Все, что блестит

Глава 11

Это не было открытым противостоянием. Николас не позволил бы ей бороться с ним, и здесь она была беспомощна. Единственным её оружием была холодность, и Джессика пользовалась этим оружием с завидным постоянством во время его посещений. Он игнорировал её молчание и ласково разговаривал с ней, сообщая о событиях на острове и людях, которые спрашивали о ней. Все желали ей скорейшего выздоровления и хотели знать, когда её выпишут из больницы, и Джессике было очень трудно сдержаться и не ответить на эти послания. За несколько коротких дней, что она провела на острове, с ней так приветливо обращались, что она скучала по всем тем людям, особенно по Петре и Софии.

Утром того дня, когда её выписали из больницы, Николас вдребезги разбил её самообладание, причём проделал это настолько легко, что Джессика поняла: он только и ждал, пока она достаточно окрепнет, чтобы нанести ей очередной удар. Войдя в палату и застав её одетой и готовой к отъезду, он небрежно поцеловал её, прежде чем Джессика успела оттолкнуть его, а затем отпустил, пока она не успела отодвинуться сама.

— Я рад, что ты готова, — заметил он, подхватывая маленький чемодан с её вещами, которые он привёз для неё в больницу. — Maman и Петра дали мне строгий наказ доставить тебя как можно скорее, а София приготовила праздничный ужин для тебя. Ты хотела бы поесть soupa avgolemono, правда? Ведь он тебе понравился.

— Почему бы тебе не перестать беспокоиться о моём возвращении на остров и не посадить меня на самолет до Лондона? — холодно поинтересовалась она.

— И что бы ты делала, если бы действительно полетела в Лондон? — ответил он, раздражённо посмотрев на неё. — Ты бы осталась одна-одинёшенька, и даже представить себе не можешь, какому жестокому осмеянию бы подверглась — гораздо более жестокому, чем прежде, — в особенности, если ты беременна.

Джессика подняла на него ошеломлённый взгляд, и он насмешливо добавил:

— Или ты приняла меры предосторожности? Нет? И я, признаться, не подумал о предохранении.

Она беспомощно уставилась на него. Ей хотелось его ударить, и в то же время внутри неё всё странно таяло при мысли о его ребёнке. Будь он проклят, несмотря ни на что, она с горьким чувством покорности осознала, что всё ещё любит его. И хотя это не улучшило бы её самочувствия, всё же она хотела причинить ему боль в ответ на доставленные им страдания. Осознав, насколько сильны её чувства к нему, она ощутила шок и, отведя от Николаса взгляд, опустила его на свои руки.

Только благодаря волевому усилию, она удержалась от слёз и расстроенно сказала:

— Хорошо. Я останусь до тех пор, пока не узнаю, беременна я или нет.

— Для этого потребуется время, — отозвался Николас с самодовольной улыбкой. — После падения весь твой организм вышел из равновесия. А я собираюсь сделать всё, чтобы ты забеременела, если только это поможет мне удержать тебя на острове.

— Нет, — закричала она, отшатнувшись от него, в ужасе от этой мысли. Когда она посмотрела на него, в её глазах ясно читался безмерный страх: — Николас, нет. Я не смогу пройти через это снова.

— Всё будет по-другому, — заверил он, потянувшись к ней, чтобы взять за руку.

— Я не позволю тебе дотрагиваться до меня!

— Это ещё одно право, которым обладают мужья над своими жёнами, — он усмехнулся, притягивая её к себе. — Привыкай к этой мысли, милая. Я собираюсь вволю насладиться своими супружескими правами. Именно поэтому я и женился на тебе.

Джессика была настолько выбита из колеи, что без протестов позволила ему отвести себя к ожидавшему их такси и молчала всю дорогу, пока они ехали через Афины в аэропорт. В любое другое время этот город очаровал бы её, но сейчас она была слишком напугана словами Николаса, к тому же у неё снова начала болеть голова.

В аэропорту стоял его личный вертолёт, уже заправленный и готовый к полёту, и сквозь туманящую сознание боль Джессика поняла, что он, должно быть, доставил её в больницу на вертолёте. Она не помнила ничего с того момента, как потеряла сознание на скалах, и внезапно захотела узнать, что же тогда произошло.

— Николас, ведь это ты нашёл меня, да? Когда я упала?

— Да, — нахмурившись, подтвердил он, и, искоса бросив на неё взгляд, отметил бледное, напряжённое лицо.

— И что тогда произошло? После того, как ты нашёл меня?

Он взял её за руку и медленно, позволяя ей опираться на него, повёл по лётному полю к вертолёту.

— Сначала я подумал, что ты мертва, — спокойным тоном проговорил он, но вырвавшийся судорожный вздох подсказал ей, что ему до сих пор нелегко вспоминать об этом. — Когда я опустился рядом с тобой, то обнаружил, что ты жива, и я вытащил тебя из-под камней и принёс на виллу. София уже встала, она как раз начинала готовить, когда увидела, как я иду по дорожке с тобой на руках, и подбежала, чтобы помочь мне.

Они подошли к вертолету, Николас открыл дверцу и, подняв и усадив в кресло Джессику, надёжно запер дверь. Обойдя вокруг, он скользнул своим длинным телом на место пилота и потянулся за наушниками, и, взяв их в руки, хмуро и рассеянно уставился на них.

— Ты вся промокла и дрожала, — продолжал он. — Пока Андрос связывался с больницей и организовывал транспорт от аэропорта до больницы, мы с maman раздели тебя и закутали в одеяла, потом полетели сюда. Ты была в глубоком шоке, и, несмотря на озабоченность докторов, операцию отложили, но Алекс сказал мне, что в таком состоянии ты почти наверняка не сможешь её пережить. Твоё состояние стабилизировалось, прежде чем он даже смог начать что-то такое планировать.

— Потом мне стало лучше, — закончила она, несмело улыбаясь.

Он не улыбнулся в ответ.

— Тебе стало лучше, — пробормотал он, — но у тебя началось воспаление лёгких, тебя била лихорадка. Иногда ты была без сознания, иногда, в бреду, кричала всякий раз, когда я или кто-то из докторов подходил к тебе, — повернув голову, Николас посмотрел на неё тусклым и горестным взглядом. — По крайней мере, я был не одинок, ты кричала на каждого человека.

Джессика не смогла сказать ему, что это всегда был он, — это его она боялась, и после минутного молчания Николас надел наушники и потянулся к панели управления.

Она откинулась назад и закрыла глаза, желая уменьшить стук в висках и отрешиться от действительности, но, как только заработали моторы, вздрогнула от боли.

Почувствовав руку на своем колене, она подняла трепещущие веки, и, встретив озабоченный пристальный взгляд Николаса, закрыла руками уши, чтобы дать ему понять, что случилось.

Он кивнул и с сочувствием погладил её по ноге, от чего ей захотелось закричать. Джессика снова закрыла глаза, лишь бы не видеть его. Невероятно, но она проспала весь полёт. Возможно, всё дело в лекарствах, которые она всё ещё принимала и которые делали её сонливой, но Николасу пришлось её разбудить, когда полёт закончился. Она сидела и в замешательстве смотрела перед собой, ей показалось, что снаружи для встречи с ней собралось всё население острова.

Все улыбались и махали ей, и она махала им в ответ, тронутая до слёз теплым отношением островитян. Николас выпрыгнул из вертолёта и прокричал что-то, заставившее всех рассмеяться, затем подошёл к вертолёту с её стороны. Джессика как раз отстегнула привязные ремни, когда он распахнул дверцу.

С лёгкостью, которая одновременно пугала и приводила в восторг, он подхватил её и притянул к своей груди.

— Я могу идти, — запротестовала она.

— Но не вниз же, с холма, — возразил он. — Ты всё ещё слишком слаба. Обними меня, любовь моя, позволь всем увидеть то, что они ожидают увидеть.

И действительно, когда она обхватила руками его мускулистую шею, казалось, это пришлось по душе каждому встречающему, и до неё донеслись несколько шутливых замечаний в адрес Николаса, на которые тот, улыбнувшись, ответил парой-тройкой фраз. Джессика пообещала себе, что без промедления приступит к изучению греческого языка, она очень хотела знать то, что он говорил о ней.

Он принес её на виллу прямиком в свою спальню — она не могла думать о ней как об общей.

Как только он опустил её на кровать, Джессика затравленным взглядом осмотрелась вокруг, и, прежде чем успела подумать, выдохнула:

— Я не могу здесь спать, Николас!

Вздохнув, он присел на край кровати.

— Мне жаль, если это задевает твои чувства, любимая, потому что ты будешь спать здесь. Вернее, ты должна будешь спать здесь со мной, а ведь тебя волнует именно это, не так ли?

— Разве можно обвинить меня в этом? — в гневе воскликнула она.

— Можно, — спокойно ответил он с неумолимым выражением в глазах. — Ты умная, взрослая женщина и должна понимать, что теперь физическая близость между нами будет совсем другой, чем в брачную ночь. Я был тогда немного пьян, расстроен и потерял над собой контроль. Ты была напугана и рассержена, ты противилась мне. Результат оказался предсказуем, поэтому тебе было больно. Теперь тебе это понравится, Джессика. В следующий раз, когда я возьму тебя, ты станешь этим наслаждаться так же, как и я.

— Разве ты не понимаешь, что я не хочу тебя? — вспыхнула она, непомерно злясь на него за то, что он так спокойно планировал заняться с ней любовью, хотя она сказала, что не станет заниматься этим с ним. — В самом деле, Николас, у тебя, должно быть, колоссальная самоуверенность, если ты воображаешь, что я захочу спать с тобой после той ночи.

— Благодари Бога, что я так хорошо тебя знаю, Джессика, иначе я бы заставил тебя пожалеть об этих словах! — рявкнул он. — Но я действительно знаю тебя, знаю, что, когда тебе больно и ты напугана, ты ведёшь себя, словно шипящий и выпустивший коготки котёнок, к тому же у тебя были годы на то, чтобы научиться надевать на лицо эту холодную маску. Но нет, дорогая, меня ты не одурачишь. Неважно, что твоя гордость говорит тебе противостоять мне, я помню ту ночь в Лондоне, когда ты пришла ко мне и прошептала, что любишь меня. Ты была такой восхитительно-застенчивой той ночью, ты не играла. Ты тоже это помнишь?

Джессика в ужасе закрыла глаза. Та ночь! Могла ли она забыть? И как же нравится Николасу напоминать ей о том потаённом, в чём она открылась ему, думая, что он ответит на её нежные слова и признается, что тоже любит её. Но он так и не сделал этого, ни тогда, ни сейчас. С его губ слетали слова страсти, но никогда он не говорил ей о любви. Задрожав, она закричала:

— Помню ли я? Как могу я забыть об этом? Словно идиотка, я подпустила тебя слишком близко к себе, и, едва я успела признаться тебе в любви, как ты откровенно высказал своё настоящее мнение обо мне. По крайней мере, ты раскрыл мне глаза и вырвал меня из моих глупых мечтаний. Любовь — вещь не бессмертная, Николас. Она может умереть.

— Твоя любовь ко мне не умерла, — уверенно заявил он, и улыбка искривила его твёрдые, чётко очерченные губы. — Ты вышла за меня замуж, ты хотела надеть на свадьбу белое платье. Для свадебной церемонии ты зачесала волосы, словно девственница, — да, я заметил это. Всё, что ты делала, просто кричало о том, что выходя за меня замуж, ты собиралась стать моей навсегда, а я сделал тебя несчастной, но я поправлю это. К тому времени, как родится наш первый ребёнок, ты забудешь, что я когда-то заставил тебя пролить хотя бы одну слезинку.

Его слова почти заставили её вскочить с кровати, и, словно в их опровержение, она разразилась слезами, что только усилило её головную боль. Шепча что-то утешительное, Николас обнял её и лег рядом с ней на кровать, чтобы, успокаивая, держать её в объятиях. Каким-то образом его близость в самом деле заставила её перестать плакать. Она лишь тихо всхлипывала, прижавшись к нему, уткнувшись лицом ему в рубашку.

— Николас? — произнесла она из своего сомнительного укрытия.

— Да, милая? — пробормотал он рядом с её ухом.

— Дай… дай мне, пожалуйста, немного времени, — попросила она, поднимая к нему залитое слезами лицо.

— Я дам тебе время, чтобы окончательно поправиться, — ответил он, нежно убирая прядь волос с её виска. — Но сверх того ждать не буду. Не могу. Я всё ещё безумно хочу вас, миссис Константинос. И наша брачная ночь лишь подогрела мой аппетит.

Она задрожала в его руках, внезапно представив себе, как он пожирает её, словно голодный зверь. Джессика терзалась неуверенностью, потому что любя его, не могла уступить ему, доверять ему или же понять его.

— Пожалуйста, не дави на меня, — прошептала она. — Я постараюсь; я действительно буду стараться. Но я… я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя.

Уголок его рта дернулся, потом он сжал губы и процедил:

— Простишь ты меня или нет, ты всё ещё моя, и я никогда не позволю тебе уйти. И я повторю это столько, сколько понадобится, чтобы заставить тебя понять это.

— Мы всё запутали, Нико, — мучительно прошептала она, на глаза снова навернулись слёзы, потому что впервые она назвала его этим уменьшительным ласковым именем.

— Знаю, — пробормотал он, и его взгляд похолодел. — Нам придётся попытаться спасти хоть что-то и укрепить наш брак.

После того как он ушёл, Джессика осталась лежать в кровати, пытаясь справиться с путаницей множества разом навалившихся на неё сложных чувств. Она хотела растаять в его руках и признаться в любви, которую всё ещё питала к нему, несмотря на всё, что случилось, но в то же время сердилась и страдала от горькой обиды и хотела убежать от него так далеко, как только возможно. Долгие годы она подавляла боль и одиночество, но Николас лишил её самообладания, разметав все защитные барьеры, и она больше не могла отодвинуть или игнорировать боль. Так долго сдерживаемые эмоции ожесточённо кипели в ней, стремясь вырваться наружу, и её возмущало, насколько легко он разрушил все её защитные укрепления.

Какая насмешка над браком, подумала она устало. Женщина не должна держать оборону против собственного мужа, брак должен основываться на взаимном доверии и уважении, но даже теперь Николас не чувствует к ней ни того, ни другого. Она надеялась, что когда он поймёт, как неверно думал о ней, то совершенно изменит своё отношение к ней, но ошиблась. Возможно, он больше не обижается на неё так сильно, как поначалу, но всё равно не позволит ей распоряжаться собственной жизнью. Он хочет управлять ею, следить за каждым шагом, подчинить своим желаниям, а Джессика не думала, что сможет смириться с такой жизнью.

Под эти мысли она задремала и проснулась только к концу дня. Головная боль утихла, почти совсем пропала, и Джессика чувствовала себя лучше, чем когда-либо после несчастного случая. Встав с кровати, она осторожно побрела в ванную, опасаясь вызвать заново головную боль, но этого не произошло, и она с облегчением сняла измятую одежду и включила воду в огромной, выложенной красной плиткой и утопленной в пол, ванне. Петра снабдила туалетную комнату полным ассортиментом туалетных принадлежностей, которые Николас, конечно, никогда не использовал, если только не питал тайную страсть к ароматной пенистой ванне. Джессика наливала воду, пока пена не поднялась горой. Закрепив волосы, она ступила в ванну и погружалась в воду, пока пузырьки не защекотали подбородок. Джессика дотянулась до мыла, затем испуганно взвизгнула, когда без предупреждения открылась дверь. Озабоченно насупив брови, Николас ступил через порог, но хмарь на лице сменилась весёлым оскалом широкой улыбки, как только он рассмотрел, что она лежит, почти полностью погруженная в пузырьки пены.

— Извини, не хотел напугать тебя, — хмыкнул он.

— Я принимаю ванну, — ответила она с негодованием, и его ухмылка стала еще шире.

— Я вижу, — согласился он и опустился на пол перед ванной, вытянувшись во весь рост и оперевшись на локоть. — Пожалуй, составлю тебе компанию, ведь я впервые наслаждаюсь привилегией быть свидетелем твоего купания, и даже дикие лошади не смогли бы утащить меня отсюда.

— Николас! — завопила она, заливаясь румянцем.

— Да ладно, успокойся, — усмехнулся он, проведя пальцем по ее носу. — Я обещал, что не стану приближаться к тебе, и не буду, но я не давал обещания, что не попытаюсь узнать свою жену и дать ей привыкнуть ко мне.

Он лжёт. Внезапно она поняла, что он лжёт, и дёрнулась подальше от его руки, к глазам подступили слёзы.

— Уйди от меня! — закричала она хрипло. — Я не верю тебе, Николас! Я не выдержу этого. Пожалуйста, пожалуйста, уходи!

Если он останется, то затащит её в постель, чтобы заняться с ней любовью, наплевав на все обещания. Он сказал это только для того, чтобы усыпить её бдительность, но она не хотела подчиняться ему снова. Судорожные рыдания сотрясали её тело, с приглушенным проклятьем он поднялся на ноги, лицо потемнело от ярости.

— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Я оставлю тебя в покое. Бог свидетель, я оставлю тебя в покое! Мужчина может многое перенести, Джессика, и я долго терпел! Береги свою пустую постель, я буду спать в другом месте.

Он вылетел из ванной, захлопнув за собой дверь с такой силой, что та затряслась на петлях, и секунду спустя Джессика услышала грохот двери спальни.

Она вздрогнула и судорожно вздохнула, пытаясь снова взять себя в руки. О, всё бесполезно, этот брак никогда не сложится. Так или иначе, она должна убедить Николаса отпустить её, и после сегодняшнего вечера это не составит большого труда.

Николас, однако, проявил упорное нежелание позволить ей покинуть остров. Она знала, что он воспринимал ситуацию как сражение, в котором намерен победить, несмотря на её постоянные уловки, чтобы удерживать его на безопасном расстоянии. Она ясно видела, что его гнев в ванной в значительной степени инсценирован, но не знала по какой причине. Он злится, что она не падает в его объятия при любом прикосновении, как это было до свадьбы, но не собирается отказываться от наслаждения её телом, если сможет хотя бы чуть-чуть ослабить её сопротивление. Он просто ждёт, внимательно наблюдая за ней, всегда готовый напасть.

С большим трудом Джессика сохраняла внешнее спокойствие и невозмутимость, ничего никому не рассказывая, она просто не хотела беспокоить мать Николаса, или даже Петру, или Софию. Все были очень добры к ней, после выписки из больницы все домашние так откровенно баловали её, что последнее, что она хотела сделать, заставлять их переживать из-за враждебной атмосферы вокруг её с Николасом отношений. По негласной взаимной договорённости они с Николасом позволили всем думать, что он спал в другой комнате из-за её недомогания, и его беспокойный сон мешал ей спать. Поскольку её и в самом деле всё ещё мучили головные боли при любом движении или напряжении, объяснение было принято без вопросов.

Не прилагая больших усилий, она притворялась, что поправляется не так быстро, как это было на самом деле, используя физическое состояние как оружие против Николаса. Она часто отдыхала и иногда убегала без объяснений, чтобы прилечь, положив холодную влажную ткань на лоб и глаза. Кто-то обычно проверял, как она, если она отсутствовала слишком долго, и такой манерой поведения Джессика добилась, что все домашние поверили в её болезненное состояние. Джессика испытывала крайне неприятное чувство, таким образом обманывая всех, но она должна была защитить себя и знала, что надо рискнуть, продолжая притворяться, если собирается убежать с острова. Если все будут считать её более слабой, чем на самом деле, у неё появится больше шансов на побег.

Возможность представилась на следующей неделе, когда Николас сообщил за обедом, что утром они с Андросом улетают в Афины; они будут отсутствовать целую ночь и вернутся на остров на следующий день. Джессика слушала внимательно, не поднимая глаз, уверенная, что выражение лица выдаст её. Вот он, шанс! Всё, что она должна сделать, это спрятаться на борту вертолёта, и, как только они приземлятся в Афинах и Николас с Андросом уедут на встречу, выскользнуть из вертолёта, добраться до здания терминала и купить билет на рейс из Афин.

Джессика провела вечер, строя планы. Она рано удалилась к себе и упаковала предметы первой необходимости, которые собиралась взять с собой, в свой самый маленький чемодан, затем спрятала его в гардеробной. Она проверила сумочку, чтобы убедиться, что деньги, которые она привезла с собой, всё ещё в кошельке; они лежали там, поскольку Николас, без сомнения, был уверен, что никто на острове не польстится на взятку, и в этом он наверняка был прав. Но она даже не задумывалась об этом и теперь была довольна, что даже не заикнулась ему о такой возможности, потому что он, вероятно, забрал бы у неё всё, если бы она только попыталась совершить нечто подобное.

Джессика тщательно пересчитала деньги; когда она покинула Англию, чтобы ехать в Париж с Николасом, то захватила с собой достаточную сумму наличных, чтобы купить себе что-нибудь, если захочется, или разрешить непредвиденную ситуацию, с которой могла столкнуться. Каждый пенни всё ещё находился на своём месте. Она не была уверена, что денег достаточно, чтобы купить билет до Лондона, но их, конечно, хватит чтобы улететь из Греции. Даже если она доберется только до Парижа, то сможет позвонить Чарльзу и попросить выслать ей дополнительные средства. Николас управлял её делами, но свой счёт в банке она не опустошила, и лежащие там деньги были всё ещё ей доступны.

Позже, когда все разойдутся, она возьмёт чемодан и спрячет его в вертолёте. По предыдущим поездкам она знала, что за задними сидениями оставалось маленькое пространство, и решила, что там достаточно места и для неё самой, и для чемодана. Для надёжности она возьмет тёмное одеяло и просто укроется им, улегшись на пол, если не сможет спрятаться за сидения. Вспоминая устройство вертолёта, она подумала, что одному человеку вполне возможно спрятаться таким образом. Вертолёт мог вместить шесть пассажиров, и места были широкими и удобными. Николас сядет за штурвал, чтобы управлять машиной, Андрос разместится рядом с ним; у них не будет никаких причин оглядываться на задние сидения.

План имел свои недостатки, слишком многое было рассчитано на удачу и случай, но это было единственное, что ей удалось придумать, и, вероятно, единственная возможность, которая ей могла представиться, так что она должна рискнуть. Джессика и в мыслях не держала исчезнуть навсегда, только до тех пор, пока не получит шанс разобраться в самой себе, понять, что она чувствует к Николасу и действительно ли хочет сохранить их брак. Все, что ей нужно, — немного времени и небольшое расстояние, но Николас добровольно не даст ей то, в чём она так нуждается. Джессика чувствовала, что на неё давят сильнее, чем она может вынести. С того момента, как она встретила Николаса, он манипулировал ею, пока она не почувствовала себя скорее куклой, чем женщиной, и главным стало ощущение, что она теряет контроль над собственной жизнью.

Когда-то она, наивная, думала, что любовь может решить любую проблему, но это стало ещё одной рухнувшей мечтой. Любовь не решала ничего, она ещё больше всё усложняла. Любовь к Николасу принесла ей много боли и очень немного счастья. Некоторые женщины, возможно, были бы довольны физическим удовольствием, которое он предлагал, и признанием, что он не любит их, но Джессика сомневалась, что сможет смириться с этим. Именно это она должна понять для себя: любит ли она Николаса настолько сильно, чтобы жить с ним независимо от обстоятельств, сможет ли заставить себя принять тот факт, что он хочет её, но не любит. Множество браков основывается вовсе не на любви, но она должна разобраться в себе, прежде чем позволит ещё раз загнать себя в угол, из которого некуда деться.

Джессика знала своего мужа; его план состоял в том, чтобы сделать её беременной, таким способом безвозвратно привязав к острову и к нему. Она также знала, что у неё осталось очень мало времени до того, как он начнёт приводить свой план в действие. Сейчас он оставил её в покое, но она почти полностью выздоровела и ясно понимала, что его совсем не убедила её игра, и он может прийти в её постель в любое время. Она знала, что должна убежать сейчас, если хочет побыть какое-то время наедине с собой, чтобы спокойно обо всем поразмыслить и решить, сможет ли продолжать жить с ним.

Убрав сумочку, она легла в кровать и выключила свет, не желая делать что-либо подозрительное. Она спокойно лежала, тело расслабилось, но тревожные мысли заставляли прислушиваться к каждому звуку в доме.

Дверь спальни открылась, и тень высокой широкоплечей фигуры упала на нее.

— Не спишь? — спокойно спросил Николас.

Прежде чем ответить, Джессика протянула руку и включила лампу.

— Что-то не так?

Она с трудом приподнялась и опёрлась на локоть, широко раскрытыми глазами подозрительно наблюдая за тем, как он вошёл в комнату и закрыл за собой дверь.

— Мне нужно забрать кое-что из гардеробной, — сказал он, и её сердце почти остановилось, когда она, парализованная от страха, наблюдала, как он идёт к шкафу и открывает двери.

Что, если он захочет взять чемодан, в котором лежит её упакованная одежда? Почему она не настояла, чтобы он забрал свои вещи из шкафа? Но это показалось бы странным его матери, да и, честно говоря, он не использовал ситуацию в своих интересах. Днём он забирал всё, что собирался надеть, и никогда, даже невзначай, не заходил туда в то время, когда мог застать её раздетой.

Он снял один из своих чемоданов из тёмно-коричневой кожи, и Джессика с облегчением судорожно выдохнула. Он внимательно посмотрел на неё.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Ты странно выглядишь.

— Просто обычная головная боль.

Она вынудила себя отвечать спокойно, и, прежде чем смогла остановиться, неожиданно выпалила:

— Хочешь, я помогу тебе упаковать вещи?

На его мрачном лице мелькнула усмешка.

— Боишься, что устрою полнейший беспорядок, складывая рубашки? Я прекрасно справлюсь с этим, но спасибо за предложение. Когда вернусь, — добавил он задумчиво, — отведу тебя к доктору Теотокасу для дополнительного обследования.

Она не хотела этого, но поскольку к тому времени уже думала сбежать, то протестовать не стала.

— Из-за головной боли? Разве он не говорил, что должно пройти какое-то время, прежде чем она пройдёт?

Он снял рубашку с вешалки для одежды и аккуратно сложил, перед тем как убрать в открытый чемодан.

— Говорил, но я думаю, что ты должна быстрее идти на поправку, чем сейчас. Я хочу проверить, нет ли каких-нибудь других осложнений.

Например, беременности? Эта мысль неожиданно возникла у неё в голове, и Джессика задрожала. Конечно, это возможно, но слишком рано утверждать наверняка. Никаких мыслей на этот счёт у неё пока ещё не было. Ну не смешно ли, если она сумеет избежать когтей Николаса и обнаружит, что уже беременна? Она не знала, что станет делать в таком случае, так что просто выкинула эту мысль из головы.

Беседа иссякла, и Джессика устроилась повыше на подушках, наблюдая, как он заканчивает упаковывать вещи. Николас закрыл чемодан и убрал его, затем подошёл и присел рядом с ней на кровать. Напрягшись от его близости, она молчала, немигающими глазами наблюдая за ним.

Его губы дёрнулись в кривой улыбке.

— Я уеду на рассвете, — негромко сказал он, — и не стану будить тебя. Ты подаришь мне прощальный поцелуй сегодня вечером?

Надо было отказаться, но какая-то часть её хотела уступить, и потому Джессика лежала неподвижно, когда он наклонился и слегка коснулся её губ. Этот поцелуй ничего не требовал, и Николас немедленно выпрямился и отстранился от неё.

— Спокойной ночи, любимая, — ласково сказал он, положив руку ей на грудь и мягко подталкивая лечь на прохладные простыни, после чего заботливо подоткнул одеяло.

Она подняла глаза, чтобы встретить его взгляд, и подарила ему лёгкую, робкую улыбку, но этого оказалось достаточно, чтобы его руки продолжили свое занятие. Он вздохнул, тёмные глаза заблестели в приглушённом свете лампы.

— Спокойной ночи, — повторил он и снова склонился к ней.

На сей раз его рот задержался, двигаясь по её губам, сминая их под давлением его рта. Нажим не был сильным, прикосновение оставалось тёплым и соблазнительным, в свежем горячем дыхании ощущался привкус вина, которое они пили за обедом. Неосознанно она положила ладонь на его руку и провела пальцами вверх, чтобы сжать плечо, затем обвила его шею. Он углубил поцелуй, его язык встретился с её языком, исследовал и совершал захватывающие набеги на обнаруженные чувствительные местечки, и Джессика почувствовала, что уплывает в раскалённый туман чувственного удовольствия, возбуждаясь от его прикосновений.

Медленным движением он откинул простыню достаточно далеко, чтобы позволить мягким изгибам её грудей обнажиться под жадным взглядом. Он поднял голову и наблюдал, как длинные пальцы скользнули под тонкий шёлк ночной рубашки, обвели роскошное тело, затем снова поднялись вверх, чтобы поймать бретельку и стянуть её вниз по руке. Джессика опасливо вздрогнула, но он был настолько медлителен и нежен, что она не стала сопротивляться, вместо этого её губы начали нетерпеливо искать его плоть, дегустировать немного солёный вкус кожи — на скулах, на окружности подбородка. Он повернул голову и их губы встретились снова, её ресницы, трепеща, опустились. Под неторопливым движением руки розовый шёлк медленно сполз, обнажая верхний изгиб одной груди. Когда нежный розовый сосок освободился, рука оставила бретельку, чтобы обхватить обнажившуюся красоту.

— Теперь я подарю тебе поцелуй на ночь, — прошептал он и передвинулся так, что его рот заскользил вниз по изгибу горла.

Он сделал паузу, и его язык исследовал чувствительное местечко между шеей и плечом, заставив её задрожать от удовольствия, быстро нараставшего вопреки воле. Но её это не тревожило. Если бы он был таким мягким и ласковым в свадебную ночь, возможно, никаких проблем не возникло бы вообще. Она спокойно лежала под его блуждающими прикосновениями, наслаждаясь изысканными ощущениями и разгорающимся жаром в теле.

Потом его губы продолжили путешествие и переместились вниз, он поднял шёлковую ткань, чтобы зарыться ртом в лихорадочно пульсирующую плоть. Джессика громко застонала и выгнула спину, руки судорожно сжали копну волос, отчаянно прижимая к себе его голову. Мягкие тянущие движения его рта вызвали мучительную боль чистого физического желания, бьющего по нервным окончаниям. Она задрожала ещё сильнее и подалась к нему; тогда он оторвался от её плоти и поднял голову, отодвигаясь.

Он улыбался, но улыбка светилась язвительным торжеством.

— Спокойной ночи, любимая, — пробормотал он, снова возвращая бретельку на плечо. — Увидимся через два дня.

После того, как он ушёл, забрав чемодан и тихо закрыв за собой дверь, Джессика осталась лежать на кровати, нервно кусая губы, чтобы удержаться и не закричать от ярости и разочарования одновременно. Он сделал это преднамеренно, совратил мягкостью, так что она забыла свои страхи, а потом бросил, не доведя до удовлетворения. Мотивом его действий была месть за то, что прежде она отказывалась пойти ему навстречу, или это всего лишь расчётливый манёвр, чтобы поставить её на колени? Она склонялась к последнему, но больше, чем когда-либо, была настроена не уступать ему. Она не станет его сексуальной игрушкой!

Мысль о бегстве доставляла мрачное удовольствие. Он был абсолютно уверен в своей победе; пусть потом поломает голову, что пошло не так, как надо, когда обнаружит, что жена сбежала, вместо того чтобы спать с ним. Николас слишком эгоистичен и уверен в себе, ему пойдёт на пользу узнать, что хоть кто-то способен устоять перед ним, хотя бы иногда.

Джессика установила будильник на два часа ночи, затем улеглась в кровать, надеясь, что сможет заснуть. В конце концов, ей это удалось, но отдохнуть удалось всего пару часов, когда зазвенел будильник. Она поспешно выключила его и встала с кровати, затем включила фонарик, который всегда лежал в ящике стола у кровати, чтобы найти джинсы, рубашку и ботинки на резиновой подошве. Она открыла дверь в шкаф, достала свой маленький чемодан, затем перешла к раздвижным стеклянным дверям, которые вели на террасу. Со слабым щелчком отперла замок, уверенным движением раздвинула двери, открыв их ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть через них. Она торопливо выключила фонарик, надеясь, что в такой поздний час никто не заметил предательский свет.

Луны на небе не было, но и слабого звёздного света хватило, чтобы увидеть, куда идти, она осторожно обошла мебель, поставленную на террасе, и незаметно прокралась вокруг фасада дома. Джессика оставила террасу и двинулась по дорожке из каменных плит, которая вела на холм к вертолётной площадке. Она прошла совсем немного, когда ноги начали болеть и дрожать от усталости: неприятное напоминание о том, что она в действительности не совсем выздоровела. Сердце бешено стучало в груди, когда она, наконец, добралась до вертолёта и на мгновение остановилась, задыхаясь.

Дверь вертолёта легко открылась, Джессика влезла внутрь, больно ударившись бедром о чемодан и бормоча проклятья в адрес громоздкого багажа. Затем снова включила фонарик, чтобы осветить проход между сидениями в хвосте машины. Место за задними местами было всего два фута в высоту, и она немедленно попробовала свернуться там, но пространства не хватало для неё и чемодана. Она поставила чемодан на пол между последними двумя рядами мест, но решила, что его слишком легко заметить в таком положении.

Джессика с минуту изучала обстановку вертолёта, затем ещё раз вернулась в потайное место и поставила чемодан между собой и сиденьем; спинка кресла немного наклонилась вперед, но она надеялась, что не очень заметно. Пространство было тесным, и ей придётся не шевелиться вообще, пока они не приземлятся в Афинах и Николас с Андросом уедут, но это лучшее, на что можно рассчитывать. Она оставила чемодан и выползла оттуда, ноги и руки уже закостенели за то короткое время, что она просидела там. Она собиралась принести одеяло, но забыла, и теперь пообещала себе, что, когда спрячется перед взлетом, то захватит одеяло, чтобы смягчить прикосновение к твёрдому холодному металлу.

Ликуя, Джессика осторожно сползла вниз с холма, прокралась в спальню и закрыла за собой раздвижные двери. Она могла бы подождать в вертолёте, но подсознательно опасалась, что Николас может заглянуть к ней до отъезда, и решила улечься в кровать, но под длинной ночной рубашкой оставить одежду.

И тут Джессика увидела, что ей придется снять блузку, если она не хочет, чтобы ту было видно из-под ночной сорочки, но у неё не будет шанса надеть её снова. Останется очень мало времени, чтобы добраться до вертолёта раньше обоих мужчин, и она не хотела впустую тратить время на переодевание. Она останется в блузке, но натянет покрывало до подбородка.

Джессика скинула ботинки и поставила их с другой стороны кровати, подальше от двери, затем прилегла, чтобы отдохнуть. Но не смогла даже задремать, от волнения кровь бурно струилась по венам, она нетерпеливо прислушивалась к слабым звукам в притихшем доме, которые укажут, если поблизости кто-то начнёт передвигаться.

Небо только начало светлеть, когда она услышала звук льющейся воды и поняла, что ждать осталось недолго. Она повернула встревоженное лицо в сторону двери и плотно натянула покрывало до подбородка. Джессика ждала, заставляя себя глубоко и ровно дышать.

Она не услышала его шагов, он двигался неслышно, как большой кот, и первым признаком, сообщившим о его присутствии, было то, что дверь почти беззвучно открылась, и тонкая полоса света упала на кровать. Джессика сосредоточилась на дыхании и сквозь ресницы взглянула на него — он стоял в дверном проёме, наблюдая за ней. Секунды текли, и от страха начало крутить в желудке: чего он ждет? Ощущает что-то необычное?

Потом он медленно закрыл дверь, и она глубоко и судорожно выдохнула с облегчением. Джессика сбросила с себя одеяло и засунула ноги в приготовленные ботинки, затем подхватила тёмно-коричневое одеяло, которое ещё раньше собиралась взять с собой, но забыла о нём, и направилась к раздвижным дверям.

Сердце билось в горле, сбивая дыхание, пока она бежала так тихо, как могла, вокруг дома на холм. Сколько у неё времени? Секунды? Если они покинут дом до того, как она спрячется в вертолёте, то увидят её. Николас оделся? Она не могла вспомнить. Задыхаясь, Джессика взобралась на гребень холма и бросилась к вертолёту, чтобы открыть дверь. Раньше она очень легко открывались, но теперь никак не хотела поддаваться, и с ней пришлось провозиться нескольких мучительных секунд, пока ручка не повернулась и дверь не открылась. Она взобралась внутрь и закрыла дверь, бросив торопливый взгляд на дом, чтобы увидеть, идут ли они. К счастью, насколько хватал глаз, никого вокруг не было видно, и она рухнула на сидение, переведя с облегчением дух. «Вот уж не предполагала, что побег окажется настолько нервирующим», — подумала она устало. Все тело болело от непривычного напряжения, и в голове запульсировало.

Медленно передвигаясь, она доползла до задней части вертолёта и нагнула спинку кресла, чтобы пробраться в потайное место. Джессика развернула одеяло, свернулась калачиком и положила голову на руку. Она настолько измучилась, что несмотря на неудобное положение почувствовала, что засыпает, и только когда Николас и Андрос сели в вертолет, вернулась к реальности. Кажется, они не заметили ничего необычного, но она затаила дыхание.

Они обменялись несколькими словами на греческом, и она закусила губу от расстройства, что не может понять их. Мадам Константинос и Петра научили её нескольким словам, но большого прогресса в языке она не достигла.

Затем Джессика услышала шум винта вертолёта, поскольку лопасти начали вращаться, и поняла, что план сработал.

От вибрации металла у неё возникло ощущение, будто с неё сползает кожа, и левая нога уже затекла. Она осторожно передвинула руку, чтобы растереть сведённую болезненной судорогой ногу, довольная, что грохочущий рев лопастей заглушает все звуки. Шум превратился в своеобразный вой, они взлетели, вертолет накренился вперед, когда Николас направил его от дома к морю, простиравшемуся на пути от острова к Афинам.

Джессика понятия не имела, как долго продолжался полёт — голова болела настолько сильно, что она закрыла глаза, пытаясь забыться во сне. Но не очень преуспела в этом, хотя, должно быть, задремала, потому что, когда лопасти замедлили вращение, а шум затих, она встрепенулась и поняла, что они приземлились. Николас и Андрос о чём-то переговорили, и быстро оба оставили вертолёт. Джессика лежала и прислушивалась к затихающему шуму лопастей. Она побоялась выходить сразу, на случай, если они всё ещё рядом, так что медленно досчитала до тысячи, прежде чем покинула своё укрытие.

Тело настолько закостенело, что она вынуждена была посидеть на месте и растереть занемевшие ноги, чтобы они вновь могли служить ей. Конечности покалывало, потому что восстанавливалось кровообращение. Достав чемодан из-за сидений, она огляделась, но не увидела никого, похожего на мужа; потом глубоко вздохнула, открыла дверь и вышла из вертолёта.

Удивительно, но никто не обращал на неё никакого внимания, пока она, как ни в чем не бывало, шла по забетонированной полосе и входила в здание терминала. Она знала из собственного опыта, что входы и выходы в аэровокзалах тщательно отслеживались, и сам факт, что никто её не остановил, чтобы спросить, что она здесь делает, тревожил её. В такую рань, хотя в здании и находилось очень много людей, ещё не было давки более поздних часов. Женская комната отдыха была почти пуста, и ни одна из женщин не обратила на нее внимания, когда она скользнула в одну из кабинок и заперла дверь, затем открыла чемодан и вытащила сумку и платье, которое собиралась надеть. Восхищаясь современными, не мнущимися тканями, она сняла джинсы и рубашку, уложила их в открытый чемодан, затем с трудом надела колготки и натянула через голову платье. Гладкая шелковистая ткань приятно прилегала к коже. Джессика расправила платье льдисто-голубого цвета по фигуре, затем завела руки за спину, чтобы застегнуть застёжку-молнию.

Удобные классические туфли завершили наряд. Она уложила в чемодан ботинки, затем закрыла его и, подхватив одной рукой, покинула кабинку.

Она быстро привела в порядок волосы, закрутила их и закрепила несколькими оставшимися заколками, нанесла блеск кораллового цвета на губы. Глаза — широко раскрытые и наполненные тревогой — смотрели на неё из зеркала, и она пожалела, что не взяла солнечные очки, чтобы спрятаться за ними.

Оставив безопасную комнату отдыха, она подошла к билетной кассе и спросила, сколько стоит билета эконом-класса до Лондона. К счастью ей хватало денег, чтобы оплатить проезд, и она купила билет на следующий ближайший рейс, но тут столкнулась с трудностями. Следующий вылет был только после обеда, и Джессика вздрогнула от мысли о таком долгом ожидании. На острове её хватятся задолго до этого, вероятно, уже сейчас заметили, что её нигде не могут найти. Они сначала обыщут остров или сообщат Николасу, что его жена исчезла? Если бы только она сообразила оставить им записку, что уехала с мужем! Тогда никто бы не узнал, что она пропала, пока Николас не возвратился бы без неё.

В животе заурчало от голода, и она пошла в ресторан и заказала лёгкий завтрак, затем села за маленький столик, пытаясь съесть заказанное. Мысль о том, что в последний момент что-то может пойти не так, как надо, просто ужасала.

Оставив большую часть пищи на тарелке, Джессика купила журнал мод и попыталась не обращать внимание на беспокойство, просматривая глянцевые страницы и отмечая самые новые стили. Взглянув на часы, она ещё больше забеспокоилась; конечно, к настоящему времени Николас уже всё знал. Что он сделает? У него огромные возможности. Он мог напрячь службу безопасности, чтобы проверить, не оставила ли она страну. Ей необходимо попасть на этот самолет до того, как он обнаружит, что она покинула остров.

Часы тикали медленно и трудолюбиво. Джессика заставляла себя сидеть спокойно, не желая привлекать внимание, меряя помещение шагами или ещё как-то выдавая свою нервозность. Теперь терминал был переполнен прибывающими в Афины туристами, и она пыталась сосредоточиться на потоке людей. Сколько ещё ждать? Уже почти полдень. Ещё полтора часа — и она будет в воздухе при условии, что не произойдет никаких задержек рейса.

Когда она почувствовала кого-то у своего локтя, то не стала тут же реагировать, надеясь, что это незнакомец, но его абсолютная неподвижность подсказала ей, что это напрасная надежда. Покорившись судьбе, Джессика повернула голову и хладнокровно взглянула в безжалостные чёрные глаза мужа.

Хотя его лицо ничего не выражало, она в полной мере чувствовала силу его гнева, он был мертвенно бледен. Никогда прежде она не видела его настолько разъярённым и понимала, что потребуется больше мужества, чем есть у неё, чтобы встать перед ним и посмотреть прямо в глаза, но она сделала это, вызывающе вздёрнув подбородок. На долю секунды дикий блеск сверкнул в его в глазах, но потом он взял себя в руки и наклонился, чтобы забрать её чемодан.

— Идём со мной, — произнёс он сквозь сжатые зубы и длинными пальцами схватил её за руку, чтобы гарантировать, что она выполнит его приказ.