Возможно всё

3

Миллисент прислушалась. В доме все было тихо, лишь на крыше под ударами вновь усилившегося штормового ветра грохотало железо. В свете непотушенной лампы проступали контуры обстановки спальни, пачки книг.

Девушка посмотрела на дверь.

Стул на месте. Это хорошо, но что она будет делать, если незнакомец начнет стучать или ломиться в дверь? Закричит, убежит… Куда бежать, она тут в ловушке.

Милли перевернулась с живота на спину, раскинула руки-ноги, уставилась в потолок.

Странный все-таки этот незнакомец. Взрослый мужчина, а ведет себя как ребенок. Лезет на чердак ремонтировать кровлю. Зачем? Если у него есть деньги, не лучше ли дождаться рабочих? Говорит, кухня в доме — самое главное. Вот это правильно. Мама тоже так считает.

Тут Миллисент вспомнила, вернее, поняла, как и где коснулась ее рука незнакомца, когда он выпроваживал ее из кухни. Его рука дотронулась до талии, или ниже? Конечно, ниже! Он слегка шлепнул ее по попке, как маленькую непослушную девочку. Господи, а почему она тогда не прикрикнула на него, не поставила нахала на место?

Миллисент рассердилась на себя. Почему да почему! Что случилось, то и случилось, сама виновата. Получается, незнакомец ее отшлепал! Так ей и надо, можно было и посильнее задать трепку!

Мысли девушки вновь потекли в привычном русле.

Сколько стараний она приложила, сколько затратила труда, чтобы привести в порядок кухню в запущенном особняке Волчьего лога! Добела отдраила замызганный кафель, до блеска отчистила стены. Отмыла потолок и стены…

Реджинальд никогда не заглядывал в холодильник, не интересовался исправностью кухонных приборов, да и любых других тоже. Однажды Миллисент ударило электрическим током, когда сломалась стиральная машина. Претензии после этого случая к работодателю были вполне справедливые, любая девушка на ее месте поступила бы также. Она сказала: «Господин Хоггвардс, меня могло бы убить. Вам следует знать, в каком состоянии находится ваша домашняя техника».

И что? Реджинальд лишь глумливо рассмеялся над ее робким замечанием, посоветовал обратиться в сервисную службу, ехидно заверил, что из города обязательно пришлют молодого и красивого механика, который наверняка удовлетворит все запросы капризной и девственной домоправительницы.

На столе Хоггвардс держал много разных книг, а с некоторого времени Миллисент стала замечать среди томов и журналы, специально издаваемые для мужчин. Работодатель стал требовать, чтобы она наводила тщательный порядок на его рабочем месте. Но тут она воспротивилась. Тебе надо, ты и наводи, в жизни не прикоснусь к этой гадости! — с омерзением подумала Милли и лишь слегка смахнула тряпкой пыль с груды всей этой ерунды.

Увы, в договоре о найме на работу был пункт, согласно которому Миллисент обязана была следить за порядком и в кабинете тоже. Девушка с отвращением подумала, что ей пришлось все же прикасаться к этим журналам. Но она никогда их не листала и не читала.

В ушах мисс Рич словно наяву прозвучал гнусавый голос Реджинальда Хоггвардса: «Чем же вы занимаетесь в своей спальне, когда закрываетесь от меня на замок, моя милая?»

Милая! Девушка ударила кулаком по подушке и вслух произнесла:

— Мерзавец! Презираю!

Она сейчас ненавидела всех мужчин сразу. Ненавидела их привычки, манеры, одежду, страсть к дурацкому спорту, коньячные запахи дезодорантов, формы мужских причесок, галстуки, моды, ненавидела мужские голоса, имена, — буквально все! И безумно жалела свою бедную маму, которой пришлось в начале весны выйти замуж за нотариуса Франклина Баума.

Зачем?! Разве ей было плохо вдвоем с дочерью? Решила, видите ли, что Баум — добрый и порядочный человек. Неизвестно еще, как он себя проявит в дальнейшем. Он мужчина, а значит — непредсказуем. Реджинальд Хоггвардс тоже сначала показался Милли истинным джентльменом… Франклин бреется ужасной бритвой, курит вонючие сигареты, пьет горькое пиво, орет, когда вратарь команды шахтеров пропускает мяч в свои ворота. Ну чем он лучше других — эгоистичных, зацикленных на собственных удовольствиях представителях мужского племени?

В памяти Миллисент Рич вновь проявились до мельчайших подробностей сцены минувшего вечера. Реджинальд напился после прихода двух музыкальных редакторов — на этот раз они приехали вместе, брюнетка с блондинкой. В домашней студии сразу загремела музыка, раздался смех хозяина.

Потом они все вместе спустились вниз, и Роланд попросил ее съездить в город за пивом, хотя пива был полный холодильник.

— Какую власть имеет Роли над девичьими сердцами! — сказала громко брюнетка. — Посылать на ночь глядя юную наложницу за пивом, как это жестоко!

— Господин режиссер водит нас за нос, Роза! Какая наложница! — откликнулась блондинка. — Мне кажется, в этом доме власть Роли не безгранична, он не в состоянии разрушить неприступный Карфаген!

Миллисент ничего не поняла в этом разговоре. Что за наложница, какой Карфаген?

Рассерженный насмешливым тоном женщин Реджинальд прорычал, дыша в самое ухо девушки:

— Тогда не задерживайся, нам тебя сегодня очень будет не хватать, наш невинный цветочек!

— Деньги! — потребовала Миллисент. — В прошлый раз я покупала пиво на свои!

— Ах, как мы любим деньги! — гримасничая, пропел Реджинальд Хоггвардс, порылся в карманах и вытащил горсть мятых пятифунтовых бумажек. — И не забудь, я предпочитаю имбирное светлое, а коллеги, коллеги любят имбирное темное!

Миллисент повезло, до городка ее подбросил Кристофер Джонс, почтальон, на своем стареньком «остине». Обратно девушка добралась на последнем муниципальном автобусе.

Денег хватило и на пиво, и на автобусный билет, зато как всегда не хватило, чтобы позвонить матери.

Вернувшись, девушка оставила пиво в кухне, поднялась в свою комнату, переоделась, и принялась перечитывать школьный учебник истории, главу о развитии национальных традиций. На курсах менеджеров частенько задавали вопросы по исторической тематике, поэтому неплохо было бы освежить в памяти школьные знания.

За окном завывал ветер, вот-вот был готов разразиться ливень. Впереди был долгий субботний вечер, по условиям контракта целиком принадлежавший Миллисент. Конечно, можно было пораньше лечь спать или просто поваляться, не думая ни о чем, но перспектива остаться к концу лета без денег, без диплома курсов пугала девушку. И чтобы не предаваться мучительным сомнениям, надо было чем-то занять себя.

Надо же, как просто попалась она на крючок к Реджинальду Хоггвардсу! Как плохо без денег. Интересно, когда вернется его жена, она выпишет чек или выдаст наличными?

Миллисент на мгновение отложила учебник. Нечего унывать, скоро у нее будут деньги, много денег… Она купит подарки матери и ее новому мужу, Франклину Бауму. Только бы мама была счастлива, лишь бы не повторилась история с бывшим отчимом Миллисент!

Неожиданно в дверь раздался осторожный стук, кто-то подергал ручку. Странно, Реджинальд всегда соблюдал условия контракта и никогда не беспокоил ее по субботам, когда дневные дела все были выполнены. Кто бы это мог быть?

— Миллисент, крошка, можно тебя на минутку? Это я, Роза! — раздался высокий голос, принадлежавший брюнетке-редактору.

Милли вскочила с кровати, запахнула на груди легкое тонкое платье, когда-то подаренное матерью, и подошла к двери.

Зачем она могла понадобиться? Может быть, у нее хотят спросить мнение по поводу гала-концерта, который транслировался по второму каналу национального телевидения? А что, концерт получился очень славный, без грубых песен с примитивными текстами. Там даже выступала сама Диана Форрествуд. Какая она душка! Ни за что не угадаешь, сколько лет певице…

Миллисент открыла дверь, выглянула в коридор и увидела Розу. Глаза брюнетки сверкали, на ее плечах был длинный темно-зеленый шелковый халат, тонкие нервные пальцы левой руки сжимали длинный мундштук с дымящейся сигаретой. В правой руке женщина цепко удерживала за горлышки четыре бутылки с пивом.

— Детка, помоги мне, я боюсь! В доме, кажется, никого, только ты да я! Проводи меня в ателье, там, на лестнице, совершенно темно!

— А где господин Хоггвардс? — спросила Милли, цепляя на ноги босоножки. — Разве он уехал?

— Роли отправился провожать Айрин! У нее неприятности с аккумулятором, честное слово!

На лестнице, что вела в ателье, действительно, оказалось совершенно темно, хоть глаз выколи. Девушка в который раз мысленно посетовала, что работодателю безразличен собственный дом — сколько раз она обращала его внимание на скверную проводку, на отвратительный электросчетчик, на ужасные выключатели. Пятно света от электрического фонаря в руке Миллисент перебегало со стены на стену.

Создавалось жуткое ощущение, будто стены качаются, и вот-вот готовы упасть.

— Видишь, как страшно у вас в вашем Волчьем логу! — брюнетка, повизгивая от страха, стала подниматься по ступеням. — Иди следом, маленькая Миллисент!

Открытая дверь в ателье выглядела как вход в преисподнюю — так было темно внутри, что луч фонаря даже не достигал стен.

— Входите, Роза, не бойтесь! — вежливо проговорила она и смело шагнула вперед первой. Обхватив крепко Миллисент за талию, через порог ателье робко ступила брюнетка и отчего-то произнесла шепотом:

— Погаси, пожалуйста, фонарь!

— Пожалуйста…

Конечно, это было неожиданно, когда Роза в темноте спросила, девственница Миллисент или нет, но что тут странного? Девушка сама секретничала с подружками только в темноте, поэтому простодушно произнесла в ответ:

— Да!

— Это замечательно… Встречайте нас!

Резко щелкнул замок в двери, вспыхнул яркий свет. Некоторое время бедная мисс Рич стояла, совершенно ничего не видя после темноты. И лучше бы она вовсе ослепла!

В кресле, подле уставленного пивными бутылками письменного стола, сидел, заложив ногу за ногу, улыбающийся Реджинальд Хоггвардс. На столе, подбоченясь, стояла блондинка в туфельках на высоких каблуках. И туда же, на стол, старалась забраться брюнетка.

Но не это поразило Миллисент! Ее убило то, что все люди кроме нее, находившиеся в комнате, были абсолютно голыми! И мужчина, и обе женщины!

Девушка мигом бросилась к двери и упала, запутавшись ногами в валяющемся на полу темно-зеленом шелковом халате. Вскочила, рванула ручку и выбежала на лестницу.

Собственное платье Миллисент затрещало по швам, зацепившись о выступ декоративной деревянной панели.

Она почувствовала себя облитой грязью, слух ее грубо царапал животный смех Реджинальда и веселые крики его разбитных женщин. Ты в волчьем логове, Милли! Прочь, как можно скорее, прочь отсюда!

С неизвестно откуда взявшейся силой девушка рванула платье, схваченное капканом, дернула еще сильнее, и освободилась из плена. Теперь бы выскочить из дома, пусть в ночь, в грозу… Бежать, куда глаза глядят!

…Наверху глухо заскрежетало железо. Казалось, огромный великан карабкается на крышу дома и заглядывает по пути во все окна, разыскивая спальню, где никак не может уснуть бедняжка Миллисент.

Да разве тут уснешь?! Девушка вновь приподнялась на постели, оглядела спальню незнакомца. Тоже еще то логово! Живет один, и наврал с три короба про сестру! Да нет у него никакой сестры!

Чья же на ней блузка? И где сейчас ее хозяйка? Кто она — блондинка, брюнетка? Живая, мертвая? Хватит, Миллисент, успокойся, не надо себя специально пугать! Сказано было, утром ты познакомишься с хозяином, поговоришь с ним спокойно, он отвезет тебя на автобусную станцию, может быть, одолжит немного денег на билет, а теперь спать!

Милли плотно зажмурила глаза, уткнулась носом в подушку. Но сон все не приходил. И вновь ясно представилось, как рука незнакомца дотрагивается до нее чуть ниже талии, легонько шлепает ее.

Не мог же он ущипнуть меня там, но почему так живо чувствуется его прикосновение? А что он при этом испытывал сам: чувство превосходства или извращенное удовлетворение?

Школьный психолог, человек с колючими маленькими глазками на круглом безусом лице, с жаром утверждал, что маньяки любят испытывать именно извращенное удовлетворение. Девушка постаралась представить себе глаза незнакомца, потом вновь почувствовала легкую тошноту от съеденного через силу миндального печенья. Потом…

Потом Миллисент крепко уснула и даже под утро не видела никаких снов, ни плохих, ни хороших. Впрочем, один сон все-таки приснился, страшно дурацкий. Снилось, будто она ночью спустилась в кухню, где на полу храпел ночной незнакомец, прокралась к буфету, и прямо из коробки стала есть миндальное печенье. А затем вдруг упала в обморок. Врачи примчавшейся «скорой» делали промывание желудка, пичкали ее всевозможными лекарствами, однако, ничего не помогало. А на рассвете, когда в кронах лип бодро запели птицы, бедную Миллисент стошнило пахнущей миндалем желчью на прекрасный изумрудный пол потрясающе красивой кухни…

Проснувшись, Миллисент в ужасе подпрыгнула на постели. Никого вокруг не было, ни врачей с резиновыми шлангами и клизмами, ни незнакомца.

Пыльный пол огромной комнаты был устлан не менее пыльными книгами, в затуманенные окна еле пробивались солнечные лучи. Зато кровать была хороша! Огромная, мягкая! Резную спинку в изголовье украшало распятие из черного дерева, прекрасное белье пахло цветами лаванды, немножко мятой и чуть-чуть гелиотропом. Несмотря на то, что Миллисент уснула под утро и видела жуткие сны, она чувствовала себя выспавшейся, здоровой и молодой, так можно чувствовать себя только в восемнадцать лет.

— Миндаль, — отчего-то проговорила тихо Миллисент и не почувствовала тошноты. Удивительно, она в чужом незнакомом доме, а чувствует себя в безопасности.

Стул надежно запирал дверь, никто не убил и не изнасиловал Миллисент. Ура!

Но что это?! Ручка двери вдруг задергалась, вот поехал вместе с дверью стул, вот показалась голая мужская рука…

Миллисент с остановившимся сердцем проследила за тем, как рука положила на спинку стула свернутый халат и полотенце. Хрипловатый голос с той стороны произнес:

— Горячая вода в душе на третьем этаже.

Ничего себе! Сколько же в доме всего этажей, сколько всего ванных комнат? Ремонт в таких хоромах будет идти лет тридцать, рехнуться можно, поразилась она.

С этой минуты Миллисент уже не чувствовала себя в безопасности. Почему это хозяин особняка так запросто открыл дверь? В детстве, когда ей было лет пятнадцать, стул, приставленный к двери, великолепно ее выручал.

Тогда названный брат, слава Богу, бывший названный брат, предлагал наивной Миллисент свою дружбу. Сыну Ли Дженкинса — второму мужу мамы, Джорджу, исполнилось двадцать два года. Это был низкорослый крепыш с оловянными глазами-пуговками, думающий лишь о собственной выгоде и заботящийся лишь о красоте своих ногтей.

Когда мама вышла замуж за Дженкинса, его сын стал жить сначала в их доме, а когда дом продали, в тесной квартире. Сын во всем походил на отца!

Джордж обманом избавился от службы в армии, отлынивал от любой работы и при этом умудрялся получать пособие по безработице. Еще он шлялся по пивным и дискотекам, не пропускал ни одного игрального аппарата, а также ни одной юбки. Подружки Миллисент боялись приходить к ней в гости, им противно было выслушивать сальности в свой адрес.

Джордж часами полировал ногти кусочком замши, но странное дело — хоть ногти на руках Джорджа и блестели, как пластмассовые, под ногтями вечно была каемка черной грязи.

И вот этот чистюля взял моду приходить в комнату к Миллисент и подолгу с ней разговаривать, а глазами… Буквально раздевал ее, не смущаясь ни на секунду!

Липкие взгляды Джорджа ползали по лицу, по груди, по плечам и коленям. Хотелось забраться в горячую воду и тереть, тереть себя мочалкой, чтобы избавиться от мерзкого ощущения нечистоты, страшной чужой воли, гнусного любопытства и нахальства. После такого общения девушка чувствовала себя совершенно разбитой.

А однажды… Однажды так называемый брат заговорил с ней о непристойном. Он пригласил ее посетить такой кинотеатр в городке, в котором иногда показывали особенно откровенные фильмы. Некоторые из них были такие, что… Миллисент немедленно выгнала Джорджа из своей комнаты вон и потребовала, чтобы тот никогда больше не заходил к ней. Молодой человек вроде бы покорно принял изгнание.

Но потом… Вечером девушка снимала свой любимый розовый джемпер и краешком глаза заметила в зеркале коренастую фигуру возле полуоткрытой двери.

Масленые глазки братца Джорджа жадно следили за тем, как сестренка раздевалась, обнажая перед зеркалом свое вполне сформировавшееся здоровое, подтянутое тело. Значит, он следил, подсматривал за ней и раньше!

Какая гадость! У Миллисент даже поднялась температура, и никогда в жизни — никогда! — она больше ни о чем не разговаривала с Джорджем. Даже не выходила к завтраку, чтобы не натыкаться на холодный взгляд человека-рептилии! Мама не понимала, в чем дело, пыталась их помирить.

Бедная мама, она, к счастью, ничего так и не узнала! Да и зачем было посвящать ее во все это. Она никогда не услышит от Миллисент ни про Джорджа, ни про его отца, ее второго мужа и бывшего отчима дочери. Зачем ей знать эту грязь, она такая чистая, мама!

И вот, снова, похоже, начинаются гнусные мужские штучки! Неужели хозяину дома было трудно прежде постучать, а потом уже, услышав ее ответ, вертеть ручку, отодвигать стул? Вот и доверяй этим лисам в штанах, этим животным!

Сколько безобразных сцен прошло перед ее глазами, когда ее отчим обвинял жену в скупости, требовал денег на игру, на выпивку! Дженкинс и его сын-оловянные глазки лишили ее маму молодости, отняли у Миллисент детство. Девушка явственно представила лица негодяев, вспомнила их голоса, жесты, поступки.

…Милли передернуло. Тратить прекрасное утро на тяжелые воспоминания? Дудки, пойдет-ка она лучше на третий этаж, в душ!

Еще немного, примерно с полчаса, повалявшись в постели, понежившись, она потянулась, выгибая дугой спину, подняла руки, выставляя вперед грудь. И ахнула, когда выбралась из-под одеяла: на модной парижской штучке — модной блузке! — отсутствовали все пуговицы! Она же спала одетой, а когда тянулась, как кошка, пуговицы отлетели.

Придется выходить к завтраку в том, что принес ее благодетель.

Миллисент стащила с себя штаны, накинула на плечи халат, запахнулась и пошла искать лестницу на загадочный третий этаж.

Тихо и пусто было в доме, коридоры просторны, лестницы пологи. Конечно, на стенах не было картин, на полу не лежали ковры, но чувствовалось: хозяин стремится создать в доме былой уют. Дубовые панели были украшены резьбой, отполированное дерево манило прикоснуться к себе рукой. Миллисент показалось, что она перенеслась в другой век, в романтические времена париков, кринолинов и шпаг.

Третий этаж и впрямь оказался загадочным.

Узкие, словно бойницы, окна смотрели на самые далекие холмы. За ними угадывалась полоска белых облаков, она постоянно висела над Атлантическим океаном.

Все комнаты на этаже были без каких-либо следов мебели. Стены комнат оказались отделаны деревянными панелями, с потолков свешивались люстры, причем везде разные: где отлитые из бронзы, где изготовленные из хрусталя. Повсюду валялись куски реек, детали резных карнизов…

Чувствовалось, ремонт здесь подходит к концу. Лишь на потолке одного из помещений, в которое из любопытства заглянула девушка, расплылось большое мокрое пятно. У стен располагалось огромное количество пустых книжных шкафов, на полу величественно застыли мраморные бюсты знаменитостей.

Теперь понятно, это была библиотека.

Наконец Миллисент нашла душевую. Вернее, душевых кабинок оказалось на этаже штук пять, но только в одной дверь оказалась открытой.

Эту пятую дверь девушка тщательно заперла за собой, подергала, проверив прочность замка, и лишь потом скинула с себя халат. Вот теперь она в безопасности, никто не увидит ее высокую, полную грудь с озорно смотрящими на мир нежными сосками, ее живот с едва заметной родинкой чуть выше пупка, бедра и сильные, стройные ноги. Кафельный пол приятно холодил голые пятки, в широкое окно заглядывало солнце.

В душевой комнате, отделанной плиткой цвета снятого молока, на зеркальном столике Миллисент обнаружила все банные причиндалы и — о, радость! — пакет из универмага с прекрасной зубной щеткой. Там же оказались цветные тюбики — пять или шесть видов зубных паст. Зубная щетка была дорогая, с красивой ручкой золотого цвета.

Выходит, ты меня обманул ночью, незнакомец, а еще взрослый мужчина, подумала она. В доме все есть! Вот пример коварства мужчин!

Миллисент, предвкушая удовольствие, ступила под сильные, пахнущие хвоей и морским воздухом, струи воды. Подставила им лицо, плечи, грудь, спину. Как здорово!

Сейчас бег по ночному шоссе уже показался девушке далеким и смешным. Но беспокоил день сегодняшний. В странном оказалась она доме, больше похожем на ловушку, чем на жилье добропорядочного джентльмена, бескорыстно спасающего наивных, попавших в переплет, до смерти перепуганных красавиц!

Миллисент не торопясь вымыла голову. Ее светлые, густые волосы, казалось, с благодарностью принимали ласку воды. Мама всегда говорила: «Девочка, тебе повезло. У тебя лунные волосы и глаза-незабудки. Ты похожа на лесную фею. Тебя ждет не иначе как принц, попомни мои слова».

Когда Милли наклонилась, чтобы взять со столика фен, то заметила на одной из стеклянных полок заботливо открытые заранее бутылочки с различными соками, хрустальные стаканы. Девушка выбрала апельсиновый сок, сделала небольшой глоток и поставила стакан на место.

Ах, мерзавец, мужчина есть мужчина, его не исправить! Миллисент расхохоталась. За бутылочками с соком стояла тарелочка с ароматным печеньем, которое, так показалось девушке, смотрело на нее смеющимися глазами хозяина дома.

Благоухающая свежестью мисс Рич спустилась в холл. Он сейчас показался ей не таким страшным, как прошлой ночью. Солнечный свет танцевал на стенах, полу и на всем ремонтном бедламе, наполнявшем помещение.

Девушка каждую секунду ожидала увидеть незнакомца и сразить его видом тщательно уложенных лунных волос. Что хорошего можно ожидать от него в ранний час, что он ей скажет?

Но в холле было совершенно пусто. Лишь на двери, ведущей в кухню, трепыхался на сквозняке сиреневый лист бумаги. Четким, каллиграфическим почерком были написаны слова довольно обидного содержания:

Живи и действуй! Миллисент перевела взгляд на часы: они висели прямо над входной дверью. Шестнадцать сорок. Боже! Какое раннее утро, какое пение птиц… Дура!

Девушка пулей влетела в кухню и остолбенела.

На столе стоял серебряный поднос, и чего только на нем не было! И маслины с разрезанными на дольки алыми помидорами. И королевские креветки. И семга, и палтус горячего копчения! Благоухали рокфор и камамбер. Так и манили свежие белые булки с нежно-коричневой корочкой. А из серебряного ведерка боязливо выглядывала совсем уж крохотная бутылочка французского шампанского.

Миллисент вздохнула.

— Шампанское! Значит, определенно все это пиршество ей предоставил большой любитель наслаждений. Но она на эти штучки не купится. Отработает завтрак и убежит.

Девушка с большим удовольствием поела, затем решительно встала и принялась за дела.

Почти три часа Миллисент работала, как ее мама сказала бы, вкалывала не разгибаясь.

А когда взглянула на часы в холле, то ахнула:

— Восемь часов вечера! Ничего себе!

Гул мощного мотора девушка услышала издалека. Возвращался странный хозяин запущенного ремонтируемого дома. Этот непонятный ей мужчина, от которого одновременно исходило напряжение и, возможно, угроза ее девственности, и который в то же время так трогательно позаботился и о ее сне, и о зубной щетке, и об обильной еде.

Вот-вот из-за холма выскочит его автомобиль, вот-вот на ступенях раздастся громкий стук каблуков…

Миллисент молча сидела за накрытым кухонным столом. Она тоже не ударила в грязь лицом и кое-что приготовила, а теперь волновалась и ждала, как среагирует на все это хозяин, когда предстанет на пороге. Что, интересно, скажет, оценит ли ее старания?

В центре стола красовалось блюдо с яблочным пудингом. Конечно, это мамин коронный рецепт, она выпекала такую же вкуснятину, пока не вышла замуж за проходимца Ли Дженкинса. Отчим номер два, Франклин Баум, не любил выпечку, он обожал пиво и копченую рыбу.

На глаза Миллисент навернулись слезы.

Конечно, нехорошо хозяйничать в доме без спросу. А что оставалось ей делать? Сам же написал в записке, мол, живи и действуй. Она вовсе не собиралась воспринимать зубную щетку, теплую постель и вкусную еду исключительно как знаки внимания, за которыми последует второй пункт банального мужского сценария, с его непременным ухаживанием, льющимся в бокалы вином и мимолетной животной страстью. Нет, она не похотливая самка, ей все эти «прелести жизни» ни к чему. Пусть он воспринимает ее усилия всего лишь как благодарность за то, что выручил ее…

Незнакомец с немым изумлением в глазах спускался и поднимался по бесконечным мраморным лестницам своего бестолкового дома. Он был удивлен! Сражен! Он выглядел обалдевшим от произошедших в доме перемен!

Перфораторы, электродрели и шлифовальные машинки были тщательно протерты от пыли, упакованы в коробки и лежали в образцовом порядке на невесть откуда взявшемся стеллаже. Мраморная лестница на второй этаж сверкала в лучах заходящего солнца. На паркетном полу холла — ни пылинки. Ее не было ни в коридоре на втором этаже, ни в других местах… Словно ее вообще больше не существовало в природе, так-то!

Но на этом чудесные преобразования в фамильном поместье Харткортворд не закончились. На третьем этаже появилась еще одна спальня. На свой страх и риск Миллисент вскрыла один из мебельных ящиков, самостоятельно собрала кресло-кровать. Судя по чертежам, прилагаемым к нему, возможность осуществления подобной сборки для неопытного человека по степени сложности немногим отличалась от монтажа космического спутника.

Сверкал лаковыми боками рояль, радовала взгляд свежая зелень роскошных пальм в холле и на лестницах. Входная дверь больше не скрежетала и не скрипела. Ни одного поломанного ящика не валялось у входа.

И все это сотворила своими нежными, девичьими руками Миллисент.

В довершение всего при встрече девушка протянула ошеломленному всем увиденным незнакомцу перечень того, что сделано, что надо сделать во вторую очередь, и того, с чем можно пока подождать.

— На втором листе примерная стоимость работ по планировке территории усадьбы, потом идут затраты на питание землеустроителей и на садовника. Возить рабочих в ресторан или привозить еду сюда — огромная разница! Нельзя терять ни часа. Лето кончится, работа останется на следующий год, а время дорого еще и тем, что цены растут почти каждый месяц! — прокомментировала смету Миллисент. — Теперь прошу к столу. Кофе остывает, пудинг тоже.

— Кто такая Миллисент Рич, здесь стоит ее подпись? — спросил хриплым голосом мужчина, дочитав список до конца.

— Это я…

— Очень приятно! Роджер Харткортворд! — протянул руку мужчина. — Фамилия труднопроизносимая, но ты меня можешь звать по имени. Вот мы и познакомились. Сейчас пообедаем, и ты расскажешь, что там у вас произошло в Волчьем логу. На тебе вчера лица не было!

— Вчера! Я почти два месяца чувствовала себя, как во вражеском плену! Теперь не вернуть ни одежды, ни заработанных денег!

Миллисент хотела было улыбнуться, но вместо этого губы ее запрыгали, из глаз брызнули слезы, и девушка разрыдалась. Жемчужинами полетели на изумрудный пол так старательно пришитые к блузке пуговицы.

— Тоже мне, горе! — проговорил Роджер Харткортворд. — Сейчас же поедем к Реджинальду Хоггвардсу и заберем твою одежду!

— Вы его знаете? — сквозь слезы спросила девушка.

— Очень плохо, но разве это помешает зайти к нему в гости?

Миллисент перестала плакать, посмотрела внимательно на мужчину и серьезным голосом произнесла:

— Сегодня я не готова вновь переступать тот ужасный порог. Понимаете, я еще не в состоянии видеть этого… этого…

Роджер не стал дожидаться, когда она подберет нужное слово, он не хотел, чтобы ей стало еще больнее, и быстро сказал:

— Договорились! Поедем на той неделе. Пудинг просто замечательный, где ты так научилась готовить?

— Нигде, — вздохнула Милли, тщетно пытаясь спрятать ладонями обнажившиеся груди. — Мамин рецепт. Вы пейте пока кофе, я скоро приду.

— Пойдешь пришивать пуговицы?

— Почему вы так решили?

Роджер Харткортворд расхохотался.

— Не забывай, Миллисент, я читаю твои мысли! Оставшихся пуговиц вполне достаточно. Кстати, получается, что ты пока без работы? Ты ведь в Волчьем логу работала, а не прохлаждалась?

— Получается, так. Да, я лишилась рабочего места.

— Чепуха! С сегодняшнего дня ты работаешь у меня, на меня, и вот тебе первое жалованье. Вернее, аванс!

Голос мужчины был серьезен, на губах ни тени усмешки, глаза смотрели прямо и строго.

На столе перед Миллисент оказалась пачка банкнот в банковской упаковке. Девушка недоверчиво взглянула на Роджера.

— Благодарю вас, мистер Харткортворд!

— Пожалуйста, мисс Рич! Единственный вопрос, в спальне, на пачках с книгами, валялась моя записная книжка. На какой помойке мне теперь ее искать?

Миллисент встала, подошла к каминной полке, взяла и протянула Роджеру затасканную записную книжку.

— На первый раз делаю вам замечание, господин Харткортворд. Не разбрасывайте свои вещи! Вы прямо как мальчишка, у которого лыжи и коллекция бабочек хранятся в одном шкафу! — Она, как ни крепилась, не смогла удержать улыбки. — Короче, Роджер, теперь все в доме находится под моим контролем. Пока я здесь, ни о чем не беспокойтесь! А долго я у вас проработаю?

— Месяца два, три… До конца ремонта уж точно. Но при одном условии. Миллисент, ты честно расскажешь мне, что тебя так угнетало и угнетает в жизни. Я имел возможность за тобой немного понаблюдать, и кое-что в твоем поведении меня серьезно настораживает.

Девушка рассмеялась:

— Мне нравится жить, жизнь прекрасна!

— Врешь, Милли! Сказать, кто тебя пугает, просто наводит на тебя ужас?

Миллисент внимательно посмотрела в серые глаза Роджера.

— Ну скажите, только без шуток!

Роджер тоже заглянул в ясные голубые глаза девушки. Помедлил и тихо произнес:

— Мужчины… Вот кто пугает тебя и наводит ужас на твою юную душу. Даю слово, в моем доме ты расстанешься с этим страхом. И постепенно осознаешь, что мы вовсе не загадочные, гнусные существа с Марса, а тоже люди! Я не представляю, что должно было случиться в твоей жизни, кто тебе так здорово насолил, что ты все время ждешь каких-то подвохов от совершенно незнакомых тебе людей.

Насолил… Если бы все ограничилось каким-то одним неприятным жизненным эпизодом. Да она живет в постоянной опасности!

Миллисент хотела было сказать, что все не так просто, что она вовсе не боится, а просто презирает мужчин за их безответственные поступки, как наверху раздался ужасный грохот и треск, затем последовал шум льющийся по ступеням воды.

Хозяин дома вскочил, чуть было не опрокинув блюдо с пудингом.

Ноги девушки подкосились, ей показалось, что произошла катастрофа.

— Так я и знал! Это рухнула кровля над библиотекой, — сказал Роджер. — За ночь над перекрытиями скопилось много воды, стропила не выдержали. Придется своими силами спасать дом от потопа.

Миллисент последовала за Роджером.

Над библиотекой, оказывается, существовал еще один этаж. В мансардных помещениях после окончательной реконструкции дома должны были располагаться гостевые комнаты. Вид их сейчас был ужасен — торчащие всюду балки, рухнувшие стропила и огромное количество дождевой воды, залившей некоторые помещения на целый фут.

Милли, поднимая фонтаны брызг, подошла к мансардному окну и распахнула его настежь.

— Никакой катастрофы нет, воду отсюда можно выкачать! — внезапно предложила она.

— Как выкачать, чем?! — взревел расстроенный хозяин.

— Обыкновенными ведрами! Зачерпывать из-под ног и выливать в окна!

Роджер почесал в затылке, с возмущенным видом хотел что-то возразить, но затем исчез. Через минуту он появился с двумя парами новеньких, звонко бренчащих ведер, встал у окна, дал команду:

— Зачерпывай и подавай ведра мне!

— О'кей, командир!

Час или два пролетели совершенно незаметно, воды в комнатах значительно поубавилось. Но истощились и силы у спасателей гостевых комнат.

Миллисент шатало от усталости, а что уж говорить о Роджере? Ему приходилось поднимать каждое ведро над своей головой, чтобы дотянуться до проема мансардного окна. Девушка, как могла, старалась помогать ему, подавала очередное ведро с водой как можно выше. И вдруг поскользнулась на мокром полу.

Вода из ведра окатила ее с головы до ног. Это показалось вначале даже весело, хотя вода была страшно холодная, пока…

Пока Миллисент не обратила внимания на глаза Роджера. Как они смотрели, в них буквально полыхала животная сила! Но она все поняла сразу же, лишь только опустила взгляд и посмотрела на блузку.

Белый шелк, намокнув, стал совершенно прозрачен и больше не скрывал того, что должен был тщательно прятать от посторонних глаз. Высокая, полная грудь несчастной Миллисент, казалось, была обнажена и выставлена напоказ, на посмешище всему свету! Торчали темные, сморщившиеся соски чересчур вытянутой формы… Миллисент считала их ужасно некрасивыми. У ее подруг они были более плоскими, изящнее, что ли… И вот считай, что теперь ее груди были обнажены, каждое движение, колыхание их просматривалось как на ладони. А тут еще и живот, покрывшийся от холода гусиной кожей.

Но все это безобразие сильнее магнита приковывало внимание серых глаз. Они взирали на нее, как на вещь, как на картинку в журнале, которую можно скомкать, порвать, испачкать!

И она еще взяла деньги у этого бессовестного человека! Он, подлец, рассматривает ее, словно товар в витрине универмага!

— Ненавижу! — закричала Миллисент, швырнула в воду ведро и бросилась прочь. — Ненавижу вас всех!

Проклятые, мало вы принесли бед и несчастий маме, теперь подошла моя очередь? Когда же лопнут ваши ненасытные глаза, когда вы узнаете и поймете, каково житье у честных девушек, не помешанных как вы на сексе? — негодовала в сердцах Милли. И вдвойне, втройне обидно, что так, по-звериному, на нее смотрел вчерашний ночной незнакомец. Она ведь сегодня ему почти поверила, стала думать, что Роджер не такой, как все остальные.

Выходит, они одинаковые, это и есть страшная истина. Стало быть, идти некуда. Вот теперь нога у Миллисент по-настоящему подкосились. Девушка села на холодную спину каменного льва, караулящего первую ступеньку мраморной лестницы, и…крепко уснула.

Очнулась Миллисент от приятного прикосновения согретой перед пламенем камина верблюжьей шерсти роскошного банного халата.

— Не сердись на меня, милая домоправительница! — Над самым ухом раздался низкий вкрадчивый голос. — Что с того, что я смотрел на тебя? Что тут особенного? Ау, Миллисент! Хочешь, и ты на меня посмотри!

Девушка подняла голову. Перед ней стоял голый по пояс Роджер и протягивал чашку с горячим бульоном. Его серые глаза смеялись. Но все же в них чувствовалось присутствие вины.

— Прости меня, Милли. Но мне, правда, нечего стыдиться!

Миллисент собралась с силами и улыбнулась. Нашел, что сравнивать! Она ведь девушка. Какие мужчины, в сущности, глупые…

— Пойдем со мной, — позвал тихо Роджер.

Миллисент покорно спустилась со спины каменного царя зверей. Ей было все равно, куда и за кем идти. Все, она вновь сломалась, поскольку страшно устала повсюду отслеживать надвигающуюся опасность. А как бы хотелось бездумно опереться на поданную руку помощи, прожить жизнь так, чтобы вера в людей была непоколебимой. Ах, мечты, мечты…

Равнодушно она наблюдала за тем, как Роджер притащил в кухню подушки, как положил в догорающий камин обломки дубовых стропил, выбирая самые сухие из них.

Жар от огня и верблюжий халат сделали свое дело: к ней вернулся румянец, кожа порозовела.

Миллисент стало обидно, что все складывается как-то по-идиотски. Она получила работу, ее никто пальцем не тронул в этом доме, а она… Действительно, с нервами у нее не совсем в порядке. Кричит, сердится. Дважды устраивала истерику из-за блузки! И чего эти чертовы пуговицы стреляют, как ненормальные? Да и разве стоит эта тряпка того, чтобы портить отношения с людьми?

Девушка посмотрела на Роджера, во взгляде ее повис мучительный вопрос: «Почему? Что со мной? Ты можешь мне ответить?»

Роджер пристально следил за пламенем, танцующим в камине, затем вздохнул и тихо проговорил:

— Не знаю, почему ты такая. Расскажи мне все, Миллисент.

— Что вы хотите услышать? — Девушка смотрела в огонь и внезапно удивилась, словно увидела и услышала себя со стороны: она тоже, как Роджер, говорила негромким голосом.

В следующее мгновение ей захотелось признаться этому человеку, что таких спокойных минут у нее в жизни было совсем мало. Разве только давным-давно, в детстве. Какой тогда безмятежной и легкой казалась жизнь, все люди вокруг были дружелюбны и по-настоящему добры. Родители любили ее, баловали. Отец дарил игрушки, шутил и играл с маленькой Милли. Будущее чудилось интересным, светлым, прекрасным — утренняя заря, а не будущее…

Незаметно для себя она рассказала о своем детстве, о печальной истории второго маминого замужества, об отчиме и Джордже…

За высокими распахнутыми окнами полыхал закат, кухня наполнилась ароматом луговых трав, полыни, легким запахом дыма. Громко потрескивали в огне дубовые обломки.

— Хочу услышать, как ты оказалась в Волчьем логу, что привело тебя в дом Хоггвардса, что ты делала там, ну, и все такое прочее.

Миллисент усмехнулась.

— Роджер, вы спрашиваете как заправский детектив. А, может быть, вы и судья? Осудите меня за мои преступления?

— У тебя короткая память, Миллисент, — терпеливо возразил он. — Ты должна помнить, я — финансист. И, уверяю тебя, вполне способен понять и принять все жизненные варианты. Так что, смело рассказывай о своих похождениях!

— Не было никаких похождений, просто я узнала адрес господина Хоггвардса из газеты… Я тогда переживала трудный период в жизни, и искала любую работу, а еще лучше такую, за которою хорошо платят. Моя мама как раз вышла третий раз замуж. За Франклина Баума.

Они поехали путешествовать, а меня оставили дома одну.

— Узнала адрес, и что? Ты была знакома с этим человеком прежде, или хотя бы разговаривала с ним по телефону? Рассказывай, Миллисент! — В голосе Роджера звучало непонятное нетерпение, как будто он заранее знал ответы на свои вопросы.

— Приехала по его вызову к нему на работу… Господин Хоггвардс даже встретил меня на автовокзале. С гвоздиками. Меня это приятно удивило.

— Ты работала прислугой?

— И прислугой тоже, да еще без оплаты. И главным менеджером заодно. С утра до вечера управляла его домовладением, всем хозяйством! У него огромный дом и полно земли вокруг, которую в основном арендуют фермеры.

— Милли, девочка, ты была мажордомихой? Вот это да! Как же тебя угораздило?

— Домоправительницей, а не мажордомихой! Не говорите, пожалуйста, вульгарно! — рассердилась Миллисент. — Мне нужна была практика, так как я учусь на курсах по подготовке менеджеров коммунального хозяйства, а еще деньги. Это так понятно…

Мужчина внимательно посмотрел в глаза девушке и пытливо поинтересовался:

— А зачем тебе потребовались деньги?

Та от души рассмеялась.

— Денежки всем необходимы! Ну прежде всего хотела сделать матери достойный подарок! Какая она у меня молодец. Представляете, не сдается, все время пытается наладить свою личную жизнь. Упорно выходит замуж!

— И в этот раз вышла замуж за?

— За хорошего человека! Я же говорила, за Франклина Баума! Он нотариус. Да его все знают в нашем городе, — вновь рассердилась Миллисент. — Читайте газеты и будете знать про моего нового отчима!

Роджер улыбнулся.

— Конечно, я слышал о Франклине Бауме.

— Ну что вы меня тогда все о глупостях спрашиваете, о деньгах, о мамином женихе! Лучше я вам о господине Хоггвардсе расскажу. Во-первых, он мне совершенно ничего не заплатил, во-вторых, я сделала из его помойки приличное жилье, все соседи на это обратили внимание, в-третьих, он в благодарность за все мои услуги решил использовать меня в своих сексуальных оргиях! Я у него ничего не украла, выполняла все условия контракта, дом не сожгла… — Миллисент перевела дыхание, и закончила:

— Хотите — верьте, хотите — проверяйте!

— Минуточку! Он хотел использовать тебя в сексуальных оргиях? Но каким образом? — Серые глаза улыбались, но обидного в этом для себя девушка пока ничего не видела. — Это Реджинальд порвал на тебе платье?

— Кишка у него тонка! Это я сама, честное слово! Зачем придумывать то, что не было. Конечно, состояние у меня было ужасное, вот и зацепилась случайно за гвоздик, когда убегала.

А больше я ничего вам не расскажу, мне стыдно! — Девушка закрыла лицо руками. — Они в его кабинете, куда заманили меня, были все голые и смеялись надо мной!

— Вставай! — приказал Роджер. — И немедленно едем за твоей одеждой и документами. Можешь отправляться прямо в этом халате! Или надень блузку, как тебе удобно… Господин Хоггвардс написал тебе рекомендательное письмо? Дал положительную характеристику для твоих курсов?

— Обещал дать, — еле слышно откликнулась Миллисент. — Я боюсь его! Тогда, когда я выскочила на шоссе, он гнался за мной без штанов! А еще он очень подлый, коварный человек!

— Миллисент, ты делаешь успехи! Ты что сейчас сказала? Подлый человек! А раньше ты всегда говорила «подлый мужчина»? Со мной можешь никого не бояться. Идем!