Глава двадцать первая

Сидя в самолете, летевшем из Америки, Филип Стюарт тщетно искал, чем объяснить это путешествие. Какого черта он возвращается? У него не было никаких деловых причин. Все больше и больше его работа концентрировалась на американском рынке, и, имея телекс и телефон, он мог теперь все реже физически присутствовать в Сиднее. Ему нравилась жизнь в Штатах: он начал обзаводиться там друзьями, его стали принимать; и вообще у него уже почти сложилось решение переехать туда навсегда, когда развод с Джилли будет завершен.

«Джилли. Вот в чем загадка», — сказал он себе. Когда он уехал после их последнего разговора, Филип честно надеялся, что сможет теперь насладиться душевным покоем после долгих месяцев умственного напряжения, даже страдания. Он чувствовал, что их отношения с Джилли пришли к некой развязке без всякого нажима с его стороны, ему очень не хотелось его оказывать. И хотя он не мог сказать, что ему хотелось бы, чтобы их брак закончился, он достиг стадии, на которой любое решение, даже неприятное, было предпочтительнее, чем оковы неопределенности и скрытых страхов. Таким образом, он вернулся в Америку, если не совершенно свободным человеком, то, во всяком случае, куда более свободным, чем когда он приехал в Австралию.

Но насколько реальна его свобода? Как может человек снять с себя груз, который он преданно нес семнадцать лет? До того как специализироваться в юридических аспектах бизнеса, Филип был адвокатом, поэтому он знал, что, если открыть двери любой тюрьмы на ночь, три четверти узников останутся в ней и утром. Филип обнаружил, что не может заставить себя бросить многолетнюю привычку беспокоиться о Джилли, брать на себя ответственность за нее. На самом деле теперь это оказалось еще тяжелее, когда она станет действительно свободна — да еще и в компании с таким негодяем, как Марсден… Страшно даже было представить себе. Мужчина вообще вряд ли может хорошо думать о человеке, который отнял у него любовь жены и занял его место в постели.

Но Филип был достаточно рационален и опытен, чтобы понять, что его сильное неприятие Грега имеет и другие причины. Марсден был таким законченным негодяем, что мысль о том, что Джилли в его руках, все больше и больше беспокоила его.

Это и было подлинной причиной его поездки, поездки, которую Филип с трудом смог согласовать со своим здравым смыслом и напряженным рабочим графиком. Сам себе он сказал, что ему просто нужно видеть, что с Джилли все в порядке, чтобы можно было выбросить из головы все мысли о ней и заняться собственной жизнью. Он сделал несколько попыток связаться с ней, но к телефону никто не подходил. Само по себе это не имело значения, так как Джилли и раньше часто отсутствовала, предпочитая быть где угодно, только не в одиночестве в своем пустом доме. Но, волнуясь все больше, он в конце концов договорился с коллегой из офиса на Маккуори-стрит, чтобы тот заехал в дом на Хантерс-Хилл и оставил записку для миссис Стюарт позвонить ее мужу в Нью-Йорк, Филип даже телефонный номер снова просил ей передать, на случай, если она по своей обычной рассеянности его потеряла. Но — ничего.

Таким образом, чтобы выяснить, в чем тут дело, Филип и оказался в самолете, проклиная себя за свою глупость. «Может быть, это как ухаживание наоборот, — подумал он с горькой усмешкой, — когда люди сближаются, они предпринимают ряд шагов для этого сближения, так же и с браками, когда они разбиваются, нужно пройти через все стадии освобождения. Я должен освободиться от нее, и я это сделаю, — обещал он себе. — Просто сейчас… это трудно». Он все еще прокручивал в голове эти беспокойные мысли, не находя ни облегчения, ни решения, когда самолет коснулся земли. И когда он добрался до дома, он чувствовал себя еще более растерянным, если это было возможно.

Есть что-то безнадежное в покинутом доме. Как только такси подъехало к дому, Филип понял, что Джилли не просто уехала, а покинула это место. Еще раз рассердившись на себя за эту глупую поездку, Филип отпер дверь и вошел, слегка содрогнувшись от холода в холле этого необитаемого особняка. Ему пришлось долго искать прощальную записку. Она лежала здесь же на столике для писем, которые нужно было отправить. Филип почувствовал иронию в том, что его тоже как будто отсылают, хотя это, конечно, была случайность. Он открыл письмо.


«Дорогой Филип, Я не знаю, когда ты в следующий раз приедешь из Штатов, и не знаю, когда ты прочтешь это письмо, но это не имеет значения, Я хочу просто, чтобы ты знал, что я ушла жить с Грегом, я собираюсь выйти за него замуж, хотя ты, кажется, и сомневался в этом, когда я тебе сказала. Не старайся преследовать меня, я больше не буду здесь, я пошлю за своими вещами, как только мы будем знать, где поселимся. Я сожалею о многом из того, что я сделала, и надеюсь, что со временем ты сможешь думать обо мне хорошо.

Целую,

Джилли.

P.S. Пожелай мне удачи!


Филип сел на стул в холле с тяжелым сердцем. Да, он прилетел из Америки, чтобы избавиться от Джилли, а в результате визита выяснил, что ему отомстили. Она сожгла все его корабли окончательно. С этим он ничего не мог поделать — она даже не хотела, чтобы он знал, где она находится. Но выйти замуж за Грега? Он вздохнул. Филип был юристом компании «Харпер майнинг» с тех пор, как начал практиковать. Его фирма, находящаяся за углом от главного офиса Харперов на Бент-стрит, занималась делами Харперов с тех пор, как молодой Макс случайно забрел туда с улицы более чем за полвека до этого. Филип знал, что в завещании Стефани содержится одно условие, включенное туда по просьбе Макмастера и сформулированное лучшими юристами, условие, которое никогда не позволит Грегу жениться на Джилли или на ком бы то ни было. Поделать ничего было нельзя. Филип мысленно отметил, что нужно кого-то позвать упаковать вещи Джилли. Он вывезет свои личные вещи, тогда он, конечно, сможет продать весь дом с меблировкой, целиком. Он огляделся. Вряд ли ему когда-нибудь захочется увидеть эти вещи. Совершенно ошеломленный, он снял трубку, чтобы немедленно заказать билет обратно. Опять перенести разницу во времени будет ужасно, но не хуже того, что он только что пережил.

— Здравствуйте, Бритиш Эруэйз?..

Да, он безусловно переедет в Америку.


До чего же чертовски тяжелая, неудобная вещь! Кэти проклинала свое седло, пытаясь добраться под его тяжестью до пустых денников в конюшне. Как только «лендровер», увозящий Грега, скрылся из глаз в густом облаке пыли, Кэти поспешила к своей собственной лошади, полная решимости присоединиться к поискам Тары и не оставлять ее на милость Грега. Искать Эффи, а она все еще именно так думала о ней, в бескрайних просторах, особенно когда она летит, как ветер, на Кинге, было почище, чем искать иголку в стоге сена. Но Кэти знала, как никто, любимые места Тары, где можно было поискать ее, — все-таки лучше, чем сидеть дома сложа руки.

«Ну, давай, девочка», — Кэти завела лошадь в бокс и начала седлать свою добродушную и немолодую уже кобылу. Прожив всю свою жизнь в деревне, Кэти могла ездить верхом на чем угодно, но, чтобы успокоить Криса, который считал своим долгом оберегать и опекать ее, как древность, Кэти остановилась в конце концов на этой уравновешенной старой лошади. Пегги была честной кобылой, не очень-то сообразительной, но зато она никогда не становилась на дыбы, не брыкалась, не шарахалась в сторону и не сбрасывала своего ездока.

— Но только не спеши! — сказала Кэти строго, подтягивая подпругу и упираясь своим худым коленом в живот безропотного животного.

— Сегодня тебе придется постараться, Пэгс! Мы с тобой должны найти Эффи!

Выведя лошадь из конюшни, Кэти с удивительной ловкостью вскочила в седло, и они тронулись. Там, впереди, полуденное небо уж начало принимать нездоровый оттенок. Яркий сверкающий воздух сгущался, темнел, превращаясь из золотого в грязно-желтый. Кобыла Кэти почувствовала сгущавшуюся атмосферу и начала беспокоиться, оттянув назад уши и перейдя на тяжелый, ленивый шаг.

— Думаешь, будет буря, Пэг? — спросила Кэти. — Может сюда не дойдет. Это пока далеко. Но лучше пошевеливаться. Давай-ка!

И не заботясь о собственной безопасности, неукротимая маленькая провинциалка пришпорила лошадь и помчалась вперед.

Приближающаяся буря все больше и больше меняла пейзаж. Небо заволакивало тучами, краски кругом сгущалась до коричневатого цвета. Усиливался ветер, трепал гряды деревьев и вздымал песок с красной сухой земли. Солнце спряталось, осветив жутковатым светом гряды туч, низко плывущих над горизонтом, купол неба как бы смыкался над беспомощными жителями земли внизу. С северо-запада послышался рев начинающейся бури, катившейся прямо к Эдему.

За многие мили от этого места, так далеко она еще никогда не была, Тара неслась на Кинге, умоляя отважное животное сделать одно громадное усилие, чтобы добраться до убежища, прежде чем буря или рано наступившая тьма отрежут ее от ориентиров, без которых она не сможет вернуться домой. Тьма опускалась очень быстро, охристое небо быстро меняло окраску от золотого на горизонте, до медного, затем кроваво-красного и, наконец, дымчатого сине-черного там, где дождевые облака зловеще сгущались. Жеребец мчался вперед и вперед без устали, мягко ступая по неровной местности, покрытой камнями и густым кустарником. Тара скакала прямо в центр бури, как темный ангел, обуреваемый местью, призывающий все силы природы помочь ей добиться цели.

В гостиной Эдема Джилли напивалась, плакала, засыпала, потом просыпалась, чтобы повторить все сначала. Часы одиночества, разбитое лицо, разбитая жизнь привели ее в состояние крайнего отчаяния. Она выпила столько виски, что почти полностью отключилась, и бродила по комнате, бормоча, разговаривая с собой, время от времени принимаясь хохотать, когда еще какая-то ироническая или нелепая сторона ее положения приходила ей в голову. Ее внимание привлекла фотография Стефани в рамке, стоящая на камине. Она шатаясь подошла к ней и с безумным вниманием пьяного человека уставилась в рамку, прижимаясь носом к холодному стеклу.

— Ха, Стефани, — сказала она заплетающимся языком, — все еще мстишь мне, да? Я как-то поклялась, что сведу счеты с Харперами за то, что они сделали с моим отцом. Но то же самое случилось и со мной. Я никогда не хотела, чтобы с тобой так случилось, Стеф, никогда не думала, что это будет так ужасно, ох, — она заплакала, как это всегда с ней бывало, вспомнив окровавленное лицо Стефани в болоте.

— Я так боюсь теперь, — бормотала она, заблудившись в лабиринте жалости к самой себе.

— Помоги мне, Стеф, я не знаю, что делать…

Стемнело. Джилли была совершенно одна. Вдруг тишину ночи нарушил стук копыт. Кинг как на крыльях прилетел домой, тем же манером, что и отправился из дома, у него в запасе все еще было достаточно сил, чтобы одним махом перепрыгнуть через забор во двор конюшни, а не пройти через ворота. Потный, покрытый пеной, он в конце концов остановился после своего бешеного бега, Тара тут же повисла у него на шее, выражая свою любовь и благодарность. Потом она спешилась, сняла с него сбрую, тщательно вытерла его и покрыла попоной, чтобы он сам остыл. Затем она дала ему корм и питье, оставив ему добавку сена за службу, которую он ей сегодня сослужил.

Когда она шла через двор к дому, то поняла, что успели они как раз вовремя. Буря приближалась неумолимо. Но эта буря вряд ли будет более ужасной, чем та, что ждала ее дома, решила она, мысленно готовясь к атаке.

— Ты… ты сука! Ты гнусная вонючая корова!

Джилли стояла в коридоре перед ней, сжимая в руке стакан.

— А, значит, ты знала, что я вернусь?

Уверенное поведение Тары только подстегнуло неуравновешенное состояние Джилли.

— Ну, конечно.

Она прошла мимо Джилли, на ходу спокойно снимая свои перчатки для верховой езды.

Джилли побежала за ней и схватила ее за руку.

— Что ты, стерва, из себя строишь? — бешено закричала она. — Притворяешься моей подругой, а сама все время крутишь с Грегом у меня за спиной! Почему? Я не понимаю этого!

Тара не прореагировала.

— Где Грег?

— Отправился тебя искать. Взял ружье, может, пойдет охотиться. Он всегда это делает, когда ему плохо.

— Пойду выпью чашку чая. — Тара направилась в сторону кухни. — Тебе принести? — бросила она через плечо на ходу.

— Послушай-ка. А ну вернись! — приказала Джилли совершенно бессмысленно. — Я хочу поговорить с тобой, Тара…

На кухне Тара положила свой хлыст и перчатки и с каменным лицом и таким же сердцем взяла чайник. Ясно было, что ее план предоставить Грегу и Джилли возможность наказать друг друга сработал — она бесстрастно заметила распухшую губу Джилли и уродливый синяк у нее на щеке и на подбородке. Она знала также, какая убийственная безнадежность могла заставить Грега взять ружье и отправиться убивать маленькие беззащитные существа, которые не причинили ему никакого зла. Но ни Грег, ни Джилли не вызывали у нее чувства жалости. Они ни о ком, кроме себя, не думали. Ее план и ее цель были теперь окончательными. Вернуться назад было уже невозможно.

Джилли поспешно вошла на кухню и неуверенной походкой подошла к Таре, расплескав содержимое своего стакана. Она была в ярости.

— Нет, не уходи от меня. Тебе придется ответить на несколько вопросов, мисс Тара! Почему ты сказала мне, что придешь сюда с Грегом? Почему?

«Скоро узнаешь, моя дорогая», — подумала Тара, а вслух она сказала:

— Я сочла, что ты имеешь право знать правду, Джилли. Ты считала себя моим другом, и я не хотела действовать у тебя за спиной. Ты думала, что Грег принадлежит тебе и что здесь мне несладко с ним приходится. Я сказала тебе, потому что, если бы ты спросила Грега, он бы тебе солгал.

— Значит… это правда, что-то есть? Как долго продолжается?

— Достаточно долго.

Тара сознательно не договаривала, двигаясь по кухне, заваривая чай, а на самом деле держала Джилли в напряжении.

— Сколько?

— Я не помню точно. Для меня это не так важно.

— А, понятно! — Как Тара и рассчитывала, ее слова достигли цели. — Значит, для тебя это было только игрой? Все было игрой? Ты просто почувствовала себя вправе исполнять свою маленькую прихоть, тогда как ты моего мужчину у меня отнимаешь, губишь мою жизнь…

— А Стефани разве не могла сказать тебе то же, Джилли?

Вопрос Тары прозвучал безжалостно, как будто его задал прокурор. У Джилли перехватило дыхание.

— Что? Стефани? Я не понимаю, я не понимаю тебя. Я не знаю, почему ты хочешь отнять у меня Грега. Что я тебе сделала?

Слова ее повисли в воздухе. Тара пригвоздила Джилли серьезным осуждающим взглядом. Почувствовав, что у нее ничего не получается, испугавшись, Джилли стала истеричной и агрессивной.

— Это ты! Ты виновата! Ты стоишь между мной и Грегом. У нас все было хорошо, пока ты не появилась, он любил меня…

Она приблизилась к Таре, с гневным криком.

— Убирайся! Немедленно!

Она сделала пьяный бросок, но промахнулась, кулак ее пришелся мимо лица Тары и лишь скользнул по ее плечу.

— Не думаю, что Грегу это очень понравится, если я ему расскажу, как ты считаешь? — спросила Тара, глаза ее почернели от отвращения.

«Грег!» В панике Джилли сразу поняла значение слов Тары.

— Грег — ублюдок — он должен быть здесь. Где он?

— Ну, если он тебе столь небезразличен, — голос Тары звучал все более холодно, — ты можешь оседлать лошадь и отправиться на его поиски.

Сарказм этого предложения только усилил чувство беспомощности и растущего ужаса, который испытывала Джилли. Вой ветра за окном означал, что над Эдемом разразилась буря.

— Но будь осторожна, Джилли. Похоже, что начинается буря, — продолжал холодный и равнодушный голос. — Смотри, не попади в нее.

Джилли с трудом смогла сосредоточить взгляд на мучительном, раздражающем источнике страданий. Перед ней стояла Тара с милой улыбкой.

— Ну, Джилли, с чем тебе чай?

Воя от ярости и страха, Джилли выплеснула все свое виски на Тару.

— К черту твой чай! К черту! К черту! К черту! Буря со всей яростью набросилась на Эдем. Она двигалась с ужасающей скоростью, ломая ветви деревьев и наполняя черный воздух листьями и пылью. Ужасный голос бури стонал и вопил по всему дому на разные тона, от повизгивания до громового воя, казалось, демоны воздуха сошли с ума от ярости. Гром следовал за молнией так быстро, что между ними не было ни секунды, а проливной дождь так бил по крышам, словно хотел вколотить их в землю.

Впопыхах вернулась в Эдем Кэти, едва не попав под грозу, ее спас инстинкт старой деревенской жительницы, подсказавший, как и когда бежать перед ураганом: как корабль, чтобы он подгонял тебя сзади. Она так и не нашла Эффи. Но зато она хорошо прокатилась. Она была измотана, но освободилась хоть немного от мучившего ее напряжения. Она была довольна старушкой Пэгс. И собой она была довольна: такая тяжелая поездка в ужасных условиях, в ее возрасте.

Едва избежав начавшегося сильного дождя, Кэти завела кобылу под навес, позаботилась о ней и осталась там на минуту, чтобы насладиться покоем конюшни. Войдя в дом, она увидела, что та, кого она искала, выходит из одной из спален.

— Эффи! Я думала, ты потерялась! А я-то тебя искала!

Тара была тронута преданностью старой женщины.

— Ну, Кэти, ты же меня знаешь, — сказала она мягко. — Когда это я раньше… как это я могу потеряться там?

Кэти хмыкнула от удовольствия при таком осторожном намеке на их общий секрет.

— Послушай, ты знала, что у нас нежданный гость? Джилли Стюарт?

— Да, я видела, как она приехала, слышала, как она ругалась с ним.

— Так вот она тут. — Тара раскрыла дверь гостевой комнаты. Кэти увидела Джилли, которая, тяжело дыша и закинув назад голову, растянулась на кровати. — Мне пришлось уложить ее, она, кажется, весь день пила, на кухне с ней произошла истерика, а потом она вырубилась. Оставь ее здесь, пусть проспится, ладно?

— Ну, конечно.

— И еще, Кэти, ты теперь в курсе того, что здесь происходит. Я прошу тебя доверять мне. Это все под контролем. Я знаю, что я сделаю, и должна это сделать.

Лицо Кэти просияло.

— Ах, Эффи, как ты скажешь! Ведь это ты, Эффи, и ты не уедешь снова?

— Я не уеду снова. Но я хочу, чтобы ты предоставила все мне. Тебе не нужно будет сегодня вечером готовить ужин. Можешь пойти к себе в комнату и пораньше лечь спать. Я все сделаю.

— Хорошо.

— Спокойной ночи, Кэти.

— Спокойной ночи, Эффи.

Кэти отправилась к себе, преисполненная радости и собираясь провести этот вечер, рассматривая фотографии. Но как только она устроилась в постели с коробкой фотографий, она тут же почувствовала, насколько она устала после своей тяжелой дневной поездки верхом и заснула как младенец.

Тара также всем телом испытывала радость от дневной прогулки. Она чувствовала приятную слабость в каждой своей мышце, умиротворение в душе. Нижняя часть ее тела приятно ныла от тепла, какое бывает только после хорошей скачки; стоя там, в холле, она подумала, какое же это чувственное удовольствие — езда верхом, ощущала приятную боль в ногах. Ну что ж, сегодня она была самой собой. Теперь — к следующему этапу.

Убедившись, что с Джилли все в порядке, она вернулась к себе в спальню и, пройдя через нее в ванную комнату, начала наполнять ванну. Из косметички она достала флакончик «Лалика», откупорила его и позволила нескольким драгоценным каплям упасть в теплую струю воды. Тихонько напевая что-то, она добавила масло. Воздух наполнился запахом мускуса и роз. Тара сняла с себя все, белье еще пахло лошадью, и это не совпадало с ее теперешним настроением.

Ванна была почти готова, под струей воды поднималась душистая белая пена. Тара прошла в спальню и выбрала кассету для стереомагнитофона. Ее рука без колебания взяла запись старых французских песен о радости и любовной боли. «Plaisir d'amour», — пела она, «О прекрасное счастье любви…» Музыка тихо проникала в ванную. Она закрыла краны, завернула волосы полотенцем, забралась в ванну и легла в полнейшем покое. Как во сне, чувственные ритмы следующей мелодии обволакивали ее. «Sous le lilas», — пела певица, «Vin d'lilas…»


Потерялась холодной темной ночью,

Отдалась в этом туманном свете,

Очарованная чудным наслаждением,

Под кустом сирени.

Я сделала вино из куста сирени.

Потеряла сердце в его рецепте,

Видела то, что хотела видеть,

Была тем, чем хотела быть…


Подскакивая на неровностях дороги, держа путь на огни Эдема в отдалении, Грег, наполовину ослепленный проливным дождем, старался удержать «лендровер» и не сбиться с пути. Его сердце разрывалось между гневом и страхом, убийственным гневом на Джилли, который ему лишь частично удалось усмирить, избив ее, и всепоглощающим страхом, что Тара могла не успеть вернуться домой, застигнутая бурей. Он вел машину как сумасшедший, не обращая внимания на камни и рытвины, на то, что сзади Сэма и Криса мотало из стороны в сторону, как мертвых, как кучи динго и кроликов у их ног. Его не пугали раскаты грома над головой, молнии, беспрерывно врезавшиеся в долину, будто преследовавшие их. У него была только одна мысль — Тара. Со скрежетом влетев во двор, он прыгнул из «лендровера», едва остановившись.

— Уберите машину и повесьте туши возле дома, — приказал он.

Он бегом пересек двор и вошел в дом, готовый ко всему, кроме того, что его встретило — почти абсолютная тишина и темнота. На кухне никого не было — это его устраивало, он не был голоден и мог обойтись без Кэти сегодня. Никого не было и в гостиной, и в столовой, к в библиотеке. Он в конце концов обнаружил Джилли в комнате для гостей, где ее громкий храп убедил его, что она больше не будет беспокоить его сегодня. Но где Тара? В волнении он бросился вдоль коридора к ее комнате. Там горел свет, и из комнаты доносились звуки незнакомой чувственной песни.


Сиреневое вино,

Сладкое и пьянящее,

Где моя любовь?

Сиреневое вино,

Все плывет под ногами,

Где моя любовь?

Послушай меня,

Не он ли это

Идет ко мне?

Сиреневое вино,

Я готова встретить свою любовь…


Завороженная музыкой, наслаждаясь теплой ванной, Тара впервые в жизни предалась чувственному и прекрасному ритуалу подготовки к любви. Ее тело вожделело Грега Марсдена — ее тело получит его. Но оно должно быть совершенным. Она с любовью намылила тело, расправила руки и ноги, лаская каждый сустав, каждую складку на коже. Тара ухаживала за своим телом с наслаждением и с гордостью, растирая, вытирая, намазывая кремом и лосьонами каждый его дюйм, пока оно не стало мягким, нежным и благоуханным, ее избавление от смерти придало новое значение ее физической сущности и научило ее любить себя и свое тело как одно из наслаждений жизни. Но любовь мужчины — это другое. И она будет готова, готова к любви.

В соседней комнате Грег тоже выполнял свой собственный ритуал. Сначала он приготовил спальню, убрав свидетельства своего присутствия, взбив подушки на кровати. Затем он прошел на кухню, нашел там в холодильнике бутылку шампанского и принес ее вместе с двумя бокалами. Потом он разделся и встал под душ. Он поднял голову и с удовольствием подставил лицо под струю воды, дал воде стекать струйкой по всему телу. Он наслаждался душем, как ребенок, плескался и играл, смывая с себя все напряжение и отдаваясь предвкушению того, что должно было произойти. Отдельные фразы из песни, которую он услышал под дверью Тары, приходили ему в голову. «Сиреневое вино… где моя любовь?» С растущим интересом он намылил руки, грудь, все тело, его желание усиливалось каждую секунду. «Я готов… готов к любви».

Буря над Эдемом достигла наивысшей разрушительной силы, она атаковала поместье с юга, запада и востока. Но для Криса в теплой глубине конюшни весь кошмар этой ужасной ночи был не страшен. Он знал, что это просто шутки громовержца, который путешествует на тучах и поливает сухую землю внизу животворным дождем. Без громовержца не было бы жизни, потому что в его тучах живут также души детей, которые спускаются на землю с каплями дождя, чтобы найти свою земную мать. Присев на корточки в деннике Кинга, Крис начал тихо напевать свои песни как часть ритуала общения со священными силами, ритуала, который он должен выполнить этой ночью, а огромный конь рядом с ним спокойно прислушивался к его напевам.

«Бано нато банжири, кулпернатомо Байаме, я слышу голос предков, я взываю к тебе. Отец Всего, пусть великие духи благословят сегодня женщину в ее ночных трудах. Ты научил нас чуду и красоте женщины и ее силе любви, когда ты создал Куннаварра Черного Лебедя и дал ей спутника, потому что женщина не может без мужчины, а мужчина не может без женщины и без огня жизни, горящего в главном танце, когда мужчина и женщина обнимают друг друга, все живое погибнет, тьма и холод вернутся, чтобы завоевать мир О Жулун-ггул, великий Змей Радуги, когда жизнь только зародилась в песнях и танцах духов наших предков, ты выгнул свое тело вверх к небу и благословил их. Змей Радуги, отец и мать всех живых существ, ты и фаллос, и утроба, и жизнь, которая в них, будь с этой женщиной, и так же, как ты правишь лунами и приливами, пусть твои воды наполнят ее реки и ее реки победно побегут к морю!»

Тара была готова. Только что из ванны, почти переполненная томной любовной музыкой, опьянев от запаха мускуса и роз, которым она ароматизировала свою ванну, она чувствовала, что тело ее переполнилось предвкушением любви. Она достала из ящика белое неглиже, обильно отделанное кружевом на вороте и рукавах, с розовым шелковым поясом, и надела его. В зеркале она увидела женщину с горящими глазами, раскрасневшуюся и безусловно прекрасную. «Я готова», — наконец сказала она себе.

Пройдя через комнату, она вышла на веранду. Оттуда буря предстала перед ней во всем величии, вспышки огня разрывали небо, потоки дождя не могли усмирить их. Ее пульс участился в ответ на дикие ритмы природы, и она рассмеялась вслух от возбуждения. Затем она повернулась и пошла вдоль веранды к комнате Грега.

Завернувшись в мягкое банное полотенце, Грег только что вышел из душа и осматривал комнату, проверяя, все ли в порядке. Когда он увидел через открытые окна фигуру в белом, идущую по веранде, у него перехватило дыхание. Она была настолько красива, что могла служить воплощением идеального представления о женщине. Пока он в трансе смотрел на нее, Тара повернулась и вошла в комнату. Он пошел навстречу ей без слов, взял ее за руку и подвел к креслу. Это простое действие имело для него сексуальный смысл, ее теплые пальцы в его руке наэлектризовали его. Он пошел открыть шампанское, но это ему плохо удавалось, так как он не мог отвести oт нее глаз. Сияющая, благоухающая и свежая, она тоже была заряжена новым тонким эротизмом, которого он не видел в ней раньше. Слегка смутившись, он почувствовал, как его член поднялся под банным полотенцем. «Не спеши, — сказал он себе, — тебе ведь не четырнадцать».

Тара наблюдала, как он открывает шампанское: с нескрываемым восхищением первый раз в жизни она позволила себе удовольствие рассматривать мужское тело. Он был великолепен: от его хорошо посаженной головы до длинных красивых пальцев ног. Плечи его были широки, с хорошо развитыми сильными мышцами, грудь покрыта золотистыми волосами, как золотая крошка на столе у ювелира. У него был ровный втянутый живот, полотенце держалось низко на его узких бедрах, его белизна только подчеркивала загар. Он улыбнулся ее взгляду — ему было приятно, что она смотрит на него, — и, налив шампанского, он поднес ей пенящийся бокал.

— За тебя, — прошептал он, поднимая бокал, — и за твою красоту.

Они молча выпили, снова налили и снова выпили. Грегу было почти достаточно сидеть и смотреть на нее всю ночь, но желание дотронуться до нее было всепоглощающим. Поставив бокал на столик у кровати, он подошел к ней, забрал у нее бокал и нежно взял ее на руки. Потом прижал ее к себе и поцеловал.

Его поцелуй был теплым и мягким, как зрелый плод. Он засунул язык ей в рот, глубже и глубже, она начала отвечать ему. Тара с жадностью приняла его язык, пробуя на вкус, посасывая, она чувствовала, что пьет его. Она легонько покусывала его язык, слегка придержала, потом отпустила; вырвавшись, начала покрывать его губы, подбородок, шею быстрыми горячими поцелуями, пока он снова не приблизился ко рту.

Стоя так, он опустил руки и принялся ласкать ее ягодицы и прижимать ее живот к своему. Она ощутила длину и силу его стоящего члена и почувствовала возбуждение от своей власти над ним. Она легко провела руками по его спине вдоль лопаток, наслаждаясь его гладкой кожей. Отпустив ее, он отошел на шаг назад и посмотрел на ее груди, как бы желая сорвать легкую ткань, скрывавшую их. Подведя к постели, он нежно усадил ее и мягко коснулся грудей, сначала одной, потом другой. Ее соски, розовые и полные, стояли прямо под тонким шелком белья. Он развязал пояс и отодвинул материю, чтобы освободить ее. Никогда прежде Тара не сталкивалась с молитвенным почтением, с каким мужчина относится к телу любимой женщины. Умело и нежно он ласкал ее груди так, что она впервые почувствовала, что они — часть ее. Встав перед ней на колени, он повторял губами очертание ее грудей, попеременно брал каждый сосок в рот и сосал его ритмично. Радость Тары была безмерна. Она испытывала волнение, горевшее в глубине ее существа. Потом, взяв ее груди в обе руки, он прижался лицом к ложбине между ними, электрический ток пробежал сквозь нее при прикосновении его жесткого подбородка к ее шелковистой чувствительной коже.

Затем он толкнул ее в постель и распахнул шелково-кружевное неглиже. Он гладил, ласкал ее живот и бедра, его губы и руки будили в ней ощущения, о которых она никогда раньше даже не подозревала. Ее желание росло, и, взяв его руку, она положила ее на треугольник внизу живота, покрытый шелковистыми коричневыми волосами, влажными от любовной росы. Его длинные пальцы исследовали ее лоно, нащупали заветный нежный бугорок и почувствовали, как он задрожал в ответ на его прикосновения. Он осторожно раздвинул губы и опустился на нее, и вдруг сама не понимая, что с ней и что она делает, она схватила его голову, прижалась к твердому подбородку и достигла оргазма. После она закрыла рукой лицо, как бы желая спрятаться, и прошептала: «Прости».

Гper лениво рассмеялся:

— За что простить? Если это у тебя так быстро получается, это может получиться еще и еще. Давай, я покажу тебе.

Его пальцы скользнули у нее между ног, и она мгновенно почувствовала нарастающее желание. Он и сам почувствовал то же.

— Ну вот, видишь?

Он снова рассмеялся и посмотрел на нее насмешливо.

Разгораясь, Тара попыталась освободиться от него. Она схватила его за плечи и толкнула назад в постель, потом сдернула полотенце, все еще обернутое у него вокруг пояса. Он лежал перед ней на спине с вызывающим видом, наслаждаясь силой своего члена и ее интересом к нему. Очарованная, она взяла его в руки и ощутила, какой он нежный и твердый. Она мягко притянула его к груди и стала нежно целовать, потом уткнулась лицом в темно-золотистые волосы. Грег почувствовал, как растет его волнение, и понял, что он, мужчина, не может позволить себе быть таким расточительным, как женщина. И он показал ей, как доставить ему наслаждение, не давая ему кончить, он был тронут и ее чистотой, и готовностью учиться.

Тара почувствовала, будто она проживает всю свою жизнь в одно короткое мгновение и на этот раз у нее все в порядке. Ее сила, ее уверенность в себе росли с каждой минутой. И ее возбуждение тоже. Тот первый раз только еще больше подогрел ее. Она ждала Грега, его прикосновений к ее груди, спине, между ног все сильнее. Но еще больше она жаждала его члена. Устав от его шепота «нет, не пора», она в конце концов вскочила на него и взяла его силой, да так, что он не мог освободиться. Он был застигнут врасплох и, лишенный контроля над своим оргазмом, который он так долго сдерживал, он закричал: «Ах ты, сучка!» с бешенным наслаждением и вонзился в нее, как скорый поезд.

Затем началась роскошь медленной любви, когда сиюминутные желания удовлетворяются, а глубокие, скрытые еще ждут удовлетворения. Теперь вернуть его к жизни, как он это называл, стало ее задачей, и ей полагалось исследовать каждый дюйм его тела руками и губами, гладить, целовать. Его соски, как она обнаружила, были столь же чувствительны, как и ее собственные, а спина так же поддавалась мягкому массажу. Его бедра изнутри были нежны, как папиросная бумага, и на них совсем не было волос в отличие от его ног. С каждым открытием ее возбуждение росло, она чувствовала, что млеет, тает от желания, и, когда она кончила свое путешествие по его телу, его член снова стремительно ожил.

Повалив ее на спину, он вошел в нее длинными, мягкими, ритмичными ударами, заставил ее стонать в экстазе. Только когда он убедился, что она кончила, он освободился, чувствуя, как постепенно утихает ее возбуждение.

Они лежали, двое утонувших любовников, выброшенные морем на берег вечности, освещенные ясным чистым светом, струящимся с безоблачного неба. Буря иссякла. Небесные духи, духи предков и сам великий Змей Радуги сделали свое дело. Она стала наконец женщиной.

Загрузка...