Времена испытаний

18

Шли дни, недели. Бедная старушка, заждавшаяся своего доброго ангела, решила его поискать:

– Настя останься с братом, а я с Богданом пойду в горы, поищем неземного ангела. Чует моя душа, что-то с ним стряслось. Жена его была больна, нельзя друга бросать в беде.

– Бабушка, может, они уже улетели отсюда? Ты же говоришь, что он неземной ангел…

– Это я так говорю…

Богдан надел шубку, сшитую из подаренных Камрином шкурок, и они отправились на поиски. Несколько часов блужданий по окрестному лесу не дали результатов, пока, наконец, мальчик не заметил неприметную тропинку, ведущую вверх по склону через густой ельник.

– Бабушка, пойдем сюда, посмотрим. Он должен быть где-то в горах, – предложил Богдан.

Они двинулись по тропинке, которая долго петляла каменистым склонам и по лесу, но, в конце концов, следы привели к вершине горы.

– Покричи, – предложила старушка, – может, он услышит.

Богдан стал звать «дядю Камрина». Через минуту из кустов, скрывавших пещеру, кто-то пьяно крикнул в ответ:

– Кто еще там?..

– Славу Богу это он! – образовалась женщина.

Ориентируясь на голос, они нашли замаскированный вход в пещеру и вошли. Внутри было почти темно, только чуть тлел костер, бросая красноватые отсветы на стены.

– Раздуй костерок, Богдан, – попросила женщина. – Вон, бересты подкинь.

Дрова лежали рядом, и вскоре огонь осветил жилище. Все вещи в пещере находились в беспорядке, а Камрин, почти ничего не соображая, сидел и тупо смотрел на непрошенных гостей.

– Ах ты, господи, боже мой! – запричитала бабушка. – У нашего хранителя, беда, похоже. Ладно, пусть он очухается, а пока надо навести порядок. Давай приберемся, Богдаша.

Женщина скинула тулупчик и занялась наведением порядка. Она согрела воду, перемыла посуду, сложила разбросанные вещи. И, чтобы поскорее привести в чувства хозяина пещеры, набрала снега и умыла его им, после чего, стала прикладывать на лоб холодные компрессы.

– Что за беда, все мужики хотят утопить свою боль в чарке, – приговаривала она. – Богдан, придется нам с тобой здесь заночевать, уже темнеет. Правильно я сделала, что Настеньку предупредила, чтобы не беспокоилась…

Она нагнулась над тихо стонавшим Камрином:

– На-кось, хлебни похлебочки горяченькой, а ты, Богдаша, ложись спать. Я посмотрю за ним.

Всю ночь Камрин во сне плакал, как дитя, и звал Ангелу. Проснулся он, услышав знакомые голоса:

– Где я? – пробормотал он, озираясь вокруг, и тут увидел старушку и Богдана. Он сел на постели и с тоской посмотрел на женщину: – Как болит голова!..

– Как же ей не болеть? – отозвалась женщина. – Перепил ты, а ночь всю бредил, то на каком-то незнакомом языке, то по-русски кричал, звал свою Ангелу.

Камрин упал на медвежью шкуру, на которой спал и уронил голову на руки:

– Все кончено, матушка, и моя жизнь тоже! Ее больше нет, и я себе места не нахожу.

– Ты не сокрушайся, так горю не поможешь. Поди, умойся и переоденься, потом потолкуем. Я заварила тебе трав и согрела еще похлебочки – благо у тебя мясо тут было, и корешков всяких заготовлено. Бедную козу я тоже покормила – она чуть не окочурилась, сколько-то ты ей корма не давал?.. – Она строго посмотрела на Камрина: – Что стоишь как каменный, иди, умывайся, слушай старуху! А я за тебя волновалась, что долго не показывался? А ты, оказывается, и в поселок спускался за огненной водой – вон, сколько штофов валяется, а нас не захотел даже и проведать. Что случилось, Камрин, сынок? Не плачь…

Камрин судорожно вздохнул:

– Сначала вы скажите, как у вас дела?

– Ничего с нами не случилось. Слава Богу, все хорошо. Хозяин обещал продать небольшой дом с участком – эти драгоценности ему сильно понравились. Спрашивал, откуда они у меня, я и сказала, что дал неземной ангел. Да, говорит, он, точно неземные – земные просто так не дарят дорогие каменья… Ладно, давай-ка делом займемся…

Она заставила его привести себя b порядок, накормила и напоила травяным чаем. По большому счету, Камрин был совсем еще юноша, и он уже настолько истосковался по родным и дорогим людям, что потеря Ангелы истощила все его надежды на будущее, и сейчас он, как никогда, нуждался в человеческом понимании и материнской заботе. Поэтому молодой человек без утайки рассказал старой женщине, обо всем – кто он, откуда и почему здесь.

Старушка слушала его, вздыхала и дивилась.

– Да, – протянула она, смахнув слезу, когда он закончил говорить, – диво дивное, поверить трудно, но, видать, взаправду такое возможно, коли ты рассказываешь. Не выдумать такого никому нарочно… Печально зело… А жена у тебя великая, знатная женщина – не зря мать ее нарекла Ангелой. Жалость-то какая, что не пришлось мне повстречаться с ней, ох жалость-то. Не каждый человек способен животом своим пожертвовать за других или за любовь, да будучи с дитем… Бог успокоит ее душу, если она уже мертва, а если жива – пусть случится чудо. Ты не должен убивать себя, это будет негоже по отношению к ней, зря все получится, стало быть.

А то, что ты рассказываешь – чудно, конечно. Оказывается, и на небе люди живут, надо же… Ну, знать, на все воля Господа. А я ведь догадывалась, что вы не от мира сего, Коли так, то тебе нужно жить на нашей земле с опаской, и никому более не говорить, кто ты и откуда. Не хочешь оставаться с нами, живи тут. Ты можешь охотиться, а я буду продавать шкуры или менять тебе на продукты. Здесь, в горах, тебе будет спокойнее, а чтобы не скучал, оставлю с тобой Богдана. Я же еще похлопочу, чтобы тебе выправили пашпорт, как на моего сына. Денег-то ты нам в достатке оставил. Без бумаги в этой жизни человек – не человек, не дай Господь, еще и арестуют. Хоть мы и далеко от Большой земли, а у бедного человека всегда и везде найдется хозяин… Ну, ладно, пора мне. Пока вы тут не оголодаете, а завтра приду.

– Спасибо тебе, матушка, если бы не ты…

– Это тебе, сынок, спасибо, что ты у меня объявился. Ну, пошла я.

С этими словами женщина отправилась в обратный путь.

– Дядя Камрин, чем мы сегодня будем заниматься? На охоту возьмете меня? – спросил Богдан сразу после ее ухода.

– Если сделаешь одно одолжение, – попытался улыбнуться Камрин.

– Какое?

– Во-первых, не называй меня «дядей». Во-вторых, не называй меня на «вы», мы же с тобой друзья. А то и я начал перенимать ваши обычаи.

– Хорошо, коли вы… коли ты так желаешь, – улыбнулся мальчишка.

– Ну а теперь, давай – готовь охотничьи снасти, а я пока побреюсь.

Богдан хихикнул:

– А вы… то есть, ты, Камрин, как немцы да англичане бреешься! А у нас мужики все больше с бородами, только офицеры флотские бреются. Говорят, при императорском дворе в Санкт-Петербурге, все бреются…

Камрин не нашелся, что на это ответить, развел руками, улыбнулся и занялся своим делом.

Приведя себя в порядок, он вдруг вспомнил о том счастливом времени, когда только и делал, что дразнил Афру. Боль и тоска снова прокрались в его душу.

Он вышел из пещеры, вдохнул полной грудью морозный воздух и почувствовал некоторое облегчение:

– Надо жить, Ангела, – сказал он, обращаясь к высокому небу и заснеженным верхушкам елей. – Любовь моя, обещаю тебе, что эта суровая жизнь не сломает меня, и ты будешь всегда со мной…

Камрин быстро привык к маленькому сорванцу, да и Богдан привязался к нему. Камрин учил его стрелять из лука, владеть ножом и в случае опасности защищать себя. Исходив немало по заснеженной тайге, с богатой добычей они вернулись к пещере:

– Это твоя удача, браток, – воскликнул Камрин, хлопая Богдана по плечу. – Ты, наверное, проголодался?

– Мужчина должен быть терпеливым, – ответил Богдан с серьезным видом. Бабушка это часто повторяет, когда мы просим есть. Теперь у нас будет много мяса, правда, Камрин? Бабушка будет довольна.

– Теперь, брат, вы никогда не будете голодать – я этого не позволю. Но и ты тоже должен мне помогать. И еще ты должен молиться. Ты должен каждый день молиться за себя, за родных, за свою землю, за людей, даже тех, которых не знаешь.

– Но чего ж за них молиться, если я их не знаю? Они же нам не помогают!

– Надо молиться для блага всех!

Поздним вечером женщина пробиралась по заснеженным тропам к пещере. Запах жареного мяса донесся до нее раньше, чем она, уставшая и измученная, вошла в пещеру и опустилась на скамейку, не без удовольствия наблюдая за Богданом.

– Меня угостите, молодцы? С утра во рту ни крошки не было. Аж уже голова кружится.

Недолго думая, Камрин передал гостье лучший кусок жареного мяса.

– Богато живете, – проговорила она, указывая на уже растянутую для просушки шкуру оленя.

– Мы думали, что сегодня не придешь. Говорила утром, а сейчас уже темно.

– Вы же не знаете, что я вам скажу. Я купила дом, рядом с участком хозяина. Он сам привез меня туда, на своей упряжке и сказал, что все бумаги готовы, потом принесет сам. Что делают деньги с человеком!.. Другой раз я бы в жизни не сидела с ним, да, видимо, украшения были очень ценные.

– Это большая радость, матушка, сейчас нальем горячего молока и отметим. – И Камрин хотел дотянуться рукой до чугунка с молоком, но женщина остановила его.

– Нет, для такого случая у меня есть другое питье, в этот раз-то можно! – Она достала из-за пазухи бутыль с мутной самогонкой. – Ну, как!? За счастье старушки выпьешь немножко? Ой, только не смотри на меня так. Я знаю, о чем ты подумал; мол, советует мне подальше держаться от выпивки, а сама пьет. Я тоже не любительница, но иногда это помогает забыть голод, холод и прочие невзгоды. А сегодня – на счастье. Спасибо тебе за дары, Господи! – и, осенив себя крестным знамением, она залпом опрокинула стопку и шумно выдохнула, переводя дух.

Камрин слабо улыбнулся.

– Ладно, – продолжала старушка, – собирайся, сынок, теперь один не останешься. У нас есть дом, будешь жить с нами. По правде говоря, это твой дом. Поживешь среди людей, немножко забудешься, а тут будешь мучиться от тоски.

– Ты права, здесь только часть моего прошлого и будущего. Хотя я знаю, что скоро ее не будет, а может, уже и нет, но я боюсь признаться себе в этом. Без нее будущего у меня тоже нет. Пойдемте.

– Сначала собери вещи, не пропадать же добру, а утром чуть свет пойдем.

Новый дом для Камрина оказался ничуть не хуже первого. Он располагалась в стороне от основного поселка, на опушке леса, в окружении высоких елей и кедрачей. Здесь, как и в глуши, лишь трели синиц, да стук дятла иногда нарушал тишину, а ядреный звенящий воздух был чист и прозрачен.