Все свободны

Глава 1

Утро было далеко не ранним. А звонок — так и вовсе нежданным.

— Алло, Вася? Привет. Лева Багдасаров.

— Какими судьбами? На культурку потянуло? Или денежный поток хочет срулить в тихий омут культурной заводи?

— Денежный поток хочет «сделать» культуру.

— Во как!

— Есть дело, Елизарова. Пойдем, съедим что-нибудь, поболтаем.

— Это приказ?

— Коммерческое предложение. Помнишь тихий уголок напротив нашего офиса? Часов во сколько?

— Через час. Пойдет?

— Привет.

«Во, класс! Ловко получилось, — подумал Лева. Он и не предполагал, что договорится так быстро. — Это у меня, дурака, все расписано в дневничке, как у отличника. И шаг в сторону рассматривается как побег. Только по начальству позволительно так скоро строиться. А некоторые… Свободные люди, е-моё, в свободной стране». И тяжело вздохнул, поглядев на часы. По своему начальству он сейчас и строил свою подружку Ваську, точнее, Василису Елизарову, которая трудилась культурным обозревателем на радио «Точка».

…Тем временем, докуривая очередную утреннюю сигаретку, зрелая девушка Вася поняла, что ей опять ничего не хочется — ни вставать с дивана, ни натягивать шапку, погружаться в слякоть по самую щиколотку (улицы по-прежнему чистили плохо). И еще больше не хочется двигаться в сторону творческой деятельности под названием работа, которой она занималась уже лет… и не скажем сколько. Все занималась и занималась. Занималась и занималась.

Собрав умишко в кулачок (куда он весь ловко поместился), Вася следовала в тихий уголок на свидание со своим однокурсником Левой. Интрига в этом свидании все-таки была. Встреча намечалась явно деловая, а вовсе не обычный обед — ужин — потанцуем. Что-то нужно было ушлому Багдасарову, и, вероятно, это что-то лежало в области культуры и науки. И такое случается. «Вот радость-то какая!» — съёрничала Вася. Настроением своим она была довольна, хотя зачем оно в кругу древних друзей? Не придется же ей производить на Леву впечатление, честное слово.

Взглянув в зеркало, пока несли номерок в гардеробе, Вася увидела себя и никаких изменений не обнаружила. Ее волосы были странного цвета, скорее более светлого, нежели темного, не короткие и не длинные. Поэтому она часто заправляла их за уши, и тогда ей казалось, что уши оттопыриваются и стоят торчком. Кивком она сразу же стряхивала обратно «прическу», и та падала на лицо, а потом снова возвращалась за уши. Глаза у Васи были подвижные. Не в том смысле, что все время бегали по кругу, просто пытались еще кое-что отражать. Иногда они даже становились с поволокой, что усиливало блеск и придавало томности. Не замерзшие, в общем, глаза. Сама же Вася казалась не только весьма привлекательной дамочкой, но и вполне живым существом.

Итак, заглядевшись на себя в зеркало, Вася подумала: «Что-то надо с этим делать. С такой писаной красотой». И вспушила прическу. Самоирония всегда придавала ей шарма, но сейчас эту мысль развивать она не стала и решительно вошла в зал.

Лева махнул ей из угла.

Лева Багдасаров был однокурсником и другом Василисы. Закончив журфак, поначалу он тихо сидел на иновещании. Это такое радио, которое по-прежнему рассказывает о нашей прекрасной жизни зарубежному любознательному слушателю. Когда заела нищета, Лева пустился в околорекламный бизнес. Что-то капало. И вдруг неожиданно он сделал карьеру, став начальником пресс-службы одной крупной, даже совсем крупной компании — что-то там по металлу или по сырью. Вася никак не могла сообразить, что способствовало такому быстрому и блестящему взлету. Кроме вполне развитого ума и бешеной работоспособности, которыми в полной мере обладал ее однокурсник. Фамилия, конечно, могла сделать свое дело — плановость, в том числе национальная, всегда звучала на столичных просторах. Были у нее догадки о неизвестных подружках (что тоже уже, пожалуй, каменный век), содействовавших столь очевидному прогрессу. О влиятельных дружках Вася и думать не хотела, надеясь, что все ее приятели — породистые люди и если уж и пользовались подобными льготными пропусками на «вышку», то в последнюю очередь. Так или иначе — получилось, что ее дружок возглавлял пресс-службу одного из крупнейших концернов в России.

Что они там делали, для нее было тоже секретом. Не то чтобы это тщательно скрывалось. Наоборот, Левина пресс-служба очень старалась, чтобы простые люди знали как можно больше о том, что им нужно понимать в сырье и металле. Просто Вася никак не могла запомнить, выплавляют они железо, чугун или алюминий. Может, и сталь катали, но немаленький домик в центре столицы, где Лева пересиживал работу, назывался в народе «оловянным скворечником», что давало основание думать — они там еще и с оловом развлекались. По смешному стечению обстоятельств, владел всем этим богатством человек созвучной прозвищу домика фамилией Скворцов. Он же, соответственно, был хозяином как Левы, так и оловянно-металлического сектора нашей экономики.

Однако пользы от всей этой багдасаровской красоты для Васи не было никакой. Вероятно, расширив свое затуманенное сознание, Вася смогла бы справиться, принять во внимание оловянную туфту, которую ее сокурсник регулярно и упорно ей втюхивал, но это никак не помогло бы жить лучше и веселей. Наладить встречные потоки интересов она была не в состоянии. При наличии такого дружка Вася на своем радио не могла выговорить о нем ни слова, потому что просто занималась культурой, тусовкой и их обеих достижениями. И любой металлический звук, выпавший из ее хрустальных уст, был бы немедленно услышан в рекламном отделе и закончился бы вызовом на ковер и предложением поделиться.

Словом, все эти коммерческие проблемы Васю не интересовали — легкие деньги редко шли ей в руки. А если вдруг и шли, то становились такими тяжелыми, что не оправдывали и не вознаграждали ее усердия. Поэтому она старалась не курить бамбук в рекламном отделе. Она помнила, что в таких местах опасно даже пассивное курение. Дым вообще вреден для здоровья.

Вася бросила рюкзак на стул.

— Что выпьем?

— Я на работе, — заулыбался Лева.

— ? А я выпью, хоть и на работе — будем считать это моей работой. Будоражит мозг, знаешь ли, а также рождает образное восприятие. Выпью я виски, потому что беспокоюсь, что это тебя, действительно, потянуло на куль-турку? Или еще кого? Благоприятный ли это синдром? — вот что я еще думаю.

— Принеси, — приказал Лева мальчику, который незаметно терся у колонны.

— Ты же не сказал что.

— Он все знает. Про наш вкус.

— И даже что ты не всегда пьешь днем?

Мальчик принес виски, кофе черный и… печеных креветок. Вася была удивлена. Она бы сроду не нашла своей любимой закуски в меню. Впрочем, в таком бардаке, как ресторанный справочник, не каждый способен разобраться.

— Ну ладно. Не ешь, не пьешь. Тогда дело говоришь. Я, конечно, никуда не спешу, но ты-то всегда торопишься.

— Дело на сто миллионов.

— Ко мне? Неожиданно. Что будем пиарить? Слушай, вы что, начали производить оловянные ложки с клеймом Фаберже?

— Интересная мысль. Пожалуй, впишу в план для очередных предложений начальству.

— А что вне очереди?

— Представляешь, — будешь смеяться — открылось, что наш, — и Лева показал пальцем вверх, — книжки читает.

— Засада, — согласно сыронизировала Вася. — И надо немедленно об этом сообщить радиослушателям? Но, в общем, я тебе скажу, это и так понятно было — ваш в телевизоре всегда говорил грамотно. Значит, вполне начитанный. А давай оформим ему подписочку на толстые журналы. Я похлопочу. Или — бери круче — на чье-нибудь собрание сочинений его подпишем. Правда, надо навести справки, кто у нас из занимательных полностью собранным в последнее время выходил. А может, ему консультант нужен? Так я готова. Много не попрошу — компания уж очень респектабельная. Правда, надо будет немного подтянуться, старых авторов пересмотреть новыми глазами, озаботиться свежими именами. Запущенно у нас так все. Запущенно.

— Не знаю, на какой перекладине тебе подтягиваться, но околоконсультант нужен. Короче. Захотел мой возлюбленный шеф познакомиться с некоторыми писателями. Это же твоя креатура?

— Моя, моя. И как он это себе представляет?

— Хочет познакомиться в приятной обстановке. За ужином, например. Потрещать о том о сём непринужденно.

— И еще чтобы приглашенный не знал, с кем он сидит, инкогнито так сказать? — влезла Вася. — Чтоб не жаловался особенно на плохую жизнь и денег не просил на развитие души.

— Составить себе представление, понять обстановку, — не обращал на нее внимания Лева, которому важнее всего было быстро оформить задачу. — Создать, так сказать, картину.

— Слушай, а с режиссерами он не хочет? А? У меня в запасе имеются.

— Пока нет. Действительно, денег еще станут просить на кино, — отмахнулся Лева, — книжки-то дешевле.

— Хорошо, писатель так писатель. Но возникает вопрос — зачем? Странно, чтобы такой человек хотел просто так приятно удавить вечерок. Как будто ему делать совсем нечего. Ну говори, говори, что он еще хочет? Может, от этого моя жизнь зависит?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Сам не пойму. Думаю, хочет просто пообщаться с приятными людьми.

— Писатели — приятные люди? Интересно. Кто-то его неправильно информировал.

— Как он думает, приятными людьми. Может, услышать их идеи, настроения хочет. Он же, в общем, не жлоб полный.

— Только наполовину.

— Может, он и правда денег потом на что даст…

— Да ты че? Еще и денег давать начнет? Неслыханная щедрость. Понятно, но сначала нужно напитаться, напитаться…

— Шутки — в сторону, — пресек Лева, он ведь был на работе. — Хватит. Не наезжай на моего кормильца. Может, он и твоим станет.

— Идея нравится еще больше. Не поняла только, что за это отработать?

— Да ничего, — облегченно вздохнул Лева. — Буквально ничего. Выбираем приличный ресторан. Организовываем легкий ужин. Ты пригоняешь своего, я своего… Усаживаем их за накрытый стол. Побренькают-потренькают. Вот, собственно, и все. А ты получишь комиссионные за услугу и компанию.

— С твоим понятно, а кто такой вот этот мой, я интересуюсь? Будто бы я с каждым водку пью. Могу я знать масштаб своей разрухи?

— Сухов, — Лева заглянул ей в глаза.

— Ф-у-у, — выдохнула Вася. — Всего-то. Повезло твоему с моим раз в жизни, так ему и передай. С Суховым, так и быть, договорюсь. Хотя, с точки зрения бизнеса, дура я, надо было заламывать руки и рассказывать, как все это невозможно. А потом… блестяще справиться! Подвиги нынче дороги. Дура, дура…

— Ха-ха, конечно, так и надо было делать. Но не волнуйся. На этом материальном распределении я, и так получишь прилично. И еще премию от меня лично, если справимся с этим нетрадиционным поручением.

— А что, правда денег, что ли, дашь?

Лева посмотрел на Васю с интересом.

— А ты что, никогда не брала за знакомство? Тебе сколько лет?

— А какой сегодня год?

— Ладно, и так знаю — тридцать уже было.

— Видишь ли, никогда не думала, что на моих друзьях писателях-читателях можно что-то заработать. Кстати, мыто будем присутствовать на этом эпохальном мероприятии?

— А то.

— Тогда со мной, как всегда, еще четыре человека.

— В тебе, Васька, точно никакой предпринимательской жилки. За всех вместе оплата разовая. Так что разбей своих четверых на четыре группы и получи свои четыре…

— Так вот, «чисто конкретно». Слушай. А может, позвать твоего на какой-нибудь прием или культурный банкетик? Кое-где я могу пошуршать. А потом… И еще… — засмеялась Вася. — И вообще, есть комплексный план культурного развития крупного олигарха… Я тут, можно сказать, кое-что уже набросала. — Она принялась рыться в сумочке. Ничего похожего на планчик там, конечно, не было, и быть не могло. А были — запасная пачка сигарет, валидол, анальгин, нашатырный спирт и гигиеническая губная помада, а еще тампоны «Оби». «Хорош наборчик, — улыбнулась Вася. — Зубной щетки вот только не хватает. Какая нечистоплотность!» — О чем это я? — добавила она вслух. — Ах, да, планчик. Сегодня же вечером пришлю тебе по почте.

— Не зарывайся. Главное начать. Все зависит от организации и уровня твоего, подчеркиваю, твоего мероприятия. А оно легко может стать и одноразовым.

— Ну, знаешь ли, и один разок порой дорогого стоит.

— Как, кстати, виски?

— Как всегда, кстати.

Тетрадочка, куда записывались трудовые обязательства, была не только у Левы, но и у Васи. Вот сейчас, значилось там, ей надо было посетить конференцию в небольшом и, главное, недалеком городке Самоваре. Вася решила ехать на поезде — всего-то три часа разговоров.

В последние месяцы и даже годы многое упростилось, и, к примеру, билеты теперь покупали прямо перед отправлением, чего не так давно себе и представить было невозможно. Ранним утром Вася прибыла на вокзал. Весьма приятная для этого времени суток кассирша долго и обстоятельно объясняла ей, какие места в каких вагонах взять выгоднее, чтобы ехать с комфортом. Билеты продавались во всякие дали, даже в такие, куда Васе совсем было не надо. Но их наличие вдохновляло. Хошь — на север, хошь — на юг. Не то что раньше — хоть вверх ногами, лишь бы в поезд. И где тогда были все эти ныне свободные места? Вася слушала разговорчивую кассиршу, кивала, соглашалась, выбирала, она никуда не спешила. Хотя время было и весьма раннее, почти что девять утра, но на этот раз ей как-то удалось прибыть на вокзал заблаговременно.

Вася взяла место в плацкартном вагоне, чтобы потом сдать билет проводнику, которому тот был нужен для статистики, и отправиться по своим делам, например в вагон-ресторан. На близкие расстояния она обычно ездила именно в вагонах-ресторанах (выгодно и удобно), которые, кстати, тоже стало не узнать. Вася жалела, что не продают билетов сразу в ресторан. Как-то, притащившись в МПС по какому-то спонсорскому делу, она даже собиралась натолкнуть министерство, вернее, его чиновников на кардинальное решение о продаже вагонно-ресторанных мест «улучшенной комфортности». Было бы очень удобно для определенной категории граждан. Проводнику меньше возни с бумажками, а пассажир на сэкономленные деньги легко повысил бы выручку общепиту. Однако министерству нужны другие показатели — плано-перевозки, статистика и добрая привычка. Так до сих пор и ездят без Васиных нововведений по нашим дорогам недообслуженные российские пассажиры.

Итак, запасясь плацкартой, Вася проследовала мимо вокзальных ларьков в грязный тоннель — отнюхать бомжовую жизнь, которая сконцентрировалась в не тронутых цивилизацией вокзальных закоулках под низкими потолками с капающей водой, грязными разводами и качающимися лампочками, а также завывающим с голодухи псом. «Надо же, остались еще у нас такие вот богом посланные уголки. Чтоб заметить разницу. Не все же гулять по широким, мерцающим рекламой проспектам с радостными и красивыми лицами горожан, прикинутых в дорогую одежду. Общество радости и потребления, блин. А вот это общество отходов. Ну так что — утро, вокзал, наша родина. Спозаранку не каждый может похвастаться чистой красотой», — ворчала Вася, никогда не относившая себя к потребителям. И туманный свет вагона-ресторана, уже загоревшийся где-то в глубине ее существа, грел ей душу.

Рассчитавшись с проводником билетом и самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна, Вася сразу двинулась в нужном направлении, минуя длинную череду тяжело хлопающих, рычащих и ухающих, заиндевелых и заледенелых, пышущих морозным паром дверей. Поезд еще не тронулся, а она уже добралась до места своего назначения.

В ресторане было чистенько, но первое, что бросилось в глаза, — плакатик со строгим объявлением: «Не курить! Штраф!» И это было удивительно. А что же здесь еще делать? И вообще, зачем в поездах ходят в ресторан? Не есть же, по правде говоря. А пить и курить. Стоя под этим неожиданным предупреждением, Вася почувствовала себя неуютно. Некомфортно, даже так можно сказать. Огляделась. Однако все-таки присела. Не идти же, право, обратно в плацкарт?

Ресторанный контингент был Васе хорошо знаком, она давно заметила, что клиентуру этих самых ресторанных вагонов составляют мужчины лет тридцати — пятидесяти. Сидят себе скромно с одной рюмкой, покачиваются в такт, грустят. И с такими лицами, как будто жениться едут. Такие вот неприкаянные, неустроенные мужчины передвигаются по просторам в поисках радости. Да что тут говорить…

Кроме упомянутых одиноких мужиков с обязательной стопкой в углу гуляло гулянство. Веселые толстые тетки и мужчинки помоложе и погрустнее с чуть спитыми, как тот чай, лицами. Сразу ясно — хозяева! И видно — сидят давно, с ночи, наверное. Когда поезд застучал колесами, одна, обтирая пальчики о кружевной фартучек и жуя алыми губами, двинулась-таки в Васину сторону.

— Чего изволите?

— Чай, если можно.

— Вот чай как раз и нельзя, — радостно сообщила тетка и почти захлопала в ладоши, сообразив, что появилась тема для беседы.

— Нет чая? Почему чая-то нет?

— А у нас титан сломался.

— Что, во всем поезде?

— Нет, только у нас, в ресторане.

— Какая прелесть. А что, нельзя принести из другого титана, ну из соседнего вагона?

— Можно, но только кто это понесет?

— Как это кто? Вы или кто-нибудь из ваших, хм, помощников. — Вася обернулась на веселую компанию. Один из молодцов игриво сделал ей пальчиками и заулыбался золотым ртом. Тетка тоже находилась в приподнятом настроении и, видно, уже подыгрывала своим.

— Мы завтракаем, понимаете ли. И потом — на улице мороз, побегай между вагонами, а болеть нам некогда, нам надо работать. Чаю, короче, никто не понесет, а все остальное — будьте любезны. Так чего изволите?

Оставалась только водка.

— Ну хорошо, — Вася оттягивала теперь хорошо понятную часть заказа, — принесите мне, пожалуй, лимончик… Есть?

— Есть.

— Далее, огурчики… есть?

— Есть.

— Маслинки с косточкой…

— Есть. Видите, у нас все есть, чего вы изволите. Есть даже чайничек. Мы можем его вам одолжить. Не украдете же — сразу видно. Кстати, если принесете кипяточку, может, еще кто захочет чаечку попить. А заварочки мы вам дадим, дадим. Вы не волнуйтесь. У нас есть и черненькая, и зелененькая, и красненькая…

— И беленькая… — легко согласилась Вася, уже входя в контекст. — Хорошо-хорошо, пока водочки.

— Вот это по-нашему. И сколько же?

— Бутылочку. Чтоб два раза не ходить.

— Вот и славненько. Все будет сей минут. И водочка холодненькая, как из морозильничка. На улице морозец, — напомнила тетка и весело удалилась за ресторанные кулисы добывать продукт.

Продукт на стол был доставлен мгновенно. «Научились же у нас работать все-таки», — Вася с удовольствием наблюдала, как трогательно тетка наливала тягучую водку в милую каждому сердцу общепитовскую стопку. Как стопка сразу аппетитно запотела, а бутылочка на глазах покрывалась ледком. Как славно блестели огурчики, и маслинки, и даже лимончики. Все было потрясающе. Вася аккуратно взяла рюмочку и отхлебнула маленький глоточек. Все-таки водка — самый приятный напиток. (Не станем считать это рекламой.)

Все неустроенные мужики, Вася вдруг увидела это, обалдело наблюдали за ней, также приподняв свои рюмки. Они смотрели с полным восторгом, не отрываясь, даже не мигая, и когда она отняла рюмку от губ, как будто выдохнули — за нее. Потом они начали улыбаться один за другим и по очереди поднимать свои емкости. Вася ответила, тоже улыбнувшись каждому, не пропустив ни одного взгляда, как велят приличные манеры. Авторитет был заработан. Легко и сразу. И действительно, какое еще впечатление могла произвести дамочка в ресторане поезда дальнего следования с бутылкой водки в 9.15 утра? Это было истинное мужское восхищение.

Словом, в утреннем ресторане оказалось почти приятно. И чувство не то чтобы дискомфорта, но неудобства организма перед собой и вечностью по вопросу утреннего пьянства потихоньку отступало, уступая место теплу и удовлетворению.

Вася взглянула на часы. Ехали всего минут пятнадцать или семнадцать. Да, три часика еще впереди, а все дела уже сделаны. Так и бутылочки не хватит, если по времени посчитать, а не по здоровью. И в следующие минуты своей увлекательной и перспективной поездки Вася принялась подробнее рассматривать публику. В противоположном от веселой компании углу ресторана сидел молодой человек, даже юноша — так казалось с высоты ею прожитых лет. Вася все чаще бросала на него уже затуманивающийся от удовольствия взгляд. Наконец она подняла рюмку (не пить же одной, честное слово), пригласив красавца в виртуальную компанию. Миловидный юноша понял ее буквально. Через мгновение он уже шел к столику — можно? — ох, эти символические взгляды.

— Привет, — другого ответа и не требовалось. Удавливать утречко вдвоем все-таки приятнее.

Паренек как-то сразу почувствовал себя свободно.

— А что, у вас действительно не курят? — широко повернувшись к хозяйскому столику, озвучил он общий интерес. Это было тонкое замечание. Покурить уже хотелось.

— А что, читать не умеем? — вопросом на вопрос ответила тетка, подтягиваясь к столику. Поговорить, клиентам угодить. И с этим она, в общем, справлялась. — Президент запретил курить в общественных местах. Указы читать надо. Неграмотные совсем, что ли? Так телевизор смотрите, радио слушайте. Короче, курить нельзя — штраф. Непонятно, что ли? — Разговор принимал все более игривый характер.

— Все сразу и понятно. Так бы сразу и сказали. — Улыбчивый юноша положил на стол купюру.

Тетка радостно призадумалась.

— Так это штраф? — И не дождавшись ответа, как фокусник, из фартука достала пепельницу и поставила на столик. — Ну с этого и надо было начинать. Заплатил штраф — кури на здоровьичко. Красавчики вы мои, — умилялась она уже совсем по-свойски. — Ехать-то, наверное, далеко? Помните еще, куда ехать-то? С нами до конца? А то поехали. Сутки — туда. Сутки — обратно. Одна нога — здесь. Другая — там. Еще и искупаться успеете в море Синем-чудесном, и назад. Сразу назад, — смеялась она.

— Позже, позже, — по-детски хихикая, отстранил ее от столика Васин новый приятель и, глянув вслед удаляющейся тетке, добавил: — Давай выпьем. За знакомство. Меня Сергей зовут.

— Вася.

— Тогда я Мася. Не шучу, это для близких и совсем своих.

— То есть я уже совсем своя? — не удивилась Вася. — Тогда буду звать тебя Масиком, так мне удобнее. — Наступал тот самый момент приятного обаяния выпивки. В такие мгновения главное не поддаваться куражу и поддерживать настроение, не добиваясь лишнего успеха.

— Да-ра-га-я Вася. — Масик тянул слова и вообще был плавным и податливым. Пластилиновым таким. — Знакомство в дорожных условиях сильно сближает. — Он обнял рюмку своими мягкими пальцами и поднял ее. — Ты куда? Действительно до Синего моря? Или куда поближе?

— Я в Самовар на конференцию.

— Это очень удачно. Я туда же, родню навестить. И друзей-товарищей, — заметил Масик. — Слушай, а на какую конференцию? Ты что, крупный ученый?

— Не произвожу впечатления?

— Да-ра-га-я Вася. В последнее время я верю во всякие преображения. Даже в свои собственные. — Масик налил еще по одной. — У меня и повод есть. Я сделал открытие. Вот только что официальные бумажки получил. Государственные…

— Так что за открытие? — поинтересовалась Вася. Все-таки дурацкая это профессия — журналистика. Все время всем интересуешься, даже когда тебе этого совсем не надо и не хочется. Частенько, в общем, непонятно зачем. Как будто бы без перерыва рассказываешь все эту ерунду в эфире. Потоки и склады ненужной информации. Правда, нередко Вася и попадала. То есть неожиданно нарывался полный эксклюзив. Было у нее чутье, что и говорить. И сейчас, это она чувствовала, за бутылкой надо было выведывать государственные тайны.

— …в оборонке. — Она поняла, что прослушала вступление, и попыталась сосредоточиться. — Так вот раньше его синтезировали, а оказывается, он существует в природе. — Говоря о своем деле, мягкий Масик словно затвердевал. А длинные ресницы его будто приклеивались к высоким бровям, и глаза как бы выкатывались. Удивительно, но в этом не было никакой противности, а была приятность, несвойственная юношеским взорам, и гипнотическое очарование, которому Вася легко поддалась. Масик снова подергал выпадающую попутчицу за руку. — Представляешь? Ты представляешь? И я его нашел. На Чатке.

— На Чатке можно найти и не такое. Помнится, я там нашла свою любовь… к природе.

— Назвал я его порфирий. По созвучию с такими вулканическими слоями. Но это тебе неинтересно и необязательно. Зато открытие, настоящее открытие!

— Кто такой Порфирий, прости, я прослушала.

— Да-ра-га-я Вася. Это минерал такой. Который я открыл.

— Ага-а. Нобелевскую премию дадут? А по-другому и разговаривать нечего.

— Теперь надо найти деньжат для разработки месторождения.

— Да, на Чатку не налетаешься. — Каждый размышлял о своем.

Васе опять страшно захотелось на Чатку — к природе и к красной икре. А Масику, вероятно, работать кайлом (промышленную добычу уникального минерала Вася себе не очень представляла), зарабатывать научный авторитет. И деньги.

— Слушай, — вдруг он сменил тему, — а надо бы нам действительно что-нибудь съесть. А то и вправду не доедем и до Синего моря. — Он махнул рукой куда-то в угол.

Тетка была на страже.

— Ну что, красавчики вы мои?

— Да-ра-ги-е. Съесть чего-нибудь захотелось. Простого и быстрого. Семга под соусом — как его там? Или пекинская утка отменяются.

В это время за спиной их тетки появилась вторая. Она была вдвое крупнее первой. И значительней. На ней не было фартучка, зато было много толстых колец на пальчиках, которыми она ловко держала сковородку с пышущей картошечкой.

— Ладно, Валька, давай поделимся с детишками. Пусть покушают. У нас ведь на кухне, кроме утки пекинской и семги, ничего простого не осталось, — она зычно рассмеялась. — Ребята, подставляй тарелочки. Для себя жарили свою картошечку со своего огорода. Сами садили, сами собирали. Сами едим. В ресторан-то нам ее не подвезли. Так на своем хозяйстве и живем, даже на работе.

— Как скажешь, Зин Иван-на. — Валька уже водрузила на их столик огромное блюдо с крупно нарезанными огурцами и помидорами.

— Кра-со-та. — Вася с Масиком потирали ручки.

— У меня сегодня день рождения, — продолжала Зин Иванна, явно директор ресторана.

Вася полезла в свою сумочку и где-то на дне отрыла безделушку — брелок с каким-то неведомым чудищем.

— Это вам. Поздравляем.

Зин Иванна растрогалась. Часто ли ей, простой русской труженице, дарили подарки?

— Симпатичный, — она по-детски улыбалась. — А вы не обижайтесь, ребятишки. Выпьем за здоровье и знакомство.

Все сдвинули рюмки.

— С праздничком.

— Свобода. Равенство. Братство. Ура!

Слава богу, в это время за окном в мерклом свете зимнего дня показались самоварные окраины. Паровоз въезжал в город. Масик с Васей радостно засобирались и, покачиваясь, двинулись к выходу под бравые крики ресторанных работников.

— Ну что, красавчики вы мои, может, останетесь?

— А на посошок?

— Красавчики!

— Может, махнем все-таки к Синему морю?

— Там тепло, там яблоки, — галдели все хором.

— На обратном пути. Все на обратном пути. — Масик легко расплатился за весь стол и теперь дружески размахивал ослабевшими ручками. — Всем спасибо. Всем спасибо.

На ледяном перроне и вправду подпрыгивали масиковские дружки, которых Вася не очень разглядела. Они аккуратно приняли их обоих в свои крепкие ручки.

— Мася, привет, дорогой. Красавец! Чесно слово, красавец! — Они вылупились на незнакомую им Васю, поняв в какой-то момент, что она тоже с ним. — А что ты, дорогой, со своей Тулой в Самовар ездишь? Сбой в программе, — все ржали.

— Это моя новая подружка. Да-ра-га-я Вася, — выговорил Масик, подталкивая ее вперед. — Усадим на лучшее место? Только все лучшее, — бубнил он. — А ка-а-ак мы подготовились к встрече? Во-о-т. Не каждый справится. — Почему-то на морозе его развозило.

— Да-да, — кивали приятели с пониманием. — Всю бы жизнь справляться с такими заданиями. Все мы мастаки. Вам куда? В гостиницу? Отлично.

Даже набив рот жвачкой, Вася старалась дышать в сторону, чтоб не очень сильно пугать гостиничных постояльцев. Она спустилась в холл и выяснила, где идет аккредитация. В списках почетных гостей с интересом узрела фамилию Сухова. «А ему-то что тут делать? Однако на ловца и зверь бежит». Она зашла в зал, где полным ходом катилась конференция. Сухова не было. Он никогда не прибывал первым. Изучила других собравшихся и поняла, что ничего особо интересного ее здесь не ждет. Вася давно и многое знала уже наизусть. Никаких сложных задач редакция перед ней на этот раз не поставила. Это она сама просто воспользовалась случаем, как часто делала, и отвалила из столицы — надоело торчать на глазах у начальства. Когда оно не видит лица, то на какое-то время забывает это лицо и не придумывает для него всякие дурацкие задания. Теперь задача ее была проста и совсем очевидна — заловить Сухова, взять интервью — он этого, правда, не любил. Ну и договориться об ужине с олигархом — это уже для себя, а не для дорогой редакции. Вася точно не знала, как Сухов отреагирует на такой необычный маневр. Конечно, спросит — зачем все это? Но, она была почти уверена, согласится. Не каждый ведь вечер ужинаешь с олигархом. Как ни крути, есть в этом какая-то интрига даже для видавшего виды писателя.

Словом, поглядев на собравшихся и угадав среди них нескольких знакомых, Вася раскланялась с ними, оставила околоколлег с их научной радостью, потихоньку выползла из зала и отправилась погулять — надо было проветриться.

Самовар городок маленький. Тихий и провинциальный. По нему ходили тихие провинциальные люди. В Самоваре Вася была не в первый раз. Все достопримечательности ей были хорошо известны, поэтому она решила кинуть их так же, как и конференцию. Она просто пошла вперед, приволакивая ноги. Снежный запах немного освежил. Местный Кремль стоял на своем месте, что тоже было добрым знаком. Вася улыбнулась, вспомнив славный утренний разгул. И смешного этого Масика. Конкретной пользы от него, конечно, никакой, но и вреда тоже пока незаметно. Частенько и так бывает — вроде сначала никакой пользы, зато потом одна сплошная. По крайней мере, не идиот, не жлоб, и ведь действительно что-то там открыл. Кстати, может, так под дурочку и удастся на Чатку съездить, если с ним подружиться как следует. Он же обещал. Вася давно холила и лелеяла эту мысль, но так далеко теперь не посылает даже начальство.

Темнело. Зазвонили колокола. И Вася, поклонившись храму, повернула в сторону гостиницы. Там в буфете она застала славную компанию в составе Масика и Сухова. Сухов уже знал, что Сережа Чернышов (то ли геолог, то ли физик, то ли химик) закончил аспирантуру геологоразведочного. А пока учился, ездил с экспедициями на Чатку и занимался проблемой выделения редкоземельных металлов из геотермальной воды. И вот он ездил, ездил, а потом между каким-то источником и каким-то вулканом обнаружил какие-то старинные пласты земельного сознания, где и отлеживался этот суперредкоземельный металл, который доселе в природе в такой чистой концентрации не встречался, а только в минимальных долях примесей. Это и был Порфирий. В общем, примерно так.

Виктор Викторович на удивление легко согласился дать Васе интервью. А вот приглашение поужинать с олигархом его немало удивило.

— Приглашает нас, говоришь? Зачем? На тебя, наверное, любоваться.

— На меня, конечно, любоваться — когда увидит. А вот с вами серьезные беседы беседовать.

— О чем?

— О главном, наверное. Откуда я знаю. Жаждет узнать, как и чем живет и дышит русская литература. «Я понять тебя хочу. Смысла я в тебе ищу».

— Ну, если только. Хозяин заводов, газет, пароходов? А кто таков?

— Тот, что льет на просторы нашей родины олово и алюминий.

— Во как! Да-ра-га-я Вася. А мне нельзя с ним встретиться? — ожил почти уже размазавшийся по столу Масик. — Это же мой. Мой клиент. Честно. Я не подведу.

Да-ра-га-я Вася не обращала на него никакого внимания.

В редком московском ресторане нынче получишь свое удовольствие. Все вдруг стали любить французскую кухню. Или итальянскую. Или китайскую. Такое трогательное пристрастие, вероятно, следствие развившихся в организме генов бумажной колбасы за 2.20, которой все переели в детстве, юности или зрелости — кто когда. Не любить Францию (Италию, Китай…) стало за столом дурным тоном. Такой новый модняк. И еще модняк — заплатив хорошие деньги, уйти голодным.

Для встречи, посвященной смычке бизнеса и культуры, Лева выбрал «Поэта», который точно не мог испортить вечер. Тут, по крайней мере, была нормальная еда — осетренки-поросенки, настоящий хренок, огурчики, пирожки с грибами-яблоками и много всякой «какдомашневой» ерунды. Скворцов такое любил, и Лева это знал.

Левиному шефу (Леве это казалось странным) вообще нравились простые рюмочные, то есть самые простые. Сохранившаяся привычка детских лет. Посещать их в последнее время, однако, не позволял статус. Не всегда было позволительно заходить и в украинские закусочные за салом и горилкой. Только тайком, чтоб не узнали. Вот жизнь пошла, слава богу.

Левочка прибежал к «Поэту» загодя. Указал столик — и тихий, и на виду. Чтобы каждый потом знал, что его начальник с писателями дружит. Леве показалось, что это красивый пиар. В частности, для этого, как он понимал, мероприятие и было организовано. Просмотрел меню. Непонятно зачем. Заказывать-то не он будет. Нервничал. Все смахивал пылинки со скатерти. Перекинулся шутками с официантами, каждого из которых в силу своих профессиональных занятий лично знал. Все подтянулись, хороший клиент, почетный. Ждали.

А вдруг все сорвется, вдруг этот Сухов передумает, заболеет, пойдет еще куда-нибудь… Напьется, в конце концов. Они же все непредсказуемые. Может, ему вовсе неинтересна встреча с великим человеком, каким Лева честно считал Скворцова. Хотя ровно этого он понять никак не мог. По его мнению, каждый должен быть счастлив такому знакомству. Высот выше «своего» он не видел. Лева набрал Васю на мобильнике.

— И охота некоторым деньги тратить, — пробубнила Вася. — Идем мы, идем. По бульвару уже.

Что можно ходить, чтобы куда-то двигаться, Лева давно забыл. И заволновался еще больше — все ли действительно в порядке?

Вася с Суховым ввалились, хохоча. Она расцеловала Леву. Представила классика. Лева затрепетал. Как всегда, он трепетал перед любым предметом, который ценил его шеф.

Сухов произвел суетное впечатление. Лева даже заподозрил, что тот уже успел хлебнуть где-то. Это его насторожило. Говорил Сухов просто, но как-то цепляя слова, которые как бы путались, и не всегда было ясно, что они значат — все эти знакомые слова, сложенные писателем в свои авторские фразы. «Если он так еще и пишет, как же это все понять? А уж если эта дружба с писателем вдруг наладится, придется все прочесть… И потом сдавать контрольную. Ужас! Но вообще-то Сухов этот забавен. И все-таки трезв, — облегченно резюмировал Лева. — А то бы пришлось звонить Юрию Николаевичу, чтоб тот тоже принял рюмашку и явился в той же форме. Оформленный, так сказать».

— Олигархи всегда задерживаются? — скромно поинтересовался Сухов, потягивая аперитив в виде виски.

— Да, понимаете, пробки. — «Хорошо, что все пьют одно и то же, может, так и общий язык найдут? Правда, еще непонятно на какую тему», — трепетно нервничал Лева. Все было очень волнительно — первый раз с высокой культурой.

— Ну да нам и так не скучно. Расскажите пока, Лева, что такое ваш шеф? Ну, кроме того, конечно, что мы иногда читали в прессе.

— Он хороший, — с придыханием начал Лева. Такой простой и неожиданный отзыв даже рассмешил. — Ну, правда, хороший. Платит хорошо и регулярно. — Все расхохотались абсолютно искренне.

— Ну что вы смеетесь, Василиса, право. Это очень важно, — поддержал Леву Сухов. — Кстати, зачем все-таки мы здесь? Какие идеи? Кроме поросенка с хреном, как я понимаю.

— Честное слово, не знаю, — затараторил Лева. — Честное слово. Сам в недоумении. Говорит, хочу пообщаться с людьми. С умными. Хотя несколько умных у него всегда и так были под рукой…

— Понятно, иначе бы как он один, даже сильно умный, себе такой капитал сколотил.

— А вы над чем работаете, Виктор Викторович? — Лева попытался переключить разговор, чтобы избавиться от, возможно, обидных комментариев.

— Этот ключевой ответ я готовлю для вашего шефа. Чтоб два раза не повторяться. Зайдет же, наверное, и об этом разговор?

В зал ворвался Юрий Николаевич Скворцов и стремительно двинулся к их столику. Рядом, стягивая с него пальто, семенил мэтр, бубня про свежих устриц. Поморщившись, Скворцов отмахнулся от этой темы, но благосклонно подхватил стакан с виски, который умело метнул ему в руку кто-то из официантов.

— Чего-нибудь простенького. Для простых людей. Хотя сейчас мы сами определимся. Я в восхищении от вашего последнего романа, — продолжил он без перехода, обращаясь к Сухову.

— И мне, знаете, нравится, — поддержал его Сухов.

Все пристально всматривались друг в друга. Возникла пауза. Юрий Николаевич был действительно хорошим, в смысле, если посмотреть со стороны. Проницательные глаза, как им и положено, меняли цвет по настроению. (Хотя последнее стало совсем понятно несколько позже.) Волосы, зачесанные назад, открывали ровный и красивый лоб. В меру тяжелый подбородок был в пропорции с прямым и в меру тяжелым носом. Все вместе было таким до неправдоподобности приятным, что Вася живо представила, как в минуты бешенства у Скворцова расширяются ноздри и из них валит дым. Тем временем глаза его светло открылись навстречу новым знакомым. Роскошный костюм был положен Скворцову по статусу, то есть по рождению. Но… запонки. Золотые запонки. Васю это потрясло, именно это. У нее была страсть к мужским украшениям. Кто как определяет мужчин. Кто по часам, кто по трусам. Вася — по запонкам. Такой мужчина был для нее человеком самого высокого класса. И нечасто встречающегося. Ну еще, может быть, булавка в галстук. Она тоже присутствовала. Но это уже баловство, вторичные признаки. У Васи прямо слеза навернулась от умиления. «Надо же, — мелькнула мысль, — какие глупости иной раз доводят до полного удовлетворения». Васино умиление не осталось не замеченным писателем. На запонки ему было наплевать, он в них ничего не смыслил, но умильная Вася имела значение для оценки ценностей. В конце концов, он не первый день ее знал.

— Юрий Николаевич, разрешите представить, — Лева привстал со стула, — Виктор Викторович и Вася.

— Вася? Это что у нас — унисекс? — засмеялся Юрий Николаевич, отбрасывая меню.

Даже Сухов округлил глаза и ухмыльнулся.

— Василиса, — поправился Лева. — А это Юрий Николаевич.

— Родился. Женился. Посадил дерево и построил дом, — продолжил Юрий Николаевич.

— Объемная картина. А сына родили?

— Дочь. Милая хорошенькая девочка, похожая на маму. Строгостью и прямотой.

— Говорят, у вас хороший бизнес?

— Мой масштаб сильно преувеличен. Но человек я состоятельный, не стану скрывать. Работаем.

— А что тогда так охраняем? — съязвила Вася, махнув головой в сторону двери, где притаился человек в черном, не отрывавший глаз от их столика.

— А стратегическое сырье, — улыбаясь и прихлебывая из стакана, ответил Юрий Николаевич. — Оно тоже входит в круг наших интересов. Но это вы, наверное, знаете.

Стол уже заметали выпивкой и закуской. Это сделали так быстро, что было понятно — все подготовили заранее. Знали здесь вкус Юрия Николаевича. Знали. И не подавали ведь, мерзавцы, сухой крошки на стол, преданно ждали скворцовского финиша в пробках.

— Юрец! Здорово, какими судьбами?

— Это вот ты какими, Санек? — Юрий Николаевич встал и, извинившись, отошел в сторонку с мужиком, который оказался крупным торговцем крупной недвижимостью. Об этом Лева нашептал Васе с Суховым, пока за их столом настала передышка. — Ты же не поклонник нашенской кухни.

— Да партнеры приехали из-за бугра. Захотели нашего национального, колоритного, так сказать. Вот я их сюда и приволок. Пусть закусывают. Только у них от нашей еды несварение обычно случается. Но это потом, — Санек заржал. — А пока пусть обжираются. Слушай, а ты с кем? Что-то у мужика рожа знакомая.

— Ты что? Это же Сухов.

— А Сухов — это кто?

— Русский писатель.

— Да ты что? И что он с тобой делает? Или ты с ним? Сразу скажи, ты придумал новую схему организации финансовых потоков? — Санек знал Юрца давным-давно и понимал, что просто так тот ничего не делает, даже минералку не пьет. — Ну-ка, ну-ка. Это становится интересным. О чем подумал, говори?

— О душе.

Санек прямо замер.

— Да, решил вот задуматься. Может, кто из умных подскажет направление потоков душевных. Такой вот у меня теперь эксперимент.

— Ну-ну. Вспомнил. О душе. Доложишь о результатах. Если потоки наладятся. Ну ладно, приятно посидеть.

— О'кей.

Юрий Николаевич вернулся к столу.

— Прошу прощения — смежный олигарх. Так, кажется, вы нас любите называть.

— А вы не любите?

— Я охоту люблю.

— Стреляете неплохо? — заметил Сухов, хотя и так видно было, что олигарх не промажет.

— Не в городе, на природе, — откомментировал Скворцов. — Люблю.

— Хорошо, что людей не любите, — засмеялся мастер слова. — Ну, за любовь.

Рюмки (уже лихо перешли на водку) стучали и стучали друг о друга, не уставая, и все потихоньку начали набираться.

Похоже, Скворцову действительно ничего было не надо. Он в самом деле искал приятную компанию. И ему нравилось. Это было заметно даже подвыпившим глазом.

— Да я ведь охоту как люблю? — продолжил он. — Как тот грузин те помидоры.

— А вы, оказывается, знаете жизнь, — попытался сыронизировать Сухов. Скворцов не обиделся.

— Жизнь знаете если только вы, Виктор Викторович. А мы только учимся. Я на охоту езжу часто совсем один, — не унимался олигарх. — В какую-нибудь деревню — африканскую, например. Тишину слышно. Если туземцы, конечно, в барабаны не бьют, чтоб слонов отпугивать. — Он все чаще улыбался. — Как-то даже день рождения отметил в туземном обществе. Они мне праздник закатили. Ну по заказу предварительному. Их барабаны и дудки имеют какой-то другой звук, не для нашего уха.

— Виктор Викторович, смотрите, а ведь он действительно людей не любит. Как и мы. Прелесть какая, — по-свойски дернула Вася Сухова за рукав.

— Богатые тоже люди, — Сухов ухмыльнулся. — Сделал вид, что скаламбурил, простите. Так просто ведь и слова не вставишь в ваш сентиментальный монолог.

Прерии и саванны, как оказалось, редко заходили в жизнь Скворцова. И тот день рождения он припомнил лишь потому, что отвалил отсюда — слишком хотелось тишины, до тошноты хотелось. Оказывается, Скворцов любил ездить в лес или в поле — по поземке, листве, грязи и гонять зайцев, уток, кабанов. Все, что попадется. Пробираться по снегам и болотам — в сапогах и валенках. На лошади или пешком, в компании или в одиночестве. И компанию он предпочитал своеобразную — деревенских мужиков, то есть мужиков из той деревни, куда прибывал, хоть бы и заурюпинской. Любил он и посидеть у воды — большой или малой. Не всегда даже с удочкой, скорее без нее, или просто у костра с теми же мужиками, которые с душой пили его недешевую водку и повествовали о своих трудах праведных. Жаловались на дороговизну, толстых постаревших жен, проделки повзрослевших детей и местного руководства. Дальние поездки выпадали Скворцову часто, особенно в первые годы организации и становления собственного дела. Он ездил по рудникам и шахтам, дурил голову местному начальству, придумывал фантастические схемы, соединял финансовые нити, накрепко связывал их и потом скреплял снова и снова, затягивая в один большой узел, — строил империю. Такое вот рукоблудство. А тем временем все те же мужики все так же сетовали на заморозки и наводнения, на плохой приплод скотины и вымирающий лес. И одна была у них только радость — Скворцов обеспечивал хорошей охотничьей и рыбацкой амуницией. А кто он, собственно, их столичный друг, они так и не понимали. Видно только, что богатый и странный человек. А кто ж из богатых не странный? Им, в общем-то, это было все равно. Скворцов приезжал от случая к случаю пожить денек-другой, и даже лучшая водка, которой он аккуратно их снабжал, имела только прикладное значение — выпить за то, что все живы-здоровы, и он, Скворцов, не хворает. И «лучшесть» водочную мужики не ценили, водка — она, как известно, и в Африке водка.

Так незаметно Юрий Николаевич погрузился в народную природу и считал, что знает народ, что было отчасти верно. По правде говоря, знал он хотя и весьма специфические стороны народа, но лучше, чем знали их его коллеги и партнеры. К тому же (так, наверное, получилось в результате этой своеобразной деформации) он был из тех сегодня практически несуществующих персонажей, что чувствуют себя одинаково комфортно на мировом экономическом конгрессе и в избе у печки. Причем печку он любил больше. И даже не потому, что конгрессов было — хоть чем кушай, а потому что качественных печек в России отыскивалось им все меньше. История уходила в историю. Любил он печку и за то, что все реже удавалось греться у нее, слушая то ли треск поленьев, то ли шум дождя за мутными окнами.

Скворцов дожил до того, что даже не брал с собой в лес охрану, которая в какой-то момент — по требованию времени — у него появилась. Он вообще мало боялся. Кто за ним полезет в медвежий угол? Все и в столицах вполне досягаемы. Аппараты мести, сведения счетов и дележа давно отработаны и бьют, как часы на Спасской башне.

И вот наступил такой момент, когда ему захотелось не то чтобы поделиться — свои впечатления и чувства он и не фиксировал вовсе, — а найти и увидеть воочию кого-то похожего на себя. Живущего не в глуши, а якобы в цивилизованных условиях. Начитавшись книжек Сухова — веселых, незатейливых, глубоких, умных, чувственных и необыкновенно легких, он почуял, как ему показалось, родного человека. И заказал себе этого человека. И вот теперь родную душу можно было не только увидеть и потрогать, но даже и выпить вместе с нею. Это они и закрепляли сейчас в «Поэте», и ресторан с таким необычным названием вполне подходил для такого необычного случая.

Во встрече этой, весьма для Скворцова знаменательной и занимательной, не было философической глубины, но была приятность, неожиданное ощущение близости — даже с этой странной Василисой, которая эпатажно называла себя Васей. Что-то было такое во всем этом, на что он и рассчитывал, устраивая весь этот шалман.

— Юрий Николаевич, а давайте сделаем несколько сборников молодых провинциальных авторов? Вы же сами знаете, как там много способных людей, а наглецов, что умудряются выгрызать себе место здесь, — единицы, причем не лучшие дарования. Как бы это было красиво — устроить презентации, проехать по провинции, — Вася впадала в пьяную патетику.

— Пишите проект, — бодро отреагировал Юрий Николаевич. — Глянем.

Лева тяжело набрал воздух. Он понимал, что «глядеть» на все это безобразие придется ему. В провинциальных авторах, понятно, он не смыслил ничего.

— Хватит, Васька, приставать к занятым людям. Спасибо, внимание на нас обратили. И кто, скажи, будет этим заниматься, этими твоими провинциальными авторами? Мы с тобой, что ли? Мы только глупость придумать и способны. Смотри, еще ничего даже не случилось, а как Лева твой напугался.

Лева был благодарен Сухову за неожиданное понимание.

— Давайте все это — на трезвую голову, если не забудем. А вот пока не забыл — на пьяную. Помнишь, Вась, в Самоваре с твоим другом разговаривали, он про свое открытие что-то говорил. Воспроизведи картину. По-моему, Юре будет интересно.

— Да-да-да. Сейчас я сосредоточусь. Масик, наш друг, на Чатке открыл в каких-то слоях какой-то минерал, металл, камень… В общем, что-то такое, что раньше в природе не встречалось — в чистом виде. Ну, знаете, только на военных заводах выводили путем искусственного опыления в пробирках. Порфирий эта штука называется. По-моему, правильно, Виктор Викторович?

— Ну что-то примерно такое. И название похожее, смешное. Вы же, Юра, вроде как по металлам… Может, поможете мальчику…

Виктор Викторович осекся, заметив, как мгновенно протрезвел Юрий Николаевич и брови его, слетевшись, встали над сощуренными глазами. «Да, — подумал Сухов, — как быстро и качественно меняются души олигархов, когда речь заходит о новых прибылях. Хотя на то они и олигархи». Угадав реакцию Сухова на свою реакцию, Скворцов снова взял дружескую ноту. Но веер мыслей уже развернулся в его голове. Он слышал об этой уникальной находке, приказал своим проверить, потому что поверить в реальность этого, когда все уже давно открыто, изучено и закрыто, было практически невозможно. Он планировал, сам планировал этот ход. И вот так за легким ужином на другую тему тебе дарят, вот просто так отдают большой карман, на поношенной одежде твоего старого бизнеса новый карман, уже набитый доверху.

— Что-то слышал, что-то слышал я про это, — слукавил он. — А что, и вправду существует такой парень, и откуда же он взялся? — Голос его снова зажурчал.

— Правда-правда, я взяла его в ресторане южнонаправленного поезда, когда мы случайно совпали с ним по дороге в Самовар. Чудная была поездочка, — захихикала Вася. — Мы этого первооткрывателя с вами соединим, если пожелаете.

— С вас стакан, Юра, — пошутил Сухов, — за возможные доходы.

— Не волнуйтесь, Виктор Викторович, уж стаканами я вас обеспечу.

— Понимаю. А парень и правда смешной. А может, и перспективный. С вашей помощью, — закрыл тему Сухов. — Выпьем за успехи молодых.

Выпили.

— И за вас, Юра. Вы человек, не скажу — хороший ли, но живой.

Выпили.

— Виктор Викторович, а что-нибудь про сегодняшний вечер вы напишете? — полюбопытствовал Лева.

— А сегодня что-то произошло? Чудесное?

«Сухов очарователен», — мелькнуло у Юрия Николаевича. Хотя такое определение больше подходило женщине, например Васе.

— Давайте споем? — неожиданно для самого себя предложил Скворцов.

Лева выпучил глаза.

— Для этого надо выйти на улицу, — серьезно осмыслил ситуацию Виктор Викторович. — Там все-таки акустика лучше.

Вышли, обнявшись, и без репетиции затянули что-то про крыло и самолет или запах тайги и двинулись вниз по бульвару. Вася огляделась. Она привыкла присматривать за пьяными. Охраны, которая торчала в зале у дверей, она не заметила. Да и кому придет в голову, что двое пьяных, шатающихся по бульвару, классики — каждый в своем жанре, конечно. Лева тоже начал озираться, и тоже охраны не увидел. «Отпустил, что ли? Совсем нехорошо. — В непривычных ситуациях Лева всегда привык опасаться. — А где же его машина? Как же он домой поедет? На такси, что ли?» — металось в его голове.

— Всех отпустил, — крикнул Скворцов отставшему в задумчивости Леве. — Пешком пойду, мне недалеко. — Лева онемел. — Всех отпускаю! Все свободны! — доносилось из темноты.

«Бред какой-то», — подумал Лева. Так работать он не привык.

…Работа Васина, как и ее жизнь, была непростой, хотя многим и то и другое казалось мечтой. Почти каждый вечер возникала необходимость в посещении разнообразнейших светских мероприятий, выставок, концертов и других интеллектуальных развлечений. А потом нужно живо и весело об этом рассказывать заждавшимся слушателям. Сначала было не то чтобы забавно, но хотя бы интересно, потом скучно, потом просто тоскливо. На глазах некоторая часть якобы цивилизованной общественности деформировалась, часть деклассировалась, часть деморализовалась… В последнее время редкое знамение русской культуры производило на Васю впечатление. Она стала даже радоваться, когда действо оказывалось отвратительным — хоть что-то происходит. Невыносимо было смотреть, как культура зарастает графоманской порослью — графомания расцвела и процветала не только в литературе, но и на сцене, в кино, в телевизоре. И Васе было уже как-то неловко снова и снова изо дня в день рассказывать по радио о несуществующем культурном празднике, несуществующем не только для нее, но и для всех и каждого. Единственным отдохновением была, пожалуй, возможность повидаться с друзьями-приятелями, которые так же тащили в гору непосильный культурный продукт. Итак, на следующий день после славных посиделок у «Поэта» Вася, слегка подлечив голову, уже тащилась на очередную театральную премьеру. И на этот раз, прибыв в театр, она искала глазами в первую очередь вовсе не главных участников мероприятия — они и так обычно торчали на самом виду, а свою давнюю приятельницу, замечательную театроведку Ольгу, которая и заманила ее на эту премьеру.

Ольга ведала театрами, их проблемами и интригами. Это было главным ее достоинством в глазах крупного печатного издания, где она трудилась и куда регулярно калякала тексты. «Спектакль может посмотреть каждый, — было ее девизом, — а закулисье — не любой». Эту идею разделяло и ее руководство. Так и жила Ольга между кулисами и сценой, успевая воспитывать дочь, менять квартиры и все время быть замужем, что, кроме театра, стало ее хобби. В своих постоянных замужествах Ольга, однако, выглядела вполне органично. Сейчас она жила с подцепленным в закулисье актером Сашкой. Если бы не экономия паспортных страничек в разделе «Семейное положение» (не каждый брак она отмечала официально), ее подвиги давно были бы занесены в Книгу рекордов Гиннесса. При таком многочисленном количестве браков и, естественно, разводов, жизнь вокруг Ольги кипела, и ее саму это ничуть не смущало. Она легко сходилась и расходилась с партнерами (назовем их так). Легко находила приятных и симпатичных ей людей и смотрела на всех всегда свежими глазами. Это восхищало Васю, которая недоумевала, как можно так быстро ужиться с совершенно чужим человеком — пусть даже временно. Восхищало Васю и то, что в этом тусовочном кругу партнеры-партнерши в свою очередь легко перемещались, перемешиваясь между собой — без ссор и даже без сильных скандалов. Вокруг всего этого круговорота словно не было грязи, по крайней мере на первый взгляд. Это Васе тоже было симпатично. Порой за одним буфетным столиком собирались все бывшие и нынешние жены и мужья, мило обсуждали достоинства и недостатки друг друга, делились впечатлениями и буквально к следующему разу, который наступал достаточно быстро (премьеры шли косяком), ловко менялись парами (тройками и двойками, шутила Вася). Ну и ладно, никто же ни на кого не был в обиде. Все были радостны и даже счастливы немного. Да что удивляться — взять кого-то со стороны было неоткуда, потому что стороны не было — все сидели в одной банке. И все это называлось не свободой нравов, а просто внутренней свободой и удобством положений — так, по крайней мере, объяснялось наблюдающей публике.

— Привет, дорогая, — пропела Ольга, — столько новостей.

Вася вдруг заметила, что своей плавностью и особенно этим незатейливым «дорогая» Ольга страшно походила на Масика.

— Хочешь представить своего нового? — проявила смекалку Вася.

Ольга многозначительно закатила глазки.

— Пойдем присядем на балконе. Поглядим минут пятнадцать на прекрасное — и в буфет. Столько новостей. Ты себе не представляешь. Сейчас быстренько все увидим и сразу поймем. Как у вас в литературе — после первой странички уже все понятно.

Так и появлялись, кстати, тексты, без перерыва прославляющие одних и тех же и не принимавшие в эту прославленную компанию других, постоянно обруганных. Но и обруганные (это тоже достижение), будучи замеченными, уже имели свое место под солнцем. Не хотелось думать, как формировались, а затем форматировались эти компании — полностью успешных и публично неуспешных, какие рычаги и деньги включались в это непрерывное производство. На делании дутых репутаций некоторые, и Вася знала конкретные лица, состояния сколотили. Ныли скулы у микрофона. Поэтому она позиционировала себя как человека без мнения и всего лишь дружила, с этого и жила. Без состояния.

Они присели на балкончике с краю, но уже через пять минут Ольга потянула Васю из зала.

— Дорогая. Пойдем уже, я насмотрелась.

У нее свербело.

— Ну где он? Где? — Пыталась создать интригу Вася и наигранно озиралась.

— Он не из этой тусовки. Познакомлю позже. И потом я еще не успела избавиться от старого, — заметила Ольга.

— А как раньше избавлялась? Травила их, что ли?

— Да нет, — засмеялась Ольга. — Они как-то сами отпадали — по очереди. Знаешь же, свято место не пустовало, и правило это было святое. Ну ладно. Нам два чая, — сказала она в буфет и посмотрела на Васю, Вася на нее. — А ты-то что? С кем тусовалась, когда я тебе звонила вчера, чтоб сюда пригнать? Ты была очень весела. Кто тебя развлекал, рассказывай?

— Ужинала со Скворцовым.

— С каким еще Скворцовым?.. С тем самым? Вот это да… — Ольга даже поперхнулась.

— А что такого?

— Откуда ты его взяла?

— Из тумбочки. Ты же знаешь, у меня их там много.

Ольга была в смятении. Все ее славные партии и интриги померкли на фоне такого грандиозного прорыва. Каждая хотела Скворцова и его миллионы, но такая задача даже не ставилась — бессмысленно. Вася это заметила и успокоила подругу:

— Ты в таком восхищении, как будто это мое личное достижение. Как будто это мой собственный жаркий поклонник.

— А чей же? Дорогая, не может же у вас быть совместных дел, сама подумай.

— Скворцов поклонник Сухова. А я лишь украшала стол, как всегда. Подсказывала темы для разговоров, вела беседу как тамада. Шучу. А совместные дела как раз у нас могут возникнуть. — Вася вспомнила про Масика и подумала, что надо бы с ним созвониться.

— Ты меня пугаешь, Елизарова, — с непередаваемым восторгом выдохнула Ольга, неожиданно предав «дорогую Васю».

И опять Вася поняла, что не вкладывала такого смысла в собственный, в общем-то, обычный (напиться в ресторане — делов-то) поступок, который отразился таким восторгом на лицах добрых знакомых.

Прибежала в редакцию Вася рано. Хотелось, пока не началось столпотворение в монтажных, быстренько отмонтировать несколько записей, так же быстренько их сдать и быть свободной. Вернее, бежать дальше по трудовым делам.

Что такое радио вообще? То, что оно крутится в радиоприемнике круглосуточно, вовсе не означает, что всегда все крутятся в нем точно так же. Кто-то, наверное, крутится даже и быстрее, и дольше, но это не означает — осмысленнее. Великая иллюзия, что в тех стенах все поголовно бьются, рвутся и колотятся, а также бегают, сидят, лежат на работе. Бегать, конечно, может, кто и бегает, когда «колокольчики» или отбивка, или заставка, или еще какой-нибудь мажор, чтобы дырки в эфире не было. А сидят и лежат (такое случается) в основном начальники, а также те (есть и такие), что очень любят всем показать — работа больше, чем жизнь. Большинство же бьется и колотится какими-то сбивчивыми рывками. В редакцию это самое большинство ходит нерегулярно и вовсе не потому, что лениво. Просто работа у него другая. На журфаке, который заканчивало по-прежнему большинство работников, учили, что новости живут, где растут, и собираются только там, где происходят. Используя это простое знание, грамотные корреспонденты и пытаются находиться именно в этих самых благословенных местах и подальше от официального рабочего места. Что поопытнее, дружат с теми, кто новости эти поставляет или, того лучше, — делает. А дружба с «большими» — тяжкий труд, хотя со стороны, может, и выглядит заманчиво. Такое время — и энергопожиралово. А что? Иначе никак. Никуда без первых лиц не денешься, даже не лиц, а голосов, достать которые порой сродни подвигу. Хотя весело. Иной раз.

Добыванием этих элитных голосов и занималась (вполне успешно) Василиса Елизарова. Все «кино, вино и домино» было чаще всего у нее в кармане, где лежал магнитофон. Вот и сейчас она достала из этого самого кармана надыбанные накануне новости. Вася порадовалась, что пришла на дурацкую премьеру пораньше и что удалось записать режиссера до того, как Ольга утащила ее в буфет. Еще она успела отловить учредителя одной крутой премии, которую будут вручать на днях, и тоже была этим очень довольна. Вася любила потрудиться заблаговременно — все разузнать, всех записать и отправить в эфир в ту минутку, когда остальные только начинали все разузнавать и всех записывать. Мероприятие идет, у Васи (какая умница!) в эфире все плавает и летает, а сама она уже теряет к происходящему интерес, но освобождает время для очередного дружения дружбы.

Итак, она быстро понажимала компьютерные кнопочки, забросила записи выпускающему редактору на визу и пошла в курилку сплетничать. Не успев начать расспрашивать чаще ее посещавших редакцию коллег о перспективах выдачи заработной платы, она почувствовала вибрирующую в кармане телефонную трубку.

— Василиса Васильевна? — поинтересовался приятный мужской голос и, не дождавшись подтверждения, продолжил: — Вас беспокоит помощник Юрия Николаевича Скворцова. Меня зовут Игорь Викторович Иванов. Информирую вас, что в среду в пятнадцать часов у Юрия Николаевича назначена встреча с вами и вашим партнером Сергеем Чернышовым. Не забудьте напомнить партнеру, чтобы он присутствовал с полным пакетом документов по открытию и перспективной разработке месторождения порфирия с оформленными бумагами по официальной регистрации открытия в палате. А также со всеми идейными разработками.

««Вася и партнер» — ха-ха. Смешное название для новой компании. А еще лучше будет «Вася и Мася». Вообще обхохочешься», — успело мелькнуть у Васи в голове, а голос тем временем продолжал:

— А вы лично, Василиса Васильевна, приглашены еще на закрытый президентский прием, который состоится в Кремле сегодня.

— Простите? — начала она диалог с приятным голосом и заметила, что ее собственный голос подрагивал. Привычка работать в прямом эфире давно отбила у нее охоту волноваться. Так она думала. Оказывается, нет. Бывают еще поводы понервничать. Случаются ситуации. — Игорь Викторович, извините, а кто такой президентский прием — у президента компании?

— У президента России, Василиса Васильевна. — Голос начал улыбаться.

— Не поняла, это что — совещание такое у президента?

— Ну кто же вас на совещание к президенту пустит. — Игорь Викторович еле сдерживался, чувствовалось внутреннее его прихохатывание. — Это всего лишь традиционная выпивка накануне праздника, Василиса Васильевна. Помните, какой праздник на днях? Вот-вот. День Конституции. И президент каждый год наливает воротилам бизнеса («Словечко, конечно, подобрал не для помощника воротилы. Надо бы сделать замечание»). Традиция у него такая. — Голос уже откровенно ржал, Васин же дрожал по-прежнему.

— Понятно. А в каком качестве, простите, я?

— А вот это вы можете уточнить сами уже у нашего президента.

— Да? И как это сделать побыстрее? А то опоздаю на прием. — Вася брала себя в руки.

— А я вас сейчас с ним соединю. Только добавлю: оденьтесь, пожалуйста, по протоколу — вы понимаете, о чем я? И не забудьте паспорт. В Кремль, если вы не на экскурсию, без паспорта не пускают.

Вася хотела было отшутиться, что президентский прием и есть для нее экскурсия, потому что описание кремлевских красот — как раз работа, но не успела. В ухе заиграла бравурная музыка. Сердце вошло в ее ритм.

— Привет, Вася, — услышала она через небольшую паузу.

— Здорово. Вот позвали сегодня на прием к президенту. Собираюсь, — тараторила она, предупреждая встречные реплики. — Только вот не пойму, в каком качестве.

— Качество, Вася, имеет значение в других обстоятельствах. И таких, кстати, немало. О них и нужно беспокоиться. На сегодняшний вечер я могу предложить вам любое — на выбор. Но советую по-простому сопровождать меня в качестве консультанта по средствам массовой информации. Я как будто бы беру у вас советы. Устраивает?

«Хоть горшком назови, только в печку не ставь», — решила она, а вслух заметила:

— Но ведь советы дорогого стоят, Юрий Николаевич. И вы это знаете лучше меня. Вы что, действительно собираетесь мне платить?

— А почему бы и нет. Надеюсь, вы попросите сущие копейки.

«Болван», — нисколько не оскорбившись, Вася порадовалась за себя, что сумела-таки вкрутить и денежный вопрос, что было ей совсем несвойственно. Но надо же когда-то начинать.

— Вы, кстати, — продолжал Юрий Николаевич заботливо, — сможете рассказать о приеме вашим радиослушателям. В режиме реального времени. Нечасто они такое слушают.

— Да-да, — Вася уже сама думала, что надо быстро бежать к выпускающему и срочно заявлять вечерний эфир. «Чертова работа, жизни радоваться не поспеваешь!»

— Я понимаю, мы договорились? — резюмировал Скворцов. — Машину пришлю вам домой к шести.

«Домой, домой. Надо же еще переодеться… А что, жизнь налаживается».

В курилке Вася обнаружила себя уже одну. Она оглядела новыми глазами старое бытие — замасленные стульчики, продымленный потолок и отвратительную даже ей, суперкурильщице, гору окурков в цинковом ведре. Медленно повернувшись на каблуках, она чинно и размеренно двинулась в каморку выпускающего.

— Привет, Вадим. Слушай, сегодня прием у президента. Так я схожу и что-нибудь оттуда повещаю?.. — Вася делала безразличное лицо. — Договорились? Вся ерундистика начинается в семь, насколько мне известно. Значит, примерно в полвосьмого-восемь буду готова к выходу. — Вадим поднял на нее удивленные глаза. Было понятно, что ему не совсем понятно, о каком президенте толкует Вася. — Ну что уставился? Записывай эфир в сетку. Не каждый день рассказывают, как пьянствует и развлекается наш президент на своих закрытых приемах со своими дружками.

— Откуда про прием знаешь? По агентствам никакой информации не было.

— А это моя работа — все знать, и даже более, то, что никто не знает. И видишь, я с этим справляюсь. На зарплате только это никак не отражается. Точная, точная информация. Из первых рук, можно сказать. — Вася порадовалась стилистической находке.

— А что отдел политики?

— Бамбук курит, как всегда. Да их никто и не приглашал. Потому что неумные и некрасивые.

— Так, значит, отбиваешь хлеб у политобозов?

— Только масло.

— Хорошо, а ты-то что там будешь делать?

— Работать на радио «Точку», — съёрничала она. — А также пить, гулять и веселиться.

— Не сорви прием. И обязуйся и дальше доставлять информацию из первых рук.

— А это уже в отдел политики, — уже из-за двери бросила она.

По пути домой Вася начала нервничать. Все-таки президентский прием — прием из приемов. Зовут туда совсем не каждого. И именно там ставят главные крестики на перспективах твоей жизни. Или вовсе вычеркивают. Мысли метались в голове, как обезумевшие перед бурей птицы. У нее было несколько платьев для приемов. Классических — на все времена, чтоб не старели. Однако в последнее время, даже последние несколько лет, она ими не пользовалась вовсе. Как-то все потихоньку перестали наряжаться или просто начали прилично одеваться в обыденной жизни. На всяких парадных приемах на фоне этих просто хорошо одетых единичные очень хорошо одетые выглядели по меньшей мере странно.

«Что же надеть к скворцовским золотым запонкам? — Вася нашла точку отсчета. — Что же надеть? Пожалуй, подойдут золотые швейцарские часы. Но я и так их таскаю каждый день. Хотя при них уже не упадешь рожей в салат». Она порылась в шкатулке, куда десятилетиями все ее предки складывали дорогие безделушки, которые она вообще-то очень уважала и которыми часто пользовалась. С украшениями ей, конечно, повезло — в приличный Кремль бижутерию не пускали. Туда пускали только золото. Вася вспомнила про протокол, в котором это было начертано. Еще многое о том, как подобает одеваться и вести себя на разных высоких приемах, что там есть и как пить. Когда-то она ознакомилась с этим славным фолиантом. Никакой важной информации в голове не осталось. Там вообще редко обнаруживалось именно то, что необходимо в некую конкретную и важную минуту. После Вася вспоминала все, что было необходимо в ту миновавшую уже минуту и совершенно не было необходимо в эту, наступившую. Такая вот привычка была у Васиной головы. Однако Вася припомнила, что не так давно она где-то прочитала: в этот самый протокол внесены поправки, согласно которым протокольные правила должны были исполнять все… кроме журналистов. Она еще долго хохотала над заметкой, представляя, как является на какой-нибудь важный прием в трусах и в майке. На протокольные приемы журналистов, однако, звали не часто — профессия была другая. И это было для протокола, конечно, спасением. Сегодня же ему явно не повезло. Вася решила брать реванш. «В трусах, конечно, идти необязательно, но соригинальничать можно. Тем более что и Скворцова я сопровождаю, в общем-то, в пресс-качестве. Так что все правила будут соблюдены». Мерзко хихикая, Вася порылась в шкафу и обнаружила давно забытое ею маленькое кожаное платьице. Это была настоящая находка! Она прикинула, что из подъезда можно будет выйти прямо в туфлях и катиться уже в машинке, не выпачкавшись, по грязным улицам с несвежим ветерком. Подходящие туфли у нее тоже имелись, можно сказать, ни разу не надеванные. Все ненужное когда-нибудь пригождается.

Машина пришла вовремя и, стремглав пролетев по улицам уже с Васей на заднем сиденье, подкатила к сердцу нашей родины, а также ее столицы. Сердце было красивым — ему шла новая подсветка, не задаром поработали светохудожники. Водитель отрапортовал, что Юрий Николаевич уже подъехал и ждет ее где-то внутри. Вася немного померзла у контрольно-пропускного пункта, пока специальные сотрудники досматривали ее паспорт — проверяли зачем-то прописку и сличали фотографию с оригиналом. Наконец она прошла границу недоверия и двинулась дальше. Миновав еще один милицейский пост, зашла внутрь Кремлевского дворца и в группе хорошо одетых импозантных мужчин (впрочем, в Кремле плохо не одеваются и уродов туда тоже не зовут) сразу же увидела Скворцова. Он тоже заметил ее и, кивнув собеседникам, двинулся навстречу.

— Привет, давай помогу.

— Мы что, уже на ты?

— Так сейчас выпьем на брудершафт и все исправим. — Скворцов был явно в хорошем настроении. Он помог Васе снять пальто и с интересом уставился на ее нарядик. Вася же одернула свое стриптизное платьице и мигом подсчитала — драгоценностей на ней висело не больше тринадцати — так завещал протокол.

— Однако, Василиса, вы любите пошалить. Впрочем, это для меня уже не новость.

— Где ж еще шалить, Юрий Николаевич, как не в Кремле? А вот вы все справки обо мне уже навели?

— Навели. А как же? — Мягкость, даже вкрадчивость, никак не гармонировала со всем масштабом. — Ничего особенного за вами нет. Вы человек непростой, но и несложный.

Вася уже заметила, что из его уст почему-то многое звучало необидно. Она и не обиделась. И даже обратила на свою необиду особое внимание.

— Вы тоже неплохо выглядите. И главное — запонки на месте.

— Это главное, я понимаю. — Скворцов поправил манжеты.

Так они двигались в сторону зала и в сторону брудершафта.

— Итак, Вася, вино вы не любите.

— Не люблю вино.

— Напрасно. Встречается хорошее.

— Когда встретите, угостите.

— Прямо сейчас и угощу. — Скворцов уже наполнил бокалы и подал один ей. — У президента всегда достойное вино. Даже выбирать не стану.

— Что, здесь разрешается пить без президентского указа?

— Разрешается, только давайте спрячемся в тот угол и за колонну. У нас же брудершафт. Даже при нашей с вами, Вася, свободе нравов в чужом доме надо вести себя в соответствии с правилами этого дома.

Спрятались.

«Маразм», — подумали они одновременно и одновременно взглянули друг другу в глаза. Нескладно зацепившись руками, начали быстро-быстро пить, продолжая прятаться за колонной. Так же быстро и вполне скомканно поцеловались три раза в щеки. После, виновато улыбаясь и зачем-то взявшись за ручку, выдвинулись из своего угла в центр зала к публике. Ощущение у обоих все-таки было такое, что они сотворили что-то недозволенное. Вася даже поймала себя на том, что как будто отряхивает и одергивает свое платьице. «Сильное начало, и адреналина выделилось немало. Заводит. Вот так люди, наверное, и начинают заниматься бизнесом. И не дай бог еще и политикой, — покосилась она на смущенное (неожиданно) лицо спутника. — Хорошо, что я не вижу своего лица. Зато его видят все вокруг». Она тут же надела налицо улыбку.

Прием оказался шире заявленного. Вася приметила среди гостей пару режиссеров, актера и писателя, с которыми была знакома, и кивнула. По их глазам она поняла, что ее акции даже у них, недосягаемых и независимых, пошли в гору.

Сглаживанию внутренней неловкости способствовало и явление настоящего президента, которое ознаменовалось единым порывом. Заблестели глаза, повернулись головы, стать появилась в фигурах. Вася почувствовала, что тоже подтянулась. Гены державного подобострастия при всем декларируемом либерализме сыграли свое — все мы государевы люди. Президент взял бокал и сказал добрые слова. Вокруг зазвенело общее чоканье. Все расслабились. Президент пошел по столам поздравлять уже персонально. Праздник покатился.

— Слушай, — спохватилась Вася, — мне же надо в эфир выйти с живым рассказом.

— Выходи. Если не заблокировали телефон.

Телефон не заблокировали.

— А ты со мной выйдешь?

— Куда? В эфир? Возьми лучше президента. Видишь, он вполне досягаемый.

— Хватит шутить.

— Ну подумай, Васечка, — Вася растрогалась, — что же я могу сказать народу? Про успехи бизнеса? Кому это надо? Только президент.

— А почему нет? И вы, Юрий Николаевич, вполне известная персона.

— Не будем торговаться. Давай трубку.

— Захотел. Прямо сразу и давай. Сначала я позвоню, сама скажу пару слов про настроение, про то да сё. Перескажу государеву речь. А потом ты…

— А он что-то сказал дельного? Все, не злись, все понял, все скажу. Только быстрее. Коротко работаем, длинно отдыхаем.

Васе понравилась эта идея, она мгновенно соединилась с редакцией. По счастью, ее так же мгновенно соединили с режиссером, который сразу дал подслушать обратку (то, что несут в микрофон ведущие). И в общем можно было уже докладывать о президенте, только от такой скорости Вася совершенно забыла, что хотела сказать. И понесла, что первое пришло в голову — про красоту заснеженного Кремля. Скворцов откровенно давился хохотом. И тут она ловко перекинула ему телефон, на лету успев представить его и пригласить к разговору. На удивление быстро Юрий Николаевич обрисовал картину кремлевских посиделок, определил настроение президента как хорошее и спрогнозировал рост акций нескольких российских компаний. «За последнее забьют ногами», — мелькнуло у Васи, пока телефон летел к ней обратно, быстро что-то вякнула опять про заснеженный Кремль, из которого… так хорошо все видно. Скворцов ржал. Она отключилась.

— Дурак! Меня уволят.

— Брось. А работать кто будет? И потом лично мне как радиослушателю понравилось.

— Если б ты был единственным радиослушателем, моя жизнь сложилась бы иначе. А вообще-то у тебя неплохо получилось — для первого раза. Надо будет использовать тебя почаще, чтоб не расслаблялся.

— От меня больше пользы в других делах. Хочешь, секрет открою?

Вася потянула к нему ухо. Склонившись к ней, он зашептал:

— По большому секрету и только для тебя — нас запеленговали… — И задержал паузу.

— Я думала — дурак, а оказалось — полный идиот.

Вася забыла, когда в последний раз так хохотала — весело и честно. Окружающие обратили на них внимание, и она увидела, как в их сторону направились два солидных товарища.

Обменялись рукопожатиями.

— А что это вы такие радостные? Как будто мухоморов наелись, — поинтересовались скворцовские знакомые.

— Если только вместе с вами, — парировал Скворцов. — Разве вы не в курсе, что на кремлевской кухне что-то всегда в еду добавляют, чтобы у всех гостей было хорошее настроение?

Мужики засмеялись, подтвердив тем самым, что чего-то наелись точно. Скворцов был явно в ударе. «А может, он всегда такой, — очарованно подумала Вася. И разочарованно додумала: — Не может».

— Это мои друзья-приятели («таких друзей… а тем более приятелей…» — продолжил Скворцов для себя). Игнат Петрович руководит российской автопромышленностью, вернее, ее имеет, а точнее — он ее хозяин, целиком и полностью. Семен Семенович хлоп, гоп, стоп (или как там ты называешься правильно?) — словом, менеджирует еще одну промышленность, тоже, кстати, пока отечественную. — Такое представление звучало вполне вызывающе. — Подает тепло, воду и еду в наши сирые и убогие домишки. Обогревает и согревает. И вы познакомьтесь. Василиса Васильевна Елизарова, культурный обозреватель радио «Точка».

— Приятно, очень и очень, — как ни в чем не бывало заулыбались товарищи.

Второй раз за день ее называли Василисой Васильевной. «Ну вы даете, Василиса Васильевна, — она восхитилась собой. — А что? Буду теперь Василисой Васильевной. Вот так вот», — решила Вася. И эта мысль ей понравилась. Тем временем Юрий Николаевич продолжал, пресекая ее дурацкие мысли:

— Вася, и ты быстренько улыбнись дядям.

— А что, вы уже успели на брудершафт выпить? — Семен Семенович отвратительно пожевал губами. Он жевал губами всегда, когда чего-то хотел. Как будто бы уже это самое кушал. Но Васе это было еще неизвестно. — Успели, значит.

— Успевает тот, кто никуда не торопится. И ты, Семен Семеныч, знаешь это лучше меня. Так вот, Василиса Васильевна иной раз, от случая к случаю, будет давать мне журналистские советы.

— У вас проблемы с прессой, Юрий Николаевич?

— А чтоб их и не было. Пойдемте лучше поедать кремлевскую еду.

Все отправились к столам.

— Скажи, Юра, а откуда ты девчонку взял? Она ведь не из нашей компании, — снова зажевал Семен Семенович, увлекший Скворцова чуть вперед.

— Не из вашей. — Скворцовский голос пожестчел, и он сверкнул глазом на собеседника. — Это точно.

— Уступишь?.. Чисто поработать.

— Пошел сам знаешь куда и как быстро… Понял? — Юрий Николаевич вдруг широко улыбнулся.

— Юр, ты что, напился?

— Не понял? А ну на х… бегом марш. — Скворцов и сам не ожидал от себя такого выступления. — Я не шучу.

И Семен Семенович это понял.

Он испугался.

Вася все помнила, но память ничего не объясняла. Самочувствие было чудным, а голова прекрасной — от легкости необыкновенной. И это неудивительно — напиться в Кремле так и не удалось, было все-таки не очень уместно. Никто не хулиганничал и не плясал на столе. Словом, даже посуда осталась не бита. Но к удавленному накануне вечерку идеально подходило только — погуляли, баньку сожгли, потому что очередное Васино утро началось где-то в ближнем пригороде, в маленьком домике одного из крутых пансионатов. Крутизна была видна и с закрытыми глазами — по качеству постельного белья и удобству кровати. Что же теперь делать со всей этой ерундой — не думалось. Но делать что-то было надо. Быстро — тоже не хотелось. Даже ерзать было лениво. И потом Вася хотела сначала услышать, если не увидеть, движения рядом, чтобы понять, как и куда ей двигаться дальше. А пока она попеременно мигала глазами падающим за окном снежинкам. И ей показалось, что снег падает откуда-то снизу.

Мурашками по ее позвоночнику двинулись пальцы. Тело само выгнулось и повернулось. И близко-близко она увидела веселые глаза и почему-то тоже вместе с ними засмеялась. Уже знакомые ей губы поползли по ее лбу к носу. В носу защекотало.

Сомнений не было, рядом с ней был мужчина, о реальном существовании которого буквально несколько дней назад она догадывалась только из выпусков новостей.

— «И он припал к ней нежными губами», — прочитали бы мы в бульварном романе.

— Не так: «Губы их слились в едином порыве», — начертано там.

— «А зубы впились… друг в друга…»

— «Как будто бы они не ели сутки и проголодались». Так должно быть написано?

— Ку-ку. Ку-ку, — донеслось откуда-то.

— Это что — будильник? Мы опаздываем на работу?

— Нет. Мой телефон. — Вася спрыгнула на теплый пол и начала шарить по вещам и карманам в поисках беспокоящего.

— Слова в простоте не скажешь, по телефону не позвонишь. Все у тебя с причудами.

— Только я сама несложная, согласно вашей характеристике. Алё.

— Вася? — заговорила трубка. — Привет. Лева Багдасаров.

«Какая прелесть». — И одними губами Вася проартикулировала в сторону кровати:

— Лева.

Юрий Николаевич сморщился и закрыл глаза рукой.

— Слушай, Вась, а что там с нашими делами?

— Наши дела отдыхают. Лев, сегодня же суббота.

— А как твой друг поживает?

Вася напряглась, ей показалось, что за ними подглядывают и подсматривают.

— Сергея Чернышова я имею в виду, — пришел ей на помощь Лева.

— А я думала, ты имеешь в виду другого. Надеюсь, Масик поживает хорошо, а будет поживать еще лучше. Мне вчера звонил Игорь Викторович. Скворцов назначил встречу на среду. Велел явиться со всеми документами. Я Масику уже позвонила. Он складывает бумажки в новый кожаный портфель.

Вася стояла, вытянувшись вдоль косяка. А в это время, наблюдая голую Васю, болтавшую с его подчиненным о его делах, Юрий Николаевич размышлял: «Интересно, это фитнес или какие другие физ- или культурные упражнения делают женскую фигуру привлекательной? Или только сама фигуристая женщина? Боже, о чем это я?»

— Ну не знаю, Лева, что ты так волнуешься, договорились, мне кажется, до всего. И потом я все же на связи, в зоне досягаемости. — Она через плечо улыбнулась в сторону кровати и, дурачась, сложила губы бантиком, послала поцелуй, а потом показала язык. Снег в окне по-прежнему валил снизу.

— Хорошо, скажи, а как сам? — было слышно, как Лева замер у своей трубки.

Васин деловитый взгляд снова побежал по углам в поисках реальной камеры — точно подсматривают.

— В каком смысле?

— Ну Юрий Николаевич как? — не отступал Лева.

— А что с ним? — Делать из себя дурочку ей было не привыкать. Жизнь с культурой научила ее и этому.

— Да ничего. Вы же вчера на прием ходили. Я просто хотел узнать, как все прошло. — Лева понял, что переборщил. Авторитет Скворцова для него был неоспорим.

— Все прошло хорошо. Пьяных не было. Кремлевской охране не пришлось трудиться. А что, по телевизору уже передали?

— Нет. Пока только по радио «Точка», — отшутился Лева. — Все понял. Целую. Пока.

Вася смотрела в окно на поднимающийся снег, необыкновенно белый и необыкновенно легкий. Ее повело, и она навзничь упала в кровать.

А дальше — он припал к ней нежными губами… И потом — губы их слились в едином порыве… А зубы впились… друг в друга… Как будто бы они не ели сутки и проголодались… В общем, все как в том бульварном романе.

Второй раз за одни сутки она обнаружила себя на той же кровати, но только за окном было уже совсем темно. Рядом лежал тот же мужчина (слава богу), и почему-то ей казалось, что лежали они так всю жизнь.

Надо было, однако, подниматься и разбирать разборку. В смысле, наконец понять — кто они и откуда.

Единственное, что было очевидно, — все происходит в каком-то эйфорическом бреду. Иначе нельзя объяснить такие резвые экспромты двух, в общем, взрослых людей.

— Что мы имеем на выходе? — Вася присела за столик, распечатав мини-бар.

— Работы над ошибками не будет.

«Строг. Но справедлив». Стало весело и свободно. Так всегда начинаются романы.

— У вас, Юрий Николаевич, нет ли ощущения странности происходящего?

— Есть. И это не странно. Думаешь, со мной каждый день такое случается? — поддержал он Васино настроение.

— Думаю, каждый день ты сгораешь на работе.

— Вот именно. Но знаешь, мне понравилось. Что-то есть во всем этом, такое «разверзнись плечо».

— Даже мои туфельки куда-то улетели с этого широкого плеча. По сугробам лазить они не привыкли.

— Вместо туфель валенки уже выдали. Тебе же понравились?

Вася благодарно пропустила валенки мимо ушей.

— А не боишься, что о наших проделках знает уже пол-Москвы. Мне-то что, — она немного лукавила, — а вот ты, пожалуй, заинтересуешь всю нашу желтизну. Вижу, уже пена взбивается. — Она размахивала ручками, как бы взбивая пену. — И из нее выплывает…

— Чудо в перьях — это ты.

— Нет. Ты — развратный монстр…

— Хватит. Не дождешься этого. Я не один год в этом, так сказать, бизнесе. И умею себя защитить.

— А я ничего и не жду. — Васе вдруг страшно захотелось обнять этого развратного монстра. Хотя, в общем-то, и не монстра, и даже, пожалуй, не развратного. В том, что и как произошло между ними, не чувствовалось привычки. Она готова была, пожалуй, честно поверить, что и для него все произошедшее не было делом обычным. Про себя-то она это знала точно. И не понимала — как это все? Жесткая и решительная, как ей казалось, Вася вдруг почувствовала, что в ее жизни как раз и не хватало этой самой жесткости и решительности, которую, в общем, так элегантно вдруг показал Юрий Николаевич.

Между тем со Скворцовым такие истории тоже происходили не часто, вернее сказать, такие — не случались вовсе. И он ощущал: это — сумасшествие в полный рост.

Вообще-то Юрий Николаевич жил вполне свободно. Это был не первый, скажем так, роман в его жизни, но все они совершались продуманно и концептуально. Сначала он присматривался. Потом находил время. Потом предмету подавался знак. Словом, заранее все готовилось и планировалось. Покупались красивые подарки, заказывались дорогие номера. И всегда рядом, среди женщин и подушек, валялись записные книжки и рабочие бумаги. И подушки его волновали в той же степени, что и бумаги. Его возлюбленными становились в основном партнерши по работе или около того. А где ж еще их было взять? Тройку раз — может, и больше — он брал женщин с улицы. Точнее сказать, заказывал в дорогом заведении, чтоб без проблем. Было забавно и любопытно. Но делал он это ради большего развития, что ли. Скворцов вообще был любознательным.

Семья, вернее, жена его Лена никак не реагировала на эти милые забавы, да он и сам на них, в общем, не реагировал. Лена, казалось, даже одобряла всякие мелкие шалости (кстати, он никогда не задумывался почему). Он знал, что и у нее случались увлечения, но это почему-то тоже никогда не доставляло беспокойств. Они жили хорошо и дружно, любили и ценили друг друга и теплые отношения, которые строились всю их совместную жизнь. Так она и катилась эта жизнь — в комфортных рамках семейного быта.

Скворцова вовсе не беспокоили соображения о всеобщей или частной загубленной жизни и утраченной душе, у него была масса других занятий. Но откуда взялась эта дурацкая идея знакомства с Суховым? Он и сам не очень понимал. Неужели именно книжки сбили в голове какую-то резьбу? И в образовавшуюся дырку хлынул воздух, щемливый воздух простоты и свободы. Он раздувал изнутри голову, которая, как воздушный шарик, легко наполнялась всей этой бредятиной. Зачем-то хотелось увидеть Сухова, узнать, как он живет — так ли, как пишет, и можно ли так, и как можно, если не так. (Впрочем, не так — уже было его собственной жизнью, и он знал, как это.) И как все-таки правильно. Тьфу-тьфу — еще об этом думать.

Долгожданная встреча с Суховым — и совершенно незаметно для окружающих все уже летело в тартарары. Откуда-то сама собой явилась мысль позвать в Кремль эту суховскую Васю, в общем-то, милую и симпатичную, но тоже вполне бессмысленную и непонятно откуда явившуюся к нему и зачем. И не суховская она вовсе, а самоотдельная, но как раз из другой, не его жизни. А шарик на его плечах тем временем гудел и вибрировал. Лопнул он во время игры с Васей в брудершафт. И когда Скворцов выходил из-за колонны, он услышал этот звон, и разноцветные искорки разлетелись по всему залу и поскакали по кремлевским уголкам — золотой лепнине, хрустальным люстрам, белым скатертям, бриллиантам, парадным маршальским звездам, сверкая и звеня. «Вот как, оказывается, сыплются искры из глаз». Юрий Николаевич уже двигался, как в разряженном горном воздухе, когда с непривычки даже трудно дышать, а движения замедляются. И мозг радужно тормозил, не узнавая своих собственных решений.

Скворцов прекрасно помнил, как они договорились с Семен Семенычем и Игнат Петровичем после кремлевской елки прокатиться куда-нибудь дальше — пообщаться. Но почему-то к своим машинам, которых на стоянке был целый автопарк, не пошел. Дальше началась настоящая клиника. Зачем-то они с Васей — в общем, в трезвой памяти — спрятались от всех за джипами, потом выбежали в какой-то проулок, полезли через какой-то сугроб, где теперь навсегда остались Васины туфли. Вероятно, поэтому (хотелось для себя хотя бы формальных объяснений), схватив ее, босоногую, на руки и закинув на плечо, он принялся ловить такси. Уже в машине Скворцов жутко ругался с охраной по телефону, сначала послал, а потом уволил ее начальника, который, однако, лихо организовал этот чудесный домик и направил таксиста по нужному адресу. У высокой ограды, на которой было интригующе начертано «Сказка», их уже встречал ключник — рослый малый в свитере и меховой шапке набекрень. В руках он держал пару маленьких валенок и деньги, которыми надо было расплатиться с водителем. Интересно, что у Юрия Николаевича наличных денег с собой не было ни копья. (На скворцовскую службу безопасности все-таки можно положиться: в таких необычных случаях она принимала необычные решениях. Так приучил всех сам Скворцов.) В домике выпили настоящий брудершафт…

И сейчас, пока все эти ясные образы проплывали в скворцовской заторможенной голове, искорки по-прежнему плавали перед глазами. Ими была наполнена уже и эта комната, они летали от стенки к стенке, собираясь в какие-то пучки, клубки или стаи, развиваемые движениями Васи, ходившей по гостиной и что-то ставящей на стол. Более того, они перли и из самой Васи и ее веселых глаз. Все вокруг звенело.

Юрий Николаевич живо представил себе свой кабинет, наполненный этим дурацким фейерверком, а также головы членов совета директоров, над которыми эти искорки роятся. Картина была завораживающей. Он улыбнулся.

— Ты о чем? — спросила Вася.

— Пытаюсь вспомнить, как мы сюда попали.

— И что скажешь? — Она старалась не показывать лишнего любопытства.

— Аван-туризм.

Стало окончательно понятно, что их ведет какая-то одинаковая дурь.

— А почему у тебя телефон не звонит?

— Он звонит только, когда я этого хочу. Да и все остальное делается только по моему желанию.

«Да, — заключила Вася, — если не захочешь, мало не покажется».

— А ты домой позвонил, кстати? — На удивление, мысль о его семье далась ей легко.

— Моя семья не должна тебя беспокоить. Никогда. И ты ее тоже.

Вася все поняла. Семья ее почему-то и не беспокоила. Она доставала чистые бокалы, тарелки, сухой паек из холодильника, там же обнаружился и макси-бар.

Юра вышел на крыльцо. «Семье пошел звонить», — совсем не зло отметила Вася, зажгла свечи и выключила свет.

Снег затих, и теперь над головой возникли звезды, а вокруг появились новые звуки — все скрипело и шуршало: снег, веточки, засохшие на них листочки. Пробежала собака и тоже заскрипела замерзшей дорожкой. «А весной еще услышишь, как почки распускаются. А летом — радостно, как комары жужжат. Так еще и в человека превратишься». — Он зачерпнул снега, тихонько проник в темный домик, подкрался к Васе сзади и вывалил на нее этот сугроб… Она не дрогнула, только все сыпало и сыпало перед глазами — не зря же говорят: «снег на голову».

Юрий Николаевич сел за стол, свет свечей падал на лица, бликовал на стенах, оконном стекле и совсем гасил улицу.

— Знаешь, я зиму в первый раз увидел в Кутии, когда в армии служил. До этого тоже вроде зимой на лыжах катался и баб лепил снежных. Иногда мы ездили с папой в Сокольники погулять. Когда я был совсем маленький и дачи еще не было. И вот первый снег выпадал, у нас это называлось «бабский праздник». Смешное название, детское такое. Приезжали в Сокольники, захватив с собой морковку. Катали снежные комы — или как это по-русски? — ставили их друг на друга. Получалась красавица баба. Однажды стащили у бабушки фартук и нарядили нашу бабу, и стала она такой домработницей. Хотя тогда такие понятия и не были в особом ходу. Были же времена… Да. Надо же. Так все и было. Бабушка тогда очень ругалась. Но вот настоящую зиму — так, чтобы небо развернулось и светил снег — в Кутии.

— А ты в армии служил?

— Не похоже? — засмеялся он. — Да, офицером, когда институт закончил. Тогда, ты не помнишь, наверное, счастливчиков-выпускников оттуда, где не было военной кафедры, отправляли шуршать офицерскими погонами по закоулкам родины. Там я эту родину изучать и начал. Думаешь, откуда про разработки, месторождения и всякие прииски и поиски знаю. Оттуда. От скуки этим занялся. А потом оказалось — как бы специально. Там и в тундру ездить привык. К охоте пристрастился. Я и сейчас частенько на охоту езжу.

— Ты говорил. Только не очень себе представляю.

— Меня с ружьем?

— Нет. Охоту.

— Охотник ведь, как грибник. Кто грибы есть любит, а кто — собирать. А некоторые, я, например, любят по лесу шататься. Простое переключение внимания. Помогает, когда сильно устаешь.

— Понятно. А я ведь тоже стреляю хорошо, — продолжила Вася. — И одно время все рвалась с кем-нибудь. Поохотиться. Никто не брал. Слава богу, женщина на охоте — дурная примета.

Юра улыбнулся.

— Для некоторых и женщина в постели — примета дурная.

— Смешно. Только мне не очень нравятся шутки на эту тему.

— А я встречал женщин с ружьем в разных местах. — Он сделал вид, что не заметил замечания. — Охотницы, они, знаешь ли, очень красивые! Это раньше в лес только по необходимости ходили, чтобы с голоду не помереть. А теперь модняк, такие тетки на снегоходах. Или на лошадях. Тебе хорошее ружье, пожалуй, тоже будет к лицу. Может, подарить?

— Ружье — ладно. Только снегохода не надо. Мне его ставить дома некуда.

— Васечка, а что, кстати, тебе подарить на Новый год?

— Ты так далеко загадываешь. Может, в новом году мы и здороваться не будем.

— Будем. Куда ж мы теперь денемся?

— Да туда, где и раньше были, все эти годы.

— Назад дороги нет.

— Да не парьтесь вы, Юрий Николаевич. Я человек без глобальных запросов. И новые валенки меня вполне устраивают. Если б они еще шелком расшиты были, цены бы им не было.

— Валенки — это от заведения. Хотелось бы и от себя лично. Но в первый раз вижу, чтоб так упорно отказывались.

— Часто приходилось расплачиваться?

— Приходилось, но за другое.

— Тогда и за это не начинай.

— Я скоро поеду за Горы по делам. Поедешь со мной? Прокатишься, проветришься.

— Я вообще-то еще не протухла. И в каком опять качестве?

— И что это качество тебя так беспокоит? Не волнуйся, там про твое качество никто не спросит.

— Зато спросят в редакции — за каким лысым чертом мне туда. Прямо так и спросят. Не постесняются.

— А ты скажешь, что я черт не лысый вовсе.

— Да уж. Если еще узнают, что с тобой — жаба задушит, нолики в глазах закрутятся, забегают, заскачут. Ты и сам такое видел часто. Думаю.

— Их нолики в их глазах нас с тобой совершенно не интересуют. Мы занимаемся только своими. Запомни это. Я прикажу там своему человечку, он для тебя все организует — театр там, кино, что тебе надо еще? Доложит мне. Видишь, все просто. Ты пишешь заявку своему начальству, я лично люблю бумажки с инициативой с мест. Оно ее рассматривает и отправляет…

— …меня с тобой.

— С радостью. По крайней мере, моей.

— Ты меня не слышишь. Если узнают, что с тобой, никогда не отпустят. Ну ладно, попробую, только пусть твой человек мне все доложит, и побыстрее, а я что-нибудь постараюсь придумать.

— Ты самостоятельна. И очаровательна. — Наконец и это определение заняло свое место.

Она вдруг представила, как они, старичок и старушка, вот так же сидят через сто лет, живые и в меру здоровые, и также беседуют. Смешные, наверное, из них получатся старички. Картинка выходила вполне умильная.

— А подари мне оловянное колечко, — вдруг неожиданно даже для самой себя попросила она. Встала и начала было собирать посуду. Юрий Николаевич поднялся, просто взял ее за руку и подтолкнул в спальню.

Вася любила ездить в метро. Монотонное покачивание задавало ее организму определенную ритмику и ту скорость, с которой он и существовал потом в течение дня. Пассажиры ее обычно не раздражали. Более того, каждый день люди, окружавшие ее в вагоне, несли ей свое настроение. И всякий раз — разное. Причем в одном настроении подбирался весь вагон. Так как-то собирались попутчики. То они все улыбались, то зло скалились, то тосковали, то морщились в похмелье. Она заметила, что их самочувствие не то чтобы ей передавалось, нет, но день складывался в прямой зависимости. А сейчас, привычно трясясь с ними вместе, она никак не могла попасть в их ритм. Ничего не ловилось, и окружение было каким-то рваным. Хотя публика вроде попалась вполне приятная и вполне неприятная — как обычно. Вася наблюдала за людьми словно через стекло, поэтому их лица представлялись ей немного деформированными. Она даже начала сама чуть подпрыгивать на сиденье для утряски сознания. Комок мыслей при этом, правда, растворился, превратившись в муть, поднявшуюся, будто в стакане. Взвесь эта тоже была не противная, но странная. А по стеклу, казалось, можно было постучать снаружи палочкой, и стук получился бы глухой и тупой.

С этим стаканом, нахлобученным на голову («Пожалуй, именно стакан и есть мое прямое соответствие в данную минуту», — решила Вася), она зашла в свой кабинет. Присела на стульчик и, подперев руками донышко сосуда, уставилась в стену. Такие паузы были ей несвойственны. Она всегда старалась прибежать, пробежать и убежать. Быстро-быстро, чтоб не догнали. Сидеть, уставившись в никуда, все-таки уместнее дома.

Мысли, которые она так хотела собрать и выстроить в стройный ряд, все не появлялись. Как не нашлось их и дома, куда Вася была доставлена с почестями из пригорода и где провела ночь уже в одиночестве. На удивление, она мгновенно заснула. И заметила, что и одной ей тоже совсем неплохо, то есть вполне привычно. Существует, наверное, такая защита у организма — даже заснуть готов мгновенно, лишь бы не думать. Тем более когда есть о чем. Пусто-пусто. Тук-тук.

Вася не была ханжой, не страдала аскетизмом. Всякое в ее жизни случалось. Она вспоминала свое всякое. Но как-то получилось так, что отношения с мужчинами не складывались мгновенно. Может, просто случая не было. Они развивались постепенно. Нельзя сказать, что мучительно, наоборот, по плану, в рабочем порядке. Рабочий порядок, кстати, тоже не всегда неприятен. Работаем же мы иногда с удовольствием. Правда же, случается ведь и такое. Ровные плановые отношения, не лишенные, однако, приятности, вносили псевдоправильность в бытие, что тоже грамотно. Так уходили и приходили разные мужчины в ее жизнь. Не толпой, но поодиночке. Они были последовательными, но не параллельными. Оставляли цветы и подарки, а также, в общем, приятные впечатления. Но. Она не боялась спать одна.

Однако любую работу, советуют психологи, иногда надо менять. Также порой случается, что на смену частному порядку вдруг приходит общий беспорядок. И сейчас, было совершенно ясно, организм вошел в ступор, ударился вразнос, да так, что и сам от себя ничего подобного не ожидал.

Вася подозревала в Скворцове внутреннюю уравновешенность, стабильность, и ей это было симпатично. Она была права в общем, но ошиблась в частности. Вернее, в их случае получилось не совсем так. Его компьютер тоже дал сбой, но никому пока это не было известно доподлинно. Пожалуй, ее намного больше интересовали изменения в Скворцове, а они были очевидны, хотя знала она его пока, скажем правду, очень недолго. Она чувствовала что-то происходящее у него внутри по смущенной растерянности — в лице и движениях, в общем стиле. Вася всегда старалась смотреть правде в глаза и понимала, что не только она тому причина. Она скорее следствие. И что дальше? Было ясно, что понять, а тем более решить она ничего не в состоянии, потому что не в состоянии залезть в его голову. А если б и смогла, что толку? Вася совершенно не разбиралась в тонких компьютерных материях.

Юрий Николаевич тоже не очень понимал, чего вдруг именно сейчас он, как перезревший мальчишка, набросился на это новое, Васино, тело. Он знал толк в женской красоте и статности и получал ее, когда хотел. И именно потому не придавал связям никакого значения. Ему было все равно, потому что это всегда было и так под рукой. Оттого, наверное, он легко смыл из сознания все ощущения, кроме чувства необычайной радости, с которой намеревался жить и дальше, решив наплевать на то, откуда эта радость на него упала.

Выдохнув тяжкие размышления, Вася отправилась к начальству.

— Привет завсегдатаям президентской компании! — Вадим широко улыбался. — А ничего, кстати, со Скворцовым вышло. И главное, сегодня все его предсказания о торгах на бирже оправдались.

— Дураков не держим, — довольная собой, пробубнила она. — Заведите рубрику «Скворцов на проводе». Может, экономика пойдет вверх вместе с вашими рейтингами.

— Без вас разберемся! — Вадим мог повысить голос. — Что сегодня будем сдавать кроме «первых новостей»?

— Как всегда, Тяпкина-Ляпкина, что я еще могу вам всем сдать? Опять — театр у микрофона. Через часок «звук» тебе перекину.

— А что, Васька, Скворцов теперь твой новый дружок? — Вадим отстраненно рылся в бумагах. Но вопрос из его уст звучал вызывающе.

Она как будто вынырнула из пустоты:

— И откуда дровишки?

— Каждый знает, что эфиришь ты почти всегда с дружками. Либо со старыми, либо… с новыми.

— Прямо вся страна припала к радио «Точка».

— Ладно. Посмотри вот, — продолжил Вадим, — анонс пришел. Завтра какой-то памятник открывается. Дуськину-Пуськину. Не вчитывался. На бумажку, изучи. Съездишь, расскажешь. Ставлю тебя в сетку.

«Ну конечно. Я съезжу, я расскажу. Не ты же, честное слово». Хотелось ехать только домой, прилечь, обняв ручками свой новоприобретенный стаканчик, который когда-то был ее головой. И тихо лежать, лежать. Вася почувствовала, что уже свыкается с жизнью головы внутри этого пустого сосуда, и это показалось ей самым продуктивным времяпрепровождением. Быстро сдав обещанные интервью, она исчезла из редакции.

Утром, когда Вася уже собиралась выезжать на открытие памятника, неожиданно позвонил Вадим. Звонки с работы редко доставляют радость и всегда внушают беспокойство.

— Ты помнишь, что через час открывается памятник? Ты на месте?

— Пока нет, но уже подъезжаю, — соврала Вася. На самом деле она только надевала ботинки. — А что ты такой беспокойный?

— Абрамыч (святой человек Борис Абрамович числился главным редактором радио «Точка») звонил, интересовался, кто поехал. Будет слушать.

— Зачем?

— Приедешь и спросишь сама. Если тебе, конечно, интересно.

«Классно, что все взяли моду звонить на мобильники. Так невзначай подбежишь к телефону дома, и все сразу поймут, что никуда ты еще не едешь, даже если и собираешься».

В эти ее глубокие размышления вмешался какой-то необычный звук. Вася огляделась, но ничего особенного не заметила. Она отправилась в сторону кухни. Звук усилился, но шел явно не оттуда. В ужасной догадке она приоткрыла дверь ванной… Из трубы мерно и весело бежала вода. Ее уже скопилось достаточно, чтобы коврик мог свободно плавать.

Вася швырнула в лужу тряпки и быстро подставила тазик, как будто делала это ежедневно. Затем бросилась к телефону звонить в ЖЭК. Там она на удивление быстро нашла понимание, и дежурная (Вася это услышала), прикрикнув на мастеров, сказала, что «щас идут». В это время, зажав трубку плечом, Вася уже отжимала тряпки, опорожняла тазик.

Пока сантехники маршировали к ее квартире, она придумывала, что врать в редакции. Не вралось ничего. Ведь, по рабочей версии, она уже подъезжала к монументу — нельзя было, чтобы даже такой мелкий обман открылся. «Еще Абрамычу зачем-то приспичило эту муристику слушать, блин, как будто это памятник его дедушке. Неспроста все это. Неспроста. Какое-нибудь особо почетное открытие намечается. Кто же там может работать?» — лихорадочно соображала Вася и уже звонила Толику, который всегда болтался со своей камерой на такого рода мероприятиях. Догадка была верной — Толик действительно был там. Это было спасение! Везет так везет.

— Дорогой, любимый, золотой, у меня тут наводнение. В прямом смысле. Фонтан в ванной. А я уже руководству доложила, что на месте, представляешь? Что там происходит, расскажи. Подожди, сейчас я запишу, надо же что-то трепать радиослушателям. У меня прямой эфир. И главное — главный зачем-то решил припасть ухом к приемнику. Представляешь, какая засада? Выручай, милый, хороший, талантливый.

— Зачем столько эпитетов. Сразу бы объяснила. Не знаешь, чего происходит, что ли? Толпа зевак, подъехало московское начальство. Из справочника мэрии возьмешь все верхние фамилии. Вполне понятно, почему это сборище у твоего начальства на заметке. — Толик был нетороплив и размерен.

— Нужны подробности. Давай скорей. Как вся эта ерунда выглядит? — В дверь позвонили. — Так, подожди, сантехники в дверь ломятся, сейчас открою. Мужики, проходите в ванную, в ванную… Да, говори, слушаю, запоминаю. Какие шарики? Цветные? Куда полетят? Заходите, не стесняйтесь — вот там водопад ниагарский, ключей никаких нет, разводных тем более. — Вася вылила очередную порцию воды из тазика. — Кто там из почетных гостей? Пофамильно — весь список. Всех, кого вспомню, называть? Не промажу, говоришь? То есть полный сбор.

— А еще водка на морозе… — заверещал мобильник.

— Так, мужики, тишина. Гробовая! — скомандовала Вася. — Начальник звонит. Почти что ЖЭКа.

Она не ошиблась.

— Вадим, дорогой, — пела она в ухо выпускающему, — чего такая суета? Конечно, я уже на месте. Шарики бело-красно-голубого цвета. Как наш флаг, помнишь? Водка на улице. Мэр забирается на трибуну. — Ретранслировала она из одной трубки в другую только что узнанную информацию. — Собиралась прямо сейчас вам набирать, копила впечатления.

Страшный грохот потряс квартиру. Вася кинулась в ванную. Труба оторвалась окончательно, но мужики (молодцы, честное слово!) успели перекрыть воду.

— Вадим, не знаю, что за грохот. Салют, наверное, репетируют. Сейчас сбегаю, узнаю все. Не отвлекай от работы. Поняла. Через минуту эфир. — Она отключилась от Вадима.

— Толик, слышал, эфир через минуту. Что там еще, салют будет? Правда, что ли? Супер. Все поняла. Гонорар пополам? Какой гонорар. Его тебе на полстакана не хватит. А с меня тебе аж целых два.

— Три, — резюмировал Толик. — Успехов.

— Целую.

Вася побежала к мужикам.

— Так, мужики, сейчас мне в эфир выходить, — мужики переглянулись, не поняв задания, — три минуты тишины. Короче, без лишних идей и предложений.

Она уже набирала номер студии.

— Алё, гараж. Я это, я. Почему слышно хорошо? — «Потому что с обычного телефона звоню, а не с мобильника. Идиоты», — сама себе все пояснила Вася. — А это разве плохо? Да, связь налаживается, как и жизнь.

Из ванной послышалось тревожное шуршание, но руководить процессом она не могла, потому что уже дали обратку, она услышала голос ведущего, который, что-то вякнув неразборчивое, представил ее. Вася привычно затараторила, пересказывая толиковские наблюдения, дополнив их словами мэра о важности происходящего. Она ходила по комнате, как тот безумец, размахивая руками для собственной убедительности. Из ванной опять послышался шум, он усиливался. В комнату ворвались мужики:

— Хозяйка, там шкафчики опрокинулись.

«Уроды!!! Просила же по-человечески. Сверху денег не получат». — Вася грозила им кулаком и зажимала рот, показывала все, что могла в эту минуту.

— И вот вы слышали сейчас, как дружно зрители приветствуют сотни и тысячи шариков, которые взметнулись в небо, — пыталась Вася из последних сил оправдать происходящий в ее доме бедлам.

Мужики решили, что она спятила, подбежали и пытались трясти за плечо.

— Хозяйка, куда шкафчики перетащить? — Они явно хотели как лучше. У нее не было слов. Но говорить что-то было надо. И могла она это делать только в одну сторону. «Все, закрываю лавочку».

— Сейчас грянет салют, — брякнула Вася и поняла, что это заявление будет оправданно, если она вдруг с грохотом кинется в обморок, но упорно продолжала, — а у поклонников замечательного мастера Дуськина-Пуськина появилось еще одно место паломничества. Там и встретимся. Пока, — выдохнула.

«Да, чего только не брякнешь, пока летишь с десятого этажа».

— Мужики, вы чё, охренели? Сказано же было — три минуты тишины.

Мужики поняли, что Вася в порядке, и тоже успокоились.

— Хозяйка, за шлангами сбегай. Магазин тут за углом. Пока мы тут то-сё. — И, увидев ее круглые глаза, добавили: — Не волнуйся, сейчас мы тебе на бумажечке напишем, какие надо.

Васе было все равно. Она позвонила Вадиму.

— Что, салют грянул? — пошутил он.

— Вот, жду.

— Удачи. Пока.

«Вот они, трудовые будни». — Вася (или кто она там на самом деле была) натягивала валенки, чтобы бежать за шлангами. Бумажку сжала в потной ручке. Она шла и прикидывала, во сколько ей обойдется сегодняшнее водное представление.

— Ни сна, ни покоя. — В кармане трепыхался телефон. Номер был ей незнаком.

— Васечка! — «Простенько, но со вкусом, — Вася узнала Скворцова, — вот все сумасшедшие и в сборе. Тебя только мне и не хватало». — Привет. А что за мужик у тебя к телефону дома подходит? — «На хрен эти уроды еще и к телефону подбегают? — Вася не давала им такого поручения. И тут она забалансировала над сугробом и, раскинув руки, упала прямо в его центр. — Нехристианскую мысль, наверное, подумала», — подумала она, копошась на коленях в снежной куче.

— Ё-моё!.. — выругалась и попыталась натянуть на валенок слетевшую с него калошу. Сил ни ерничать, ни миндальничать ни со Скворцовым, ни с кем бы то ни было не было никаких, но пришлось. — Потому что он мой временный секретарь. Непонятно разве? У меня сантехники захватили дом, — пояснила она, отряхиваясь. — Трубу прорвало.

— Сочувствую. А ты тогда где?

— Горю на работе.

— Тогда не буду мешать.

— Не мешаешь. Вся работа уже сделана.

— Быстро же вы работаете.

— Но длинно отдыхаем. — Не шутилось, но хамилось. — А чего хотел? — В это время Вася уже подошла к прилавку, тыча влажной бумажкой в продавца. Скворцов понял, что она не в духе, не обиделся, но голос его приобрел обычную строгость.

— Что хотел — узнаешь от помощника. Пока.

— Извините, Юрий Николаевич, — засуетилась она, — а тот номер, что у меня тут высветился — ваш? Я могу использовать в случае крайней необходимости?

— Ко-нэ-ч-но, Василиса Васильевна. — Скворцов по слогам выговаривал слова. Веселость снова вернулась к нему.

Продавец в это время уже упаковывал шланги. Вася достала кошелек. Открыла. И он разорвался прямо у нее в руках. Бумажные деньги вывались на прилавок, а мелочь зазвенела по полу. Она расплатилась, сдачу сгребла в ладошку.

Вася давно усвоила (этому некогда научил ее их Абрамыч), что за все в жизни надо платить. Она подумала про Скворцова: «Да, Юрий Николаевич, пока от вас одни убытки».

В результате с сантехниками Вася даже подружилась. Они работали на удивление быстро и слаженно. И уже зажурчала снова вода по починенным трубам. Она записала телефончики, чтоб, ежели что, сразу к ним. С сантехниками нынче дружат по мобильникам. И смахивала скупую слезу, закрывая за ними дверь.

— Удался денек. — Она направилась к телефону, который посылал ей звуковые сигналы.

— Добрый день, Василиса Васильевна. — Она услышала голос скворцовского Игоря Викторовича и заметила, что стала не только узнавать, но и сживаться с его людьми.

— Игорь Викторович, здравствуйте.

— Хочу напомнить, что на завтра на пятнадцать назначена ваша встреча с господином Скворцовым.

— Я в курсе, только не думала, что это моя встреча. Была уверена, что мой партнер Чернышов встречается с вашим президентом. А я — так, на всякий случай. Скажите, Игорь Викторович, в счет будущей дружбы, — Вася обнаглела, — зачем я там?

— Так распорядился президент. Но если вы спрашиваете мое частное мнение, Юрий Николаевич хочет иметь перед глазами всю цепочку. Ведь это была ваша идея представить ему вашего партнера?

«С каких это пор я представляю президентам своих партнеров и откуда бы они вдруг взялись?»

— Даже и не знаю, что вам сказать — про идеи встреч и знакомств, Игорь Викторович.

— А ничего не говорите. Меня не интересует лишняя информация.

— И чудесно. Но ведь завтра в пятнадцать я могу быть занята.

— Василиса Васильевна, я вас очень прошу, рассчитайте время так, чтобы освободиться. К пятнадцати. Вы меня очень обяжете.

«Сильно…»

— Буду стараться, и только для вас, Игорь Викторович.

Спалось, как ни странно, опять хорошо. Прямо вот так легла Вася в кроватку и заснула сразу же. И проснулась в чудесном настроении. Умылась, причесалась и решила в редакцию не ходить. «Там все и так сдано на несколько дней вперед. Лучше прозвоню дружков-товарищей, простучу, что у нас с событиями». Так и сделала. Поработала — и славно.

Масика Вася тоже решила не беспокоить, он и так нервничал уже несколько дней, бумаги готовил. Прибежит как миленький — не опоздает.

Время еще было. Позвонила Ольге.

— Салютики. Как жива-здорова, дорогая? — Ольгин голос оживился. Она увидела жертву для своих откровений. — Попьем кофейку?

— Готова — прям сей минут.

— Давай через час в нашем месте.

— Вот это я и хотела сказать. Целую.

Радостные лица приветствовали Васю в метрополитене. «Это хорошо. Может, сегодня не поколотят».

Ольга уже ждала ее с очевидным нетерпением.

— Я прямо в недоумении, дорогая. Они, мои мальчики, у меня просто одновременно, — она запела Песню о своем, о главном.

— Смотри не надорвись.

— А ты опять со своими глупостями, честное слово. Не знаю, что и делать, как разводить — в первый раз в такой переделке.

— Да ладно, справишься. — Вася регулярно отслушивала все эти Ольгины бредни. — Лучше расскажи, откуда ты взяла эту свою очередную ерунду? Интересно же. — Было неинтересно.

— Не поверишь. В кафе познакомилась. — Ольга была перевозбуждена. — Неделю назад зашла чаю выпить. Бизнес тире мен. У него несколько магазинов. Одеждой занимается.

— И что, он сразу сделал тебе предложение? — Любовные истории вгоняли Васю в тоску.

— Зачем же сразу? С двух раз, — засмеялась Ольга. — Сидели за соседними столиками. Он там ланчевал. Перекинулись парой слов. Оставила ему визитку. Он позвонил и, представляешь, в театр позвал. Я хохотала.

— Да, ты только театра еще не видела.

— Нет, просто мальчик с юмором. На визитке же написано, кто я и зачем.

— Действительно, разумнее было бы тебя раскрутить на театр — для друзей и близких родственников — жен, детей.

— Он развелся.

— Это очень удачно вышло. Молодец, заранее побеспокоился. Знал, знал, что тебя, неотразимую, встретит.

— Ну, в общем, повстречаться не успели, — Ольга продолжала трещать свое, — погуляли, поцеловались, пое…лись. А он уже ко мне въезжать собрался.

— Это твое любимое развлечение — мужики с чумаданами — туда-сюда, туда-сюда, отбыли срок — и снова туда-сюда, туда-сюда, — веселилась Вася. — Так и что? Все, по-моему, чудесно. А он вообще — как? Тебе нравится? Забыла спросить.

— Да, нравится. И старое на новое сменить готова я, — заговорила стихами Ольга. — Но старое-то еще дома на диване валяется.

— Ну если бы не твоя замечательная дочка, поселила бы одного в одной комнатке, другого — в другой. И славненько бы все получилось. Прямо красота какая-то. А как, кстати, Катька-то твоя на все реагирует? Замечает смену командного состава?

— А ей-то зачем? Не она же с ними живет. Сидит в своей комнате, уроки учит.

— Комнату занимает, короче.

— Да хватит тебе. Что делать лучше скажи?

— Ну не обижайся, ты же знаешь, я не специалист в твоем жанре… И откуда ты их всех берешь, своих поклонников? И главное, зачем?

— Зачем, зачем? Спать я боюсь одна. Страшно одной в кровати, понимаешь ты?

Вася обалдела. Она давно знала Ольгу, но такого не ожидала.

— В каком смысле?

— В таком.

— Что ж ты на всех фестивалях одноместные номера себе выбиваешь? Я-то думала, чтоб компанию приятную собирать, а оказывается, для того чтобы спать бояться.

— Все веселишься. А я серьезно. Я когда без никого, все мне кажется, что ходит кто-то. Или в ванной моется. Нервничаю. Не высыпаюсь.

— Сходи к психоневрологу. У меня отличный доктор есть. Я тебе пришлю телефончик.

По лицу Ольги было видно, что она выдала страшную тайну. Между тем Вася тоже была растеряна. Она и представить себе не могла, что вся эта суета вокруг дивана только из-за того, что страшно. Вот это да! Самой Васе, наоборот, было страшнее, когда кто-то оказывался в ее постели. Она недоумевала, что дальше-то с этим делать, наутро. И никогда не могла понять. Видимо, в этом была ее проблема. Она заметила разницу.

Васю осенило. Когда даме страшно одной в постели (решим, что это болезнь или такое недомогание), мужчина читает это славное послание на ее лбу. Там это все нарисовано. И готов сразу и быстро (что с мужчинами нечасто случается, но, видимо, буквы горят очень выразительно, призывая к поступку) составить компанию той даме, и даже не одноразовую, потому что ему-то тоже надо где-то ночью спать. А так он еще и спасает человека. Целый подвиг получается. Если же предположить, что некоторым мужчинам самим страшно спать в одиночестве, получается — чистое здоровье. Прелесть просто получается. Счастье какое-то выходит. А вот у некоторых дам на лбу написано обратное — страшно, что потом со всей этой ерундой делать. То ли белье с удовольствием сдавать в прачечную, то ли радостно начинать завтраки готовить, придумывая, о чем же разговаривать за этими завтраками. Текст тоже ярко высвечивается на женском лбу, и мужчиной считывается. Таким образом потенциальный поклонник, будучи человеком грамотным, понимает, что в этом непростом случае сложно будет найти понимание, а затем еще и дружбу, и любовь. Придется работать над вопросом. Долго и серьезно. А делать это лениво. Да и времени жаль. Вот так вот все и получается.

— Ну ладно, ладно. Все я да я. Разберусь как-нибудь. А ты-то как? Давай, рассказывай. Что Скворцов? Колись.

У Васи свело скулы.

— А что говорят? — слукавила она.

Ольга расстроилась. Она рассчитывала, что Вася, в свою очередь, сама выложит ей все и сразу («старая интриганка»). Ей же, всматривающейся в Васины глаза, вдруг показалась ее собственная суета, как та приговаривала, вокруг дивана такой мелкой и ненадежной. Если, конечно, она правильно почувствовала про Васю со Скворцовым. А чутье у нее было, как у той собаки.

— Что? Рюмку выпьешь? — Молодец, Ольга всегда умела нажать на больное.

— Не-а — нельзя.

— Ты что, беременна?

— Тьфу-тьфу. Чего только ты не придумаешь. Переговоры.

— Пойдешь в «оловянный скворечник»?

— В «оловянный скворечник», — не скрыла Вася. — И откуда вы все знаете?

— Видишь ли, дорогая, и в нашей тусовке случаются эксклюзивные новости. — Ольга была явно довольна собой. — И мы их очень ценим.

— Скажи еще — раскручиваем. — «Вот и славно. Зачем думать? От широкой общественности и узнаю, что со мной происходит. На самом деле. А мне останется только вспоминать в мемуарах. Если память не откажет, конечно». А вслух продолжила: — Это вовсе не то, что все вы думаете, это совсем другая история. Я иду туда с Масиком представлять его проект. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

— Об этом я тебя не спрашиваю.

— Мне нечего добавить.

— Ну и хорошо. Тогда я побежала. Извини. Через полчаса полосу сдавать.

Ольга была разочарована, но знала наверняка, что это только начало разработки приисков.

Без пяти пятнадцать Игорь Викторович проводил Васю в переговорную комнату, где уже нервничал Масик, трясясь на стуле. Васино появление не прибавило ему задора. За столом был и Лева — также звено в их цепочке. Если что — со всех спросят, всем мало не покажется.

Ровно в пятнадцать вошел Скворцов.

— Добрый день, кого не видел, господа. И дамы. — Он кивнул Васе. — Хорошо, что все в сборе. Никто не опоздал. К делам. Сергей Борисович, вы у нас сегодня главный докладчик, я понимаю. Бумаги подготовили?

Трясущимися руками Масик пытался открыть свою папку. Папка не поддавалась. Ситуация почему-то рассмешила Скворцова. Он встал.

— Вот что мы сделаем. Василисе Васильевне вряд ли будет интересен наш многочасовой интим. Пойдемте ко мне в кабинет, Сергей Борисович, пойдемте.

Масик, поднимаясь, чуть не повалил стул. Скворцов, наоборот, чувствовал себя вполне уверенно. Пробегая за спиной Игоря Викторовича, он приставил ему сзади рожки и захохотал, глядя на Васю.

Лева… почти упал со стула. Васе даже померещилось, что она увидела его ноги, торчащие над столом. Но это ей только померещилось. К счастью.

— Игорек, подъем. Пойдешь с нами. Пошуршим бумагами. А ты, Лева, развлечешь даму. Только недолго. Василисе Васильевне тоже надо, наверное, спешить.

Лева сидел как каменный.

— Ты что… Вы что… с Юрием Николаевичем… — заикнулся он.

— Тихо, — она приложила палец к его губам, — здесь все прослушивается и просматривается. — Лева об этом знал и поэтому заснятое всеми камерами шутливое движение шефа, которого он глубоко боялся, потрясло его еще больше.

— Секунду. — Он приоткрыл дверь и крикнул: — Виски! Шеф приказал развлекать, — добавил он самому себе — для уверенности.

Голос его дрожал. Лева начал понимать. Он догадывался, он заметил неладное сразу… Это пьянство, песни с Суховым, эти приглашения в самый Кремль… И слава богу, пока он еще не очень представлял размер всего полотна. На жизни Скворцова для всех стояло вето.

Пришло виски. Лева поднял стакан.

— Ну что. За тебя. — Коротко, но емко.

Они выпили.

— Проводишь? — спросила Вася. — А то заблужусь.

В лифте ее снова затребовал телефон. Номер теперь был ей уже знаком. Лева отвернулся. У него возникло желание заткнуть уши и так провалиться в шахту лифта.

— Это я, — сказала Вася.

— Поедешь к себе, — услышала она не вопрос, но утверждение.

— Больше некуда.

— Хочу посмотреть, как ты живешь.

— Так себе.

Трубка уже гудела. Он был очень строг. Ее новый мужчина.

И еще она поняла, что попала в тиски, которые будут сжиматься бесконечно.

На крыльце Вася с Левой расцеловались, но какое-то неловкое замешательство скользнуло между ними.

— Помни, Лева, все снимают, — пошутила она, подняв глаза к небу. Леве было не до смеха, он и так был напуган. Он все никак не мог уложить в голове увиденное, не подсмотренное, а продемонстрированное специально и всем. Над этим надо было хорошенько подумать. Местом своим он очень дорожил. В этих нервных размышлениях не заметил даже, что уже прямо на лестнице к Васе подошел человек.

— Пройдемте сюда, Василиса Васильевна. — И буквально под белы ручки провел ее к машине, усадил и быстро захлопнул дверь. Затем оглянулся. Запахнул пальто. Сел за руль. Это был скворцовский начальник охраны. Сам. Вася приметила его еще в «Поэте», весь вечер он простоял у дверей, и хорошо запомнила, когда они со Скворцовым, скрываясь от всех и от него в первую очередь, форсировали сугробы, выбежав из Кремля. Это именно он заслал их в ту самую «Сказку».

— Куда? — спросил он.

— Сами знаете.

Машина тронулась. Он действительно знал многое. А про нее — уже вообще все.

— Я рада, что вас не уволили. — Ласково она погладила его по плечу.

Он усмехнулся. Просто у него теперь появилась еще одна охраняемая точка.

Дома Вася сразу ринулась к телефону — Масику звонить. И не добилась его. Поэтому пока мыла посуду и разметала пыль по углам. Он позвонил ей сам.

— Масик, ну что, как дела? Рассказывай.

— Супер, Васька, да-ра-га-я. Супер. Обо всем договорились, все решили. Я даже и представить не мог, что такое бывает. Мы уже подписали договор о намерениях. Сейчас скворцовский экономический отдел что-то там просчитывает. Скоро еду на Чатку строить империю моему порфирию. Там тоже будет работать специальная группа.

— Ну вы размахнулись.

— Министерство обороны, то да сё, — небрежно продолжил Масик. — Такие дела. Раз-два — и готово.

— Тяп-ляп — и сделано. Не забывай, Скворцов так просто ничего не дает. Он поимеет тебя по полной.

— Может, я этого только и жду. Да-ра-га-я.

— Будь осторожен, Масик. Ты такой дурак все-таки, раз таких простых вещей не понимаешь. Говорят, он страшный человек. Мне бы и в голову не пришло тебя туда подставить. Это случайно вышло, честное слово.

— Это лучшая из подстав в моей жизни. Больше просто не под кого подставляться.

— Без эйфории. Масик, он чудовище. Говорят. — Вася намеренно гнала волну. И сама не понимала, откуда у нее взялись эти слова, такие некрасивые и этим человеком перед ней вовсе незаслуженные. Но не могла остановить поток собственного безумия. — Он монстр, понимаешь. Чудовище. Скушает, косточки не останется. На могилку некуда ходить будет. — Вероятно, она уже сама себя пугала.

— Не нуди. Я счастлив — дело двинулось с мертвой точки. В первых числах января уже вылетаю в Павлопетровск, а дальше на Бердючный. Ну туда, где вся эта ерунда хранится, которую я нашел. Скворцов сказал, что тоже приедет. Надо будет подготовиться к торжественной встрече.

— Ну ладно, Масик, а ты помнишь, кстати, что я твой партнер?

— Не волнуйся, да-ра-га-я, обо всем этом сам Скворцов помнит. И его люди. А это главное. Да тебе и так воздастся. А что ты на Новый год делаешь? Меня тут мои друзья в один клубешник приглашают.

— Просьба меня с собой не брать.

— Почему?

— Масик. Как ты себе это представляешь? Полночи как минимум пить водку в компании твоих сомнительных дружков. И подустав от отвращения, даже не упасть в салат. Потому что непочтенно. И еще думать, как домой ехать. Кучу денег такси стоит. Я не говорю про ту кучу, что уже будет оставлена в твоем дурацком клубешнике. То ли дело дома на диване.

— Когда ты такая скучная стала?

— Масик, опомнись. Откуда ты знаешь, какая я? Как будто мы с тобой всю жизнь прожили.

— Так еще проживем. Да-ра-га-я.

— Ладно, позвони еще. Но изысков просьба не предлагать. Тошниловка.

Примерно так и развлекалась Вася до того, как услышала звонок в дверь.

— Живешь ты и правда — так себе. По подъезду видно, — с порога заявил Юрий Николаевич.

Она не стала спорить. Как будто потеряла внутренний стержень. Какая-то чужая воля набирала обороты помимо воли всех участников. Вася не возражала.

— Только ничего, пожалуйста, в подъезд не покупай для украшения. — Вася была уверена — чем больше возьмешь, тем больше спросится. А отдавать она хотела ровно столько, сколько хотела.

— Прости. Не посоветовался. Не знал про такой строгий запрет. Привез вот туфли — вместо тех, что в сугробе сгинули.

Она открыла коробку. Туфли были шикарные. «Не знаешь, куда теперь и надеть. Под такие, пожалуй, придется обновить гардероб». На Скворцова, конечно, можно рассчитывать — в этом смысле. Но отлуп ему был уже дан.

— Стремглав лечу на содержание, — вздохнула она.

— Содержания, кстати, тебе еще никто не назначал.

— Ты ж не жадный.

— Нет. Обсудим?

— Нечего обсуждать. Ничего не надо. Ты надолго?

— Чаю выпью и уйду.

— Правда, что ли? А к чаю ничего нет — сладкого.

— Я виски прихватил. Чай с травой полезен для здоровья. — Тут она заметила, что из кармана пиджака торчит горлышко бутылки. — Оздоровимся?

— Завтра на работу рано, — заметила Вася.

— Рано на работу завтра мне.

Вася с ужасом подумала, что, если он останется, вставать ей еще раньше, да еще и завтрак готовить, наверное. Эта идея ей не понравилась. Мысль про белье и стирку она не успела начать думать.

— Я стараюсь не завтракать дома. Если только ты меня не приучишь. Но с завтра не станем начинать.

— Ты жить, что ли, тут собираешься?

— Вот еще. У меня есть свой дом.

— Не сомневаюсь. Тогда о чем речь? А кстати, ты там частенько ли бываешь? — обнаглела Вася.

— Я сам знаю, где бываю. И это я тебе уже объяснял.

— Что переговоры? Что скажешь? — Она ловко переключилась. Вася уже успела усвоить: он не любит, когда лезут в его дела. Между делом она поставила на журнальный столик что бог послал.

— Что скажу? Скоро все поедем на Чатку икру жрать.

Вернуться на Чатку было давней Васиной мечтой. Она просто подпрыгнула на диване. Но постаралась сделать это незаметно.

— Там так классно, — она задохнулась, — тебе понравится. А может, меня не отпустят, — занудела опять она о своем.

— Брось ты, благодарность выпишут. Когда они туда без тебя доедут?

— Сухова возьмем. Его ты любишь. И я тоже, кстати.

— Масика твоего я уже туда почти сослал. Пусть вкалывает. Помчится на ракете сразу после Нового года.

— Да, всем с Масиком поперло. Скажи, что Масик золотой? Ну, скажи?

— Порфириевый он. А что у вас, кстати, с Масиком? Он тоже про тебя трещал без умолку. Забыл про дела. Для дел, правда, у него есть я. Так что с ним? — взял безразлично-деловой тон Юрий Николаевич.

— А что у меня может быть с Масиком кроме великой любви?

— Да что ты? Так он же из голубых.

— Какая проницательность. А я их как раз и люблю, голубых. Не всех, конечно. Но от них часто больше пользы, чем вреда. Вот как от Масика.

— И когда же ты все это поняла — про любовь?

— Да мы ж с ним в Самовар вместе ехали, в поезде водку пьянствовали. Я же тебе рассказывала. Потом Сухова встретили в гостинице…

— Опять пьянствовали. И ты все сразу поняла. А что это, Васечка, ты так оправдываешься? — Ему явно нравилось всех держать в ежовых рукавицах. — Пьянствовали и хорошо. И с Масиком нам поперло. Видишь, какие удачные совпадения. Я люблю, когда все гладко складывается.

— Никаких совпадений не бывает никогда. Бывает только закономерность.

Он запомнил.

— Мой человечек, кстати, из-за Гор, все там уже для тебя организовал.

— А куда именно мы поедем? Или все Горы уже построились по росту?

— Тебе не все равно? Вообще-то в Железобетонск.

— О! Говорят, очень культурный городишко.

— Мне лично надо будет еще сгонять там в одно местечко, нагрянуть с неожиданной проверкой.

— А твой человечек мне в это глухое местечко доставит и театр, и кино, и художественную галерею… А также массу интересных талантливых людей. Знаешь, как это называется? Фестиваль.

— Ну вот эти проблемы я в голову брать не буду точно. Как все назвать, сама на месте разберешься. Я хочу потом уже, когда сам освобожусь, отвезти тебя на одну заимку. Лес, избушка, баня. И люди приятные. На самом деле.

— А мы вместе с ними на медведя пойдем с рогатиной… по лесу пробираемся… нам страшно… а ему весело… смотреть на нас, дураков… из своей берлоги…

Вася скрючила ручки, сложила из пальчиков очечки и, выглядывая из них, вертя головой и всем телом, изображала то ли медведя, то ли белку на сучке. Скворцов встал, перегнулся через столик, подхватил ее. И Вася, не заметив, как это случилось, обнаружила себя уже у него на коленях. Он ткнулся носом в ее ухо. И терся-терся о ее щеку, то прикусывая мочку, то скулу…

— Не оставляй меня, Васечка… С медведями одного… Пожалуйста… Не оставляй…

— Ты что, Скворцов, влюбился? — Вася искала его губы, но не находила, они уходили куда-то к шее, к плечу. Но возвращались обратно, ускользая снова.

— Не-а.

— Почему?

— Влюбиться… Полюбить… Любить… Мне, Васечка, только радость великая открылась. Как глаза. И мне чихать, откуда она. Я сейчас как будто балансирую, стою на одной ножке и двинуться боюсь… Оступиться… Отступиться… Васечка, не оставляй меня…

И сквозь эти целомудренные ласки Вася вдруг увидела сильного и беззащитного человека.

— А почему ты меня не целуешь?

— А поговорить? — Он улыбнулся. — Двинем за Горы на Рождество?

— Двинем… — Воля ее отсутствовала.

— Тогда готовься. Включается режим «нон-стоп».

Удивительно, но Васины затеи с поездкой за Горы в редакции никого не напугали. Абрамыч, узнав, что платить командировочных не надо, порадовался — вот так на халяву появятся провинциальные сюжеты. При отсутствии денег на рассылку корреспондентов по городам и весям в эфире постоянно крутилось только Садовое кольцо и его окрестности.

— Поезжай. Недельки хватит? Событий на праздники много не предвидится, поэтому делать тебе здесь особо нечего. Только закрой пленками все дни. И поезжай. С богом.

— Прополю розы, переберу фасоль… — пробубнила она.

Вася привыкла, что за инициативу надо платить больше, чем за ее отсутствие. В результате получалось, что еще и платишь за то, что работаешь. Вот как сейчас. Но в этом случае она была готова выпрыгнуть из штанов. И помчалась выпрыгивать — прочесывать все мероприятия в надежде сделать побольше праздничных записей, чтобы забить ими свое отсутствие.

Уже дома она принялась разбирать пачку пригласительных билетов, которую захватила из редакции. Хотела набросать жесткий план жизни на ближайшие дни. Налила чай. И разглядывала приглашения. Вася надеялась, пыталась в этом скоплении всякого барахла («Какое всё говно, однако») найти что-нибудь чудесное. Столица была наполнена клубами, как клубами смрадного дыма. Все было совсем отвратительно. Буквально неделю назад ей так еще не казалось. То ли в считанные дни город поменял ориентацию, то ли у нее сместился угол зрения. Наконец ей повезло. Один из конвертов был из Пушкинского музея. Приглашали на вернисаж. «Классно! В Пушкинском под Новый год всегда открывают что-нибудь забавное». Вася нажала кнопку, трубка загудела, потом коротко откликнулась.

— Перезвони позже.

Этого она не ожидала — в основном потому, что только сейчас сообразила, чей номер набрала. Такая большая и широкая ее жизнь вдруг вошла в какой-то жестко очерченный круг.

Перезванивать по тому номеру она не стала, зато названивала и названивала всей округе в надежде разведать еще хоть что-нибудь стоящее. Кое-что вырисовывалось. И делалось это только потому, что очень хотелось Васе той поездки.

Скворцовский номер высветился в ее мобильнике уже пару раз. Вася не откликалась.

— Фигушки. Нет меня. Занята, — тихо самоедничала.

Упившись собственным самолюбием, она все-таки перенабрала Скворцова.

— Извини, не мог говорить — люди сидели на голове. А ты что шифруешься? — весело наехал Юрий Николаевич.

— Да я тут по редакции носилась, а телефон в комнате оставила. Вот сейчас пришла и вижу — действительно звонил.

— Да ладно врать. Тебя в редакции давным-давно нет. Дома сидишь, бумажки перебираешь.

— Ты что, установил подзорную трубу в доме напротив? — И Вася действительно подошла к окну и выглянула из-за занавески.

— Мои дела.

— Что тогда на домашний не позвонил?

— Не хотел ставить в неловкое положение, — он явно издевался. — Чего хотела?

— Ловкого положения, наконец. А для этого приглашаю тебя на вернисаж в Пушкинский. Там под праздники случаются славные приемчики. Картинки хорошие покажут, и публика без обносков. Пойдем?

— А я в каком качестве?

— Ну как же? Моего финансового советника. Хочу составить приличную коллекцию. А вы, Юрий Николаевич, будете корректировать вложения.

— Согласен.

— За репутацию не волнуетесь?

— Она у меня безупречна.

…Пушкинский собирал эстетов. Считалось грамотным встретиться в этих святых стенах под Новый год и попрощаться со старым. Банкет всегда накрывался в Греческом зале, так называли завсегдатаи между собой Итальянский дворик. Там стоял Давид, слывший в народе Аполлоном. Пошел этот анекдот после того, как лет сколько-то назад в этом зале впервые накрыли столы. Тогда дружно вспомнили Аркадия Райкина — про того самого Аполлона и Греческий зал. Так старые образы и приросли по-новому. Все быстро привыкли. Но правда было забавно барражировать мимо холеной публики и старинных статуй с водкой и селедкой.

Вася сразу же встретила своих приятелей с телевидения, веселых и юморных ребят — корреспондента Мишу и оператора Костю, с которыми она часто путешествовала по фестивалям. С ними у Васи была своя отдельная жизнь. Ребята, как всегда, обшучивали высокие слова директора об открытии новой экспозиции и впечатлениях, которые ожидают всех гостей. И когда радушный хозяин торжественно пригласил всех в залы за новыми открытиями, опасливо скосившись на Скворцова, шепотом — для Васи — откомментировали:

— А тем, кто желает этих открытий незамедлительно, надо сразу спуститься вниз по лестнице и повернуть налево. — И сами, руководствуясь своими же указаниями, быстро покатились в Греческий зал к Аполлону, по пути поцеловав ее в обе щеки, а Вася махнула им вслед рукой — позже догоню.

— Хорошие мальчики, — заметил Скворцов.

— Ты еще не понимаешь до какой степени. Все впереди. — Вася знала, о чем говорила.

Выставка была действительно прелестной. Они прошлись по залам.

— Ты заметил, что художники, взрослея, видят ярче. Смотри, краски другие и движения шире, свободней. — Вася тыкала пальцем в картинки, сравнивая творческие периоды именитых авторов.

— Да, с возрастом обостряется зрение. Представляешь, в какой красоте мы увидим друг друга в старости?

Тем временем почитатели прекрасного, наполнившись художественными впечатлениями, постепенно сливались к банкету — вниз по лестнице и налево, наполняться напитками. В гостевой толпе не только Вася, но даже Скворцов встретил знакомых.

— Семен Семеныч…

— Юрий Николаевич, не замечал раньше, что вы поклоняетесь искусству. Очень приятно, — Семен Семенович поцеловал Васе руку мокрыми губами, — видеть рядом с вами советника, как это, по средствам… э-э-э… информации. Куда это вы пропали тогда из Кремля? Мы вас искали. Да-да.

Вася вдруг поняла, что прошло-то с того момента недели две — не больше.

— Мы срочно отъехали по делам.

— Представляю себе каким, — зажевал Семен Семенович. Его щеки лоснились.

— Вот именно. — Скворцов не реагировал на его вычурную едкость.

— Так какими судьбами здесь, Юрий Николаевич?

— А я теперь Василисе Васильевне даю экономические советы — по художествам, так сказать, — шел ва-банк Скворцов.

— Угу-угу. И платите, уверен, исправно.

Васе захотелось дать ему в морду. Но ее кавалер никак не реагировал, наоборот, улыбаясь, взял под руку Семена Семеновича и двинул его в сторону.

— Васечка, — у Семена Семеновича вскинулись брови. — Васечка, — настойчиво подчеркнул Юрий Николаевич. — Мы оставим тебя ненадолго. Ты же не будешь скучать? Я вижу здесь твоих друзей. — Он кивнул в сторону, и Вася заметила нарисовавшегося Сухова.

— Нет-нет, — подыграла Вася, нюхом почувствовав, что дела серьезные, иначе бы он так не подставлялся. — Виктор Викторович, — заулыбалась она Сухову.

— Привет, дорогая. — Быть у Сухова «дорогой» было делом приятным. Они расцеловались.

— Классная выставка, правда? По-моему, событие на фоне общего развала. Кстати, отличная новость. К концу зимы может организоваться поездка на Чатку. Мы приглашены.

— Скворцовым? А что, они-таки сговорились с Масиком? Я рад. — Чокнулись. — Но вижу, есть еще одна — главная — новость.

Вася с интересом глянула на него.

— Смотрю, вы со Скворцовым склеились посерьезке. — Тонкий человек все-таки Сухов.

— Вы тоже по радио слышали?

— Почему по радио?

— Да мы с ним из Кремля с президентского приема в эфир выходили. Теперь все пристают с глупостями.

— То есть дело дошло до Кремля? Быстро у нас живет молодежь. Нет, дорогая, радио я не слушаю. Я только наблюдал за вами, и этого мне вполне достаточно. — Он сделал ударение на «этом». — Скворцов что, теперь не дорожит репутациями? Это, кстати, тоже новость. Раньше он вроде только людьми не дорожил.

Васе хотелось прижаться к Сухову и рассказать ему все-все. Все, что было на самом деле. Особенно про упавшую, по версии Скворцова, с дуба радость. Спросить, что это, что с ней обычно делают? Причем, что теперь делать именно ей, Васе, на которую тоже что-то подобное упало. Она поняла, что, в общем-то, ей не с кем посоветоваться. По-взрослому. Вдруг она увидела, что все ее друзья-подружки, при всем их за тридцатилетнем, не юном возрасте, при всех своих браках и детях, сами были детьми, причем не большими, а маленькими: и дела у них по-прежнему были на уровне дележки конфетных фантиков на переменке.

Она взглянула на Сухова, и по глазам его, добрым и отеческим, поняла, что он понял.

— Что ты хочешь услышать? Дают — бери, а бьют — беги, вот что я скажу тебе, девочка моя. Поживем-посмотрим. А в Павлопетровск я с удовольствием полечу. — Он поцеловал ее в лоб, и они разошлись в разные стороны.

Вася было двинулась к Скворцову, но на пути ей встретился Мишка, который уже успел поднабраться. Оператор Костя в такие творческие моменты обычно был очень собран.

— Вася, помоги вразумить бездыханное тело. Ему еще стенд-ап записывать. А он уже ничего не волочет.

— Идиот! Тридцать секунд в стенд-апе я продержусь в любом состоянии.

— Это правда, — поддержал своего друга Костя — больше для Васи, хотя она и так все это знала прекрасно. Не один же год они были знакомы. Мишка икнул. — Так, не разлагайся. Давай быстро запишемся и по коням. Надо же еще всю эту муристику в эфир гнать. А на дорогах пробки.

— Какие, блин, пробки, Кость. Глухая ночь. Че пристал? Нам же наутро сюжет сдавать. Еще успеем с Васькой насандалиться. Правда, Васька? — Миша обнял ее скорее для опоры. Он не очень уверенно стоял на ногах.

— Миш, давай, правда, заканчивай эту бадью, чтоб Костик не волновался. — Миша закивал. — Кость, куда надо его поставить, на фоне чего? Что он вещать собирается, ты в курсе?

— Ладно, только для тебя, Васька, чтоб ты не колотилась. А ты у меня, — Миша потряс кулаком перед носом оператора, — чтоб снял все красиво. Понял?

Миша двинулся в сторону Давида-Аполлона. Шаг за шагом походка его становилась все увереннее, но полной трезвости добиться пока не удавалось. Подойдя к мраморному гиганту, Миша поставил недопитый стакан на постамент, припрятав его между голыми ногами статуи. А сам стал на этот постамент взбираться. Залезть туда ему никак не удавалось. Поэтому находчивый Миша на постамент прилег. Можно сказать, кинул себя прямо к ногам обнаженного мужчины.

— О, Костька! Отличный ракурс. Давай быстро, а то упаду. — Он и вправду начал сползать. — Васька! Васька! Скорее! Ноги подержи, а то упаду на записи. — Вася присела у постамента и прихватила Мишкины ноги. — Идиот! Быстрей снимай. Упаду же щас. — Костя уже наезжал с камерой.

— Вася, двинься чуть влево. — Костя показывал ей, куда отклониться, потому что та попадала в кадр. Тем временем она, крепко держась за Мишкины ботинки, принялась из кадра вылезать, руководствуясь Костиными отмашками, и совсем присела уже на пол. — Придурок! Ты слова забыл, что ли? Быстро говори текст — уже снимаю, — спокойно кричал Костя.

Миша, вальяжно подперев голову рукой, вдруг абсолютно трезво и очаровательно, с совершенно чистым лицом и чистым голосом начал рассказывать о прекрасной выставке и прелестном банкете в Греческом зале, который завещал всем Аркадий Исаакович. Напоследок он еще раз обворожительно улыбнулся в камеру… Костя, выдохнув, ее опустил. Миша рухнул на пол с постамента, накрыв грязными ботинками Васину голову. Публика, собравшаяся вокруг, зааплодировала.

Костя разгреб запутавшиеся друг в друге тела. Миша не вязал лыка, но свой стаканчик из-под ног Давида добыл быстро. Костя тоже налил себе.

— И я наконец выпью. А то с этим идиотом…

— Ладно, идиот. Сам идиот. Кто тебя везде водит — по приятным местам выпивать. Сидел бы в редакции на глазах у начальства и фотографировал бы новости, как все твои дружки. Идиот, он говорит. — Миша вовсе не обижался. С Костей они были сиамскими близнецами, и сколько Вася помнила, друг без друга не жили, а тем более не работали. — Ну что, Васька, за наш творческий труд! — Он высоко поднял стакан.

— Да, Вась, спасибо. — Костя повернулся к Мише: — Ну че? Ставь стакан уже. Собирайся быстро. Сам до машины дойдешь или водителя на помощь вызывать? Давай-давай. Мы побежали, Васечка, пока. Созвонимся. Целуем тебя. — И он поцеловал Васю.

— Я тоже, — Миша набросился на нее. Костя ловко оттащил его и поволок к выходу, держа в одной руке камеру, в другой — Мишу.

— Ха-а-арошие мальчики… — Вася посмотрела им вслед. Она и правда любила Мишку с Костей. Вася огляделась и увидела, что Юрий Николаевич по-прежнему стоял рядом с Семеном Семеновичем. В их стоянии ей почудилось противостояние, и она решила пройти мимо и послушать, клонится ли разговор к финалу. Было тревожно.

— Ты понял, мы против тебя подключим оборонку, — улыбаясь, изрекал вальяжный Семен Семенович. — Мы не любим, когда нам переходят дорогу.

— А я не перешел, а перебежал на красный свет. Я всю жизнь так бегаю, Сеня, привычка такая, но никто меня, представь, пока не поймал со штрафом.

— Так я те быстро объясню, как проезды закрывают. — Семен Семенович закрыл рот стаканом.

Вася прошла незамеченной. Все услышанное ей не понравилось, что тоже было нормально. Она не хотела напрягаться. Тем более что та ее часть, которая еще могла напрячься, уже была напряжена и натянута как струна.

Так, натянутая, она шла по залу, улыбаясь и кивая знакомым и перспективным знакомым, пока не уткнулась в известную всей столице барышню Надежду Петровну. Пожилая дама — пожила. Была женой министра, прокурора — это, как говорится, еще при Петре Первом, то есть при Сталине. Потом режиссера, затем художника и теперь актера, который был лет на десять моложе, а выглядел лет на двадцать старше. Хотя самой ей было уже лет сто. Она, однако, считалась завсегдатаем всех светских мероприятий. Без нее любое собрание можно было считать несостоятельным. Всегда про всех все знала. Выпивала обязательную рюмочку хорошего коньяку — не больше и вполне адекватно реагировала на происходящее. Вероятно, потому что давно парила над ним.

— Здравствуйте, душечка. — Васе даже нравились такие образные чудачества. — А кто этот импозантный мужчина, который бросил вас на время, я надеюсь? — Они расцеловались.

— Наденька Петровна, это же Виктор Викторович Сухов. Вы же его хорошо знаете, — начала косить под дурочку Вася.

— Душечка, смею вас заверить, Витеньку я знаю даже лучше вас. И люблю его, как и вас, Васенька. Я имею в виду другого импозантного мужчину.

— Наверное, Наденька Петровна, какой-то случайный знакомый. Не пойму, о ком вы?

— В миниатюрном размере этой выставки, душечка, случайных знакомых не бывает, — резюмировала Наденька Петровна, подняв глаза к господу богу, а получилось, что к Скворцову, который стремительно шел к ним. — Ой-ой, не стану вам мешать, душечка. — Она кокетливо сморщилась и сощурила глаз. Глаз ее был недобрый, как у дамы пик. «Не доживете», — зло подумала Вася. Юрий Николаевич приближался.

— Пойдем.

— Давай еще потусуемся. Неприлично так вот сразу…

— Извини, я в твоей якобы тусовке и с правилами не знаком. В нашей — уходят. Легко.

— Что, даже без перестрелки? — Вася пыталась шутить. — А что случилось?

Скворцов взял стакан с буфетного столика.

— Сеня хочет отнять у нас Масика — живого или мертвого. Говорит, что они пасли его, а мы теплого взяли.

— Так что ж они не брали?

Он пожал плечами.

— Жалко. Я уже с Суховым договорилась, что он поедет с нами в Павлопетровск.

— Да поедет, Вася, поедет. И мы поедем, и все будет хорошо. Они будут брать все потом, когда мы организуем там быт и все другое. Вот так-то, — Юрий Николаевич был расстроен.

— Ну пойдем тогда. Пока у нас есть время. Скрыться от преследования. — Вася потянула его к выходу.

Подавая ей пальто, он небрежно заметил:

— Кстати, что-то ты скромно сегодня вырядилась. Совсем не как в Кремль.

— Я новые туфли берегу, и потом мы же не собираемся сегодня штурмовать сугробы?

— Не собираемся. Поедешь с Максимом.

— Это твой любимый охранник. Не поеду. Я поеду на метро.

— Хватит с меня на сегодня идиотизма!

— Хорошо, поеду на такси, этот общественный транспорт скоро станет моим любимым. Только чтоб тебя порадовать. Но пройдусь немного.

— Доедешь — позвонишь.

— Куда? Домой? — Это слово было явно лишним.

— Не зли меня.

— Целую. — И действительно поцеловала его в щеку. И виновато отправилась в сторону бульваров.

Взять и скомкать весь вечер. Причем начала все Наденька Петровна, нюхом почувствовала жареное, которое любила более всяческих диетических продуктов.

Рядом с бредущей вдоль бульвара Васей притормозила машина. Открылась задняя дверь:

— Садись.

У Васи уже совсем не было сил спорить. И она влезла внутрь.

— Ты маньяк? Никакой свободы. Даже перемещения.

— Я просто подумал, что увижу тебя только после Нового года — ведь так? И решил удовлетворить хотя бы маленькие желания перед наступлением вечности. Только поцелую — и все пройдет. Я тебя поздравляю, — он убрал ей волосы со лба, — с наступающим.

Вася потянула губы. Она поняла, что он, как всегда, был прав. И уже завтра она будет тоскливо смотреть в окно в сумрачной надежде, что за ней приглядывает хотя бы подзорная труба из дома напротив.

Новый год надвигался, однако, и Вася собиралась встретить его дома, со своего дивана наблюдая за ходом праздника и его участниками. Более того, к ней собиралась приехать питерская подружка Юлька. Они давно договаривались повидаться, и вот он повод — Новый год.

Словом, надо было идти за какой-то праздничной едой в магазин, а этого Вася не любила. Она вспомнила, что ее Юлька любит икру и шампанское. Это значительно упрощало задачу. На днях соседка, которую Вася встретила в лифте, рассказывала о том, что недалеко от их замечательного дома открылся винный магазин специального назначения — для гурманов. Туда свозились вина со всех бывших сторон нашего отечества, а именно: Армении, Грузии, Абхазии, Крыма. И Вася отправилась туда.

Неуклюже ковыляя в валенках, она двигалась по заснеженному бульвару, где ветки кустов и деревьев склонялись, тяжело пригибаясь, к земле. Погода и вправду стояла новогодняя. В проблесках солнца, однако, по-прежнему не намечалось проблесков сознания.

Сначала Вася решила завернуть за красной икрой. Продукты такого рода она старалась покупать не на рынках, которые любила, и даже не в обычных магазинах, а в супермаркетах, которые только и годились для сомнительных покупок. По пути как раз был один из таких торговых центров. Прихватив на входе маленькую железную корзинку, Вася отправилась в поход по витиеватым тропинкам, проложенным между горами съестного. В самых популярных местах, у плантации винных продуктов, образовались даже пробки. Главное столпотворение обнаружилось около небольшого прилавка, с которого толпившиеся сметали что-то в свои корзинки и тележки. Вася пробилась к полочкам — скорее из любопытства — и увидела, что это та самая красная икра в маленьких зеленых баночках, так необходимая ей. Специальный человек не успевал пригоршнями выкидывать заветные жестянки из коробок. Икру брали по десять, а некоторые по двадцать банок. И Вася, поддавшись общему порыву, также схватила сразу три банки, а потом еще докинула одну — чтоб было.

Преодолев это испытание, она отправилась к кассам, по пути прихватывая что-то из тех мест, где людей было поменьше. Шпроты, уксус, колбасу. С кассами тоже неожиданно повезло. Толпа пока билась в торговых залах. Вася подумала, что надо взять чего-нибудь еще и впрок. Она вспомнила, как в прошлом году зашла в магазин совсем накануне праздника, а именно 31 декабря, и застала не просто пустые полки, то есть полки абсолютно пустые, но горы рваных коробок, мятых фруктов, разбитых бутылок и обезумевших продавцов с обезумевшими глазами, забывших о том, что надо не только все прибрать, но и еще добежать до дома, чтобы успеть чокнуться шампанским. Тогда единственное, что удалось приобрести Васе — и надо сказать с удовольствием, — так это подделанный под нашу елочку маленький кипарисик, запыленный белой бумажной стружкой. Он еще долго простоял у нее на тумбочке, вжился просто в обстановку. Васе в какой-то момент показалось даже, что он живой и растет прямо у нее на глазах да еще и распускается. Однако к лету кипарисик зачах — от жары, наверное, и тут же стал чужим и малонужным. Впрок брать она ничего не стала.

Так приблизительно готовясь к торжеству, двинулась Вася в винную лавку. Доплетясь наконец, она поняла, что замерзла, и сердце ее замерло в надежде, что в такой славной торговой точке должна быть и разливочная. Многие заведения, торговавшие вином, вдруг стали называть дегустационными залами. Вася с удовольствием, особым и непередаваемым, юркнула в подвал, где этот чудесный магазин и находился. Действительно, торговые площади потрясали количеством сосудов с давно забытыми, почти древними названиями. «Лыхны», «Псоу», «Эшери» — это с одной стороны, а с другой — вся Массандра, весь Инкерман, Коктебель, а также шампанское «Новый Свет», лучше которого — если про шампанское, — по Васиному скромному весьма вкусу, ничего не бывает. К тому же этот шипучий напиток она пила один, всем хорошо известный, раз в году. Были там и другие невиданные звери. Сорокалетний коньяк «Кутузов» поразил ее фантастической ценой, и Вася припомнила, как когда-то пробовала его на коньячном заводике под Коктебелем вместе с главным технологом, который его тогда изготовлял с любовью, можно сказать, собственными ручками. Но и в те давние годы напиток не произвел на нее должного впечатления. Она любила что попроще. И поэтому легко променяла одного знаменитого «Кутузова» на несколько бутылочек ординарного коньяка — чтоб сто раз потом не бегать.

Цены в магазинчике тоже, к радости, оказались реальными. Васе, небольшому любителю вин, вдруг захотелось купить всего, ну если не всего, то уж большую часть запасов этого славного винного погребка. Сверять желания с возможностями кошелька она, однако, не стала, но заметалась взорами-молниями по полкам, составляя свою мифическую винную карту, ту, что могла бы сложиться у Васи, вино предпочитающей, со вкусами Васи, вино не пьющей. Любезный юноша вмешался в ее творческие поиски:

— Вам чем-нибудь помочь? — поинтересовался он.

— Помогите запаковать три бутылочки «Нового Света» — классического.

— Ваш набор вы найдете у кассы. Что-нибудь еще для вас?

— Рюмку коньяку.

— Пройдите. — Юноша указал ей верный путь.

Вася направилась по лабиринту, приближаясь (она почувствовала это по запаху) к заветному. По пути она расслышала беседу группы эстетов о каком-то коллекционном напитке 1936 года и даже увидела запыленную бутылочку в руках одного из них. Она постаралась быстро миновать пугающие цифры. Очаровательная девушка уже поставила на стойку настоящую коньячную рюмку. «Смотрите-ка, как у них все устроено». Девушка вопросительно посмотрела на Васю.

— Чего-нибудь несложного. — Девушка аккуратно налила пятилетнего (или пятигодовалого?) «Кара-Дага».

— Оплатите на выходе, — улыбнулась она.

— Может быть, еще что пожелаете? — услужливый малый опять был тут как тут.

— С вашей чудесной коллекцией только в другой жизни.

Вася расплатилась, аккуратно уложила упакованное шампанское в рюкзачок и по крутой лесенке выбралась на улицу. Окончательно вышло наконец мутное зимнее солнце. Легко забросив рюкзачок за плечи, она подняла голову к свету и улыбнулась. «Жизнь удалась!» — правильно некогда просветил всех один замечательный автор.

Перед самым праздником началась настоящая суета. Юлька, отложив покупку билетов на последний день, их явно не доставала. И звонила как бешеная каждые пять минут с безрадостным докладом, как будто Вася могла ей чем-нибудь помочь. Приходилось выслушивать тирады вокзальной брани, исходившей из Юлькиных девичьих уст. Билет все не давали.

Нарисовалась взбудораженная Ольга.

— Я к тебе приеду на Новый год. Ты же дома будешь? — добавила осторожно.

— Да, жду Юльку из Питера. Но, понимаешь, ее все еще нет. Может, утренним стартанула. В любом случае приезжай. Я никуда не собираюсь, и закусочка кое-какая заготовлена.

— Скворцов прислал? — Фамилия Скворцов стала не просто притчей во языцех. Она уже стала нарицательной.

— Пока прислал мой собственный кошелек. Ты не забыла, что он у меня еще есть? А кстати, — пикироваться было Васиной манерой, — ты что, все не можешь разобраться, с кем из своих мужей встречать рассвет новой жизни?

— И не пытайся меня обидеть. Это отдельная история, — глухо сказала Ольга в трубку и тут же захихикала: — Живем по классике — три девицы под окном…

Юлька по-прежнему телефонировала с вокзала, голос ее от раза к разу становился все веселее. Звонили еще какие-то люди. Куда-то звали. Куда-то ехали. Чего-то хотели. Не от Васи даже — от жизни. Праздника, наверное.

К вечеру подкатила Ольга. При всей своей страсти к семейной жизни и умении ее себе организовывать без перерыва, Ольга не очень любила семейный быт, а с готовкой еды и совсем не справлялась.

— Ну как дела? — бодро сказала она уже в дверях, живо оглядывая хорошо знакомые ей скромные апартаменты. Как будто кто-то здесь прятался от ее зоркого глаза. — Какие новости, дорогая?

— Новый год на носу, и нос чешется.

— Ну что, тогда нальем поварские?

— Ты сначала что-нибудь хоть приготовь.

В четыре руки, однако, они быстро накидали на стол чего-то съестного.

— Ну рассказывай, как ты докатилась до жизни такой? Замужняя, можно сказать, двумужняя, женщина и встречаешь семейный праздник здесь и сейчас? Это тоже, конечно, хорошо. Но интересно.

— Да веришь или нет. Актер Сашка уехал на съемки. Позвонил и говорит: слушай, а что мне туда-сюда мотаться? Первого все равно надо выезжать обратно. Один пустой пробег. Я и спорить не стала, скандал закатывать, наоборот, потерла ручки, сказала, что найду себе занятие. А в это время бизнесмен Валера, сообразив, что тоже может оказаться за околицей праздника, прыгнул буквально на лету в самолет с дружками, ухватив горящую путевку в южные страны. Обещал радостно подарок привезти. Вот так затейливо, Вася, и складывается жизнь. — Ольга махом выпила рюмку водки. — Буду пить сегодня водку, не возражаешь? Тяжелый напиток в тяжелые дни.

— Пей, водки залейся. И напиток это легкий и приятный. Надо только привычку иметь.

В разговор ворвалась Юлька, уже совсем пьяная, которая все еще торчала в Петербурге, и, судя по всему, ей уже не было дела до Васиного праздничного стола. Юльке было уже так хорошо, что она потеряла связь времени с событием. Правда, немного беспокойно было за ее праздник, который уже наступил и явно был ей симпатичен. Ничего не поняв из потока переполненного спиртным Юлькиного сознания, Вася отсоединилась.

— Судя по всему, и трех девиц сегодня не получится.

— Видишь, как хорошо, что мои уроды отвяли, а то бы вообще сидела одна-одинешенька.

— Ну и сидела бы, что не сделаешь, Ольга, чтоб тебя порадовать.

— Добрые мы все-таки девчонки, Вася. — Ольга снова махнула рюмку, видимо, очень ей хотелось догнать Юльку в том ее настроении. Впрочем, за старое, за старый год и принято пить горькую, которой Ольга считала водку.

В дверь позвонили. Они переглянулись. Вася отворила.

— Вот это да!

На ее возглас в коридор выбежала заинтригованная Ольга. В дверях стоял огромный букет из елки и цветов. И из-за него выглядывала умытая и причесанная голова Левы Багдасарова. «Прямо и к столу нечего подать такому человеку». — На этой Васиной мысли Лева, шагнув через порог, зычно отрапортовал:

— Ни бэ. Я на минутку. Поздравить только и бегом дальше. — Потрясенная Ольга прижалась к стене, пропуская елку в комнату. — Я на дачу еду к приятелям. Вы оказались по пути, решил поздравить. Вот.

— Согласно указаниям начальства? — завистливо брякнула Ольга, не заметив даже — или как бы ненароком, — что подставила сразу всех. Про Васю мы и не говорим — невелика сошка. Но совершенно необязательно было выказывать перед Левой свою осведомленность возможными делами Скворцова, делами высшего перед низшими. Лева тоже сконфузился. Конечно, главной задачей его визита было убедиться в том, что он практически видел собственными глазами, которым не верил — существует или нет этот фантастический роман. Но с другой стороны, и сейчас он это понял со всей очевидностью, из всей старой жизни, из всех тех дядек и тетек студенческой молодости у него осталась одна только Вася, и за нее тоже хотелось по-человечески держаться.

— Не-а, Оль, у них в компании просто принято бежать впереди паровоза. Ихнему начальству нравится инициатива с мест. Правда, Лев? Так вот, доклада наверх не будет, так и знай. — Что хотел, однако, Лева понял — роман был. — Да, Багдасаров, до чего ты докатился, а так красиво начинал.

Лева еще больше засмущался оттого, что Вася все поняла про него — теперь скрытного очень и прожженного, но тоже единственного сохранившегося у нее «оттуда» человека.

— Да вы че, девчонки? Ладно, Васька, наговаривать лишнего. Во мне иногда просыпаются чисто дружеские чувства. — Это был единственно верный ход, который и сработал на сентиментальную Васю. Она заулыбалась. — Мы же с тобой все-таки не одну собаку вместе съели, когда были помоложе да порезвее. — Между тем, стесняясь, он совал ей какие-то духи. — Я ж не вру?

Лева, в общем, не врал, и скажем больше — был честен. На факультете и после они дружили и частенько вместе и пьянствовали, и гулянствовали. Лева не был жлобом, и когда у него появлялись деньжата, даже в бедные студенческие времена умел налаживать красоту. Отлично знала это и Ольга, которой пару раз тоже привелось поучаствовать в Левиных многодневных и массовых загулах. Только сейчас его поступок выглядел странновато, вернее, совершен он был и от души тоже, но как бы и не просто так, а впрок, что ли, в счет будущих доходов. Так казалось. Хотя, вероятно, было обманом зрения. Лева хорошо замаскировался.

С елкой, которой не было в доме, и духами, которых была батарея, Лева по-джентльменски привез хорошего коньяка.

— Девчонки, давайте выпьем. Васька, где сосуд? — Лева налил и поднял рюмку. — С наступающим! — И закинул в рот маслинку.

Лева был грамотным выпивальщиком. Не то чтобы многие, почти все убеждены в неправильном — считается, что коньяк, как, впрочем, и шампанское закусывают фруктами, шоколадом или, того хуже, конфетами со сладкой начинкой. На том же коньячном заводе, где Вася предпочла ординарные коньяки «Кутузову», ее давно и правильно научили (а потом подтвердили этот факт на заводе шампанских вин), что заедать все вышеназванные напитки нужно и даже необходимо чем-нибудь соленым, лучше рыбой или икрой — желательно не икрой минтая. Хотя можно и ею, сейчас легко и такую найти весьма приличного качества. Если коньячок простенький, закуска тоже может быть несложной. А фрукты с шоколадом пригодны лишь для изготовления десертов.

— А хотите, поедем все вместе? — предложил Лева в искреннем порыве. Щедрость его не знала пределов. Судя по всему, его действительно тронули собственные воспоминания.

Подниматься с дивана Васе не хотелось. Ольга потупила взор.

— Ну ладно, девчонки. С вами хорошо, но ждут меня великие дела.

— Веди себя прилично! И Скворцову привет передавай! — крикнула Вася уходящему Леве. Он вжал голову в плечи.

Вася отправилась на балкон за шампанским — по телевизору с поздравлениями выступал президент. Хорошо, что в доме еще остались недобитыми старые бокалы именно для шампанского — было красиво. Вася не любила покупать посуду. Она возникала в доме как подарочная — с банкетов и презентаций, из редакций и производств (чаще все-таки сувенирных), куда и ее тоже иногда загоняла судьба. Шампанское удалось открыть легко. Вообще это великая иллюзия, что мужчины лучше женщин справляются с открыванием бутылок. Если только не идет речь об откупоривании пива глазом. На двенадцатом ударе Вася с Ольгой сдвинули бокалы, поглядели друг другу в глаза, буравя так, будто смотрели в глаза мужчинам, от которых чего-то хотели, даже больше — от которых зависела жизнь. Чокнулись, покричали «ура!», выпили залпом.

После торжественного выпивания торжественного напитка они поняли, что остались довольны встречей Нового года. Правда, можно было еще развлечься прослушиванием раскатов салюта, ударившего на улице. В Москве стало принято салютовать по разным, порой весьма глупым поводам. Один из поздравительных телефонных звонков сообщил голосом пьяного Масика, что он едет к Васе поздравить ее с их знакомством в ушедшем году. Он также готов поздравить неизвестную ему еще пока Ольгу со знакомством в году новом. Два тоста уже были готовы.

— Ну а как твой? — полюбопытствовала Ольга, долго готовясь.

— Ты знаешь, а ведь он неплохой мужик… — неожиданно для самой себя призналась Вася.

Ольга насторожилась. Такого признания из Васиных уст она ещё не слышала. До того все ее поклонники были просто — ничего.

— Неплохой мужик имеет разное звучание.

— Отвянь вообще. Ты и так много знаешь. И прошу тебя не сообщать это через газету. Все-таки это информация не для «Афиши».

Вася уже поняла, что погорячилась. И что, собственно, было скрывать? Ясно, что отношения со Скворцовым завязались не на полчаса. И надо было как-то жить. Жить с Ольгой. С редакцией. С жизнью. Со всем этим, с чем она совсем недавно еще жила припеваючи. Одна.

К счастью, приехал Масик — и быстрее, чем его ожидали. Распевая песни про упоительные вечера и что-то там про Новый год, который примчится и случится (все вдруг научились петь — не дурной ли это знак?), он ворвался веселым вихрем в дамскую паузу. Масик был абсолютно счастлив, поэтому подбежал к столу и лихо с мороза махнул без закуски сразу пару рюмок — в счет тех двух тостов, что еще сумел произнести по телефону. Тепло и радость разморили его, он упал в кресло, где сразу и задремал.

— Слушай, а как это тебе удалось так влезть к нему? Так плотно и так быстро? — продолжила неутомимая Ольга.

— К Масику? — не поняла Вася.

— К какому Масику! — раздражилась та. — С ним все как раз предельно ясно. Все пьяницы — твои лучшие друзья. Я о главном. О таком же все тетки мечтают.

— О чем мечтают все тетки? — придуривалась Вася.

— О красивом, умном, богатом. Слова можно менять местами — по вкусу, — язвительно парировала Ольга.

— Мечтают о человеке или о денежном мешке? Шитом еще и золотом — для красоты, да еще со специальным устройством внутри, которое иногда, когда захочется, говорит комплиментарности и интеллектуальности? Тетки, по-моему, мечтают о любви. А некоторые еще и о свободе.

— Нет, Вася. Они, конечно, о любви, может, и мечтают. Но еще и о мешке, общественном статусе — да-да, — а также о приличной жизни, приличном уровне, который снимает проблемы… Обо всем этом мечтают тетки. Ну и о человеке, наверное. Может быть. Точно не знаю. Но о месте под солнцем, дорогая, не забывает никто и никогда.

— Но это же смешно, когда все женское население убого делит места под солнцем, радуется новым купальникам и синтетическим пенисам. А отдыхать когда? Когда, я спрашиваю. Под солнцем, Ольга, тела быстро сгорают, купальники, видишь ли, линяют или выходят из моды в следующем сезоне. Биться за новую смену белья? Легче его постирать. Но если лениво, можно поспать и в чужой постели, красивой, конечно.

Пламенный Васин монолог внезапно прервался. Ольгу призвал к себе телефон и щебетать та отправилась на кухню, чтобы не разбудить Масика. Или чтобы не подслушивали… Оттуда и доносился ее милый смех.

Васин мобильник тоже закукукал. Не глянув на номер, Вася приложила аппарат к уху.

— Привет, Васечка. — Этот голос, скворцовский, Васечка никак не ожидала услышать. — Поздравляю тебя, дорогая («трогательно»), с Новым годом. — Ей хотелось поздравлять и поздравлять в ответ, говорить и говорить, и она слышала, как заколотилось ее сердце в такт словам, желавшим выплеснуться наружу.

— …и всего этого тебе желаю. И знаешь почему? Потому что многое из этого могу тебе просто дать («самоуверенно»).

— И еще пожелай мне маленький денежный мешочек, — хихикала она, вспомнив минувший жаркий спор.

— Это самое простое. Посмотри, он уже в тумбочке.

— Только вот пока в чужой. А почему связь прерывается? Ты куда-то пропадаешь.

Левым глазом Вася увидела входящую Ольгу, которая тут же скривила улыбку. — «Неужели так все видно по моему дурацкому лицу?»

— Связь прерывается, — услышала она, — потому что я еду с горки.

— Между елками — на попе?

— На лыжах. Пока. Но поеду на попе, если будешь меня смешить своими глупостями. И пожеланиями дурацких и бессмысленных мешочков.

— А что ты там делаешь — среди елок на горке?

— Новый год встречаю. Стало скучно в клубе. Фраки, декольте. Решил проветриться. Надел лыжи, поднялся на гору, увидел звезду и позвонил тебе рассказать об этом. Потом тебе ее покажу.

— Ты оригинал.

— Нас таких здесь несколько. И абсолютная тишина. А у вас что?

— А у нас Новый год. Представляешь, тоже снег. — Вася выглянула на улицу. — Елка. И — слышишь? — бесконечная пальба — столица салютует. — На улице и правда грохотало.

— Слышу, слышу. Сумасшедшие русские празднуют победу нового года над старым. Кстати, ты помнишь, что Рождество обещала мне?

— Когда?

— Где. Мы же едем за Горы.

— Горы? Да, да. Да, это будет Рождество?

Юрий Николаевич не любил долго разговаривать.

— Ну, значит, помнишь. Пока, — резюмировал он.

— Поздравляю, — поспешила ответить она, но уже в пустоту.

— Мило. — Ольга немного нервно отхлебнула водки.

— У каждого, знаешь ли, свои заморочки. А скажи, и почему мы так не можем радоваться чужой радости? Я тебя поздравляю.

— Тоже. — Они расцеловались. — А не пойти ли лучше спать?

— Кстати, что будем делать с этим бездыханным телом? — примирительно улыбнувшись, Ольга указала на Масика.

— А что с ним делать? Не выбрасывать же собакам. Пусть тут валяется до утра. Если захочет, само переползет на козетку. Оно способное.

Они расхохотались.

Как и все обычные люди, Юрий Николаевич тоже встречал Новый год. С семьей он отправился в знаменитую гористую страну, что славится во всем мире еще и часами. Его жена Лена любила заграницу с рождения, потому что за границей родилась — папа ее был немелкий дипломат и верно служил отечеству за его рубежами. Там же она и выросла под чутким руководством мамы, которая всеми силами прививала девочке все европейское. С чем успешно справилась. Врожденная Ленина память частенько звала и манила ее на европейские просторы, где она только и чувствовала себя хорошо. Такой же, как она считала, элитный вкус Лена пыталась воспитать и в дочери Лизе. Обучала языкам, читала импортные сказки, показывала зарубежные мультики. Юрий Николаевич старался радовать Лену и часто отпускал ее за границу с дочерью. К тому же Ленина работа — она была дизайнером — также требовала регулярного присутствия на зарубежных аукционах и выставках. Приятное совмещалось с полезным. Скворцову нравились собственные успехи супруги.

Новый год был особым праздником, поэтому заранее, высвободив время для отдыха, они заказали билеты и отель. Получалось только, что Юрий Николаевич мог побыть с семьей несколько дней, за что и так все были ему благодарны. Лена с Лизой оставались там еще на некоторое время.

Приехали они за пару дней до Нового года и все время проводили на горе, загорая и катаясь на лыжах. Юрий Николаевич тренировал маленькую Лизу, которая демонстрировала очевидный прогресс, и получал от этого огромное удовольствие. Он обожал Лизу и очень любил Лену.

Лена его понимала. Как ни странно, он прислушивался к ее советам, хотя прибегал к ним не всегда и даже редко. Чаще, когда дело касалось налаживания отношений и выбора форм общения. Вообще советоваться он не любил, вернее, не считал нужным это делать. Он все решал сам.

В канун торжества они весело прошлись по магазинам, купили всякие-разные вещицы, вечерние платья для Лены и Лизы. Выпили глинтвейна. И на время расстались — надо было выбрать подарки друг другу.

Праздник здесь было принято отмечать в клубе, где уже был зарезервирован столик. На этот раз они решили взять с собой и Лизу. Впервые она должна была, как большая, сидеть вместе с ними за столом и даже глотнуть шампанского. Лиза об этом знала и готовилась серьезно.

Скворцовы прибыли в клуб часа за полтора до полуночи.

— Ну а теперь подарки. — Лена полезла в красный пакет.

— А что, Дед Мороз теперь приносит подарки заранее? — поинтересовалась Лиза. Она хоть уже и пошла в школу, но оставалась еще наивным ребенком.

Лена улыбнулась.

— Иногда он присылает их специальной почтой, когда боится опоздать. А если приходит вовремя, все радостно встречают его самого.

— Ну хорошо, давайте.

Лена передала дочери коробку, в которой оказался фотоаппарат. Лиза мечтала именно о фотоаппарате, она тоже стремилась к независимости. Ей хотелось что-то делать самой, тем более если дело касалось ее развлечений. Лиза радостно крутила новую игрушку в руках, быстро перебирая кнопочки. Дети легко стали справляться с техникой. Лена получила очередное ожерелье. Юрий Николаевич — очередные запонки.

Лиза полезла под стол и вытащила из своего пакетика два картона.

— Это вам, — она протянула их родителям. — Я нарисовала ваши портреты. Маме — папин, папе — мамин. И подписала. Чтоб вы не скучали, когда не встречаетесь.

Работы были детские, но вполне умелые. Лена серьезно занималась с Лизой рисунком. Странным здесь было одно — почему ребенок не нарисовал родителей вместе. Чтобы не скучали — смешное объяснение. Тем временем Лиза соскользнула со стула и, крутя в ручках аппарат, побежала к другим детям — хвастаться и упражняться.

Родители выпили вина.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — начала осторожно Лена.

— А что, это так заметно?

— Заметно — по нездоровому блеску в твоих глазах.

— Знаешь, у меня успехи в делах. Откуда-то из воздуха вдруг упал мальчик, который поможет нам в новых разработках — на Чатке. Он открыл минерал, который очень интересен оборонке. Мы их всех перебьем.

— Перебьем? Ты не заметил, ты сказал двусмысленность? И вот это меня уже беспокоит. И потом, ты же знаешь, что все это непросто. Но решай сам.

— Не волнуйся, не в первый же раз. Пролетим. Надеюсь. Пока только на старте. За успех. — Они выпили.

— И еще считаю нужным сообщить. У меня появился интерес.

— К женщине?

— К жизни. Да, и связан он с женщиной.

— Вот как? Ты раньше не брал себе за труд докладывать о своих любовных победах.

— Это другой случай.

— Даже так? Она хорошенькая?

— Не знаю. Честно не знаю. И пока больше сказать ничего не могу. — Он поднял на жену светлые глаза. — Не скрываю, просто, понимаешь, в голове не все уложил. И еще хочу попросить тебя встретиться с ней.

— Это совсем ново.

Он не заметил реплики.

— Во-первых, сама составишь впечатление. И потом нам теперь как-то придется жить вместе. Не в одном доме, естественно, но вместе.

— Хорошо, когда? — Лена не выпускала себя из рук.

— По приезде. Я ее тоже предупрежу. Ей это будет, пожалуй, сложнее понять. Она ведь ко мне не очень привыкла. Хотя, по-моему, способная.

— Ты с ней едешь за Горы?

— Да. У меня там дела, а Вася любит провинцию.

— Вася? Так ее зовут? Забавно. Ты умеешь найти нечто нетривиальное. Может, она и правда ничего. — Лена стряхнула с вилки салат.

— Мама, папа, смотрите, я вас сфотографировала. — Лиза показала картинку. Они выглядели неплохо.

— Как дети быстро всему учатся. — Лена заправила Лизин локон за ухо. И это сразу напомнило Скворцову о Васе. — Беги к ребятам, Лизонька. Мы с папой разговариваем.

— Что-то душно. — Юрий Николаевич встал. — Пойду проветрюсь на горе.

— Вернешься?

— Нет. С Новым годом — наступающим, дорогая. Не скучайте. С Новым годом, Лизонька! — Он махнул дочке.

Причуды мужа были Лене не внове. Она давно привыкла ко многому. Снова подбежала удивленная Лиза:

— А куда папа ушел?

— У папы дела, детка. Привыкай.

Лиза вздохнула:

— Я и привыкаю. — Она смотрела вслед уходящему отцу.

Юрий Николаевич поднялся на гору и позвонил Васе.

Ранним утром в сонную и почти семейную жизнь Васи, Ольги и Масика ворвалась Юлька. Она была в полувменяемом состоянии.

— Всем прывет! С Новым годом! — Было странно, что она вообще что-то могла сообразить. — Девчонки! — Она набросилась на них с объятиями. — Как я вас люблю! По-честному. Ну не смотрите так. Праздник же. — Ой, а это кто такое? — Юлька подпрыгнула — случайно она присела на козетку, где примостился Масик. — Ой, какой ха-аро-шенький. Эй, ты, просыпа-айся. — Масик пьяно щурился на мир, воскресающий перед его глазами. — Встава-ай, ты кто?

— А ты кто?

— Юлька из Питера.

— А я тогда кто?

Вася выползала из кухни, держа в руках тарелочки с закуской. А Юлька с Масиком, уже обнявшись, пили из горлышка пиво. Видно было, что эти двое сразу нашли друг друга.

— Подключайтесь. Из Питера захватила специально. Все для вас. — Язык ее заплетался, но заплетался весело. Она размахивала пивной бутылкой.

— И этот человек всю жизнь нам рассказывал, что пьет только шампанское. Ужас. — Ольге, хотя ханжой она вовсе не была, все это не очень нравилось. — Я, пожалуй, домой поеду, — сказала она, пробежав пальчиками по не очень свежему лицу, отразившемуся в зеркале. У Васи же выхода не было. Все происходило в ее доме.

— Оль, ты куда это? Я вам щас расскажу. Такого Нового года в моей жизни не было, — продолжала кричать праздничная Юлька.

— Представляем себе. Закуси.

— Я не завтракаю.

— Это не еда. Это закуска. Масик, давай. — Масика уже снова закачало.

— Да ладно. Ерунда это все. Такие люди мне попались чудесные в поезде. Они всегда встречают Новый год в поездах, представляете?

— Надеюсь, ты не будешь теперь каждый год шататься с ними.

— Не-а, не буду. Надо будет что-нибудь новенькое. Изобразить. Но есть же еще время. Це-е-елый го-о-од. — Юлька пьяным пальчиком водила перед носом. Настали проблемы с фокусировкой, и она уже видела два собственных пальчика, и это даже ее удивило. Она тыкнула одним из них в свой нос, попадая, однако, не в самый его кончик.

— Ну что, алкаши, целую-обнимаю. С праздничком. — Ольга, уже одетая, выглядывала из коридора. — До будущих встреч. Я пойду потихоньку.

Вася закрыла дверь. Что-то надо было делать с этими пьяницами. Вернее всего было уложить их спать. И она попыталась справиться с задачей, что неожиданно быстро у нее вышло. Помогло ей, вероятно, только то, что ночь у обоих удалась. На славу.

Васино тихое счастье продолжалось недолго. Чуть поспав, оба двое — Юлька с Масиком — поняли, что действительно обрели друг друга. Слава богу, их быстро удалось вытряхнуть из квартиры, их общая душа — можно было вести разговор уже и об этом, — требовала воздуха. Захлопнув дверь, Вася почувствовала, что ей стало грустно, впервые, наверное.

«И действительно, как мне удалось так вляпаться? Ольга права — как-то совсем быстро и плотно. Не думалось и не мечталось. Так обычно говорят, да?» Никогда ничего особенного Васе, в общем-то, не было нужно. Она не то чтобы боялась, но опасалась подобных сюжетов и пыталась их благополучно избегать. То ли не хотела, то ли просто не чувствовала сил. Словом, она не владела навыками выживания в условиях, приближенных к боевым. В условиях, которые для нее были не только экстремальными, но еще и неведомыми. Хотелось чего-то попроще, что, кстати, не всегда бывало понадежнее. И даже взрослые финансовые игры, рядом с которыми она вдруг так ловко оказалась, не пугали ее, скворцовская охрана, теперь часто висящая на хвосте, становилась привычной. Она поняла, что не готова к отношениям, которые неожиданно упали на ее голову.

Жизнь Васи проходила, однако, не только в созерцании окрестностей собственной жизни. Сладкий дуэт Масика с Юлькой снова замаячил на пороге ее квартиры, и она смирилась с этим.

— Мы катались с горки, — небрежно отряхиваясь в прихожей и создавая грязные лужи, оправдывались две ввалившиеся в квартиру снежные кучи. («И катание с горок станет, наверное, хитом этого сезона».) Все это было уже совершенно невыносимо.

— Масик, хватит уже, слушай. И когда Скворцов наконец ушлет тебя на Чатку? — заворчала Вася.

— Кто есть Скворцов? — Юлька, хоть и сильно веселая, не теряла бдительности.

— О! Это целая история! Это наш с Васечкой новый партнер.

Юлька поперхнулась.

— Не понял? У вас что — шведская семья?.. Интересно…

Она и не подозревала, что попала почти в самую точку. Так обычно и делают пьяные. У Васи вырвалась улыбка.

— Слушай, Масик, — пригрозила веселая Вася. — Если ты будешь себя так вести, вообще никуда не поедешь, понял? Я мигом распоряжусь. И Скворцов, кстати, чтоб ты знал, не работает с алкашами.

— Во как! — Юлька была в восторге от того, что почти ничего не понимала.

— Я и не алкаш, у нас же праздник, Васечка… Да-ра-га-я.

— Юрий Николаевич доложил, что самолет тебя уже заждался. А ты еще здесь сидишь. И пьянствуешь.

— А когда это он все успел сказать? Я не слышал.

— В новогоднюю ночь, когда ты тут без признаков жизни валялся. А трезвый Скворцов тем временем беспокоился о твоем светлом будущем. — Вася не стала говорить, что Скворцов, конечно, хоть и трезвый, но безумец тоже тот еще — под бой часов катиться с горки.

— Он что, правда звонил? — Глаза Масика чуть сфокусировались, а ресницы словно приклеились к бровям. — Зачем? — голос стал строгим.

— Как зачем? Тебя с Новым годом поздравить! Зачем же еще? Прости, не могла добудиться. — Вася хлопнула рюмку.

— Меня?.. — Повисла пауза, во время который раскачивающийся маятником Масик стал останавливаться. — А-а-га, — протянул он. — Меня, значит?.. Теперь мне понятно, все понятно, почему так все быстро со мной решилось. — Вообще Масик, как и почти все Васины дружбаны, хоть и был пьяницей, но соображал вполне быстро и качественно.

Вася, однако, утомилась слушать откровения о всеобщих чудесных догадках по поводу вещей, для нее очевидных.

— Так, надоели оба. Быстро в кровать! А завтра я отправляю тебя обратно в Питер. Это приказ, — тыкнула Вася в Юльку.

— Ой, напугали, до завтра еще дожить надо. — Тут Юлька была права. — А как нам спать? Вместе?

— Спите как хотите.

При масиковских вкусах девушки могли спать с ним, совершенно не беспокоясь за свою невинность.

Утром решено было отправлять Юльку в Петербург. Вася вызвала на помощь Ольгу. По пути на вокзал все-таки решили зайти в ресторанчик Дома кино («Пока его еще не продали, надо запомнить, как все бывало», — грамотно заметила Юлька) выпить на посошок. Масику, чтоб себя вел хорошо, как обычно теперь, пригрозили Скворцовым, который стал единственной на него управой. Посошок обошелся без особых потерь. После тихо двинулись к вокзалу, билет купили тоже быстро и на дневной поезд, который почти сразу же еще и отправлялся. (И почему, собственно, Юлька не могла сутки выехать из Питера?) Потом потолклись на перроне. Юлька на морозе пританцовывала и напевала, приглашая всех в круг. Ольга же с Васей понимали, что ее как-то надо было бы привязать к полке в купейном вагоне поезда, чтобы она без особых приключений достигла конечной станции, своего родного города Петербурга. Юлька достала фляжечку и протянула дружкам-подружкам.

— По глоточку. Видите, как я ловко в домкине ее наполнила, вы даже не заметили. А то бы не разрешили еще.

— Все бы мы тебе уже разрешили. Тебе все можно.

— Понятно, — скривила губки она. — Вам бы только побыстрее от меня избавиться.

— А вот и нет, а вот и нет, — оживился было Масик и потянулся к фляжке, но строгая Вася, указав пальцем наверх, опять задействовала ключевое слово «Скворцов». Масик встал в общий строй. В это время паровозик загудел, они ловко подхватили под ручки свою питерскую подружку и подсадили в вагон. Проводница быстро задвинула ее в глубину тамбура. Юлька еще пыталась выпрыгивать оттуда, что-то крича и размахивая фляжкой. Проводница стояла камнем, то ли исполняя свой профессиональный долг, то ли войдя в их положение.

— Пока-пока, — делали ручками Ольга и Вася. Масик прятался за ними.

— Слава богу, — вздохнула Ольга. — Пять минут отдыха наступили. Я нас поздравляю.

Она еще не знала, как была близка к истине. Друзья было смешались с толпой, валившей с перрона. И в этой толпе, показалось, мелькнуло знакомое лицо.

— О, смотри, — первая сообразила Ольга. — Это ж Колька Виноградов.

— Точно. Колька, Колечка! — закричала Вася Виноградову, который тоже рванул навстречу.

— Привет, девчонки. Николай, — кивнул он Масику, но не дождался ответа. — С праздничком. — Все расцеловались, так было принято в артистической среде, откуда был Колька Виноградов, модняк-актер, самый популярный ныне и, пожалуй, один из немногих — талантливый, очень талантливый, даже так. Он был еще и неплохим мужиком, без звезды во лбу, что для артистов тоже большая редкость. Об этом свидетельствовали все, кому удавалось пообщаться с ним поподробнее. Таковых было немного, общаться подробно Колька не любил. На удивление, и Ольга, и Вася нашли с ним общий язык, правда, еще в те позадавние времена, когда они все втроем только вступали на свои профессиональные подмостки и были совсем простыми ребятами. — Щастья-радости, понятно, вам желаю. А что вы тут делаете? Я вот своих дружков питерских обратно провожал. Надоели — слов нет. Я и сам выпить не дурак. Но это что-то… То ли им у себя дома не наливают, то ли им приятно здесь на моей голове отрываться. Не понимаю. Причем они чудесные, я их люблю, но сейчас прямо еле-еле засунул в поезд. Ужас просто.

— Это наш случай. Мы тоже подружку к этому самому поезду транспортировали. Одной рукой слезу смахивали, а другой — крепко дверь держали, чтоб не выпрыгнула, — поделилась впечатлениями Вася. Все засмеялись. И только Масик смотрел на них, как завороженный. — Как бы они не встретились там часом, наши дружочки в этом питерском поезде. Но бог с ними, это уже не наша проблема.

— Девчонки, — обратился ко всем веселый Виноградов, — а давайте отметим нашу временную свободу, ну и Новый год? Приглашаю.

— Куда пойдем? — Все взбодрились.

— А пойдем в домжур — по старинке. Сто лет там не был. Он вообще работает? Кто знает? Ну что? Принимается?

Глупо было отказываться провести денек-вечерок с Виноградовым. Профессия уже звала обеих. Ну и общее настроение.

— Пойдем. Надо же хоть праздник отметить как-то по-человечески. Без всех сумасшедших.

— Это точно.

— Эй, парень! — Наконец Колька обратил свое внимание на Масика. — Ты что молчишь, глухонемой, что ли? Он с нами вообще? Тебя как зовут?

— Сергей, — Масик неожиданно вспомнил свое настоящее имя и потянул свою узкую ладошку.

— Ты че смущаешься, братан? А?

Все увидели, как у Масика сперло дыхание и почти навернулись слезы на глаза.

— Минуточку, — резво скомандовала Вася, взяла Масика под руку и отвела в сторонку. — Масик, что случилось?

— Виноградов… Это Виноградов… — Масик почти уже всхлипывал.

— И что? — начала догадываться Вася.

— Он мой любимый мужчина. Я всю жизнь…

— И мой, представляешь, Масик? Но я как-то держу себя в руках. — Она еле сдерживалась, чтоб не расхохотаться, пока у нее на глазах разворачивалась целая трагедия. — Давай, Масик, и ты возьми себя в руки, и пойдем, нас ждут.

— Я не могу… Я всю жизнь… Мечтал рядом постоять…

Вася возвела глаза к небу. Масик понял это прямо.

— Юрий Николаевич и правда будет недоволен. Извини, я не поеду. Мне надо быстро собираться. Скажи, что я плохо себя чувствую.

— Да и выглядишь неважно. Сегодня — не кавалер.

— Вот-вот. Извинись, пожалуйста. — Масик смущенно помахал ручкой Виноградову и поплелся к метро.

— Что с Масиком? Что-то случилось? — встретила ее озабоченная Ольга.

— Да ничего страшного, обычная мужская истерика. — Вася прикрыла ладошкой лицо, чтоб его никто не видел. — Чувствует себя неважно. Извиняется. Побежал работать на Скворцова, — делала она противоречивые доклады. Да и что тут скажешь? Масик был хорошим несчастным человеком. И она отнеслась к нему с пониманием.

Виноградов тем временем поймал такси и довольно ловко, без задержек, к которым давно привыкли столичные автолюбители, они добрались до Арбата. Домжуровский ресторан был на спецобслуживании. Но работал буфет. Столпотворения там не наблюдалось. Это их порадовало.

— Что выпьем, девчонки? Возьмем бутылочку коньячка, пойдет?

— Не-нет-нет, — Ольга активно возражала. — Давайте скромнее. Будем пить рюмочками, а не бутылочками, хорошо?

— Хорошо, — засмеялся Колька. — Заметано. Ну я пошел к стойке?

— Закусить не забудь чего-нибудь. На свой вкус.

У стойки, и девчонки почувствовали это спинами, активизировалось шебуршение, и послышался дружный шепот.

— Рады, рады. Кино про вас смотрим. Все сделаем в лучшем виде. Присаживайтесь.

Буфетчицы (удивительно, в праздники почему-то всегда работают женщины), узнав своего кумира, сразу превратились в жарких поклонниц.

— Все в порядке, сейчас все будет. — Колька, сверкнув еще раз для стойки своими актерскими зубами, уже присаживался за столик.

Не успел он это промолвить, как под торжественную музыку (хорошо не выключили свет для пущего эффекта) от буфета гордо двинулась главная, видимо, буфетчица с высоко поднятым подносом. Когда поднос опустился на стол, Ольга с Васей онемели. Весь он был буквально усыпан рюмками с коньяком…

— Вы же просили не бутылками, а рюмками, — смеялся Виноградов. — Вот.

— Сколько… здесь? — Ольга начала заикаться.

— Двадцать четыре.

— Почему?

— Потому что делится на три. А вы еще кого-то ждете? Если ваш друг подъедет, дозакажем.

Хотелось упасть в этот поднос до того, как придется все это выпить. Правда, выпить все удалось на удивление быстро. Но буфетчицы были в восторге, они успели получить автографы, да еще новогодние пожелания, начертанные рукой любимца на календарях с виноградовской фоткой из последнего фильма, что висели теперь в каждом буфете. Гости же дорогие получили обслуживание и скидку на все дозаказанное, а дозаказывали без перерыва.

— Все-таки хорошо пройти по местам боевой славы. Иногда. Отлично, посидели, пора и честь знать. Спасибо этому дому, пойдем к другому.

Сюжет захода в домжур закончился братанием в буфете, коридоре, гардеробе и холле, а также слезами и объятиями. Не отпускали их до самого выхода. Вырвавшись наконец на свежий воздух, весьма потрепанная провожающими компания обнаружила в своих карманах пирожки (потом выяснилось, что с грибами), аккуратно завернутые в льняные салфетки. А у Васи в рюкзачке, который исполнял роль дамской сумочки, оказалась бутылка коньяка.

Развеселая группа решила охладиться на бульваре. Они заметили, что уже наступил вечер и по бульвару слонялось лишь несколько собачников. Быстренько накрыли стол на лавочке. Виноградов ловко извлек из кармана рюмку, притыренную в буфете — единственное, что взяли без разрешения. Под аплодисменты журналистской публики налил по глотку («Будем экономить») и поднял тост.

— Девчонки! Дед Мороз, которым я работал, как и все артисты, с рождения, то есть я — добрая примета и, если вы меня встретили, значит, удача ваша и наша на пороге. За тот порог! — Он лихо захлебнул свой глоток и смачно надкусил пирожок. — Да, не зря пирожки с грибами в домжуре фирменное блюдо, вот что я вам скажу.

Девчонки бодро последовали его примеру.

— По-моему, мы уже достаточно проветрились, — продолжил Колька. — У меня тут за углом — чего только не вспомнишь в пьянке, честное слово, — приятели живут хорошие. В подвале. Пойдем к ним?

— Художники, что ли?

Виноградов заржал.

— Можно сказать, художники. Сами увидите.

Девчонкам было уже все одно и радостно. Подвал действительно обнаружился за углом. Но ступеньки как будто кто-то отгрыз и налил для надежности кипятка, чтобы замерзли побыстрее. Вдобавок не горел свет, только патрон от лампочки качался на ветру. С виртуозными пируэтами им все-таки удалось преодолеть эту славную, искусно созданную горку для любителей острых ощущений. Они оказались перед большой железной дверью. Виноградов начал тарабанить и кричать:

— Эй, Серега, эй, Рамаз, открывай давай — дед Мороз пришел!

Наконец замки заскрипели, дверь приоткрылась, и они увидели помятое полумраком лицо кавказской национальности. Переглядываться не имело смысла, выражения глаз было не разглядеть.

— О, Никалай, дарагой, радост-та какая! Серега, Ни-калай пришел, гастэй привел. Иди встречат гастэй дара-гих. А ты что малчыш-та за двэрью, нэ гавариш, што эта ты. Стучит и не гаварит. Хитраванец какой.

— Я говорю, что это я, Дед Мороз, Рамаз, дорогой.

— Ты не так гавариш. Сразу бы так и сказал — эта я. Захадытэ, дэвочки, захадытэ.

Девочки зашли. В подвальном полумраке они увидели поднявшегося им навстречу человека, тоже вида околокавказского. В центре комнатки стояли деревянные ящики, аккуратно застеленные газетой. Такой импровизированный кавказский стол. На нем в тарелочках порублены красивые овощи, сыр, прикрытый разноцветной зеленью, и еще какая-то ерунда, трудно было разобрать, что именно. Но, в общем-то, культурно.

Колька не терял праздничного настроя.

— Прошу любить и жаловать — это лучшие перья и голоса России, а также мои подружки Ольга и Василиса. А это мои товарищи — тире Коллеги из Грузии Рамаз и Сергей. Очень приятно. Сначала служили в театре в Тбилиси, а теперь временно работают здесь, охраняют товары народного потребления, а именно винные изделия.

— Мама моя родная! — с ужасом выдохнули девочки пары уже выпитого.

— Девочки, нам сегодня невероятно везет. Одних друзей проводили, — весело продолжал Дед Мороз, выставив уже ополовиненную ими бутылку коньяка, — других встретили.

— Дамы, какое будэм пыт выно? — подхватили его инициативу товарищи и бывшие коллеги.

— Уже все равно — чтобы отполировать все выпитое и сразу умереть… отполированными до полной красоты. — Вася заметила, что с трудом выговорила фразу.

— Харашо шутыш. Гастей прынымат надо. Выпьим — за лубов.

Серега с Рамазом оказались ребятами добродушными и веселыми, как все кавказские люди, доброго происхождения. Ольга с Васей расспрашивали про Тбилиси, в котором бывали еще в начале студенческой жизни, то есть сто лет назад. Правда ли, что нищета и разруха. Восстановили ли проспект Руставели после войны и пожара. По-прежнему ли стоят уличные кафе по-над Курой, льют ли вино в погребках из бочек и хорошо ли оно так, как было до войны. И возят ли, как раньше, жертвенных барашков в Мцхету. Интересно, что рассказывал про все это больше Виноградов, который в Тбилиси часто мотался. Оказалось, что ребята и сами не были там давненько и даже получали передачки с родины из Колиных надежных рук. Поэтому они больше вспоминали благословенные древние времена, чем рассказывали о новых. О том, как они тоже на стипендию еще ездили в советскую столицу кутить, удивляя русских девушек щедростью и размахом. А с грузинами здесь всегда случались истории, которых навспоминали…

— Серега, а помнишь, вы с братом рассказывали, как он приезжал в наш университет защищаться? Девчонки, обхохотаться история, — провоцировал Виноградов.

— Да. Грузины же все джигиты и князья. Вы же знаете. — Серега говорил по-русски значительно лучше Рамаза, поэтому его истории были более понятны. — И принято у нас, грузин, было здесь бывать и звания получать. Если уж до званий доходило. И вот приехали мы с братом на его предзащиту. Он звонит одному старичку-академику, с которым договорились, что он напишет отзыв, что ли, не помню. Ну звонит он, а нищета у вас тогда была страшная. Ой, девчонки, вы в те годы еще и не родились, наверное. У нас вся семья скинулась, как обычно. Как же — дети в столицу едут. Так что кое-какие денежки были — на то да сё. Звонит, короче, брат старичку этому. Договаривается и мягко так намекает: «Может, вам привезти чего, Иван Иваныч?» Иван Иваныч дураком не был и говорит: «Привези, Ладо, дорогой, если тебе не сложно, перловки». Мы не сильно удивились. У вас тут почти голод был. «Сколько, — брат говорит, — Иван Иваныч, вам перловки привезти надо? Кило или два?» Иван Иваныч помялся, но отвечает: «А побольше можно? Если есть такая возможность, конечно?» Культурный старичок. У какого ж грузина нет возможности? Перловки-то академику достать, чтоб он отзыв правильный написал. «Ну что, десять — пятнадцать кило, что ли?» Дедушка опять мнется. Короче, дошли до двух мешков. Но чё-то не понимали. Два мешка — объестся старичок, заворот кишок получит, даже если его старушка ему помогать будет и в три горла кушать. Короче. Перерыли всю столицу, достали два мешка перловки этой. Загрузили в такси. Едем. Уже город закончился, пригороды какие-то пошли. Жил он у черта на рогах. Добрались. Еле нашли. Затаскиваем эти мешки на какой-то там этаж, на последний. Чуть не надорвались, честно. Открывает нам старичок, и старушка рядом, правда. Он хлопает в ладоши, нас с мешочками увидав, и кричит: «Маша! Маша! Мальчики перловку привезли. Два мешка, как обещали. Ставь лестницу скорее. Я прямо сейчас на крышу полезу!» «Зачем, — спрашиваем, — Иван Иваныч, вам на крышу? Может, мы залезем? Все-таки помоложе. Если что по хозяйству помочь надо». «Никогда! — говорит. — На своей крыше своих голубей перловкой я всегда сам кормлю из своих рук». Вот так вот, поняли?

— Ну, хватэт балтат. Дэвочки, может кофэ?

Рамаз во время всего этого жизнеутверждающего рассказа крутил ручку старинной кофемолки. Только у некоторых эстетов осталась привычка к такому рукоделию. И всегда эту симпатию имели люди восточные. Наверное, и по сей День на их кухнях и во двориках разносится кофейный аромат, который сейчас сгустился в этой маленькой каморке. Рамаз поднялся с ящика, зажег в углу плитку и поставил на нее древнюю турку. И вскоре из чашечек поднимался кофейный пар.

— Дэвочки, вам кофэ с пах-пахом ылы бэз пах-паха? — улыбаясь в усы, поинтересовался Рамаз.

Девочки переглянулись.

— А как это? С пах-пахом? — на минуту сосредоточилась Ольга.

— Давайте с пах-пахом. Интересно же, — встряла Вася.

— Харашо.

Рамаз поставил чашки перед дамами. Поклонился, скрестив руки на груди. И потом, подпрыгнув, два раза хлопнул в ладоши.

— Пах-пах! — завершил он обряд.

Все помирали со смеху, хотя пьяным, конечно, только палец покажи.

— А што эта вы, дэвочки, нэ пиётэ выно нычэво? А? — заметил он.

И все покатилось по новой.

Потом туманно вспоминалось, как выбирались из подвала, по скользкой горке карабкаясь вверх. На углу играл какой-то музыкант — все это тоже помнили. Помнили и то, как отнимали у Виноградова трубу, на которой тот, выхватив ее у музыканта, пытался сыграть марш. Словом, опять все оказались у Васи. Тут благоразумие все-таки взяло верх, и решено было выпить очередной кофе — для очередной бодрости. Все остальное у них уже было. Неожиданно Николай схватил карты, давным-давно забытые Васей на холодильнике, и, как фокусник, вполне профессионально стал перекидывать колоду из руки в руку.

— Что, сыграем? — Никто ему не ответил. — Я вам сейчас погадаю, хотите? — И ответа ждать уже не стал. — Сразу всем нам вместе, чтоб коротенько, не затягивая. Я отлично гадаю, кстати. В Грузии научился.

— Какие таланты в тебе еще таятся, Виноградов?

— А вот карты говорят, что вы многое про меня еще узнаете, про эти самые таланты. Странно — мы с вами будем жить счастливо и… очень долго. И совсем близко… жить будем… — Он сам удивленно смотрел на картинки и явно втягивался в их движение. Заметно было также, что он потрясен увиденным, и поэтому как-то начал зажевывать свой рассказ. — А пока мы живем отдельно… ну так, не совсем вместе… в разных концах города. Вот Ольга живет, например, сразу с двумя мужиками. Оба ничего, но один не совсем твое будущее, а с другим тебе можно (даже нужно) поработать. Причем она живет с ними периодически в одной квартире. А Васька тусуется с мужиком, который, правда не в одной квартире, живет с двумя тетками, то есть еще с одной, кроме нее. А мужик этот, Васька, очень богатый и перспективный для тебя, если, конечно, ты будешь вести себя грамотно. Хороший, в общем, мужик, но тя-я-яже-е-елый. Очень тяжелый. Но не только для тебя. Для всех вокруг — на работе и дома, так сказать. Это тоже успокаивает. — Он смеялся, но как-то натужно, неуверенно и даже истерично и, Вася заметила, быстро отложил в сторону ту часть карт, в которой увидел какую-то еще именно их будущую жизнь, упомянутую только вскользь. — В общем, очень все запутано, но интересные вы, девчонки. — Он наконец скомкал и лихо засунул карты себе в карман. — Простите, девчонки, имен-фамилий ихних не скажу. Да вы и сами знаете, по лицам вижу. Ну что, правда?

— Похоже на то, — протянули Ольга с Васей.

— Вот-вот. Я и говорю — мы с картами никогда не врем.

Вася вдруг увидела, что Виноградов был бледен, абсолютно трезв и потрясен.

— Давайте выпьем. — Отказываться уже не было никакого смысла. Только и надеялись все, что это будет уж точно последняя рюмка. — Итак, на посошок, за встречу. Так просто не встречаются, вы это и сами знаете, не бывает так просто. И я это знал, и карты вот то же говорят. — Он похлопал себя по карману и не поднял глаза. Затем быстро чокнулся, мгновенно выпил, так же, с закрытыми глазами. — Спасибо, что не брали интервью. Но если что — обращайтесь. По старой дружбе все отдам. Карты так говорят. И в театр, кстати, ко мне приходите, скоро премьера. Жду всех, жду с нетерпением, — тараторил он. — Все, пошел домой, даже, можно сказать, побежал. Просыпаться в собственной кроватке все-таки приятнее, вот что я вам скажу. Особенно когда находишься в раскладном состоянии, в котором мы дружно окажемся утречком, то есть совсем скоро. — Виноградов уже стоял одетый и открывал дверь. — Все поняли, девчонки? Не подкачайте. Целую, Васечка, целую, Ольга. Ну все, пока. Побежал. А то на такси опоздаю.

— Слава богу, уехал домой, а то непонятно, что со всем этим было делать. Слушай, а что он имел в виду про нашу близкую жизнь, как ты думаешь? — спросила Вася.

— Я не думаю, я знаю, что тяжелая у нас с тобой работа, — ответила Ольга, падая в кровать.

Звонил будильник, и абсолютно непонятно, для кого он, собственно, это делал. В доме у Васи живых просто не было. Наконец сама она с трудом отлепила голову от подушки, тыркнула в кнопку светильника, и оказалось, что часовая стрелка показывает семь — утра или вечера? За окном было темно. Вася давно пользовалась мобильником для побудки и уже позабыла, как заводить обычный будильник. Вроде она и не ставила его накануне. И почему, собственно, такое странное время? Цепляясь в темноте коридора за стены, она прибрела в кухню, выпила воды из-под крана и увидела, нагнувшись над раковиной, что под эмалированным чайником, что стоял на плите, светился огонек. Сам же чайник безнадежно поскрипывал. Воды в чайнике, как понятно, давно не было. Она заглянула под чайник — действительно, пламя яростно выбивалось из конфорки. Галлюцинаций не было. Еще постояла, также нагнувшись над плитой и покачиваясь, в задумчивости. Не было сил даже выругаться. Наконец Вася чайник выключила. Вернулась в комнату, также припадая к стенам — качало. И тихо прилегла. «Спасибо большое!» — подумала она куда-то наверх. Судя по самочувствию, было все-таки утро.

К полудню развиднелось. Ольга с Васей пили чай, и Вася даже не стала рассказывать подруге об утреннем приключении с чайником. Та убила бы на месте. Хотя так и осталось загадкой, кто поставил не только чайник (это еще хоть можно предположить — по пьянке кто-то), но и будильник, звонок которого таким чудесным образом помог избежать неприятностей. Сгоревшая посудина уже валялась в мусорном ведре, но тяжелая Ольга даже не стала интересоваться, почему кипяток в чайные чашки Вася наливает половником из кастрюльки, которая так и норовила выскочить из непослушных Васиных ручек.

Наконец Ольга отъехала в сторону дома, а Вася прилегла на диван, включила телевизор. Позвонил Игорь Викторович и строго напомнил, что завтра — уже завтра? — Вася едет в Железобетонск. Он сообщил номер поезда и вагона, а также вокзал, с которого этот вагон этого поезда отправляется. Билет прямо на перроне должен был передать «наш сотрудник» — так выразился Игорь Викторович. Вася порадовалась, что отъезд наметили не на утро, а все-таки на дневное время, и она еще успевала собраться, спокойно и размеренно. В данную минуту двигаться она была не в состоянии.

Тут Вася вспомнила и про дорогую редакцию. Она набрала номер Вадима.

— Вадим, привет. С Новым годом. Да-да, чтоб был не хуже старого. Вы там помните, что я отваливаю? Да, Абрамыч разрешил бросить вас аж на недельку. Да, неслыханная щедрость. Ну я найду, что мне там столько времени делать. Не волнуйся. Не-а, в редакции не появлюсь. Что я вас всех не видела, что ли? Слушай, ну вы не забыли, что я вам материальчики оставила? У тебя в компьютере, посмотри, пожалуйста. Ну да, зачитываю. — Вася расправила перед глазами ладошку, изображая лист бумаги для собственной убедительности. — Правильно, Иванов, Петров, Сидоров. Я вам еще позвоню оттуда. Мало ли что в этом славном Железобетонске — прелесть что за городок, да? — может быть интересного. Ладно, Вадим, некогда, еще надо с билетами решать, — соврала она. — Целую. До будущих встреч в эфире.

Вася провела остаток вечера, медитируя у телевизора. Бездарно, но с удовольствием.

Своя польза от телевизора тоже была. Из него Вася узнала, какая погода приблизительно ожидает их в солнечном поселке с милым названием Железобетонск. Там было холодно. Там была настоящая зима, которую, как оказалось, так любит Скворцов и которой в помине не было в хмуром городе, где они пока находились. А было только бесконечное месиво грязи, снега, льда, а также антигололедных реагентов — это всегда к нашим услугам.

Наутро Вася покидала теплые вещички в сумку, сходила в магазин. Она сообразила, что неглупо было бы взять с собой какой-нибудь вкусной еды, которая могла бы напомнить старинные путешествия на юг в поездах с родителями — с курицей в замасленной бумаге и вареными яйцами. Все эти трогательные воспоминания так, оказывается, и оставались в повзрослевшем якобы сознании. Вася решила прихватить с собой именно курицу и яйца — хоть посмеяться можно будет от души. Она уже начинала чувствовать, чем порой можно сильно развлечь Скворцова. Жизнь потихоньку возвращалась к ней.