В деревню я приехал в отпуск.
Ехал и думал, что всю жизнь об этом мечтал. Дорога через богом и властями забытые населенные пункты, навигатор сходит с ума и пропадает мобильная связь. Ветер в лобовое стекло, шуршание шин, дерьмовый асфальт, колдобины и ухабы. Заправка, как островок лихих девяностых, похожая на декорацию к так себе фильму. И — домик на окраине, колодец, березки, лес вдалеке, речка, парное молоко, костерок, ночные бабочки. Насекомые, конечно, вот их-то как раз в большом городе нет. Я ехал, материл дрянной асфальт, изнывал от жары, потому что окно открыть попытался и долго выгонял залетевшую осу, рискуя оказаться на обочине или на встречке, благо машин не было никаких, прислушивался к старенькому мотору — как он реагирует на подозрительный бензин с не менее подозрительной заправки, и все равно лелеял свою мечту. Пусть я читал о таком только в книгах, особенно в тех, где герой, устав от трудов праведных, целый месяц живет в глуши, ловит рыбу, шляется по лесу и слушает рассказы стариков. А потом с ним приключается что-то… хотя как раз приключения я заранее исключал. Мне очень хотелось покоя. И я не сильно расстроился, когда все оказалось прозаичней: окраина и лес имелись, березки тоже, на молоко я еще надеялся, с речкой возник напряг…
Человек я городской — родился и всю жизнь прожил среди стекла и асфальта, и сначала, в девяностых, не было детских летних лагерей, потом — денег у родителей на эти лагеря, потом подросла сестра, и мне пришлось за ней присматривать. В армии я не служил, хотя честно пришел в военкомат и так же честно был отправлен с наказом никогда не возвращаться. Феерическую близорукость я через пару лет после окончания вуза исправил, но перед армией мне и в голову подобное не пришло, да и денег на такие операции после школы у меня, конечно же, не водилось.
А домик этот — наследство жены — достался мне при разводе.
Деталей я до сих пор не знал, на форумах писали, что наследство не делится, а юрист взял и принес в суд бумагу, что право собственности на дом у Наташки возникло в период брака, и никакое это не наследство, и чем-то умным все это дело обозвал. Позже я уже догадался, что Наташке эта халупа была не нужна, еще продай ее, но из-за большого участка, да плюс наша старенькая «Пежошка», — вот и выскочили миллион триста накоплений, которые Наташка хотела забрать целиком. Судья был мужик, в том смысле, что мужского пола, посмотрел на меня внимательно, солидарно, и кто знает, что он вообще имел в виду, когда спросил, устраивает ли меня предложение истца. Меня устраивало. Наташка уезжала в Штаты, работать с перспективой «насовсем», и не нужны были ей ни машина, ни дом, а на первый взнос на квартиру мы чуть больше миллиона и накопили. Я и сказал — да устраивает меня все, разводите, и я пошел.
Так и получил я «бабкин дом».
После развода прошло, наверное, года три, я сначала следил в соцсетях за Наташкой, рассматривал Калифорнию в разных ракурсах, потом «моя бывшая» начала писать на хорошем английском, а потом я случайно заметил, что фамилия у нее изменилась, но мне было уже все равно. Первые два отпуска после развода я с удовольствием провел на море, валялся на пляже, делая вид, что не замечаю накрашенных одиноких соотечественниц, ел несъедобный ол-инклюзив и усердно сгонял его в завалящем гостиничном фитнес-центре, с содроганием вспоминая Наташкину привычку таскать меня, как козла на веревке, по европейским достопримечательностям. Потом в стране случился кризис, а у меня — ненавязчивый роман, что вкупе с моей не самой доходной профессией совсем опустошило карманы. Заказов на рекламу стало меньше в разы, мои условные рубли, эквивалентные трем тысячам долларов, теперь не дотягивали даже до полутора тысяч, а повышать зарплату никто не спешил, хорошо хоть вообще платили. С девушкой я расстался, денег не скопил, начальник, вздыхая, клял последними словами клиентов и без возражений подписывал отпуска хоть летом, хоть под Новый год. Я попытался было вспомнить то, чему меня когда-то учили, но придумывать слоганы и рекламные тексты — одно, а рассказывать людям истории… да что там, я даже до копирайта не додумался, не говоря уже о журнальных статьях. Пару раз взял заказы, тупил, мучился, еле-еле написал какую-то муть и плюнул. Журналист из меня не вышел, дипломом универа все и ограничилось. Я искренне считал, что получил образование — и ладно, а для журналистики нужен не только диплом, но еще и талант…
В очередной раз устав от заказчика, который сам не знал, что хочет, от начальника, от коллег, взбешенных отсутствием нормальной работы и денег, от бывшей девушки, лайкнувшей мой последний пост о зиме, и от фоток Наташки на фоне южноамериканского древнего города, я плюнул, потратил почти все отпускные на ремонт машины, приобрел в салоне новую симку и простенький, без интернета, телефон, оставил номер на всякий случай соседу и начальнику, на зарплату купил пожрать и бензин и отправился обживать совместно нажитое имущество.
Вот так я в это странное дело и влез по самые уши.
* * *
Я остановил машину, выключил зажигание, открыл дверь и вдохнул полной грудью. Понемногу темнело, и последнего человека я видел минут этак двадцать назад, когда проезжал соседнее село. Здесь же не было ни единой живой души, по крайней мере, разумной. Надрывались какие-то птицы, сверчок в траве запустил свою трель, откуда-то тянуло дымом — красота! Я сбросил ремень безопасности, надетый на случай встречи с бдительными гаишниками, вышел, взял из багажника сумку, подумал, захватил и фонарь, по городской привычке закрыл машину и пошел через заросший бурьяном участок.
На дворе стоял только июнь, а трава уродилась на славу. Высокая, мне по бедра, она путалась в ногах, не давала пройти, а когда я рвал ее — одуряюще пахла. Пробирался я с четверть часа, два раза упал и, конечно, сразу посеял фонарик. Попытался найти — черта с два, пришлось идти дальше на ощупь. Крыльцо захрустело, как древний крекер, но выдержало.
«Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку». Бессмертные строки Ильфа и Петрова приходили на ум всякий раз, когда меня тянуло что-то написать. Они охлаждали: уровень чуть выше, чем пресловутое «Стальное вымя», мне все равно не светил, а тяга к творчеству просыпалась, как и у всех. Особенно если выйти с утра в заросший травой двор, вдохнуть деревенский чистейший воздух, от которого с непривычки сразу шумит в голове, послушать, как орут в кустах невидимые птички. И, конечно, когда жуть как хочется есть, ведь как известно, писатель должен быть голодным, а в то утро это было как раз про меня.
Нюхать свои портянки я не стал, но, поскольку спал в одежде, распотрошил сумку и переоделся. Вид у меня был отвратительно городской, и я даже немного обрадовался, когда слегка заляпал кетчупом футболку. Остатки колбасы придали сил, я взъерошил волосы, сунул в карман портмоне, ключи от машины и мобильник — больше по привычке, потому что кто мог мне в такую рань позвонить и кому нужно было мое ведро на колесах, — зашел за дом, решил насущные проблемы и вышел на проселок.
Машина была цела. К ней, похоже, вообще никто не подходил, а я вспомнил о ночном госте. Пока я ел, переодевался и страдал по своей несостоявшейся писательской карьере, я старался об этом не думать, списывая все на воображение, усталость и просто-напросто на сон, но сейчас я отчетливо понимал, что мне ни черта не приснилось, все было на самом деле. Странный человек, зачем-то притащившийся…
Ничего необычного, просто он хотел зарядить телефон. И было бы неплохо, чтобы я не оказался в деревне таким же изгоем.
С этими мрачными мыслями я пошел осматриваться.
Стояла сушь, и именно поэтому то, что местные называли дорогой, было укатано и покрыто пылью. Весной и осенью тут было не проехать кроме как на тракторе, и характерные рытвины подтверждали, что я прав. Я шел, крутил головой и насчитал примерно двадцать домов, из которых жилыми выглядели штук пять или шесть, пока не добрался до магазина. Который внезапно оказался закрыт.
Я глянул время: половина одиннадцатого. Магазин был примечательный — деревенский дом чуть покрепче прочих, с намертво прибитой и уже изрядно полинявшей красной вывеской с белыми буквами: «ПРОДУКТЫ. Бытовая химия. Инструменты. Разное. Обмен валюты. Оплата сотовых». Вот обмен валюты меня удивил. И все же я походил вокруг, потыкался в окна — ничего, — несколько раз дернул дверь. Потом вздохнул и сел на крыльцо, наплевав на чистые джинсы и пожалев, что не взял с собой в деревню смартфон: можно было бы скоротать время хотя бы с игрушками. Но и так я нашел, чем заняться.
Деревня жила. Пока я тух на крыльце в ожидании хозяина или продавца, мимо меня два раза прошел какой-то дед с топором, бабка с двумя козами, потом появился мужик. С мужиком я хотел даже поговорить, тем более что направлялся он в сторону магазина, но быстро понял, что разговора толком не выйдет.
— Аэм-м-мн, — сказал мужик, хватаясь за перила и вопросительно глядя тусклыми глазами на дверь. — М-мы-э?
— Ага, закрыто, — ответил я, стараясь выглядеть дружелюбно. — Вот такие вот дела, брат.
— Мэ-э, — протянул мужик. — Мыэ-э а-а-а?
Я почесал голову.
— Соберись, — посоветовал я. — А то я ни фига не понимаю. Давай еще раз с начала, лады?
Мужик с готовностью кивнул.
— А М-миш-шка г-где? — спросил он достаточно членораздельно.
— Продавец? — уточнил я. — Ну, видишь, закрыто.
— А-а-а, — кивнул мужик. — М-м-мыэ?
— Не, брат, так не пойдет, давай опять по-русски.
— А пхл… а пых п хл? А пыхмляться! — наконец справился мужик и наклонил голову. Я только помолился, чтобы он вообще устоял на ногах.
— Ну извини, — развел я руками. — Про запас надо иметь на такой случай.
— А-а-а! Был! — тряхнул головой мужик и покачнулся. — Б… б… был. М-миш-шка в… все вы… пил. И хде?
До меня начало кое-что доходить.
— Слушай, — сказал я мужику, поднимаясь, — если Мишка с тобой пил?.. — Мужик опять кивнул. — Ну вот. Ты бы в таком вот состоянии магазин открыл?
— Мнэ-э-э-э!
— Ну вот… не судьба тебе, братан.
Какое-то время мужик переваривал услышанное.
— Т-ты? — наконец он ткнул в меня пальцем. — А?
— Не, извини. Я не пью. Ага, совсем, у меня язва. И это, как его, по гинекологической части. — Я выразительно потыкал себя двумя пальцами в горло. — Выпью — все, кирдык. На вот тебе за меня, — я достал из портмоне и протянул мужику полтинник. Пьяный-то он был пьяный, но купюру как языком слизнул, я даже и не заметил. — Будь здоров, брат!
И, оставив мужика страдать в ожидании Мишки на крыльце запертого магазина, я продолжил свой путь по деревне. В конце концов, с голоду я точно не должен был помереть, запасы у меня еще были, в крайнем случае, я мог скататься в село с церковью — заодно и иконы туда отвезти, — а еще у меня появилась возможность наладить с местными хороший контакт.
Я шел и высматривал бабку с козами. На самом деле я не был уверен, что отличу козу от козла, но рассудил, что двух козлов держать не имеет смысла, а значит, хоть одна животина должна давать молоко. И мычание я слышал, а это значило, что коровы тоже имеются, и я могу предложить деревенским выгодный обмен: еду на деньги.
Пару секунд я нещадно тупил. У меня была на это причина: я пытался понять, он ли заглядывал ко мне ночью, или есть кто-то еще, с ним или нет.
С того места, на котором я стоял, мне казалось, что он немного ниже и полнее ночного гостя. Но я прекрасно понимал, что темнота здорово искажает все, что видишь, а ночной визитер был к тому же в чем-то, похожем на плащ. Спрашивать в лоб я отчего-то не решался, хотя — должен же и он был меня видеть? И слышать, я ведь ему кричал.
— Много тебе? — вместо этого спросил я. — У меня есть канистра, могу отлить.
— Вот спасибо, брат! Ты меня здорово выручишь. А то я, черт, ну не с тачкой же до соседнего села бежать. Можно, конечно, но времени жалко. А у местных ни одной машины на ходу нет.
Елизавета Степановна, баба Лиза, сказала — это я помнил — что не хотела просить Петро отвезти молоко на продажу. Я допускал, что Петро может ездить на мотоцикле, а этого парня вообще могли на порог ни в одном доме не пустить, но появлялось «но». И не одно.
— Есть тут какой-то мужик с мопедом, но я его трезвым ни разу не видел, — продолжал парень.
В этот момент мне показалось, что мироздание надо мной издевается.
— А чего ты ночью-то не зашел? Я орал, орал.
— Куда? — не понял парень. — Откуда ж я знал, что ты приехал? Я из своей берлоги выполз, решил до алкаша этого сходить, а то ни планшет зарядить, ни камеру, но опять не сфартило. Зато машину твою увидел…
Судя по всему, он не врал. Но я уже решил не задумываться над всякими странностями. Этот парень мог быть не единственным любителем природы.
Ключи от машины лежали в кармане и немного давили на ногу, но зато так я знал, что пока их не потерял. Поэтому я открыл багажник, достал небольшую, на пять литров, канистру и вручил парню.
— Держи. Потом вернешь.
— Прямо все? — не поверил он. — А ты как же?
— А у меня и так почти полный бак, а ездить я не собираюсь никуда. Я и это-то взял… на форумах начитался. А толку, но хоть тебе пригодится.
— Форумы, — он хмыкнул, а канистру принял и нежно прижал к груди. — Я вот тоже читал. Причем был уверен, что мне бензина хватит. А вышло, что нет.
Я закрыл машину. Проблемы парня меня интересовали мало, но вот то, каким тоном он это сказал…
— Что вышло? — переспросил я.
— Слили бензин, — прищурившись, пояснил он. — Грубо так слили, на землю, не скрываясь.
— Кто? Местные?
Он покачал головой.
— Нет. Местные, ну… они меня поначалу не за того приняли. Иван, — представился он и, перехватив канистру, подал мне руку. Пальцы его были перемазаны землей. — Решили, что я что-то вроде браконьера или черного копателя.
— А ты нет? — подначил я его, но беззлобно. Было в нем что-то искреннее и симпатичное, дразнить его или оскорблять я не хотел.
— Нет, — ответил он и улыбнулся. — Если тебе делать нечего, пойдем, что покажу.
Впоследствии, вспоминая всю эту историю, я много раз думал, что было бы, если бы я отказался, собрал свое барахло и перебрался к бабе Лизе. К тому же я наелся, мне было лениво и хорошо, а на улице уже основательно припекало. Но сколько всего начинается именно с «если бы» — и я кивнул, а Иван обрадовался.
— Дмитрий, — запоздало представился я, и мы пошли.
— Я, вообще-то, историк, — рассказывал мне Иван, пока мы шли по направлению к лесу. Местные косить траву привычки не имели, но протоптанная тропка была. — В смысле — настоящий. Писал диссертацию по древним славянам, наткнулся на материал… Сказал бы мне кто, не поверил бы. Да я и сам не поверил вначале.
Он поудобнее перехватил канистру, но на мое предложение понести ее ответил отказом.
— Надо было мне все-таки тачку взять, — сказал он. — Не ожидал, что такое богатство подвалит.
— Ты что, с тачкой сюда приехал? — фыркнул я. — Как Дядя Федор.
— Ага, — рассмеялся Иван. — Я как раз о нем и подумал, когда собирался. Машины-то у меня нет, я дальтоник. Но потом решил — а чем тачка хуже? Погрузил на нее барахло и поехал.
— В лес?
— В лес. — Иван стал серьезным. — В этих местах немцы стояли. Точнее, не совсем в этих, а рядом, тут раньше железная дорога была, а Белоселье, Белое село теперь, во время войны крупным узловым центром было.
Может, Иван и был неплохим историком, но вот рассказывать связно точно не умел.
— Я, когда материал собирал, на забавные данные наткнулся. Тут, если к северу забирать, к реке, когда-то поселение было, примерно шестого века… Но это тебе, наверное, неинтересно. А вот то, что туда немцы наведывались, уже примечательнее. Мне как раз докладная какого-то эсэсовца попалась, что — да, было там поселение, но давно уже изучено, еще при царях, он с группой фрицев туда сходил и проверил. Вообще-то славянские поселения интересны только историкам, археологам, потому что изучать можно быт, обычаи, а ценностей, как правило, никаких не находится, если что и есть, то еще сохранить надо уметь. Но я стал дальше искать, однокурсника попросил помочь, он немецкий хорошо знает. Мы с ним много всего перерыли, но нового ничего не нашли — друг сказал, что немцы все пытались оценить для «Фатерлянда», если что стоящее, сразу вывезти, а по этому поселению просто ноль. И для моей диссертации полезного ничего… поселение и так «пустое» было, так, просто факт, что имелось. Зато наткнулись мы на кое-что полюбопытнее.
Итак, я позорно сбежал.
Мне было плевать, как буду выглядеть в глазах Ивана, даже то, что я запросто мог заблудиться, меня не так сильно пугало. Я перетрусил, как школьница на просмотре ужастика, и припустил что есть духу до самой деревни. Правду говорят — страхом ошпарило, я опомнился только тогда, когда разглядел сквозь ветки свою машину.
Быстро собрался, запихал в багажник все, что успел принести в дом…
И застыл.
Кто-то же вскрыл замок?
Когда я приехал, дверь была открыта. Так кто это сделал? Иван? Бомжи? Деревенским тут делать было решительно нечего. Я опять отпер багажник, вытащил из сумки куцый ножик — хоть какое, но все же оружие, и пошел к дому.
Меня интересовали две вещи: замок и иконы. И начал я с замка, не переставая поглядывать на лес. Ивана я увидел бы, может, не сразу, но успел бы заорать. Наверное. Хотя вряд ли кто пришел бы мне на помощь. Но так же очень маловероятно, что Иван стал бы меня убивать в деревне, он бы скорее погнался за мной.
Зачем я ему понадобился?
Те остатки разума, которые у меня с перепугу еще сохранились, говорили, что все объясняется просто. Он один, ему скучно, а тут городской парень, его ровесник, может, чуть старше. Человек — животное социальное, даже кошки лучше живут в количестве нескольких штук. А в какой-то стране морских свинок запрещено держать поодиночке — им тоскливо. Где-то очень богато живут! Иван, как любой увлеченный человек, хотел поделиться со мной тем, что его интересует. Кто-то наведался в его палатку? Но откуда я знал, он действительно мог с кем-то поссориться, хоть из этой деревни, хоть из Белого села. Нахамил кому-то, а этот кто-то пошел за грибами да по тачке его опознал.
«Вот из-за тачки ты сюда и рванул», — ехидно подсказал мне внутренний голос. Что было, конечно же, правдой.
С другой стороны… Он мог генератор купить в том же Белом селе или взять напрокат в магазине. Не всегда же этот Мишка лежал пластом, когда-то ведь был и трезвый. Прикатил Иван тачку, привез на ней генератор, а потом, перед отъездом, отвез бы обратно. Или еще вариант — генератор был Мишкин, и узнал его кто-то из Мишкиных конкурентов по торговле, вот и устроил погром, и не на Ивана был зол, а на Мишку…
А тем временем в замке я так ничего и не понял. То ли вскрывали его, то ли нет.
И тропинка, напомнил я себе, внезапно стала такая странная… Но Иван сказал, что не водит машину по объективным причинам. А еще была карта, в которой я ничего не смыслил, но теперь мне казалось, что и с ней тоже что-то не так.
Я пошел к иконам. Все равно хотел их забрать и сейчас просто снял, сложил стопочкой и вынес. Еще раз вернулся, окинул все хозяйским взглядом, запер дверь. Сел в машину, поехал к дому бабы Лизы и уже по дороге вспомнил, что надо было взглянуть, остались ли следы пожара, но возвращаться не стал. А потом смекнул, что и замок ни с того ни с сего прекрасно закрылся, и решил, что черт с ним, просто у меня руки не оттуда растут.
У калитки меня встретил жирный гусак. В животе заурчало, я вообразил его в качестве аппетитного главного блюда. Времени с моих завтраков, как мне казалось, прошло немного, но проголодаться я успел. Есть мне пока было некогда, поэтому я, шуганув гусака, поставил машину, взял вещи и иконы и зашел в калитку.
Баба Лиза была дома — я слышал, как она возится в огороде. Кое-как я открыл дверь, причем сумку пришлось поставить на пол, потом подобрал все и пошел в свою комнату.
Там было прохладно и очень уютно. Снова накатило ощущение, что в ней кто-то живет, что мне ее уступили на время. А еще баба Лиза поставила в баночку свежие цветы — от их запаха мне подурнело, в хорошем, конечно же, смысле. И я подумал, что деревенские жители этих запахов не замечают: привыкли.
Я устроился основательно: разобрал вещи, сумку засунул под кровать. Там же я обнаружил ночной горшок и улыбнулся: здесь, несмотря на громкую вывеску Мишкиного магазина, многое осталось неизменным, как при царе… Действительно, смысл бежать ночью до туалета? Вот оно, просто и незатейливо. Естественность как она есть.
Потом я достал газету с одной из полок — старую, еще девяностых годов, постелил ее на столе, на нее положил иконы и стал их рассматривать.
Их было четыре. Все старые, века девятнадцатого, хотя я был не эксперт. Лики почти выцвели, дерево пахло ладаном, и было в них что-то такое завораживающее, что сначала я даже подумал — не буду их отдавать. Но потом обругал себя: иконы должны быть у людей верующих, если они произведение искусства — в музее, но точно не в квартире человека, который даже и не крещен.
Иван говорил, что на пропавшей иконе украшен оклад. Такая икона у меня была только одна — Богородица с Младенцем. Я всмотрелся — нет, ничего похожего, да и оклад у нее был…
Когда я ощупал оклад еще раз, то понял, что не ошибся. Он действительно отходил от иконы. Осторожно, стараясь не повредить, я попытался его снять, но он, хоть и сидел неплотно, сниматься отказывался, или я просто неправильно что-то делал.
Повинуясь какому-то странному наитию, я взял иконы и вышел из дома. В Белоселье была церковь. Я решил, что поездку туда откладывать больше не стоит.
Я страшно хотел есть, но азарт и зуд были сильнее голода. Когда я завел двигатель, живот заурчал едва ли не громче, но мне было уже все равно. Я осторожно развернулся, поглядывая в зеркала, и поехал по направлению к дороге. Перед поворотом я немного притормозил и всмотрелся в ту сторону, где был мой дом. Никого, ничего. Тихо. Иван, наверное, обозвал меня дураком и занялся своими делами. Никого не было и возле Мишкиного магазина. И вообще: деревня жила, но за заборами.