не осталось и следа. Стройная блондинка с оливковыми глазами, пользующаяся только помадой пастельных цветов и таким же маникюром, всегда скромно одетая, была тенью своего мужа, большого военного начальника, старше её на двенадцать лет. Она осталась "во вчера". А я, рыжая Анастасия, ожила сегодня во всей красе, совершенно неожиданно даже для себя самой… Причём, с конкретной целью: мне нужно захомутать своего настоящего полковника так, чтобы он не понял и не догадался, кто есть кто. И поставить, наконец, точку в наших отношениях. Иначе, я точно сдохну, не Настенькой, так Анастасией. Или не найду свой сбежавший ум, и буду доживать в глуши, в деревне, в Саратове. В лучшем случае.

Мы познакомились на даче. Мне было шестнадцать, ему двадцать восемь. Я оканчивала школу, а он приезжал в составе проверяющей комиссии в училище, которым командовал мой отец. Восьмое мая, довольно тепло в южном городе, стол накрыт в саду, алкоголь льётся рекой, проверка прошла на ура. От количества погон и фуражек рябит в глазах. Я и моя подружка Ирка, так и застыли перед калиткой, не решаясь войти. Мы были не в курсе такого веселья. Надо уходить. Но нас заметили, и мой отец позвал и представил своим гостям свою дочь. Все бросились кормить и поить, конечно, соком, и от такого внимания мы так ничего и не съели. Но офицеры "подобрались" в нашем присутствии, не сквернословили, развлекали анекдотами, пели, играли на гитарах. Старший командный состав засел за преферанс, а младший, самому молодому было двадцать восемь, устроил танцы. И Егоров пригласил меня первый. А все остальные смотрели и подбадривали . Я готова была провалиться сквозь землю от такого внимания. Даже на танцевальных вечерах не любила это противостояние: девчонки вдоль стенок, а напыщенные кавалеры их вы-би-ра-ют. Прямо, торговля партнёршами. И я всегда уходила на второй этаж Дома Офицеров, там было пианино, и тихонечко наигрывала полюбившиеся мелодии. Но меня находили, вытаскивали на танцпол, и до самого конца вечера не получалось удрать, вниманием я не была обделена, и, часто, просто, как дочь начальника, что не доставляло никакого удовольствия, а даже наоборот. А тут взрослые мужики, хорошо подпитые, явно, получающие удовольствие от увиденного. Майор Егоров прочувствовал моё состояние и, чтобы отвлечь, попросил показать ему, где можно купить цветы. Ведь завтра девятое мая, День победы. Наверняка дачники выращивают, да те же тюльпаны. И мы с Иркой рассказали о нашем соседе, который специально засадил цветами свою фазенду, чтобы хорошо заработать на этом священном празднике. И не успели глазом моргнуть, как бравый офицер перемахнул через забор и протянул руки, чтобы затащить и нас. И мы стали методично рвать всё подряд. Набрав громадные букеты, кое-как выбрались, шикая друг на друга и подхихикивая, как будто с нами был одногодок. Цветы расставили по вёдрам, а утром отнесли к памятникам и вечному огню. Но одно происшествие, застрявшее в моей душе надолго, произошло уже ночью. Офицер потерял свою фуражку. И, скорее всего, именно на тюльпановом участке, расположение которого он не запомнил. Основная масса проверяющих уехала, остались только несколько молодых, в том числе и Егоров. Мы с Иркой спали на втором этаже, но шуршание под окном услышала только я. Выглянула и увидела умоляющие глаза бравого майора. Обрисовав ситуацию, он протянул руки, чтобы поймать меня. Спускаться по лестнице, значит нарваться на папу, или ещё на кого-нибудь. И я, зацепившись за край балкончика, повисла над головой Егорова, боясь промахнуться при приземлении. Но он ловко поймал меня, обхватив крепкими руками за талию и воткнувшись лицом прямо в мою грудь, оголившуюся при падении. И застыл, глядя мне в глаза. А я от неожиданности и пикантности момента тоже превратилась в столб, и мы так и стояли, вернее он стоял, а я висела на нём, упираясь затвердевшим сосочком в его лицо. И когда Егор отмер и поставил меня на землю, в моём животе уже начинался пожар, а искры долетали до возбудившихся бугорков и долбили в голову, вызывая совершенно новые ощущения, какие-то порочные, желающие продолжения. Чего? Егоров быстро убрал руки, немного смутился, извинился. И потом, когда закидывал меня через забор, и принимал обратно, моя грудь предательски требовала прикосновения, пугая разливающимися по телу покалываниями… Утром дача опустела, и мы с Ириной, забрав оставшиеся цветы, уехали в город. Почему нас не взяли с собой?"

Егор Егоров, потомственный офицер, до мозга костей был пропитан военной службой. По-другому, он был страшным карьеристом, и очень хорошо продвигался по служебной лестнице. Справедливости ради надо сказать, что совершенно оправданно. Суворовское, затем, военное училище с красным дипломом, самоотверженная служба в разных регионах, защита кандидатской, маячившая на горизонте академия – вехи достойного пути майора. Единственное, что мешало службе – это бабы. Высокий, подтянутый, поддерживающий себя в форме, темноволосый с тёмно-голубыми, даже ближе к цвету морской волны, глазами, он пленял одним только взглядом. А когда улыбался, на его мужественном лице с чётко очерченным ртом и квадратным подбородком появлялись ямочки в виде скобок с двух сторон от губ. И он становился каким-то шкодным и загадочным, и казалось, что Егоров сейчас что-нибудь вытворит всем на потеху. А и делать ничего не надо было, разновозрастные бабоньки и так сами собой в штабеля укладывались. Избалованный женским вниманием, Егоров задрал "цену на себя" до небес, совершенно не задумываясь о последствиях. А они были, и несколько неприятностей чуть не стоили ему карьеры. Но начальники, ценившие настоящие качества рьяного офицера, вытаскивали из передряг, каждый раз последний. При этом он умудрялся получать благодарности и досрочно клепал очередные звёздочки. А вот найти достойную пару себе никак не мог, слишком большой был выбор. Правда, одна мадам, продержавшаяся дольше всех, решила, что Егор уже готов, и даже переехала к нему, поставив перед фактом. Ну не выгонять же бедную женщину на улицу, ночью, когда есть тёплая кровать и сиська (уж простите). Но это малодушие испортило его дальнейшую жизнь: сожительница требовала взять её в жёны, что совершенно не входило в его планы. И когда ему предложили поездку в составе проверяющей комиссии, он согласился сразу, лишь бы подальше от решения этой проблемы. Если бы он знал, как перевернёт, перелицует, обострит и изменит его эта поездка, он бы… Он бы, всё равно, поехал.

Настю Егор увидел в первый же день. Её отец, начальник училища, за что-то отчитывал дочь, а она, упрямо мотая головой, не соглашалась с ним. В школьной форме, с высоко уложенной пышной косой, прижимая к себе набитый книгами рюкзачок, оттягивающий руки, она слушала отца, опустив глаза. Вдруг, сбросила туфли на высокой платформе, развернулась и пошла прочь, в одних колготках, став заметно ниже ростом. Происходило всё это действо в приёмной генерала в присутствии коменданта училища, немолодого капитана. Он сорвался с места, догнал девочку и вернул уже в сам кабинет. Что там было дальше, неизвестно.

– Настя у нас такая, – произнёс служака, увидев в проёме Егорова. – Она хорошая, учится отлично, школу заканчивает, к экзаменам готовится. Серьёзная девка. А отец просто боится за неё, держит в ежовых руковицах: шаг вправо, шаг влево – расстрел. Дались ему эти туфли? Они сейчас все и таких ходят.

Комендант собрал обувь, поставил к стенке, пододвинул рюкзак.

– Как она всё это носит?

Из кабинета вышла девушка, обулась, заграбастала свой бесценный груз, чмокнула капитана, кивнула головой майору и улетела.

И вот, когда две девчонки появились на даче, так неожиданно, Егоров сразу узнал генеральскую дочь. Короткое платье в горошек, с пышными оборками по низу, открывало свету обалденные ножки, длинные, стройные, обутые в туфельки на каблучке. Егоров не мог оторваться. Но когда его глаза поползли вверх, и взору предстала вся девушка, он чуть не задохнулся. Талию можно было обхватить руками в замок, это точно, а вот грудь, наоборот, несколько пышнее нормы. Длинные светло-русые волосы по пояс, распущены по плечам. И глаза… Они застили всё вокруг, ясные, чисто оливковые, в опушке ресниц… И яркий ротик, приоткрыт от удивления… Просто чудо, как хороша. Кто-то стукнул его по плечу, и он опомнился. Уж и нельзя на красоту посмотреть. Да знает он, что ей шестнадцать. Но его эгоистичная натура не могла спокойно реагировать на другие знаки внимания в сторону Насти. И он старался вертеться около неё, вроде ненавязчиво. А кончилось всё тем, что бравый офицер так и не смог уснуть в эту ночь. Перед глазами плыла картинка: громадные испуганные глаза и грудь, искусное творение мастера. Зацепила его Настенька…

По возвращении Егоров освободил квартиру от всяких претенденток, выслушал очередной разнос от начальства после жалобы не сложившейся жены и ушёл в службу, целиком и полностью. Как-то надо было отвлечь себя от наивных, но таких притягательных и чего-то ждущих от него глаз, в омуте которых он тонул каждую ночь. Как такое могло с ним произойти? Запретный плод, что ли? Ну, Анастасия…

Приближалось 17-летие Насти. После поступления в университет, на исторический, студентов отправили в колхоз "на помидоры". Помидорчики семенные, каждый отдельно в бумажке, в один слой. Только целые, остальные можно есть. Какая это была вкуснятина. Девчонки их лупили с утра до вечера. В результате часть из них попала в больницу, и Настя в том числе. От неё осталась половина, как не сломалась в талии, непонятно. А главное, пропал аппетит, и это очень тревожило родителей. Конечно, они хотели устроить дочери праздник, накупить всякой вкуснятины, наготовить пир на весь мир, накормить, наконец, хоть чем-то ребёнка. И отец повёз её в кондитерский цех Интуриста для выбора именинного торта. Настя не могла отказать отцу, видя его треволнения. Ехать пришлось в мамином тёмно-розовом костюме, из которого она давно "выросла", чудом сохранившемся в её гардеробе. Мама Насти была невысокого роста, на голову ниже, и этот винтаж пришёлся ко двору её дочери. И длина нормально, и затянуться можно поясом потуже, под пиджачком не видно. И не холодно. Выбрали торт "Рог изобилия". Очень красивый и на любой вкус, двадцать в одном. Настя вышла на улицу, осень хозяйничала во всю, красота вокруг, солнышко тёплое, воздух аж звенит. Девушка жмурилась от удовольствия: бабье лето, любимое время года… К машине лихо подъехал мотоцикл, остановился прямо напротив. Настя вопросительно подняла глаза, из автомобиля вылез солдатик-шофёр и встал сзади. А со стороны кондитерки уже летел отец Насти, лихой генерал на боевом коне.

Егор наслаждался прекрасным зрелищем: Настя, как тростиночка на ветру, вся свеженькая, с выразительными глазами, тонкие ручки, стройные длинные ножки… Она казалась такой уязвимой, так хотелось её защитить, обнять, закрыть от всех. Господи, о чём он? Ведь сто раз говорил себе "стоп", ну сколько можно. Он снял шлем, улыбаясь своими ямочками, глаза в прозрачном воздухе засинели, рассыпались звёздочками.

– Это вы? – девушка тоже улыбнулась – Как вы к нам?

– Добрый день! Я проездом к генералу, ваша мама меня сюда направила, я не люблю ждать впустую.

– Егор! Быстро ты домчал. Я тебя так рано не ждал. – Отец Насти запыхался. – И ничего не приготовил, не успел. Придётся ехать домой. Ты с нами. У Насти сегодня день рождения. Ты же не сильно торопишься? Насколько мне известно, у тебя отпуск?

– Я не планировал. Но если надо, подожду. Да и дочь вашу поздравить нужно, подарка-то у меня нет. А что бы вы хотели, Анастасия? Чем увлекаетесь? Может, хобби какое есть? Подскажите. Я не люблю сюрпризов, предпочитаю конкретику.

– Ой, да что вы, не надо ничего, – запротестовала девушка.

– Надо, надо, – встрял Настин папа. – Она у нас цветовод, очень любит горшечные культуры. Как раз хотела на свой день рождения пополнить оранжерею. Я даже подумываю построить на даче теплицу для неё.

– Ну и прекрасно. Только я в этом деле не понимаю ничего, – растерялся Егор.

– Около нашего дома как раз есть большой цветочный магазин. Вот и сходите, пока я документы подготовлю.

– Папа, а можно мне с Егором? – В глазах мольба. – Насколько я понимаю, он ас в этом деле, раз отправился в такой дальний поход. Не то, что я.

– Да уж, гонщица моя…

Иван Михайлович, генерал-майор, чуть больше сорока лет от роду, боготворил своих девочек, двух дочерей и красавицу жену. Старший сын, отрезанный ломоть, учился в военном училище (а где ещё он мог это делать?), и младшая, отличница и ярая собачница, воспитательница немецкой овчарки Корны, не создавали отцу никаких особенных проблем. Но Настька… С детства, как на пороховой бочке. Хорошенькая, беленькая кудряшка, пухленькая и розовенькая, девочка привлекала к себе внимание взрослых. Сама при этом не очень-то реагировала на всякие суси-пуси и не улыбалась, а всё норовила спрятаться за маму. А когда её фотография появилась на обложке известного журнала, заезжему журналисту уж очень понравилась спящая девочка в детском саду, родственники и знакомые при каждом удобном случае стали фотографироваться с ней, или общаться при скоплении народа, акцентируя внимание на Насте. Вот, мол, мы имеем отношение к этой "знаменитости". Девочка убегала и пряталась. А искать её приходилось всем. Один раз, удрав от бабушки, она влезла по пожарной лестнице на крышу солдатской, в пять этажей, казармы, это в четыре-то года. В другой – ушла в овраг за военным городком и пол дня уплетала там землянику, разговаривала с птицами и ёжиками, ловила бабочек, рассматривала их и отпускала, пока старший брат не нашёл её, перемазанную земляничным соком пополам с глиной. Она ещё месяц пахла лесной ягодой… Ну а когда Настя собрала команду тимуровцев, пяти-шести лет, и отправилась в интернат для глухонемых детей с купленными на сэкономленные копейки конфетами и пряниками, дело кончилось дракой. Озлобленные интернатовские дети сначала сильно обкидали "команду" снежками, а потом и побили, причём Настя до прихода взрослых пыталась их остановить, почему и получила сильнее всех. Дальше – больше… А родители думали, что их дочь – скромница и тихоня. Как они просчитались. Только одних спасательных операций по розыску в лесных массивах было штук пять. То дети испугались медведя в малиннике (на деле, это оказалась потерявшаяся корова из соседней деревни) и разлетелись в разные стороны, побросав туески с малиной. То чуть не уселись на свернувшихся колечком змей на пенёчках, и тоже удрали со страху и попали в болото. То устраивали соревнования, кто больше всех продержится в седле велосипеда, кто дольше всех просидит под водой, кто выше всех залезет на дерево, кто соберёт больше всех грибов и ягод, кто… Можно перечислять ещё долго. Но, главное, что во всех этих "мероприятиях" была замешана Настя. Один раз даже подняли полк, и солдаты половину ночи искали незадачливых лыжников. А когда нашли, девочки Насти среди них не было, она ушла за помощью. Что он тогда пережил? Даже не ругал, сил не было, когда ему сообщили, что его дочь нашли, на дереве, под которым было множество следов зверя. Сообразила залезть повыше, молодец. И шла в нужную сторону. Конечно, в военных городках не развернёшься, когда столько планов и любознательный ум в придачу. Вот и изголялись дети, с риском для жизни. Но когда эта звезда садилась за пианино и пела папе его любимые романсы или читала Есенина, когда танцевала что-нибудь новенькое или показывала шпагаты и растяжки, у бравого командира душа плавилась, как мягкая карамель, и он готов был на любые уступки и самые неисполнимые желания своей бедовой дочери. Правда, годам к пятнадцати, она успокоилась, ударилась в учёбу, из дома выползала редко. И он повёлся. Подарил на 16-летие мотоцикл, приняв у неё самолично экзамен по вождению и взяв с дочери честное слово гонять только на треке. И пожалел об этом, буквально сразу. Его Настьке опять нужно было кого-то спасать, она рискнула отправиться в ближайшую аптеку и попала в дорожную заварушку. Прямо перед ней столкнулись две машины, она чудом выкрутила руль и улетела в кювет, что тоже оказалось травматично. Потом, разбирая эту ситуацию, все его друзья хвалили девушку за единственно правильное решение. Сохранить ясный ум в такой передряге не каждый мужик смог бы. Но мотоцикл был подарен племяннику, Настя получила домашний арест до Нового года (она и так никуда не ходила). Зато научилась печь всякие вкусности, варила папе кофе, который он, как потом выяснилось, не любил, и училась, с утра до вечера. Настя хотела поступить в авиационный институт. Но это нужно было ещё заработать, убедить отца отпустить её в Москву, в МАИ, ведь в их городе такого образования просто не было. А он её никогда не отпустит, но попробовать стоит… Не получилось. Тогда для поступления нужны были оригиналы документов, которые были отобраны и замурованы в тайном месте. И в шестнадцать лет никто бы и не рискнул встать на сторону девочки. И, вроде, как-то стало поспокойнее. И вот, эти умоляющие глаза, да ещё и в день рождения…

– Не могу отказать тебе в твой праздник. Но только не за руль, – как он согласился, не понял сам. – Правда, одета ты совсем не для езды…

– У меня есть запасная косуха, ну и шлем. – Егор не дал ему договорить, у него в душе распускался бутон самого красивого цветка на свете, который был запрятан за семью печатями. От одной только мысли, что она поедет с ним, прикоснётся к нему своими ручками, прижмётся ножками, его сердце рвалось из груди, рискуя оставить своего хозяина без жизненно важного органа.

– Ну, хорошо. Только, Егор, отвечаешь головой.

– А можно мы тогда съездим в мой любимый садовый центр, я уже присмотрела там кое-что, пап?

– Ну вот, отдашь палец, по локоть откусят. Да езжайте уже.

Как давно Настя не ощущала такого восторга, такого полёта души. Егор, как чувствовал, разгонял байк на ровных участках почти до предела. И она хваталась за него ещё сильнее, прижималась ещё крепче, звуки восторга слетали с её губ, йо-хо-хо…

А у майора срывало крышу от одного только вида тоненьких ручек, вцепившихся в его куртку, от чарующего запаха её духов, он даже под косухой ощущал прикосновение её тела, её красивой, так и не выбитой из его мозгов, девичьей груди… Что делать? Куда бечь? Как можно дальше, Егоров, как можно дальше…

Оплатив покупки и заказав доставку, шли уже на выход. Они перешли на ты, это облегчало общение. Егор всё время улыбался своей умопомрачительной улыбочкой, а Настя сияла глазищами и тоже улыбалась. Симпатичная женщина продавала замечательные букеты хризантем, красиво оформленные и даже именные. "Анастасия", букет сиреневых шапок в обрамлении сочных резных листьев, привлёк внимание Егора.

– Пойдём, это точно для тебя. – Егор взял Настю за руку, как-то, по- хозяйски.

И она не отняла, а даже чуть-чуть пожала. В этот момент ему показалось… Господи, спаси и помоги.

– Какая красивая пара! А девушка, ну просто принцесса. Вы, молодой человек, смотрите в оба, вашу пушинку в одно мгновение сдуют из-под носа, – улыбалась продавщица.

– Ну, это вряд ли, – и ещё крепче сжал Настину ручку.

И она опять ответила, переплетая свои пальчики с его. А он даже смотреть в её сторону боялся, ему казалось, что по его лицу всё станет понятно. Что понятно? Что он влюбился в генеральскую малолетнюю дочку? Ополоумел? Сошёл с ума? Нормально, пацан. Это, всё-таки, случилось. А ты думал, что про любовь всё врут, сказки рассказывают? Дожил почти до тридцати, а так ничего и не понял. Надо взять себя в руки. В конце концов, мужик он или нет?

– Нам, пожалуйста, Анастасию. – Ему так не хотелось разнимать сцепившиеся ладони, но деньги в кармане, по-другому не достать.

– Не надо никаких денежных знаков, – вдруг огорошила цветочница. – Не каждый день видишь такую гармонию. Вы, дети, созданы друг для друга. Это я вам говорю, Розалинда, Роза Михайловна по-русски. Будьте счастливы и не смейте такими не быть.

И протянула Насте букет. Они стояли, как заворожённые, встретившись глазами, с переплетёнными руками и большим букетом между ними. Даже спасибо забыли сказать. Потому что поняли, как права эта женщина…

Выйдя из ступора, стали благодарить, желать счастья-здоровья и почему-то рванули в сторону симпатичного уличного кафе. Наверное, кофе попить.

Настя смотрела на Егора, всё ещё держащего её руку, широко открытыми глазами. Она ждала от него каких-то слов. Каких?

– Девочка моя, – начал как-то коряво бравый офицер. – Ты ещё такая молоденькая, не принимай всё за чистую монету, не обращай внимания на всяких тёток, мало ли кому что в голову придёт. Набрешут…

– Ты хочешь сказать, что я некрасивая? Набрехала тётка, да я и не претендую. Мне просто хорошо с тобой. Кажется, ты меня понимаешь, чувствуешь. Наверное, кажется. Не забивай себе голову, и если тебе нечего сказать, то и не говори всякую чушь. – Встала и пошла к выходу, забыв про хризантемы.

И это говорит семнадцатилетняя девочка? Да она урыла его, заткнула за пояс, показала всю его никчемность. Разве эти слова он должен был ей сказать? Ведь Егор живёт последние месяцы только с ней, период воздержания затянулся настолько, что спермотоксикоз не за горами. Но не хочет он никого, а её нельзя. Нельзя!!! Говори что угодно, Егоров, только пусть она выкинет тебя из своей жизни. У этой девочки всё впереди, у неё все романы и любви только начнут приключаться, а у него уже нет. Он искушён, порочен, неверен… Ну наобещает с три короба, а что потом? Ведь он сам себе не верит, что получив недозволенное, его плоть успокоится, и он не пойдёт налево, как всегда, впрочем. Не верит Егоров самому себе, пусть и она не верит.

Он догнал девушку, помог пристроиться на заднем сидении, хотел поправить шлем и утонул, с головой, сразу захлебнувшись слезами, текущими по розовым щёчкам Настеньки. И не удержался, поцеловал солёные глазки, прикоснулся к розовым губкам. Боже, отвал башки. Что он делает?!

– Настя, прости, это я от переизбытка чувств. Больше такое не повторится. Потому что со мной нельзя строить ничего мало-мальски серьёзного. Я – отпетый негодяй, эгоист, карьерист, ненадёжный человек, сумасброд. Зачем я тебе? Старый, искушённый жизнью, мерин. Это правда, Настя! Тебе со мной нельзя. И хватит об этом.

– Не тебе решать, что мне хватит. Я, видимо, действительно ошиблась, думая, что ты – мой герой. А ты просто трус. Скажи, только честно, боишься моего отца? Переживаешь, что я могу поломать твой карьерный рост? Самому себе признайся, что для тебя главное в жизни. Хотя, какое мне дело.

– У меня даже в мыслях такого не было. Ты что, действительно так думаешь?

– Ещё и врун. Судя по тому, что я о тебе слышала, просто не принимала на веру, так оно и есть. Скольким женщинам ты сломал судьбу, ты считал? Егор, ты променял свою нормальную человеческую жизнь на звёзды. Отвези меня домой и постарайся уехать как можно быстрей. В конце концов, у меня сегодня день рождения.

Она уже не держалась за него, зацепившись за поручни между сиденьями. Поэтому, Егор не гнал слишком быстро, боясь за неё. Он никому не позволял с собой так разговаривать, но остановить Анастасию не смог. Он, наконец-то, понял, как права эта девчонка, любимая его девочка…

Майор уехал сразу, даже чайку не попил. Попрощался с генералом, домочадцами, на Настю не взглянул. Он выполнял её желание, как можно быстрее исчезнуть из её жизни. А может, это было его бегство? На следующий год Егоров поступил в академию. Конечно, он мечтал об этом, учёба всегда давалась ему легко, свободного времени было предостаточно, хватало и на развлечения. Почти сразу он зацепил симпатичную москвичку, она настояла на его переезде к ней, устроив комфортную жизнь для своего голубоглазого офицера. Женщина была достаточно упакована, квартира, машина, шмотки и деньги – не проблема. Егора всё устраивало, деньги у него тоже были, он давно подрабатывал на ниве компьютерных технологий, получая нехилые дивиденды. Так что нахлебником не был, отношения были ровными, почти семейными. Но и от неё он умудрялся похаживать налево, потому что не любил. И даже женой её не видел. Похоже, она знала об этом, но жила сегодняшним днём, как и он.

Перед Новым годом позвонил Иван Михайлович и попросил проконтролировать его дочь, Анастасию. Только не светиться сильно, а просто иногда отслеживать, что, где и зачем. Господи, это не кончится никогда. Он только поставил себя на ноги, перевесив своими мозгами сердечные муки, только перестал видеть её в своих снах, только стал жить и дышать полной грудью… Но если бы он знал, как прожила это время его девочка, не поверил бы никогда в реальность происходящего.

Когда Егор просто развернулся и уехал, даже не посмотрев в её сторону, мир, давший такую зыбкую надежду на что-то новое, трепетное, взрослое, перестал быть миром, а стал злом. Причём, злом была она сама. Ну зачем наговорила ему столько пакостей? Откуда она взяла, что имеет право высказываться по любому поводу? Как он живёт, чем, какими принципами и идеалами? Ведь Настя этого не знала. Она могла только догадываться, но делать выводы – нет. Слово не воробей, ничего уже не изменишь. И опять, засыпая в синеве красивых глаз, ощущая на губах его губы, просыпалась вся в слезах. Эти ночные наваждения привели к тому, что спать она стала ложиться очень поздно, сваливаясь на подушку от усталости. А днём заполняла своё время учёбой, библиотеками, всяческими встречами, выставками, спортивным залом. Да, она стала заниматься единоборствами. Её сначала не взяли, больно худющая, лёгкая. Но упёртость и изматывание силовыми упражнениями сделали своё дело, и через пару месяцев она уже сносно оборонялась, пока ещё не умея наступать. Но ей нужно было научиться именно первой бросаться на амбразуры, чтобы отбить у этого старого ловеласа возможность так изводить её, Настю. Она просто убьёт его или лишит наследства. А потом и себя. Тренер, бывший спецназовец, комиссованный после многочисленных ранений, уделял Насте особое внимание. В силу своей не очень крепкой физической формы ей приходилось тяжеловато. Поэтому он, Сергей, придумал индивидуальный план занятий и занимался с девушкой с большим удовольствием. Она ему очень нравилась. Хрупкая, с осиной талией, с тоненькими ручками и ножками, Анастасия, буквально, изводила себя тренировками. Зачем ей это? Он стеснялся спросить. Но такая самоотдача ему импонировала. И через некоторое время, весной, они стали встречаться уже не только в зале. Правда, Сергей так и не понял, почему Настя не разрешает себя поцеловать, при этом обнять, прижать к себе – пожалуйста. Но решил для себя, что не будет настаивать, пусть всё идёт своим чередом.

Летом Настя умотала в археологическую экспедицию. У них там произошло очень неприятное событие, кто-то украл все найденные артефакты. Разбирательство шло несколько месяцев, Настя была одной из подозреваемых, получив от отца новенькую машину на восемнадцатилетие. Мотив на лицо – купля личного автомобиля. Не помогло даже вмешательство папы-генерала, уж больно большая сумма ушла в неизвестном направлении. Спасибо, Серёжа был всё время рядом, ни секунды не сомневаясь в невиновности Насти. Родители девушки были ему очень благодарны за дочь, принимали, как родного. А когда Настя стала совершеннолетней, мама даже спросила, не надумала ли она замуж? Нет, рано ещё. И Егоров ещё дышит…

В ноябре, когда всё, наконец, закончилось, её вызвали в деканат и попросили принять участие в жюри конкурса молодых дарований. А она, что, старая? Нет, Анастасия просто очень умная и по этой теме знает больше всех остальных. Замены ей найти не смогут. Так что, вся надежда только на неё. На подготовку остался месяц, все ресурсы университета в её распоряжении. Вот так новость. Настя никогда не ощущала себя гением, да и на исторический пошла, потому что с авиацией не получилось. И вдруг. Ну что ж, это даже интересно. Ведь в Москве и Егоров. А к убийству она уже готова. Почему бы не сейчас?

Столицу Настя не любила. Большая деревня. А с появлением многочисленных вывесок иностранного проиcхождения, реклам, бутиков и супермаркетов – большая заграничная деревня. То ли дело Питер… Вот куда она бы улетела на крыльях любви и верности. Самый красивый город Земли. И не спорьте. Москва – не лучшая альтернатива, но ей сегодня сюда. Девушка легко подхватила чемоданчик, сил хватало, никаких колёсиков не нужно было. Шубка с капюшоном, сапоги и сумка цвета кофе с молоком, жёлто-оливковый ажурный шарфик, чуть макияжа, независимый взгляд… К нам пожаловала минимум княжна Романова. Если бы не чемодан, который никак не вязался с хрупкой фигуркой девушки. У Егорова завибрировало всё, что могло, что осталось ещё живое после увиденного. Анастасия… Настей и не пахло. Она прошла в нескольких метрах от него, обжигая своими духами, всё теми же. Навстречу ей нёсся какой-то очкарик и полная женщина.

– Настя, мы здесь. Перепутали платформу, извини, – вопил ботаник на весь вокзал.

Он вытащил у неё из рук чемодан, чуть не упал от неожиданности, не успев вручить цветочки.

– Ничего себе, у тебя там камни, что ли?

– Почти. Книги для профессора от нашего декана. Нам куда?

– В наше новое общежитие, на Вернадского. Мы там тебе всё устроили по высшему разряду. Сегодня отдых, а завтра к десяти на кафедру. Работы по горло, тебя так не хватает. С артефактами закончено? Вот дурость… – он сыпал словами как снегом метель, мёл и мёл.

Настя почти не слушала. Ей стало как-то тревожно и неуютно. Захотелось назад, домой, к маме. Что такое? Ведь всё складывается как нельзя лучше. На Вернадского живёт тётя Лида, мамина подруга, которую Настя очень любила, и та отвечала ей взаимностью, всегда вставая на сторону девочки, даже не зная о чём речь. Сразу вспомнилось, как Лидуся пыталась свести с Настей своего сына, Сергея. Классный мальчишка, друг детства, тоже всегда был за девочку, выдавал её выкрутасы за свои, считая себя старшим, на год. Но всё-таки. А она стояла за правду, и не принимала такое самопожертвование, честно вываливая на голову взрослым истину в седьмой инстанции. Но один раз ему попало по полной. Настя пошла в школу, мама только родила Светку, младшую сестру, старший Ванька, восьмиклассник, учился и занимался дополнительными уроками плюс занятия спортом. Мама зашивалась, в прямом и переносном смысле, она подрабатывала пошивом платьев для жён офицеров, обучающихся вместе с отцом в академии. Денег не хватало катастрофически. И тогда приехала мама мамы, бабушка Маша. И первым делом одела своих старших внуков, в прямом смысле слова. У Насти появился комплект из овчины: светлая шубка, шапочка и варежки, очень неудобные, даже снежок в них не слепишь. И как-то раз, катаясь с горки "под присмотром" Серёжки, она эти варежки потеряла. Ну как сквозь землю провалились. Дело шло к вечеру, и дети решили поискать внизу, под горкой. Добровольный помощник, дворовой друг десяти лет, разжёг костёр, соорудил факел, и они двинули. Варежки нашлись, но шуба!? В боку зияла дыра, явно, прожжённая. Когда, как, в какой момент? И, главное, Настя ничего не почувствовала. Никто ничего не понял. И как идти домой прикажете? Шубе всего два дня, и такое… Бедные дети, Настёна и Серёнька, семи и восьми лет, взявшись за руки, стали наматывать круги вокруг дома, каждый должен был быть последним. Но они всё ходили и ходили, не решаясь предстать пред очи родных. Мальчик заткнул дырку на шубе своими варежками, Настя отдала ему свою вторую, а голыми руками они держались друг за друга, постепенно начиная синеть. И когда уже застучали зубы, отбивая чечётку, их нашёл дядя Вова, отец Серёжки. Подхватив под мышки обоих, приволок сразу заревевших детей, раздел и посадил под батарею. Он был самым добрым человеком на свете, когда не касалось службы или серьёзных жизненных ситуаций. Кое-как поняв, что произошло, притащил им чай с бубликами и горячее молоко, заставив выпить его сразу. "Послушные" дети, давясь, выхлебали. Пришли родители Насти и расхохотались, увидев картину с сидящими на полу "голубыми" детьми, одной рукой всё ещё держащимися за руки, а второй поддерживали кружки с чаем, цокая по ним зубами. Мама Насти взяла шубу, приложила к ней варежку, вырезала кружок и очень быстро "заштопала" прореху. У детей отвисли челюсти: дырки не было. За две минуты шубка приняла свой первозданный вид. Даже бабушка долго не знала об этом инценденте. Потом мама Насти расцеловала этих замечательных, очень совестливых детей, которые никак не могли отлепиться друг от друга, прилипнув к тёплой батарее и сцепившись руками. Вот тогда мама Лида и выдала: "Нет, ну всё ясно. Это навсегда, ребята. Такое единение и взаимопонимание неспроста. Нашим детям на роду написано быть вместе!" Но свою долю наказания за бестолковость Серёжка, всё-таки, выхватил. И часто потом вспоминал, когда мама Лида при каждом удобном случае занималась сводничеством. Взрослеющие дети посмеивались над ней и подкалывали, вызывая праведный гнев на свою голову. Серёжка к совершеннолетию представлял из себя уже вполне взрослого мужика, внешне выглядел старше, наверное, из-за большого роста, в дядю Вову. И одевался щёголем, в свободном, но очень стильном виде, не похожем ни на кого. Что не помешало ему завести пассию и через два года жениться на ней. Но эти два года она не подпускала Настю к нему, очень ревновала. А не больно-то и хотелось…

А на Ленинском проспекте, почти рядом, обитала Наташа Акимова, подружка детства, которая её ждала и даже приглашала пожить у неё. Но почему так заныло под сердцем? Почему опять защемило до слёз, воскрешая перед глазами мужское лицо с тёмноголубыми глазами и улыбкой дьявола во плоти. Чертовщина какая-то…

Наконец-то её оставили в покое. Такой длинный день получился. Она очень пожалела, что не полетела самолётом. Ей хотелось покумекать в одиночестве, собрать в кучу новые данные, может, ещё что-нибудь придумать. Но в купе оказался приставучий попутчик, моряк-североморец, возвращавшийся к месту службы, очень надеясь, что с ней, с Настей. Хорошо, что пожилая пара, ехавшая в соседнем купе, уговорила его поменяться с ними полкой, и он перешёл к ним. А потом Костик, очкарик-ботаник, так её заговорил, что после его ухода у неё ещё минут двадцать звенели в ушах его слова. Посидев немного в тишине, девушка поняла, что ещё не так поздно. Ну не спать же ложиться в седьмом часу вечера. И она решила прогуляться. Просто подышать морозным воздухом, попить чайку в каком-нибудь кафе.

Возвращаясь через пару часов назад, Настя обратила внимание, что улицы почти пустые, хорошо освещённые, но безлюдные. А ведь только девять вечера. Навстречу прошёл мужчина, и всё, никого. Стало как-то жутковато, идти было ещё прилично. Сзади заржали.

– Куда, красавица, намылилась? Может, составить компанию? – Три молодых парня бандитской наружности догоняли её, сквернословили и иезуитски улыбались.

– Нет, спасибо, мне с самой собой нескучно. Приятно побыть в компании хорошего человека. А вы не подскажите, сколько времени? – Ей нужна была секунда, чтобы вытащить газовый баллончик, с одним бы Настя справилась, но с тремя, вряд ли.

Но её выпад разгадали, и здоровый парень схватился за настину сумку. Она сильно воткнула каблук мужику в ботинок и вывернув ему руку, уложила на снег. Конечно, в стильных сапожках Настя от них не убежит, придётся наступать. Будь что будет, но так просто она не дастся. Второго ей тоже удалось сбить с ног, а вот третий торчал из сугроба и орал на всю улицу, а какой-то мужчина в модной куртке-дублёнке отправил в нокаут первого, поднявшегося очень не вовремя. Схватив Настю за руку, он засунул её в машину и рванул с места. Она ничего не поняла, вцепившись в сумку и тяжело дыша.

– Мне нельзя светиться в милиции. У меня и так нездоровые отношения с органами. – Знакомый голос пробрал до самой глубины души. – Здравствуй, девочка моя.

Это был он, Егоров. Как в сказке, в самый последний момент рыцарь спасает свою прекрасную даму. Как это может быть? Настя же не знала, что является предметом слежки, и понять, как он оказался именно здесь и сейчас, ей было не дано. Может и можно было догадаться, но пережитый страх и удивление ей такой возможности не дали.

– Где ты научилась так драться? Настя, отомри, это я, Егор. Я живу здесь недалеко, просто защищал девушку. А это оказалась ты. Нас-тя, ау!

– Такого не может быть, – только и произнесла она.

– Получается, что может. Тебя куда отвезти?

– Разве такое возможно?

Егор понял, что у Насти самый настоящий шок, от всего, вместе взятого. Он остановился, повернулся к ней, взял её руки. На одной ладошке с внешней стороны расплывался огромный синяк, и сочилась кровь. Он приложил ранку к своим губам, Настя ойкнула. Автомобильная аптечка сделала своё дело, и Егор решил вывести Настю из неприятного состояния очень радикально. Он затащил её в кинотеатр, расположенный совсем рядом, купил коктейль, они выпили его перед сеансом. Шла какая-то комедия, но заснувшей на плече у Егорова Настеньке было совершенно всё равно, хоть трагикомедия. А майор, перепугавшийся за неё до одури, балдел от близости девушки, от знакомого аромата духов, да просто, от жизни такой, когда Настя рядом, сопит в две дырки, а он обнимает её и тихонечко целует, даже точнее, прикасается к её губам, самым желанным на свете.

В общежитие они попали почти в полночь. Настя поблагодарила за своё спасение уже в сотый раз и в полном раздрае отправилась к себе в комнату. Не так она представляла встречу с Егором Егоровым, её мучителем, а теперь уже и её героем. Казнь майору уже не грозила, но наказание должно иметь место. Какое? Она подумает об этом позже.

Насте снился дивный сон: сиреневые хризантемы, тёмно-голубые, почти синие глаза и каменное плечо, на котором она и проспала до утра, но во сне… И не нужны никакие мягкие подушки. Как хорошо.

В десять исполнительная студентка находилась уже на кафедре, а вечером, выходя из университета, была встречена майором Егоровым. И они гуляли по предновогодней Москве, ели чебуреки прямо на улице, запивая ароматным чаем, разговаривали обо всём, хохотали и наслаждались хорошим настроением и витающими в воздухе предпраздничными хлопотами. Егор накупил Насте всяких сувениров и симпатичную белую медведицу с медвежонком Умкой, мягкую игрушку. Но больше всего девушку порадовал набор для вязания, и она пообещала Егору связать шарф, белый и тёплый. Настя очень любила это дело, особенно, если материалы хорошего качества. А в десять вечера она уже отдыхала в своей комнате, так и не придумав наказание для Егора. Зато он каждый вечер придумывал новые развлечения. А в воскресенье повёз Настю на ледяное ралли, выкрутасы автомобилей на льду. Мест для зрителей не было, все смотрели или из своих машин, или с пригорочка. Егоров тоже поучаствовал в этом безумии, пока не увидел, что к Насте пристроились два мужичка. Через секунду она уже сидела у него в машине и грелась, хитро улыбаясь. Потом они отдохнули в ресторанчике, покатались по новогодней Москве, и он привёз её в общежитие. И так почти неделю. Причём, никаких поползновений в сторону девушки он себе не позволял. Даже за руку не брал, она его подхватывала под ручку, если было очень скользко. Шарф был готов, и Егоров зашёл забрать его. В комнате у Насти в полумраке царил уют. На кровати восседала белая медведица, гжелевый самоварчик и чашки, тоже купленные Егором, явно, использовались, в одной остался недопитый чай.

– У меня завтра последний день, подведение итогов, – грустно произнесла Настя, снимая сапожки, ноги гудели. – Мама ждёт не дождётся, у нас в этом году родственный новый год, много народу приедет. На мне сладкое, торты, печенье, пряники, – пропела девушка.

Она уселась в кресло, положив уставшие ноги на табуреточку.

– Устала? Я же говорил, давай купим тёплые ботинки на меху, под джинсы самое то, – тоном мужа произнёс Егоров.

Присел, взял настину ножку в свои руки и стал разминать напряжённые мышцы и ступню. Потом другую. Нашёл ручки, уткнулся носом в ладошки, уронил голову ей на колени и затих, почти не дыша.

Не дышали оба. У Насти от такой нежности и ласки перехватило дыхание, обострились все органы чувств, давно ждущие этого мужчину. Он уже проник в неё, завоевал её сердце окончательно, а душу она продала ему давно. Диагноз поставлен: ей без него не жить. А ему? Почему он медлит? Даже не целует. Нет никаких сил, никакой возможности терпеть эту муку. Ведь он очень хороший, сам того не зная, очень нужный, самый любимый человек на свете. Ну что им мешает? Теперь-то что? Егор?

Настя подняла его голову, заглянула в несчастные глаза и поцеловала. Он застонал, подался вперёд, обхватил её, сильно прижав к себе.

– Девочка моя, моя желанная, моя любимая, что мне делать? Я так боюсь испортить твою жизнь, навредить тебе. Но и не видеть тебя, не слышать твой голосок, не ощущать свою богиню я тоже уже не могу.

– Егор, кто нам мешает быть вместе? Я люблю тебя, уже давно. И ты знаешь об этом. Так в чём же дело? Ты не уверен в себе? Не уверен на сто процентов? И сколько ещё ждать? До ста лет? Я не хочу, ждать не хочу. Я к тебе хочу. С тобой хочу везде и всегда. Да я сейчас хочу, прямо здесь. И только посмей мне отказать.

И Настя впилась в губы Егора, не дав ему ни сказать, ни вздохнуть. От неожиданности бравый майор чуть не упал. Но девчонка доделала дело, завалив его и упав сверху, прямо на пол. Она истязала его губы, совершенно не умея целоваться, пока он не взял это действо на себя. Перевернув её на спину, стал нежно обкусывать её губки, постепенно захватывая их всё больше и больше, пока не прилип намертво. А уж когда кончик языка докончил своё дело, Настя просто стонала от вожделения, требуя большего. Всё внутри трепетало, грудь "вылезала из себя" от страстного желания дотронуться до тела, до кожи Егора, прижаться к нему набухшими сосочками. Она стала снимать с него свитер, майку, а он с неё кофточку. Не удержался и присосался прямо сквозь кружево бюстика. Фейерверк взорвался у неё внутри, раскидывая искры удовольствия по всему телу. А железные мышцы под руками, в которые девушка вцепилась своими музыкальными пальчиками, подействовали как лакмусовая бумажка, увеличивая упоительность творившегося волшебства. Её плоский, подкаченный животик сам подлез под руку мужчины, джинсы слетели в два счёта, кружевные трусики не выполняли своей функции, совершенно промокнув. Егор, продолжая целовать Настю, раздвинул её ножки и выложил своими губами дорожку через животик и дальше. А потом Настя уже ничего не соображала, утонув в море наслаждения, кубарем слетев в царство неги и первого в жизни оргазма. Но это был не конец. Егор поднял свою девочку, переложил на кровать, освободил, наконец, её грудь, обнажив чувственное творение бога, подружившегося на момент создания с бесом, и стал целовать то одну, упругую, сладкую, то другую. Девочка под ним изогнулась, как струночка, уперевшись сильными ножками в спинку кровати, и стонала от удовольствия и предвкушения. Как он мечтал об этом… Всё мужское естество вопило от восторга, мучившее его желание хотя бы прикоснуться к этим тугим, бархатным сосочкам с того самого дня на даче, наконец, исполнилось. Нет ничего вкуснее, ничего желаннее настиной груди, такой манящей, девичьей… Стоп! Девичьей!

"Если ты, Егор, причинишь моей дочери хоть малейшую боль, я объявлю тебя своим врагом. Крепко подумай, я не шучу". Слова Ивана Михайловича, которому доложили об их встречах, прогремели у него в мозгу, как набат. Как он мог? Ещё утром строго-настрого запретил себе даже мечтать о Насте, ведь в словах её отца одна правда – он не сделает счастливой эту девочку, такую молоденькую, такую хорошенькую, его любимую Настеньку. Какие уж тут проценты…

Егор аккуратно сполз с кровати, быстро напялил джинсы, прикрывая своё вспученное мужское достоинство. Майка, свитер, а теперь повернуться. Как? Как повернуться? Что сказать? Настя сидела на кровати совершенно голая, грудь торчком, тонюсенькая талия, чуть обозначившиеся рельефчики живота, рук, ног. Афродите делать нечего. И глаза!? Почему он не умер ещё там, на этой долбаной даче? Почему ещё живёт?

– Я сделала что-то не так? Обидела тебя? Я как чувствовала, так и…

– Нет, Настя, нет! Это я сделал всё не так. – Он перебил её. – Прости меня, прокляни, сотри из своей памяти. Ты – самая лучшая девушка на Земле, тебе нужен самый лучший парень. Но это не я. Мне…

– Позволь, я сама решу, кто мне нужен. Да я уже давно знаю. Почему ты со мной так, Егор? Почему? Если не любишь, то какого чёрта это всё? Топтать-то зачем?

– Прости, Настя, я не имею права…