Времена грёз 1 том

Тихий омут

Проснувшись поздно утром, я не сразу решила встать. Несмотря на довольно теплые последние воспоминания Ньярла, на меня словно напала меланхолия. Я была рада за него, за ту частичку любви, что ему подарила ведьма, но мне самой от этого хотелось выть.

Сев в постели, я сгорбилась, потирая лицо и глаза. Черные локоны отгородили меня от солнечных лучей, давая привыкнуть к свету. Усталость от пережитого грузом давила на плечи. Кончики пальцев привычно проложили дорожку от шрама у губ к шее и ключицам, очерчивая неровные борозды кожи. Я все еще Софи, пока еще Софи, хотя иногда сложно отделить себя от чувств Ньярла и его старых переживаний.

Подтянув одеяло повыше, я сжала его в руках и, уткнувшись в мягкую ткань, выдохнула.

— Боги, где же мне найти столько сил и тем более покой, пускай и ненадолго?

Софи…

— Это ведь твоя дочь там, в деревне, сейчас?

Да.

— И к ней везут Мома?

Как я и просил.

— А ты скоро мне представишь ее появление?

В этот раз некромант замолчал, но мне и без того был понятен ответ. Конечно, это ведь тоже нужно, это важно для истории, чтобы я знала обо всем, что произошло. Как же.

Щека со шрамом нервно дернулась, глаза неприятно защипало.

Софи, тебе придется это пережить и принять, рано или поздно, но все же придется.

— Оттого, что ты это говоришь, мне не становится приятнее. Мне не будет легче, сколько бы ты не уверял, что я сильная, я справлюсь, я смогу идти вперед. Никакие и ничьи слова мне не помогут, — чувствуя, как во мне снова нарастает удушающая злость, я сильнее сжала одеяло, стараясь ее унять. — Даже ненавидеть не могу, от нее сейчас нет толку, только испортит все, но как мне тогда выживать, Ньярл? Можешь подсказать, что мне делать, чтобы не свихнуться от того, что я вижу вокруг себя и днем, и ночью?

Маг снова замолчал, давая мне остыть. Глубоко задышав, я зажмурилась и выпрямилась, посмотрев в окно. Стоит уже спуститься на завтрак, иначе кто-нибудь точно придет сюда сам, проверить, почему я все еще не отрабатываю свое спасение и хлеб.

Скинув одеяло, я встала и пошла в ванную умыться. Прохладная вода сравняла по цвету мои щеки и глаза, подчеркивая и без того болезненный вид.

— Потрясающе.

Кое-как пригладив свои волосы, я поискала в шкафу большую шерстяную кофту, когда-то наглым образом отобранную у Гани, и, натянув ее на пижаму, вышла из комнаты, прислушиваясь к шуму в доме.

На кухне загремели тарелки, одна из горничных пролетела мимо со стопкой чистого белья и, посмотрев на меня, свернула к моей комнате. Видимо, собираясь перестелить постель, пока я завтракаю. Задумавшись на миг, я пошла за ней и окликнула в коридоре.

— Извините, а брат уже завтракал?

Девушка остановилась и, развернувшись на каблуках, коротко поклонилась.

— Еще нет, после встречи с Давидом он не выходил из комнаты и не просил принести завтрак.

Вздрогнув, я подошла ближе к горничной.

— Давид приходил сюда?

— Да, насколько я понимаю, он был приглашен, но ваш брат не дал ему войти и после короткого разговора попрощался с ним, после чего просил не тревожить остаток дня.

— Ясно, спасибо.

Развернувшись, я поспешила на кухню. Быстро собрав на поднос две тарелки омлета и сок, взяла его в руки и вернулась к спальням, постучав ногой в дверь Гани.

— Я просил меня не трогать!

— Гани, душа моя, неужели ты откажешься от завтрака с сестрой?

В комнате послышался шум и шорох одежды, спустя минуту дверь открылась, и брат впустил меня внутрь.

— Думал, что можешь и от меня просто так спрятаться?

Я поставила поднос на письменный стол, сдвинув на нем сваленные кучей листы бумаги с переводами пьесы, короткими заметками и обрывками стихов, случайно пришедших в славную вихрастую голову юноши.

— Я знаю, что ты и из-под земли достанешь, так что даже не надеялся.

Просторная комната находилась в каком-то странном беспорядке, будто брат долго и самозабвенно бросался вещами в эмоциональном раздрае. Симпатичные безделушки, засушенные цветы, разбитая ваза у стенки, одежда, лежащая где попало — все напоминало поле битвы, если не с кем-то, то как минимум с собой. Плотные шторы закрывали окна, не впуская свет и сохраняя внутри полумрак, при котором здешний хаос выглядел даже как-то зловеще.

— Ганим, что произошло?

Повернувшись к парню, все еще стоящему у двери, я заметила, что он лишь неловко смотрит в пол, инстинктивно пряча руки в рукава свободного свитера с высоким, закрывающим шею горлом.

— Н-ничего, сейчас все в порядке.

— Гани, что-то случилось, пока меня не было?

— Нет-нет, не волнуйся, давай завтракать, я позже здесь все уберу, что-то совсем всё забросил…

Подойдя вплотную к брату, я крепко обняла его и уткнулась в плечо, закрыв глаза.

— С-софи?

— Ты не хочешь мне рассказывать?

Голос Гани дрогнул, задрожав в моих руках, он обнял меня в ответ и тихо шмыгнул.

— Я… мне просто стыдно…

— Ты думаешь, я теперь могу тебя за что-то осудить?

— Не в этом дело, я… чувствую себя ужасно. Я сам испорчен и порчу всё, к чему прикасаюсь.

— Ни разу этого не видела.

— Но, Софи…

— Давай присядем, и, если ты захочешь что-то рассказать, я выслушаю тебя.

— Я смогу тебя так же обнимать?

— Конечно, и ты можешь не показывать лицо, если тебе неуютно.

Утянув брата к кровати, я села на край и хотела посадить юношу рядом, но вместо этого он встал на колени, обняв меня и опустив голову. Протянув к нему руки, я начала осторожно гладить Гани по голове, аккуратно перебирая спутанные пряди, пока он собирался с мыслями.

— Я слышала, Давид приходил сегодня.

— Да, я не пустил его.

— Он не навредил тебе?

Брат покачал головой и сильнее сжал руки.

— Мы поговорили, он извинялся за свое поведение, сказал, что, возможно, неправильно понял твое поведение и сигналы.

Прищурившись, я замерла на миг и затем склонилась к юноше ближе.

— Интересно, это какие сигналы.

— Я… не знаю, но он выглядел таким расстроенным, кажется, он правда сожалел и хотел загладить вину.

— И ты поверил?

Гани замолчал, лишь тихо шмыгнув носом. Я не торопила его, продолжив гладить по голове и давая возможность подумать.

— В день, когда я отправился за покупками для тебя, зашел и в книжный. У нас есть старый небольшой ларек в центре, и там обычно оседают самые редкие и необычные книги, привозимые кочевниками. Там же я случайно встретил и Давида, он искал что-то и расспрашивал об этом продавца. Я не собирался заводить знакомства, но буквально пара фраз заставили меня проявить любопытство, он правда очень много знает и коллекционирует очень древние рукописи. Мы проговорили целый день, и я сам не заметил, как мы сблизились.

Рассказ прервал судорожный вздох. Уши парня горели, выдавая его смущение. Взяв паузу, он положил голову мне на руку.

— Я, кажется, влюбился… извини, я не должен тебе это говорить, наверняка это звучит просто ужасно.

— Гани, я тебя умоляю, продолжай, нет ничего постыдного в том, что тебе понравился не слишком хороший человек.

— Но так случается всегда, Софи, ты правильно тогда сказала, мне каждый раз нравится кто-то отвратительный по своей натуре, и… даже если я этого не хочу.

Плечи брата задрожали, он отпустил меня и остался сидеть на полу, прикрыв ладони руками.

— Я когда впервые признался своему другу, он на следующий же день раструбил об этом знакомым, меня на смех подняли. Я пытался поговорить с ним, узнать, почему он так поступил, но получил лишь презрение. Потом еще отец кричал, говорил, что прибьет меня собственными руками, если я не одумаюсь, что я опозорил его. Впервые видел его в такой ярости. В итоге я сбежал из дома в ближайший кабак, потратил все деньги, что были с собой, а вернувшись, в спальне встретил Мома. Он напугал меня, угрожая клинком, повалил на пол, сев сверху, твердил, как я ужасен, гадок, извращен, что меня стоит проучить. Начал оставлять порезы. А я… я… был так пьян… не мог контролировать себя, понял, что возбужден, лишь когда брат отшатнулся.

Гани сжался сильнее, не в силах продолжить. Стянув одеяло с кровати, я укутала парня и помогла ему лечь ко мне, позволив уткнуться в плечо.

— Думал, что умру от стыда, но мама вовремя ворвалась в комнату, увела Мома, увидев клинок и порезы. То, что со мной что-то не так, она не заметила, хотя, наверняка стоило попросить увезти меня тоже, вдруг ведьма может вылечить и такое, чтобы я был нормальным, продолжил наш род и…

— Братец, сейчас ты говоришь чушь, никто и никак не «вылечит» тебя. Тебя не от чего лечить, и ты не виноват в том, что просто другой. Милый, в твоей реакции нет ничего плохого.

— Но, Софи, Давид уже третий мудак в моей жизни, а я искренне верил, что у нас может что-то получиться. Боги, мне было так хорошо с ним, и пока мы говорили у двери, я чувствовал, как у меня подкашиваются ноги от одного его взгляда.

— Га-ани…

— Я знаю, он лгал мне очень красиво и изворотливо, и все равно мне хотелось верить, я не представляю, как смог попрощаться с Давидом и просто уйти, не получив хотя бы поцелуй. Эти мысли убивают меня.

Глубоко вздохнув, я посмотрела на потолок и медленно выдохнула. Таких проблем мне еще решать не доводилось, понятия не имею, что можно сказать, тем более зная, по кому убивается мой брат.

— Гани, душа моя, ты очень молод, и рядом с тобой нет наставника, ты совершаешь ошибки, и это нормально. Как видишь, я тоже не блещу сообразительностью, хотя обжигалась достаточно сильно.

— И что же делать?

— Учиться, делать выводы. Если ты… если хочешь, ты можешь встречаться с ним вне дома, но мне страшно представить, что с тобой может случиться.

— И ты не будешь злиться?

— Я понимаю, что тебе сложно найти кого-то, и понимаю твою потребность во внимании и любви, как я могу на тебя злиться? Только прошу тебя, подумай хорошенько, стоит ли оно того, он уже показал свою натуру, и мне кажется, от таких людей стоит держаться подальше.

Брат, завернутый в одеяло, словно большая гусеница, вытянулся и поцеловал мою щеку. Он наконец-то показал свое лицо, и красные глаза сейчас не казались такими несчастными как раньше.

— Спасибо, я постараюсь меньше пересекаться с ним, пока заканчиваю перевод. Видимо, мне пока просто не суждено быть счастливым.

— Гани, счастье не заключается в поиске мифической родственной души или любимого партнера, ты и один, даже в отрыве от семьи, можешь быть счастливым. Подумай об этом.

Юноша послушно кивнул и, в последний раз шмыгнув, посмотрел на меня.

— А в чем состоит твое счастье?

Выдохнув, я вновь обратила взор на потолок, рассматривая его так, будто где-то там прятался ответ на вопрос. Я всегда считала, что родив ребенка смогу обрести в нем и родственную душу, и самореализацию. Учить кого-то, показывать мир, узнавать что-то самой, заботиться и поддерживать, рисовать первые каракули вместе с сыном или дочкой — мне казалось это потрясающей жизнью. Лучшей из возможных, даже если что-то пойдет не так, даже если будет сложно, мне хотелось попробовать, я мечтала об этом.

— Черт его знает, Гани. Я не вижу у себя будущего, поэтому у меня только одна цель — дожить до него.

— Но как только доживешь, что будешь делать? Если не получится вернуться в свой мир? Может быть, ты всё-таки останешься в академии?

— Вариант не хуже прочих, мне интересна алхимия, и, наверно, я так и поступлю, но загадывать подобное сейчас пустая трата времени.

Опустив взгляд на брата, я заметила чуть выглядывающие на его шее синяки и, покачав головой, крепко обняла его кокон.

— Братец, обещай мне одну вещь, даже если по каким-то причинам я исчезну из твоей жизни, в любой ситуации прежде всего думай головой.

— Софи…

— Обещай мне, Ганим, пожалуйста.

Смутившись, юноша покивал и обнял меня в ответ.

— Обещаю. Только взамен расскажи о себе, о своем мире.

— И что же ты хочешь знать?

— Как ты жила там? Ты почти ничего не говорила о прежней жизни.

— Потому что она в последние годы была непростой, точнее… Я полюбила плохого и очень жестокого человека, сильно пострадала от него, долго оправлялась, потеряла подругу и, несмотря на поддержку близких, очень тяжело переживала всё это.

— Ты не говорила про подругу.

— Славка та еще выдумщица, мы были с самого детства вместе. Она обожала втягивать меня в различные кружки и авантюры. Прыгать с крыши гаражей в сугроб, драться с соседскими мальчишками на палках, представляя, что это мечи, собирать журналы с историями про ведьм и часами обсуждать любимых актеров. Один раз она меня даже потащила в какое-то заброшенное здание ловить призраков, но так как ночью нас никто туда не пустил бы, мы пошли днем и, конечно, ничего сверхъестественного не увидели. Зато смогли обследовать каждый злачный уголок, проломить кое-где пол, получить пару синяков и глубокие царапины от длинного ржавого гвоздя у меня на предплечье, а у нее на ладони. Шрамы со временем стали почти не видны, но для нас это было словно боевое крещение, и особенно потому, что если бы родители узнали, то мы минимум месяц сидели бы под домашним арестом.

— Вы не боялись сгинуть в тех развалинах? К тому же ржавый гвоздь…

— В детстве казалось, что все беды обойдут тебя стороной. К травмам мы привыкли, все-таки постоянно играли на улице, а там без царапин и ободранных коленок никак. Мои синяки на ногах расцветали с конца весны и заживали только к середине осени, и то зимой их заменяли огромные кровоподтеки от катания на коньках, уж сколько бы я не пыталась, так и не научилась с ними нормально управляться.

— А я хотел тебя позвать покататься, если зимой все еще будем в Кадате.

— Я не против, но буду ползать где-то у бортиков.

— Софи, я отлично катаюсь, так что смогу тебя поддержать.

— Ой, все мне так говорят и каждый раз падают на лед со мной, нет уж, пускай хотя бы ты останешься цел.

Гани тихо засмеялся и, нащупав пуговицу моей пижамы, начал машинально крутить ее сквозь ткань кофты.

— А у тебя есть любимое воспоминание из детства? Когда прям все было хорошо.

— Хм-м, дай вспомнить… Думаю да, но там не все было гладко, скорее проблемы были пустяковыми. В первый месяц лета я, будучи маленькой, часто приезжала к бабушке в деревню, отдыхать в ее старом домике. Часами сидела на летней кухне, перебирая с ней ягоды для варенья, слушала истории и высматривала соседей в окно. К сожалению, ее не стало, едва мне исполнилось двенадцать, и я мало что помню о ней, но один вечер особенно отпечатался в моей голове.

Помню, как я сидела на крыльце веранды со стаканом прохладного молока и огромной тарелкой клубники, жмурясь и разглядывая, как последние лучи заката путаются в листве деревьев. Лицо и плечи жгло после целого дня у реки, я сгорела в пух и прах, ноги гудели, а руки оказались искусаны слепнями, эти засранцы даже в воде не тонули, когда я их ловила. Но я все равно была счастлива до одури, потому что мои любимые ягоды наконец-то созрели, и вся-вся тарелка принадлежала мне, я могла ни с кем не делиться, честным трудом заслужив такой подарок недельной прополкой этой злосчастной клубники.

Просто потрясающее чувство и беззаботное время сложно найти. Единственными проблемами тогда были зудящие укусы и злобный соседский гусь, что гонялся за всей детворой в округе.

Я улыбнулась и потрепала брата по голове, наблюдая, как он сам еле сдерживается, чтобы снова не засмеяться.

— А у тебя есть такое воспоминание?

— Пожалуй… да. Только оно тоже странное. Мама тогда тоже уехала куда-то, к ведьме или по делам, оставив нам гувернантку. Уж и не помню, что это была за женщина, но с первой встречи она отчего-то невзлюбила Геру, и чем больше времени мы проводили с ней, тем сильнее она цеплялась к сестре, постоянно докапываясь по любому пустяку. Такое чувство, будто у няни мания была, она считала своим долгом довести девочку до слез хотя бы раз за день. Мы понятия не имели, что делать, жаловались отцу, но он считал, что женщина делает все правильно. В конце концов, когда Гера не выдержала и дала отпор, гувернантка попыталась отхлестать ее ивовыми прутьями по ногам. Мом так разозлился, что чуть ли не с кулаками полез на няню и, отобрав прутья, сам отхлестал ими гувернантку. Отец наказал его, сделал выговор, но нам уже было плевать, на следующий же день я облазил весь садовый пруд и принес в дом столько лягушек, сколько мог унести в карманах, и высыпал их всех в комнату вредной тетке. Ее испуганный вопль был музыкой для моих ушей. Брат тоже не остался в долгу, стянув из гостиной шкуру медведя, он подкараулил вечером няню и выпрыгнул из темноты, накинув на нее шкуру. Гувернантка чуть рассудка не лишилась, решив, что на нее действительно напал медведь.

— Боги, как вы только додумались?

— Не знаю, Гера смастерила из подручных средств длинную трубку и, прячась этажом выше спальни тетки, пугала ее завываниями призраков, не давая спать. Это, я полагаю, стало последней каплей, и няня уехала. Отец не стал нанимать новую помощницу и предоставил нас самим себе до приезда мамы. Так что еще неделю мы гуляли втроем, лазали по деревьям, копошились в рухляди на чердаке и читали книжки, представляя, как будем путешествовать по миру, когда подрастем. Мечтали построить свой корабль, чтобы посетить все-все страны, научиться махать мечом, чтобы сражаться с разбойниками, и, конечно, обязательно нашли бы какое-нибудь старое сокровище, разгадав загадки древнейшего манускрипта, — брат поджал губы и отпустил пуговицу, уткнувшись лицом мне в плечо. — Кажется, я впервые жалею, что мы выросли, мы должны были стать сильнейшей командой приключенцев.

— Га-ани…

— Что? Если бы я только знал, во что мы превратимся, может, нашел бы способ удержать нас вместе. Может, и Ньярл бы выжил, и Сомне так тяжело не пришлось бы.

Юноша поднял голову, грустно улыбнувшись, и впервые повернулся к подносу на столе. Ощутив, как тихо заурчал мой живот, я выпуталась из объятий Гани и, стянув кофту, принесла поднос на кровать.

— Он уже остыл, но все еще съедобный.

— Спасибо, за завтрак и… за то, что выслушала меня. Я не рассчитывал, что хоть кому-то могу рассказать это.

— Мне кажется, ни Гера, ни Аван не стали бы тебя осуждать. Тем более Аван, учитывая, что она росла под присмотром Элея и могла видеть, как сильно он любит Ньярла.

Взяв тарелку с омлетом в руки, я потянулась за вилкой и заметила, что брат замер. Посмотрев на него, я увидела искреннее изумление в его глазах.

— Что? Ты не знал?

— Н-нет… я меньше всех был связан с Храмом и церковью. Мне это было совсем не интересно.

— Ну, имей в виду.

Гани смутился, опустив голову, и задумчиво поковырял вилкой еду.

— Наверно, стоит зайти к нему, только повода нет и… как-то страшно, ты сходишь со мной? Прошу тебя, я не могу просто ввалиться в церковь и сказать, что я тоже… такой.

Поморщившись, едва вспомнив насколько странным получился наш с Элеем разговор, я нехотя кивнула.

— Хорошо, но ты мне очень сильно будешь должен и только потому, что я не могу тебе отказать.

Просияв, словно начищенная золотая монета, юноша вновь поцеловал меня в щеку, едва не уронив свою тарелку, и начал уплетать омлет.

В дверь комнаты неожиданно постучались, и внутрь тут же заглянула Гера. Выглядя несколько встревоженной в своем мятом черном платье, она машинально теребила пальцами деревянную руку. Увидев нас, девушка быстро закрыла дверь и, будто остерегаясь чего-то, прошла ближе.

— Сера, подскажи, пожалуйста, я могу воспользоваться твоей алхимической комнатой?

— Да, конечно, что за вопрос, — отставив тарелку, я протянула руку, коснувшись кисти девушки. — Что-то случилось? Тебе нужна помощь?

— Да… и нет. Пока я справлюсь сама. Наверно. Слушай, я оставлю тебе инструкцию на столе, если я задержусь завтра на работе, обязательно выполни все, что я опишу, хорошо?

— Хорошо.

Я ощутила, как сильно нервничает Гемера, но она была настроена крайне целеустремленно, явно что-то задумав. Получив мой ответ, сестра благодарно улыбнулась и, быстро обняв брата, поспешила выйти из комнаты.

Лишь запоздало я поняла, что меня больше всего смутило в ее странном виде. Деревянная рука, которой сестра за счет магии двигала почти как своей, явно не работала, зафиксировавшись в одном положении.