Глава 3

Наконец Джеймс нашел в себе силы, достал из кармана письмо и повертел в руках, будто пытался мысленно вернуться в тот момент, когда тетушка его дописала, подхватила тонкими пальцами, которые он до сих пор хорошо помнил, аккуратно сложила и убрала в конверт. Он пытался представить, какие чувства испытывала Вирджиния, завершая возложенную самой на себя обязанность оставить послания всем четверым «мальчикам», завещав вскрыть письма после ее смерти, каждое в начале нового сезона в течение одного года. Казалось, все они никогда не перестанут тосковать о ней, сколько бы месяцев и сезонов ни миновало.

Повинуясь воле тетушки, Люк смог сделать то, о чем всегда мечтал, и узнал сокровенные тайны Хлои. За ней крестнику Вирджинии Тому Банбургу, маркизу Монтейну, пришлось посмотреть в лицо своим детским страхам, затем Гидеон пережил замечательное лето, полное любви и откровений. Настала очередь Джеймса. Ему предстоит завершить год, за который так изменилась жизнь близких ему людей. Всем им пришлось исполнить то, чего требовала Вирджиния, вдохновленная данным им словом стать свободным от обиды на себя из-за брата.

В этом была горькая ирония. Джеймс грустно улыбнулся, думая о том, что тетушка попалась на приманку, поверив в его ложь. Она словно знала, что он может купить приглянувшееся ему полуразрушенное имение, не пробив брешь в состоянии, нажитом сомнительным путем.

Джеймс задавался вопросом, почему так случилось и почему он не решился поведать о богатстве. Даже брату, который жил вполсилы со дня свадьбы с первой женой Памелой. Это были почти десять загубленных лет, ущерб, нанесенный ими, невозможно возместить. К всеобщей радости, Вирджинии удалось изменить мнение упрямца о любви и браке с помощью своей загадочной экономки Хлои. Теперь Том Банбург и Гидеон Лафрен счастливы в браке, как и Люк со своей новой женой.

Джеймс вспомнил, с каким лицом Хлоя передавала ему письмо, будто знала, что он готов расплакаться, как ребенок. Судьба не дала повода Вирджинии надеяться, что он найдет себе подходящую партию, ему было бы неприятно ее разочаровать. Джеймс взвесил в руке конверт, наверняка в нем хранятся несколько страниц, исписанных аккуратным, убористым почерком, но помедлил, не решаясь сломать знакомую печать с двумя переплетенными буквами «В», всякий раз вызывавшими улыбку.

«Черт возьми, мальчик, чего ты медлишь? Ломай же эту штуковину!»

Голос Вирджинии так отчетливо прозвучал в голове, словно она нетерпеливо ходила тут же по лужайке, ожидая возможности высказаться. Джеймс опасливо огляделся, как в те моменты, когда тетушка заставала его врасплох за какой-нибудь шалостью. Присутствие тети ощущалось так отчетливо, что он даже еще раз поискал ее глазами, вдруг она где-то прячется.

«Не глупи, сверхъестественные способности не нужны, чтобы понять грязные мыслишки подростка, а ты сейчас не многим отличаешься от себя тогдашнего», – с усмешкой укорил себя Джеймс.

Это было уже слишком для тихого уголка и царящей безмятежности. Джеймс решительно поддел сургуч перочинным ножом, который тетушка непременно конфисковала бы у него в детстве. После сводящих с ума воспоминаний о потере любящей его женщины девять месяцев назад ни одна встреча с прошлым уже не должна вывести его из равновесия.


«Дорогой Джеймс!

Еще раз хочу напомнить, как сильно я тебя люблю.

Не стоит удивляться и спрашивать: «Меня?» Да, я люблю тебя и всегда любила. С первой минуты, как увидела орущего малыша, я поняла, что ты особенный, что разобьешь чугунную уверенность твоей матери в том, что станешь одним из ее рода, и вырастешь настоящим Уинтерли. Теперь я люблю тебя не только за это, люблю тебя самого и прошу это принять. Ты добрый, любящий и к тому же, нельзя не признать, любвеобильный мужчина.

Хочешь спросить, зачем я все затеяла? Мы оба хорошо знаем, что тебе нет нужды беспокоиться о состоянии, ты получишь его в тот день, когда Гидеон выполнит свое задание, к большой радости Хлои. Надеюсь, она и Люк очень счастливы, а Гидеон достиг того, к чему вело его сердце. Я поставила для них цели, к которым они и сами в душе стремились, за исключением, пожалуй, моего милого Тома. Пришлось силой заставить его сделать то, что он никогда не считал лучшим для себя.

Тебе, как и ему, знакомо чувство боли, когда тобой манипулируют и ранят те, кто должен заботиться и оберегать. Прошу, присматривай за Томом, чтобы он не наделал глупостей, и удостоверься, что он отправился в замок Дейспринг и поборол свои страхи».


Джеймс оторвался от письма, поднял голову и невольно улыбнулся мысли, что Том может пуститься во все тяжкие сейчас, когда рядом с ним любимая женщина. Новой маркизе Монтейн это точно не понравилось бы, ведь она дала клятву любить мужа до конца дней. На душе Джеймса внезапно стало легко от того, что все трое выбрали себе спутниц жизни; он понял, что Вирджиния по-настоящему волновалась за них и поступила мудро и верно. Гидеон стал ему близким другом, а его новая жена Калли – почти сестрой. Кто бы мог подумать, что он будет испытывать родственное чувство к такой красавице, незаконнорожденной дочери сына лорда Лафрена и новой хозяйке Райн-Хаус?

В его жизни появились новые люди, которые, как оказалось, сами себя плохо знали. Калли по-прежнему считала себя строгой классной дамой, даже сейчас, когда рядом был обожавший ее супруг. Джеймс нахмурился при мысли, что вынужден был поселиться в доме новых родственников, чтобы защитить их от жестоких зверей, знавших о слабых местах Калли и способных воспользоваться ее уязвимостью. Он с первого взгляда проникся чувством к старому поместью Брекли, но, пожалуй, пора что-то менять.

Почти физически ощущая нетерпение Вирджинии, будто тетушка действительно была рядом и подгоняла его, Джеймс вернулся к прочтению письма:

«Что же касается Гидеона, ты бы смог полюбить его и его жену, если бы себе позволил».

Джеймс не выдержал и рассмеялся. Ведь он был так близок к тому, чтобы стать для них не только другом, но и родным человеком. Поистине, никто не сможет обвинить Вирджинию в отсутствии чувства юмора и прозорливости.

«Ты стал достойным человеком, Джеймс, и я надеюсь, в скором времени ты станешь опорой семьи Уинтерли. В тебе есть сила и стремление стать лучше, хотя ты и отказываешься это признавать. Я искренне желаю, чтобы ты глубже познал самого себя, чтобы не остался одиноким, наблюдающим с горечью, как жизнь проходит мимо. Мне жаль, что твоя мать все же заразила тебя своими ядовитыми амбициями, к счастью, ты слишком благороден, чтобы завидовать единокровному брату – наследнику титула и положения. Надеюсь, что Господь благословит ее и твоего отца и пошлет им еще детей, которые заставят забыть о подобных глупостях.

Я рада, что тебе и Люку удалось полюбить остальных моих мальчиков. Люк женился на Памеле, поддавшись прихоти и идеям, вбитым ему в голову отцом, считавшим, что сын должен жениться, чтобы стать достойным наследства, которое он готовился ему передать, когда понял, что конец его близок. Памела с самого начала делала все, чтобы разрушить их брак, потому что знала: Люк ее не любит. Сама она была неспособна испытывать к кому-либо нечто подобное, хотя сердце ее жаждало любви, как скупец золота. Я уверена, она принесла несчастье вам обоим, но не берусь вновь бередить старые раны, до сих пор причиняющие боль. Любовь к вам обоим останавливала меня при жизни, а после смерти я лишь скажу, что исполнение задания займет у тебя больше времени, чем у остальных, потому я и поставила тебя в очереди последним.

Тебе, мой милый, предстоит научиться любить и доверять предмету любви. Будь она любовницей, женой или другом, ты должен будешь открыть ей сердце, чего ты никогда не позволял себе с женщиной с семнадцати лет, с той поры, как Люк женился на этой ведьме, наложившей заклятие на вас обоих. Твое юношеское намерение оградить себя от самых прекрасных чувств и эмоций, переживаемых человеком, очень меня печалит. Мне любовь принесла только радость, и я никогда не пожелала бы, чтобы этого опыта не было в моей жизни, несмотря на то что после кончины любимого горе и страх охватили меня с такой силой, что казалось, я способна лишиться разума. Любовь надо беречь и ценить, а не бежать от нее, как ты, похоже, считаешь.

Итак, дорогой Джеймс, твоим заданием будет научиться любить со всей страстью, силой и юмором, несомненно, тебе присущим. И не качай головой; я знаю, это так, хотя ты и скрываешь это от всего мира. Ты особенный, мальчик мой, и очень дорог мне. Люк всегда хотел любить брата, и мне жаль, что главной целью жизни твоей матери было убить в нем это чувство. Впрочем, тебе решать, насколько ледяными будут ваши отношения. Если ты полагаешь, что поступаешь правильно, оградившись от семьи, я принимаю твой выбор, хотя и беспокоюсь за вас».

Джеймс оторвал взгляд от письма и стал бесцельно разглядывать окружавший его лес. Да, у него есть веская причина держаться подальше от тех, кого любит. Все эти годы грудь сдавливала боль, словно ее стянули тугой повязкой, разорвать которую можно лишь с уходом из жизни. Джеймс покачал головой, сожалея, что оказался трусом и не стал бороться. Неужели ему предстоит вновь испытать то отчаяние, гнев и чувство собственной бесполезности, и все лишь для того, чтобы идти вперед? Нет, на этот раз Вирджиния ошиблась. Похоже, ему предстоит стать единственным, кто не выполнит ее последнюю волю.

– Триплет – прекрасный результат, дорогая тетушка, – прошептал Джеймс, глядя в бледно-голубое октябрьское небо.

«Но фулл-хаус лучше!» — пронеслось в ответ в его голове.

Джеймс вновь оглянулся, ожидая увидеть Вирджинию, а потом вновь ругал себя за глупость. Сейчас, проникаясь духом послания, он осознал, что тетушка не похожа на ту, которая всего год назад приводила в порядок свои дела и бумаги, хотя и тогда его поражала ее стойкость. Он боготворил эту женщину, был привязан к ней до самого последнего ее дня. Ему есть над чем поразмыслить. Вирджиния хочет, чтобы он отдал свое сердце, но не слишком ли поздно что-то менять?

«Глупости, мой мальчик!»

Голос в его голове возродил пустую надежду вновь увидеть тетушку и поговорить с ней. Что бы тогда он ей сказал?

Джеймс вновь взялся за письмо:

«Я говорю совсем о другой любви. Мы с Вергилием старались научить вас с братом и Томом любить и на этой основе строить свою жизнь. Любовь между мужчиной и женщиной, искренняя, безграничная, очень отличается от глубокого чувства к членам семьи. Такая любовь – подарок судьбы, озаряющий светом все вокруг, и не имеет значения, как долго влюбленные будут вместе. Я хочу, чтобы ты испытал такую любовь, Джеймс, чтобы душа моя была спокойна за тебя и я воссоединилась с моим дорогим и безгрешным Вергилием на небесах».


– Да ты меня шантажируешь, дорогая тетушка, – пробормотал Джеймс и нахмурился, увидев кружащего в небе ястреба точно над старым Королевским дубом – украшением имения Лафренов. – Я занимался любовью с самыми красивыми женщинами и ни в одну из них не был влюблен. Если бы какая-то из них была способна вызвать чувство, я бы сразу понял, что тут не обошлось без божественного провидения.

«Ты просто не там искал», – прозвучал в голове отчетливый ответ упрямой Вирджинии.

Сердце сжалось, стоило ему представить себя влюбленным, и он поспешил унять внезапные фантазии. Тетушка полагает, что ему посчастливится встретить идеальную женщину? Эта мысль заставила Джеймса презрительно усмехнуться. Если такая и была бы в этом мире, он скорее постарался бы заставить пасть ее, чем сам стал святым. Подобное поведение было ему больше по душе. Он никогда не позволит чувству поглотить его, тем более впустить кого-то в свою душу и разрешить распоряжаться его чувствами. Скептически покачав головой, Джеймс перевел взгляд на лист бумаги, решив скорее дочитать послание и проститься навеки с единственной женщиной, которую он по-настоящему любил.

«Что бы ни происходило в жизни, иди по ней смело и никогда не закрывай сердце для любви к близким. Постарайся побороть свою гордость и позволь себе нежность и искренность чувств к человеку, который будет рядом. Мне повезло влюбиться в вашего дядю с первого взгляда, и это не единственное чудо, которое посылает Бог нам, грешникам. Поверь, если бы я могла иметь сына, хотела бы видеть его таким, как ты, Джеймс. Избавься, наконец, от презрения и ненависти к себе, с которыми так давно борешься по причине мне неизвестной.

Надо заканчивать, а мне очень непросто себя заставить. Перо мое нуждается в заточке, да и я, откровенно говоря, устала от такой восхитительной, непредсказуемой и все же прекрасной, но столь утомительной жизни. Не надо скорбеть обо мне, мой любимый. Я вполне готова к новому приключению, которое ждет меня по ту сторону завесы. Если Господь позволит мне, грешнице, войти в рай, я буду счастлива вновь увидеть моего драгоценного Вергилия, который давно ждет меня.

Прощай, мой любимый, живи счастливо и по совести. Я молюсь, чтобы однажды тебя полюбила хорошая женщина, несмотря на всю твою убежденность, что ты этого не достоин.

Вирджиния».

Джеймс заморгал и, подняв голову, стал опять разглядывать ястреба, кружившего в воздухе, пропитанном пряными ароматами осени, будто призывавшего сбросить с плеч тяжесть прошлых обид и ошибок и присоединиться к нему.

Вскоре рядом с ним появилась вторая птица, они беззаботно парили в небе, будто самым прекрасным для них был этот совместный полет. Для этих тварей божьих, чье существование наполнено лишь заботами о добыче пропитания и выведении потомства, возможно, так и было. Однако он, Джеймс Уинтерли, предпочитает ходить по земле и испытывать множество чувств и эмоций. Необходимо скорее вернуться в дом и сообщить супруге брата, что он не в силах исполнить волю тетушки. Его смущало еще и то, что он не мог понять, как относиться к ее заданию. Как человеку, неспособному любить, последовать примеру трех остальных «мальчиков»? Джеймс покачал головой, окончательно убедившись, что ему суждено стать единственным, кто не оправдал надежды тетушки.

Может, он должен отказаться от наследства и вернуть Гидеону то небольшое состояние, которое тот передал ему как адвокат Вирджинии? Впрочем, у него уже были планы на эти деньги, нет, он примет то, что было милостиво предоставлено ему. Их очень оскорбил бы его поступок, позволь он себе бросить деньги им в лицо.

– Вы отшельник, мистер?

Джеймс вздрогнул от неожиданности и повернулся на голосок, напоминающий звон колокольчика. Сначала ему даже показалось, что с ним говорит ангел, а не ребенок. Не совсем опрятного вида девочка смотрела на него, просунув голову между ветками раскидистого дерева.

– А ты пиявка? – спросил он вместо ответа, наблюдая, как девочка, на вид ей было не больше двенадцати, извиваясь, пытается забраться выше. Может, стоит подойти ближе, чтобы успеть поймать ее, когда она неминуемо свалится с дерева?

– Конечно нет, разве я выгляжу так же отвратительно, как это скользкое существо?

– Только в подвешенном состоянии, бросая вызов всем законам гравитации.

– Вы очень странный. Я наблюдала за вами, пока мне не стало скучно, а потом решила забраться на вершину этого дерева.

– Значит, в том, что ты там, виноват я? Ты так собираешься объяснять своим несчастным родителям свой поступок?

– Нет, – уверенно ответил сообразительный ангелок, поразмышляв несколько секунд. – Они сразу поймут, что я лгу. – Девочка вскарабкалась еще выше.

Джеймс присмотрелся и только сейчас понял, насколько далеко она от земли.

– Ценное замечание, – спокойно ответил он и сделал несколько шагов к Королевскому дубу, будто просто решил укрыться под его кроной. На самом же деле им двигало беспокойство, было страшно представить, что может случиться с ребенком при малейшем неосторожном движении.

– Да, это серьезная проблема, – озабоченно вздохнула девочка.

В другой ситуации ее тон очень бы его рассмешил, но сейчас он смотрел вверх, затаив дыхание.

– Я знаю, как тебе надо поступить, – произнес Джеймс, стараясь не выдать волнение голосом. – Иногда бывает лучше промолчать, ведь ты сама и так знаешь то, что знаешь.

– Что? – переспросила маленькая искательница приключений. Похоже, она тоже посмотрела вниз и серьезно испугалась, поняв, как высоко забралась, но не желала дать понять, что от страха его не слушала.

– Ты уже выяснила, что сможешь забраться на это дерево. Может, достаточно? – Джеймс старался вести себя так, будто и не думал уговаривать ее спуститься скорее вниз, пока она случайно не сорвалась.

– Скучно знать то, что больше никому не известно.

– Да, пожалуй. – Джеймс пожал плечами. – Но ведь о твоих успехах знаю я.

– Не знаете, – возразила девочка. – Я ведь еще не добралась до самой вершины.

– Но до нее очень далеко. Ты и так забралась выше, чем кто-либо другой, кого я видел, разве этого не достаточно, по крайней мере на сегодня? С моей точки зрения, по-настоящему смелый и умный человек – тот, кто знает, когда надо остановиться.

Последнее высказывание заставило девочку задуматься, и Джеймс возблагодарил Бога, увидев, что ветки больше не раскачиваются – вторжение чужака на вершину дерева приостановлено.

– Вы правда считаете, что добраться сюда уже большое достижение?

– Разумеется, тебе позавидовала бы сама Жанна д’Арк.

– Ее же сожгли, – неуверенно произнесла девочка.

– Да, все верно. Я хотел сказать, что даже величайшая из женщин не добилась бы большего. Подобное не под силу ни одной моей знакомой.

– Ни одной? – По тону девочки было ясно, что она невысокого мнения о его подругах.

– Возможно, одна и смогла бы забраться так же высоко, но… она умерла год назад, да и была уже не в том возрасте, чтобы лазить по деревьям. Но в твоем возрасте она точно бы сидела на ветке рядом, – заверил он девочку.

– И вы полагаете, она бы сочла, что дальше подниматься не стоит? – задумчиво спросила та.

– Я в этом уверен. Она была самой отважной женщиной из всех, что я знал, но даже она сочла бы достигнутое вполне достаточным, чтобы доказать свою смелость и бесстрашие. А теперь я прошу тебя спуститься вниз, у меня уже затекла шея. Я говорю очень серьезно.

– Раз так, вы можете просто уйти, – произнесла девочка, надув губки.

Джеймс вздохнул, склоняясь к тому, что, похоже, ему придется поставить под угрозу две жизни и подняться на дерево, чтобы снять упрямицу. Если же девочка будет настаивать и решит забраться выше, он сможет не поймать ее при возможном падении, даже выбрав верное местоположение. Оценив еще раз ситуацию, Джеймс пришел к выводу, что некоторые ветки дерева слишком тонкие и не выдержат его веса. Остается лишь громко кричать и звать лесничего, надеясь, что он окажется мужчиной стройным и легким, а также достаточно ловким, чтобы справиться.

– А ведь меня ждет на ужин жаркое из ягненка и яблочный пирог, – произнес он, будто разговаривая с самим собой. Возможно, при упоминании еды девочка вспомнит, что не ела по крайней мере последний час; выложенный им козырь способен изменить планы отчаянной авантюристки.

– Было бы неплохо поужинать в вашем доме.

– Полагаю, если мы договоримся, я бы пригласил тебя в один из вечеров. Насколько мне известно, в доме всегда есть сливовый пирог, которым угощают внезапных гостей в любое время. Хотя не думаю, что он бы тебе понравился.

– Почему же?

– По-моему, только мальчики любят сливовый пирог.

– Я не хуже любого мальчика, и аппетит у меня лучше.

– Разве девочки не предпочитают взбитые сливки и бисквитные пирожные?

– Только не я.

Джеймс с восторгом наблюдал, как девочка медленно начинает спускаться, кажется сама не замечая, что делает. Он надеялся, что спуск дастся ей легко, она не сорвется, и старался вести себя спокойно, чтобы не отвлечь и не испугать своим волнением ребенка.

– А что ты не любишь? Я скажу об этом кухарке, – неожиданно для себя спросил Джеймс, будто не понимая, что ребенка лучше не отвлекать.

– Огурцы и рисовый пудинг.

– О, я тебя понимаю, худшего сочетания и не придумаешь.

– Балда, совсем необязательно есть их вместе.

Девочка скривилась и посмотрела на него с презрением, затем опустила глаза вниз и принялась нащупывать опору. Джеймс с замиранием сердца следил за каждым ее движением и с облегчением вздохнул, когда нога уверенно опустилась на сук.

– А как? – с интересом спросил он, глядя, как девочка нерешительно ступает на ветку, пробуя ее на прочность. К счастью, и на этот раз у нее все получилось, теперь она была еще ближе к земле, к огромной радости Джеймса.

– Самое отвратительное – рисовый пудинг. Он похож на лягушку, когда его жуешь, кажется, будто на тебя прыгнула отвратительная и холодная жаба.

– Отлично понимаю, что ты имеешь в виду, но, знаешь, его вполне можно съесть, если добавить ложку джема. Наверное, мне бы не удалось относительно спокойно пережить школьные годы, если бы брат не посоветовал добавлять к пудингу джем, иногда он еще придумывал болезнь, совершенно неизвестную и очень опасную.

– Жаль, что мои братья ничего не придумывают и нас заставляют есть холодный пудинг. – Девочка вздохнула и неожиданно проворно спрыгнула на две ветки вниз.

Джеймс прикинул, что до земли все же остается еще футов тридцать.

За спиной послышалась легкая поступь. Джеймс обернулся: поляну стремительным шагом пересекала стройная молодая женщина в сером платье с шалью на плечах. Сделав вид, что не замечает Джеймса, миссис Уэстхоуп устремилась к дереву. Обнаружив, что ее младшая сестра забралась так высоко, женщина побледнела. Она открыла рот, чтобы окликнуть девочку, но слова словно застряли у нее в горле.

– Эстер… – прошептала она еле слышно и застыла в оцепенении.

Джеймс понял, что спасение девочки в его руках: ошеломленная миссис Уэстхоуп сейчас была не в силах помочь ни сестре, ни ему. Однако сейчас не время было думать о себе или любоваться переливающимися на солнце золотыми волосами очаровательной женщины. Вздохнув, Джеймс строго посмотрел на неожиданную гостью и покачал головой. Он сделал все, чтобы держаться подальше от семьи Финч после того, как, повстречав у церкви старшую из сестер, некоторое время не мог думать ни о чем другом, как о прелестной молодой вдове. Кто мог подумать, что судьба столкнет его снова с этой семьей, да еще и в такой неловкой ситуации?

– Если тебе станет легче, скажу, что, став старше, брат больше не спасал меня, когда нам подавали рисовый пудинг! – воскликнул Джеймс слишком весело, учитывая его внутреннее состояние.

В следующую секунду он затаил дыхание, услышав треск под ногой девочки, когда та сползла на следующую ветку. И вновь ей удалось преодолеть препятствие без затруднений, и уже двое наблюдателей выдохнули. Было очевидно, что ребенок сам напуган собственной смелостью, чему, вероятно, способствовали лица стоящих внизу людей. Джеймс успокаивал себя тем, что девочка была, к счастью, уже довольно низко, и он смог бы при необходимости поймать ее.

– Почему?

Смех девочки вывел Джеймса из задумчивости и отвлек от размышлений о том, как давно он не встречал женщину, столь же безрассудную и храбрую, как Вирджиния. Несмотря на копну золотистых волос и большие голубые глаза, она напомнила ему Амели, дочь Хебе. Именно своим упорством и стойкостью, не позволяющей показать, что испугалась, она походила на ту малышку, которую он увез из Парижа по просьбе матери Хебе. В дни разгула революционного террора несчастная женщина потеряла мужа и сына, дочь ее пала жертвой предательства, но она сохранила достаточно мужества, чтобы расстаться с единственной внучкой. Теперь ответственность за ребенка и то, что у нее будет лучшая жизнь, чем у матери, лежала на Джеймсе, и это временами приводило его в ужас.

– Мы не всегда ладили, – признался он, хотя это было не совсем правдой. Они с Люком не любили ругаться и спорить, но, начав, не могли сдержаться.

– Мы с Джеком постоянно ссоримся, – с пониманием отозвалась девочка.

– Он твой единственный брат? – спросил Джеймс и покосился на предполагаемую сестру.

– О нет, у нас есть Нэн, но он еще совсем маленький, только учится ходить, потом я, потом Джек, он на два года старше. Софи пятнадцать; Джош учится в Оксфорде. Джоанна совсем взрослая, она выходит замуж в ноябре. А самая старшая Ровена, ей уже очень много лет; она жила со свекровью, а теперь вернулась домой. Только бы она с нами осталась, хоть она и старая, с ней весел ее, чем с Софи. Хорошо иметь хоть одну старшую сестру, которая не ругается.

Жаль, что сейчас Джеймс не мог увидеть, как отреагировала на эти слова старшая дочь мистера Финча.

– Твои родители, наверное, все время заняты, у вас такая огромная семья, – сказал Джеймс, стараясь выглядеть спокойно.

– Да, мама и папа все время что-то делают. У папы еще есть ученики и много работы, мама говорит, удивительно, что мы вообще его видим.

– Значит, ты дочь преподобного Финча?

– Почему все так это говорят, будто не верят, что такое возможно? – надулась девочка.

– Лично мне трудно представить, – усмехнулся Джеймс и вновь затаил дыхание, видя, как маленькая ножка тянется вниз, нащупывая опору.

За спиной послышался шум. Он обернулся и увидел спешащего на поляну мальчика. Задрав голову, оба вскрикнули. Просить их не шуметь было поздно.

– Святые угодники, Ровена, на этот раз она точно расшибется! – закричал мальчик.

Младшая сестра его подняла голову, ахнула, покачнулась на слишком тонкой ветке, та треснула под ее весом и надломилась. Надо отдать должное ловкости девочки, она попыталась ухватиться за другую, ближайшую. У Джеймса сердце подпрыгнуло от страха. Он был единственным, кто стоял достаточно близко, чтобы успеть поймать падающего ребенка. Следовало быстрее принимать решение. Он несколько раз поднял и опустил голову, пытаясь рассчитать место, где лучше встать, и начал шептать молитву, уповая на милость Господа.

Несмотря на то что девочка была маленькой и легкой, ветки под ней ломались одна за другой. Джеймсу стало жутко, стоило представить, сколько они оставят синяков и царапин, которые тоже причинят немало боли, если удастся избежать худшего.

– Остановись, – крикнул он рванувшему вперед мальчугану, – ты ей ничем не поможешь!

Джеймс надеялся, что старшая сестра проявит рассудительность и удержит брата. За спиной стало тихо, должно быть, она так и сделала. Джеймс занял, как предполагал, выгодную позицию, поднял голову и увидел летящего на него ребенка. Юбки ее раздувались, девочка махала руками, будто они могли превратиться в крылья и помочь ей.

Не отрывая взгляда от ребенка. Джеймс потоптался, сделав несколько шагов то в одну сторону, то в другую, стараясь занять наиболее удачное положение. Девочка обрушилась на него неожиданно сильно, но ему удалось удержать ее, вырвать из лап смерти, уже маячившей на поляне тенью. Перед глазами неожиданно возникла картина лежащего на земле бесстрашного ангелоподобного ребенка, Джеймс зажмурился на мгновение, чтобы прогнать видение, и отступил на шаг назад, чтобы устоять на ногах, но не смог. Озабоченный тем, как спасти девочку от гибели, он даже не подумал, как храбро она вела себя.

События нескольких секунд вновь пронеслись в его голове. Боль в ребрах и грохот сердца в груди подсказали, что он лежит, придавленный телом девочки к земле, покрытой жухлой листвой, и судорожно прижимает к себе ребенка. На мгновение Джеймсу показалось, что им обоим удалось отделаться ушибами и царапинами, затем он ощутил, как нога его скользнула по чему-то твердому, выпирающему над землей, – корню дерева, тянущемуся к девочке, словно он отказывался признавать ее спасение. Подхватив ребенка, Джеймс не смог удержать равновесие, впрочем, он думал тогда не о себе, потому и упал, довольно неловко, прямо туда, где земля была пронизана корнями, о которые он и ударился затылком. В голове раздался гулкий звон, и свет, взорвавшийся напоследок ослепительной вспышкой, померк в глазах.

Загрузка...