Возвращение к сыну

ГЛАВА ПЯТАЯ

Гэвин проснулся, потрясенный воспоминаниями прошлой ночи. Бренди одурманило его. Но теперь, к своему ужасу, он ясно вспомнил, как Нора пришла к нему в комнату, держала его за руку, слова ее убаюкали его до такой степени, что он потерял бдительность.

Может быть, она сделала это неумышленно, подумал он, пытаясь быть справедливым. Возможно, он сделал это сам, но результат был тот же. Он позволил ей проникнуть ему в душу, заглянуть под панцирь сдержанности и скрытности, что было его единственной броней. Она обнаружила его слабость. Как бы она ни сострадала ему, все это было лишь на поверхности, в глубине души они все еще оставались противниками. Он попал под ее обаяние, как павший духом мальчишка. Ему стало стыдно.

Откинув одеяло, он сделал открытие, удивившее его еще больше. Он был в пижаме. Перебирая в голове все события прошлой ночи, Гэвин не мог никак вспомнить, что надевал ее. Последнее, что он помнил, – это то, как он лег в постель в сыром халате. Но халат исчез.

В результате поисков Гэвин обнаружил его на вешалке за дверью ванной. Должно быть, Нора вернулась, нашла в шкафу пижаму, сняла с него халат и каким-то образом смогла надеть на него пижаму. А он был до того пьян, что спал все это время и ничего не почувствовал.

Он понимал, что должен быть ей благодарен. Он легко простужался и, если бы проспал всю ночь в мокром халате, ужасно бы разболелся. Но сейчас он думал только о бесстыдстве женщины, посмевшей раздеть его донага в то время, как он ничего не знал об этом. Тот факт, что это была его собственная вина, делал ее поступок еще непростительнее.

Одеваясь, он отметил, что было еще не слишком поздно. Когда он посмотрит ей в глаза, там отразятся все чувства, мысли и воспоминания. Если же всего этого не будет у него во взгляде, этого не будет и у нее. Против него не может быть использовано то, чего он не помнит.

Его огорчило то, что он собирался сделать. Воспоминание женского тепла и доброты было таким очаровательным, что он уже почти поддался ему. А это было как раз то, чего она от него хотела. Он никогда не должен забывать, что такие мысли опасны и он всегда должен быть с ней начеку.

Но всем своим сердцем он хотел, чтобы это было не так.

Нора вернулась в дом после своего утреннего обхода животных. Питер ходил вместе с ней, добросовестно выполняя все свои обязанности. Он уже давно впитал в себя единственное правило поведения, ценившееся в заповеднике: забота о животных – на первом месте. У тебя может быть несчастье, тебе может быть не по себе, но беззащитных существ, которые зависят от тебя, нужно накормить, о них нужно позаботиться. Выполнение этого правила сделало Питера достаточно зрелым для своих десяти лет, и Нора догадывалась, что именно сейчас он черпал в этом силы.

Она могла только догадываться об этом, так как даже с ней Питер был молчалив, хотя иногда крепко и прижимался к ней. За последние несколько дней она слышала от него всего несколько слов.

Это было в часовне, когда он прошептал: «До свидания, папа». И когда Гэвин стремительно прошел мимо них и вышел из часовни, Питер поднял на нее глаза, как бы ища поддержки. Она ненавидела Гэвина в ту минуту, и возненавидела еще больше за то, что он так и не появился в течение всего дня. Придя в его комнату, она все еще его ненавидела. Но там она нашла насквозь промокшего, доведенного до отчаяния мужчину, напившегося, чтобы уменьшить свою боль. То, что он не смог справиться с бедой и напился, говорило о его уязвимости, и она смягчилась.

Она поймала себя на мысли о том, что забывает об их враждебности и стремится успокоить его. Он назвал ее няней, и она согласилась с этим. Позднее она вернулась, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Он спал, лежа поверх одеяла в мокром халате. Она попыталась разбудить его, но он спал очень крепко. И тогда она нашла пижаму и каким-то непонятным образом переодела его. Было трудно справиться со спящим Гэвином, однако Нора справилась, так как была сильной. Он был мускулист, не толст, ее руки ощущали его крепкую и гладкую плоть.

Сейчас к ней вернулось это воспоминание. Она вспомнила его упругую грудь и узкие бедра. Вдруг она почувствовала, как по всему телу разливается тепло. Это было неожиданное открытие. Она была настолько близка к природе, что физическое смущение было ей почти незнакомо. Ей стало интересно, что с ней происходит. Потом она вспомнила, как он припал к ней, когда она надевала на него пижамную куртку, как его голова лежала у нее на груди и каким сладостным было это ощущение.

Она сварила себе кофе и пила его, сидя в кухне. Звук шагов Гэвина заставил ее вскочить. Когда он вошел, она взглянула на него. Увидев его холодный взгляд, Нора сжалась.

– Доброе утро, – сдержанно сказал он.

– Доброе утро, – ответила Нора, глядя на него.

– Извините за вчерашнее. Я не должен был уходить с похорон подобным образом, но... – он пожал плечами, – слишком многое на меня навалилось. На поминках из-за этого пришлось нелегко?

– Нет. Я объяснила, что для вас это очень большой удар и вы не в себе. – Нора говорила медленно, так как ей стало ясно, что вчера вечером они пережили одно и то же.

– Спасибо. Думаю, мне следует рассказать вам, куда я ходил.

– Не нужно, – сказала она значительно.

– Я должен вам объяснить, – холодно сказал он. – Я долго гулял, чтобы прояснилась голова. Пошел на берег, к морю. К тому времени, когда я вернулся, дождь лил как из ведра. Я промок до нитки. Мне следовало бы сказать вам, что я вернулся, но я боялся простудиться и поэтому решил сразу же лечь в постель.

Нора глубоко вздохнула, а потом спокойно сказала:

– Все в порядке. Надеюсь, сейчас вы хорошо себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо. Вы не знаете, где Питер? Мне нужно кое-что сказать ему.

– Что вы собираетесь сказать? – спросила она.

– Я хочу у него попросить прощения. Он не виноват в том, что случилось.

– Рада, что вы это поняли.

Он сердито посмотрел на нее.

– Поверьте, я понимаю: он лишь маленький мальчик, причем очень несчастный. Я не собираюсь оказывать на него эмоциональное давление... – Гэвин остановился, вздохнул и вышел.

Нора смотрела ему вслед, пораженная тем, что услышала свои собственные слова. Ей было интересно узнать, какие эпизоды прошлой ночи он помнил.

Когда Гэвин увидел Питера, тот кормил Бустера и Мака. Медленно и осторожно он подошел к сыну. Казалось, сегодня утром он чувствовал все иначе, по-новому. Что-то подсказало ему, что Питер увидел его гораздо раньше и с напряжением ожидал, когда отец приблизится.

– У тебя все в порядке? – спросил Гэвин. Питер кивнул головой. – Извини за то, как я вчера ушел. Мне не нужно было бы делать этого, но... мы все когда-то делаем то, чего не следует. – Питер согласно кивнул. Гэвин ободрился и продолжил: – Я вдруг вспомнил, какой была твоя мама несколько лет тому назад – до того, как наши отношения осложнились. О людях, когда они умирают, должны оставаться только такие воспоминания...

Мальчик опять кивнул, и на этот раз ему удалось даже слегка улыбнуться. Гэвин почувствовал облегчение. Эта слабая улыбка была для него своего рода ответом.

Питер закончил работу. Он вышел из загона, аккуратно закрыв его, сделал несколько шагов и обернулся, как бы приглашая отца следовать за ним. Гэвин принял это приглашение, и Питер привел его почти на границу заповедника. Он рукой указал на берег, где среди зелени ярко выделялись дикие фиалки. Когда их взгляды встретились, Гэвин понял, почему сын привел его сюда. Он почувствовал еще большее облегчение с легким оттенком радости.

– Да. Вчера ты здесь собирал цветы, правда? – (Мальчик снова ответил кивком.) – Я рад. Ей бы так это понравилось!..

На этот раз сомнения не было: Питер действительно улыбнулся. Улыбка длилась всего лишь один миг – и он снова стал прежним замкнутым ребенком. Но главное – Питер улыбнулся! Гэвин остро ощутил то, что этому моменту он обязан Норе. Справедливости ради он должен признать это, даже поблагодарить ее. Но этим он еще раз показал бы свою слабость в дополнение к событиям прошлой ночи. Он не мог заставить себя рисковать. Кроме того, возможно, она еще не показала всю свою ловкость. Ему нужно быть с ней осторожнее, чем прежде.

На следующий день у Гэвина состоялся неприятный телефонный разговор.

– Привет, папа, – сказал он, с неохотой сняв трубку.

Несмотря на то что Вильям был болен, голос его оставался громким и настойчивым.

– Ну что, разделался с похоронами? – отец говорил требовательным тоном, давая понять, что пора переходить к делу.

Гэвин не помнил ни одного такого момента, когда отец потратил бы силы на то, чтобы задуматься о чувствах других людей.

– Похороны были вчера.

– Когда эта женщина уезжает?

– Всему свое время, папа. Я не могу взять и просто так ее выбросить.

– Почему же?

– Ей принадлежит половина дома.

– Ерунда! Это все можно устроить. Хороший адвокат найдет лазейку. Отделайся от нее и начинай как следует воспитывать сына. У меня есть кое-какие мысли на этот счет. Привози его ко мне, как только сможешь. Мы поговорим. Мне бы хотелось посмотреть, становится ли твой сын настоящим Хантером.

– Но он и сын Лиз, – напомнил ему Гэвин. Вильям фыркнул.

– Да, но видишь, что она с ним сделала?! Воспитала сентиментального слюнтяя.

Гэвин и сам считал так же, но отцу сказал:

– Ты слишком рано делаешь выводы. Питер пока еще ребенок, но мне уже кажется, что он станет... сильной личностью.

– Будем на это надеяться. Мир принадлежит сильным. Полагаю, ты сказал ему об этом.

– Я сказал ему то, что счел необходимым в данный момент, – произнес Гэвин твердым голосом. – Его мать только вчера похоронили и...

– Хорошо, хорошо, – прервал Вильям. Его явно не интересовала точка зрения, не совпадавшая с его собственной. – Пока ты тратишь там время, кто присматривает за магазином?

– Моя помощница, мисс Фуллер. Она скоро приедет сюда, и мы будем управлять из Стрэнд-Хауса.

– Вот еще! Женщина!

– Она отлично справляется со своей работой.

– Ну, если ты так говоришь... Послушай, я написал тебе длинное письмо, изложил в нем свои взгляды. Ты получишь его завтра. Воспользуйся тем, что считаешь нужным. Остальное отбрось. Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь.

Гэвин заворчал и повесил трубку сразу же, как только приличие позволило ему это сделать. Он боялся обещаний Вильяма «не вмешиваться».

Письмо пришло на следующее утро. Его автор был несведущ и полон предубеждений. Начав читать, Гэвин не смог прочесть его до конца. Он отложил письмо, потом позвонил к себе в контору, чтобы дать последние указания по поводу прибытия мисс Фуллер. Но ее не оказалось на месте. Это было на нее не похоже.

У Гэвина кончались наличные деньги, и он, решил поехать в ближайший городок в банк. Закончив свои дела, он снова позвонил в контору из автомата. Но мисс Фуллер все еще отсутствовала, и никто не знал, где она могла быть.

Купив местную газету, Гэвин зашел в кафе, надеясь в этом тихом и спокойном месте закончить чтение письма. Но все оказалось иначе. Читая его, Гэвин все больше раздражался. Каждая строка, каждое слово говорили о закостенелости ума Вильяма, об абсолютной невозможности расширить его горизонты. Так было всегда, но сейчас это поразило Гэвина с новой силой.

На минуту он задумался о том, какой была бы жизнь, будь Вильям чувствительным и понимающим человеком. Человеком, с которым его сын мог бы поговорить, окажись он в беде. Но сама эта мысль была противоречивой. В шкале ценностей Вильяма не было места для чувствительности и понимания. Он считал, что сильные люди никогда не могут оказаться «в беде». В действительности у Гэвина был всего-навсего один человек, которому он мог показать свою слабость и в ответ получить утешение, но теперь она была в пределах недосягаемости.

Он отложил письмо и открыл газету. В ней была заметка о похоронах «ученого-натуралиста, местной знаменитости Тони Акройда». Здесь же были помещены некоторые высказывания Норы о заповеднике. Гэвин просмотрел их и собирался закрыть газету, когда наткнулся на одну фразу. Она выделялась среди всего остального. Он резко, со злостью вздохнул, допил чай и поспешил к машине.

Как только он приехал домой, то сразу же пошел искать Нору и нашел ее в конторе на территории заповедника. Питера не было видно. Он обрадовался этому. Ему было нужно место для сражения.

– Что вы этим хотели сказать, черт возьми? – спросил он, швырнув ей газету.

Она прочла заметку и улыбнулась.

– Им оказали честь, правда? Здесь всегда любили Тони и Лиз.

– Я имею в виду совсем другое. По какому праву вы заявляете газете, что в будущем заповедник будет называться «Ковчег Норы»?

– Мне кажется, это хорошее название.

– Хорошее? Но вы знаете мое отношение к чудачествам.

– А зачем же вы предложили его, если не хотели, чтобы я его использовала?

– Я предложил? Вы с ума сошли?

– Признаюсь, вы сказали это довольно едко. Вы произнесли «этот ваш ковчег» с такой брезгливостью, словно держали щипцами на значительном удалении от себя какую-то гадость... Но, тем не менее, я решила, что это хорошее название.

– Итак, вы присвоили его себе, – процедил он сквозь зубы.

– Вы ведь его не захотели, не так ли?

– Я... дело не в этом.

– А в чем же?

– Дело в том, что вы здесь говорите, будто название предложил щедрый доброжелатель. Но вы ведь не сомневаетесь, что я совершенно не соответствую такой характеристике.

Она посмотрела на него.

– Не «щедрый» и не «доброжелатель», так? Нет. Я думаю, нет. Но, прежде чем вы начнете выпускать пар по этому поводу, я должна вам сказать, что Питеру понравилась эта идея. Он обрадовался, когда узнал, что это была ваша идея.

Гэвин с трудом сдерживал себя.

– Вы самая бессовестная женщина, которую я когда-либо имел несчастье встретить.

Вместо того чтобы ответить ему, Нора как будто чего-то испугалась. Как будто она поняла, что переигрывает, изображая из себя слишком смелую женщину.

– Послушайте, Хантер. Это не было злым заговором. Я просто упомянула название журналисту, а он сказал, что было бы хорошо так назвать это место. В будущем. Я согласилась. Оно просто сорвалось с языка. Я не стану пользоваться им, если вам это так не понравилось.

О, она умна! Он понял, что она предлагает отступить, уже заинтересовав этой идеей Питера. Кого винить за это?

– Если Питеру нравится, вы должны использовать это название, – мрачно сказал он.

Она вспыхнула.

– Не говорите мне, что я должна делать.

– А я говорю вам. И не позволю вам очернять меня в глазах моего сына, сказав, что я был против.

– Но вы...

– Нора, вы назовете это место «Ковчег Норы», и на этом закончим.

Она скрежетнула зубами.

– Да, Хантер.

Он внезапно повернулся, вышел из конторы и быстро направился к дому. Когда он подошел к нему, то услышал, что Нора бежит за ним.

– Кстати, – сказала она, когда они вошли в дом, – вам почта. Несколько коробок с бумагами. – Она указала на огромную гору коробок в прихожей. – Их доставила некая мисс Фуллер.

– Это мой секретарь и личный помощник. Где она?

– Она уехала.

– Что значит «уехала»?

– «Уехала» значит «уехала», покинула это поместье, отбыла в своей большой сверкающей машине, даже не оглянувшись на нас, на деревенщину.

– Но почему? Она должна была переехать сюда, работать со мной. – Его глаза сузились. Резкость ее последних слов задела его. – Вы заставили ее уехать? Если это так, то позвольте мне сказать вам, что я считаю это непростительным вмешательством в мои...

– Ко мне это не имеет никакого отношения, – прервала его Нора. – Из того, как она все здесь рассматривала, я поняла, что она городская дама, считающая это место глухоманью. В любом случае она, должно быть, приняла это решение задолго до того, как приехала сюда, так как все эти коробки, предназначенные вам, были ею приготовлены заранее.

Она вручила ему запечатанный конверт. Гэвин открыл его и обнаружил аккуратное послание от квалифицированного секретаря мисс Фуллер. В нем она сообщала ему, что нашла другую работу и немедленно оставляет эту.

Что-то сжалось внутри Гэвина, когда он читал письмо. Он не особенно любил мисс Фуллер, но знал, что у нее особый нюх на события на финансовых рынках. Ее уход именно в это время означает только одно: она не верила, что он сможет вытащить свою компанию «Хантер и сын» из ее нынешнего тяжелого состояния, и сказала ему об этом своим уходом. Это было резкое напоминание о том, что у него существовали и другие проблемы в дополнение к проблеме с Питером, – проблемы, на которые он в последнее время не обращал внимания.

– Неприятность? – спросила Нора дружеским тоном.

– Нет проблемы, с которой я бы не справился, – сказал он радостно, стараясь снова играть отрепетированную роль, что прежде приходилось делать не раз. – Как вы догадались, мисс Фуллер по нраву огни большого города. А это место ей совсем не подошло бы. Какое-то время я смогу справиться без ее помощи.

Нора посмотрела на него.

– Вы уверены, что это все?

– Совершенно уверен, – сказал он, не желая, чтобы она продолжала. – Сейчас мне нужно найти место для работы. Мне кажется, в кабинете есть свободный стол.

– Да, только... – Было ясно: ей не хочется, чтобы он работал в кабинете отца.

– Там есть дополнительная телефонная розетка для факса. Я видел ее. Множество штепсельных розеток и полок. Подходящее место.

– Правда, но...

– А так как вы там тоже работаете, мы сможем отвечать на телефонные звонки друг за друга, – закончил он в спокойном тоне.

– Да! Интересно, кто для кого примет по телефону больше всего сообщений? – спросила она хитро.

– Имея в виду?..

– Имея в виду, что вы постараетесь использовать меня в качестве бесплатного секретаря.

– Не могу понять, почему вы это говорите.

– Потому, что я вижу вас насквозь, Хантер. Я знаю, какой вы человек. Потребитель. Хорошо, вы можете переезжать в кабинет, но будете сами варить себе кофе, отвечать на телефонные звонки и вести свои собственные записи.

– Я – воплощение невинности, – заверил он ее.

Она хмыкнула.

Он поверил в свое заявление о невинности и простоте в минуту, когда сделал его. Но он не понимал, насколько привык к помощи мисс Фуллер. Для него было вполне естественным сказать: «Уберите эти записи», или: «Дозвонитесь до такого-то...», и здесь, сейчас он продолжал вести себя так же. Но только некоторое время. Нора вспоминала о своих делах в заповеднике, уходила, и несколько минут спустя Гэвин обнаруживал, что разговаривает сам с собой.

Иногда звонил телефон. Гэвин снимал трубку, представлялся «Хантер» и слышал, как кто-то спрашивал Нору. Ему приходилось бросать свою собственную работу и идти на поиски Норы. Это его изводило. А в довершение всего казалось, что Нора не могла понять, что все это невыносимо мешало в работе такому занятому человеку, как Гэвин.

– Я делаю это в последний раз, – сказал он, найдя ее после длительных поисков по всему заповеднику, и отдал ей записку: «Я вынужден тратить свое драгоценное время, успокаивая этого мужчину, потому что вы сказали, что позвоните ему, но так и не сделали этого».

Нора внимательно посмотрела на имя, написанное на бумаге.

– Я не позвонила ему, так как вчера вы висели на телефоне, – сердито сказала она. – Вы, наверное, заметили, хотя вы никогда не замечаете, что волнует других, что я постоянно заглядывала к вам в надежде, что вы положили трубку. Но вы не расставались с ней. Вот почему я не позвонила этому человеку. И если вам пришлось его успокаивать, то это вы получили по заслугам. Это все, что я вам скажу.

– Но телефон – часть моего бизнеса...

– Достаньте себе свой собственный и не висите на моем. Я тоже занимаюсь бизнесом, и вы задерживаете мою работу.

– О, перестаньте вы!..

– Что значит «перестаньте»? – спросила она раздраженно.

– Это значит, что есть бизнес и бизнес. Мой бизнес – собственность...

– ...и деньги, – напомнила она ему с иронией. – Не забудьте, деньги...

– И деньги, – согласился он. – Деньги и собственность. Настоящие ценности. И, конечно же, я считаю, что с этим нельзя сравнивать несколько осликов.

Он думал, что Нора взорвется, – настолько она была зла. Но она спокойно сказала:

– Вы не имеете дела с настоящими ценностями, Хантер. Вы имеете дело с огоньками на компьютере. Поверните выключатель, и все исчезнет. В этом нет реальности. Попытайтесь вычистить загон, когда там живет животное. Вот это реальность, и ни один выключатель не сделает так, чтобы все исчезло.

– Это едва...

– Успокойтесь, я не закончила. Вы говорите, что несколько осликов ничего не значат. Спросите своего сына, что они значат, если, конечно, он захочет вам ответить. Для него они значат очень многое, потому что он несчастен, а они делают его нормальным человеком. Они – его жизнь... и моя. Обнимите животное, почувствуйте его тепло и то, что оно передается вам. Это не только реальность, это – лечение. Любовь и теплота – вот самые лучшие из всех когда-либо созданных лекарств. Никто и никогда не вылечился, подписывая чеки.

Он открыл рот, но она не дала сказать ему ни слова.

– Вы знаете, кто этот человек? У него школа для больных детей. Некоторые из них инвалиды, некоторые – душевнобольные. Я пообещала ему, что он может привести сюда группу ребят, и пыталась позвонить ему, чтобы договориться о дне. Сейчас я собираюсь перезвонить ему и извиниться, что заставила его ждать. Но для вас кирпичи и раствор, бумага, лампочки в компьютере гораздо больных детей. Справедливо? Как вы думаете?

– Я думаю, это ужасно несправедливо! – закричал он. – Но вы очень умны, перевернув все с ног на голову, чтобы все было в вашу пользу.

– С вами нужно держать ухо востро, – сразу же ответила она.

– Не знаю, почему вы в таком плохом настроении? Просто потому, что я передал вам записку? – сказал Гэвин с чувством собственного достоинства.

Нора тоже этого не знала. Силы, поддерживавшие ее в первые дни после трагедии, казалось, покидают ее. В то же время забот становится больше, и каждый день кажется мрачным, даже когда светит солнце. Совершенно незначительная вещь может вывести ее из себя, вот как случилось сейчас.

– Вы не просто пришли передать мне записку, – сказала она. – Вы пришли, чтобы пожаловаться, что были вынуждены передать мне ее. Теперь, когда вы все сделали, нам больше не о чем говорить.

Она пошла к дому. Гэвин стоял, глядя ей вслед. Какая невероятная женщина! – подумал он.

Он действовал все активнее, так как над его фирмой «Хантер и сын» сгущались тучи. Оставаться здесь было просто сумасшествием. Ему нужно быть в Лондоне, продвигать дело, заниматься сделками, бросая вызов соперникам, и видеть, кто первым сойдет с дистанции. Здесь же всего этого не было, так как он занимался этим на расстоянии. И он проигрывал.

Скоро известие о дезертирстве мисс Фуллер разнеслось по всей округе. С едва скрываемым любопытством звонили партнеры. Когда Гэвин объяснял им, что мисс Фуллер больше любит город, они что-то бормотали в ответ, соглашаясь с ним. Но они знали правду. Гэвину казалось, что он слышит эту невысказанную правду в телефонной трубке.

– Почему вы не поедете и не встретитесь с некоторыми из этих людей? – раздраженно спросила Нора.

– Конечно, вам бы очень хотелось, чтобы я уехал, не так ли? – прозвучал его холодный вопрос. Нервы его были на пределе. – А что я найду, когда вернусь? Не удивлюсь, что в доме будут новые замки.

Нора откинула назад непослушные волосы и посмотрела на него с отвращением.

– Если бы у меня были силы, я бросила бы в вас чем-нибудь за то, что вы говорите.

– Напоминайте мне иногда увертываться.

– Вы можете смеяться, но целюсь я отлично. Уверена, однажды вы это узнаете. Ваше счастье – я устала.

Она свалилась в кожаное кресло, свесив ноги через подлокотник. На ней были старые шорты, сделанные когда-то из джинсов, и маленький жилет. Невозможно было представить, что эта враждебно настроенная молодая женщина появилась здесь с целью соблазнить Гэвина. Хотя он не мог не заметить ее длинные голые ноги, красивую шею, вздымавшуюся под тонким жилетом грудь, ее розовую кожу, которая выглядела так, будто была напоена солнцем и ветром.

– Нет, замки мы не поменяем. И когда вы вернетесь, мы все будем на месте.

Он подозрительно посмотрел на нее.

– Правда?

– Можете принести мотыгу и закрыть дверь, если я лгу. – Она сердилась. – Ради Бога, Хантер, уезжайте! Нам надо отдохнуть друг от друга. Мы оба только выиграем от этого.

– Вы считаете, Питер выиграет? – резко спросил Гэвин.

– Вообще-то я говорила о себе.

– Хорошо. Тогда я проведу завтрашний день в Лондоне.

– Сделайте одолжение. И послезавтра тоже, и потом...

– Только завтра. Вы так легко не отделаетесь от меня.

Она ухмыльнулась.

– Постыдитесь!