Возвращение из ночи

— Тебе что, не хватает живых пациентов? — ехидно спросил Белов.

— Напротив... Но не часто встречается такой сложный и интересный для исследования тип патологического развития личности! Любопытно было бы узнать, чем занималась его первая жена, как он мог ее использовать и почему решил от нее избавиться...

— Я вижу, Джек, ты хочешь настоять на том, чтобы Митя продолжил расследование! — воскликнул Белов. — Но ты, проявляя при этом свой профессиональный эгоизм, совершенно не думаешь о других!

— А в тебе, Ленечка, говорит только эгоизм влюбленного Ромео, который не видит ничего вокруг, кроме своей прекрасной Джульетты! Смею заметить, что если бы семьи Монтекки и Капулетти были по-настоящему обследованы с точки зрения психиатрии, история влюбленных не закончилась столь трагически! А если бы параллельно проводилось независимое частное расследование, невинных жертв уж точно удалось бы избежать!

— По-моему, это вполне логичное и правильное рассуждение, — сказал Митя, с интересом слушавший доводы Джека.

— Еще бы! — воскликнул Белов. — Но только Джек далеко не всегда следует логике!

— Какой смысл всегда строить сложные логические рассуждения, если существует такая вещь, как интуиция? — улыбнулся Джек. — Это — кратчайший путь к цели, хотя, конечно, психологу — теоретику трудно это понять...

— Так же как и тебе, со всей твоей замечательной интуицией, никогда не понять той сферы человеческих чувств, которая касается любви к женщине, беспокойства за не! — продолжал наступать Белов.

— Надеюсь, и впредь меня минует чаша сия... — произнес Джек с иронией в голосе. — Мне больно видеть, во что превращают моих друзей внезапно поразившие их стрелы Амура, отравленные любовным ядом...

Белов вспыхнул, приготовившись к следующей атаке.

— Ребята, хватит препираться, — вмешался Митя. — Я принял решение, прямо сейчас. Я не стану проводить больше никакого расследования. Предлагаю всем как можно скорее забыть мрачную историю жестокого и безумного самоубийцы! Герман Ребров, кем бы он ни был на самом деле, как бы ни был он интересен с медицинской точки зрения, перестал существовать в реальности, переселился в мир теней и больше не опасен ни для кого. Думаю, это факт, который не противоречит ни логике, ни интуиции...

— Да, ты прав, — сказал Белов, довольный митиным заключением. — И Анна обрела, наконец, полную свободу от его деспотичной любви, от его ревности и злобы, от преследований, угроз и покушений на ее жизнь! С того момента, как урну с его прахом зарыли в землю, мне кажется, вообще нет больше нужды вспоминать о нем!

— Вы выражаетесь столь образно и поэтично, что черствому прагматику, приземленному практикующему врачу, совершенно бессмысленно спорить с вами! — воскликнул Джек. — Конечно, вы оба, друзья мои, больны любовным недугом, способ излечения от которого не известен даже мне! Но я не умею говорить таким возвышенным языком, не способен к романтическим чувствам, и по сему — сдаюсь! Вы вполне убедили меня!

— Смотри-ка, Ленька, мы, все-таки, его уели, — заявил Митя. — Но вот что интересно все же... Неужели никто из близких Анатолия, или Германа так и не объявится в течение полугода? Ведь у него, по предварительным данным, осталось огромное состояние.

— Что ж, если так никто и не объявится, Анна станет у нас богатой наследницей, как я понимаю, — с улыбкой сказал Джек, подмигнув Белову.

— Так-то оно так... — задумчиво произнес Митя. — Но надо еще разобраться с его непогашенными долгами, неоплаченными налогами... В любом случае, думаю, что-то должно остаться... Адвокат у меня есть, нотариус тоже... Вот этим, пожалуй, я и займусь!

...Сидя в прокуренном офисе детективного агенствта, то рассуждая вслух, то споря запальчиво и подшучивая друг над другом, никто из друзей еще не знал, когда, каким образом и при каких обстоятельствах каждый из них будет вспоминать потом этот разговор...

Спустя еще несколько дней Анна и Белов сидели на кухне и пили кофе. Стол был завален бумагами, Белов торопливо проглядывал свои тесты, работая над новой статьей. Анна что-то рисовала на чистом листе, который ей с трудом удалось раскопать в груде исписанных и исчерченных разными пометками других бумаг. Белов, изредка отрываясь от работы, поглядывал на Анну и снова принимался на тесты. Он знал, что она здесь, рядом, что в любой момент он может не только поглядеть на нее, но дотронуться до ее руки, коснуться пальцами ее волос, даже поцеловать... Но ему не надо было сейчас отвлекаться самому и отвлекать ее, вполне достаточно было просто ее присутствия.

На полу, растянувшись во всю длину малогабаритной кухни и положив свою могучую голову к ногам Анны, мирно дремал, посапывая во сне, огромный рыжий пес с длинной косматой шерстью. Иногда он вздрагивал во сне, судорожно перебирал лапами, но потом снова успокаивался, и словно специально принимал картинные позы, чтобы показать, как он умен и красив...

Глядя на Парацельса Белов подумал, что этому верному и добродушному существу тоже немало пришлось пережить...

Вдруг зазвонил телефон. Белов, неохотно оторвавшись от своей работы и спокойного созерцания, взял трубку.

— Леонид, здравствуй, — настороженно произнес голос Натальи.

— Здравствуй, Наташенька, — приветливо ответил он.

— Знаешь, я хотела спросить тебя... Кто такой Роман?

— По-моему, очень славный парень.

— Ты его знаешь?

— Да. Он мне симпатичен. А ты его видела?

— Да мельком, всего один раз... Я вернулась с работы, вышла из лифта, а Маша провожала его у двери... Он так смотрел на нее!

— Ну и что? — Удивился Белов.

— Ничего, просто он приходит к ней, они там одни... Ей только семнадцать, Леня!

— Наташа, если мне не изменяет память, в восемнадцать ты вышла замуж!

— Мне было почти девятнадцать... И потом... — она не нашлась, что еще сказать, какой привести довод, и произнесла неуверенно, — это было так давно!

Белов рассмеялся над ее нелепой фразой.

— Ничего себе аргумент! Скажи еще, время было другое.

— Я вовсе не такая ханжа, какой ты хочешь меня представить, — обиделась Наталья.

— Я и не думал...

— Леня, он, по-моему, намного старше нее!

— Разве так уж намного, и разве так это важно?

— С тобой трудно спорить, — вздохнула Наталья.

— Вот именно, — ответил Белов. — Давай уж лучше не будем спорить, ладно?

— Ладно, — нехотя согласилась она. — Кстати, Леня... Еще один вопрос... — теперь она с трудом сдерживала внутреннее волнение. — Тебе Дмитрий что-нибудь говорил?..

— О ваших отношениях? — Поспешил помочь ей Белов. — Да, конечно.

— И... как ты?... — она снова замялась.

— Если, Наташенька, тебя интересует, как я отношусь к этому, могу сразу сказать — резко положительно! Я очень ценю и уважаю тебя, а Митька — мой старый друг! Я совершенно искренне рад за вас.

— Спасибо, Леня, — с облегчением вздохнула Наталья, — я так и думала, ну, что ты именно так ответишь...

— Но была не совсем уверена? Напрасно! Что еще я мог, по-твоему, ответить?

— Не знаю... Ты понимаешь, для меня все это не так просто...

— Насчет Машки не беспокойся. Она умница, все поймет правильно. Точнее, давно уже поняла!

— Даже так? — удивилась Наталья. — Но мне она ничего не говорила!

— Вот видишь, в некоторых ситуациях наша дочь бывает тактична и ненавязчива...

— Господи... Леня, а я почему-то так боялась...

— И зря. Бояться тут нечего. Все уладится.

— А.. у тебя? Как у тебя с Ириной?

— Мы расстались, — ответил Белов.

— Разве? — огорчилась Наталья. — Но почему же? Ах, извини, я так бестактна в отличие от дочери!

— Нет-нет, ничего, тут нет никакой тайны! Просто я полюбил другую женщину! — Он чуть было не произнес вслух — которая не похожа ни на тебя, ни на нее, но вовремя остановился, боясь обидеть Наталью, задеть ее самолюбие.

— Я рада за тебя, — сказала Наталья. — Ладно, Леня, спасибо тебе за поддержку.

— Да не за что! И вообще звони иногда. И Машка пусть по чаще заглядывает.

— Хорошо... Конечно. Ну, счастливо, Леня!

— Пока.

Положив трубку, Белов подошел к Анне, обнял ее и спросил.

— Ты не устала? Хочешь прилечь?

Она улыбнулась.

— Конечно, только вместе с тобой.

Он подхватил ее на руки и понес в комнату.

Рабочий день Джека в последнее время начинался рано утром, и к вечеру он чувствовал себя усталым и совершенно разбитым. Каждый из посещавших его людей требовал особого внимания к себе, каждый обижался, что время приема ограничено и очень неохотно покидал кабинет.

В этот день беседа с пациенткой, мнительной дамой средних лет, страдающей всеми на свете болезнями, особенно затянулась. Джек прекрасно видел, что все ее страхи совершенно необоснованны, но никак не мог подобрать ключ к ее изломанной психике. В конце концов он пришел к выводу, что все это — просто капризы избалованной дамочки, но сказать об этом в глаза клиентке было невозможно. Он мучительно искал подходящую для общения форму, и, проведя с ней лишний час, измотанный, опустошенный, с полным безразличием сунул в бумажник гонорар за проведенный сеанс.

Джек сидел в своем кабинете и вместе с ассистенсткой Вероникой просматривал список пациентов, записанных на текущую и следующую недели. Желающих попасть на прием к модному психиатру с безупречной репутацией оказалось так много, что Джек пришел в ужас.

— Вероника, если так будет продолжаться и дальше, мне придется проводит в клинике круглые сутки!

— Зато вы, наконец, разбогатеете и купите собственную машину! — заботливо утешила его ассистентка.

— Куплю машину! Прекращу выпивать, отращу животик и превращусь в скучного респектабельного джентльмена! Усы я уже сбрил, осталась самая малость. Фу, какая тоска! Может быть и правда перейти к Дмитрию в детективное агентство? Там жизнь куда интереснее!

Вдруг в кабинете зазвонил телефон.

— Пожалуйста, возьми трубку и скажи, что прием закончен. Пусть звонят завтра, — произнес Джек недовольным голосом.

— Алло! — Вероника посмотрела на Джека, шепнула, прикрыв трубку рукой, — там какая-то дама... Вы не могли бы позвонить завтра, он сейчас очень занят...

Джек даже сам не понял, как это произошло... Его рука, словно помимо его воли, вдруг потянулась к трубке, и какой-то совсем чужой голос произнес.

— Я слушаю вас. Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте, Евгений Борисович, — услышал он в ответ мелодичный голос, похожий на звучание небесных струн. — Мне посоветовали обратиться к вам мои друзья, но я могу позвонить в другой раз, если вы заняты.

— Нет, почему же, — сказал Джек как-то неуверенно. — Вы хотите придти ко мне на прием?

— Да, если это возможно, — прозвенел музыкальный голосок.

— А когда бы вам было удобно?

Вероника, услышав эту фразу, с удивлением посмотрела на своего шефа.

— Но... Я приеду, когда вы скажете. В общем, это не так уж срочно...

Джек посмотрел на часы. Было уже без четверти семь.

— А вы могли бы приехать прямо сейчас? — снова произнес за него чужой голос с незнакомыми интонациями.

Он поймал на себе взгляд Вероники, полный невыразимого изумления. Конечно, она еще ни разу за все время работы с Джеком не видела и не слышала ничего подобного...

— А это возможно? — пропел голосок в трубке.

— Да, у меня как раз сегодня образовалось окно, один из пациентов заболел, и я мог бы вместо него принять вас, — нагло и беззастенчиво наврал чужой голос, сорвавшись с губ Джека.

— Хорошо. Спасибо. Я буду у вас через полчаса, или чуть-чуть раньше, как доеду. Это не поздно?

— Конечно нет! — радостно воскликнул все тот же странный незнакомый голос, который с удивлением слушал Джек, но никак не мог ни перебить, ни оборвать его... И вдруг он понял, что на самом деле это звучит его собственный внутренний голос, и звучит совсем иначе, чем обычный, которым он разговаривает с пациентами, сотрудниками, даже друзьями... Видимо, он впервые за всю его жизнь проснулся где-то в глубине его существа и вдруг заговорил вслух...

— Евгений Борисович, что с вами? — Вероника с ненаигранным испугом смотрела на него. — Вам отдыхать надо, срочно, уезжайте в отпуск! И ну их всех, этих ваших больных!

Джек повернулся к ней с глупой и почти блаженной улыбкой на лице.

— Веронюшка, у меня правда вдруг поехала крыша... Это очень заметно?

— Еще бы! — ассистентка даже руками всплеснула. — Вы бы видели себя!

— А что? Рожа стала дурацкая?

— Да вы только подумайте! Может быть, она старая, косоглазая, кривоногая! И шизофрения у нее в такой стадии, что уж и сделать ничего нельзя! А вы, вы даже имя и фамилию у нее не спросили!

— Да... Действительно, не спросил, — сказал Джек уже обычным своим голосом и вдруг добродушно рассмеялся. — А ты что, Веронюшка, никак ревнуешь меня?

Ассистентка вспыхнула, бросила на него гневный взгляд.

— А если и так? Что, не имею права? Я бы для вас... не только бандитам в лапы, да хоть в чертово пекло пошла бы! А эта — двух слов сказать не успела, да вы даже не видели ее, а уже...

В этот момент кто-то тихонько постучал в дверь.

На лице Джека снова появилась глупая улыбка.

— Не забывайте, пожалуйста, соблюдать правила профессиональной этики, Евгений Борисович! — Вероника демонстративно бросилась к двери, распахнула ее, пропуская в кабинет молодую незнакомую женщину, и скрылась в коридоре.

И она вошла... На вид ей было около тридцати, или немного за тридцать... Нельзя сказать, чтобы она была безумно красива и ошеломляла своей броской красотой. Наверное, бывают красивее. И моложе, наверное, тоже бывают... Ее каштановые волосы крупными кудрями падали на плечи, а из-под чуть взлохмаченной челки, падающей на лоб, весело смотрели лучистые светло-карие глаза... Роста она была самого среднего, тоненькая, в черных облегающих джинсах и легкой курточке поверх тонкого свитера... Джек подумал, что если бы случайно встретил ее на улице, то мог бы не заметить среди толпы, и это стало бы самой ужасной несправедливостью в его судьбе... В этой женщине было что-то такое, что сильнее всего — очарования юности, броской эффектной красоты, что-то, что тянет к себе словно мощным магнитом, привораживает, очаровывает и забирает в плен не тело, а душу...

— Садитесь пожалуйста, — сдержанно произнес Джек, думая про себя, что никогда нельзя ни в чем зарекаться.

Она улыбнулась и села за стол напротив него.

— Если не трудно, представьтесь, — он с деловым видом уставился на список пациентов, из всех сил стараясь не выходить за рамки профессиональной этики в отношениях с пациентами.

— Елизавета Алексеевна... Или просто Лиза, — смущенно улыбнулась она. — Я не слишком вас задержала, Евгений Борисович?

— Нет, что вы. Я же сам назначил вам время. Так какие у вас проблемы, Елизавета Алексеевна? — с трудом борясь с собственным внутренним голосом, готовым вот-вот прорваться наружу, спросил Джек.

— Я попробую вам рассказать... — она опустила глаза, и вдруг совершенно неожиданно предложила. — Может быть, мы с вами где-нибудь поужинаем вместе?

— Что вы сказали? — переспросил Джек, с трудом сохраняя дар речи.

И она тот час снова смутилась.

— Вам, наверное, кажется странным, Евгений Борисович, что я это предлагаю, но, честное слово, мне так трудно разговаривать в больничном кабинете, даже в таком уютном, как ваш... Вы простите меня и не поймите неправильно!

Джек, решившись наконец, поглядел ей в глаза, и сразу почувствовал, что понял ее как раз правильно, именно так, как ему больше всего хотелось. Какое-то время еще они молча смотрели друг на друга, глаза в глаза, и продолжалось это секунду, минуту, может быть час или целую вечность... И первым нарушив это молчание, Джек сказал.

— Пожалуй, в вашем предложении есть определенная логика. К тому же я голоден, с утра не выходил из клиники, ничего, кроме кофе...

— Замечательно! — обрадовалась она.

— И куда мы с вами отправимся, Елизавета Алексеевна?

— Куда хотите! Я на машине. Да хоть ко мне домой! — воскликнула она, и тут же ужасно смутилась, даже покраснела.

— Значит, вы приглашаете меня на ужин? — сказал тот самый голос, который существовал снаружи и был знаком и привычен. — Должен вам сказать, что вообще это не принято в отношениях между врачом и пациентом.

— Жаль... — тихо сказала она. — Но, может быть, вы сделаете исключение? Если, конечно, не очень спешите... Я живу одна, мы никому не помешаем, никого не побеспокоим! У меня в доме много интересных книг, и картин, и вообще всяких интересных вещей. От отца остались... Он был ученым, довольно известным археологом... Если, конечно, вам интересно...

— Ладно, поехали, Лиза! — вдруг снова прорвался наружу нахальный внутренний голос и Джек, галантно взяв под руку молодую женщину, повел ее к двери. — Рассказывайте о своих проблемах! Показывайте ваши картины, книги, вазы, статуэтки и черепки из раскопок. Кстати, вы ведь тоже археолог?

— Да... — удивилась она. — А как вы догадались?

— Это совсем не трудно, — улыбнулся Джек. — Ну, где ваш автомобиль?

— У подъезда... — ответила она.

Он чуть было не сказал — везите меня куда хотите! Хоть на край света! Но, успев вовремя остановить свой совершенно обнаглевший внутренний голос, промолчал и сдержанно улыбаясь вышел во двор больницы следом за своей пациенткой...

Они ехали по вечерней улице, и Джек с удовольствием наблюдал, как его новая знакомая ловко управляет машиной, ему нравились ее движения, быстрые и четкие и в то же время грациозные и плавные. Он вглядывался в ее красивый профиль, тонко очерченный нос, чуть припухшие губы, стараясь угадать, какой характер скрывается за этими чертами лица... Он смотрел на нее одновременно и как мужчина, потрясенный ее магическим обаянием, и как врач, готовый в любой момент прийти на помощь. И, как ни странно, обе эти его сущности вполне гармонично уживались в нем, не вступая больше в противоречие друг с другом. Он понял, что его нагловатый внутренний голос был всего лишь проявлением его мужской сущности, которой просто напросто надоело находиться под постоянным контролем ироничного разума. А именно этот разум принял однажды решение, что настоящий психиатр не имеет никакого права на личную жизнь, во всяком случае, такую, которая поглощает его существо, проникает в душу, а не просто скользит по поверхности. До сих пор он жил, будучи полностью уверенным в правильности этого принципа, подсмеиваясь над чужими романами и не позволяя самому себе ничего, кроме коротких ничего не значащих связей. Но сейчас, находясь рядом с Лизой, он готов был с легкостью отказаться не только от этого принципа, но и от привычного образа жизни. Более того, он подумал даже, что если бы не встретил ее и продолжал жить по-прежнему, это могло бы привести его, в конце концов, к раздвоению личности. Тот самый внутренний голос, о существовании которого еще недавно он даже не подозревал, тайно жил в нем и, борясь за выживание, исподволь разрушал его личность. И он, Джек, такой проницательный, мудрый, ироничный даже не подозревал, что находится на грани внутренней катастрофы...

— Скажите, Лиза, — вдруг спросил он. — А что, все-таки, заставило вас обратиться ко мне?

— Мне трудно говорить об этом сейчас, — прозвучал ее ответ. — Давайте, доедем до дому, уж коли вы согласились, и я вам все расскажу... Если, конечно, у вас найдется время и хватит терпения выслушать мой странный и не очень веселый рассказ.

— Но я для того и поехал с вами, чтобы вас выслушать и постараться помочь вам, — сказал Джек.

— Да? — спросила Лиза. — Ну, действительно, для чего же еще... Хорошо, я начну вам рассказывать, но только вы, пожалуйста, не смотрите на меня так...

— А как я смотрю на вас? — спросил Джек с любопытством.

— Не знаю, как-то странно, вы меня немного смущаете своим взглядом, и я чувствую себя неловко, словно навязываю вам себя...

— Хорошо, я буду смотреть в окно и слушать ваш рассказ, словно его читает артистка по радио. Вас это устроит?

— Да, конечно! — обрадовалась Лиза. — Я буду просто говорить, а вы — просто слушать... Господи. да что же это такое, я все болтаю разные глупости и никак не перейду к тому, ради чего я пришла к вам... Мне, правда, ужасно стыдно!

— Лиза, но ведь я — ваш друг, и вам совсем незачем стыдиться меня, — Джек улыбнулся и отвернулся к окну, — за окном — тихий приятный вечер, улицы становятся пустынными, редкие машины проезжают навстречу, выхватывая светом фар одинокие фигуры людей, торопливо идущих домой... Я тоже возвращаюсь с работы, еду один в машине, настраиваю свой приемник, там звучит какая-то музыка, ее перебивает реклама... Потом голос диктора сообщает очередные новости, прогноз погоды. Все это не зацепляет мое внимание. Но вдруг я слышу, как на одной волне приятный женский голос произносит обрывок фразы. Я не успеваю расслышать ее, понять смысл, но мне так нравится этот голос, что я слушаю дальше... Она говорит — мой отец был археологом. Я помню с раннего детства... Но голос вдруг обрывается, волна уходит. Я снова пытаюсь ее поймать. Так что же дальше?

— Я помню с детства всевозможные диковинные предметы, черепки из раскопок. Все это появлялось в доме. Древние металлические украшения, сосуды из глины с отбитыми краями... Бронзовые ожерелья, деревянные статуэтки, монеты, камни с высеченными рисунками... Эти предметы окружали меня, сколько я себя помню. Отец иногда рассказывал мне о них. Мне это было страшно интересно, словно я слушаю удивительную сказку. Я жила в каком-то вымышленном, сказочном мире, где живая история, прошлое человечества вплеталось в обыденность, оттесняло ее, становилось реальностью. Но то, что случилось со мной, произошло гораздо позже... Кстати, вот мы и приехали. Я так заболталась, что чуть было не проехала свой дом. Вот поворот во двор, а там, чуть дальше — мой подъезд...

— Замечательно, — сказал Джек. — Мне было так интересно вас слушать, что я даже не заметил, как мы доехали. Идемте скорее. я с нетерпением жду продолжения вашего рассказа.

Они вошли в подъезд, поднялись на лифте на пятый этаж. Лиза достала из сумочки ключи и довольно долго возилась с дверью, открывая ее и явно нервничая.

— Вечно замок заедает, — пробормотала она, не в силах справиться с упрямой дверью.

— Давайте, я попробую, — предложил Джек, отбирая у нее ключи.

Всего одно движение, и дверь тот час же распахнулась, словно по мановению волшебной палочки.

— У вас все так здорово получается? — удивленно спросила Лиза.

— Ну что вы! Я, например, плохо вожу машину, гораздо хуже, чем вы. Еще я совершенно не умею ухаживать за женщинами.

— Неужели? — снова удивилась Лиза. — Мне показалось, что все как раз наоборот. Или вы просто шутите?

— Я всегда немного шучу, особенно над собой. Но насчет женщин — это истинная правда.

— Может быть, вам так кажется потому, что они сами ухаживают за вами? — спросила Лиза с легким лукавством.

— Ну что вы, зачем я нужен женщинам? — в том ей ответил Джек. — Если только в качестве заботливого доктора, который как надежный друг, или брат, или отец поможет решить ваши проблемы, которому можно без колебания доверить свои самые интимные тайны... Но не более того. Но сейчас речь идет не обо мне, а о вас, дорогая моя Елизавета Алексеевна...

— Да... На чем же я остановилась? — рассеянно произнесла она.

— На том, как ваш отец окружил вас сказочным миром ожившей истории.

— Теперь вспомнила! Так вот, с детства я мечтала о том, чтобы отец когда-нибудь взял меня с собой в одну из своих экспедиций. Но я была еще слишком маленькой, условия жизни археологов слишком тяжелыми. Долгие переезды, перелеты, пешие походы под зноем или дождем, ночевки в палатках. Почти как у геологов, но только работа еще более изнурительная кропотливая. Правда, я узнала все это потом, позже, а тогда мне виделась эта экспедиционная жизнь исключительно в золотом ореоле. Но время шло, я росла, закончила начальную школу и тоже решила стать археологом, как и мой отец. Он тогда уже часто болел, выезжал на полевые работы все реже и реже. И вот однажды, сказав мне, что это его последняя экспедиция, решился, наконец, взять с собой меня. Конечно, моя мать не хотела отпускать меня в экспедицию, но я плакала, настаивала, отец уговаривал ее, успокаивал, как мог, убеждая, что в такой поездке нет для меня никакой опасности. И вот, наконец, мы отправились в поле. Я помню все так точно и хорошо, словно это было сейчас. Мы поехали в район Днепропетровска, несколько дней провели в городе, а потом выехали в поле разыскивать и раскапывать древние скифские курганы... Простите, Евгений Борисович, вам не надоело еще меня слушать?

— Не в коем случае, — улыбнулся Джек. — Но вы не забыли, что обещали накормить меня ужином?

— Господи, да что же это такое делается! — воскликнула Лиза. — Каждый раз, когда я вспоминаю все это, я так увлекаюсь, что забываю о самых необходимых вещах! Сейчас я все приготовлю, это займет совсем не много времени. Ради бога извините меня!

— А я могу вам помочь? — спросил Джек. — Конечно, кулинар из меня никудышный, но я вполне способен делать что-нибудь простое. Достать, почистить, отнести...

— Лучше всего будет, если вы посидите со мной на кухне и просто составите мне компанию. А все остальное я сделаю сама.

— С удовольствием, — сказал Джек. — В вашем обществе я охотно готов вообще ничего не делать!

— Тогда ничего и не делайте, а слушайте дальше. Потому что, если я не расскажу все вам прямо сейчас, я уже наверное никогда не решусь... — Лиза открыла холодильник, достала оттуда многочисленные упаковки с закусками, разложила на тарелки кусочки мяса, сыра, украсила зеленью и ломтиками помидора.

— У вас прекрасно развито эстетическое чувство! — воскликнул Джек, глядя, как Лиза накрывает на стол. — Но я весь внимание и жажду продолжения вашей истории!

— Так вот, началось это именно тогда, в той экспедиции. Я бегала по траве, собирала какие-то цветы. Вдруг отец позвал меня и сказал.

— Пойдем, Лиза, я покажу тебе скифскую царицу!

И он повел меня к огромному кургану, который был сплошь изрыт глубокими траншеями, мы поднялись сначала наверх по склону, а потом спустились вниз, как мне показалось тогда, в мрачное подземелье, где при свете фонаря я увидела ее... — Лиза сделала выразительную паузу, глубоко вздохнула, опустила глаза, взяла сигарету. — Извините, я закурю...

— Конечно, — Джек галантно щелкнул зажигалкой.

— А вы не курите? — спросила Лиза.

— Иногда, — ответил Джек. — Пожалуй, я бы чего-нибудь выпил.

— Господи. я даже не предложила. Знаете, сама я совсем не пью, все время за рулем. И потом, когда выпьешь, это... ну, мое состояние, оно становится сильнее, и я совсем не могу справиться с ним... Это подойдет? — она достала из холодильника бутылку финской клюквенной водки, поставила перед Джеком красивый хрустальный бокал.

— Конечно! — Джек невозмутимо плеснул водку в бокал, поднес к губам, но не осушил залпом, а сделал небольшой глоток. Посмотрел на Лизу и тихо сказал. — Итак, вы увидели в подземелье скифскую царицу...

— Да, я увидела ее... И отец сказал, что это — царица со своим маленьким сыном. Но я не видела ни царицы, ни сына. Передо мной лежали два белых скелета, большой и маленький, сплошь усыпанные золотыми украшениями. Я никогда прежде не видела ничего подобного, и мне вдруг стало страшно. Я почему-то представила на месте этой царицы себя... — Лиза опять замолчала, взяла новую сигарету, нервно закурила.

— Может быть, вы тоже выпьете? — участливо спросил Джек, с интересом наблюдая за ее выражением лица.

— Но как же тогда я смогу отвезти вас домой?

— О, об этом не беспокойтесь! Я прекрасно доберусь сам! Достаньте еще один бокал и составьте мне компанию. Мне кажется, вам это сегодня не повредит.

— Да, пожалуй, — растерянно сказала Лиза. — Пожалуй, я выпью немного, чтобы не чувствовать себя слишком скованно.

— Ваше здоровье, моя очаровательная пациентка! — произнес Джек, поднимая свой бокал. — Если бы все мои пациентки были такими, как вы, я был бы самым большим бездельником в мире!

— Но почему? — удивилась Лиза.

— Это просто очередная шутка. Я с нетерпением жду продолжения вашего рассказа. Он звучит так увлекательно, что я сгораю от нетерпения узнать, что было дальше.

— Вы смеетесь надо мной, — обиженно сказала Лиза. — Разве можно смеяться над человеческими болезнями и слабостями?

— Нельзя, не в коем случае. И я вовсе не смеюсь, я восхищаюсь вами, вы не только очаровательная женщина, вы еще и талантливый рассказчик, а это редкий, удивительный дар...

— Кажется, вы говорили, что не умеете ухаживать за женщинами... — с улыбкой произнесла Лиза.

— Абсолютно не умею! — воскликнул Джек. — И не подумайте, что я сейчас пытаюсь ухаживать за вами. Это было бы совершенно недопустимо, потому что я даже в домашней обстановке не в праве нарушать этику отношений между врачом и пациенткой. Пожалуйста, продолжайте...

— Хорошо, — Лиза быстрым жестом подняла свой бокал, мгновенно осушила его, глаза ее заблестели, голос зазвенел. — Ну, теперь мне и правда стало легче. Итак, от них остались только скелеты, но вид этих скелетов, облаченных в дорогие одежды, настолько потряс мое воображение, что я долго не могла придти в себя... Я уже говорила, что вдруг мне показалось, будто это я лежу в древней гробнице. На мне — сверкающая шапочка в золотых бляшках, длинная рубашка, шитая золотом, изящные сапожки, в ушах у меня большие золотые серьги, на которых изображена какая-то богиня на троне, руки мои украшены сверкающими браслетами и перстнями, на моей груди массивная золотая пектораль, а рядом со мной лежит большой острый меч в золотых ножнах... Все это было так невероятно, прекрасно и жутко одновременно, что я не могла произнести ни слова. Тогда я ничего не сказала отцу, а молча стояла над гробницей и душа моя уносилась в давние неведомые времена. Я плохо помню, что было потом, как проходили дальше дни в этой экспедиции, как мы возвращались из нее домой... Отец часто спрашивал меня, почему я так задумчива, почему не играю, не разговариваю с ним. Я что-то невнятно бормотала в ответ... Позже, когда прошло уже какое-то время, мне стали сниться странные сны. Мне снилось, что я скачу верхом на лошади с маленьким сыном на луке седла, с острым сверкающим мечом в вытянутой руке... Ко мне приближается вражеское войско, вот кто-то бросает копье в моего сына, я пытаюсь закрыть его своим телом, и вот мы оба падаем на землю... Проходило время, этот сон изредка снова приходил ко мне, а потом я вдруг стала представлять себя в образе скифской царицы уже наяву, среди белого дня, в толпе людей... Эти люди вдруг превращались во вражеское войско, которое стремится нас уничтожить...

— И вы из-за этого стали ездить на машине, чтобы не оказываться в большой толпе людей, — произнес Джек. — Я правильно вас понял?

— Да, все было именно так. В машине я чувствую себя в большей безопасности. А среди людей, особенно на улице, или где-то в открытом месте, я совсем не могу находиться. И еще... я не завожу детей, потому что боюсь, что я, свергнутая скифская царица. не сумею их защитить...

Лиза замолчала, устало опустила руки. Взгляд ее погас.

— Ну, а где же все ваши диковинные вещи, которые вы собирались мне показать? — с интересом спросил Джек.

— Ах, да... Я совсем забыла... Знаете, если честно, вещей этих в доме почти не осталось. Что-то упаковано и убрано, что-то сдано в музеи, или продано в трудные моменты жизни... Правда, иногда мне кажется, что все это по-прежнему окружает меня, но, наверное, в большей степени это происходит в моем воображении, чем на самом деле...

— Ваш рассказ прекрасен и поэтичен! — воскликнул Джек с восхищением. — Но только одного я пока не могу понять. С какой же целью, Лиза, вы так изысканно и самозабвенно врете?

— Что? Я вру? — вспыхнула Лиза.

— Конечно. Ведь ничего это с вами никогда в жизни не было!

Лиза оторопела.

— Как, как вы могли подумать такое?

— Вы совершенно здоровы, слава Богу! Во всяком случае, вы больны психически не больше. чем я. Вы — не археолог...

— Что?

— Вы все это очень ловко разыграли и подстроили, но что вы от меня хотите?

Лиза встала из-за стола, закурила новую сигарету, подошла к окну, молча постояла, глядя в темноту двора. Потом резко обернулась, поглядела в глаза Джеку ясным взглядом и сказала.

— Вы феноменальный человек. Вас невозможно обмануть. Но скажите, как вам удалось так быстро разгадать мою игру?

— Это элементарно, — засмеялся Джек. — Но это — профессиональная тайна.

— И неужели вы так ею и не поделитесь со мной? — произнесла Лиза, глядя Джеку в глаза. — Это просто не честно!

— Уж не вам это говорить, моя дорогая, — улыбнулся Джек. — Впрочем, я готов на сделку. Откройте мне причины, по которым вы устроили ваше замечательное представление, а я поделюсь с вами своими профессиональными секретами.

— Ну что ж, первый гейм я проиграла, надо достойно принять поражение! — Лиза вспыхнула, потом побледнела, села за стол. — Давайте уж тогда еще выпьем.

— Прекрасная мысль. А знаете, Лиза, мне с вами чертовски интересно. Вы заинтересовали меня с первой минуты нашей встречи, даже раньше, когда я услышал ваш голос по телефону. Честно говоря, меня это насторожило. Я думаю, любой человек, кроме меня, поверил бы в ваши романтические сказки. Вы так умело окрашиваете их налетом мистики... Кстати, вы случайно не литератор?

— Нет, — печально произнесла Лиза. — Я актриса...

— Это многое объясняет. Но вы придумали такую замечательную историю!

— Если хотите знать правду, я вовсе ее не придумала, а прочитала в какой-то книжке... Ну, там было не совсем так. Я ее немного обработала по-своему и решила сыграть. Дело в том, что моя актерская карьера не сложилась. Я актриса — неудачница. Вы можете представить себе, как это мучительно — постоянно сознавать, что ты не можешь реализоваться. Я старалась доказать всем, что я талантлива, но потом поняла. что должна доказать это прежде всего самой себе. Вот я и решила попробовать сыграть роль в жизни. Я решила сыграть роль психически больной женщины, страдающей раздвоением личности, а в качестве зрителя — эксперта выбрала вас, великого и неповторимого Джека Потрошителя! Я подумала, что если сумею вас провести, то и правда прекрасная актриса. Но вы меня разоблачили. Стало быть, я и правда бездарна, и не зря мне не дают играть главные роли...

Джек очень внимательно посмотрел на нее и сказал тихо и вкрадчиво.

— Вы опять врете, Лиза. Но, не смотря на это, вы мне очень нравитесь...

— Правда? — оживилась Лиза.

— Конечно, правда. В отличие от вас я врать не люблю. Я очень надеюсь, что мы подружимся. А теперь выкладывайте, зачем вы устроили весь этот невероятный перфоменс и чего хотите от меня на самом деле!

— А вы не рассердитесь? — спросила Лиза, виновато улыбаясь.

— Не знаю, — задумчиво ответил Джек. — Скорее всего не рассержусь, если, конечно, вы снова не станете врать. Этого я уже просто не вынесу.

— Ну ладно, я сделаю сейчас чистосердечное признание, и это будет правда, все, до единого слова! — Лиза посмотрела Джеку в глаза, потом отвела взгляд. — Только обещайте пожалуйста, что не станете презирать меня! Потому что этого не вынесу я!

— Обещаю, — сказал Джек.

— Когда-то, года два назад, я случайно увидела вас по телевизору и влюбилась в вас с первого взгляда, — заговорила Лиза изменившимся голосом, в котором не было теперь никакого кокетства, а звучало искреннее, ненаигранное отчаяние. — Не знаю, что именно так потрясло меня, но тогда не могла уже совершенно ни о ком и ни о чем думать... Я почти перестала спать, потому что, засыпая, видела вас во сне, а просыпаясь, понимала, что это только сон, иллюзия. Я всегда мечтала встретить такого мужчину, с которым мне было бы по-настоящему интересно! Увидев вас, я сразу сделала свой выбор и стала изобретать способ, как познакомиться с вами... Мне ужасно хотелось увидеть вас еще... Господи, конечно я понимала, как это глупо, нелепо, ну, как влюбиться в киноартиста или даже в литературного героя! В общем. я ругала себя, обвиняла в пошлости, но ничего не могла с собой сделать... Дальше все было еще глупее и хуже. Я разошлась с мужем, стала жить одна и мечтать о вас. Вам смешно все это слушать?

— Нисколько... — прошептал Джек.

— Ну, я так ничего и не придумала, а тут вдруг одна моя приятельница, совершенно случайно, стала лечиться у вас. Она отзывалась о вас с таким восторгом, так расписывала ваши беседы с ней, что меня просто сжигала ревность. Конечно, приятельница тоже была влюблена, и у нее было гораздо больше шансов, чем у меня. Она встречалась с вами каждую неделю! Я чувствовала, что нам... то есть мне с вами необходимо встретиться! Но как? Да вот так, под видом пациентки! Как только эта простая мысль вдруг меня осенила, моя жизнь совершенно изменилась. Теперь все стало не так безнадежно. И я стала целеустремленно готовиться к своей роли. Уж не знаю, почему я выбрала археологическую историю, кажется, просто какая-то статья под руку подвернулась... Я готовилась долго и упорно, проработала запасной вариант на случай внезапного провала... В конце концов я настолько вошла в образ, что чуть было не свихнулась на самом деле. И тогда поняла, что пора действовать. Вот, собственно, и все. Правда, вы оказались еще умнее, чем я думала. Я никак не ожидала, что вы согласитесь сразу поехать со мной. И... что вы сможете разоблачить меня так легко! Теперь вы. наверное, все-таки станете меня презирать за весь этот дурацкий спектакль!

— Напротив, — улыбнулся Джек. — Я не мог бы ухаживать за своей пациенткой. Во всяком случае, до тех пор, пока она нуждалась бы в моем лечении. А в такой ситуации я совершенно свободен от каких-либо обязательств и ограничений. Меня это устраивает.

— Да, но... — растерянно пробормотала Лиза.

— Никаких но! Или вы разочарованы? При личной встрече я оказался не так интересен и не стал вашим идеалом?

— Господи, да что же это... — прошептала Лиза, вдруг уронила голову на руки, рассмеялась нервным смехом, который по звуку напоминал плач.

— А вот это уже лишнее, — ласково сказал Джек. — Мне кажется, на этот раз вы, действительно, не обманули меня. Во всяком случае, мне бы очень хотелось так думать.

— Да в чем же еще вы сомневаетесь! — закричала Лиза сквозь слезы. — Разве по мне не видно? Или вам вдруг профессиональная интуиция изменила?!

— Не знаю... Теперь я уже ничего не знаю... — Джек взял Лизу за руку, поднес к губам, — просто сейчас мне очень хочется верить, что вы говорите правду. Тогда я, например, могу пригласить вас завтра на ужин к себе домой... Кстати, я ведь тоже живу один и совершенно свободен...

С тех пор прошло еще чуть больше месяца, и за это время никто из друзей практически не видел Джека... Правда, каждый из них был по-своему очень занят и не слишком придавал этому значение. Возможно, сам Джек не раз вспоминал свой последний разговор с ними в прокуренном детективном агентстве, но доподлинно знал об этом только он сам... В клинике он, все же, появлялся, но далеко не каждый день, и число его пациентов заметно сократилось. К счастью, на престиже самой клиники это почти не отражалось, поскольку жаркое лето было в самом разгаре, стоял сезон отпусков и большинство из пациентов были в разъездах...

Наталья Белова в легком халатике готовила ужин.

— Мама, выходи замуж за Дмитрия Сергеевича! Он такой замечательный человек! — откровенно заявила ей Маша, крутясь перед зеркалом и примеряя то одну, то другую яркую майку.

— Ты так думаешь? — растерянно произнесла Наталья, торопливо строгая салат и не глядя на дочь.

— Я в этом уверена! И вообще, ты сама так думаешь, а зачем-то тянешь время. Не понимаю, чего ты ждешь. Будешь ему еще морочить голову, он возьмет да женится на ком-нибудь другом!

— Ты это серьезно? — удивленно спросила Наталья, стряхивая порезанные овощи на стол мимо приготовленной миски.

— Конечно. Настоящие мужчины на дороге не валяются! Будто сама не знаешь! — Маша отобрала у матери доску и нож и аккуратно собрала разбросанный по столу салат. — Сколько раз ты уже отказала ему?

— Я ему не отказывала... правда, и не соглашалась, — честно призналась Наталья, заметив вдруг, что у нее чего-то не хватает в руках, и тот час схватилась за сигарету и зажигалку.

— Соглашайся, пока не поздно! Это я тебе говорю, а я уж, поверь, кое-что понимаю в людях! — поучительным тоном произнесла Маша.

— Хорошо, дорогая наставница, — улыбнулась Наталья, — я обдумаю твои слова и завтра же приму окончательное решение.

— Вот и умница, — Маша покровительственно обняла мать, чмокнула в щеку и направилась к двери. — Но лучше на завтра не откладывать... Ладно, я пошла, пока! До скорого...

— Куда? — крикнула ей в след Наталья.

Но Маша, ничего не ответив, стремглав выбежала из квартиры.

Дома она не появилась ни вечером, ни ночью. Часов с десяти Наталья не отходила от окна, курила одну сигарету за другой, без конца набирала телефон Белова, который упорно не отвечал и, наконец, не выдержав нервного напряжения позвонила Мите. Дома у него телефон тоже молчал...

В детективном агентстве зазвонил телефон. Дмитрий Сергеевич, занимавшийся вместе со своими приятелями адвокатом и нотариусом наследством Германа Реброва, вот уже несколько дней почти не выбирался из своего офиса. Он и сейчас просматривал очередные документы, касающихся банковских счетов Германа, и услышав звонок, сам взял трубку.

— Митя, — произнес испуганный голос Натальи. — Не знаешь, где Леонид?

— Трудно сказать, я его не видел последние несколько дней. Да что случилось, Наташа?

— Машка сбежала! Я думала — к нему, а там телефон не отвечает. Не знаю, что и думать, с ума сойду!

— Наташенька, успокойся, пожалуйста, — ласково сказал Митя. — Почему ты решила, что она сбежала?

— Не знаю... Мне в командировку ехать, а ее нет! Боюсь, с ней что-то случилось!

— Даже думать такое не смей, — уверенно сказал Дмитрий. — Ты дома?

— Угу...

— Жди. Я сейчас приеду.

— Но ты ведь так занят... — пробормотала Наталья.

— Для тебя я свободен всегда, в любое время дня и ночи, всю свою жизнь! — вкрадчиво произнес Митя и положил трубку.

У Натальи он появился через двадцать минут, быстро обследовал квартиру и вскоре обнаружил свежую записку, написанную машиной рукой и аккуратно положенную в спальне матери под подушку.

"Мамочка, прости, что я так поступаю, но я не могла тебе сказать, потому что ты меня не отпустила бы ни за что! У папы меня не ищи. Я все решила и ушла жить к Роману. Мне уже восемнадцатый год, я прекрасно понимаю, что делаю. Мы будем жить в мастерской, которую оставил Роману его друг. Сам он уехал в Америку и вернется не скоро, или вообще не вернется. Мамуля, я очень тебя люблю, только не заставляй меня вернуться, а то я тоже уеду в Америку и останусь там навсегда. Крепко тебя целую. Передай привет Дмитрию Сергеевичу, ты ведь уже позвонила ему, правда? Надеюсь, хоть он меня поймет! Твоя Маша."

— И что мне теперь делать? — Наталья посмотрела на Митю большими, красивыми, полными слез глазами.

— Брать пример с дочери, — сказал Митя, целуя ее руку. — Вот видишь, как быстро она сумела все решить...

— Да... Наверное, я сама во всем виновата... Считаю, что стараюсь для других, а на самом деле думаю только о себе...

— И что же ты думаешь о себе? — осторожно спросил Митя.

— Что я просто упрямая и совсем нерешительная дура! — сквозь слезы произнесла Наталья. — Была бы поумнее, сама бы ушла жить к тебе и Машку перестала мучать!

— Какая же ты все-таки умница! — с восхищением воскликнул Митя. — Хочешь, поедем прямо сейчас?

— А Машка? — робко ухватилась Наталья за последнюю соломинку. — Вдруг она позвонит?

— Ты думаешь, она мой телефон не знает? Кстати, она тоже умница...

— Ты так серьезно считаешь?

— Конечно. Она подала тебе прекрасный пример и, думаю, вполне сознательно это сделала. Я ей при первой же встрече только спасибо скажу! — Митя рассмеялся, подхватил Наталью на руки и потащил к выходу.

— Да что ты, пусти, ей богу! — попыталась она возмутиться.

— Ни за что! Ни сейчас, ни потом, никогда в жизни! Ни в какую командировку! Я тоже страшный дурак! Давно надо было взять тебя в охапку и просто силой утащить, украсть! Теперь хоть бей, хоть кричи — все равно не выпущу!

Когда Митя с Натальей на руках вышел во двор и под ошалевшими взглядами засидевшихся допоздна соседей прошествовал к своей машине, она уже не плакала, а весело хохотала. Он внес ее в джип, бережно усадил на переднее сиденье и быстро помчался по ночной улице...

И Наталья Белова в эту безумную ночь, поддавшись уговорам дочери и зову собственного сердца, приняла, наконец, предложение Мити стать его женой.

Через несколько дней она, все-таки, отправилась в свою командировку, но перед этим подала с Дмитрием Сергеевичем заявление в ЗАГС и обещала ему вернуться буквально через три дня. Маша за это время звонила уже несколько раз, и к великой ее радости никакого "наезда" со стороны матери не последовало. Правда, о поданном заявлении Наталья умолчала, но призналась, что это именно Дмитрий Сергеевич уговорил ее проявить лояльность по отношению к дочери, и она решила на этот раз последовать его совету.

— А моему совету ты еще не последовала? — ехидно спросила Маша.

— Знаешь, дорогая, у меня тоже есть своя голова на плечах, и далеко не самая худшая, — в тон ей ответила мать.

— Поздравляю, — засмеялась Маша.

— Кстати, могла бы и заехать.

— Понимаешь, мама, у меня совершенно нет свободного времени. Я позирую Роману для его новой картины, и еще готовлюсь в институт.

— В какой же, если не секрет? — спросила Наталья.

— Пока секрет. Когда поступлю, узнаешь. Пока. — и она повесила трубку, очень довольная тем, что сумела почти безболезненно утвердить свое положение подруги великого художника, а именно таковым Маша считала Ромку.

Прошел еще месяц, и совершенно неожиданно Маша поступила в театральное училище на актерско-режиссерское отделение, чем окончательно удивила не только родителей, но и всех окружающих. Одной из причин ее столь непредсказуемого поступка было то, что Ромка работал теперь в театре художником — декоратором, где быстро завоевал всеобщее признание и симпатию. Маша, проводя вместе с ним в театре почти все время, так увлеклась этим новым, неведомым ей прежде миром творчества, что просто уже не мыслила себе жизни без него. Внезапно раскрывшийся в ней талант оказался так убедителен, что она легко прошла все три тура и, как ни странно, не срезалась даже на общеобразовательных экзаменах. Видимо, все-таки, нудные занятия с репетиторами не пропали даром.

Анна до сих пор жила с Леонидом Беловым в чужой однокомнатной квартире, ездила с ним на старых потрепанных "жигулях" и полностью соглашалась с принципом, что с милым рай и в шалаше. Белов еще три месяца назад оформил развод со своей бывшей женой и был теперь совершенно свободен. Он почти все время проводил вместе с Анной, боясь расстаться с ней даже на час. Они были так счастливы вместе, что, казалось, ничто уже не сможет им помешать.

Леонид писал статью за статьей, их печатали в журналах, даже изредка переводили и издавали за рубежом. Зарабатывал он теперь совсем неплохо и даже стал подумывать, что надо начать откладывать на новую машину, а потом и на собственную квартиру. Правда, до этого, конечно, было еще далеко, но кто запрещает человеку немного помечтать... Недавно он начал работать над книгой, которую хотел потом предложить издательство. Но эту книгу он писал для души, потому что в ней он исследовал психологию творчества, а материалом для нее служили произведения Анны, беседы с ней, ее биография, ее сложная судьба...

Анна, собрав все свои сохранившиеся картины и написав много новых, готовилась к своей первой персональной выставке. Правда, выставка эта должна была проходить не в Центральном Доме Художника, а в скромном районном выставочном зале, но разве это имело значение? Главное, Леонид к этой выставке собирался закончить первый вариант своей книги...

Зловещая тень Германа Реброва, после самоубийства которого прошло чуть больше полугода, казалось, давно улетучилась из их памяти. И вдруг внезапно на ничего не подозревающую Анну обрушилось в виде наследства огромное состояние ее бывшего мужа...

На самом деле это не было такой уж неожиданностью, но Митя, все еще продолжавший частным образом заниматься наследственными делами покойного однокурсника, до последнего момента ни в чем не был уверен н потому никому ничего не рассказывал.

Как выяснилось из документов, которые самым тщательнейшим образом проверялись нотариусами и юристами, Герман владел не только загородным коттеджем, но еще двумя московскими квартирами. Ему также принадлежала небольшая вилла на Кипре, квартира в Брюсселе, пять дорогих автомобилей, и еще — несколько счетов в зарубежных банках. Правда, когда были подсчитаны все его долги и выплачены все налоги, денег в общей сложности осталось не больше миллиона долларов.

Никто больше не претендовал на это наследство, никто больше так и не объявился, у Германа Реброва не оказалось ни детей, ни близких родственников. Никакого завещания он также не оставил, и потому по закону все, что принадлежало ему, должно было теперь принадлежать его жене.

Вместе со своим другом адвокатом и знакомыми нотариусами Митя уже несколько месяцев вникал во все детали имущественных дел Реброва, и только тогда, когда все было перепроверено много раз, когда истек срок, в который могли объявиться другие наследники, они сочли возможным поделиться результатами проделанной работы с самой наследницей.

При упоминании об оставшейся сумме, а также при перечислении всего имущества своего бывшего мужа, которое было теперь ее имуществом, Анна настолько растерялась, что у нее, как говорят, поехала крыша. Еще вчера она была бедной художницей, влюбленной в бедного психолога, и вдруг на нее свалилось несметное богатство, о существовании которого она могла лишь догадываться, но уж никак не представляла его размеров.

— Ленечка, это какое-то безумие, я не знаю, что со всем этим делать, — сказала она Белову.

— Да делай что хочешь, — засмеялся он. — Только не надо сильно переживать по этому поводу! Мне, например, совершенно безразлично, бедная ты или богатая, главное, что ты есть у меня.

— Но нам было так хорошо, пока у меня всего этого не было. Да и не нужно мне вовсе этих сомнительных денег, домов, квартир... — сказала Анна, и лицо ее изменилось вдруг, словно какая-то тень легла на него.

— А мне кажется, это вполне справедливо, — рассуждал Белов, не замечая, что происходит с Анной. — В этой ситуации есть какой-то интересный парадокс. Он хотел избавиться от тебя, а вместо этого сделал тебя своей наследницей. Это как бы компенсация за то, что тебе пришлось пережить. Хотя, конечно, весь тот кошмар, в котором ты оказалась из-за него, нельзя искупить никакими деньгами. Знаешь, мне почему-то даже жалко его... Ведь человек, сотворивший столько зла, не может от этого не мучаться. Он потому и застрелился, что не мог выносить этих мучений, тайных угрызений совести... Ведь он умер, думая, что убил тебя. Он так и не узнал, что ты осталась жива... А теперь его неприкаянная душа, душа преступника и самоубийцы, скитается где-то и не может найти себе места ни на земле, ни на небе...

Нет, Анне совсем не было жалко Германа, но образ его скитающейся души, который так живо нарисовал ей Леонид, словно наяву возник перед ней и почему-то не давал ей покоя. Она долго не могла заснуть, а когда, наконец, тревожный сон сомкнул ее глаза, она увидела пустынную дорогу, окутанную туманом, которая словно сама двигалась в темноте. Или это кто-то стремительно бежал по ней в неизведанную пустоту?.. Вдоль дороги мелькали странные тени, то ли деревья клонились на ветру, то ли бесшумно бродили по лесу таинственные животные, совсем не похожие на обычных животных. Слышались шорохи, голоса, но чьи это были голоса? Испуганных птиц, или рыщущих в поисках добычи зверей? Или, может быть, это кричали люди, заблудившиеся в ночи? Ночь, окружавшая дорогу, мерцала редкими таинственными огнями, они то вспыхивали вдали, то исчезали, и снова возникали совсем в другом месте, далеко от дороги. в глубине ночного леса... Но это был не лес вовсе, а какое-то странное скопление топчущихся теней, огромных, длинных, и падающих не горизонтально, на землю, как падают обычные тени, а вертикально вверх... Лес блуждающих теней, дом с привидениями... Кажется, это были привидения, именно привидения, призраки ночного леса, ночной жизни, вечной ночи, которой нет конца... И в этой ночи раздавался чей-то мучительный крик, похожий на стон... Голос, печальный, страдающий, отчаянный взывал к кому-то, молил о чем-то... Но невозможно было разобрать, чего хочет этот измученный одинокий голос, о чем он просит, кого зовет на помощь...

Дорога медленно ускользала из-под ног, уводила в звенящую пустоту пространства, где не были ни людей, ни животных, ни растений, а только призрачные тени, все более явственно обретая свои черты, скользили в неудержимом беспорядочном движении...

Анна, оторвавшись, наконец, от серой пустой дороги, медленно взлетела над ней и, прилагая большие усилия, стала продвигаться сквозь густой вязкий туман, наполненный толпящимися тенями. Да, они именно толпились, собирались в группки, парили вместе, а кто-то оставался в одиночестве, бессильно пытаясь догнать других, присоединиться к ним. Мрачное. печальное зрелище открывалось взору пришельца из другого мира, а Анна как раз была пришельцем из другого мира, живым пришельцем из жизни в вечный мир теней... Мир теней, блуждающих в темноте, вечный беспокойный мир теней, черный лабиринт, в котором изредка возникают вспышки света и рассеиваются в темноте... И только слабые крики, редкие стоны, бессильный плач. И снова — отчаянный крик, молящий о помощи, такой мучительный, неприкаянный, безысходный, безнадежный...

Вдруг Анна поняла, что кричит и стонет знакомый ей голос, поняла, что она сама оказалась не на земле и не на небе, а где-то в неведомом пространстве, где бродят по серой пустынной дороге, скитаются призрачными тенями неприкаянные души тех, кому суждено вечно скитаться и никогда не обретать покоя. Страшный бездонный, безбрежный мир, постоянно изменяющая виртуальная реальность, мрачный коридор с бесконечным множеством дверей. и каждая из них ведет в никуда... И этот крик, и стон, такой мучительно знакомый, это был крик неприкаянной души Германа, раздающийся вдалеке, крик ее бывшего мужа, когда-то любимого, потом ненавистного, умного партнера, покровителя, опасного врага, преступника, убийцы... Вдруг она отчетливо услышала свое имя. Он звал ее. Но куда? И почему она сама оказалась здесь? Разве живые попадают сюда?...

...А меня давно уже нет,

Может пять, может десять лет,

Ходит — бродит мой двойник,

По свету гуляет,

Поднимает воротник,

Слухи собирает...

Кто же это? Она сама или ее двойник? Но вот голос Германа все громче, все ближе... И наконец он сам выходит из мглы и приближается к ней.

— Анна, помоги мне, Анна... — шепчет он хриплым, отчаянным голосом, протягивает к ней руки.

Она ускользает, прячется за какой-то дверью.

— Анна, не уходи, умоляю, только ты одна можешь спасти меня...

— Герман, почему ты не убил меня? — произносит ее голос.

— Ты мне нужна! — шепчет он, находя ее на ощупь в темноте и прижимая к стене.

— Ты мне отвратителен! Я ненавижу тебя! Отпусти меня!

— Как я могу тебя отпустить совсем? Ты мне нужна, только ты, и никто больше в мире.

— Не подходи! — закричала она.

— Нет! — Он протянул к ней руки, — Анна, спаси мою душу. Нет сил больше бродить в этом ужасном лабиринте. Это страшнее жизни, страшнее смерти, страшнее всего, что ты только можешь себе представить... Анна. помоги мне, спаси мою ужасную грешную душу!

— Но я не могу тебе помочь... Ведь меня давно уже нет, может сто, может двести лет...

— Ты жива... Я знаю, что ты жива. Но подожди, не уходи, ты должна мне помочь! Я не могу без тебя, Анна!

— Ты утащил и меня в лабиринт, ты увел меня за собой. Но я никогда не буду твоей, я никогда не буду с тобой. Моя душа не принадлежит тебе! Моя душа навсегда отдана другому...

И снова раздался тоскливый, невыносимо тоскливый стон, словно звон оборванной струны... А потом откуда-то издалека голос Леонида, живой, веселый, такой родной произнес.

— Я держу в руках компас и знаю, где твоя путеводная звезда. Ничего не бойся. Мы вместе пойдем по этому лабиринту и в конце концов найдем выход!..

Но она не видела его, а только слышала голос.

— Где ты?! — закричала она.

Он протянул к ней руку, освещенную в темноте, словно и вправду держал в ней путеводную звезду... Анна бросилась ему навстречу, но вдруг поскользнулась, не удержалась на ногах и покатилась куда-то вниз...

— Анна! Что с тобой, родная? Почему ты плачешь? — испуганно спросил Белов, склонившись над ней.

Анна с трудом открыла глаза, не понимая, где она, кто рядом с ней. Но вот она увидела перед собой встревоженное лицо Леонида. Он ласково гладил ее по лицу, он нежно целовал ее мокрые от слез щеки.

— Сон дурацкий... Страшный такой... — прошептала она, прижимаясь к нему всем телом и пряча голову у него на груди.

— Прости, это я дурак, наговорил бог знает чего, вот тебе и снятся кошмары.

— Никакой ты не дурак! Просто нельзя, наверное, жить так, будто не было прошлого... Мы только вид делаем, а оно нас достает, во сне находит... Это ты прости меня...

— За что, родная? Мне не за что тебя прощать! Мне все равно, что было с тобой. Да что бы ты ни делала раньше — разве это имеет для нас значение? Только не плачь, и страшные сны не смотри! Ладно?

— Я постараюсь... — прошептала Анна.

— Знаешь что... — Белов встал с постели, взял сигарету и пепельницу, — хочешь, устроим праздник?

— Праздник? Какой? Почему? — спросила Анна растерянно.

— Да просто так! Без всякой особой причины, экспромтом, исключительно для того, чтобы отвлечься от мрачных снов и поднять настроение. Пусть будет необыкновенный, фантастический пикник, "Пикник на обочине", как у Стругацких, или "Бал Сатаны", как у Булгакова! Да все что хочешь, только не плачь! "Наша судьба то гульба, то пальба...", — сказал он весело.

Но Анна почему-то печально глядела на Леонида, молчала и думала о чем-то своем...

— Ну, так как насчет пикника? — спросил он изменившимся, ласковым, но совсем уже не веселым голосом, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Не знаю... — тихо ответила она, рассеянно глядя куда-то в пространство, мимо него. Потом вдруг встала, накинула халат и ничего больше не сказав, исчезла в ванной комнате.

Продолжения разговора тогда так и не последовало, а пикник и вовсе не состоялся. И вообще с этого дня вдруг все изменилось... Анна стала какой-то необычно рассеянной и молчаливой, на ее лице появилось печальное выражение, взгляд становился все более тусклым и отрешенным.

Сначала Белов не придавал этому особого значения, но вскоре странное состояние Анны начало всерьез беспокоить его. Она то бесцельно бродила по комнате, то садилась в кресло с какой-нибудь книгой или газетой в руках, которую тот час бросала, то вдруг хваталась за карандаш или кисть, кидалась к мольберту, но тут же бессильно опускала руки и отворачивалась от белого листа, медленно подходила к окну и подолгу не шевелясь стояла, прижавшись лбом к стеклу и глядя куда-то в пространство... Он пытался как прежде разговаривать с ней, вызывая на откровенность, но она отвечала рассеянно, часто невпопад, или вовсе оставалась безучастной, и явно избегала любых его попыток проникнуть к ней в душу. Больше того, она вообще стала как бы сторониться его, и проявлялось это не только в ее поведении и поступках, но и в еле уловимых взглядах, жестах, вздохах...

Он видел, что она и сама страдает от того, что с ней происходит, все чаще замечал, что у нее припухшие красные веки, но не знал, как подступиться к ней, как вызвать ее на откровенный разговор, как помочь ей внутренне раскрепоститься и поведать ему свои сомнения, страхи и душевные тайны. Она почти все время молчала, и он никак не мог понять, что происходит в ее душе на самом деле. Они жили в одной квартире, спали в одной постели, по утрам пили кофе за одним столом, но пропасть, внезапно образовавшаяся между ними, увеличивалась неудержимо. Белов с отчетливой ясностью видел, как Анна все больше внутренне отдаляется от него, и это приводило его в полное отчаяние. Так продолжалось еще какое-то время, но однажды он, внезапно войдя в кухню, увидел ее тоненькую ссутулившуюся фигуру, стоявшую у окна, бессильно опущенные и слегка вздрагивающие плечи. И он не выдержал, подошел к ней, взял за руки, поднес их к губам, с тревогой заглянул ей в глаза.

Она не вырвала своих рук, но сразу отвернулась и испуганно отвела взгляд в сторону.

— Анна! — сказал Белов. — Если я тебе надоел, я могу уехать и не появляться здесь до тех пор, пока ты сама ни захочешь меня видеть! Ты только скажи, что мне делать, и я все сделаю, все сделаю, что ты скажешь! Пойми, я люблю тебя и хочу только одного — чтобы тебе было хорошо!

— Спасибо, Леня, только мне ничего не надо и ничего не хочется, — ответила она тихо. — Ты за меня не волнуйся и не обращай внимания на мою хандру. Просто у меня работа не клеится, вот я злюсь на себя. Надо заставить себя работать, тогда все пройдет... А ты тут совсем не при чем!

— Ну хорошо, коли так, — сказал Белов, думая совсем по-другому...

Раньше, когда он уезжал из дома, в издательство или по другим делам, Анна всегда отправлялась вместе с ним, они весело болтали по дороге, потом она ждала его в машине. Теперь она предпочитала оставаться дома одна. И каждый раз он возвращался с подсознательным ощущением страха, что однажды, приехав домой, он не обнаружит ее там.

В тот день ему как раз надо было отвезти рукопись в издательство, и он, укладывая в папку бумаги, с тайной надеждой спросил Анну.

— Может быть, поедешь со мной?

— Зачем?

— Мне без тебя грустно и одиноко. Я просто хочу быть рядом с тобой, — сказал он с подкупающей откровенностью.

— Вряд ли я сумею тебя развеселить, — сказала она.

— Я этого и не жду, — ответил он. — Понимаешь, очень жаль с тобой расставаться, даже на пару часов. Мы могли бы провести их вместе...

— Но какой смысл просто сидеть в машине...

— Ты не будешь просто сидеть в машине. Мы можем, в конце концов, поехать куда-нибудь...

— Куда?

— Да просто кататься, куда глаза глядят! Я обещаю, что не буду больше приставать к тебе с дурацкими расспросами, не полезу к тебе в душу! Я буду терпеливо ждать, когда ты сама захочешь поговорить со мной...

На какой-то миг в ее взгляде появились колебания и сомнения, потом она сказала.

— Пожалуй, я лучше останусь и порисую...

— Ты правда хочешь рисовать? — спросил Белов.

— Не знаю... Может быть, не очень хочу, но надо, в конце концов, заставить себя что-то делать!

— Ну хорошо, оставайся, если ты так решила! — сказал Белов, огорченный ее отказом, и спросил просто для того, чтобы протянуть время. — Тебе привезти что-нибудь? Подумай, может быть, тебе что-то нужно, для рисования, или просто чего-нибудь хочется?

— Не знаю... Нет, наверное, ничего... — ответила она рассеянно.

— Так когда мне вернуться, чтобы не мешать тебе работать?

— Когда хочешь, тогда и возвращайся! — произнесла она изменившимся голосом, в котором чувствовалось теперь еле сдерживаемое раздражение. — И зачем ты меня об этом спрашиваешь? В конце концов, это твой дом, ты здесь хозяин, и не ты мне, а я тебе могу мешать!

— Да что с тобой, Анна? — не выдержал Белов. — Как же ты можешь говорить такое? И потом, ты ведь прекрасно знаешь, что никакой я здесь не хозяин... Это чужая квартира, а вовсе не моя... — Он вдруг схватился за голову. — Господи, да о каких же глупостях мы с тобой говорим! Подумать только, до чего докатились! Что же с нами происходит!

— Со мной ничего не происходит! — резко ответила Анна.

— Неправда! Тебя словно подменили!..

— Ты можешь, наконец, оставить меня в покое?!

— Нет, не могу... Я люблю тебя, Анна, мне страшно за тебя. Я ни черта уже понять не могу и никуда не уйду, пока не услышу от тебя хоть что-нибудь вразумительное, живое, человечское! Если ты меня больше не любишь, так и скажи, и нечего нам претворяться друг перед другом, что ничего не случилось! Ты совсем меня не любишь?..

— Ты сам обещал не приставать ко мне с вопросами и не лезть ко мне в душу! — вдруг закричала она. — Вот и оставь меня, и поезжай по своим делам!

Ему тоже хотелось кричать, от отчаяния, от явной глупости и нелепости всего, что происходит между ними. Но он с трудом сдердался и промолчал, боясь любым взрывом эмоций, любой неловкой и неточной фразой испортить все окончательно. Набросил куртку, взял ключи от машины и уже у двери обернулся и произнес в пространство.

— Я буду часа через два...

— Как тебе угодно, — сухо сказала Анна ему в след.

Он вышел за дверь, постоял с минуту у лифта, потом вдруг не выдержал, вернулся обратно, быстро открыл дверь ключом, бросился к Анне.

Она сидела в кресле, замерев с карандашом в руках и безучастным взглядом глядела в пространство. Он опустился перед ней на колени, схватил ее руки, стиснул крепко, притянул ее к себе, стараясь заглянуть в глаза. Она молчала.

— Анна, да что с тобой! — закричал он. — Очнись!

— Ничего... — прошептала она.

— Ты пойми, я не могу так уйти! Ни черта я не понимаю, что с тобой происходит! Но я не могу оставить тебя!

— Ты и не сможешь понять, — сказала Анна чужим, незнакомым голосом, полным холода и отчуждения, — пожалуйста, оставь меня... — она встала, вырвала свои руки из его рук и медленно ушла в кухню.

Белов некоторое время смотрел на ее чуть ссутулившуюся фигуру, облокотившуюся руками на подоконник, на ее безмолвную отчужденную спину, повернутую к нему. Потом вскочил, бросился к выходу, хлопнул дверью, закурил, вызвал лифт... Он понял вдруг, что Анна больше не любит его. Это был конец...

Он вышел на улицу в отвратительном, подавленном настроении, которое не в силах был больше сдерживать. Почему он не заметил этого раньше, на что он надеялся? Жизнь, которая еще совсем недавно казалась ему такой счастливой и прекрасной, с каждым днем не просто теряла свою прелесть и красоту, а превращалась в настоящий ад. Он подумал, что так плохо, как сейчас, ему не было, наверное, еще никогда. Все прежние переживания и сомнения, трудности и невзгоды казались теперь сущей ерундой по сравнению с безнадежностью и безысходностью, которые испытывал он сейчас. И тотчас у него возникло одно единственное желание — зарыться в какую-нибудь темную глубокую нору и там вдребезги напиться. С этой мыслью он ехал по улице, почти ничего не видя перед собой, от него шарахались пешеходы, кто-то гудел ему сбоку, кто-то мигал фарами сзади, но он ничего не замечал, словно находился на необитаемом острове или в космическом пространстве... Конечно, у него были близкие друзья, Митька, Джек, но они-то думали, что у него все хорошо, они даже не предполагали, что происходит с Анной и с ним на самом деле! Все эта дурацкая психология, в которой никто ни черта не может понять! Нет, хватит, надо действовать, надо переломать эту ситуацию, чего бы это ни стоило!

Он рванул на красный свет, подрезав сразу две машины, резко свернул вправо, под оглушительную ругань припарковался кое-как у тротуара и бросился к телефону автомату...

Оставшись в доме одна, Анна медленно вошла в комнату, упала на диван, спрятала в подушку лицо и бессильно заплакала. Она плакала от жестоких обидных слов, сорвавшихся с ее языка, от того, что не сумела их удержать, от непоправимости всего, случившегося несколько минут назад, от стыда и злости на самою себя... Она сама не могла толком понять, что происходит с ней, просто она ощущала такую щемящую тоску, такую невыносимую душевную боль, что ей хотелось исчезнуть куда-нибудь, раствориться в пространстве, слиться с вещами, словами, только бы не чувствовать этого, не чувствовать ничего. Наверное, всему этому было какое-то вполне нормальное, логическое объяснение, без всякого сомнения, Джек с легкостью сумел бы вывести ее из этого ужасного состояния, но Анна не хотела никого посвящать в то, что твориться с ней. Ей было неловко, и стыдно, и страшно произнести вслух, что ее снова манит ночь... Она не могла никому сказать, что не может выбраться из лабиринта, потому что он — какая-то совершенно необходимая, неотъемлемая часть ее самой, а она сама — всего лишь крошечная деталь бесконечного, всеобъемлющего лабиринта, в который уходят все... Лабиринт — это жизнь, лабиринт — это смерть, лабиринт — это жизнь после смерти, где видят друг друга все, но не все могут встретиться...

Наконец она заставила себя подняться, взяла черный карандаш, подошла к мольберту, поглядела на белый лист и сказала громко, вслух, сама себе.

— Ну, делай же что-нибудь! Рисуй, если не можешь жить! Работай, что бы не сдохнуть от бессилия!

Ее рука прикоснулась к белой плоскости, и плоскость листа вдруг обрела объемность... На белом появлялось все больше черного... Она не чувствовала, что рисует, просто перестала сопротивляться какой-то неведомой силе, водившей ее рукой... В конце концов, перед ней возникло лицо, лицо Германа, потустороннее, отрешенное, черное, словно обожженное пламенем... Его лицо из небытия смотрело на нее, но глаза... Что было с его глазами?.. Вместо зрачков к ней были обращены ледяные кристаллы, холодные, непроницаемые осколки льда... Что он хотел сказать ей своим ледяным взглядом, от которого стыла кровь? То, что она никогда не сможет освободиться от него, что все было иллюзией — ее свобода, любовь, счастье?! Мертвый Герман казался теперь еще страшнее и еще сильнее, чем живой. Он своим холодным взглядом сковывал ее руки, подчиняя движения своей воле, леденил душу, чувства, разум... Она снова ощущала себя соучастницей всех его преступлений, даже тех, которые он совершил еще до встречи с ней... А самое страшное было, что она вдруг почувствовала себя не просто соучастницей, а убийцей, убийцей не только его жертв, но и самого Германа! Это она толкнула его к смерти, это из-за нее он пустил пулю себе в висок! Потому что она не сумела остановить его раньше, не настояла на том, чтобы он перестал убивать! А ведь именно она и только она могла бы ему помочь измениться и тем самым спасти его, потому что только она, Анна, была единственным живым существом, единственной среди людей, которую он любил! И думая, что он избавился от нее, оставшись в полном одиночестве, он больше не смог жить сам... Наверное, перед смертью он в чем-то раскаялся, осознав весь ужас собственной жизни... Господи, какая же это была ужасная жизнь и какая безнадежная, безысходная смерть!...

А она, она была женой Германа Реброва, какое-то время она любила его, или сильно привязалась к нему... Во всяком случае, он не был ей безразличен, стало быть, он стал частью ее жизни, а она — его. И это невозможно было забыть, от этого нельзя было избавиться! По ночам она все чаще видела Германа во сне... Он, словно призрак, посещал ее чуть ли ни каждую ночь, и так продолжалось уже несколько дней, а может быть недель... Время опять перестало существовать, спрессовалось и деформировалось, стало ощутимой, осязаемой частью пространства, которую, кажется, можно потрогать, взять в руки... Но на руках останется след, след от ожога, на руках будут шрамы, которые заживут не скоро, и в душе будут шрамы, которые не заживут никогда...

Она попыталась вырваться из прошлого, из плена ночи за чужой счет, ухватилась как за соломинку за другого человека, надеялась, что все у нее получится, но ничего не получилось, ничего! Потому что на самом деле она, сама этого не подозревая, просто использовала Леонида, чтобы облегчить себе жизнь! А он полюбил ее!.. Вот как все обернулось... Конечно, она тоже любила его, безумно любила, но какое она имела право на эту любовь? И разве могла она признаться ему в том, что происходит с ней на самом деле?.. Мучительное чувство вины перед ним, которое ощущала теперь Анна, поглотило все ее существо. В душе ее был такой мрак, с которым жить дальше было просто невыносимо. В какой-то момент она почувствовала вдруг, что ее жизнь не имеет больше смысла, все — одна фальшь, обман, пустота... И пока не поздно, надо уходить, все равно куда, надо снова заблудиться и потеряться, так, чтобы ни Леонид, ни его друзья не смогли ее больше найти никогда!

В этот момент в квартире зазвонил телефон. Анна растерянно смотрела на него, не понимая, что делать. Рука ее словно сама тянулась к трубке, а какая-то злобная потусторонняя сила не пускала ее, не давала сдвинуться с места. А телефон все звонил и звонил, громко, настойчиво, и аппарат, казалось, нервно вздрагивает от этих неистовых звонков... Этот звук словно завораживал, гипнотизировал ее, манил и отталкивал. Она уже не понимала, звонит ли телефон на самом деле или это время, как метроном, отбивает свой стремительный бег в ее воспаленном сознании. Наконец она, преодолевая страшную силу, удерживающую ее руку, потянулась к трубке, схватила ее, но там раздавались уже короткие гудки. Время помчалось еще быстрее, минуты превращались в секунды, секунды — в мгновения...

Глаза закрылись сами собой, пространство сузилось, превратившись в очерченный экран, на котором между черных громад зданий по узенькой ночной улочке, освещенной тусклым фонарем, одиноко шел человек... Где-то впереди, в одном из темных домов, засветилось окно, сначала слабо, еле заметно, а потом все ярче и ярче. Свет из него распространялся все шире, окрашивая все вокруг то в желтое, то в красное, разливался огненно-кровавым потоком по пустой ночной улице... А где-то далеко звучала музыка Вивальди, и скрипка пела печальным человеческим голосом...

Мне снился город, которого не было никогда...

Дома — сугробы, и красный иней на проводах...

Из стен разбитых глядели щели окон...

И кто-то тихо вошел в мой призрачный сон...

Его не зная, я руку дала ему...

Но он растаял, и свет по стене скользнул...

Кровавым снегом в окно ворвалась пурга...

Мне снился берег, и море в пяти шагах...

Проснулась — холодно, забыла окно закрыть.

По подоконнику скользит дождевая нить...

И сон разрушился в холодной утренней мгле,

Как дом игрушечный, подаренный в детстве мне...

…Не дозвонившись Анне, Белов швырнул трубку телефона — автомата, уткнулся лбом в холодный металлический диск, потом резко поднял голову и быстро набрал другой номер.

— Я слушаю... — произнес сонный женский голос.

— Ирина... — запинаясь, произнес Белов, — извини ради бога, если разбудил...

— Ничего, Леня, сейчас совсем еще не поздно, — обрадовалась она. — Я просто вздремнула невзначай.

— Прости... Прости, что звоню тебе! Я не должен был...

— Да что случилось, Ленечка? — спросила она с тревогой.

— Ничего особенного, просто на душе хреново...

— Так приезжай. Адрес не забыл еще?

— А твой муж?

— Не волнуйся, мы уже разошлись. Я теперь собираюсь за другого, а в данный момент свободна и одна. Так что жду!

— Ладно, сейчас буду...

Когда Ирина открыла дверь Белову, у нее на лице было выражение радости и беспокойства одновременно.

— Что случилось, Леня? — спросила она, проводя его в комнату.

— Да ничего особенного, — ответил он уклончиво. — Так вот, просто, решил к тебе заехать. Мы ведь давно не виделись. Если бы у тебя был в доме мужик, я конечно не приехал бы...

— Мужик здесь не при чем. — заявила Ирина. — Врешь ты все! Я тебя знаю, ты никогда не заезжаешь просто так!

— Возможно я и вру, — ответил Белов. — Но какое это имеет значение? У тебя есть что-нибудь выпить?

— Может, не надо? — Ирина сочувственно посмотрела на него. — Ты, по-моему, и так не в себе...

— Надо! Я в себе! Просто хочется выпить, а домой возвращаться не охота!

— Вы поссорились? — спросила Ирина участливо.

— С кем? — Белов посмотрел на нее с нарочитым удивлением.

— Да с твоей любимой женщиной! Ты скажи мне, как есть, не бойся, я не обижусь. У меня теперь молодой любовник, он от меня без ума, и мужа я своего выгнала, потому что надоел мне! Понимаешь, таким оказался занудой, что ни его подарков, ни его денег — ничего мне надо! А ты ведь сам говорил, что мы с тобой друзья, вот мне, как другу, и расскажи все! Ты ведь за этим приехал, правда, Ленечка?

— До чего ж ты умная, Ирка! — произнес Белов, опрокидывая рюмку коньяка, который он сам извлек из буфета.

— Хочешь сказать — аж противно! — засмеялась Ирина.

— Да ничего я такого не хотел сказать, — пробормотал Белов слегка захмелев, снова наливая себе коньяк. — Просто удивляюсь, и как это такую умную женщину мужики бросают!

— Господи, да это я сама их бросаю! Что ж ты не поймешь никак! — возмутилась Ирина. — Ты был единственный, кто меня бросил, а остальных всех — я сама.

— Не правда, я тебя не бросил! Ты сама меня бросила! — упрямо заявил Белов. — Бросила в мусорное ведро, как старую ненужную тряпку!

— Все ты перепутал! — засмеялась Ирина. — Бросил меня ты! Но, как видишь, мне это пошло на пользу! Я теперь так мужиками верчу...

— Ты им мстишь, что ли? — удивился Белов. — Ты мстишь, и мстя твоя страшна! Отыгрываешься за дурака Белова на невинных братьях по разуму?..

— И не думаю, Ленечка, просто развлекаюсь. Что хочу, то и делаю, и прекрасно себя при этом чувствую. Мне теперь никто не нужен, понимаешь, больше никто! То есть, всерьез и надолго — никто! И вообще, хватит про меня. Давай лучше про тебя. Может быть, я тебе чем помогу, советом каким, разберемся вместе... Сам же сказал, что я умная! — снова засмеялась Ирина.

— Ты не просто умная... — сказал Белов, — ты теперь какая-то другая стала, не знаю, какая... Независимая ты и раньше была, и умная тоже была... Знаешь, — вдруг догадался Белов, — ты теперь... чужая...

— Не правда, Леня. Я для тебя никогда чужой не стану. И люблю я тебя все равно, но только не так, как раньше. Что было, то прошло, переболело! А привязанность к тебе все равно осталась, дружеская теплота, без всяких обид! Так что выкладывай мне все, как на духу! Самому легче станет! — Ирина дружеским жестом обняла Белова, поцеловала в щеку.

Он попытался задержать ее руку, легонько потянул к себе, но она вырвалась, села напротив него, закурила, положила локти на стол, проникновенно посмотрела ему в глаза, сказала тихо.

— Наверное, я действительно изменилась, но я все пойму. Ты расскажи, не бойся.

Белов молча и печально ответил на ее взгляд и слова. И какое-то время, минут пять или семь, в квартире стояла напряженная тишина. И вдруг в этой тишине Белов громко пропел красивым баритоном, стараясь отчетливо произносить каждое слово, что давалось ему уже с большим трудом.

— Когда во мне дремали страсти, когда я мо-ог владеть собой... Теперь, когда... душа во власти о-о-одной... мечты, прощай по-окой!... — он горько усмехнулся. — Но тут, понимаешь, какой парадокс... Герман — это он, а не я! А я, я Пиковая Дама, или граф Сен Жермен, я сам уже не знаю, кто есть ху, а ху есть кто!.. Он Герман, но на самом деле он призрак командора, он каменный гость, потому что она — Анна, но не дона... И потому он призрак, как тень отца Гамлета, и он к ней приходит по ночам, во сне, как привидение, или оборотень, и может быть, он трахает ее во сне! Потому что... потому что... — болтал Белов, все больше пьянея.

— Ты все путаешь, Ленечка! Призрак не может трахаться! — уверенно заявила Ирина.

— А ты откуда знаешь? — уставился на нее Белов.

— Знаю, и все! Ты просто нафантазировал бог знает что! Нельзя так! У тебя совсем крыша съехала, скоро вообще упадет.

— Ну и пусть падает, катится к черту! Мне все равно! Понимаешь, Ирка, она теперь не любит меня!

— Да почему же не любит? С чего ты взял?

— С того, что она красива, талантлива, а теперь еще и богата! Она стала миллионершей, и я на хрен не нужен ей! Все из-за этого чертова наследства, которое ей муж оборотень оставил!

— Такое большое наследство? — спросила Ирина. — Вот оно в чем дело...

— Большое... Правда, она сказала, что ничего этого ей не нужно... А я сам дурак, стал ее уговаривать, говорю, все это по справедливости, тебе за твои страдания и мучения! Она, вроде, согласилась со мной, а потом вдруг стала сама не своя... Ходит как тень, смотрит будто не видит, или видит не меня... живет со мной, а сама где-то далеко — далеко... — Белов уже почти прикончил бутылку, посмотрел на Ирину мутным взглядом. — Слушай, у тебя еще что-нибудь есть?

— Не знаю, Ленечка, но мне кажется, тебе хватит, — сказала Ирина спокойно, поглядев в глаза Белову. — Ты сам уже смотришь, будто не видишь...

— О женщина! Никогда не говори так! Мужчине никогда ничего не хватит! Ну, где у тебя еще выпивка? — он встал, пошатываясь пошел в кухню, полез в холодильник.

Ирина побежала за ним, не на шутку обеспокоенная, и увидела, как Белов извлекает из холодильника бутылку водки.

— Леня, нельзя мешать! — взмолилась она. — Тебе станет совсем плохо!

— Все можно! — воскликнул Белов, открывая бутылку. — Хуже мне уже не будет! А ты почему со мной не пьешь? Почему, а? — произнес он сильно заплетающимся языком.

— Не хочу, — сказала Ирина. — Алкоголь притупляет чувства и разум, ты когда-то сам мне говорил!

— Мало ли, какие глупости я болтал! Нашла, кого слушать! — Белов выпил рюмку водки, поморщился от отвращения, икнул, пробормотал что-то совершенно невнятное, уронил голову на руки и вдруг затих, замерев за столом в неподвижной позе.

Ирина с жалостью посмотрела на него, закурила новую сигарету. Некоторое время она наблюдала, как Белов, совсем обмякший, спит, сидя за столом. Раздавалось только его негромкое посапывание. И неожиданно в тишине громко зазвонил телефон.

Ирина схватила трубку, и там какой-то совершенно незнакомый голос попросил какую-то Веру.

— Вы не туда попали, — прошептала Ирина.

— Может, оно и к лучшему, — бодро произнес все тот же незнакомый мужской голос. — А как вас зовут?

Ирина молча положила трубку. И увидела, как Белов вдруг резко поднял голову, поднялся за столом и неровной походкой двинулся к двери.

— Ты куда, Леня? — спросила Ирина испуганно и бросилась за ним.

— Это... это она звонила! Она... меня ждет! Я еду к ней! — решительно заявил Белов.

— Ленечка, это кто-то ошибся! Это не она! Пожалуйста, останься, нельзя тебе ехать! Ты пьяный совсем! Давай, я тебя спать уложу, ты поспи немножко, а потом поедешь, куда тебе нужно! — Ирина схватила его за руку.

— Отстань, женщина! — Резко вырвался Белов и стал искать в карманах ключи от машины. — Где мои ключи?! Это ты их спрятала? — Спросил он грозно.

— Господи, да что же делать... Леня, я тебя очень прошу, успокойся, — умоляла Ирина, — нельзя тебе сейчас ехать...

Он, наконец, нашел ключи, крепко сжал их в руке и, немного отрезвев, уверенно открыл дверь.

Ирина снова попыталась удержать его, он молча отстранился, вышел на лестничную клетку, она выбежала за ним, повисла у него на шее, он оттолкнул ее и быстро вошел в лифт.

Ирина побежала вниз по лестнице, выскочила во двор, услышала рев заведенного двигателя. Кинулась к машине, но не успела... Рванув с места, Белов на бешеной скорости вылетел со двора...

Вернувшись в квартиру, Ирина какое-то время металась с сигаретой в руках из угла в угол, мучительно соображая, что делать. Потом, решившись, взяла телефон и позвонила домой Мите. Там никто не отвечал. Она набрала номер Джека, но и там раздавались бесконечные длинные гудки. Несколько раз подряд она звонила в квартиру Белова, и опять — никакого ответа. Уже в полном отчаяньи она позвонила, наконец, Наталье Беловой, и через некоторое время услышала ее сонный голос.

— Алло...

— Наташа. Здравствуй, прости, что так поздно... Это Ирина!

— Ирина? — не понимая, переспросила Наталья.

— Ну да, Ирина. Понимаешь, Наташа, у меня Леонид был... Он в ужасном состоянии... — говорила она сбивчивым голосом.

— Леонид? Господи, да что же случилось? — сразу проснулась Наталья.

— Понимаешь, он жутко напился и уехал на машине... Я стала всем звонить — Мите, Джеку, ему домой. Никто не отвечает. Вот я и решила позвонить тебе.

— Правильно сделала, — сказала Наталья. — Да что ж ты его отпустила!

— Я пыталась его удержать, но не смогла. Это было совершенно невозможно! Он просто вырвался и уехал. Я так боюсь за него.

— Спасибо что позвонила, — озабоченно сказала Наталья. — Можешь подождать? Я сейчас Митю разбужу.

— Хорошо. — Ирина подождала несколько минут, и вот в трубке загудел хрипловатый спросонок митин бас.

— Здорово, Ирина! Ну, чего там наш красавчик натворил?

— Да он расстроен ужасно, из-за Анны. Я толком не поняла, что там у них произошло. Он так напился, и представляешь, где-то на машине пьяный гоняет! Это я виновата! Не сумела его удержать! — Ирина с трудом сдерживала плач.

— Ты ни в чем не виновата! — уверенно сказал Митя. — Что ты могла сделать? Просто у мужика поехала крыша. Такое со всеми бывает.

— И я ему про тоже, а он вдруг сорвался...

— Не бери в голову. В таком состоянии мужика не удержишь.

— Ты сделаешь что-нибудь?

— Постараюсь... Сейчас что-нибудь придумаем, — окончательно проснувшись, бодро сказал Митя. — Да ты не волнуйся, мы тебе позвоним...

Как только Белов сел за руль и выехал со двора, ему опять стало не по себе. Отрезвление оказалось коротким и мнимым, и он какими-то оставшимися островками незамутненного сознания пониал это... На полупустой улице ему мерещилась полуголые девицы, кидавшиеся под колеса. Дурацкая дрожь в коленях, которой никогда прежде не было, мешала вести машину. Ощущение нереальности происходящего все больше преследовало его, белые женские фигуры мелькали то справа, то слева, то впереди.

— Белые женщины... Боже мой... — пробормотал Белов, — кажется, у меня белая горячка! Я читал где-то, что она именно так начинается... Во всяком случае, что-то похожее... Или я все перепутал?..

Он старательно пытался объехать белые фигуры, то и дело в каждой из них узнавая Анну, Юлю, Юлиану. Теперь он уже не знал, которая из них она на самом деле. Вот, кажется именно эта! Она одна в темноте, она бежит впереди... Он резко развернулся, залез колесом на тротуар, чуть не зацепил крылом каменную цветочницу и поехал следом за ней. Она была в белой рубашке, как тогда, когда он впервые увидел ее на дороге. Он бросился догонять ее, она очень медленно двигалась перед машиной, плавно, почти не касаясь ногами земли, но почему-то расстояние между ними постепенно увеличивалось. Вдруг она исчезла за каким-то поворотом, он рванулся туда, громыхнул по какой-то яме, и снова увидел ее... Она стояла посреди дороги прямо перед ним. Он резко затормозил, зажмурил глаза от страха, что снова сбил ее. А когда открыл их, увидел вдруг, что она стала совсем прозрачной. То ли от нее, то ли еще откуда-то веяло мертвящим холодом. Анна, словно снегурочка из сказки, таяла прямо перед глазами, будто была из льда...

Вот все исчезло, белый вихрь закружил так, что машину подхватило в воздух и понесло куда-то... Удар, колеса коснулись дороги, со странным скрежетом машина медленно покатилась дальше. И вдруг Анна возникла сзади... Белов увидел ее отражение в зеркальце... Кажется, теперь она бежала за его машиной, протягивала руки, что-то кричала в след, но все больше отставала и в конце концов совсем потерялась из виду...

Вдруг Белова осенила внезапная мысль, вспыхнувшая словно яркое пламя в его окончательно помутившиемся сознании.

— Я должен сжечь этот проклятый особняк, сжечь к чертовой матери, чтобы не осталось от него ничего, кроме горстки пепла! И этот мерзкий дом с привидениями, его тоже надо сжечь! Тогда наступит конец и ее, и моим мучениям! Призрак исчезнет, все призраки исчезнут! Священный огонь поглотит все, и наступит желанная свобода!

Теперь оставалось только одно — добраться до этого особняка! Он ведь был там, он прекрасно знал дорогу туда! Кажется, надо опять развернуться... Снова — легкий удар, но движение все же продолжалось. Правда, это было очень странное движение в неизвестном направлении. Белов совсем потерял ориентацию и не понимал, куда он едет, но он упрямо продолжал двигаться, почти на ощупь, словно с завязанными глазами, в полной темноте...

Митя уверенно управлял джипом, вглядываясь в темноту улиц. Вот впереди за углом мелькнула фигура гаишника, дежурившего в ночь в надежде на легкий заработок. Митя успел сбавить скорость и оставил одинокого блюстителя порядка с пустым карманом. Тот проводил его явно недовольным взглядом, но придраться было не к чему.

Джек, сидевший рядом с Митей, пропел изрядно фальшивя.

— Не узнаю теперь я сам себя, не узнаю Евгения Кострова! Не тот я стал теперь...

— Это уж точно, — проворчал Митя.

— Куда, куда, куда вы удалились весны моей зла-атые дни! Куда умчались дни лихих забав! — продолжал голосить Джек, пропустив мимо ушей митину реплику. — Куда умчались вы, ах — ах, ах — ах! Но все же, Митя, ты не прав!

— Да уж конечно, — усмехнулся Митя. — Я, может, и не прав, но ты, как погляжу, настолько обленился, погрязнув в личной жизни, что толку от тебя теперь никакого!

— Он давно мышей не ловит, усмехается в усы!.. — снова запел Джек, лихо подправив пальцами несуществующие усы. — Ах, я совсем забыл, что так давно уже их сбрил! — с нарочитым удивлением воскликнул он.

— Вижу, придется мне больше не полагаться на твою интуицию, а использовать только свой личный профессиональный опыт! — вздохнул Митя. — Кстати, как ты думаешь, Джек? Может быть, он отправился во владения Анны?

— Что-то в этом есть, — ответил Джек, — но не думаю, что в том состоянии, которое описала нам Ирина, он сумеет добраться туда... Но что-то в этом есть... — задумчиво повторил он.

— Ну, и куда же мне ехать? — оживился Митя.

Но Джек вдруг замолчал, закрыл глаза, внезапно погрузившись в состояние транса...

В это время в машине зазвонил радиотелефон.

— Какие будут указания, Евгений Борисович? — спросил голос Николая.

— Пока никаких, кроме старых. Искать жигули...

— Да мы уже все прочесали! Нигде его нет! Может, он вообще из Москвы уехал?

— Все может быть... — Митя заметил, что Джек чуть шевельнулся, дрогнули веки, глаза стали медленно приоткрываться. — Знаешь, Коля, давай выйдем на связь еще минут через пять. Возможно, что-нибудь к этому времени и определится. А пока продолжайте искать...

Анна проснулась в предутренних сумерках. Было тихо, только изредка доносились с улицы звуки проезжающих машин. Она не могла понять, что ее разбудило, села в постели, огляделась и вдруг поняла, что ее разбудило ощущение внезапного одиночества. Это ощущение было очень острым и ясным, оно словно пронзило током и осталось где-то глубоко внутри. Она была одна, в данный момент, сейчас, среди развалин сна, в холодной утренней мгле... Из обломков сна, из каждой щели в пустой квартире выползал вчерашний день, а следом за ним — все прежние дни, когда на нее накатилось это странное, ужасное, дурацкое затмение... Как же это могло случиться? Что же это было с ней такое? Откуда взялся этот липкий, противный туман, окутавший ее чувства, разум, погрузивший ее в безвольное оцепенение одиночества, которое она ощутила по-настоящему ясно только сейчас? Леонида не было в доме, Анна знала, что его нет, нет с тех пор, как он уехал, еще днем, когда в последний раз позвал ее с собой, а она отказалась... И он уехал, совсем, может быть, навсегда, он ушел от нее, от ее безмолвия, бесчувствия, от вязкого тумана, в который она с каждым днем все больше затягивала его, от бесконечного блуждания по темному лабиринту, вместе и врозь... Он не выдержал всего это бесконечного маразма, всего этого идиотизма, он устал жить с женщиной, которая не видит вокруг ничего, кроме своих дурацких видений, не чувствует ничего, кроме собственных эгоистических угрызений совести! А теперь, когда наступила ясность, следом за ней пришло настоящее отчаяние. И Анна, с трудом справляясь с мыслями, стремительно проносящимися в ее сознании, с беспорядочным потоком мгновенно осознаваемых истин, упрямо повторяла про себя: зачем я его так мучила? Что хотела доказать? И кому? Если самой себе, то что? Что его любви и терпению нет предела? Господи, какой отвратительный, тупой эгоизм! Сама своей беспросветной глупостью довела до того, что осталась одна! И поделом мне! Но где Леня? Его нет дома, он просто исчез, исчез из ее жизни! А что, если с ним что-то случилось?

Вся путаница мгновенно улетучилась из ее головы и осталось только одно... Лишь бы ничего не случилось!..

С этой мыслью она стала метаться по квартире, пытаясь найти записку, какую-то оставленную вещь, знак, след... Но ничего, ничего не было! Где Леня? Хоть бы он вернулся, или позвонил... Лишь бы ничего не случилось! Пусть лучше он пойдет к другой женщине, пусть изменит, забудет, только бы с ним ничего не случилось!

Она подошла к окну, стала смотреть вниз, на пустую полутемную улицу, какие-то машины проезжали мимо, но ни одна не сворачивала во двор... Она вслушивалась в шорохи на лестнице, кажется, ехал лифт, где-то хлопнула дверь, опять тишина... Звенящая ясностью тишина. Как же это могло случиться? Почему она дала ему уехать?! Почему не удержала его, не повисла у него на шее, не бросилась перед ним на колени, на полу, у двери... Почему она ничего не сделала, чтобы его остановить?! Как случилось, что она его потеряла? И где теперь его искать? Искать, чтобы вернуть? Нет, просто чтобы найти, чтобы знать, что он жив, здоров, что с ним все в порядке! А что потом? Это не важно, что будет, то и будет, но только бы узнать, хоть что-то узнать про него! Ведь он мог поехать к друзьям, к Джеку, или к Мите... Может быть, он там и есть, как же она сразу не догадалась! Правда, звонить в такое время... Что же делать? А вдруг он не у них? И не у женщины? Один... бродит где-то, или носится по городу на машине... Или едет по тому шоссе, где когда-то ее подобрал... Может быть, теперь он гоняется за тенью, ищет на дороге призрак? Один, в пустоте, в холодной и вязкой предутренней мгле... Предутренней мгле... Нет, я должна найти его!

Анна решительно подошла к телефону, взяла трубку, на некоторое время задержала ее в руках, потом быстро набрала номер Джека. Тишина. Она позвонила в детективное агентство. Там автоответчик произнес, чтобы звонили завтра утром. Почему-то у Мити, у Натальи, даже у Лизы, где мог находиться Джек, телефон упорно молчал. Да что они, спят все, что ли? Телефоны отключили? Значит, Лени у них нет? Но где же он тогда?!

Анна набрала каждый из номеров еще по несколько раз, и так и не услышав ответа, выбежала из квартиры. Находиться одной в пустой квартире было невозможно, невыносимо. Не дожидаясь лифта, она бегом спустилась по лестнице, выскочила из подъезда в темный двор, побежала по слабо освещенной улице, сама не зная, куда и зачем... Просто надо было действовать, надо было хоть что-то делать! Что именно делать, она не знала, и бежала наугад, повторяя про себя:

— Господи, помоги мне его найти, помоги мне вернуть его целым и невредимым! А если не можешь вернуть его мне, то хотя бы оставь в живых, и пусть с ним ничего не случится, никогда ничего не случится!

Белову поначалу казалось, что он приближается к особняку. Мимо него вдоль дороги мелькали деревья... Он ехал по какой-то улице, которая казалась ему знакомой, но только он никак не мог понять, что же это за улица. Тускло светили фонари, а он хорошо помнил, что на шоссе, ведущему к особняку, и к дому с приведениями, таких фонарей не было. Стало быть, он ехал не туда... Но куда же?.. Улица заворачивала направо, и он, не заметив поворота. чуть не врезался в угол дома, но в последний момент чудом успел вырулить и радостно помчался дальше. Впереди показался мигающий желтый сигнал светофора, Белов пронесся прямо на него, изо всех сил давя на газ... Машину снова начало бросать из стороны в сторону, это ему совсем не понравилось. Он попытался ее выровнять, действуя почти бессознательно, ведомый какой-то силой извне, сбавил скорость, нажал на тормоз. Его закрутило, понесло куда-то в темноту. Вдруг прямо перед ним возникло что-то белое, потом исчезло. Раздался какой-то странный стук, еще через мгновение он почувствовал сильный толчок и увидел прямо над собой огромное небо, окрашенное розоватым сиянием утренней зари и усеянное блекнущими звездами... Это было так удивительно, так странно и так прекрасно, что он замер на миг в изумлении... Но еще через мгновение все погрузилось во тьму, и больше уже он ничего не видел...

Митя с озабоченным, слегка осунувшимся лицом напряженно вглядывался в мелькавшие перед ним повороты, перекрестки, темные стены домов.

Джек сидел рядом с ним с закрытыми глазами и говорил негромко и вкрадчиво.

— Митенька, теперь развернись пожалуйста, и километра два на восток...

Митя развернулся и помчался навстречу рассвету, который слабо забрезжил впереди.

— Теперь куда? — спросил он.

— Еще немного, туда же... — сказал Джек. — Митька, он где-то совсем близко, Поверни направо, так, теперь притормози, еще метров сто — сто пятьдесят... Теперь развернись, и снова вправо...

— Послушай, Джек! — воскликнул Митя. — Но мы ведь едем в сторону Ленькиного дома!

— Именно так... — сказал Джек, открыв глаза. — Он не смог добраться до особняка, потому что у него абсолютно отсутствует ориентация. Он словно плывет по течению, его кидает, как щепку в реке... Он движется рывками, скачками... Его траекторию очень трудно вычислить... Но единственная сила, которая управляет им сейчас, это сила притяжения к собственному дому, где осталась Анна. Он сам совершенно этого не осознает, но движется именно туда.

— У меня уже от всего этого голова кругом идет... — беззлобно проворчал Митя. — Долго еще?

— Нет... Теперь дуй прямо и никуда не сворачивай, а я скажу, когда остановиться...

Митя буквально пролетел еще небольшой отрезок пути, миновал перекресток с включенной желтой мигалкой.

— Теперь не спеши, — произнес Джек проникновенно, словно на гипнотической сеансе. — Кажется, сейчас мы его увидим...

— Но где, с какой стороны? — озабоченно спросил Митя. — Пока я не вижу ничего, кроме фонарных столбов...

— Вот и смотри на столб, — сказал Джек странным, внезапно изменившимся голосом.

— Что? — переспросил было Митя, и вдруг резко затормозил, остановился как вкопанный, ошалело уставившись на то, что увидел...

Прямо перед ними, в абсолютно вертикальном положении, прижавшись днищем к фонарному столбу, опираясь на тротуар смятым багажником и задрав капот к небу, стояла машина Белова. Со стороны казалось, что он прямо на машине попытался забраться на столб, и это у него почти получилось. Зрелище было настолько невероятное, фантастическое и жуткое, что Митя невольно перекрестился, потом тихо пробормотал.

— Джек, ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?..

— Нет, я никогда не видел, чтобы машины лазили по столбам... — ответил Джек, устало потирая лоб. — И что делать дальше, я уже не знаю...

— Да что делать? Будем снимать его оттуда! — Митя выпрыгнул на асфальт, обошел джип, и прошептал на ухо Джеку, словно боясь произнести это вслух. — Ты как думаешь... он жив там, внутри?

— Надеюсь... Хотя пока сказать точно ничего не могу... Я и сам такого не ожидал.

Лиза уверенно вела машину по ночной улице. Рядом с ней сидела Наталья и нервно курила, вглядываясь в темноту.

В машине запищал пейджер тоненьким голоском. Наталья схватила его, надела очки и стала читать надпись вслух.

— Девочки, Леньку нашли... Надеемся, все будет хорошо. Подъезжайте к перекрестку, который сразу за его домом... — она сняла очки, положила на колени. — Лиза, туда долго ехать?

— Минут через двадцать будем, — ответила Лиза и нажала на газ.

Анна, выбежав на улицу в каком-то отчаянном порыве, с единственным желанием разыскать Леонида, остановилась на ближайшем перекрестке, растерянно огляделась по сторонам. Она не знала, куда идти дальше, где его искать. И вдруг она увидела, что на перекрестке происходит нечто странное, похожее на фантастическое шоу.

На фоне светлеющего утреннего неба несколько темных мужских силуэтов несли на руках темный силуэт машины. Вот они медленно развернули машину, осторожно поставили на землю.

Анна остановилась в полном изумлении. Еще через секунду она вдруг поняла, что это машина Леонида Белова и замерла в оцепенении, не в силах двинуться с места...

Когда машину поставили на землю, Митя осторожно открыл дверцу.

Леонид сидел в неподвижной позе с закрытыми глазами. Подошел Джек, несколько раз быстрыми движениями ударил его по щекам, потом сунул под нос нашатырь.

Белов открыл глаза и удивленно спросил.

— Где я?...

— На земле, — ответил Джек. — На небе ты уже побывал!

— Ну как, ты цел? — обеспокоено спросил Митя.

— Кажется... — ответил Белов слабым голосом, с трудом шевельнул руками, ногами, тут же попробовал встать.

— Осторожней! — крикнул Митя, подставляя плечо.

Белов, пошатываясь, вылез из машины и тут же рухнул на протянутые руки друзей.

— Отпустите меня! — произнес он заплетающимся языком. — Я совсем не пьян!

— Не делай резких движений! — укоризненно сказал Джек, растирая пальцами ему виски. — От тебя разит, как из старой винной бочки!

— Не может быть! — воскликнул Белов. — А я все помню!.. Я был не пьяный!..

— Ты правда все помнишь? — спросил Джек озабоченно.

— А что я должен помнить, или не помнить?

— Ну, например, как ты залез на столб?

— Что? Какой столб? — удивился Белов.

— Или куда ты ехал?

— Да что ты, Джек, пристал, ей богу! — возмутился Белов.

— Слава Богу, он узнал меня! — воскликнул Джек и произнес уже со своей привычной иронией. — Самое главное, Ленька, ты не лишился памяти! Знаешь, если бы и у тебя случилась амнезия, этого я не пережил бы!

Белов, уже более или менее твердо стоявший на ногах, не отреагировал на его реплику. Он огляделся по сторонам с таким видом, словно он пришелец из космоса, только что прибывший на землю, и вдруг увидел Анну... Она стояла чуть в стороне и молча смотрела на него... Их взгляды встретились, Белов медленно шагнул к ней, она рывком бросилась к нему... Еще через секунду они так крепко обнялись и прижались друг к другу, словно не виделись много лет и вот, наконец, встретились после долгой разлуки.

— Теперь все в порядке, — облегченно вздохнул Митя.

— По-моему, мы не плохо поработали, — усмехнулся Джек.

— Ты — конечно, а моя работа еще впереди. Надо побыстрее машину убрать, пока гаишники не подъехали. Придется на буксире... Я совсем не уверен, что она может ехать, — сказал Митя.

— Может, Дмитрий Сергеевич! — радостно закричал Николай, включив зажигание и осторожно тронувшись с места. — Не надо буксира, я сам ее отгоню!

Белов, продолжая обнимать Анну, рассеянно поглядел на свою машину, которая, словно чихая и кашляя, с трудом переползала через улицу. Анна тихонько потянула его за руку, он послушно двинулся за ней, совершенно потеряв интерес к машине и вообще ко всему, что происходило вокруг. Молча, не оглядываясь, они вошли в подъезд. Анна подняла руку, чтобы вызвать лифт, но Белов перехватил ее руку, прижал к губам и вдруг словно безумный стал целовать ее пальцы, шею, губы. Она улыбалась в полумраке, а он все целовал ее, потом вдруг подхватил на руки и понес вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, словно держал что-то невесомое. Он чувствовал какой-то невероятный прилив сил, ощущал такое огромное, безграничное счастье, что готов был подниматься так бесконечно. Ступеньки сами уходили из-под ног, казалось, он вот-вот оторвется от земли и взлетит в небо вместе с Анной, глядя на ее прекрасное улыбающееся лицо...

А дальше все было словно во сне, они не помнили, как оказались в квартире, наполненной звенящей тишиной, где знакомые вещи казались таинственными и сказочными. Они не знали, сколько времени провели в постели, не в силах оторваться друг от друга и не произнося ни слова. События и переживания безумной ночи настолько натянули нервы и обнажили чувства, что от каждого прикосновения замирала готовая оторваться от тела и улететь в заоблачную высь душа. Окружавший их привычный мир стал вдруг хрупким, призрачным, почти нереальным, и любым неточным словом, даже просто звуком собственного голоса они боялись разрушить этот удивительный мип. Да и нужны ли были слова, когда за них говорила сама любовь?..

Они не заметили, как заснули, а когда проснулись, за окном ярко светило солнце, с улицы доносился шум города. Окружавший их мир снова становился реальным, но ощущение обретенного счастья не уходило, оно оставалось глубоко внутри, и никакие слова уже не могли разрушить его.

— Так как насчет пикника? — спросил Белов два дня спустя, разглядывая перед зеркалом заживающую ссадину на лбу. — По-моему, неплохая идея!

— Это правда, — тихо сказала Анна. — И пусть будет, как у классиков, и пусть Воланд для нас устроит пикник на обочине лабиринта с гульбой и пальбой...

И они действительно устроили пикник, а поводом для этого послужило благополучное возвращение Леонида из автомобильного путешествия по небесам на грешную землю...

Они собрались рано утром, взяли с собой сумки, набитые всевозможными продуктами, выехали на одно из подмосковных шоссе и двинулись в неизвестном направлении, а если точнее, поехали просто куда глаза глядят. А глаза глядели навстречу радости, красоте осеннего леса и свободе от городского шума, суеты, бесконечных переживаний и нервного напряжения, словом, от всего, чем была заполнена их жизнь последние несколько месяцев. Стояло бабье лето, сухое и теплое, и солнце по-летнему высвечивало слегка тронутые осенней кистью деревья.

Впереди ехал Митя на своем джипе вместе с Натальей, Машей и Ромкой. Они везли с собой огромное количество всяческих продуктов, бутылок с вином и соком, уложенных в большие плетеные корзины. Маша, забравшись с ногами на заднее сиденье, дремала, положив голову Ромке на плечо...

Следом за джипом Лиза с Джеком везли с собой главных виновников предстоящего торжества. Белов с меланхоличным видом смотрел в окно, Анна тоже смотрела в окно, только с другой стороны, и при этом загадочно улыбалась, а между ними важно восседал Парацельс.

— Как странно ехать в машине на заднем сиденье! — сказал Белов.

— Привыкай, — усмехнулся Джек. — Мне, например, куда спокойнее, когда ты сзади. Боюсь, если бы ты был за рулем, мы тот час оказались бы на крыше какого-нибудь дома, или на ветке дерева! Признайся наконец, как тебе удалось забраться на вертикальный столб? Ты что, тайно готовишься в каскадеры?

— Ну, хватит издеваться над несчастным человеком, лишившимся любимого автомобиля! — с напускной обидой сказал Белов.

— Не такой уж ты несчастный, как я погляжу! — засмеялась Лиза, разглядывая его лицо в водительское зеркальце. — Ты остался без машины, но зато с любимой женщиной!

— Возражение принимается, — Белов уткнулся лицом в растрепавшиеся на ветру волосы Анны. — Я готов теперь не только ездить на заднем сиденье, но и пойти пешком на край света! Лишь бы она согласилась идти вместе со мной! Ты пойдешь со мной на край света, Анна?

Она ничего не ответила, но Лиза заметила в зеркальце странную улыбку на ее лице и лукавый блеск в глазах.

— Сворачиваем! — вдруг сказала Анна.

— Куда? — спросила Лиза.

— Прямо сюда, с любое место, где можно проехать! — продолжала Анна.

Лиза притормозила, включила фары и просигналила несколько раз. Митя тоже остановился. Тогда Лиза быстро догнала и объехала его, медленно скатилась с шоссе и свернула прямо в лес. Джип двинулся за ней. Некоторое время они ехали друг за другом по узкой асфальтированной дорожке, потом небольшой отрезок пути по широкой лесной просеке и наконец оказались на отлогом, пустынном берегу реки. В этом месте оказалась большая ровная поляна, словно специально приготовленная для пикника.

Все тут же повылезали из машин, выгрузили сумки. Митя быстро раскинул походный стол, Наталья и Ромка, вытаскивая из огромных сумок продукты и бутылки и заговорщически перешептываясь между собой, стали заниматься художественным оформлением стола.

Парацельс, деловито понюхав воздух, вильнул хвостом и устремился вниз по склону к реке.

— Ленька, признайся, вы заранее выбрали место, это никакой не экспромт! — сказал Митя, осматриваясь вокруг.

— Вот уж нет! — засмеялась Анна. — Мы никогда в жизни здесь не были. Просто свернули, куда глаза глядели, вот и все.

— Или кто-то своей невидимой рукой указывал вам путь, — произнесла Лиза своим приятным, артистичным голосом.

— Вот с этим я согласен, — сказал Джек. — Нас всех ведет куда-то неведомая сила, а нам остается только доверять ей и не сопротивляться. Сейчас она привела нас в прекрасное место, и я надеюсь, никто нас здесь не найдет!

— Как бы не так! — воскликнул Белов, заметив, как со стороны шоссе к ним приближается какая-то машина.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Наталья.

— Наверное, какие-нибудь туристы случайно сюда забрели, — сказал Ромка. — Думаю, они увидят, что место занято, развернутся и уедут...

Но машина направлялась прямо к ним, остановилась на поляне рядом с джипом, из нее вылезли Александр и Римма, бодрые, красивые, загорелые.

— Смотрите-ка, кто к нам приехал! — воскликнул Джек. — Это невероятно! Сашка, как вам удалось нас найти?!

— Очень просто, — усмехнулся Александр. — Детективное агентство выдает точные справки о вашем местонахождении.

— Это ты загибаешь, — сказал Митя. — Думаю, вы просто сели нам на хвост, но вот только где?

— Да мы за вами от самой Москвы ехали! — засмеялась Римма. — Но вы были так увлечены своим путешествием, что ничего не заметили!

— Мы вообще все увлечены! — произнес Джек, обнимая немного растерявшуюся от встречи с новыми людьми Лизу.

— Что я вижу! — воскликнул Александр, хватаясь за бороду. — Наш великий Потрошитель с дамой! Невероятно. Не иначе, сегодня произойдет солнечное затмение, или планеты развернутся вспять!

— Это не дама, а моя невеста Елизавета Сергеевна, — заявил Джек с гордостью, демонстративно целуя окончательно смутившуюся Лизу.

— Ну, все! Ты пропал для общества! — заявил Александр.

— Если кто и пропал для общества, то это вы с Римкой! — тут же высказался Белов. — Шляетесь все время где-то за границей! Мы уж вообще не надеялись когда-нибудь вас увидеть!

— Такова журналистская доля, — произнес Александр с достоинством и принялся вместе с Риммой распаковывать пакеты и коробки с едой, извлеченные из машины.

— Нам придется здесь жить не меньше недели! — всплеснула руками Наталья, глядя на все эти припасы.

— Никто не против, — улыбнулся Митя.

— Господи, да что же это у вас за собака Баскервиллей? — в страхе попятился Александр, увидев мокрого Парацельса, вбежавшего на поляну. — С таким мы не только неделю, мы дня здесь не проживем! Он же всех сожрет!

Белов расхохотался, глядя на испуганное лицо приятеля. А пес, не обратив на Александра никакого внимания, молча подошел к Анне и лег у ее ног.

— Это твой? — с любопытством спросила Римма.

— Наш, — ответила Анна, сделав едва заметный знак Парацельсу. Но тот мгновенно все понял, подбежал к Белову и ласково ткнулся в него своей огромной мордой.

Белов потрепал его по шее и стал возиться и играть с ним.

— И вы его не боитесь? — удивленно спросила Римма.

— Я, например, твоего Сашку гораздо больше боюсь! — С серьезным видом ответил Белов. — Сашка куда страшнее! А Парацельс очень мирный, и бороды такой у него нет!