Глава четвертая

Странным образом действуют на человека огонь и вода. Можно бесконечно смотреть на костер, на играющие языки пламени и не чувствовать скуки. Так же и вода, особенно проточная, не докучает человеку. Должно быть, что-то от пращуров осталось в нас, в современных людях, и, как они, мы поверяем свои чувства и мысли огню и воде.

Все, кому приходилось сидеть у костра, знают, как хорошо и спокойно в это время думается.

Таким же чудесным свойством обладает и дорога. Смотреть в окно вагона можно долго, даже если за ним однообразная тундра. Елена в этот раз впервые почувствовала колдовское действие дороги. В том же, должно быть, состоянии задумчивости и умиротворения пребывал и Валерий Углов. Морщины на его лице разгладились, глаза стали мягче, и часто в них отражалась тихая грусть.

После Инты Елена и Валерий остались в купе одни: ехавшие с ними старичок со старухой сошли, пожелав счастливого пути и поблагодарив за милое соседство.

Поезд бежал ровно, колеса бойко стучали на стыках, а плоская тундра за окном поворачивалась, как гигантская пластинка на оси. Мелькали телеграфные столбы, напоминающие тощих путников, несущих на плечах бесконечные провода.

— Смотри! — воскликнула Елена.

На самом горизонте белели вершины Уральских гор: как будто кто-то разбросал кусочки мела.

Валерий долго смотрел на далекие горы и почему-то вздохнул.

— Хочешь есть? — спросила она.

— Нет.

— А чаю? В термосе есть.

— Пожалуй.

Они ехали вторые сутки, но Елена ни разу не заговорила о чем-нибудь таком, что могло бы напомнить о недавней ссоре. Она оказалась права, перемена обстановки успокоительно подействовала на Валерия. Должно быть, он о многом передумал. Был спокоен и даже внимателен к ней. Только она поведет глазами, а он уже подает книжку. Поправит постель, накроет одеялом. И вообще, женщина отлично чувствует, когда мужчина думает о ней.

— Сколько тебе сахару?

— Два куска.

Можно говорить о чем угодно и прекрасно понимать, что мир наступил. Если он покаялся в душе, этого достаточно Елене. Ей не надо слов, извинений, уверений. Он гордый, пусть молчит, а она поймет. И конечно, простит.

Уже наступила ночь, а под голубыми небесами было все так же светло, как днем.

— Белые ночи, — сказала Елена. — Помню, приехал к нам в деревню мужчина. Откуда-то с юга. Тогда многие ехали за длинным рублем. И вот ходит и уснуть не может. Все время, говорит, светло и светло. Что такое? Не могу я при свете спать. Помаялся от бессонницы и уехал.

Валерий сидел, привалясь спиной к стенке. Он молчал, и было непонятно, слушал ее или нет.

Она тоже умолкла и смотрела в окно, смутно улыбаясь. Внезапно Валерий произнес:

— Я русский офицер. — В голосе его звучали гордость и боль. — У меня в крови — стоять на защите Отечества.

Должно быть, эти мысли мучили его давно, и теперь они вырвались, чему способствовала дорога. Она, дорога, вообще располагает к откровенности. Елена боялась словом помешать, боялась спугнуть его и сидела, застыв.

— Как они могли вышвырнуть меня из армии, без которой я не мыслю себя? — он долго молчал, лицо заострилось, глаза потемнели. — Какое они имели право?

И снова тяжелое гнетущее молчание.

— Я присягу давал не им, временщикам. Я присягал Родине.

Елена представляла, что творилось у него в душе. Она вдруг испугалась, что Углов, ее сильный волевой Углов, расплачется. И это будет страшно. Должно быть, он испугался этого и сам.

— Все, все, — махнул рукой и лег на постель лицом к стене.

Елена выждала какое-то время, растроганно глядя на непокорный мальчишеский вихор у него на макушке и позвала:

— Валера!

Он не ответил, но по тому, как переменилось его дыхание, она поняла: прислушивается.

— Я вот что тебе скажу, Валера. Ты поверь мне, я тебя понимаю. Это очень важно, чтобы ты поверил. Тогда ты поймешь меня. А хочу я тебе сказать вот что, Валера: неправда, что кто-то отнял у тебя Родину. Родина — это в тебе, во мне. В нас… Этого не отнять.

В груди стало жарко. Елену охватила почти материнская жалость к этому большому человеку, который теперь обиженным мальчишкой лежал лицом к стене. Она посмотрела в окно и вдруг подумала о тысячах и тысячах таких же честных и сильных людей, которым сегодня нелегко. А когда было легко честным? Ведь это они взвалили на свои плечи всю ответственность за происходящее на родной земле. Они сильные, они выдюжат. Елена в эту минуту верила им, благородным мужчинам России. Она была счастлива, что они есть. А в том, что они есть, она не сомневалась, потому что один из них лежал перед нею, на миг ослабев. В такую минуту рядом должна быть женщина. Вот она и есть. Значит, все правильно. Значит, все будет хорошо.

Было долгое молчание. Только стучали колеса на стыках да качался вагон. Протяжно прогудел тепловоз, словно предупреждая далекую еще станцию, что он бежит, торопится и не надо беспокоиться, надо ждать.

Потом Валерий медленно поднялся. Он сидел, сцепив на коленях руки, и смотрел в пустоту. Елена не смела потревожить его. Вдруг он сполз на пол и, стоя на коленях, протянул к ней руку:

— Прости меня…

Елена бросилась к нему, схватила за руку.

— Ну, что ты? Что ты?

— Я ослеп от боли…

— Я понимаю, понимаю…

— Все равно, все равно… Не имел права… Говорил и презирал себя… Как я мог? Какой Зотов? Это же ты!

— Успокойся, — пыталась она поднять его. — Пожалуйста…

— Я ненавижу себя. Я никогда не прощу себе.

— Хорошо, хорошо, милый… Садись. Ты не допил чай.

Скрипнув зубами, Валерий поднялся и сел. Он не мог взглянуть на нее.

— Никогда, — с трудом проговорил он, — обещай мне… никогда не возвращаться к этой теме.

— Обещаю.

— Спасибо.

Он поднялся и вышел из купе. Елена осталась одна. Слезы навернулись на глазах, она ничуть не стыдилась их.

Его долго не было, а когда вошел, Елена беззаботно спросила:

— Аппетит нагулял?

— Догадалась, — улыбнулся он впервые за многие дни.

Они чувствовали себя снова, как прежде. И за ужином говорили без всякого напряжения.

— Гляди, какое озерцо! — восклицала она.

— А вон человек.

— Где? Где?

— Возле озера.

— Не вижу.

— Ну вот, вот! Руку поднял. Удилище видишь?

— Действительно. Что за чудак! Это же так далеко от станции.

— Смотри левей. Видишь палатку?

— Точно. Может, геологи?

— Туристы какие-нибудь. Аж сердце заныло, так захотелось порыбачить.

— Уж отведешь душу.

Словно сговорившись между собой, они беседовали о чем угодно, о разных пустяках, а больше делились впечатлениями от увиденного. Отношений своих не затрагивали.

Отроги Уральских гор поезд пересекал ночью. Лунный мир за окном был безлюден. Горы надвигались медленно и подступали к насыпи молчаливыми гигантами. Странно было видеть снег, который сидел шапками на вершинах и плоско лежал в распадках. Если бы не шум поезда и не покачивание вагона, можно было подумать, что за окном иные времена, когда горы вот так же высились, а людей еще не было.

Это колдовское ощущение Елене было знакомо: на охоте или на рыбалке она часто оставалась наедине с природой и каждый раз возникало это чувство вечности окружающего, и собственная незначительность вызывала жалость к себе.

Что до нас было и что будет после нас? Миллионы людей жили и умирали, исчезая без следа. Зачем они приходили? Зачем они были нужны?

И вдруг Елене стало ясно, зачем они приходили, зачем есть она и есть Валера. Костер любви на земле горит вечно, потому что все новые и новые поколения людей отдают ему свои сердца. Разве этого мало? Разве может быть бессмысленной жизнь, если ты в этой жизни любила? И чем сильнее любовь, тем прекраснее, тем удивительнее твоя жизнь. Только любовь будит в душе интерес ко всему миру и искусству, и знаниям. Все лучшие книги написаны и все великие открытия сделаны под влиянием любви и во имя любви.

— О чем ты задумалась? — спросил Валерий.

— Да так.

— У тебя было такое лицо…

— Какое же?

— Хорошее.

— Валерка, — погрозила она пальцем, — не подлизывайся. Я женщина слабая, беззащитная… — И сама же бросилась к нему, обняла, прошептала: — Занавески закрой.

— Почему? — прошептал он, обнимая.

— Горы смотрят…

Им было снова хорошо…

Потом усталая и умиротворенная Елена сидела у окна, за которым медленно плыли горы. Словно былинные богатыри шли друг за другом да так были тяжелы в доспехах своих, что земля не выдержала поступи и разверзлась, и остались на поверхности только потемневшие от времени шлемы, украшенные белым лебяжьим пухом.

— В детстве ты любил сказки? — спросила Елена.

— Я их не знал, — признался Валерий.

— То есть как?

— Не было бабки. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Обе погибли в войну. Детство мое прошло в Забайкалье, в одной из воинских частей. В доме было много книг, но почти все по отцовской специальности. Я научился читать по книге о материальной части танка. Представляешь? Но мне было интересно, я очень хотел знать, почему танк движется. Я своим детским умом воспринимал его живым — вот он молча стоит, но вдруг, почуяв врага, бросается с лязгом и грохотом вперед, страшный и неудержимый, извергая огонь, как Змей Горыныч.

— Как интересно!

— А ты?

— Я выросла, Валера, среди сказок, преданий, поверий.

Валерий продолжал:

— Иногда родители увозили меня на Смоленщину, на родину отца. Мы отдыхали в деревне. Я видел, как мальчишки играют в войну. Они звали меня, но я всегда отказывался. Смешно бегать с деревянным ружьем или стрелять из рогатки. Мне кажется, что я как поднялся на ноги, так стал стрелять из пистолета ТТ. Был один сверхсрочник, добрейший мужик. Мы с ним уходили в сопки, и он давал мне пистолет. К десяти годам я попадал в мишень без промаха. Потом подружился с одним сержантом. Он брал меня на стрельбы. Я прятался в башне танка. Никому и в голову не приходило искать. Отец с другими офицерами наблюдал за стрельбой с командного пункта. А я был в роли наводчика.

Воспоминания могли привести к мыслям об отставке, и Елена постаралась его отвлечь.

— Смотри, медведь! — показала она в окно.

— Да нет, камень, — определил Валерий. — Но похож на зверя.

— Очень.

Горы медленно уходили назад. Поезд опять катил по ровной тундре — каменистой, с чахлыми деревцами.

— Маленькой девочкой я заблудилась в лесу, — вспоминала Елена. — Я не рассказывала тебе об этом?

— Нет.

— Правда? Вот послушай. Лес у нас подступает к деревне. Собственно, мы жили в лесу. Чем-то я увлеклась и побрела в чащу. А назад дороги не найти. Помню, мне совершенно было не страшно. Испугались родители. Подняли всю деревню. Искали, искали и все впустую. Они уже решили, что я к реке пошла. А в пору дождей река становится такой бурной! Она же сбегает с Уральских гор. Ну, и решили, что я утонула. Двое суток совсем одна. Я, конечно, смутно помню, но не плакала, не пугалась. Казалось, иду домой. А на самом деле уходила вглубь тайги. Можешь себе представить эту глубь — от Оби до Енисея.

— Могу представить, — покачал головой Валерий.

— И вот я уснула. Улеглась под сосной на сухом мху и уснула. А проснулась на крыльце своего дома. Помню — было утро, светило солнце, воробьи дрались из-за просыпанного на землю овса. Я поднялась, постучала в окно. Выскочили родители. И сколько я потом не рассказывала, что кто-то принес меня, они не верили. Мол, сама пришла, да не помнишь, потому что находилась в таком состоянии. А ведь кто-то принес.

— И кто же?

— Если б я знала!

— Может, кто из деревенских?

— Чего бы им скрывать? Никто не признался.

— Ну, не медведь же!

— Конечно, не медведь.

— Значит, человек.

— Сомневаюсь.

— Если не медведь и не человек, то кто? Как ты сама-то считаешь?

— Ты смеяться будешь.

— Да нет, не буду.

— Ты же не веришь в сказки.

— Я сказал, что не знаю их. А верю или нет — это другое дело.

— Сама я думаю, что меня подобрал леший.

— Кто?!

— Вот видишь! Я же говорила, что смеяться будешь.

— Лешие… А вообще-то странно… — сказал он, глядя в пустоту и печально улыбаясь.

— Что странно?

— Тебя ведь могло не быть.

— Вполне.

— И я должен быть благодарен какому-то лешему. Чудеса!

— В таком уж краю я родилась.

— Слушай, Елена, — живо придвинулся он к ней. — Мы так мало еще друг о друге знаем.

— Пока мы говорили только об одном.

— И о чем же мы говорили?

— Я все не могла выразить, как люблю тебя. А ты со своей стороны долбил — как любишь меня.

Елена засмеялась.

— Не буду долбить, — отодвинулся Валерий.

«Не нужно о нас, — одернула себя Елена. — Слова только все запутают. Нам снова хорошо, снова между нами доверие. И не надо копаться в чувствах, которые связывают нас».

— У меня идея, Валера! — объявила Елена.

— Какая же? — заинтересовался он.

— Давай-ка завтракать.

— Мысль, конечно, интересная. Обсуждению не подлежит.

Едва успели перекусить, как поезд прибыл на конечную станцию Лабытнанги. Они вышли из вагона и направились к зданию станции, чтобы выяснить, как добираться дальше. Но другие прибывшие бросились, сгибаясь под тяжестью вещей, к автобусу, который разворачивался на площади.

— Бежим! — сказала Елена и подхватила чемодан, чтобы нести вдвоем.

— Еще чего? — отстранил ее Валерий и вскинул чемодан на плечо. — Рысью вперед!

Толпа сгрудилась у задних дверей и топталась на месте, колыхалась из стороны в сторону. Каждый норовил протиснуться первым, отчего и возникла пробка.

— Товарищи! Господа! Сеньоры! Мужики! Позвольте! Позвольте! — взмыл над головами звонкий голос Валерия. — Пардон! Мерси! Вы очень любезны!

Эти бессмысленные слова странным образом подействовали. Люди с любопытством оглядывались, и он, пользуясь этим, протискивался все дальше, а Елена следовала за ним, и впрямь, как за ледоколом.

Им даже удалось занять сиденье на двоих.

— Ну, артист! — шутливо восхищалась Елена, устраиваясь. — Гипнотизер, да и только!

— Я вижу, всем не протиснуться, — отвечал, скромно потупив очи, Валерий. — Пришлось лицедействовать. Правда, я так и не понял, зачем мы забрались в этот автобус и куда едем. Вроде ты говорила, что нам предстоит плыть по реке.

— Предстоит. Но сперва надо добраться до пристани. Пешком далековато.

— Все понял.

— Такой понятливый.

— Сам собой восхищаюсь.

— И главное — скромный!

— О да! Этим я всегда отличался.

Елена засмеялась и прижалась к нему плечом.

— Валера.

— Что?

— Ты еще не забыл наше купе?

— Я забывчивый, но не до такой степени.

— А что мы там оставили, помнишь?

— Забыла что-то? — всерьез озаботился Валерий. — Задержи автобус, я сбегаю.

— Я же сказала — оставили, а не забыли.

— И что мы там оставили? — он смотрел на нее.

— Очень-очень счастливые часы, минуты.

Он покачал головой:

— А я так точно забыл.

— Что ты забыл? — на этот раз обеспокоилась она.

— Что ты у меня чокнутая. Каждый раз слушаю, развесив уши, думаю — всерьез.

— А разве я не всерьез? Валера, очень даже всерьез. Если ты этого не понимаешь, то мне тебя жаль.

— Отчего же? Понимаю. Но ты всегда находишь самое подходящее время поговорить о подобных вещах.

— Я боюсь, потому спешу сказать.

— Чего ты боишься?

— Иногда, когда у нас все особенно хорошо, мне кажется, что я могу растаять от счастья, как мороженое от тепла.

— Я тебе растаю! — шутливо пригрозил он.

В автобусе было тесно, народу набилось столько, что становилось боязно — вот-вот колеса лопнут и все четыре враз.

«Если заклинит двери, мы так и останемся в этой железной коробке, как кильки в консервной банке, — подумала Елена. — Терпеть не могу тесноты. А каково тем, кто стоит в проходе! Молодец все-таки Валера, а то я бы не выдержала. И вообще, он молодец. С ним спокойно».

Автобус шел по улицам Лабытнанги без остановок: все ехали до пристани.

Сидевший за Еленой и Валерием мужчина сказал соседу, что речной трамвай отходит через час. Но многие, видимо, этого не знали. Или в природе людей спешить в пути: опять устроили несусветную толчею.

После гнетущей тесноты и людского гомона поразительной показалась обская ширь, когда теплоходик, названный «речным трамваем», вырвался из протоки и закачался на волнах.

Противоположный высокий берег казался синим — так был далек. Огромное водное пространство жило своей, далекой от мелких людских забот жизнью. Равномерно вздымались волны, пенились и плескались. Теплоходик казался щепкой, досадной помехой для этих волн; он норовил проскочить мимо, выбирая путь между валами.

Речной плес оказался так велик, что не было видно берегов, река сливалась с небом. Там, севернее, начиналась Обская губа, а еще дальше — простиралось Карское море.

— Дух захватывает, — сказал Валерий.

Они сидели в верхнем переднем салоне и через широкие окна видели весь речной простор.

— Как на другой планете, — снова проговорил Валерий. — Нет, не хочу.

— А почему? — заглянула Елена ему в лицо. — Я же с тобой. Что тебе еще надо?

— Всего не перечислить.

Какой женщине понравится, если для любимого человека существует еще что-то важное, кроме нее? Да нет такой женщины. Ищите днем с фонарем по Африке и Австралии, в Европе и Азии, на севере и на юге — не найдете, потому что женщина тем и сильна, что уверена: она, только она, и есть то, что нужно мужчине.

— Перечисляй, я не обижусь, — сказала Елена, невольно хмурясь.

— Не хочу произносить громкие слова.

— А ты попробуй.

— Могилы отцов и дедов, например. Мой народ. Его обычаи. Культура. Друзья, живые и погибшие.

Она положила голову ему на плечо. На них смотрели соседи, но ей было наплевать.

— И мне не надо другой планеты, — вздохнула Елена и вдруг резко выпрямилась. — Погоди! Как ты сказал? «Друзья, живые и погибшие». У тебя есть погибшие друзья?

Он кивнул:

— Одного ты знала. Олега помнишь?

— Конечно. Ты же говорил, что его перевели в другую часть.

— Не хотел тебя расстраивать. Теперь, по прошествии времени, можно сказать. Помянешь добрым словом, ему будет легче.

— Валера, где это было?

— На Кавказе.

— Может, наше счастье, что ты уже не в армии?

— Не хочу об этом.

— Прости, прости. Дура я беспросветная. А много ли возьмешь с дуры.

В ее голосе дрожала слеза. Она замолчала и сидела притихшая, задумчивая, печальная. Ей казалось, Валерий никогда прежде не был таким родным, таким близким. Она благодарила огромное небо и великую реку, что они — а это именно они! — помогли ей понять, помогли разобраться в огромности того чувства, которое она питала к мужу. Она самая счастливая женщина, потому что любит. И если бы в жизни были только эти минуты, она и тогда была бы благодарна судьбе.

Потом Елена не раз будет вспоминать эту поездку и эти разговоры, которые обретут особый смысл и особое значение.

Теплоходик, одолев Обь, с явным облегчением свернул в Полуй. Защищенный от северного ветра крутыми берегами, Полуй был спокоен. Город Салехард начинался с одноэтажных деревянных домишек, потом пошли двухэтажные барачного типа строения. Вдоль берега теснились разномастные катера и небольшие сухогрузы, на рейде стояли большие лихтеры, или, как тут их называли, — самоходки. Пристань выскочила из-за поворота неожиданно. Большой дебаркадер — пестро окрашенный терем на железной барже — был соединен широкими мостками с берегом, и длинная лестница в несколько маршей вела на вершину горы, где стояло вокзальное здание.

Теплоходик доверчиво прильнул к дебаркадеру. Бойкий низкорослый мужичок подал сходни, и пассажиры потянулись на берег, опять же торопясь и мешая друг другу.

Поднявшись на гору, Елена и Валерий узнали в зале ожидания, что «Метеор» будет завтра утром; им еще километров триста предстояло плыть вверх по реке. Валерий попросил ее посидеть, а сам ринулся в разведку и, вернувшись, с удовольствием доложил, что оплатил два места в комнатах отдыха, что находились в этом же здании, но на втором этаже.

— Отдельных номеров, естественно, нет, — сказал он. Тебе придется спать на женской половине, а я заглянул в мужскую комнату — двенадцать кроватей.

— Я не пойду. Выражаю протест.

Он пожал плечами и сел рядом.

— Обычные казарменные условия. Ты, конечно, привыкла к пятизвездочным отелям.

— Еще бы! С видом на Средиземное море. Но я протестую не поэтому.

— А по какому тогда поводу?

— Потому, милый, что не хочу расставаться с тобой. Спрячь квитанции. Мы прошлую ночь плохо спали. Давай сделаем так: сейчас выспимся, а ночью пойдем бродить по городу. Мы с тобой никогда не гуляли в белую ночь.

— Предложение принимается. Но перед сном не дурно было бы подкрепиться.

Они перекусили в столовой, которую обнаружили с тыльной стороны здания, и расстались. Валерий оценил дальновидность жены: пока другие постояльцы бегали по городу, улаживая какие-то дела, можно было на славу обосноваться.

Елене казалось, что она не уснет, так велико было радостное возбуждение, но едва забралась под одеяло и свернулась калачиком, как тут же провалилась в сон.

Ей приснилось нечто ужасное. Какая-то прямая дорога… Черный небосклон впереди. Там сверкают молнии… Там очень страшно… А Валерий бежит туда… Елена понимает, что если он добежит до горизонта, то непременно погибнет, и потому его надо остановить. Она кричит, зовет его, а он не слышит. Она уже выбивается из сил. Уже сорвала голос. Уже понимает, что его не остановить… И просыпается.

«Надо же такому привидеться», — думала она, открыв глаза. — Обычно кошмары снятся, когда тревожно на душе. А я спокойна. Я совершенно спокойна. Я удивительно спокойна. А как там Валера? Дали ему соседи отдохнуть? Уж эти мужчина! Какие-нибудь командировочные собрались, пьют водку, болтают глупости… Бедненький! Что я валяюсь? Там мучается Валера, а я тут блаженствую. О! Вот почему сон разбудил. Очень даже вещий сон!»

Она посмотрела на часы и охнула. Был уже вечер. На двух кроватях спали какие-то мужчины.

Поднялась, быстренько оделась и вышла из комнаты.

— В конце концов Валерий разговаривал с дежурной — пожилой, полной и добродушной женщиной.

— О! — воскликнул он, увидев Елену. — Вот и моя проснулась. — Поднявшись пошел навстречу. — Как отдохнули, мадам?

— Ты давно встал? — спросила она.

— Часа два тому.

— Что же не разбудил меня?

— Еще чего!

— Сам-то хоть отдохнул?

— Отлично.

Он был как-то особенно оживлен как в прежние времена. Когда ему что-то удавалось по службе.

— Нелишне было бы ополоснуть мордочку, — посоветовал он и поцеловал Елену в щеку, на миг прижавшись. — О, какая теплая!

Поужинали в ресторане не очень вкусно, но очень дорого. Пошутили по этому поводу, выбравшись на улицу, но сегодня их ничто не могло огорчить.

— В ожидании, пока кое-кто проснется, я успел немного поразмыслить, — сказал Валерий.

Елена догадалась: он от того бодр и беззаботен, что решил для себя какие-то важные вопросы. Не стал ни о чем говорить в ресторанной суете, значит — это действительно имело для него большое значение. Елена хотела тут же услышать, в чем дело, и боялась, потому что это могло касаться их будущего.

— Я такой сон видела, — начала она вдруг, словно пытаясь оттянуть время, приготовиться внутренне к тому, что он скажет.

— Какой же? — спросил Валерий.

Елена рассказала, как бежала за ним, как кричала и он не услышал.

— Я добежал до туч?

— Не знаю. Я проснулась.

— Если не добежал, то все хорошо.

— Ты разгадываешь сны? Вот уж не знала! Ну, растолкуй, ясновидец.

— Сегодня понедельник. Сны надо понимать наоборот. Если тебе привиделось, что мы растерялись, то значит…

— Никогда не расстанемся.

— Угадала. Молодец!

— Это меня устраивает. Теперь, когда я совершенно спокойна за наше с тобой будущее, можешь рассказать, что же ты такое придумал, беседуя с дежурной.

— Надеюсь, это не упрек — насчет дежурной?

— А вдруг, Валерка, ты бабник?

«Что я болтаю! — одернула себя Елена. — Что за чушь несу? Почему волнуюсь? Мы ни разу не говорили, как сложится наша жизнь после его отставки. Что же он решил? Как я могу быть равнодушна к этому?»

Валерий шел молча, глядя под ноги и заложив руки за спину.

Они были в новом районе города. Стояли многоэтажные каменные дома, под ногами чернел асфальт.

Елена давно не была в Салехарде и удивились переменам. Цепким взглядом она примечала все, что было вокруг, а душа в то же время жила другим — ожиданием слов Валерия.

— С армией — все, — сказал он совершенно спокойным голосом. — Подумал, попрощался. Надо жить.

— Конечно, Валера.

— Перед отъездом я говорил с Сергеем Мешковым. Помнишь его?

— Его тоже в отставку?

— Расформировали часть. Понимаешь?

— И что Мешков? Он нечасто приходил к нам. Такой высокий, смуглый.

— Да, бывший капитан Мешков.

— О чем же вы говорили?

— Он живет под Москвой, в Болшево. То есть, там живут родители его жены. Поехал к ним. Оставил адрес. А дело в том, что он предложил один план. И довольно любопытный.

— Расскажи.

— Я неплохо разбираюсь в технике. Приходилось помогать механикам. Отремонтировать машину, собственно, ничего не стоит. Вот мы и решили открыть мастерскую.

— Уедем из Ярославля?

— Да. Я этого хочу. Меня тут хорошо знали. И я бы не хотел лишних вопросов.

— А как же моя школа?

— И там есть школы.

— Но мои ученики?

— Привыкнешь к новым. Эти ведь тоже не вечно с тобой будут.

— Мне пока трудно привыкнуть к мысли о переезде.

— Не в Америку едем. Те же мальчишки и девчонки. Ты выходила за офицера.

— Ты прав. Нас куда угодно могли перевести. Но теперь мы сами себе хозяева.

— Вот именно. И сделаем так, как будет лучше нам.

— Думаешь, будет лучше?

— Иначе зачем же затевать сыр-бор?

— Я пока не могу тебе ответить. Как-то ошарашил ты меня. Я привыкла к своей школе, нашла контакты с учениками. Это для меня много значит, поверь, очень много.

— Все прекрасно понимаю, но есть еще я.

— Разве тем же ремонтом нельзя заняться здесь?

— Чтобы кто-нибудь из знакомых приехал на своей машине и сказал: «Эй, почини!» Потом бы еще щедрые чаевые… Или как их там называют? Да я тут же… Меня не знаешь…

— Дай подумать, Валера. Мне надо решиться. Ты же видишь, я не отрицаю сразу такую возможность. Но и ты пойми меня.

Он говорил коротко и четко, как всегда, когда что-то обдумал и принял решение.

Очень было странно бродить по, городу в белую ночь. Вокруг ни души, а светло так, что можно читать, не оставляет ощущение, будто некий чудодей околдовал жителей и погрузил их в непробудный сон. Только они двое, Елена и Валерий, идут по улице, меряя, может быть, ногами Полярный круг. Тот самый, что опоясывает незримой чертой вершину планеты.

Планета Вселенная — и твое маленькое сердце, способное, оказывается, вместить все это наравне с самым личным, самым потайным. Непостижим человек — может страдать из-за какой-нибудь ерунды, вроде потерянной пуговицы, и в то же время ощущать бесконечность мироздания.

Они не возвращались больше к начатому Валерием разговору. В урочное время сели на «Метеор» и отплыли от пристани.

Ветер стих, но река продолжала волноваться, ходила мертвой зыбью. Отойдя от пристани метров на триста, судно включило двигатели на всю мощь и поднялось на подводных крыльях.

Елена устроилась у окна, Валерий сидел рядом и читал местную газету, купленную в киоске на пристани.

— Ты не примиришься, — вдруг сказала Елена. — Я уверена.

Он оторвался от газеты и вопросительно взглянул на нее.

— Мне бы еще понять, в чем ты уверена, — улыбнулся Валерий.

— Ты плохо себя знаешь, — сказала Елена, придвинувшись ближе, чтобы сидящие впереди и сзади не слышали разговора.

— Допустим.

— Ты лидер. Понимаешь? По своей природе, по своей сути, по генеалогическим, если угодно, корням ты — лидер. И никогда не позволишь себе оказаться в подчинении.

— Почему же? Я был военным человеком. А в армии дисциплина. Есть старшие по званию и должности.

— Ну, во-первых, ты служил в особом подразделении. Во-вторых, армейское подчинение, то есть подчинение не хозяину, а воинскому уставу — это одно и совершенно другое — быть наемным работником.

— Разница есть, не отрицаю.

— Тебе будут тыкать: «Сделай это, сделай то». Ты сам себе не будешь принадлежать. Крутить гайки — вот все, что от тебя потребуется. И это тебя устроит?

— Ну, во-первых, Мешков…

— Он был твоим другом, когда вы были равными. А если он станет владельцем мастерской… а предполагается именно это, как я понимаю. Да?

— Ты права. Его родитель какой-то директор, шишка в общем. Он обещал помочь с мастерской. Малое предприятие, так сказать.

— Так что не строй иллюзий насчет дружбы.

— Я в дружбу верю.

— Не сомневаюсь, но меняются времена, меняются люди. И ты сам не слепой, видишь, что происходит вокруг. Ну, это во-первых. А что во-вторых?

— Во-вторых, — задумчиво повторил Валерий и вскинул голову. — А то во-вторых, что я не позволю…

— Валера, — перебила Елена. — Не будь мальчишкой. Будешь выступать — тебя другим заменят, более послушным.

— Если тебя не устраивает мой план, что ты предлагаешь?

— Мы с тобой не избалованы богатством. Я думаю — пока.

— Мечтаешь стать богатой?

— А почему бы и нет!

— Были богатые учителя в истории российской?

— Могу сказать — нет. Но у меня есть муж. И знаешь, какой он?

— Не знаю, но любопытствую.

— Он умный, решительный, волевой, находчивый… Перечислять дальше положительные стороны?

— А есть отрицательные?

— Всего одна.

— Надо же было найти такого мужа! И что за черта?

— Он не всегда слушается свою жену.

— Ну, это, скажем, поправимо. Ты же видишь, как он развесил уши.

— И правильно делает. Тебе, Валера, надо учиться. Я говорю — пока мы не избалованы богатством, проживем на мою зарплату и на твою стипендию. А там…

— И куда я пойду учиться?

— Надвигается рынок. И надо найти соответствующую профессию. Я пока конкретно не думала, но вот вернемся, произведем небольшую разведку и решим. Как мой план?

Валерий молчал, глядя мимо жены в окно, за которым плыли плоские тальниковые берега.

— Я обещал Сергею, — сказал наконец он. — Так что придется поехать. Может, тут же вернусь.

— Но ты обдумаешь мое предложение?

— Конечно, конечно…

Так закончился этот разговор.

«Метеор» за несколько часов довез их до пристани Мужи. А там очень крупно повезло: Елена увидела на берегу мужика из родной деревни. Выяснилось, что он возвращается домой на моторке и с удовольствием прихватит их.

— Телеграмму-то давала? — спросил он.

— Нет.

— Вот уж будет неожиданность! Что ж ты так? Э-э, да что говорить! Вы, городские, по-человечески-то думать не умеете.

— Как там мои?

— Да как? Как все. Иринья все бегает. Она ж ходить не умеет, мать-то твоя. Все спешит. А Павел Иванович что-то сдает. Ноги у него, ноги.

Подошел с чемоданом Валерий.

— Твой, что ли? — спросил мужик, которого звали Афанасием.

— Мой.

— Молодой, — Афанасий протянул руку. — Здорово!

— Здравствуйте! Валерий.

— Конечно, молодой, — сказала весело Елена. — Вроде и я еще не старуха.

— Да я не к тому. Валентину мою помнишь?

— Учились вместе.

— Тоже ведь в город уехала. Вышла за старика. Вот тебе и зять! Считай, меня старше…

— Богатенький, наверное.

— Деньжата, видать, водятся, — согласился Афанасий. — Приезжали тут… Так все коньяком угощал. А я эту холеру не люблю. Клопами пахнет. Мне бы нашей родной водочки, а попросить неудобно, некультурно получается. Так и маялся.

Он оценивающе присмотрелся к Валерию. Должно быть, прикидывая, стоит ли заводить разговор о бутылке, но что-то остановило его. Похоже, человек не балуется.

— Ну, садитесь.

— Что, прямо сразу и поплывем? — удивилась Елена.

— А что делать? Или у тебя какие заботы? — Да нет.

— Ну и все. Я свои дела справил. Домой надо, хозяйка заждется. Степанида моя строгая. Задержусь — подумает, загулял тут с молодыми.

Афанасий подмигнул Елене и сам засмеялся над своей шуткой.

Многосильный «Вихрь» натужно ревел, разговаривать было невозможно, плыли молча. Елена устроилась удобно: закутавшись в огромный брезентовый плащ, лежала, прикрыв глаза. Афанасий сидел на корме, держась за ручку руля и время от времени дымил папиросой. Валерий расположился на середине лодки и смотрел на таежные берега.

Проплыли по Оби километров тридцать и свернули в устье речушки, которая называлась Сыней.

Берега становились ближе друг к другу и пустынней.

Плыть долго. Вот на крутой горе показалась деревушка. Но Афанасий останавливаться не стал, даже прибавил ходу.

Валерий изрядно притомился от неподвижного сиденья. Елена открыла глаза и посмотрела на него с сочувственной улыбкой. Кивнула на часы и показала два пальца. Значит, дороги оставалось на два часа. Валерий тоже улыбнулся, мол, не беспокойся.

Когда мотор заглох и лодка уткнулась носом в берег, голова показалась Елене гудящей бочкой. Она встряхнула волосами, помяла ладонями уши и соскочила на прибрежную гальку.

— Вы вот что, — подал голос Афанасий, отключая топливный шланг. — Не торопитесь. Я пойду вперед, предупрежу.

— Да зачем? — удивилась Елена.

— Мало ли что… Уже не молодые, — родители-то. Павел Иванович все жалуется на давление. От радости ведь тоже бывает всякое…

Елена подумала, что Афанасий прав, и обругала себя за легкомыслие — поленилась телеграмму послать.

Афанасий с полупустым топливным баком на плече припустил рысцой, а Елена с Валерием двинулись следом. Не прошли и полусотни шагов, как увидели бегущих к ним людей — сработал беспроволочный телеграф.

Увидев мать, Елена кинулась навстречу, они со стоном обнялись.

— Куда же ты бежишь? — упрекала со слезами Елена. — Подождала бы у крыльца.

— Столько ждала! Доченька моя…

Но тут же отстранилась и бросилась к Валерию, тот обнял ее, погладил по плечам. А мать уже снова — к дочери:

— Приехали, мои милые… Отец-то вон! Заждался тоже…

На Елену накинулись тетки, обнимали, говорили какие-то слова.

— Долгожданные гости? — услышала Елена рокочущий голос.

Перед нею стоял высокий поджарый мужчина в спортивном костюме: большая голова, длинные черные волосы…

— Петр! — прошептала Елена. — Ты?

— Я говорил старикам, — улыбался Петр, — приедут нынче. Не верили. Здравствуй, голубушка! Здравствуй, любовь моя!

Он шагнул к ней, обнял за плечи и трижды по-русски поцеловал.

— Боже, как я рада тебя видеть, Петр! — прошептала Елена.

С каким-то детским обожанием смотрела она на этого человека, которому было немного за тридцать. Держался он свободно и чуть-чуть высокомерно. Сунул руку Валерию, скользнул взглядом по его лицу и, словно не увидев ничего интересного для себя, отвернулся, едва ответив на рукопожатие.

Валерий с первой минуты почувствовал к нему неприязнь.

Загрузка...